Красотка 13

Автор: Лиз Коли

Жанр: Детективы

Год: 2013 год

Лиз Коли. Красотка 13

Благодарности

Хочу выразить огромную благодарность сообществу писателей, которое оказало мне поддержку. В него входят «NaNoWriMo», «SCBWI», писательский онлайн семинар «SF&F» и «Контекст». Моим первым читателям — Рэчел Ленц, Джио Клэрвал, Джоди Медоу и Эрин Стокс. Тем, кто прочитал мой роман после них, — Деборе Мегер, Кейт Коули и Джемме Купер. Всем друзьям и родственникам, которые наблюдали за моим творческим ростом и всячески поощряли меня. Моим агентам Джоанне Волпер и Нэнси Коффи, поверившим данному мною обещанию, и моему редактору Кэтрин Тиджен, которая помогла этому роману увидеть свет.

Часть 1

Ты

Пролог

Забытое время

Ты забыла о том, что в летних турпоходах солнце встает очень рано, а птицы по утрам поют необычайно звонко. Уткнувшись лицом в свой теплый спальный мешок, ты хотела спрятаться от зеленого света, который проникал внутрь сквозь нейлоновую ткань палатки, однако это не помогло. Было понятно, что заснуть ты сможешь только после того, как решишь одну неотложную проблему. Выбравшись из спального мешка, ты громко вздохнула.

— Ты чего, Энджи? — донесся шепот Ливви из складок ее спального мешка.

Потом раздался шелест — Кейти еще глубже залезла в свой клетчатый кокон, застегнув его над головой.

— Мне просто нужно сходить «в кустики», — ответила ты, употребив особое, кодовое слово. На языке девочек-скаутов это означало «сходить по нужде».

— Кто-нибудь уже встал? — Приоткрыв один глаз, Ливви покосилась на тебя.

— Думаю, все еще спят. — Ты принюхалась. — Костер для завтрака еще не разожгли.

Лив еще шире открыла глаз.

— Сегодня ведь не мы дежурим по кухне?

— Нет, можешь спать дальше.

Расстегнув молнию, ты осторожно вылезла из палатки в свежее и прохладное утро. Над деревьями, высоко в небе, плыли розовые облака. Шлепая сандалиями по сухой сосновой хвое, которая заглушала звук твоих шагов, ты направилась в лес, подальше от палаточного лагеря. Вокруг было тихо, все твои товарищи спали. Солнце еще не успело прогреть воздух. От холода твои руки покрылись «гусиной кожей», ведь на тебе была только футболка с короткими рукавами.

Сосны (здесь их было неисчислимое множество) плотным кольцом окружали поляну, на которой отряд вчера разбил лагерь. Лоджпоул, сосна желтая; Джеффри, сосна сахарная. Благородя тому, что миссис Велс заставила тебя буквально наизусть вызубрить, какая у каждой из этих разновидностей сосен кора и хвоя, ты смогла получить значок «Знаток деревьев». Ты нашла тропинку, которую вчера протоптала к палаточному лагерю, и, спускаясь по ней, высматривала укромное место. Густые заросли деревьев или кустов — это все, на что можно рассчитывать, находясь среди дикой природы. Найти здесь место, надежно защищенное от вторжений извне, просто невозможно. По обе стороны тропинки росли кусты дикой малины, усыпанные мелкими, по-августовски спелыми ягодами. Ты съела несколько ягод в качестве раннего завтрака, испачкав губы и пальцы красным, кисловато-терпким соком. Поперек тропинки лежало упавшее дерево, на котором вырос гриб, по форме напоминающий блюдце, и ты запомнила его, подумав, что это дерево может служить ориентиром. Потом ты сошла с тропинки и углубилась в лес примерно метров на десять — для того чтобы выбрать подходящее место и присесть.

Тебе казалось, что за тобой кто-то подглядывает, и, чтобы избавиться от этого ощущения, ты, медленно повернув голову, осмотрелась, а потом приспустила брюки и присела на корточки. Требуется определенное мастерство и ловкость для того, чтобы справить малую нужду в лесу и при этом не забрызгать ноги и одежду.

По крайней мере, девочкам сделать это гораздо сложнее, чем мальчикам.

Внезапно треснула ветка. Этот звук был похож на ружейный выстрел. От страха у тебя сжалось сердце. Скосив глаза, ты посмотрела в ту сторону, откуда донесся этот звук, ожидая увидеть белку. Или кролика. Или оленя. Словом, какое-нибудь животное, но не мужчину, притаившегося в кустах. Ты бы не заметила его (этот человек буквально слился с густой растительностью), если бы не его узкие черные глаза — глаза, которые смотрели на тебя горящим, жадным взглядом. Этот взгляд показался тебе знакомым.

— Ш-ш-ш! — Он приложил к губам палец, пробираясь к тебе.

Ты пыталась надеть брюки, но от стыда и страха твои руки просто онемели. Ты не могла отвести взгляда от его глаз, которые излучали какую-то невероятную, парализующую волю энергию, и поэтому не рассмотрела его лица. Ты открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, закричать, молить о пощаде, однако тебе не удалось произнести ни единого звука — горло сдавило так, словно он накинул петлю тебе на шею и туго затянул ее. Через секунду он был уже возле тебя. Правой рукой он зажал тебе рот, а левой, словно железными тисками, схватил твою руку и прижал ее к спине. Ты по-прежнему не дышала.

— Даже не пытайся вырваться, красотка, — прошептал он, прижавшись к тебе всем телом. Его влажные губы касались твоего уха.

Вырваться? Твои руки и ноги ослабели и обмякли. Ты чувствовала, как подгибаются колени. Ты была не в состоянии сделать шаг, не говоря уже о том, чтобы убежать и спрятаться. Разве ты смогла бы высвободиться из его рук? От страха у тебя свело живот, в ушах шумел ветер, а в голове бушевал ураган.

Сквозь этот оглушительный рев ты услышала громкий крик ребенка.

— Быстро прячься! — крикнула девочка.

Я открыла старые заржавевшие ворота, чтобы ты смогла проскользнуть внутрь.

Боль острой иголкой пронзила твои виски. Он по-прежнему крепко сжимал тебя своими руками, неподвижную, оцепеневшую. Мы тянули и дергали тебя до тех пор, пока что-то не сломалось, не оборвалось. Всего на какую-то долю секунды ты сжалась, увидев крошечную, яркую, слепящую точку, и почувствовала, что покинула свое тело.

Ты спряталась, и мы охраняли тебя до тех пор, пока опасность не миновала.

Ждать этого пришлось очень и очень долго.

Глава 1

Допрос

— А теперь возвращайся обратно, — произнес чей-то голос.

Энджи почувствовала, что ее ударили кулаком между лопатками. Пытаясь удержаться на ногах, она резко подалась вперед, вытянув перед собой руки.

— Не надо! — протестующе воскликнула она и быстро оглянулась.

Однако сзади никого не было. Она вздрогнула и тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Когда головокружение прошло, она снова открыла глаза. Она внимательно разглядывала свою улицу. Свою тупиковую улицу, знакомые дома. На лазурном небе ни облачка, солнце было уже на полпути к зениту. Обжигающе горячие ветра Санта-Аны трепали ветви эвкалиптов. Падали листья, слегка покрасневшие по краям. Тротуар был усеян сухими остроконечными стручками. Разве в августе такое бывает?

Внезапно она почувствовала, что левую руку что-то оттягивает, — это что-то оказалось полиэтиленовым пакетом из супермаркета. А где же ее спортивная одежда? Она подняла пакет повыше и заглянула внутрь, и тут наконец поняла, что происходит нечто странное. Уронив пакет, она с удивлением уставилась на свою левую руку. С ней и в самом деле было что-то не так. Это не ее рука. И не ее пальцы. Они слишком длинные и тонкие. У нее таких никогда не было. И это странное серебряное кольцо на среднем пальце. Грубая, сухая кожа. Темные, по форме напоминающие браслеты, шрамы на запястьях.

Грубая, сухая кожа. Темные, по форме напоминающие браслеты, шрамы на запястьях. Откуда все это? Повернув правую руку ладонью вверх, она с изумлением принялась рассматривать трещины, порезы и мозоли. Потом она попробовала сжать пальцы. Ощущение было каким-то… непривычным.

Энджи нахмурилась и снова оглянулась. Как она здесь оказалась? Разве она сюда шла? Ведь она была… в лесу? Это ее окончательно сбило с толку.

У нее заурчало в желудке, и она моментально прижала правую руку к талии — тонкой и гибкой. И откуда взялась эта ужасная блуза? Вся в цветочках и оборках. Это совершенно не ее стиль. Она знала наверняка, что ни Лив, ни Кейти не могли купить такую вещицу. Даже если бы они и решились приобрести нечто подобное, то Энджи никогда бы и в голову не пришло позаимствовать ее у подруг.

Она подняла пакет и посмотрела на лежавшие в нем вещи — чужие вещи. Голодные спазмы в желудке сменились приступом тошноты. У нее кружилась голова. Она чувствовала себя потерянной и одинокой.

Энджи вглядывалась в дома на тупиковой улице. Слава богу, вокруг все было привычным и знакомым. Даже машины, стоявшие на подъездных дорожках. Это несколько успокоило ее. Но потом она увидела миссис Харрис. Женщина в этот момент заходила в свой гараж, толкая перед собой детскую коляску. Она знала, что у миссис Харрис не было детей.

Она бросилась бежать и впервые почувствовала боль в ногах, а еще поняла, что у нее на ступнях волдыри. Домой, ей необходимо побыстрее попасть домой! Ну конечно, она просто заблудилась в лесу, а сейчас она уже дома.

Просунув руку под плетеный коврик, она нащупала ключ и открыла красную парадную дверь дома.

— Мама! — крикнула она. — Ау, мам, я уже дома!

Она вошла в прихожую.

Спотыкаясь и поскальзываясь на ступенях центральной лестницы, мать бежала вниз. Ее лицо напоминало застывшую маску — казалось, что она боялась поверить в то, что видит собственными глазами. Заливаясь слезами, мать обхватила Энджи обеими руками. Крепко прижав к себе дочь, она громко рыдала, не говоря ни слова.

— Мама! — прошептала Энджи, уткнувшись в ее волосы. — Мама, мне трудно дышать.

Она выронила пакет с вещами, и он с глухим стуком упал на пол. Затем она смахнула прилипшие к губам волосы матери. В ее мягких каштановых локонах серебряными нитями блестела седина.

— Трудно дышать… Трудно дышать? — удивилась мама, отстранившись от Энджи на расстояние вытянутой руки.

Она смотрела на дочь так, словно не видела ее целую вечность.

— Тебе трудно… — засмеялась она. Впрочем, это был скорее громкий истерический хохот. — О боже мой! О боже! Это чудо! Благодарю Тебя, Господи! Благодарю Тебя! — воскликнула она, воздев к небу глаза. — Благодарю Тебя, — снова пробормотала она.

На втором этаже спустили воду в туалете, а потом раздался голос отца.

— Марджи, что там за шум? — крикнул он сверху.

— О-о, твой отец… Он просто… — прошептала мама.

Ей трудно было говорить. Ее лицо было бледным. Совсем круглым и бледным.

Отец шел по лестнице, звук его шагов заполнял возникшую паузу. Он замер на пару секунд, прижав ладони к щекам. Его глаза, встретившись с глазами Энджи, наполнились слезами.

— Анжела? Это правда ты или… — пробормотал отец. Больше он не мог произнести ни слова.

Энджи удивленно смотрела на своих родителей, переводя взгляд с матери на отца.

— Ну да, это точно я… А что случилось? — спросила она.

Было понятно, что не только с ней самой, но и с ее родителями происходит нечто странное. Она почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Она почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Ангел? — прошептал отец одно-единственное слово.

Он по-прежнему неподвижно стоял на лестничной площадке, изумленно гладя на дочь. Его черные волосы стали совершенно седыми. Она смотрела в его влажные от слез глаза, и ей казалось, что он постарел на целых сто лет.

От страха у Энджи учащенно забилось сердце. У нее даже задрожали ноги, словно ей хотелось убежать из дому.

— Вы, ребята, пугаете меня.

— Мы… пугаем тебя? — спросила мама и снова захохотала как ненормальная. — Энджи, где… где ты была?

— Ты знаешь где, — ответила она, чувствуя, как у нее сводит живот. — В турпоходе.

Они так пристально и с таким изумлением смотрели на нее, что от волнения ей стало трудно дышать.

— В турпоходе, — повторила она более твердым и уверенным голосом.

Отец начал спускаться по лестнице.

— В турпоходе, — повторил он, а затем удивленно воскликнул: — В турпоходе?! Целых три года?

Заперев дверь ванной комнаты, Энджи прижалась к ней спиной. Ее любимое полотенце, светло-желтое с розами, висело на вешалке. Именно там, куда она повесила его перед тем, как уйти из дома. Оно пахло «Тайдом». Никогда прежде это полотенце не вызывало у нее столько радостных эмоций. Оно было таким замечательным! И с ним не случилось ничего странного. Чего нельзя было сказать о ее родителях.

Может быть, они просто разыгрывают ее? Или они действительно тронулись умом? Она не могла исчезнуть, потеряться на три года. Если с человеком случается нечто подобное, то он не может просто взять и… забыть об этом.

Она повернулась к раковине, а потом посмотрела на себя в зеркало и увидела там совершенно незнакомое лицо с ясными серыми глазами. От изумления и ужаса у нее даже перехватило дыхание.

Девушка, смотревшая на нее из зеркала, была стройнее и выше Энджи. Так могла бы выглядеть ее старшая сестра. В отличие от Энджи, имевшей круглое лицо с мягкими чертами, лицо незнакомки было худым и заостренным, с выступающими скулами. И невероятно бледным. Лицо Энджи должно быть черным от загара, ведь она все лето плавала в открытом бассейне. Волосы у этой девушки были светлыми, длинными и грязными, а Энджи носила короткую стрижку с высветленными прядями. Руки у девушки были сильными, накачанными, с выпуклыми мышцами, а кожа серой, со шрамами. Имелась еще одна деталь, которая доказывала, что в зеркале Энджи видела не себя, а какую-то незнакомку. У этой девушки были соблазнительные, большие, округлые груди. Опустив голову, Энджи посмотрела на свою грудь. Что за черт! Сиськи! Откуда они взялись?

Она теребила пальцами верхнюю пуговицу блузы, боясь расстегнуть ее.

Услышав громкий стук, сотрясавший деревянную дверь ванной, она вздрогнула.

— Анжела! Анжела, ради всего святого, ничего не делай! — услышала она взволнованный голос отца. — Не делай… не…

Энджи открыла замок и распахнула дверь.

— Я… ничего не делала, — сказала она и покраснела, чувствуя себя виноватой.

Но в чем ее вина?

Лицо отца выражало крайнюю тревогу, от напряжения у него на лбу даже выступили капли пота. Энджи, как зачарованная, смотрела на него. Она только сейчас заметила, что он успел побрить только половину подбородка.

Отец отвел взгляд в сторону, стараясь не смотреть ей в глаза. Он говорил низким, хриплым голосом.

— Детектив Броуган будет здесь через пятнадцать минут. Он просил, чтобы мы ничего не трогали. Ничего, что можно считать уликой или вещественным доказательством.

— Доказательством чего? — спросила Энджи.

Отец долго молчал, собираясь с мыслями, и только шум текущей воды нарушал эту гнетущую тишину. Его взгляд был прикован к раковине.

— О господи, Анжела, ты ведь еще не успела помыться, верно?

Она показала ему свои испачканные руки. Грязь настолько въелась в кожу, в каждую мельчайшую складочку, в каждую пору, что она приобрела серый оттенок.

— Доказательством чего? — переспросила она.

С минуту отец озадаченно кривил губы. Пот стекал по его лицу.

— Доказательством чего-нибудь или уликой против кого-нибудь, — наконец сказал он.

Энджи недоуменно посмотрела на него.

У отца на лбу залегли глубокие морщины. Глаза казались какими-то впалыми, под ними образовались темные круги.

— Ты действительно не понимаешь, о чем я говорю?

Энджи чувствовала себя полной идиоткой. Он чего-то хотел от нее, но она не могла понять, чего именно. Однако она чувствовала, что он начинает злиться. Поддавшись внезапному порыву, она подошла к нему и обняла руками за талию. Ее голова оказалась на уровне его подбородка.

— Я так люблю тебя! — сказала она.

Энджи почувствовала, как он напрягся, а потом отстранился от нее. Должно быть, она совершила что-то ужасное. У нее моментально опустились руки. Ей стало холодно, этот холод пробрался даже внутрь.

— Мне… мне нужно привести себя в порядок. Я не закончил бриться, — сказал он первое, что пришло в голову. — Закрой кран и спускайся вниз, к матери. Посидишь там вместе с ней.

Пройдя по коридору, он зашел в спальню и закрыл за собой дверь.

«Может быть, мне станет легче, если я заплачу?» — подумала Энджи. Однако внутри у нее все сжалось, застыло. Казалось, что она сделала глубокий вдох и задержала дыхание, почувствовав усиливающуюся боль. Она решила погрызть ноготь, но вспомнила, что у нее грязные руки. К тому же она может уничтожить «улику». У нее снова скрутило живот. Что за улики такие?

Она снова обратила внимание на странное кольцо на левой руке. Почему она не может вспомнить, когда и где купила его? Энджи внезапно ощутила непонятную тревогу, у нее начало стучать в висках. Это верный признак того, что сейчас разболится голова. Покрутив серебряное колечко, она сняла его с пальца и положила в мыльницу. Боль прошла. Наверное, это кольцо Ливви или Кейти. Лучше не напрягаться и не ломать над этим голову.

Спускаясь по лестнице, Энджи слушала, как жужжит бритва отца. Пройдя полпути и оказавшись на лестничной площадке, она остановилась, чувствуя, что ноги буквально приросли к полу. Она, словно потерянный ребенок, зависла на полпути между отцом, находившимся на втором этаже, и матерью, которая была внизу. Ее пульс, подобно часам, отсчитывал уходящие секунды. Кто-то должен прийти. Отец сказал, что это детектив. Она смотрела на входную дверь до тех пор, пока за матовым стеклом не появилась чья-то тень.

В дверь дважды постучали, и мама бросилась из кухни в прихожую встречать гостя.

В дверях стоял высокий рыжеволосый мужчина. Обняв его за плечи, мама, негромко всхлипывая, уткнулась лицом ему в грудь. Он осторожно похлопал маму по спине и, подняв голову, посмотрел на лестницу. Туда, где все еще стояла Анжела, не решаясь сойти вниз.

Глаза мужчины округлились.

— Анжела, — прошептал он. — Добро пожаловать домой!

Отстранившись от мамы, он вытянул вперед правую руку ладонью вверх, то ли для приветствия, то ли для рукопожатия.

— Прошу тебя, спустись к нам. Пожалуйста, — произнес он.

Папа сказал, что он детектив, однако на нем были голубые, сильно поношенные джинсы с дырой на одном колене. Рукава его темной клетчатой рубашки были закатаны по локоть.

Рукава его темной клетчатой рубашки были закатаны по локоть. Выглядел он очень по-домашнему, казался милым и добродушным. На его лице застыло выражение крайнего удивления.

Энджи спустилась с лестницы и пожала его протянутую руку. Это была не рука, а огромная ручища. Когда он сжал руку Энджи обеими руками, то ее ладонь буквально утонула в его ладонях.

— Департамент полиции Лос-Анджелеса. Детектив Фил Броуган, — сказал он. — Прошу извинить меня за то, что пришел к вам в таком виде. Я работал в саду, когда мне позвонил Митч, и, чтобы не терять времени, решил не переодеваться.

Его ладони были мозолистыми и шершавыми, но держал он ее руку с величайшей осторожностью, так, словно новорожденного котенка. Наклонив голову, он с легкой улыбкой внимательно вглядывался в ее лицо.

Энджи вздохнула с облегчением, ее напряжение начало спадать. Она почувствовала, как холод отступает и по телу разливается приятное тепло. Так продолжалось до тех пор, пока он все не испортил.

— Это просто невероятно, — сказал он. — Мне кажется, что мы с тобой уже знакомы.

Она вздрогнула. Ей показалось, что она совершенно голая, слабая и беззащитная. Человек, которого она видела впервые, сказал, что знает ее. У нее перехватило дыхание. Ей хотелось заплакать, она усилием воли подавила это желание, понимая, что если у нее начнется истерика, то ей очень трудно будет успокоиться.

— О господи! Прости меня, Анжела, — быстро произнес он и разжал ладони. Ее рука медленно выскользнула из его рук. — По телефону Митч сказал мне, что у тебя не все в порядке с памятью, что ты не помнишь, как долго отсутствовала и где именно была. Дезориентация. Такое часто случается.

Неужели это правда? Энджи внимательно вглядывалась в его глаза, в его синие добрые глаза, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Они внушали доверие, а не страх. Хорошо. Может быть, с ней ничего необычного не случилось. У нее в душе затеплилась надежда. Может быть, он действительно поможет ей найти разумное объяснение тому, что с ней происходит.

Она кивнула, и он ласково улыбнулся ей.

— Пойдем, — сказал он, мотнув головой в сторону гостиной. — А то мы стоим здесь, как кегли, которые ждут, когда их собьют мячом.

Со второго этажа донесся громкий стук, и Энджи сразу представила, как по лестнице скатывается огромный мяч, сбивая их всех, едва держащихся на ногах. Однако это был не мяч, а всего лишь ее отец. Уголок ее рта слегка дрогнул. Детектив заметил это и улыбнулся ей в ответ. Улыбнулся одними глазами. Восхитительными, невероятными глазами. Темно-синие радужки его глаз были усеяны оранжевыми точками. Ей еще никогда не доводилось видеть ничего подобного.

Отец прошел мимо, даже не взглянув на нее. Взяв в руки пульт управления, он включил камин.

— Мне кажется, что ей холодно, — объяснил он.

Однако газовый камин, надежно защищенный стеклянными дверцами, грел так слабо, что до нее тепло не доходило.

Энджи внимательно осмотрела комнату; все вещи были ей знакомы и все они находились на привычных местах. Мягкие зеленые подушки на диванах, обтянутых бежевой кожей. Портьеры на окнах, достающие до пола, с узорами в виде листьев. Они были раздвинуты, и комнату заливал яркий солнечный свет. Старый, похожий на шкафчик, телевизор с пультом управления и прилепленной вверху инструкцией по эксплуатации. Возле боковой стены — книжный шкаф. На его полках в полном беспорядке горы книг. Нет, этого просто не может быть — чтобы за три года в этой комнате ничего не изменилось. Невероятно, но здесь все было по-прежнему.

Детектив устроился в кресле, стоявшем возле дивана, на котором сидела Энджи. Его лицо смягчилось, он потер ладонью свой небритый подбородок.

— Анжела, я прошу прощения.

Я понимаю, что тебе сейчас очень трудно и ты чувствуешь себя немного не в своей тарелке.

«Правда понимает?» — подумала Энджи. Неужели и ему тоже довелось пережить такое, когда привычный мир, в котором ты существуешь, внезапно меняется до неузнаваемости? Она долго смотрела на свои протертые на коленях брюки. Когда же у нее все поплыло перед глазами, она зажмурилась, пытаясь сдержать предательские слезы. Стоп, нужно немедленно взять себя в руки!

Броуган положил руку (она была легкой как пушинка) на ее склоненную голову.

— Я понимаю, что сейчас тебе, конечно, больше всего хочется, чтобы тебя оставили в покое и ты могла бы пообщаться со своими родителями, которых так долго не видела.

Она едва заметно кивнула, благодаря за понимание и сочувствие. Она была уверена в том, что он говорит совершенно искренне и действительно понимает, что она сейчас пребывает в полном замешательстве. По крайней мере, то, как он себя вел, не имело ничего общего с теми методами, которые обычно применяют полицейские: сначала успокаивают подозреваемого, втираются к нему в доверие, а потом начинают допрос.

Сидевшая возле нее мама сжала ее руку, и Энджи, подняв голову, посмотрела на детектива и встретила пристальный взгляд его добрых глаз. Она только сейчас заметила, что у него на носу и на щеках веснушки.

— Но… — сказала она, понимая, что именно это слово он собирался произнести.

— Но моя работа заключается в том, чтобы выяснить, было ли совершено преступление и нужно ли заводить уголовное дело. Так сказать, по свежим следам. Ты меня понимаешь?

Она вдруг почувствовала резкий приступ тошноты и, сглотнув, спросила:

— Преступление? Неужели я… я сделала что-то ужасное?

— Нет, не ты, Энджи! — воскликнула мама.

Она была так взволнована, что не заметила, как сильно сжала руку Энджи, вонзив в нее ногти. Энджи вздрогнула.

— Марджи! — укоризненно посмотрев на мать, пробормотал Броуган. — Прости меня, Анжела, но я прямо сейчас должен задать тебе несколько вопросов. Потом мы перейдем к другим процедурам.

— Я тоже хочу кое-что узнать, — вмешался в разговор отец. — Анжела, как же, черт побери, тебе удалось найти дорогу домой? Может быть, тебе кто-нибудь помог? Неужели ты прошла весь этот путь пешком?

— Да, — произнесла она одно-единственное слово.

Однако это мало что объясняло. Откуда она пришла? Этого Энджи не знала.

— Не задавай глупых вопросов, Митч, — напустилась на него мама. — От того места, где она пропала, до нашего дома больше пятидесяти километров.

