Кошка, наконец, спрыгнула и побежала к миске. Он отвел взгляд, придвинул горшок поближе и отломил кусок початого каравая.
В дверь постучали.
Он никогда не приглашал войти. Они всегда входили сами, вздрагивая от неожиданности при виде молчаливо глядящего на них хозяина.
Вот и она — остолбенела.
Он неторопливо продолжал есть, украдкой разглядывая тонкий девичий стан, подчеркнутый длинным перепоясанным платьем. Петушки, красной нитью вышитые на подоле, сошлись в нешуточном поединке.
Она смотрела на него, на кусок мяса в горшке, на заполненную кровяной водой бадью, и не могла вымолвить ни слова. Он запоздало отметил, что девушка очень хороша собой. Толстая пшеничная коса свисает до самых петушков, поперек высокого лба — лубяной веночек-косица с височными кольцами, унизанными крупными бусинами. Надломанные стрелочки бровей как угольком подведены, но именно что «как». Глаза бездоннее омута, синее василька, наивнее ребенка. Дуреха. Небось думала погадать на парня, не ожидала, с каким чудищем придется иметь дело. Сейчас развернется и уйдет, а то и вылетит с визгом, а потом сестрицам-подружкам взахлеб расскажет, как он за ней гнался три версты и только у векового дуба на распутье поотстал…
Он недооценил ее.
— Будь здоров, ведьмарь! — Девушка церемонно поклонилась ему в пояс, коснувшись рукой пола.
— Что тебе надо от меня, девка? — равнодушно спросил он. — Сегодня я не гадаю.
— Я пришла не гадать. — Звонкий голосок дрожал, но, похоже, решимости ей было не занимать.
— Хочешь есть? — больше ради забавы предложил он.
Она отрицательно, торопливо замотала головой, украдкой делая очищающий знак скрещенными пальцами.
Вернее, ей казалось, что украдкой.
Он пожал плечами.
— Как тебя зовут?
— Леся. — Она ответила и тут же испуганно ойкнула, широко распахнув глаза, и зажала ладошками рот. Ну точно, дуреха. Верит, что он сглазит ее по одному имени. Да тут таких Лесей пруд пруди. Каждая вторая — Леся, Любава или Милена.
— Вот что, Леся, я очень устал и у меня нет времени на глупые шутки и пустые разговоры. Тем паче нет его на твои страхи и забабоны. Говори, по какому делу пришла — и уходи.
Девушка вспыхнула до корней волос. Ишь ты, обидчивая. Только что стояла, тряслась-божкалась, а сейчас, того и гляди, глаза выцарапает.
Кошка вспрыгнула к нему на колени, и он машинально запустил пальцы в шелковистую, невесомую шерсть. Дарриша мурлыкала редко. Только по делу — и для дела. Вот и сейчас: умостилась поудобнее, прищурила желтые глаза и изготовилась слушать гостью, не забывая благодарить хозяина за ласку едва ощутимым перебором мягких лапок.
— Порча на мне…. — сдавленно прошептала девушка, решившись.
— Что? — переспросил он, не столько недослышав, сколько желая узнать поподробнее.
— Меня сглазили, — погромче повторила она, теребя пальцами пушистый кончик косы.
— Кто?
— Не знаю… — Девушка непритворно расплакалась, уткнувшись лицом в ладони.
— Будешь реветь — превращу в корову, — пообещал он, насмешничая.
— Ба-а-атюшка-а-а ведма-а-арь…
Он понял, что тут увещевания бесполезны, и дал ей выплакаться всласть, безо всякого аппетита зачерпывая ложкой щи.
— И в чем же она проявляется? — выждав положенное время, спросил он.
Леся совсем по-детски шмыгнула покрасневшим носом, и ответила:
— Все из рук валится, ни в каком деле удачи нет…
— Ну, дорогая моя! — Он едва удержался, чтобы не расхохотаться. — Нашла порчу… мало ли у кого руки растяпистые, я и сам давеча горшок расколотил…
Она забавно хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и тут же снова взгрустнула.
— Да я и раньше горшки-ложки роняла, и беды в том большой не видела. А как стали пшеничку жать — ан на поле залом и обнаружился.
Он весь обратился в слух.
— И что после того изменилось?
— Да почитай, все! Спать стала плохо, сны дурные видятся, все мнится — ходит за мной кто-то, а как встану — шагов не слышно, только собаки брешут, мне за спину глядя.
— Не годится. — Он отрицательно мотнул головой. — Эти напасти ты сама себе надумала. Чем убедишь, что и вправду сглаз взялся?
Девушка насупилась, разобиженная его неверием в явственные происки нечистой силы.
— Давеча, к примеру, борща на три дня наварила, дала сколько-то на припечке остыть, прежде чем в погреб нести, а он за это время возьми да скисни.
— Сколько — это сколько? — уточнил он.
Она беззвучно пошевелила губами, загибая пальцы.
— Да недолго, один только пук кудели спрясти и успела.
— Так. Еще что?
— Вчера жаба в избе сыскалась.
— Так. Еще что?
— Вчера жаба в избе сыскалась.
— Ну и что?
— Как — что? — неподдельно удивилась она. — Примета дурная! Значит, помрет кто-то вскорости…
— Пороги у вас высокие?
— Высокие, обычной жабе нипочем не влезть.
— А эта что, необычная?
— Ее Мажанна наслала…. — с благоговейным ужасом прошептала девушка, повторяя отвращающий зло знак.
Он едва удержался от ехидного вопроса, предъявляла ли грозная посланница подорожную с печатью самой богини смерти.
— Дальше.
— Козел заболел. — Она с надеждой заглянула к нему в глаза — велик ли, достаточен список знамений?
— Козел… — Он вздохнул и внезапно понял, что ему нет совершенно никакого дела ни до козла, ни до глупой девки. На которой, между прочим, не было никакой порчи — по крайней мере, на ней самой, иначе он бы увидел сразу. Все связные мысли размывал липкий, приторный туман равнодушия, приходящего вместе с дурнотой. Кошка снова мурлыкала, а это означало, что ему и в самом деле худо.