— Если идти под гору, — прошептала Энджи.

Ее никто не услышал. Интересно, откуда она это знает?

— И кроме того, — не унималась мать, — она могла быть где угодно. Даже за пределами Калифорнии.

Броуган встал и принялся медленно расхаживать по комнате. Энджи наблюдала за ним. Он стал другим. Не было больше добродушного дяденьки в потертых джинсах. С его лица исчезло сочувственное выражение. Теперь он напоминал вышедшую на охоту пантеру. Или копа, идущего по следу. Энджи моментально насторожилась.

Его голос тоже изменился — Броуган стал говорить заискивающе, короткими, четкими фразами.

— Анжела, ты помнишь, как долго ты отсутствовала? Где находилась? Хотя бы приблизительно. Ты вообще что-нибудь помнишь?

— Нет! Я… О нет! Ничего не помню, — воскликнула Энджи и, махнув рукой в сторону родителей, добавила: — Они сказали, что меня не было три года. Но… я не знаю. Мне кажется, что такого не может быть. Я думаю, что прошло не больше двух дней.

Я думаю, что прошло не больше двух дней.

— Может быть, ты просто сбежала из дому?

Энджи нахмурила брови.

— Сбежала? Нет, конечно нет.

— Может быть, ты поругалась с родителями? Или в школе что-то случилось? Или в церкви? Может быть, ты решила отдохнуть от чего-нибудь? Или от кого-нибудь?

Он буквально сверлил ее взглядом. Этот взгляд был одновременно и ободряющим, и пугающим. Он расхаживал по комнате, поглядывая на нее и ловя каждое слово.

— Нет. Что вы такое говорите? Все было хорошо. Было. Хорошо.

Мама обняла ее за талию, и она, в подтверждение своих слов, прижалась к матери.

Броуган кивнул. Он говорил медленно, четко произнося слова:

— Может быть, у тебя с кем-нибудь была назначена встреча? Может быть, на интернет-сайте ты познакомилась с каким-нибудь интересным парнем и у вас завязались отношения?

— Я не идиотка какая-нибудь! Нет и еще раз нет.

Что за дурацкие вопросы! Она почувствовала невероятную, смертельную усталость. Что ей нужно сказать, чтобы все это прекратилось?

— Хорошо, — пожав плечами, произнес детектив. — Нам, наверное, не удастся выяснить, на какие сайты ты заходила с домашнего и со школьных компьютеров. Однако все-таки стоит попробовать.

Отец, который в продолжение всего разговора стоял, наконец сел в кресло, громко вздохнув. Это был вздох облегчения. Интересно, о чем он думает? Неужели он верит в то, что она могла сбежать с каким-нибудь парнем?

Броуган посмотрел на отца так, словно хотел сказать: «Держи себя в руках». По лицу детектива легко можно было прочитать все его мысли.

— Анжела, ты употребляла алкоголь или наркотики? Многие подростки в твоем возрасте балуются подобными вещами. Ты должна ответить честно, ничего не скрывая, — мы не будем ругать тебя или падать в обморок от ужаса, мы постараемся тебе помочь.

— Ты можешь признаться нам, — сказала мама. — Мы не будет осуждать тебя. Обещаю.

Отец молчал, но по его виду было понятно, что он не согласен с матерью. Он с такой силой тер локтями колени, что казалось, еще немного, и на его брюках появятся дырки.

Мама похлопала его по руке и, намеренно отклоняясь от темы, заметила:

— По крайней мере, этим можно объяснить то, что она плохо помнит некоторые подробности и детали.

Энджи буквально застонала от досады.

— Нет, я не пью. Единственный алкогольный напиток, который я в своей жизни пробовала, — это церковное вино. Я никогда не пробовала наркотики. Один раз попробовала закурить сигарету. Должна признаться, что ощущение было довольно мерзким.

— Ты можешь показать мне свои руки? — спросил Броуган. Это была не просьба, а приказ.

Закатив глаза, она молча протянула руки вперед. Они были такими длинными, тонкими и бледными, и ей казалось, что это чужие руки, что к ее телу приклеили руки другого человека. Броуган провел пальцем по незнакомым ей шрамам и, повернув руки ладонями вниз, осмотрел ее короткие, неровно подстриженные ногти. Потом он снова перевернул ее руки и принялся изучать грязные мозолистые ладони. Он провел пальцем по небольшой бороздке, оставленной кольцом на среднем пальце ее левой руки. В этом месте кожа была более чистой и светлой.

Подняв голову, он вопросительно посмотрел на нее.

— Ты помнишь, откуда это у тебя?

Она почувствовала резкую пронизывающую боль. Казалось, что ей в голову, прямо за ухом, вонзили острый нож. Поморщившись, она покачала головой, и он понял, что она таким образом ответила на его вопрос. Боль прошла, и у нее прояснилось в голове. Туман стал постепенно рассеиваться.

Он поджал губы.

— Давай померяемся с тобой силой. Так, ради интереса.

Он снова сел в кресло и поставил локоть на кофейный столик, подняв вверх большой палец.

— Вы легко меня победите. У вас такие большие руки, — заметила Энджи. — К тому же они намного длиннее моих.

Он усмехнулся.

— Давай попробуем, прошу тебя.

Энджи недовольно фыркнула.

— Хорошо.

Она обхватила его руку и нажала на нее. Ее маленькие пальцы исчезли в его кулаке. Однако, несмотря на это, его рука дрогнула. Он снова надавил на ее руку. Она оказала ему сопротивление, удивляясь тому, что ее худенькая ручка обладает такой силой. Тонкая мышца вздулась. Он сдался, и она прижала его руку к столу.

— Вы поддались мне, — сказала она, осуждающе глядя на него.

— Может быть, но совсем немного. Ты, судя по всему, занималась физическим трудом. И довольно долго. Для твоих габаритов ты очень сильная.

— О боже мой! — воскликнула мама испуганно, сцепив руки в замок, и вскочила. — Физический труд? Вы хотите сказать, что кто-то крадет белых людей, превращая их в рабов?

«Что за бред!» — подумала Энджи.

Однако Броуган, судя по всему, не разделял ее мнения. Он совершенно серьезно отнесся к этому вопросу.

— Нет, Марджи, не совсем так. Она все это время жила где-то недалеко от нашего города.

— Недалеко? Все это время? — переспросил папа, его голос почему-то дрожал. — Почему вы так думаете?

— Ее одежда пахнет сосновой смолой и древесным дымом.

Энджи понюхала рукав своей блузы. Он был прав. В этом, конечно же, не было ничего странного. Не далее как вчера вечером она сидела возле костра, подбрасывая в огонь дрова. Однако запах не может сохраняться целых три года.

— Конечно пахнет, — сказала она, ничуть не удивившись. — Я ведь была в турпоходе.

— Ты больше ничего не помнишь? — спросил Броуган.

Это становилось просто невыносимым.

— Послушайте, — сказала она. — Я уже всем вам говорила, что больше ничего не помню. Я была в турпоходе. А потом оказалась здесь. Я не помню, привезли меня сюда на машине или я пришла пешком. Я просто каким-то образом очутилась здесь.

— Анжела, какой у тебя рост? — спросил детектив.

Вытянув вперед обе руки, он дал понять родителям, чтобы они не вмешивались.

— Метр пятьдесят три, — не задумываясь ответила она, краем глаза увидев, что мама едва заметно покачала головой.

— А сколько ты весишь?

— Это очень личный вопрос, не так ли? — отозвалась она.

Впервые за время их беседы на лице Броугана появилась широченная, буквально от уха до уха, улыбка.

— Прошу прощения. Ты, конечно, права. Но я совершенно не умею определять на глаз. Думаю, ты весишь килограммов пятьдесят.

— Ого! У вас действительно плохо с этим делом.

— Я же предупреждал, — заметил он. У него и в самом деле была очень заразительная улыбка. — Прости меня. Неужели больше?

Энджи впервые засмеялась.

— Когда я в последний раз взвешивалась, было сорок три килограмма, — давясь от смеха, сказала она.

Ее смех был каким-то хриплым и скрипучим. Похоже, она совершенно разучилась смеяться.

— Сколько тебе лет?

— Мне тринадцать, — ответила Энджи.

Мама открыла рот, собираясь что-то сказать, но Броуган жестом велел ей молчать.

— Ше… — успела лишь прошипеть она.

Отец, однако, не обратил внимания на протестующие взмахи.

— Ей шестнадцать лет, — сказал он. — Анжела, тебе сейчас шестнадцать лет. Неужели ты не понимаешь, о чем мы все время тебе говорим?

У Энджи зашумело в голове. Почему они все ведут себя так странно? Папа злой и какой-то напряженный. Обычно он называл ее Анжелой, только когда она совершала какой-нибудь неблаговидный поступок. Она всегда была для него маленьким Ангелом. Однако она не сделала ничего плохого, если не считать того, что заблудилась в лесу, но в этом нет ее вины. Да и потом… она уже дома.

Она внезапно почувствовала, что начинает злиться.

— Когда же вы прекратите эту глупую и бессмысленную игру? Мне тринадцать лет, — прокричала она срывающимся голосом, пытаясь сдержать рыдания. — Мне тринадцать!

Слезы застили глаза, она не видела лица детектива, но обращалась она именно к нему, именно ему были адресованы ее хлесткие и яростные слова:

— Я — Анжела Грейси Чепмен. Через три недели я пойду в восьмой класс школы Флинтриджа. Мне тринадцать лет. Думаю, что я просто заблудилась в лесу, но я в этом не уверена. Я очень хочу принять душ, поесть и лечь спать. — Она скрестила на груди руки, стараясь не замечать мягких округлостей, которых там не должно быть.

Мама встала и положила руку Энджи на плечо. Ей показалось, что ее укрыли волшебной мантией, способной защитить от всех неприятностей и бед.

— Детектив, она права. Нам всем нужно время для того, чтобы прийти в себя и успокоиться. Может быть, мы можем отложить все это на некоторое время?

Энджи ощутила огромное облегчение. Мама выпроводит этого назойливого гостя и уложит ее в постель, а когда она проснется, то весь этот кошмар исчезнет и все опять будет по-прежнему.

— Прости меня, Марджи, но это невозможно, — сказал Броуган, пристально глядя на Энджи. — А что касается твоей памяти, Анжела, то мне кажется, что мы имеем дело с чем-то вроде ретроградной амнезии или посттравматического стресса. Ты знаешь, что это такое?

— Я ничего не помню, потому что слишком напугана и взволнована, — выпалила она, не скрывая своего раздражения.

— Что-то вроде этого. Я бы хотел, чтобы с тобой побеседовал наш лучший судебный психолог, и сделать это нужно как можно быстрее. Митч, Марджи, я обо всем договорюсь, а потом позвоню вам.

— Значит, на сегодня все? — спросила Энджи.

Она держалась буквально из последних сил.

— Нет, не все. Тебя еще должен осмотреть врач, — сказал Броуган. — Я сейчас же позвоню и попрошу, чтобы немедленно все подготовили.

Папа сосредоточенно смотрел на что-то, находившееся за окном. Его лицо было совершенно спокойным и невозмутимым. Как лицо каменной статуи. Он так сильно сгорбился, что его уши почти касались плеч.

— Прошу тебя, Фил! — протестующе воскликнула мама. — Неужели это так важно? Посмотри на нее! Она совершенно измучена.

Броуган поймал взгляд Энджи. Это и правда был взгляд измученного, доведенного до отчаяния человека. Он крепко сжал губы и снова превратился в добродушного парня в джинсах с дырой на колене.

— Да, я вижу, но мы должны это сделать. Я очень и очень извиняюсь.

Почему он все время извиняется? Это все равно ничего не изменит.

Несмотря на то что кроме них в доме никого не было, Броуган почему-то понизил голос. Он говорил, обращаясь не к ней, а к отцу, стоявшему к детективу спиной.

— Анжела, судя по всему, жила не одна. Она не бродяжничала по улицам. И не голодала. О ней кто-то заботился. На ней могут остаться какие-нибудь следы, образцы ДНК. Это очень важные улики.

Это очень важные улики. Мы должны немедленно все это собрать.

— С ее одежды? — спросила мама. — Мы можем просто отдать вам все ее вещи.

Посмотрев на нее строгим взглядом, детектив наконец повернулся к Энджи:

— Анжела, так как мы не можем полагаться на твою память, то необходимо выяснить, не подвергалась ли ты сексуальному насилию.

Услышав это, Энджи снова вскипела от злости.

— Называйте вещи своими именами, детектив! Не нужно меня щадить. Вы хотите узнать, была ли я изнасилована. Неужели вы думаете, что я не знала бы об этом? Неужели вы думаете, что я могла бы забыть такое?! — прокричала она.

Ей было так трудно дышать, как будто она пробежала километров десять, не меньше.

— Так было это или нет, Энджи? — спросил он тихим, спокойным голосом.

Откуда-то из глубин памяти неожиданно всплыло лицо с черными узкими глазами, потом виски сдавила резкая боль, и оно моментально исчезло, стерлось из памяти. В голове снова прояснилось. Боль утихла, вместе с ней исчез и гнев. Она чувствовала себя какой-то опустошенной, но ей было легко и спокойно. Она больше ничего не боялась.

— Нет, я ничего такого не помню.

— Я так и думал, — сказал он.

— А можно я потом приму душ?

— Конечно. Марджи, возьми, пожалуйста, сменную одежду для нее. Те вещи, которые сейчас на ней, мы заберем.

Выйдя в прихожую, он надел резиновые перчатки и поднял с пола полиэтиленовый пакет.

— Анжела, ты знаешь, что в этом пакете?

— Думаю, какие-нибудь вещи, — сказала она, пожав плечами.

— Узнаешь это? — спросил он, вытащив из пакета клетчатую рубашку.

Она покачала головой и снова почувствовала легкую тошноту.

Сунув руку еще глубже, он извлек из пакета желтый кухонный фартук.

— Нет, — поморщившись, сказала Энджи.

Он снова запустил руку в пакет и достал оттуда крошечные кружевные трусики черного цвета.

— Господь милосердный! — побледнев, пробормотал отец. Взъерошив руками волосы, он сцепил на затылке пальцы.

Энджи почувствовала, что у нее дрожат руки.

— Нет, я… не ношу такие вещи, — едва слышно сказала она и почувствовала, что к горлу подступает ком. Откуда у нее все это?

Броуган снова сунул руку в пакет.

— О-о! Теперь я понимаю, почему он такой тяжелый. Узнаешь это?

Прищурившись, она посмотрела на книгу, которую он держал в руке. Она называлась «Занимательная кулинария».

— У мамы есть такая книга. Я почти не умею готовить.

На самом дне пакета лежала весьма странная вещь — узкая металлическая полоска с одним заостренным концом. Броуган положил ее на свою покрытую резиновой перчаткой ладонь.

— Тебе эта вещь знакома? — спросил он.

Голос его казался спокойным, однако Энджи уловила в нем что-то такое, что заставило ее насторожиться.

— Нет. Что это? — спросила Энджи.

— Похоже на самодельный нож.

— Как он мог туда попасть? — спросила Энджи.

Пристально глядя на нее (его глаза с рыжеватыми крапинками в этот момент были похожи на глаза пантеры), Броуган сказал:

— Думаю, что ты сложила в этот пакет вещи, представляющие для тебя наибольшую ценность. Эту штуку ты могла бы использовать для самозащиты или…

— Я никогда раньше не видела эту вещь, — быстро сказала она.

Похоже, лезвие было очень острым. И опасным.

— Разве таким ножом можно нанести серьезную рану? — спросила она.

И опасным.

— Разве таким ножом можно нанести серьезную рану? — спросила она.

— О, им легко можно убить человека, — спокойно сказал Броуган. — Если ты, конечно, умеешь им пользоваться, — добавил он.

После слова «ты» он сделал короткую паузу, и она почувствовала, как по спине побежали мурашки.

Глава 2

Осмотр

— Как ты себя чувствуешь, Энджи? — в третий раз за последние три минуты спросила мама.

На ее щеках горел яркий лихорадочный румянец. Похоже, она очень разволновалась, увидев, какая суматоха поднялась в отделении интенсивной терапии после их приезда.

— Мне хочется, чтобы все это побыстрее закончилось, — сказала Энджи. — Я вообще не хочу, чтобы меня осматривали, но, похоже, моего согласия тут никто не будет спрашивать.

Услышав эти слова, детектив Броуган повернулся к ней:

— Ты не права. Есть определенные формальности, которые необходимо соблюсти. Без твоего согласия они не имеют права осматривать тебя. Однако я не стану долго распространяться о том, как это важно для расследования дела.

Бесшумно ступая по полу в своих мягких белых тапочках, к ним подошла медсестра. В руках она держала планшет-блокнот. Полистав страницы блокнота, она посмотрела на Энджи. Ее лицо выражало сочувствие и понимание.

— Давайте пройдем в смотровую и начнем, — сказала она.

Энджи показалось, что отец хотел что-то сказать, но вместо этого просто потер ладонь о ладонь.

— Я это… хм… Я подожду здесь с детективом, — наконец произнес он.

Комната была ослепительно белой, и только на потолке были нарисованы светло-голубые облака. Стол, на котором осматривали пациентов, был слишком коротким для того, чтобы на него можно было лечь, вытянув ноги. «Как бы мне с него не свалиться», — подумала Энджи. Она вполуха слушала медсестру, которая объясняла, как будет проходить осмотр. Ей казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим.

Медсестра протянула ей ручку:

— Дорогуша, поставь здесь свою подпись, хорошо?

Очень медленно, красивым ровным почерком она написала «Анжела Грейси Чепмен», пожалев о том, что у нее только два имени. Если бы их было больше, то и подпись была бы длиннее. Следующая строка была пустой, а возле нее был напечатан вопрос, на который нужно было ответить, однако Энджи поняла, что дать правильный ответ без посторонней помощи не сможет.

— Мама, какое сегодня число?

— Восемнадцатое сентября, — ответила мать.

Прищурившись, Энджи написала дату, а потом передала ручку матери, чтобы та поставила подпись в графе «родители/опекун несовершеннолетнего».

Мама молча исправила год в написанной дате.

Почувствовав во рту неприятный, кисловатый привкус, Энджи сглотнула слюну. Три года. Один росчерк пера — и трех лет как не бывало. Разве такое возможно?

Мама все еще держала руку над страницей.

— Ее еще никогда не осматривал гинеколог, — сказала она.

— Вы хотите присутствовать при осмотре? — спросила медсестра.

Поймав взволнованный взгляд мамы, Энджи покачала головой.

— Нет, это уже слишком, — сказала она. — Мама подождет в коридоре. Вместе с папой.

— Не беспокойтесь, миссис Чепмен, — сказала медсестра, тронув маму за плечо, — я буду здесь во время осмотра, от начала и до конца процедуры. У меня большой опыт в подобного рода делах. Вы можете оставить мне сменную одежду дочери.

На лице мамы застыло странное выражение — она была рада тому, что ей разрешили уйти, и в то же время ей было стыдно из-за этого. Она подписала разрешение и поцеловала Энджи в щеку.

— Я буду рядом. Прямо за дверью, — сказала она.

Когда щелкнул замок и за ней закрылась дверь, Анжеле показалось, что ей не шестнадцать, и даже не тринадцать, а лет семь, не больше. Ей хотелось, чтобы мама вернулась, чтобы она держала ее за руку, успокаивала ее и говорила, что все скоро закончится. Она хотела, чтобы мама напомнила ей, что на обратном пути они должны купить наклейку, или спросила, куда она хочет пойти после осмотра, чтобы порадовать себя мороженым с двойной порцией сливок. Это всегда помогало ей побороть страх, когда ее осматривал врач, смущение и стыд из-за того, что приходилось раздеваться полностью. Помогало согреться в холодном кабинете и пережить несколько ужасных, томительных минут в ожидании укола.

— Итак, Анжела, постой пока здесь, — сказала медсестра, расстелив на полу брезент. — А теперь стань на середину брезента и положи рядом всю одежду, так, чтобы она не коснулась пола.

— Зачем? — спросила Энджи, расстегивая блузу.

Ей пришлось повозиться с пуговицами, просовывая их в петли непослушными, дрожащими пальцами.

— На твоей одежде могут остаться волосы или мелкие волокна. Это все вещественные доказательства. Обувь тоже сними.

— О-о, — едва слышно простонала Энджи.

Краснея от смущения, она расстегнула молнию на брюках. Эти брюки она никогда раньше не видела. Они, наверное, были чужими. Спустив их до лодыжек, она сняла туфли. В голубом стерильном свете ее кожа казалась мертвенно-бледной. Она сжалась от холода и почувствовала, как тело покрывается «гусиной кожей». Потом она сняла носки.

— Откуда у тебя эти шрамы, дорогуша? — спросила медсестра, указав на ступни Энджи.

Глядя туда, куда указывала медсестра, она чувствовала, что у нее сводит живот и к горлу подступает тошнота. Обе лодыжки опоясывали широкие (шириной не менее пяти сантиметров) и толстые рубцы. Кожа на них была грубой и бугристой. Она прижала ладонь ко рту, пытаясь унять рвотные позывы.

— Я не знаю, — прошептала она сквозь пальцы, и ее глаза стали влажными от слез.

О господи, что же с ней такое случилось? Ее ноги стали просто огромными. И такими ужасными! Она больше никогда не сможет надеть босоножки.

Она стояла в одних трусиках и дрожала, обхватив руками свою голую грудь и сунув пальцы под мышки. Трусики были маленькими, выцветшими от долгой носки. Однако, как ни странно, эта вещица казалась ей очень знакомой. Это действительно были ее трусы. Блеклые бабочки порхали по ее бедрам. Она не отрываясь смотрела на них. Трусы были единственной вещью, не вызывавшей никаких отрицательных эмоций.

Медсестра посмотрела на нее, подняв голову от своего блокнота.

— Все с себя снимай, дорогуша, а потом залезай на стол. Там лежит бумажная рубашка, — сказала она и нажала на кнопку внутренней селекторной связи, чтобы пригласить врача.

Энджи сняла своих «бабочек» и подошла к столу. Несмотря на то что жесткая одноразовая рубашка царапала кожу, она была рада тому, что ей наконец удалось хоть чем-то прикрыть свою наготу. Сев на стол и свесив ноги, она посмотрела на свои синие выпуклые колени. Всю ее одежду сложили в пластиковые мешки и унесли.

— А теперь быстро сделаем маникюр, — сказала медсестра.

Она поскребла каким-то острым предметом под ногтями Энджи и все, что оттуда извлекла, поместила в маленький стеклянный пузырек.

— Прошу прощения. — Она заглянула под бумажную рубашку. — Волос совсем мало, так что чесать нечего, — прокомментировала она то, что там увидела, и опустила рубашку.

Энджи не поняла, что она хотела этим сказать, и еще плотнее сжала ноги, скрестив ступни.

— Пожалуйста, открой рот, — попросила медсестра.

Энджи машинально подчинилась, и медсестра засунула ей в рот роторасширитель. Вдыхая воздух через нос, Энджи с шумом выдыхала его, пытаясь подавить приступ тошноты. Медсестра тщательно протерла тампоном ее язык и щеки с внутренней стороны, а потом положила этот тампон в длинную стеклянную колбу.

— Когда у тебя последний раз были месячные? — спросила она, взяв в руки ручку и блокнот-планшет.

— У меня их еще ни разу не было, — покраснев, призналась Энджи. — Я, так сказать, поздний цветочек.

Громко стукнула дверь, и в кабинет вошел врач.

Энджи затаила дыхание. Врач — мужчина. О боже! Ее еще никогда не осматривал мужчина.

Вздрогнув, она сжала колени и пристально посмотрела на доктора. Это был пожилой мужчина с добродушным морщинистым лицом и бородой, в которой серебрилась седина. Энджи решила, что все не так уж плохо. Если бы врач оказался молодым симпатичным парнем, она бы просто сгорела со стыда. Расцепив пальцы, она пожала протянутую им руку. Ее ладонь была потной, а его — сухой.

— Здравствуй, Анжела. Я доктор Кренли. Может быть, ты хочешь спросить меня о чем-нибудь перед тем, как мы начнем осмотр?

Она задумалась.

— Это больно?

— Возможно, возникнут неприятные ощущения или даже легкие судороги, но это продлится не больше минуты. Вот, собственно, и все. Понятно?

Она кивнула. Ей понравилось, что врач сказал правду.

— Даже если я девственница? — спросила она.

— Даже если ты девственница, — повторил он. — Как я понимаю, у тебя может быть посттравматическая амнезия, так?

Она снова кивнула.

— Тебе пришлось пережить настоящий кошмар. Я тебе искренне сочувствую, — сказал он и повернулся к раковине, чтобы вымыть руки.

Ну и что она должна на это сказать? Что вообще говорят в подобных случаях?

— А-а, спасибо, — наконец произнесла она.

Медсестра отошла в глубь комнаты — свою часть работы она выполнила и теперь молча наблюдала за происходящим. «Интересно, о чем она сейчас думает? Сколько молоденьких девочек и женщин ей пришлось осматривать?» — мелькнула у Энджи мысль. Девушка, подвергшаяся сексуальному насилию, наверное, все воспринимала бы по-другому. Ее бы трясло от ненависти, злости и желания как можно быстрее отомстить тому, кто надругался над ней.

Но Энджи никто не насиловал.

Доктор Кренли надел латексные перчатки.

— Итак, перед нами загадка. Мы попытаемся ее разгадать, чтобы понять, что с тобой случилось и где ты была. Считай, что мы — одна команда. Я обещаю тебе, что буду все делать быстро и чрезвычайно осторожно. Если понадобится сделать паузу, мы обязательно ее сделаем. И еще одна просьба. Это очень важно. Энджи, если во время осмотра что-то покажется тебе знакомым, напомнит о чем-нибудь, вызовет какие-то ассоциации (это может быть все что угодно), — обязательно скажи мне об этом. Договорились?

Энджи не была уверена в том, что хочет что-либо вспоминать. Что-то ужасное случилось с ее ногами. Ей было страшно смотреть на эти свисающие со стола ноги. И на запястьях у нее тоже были темные рубцы. Наверное, имелась очень веская причина для того, чтобы все забыть.

Ее терпение лопнуло. Она больше не могла сдерживаться. Теперь ее переполняли злость и обида. Она не должна была сюда приходить. Она могла отказаться от всего этого. Возможно, еще не поздно сделать это. Неужели так важно выяснить, что именно с ней случилось? Все должны радоваться тому, что она вернулась домой, и оставить ее в покое.

Возможно, еще не поздно сделать это. Неужели так важно выяснить, что именно с ней случилось? Все должны радоваться тому, что она вернулась домой, и оставить ее в покое. Ей уже ничего не угрожает. Она жива и здорова. Что им еще нужно?

— Хорошо, Анжела, начнем, — сказал доктор Кренли. — Сейчас я осмотрю внешние повреждения — гематомы, порезы, шрамы.

Подняв бумажную рубашку, он начал тщательно осматривать кожу Энджи. Лицо доктора не выражало никаких эмоций, он выполнял свою привычную работу и делал все быстро и четко. Энджи в это время не отрываясь смотрела на мигавший на потолке светильник. Одна флуоресцентная лампа была более желтой, чем вторая. Энджи пыталась определить, с какой периодичностью они мигают.

Доктор Кренли довольно долго осматривал ее ступни и запястья. Потом что-то записал в свой блокнот и сделал несколько фотографий. Энджи наблюдала за тем, как медленно двигаются стрелки настенных часов, и дышала в такт с их тиканьем. Так она пыталась отвлечься, потому что всякий раз, когда врач прикасался к шрамам, ее подташнивало и возникали какие-то непонятные ощущения.

Сделав над собой усилие, Энджи спросила:

— Как вы думаете… откуда они могли появиться на моем теле?

Доктор не стал ходить вокруг да около и откровенно ответил на ее вопрос:

— Такие старые, зарубцевавшиеся раны могут появиться от длительного трения. Кожа растирается каким-нибудь предметом, металлическим или кожаным, который ограничивает движения. На запястьях, скорее всего, следы от веревки или шнура. Судя по внешнему виду этих повреждений, ты не могла нанести их себе сама. Ты что-нибудь об этом можешь сказать?

— Нет, — прошептала она, холодея от ужаса. Неужели ее связывали и заковывали в кандалы? Она несколько раз мысленно повторила это слово, но вспомнить ей ничего не удалось. — Я ничего не знаю.

— Спасибо, Анжела. Теперь ложись на стол, вдень ступни в эти стремена и раздвинь ноги. Мы должны выяснить, имеются ли повреждения внутренних органов.

Энджи вдруг начала задыхаться. Ей показалось, что ее грудь сдавили железными тисками. «Прячься!»- крикнул ей звонкий детский голосок. Резкая слепящая боль пронзила виски, и она прижала ладони к глазам.

Откуда-то издалека донесся голос доктора:

— Ты можешь ощутить легкое давление…

Однако она ничего не почувствовала. Внезапно начавшаяся головная боль так же внезапно и прошла. Задрожали веки, и она удивленно открыла глаза. Медсестра протянула ей руку и помогла сесть.

— Мы закончили, дорогуша, — сказала она. — Ты была умницей и очень нам помогла. Теперь можешь одеться.

Неужели все закончилось? И это весь осмотр? А где врач? Она закрыла глаза всего на две секунды. За это время он не успел бы выйти из кабинета.

От изумления она даже перестала дышать. Прошло всего две секунды, не больше, ведь так? Неужели она все-таки потеряла сознание?

Посмотрев на медсестру, она быстро перевела взгляд на часы и поняла, что прошло всего несколько минут с тех пор, как она смотрела на них в последний раз. И половину этого времени они проговорили. Она сразу успокоилась и вздохнула с облегчением. «Наверное, доктор просто очень быстро ходит», — решила она.

Самое главное, что осмотр уже закончился, а остальное не имеет значения. Пора возвращаться домой и забыть все это. Она усмехнулась. Тавтология какая-то получается. Можно ли забыть о том, что ты все забыла? Наверное, можно.

Несмотря на очевидные и неопровержимые доказательства, она все-таки не верила в то, что прошло три года. Если бы ей удалось убедить родителей в том, что они ошибаются, она могла бы снова жить своей прежней жизнью. Могла бы позвонить друзьям, вернуться в школу.

Могла бы позвонить друзьям, вернуться в школу. Почему бы и нет? Она натянула теплый мягкий свитер, который принесла мама, и обхватила себя руками. Хорошо, что мама помнит о том, что этот огромный пушистый голубой свитер — ее любимая вещь.

Сунув свои худые ноги в вельветовые брюки желтовато-коричневого цвета, Энджи снова почувствовала себя почти нормальным человеком. Однако это заблуждение быстро развеялось. Когда она стала на ноги, оказалось, что брюки слишком коротки. Примерно сантиметров на пять короче, чем нужно. Вот вам еще одно доказательство! Кого она пытается обмануть? Она не может вернуться к своей прежней жизни. Она просто выросла из нее.

Медсестра провела Энджи по коридору до комнаты, на двери которой было написано: «Не входить без разрешения».

— Доктор сейчас беседует с твоими родителями. Заходи, дорогуша. Удачи тебе.

«Да, она мне сейчас очень нужна», — подумала Энджи. Как, скажите на милость, ей, тринадцатилетней, жить жизнью шестнадцатилетней девушки?

Энджи взялась за ручку двери и начала медленно ее поворачивать. Из-за закрытой двери доносился голос врача. Она замерла и решила послушать, что он говорит ее родителям. До нее долетали обрывки фраз:

— Глубокие разрывы… необычные внутренние рубцы… неоднократно подвергалась сексуальному насилию… на лодыжках… сама она не могла нанести себе подобные увечья… запястья рук… самоубийство… крепкое здоровье… не беременна… психиатрическая…

Энджи быстро пошла по коридору в обратном направлении. Зайдя в туалет, она закрыла дверь на защелку. У нее дрожали колени, и, чтобы не упасть, она прижалась спиной к двери. Внутренние рубцы. Неоднократно подвергалась сексуальному насилию. Эти слова вихрем пронеслись в голове. О боже! Нет, такого в реальной жизни не бывает! Подобные ужасы можно увидеть только по телевизору.

Она уезжала в турпоход нормальным ребенком, такие обычно бывают героями ситкомов [1]или семейных драм. Теперь же ей придется стать звездой своего собственного сериала об отделе, расследующем преступления, совершенные на сексуальной почве. Кто-то переписал сценарий ее жизни, причем без ее согласия.

Только увидев, как слеза, скатившись с ее щеки, капнула на холодный кафельный пол, Энджи поняла, что плачет. Что она здесь делает? Что случилось? Если верить маме и папе, то у нее украли больше тысячи дней. И не важно, что сейчас показывает ее внутренний календарь. Все, что она видит вокруг себя, говорит о том, что этот отрезок времени действительно остался в прошлом и с ней действительно случилось нечто ужасное. Стоит лишь взглянуть на ее тело. На ее руки, ноги и лицо.

Соленые слезы обжигали ее щеки. Она вытирала лицо тыльной стороной кисти.

Энджи подошла к раковине, чтобы умыться холодной водой, и снова увидела свое отражение в зеркале. На нее смотрела совершенно незнакомая девушка. Смотрела глазами уставшего человека, прожившего долгую тяжелую жизнь, многое познавшего и повидавшего. Эти глаза смотрели с сожалением, печалью и тревогой.

Набрав в руку воды, Энджи выплеснула ее на зеркало.

— Слышишь, ты, сука, я хочу, чтобы мне вернули мою жизнь! — прошипела она своему отражению.

О Энджи, ты так злилась на нас! Ты не знала, что нам пришлось сделать, чтобы спасти твою жизнь. Как трудно мне было справляться с девочками, заставлять их помогать мне и следить за воротами. И все это для того, чтобы ты оставалась чистой и непорочной, чтобы никто тебя не нашел и не смог причинить зла, наша Тринадцатилетняя Красотка. Так мы тебя прозвали. Прости нас за то, что мы ничего не смогли сделать со шрамами.

— Она пока не может вернуться в школу, — сказал папа. — Сначала мы должны получить заключение психолога.

Мы ведь даже не знаем, в какой класс ее следует определить.

Они с мамой обсуждали ее дальнейшую жизнь так, словно ехали в машине одни. А ведь Энджи (она еще даже не успела прийти в себя после унизительного осмотра, которому ее подвергли в больнице, заставив раздеться догола) сидела на заднем сиденье, прямо за их спинами. На душе у нее было мерзко, она чувствовала себя так, как будто ей пришлось искупаться в какой-то липкой, противной жиже. Она не помнила, что с ней делали во время осмотра, и поэтому не могла сказать наверняка, из-за чего ей было так плохо.

Отец все время прятал глаза. Он так ни разу и не посмотрел на нее, ни в больнице, ни потом, когда вышли на улицу и направились к своей машине. Когда Энджи попыталась взять его за руку, он сделал вид, что чихает, и сунул руку в карман, чтобы достать носовой платок. Может быть, шестнадцать лет — это настолько солидный возраст, что публичное проявление любви уже считается неприличным? В любом случае ей было больно и обидно видеть, что отец отталкивает ее.

— В восьмом, — сказала Энджи, наклонившись и просунув голову между передними сиденьями. — Я должна учиться в восьмом классе. И я уже пропустила почти три недели занятий. Мне нужно приступать к учебе.

У нее на коленях стояла большая картонная упаковка с двойной порцией мятного мороженого с фруктами. Мороженое уже начало таять, а она к нему даже не притронулась. По крайней мере, мама не забыла, что это ее любимое лакомство.

Только после третьей попытки маме удалось подобрать нужные слова, чтобы в мягкой, вежливой форме выразить свое несогласие.

— Ты пропустила всего три недели. Это немного. К тому же преподаватели обязательно назначат тебе дополнительные занятия и помогут наверстать упущенное. Я договорюсь об этом. Но, дорогая моя, тебе нужно общаться со своими сверстниками. Тебе необходимы их моральная поддержка и помощь.

— Мои сверстники учатся в восьмом классе, — не сдавалась Энджи.

— Энджи, все твои друзья сейчас в одиннадцатом классе. И Ливви, и Кейти, и Грег.

— Грег?

О боже! Она не вспоминала о нем… неважно, три года или всего два дня, но воспоминание о Греге было единственным светлым моментом за весь этот странный и мрачный день.

Три года назад, в конце июля, они всей компанией поехали в аквапарк в Соук Сити. Эта поездка была последним и самым ярким событием того лета. Сначала все шло как обычно, но потом всем стало понятно, что Энджи и Грег ведут себя так, как будто бы у них свидание. Остальные члены группы незаметно разошлись кто куда, оставив их одних возле ленивой «реки». Самое смешное, что они этого даже не заметили.

Они плыли на животе, словно морские котики, обхватив руками небольшой плот и болтая ногами в теплой воде. Солнце нещадно жгло их спины. Вскоре их ноги стали все чаще и чаще соприкасаться, и Энджи похвалила себя за то, что сделала депиляцию. Они проплыли еще один круг, сплетясь ногами, и когда Грег положил свою горячую загорелую руку на спину Энджи, ей не оставалось ничего другого, кроме как повернуть голову и, заглянув в его сияющие глаза, ответить на поцелуй. Они одновременно потянулись друг к другу, и их губы встретились на полпути. Его губы пахли хлоркой и колой.

Плот врезался в стену бассейна, и их зубы ударились друг о друга. Они разомкнули объятия и снова начали целоваться. Они целовались до тех пор, пока спасатель, следивший за порядком, громко не свистнул в свисток и не закричал:

— Смотрите, куда плывете, или я выгоню вас!

— О-о, местное начальство! — бросил Грег. — Дай такому свисток, и он сразу чувствует себя властелином мира.

Энджи засмеялась.

— Значит, на этот раз ты не будешь закрывать глаза! — сказала она.

Они плавали по бассейну, прижавшись друг к другу, глядя друг другу в глаза и непрерывно целуясь. Им казалось, что, кроме них, в бассейне никого нет, что они отделены от всего остального мира и находятся внутри своего персонального шара, в котором есть место только для них двоих и их плотика. К концу дня они уже считали себя настоящей парой, а значит, могли гулять вместе. Однако второго свидания у них не было, потому что вскоре она ушла в турпоход.

Грег. Вот это да! Теперь он старшеклассник. Да, ситуация довольно щекотливая. Как может старшеклассник встречаться с восьмиклассницей? Подождите, она ведь не восьмиклассница. А что, если он сейчас встречается с другой девушкой? Это вполне возможно — даже, скорее всего, так оно и есть.

Ее сердце учащенно забилось при мысли, что она снова увидит его. Однако что конкретно заставило трепетать ее сердце — предчувствие скорой встречи или страх? Она до сих пор помнила вкус его поцелуев. Так, как будто это было вчера.

— Мама, но я не могу сразу пойти в одиннадцатый класс. Это невозможно. Ты только подумай. Я ведь совершенно не подготовлена. Мне понадобится очень много времени для того, чтобы догнать своих одноклассников.

В разговор мешался отец:

— Именно поэтому я и предлагаю обратиться к психологу, пусть он оценит ее состояние и поможет нам принять правильное решение. Тем более что сейчас у нее временная потеря памяти. Кто знает, на что еще это может повлиять? Вдруг выяснится, что она разучилась грамотно писать, забыла алгебру? Кто знает?

— Ей нужно вернуться к нормальной жизни, к привычной ежедневной рутине, — сказала мама. — И возобновить общение со своими друзьями.

Ее вдруг словно молнией поразило. От этой ужасной догадки у нее даже засосало под ложечкой. Может быть, они уже ей не друзья. У нее с ними, наверное, уже нет ничего общего. Она не знает, какие они теперь любят песни, какие телешоу смотрят и на каких сайтах любят сидеть. Да и сама она будет для них чем-то диковинным — девочка, которая пропала на три года, а потом внезапно вернулась.

— Папа прав! — в сердцах выпалила она. — И мне, наверное, лучше перейти в другую школу.

— Хорошо, мы подумает об этом, — сказала мама. Всякий раз, когда ей приходилось признавать свое поражение, она произносила именно эту фразу. — Детектив Броуган оказал нам большую услугу — он договорился с психотерапевтом. Этот доктор примет тебя завтра во второй половине дня. А ближайшие двадцать четыре часа ты должна только есть и отдыхать, все остальное выбрось из головы.

— Я уже сделала это, — сказала Энджи с некоторой горечью.

Отец завел машину в гараж и выключил двигатель. Его плечи напряглись и стали твердыми, как стена.

— Анжела, с учетом того, что нам рассказал доктор Кренли, думаю, тебе ничего не хочется вспоминать. Вытеснить, вытолкнуть все из головы — это вполне естественная защитная реакция. Даже если половина из того, что, по его предположению, могло с тобой происходить, правда, то… Ладно, не обращай внимания, забудь все, что я сейчас сказал…

Он отвернулся, но Энджи все-таки успела заметить выражение ужаса и отвращения на его лице и слезы в его глазах.

— Возьми себя в руки, а то я сейчас тоже расплачусь, — укоризненно прошипела мама, сжимая пальцами нос. — Теперь мы будем праздновать чудесное возвращение нашей Энджи. Как хорошо, что это все-таки произошло!

Выйдя из машины и захлопнув дверцу, она сказала:

— Пока ты будешь мыться, я приготовлю обед. Чего тебе хочется? Может быть, приготовить твои любимые макароны с сыром?

Они вели себя довольно странно. Были очень возбуждены, взволнованы. У Энджи снова свело живот.

Были очень возбуждены, взволнованы. У Энджи снова свело живот. Она смогла только кивнуть в ответ, сделав вид, что ничего не замечает.

— Добро пожаловать домой, Энджи! — сказала мама. — Помни, что мы, несмотря ни на что, очень любим тебя — всем сердцем, всей душой.

Она обняла Энджи так крепко, что той стало трудно дышать.

Несмотря ни на что?Что она этим хотела сказать? Через минуту Энджи осторожно высвободилась из материнских объятий.

Взбежав по лестнице на второй этаж, она открыла дверь своей комнаты. Эта дверь была машиной времени. В комнате царил идеальный порядок. Все вещи были на своих местах. Именно там, где она их оставила перед тем, как уйти в поход. Ее любимое, такое теплое и уютное шерстяное одеяло лежало на кресле-качалке, сложенное правильным квадратом. Ее гитару убрали в нишу возле окна.

На комоде стояли четыре отделанные разноцветным бисером пластиковые баночки из-под сливочного сыра, в которых она хранила свои украшения — кольца, ожерелья, браслеты, серьги. Все было рассортировано по отдельным баночкам. Пластмассовая лошадка, пегая с белой гривой, которую она принесла в комнату из кладовой, где хранились старые, ненужные вещи, скакала в сторону фотографии. На ней Энджи, Ливви и Кейти, прижавшись щека к щеке, сидели в огромной чайной чашке. Это фото было сделано в Диснейленде. Энджи провела пальцем по толстому слою пыли, покрывавшему не только фотографию, но и все вещи.

Ее палец остановился возле фарфоровой статуэтки ангела, которую ей подарила бабушка в день конфирмации несколько месяцев тому назад — во всяком случае, ей казалось, что с того дня прошло всего несколько месяцев. Она взяла статуэтку в руки и погладила пальцем белые фарфоровые крылья, смахнув тонкую паутинку пыли, которая образовалась между ними. «Довольно странная вещица», — подумала она, глядя на статуэтку. Это был не женоподобный милый ангелочек, а сильное, лишенное половых признаков существо (полудевочка-полумальчик) с тонкими губами и яркими глазами. Казалось, что у этого ангела есть какая-то особая миссия — его глаза пылали праведным гневом. Он был похож на ангелов из Ветхого Завета, которые своими сверкающими мечами наводили ужас на смертных. Она осторожно поставила фигурку на место, точно на небольшой чистый кружок, на котором не было пыли.

В одной из пластиковых баночек с украшениями она заметила толстое серебряное кольцо. О-о! Она оставила его в ванной, но оно каким-то образом попало в ее комнату. Она вытащила его для того, чтобы получше рассмотреть.

По всей окружности была нанесена гравировка — тонкий стебелек, от которого ответвлялись шесть маленьких листочков. Кольцо сверкнуло в ярком солнечном свете, проникавшем в комнату через окно, и она увидела на его внутренней стороне какой-то прерывистый узор. Что это такое? Какая-то надпись? Прищурившись, она прочитала: «ЛЮБИМОЙ АНЖЕЛЕ, МОЕЙ МАЛЕНЬКОЙ ЖЕНУШКЕ». Эти слова, ударившись о кирпичную стену, образовавшуюся в ее памяти, вызвали у нее какую-то смутную тревогу. Этого никто не должен видеть.

Скользнув по среднему пальцу руки, кольцо попало прямо в продавленную им бороздку. Ширина кольца и ширина бороздки совпадали. Так, словно оно было неотъемлемой частью ее пальца. Должно быть, она так долго носила это кольцо, что на пальце остался глубокий след. Она крутила и дергала кольцо до тех пор, пока не стянула его с пальца. Казалось, что оно не хотело покидать свое привычное место. Ее рука без него выглядела бледной и голой.

Она снова надела кольцо на палец и моментально забыла о нем.

Ее кровать была аккуратно застелена лоскутным одеялом, которое летом сшила ее бабушка. На прикроватном столике лежала книга в бумажной обложке с закладкой в том месте, где она закончила читать перед турпоходом. Под книгой лежал ее дневник. Замок был сломан, и дневник сразу раскрылся.

Посмотрев на страницу, она поняла, что запись была сделана примерно в начале второго полугодия седьмого класса. Она переворачивала страницы, исписанные ее волнообразным почерком, до последней записи. Она была сделана второго августа. Энджи писала эти строки при свете электрического фонаря, сидя в палатке. Прошлой ночью. Нет, не прошлой ночью, с тех пор прошло уже более трех лет.

Читая свои собственные записи, она попыталась вспомнить тот наивный детский восторг, который ощущала, когда писала все это. «Уф! Сегодня у нас был очень длинный переход. Все тело ломит от усталости, но тушеное мясо с картошкой, приготовленное на костре, было просто сказочным. Завтра мы пойдем по тропинке вдоль хребта. Это круто. Скорее бы наступило завтра».

Это была последняя запись. Все следующие страницы были пустыми. Она невольно вздрогнула, услышав голос мамы, которая стояла в дверях ее комнаты:

— Когда они вернулись из похода, то привезли только дневник. Это все, что осталось от тебя.

Энджи опустила глаза.

— Ты сломала замок, — прошептала она. — Ты прочитала все, что здесь написано, да? Это мой личный дневник.

Нет, у нее не было каких-то страшных тайн, но в дневнике она много писала о Греге, это были очень личные, не предназначенные для посторонних глаз, откровения. Она описывала его тело, его руки, его губы. Энджи почувствовала, как кровь приливает к щекам.

Мама медленно подошла к Энджи и, осторожно обняв ее за талию, уткнулась подбородком в ее плечо.

— Прости меня, Энджи. Но нам пришлось это сделать. Полиция начала расследование, и любая информации, любая зацепка…

— О боже! Он тоже это читал.

— Папа? Нет-нет. Я сказала ему, что там нет ничего такого, о чем ему нужно знать. Так, всякая чепуха, которую обычно пишут в своих дневниках девочки-подростки.

— Я имела в виду детектива Броугана, — сказала Энджи, сжавшись от смущения и досады. Конечно же он прочитал. Это его работа.

Боковым зрением она увидела, что мать кивнула.

— Да ладно! — воскликнула она весело.

Однако Энджи сразу уловила в ее тоне фальшь. Казалось, мать заставляла себя радоваться и старалась, чтобы это выглядело естественно.

— Я ничего не меняла в твоей комнате. Мне хотелось, чтобы здесь все осталось так, как было. Я верила, что тебя рано или поздно найдут.

Повернувшись к матери лицом, Энджи крепко обняла ее. Она была спасательным жилетом в этом сумасшедшем, бурном море жизни. Плечи матери вздрогнули, и Энджи почувствовала, что она плачет.

— Я всегда верила, что ты вернешься, — всхлипывая, сказала она. — Это чистая правда.

Энджи потерлась лицом о плечо матери.

— Как ты думаешь, ко мне когда-нибудь вернется память? — спросила она.

Мама довольно долго молчала. Отстранившись от нее, Энджи увидела искаженное от боли лицо и невероятно печальные глаза. Однако буквально через мгновение лицо матери снова стало спокойным.

Наконец она заговорила:

— Все эти три года, долгие три года, я хотела только одного — узнать, что с тобой случилось. Теперь же… признаюсь честно, я не знаю, хочу ли я, чтобы к тебе вернулась память.

И с этим мы должны были согласиться.

Глава 3

Диагноз

Сквозь закрытые шторы в комнату проник утренний свет; случилось это приблизительно в половине седьмого. Энджи как будто что-то толкнуло, и она резко открыла глаза. Ей захотелось выпрыгнуть из кровати, побежать в кухню и начать готовить завтрак. «Что за нелепые фантазии, ведь я совершенно не умею готовить!» — подумала она и потянулась, словно кошка, разминающаяся после долгого лежания.

Став ногами на ковер, она поморщилась от боли. Судя по всему, волдыри и ссадины за ночь не успели зажить. Она заставила себя отвернуться, чтобы не видеть ужасных шрамов, которые опоясывали ее лодыжки.

— Если я их не вижу, значит, их там нет, — сказала она, понимая, что это явная чушь.

Энджи слушала, как родители ходят по дому. Зашумела вода. Наверное, папа принимает душ. Она подошла к платяному шкафу, ей нужно было подобрать какую-нибудь одежду. Она вытащила одну из своих любимых футболок. Ту, с длинными рукавами, темно-синим силуэтом альпиниста на светло-голубом фоне и вышитой блестками надписью «Скалы зовут». Эту футболку ей подарила Кейти, поздравив таким образом подругу с получением альпинистского значка. Это было в мае прошлого года… Прошлого года… В мае. О нет. Энджи приложила футболку к груди и поняла, что теперь эта вещь примерно на два размера меньше, чем нужно.

Ну и как ей быть? В чем она теперь будет ходить? Скомкав футболку, Энджи швырнула ее в противоположный конец комнаты. Она упала на то место, где обычно стояло кресло-качалка. Там на ковре остались вмятины. Кресло передвинули ближе к окну, примерно на метр. От того места, где оно стояло вчера, по ковру тянулись две параллельные полосы, похожие на следы от полозьев саней. Недоуменно вскинув брови, Энджи перетащила кресло на прежнее место.

Тяжело вздохнув, она снова подошла к платяному шкафу и достала огромный серый свитер. Его она любила надевать, когда ей хотелось уюта и спокойствия. Раньше ей приходилось закатывать рукава свитера, теперь же они были как раз нужной длины и закрывали запястья. Чтобы как-то поднять себе настроение, она посмотрела на покрытые пылью баночки, в которых хранились ее украшения, и вздрогнула. На них уже не было пыли. И не только на них, но и на платяном шкафу. И на письменном столе, и на прикроватном столике, и на подоконнике.

Может быть, ночью мама тихонько пробралась в ее комнату и навела порядок? Странно, однако, все это, но очень мило с ее стороны.

— Тук-тук! — раздался из коридора мамин голос, и Энджи вздрогнула от неожиданности.

Она снова запрыгнула в постель. Ей не хотелось, чтобы ее застали стоящей перед шкафом в одном нижнем белье.

— Заходи, мама! — крикнула она.

Мама открыла дверь ногой. В руках она держала поднос, на котором стояла тарелка с горячими, что называется с пылу с жару, оладьями. Вот это да — оладьи в постель! Так ее еще никогда не баловали. Энджи за ночь успела смертельно проголодаться, хотя вчера за ужином съела половину приготовленных мамой макарон с сыром.

— Только не подумай, что я буду делать это каждый день, — сказала мама, усмехнувшись. — Ну разве что семь раз в неделю, не чаще.

Она не могла оторвать глаз от лица Энджи. Смотрела так, словно, увидев дочь, испытала огромное облегчение, потому что боялась, что ночью та снова может исчезнуть.

— Спасибо, мама. Это просто замечательно, только я думаю, что тебе не нужно было так с утра напрягаться.

— Что за ерунда! Конечно нужно было, — не согласилась мама.

Сев на край кровати, она поставила поднос на ноги Энджи, а потом поправила подушки за ее спиной.

— Так ты меня избалуешь. Знаешь, ведь к хорошему быстро привыкают.

— Я так не думаю, — засмеялась мама, погладив ее по волосам. — Можно я расчешу твои волосы? Они у тебя такие длинные!

— Мне, наверное, нужно как можно быстрее подстричься, — сказала Энджи. — Я больше люблю короткую стрижку.

Она понимала, что, даже не смотрясь в зеркало, невозможно не замечать эти непривычно длинные шелковистые пряди, закрывавшие плечи. И каждый раз она начинала думать о том, что стерлось из ее памяти.

И каждый раз она начинала думать о том, что стерлось из ее памяти. Как она мыла голову, как расчесывала свои волосы? А эти вопросы, в свою очередь, рождали новые. Ей хотелось узнать, где она спала, что ела, кто готовил ей еду. Интересно, этот кто-то сейчас скучает без нее или нет? Уф! Столько всего странного и непонятного. Лучше вообще об этом не думать.

Она обильно полила кленовым сиропом четыре пышных, сложенных одна на другую оладьи, и наблюдала за тем, как сироп стекает с этой кручи, образуя на тарелке лужицу янтарного цвета.

«Интересно, почему замолчала мама?» — подумала Энджи и, подняв голову, снова посмотрела на нее. На лице у матери застыло выражение спокойной печали.

— Мне жаль, что ты не чувствуешь себя самой собою. Может быть, как только ты вернешься в школу или снова возьмешь в руки свою гитару — я уверена, что мисс Мэнда будет просто счастлива… — Она замолчала, не закончив фразу.

Энджи пожала плечами.

— Прости меня, — снова сказала мама. — Я хочу тебе помочь, но у меня, похоже, ничего не получается. Дорогая, а кем ты себя ощущаешь?

— Все очень странно и необычно, — сказала Энджи, отделив вилкой большой кусок оладьи. — Внутри я осталась прежней, такой, какой ушла в поход. Но моя одежда теперь мне мала, мои волосы почему-то стали длинными, и, когда я подхожу к зеркалу, мне кажется, что я вижу призрак той Энджи, в которую превращусь, когда повзрослею. Это меня пугает.

Она запихнула в рот весь кусок, с которого стекал сироп, и, прожевав, проглотила его. На губах остался сладкий привкус. Она вздохнула.

— Я не знаю. Скажи мне, кого ты видишь?

— Я вижу свою дочь, — сказала мама, взяв ее за руку. — Милую, прелестную девочку, которая скоро станет девушкой, — добавила она.

Погладив пальцы Энджи, она заметила серебряное кольцо.

— Красивое, — сказала она. — Я его не помню. По-моему, раньше у тебя его… не было.

Энджи тоже не знала, откуда оно у нее появилось, но почему-то решила, что не стоит об этом говорить матери.

— Конечно было. Я ношу его уже довольно долго, — сказала она. Вышла этакая полуправда-полуложь.

— У меня уже, наверное, старческий склероз. Ладно, лучше скажи мне, чем бы ты хотела сегодня заняться? — спросила мама. — Может быть, купим тебе кое-что из одежды? Как ты на это смотришь? И школьные принадлежности. К доктору тебе нужно будет ехать только после трех, а я взяла на работе выходной.

— Подожди. Ты работаешь? И давно? — удивилась Энджи.

В свое время ее мать добровольно согласилась стать домохозяйкой, и такое положение вещей ее вполне устраивало.

— Библиотека наконец получила дополнительное финансирование, это было примерно два года назад, и поскольку нам нужны были… в смысле, поскольку я всегда помогала им, так сказать, на добровольных началах, они взяли меня на работу.

Энджи заметила ее обмолвку.

— Вам нужны были деньги? Неужели отец потерял работу?

Мать так энергично замотала головой, что ее каштановые с проседью локоны совершенно спутались.

— Нет-нет, у него все хорошо. Его даже повысили — сделали заведующим отделом сбыта местного филиала компании. Нет. Мы просто… Понимаешь, искать пропавшего человека — дело весьма дорогостоящее. Частные детективы, объявления в газетах и на телеканалах. Только, ради бога, умоляю, не смотри на меня так! Мы с отцом совершенно не жалеем о том, что потратили такую кучу денег.

Усилием воли Энджи подавила внезапно возникшее чувство вины. Она не совершила ничего предосудительного. Она не сбегала из дому и не состояла на учете в полиции как малолетняя преступница.

Она не совершила ничего предосудительного. Она не сбегала из дому и не состояла на учете в полиции как малолетняя преступница. По крайней мере, ей так казалось.

— Не волнуйся, дорогая. Теперь все будет хорошо, — сказала мама и крепко сжала ее руку, словно пыталась убедить в этом саму себя.

Капля сиропа упала на одеяло. Энджи сразу сняла ее пальцем, а потом облизала его.

— Ты уже кому-нибудь рассказала? В смысле, не толпятся ли на лужайке перед нашим домом репортеры, ожидая, пока я позавтракаю и приму душ?

Испуганная мама, вскочив с кровати, подбежала к окну и раздвинула шторы.

— Нет. Не вижу ни одной телекамеры. Фил, детектив Броуган, сказал, что постарается сделать все возможное, чтобы журналисты ничего не узнали о твоем возвращении. Об этом знают только в полиции. Ты пообщаешься с прессой, когда будешь готова. Даже не представляю, как сохранить это в тайне. Дело в том, моя дорогая, что твое исчезновение наделало очень много шума, — пояснила она, вглядываясь куда-то вдаль. — Кстати, раз уж мы заговорили о том, кто должен знать о твоем возвращении, а кто не должен, ты не хочешь позвонить Ливви?

О боже! И что же она скажет? Привет, Ливви, я вернулась, хотя все считали меня мертвой. Меня не разорвали кугуары. Что у тебя нового?Нет, сегодня она не в состоянии вести подобные разговоры.

— Ну, не знаю. Думаю, что мне сначала нужно поговорить с психологом.

Мама недоуменно подняла брови.

— Но, может быть, твои друзья… — Она замолчала, поняв, что неправа. — Прости. Конечно, тебе нужно сначала освоиться, свыкнуться с переменами, которые в тебе произошли, разобраться в себе самой. Ты еще не готова к общению с другими людьми. Я все понимаю. Однако я все-таки позвонила бабушке. Вчера вечером, после того как ты уснула. Дядя Билл привезет ее к нам в воскресенье, — сказала она и задернула шторы.

— Модя Билл? — удивилась Энджи.

Так она называла младшего брата отца, который был намного младше него и всего на восемь лет старше самой Энджи. Это прозвище она дала ему, когда ей было шесть лет, а ему всего четырнадцать: молодой дядя стал модей. Она не видела его целую вечность.

— А дедушка? Он что, не приедет?

Мама молчала, неподвижно глядя в одну точку. Это молчание длилось довольно долго, и Энджи все поняла. «О нет, прошу тебя, только не надо ничего говорить!» — закусив нижнюю губу, мысленно попросила она мать.

Однако мать все-таки сказала:

— Энджи, дорогая, ты, конечно, ничего не знала. Мы потеряли дедушку. Это случилось полгода назад.

Ей показалось, что внутри у нее образовался вакуум. Она не могла говорить, лицо словно окаменело. Слезы катились по щекам, капая прямо в тарелку с оладьями. Что еще случилось за время ее отсутствия? Чего еще она не знает?

Охнув, мама закрыла правой рукой рот, а левую прижала к животу. Она оглядывала комнату так, словно что-то искала.

— Я… нет, — пробормотала она.

Энджи поняла, что она не притворяется.

— Что, мама? Говори, раз начала. Не надо ничего от меня скрывать. Я больше никогда не увижу своего дедушку, что может быть хуже этого? — воскликнула Энджи. Она смотрела, как мать сжимается от боли, и ее осенила ужасная догадка: — У тебя рак? О господи! Неужели это правда?

— О нет, дорогая моя! Это не… это… хорошие новости, — сказала мама, кусая губу. — Я в положении.

Энджи недоуменно уставилась на нее.

— В каком положении?

— Энджи, дорогая, я беременна.

У нее зашумело в голове, и она уже не слышала того, что говорила мать.

Энджи видела, как шевелятся ее губы, но в ее голове бушевал настоящий ураган и все слова матери тонули в этом шуме. О боже, значит, это правда! Еще один ребенок. Они сдались, отказались от нее, поверили в то, что она никогда не вернется домой. Они предали ее.

Но это еще не самое страшное. Хуже всего было то, что, пока ее держали где-то, всеми забытую, закованную в кандалы, страдающую от голода и холода, дрожащую от страха, подвергая пыткам и издевательствам, ее мама и папа в это время целовались, строили планы на будущее и занимались любовью, чтобы зачать еще одного ребенка и жить дальше без нее.

Она не успела ничего сказать — ее стошнило. Она вырвала на тарелку, на чудесное лоскутное одеяло, подаренное бабушкой. Мама, зажав рот обеими руками, выбежала из комнаты.

Помогая маме ликвидировать последствия своей рвоты, ты смущенно молчала. Девочка-скаут хотела помочь тебе навести порядок, но мы решили, что ты должна это сделать сама. Мы решили пока не возвращать тебя внутрь, ведь прошло слишком мало времени. Не стоило отчаиваться, мы все еще надеялись на то, что ты сможешь жить снаружи.

Пока стиралось белье, мама снова предложила тебе пройтись по магазинам. И поскольку твои старые вещи не налезали на наше тело, ты согласилась. Ты знала, что скоро тебе придется вернуться в школу и все равно понадобится новая одежда.

В торговом центре мама предпринимала отчаянные попытки возродить старый ритуал и поэтому сначала остановилась возле того места, где продавали сдобные крендельки с корицей. Раньше вы всегда там останавливались. Ей хотелось, чтобы вы, как в старые добрые времена, снова стали близкими подругами. Несмотря на то что у тебя скрутило желудок, ты, сделав над собой усилие, съела весь крендель. Удовольствия ты, конечно, никакого не получила, но маму порадовала. Она улыбнулась тебе.

Продавщица в «Аберкромби» удивленно посмотрела на тебя, когда ты сказала, что не знаешь своего размера. Перекинув через руку целую охапку одежды, ты зашла в примерочную кабинку и разделась. Тогда мы впервые увидели в зеркале отражение нашего тела, причем целиком. Я разрешила всем девочкам по очереди взглянуть на него, буквально одним глазком. Но потом в кабинку постучала твоя мама.

— У тебя все в порядке? Может быть, принести вещи другого размера? — спросила она.

Мне кажется, что я и так позволила им слишком долго смотреть на тебя. Ты вздрогнула, когда мы ушли, и поняла, что стоишь перед зеркалом и удивленно смотришь на свои груди, обхватив их ладонями (так, словно пытаешься определить, насколько они большие), а вся примерочная завалена одеждой, к которой ты даже не прикоснулась.

— Подожди! — крикнула ты ей, не скрывая раздражения. — Я еще даже не начинала примерять. Я тебя позову, когда закончу.

Примерив все принесенные вещи, но испугавшись непомерно высоких цен (подумать только, обыкновенная футболка стоила целых тридцать пять долларов!), ты выбрала только три футболки и одни джинсы.

— Это все? Ты больше ничего не хочешь взять? — удивилась наша мама. — Я думала, что это твой любимый бутик.

— Нет, здесь мне больше ничего не нужно, — сказала ты. — В этом бутике одни дизайнерские вещи. Пойдем поищем что-нибудь попроще.

Ты заметила, как мама облегченно вздохнула, и поняла, что с деньгами у нее большие проблемы, хотя она и делала вид, что все в полном порядке.

Когда вы вышли из торгового центра, ты еще не знала, что на дне пакета с покупками для тебя припрятан небольшой сюрприз. У одной из нас весьма изысканный вкус и довольно шаловливые ручки.

Детектив Броуган приехал в два часа. Ему нужно было кое-что выяснить перед тем, как Энджи встретится с психологом. Папа ушел на работу, вернувшись к привычной жизни, как будто это был обычный понедельник.

Папа ушел на работу, вернувшись к привычной жизни, как будто это был обычный понедельник. Мама и Энджи сидели на диване, между ними лежала подушка. Посмотрев на нее, Броуган удивленно приподнял бровь.

— Все в порядке? — спросил он.

Сегодня он выглядел совершенно иначе. Вместо домашней одежды на нем был темный костюм. Он был чисто выбрит, и от него даже исходил легкий цитрусовый аромат лосьона после бритья.

— Конечно, Фил, — ответила мама бодрым голосом, а Энджи подумала, что от этого парня ничего невозможно скрыть. Он все видит и все замечает.

Сев в кресло и внимательно посмотрев на Энджи, он сказал:

— Данные, полученные во время медицинского осмотра, дают нам основание полагать, что было совершено похищение. Поэтому, Анжела, очень важно, чтобы к тебе вернулась память. Тогда мы сможем разыскать и наказать преступника, и самое главное — предотвратить новое преступление. Ведь он может найти себе следующую жертву, если, конечно, уже не нашел.

Эти слова вырвались у Энджи против ее воли. Это сказала не она, а кто-то другой:

— Почему вы так уверены в том, что он еще жив?

— Хороший вопрос, — сказал детектив. Теперь он смотрел на нее с нескрываемым любопытством. — А разве нет?

Энджи увидела, что в его глазах с рыжеватыми крапинками появился особый блеск. Так обычно блестят глаза у охотника, напавшего на след зверя.

Она поерзала на диване, ощущая легкую тревогу. Следовало внести ясность.

— Что вы имеете в виду? Что значит «разве нет»?

— Разве он уже мертв? — спросил он спокойным, бесстрастным тоном. Так, чтобы Энджи не поняла, что он считает, будто она знает больше, чем говорит.

Но она поняла.

— Откуда я могу знать об этом?

— Ты сказала это таким тоном, как будто тебе что-то известно, — ответил детектив.

По его лицу было ясно, что он не станет развивать эту тему. Острый самодельный нож, который он вчера с такой осторожностью держал в руке, мог быть орудием убийства.

— Я не знаю, — сказала она.

— Ты сказала «он». Речь идет о каком-то мужчине? Об одном человеке?

Она попыталась напрячь память, сосредоточиться, но так ничего и не смогла вспомнить.

— Я не знаю. Просто это слово как-то само вырвалось.

— Хорошо, — сказал он, вставая с кресла. — Будем надеяться, что доктор Грант поможет нам найти ответы на некоторые вопросы. Я хочу, чтобы ты знала, что закон о защите конфиденциальной информации, сообщаемой пациентом врачу, в этом случае тоже действует. Даже несмотря на то, что заведено уголовное дело и начато расследование, доктор Грант имеет право не сообщать о том, что узнает от тебя, ни мне, ни твоим родителям, если ты официально не дашь на это согласия.

— Даже нам? — удивилась мама.

Несмотря на то что Броуган отвечал на вопрос мамы, Энджи понимала, что он разговаривает именно с ней, пытаясь ее как-то успокоить.

— Анжела должна знать, что ей нечего бояться, ей необходимо чувствовать себя комфортно, когда доктор начнет задавать ей вопросы, — сказал он. — Поверь мне, в данный момент меня больше волнует ее здоровье, чем расследование дела. Я хочу, чтобы она как можно быстрее выздоровела.

— Не волнуйся, мама. Может быть, мне не придется ничего скрывать от тебя, — сказала Энджи.

Увидев на лице матери обиженное выражение, она ощутила радость. Это была ее маленькая месть за то, что мать утром огорошила ее своей новостью.

— Что ж, желаю тебе удачи, — сказал Броуган, подходя к двери. — Я думаю, что тебе понравится доктор Грант.

— Я думаю, что тебе понравится доктор Грант.

Губы Энджи зашевелились. Она снова произносила чужие слова, высказывала чужие мысли.

— Кстати, если он мертв, то это могла быть самозащита, а не убийство, не так ли? — спросила она.

Энджи казалось, что сейчас с детективом разговаривает другой человек.

Броуган посмотрел на нее, удивленно вскинув брови.

— Вполне возможно. Будут еще какие-нибудь вопросы?

— Нет, не будет, — ответила Энджи и крепко сжала губы.

Она не ожидала, что доктор Линн Грант окажется такой красавицей. Тонкий нос, седые волосы и заостренный подбородок — вот как она представляла себе врача с такой простой, незатейливой фамилией. Доктор Грант была похожа на голливудскую кинозвезду. Густая копна светлых вьющихся волос обрамляла ее круглое лицо. Вместо белого халата или какой-нибудь другой сугубо медицинской одежды на ней были кашемировый свитер светло-розового цвета и белые шерстяные брюки. Для завершения гламурного образа ей не хватало только жемчужного ожерелья. Нет, постойте! Все в полном порядке — ее шею охватывала нитка жемчуга.

Трудно изливать душу и рассказывать о своих проблемах, когда перед тобой сидит такое совершенство. Будь у этой женщины более заурядная внешность, Энджи было бы проще с ней общаться. Впрочем, она сомневалась в том, что ей есть о чем рассказать доктору. Конечно, именно поэтому ее сначала привели сюда — чтобы покопаться в ее психике и понять, что творится у нее в голове.

Пока они ехали в машине, мама пыталась ее как-то подготовить.

— Главное — ничего не скрывай и не стесняйся, — начала она. — Консультант действительно способен помочь тебе.

— Ладно. Ты говоришь так, как будто тебе уже приходилось прибегать к помощи психолога, — сказала Энджи, пытаясь поддеть ее. Однако ирония получилась какой-то горькой и мрачной.

— Мы с твоим отцом больше года посещали консультанта. Она нам очень помогла.

— Это она вам посоветовала в качестве утешения завести второго ребенка?

Мама вздрогнула, резко дернув руль.

— Я всегда, слышишь, всегда, всегда верила в то, что тебя найдут! — воскликнула она, после каждого «всегда» нажимая на педаль газа. Для большей убедительности.

«Чего, похоже, нельзя сказать о папе», — чуть было не ляпнула Энджи, но, спохватившись, закусила губу. Она понимала, что не совсем справедливо бросаться такими обвинениями, ведь ее слова могут ранить мать в самое сердце.

Уф-ф… Ей, похоже, действительно нужен психолог.

Мама сидела в приемной, сжимая в руках старый журнал. Энджи знала, что ей придется ждать целый час, и понимала, что за это время она не сможет прочитать ни строчки.

Энджи попыталась взять себя в руки и успокоиться. Вслед за психологом она прошла в ее кабинет. Стены кабинета были отделаны панелями из светлого дерева, сучки создавали красивый рисунок. Эти сучки по форме напоминали глаза. Их было невероятно много, не меньше сотни.

— Садись там, где тебе будет удобно, — сказала доктор Грант.

Энджи решила, что это первый тест. «Ничего не скрывай и ничего не бойся», — сказала она себе.

Кабинет был довольно большим. Кроме письменного стола, имевшего довольно внушительные размеры, здесь помещались кресло с вертикальной спинкой, которое было повернуто к кушетке, обтянутой синим велюром, кресло в форме большой круглой подушки (оно занимало весь угол) и шикарное кожаное кресло с откидной спинкой. Осторожно, стараясь не перевернуть вазу, в которой стояла всего одна белая роза, Энджи села на край стола.

Доктор Грант спокойно наблюдала за ней.

Она, сидя на стуле на колесиках, объехала вокруг стола, подкатилась к Энджи и скрестила руки на коленях. Глядя на нее, Энджи вдруг вспомнила о своих руках, которыми она обхватила себя за плечи, прикрывшись ими, словно щитом. Она медленно опустила руки и тоже положила их на колени.

— Значит, ты Анжела Грейси Чепмен. Как бы ты хотела, чтобы я к тебе обращалась?

«О боже! Еще один тест», — подумала Энджи. Она долго молчала, не зная, как ответить на заданный вопрос.

— Твоя мама называет тебя Энджи, — сказала доктор Грант. — Не возражаешь, если я тоже буду так тебя называть?

Энджи пожала плечами.

— Называйте как хотите. Папа, например, называет меня Ангелом. Посторонние люди называют Анжелой.

Доктор Грант усмехнулась.

— Хорошо, Анжела. Я тебя поняла. Надеюсь, что мы с тобой очень скоро подружимся и ты уже не будешь считать меня посторонней. Ты можешь называть меня Линн, или доктор, или доктор Грант. Как тебе больше нравится.

После этого в кабинете повисла долгая пауза. Наконец Энджи спросила:

— Что мне нужно делать?

Доктор Грант кивнула.

— Это сейчас самое главное, не так ли? А ты сама что думаешь по этому поводу? — поинтересовалась она.

Доктор ждала ответа на свой вопрос.

Последние двадцать четыре часа Энджи пребывала в постоянном напряжении, она то смущалась, то испытывала разочарование, или недовольство, или смятение. Сейчас же напряжение исчезло и ей снова стало легко.

— Понятия не имею! — воскликнула Энджи, в отчаянии вскинув руки. — Они просто ничего не хотят слушать и постоянно твердят одно и то же. Они говорят, что я пропала, и они целых три года искали меня. Потратили на эти поиски кучу денег. Они, похоже, свыклись с мыслью, что я уже никогда не вернусь, и решили продолжать жить своей жизнью. И тут я неожиданно вернулась.

— Ты сказала «решили продолжать жить своей жизнью», — произнесла доктор Грант.

— Разве вы не знаете, что моя мама беременна?

— Нет, Анжела, я не знала об этом. Беременна, — задумчиво повторила она и замолчала, и это слово, словно облако, повисло в наступившей тишине.

Энджи разглядывала белые лепестки розы, вытащив цветок из вазы. Какая же эта роза нежная, чистая и непорочная!

— Я думаю, что это что-то типа запасного варианта. Вместо меня завести другого ребенка.

— Я понимаю твои чувства, — сказала доктор Грант. — Это вполне естественная реакция. Ты хочешь поговорить об этом?

Энджи отрицательно покачала головой.

— Хорошо, — сказала доктор.

К удивлению Энджи, она не стала развивать эту тему, не стала ни о чем ее расспрашивать, а просто задала следующий вопрос:

— Что еще в их поведении кажется тебе странным?

У наружных лепестков розы были золотисто-коричневые «рваные» края. Энджи оторвала один шелковистый лепесток и потерла его между пальцами.

— Они думают, что мне шестнадцать лет.

— А тебе не шестнадцать.

Наконец-то блеснул луч надежды в этом темном царстве! Она встретила человека, который верит ей.

— Мне тринадцать лет. Они говорят, что прошло три года, а мне кажется, что всего несколько дней. Так, как будто… — Как же ей объяснить? Она щелкнула пальцами: — Ну, вот как-то так.

— Хм-м. — Доктор Грант тоже щелкнула пальцами.

Судя по выражению ее лица, доктор была в полном замешательстве. Указав рукой на шкаф с документами, она сказала:

— Из департамента полиции мне прислали материалы по этому делу, но эти записи какие-то обрывочные.

Невозможно представить общую картину. Почему бы тебе не рассказать мне о последних трех днях, которые ты помнишь? Только как можно подробнее.

И Энджи рассказала ей о том, как собиралась в поход, как чуть не забыла дома зубную щетку. Она помнила все до мельчайших подробностей — и то, что взяла с собой свой дневник и запасные батарейки для карманного фонарика. И то, как смотрела в Интернете прогноз погоды и, узнав, что ожидается похолодание (она знала, что в горах, на высоте, будет еще холоднее, чем здесь, на равнине), решила взять теплые спортивные брюки. Разве она могла бы помнить все так отчетливо, если бы прошло три года? Она помнила, что они рано утром собрались на автомобильной стоянке возле школы. Вспомнила она и то, как, сидя в автобусе рядом с Ливви, рассказывала ей о Греге, о том, с каким нетерпением она ждет возвращения домой, потому что у них назначено свидание. В ее голове была полная ясность — она хорошо помнила весь первый день похода. Помнила, как они вечером пели песни возле костра, как рассказывали страшные истории о привидениях, сидя в палатке инструкторов, а потом легли спать, не почистив зубы. Энджи рассказала доктору, как проснулась рано утром и задалась вопросом, разожгли уже костер для того, чтобы приготовить завтрак, или нет. Она вспомнила и то, как ела дикую малину и искала укромное местечко.

Доктор очень внимательно слушала рассказ Энджи. Когда же та внезапно замолчала, доктор посмотрела на нее ободряюще.

— Продолжай.

Однако Энджи больше не произнесла ни слова. Казалось, что захлопнулась какая-то невидимая дверь, и воспоминания оборвались. В комнате воцарилась звенящая тишина. Энджи испуганно огляделась.

Посмотрев поверх плеча доктора, она увидела два сучка на деревянной панели. Они были похожи на два узких черных глаза, которые пристально смотрели на нее из чащи леса. Она пыталась отвести взгляд, но не могла этого сделать. Эти глаза обладали какой-то сверхъестественной магнетической силой, и она не отрываясь смотрела на них, чувствуя, что ее охватывает страх. Ей казалось, что нечто подобное она уже испытывала. Она не могла дышать, возникло ощущение, что воздух в легких замерз, превратился в лед. Она в ловушке. В голове шумели и бушевали ветра.

Сквозь этот оглушительный рев она услышала чей-то крик:

— Быстро прячься!

А потом в комнате снова стало тихо.

— Анжела… Анжела! От кого ты хотела спрятаться? — спросила доктор. — Что ты увидела в лесу?

Энджи ошарашенно смотрела на доктора Грант.

— Что?

— Ты сказала: «Быстро прячься». — Она наклонилась вперед. — От кого ты хотела спрятаться?

— Нет, я этого не говорила, — заявила Энджи. — Я сказала «малина». В лесу росла малина.

Доктор нахмурилась, так сильно сдвинув свои светлые брови, что они слились в одну линию.

— После малины. Я это ясно слышала, — сказала она. — Тебе стало страшно, и ты крикнула: «Быстро прячься!» С кем ты разговаривала? Я думала, что ты была одна.

Энджи оторвала еще один лепесток и бросила его на ковер.

— Я действительно не понимаю, о чем вы говорите.

— Гм-м. Хорошо. Может быть, я ослышалась, — не стала настаивать доктор Грант. — Значит, ты собирала и ела ягоды. А что было потом?

— Потом я пошла домой.

— Ты прошла весь путь от палаточного лагеря до своего дома пешком? Ты хорошо знаешь дорогу?

Энджи пожала плечами. Она понимала, что это практически невозможно.

— Наверное. Я не помню, — сказала она, и еще три лепестка упали на пол. — Нет, я не знаю дорогу. Однако каким-то образом я оказалась возле своего дома, прямо в конце нашей улицы.

Я не помню, — сказала она, и еще три лепестка упали на пол. — Нет, я не знаю дорогу. Однако каким-то образом я оказалась возле своего дома, прямо в конце нашей улицы. У меня сильно болели ступни — должно быть, я проделала очень длинный путь.

— Ты заметила еще что-нибудь необычное?

Энджи теребила единственный шип на гладком стебле розы.

— Вы имеете в виду, заметила ли я еще что-нибудь, кроме того, что был сентябрь, а не август, кроме того, что прошло три года, кроме того, что я похудела и стала выше ростом и что на мне была чужая одежда, а не мой спортивный костюм? Еще что-нибудь необычное? — спросила она. Ее голос срывался на крик всякий раз, когда она произносила слово «кроме». — О нет, больше ничего.

— Значит, все изменилось. В одно мгновение.

Энджи почувствовала, как к горлу подступает ком. Она поняла, что сейчас разрыдается.

— Все, кроме меня. Когда я закрываю глаза, мне кажется, что я осталась прежней. Я не знаю, кто жил в моем теле последние три года, но я уверена, что это была не я.

Она ожидала услышать, что такого просто не может быть, что она несет полный бред.

Однако доктор ничуть не удивилась.

— Как ты думаешь, где ты была?

— Кресло-качалка, — моментально ответила она. — Я не знаю, почему я сказала это. Не имею ни малейшего понятия.

Подперев пальцами подбородок, доктор плотно сжала губы.

— Любопытно. Анжела, я думаю, что мне нужно будет попросить разрешения у твоей мамы на то, чтобы провести с тобой сеанс гипноза. Может быть, тогда мы продвинемся дальше и ты вспомнишь, что было после того, как ты ела малину. Что ты на это скажешь?

Она не знала, что ответить. Ей почему-то казалось, что гипноз не поможет. Она ничего не скрывала, честно рассказала обо всем, что помнила.

— Если вы считаете, что это поможет, то давайте попробуем. Я только не понимаю, почему вы должны спрашивать разрешения у мамы. Здесь есть только один человек, который нуждается в помощи, и этот человек — я.

— Я рада, что ты именно так относишься к этому, Анжела. Я рада, что ты понимаешь, что тебе нужна помощь. И все-таки я выгляну в коридор и посоветуюсь с твоей мамой.

Пока доктора не было, Энджи пересела на кушетку. Не зная, что ее ожидает, она подумала, что если она упадет, когда ее погрузят в состояние гипноза, то лучше будет упасть на мягкую кушетку.

Увидев Энджи на новом месте, доктор Грант только улыбнулась.

— Мама разрешила. Ты готова?

Энджи кивнула, с интересом разглядывая прибор, который доктор Грант держала в руках. Доктор нажала на кнопку, и Энджи увидела луч света. Он начал двигаться. Сначала переместился влево, потом вправо. Опять влево и опять вправо. Туда-сюда, туда-сюда. Это несколько раздражало.

— Я пока ничего не чувствую, — сказала Энджи.

— Потерпи немного. Расслабься. Просто вдохни и выдохни. — Голос доктора дрожал. — Еще раз — вдох и выдох. Представь, что ты видишь сосну. Большую красивую сосну.

Постепенно у Энджи перед глазами появилась картинка. Она видела стройное, совершенно симметричное темно-зеленое дерево. Такое, каким его обычно рисуют маленькие дети. Такое, каким его изображают на рождественских открытках.

— Рядом с ней еще одна сосна, — сказала доктор.

Энджи представила другое дерево, оно было выше первого.

— А теперь появляется запах леса, — продолжала доктор. — Чувствуешь его? Вдохни и выдохни, только очень медленно. Вдох — выдох. Вдох — выдох.

Энджи выполняла все, что она говорила. Она медленно вдохнула и уловила легкий запах хвои и древесного дыма.

Она медленно вдохнула и уловила легкий запах хвои и древесного дыма.

— Пожалуй, я что-то чувствую.

— Добавь еще пять деревьев.

Она действительно увидела их. Воображаемые деревья.

— Ты можешь подойти к ним?

Энджи представила, как подходит к деревьям. Она стояла и, медленно поворачивая голову, осматривалась. Сучки на панелях смотрели на нее пристально и сурово.

— Что ты ищешь, Анжела? — спросила доктор. — Что ты видишь в лесу?

— Нет, остановись! — крикнул кто-то.

— Анжела, Анжела! — позвала доктор, коснувшись ее руки.

Энджи прищурилась. Луч света исчез. Она сидела в большом круглом кресле-подушке.

— Как… где?

У доктора было очень серьезное лицо.

— Все оказалось гораздо сложнее, чем я думала. У нас неожиданно возникла проблема, — сказала она.

Вот тогда она и рассказала тебе о нас. После этого доктор сказала:

— Мне кажется, что мы нашли объяснение тому, почему у тебя возникла амнезия.

Тебе, конечно же, хотелось узнать как можно больше.

На столе у доктора Грант лежал открытый справочник. Название главы было напечатано крупным жирным шрифтом — «ДИССОЦИАТИВНОЕ РАССТРОЙСТВО (ДР), ИЛИ РАЗДВОЕНИЕ ЛИЧНОСТИ».

— Я подозреваю, что в твоем мозгу произошла метаморфоза и кроме твоего основного «я» появилось несколько двойников, то есть твоих вторых «я». Похищение стало для тебя тяжелой психической травмой, и они были созданы твоим подсознанием для того, чтобы помочь тебе справиться с этим потрясением. Для краткости мы называем их альтерами.

— Это просто бред какой-то! — воскликнула ты. — Вы хотите сказать, что я сумасшедшая? Шизик? Больная на всю голову?

— Нет, нет, это совсем не так. Слово «диссоциация» означает разъединение, расщепление, — поспешила успокоить ее доктор. — Альтеры берут на себя то, что ты считаешь вредным или страшным, — вместо тебя проходят через все жизненные катаклизмы и хранят все негативные воспоминания. Они возводят защитный барьер между тобой и реальной действительностью. Именно поэтому ты ничего и не помнишь. Двойники — это созданный твоим подсознанием совершенный механизм выживания.

Она абсолютно права. Мы даже похлопали друг друга по плечу.

Однако ты засмеялась.

— Это просто нелепо! Почему вы считаете, что у меня есть двойники?

— Да хотя бы потому, что из твоей памяти стерся довольно большой отрезок времени, — сказала доктор Грант и наклонилась, чтобы собрать лежащие на ковре лепестки розы. — Есть еще одна причина. Я целых полчаса разговаривала с одним из твоих двойников. Она называла себя Девочкой-скаутом. Она очень волнуется за тебя.

Часть 2

Мы

Глава 4

Воссоединение

Перед тем как они покинули кабинет, доктор Грант дала маме ксерокопию статьи из медицинского справочника и страницу с перечнем ссылок на веб-сайты. Пока они шли к машине, Энджи понуро плелась сзади. Она не поверила ни единому слову доктора и считала, что существует более разумное объяснение тому, почему в ее памяти образовался провал и почему эта самая память местами была чистой, как белый лист бумаги. Они ведь, черт побери, говорили о турпоходе, и поэтому нет ничего удивительного в том, что Энджи назвала себя девочкой-скаутом. Доктор просто запуталась, неправильно поняла что-то из того, что она говорила. В следующий раз Энджи обязательно ей все объяснит.

Ей понравилась доктор Грант, понравилось также говорить правду, и поэтому не хотелось спорить с ней.

— Как ты думаешь… — неуверенно пробормотала мама, включая зажигание.

— Смелей, мама! Это просто ни в какие ворота не лезет! Я думала, что мы уже все выяснили, — у меня временная амнезия, вызванная тяжелой психической травмой. В это я могу поверить, а вот в эту муть — как же это называется? Раздвоение личности! — нет.

— Это понятно, доктор Грант сказала, что такое случается довольно редко.

— Понятное дело. В справочнике, который она мне показала, было написано что-то про особый вид насилия, которому человек подвергался в раннем детстве или младенчестве. Я хочу сказать, что со мной ничего такого не случалось. У меня было совершенно нормальное детство, ведь так? Вы с папой, конечно же, не связывали меня по рукам и ногам, не закрывали в кладовой и не избивали до полусмерти? — засмеялась она.

Мама попыталась подхватить ее шутливый тон, но у нее не получилось. Ее голос сорвался на крик, чуть ли не до визга.

— Конечно нет! Что за бредовые фантазии! Да попробуй еще найди родителей, которые бы любили… любят своего ребенка сильнее, чем мы.

Она быстро поправилась, но ее оговорка снова причинила Энджи нестерпимую боль. Казалось, что ей всадили нож в самое сердце. Посмотрев на располневшую талию мамы, Энджи пыталась подсчитать, сколько у нее осталось времени, чтобы привыкнуть ко всем произошедшим с ней переменам и окончательно прийти в себя до того, как родится ребенок и в их жизни снова воцарится полнейший хаос. Она не решилась спросить об этом у матери.

Энджи отложила гитару в сторону, у нее дрожали пальцы. Только глядя на себя в зеркало, она явственно осознавала, как много времени прошло. Больше ей об этом ничто не напоминало. Раньше ее пальцы были гибкими и послушными, она с легкостью брала любые аккорды. Теперь же они стали слишком длинными и проскальзывали мимо струн. Не имело никакого значения то, что на ее ладонях неизвестно откуда появились мозоли. Она четыре года обучалась игре на гитаре, и ее пальцы были настолько натренированы, что автоматически становились в нужное положение; они, так сказать, помнили каждый аккорд. Теперь же все эти навыки были утрачены.

Мама крикнула снизу, что ужин готов, и ее звонкий голос разнесся эхом по всему дому. Энджи подошла к лестнице, но остановилась, услышав громкие голоса. Голос отца — нет, сказанное им поразило ее настолько, что она буквально приросла к месту.

— Нет, в ней что-то изменилось, — говорил он. — Посмотри в ее глаза. В них чего-то не хватает. Она озлоблена, она… Ну как бы это сказать… У нее душа мертвая. Она вялая, хмурая, какая-то подавленная. Да я, если уж на то пошло, не видел, чтобы она хотя бы раз заплакала.

А чего он от нее ожидал? Что она повиснет у него на шее и будет рыдать взахлеб? Он никогда не был добреньким и любвеобильным папочкой, а теперь и вообще стал каким-то отстраненным, холодным. Ей даже казалось, что он ее стесняется. Она чаще видела его спину, чем лицо.

Мама зашикала на него, а потом что-то ответила, но она говорила так тихо, что Энджи не уловила смысл сказанного. Зато как отреагировал отец на ее слова, Энджи хорошо расслышала — он говорил так громко, как будто кричал в мегафон:

— Я не знаю! Просто что-то в ней сломалось. Словно искра погасла, исчез задор, она больше не радуется жизни.

На этот раз ей удалось разобрать несколько слов из того, что сказала мама:

— Ей нужно время, чтобы прийти в себя… Если бы она помнила немного больше… К тому же ты знаешь, что думает об этом доктор Грант…

— Все это просто чушь собачья, и ты сама понимаешь это! — прокричал отец.

Энджи никогда не слышала, чтобы он так орал и использовал в разговоре с мамой подобную лексику.

Она нарочно громко топала ногами, спускаясь по лестнице буквально вприпрыжку. Чтобы они услышали. Голоса сразу смолкли. Энджи вошла в столовую, направив взгляд куда-то между отцом и матерью. В столовой повисла напряженная тишина. Сами они создали эту неловкую ситуацию, сами пусть и выкручиваются, она им помогать не будет.

Мама сразу положила Энджи полную тарелку картофельного пюре.

— Мы опять говорили о школе, — сказала она притворно спокойным голосом.

Половник, который она держала в руке, со звоном ударился о край кастрюли.

Явная отговорка. Они уже обсудили эту тему вдоль и поперек и решили, что учебный год для Энджи начнется в новой, частной школе. Что называется, начнется новая жизнь на новом месте. Однако, к несчастью, оказалось, что это невозможно. Отец развеял все ее надежды, пояснив, что мама теперь работает, а та школа слишком далеко от дома, и возить ее туда будет некому. Энджи посмотрела на отца. У него на лбу залегла глубокая складка, и она поняла, чем на самом деле он озабочен: родители потратили на ее поиски слишком много денег, и теперь они не могут оплачивать ее учебу в частной школе. Школа «Священного сердца» не рассматривалась по той же причине, плюс ко всему это была католическая школа. Оставалась только школа «Ла Каньяда», где все знали, что она именно та девочка, которая когда-то пропала. Несмотря на то что старшеклассники (то есть ученики девятого-двенадцатого классов) и ученики седьмого и восьмого классов учатся в разных корпусах и преподают у них разные учителя, они все равно принадлежат к одному довольно тесному мирку, в котором все друг друга знают. Школьный двор один на всех, и он довольно маленький.

Осталось только решить, в какой класс она пойдет. Слава богу, доктор Грант поддержала ее. Она сказала, что если больше не возникнет никаких проблем, то, даже несмотря на столь необычный диагноз, Энджи должна вернуться в школу и начать учебу в том классе, в котором будет чувствовать себя наиболее комфортно. И сделать это следует как можно быстрее, так как она уже пропустила довольно много уроков.

— Я уже решила, — сказала Энджи, набирая полную ложку пюре. — Я пойду в девятый класс.

— Но… — попыталась возразить мама.

Энджи не дала ей договорить:

— Смотрите, все мои прежние друзья будут рядом. Правда, они уже старшеклассники. Мы в любом случае будем учиться в разных классах, ведь даже если я буду заниматься с репетиторами, то все равно не смогу догнать их.

Так как она на целый год опережала своих сверстников по математике, то уже могла изучать алгебру, а значит, легко справится с программой девятого класса. Она всегда была отличницей по языковым предметам и поэтому не боялась перепрыгнуть через класс. Но не больше. Она понимала, что перепрыгнуть сразу через два класса не сможет — ей придется много заниматься дополнительно, и она просто не выдержит такой нагрузки.

— А мне все-таки кажется, что ты хочешь учиться со своими друзьями, — засомневалась мама. В ее голосе слышались жалобные нотки.

Отец молча жевал свиную отбивную, очевидно, решив не высказывать своего мнения.

Мама же никак не могла успокоиться и продолжала настаивать на своем:

— Я действительно уверена в том, что, если ты будешь находиться в кругу своих сверстников, это поможет тебе… поможет снова почувствовать себя самой собой, что ли. Это твои слова.

— Прошло всего два дня, мама. Я всего два дня пытаюсь привыкнуть к мысли (странной и нелепой), что мне, как все вокруг считают, уже шестнадцать лет.

Тяжело вздохнув, мама поставила локти на стол, а потом прижалась лбом к своим рукам.

— Прости. Согласись, что все это очень странно. Мне кажется, что ты повзрослела, стала старше, а ты по-прежнему считаешь себя тринадцатилетней, — сказала она, грустно усмехнувшись. — Все эти годы, пока тебя не было с нами, я даже зажигала свечи на каждый твой день рождения.

— Правда? Так где же все мои подарки? — спросила Энджи и, увидев округлившиеся от удивления глаза матери, лукаво улыбнулась. — Где красный кабриолет с откидным верхом, о котором я так долго мечтала?

— Вот теперь я узнаю моего Ангела! — сказал отец.

Его лицо смягчилось, и морщины, появившиеся у него на лбу от беспокойства и забот, казались уже не такими глубокими. Слегка наклонившись вперед, он ослабил узел на галстуке.

Робкая улыбка, появившаяся на лице Энджи, стала широкой и довольной. Теперь все было как раньше.

Энджи никак не могла понять, почему она боится встретиться со своими старыми друзьями, почему не может заставить себя поднять телефонную трубку и позвонить кому-нибудь из них. Труднее всего продолжать прерванные отношения, намного легче начинать все с самого начала. Она будет чувствовать себя гораздо спокойнее и комфортнее, если смешается с тремя сотнями девятиклассников, которые не знают ее и ничего от нее не ждут.

— Значит, мы договорились, — сказала Энджи. — Я иду в девятый класс.

Мама кивнула, отец пожал плечами.

— А может, вы хотите, чтобы я побыстрее закончила школу и свалила куда-нибудь из этого дома? — спросила Энджи.

— Что за чушь! Конечно нет! — воскликнула мама, подавая на стол зеленые бобы.

О школе они больше не говорили.

В среду утром она вошла в двери школы «Ла Каньяда». За спиной у нее висел рюкзак, под завязку набитый учебниками, тетрадями и прочими школьными принадлежностями. Энджи так и не позвонила никому из своих прежних друзей, и поэтому никто о ней ничего не знал. Только администрации школы было известно о том, что потерявшаяся девочка нашлась и возвращается в школу. Школьному руководству, так же как и Чепменам, не хотелось превращать школу в место паломничества репортеров. Детектив Броуган совершил настоящее чудо — представители прессы до сих пор ничего не знали о возвращении Энджи.

Мама ей сообщила, что всех учителей попросили отнестись к возникшей ситуации с пониманием и не привлекать к Энджи излишнего внимания. Так как никто из учителей не был с ней знаком лично — в седьмом классе у нее были другие учителя, — ее загадочное возвращение не должно было вызвать у них каких-то особых эмоций. Они будут считать ее не более чем просто любопытным экземпляром. По крайней мере она надеялась, что все будет именно так.

Ей почему-то казалось, что она сможет незаметно проникнуть в школу и раствориться в огромной толпе девятиклассников. Однако любопытная младшая сестра Стейси Томпкин, Мэгги, которая теперь училась в девятом классе, узнала Энджи, когда та, стараясь остаться незамеченной, вошла в класс и осторожно протиснулась за последнюю парту. Случилось это на первом же уроке. По расписанию у них был английский язык. Мэгги постоянно вертела головой, то глядя на доску, то, вытаращив свои круглые зеленые глаза, рассматривая Энджи. Стейси была с Энджи в том турпоходе, и ее долговязая сестрица знала всех «больших девочек», с которыми дружила Стейси.

Она только пять минут в школе, а ее уже узнали!

После урока Мэгги сразу подбежала к Энджи и уселась за соседнюю парту. Все произошло так быстро, что Энджи даже не успела сложить в портфель свои вещи.

— Ты — Энджи Чепмен, ведь так? — задыхаясь, выпалила Мэгги. — Ты исчезла, потерялась…

Энджи старалась говорить как можно тише.

— Ты исчезла, потерялась…

Энджи старалась говорить как можно тише.

— Да, но я уже вернулась.

— Ну, это я вижу! — сказала Мэгги. — Но почему ты теперь в моем классе?

Что она должна была ответить? Энджи понимала, что ей не раз будут задавать этот вопрос.

— Я три года не ходила в школу, — сказала она.

— Повезло же тебе! — воскликнула Мэгги. — В смысле…

Она поняла, что ляпнула что-то не то, и замолчала, смущенно и в то же время с любопытством глядя на Энджи.

— Не совсем повезло. Теперь мне придется догонять вас. Я очень много пропустила.

Лицо Мэгги засветилось от радости.

— Я могу тебе помочь. Я сделаю для тебя копии всех своих конспектов, — сказала она, схватив Энджи за руку. — И еще я могу приходить и заниматься с тобой дома, ну, как репетитор. Но только английским и историей. Может быть, Джессика сможет подтянуть тебя по математике, а Алан — по физике и химии.

Она посмотрела на выходящих из класса учеников и крикнула:

— Эй, Джесс, Алан, идите сюда. Есть дело!

Высвободив свою руку, Энджи сказала:

— Все нормально, мне не нужны…

Однако было уже поздно. Двое ребят, судя по всему, Джессика и Алан, шли к ним, а еще один парень, которого за их спинами не было видно, вдруг прокричал:

— Да это же Энджи Чепмен! Та девочка, которая пропала.

Что после этого началось! Все, кто не успел выйти из класса, моментально столпились вокруг Энджи. Она поняла, что от нее уже ничего не зависит. Кто-то положил ей руку на плечо, кто-то обнял за талию.

— Давай я понесу это, — сказал какой-то парень и забрал у нее рюкзак. — Куда ты сейчас пойдешь? В смысле, какой у тебя следующий урок?

Эта толпа, окружив ее плотным кольцом, шла вместе с ней по коридору до самого кабинета математики, протискиваясь через шесть дверей. Энджи освободилась от двух девчонок, державших ее за руки с обеих сторон, — так Страшила и Железный Дровосек [2], сопровождали Элли на встречу с Волшебником.

— Ребята, теперь я сама найду дорогу, — сказала Энджи. — Спасибо вам.

Половина группы рассеялась, а вторая половина осталась на урок математики. Подождав, пока Энджи сядет за парту, ребята снова окружили ее, словно телохранители. Весь урок она обдумывала план побега и поэтому не услышала ни единого слова из того, что говорил учитель. Однако это ее совершенно не беспокоило, ведь ей передали целых две записки одинакового содержания — ей предлагали подготовиться вместе к тестированию, которое было назначено на следующую пятницу.

Дверь класса открылась, и она увидела огромную толпу. Все дети держали в руках мобильные телефоны, которыми, похоже, не разрешалось пользоваться во время уроков, и читали сообщения с экранов. Они ждали, когда выйдут ученики из класса математики. Сквозь шум и гам она услышала свое имя, его произносили и громко, и почти шепотом. Должно быть, теперь все уже всё знали. Гул голосов возбужденной толпы был просто оглушающим.

Она схватила Мэгги за руку.

— Быстро отведи меня в туалет, — прошипела Энджи ей на ухо.

— Разойдитесь, дайте пройти! — крикнула Мэгги и, расталкивая локтями учеников, принялась прокладывать дорогу к женскому туалету.

К концу дня Энджи хотелось только одного: оказаться дома и принять душ, чтобы смыть с себя следы множества рук, бросить свою одежду в стиральную машину и посидеть немного в полной тишине. Она бежала к автобусной остановке, держа в руках целую охапку книг. За плечами у нее висел рюкзак, который подпрыгивал при каждом шаге и бился о спину.

Именно в этот момент сзади раздался голос Ливви (в том, что это был именно ее голос, Энджи не сомневалась ни секунды):

— Эй ты, новенькая, ну-ка притормози!

Энджи ускорила шаг, чувствуя, что от волнения у нее сводит живот. До сих пор она общалась только с девятиклассниками. Интересно, что скажут старые друзья, когда увидят ее?

— Эй, подожди! — крикнули ей. Это был другой, более низкий голос.

Сзади раздался громкий топот. За ней кто-то бежал. Потом ее схватили за плечо, пытаясь остановить.

— Эй, ты уронила… — сказал парень, пытаясь разглядеть ее лицо. — О господи, ты очень похожа на одну девочку, которую я когда-то знал. Вот это да!

В протянутой руке Грег держал словарь. Энджи выхватила у него книгу. Она смогла бы его узнать, где бы и когда бы они ни встретились. Его глаза, обрамленные длинными черными ресницами, совершенно не изменились, и волосы у него по-прежнему были густыми и вьющимися (они выдавали его итальянское происхождение). Однако теперь перед ней стоял уже не тринадцатилетний подросток. Грег заметно вырос и повзрослел, превратившись в невероятно…

Он уже отвернулся от нее и снова смотрел на Ливви.

— Эй, Лив, глянь-ка сюда! Кого она тебе напоминает? — крикнул он ей и, снова повернувшись к Энджи, спросил:

— Как тебя зовут?

Энджи открыла рот, но ничего не смогла сказать. Ливви застыла на месте как громом пораженная, глядя на нее во все глаза. Она стала бледной как полотно. Протянув руку, она убрала с лица Энджи длинную прядь светлых волос, а потом провела пальцем по светлому шраму под подбородком (он появился у нее после того, как они с Ливви в бассейне учились делать прыжки с переворотом вперед). Энджи стояла, боясь пошелохнуться.

— Нет, этого не может быть! Это… Наваждение какое-то! — прошептала Ливви. — Это действительно ты?

Энджи кивнула, закусив губу. От волнения у нее перехватило дыхание.

— О господи! Господи! — испустила Ливви пронзительный вопль. — Грегори, ты идиот! Это Энджи. Откуда ты взялась, восстала из мертвых, что ли? — Она бросилась к Энджи и с такой силой сжала ее в своих объятиях, что у той даже ребра затрещали (в этот момент Энджи поняла, что чувствует несчастная жертва, когда ее душит огромный питон). — Ты не позвонила… Тогда ты… Где… О черт, я хочу узнать все и прямо сейчас! Немедленно расскажи мне обо всем. Слышишь, немедленно! Я настаиваю!

Энджи с облегчением выдохнула, она даже не заметила, что все это время не дышала.

— Ливви! — воскликнула она и тоже крепко обняла подругу.

Ее лицо расплылось в счастливой улыбке. С тех пор как она вернулась, это был первый по-настоящему радостный момент в ее жизни. Мама была права. Она должна была позвонить друзьям.

Грег изумленно таращился на нее и хватал ртом воздух, словно рыба, которую вытащили из воды.

— Ты… Но… Бред какой-то! — пробормотал он и своими длинными руками обнял обеих подруг. — Обалдеть можно… Ну просто не верю своим глазам!

Энджи прижалась к нему, погрузившись в его теплоту. Как же он все-таки вырос! Его сердце билось прямо возле ее уха — в таком же сумасшедшем ритме, что и ее собственное. Еще будучи тринадцатилетним молоденьким жеребчиком, он уже был горячим, темпераментным. В шестнадцать лет он превратился в черноглазого жеребца, знойного, обжигающе-страстного.

Его рука лежала на ее талии, и ей это нравилось. Даже очень нравилось. Он буквально пожирал ее глазами.

— Мы были уверены, что ты погибла. Так все думали. Ты просто исчезла!

— Видишь, я вернулась, — сказала Энджи.

Ей было так трудно дышать, что она ничего больше не смогла сказать.

— Я… мы зажигали свечи в память о тебе. — Он нахмурился.

— Это было так красиво! — подхватила Ливви. — Тебе бы наверняка понравилось. В смысле, если бы ты все это видела.

Грег громко расхохотался.

— Если бы она все видела? Лив, ну и глупость же ты сморозила! — воскликнул он, давясь от смеха, и погрозил Энджи пальцем. — Знаешь, ты ведь меня тогда сильно подвела. Я думал, что мы вернемся домой вместе, что у нас будет свидание. Я не имел бы к тебе никаких претензий, если бы ты действительно умерла, но так как ты жива, я требую, чтобы ты извинилась передо мной. И немедленно все объяснила. Ну что, будешь извиняться? — спросил он, пальцем приподняв подбородок Энджи.

Она прыснула.

— Прости меня. Да, я постараюсь все объяснить, — сказала она, заметив, что два или три человека, повернув головы в их сторону, с любопытством разглядывают ее. Она снова стала магнитом, который притягивал к себе любопытных. — Но только не здесь. Лучше в каком-нибудь месте, где нет посторонних глаз.

— Конечно, — согласилась Лив. — Например, дома у Грега. Мы можем дойти туда пешком. Там нам никто не помешает и ты сможешь все рассказать!

Грег одной рукой обнял за плечи Ливви, а другой — Энджи. От радости ее сердце едва не выпрыгнуло из груди. Ей казалось, что для них, так же как и для нее самой, время остановилось, и они не виделись не три года, а всего несколько дней. Они по-прежнему были ее друзьями. И то, что Грег, как бы случайно, запустил пальцы в ее волосы, означало, что она, вполне возможно, все еще нравится ему, так же как и он ей. «Не волнуйся, дорогая. Мы знаем, как это можно выяснить, не так ли?»- раздался в ее голове чей-то низкий, смеющийся голос.

Она удивленно фыркнула.

— Что? — спросил Грег. — Что тебя так рассмешило? Поделись с друзьями.

— Нет, ничего особенного. Просто муха чуть не залетела в мой нос, — солгала она. — Эй, а где Кейти? Почему она не с вами?

Ответ Лив стал для нее полнейшей неожиданностью:

— Кейт? Ну, мы с ней больше не общаемся. Она ведет себя как маленький ребенок. К тому же она ханжа и притворщица. Прошлой осенью мы как-то устроили посиделки возле костра, и старший брат Курта принес нам бочонок пива, а она рассказала об этом.

— Кому рассказала?

— Своим родителям, копам, учителям. Потом такое началось! Самый настоящий кошмар. Курта на три дня отстранили от занятий, так как именно он устроил ту вечеринку.

Энджи внезапно охватила тревога.

— Но нельзя же предавать своих друзей! Это очень и очень плохо. Она за это будет гореть в аду, — сказала она, удивляясь тому, с каким жаром и благоговейным ужасом произнесла эти слова. Ад? Она, по правде говоря, не верила в существование ада. Тогда почему она так сказала?

— Да, она действительно спалилась, — со смехом произнес Грег. — Теперь с ней никто не разговаривает. Теперь она изгой.

Быть заклейменным своими школьными товарищами — это хуже смерти. Такого никому не пожелаешь. «Бедная Кейт! — подумала Энджи. — Но она сама во всем виновата. Взять и выдать своих друзей. Неужели она не понимала, что делает?»

Небо над ними было затянуто облаками, поднялся легкий ветерок. Нет, это был не обжигающе-горячий ветер Санта-Аны, а тот, который предвещает похолодание. Энджи поежилась от холода — на ней был только тонкий коричневый свитерок. Когда они с мамой покупали ей одежду, Энджи почему-то не сообразила, что понадобится новая куртка. Грег еще крепче прижал ее к себе, и она подумала, что ради этого готова дрожать от холода всю дорогу до его дома.

Грег еще крепче прижал ее к себе, и она подумала, что ради этого готова дрожать от холода всю дорогу до его дома. Он то и дело поворачивался и смотрел на нее. Она чувствовала его взгляд на своей покрасневшей (в этом она даже не сомневалась) щеке.

Отомкнув дверь своего дома, Грег сразу же отправил девчонок в кухню.

— Берите все, что найдете съедобного. А я должен убедиться в том, что берег чист, — сказал он и исчез.

— Он обычно бросает под кровать свою грязную одежду, — объяснила Ливви. — Дома он ведет себя как законченный неряха.

Заглянув в холодильник, она вытащила оттуда какую-то банку.

— Хочешь диетической колы?

Энджи взяла банку.

— Спасибо. Как же замечательно, что я снова с вами! — воскликнула она. — Ты себе даже не представляешь, какой у меня сегодня был денек! Вокруг меня постоянно толпились, не давали и шагу ступить самостоятельно. Просто сумасшествие какое-то!

— Понятно. Хочешь добавить в колу немного рома? — спросила Лив. — Я знаю, где он у них стоит. — Она взяла еще две баночки и ногой захлопнула дверцу холодильника.

Энджи была в шоке. Какая разительная перемена — та Лив, которую она знала, была ответственной, дисциплинированной девочкой и круглой отличницей. Однако она ничем не выказала своего удивления, сказав только:

— Нет, спасибо, не нужно. Мне сегодня столько всего задали, что просто голова идет кругом. Ты же понимаешь: первый день в школе после возвращения.

— Я понимаю! — воскликнула Ливви, положив руки на плечи Энджи, причем в каждой руке она держала по банке колы. Обычно Лив всегда смотрела на нее сверху вниз, так сказать, с высоты своего метра шестидесяти пяти. Однако сейчас их глаза оказались на одном уровне. — После возвращения откуда, моя таинственная девочка?

— Это пока остается загадкой, — сказала Энджи таким голосом, как будто посвящала подругу в страшную тайну. — У меня полнейшая амнезия.

— Ты разыгрываешь меня. Нет, в самом деле, где ты была? Следуй за мной, — скомандовала Лив, направившись, судя по всему, в комнату Грега. — Может быть, это какое-то телевизионное реалити-шоу? Может быть, у тебя есть скрытая камера? Запомни: мой зад далеко не самая привлекательная часть моего тела, — сказала она. Обернувшись, она через плечо посмотрела на Энджи, и ее лицо расплылось в улыбке.

Вот это уже было больше похоже на прежнюю Лив.

Комната Грега выглядела так, как будто ее наспех, буквально за пять минут, привели в относительно пристойный вид. Кресло качалось под тяжестью книг и тетрадей. На полу, возле мусорной корзины, валялись обертки от конфет. Стеганое одеяло в темно-зеленую клетку криво свисало с низкой, размерами напоминавшей королевское ложе, кровати. На ней, растянувшись во весь рост, лежал Грег (он уже успел разуться). Спиной он опирался о лежавшую возле стены черную подушку-валик. Ливви отдала ему две банки, а потом, выскользнув из своих туфель, шагнула в самый центр кровати и уселась, скрестив ноги по-турецки. Энджи повторила ее действия, стараясь не расплескать свой напиток.

Сделав большой глоток, Грег громко отрыгнул.

— Но куда пропал весь ром? — спросил он нарочито небрежным тоном, придав голосу британский акцент.

Лив захихикала. Энджи недоуменно посмотрела на нее.

— Это из «Пиратов», — пояснила Лив, увидев удивленное лицо Энджи. — Джек Воробей это сказал, помнишь?

Энджи беспомощно покачала головой.

— Что?

— Фильм. — Лив говорила так, будто обращалась к четырехлетнему ребенку. — «Пираты Карибского моря».

— А-а! Я его не видела, — сказала Энджи. — Хороший фильм?

— Ни разу не видела? — удивился Грег. — Ты что, жила в глубокой пещере?

Бросив на него укоризненный взгляд, Ливви шлепнула его по ноге.

— Грег, ты конченый придурок, — сказала она, обняв Энджи так, словно брала ее под свою защиту. — Прошу тебя, проявляй больше чуткости и такта.

— Может быть, и в пещере, — ответила ему Энджи. — Полная амнезия, — сказала она, решив, что этими двумя словами вполне можно заменить длинный рассказ о том, что с ней случилось.

— Ну надо же! — воскликнул Грег. От удивления его черные глаза стали большими и круглыми, как блюдца. — Это круто! В смысле, ты ведь могла быть где угодно и с кем угодно.

— Ага, ты еще скажи, что ее похитили инопланетяне, — сказала Ливви.

— Она могла жить на дереве, в домике, сплетенном из веток, или в каком-нибудь замке, — предположил Грег.

Ливви сжала руку Энджи.

— Когда ты тем утром не вернулась в палатку, я разбудила взрослых и рассказала им о том, что ты пропала. Я испугалась до смерти, понимаешь?

Ливви испугалась. Интересно, как долго она выжидала, прежде чем рассказать о том, что Энджи пропала? А если бы она об этом раньше рассказала, то, может быть, ее смогли бы быстро найти? Нет, лучше об этом вообще не думать.

У Грега в глазах загорелись озорные огоньки. Он легонько шлепнул ее ладонью по голове.

— Ну как, это помогло? Может быть, мы сможем вылечить тебя. Ну-ка скажи, на чем обрываются твои воспоминания? Что последним запечатлелось в твоей голове?

Энджи напрягла память.

— Слова «полная амнезия».

— Нет, перед этим, — слегка ущипнув ее за руку, сказал Грег.

— Перед этим ничего.

— Нет, такой ответ мы принять не можем, — заявила Лив. — Ты ведь нас помнишь.

Энджи вздохнула.

— Вот все, что я помню: девочка-скаут пошла в поход, утром проснулась в палатке, поговорила с Лив — помнишь? — потом пошла «в кустики» и потерялась в лесу. С тех пор прошло три года. Меня считали мертвой. Потом я оказалась на своей улице. И вот я с вами… Не очень страшно, правда?

— Лично я совершенно разочарована, — сказала Лив, недовольно скривив губы. — Я ожидала чего-то более захватывающего, брутального и пикантного, типа похищения, соблазнения, обольщения, совращения.

— Что значит «обольщение»? — спросила Энджи.

— Нет, серьезно! — не унималась Лив. — Как ты думаешь, может, с тобой действительно случилось что-то ужасное? Может, ты попала в рабство или тебя продали в гарем?

Энджи моментально вспомнила о шрамах, которые были скрыты под свитером и носками.

— Я… Нет. Я не помню.

«Разговор принимает слишком опасный оборот. Нужно сменить тему», — подумала она.

— В гарем попадают только те, у которых вот такие пышные формы, — сказала Энджи и для того, чтобы добавить объема своим вновь приобретенным округлостям, приставила ладони сначала к груди, а потом к бедрам.

Грег следил глазами за движениями ее рук. Он улыбнулся, но не потому, что ему было смешно. Здесь было что-то другое.

— Подожди, — сказал он. — Может быть, ты мертвая? В смысле, стала призраком. Давай-ка проверим.

Протянув руки, он начал щекотать Энджи.

Что же, хотя бы это осталось неизменным. Она по-прежнему смертельно боялась щекотки. Громко хохоча, она свалилась на кровать, чувствуя, как по всему ее телу пробежала нервная дрожь.

Громко хохоча, она свалилась на кровать, чувствуя, как по всему ее телу пробежала нервная дрожь.

Грег не унимался, его пальцы были везде.

— Только мы можем видеть тебя. Ты вернулась для того, чтобы мучить нас и не давать нам покоя, а еще потому, что у тебя на земле остались незаконченные дела, — сказал он.

Лив схватила его за руки, пытаясь остановить.

— Дай нашему несчастному привидению отдышаться. — Она недовольно поморщилась. — Мне кажется, что она сделана из довольно плотной материи и совсем не похожа на невесомый призрак.

— Значит, она зомби! — заявил Грег. Он медленно провел пальцем по надписи, вышитой на свитере Энджи, которая располагалась как раз на уровне груди. Энджи почувствовала, как у нее внутри что-то зазвенело. — Зомби! — воскликнул он и, перевернувшись, согнулся пополам, прижав голову к ее коленям.

— Не ешь меня, Энджи! Не выгрызай мой мозг! — взмолился он.

Его черные локоны щекотали руки Энджи, и ей вдруг захотелось наклониться и поцеловать его. Но на них смотрела Лив, и она сдержала свой порыв.

— Что за бред ты несешь, Грег! — Лив сердито поджала губы. — Ведешь себя, как конченый дебил.

Зазвонил телефон Лив.

— Что случилось, мама? — вытащив его из кармана, спросила она недовольным тоном. — Ой… я… Я сейчас приеду! — нахмурившись, сказала она и пояснила друзьям: — Совсем вылетело из головы. Я ведь сегодня должна сидеть с детьми. Кстати, Энджи, я могу подвезти тебя домой. Школьный автобус уже уехал.

Энджи поймала взгляд Грега. По его глазам она поняла, что он сейчас думает о том же, о чем и она. У них осталось одно незаконченное дело.

— Ничего страшного. Я могу…

— Я сам отвезу ее, — перебил Энджи Грег. — Мне не трудно, а ты уже и так опаздываешь.

Схватив свой ранец, Лив перебросила его через плечо. Дойдя до двери, она остановилась.

— Ну, я пошла, — сказала она. — Позвони мне, Энджи, когда приедешь домой, — помахав своим телефоном, добавила она. — Номер прежний. Помнишь его?

Еще бы! Энджи набирала его миллион раз.

— Никогда не забуду, — сказала она.

— Тогда, может быть, и все остальное сможешь вспомнить. Ладно. Позвони мне, — снова попросила Лив.

Постояв еще немного, она бросила сердитый взгляд на Грега, развернулась и вышла из комнаты. Через минуту громко хлопнула входная дверь.

Грег снова откинулся на подушку, сцепив руки за головой и вытянув ноги.

— Так это правда? — спросил он. — То, что ты сказала? Или ты просто не хотела при Ливви рассказывать о том, как все было на самом деле? Я тебя понимаю, она такая сплетница!

Энджи хотелось сказать что-нибудь в защиту Ливви — та никогда не выдавала чужие секреты, за ней такое не водилось. Однако Лив ведь тоже могла измениться.

— Да, это правда. У меня в голове образовалась огромная пробка. Я хожу к психотерапевту, она помогает мне избавиться от этой проблемы.

Вспомнив весь тот медицинский бред, все те непонятные слова и фразы, которые она услышала, Энджи поняла, что ей просто не хочется думать об этом, не говоря уже о том, чтобы кого-нибудь посвящать в эти подробности.

— Ты выглядишь просто потрясающе, — сказал Грег. — Должно быть, тебе жилось не так уж плохо.

Она потрясающе выглядит? Это был уже не первый услышанный ею комплимент по поводу ее новой внешности, но он был самым важным, имел для нее особое значение. Ведь эти слова сказал ей он. Может быть, со временем и ей самой начнут нравиться ее большие глаза и узкие скулы.

— С длинными волосами тебе намного лучше, — продолжил он, проведя рукой по ее волосам от затылка до середины спины. — Они похожи на льющийся мед.

Она никогда больше не будет стричься!

Прижав ладонь к ее спине, он чуть притянул ее к себе.

— Я скучал, — сказал он. — Мне было чертовски плохо без тебя. Господи, мы все ужасно расстроились. Никто не мог понять, что с тобой приключилось. Мы все думали, прикидывали, размышляли. Это был настоящий кошмар. Знаешь, когда мы заканчивали восьмой класс, то в последний день занятий в память о тебе по всей школе тринадцать раз звонил звонок. Мне казалось, что этим звоном они проводили тебя в последний путь и ты навсегда исчезла из этого мира.

Его глаза были грустными. Похоже, он мысленно перенесся в далекое прошлое.

— Я не хотел верить в то, что тебя больше нет, — сказал он, намотав на пальцы прядь ее волос. — И вот ты снова появилась.

Энджи очень хотелось обнять его, успокоить, приласкать, чтобы как-то сблизиться с ним, сократить расстояние, разделявшее их. Она не знала, как это сделать.

Однако знал кое-кто другой. Тебе, Энджи, просто нужно было немного помочь, и я поняла, кого нужно послать. Сладкая боль обожгла твое сердце, потом живот, а потом опустилась еще ниже, и ты вздрогнула. Мы слегка подтолкнули тебя, и ты, приподнявшись, расставила ноги и села на его бедра, обняла Грега обеими руками за шею и, проведя языком по его губам, заставила его открыть рот. Он проглотил тебя, как сладкую конфету, а потом были поцелуи, еще поцелуи и еще больше поцелуев. Ты прижималась к нему все сильнее и сильнее до тех пор, пока по твоему телу не пробежала горячечная дрожь. За тебя двигала руками она, зная, что нужно делать, чтобы он понял, как сильно ты его любишь.

А потом он разрушил это чудесное наваждение, которое овладело вами.

— Энджи, — не прошептал, а скорее выдохнул он твое имя. — Энджи! — Второй раз это прозвучало громче, голос стал более резким и уверенным.

И ты моментально вскочила, словно очнулась, испуганная и смущенная. Твои глаза распахнулись, и лицо, которое ты увидела, не было похожим на запомнившееся тебе лицо красивого мальчика, плывущего по медленной реке. Ты увидела красное от напряжения лицо, расширенные зрачки, потный лоб.

— Энджи, я не могу, — сказал он. — Прости, но дело в том, что мы с Лив, ну, ты понимаешь? Мы с ней…

Ты спрыгнула с кровати, изумленно уставилась на свои руки, так, словно они принадлежали кому-то другому. Вообще-то так оно и было. Они жили своей собственной жизнью, не подчиняясь тебе. Если можно так сказать.

Глава 5

Приглашение

— Они пытаются управлять мною и моей жизнью, доктор Грант, — пожаловалась Энджи.

Сначала она сидела на столе, но, подумав, что это может быть воспринято как акт открытого неповиновения, решила пересесть на диван. Ей не хотелось вести себя дерзко, вызывающе.

На этот раз доктор была в светло-голубом свитере. Он гармонировал с цветом ее глаз, таких же голубых, как ясное весеннее небо. Гневная тирада Энджи заставила ее удивленно поднять свои аккуратно выщипанные, имевшие безупречную форму брови.

— Твои родители? Дети в школе?

— Ну да, и они тоже. Нет, это… двойники. Альтеры, так, кажется?

Доктор почти никак не отреагировала на эти слова, только едва заметно кивнула.

— Значит, ты уже убедилась в том, что они существуют? При нашей первой встрече ты сомневалась в этом.

Эти великолепные, яркие глаза обладали замечательной способностью — они заставляли человека говорить правду, обнажать свою душу.

«Хорошее качество для психотерапевта», — подумала Энджи.

— Да, во время нашей первой встречи я категорически отрицала это. Я думала, что у меня просто затуманилось сознание на некоторое время, и поэтому я не все помню. Вы же понимаете, что когда из памяти выпадает какой-то короткий промежуток времени — несколько минут вчера, пару минут сегодня, — то я могу объяснить это другим людям и самой себе, — сказала Энджи. Она по-прежнему смотрела прямо в глаза доктору, заставив себя не отводить взгляд. — Я имею в виду, что каждый человек время от времени отключается и перестает замечать окружающую действительность. Правильно?

— Конечно, — согласилась доктор Грант, слегка прищурившись и снова едва заметно кивнув. Это означало, что она ждет продолжения рассказа.

— Однако сейчас происходят намного более странные вещи. И это наводит меня на мысль о том, что вы… вы, похоже, правы.

— Что, например? — спросила доктор ровным, спокойным, но небезразличным тоном.

Конечно же, доктору Грант все это знакомо. Двойники. Диссоциативное расстройство. Расщепление сознания.

Возможно, все это показалось бы Энджи безумно интересным, занимательным, если бы подобные вещи происходили не с ней, а с кем-то другим, и не портили ей жизнь, создавая массу проблем. Однако при сложившихся обстоятельствах мысль о том, что ее тело говорит и делает то, что она не может контролировать (иногда она говорила и делала даже то, о чем раньше не знала и чего не умела), приводила ее в ужас. Самым мерзким из всего произошедшего помимо ее воли было то, как она опозорилась перед Грегом. Она до сих пор не могла понять, как это произошло, однако выяснять это у нее не было никакого желания. Такого унижения ей еще никогда не приходилось переживать. То, что она сделала, так шокировало Грега, что он попросил ее уйти. Ух! Каждый раз, когда она об этом вспоминала, ей было так стыдно, что она становилась красной как рак и готова была провалиться сквозь землю.

Она уже два дня избегала встреч с Грегом и Лив, прячась в огромной толпе девятиклассников. И это было совершенно нетрудно. Они обступали ее плотным кольцом и ходили за ней с утра и до конца занятий. Это ужасно утомляло ее и действовало ей на нервы. Когда же она перестанет быть центром всеобщего внимания и всем надоест обсуждать ее историю?

— Анжела, — обратилась к ней доктор, прервав ее размышления, — ты все еще со мной? Или я беседую с кем-то другим?

— О-о, простите! Да, это всего лишь я, — сказала она, улыбнувшись немного натянуто.

Доктор похлопала ее по руке, чтобы подбодрить.

— Ты должна рассказать мне о тех странных вещах, которые заставили тебя поверить в то, что у тебя ДР, то есть диссоциативное расстройство.

Энджи удивленно выкатила глаза.

— Хорошо. Пример первый: кто-то вытер пыль в моей комнате и аккуратно сложил все мои вещи, пока я спала.

— Может быть, это твоя мама? — предположила доктор.

— Нет, я спрашивала у нее.

— Хм-м.

— Пример второй: кто-то постоянно передвигает мое кресло-качалку. Это не я и не моя мама.

— Это беспокоит тебя, так как…

— Она сидит в нем часами и качается. Каждое утро я замечаю на ковре новые вмятины и следы ног, — сказала Энджи и подняла третий палец. — Пример третий: два или три дня назад я легла спать очень рано, так как очень устала, наверное, от этого дурацкого качания, и когда я утром проснулась, то увидела, что кто-то сделал мое домашнее задание по математике.

— Однако… какое невероятное трудолюбие и усердие! — заметила доктор.

— У нее ужасный почерк.

— У нее ужасный почерк. К тому же половину заданий она решила неправильно. Прямо скажем, от этого мне мало пользы.

— О-о! — Доктор одернула рукава своего свитера. — Возможно, один из твоих двойников думает, что помогает тебе. В конце концов, твое подсознание создало их как твоих защитников. Ты все еще инстинктивно чувствуешь опасность, страх прочно засел у тебя вот здесь, — сказала она, указав пальцем на висок Энджи. — Хотя мы считаем, что никакой угрозы физического насилия уже не существует.

— Минуточку. Вы считаете, что это «он»? — прищурившись, спросила Энджи. — Вы ведь как-то назвали ее Девочкой-скаутом. Вы думаете, что в моей голове живет какой-то парень?

Доктор Грант едва заметно улыбнулась.

— Все в порядке, Энджи. Мы пока не знаем, как там все происходит. Вообще-то двойники могут быть как женского, так и мужского пола, и любого возраста, — объяснила она. — Все определяется тем, какую именно роль они играют. А вдруг тебе понадобится здоровенный, крепкий детина, который сможет выстоять в жестокой драке? — спросила она и, согнув руку в локте, напрягла ее, как это обычно делают борцы, чтобы продемонстрировать свою мускулатуру. Однако из-за того, что на ней был пушистый свитер нежно-голубого цвета, нужного эффекта не получилось. — Даже такая маленькая и худенькая девочка, как ты, может иметь в качестве двойника мускулистого парня огромного роста.

— Ин-те-рес-но, — протянула Энджи. — Мне кажется, что в моей одежде он будет себя чувствовать не совсем комфортно.

Это замечание вызвало у доктора искренний смех.

— Иногда люди находят в своем гардеробе одежду, которая принадлежит их двойникам и отражает их вкусы и предпочтения.

Энджи показалось, что лопнула электрическая лампочка.

— Так вот, оказывается, в чем дело!

— Что такое?

Покраснев от смущения, Энджи призналась:

— Когда я вчера переодевалась перед уроком физкультуры, то увидела такое, что чуть не умерла от ужаса. На мне было какое-то мерзкое нижнее белье. Я такое вообще не ношу.

Брови доктора едва заметно приподнялись, и она спросила:

— Поясни, пожалуйста, что в твоем понимании означает «мерзкое нижнее белье»?

— Черное кружевное белье, почти прозрачное, весьма вульгарное, — прошептала Энджи. — Сплошные кружева и ничего больше. Я уверена, что ничего подобного себе не покупала. Да и мама не могла мне купить такое белье.

— Значит, тебя беспокоит то, что двойники выбирают за тебя одежду, выполняют за тебя кое-какую каждодневную работу и делают домашние задания. Например, тебя раздражает, что приходится всю ночь качаться в кресле-качалке, тогда как тебе хотелось бы спокойно спать в своей постели. Может быть, тебе будет легче, если ты поймешь, почему они так поступают? Выяснишь, так сказать, причины, побуждающие их к этому.

— Мне будет намного легче, если они прекратят все это. Как мне остановить их?

Наклонившись к Энджи, доктор Грант подперла обеими руками подбородок.

— Для этого нужно будет пообщаться с ними и попытаться договориться. Ты же сейчас просто требуешь, чтобы тебя снова сделали главной, и они, естественно, сопротивляются.

— О господи! Вы говорите о них так, как будто они живые люди.

Доктор кивнула. Она рассеянно перебирала пальцами жемчужины своего ожерелья.

— Энджи, ты должна полностью, до конца осознать это. Они — реальные люди, которые используют совместно с тобой твое мозговое пространство, и каждый из них отображен в разных нервных клетках твоего мозга. Они — материальные существа, а не плод твоего воображения.

Они — материальные существа, а не плод твоего воображения. У тебя с ними много общего — у вас одно на всех тело, одни родители, ну и так далее. Однако у тебя может быть совершенно другой характер и желания твои могут кардинально отличаться от того, что нужно им.

Энджи молчала, задумавшись над словом «желания».

Доктор Грант терпеливо ждала.

— О чем ты думаешь? — спросила она после длительной паузы.

Сквозь прозрачные шторы в комнату проникал солнечный свет, рисуя на полу причудливые узоры. Энджи сосредоточенно рассматривала их.

— Я боюсь, что из-за них у меня будет много проблем. Я… Со мной произошел один очень неприятный случай. Вы, я надеюсь, не расскажете об этом маме?

Доктор жестами изобразила, как закрывает свой рот на замок и выбрасывает ключ.

— Ты, Энджи, мой пациент, а не твои родители.

Она сделала глубокий вдох. Признания облегчают душу. Точнее, души. Ведь так?

— Хорошо. Во-первых, я подозреваю, что это откровенно сексуальное белье было украдено из магазина, что само по себе ужасно, а еще у меня возникли проблемы с одним парнем.

— Что, дорогая, нежелательные ухаживания? — спросила доктор Грант.

— Еще какие! — Ей было очень стыдно рассказывать об этом. — Только не с его, а с моей стороны. Одна из моих, так сказать, двойников набросилась на него. Я… Ну, в общем, пыталась склонить его к физической близости. Я себя так никогда не веду с парнями. Это вообще черт знает что такое! — Она сорвалась на крик, не сумев сдержать своего негодования, а потом перешла на шепот: — Они слышат меня? Двойники?

— А ты слышишь их? — ответила доктор вопросом на вопрос.

Энджи вздохнула.

— Может быть, раза два и слышала. Мне казалось, что я слышу чей-то голос, но в этот момент рядом со мной никого не было. Однако я решила, что мне это просто показалось. А как это обычно происходит?

— О-о, это безумно интересно! — отозвалась доктор Грант, ее голубые глаза заблестели от возбуждения (обычно человек, достигший определенных высот в своей профессии, получает истинное удовольствие, рассказывая о том деле, которым занимается). — В центрах памяти, которые находятся в твоем мозгу, разные группы нервных клеток содержат отдельные узоры памяти двойников, причем всех, сколько бы их там ни было.

— Сколько бы их там ни было? — прошептала Энджи.

Однако доктор продолжила свой рассказ, проигнорировав ее вопрос:

— Они почти никак не связаны между собой. Именно это и позволяет двойникам, или альтерам, хранить свои секреты от тебя, главная, доминирующая Энджи, а также и друг от друга. Когда ты слышишь их голоса, то речевые центры в твоем мозгу активируются точно так же, как если бы ты слышала голоса извне. Мы все это наблюдали, когда проводили функциональное МРТ [3]исследование, а также на снимках, полученных с помощью ПЭТ [4].

Энджи почувствовала, что ее лицо окаменело от ужаса.

Доктор Грант нахмурилась.

— Это помогло тебе лучше понять, что с тобой происходит? Я имею в виду научное объяснение.

— Думаю, да.

Однако это было не совсем так. Она просмотрела огромное множество веб-сайтов. Все это казалось странным, непонятным и неправдоподобным: какие-то люди рассказывали о том, что они пережили, о своих ощущениях. И все это было реальным, не вымышленным. Это и ее реальность. Ее жизнь. И сейчас она живет в режиме разделения времени: делит свою жизнь с кем-то еще, и этот кто-то любит красть в магазинах сексуальное нижнее белье.

— У тебя есть вопросы?

— Всего один миллион, не больше, — сказала Энджи.

— Однако самый важный из них — как мне справиться с этим и привести в порядок свою голову. Я не хочу, чтобы у меня были провалы в памяти. Я не хочу находить странные вещи в своем шкафу или на своем теле. Я не хочу делать оскорбительные, унизительные вещи, не хочу, чтобы мне было стыдно за свое поведение. Я хочу вернуть себе свою жизнь. Я хочу сама управлять своей жизнью и поступать так, как считаю нужным.

— Я понимаю. Конечно хочешь. Ты хочешь контролировать ворота, и это вполне естественно.

— Какие ворота?

— Обычно один из персонажей-двойников стоит в сторонке и наблюдает, запоминает и решает, кто должен выйти, появиться в той или иной ситуации, — это привратник или сторож. Он как хозяин и самый большой начальник в главном офисе, который принимает решение, чей выход.

— Великолепно. Как мне получить эту должность? — спросила Энджи. — Чтобы я могла закрыть эти чертовы ворота.

— Тебе поможет терапия, моя дорогая, — сказала доктор Грант, положив на стол блокнот, а потом опустила руки на колени.

— Так поговорите с привратницей! Скажите, что ей самое время уйти в отставку и уступить место новому начальнику.

— Как бы мне хотелось, чтобы все было так просто, Энджи! Все привратники — отшельники, они ведут уединенный, затворнический образ жизни. А твоя привратница никогда не контактирует с нами напрямую, но тем не менее слушает, запоминает и направляет движение.

— Она наблюдает? Слушает?

— Надеюсь, что да, — сказала доктор Грант, заставив себя улыбнуться.

— Это страшно, безумно страшно!

— Я понимаю, почему тебе страшно. Однако помни, что она снова вытолкнула тебя наружу для того, чтобы ты очутилась в реальном мире. Она руководствуется исключительно твоими интересами и искренне считает, что так будет лучше и что ты уже готова к этому.

— Потрясающе! — воскликнула Энджи. Она вдруг поняла, что начала сомневаться. — А я действительно готова?

— Именно поэтому мы здесь, моя дорогая. Мы вместе пытаемся это выяснить.

— Все мы? — едва слышно пробормотала Энджи, подняв руки к голове.

Доктор Грант улыбнулась, и ее улыбка была очень искренней. Она взяла ручку.

— Энджи, сколько тебе лет?

— Тринад… четыр… Черт, я не знаю! На самом деле должно быть шестнадцать.

— Как ты думаешь, что с тобой происходило в течение тех трех лет, которые стерлись из твоей памяти? Есть какие-нибудь… догадки?

Скосив глаза, Энджи посмотрела на серебряное кольцо со странной надписью. Что там было выгравировано? Что-то очень важное. Она попыталась сосредоточиться, стараясь вспомнить это, и сразу почувствовала, как густой туман заволакивает ее мозг. Она покрутила кольцо, подняв его до костяшки пальца, однако ее левая рука резко дернулась в сторону. Она предприняла еще одну попытку, потом еще одну, но ее рука все время увертывалась, отклоняясь в сторону.

— Вы видели это? Доктор, вы видели? — испуганно воскликнула Энджи. — У меня такое чувство, как будто мое тело мне уже не подчиняется, им управляет кто-то другой. Вы должны мне помочь. Прошу вас!

Доктор Грант схватила ее левую руку за запястье.

— Мы не должны снимать кольцо, — совершенно отчетливо произнесла она.

Энджи положила руки на колени, ее сердце по-прежнему лихорадочно билось.

— Кто-то очень боится того, что тайна, связанная с этим кольцом, будет раскрыта, — тихим, мягким голосом сказала доктор Грант. Она смотрела Энджи в глаза. Казалось, что этот пристальный взгляд, словно луч лазера, проникает прямо в ее мозг.

Она смотрела Энджи в глаза. Казалось, что этот пристальный взгляд, словно луч лазера, проникает прямо в ее мозг. — Однако кому-то нужно удостовериться в том, что ты готова к общению, что ты страдаешь от того, что отделилась от общей группы.

Доктор, пристально глядя Энджи в глаза, качалась вперед-назад, то наклоняясь к ней, то отдаляясь от нее. Энджи напряженно следила за ней, стараясь не отрывать взгляд от ее глаз, и вскоре у нее закружилась голова. Она тоже начала качаться в одном ритме с доктором.

Доктор говорила очень тихо, шепча какие-то приятные слова. Энджи пыталась не упустить ни единого слова, и от напряжения у нее звенело в ушах.

— Кто-то должен поговорить с остальными. Позволь мне помочь тебе, и тогда ты сможешь помочь Энджи. Я прошу тебя выйти. Нам нужно поговорить. Энджи может постоять рядом и подождать.

Энджи качалась вперед-назад; она не отрываясь смотрела на яркий голубой свет, который излучали глаза доктора, и уносилась все дальше и дальше. Она смотрела на эти два круга до тех пор, пока они не слились в одну точку. На темном небе светилась только одна эта точка, и Энджи продолжала вглядываться в эту крошечную искорку света. Под ней едва слышно заскрипело кресло-качалка, стоявшее на шатких досках старого крыльца. Крыльца? Да, там было крыльцо. Она не видела его, но знала, что сидит именно на дощатом крыльце. У нее возникло ощущение дежавю — ей казалось, что она уже когда-то была здесь. Очень и очень давно. За ее спиной находилась старая серая хижина с окнами, заплетенными паутиной, с торчавшими из стен ржавыми гвоздями. Она качалась, глядя прямо перед собой. Энджи не видела хижину, но знала, что она находится сзади. Она спиной ощущала старые, ветхие, расшатавшиеся доски невидимой хижины.

И вот крошечная голубая точка мигнула, и Энджи поняла, что кресло-качалка, стоявшее на крыльце, пустое. Кто-то качался в нем, так же как и она когда-то, однако сейчас оно было пустым и, качнувшись в последний раз, остановилось. Пояс цвета хаки (такой обычно носили девочки-скауты) висел на одной из его ручек. В ночной тьме Энджи не могла видеть его, но она знала, что он там, пояс цвета хаки, а на кресле лежит иголка с ниткой. Ее оставила та, которая ушла с крыльца. И где-то сзади, где было еще темнее, она различила силуэты других кресел, и в них тоже качались какие-то девочки. Какое, однако, многолюдное и тихое место это старое крыльцо!

В стене хижины была какая-то дыра. Нет, не дыра, а дверь. Кто-то стоял в дверном проеме, потом дверь за этим человеком захлопнулась, а она продолжала вслушиваться и всматриваться. Энджи почувствовала, как чья-то рука, дотянувшись до спинки стула, на котором она сидела, толкнула ее.

— Возвращайся! — услышала она чей-то громкий крик.

Энджи прошла на цыпочках вперед и упала в голубое мерцание; оно притягивало ее к себе с неимоверной силой. Вскоре все пространство вокруг нее засияло лазурным светом. Этот свет был таким ослепительно ярким, что ей пришлось прищуриться. Сначала перед ней возникло лицо доктора Грант, а за ним появился и ее кабинет. Поток света сузился, превратившись в два голубых глаза, которые смотрели на нее с добротой и состраданием.

Наконец Энджи смогла заговорить:

— Я что, потеряла сознание?

Доктор покачала головой.

— Нет. Ты довольно легко поддаешься гипнозу. Это очень поможет в нашей работе.

У Энджи кружилась голова.

— Что случилось? Что я сказала?

Доктор Грант наклонила голову и сразу стала похожа на птицу.

— Не ты, моя дорогая. Я снова разговаривала с Девочкой-скаутом. Энджи, я знаю, это прозвучит несколько странно, но она попросила меня не рассказывать тебе, о чем мы с ней беседовали. Она хочет сама все рассказать тебе, но ты не позволяешь ей сделать это. Очевидно, между вами такая толстая стена, которую она не может пробить.

Очевидно, между вами такая толстая стена, которую она не может пробить. Я попросила, чтобы она все-таки постаралась найти способ сделать это. Она хочет первой рассказать тебе свою историю. До того, как это сделают остальные.

— О боже! — воскликнула Энджи. — Остальные? Все это весьма странно. Она сказала, сколько их?

— Она назвала несколько имен.

У Энджи заныло под ложечкой.

— Несколько — это сколько?

— Кроме себя самой она назвала еще троих.

— Четверо! О господи! У меня в голове полнейшая неразбериха, — сказала она, уронив голову на руки. Она почувствовала, как щиплет в глазах, и поняла, что сейчас расплачется. Однако слезы так и не появились. — Что мне делать? Как избавиться от всего этого?

Доктор Грант обняла ее за плечи, стараясь подбодрить.

— Внимательно во все всматривайся и вслушивайся, тебе обязательно подадут какой-нибудь знак. Будь открытой, готовой к общению. Пока ты больше ничего не можешь сделать. Нам необходимо продвинуться как можно дальше по этой дороге открытий. Только тогда мы сможем говорить о выздоровлении.

— А я смогу? Смогу выздороветь? — Энджи ухватилась за это слово, как за спасательный круг.

— Конечно сможешь, — ответила доктор. — У тебя будет несколько вариантов, но только они появятся немного позже. Сейчас же ты должна слушать свои внутренние голоса. Они, возможно, пытаются напрямую установить контакт с тобой, Анжела.

— Как сегодня все прошло? — спросила мама и, поправив одеяло, поцеловала Энджи на ночь. Этот ритуал у них появился недавно, хотя она, вероятно, была уже слишком взрослой для подобных нежностей. Однако, несмотря ни на что, ей это нравилось. Мама пригладила ей волосы. — Ну, как успехи?

Огромные. Маме хочется, чтобы она моментально выздоровела, а Энджи, между прочим, вот только сегодня узнала о том, что с ней происходят такие невероятные вещи, которые даже трудно себе представить. Она покачала головой.

— Кажется, что мы роем яму, и она с каждым разом становится все глубже и глубже, а я нахожусь на самом дне этой ямы, — сказала она, вскинув вверх руки (этаким театральным жестом отчаяния). — Эй, кто-нибудь, бросьте мне веревку! Прошу вас!

Может быть, кто-нибудь услышит и сжалится над ней.

Мама поцеловала ее в нос.

— Я схожу в хозяйственный магазин и куплю длинную-предлинную веревку, — пообещала она.

— Ха! Тогда не забудь прихватить еще и лестницу, — сказала Энджи.

Она перевернулась на бок и уставилась на просвет между оконными шторами, через который в комнату проникал лунный свет. Мама выключила ночник, стоящий на прикроватном столике, и на цыпочках вышла из комнаты.

Энджи проснулась очень рано. Во всем теле ощущалась какая-то свинцовая тяжесть, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она сидела в кресле-качалке, скрутившись калачиком. Горела настольная лампа, ее плечи были укутаны теплым пушистым одеялом. Может быть, она читала, сидя в кресле, и не заметила, как заснула? Постойте, она заснула, лежа в кровати и наблюдая за тем, как луна плывет по залитому серебристым светом небу. Это она хорошо помнила.

Ее дневник лежал под креслом. Очень странно. После возвращения она только раз открывала дневник — ведь все, что там написано, принадлежит ее прошлому. Однако металлический замок был сломан и все кому не лень могли его прочитать. Она наклонилась, чтобы поднять его, и тут же почувствовала, как сильная судорога свела шею.

Открытая страница была исписана аккуратным мелким почерком — совершенно не похожим на ее легкий, волнообразный, с мягкими завитушками.

Прищурившись, она вгляделась повнимательнее, — это послание было адресовано ей.

Она затаила дыхание. У нее появилось какое-то нехорошее предчувствие и от волнения неприятно заныло в животе. Она вытянула шею и, повертев головой из стороны в сторону, начала читать.

Дорогая Энджи,

меня зовут Девочка-скаут. Жаль, что нам с тобой раньше не удалось поговорить. Я могла бы рассказать тебе много интересного, но ты не давала мне такой возможности. Ты не поверишь, как много мне пришлось узнать и сколькому научиться для того, чтобы справляться с делами, пока тебя не было.

Хочу, чтоб ты знала: это из-за меня у нас такие сильные руки. Именно меня ты можешь поблагодарить за это. Носить воду из колодца, рубить дрова для печки — все это тяжелая работа, которая развивает и укрепляет мускулатуру.

Понимаешь, когда этот мужчина впервые привел тебя в свой дом (хотя я думаю, что к этому времени ты уже успела спрятаться и он привел туда именно меня), он был очень спокойным и вежливым. Он надел на мои ноги тяжелые кандалы, потому что не доверял мне и боялся, что я могу убежать. Я очень хотела уйти, ты знаешь, однако быстро поняла, что сильно завишу от него, как и он зависит от меня. Мне пришлось очень долго завоевывать его доверие, чтобы он снял с меня оковы. Это случилось, только когда он наконец понял, что я не собираюсь уходить от него.

Как бы то ни было, когда он впервые привел меня туда, я дрожала от страха. Я не знала, смогу ли вернуться в лагерь, если сбегу от него, ведь мы с ним невероятно долго шли по лесу. Я совершенно потеряла ориентир, даже несмотря на то, что все время пыталась замечать, с какой стороны на деревьях растет мох [5]. Плюс ко всему лес был таким густым и непролазным, что я смогла увидеть нашу хижину, только когда оказалась прямо перед ней.

Посадив меня на старый растрескавшийся стол, в центре которого стоял коричневый керамический кувшин, он рассказал мне, что никогда не умел ухаживать за женщинами, но ему нужна жена. И еще он сказал, что мне очень повезло, ведь из всех девочек-скаутов он выбрал именно меня. Ему всегда хотелось заполучить в жены именно девочку-скаута, сказал он, потому что мы многое знаем и умеем, нас обучают множеству полезных вещей, например разводить костер, готовить еду, шить и так далее. Он хотел именно девочку-скаута, которая могла бы растапливать печь, находящуюся в хижине (потому что там нет электричества), и готовить ему еду.

Я очень вежливо объяснила ему, что он выбрал не ту девочку, что я смогу приготовить только то, что упаковано в пластиковую коробочку или пакет, на обратной стороне которых написано: «Просто добавьте воды». Я была искренне уверена в том, что он поймет, что ошибся, и отпустит меня. Ведь я уже упоминала, что он был очень спокойным и вежливым, несмотря на то что заковал меня в кандалы с цепями, которые тянулись до самой чугунной плиты. Он сказал, что у меня будет неделя на то, чтобы научиться готовить, и дал мне старую поваренную книгу, которая, как он сказал, принадлежала его матери.

— Ты умеешь зажигать масляную лампу? — спросил он и показал мне, как нужно подрезать фитиль лампы и зажигать его. — Тебе нужно быть очень осторожной, — предупредил он меня. — Если ты собьешь лампу со стола, то сгоришь вместе с моим домом, — добавил он и улыбнулся такой зловещей улыбкой, что я вжала голову в плечи.

Ты же знаешь, как мы все боимся пожара. О-о, наверное, не знаешь. Однако этой фобией страдают все наши девочки. Понять нас сможет только тот, кто когда-либо жил в лесной хижине, из которой невозможно уйти.

Я спросила, есть ли у него огнетушитель, и он, погладив меня по голове, сказал что-то типа «Всегда будь готова». Это, как ты знаешь, девиз не девочек, а мальчиков-скаутов. Так или иначе, у него не было огнетушителя, и он не собирался его покупать.

— Просто соблюдай осторожность, — сказал он.

Если бы на моем месте оказалась ты, тебя тоже все это привело бы в ужас. В доме нет ни водопровода, ни холодильника, ни электричества, а ему, видите ли, нужна домработница. Он сказал, что ему нужно идти на работу и что я должна быть хорошей девочкой и к его приходу приготовить ужин.

— И когда это будет? — спросила я.

Мне нужно было выяснить, сколько у меня времени для того, чтобы освободиться и сбежать. Да, в тот первый день я действительно была уверена в том, что смогу убежать. Ты представляешь это?

Он указал на висевшие на стене старые пружинные часы с двумя тяжелыми гирями. В заводной механизм часов был вставлен ключ.

— В семь часов. В кладовой стоит бочка с соленой свининой. Ты сможешь дойти до нее. Я специально измерил расстояние до бочки и сделал цепи нужной длины. Как тебя зовут? — наконец спросил он.

Сначала я не знала, стоит ли назвать ему твое имя. Однако потом сообразила, что он может где-нибудь случайно упомянуть его. Я была уверена в том, что тебя уже начали искать. И я сказала, что тебя зовут Анжелой.

Он положил в карман ключ от моих кандалов и поцеловал меня в щеку.

— Следи за огнем, хорошо? Не позволяй ему разгораться очень сильно. Хорошего тебе дня, Анжела, — сказал он и ушел.

Я никогда не слышала шума мотора машины. Я не знала, как он исчезает и как появляется.

«Я попала в лапы к сумасшедшему», — подумала я, пока его поцелуй высыхал на моей щеке, и начала размышлять над тем, как мне освободиться. Чугунная печь была уже горячей, но я, схватившись за ее ножки, попыталась приподнять их, чтобы снять с одной из них железное кольцо, к которому были прикреплены мои цепи. С таким же успехом я могла бы попытаться поднять слона. Мне не удалось сдвинуть ее с места даже на миллиметр. Я была мокрой от пота, лицо мое горело от напряжения. И только окончательно выбившись из сил, я оставила это занятие. Я так усердно старалась поудобнее схватиться за ножки печи, что обожгла себе ладони, и они покрылись волдырями. Можешь себе представить такое?

Я подумала, что мне стоит попытаться высвободить ступни ног из железных браслетов, охватывавших лодыжки. Когда я истерла ноги в кровь, то поняла, что ничего не получится. Тогда я подумала, что смогу расплющить браслеты с помощью железной сковороды (девочки-скауты всегда отличались изобретательностью и находчивостью). Однако я знала, что, даже если не потеряю сознание от боли и смогу это сделать, мне все равно не удастся далеко уползти на коленях. Я была уверена в том, что он хороший следопыт и быстро найдет меня.

Я села на стол и заплакала. Я довольно долго не могла успокоиться, а потом, утерев слезы, стала звать на помощь. Я кричала до тех пор, пока не почувствовала во рту вкус крови. Прости меня за то, что рассказываю тебе все эти ужасные подробности, но я хочу, чтобы ты знала, что, начиная с самого первого дня, я испробовала все возможные способы освободиться из плена. Я не хочу, чтобы ты обвиняла меня в бездействии.

От печи я могла ходить во все стороны, но не дальше, чем на три метра, и этого было достаточно для того, чтобы я могла осмотреть всю хижину. Стены были обиты серыми досками. В ней было две комнаты. Туалета не было, имелся только ночной горшок с нарисованными на нем алыми розами. Водопровода тоже не было. Рядом с печью стоял ящик с дровами, чтобы я могла поддерживать огонь. С другой стороны находилась узкая дверь, ведущая в кладовую. Там я нашла бочку с соленой свининой. Ее было довольно много, и она вся, сверху донизу, была засыпана солью. Глиняные горшки, стоявшие на полках, были наполнены овсяной крупой, рисом, фасолью и какими-то бобами. На полках я также увидела несколько баночек с выцветшими наклейками, которые были заполнены какими-то специями.

Я понюхала их, но, поскольку была далека от кулинарии, не смогла понять, что именно находится в этих баночках. Кроме этого довольно скудного ассортимента продуктов в моем распоряжении были еще два огромных мешка — один с мукой, другой с сахаром.

Я взяла в руки железную сковороду. «Интересно, смогу ли я использовать ее в качестве оружия?» — подумала я. И несколько раз мысленно прокрутила в голове эту сцену, однако исход всегда был один: я лежу на полу с пробитой головой в луже собственной крови. Я решила, что нужно найти что-нибудь более подходящее. Ножей нигде не было. Я не нашла их даже в той банке, в которой стояли столовые приборы. Я понимала, что вилкой не смогу с первого удара заколоть его насмерть, придется ударить несколько раз, а на это времени у меня не будет.

Мне не хотелось бы расстраивать тебя или пугать, но я подумала о том, что можно разбить один из глиняных горшков и острым осколком перерезать себе вены. Я умру еще до того, как он вернется домой. Мне даже понравилась эта мысль, я понимала, что таким образом одурачу его. Однако я не могла так поступить с тобой, Энджи. Я решила, что буду защищать тебя, но не таким способом. И я снова разрыдалась и рыдала до тех пор, пока не начало темнеть. Тогда я зажгла масляные лампы, открыла поваренную книгу и принялась читать. Стрелки часов двигались все быстрее и быстрее, неумолимо приближаясь к цифре семь.

За задней дверью я увидела длинный рычаг водяного насоса. Я побежала к нему, но цепи натянулись и меня отбросило назад. Металлические браслеты царапали свежие раны на моих лодыжках. И как же мне теперь набрать воды?

В тот первый день мне повезло. Кувшин, стоявший на кухонном столе, был доверху наполнен водой. Если бы не эта вода, то я не смогла бы приготовить свиное рагу, потушить фасоль и сварить рис. Я даже не стала промывать свинину, чтобы очистить ее от соли, как того требовал рецепт, который я нашла в книге, потому что воды у меня было очень мало.

Наконец этот мужчина вернулся. Он был возбужден и выглядел счастливым. Потерев руки, он снова поцеловал меня в щеку. Отодвинув стул, он усадил меня на него.

— Как прошел день, Анжела? — спросил он.

— Было много дел, — осторожно ответила я, и он довольно усмехнулся.

Его лицо было добрым и спокойным.

— У меня тоже. В офисе сегодня было настоящее светопреставление, — сказал он.

У меня возникло ощущение сюрреалистичности происходящего. Мне казалось, что я смотрю какое-то телевизионное шоу, в котором мы с ним принимаем участие в качестве приглашенной супружеской пары.

Он хотел налить воды в две жестяные кружки, которые попросил меня поставить на стол, но кувшин, конечно же, оказался пустым. Он с грохотом поставил кувшин на стол и швырнул мою кружку в противоположный угол.

Его охватила ярость, и тогда я впервые заподозрила, что внутри него скрывается настоящий дьявол. Он вскочил из-за стола, его лицо было ужасным, багровым от гнева.

— Анжела, ты меня ужасно расстроила. Стол накрыт не так, как нужно! — прокричал он и ударил кулаком по столу так, что его вилка упала на пол.

Он подошел ко мне, его рука по-прежнему была сжата в кулак.

— Простите меня! — выпалила я и, моментально опустив глаза, уставилась на свои колени. — Я не могла дойти до колодца. Он находится слишком далеко, — объяснила я, беспомощно разведя руками, и указала на свои цепи.

Выражение его лица моментально изменилось. Теперь оно выражало совершенно противоположные чувства.

— О моя дорогая, бедная девочка! Это моя вина. Я не подумал об этом, — сказал он и упал на колени возле моего стула.

Взяв за подбородок, он заставил меня поднять голову. Я сидела тихо, как мышка, боясь пошелохнуться.

Я сидела тихо, как мышка, боясь пошелохнуться. Он посмотрел мне в глаза, а я продолжала испуганно молчать.

Потом он заметил раны на моих лодыжках и погладил их пальцами. Я при этом оцепенела от ужаса.

— Бедные, несчастные твои ножки. Как же трудно тебе пришлось, сколько же ты сил потратила, пытаясь дотянуться до воды! Какая же ты хорошая девочка! После ужина я перевяжу твои раны.

Пока я сидела, дрожа от страха, он сходил к колодцу и с помощью насоса накачал воды, наполнив ею кувшин до краев. Налив воды в мою кружку, он подал ее мне, любезно улыбаясь. Он смотрел на меня до тех пор, пока я не выпила всю воду, всю до последней капли, а потом снова наполнил мою кружку. Набрав полную ложку соленого рагу, он попробовал его, и его глаза округлились от восторга.

— За тебя, моя дорогая маленькая женушка, — сказал он, подняв свою кружку.

Я не знаю, что бы со мной случилось в тот первый вечер, если бы я не смогла приготовить вкусный ужин и мне нечем было бы наполнить обе тарелки. Я была абсолютно уверена в том, что этим я спасла свою жизнь.

Конечно же, я не была ему женой. Нельзя жениться на девушке, украв ее и заперев в доме. И если он хотел иметь «маленькую женушку», то ею должна была стать не я. Кто-то другой должен был выполнять эту работу.

И такой человек нашелся. Она сможет рассказать тебе об этом. Меня там уже не было. Я отказалась.

На следующее утро, когда этот мужчина ушел, я начала делать нож из старой ложки. Всего было девять ложек, причем восемь из них были совершенно одинаковыми, а одна отличалась от остальных. Я надеялась, что он не заметит пропажи. Я думала, что, может быть, новая девочка, Маленькая женушка, сможет воспользоваться ею, пока он будет спать. Однако к тому времени, когда мне удалось сделать ее достаточно острой, она не смогла взять в руки это оружие. И воспользоваться им тоже не смогла. Не смогла убить ни себя, ни его. И мне пришлось задуматься над тем, как жить дальше.

С уважением,

Девочка-скаут

Дневник выскользнул из рук Энджи. Значит, это и есть тот самый двойник, с которым разговаривала доктор Грант во время их первой встречи. Та девочка, которая так беспокоилась о ней. Она такая живая, энергичная, деятельная, исполнительная. По крайней мере, такой она выглядела в глазах Энджи. Изранить себе ступни железной сковородой? Заколоть его вилкой? Если это она качается в кресле по ночам, ну что ж, за это на нее нельзя было сердиться.

Она пыталась установить контакт с Энджи единственным известным ей способом. В ее послании (какая, однако, великолепная идея — написать его!) содержалось много интересной и полезной информации. Однако, прочитав это послание, Энджи поняла, что Девочка-скаут далеко не все ей рассказала. «Стоит ли показывать дневник родителям, доктору Грант и детективу Броугану?» — задумалась Энджи. В нем не было никаких конкретных сведений, которые могли бы помочь расследованию: там не называлось имя «этого мужчины», давалось весьма приблизительное описание места (хижина, в которой две комнаты и нет ни электричества, ни водопровода), и лишь вскользь упоминалось о том, что этот человек работает в каком-то офисе. Но последнее, судя по всему, не может быть правдой. Сумасшедшие похитители детей не могут работать в офисах, не так ли?

Тем не менее, прочитав это послание, она узнала о том, как жила последние три года. Она сидела взаперти и выходила из дома только для того, чтобы нарубить дров или принести воды. Ее заставили играть до ужаса странную роль тринадцатилетней жены и хозяйки дома, и играть эту роль Энджи должна была безупречно. Ей приходилось ублажать того мужчину, балансируя на грани разумного, боясь, что в один прекрасный день весь этот кошмар сведет ее с ума. Только необходимо внести одно маленькое уточнение: не она все это делала — Девочка-скаут проживала за нее ее жизнь.

Только необходимо внести одно маленькое уточнение: не она все это делала — Девочка-скаут проживала за нее ее жизнь. Прочитанное послание не вызвало у нее никаких эмоций, да и вспомнить что-либо оно ей не помогло. У нее было ощущение, что все это происходило не с ней, просто кто-то из ее друзей рассказал ей историю о том, что случилось с подругой его друга. Удастся ли ей когда-нибудь самой вспомнить все? И хочет ли она этого?

Глава 6

Подавление

Сев на кровать, Энджи занялась замком на дневнике. Она точно не будет показывать дневник Девочки-скаута отцу. Его может хватить удар или он впадет в кому. Может быть, стоит показать это маме. Похоже, она действительно очень хочет помочь Энджи, сделать для нее нечто большее, чем просто регулярно возить ее на сеансы к доктору Грант. Энджи знала, что мама сильно любит ее и будет любить всегда, что бы с ней ни случилось. Но сможет ли она полюбить Девочку-скаута или других девочек, с которыми Энджи еще предстоит познакомиться? Наверное, ей следует дать маме шанс. Пусть она узнает, что с Энджи случилось.

— Мама, ты где? — крикнула Энджи.

Однако ответа не последовало. Сбежав по лестнице вниз, она направилась в кухню. Там было темно. Похоже, завтрак даже не начинали готовить. Ни свежесваренным кофе, ни жареными тостами оттуда не пахло.

— Мама! — позвала она, входя в кухню.

Там никого не было. Она побежала в спальню родителей.

— Мама, ты здесь? — крикнула она, постучавшись в незапертую дверь, и дверь слегка приоткрылась.

— Она ушла в магазин, — отозвался отец из ванной. — Готовится к приезду мамы и Билла.

— Понятно. Спасибо!

Энджи уже хотела закрыть дверь, но в этот момент на глаза ей попался толстый альбом в коричневой кожаной обложке, который лежал на прикроватном столике. Это был мамин столик. Интересно, что там может быть?

Повернув голову, она посмотрела через плечо и, убедившись, что в коридоре никого нет, осторожно вошла в спальню родителей и взяла альбом. Как оказалось, это был альбом для наклеивания газетных вырезок. Мама очень любила вырезать из газет и журналов различные интересные статьи и прочую ерунду. Может быть, просмотрев этот альбом, Энджи узнает, чем родители занимались последние три года, например, где они проводили свой отпуск, пока ее не было.

Сжимая в руках альбом в кожаной обложке, она вдруг начала сомневаться, стоит ли открывать его. Может быть, это мамин дневник? У нее было такое чувство, как будто она собиралась совершить преступление. Ее бросило в жар, на лбу выступила испарина. Она тряхнула головой. В конце концов, мама ведь прочитала ее дневник! Так что око за око, зуб за зуб. И это будет честно. Она осторожно закрыла дверь и, сделав глубокий вдох, словно собиралась прыгнуть в воду с высокой скалы, открыла альбом.

И сразу увидела…

Страница 1. Газетная статья, датированная третьим августа, заголовок: «Девочка-скаут исчезла из палаточного лагеря в Национальном лесном заповеднике Лос-Анджелеса. Есть опасения, что она заблудилась в лесу». Рядом со статьей была помещена большая фотография их седьмого класса.

Страница 2. Шестое августа, заголовок: «Отряды лесных спасателей расширили зону поиска. Они ищут пропавшую девочку-подростка. В том районе заповедника, где работают поисковые группы, были замечены кугуары». Здесь же была напечатана схема палаточного лагеря, несколько мест на этой карте были отмечены кружками, похожими на бычьи глаза.

Энджи прикоснулась к хрустящей желтоватой станице. Ее бледные руки покрылись гусиной кожей. Мама, оказывается, сохранила все газетные статьи, в которых писали о ней. Энджи почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, а в низу живота разливается неприятный холодок.

Однако она все-таки перевернула страницу, и…

Страница 3. Семнадцатое августа: «Отряд скаутов посетил поминальный молебен, который был отслужен в память о пропавшей девочке». На цветном фото, помещенном рядом со статьей, она увидела печальные лица Ливви, Кейти и миссис Велс, освещенные пламенем свечей, которые они держали в руках. Сзади в темноте были только неясные, расплывчатые светящиеся точки. Их было очень много.

Страница 4. Пятнадцатое сентября: «Продолжаются поиски пропавшей девочки. Отряд горных спасателей из Сан-Димас поднимается еще выше в горы, чтобы начать широкомасштабную поисковую операцию. Назначено вознаграждение за любую информацию, касающуюся этого случая».

Страница 5. Двадцать второе ноября: «След остывает в прямом смысле этого слова — в горах Сан-Габриел в этом году очень рано выпал снег. Спасательный отряд прекратил поиски пропавшей девочки». Вот это да! Ее искали больше трех месяцев, а только потом поиски прекратили. Приблизительно сто дней.

Страница 6. Четвертое декабря: «В школе Флинтриджа устроили вечер памяти, посвященный пропавшей ученице». Энджи прочитала статью о том, какие речи там произносились и какие песни пели, с каким-то странным чувством: ей казалось, что все это написано не о ней, а о ком-то другом. Потом она еще некоторое время рассматривала фотографии, пытаясь найти на них знакомые лица учителей, родителей и друзей.

Страница 17. Третье августа: «Годовщина со дня исчезновения Анжелы Чепмен. В этот день в школе Ла Каньяда Флинтридж объявлен траур».

Дрожащими руками Энджи переворачивала оставшиеся листы, читая каждую пожелтевшую, выцветшую страницу, до тех пор пока не…

Страница 22. Газетных вырезок здесь не было, а имелась только одна красивая фотография. Деревья с оранжево-красными листьями, растущие в центре поляны, образовывали красивую дугу. Вдалеке были видны серо-белые прямоугольники, что придавало всему пейзажу несколько нереальный, фантастический вид. На переднем плане красовался цветочный горшок с белыми хризантемами. Что эта фотография делает в альбоме с газетными вырезками?

Энджи задумалась, сощурившись. Что это значит, мама? Какое-то поле? И… Она почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это кладбище? Сомнений быть не могло, это оно. На последней странице альбома наклеена фотография могилы. О боже! Это же ее могила!

О боже мой, о господи! Она почувствовала, как сжимается горло, и поняла, что сейчас расплачется. Теперь Энджи знала, что родители все-таки смирились с тем, что ее никогда не найдут, и поверили в то, что она мертва, хотя мама пыталась убедить ее в обратном. Они остановили поисковые работы и объявили ее мертвой. И надо же такому случиться! Она неожиданно вернулась, причинив им столько беспокойства, когда они уже начали новую жизнь без нее и в этой их жизни все уже было распланировано!

Дрожащими руками она положила альбом на место, открыла дверь и, словно зомби, ничего не видя и не слыша, медленно побрела в свою комнату. Как живой мертвец. Да, это как раз про нее.

Она вспомнила о письме, которое оставила ей Девочка-скаут, и о том, что хотела показать его матери. Какая же она идиотка! Ей действительно придется одной разбираться во всей этой странной истории.

Эту колыбельную Энджи часто пела бабушка, когда она была совсем маленькой. «Все милые маленькие лошадки, вороные и гнедые, пятнистые и серые». Энджи тогда еще не все слова понимала. Например, что значит «пятнистые»? Это все равно что в яблоках? Однако, несмотря на это, мотив песенки она запомнила на долгие годы.

Он звучал в ее голове, пока она ждала приезда бабушки, бесконечно повторяя припев. «Тише, тише, баю-бай. Не плачь и поскорее, крошка, засыпай». Странные слова.

«Тише, тише, баю-бай. Не плачь и поскорее, крошка, засыпай». Странные слова. Эта навязчивая мелодия еще больше испортила ей настроение. Однако Энджи так и не заплакала.

Услышав внизу громкие и радостные голоса, она моментально повеселела. Она узнала голос бабушки. Все родственники наперебой повторяли ее имя.

— Я иду! — крикнула Энджи. Она пригладила руками волосы, но в зеркало смотреться не стала. То, что она там видела, ей по-прежнему казалось странным.

— Спускайся к нам, дорогая! — крикнула бабушка. Она стояла у подножия лестницы, уперев руки в бока. — Неужели ты не хочешь обнять меня?

Энджи бросилась к ней и обвила обеими руками ее шею. От бабушки по-прежнему пахло лавандовым мылом, и это несказанно обрадовало Энджи.

Они долго обнимались, а потом бабушка, отстранившись на расстояние вытянутой руки, смерила ее оценивающим взглядом.

— Что же, мне кажется, что за то время, пока мы с тобой не виделись, я усохла сантиметров приблизительно на пять, — сказала она. — У меня появилось несколько новых морщин и седых волосков. А ты осталась такой же красоткой, как и была.

— Это точно, — произнес незнакомый мужской голос. — Такая же красивая. Ты обнимешь своего любимого модю?

Подняв голову, Энджи посмотрела на говорившего. Коротко остриженные волосы. Массивная нижняя челюсть. Незнакомое лицо сначала было каким-то расплывчатым, потом его очертания стали более четкими. Она прищурилась. Когда же она в последний раз видела модю Билла? Ему едва исполнилось восемнадцать, когда он ушел в армию. Энджи тогда было десять лет. Ей казалось, что с тех пор прошло три года, а на самом деле целых шесть лет. И за эти годы он из щуплого юноши превратился в крепкого, мускулистого парня.

Энджи попыталась представить вместо юноши, который сейчас смотрел на нее с нескрываемым любопытством, того модю. Он подошел к Энджи и, обняв ее обеими руками, которые стали больше и сильнее, чем те, которые она помнила, прижал к своей мускулистой груди.

— Вы только посмотрите, как она выросла! — воскликнул он, прижавшись губами к ее волосам.

Его тело было горячим, и от него пахло мужским одеколоном с пряным ароматом. Он погладил ее по спине, и она вздрогнула.

В ее голове снова зазвучала тихая мелодия колыбельной «Все милые маленькие лошадки», и высокий детский голосок пропел ей в самое ухо:

— Тише, тише, баю-бай, не плачь и поскорее, крошка, засыпай.

Откуда-то издалека раздался мамин голос:

— Обед готов! Я накрыла стол на кухне.

— Пойду разолью напитки, — сказала бабушка, уходя. — Надеюсь, все успели проголодаться?

— Я просто умираю от голода! — отозвался модя Билл, и Энджи услышала глухой рокот в его груди.

Приподняв пальцами подбородок Энджи и разглядывая ее лицо, он сказал:

— Ты действительно похорошела.

Он прикоснулся пальцем к кончику ее носа. Второй рукой он по-прежнему прижимал ее к себе. В улыбке пополз вверх один уголок его рта. Что-то в этой улыбке было такое…

Энджи почувствовала, как, без всякой на то причины, лихорадочно забилось ее сердце. Она попыталась высвободиться из его объятий, но он не отпускал ее.

— Все… все уже пошли в… — заикаясь, пробормотала она, указав рукой в сторону кухни.

Он приложил палец к ее губам:

— Ш-ш-ш! Об этом никому нельзя говорить.

Модя Билл подмигнул ей. Так, словно это была шутка, которую знали только он и она. Его глаза как-то по-особенному заблестели, и в этом блеске Энджи почудилось что-то знакомое, а потом его лицо стало расплывчатым, закружилось, словно в водовороте, потемнело и вплотную приблизилось к ее лицу.

У Энджи задрожали колени. Она едва дышала. Сильные руки крепко сжали ее.

Потом она услышала голос какой-то маленькой девочки:

— Скорее прячься, Энджи!

Энджи повернула голову, пытаясь увидеть ту, которая произнесла эти слова, но было слишком темно, и она ничего не смогла разглядеть. Что-то случилось с ее глазами. Энджи закрыла их и потерла веки. И вдруг она услышала оглушающий топот. Топот копыт. Перед ней предстал образ маленькой девочки с длинными светлыми волосами, уносящейся куда-то вдаль. Эта маленькая девочка скакала верхом на огромной гнедой лошади.

— Вернись! — взмолилась Энджи. — Скажи, кто ты?

Сквозь громкий топот копыт до нее донесся детский голосок:

— Не могу. Я дала слово молчать.

Открылась парадная дверь дома. Топот копыт стих. Энджи резко открыла глаза и вздохнула с облегчением. Во рту ощущался вкус шоколадного мороженого.

— Как все-таки замечательно, что они смогли к нам приехать! — сказала мама.

Оглядевшись, Энджи поняла, что, кроме них с мамой, в комнате больше никого нет.

— Что? Они уже уехали?

— Я понимаю: время летит невероятно быстро! — Мама широко улыбнулась. — Так как бабушка помогла мне помыть посуду после ужина, пока вы с Биллом гуляли, мы с тобой теперь можем проваляться весь вечер на диване, задрав ноги.

— После обеда, — пробормотала Энджи, посмотрев в окно. На улице было совершенно темно.

— Ну же, прекращай грустить! Давай посмотрим какой-нибудь фильм. Кроме нас, девочек, сегодня вечером здесь больше никого не будет, — сказала мама и, взяв Энджи за руку, потащила ее в гостиную. — Ты нашла кортизон? Нужно смазать эту сыпь. Кажется, она начала распространяться по всему телу.

Правая рука Энджи была покрыта крошечными бледно-розовыми точками. А одно пятнышко было ярко-красным. Оно болело так, словно это был свежий ожог. Сыпь, которая появляется и исчезает? Интересно, что будет дальше?

— Как ты думаешь, это может быть из-за креветок? — спросила мама. — Раньше у тебя не было аллергии.

— Не знаю, мама, — ответила Энджи слегка раздраженно. Она точно что-то ела. В желудке бурлило и ощущалась неприятная тяжесть. Но что она ела? Энджи так и не смогла вспомнить. — Куда подевался папа?

— Он в кабинете. Просматривает какие-то документы. Разве ты не слышала, как он жаловался на то, что у него масса дел в связи с какой-то грандиозной презентацией?

— Прости. Кажется, у меня снова образовался провал в памяти, — сказала Энджи. Она совершенно не помнила, что делала последние восемь часов. Разве такое возможно?

— Выбирай что хочешь, — сказала мама, передав ей пульт управления.

Энджи быстро схватила его. Ей не хотелось, чтобы мама заметила, что у нее дрожат руки. Пробежав глазами названия фильмов, она поняла, что большинство из них были помечены буквой «R» [6], а это значит, что все это пока не для нее. В любом случае Энджи не хотелось смотреть вместе с матерью ни фильм ужасов, изобилующий сценами насилия, ни откровенную эротику.

— Может быть, укрыть тебя пледом? — спросила мама. — У тебя на руках «гусиная кожа».

Встав с дивана, мама подошла к комоду, на котором лежали пледы. Взяв два из них, она снова села на диван, придвинувшись к Энджи.

— Вы с Биллом хорошо погуляли? Наверное, все время болтали. Говорили и не могли наговориться.

Они с Биллом ходили гулять? Когда? Энджи погрузилась в размышления, пытаясь найти ответ на свой вопрос. Она развернула зеленый шерстяной плед и прикрыла им свои колени, отметив, что они измазаны какой-то коричневой пылью, а когда подогнула под себя ноги, увидела, что края ее джинсов в паутине.

Она развернула зеленый шерстяной плед и прикрыла им свои колени, отметив, что они измазаны какой-то коричневой пылью, а когда подогнула под себя ноги, увидела, что края ее джинсов в паутине.

Мама продолжала тараторить:

— Вы с Биллом всегда очень любили друг друга. Были просто не разлей вода. Он был твоей любимой няней. Он даже отказался от денег, которые мы предлагали ему за то, что он присматривал за тобой.

Энджи пыталась вспомнить детство. Ей почему-то казалось, что Билл приезжал к ним довольно редко. Может быть, родители возили ее к нему? Она помнила, как он приходил и как уходил, а все, что происходило в промежутке между этими двумя событиями, совершенно стерлось из памяти. Может быть, вместо того чтобы укладывать ее спать, он разрешал ей смотреть телевизор? Те программы, которые запрещали смотреть родители?

Ее сердце по-прежнему бешено колотилось, ей трудно было дышать, в животе ощущался полнейший дискомфорт, руки покраснели и ужасно болели ноги. Что с ней такое происходит?

— Какой замечательный парень! — не унималась мама. — Я знаю, что ты ужасно скучала, когда он ушел в армию. Ты проплакала всю неделю.

Странно. Энджи почему-то этого абсолютно не помнила. Ей казалось, что она совершенно спокойно пережила его отсутствие.

Глава 7

Предложение

— «Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей», — продекламировала на уроке литературы мисс Стренг специально для новой ученицы.

Когда Энджи услышала это, ее сердце едва не выпрыгнуло из груди.

— Кто-нибудь знает, что хотел сказать этим Уолт Уитмен [7]? — спросила учительница. — Это строка из заключительного станса его поэмы «Песня о себе», которую вы все должны были прочитать к сегодняшнему дню. Есть желающие?

Энджи очень хотелось ответить. Она любила эту поэму. Ей нравился язык, которым она была написана, образы, созданные поэтом, нравились даже те части поэмы, которые были ей совершенно непонятны. Она постоянно повторяла их в уме. Энджи почувствовала, что ее рука сама начала подниматься, и моментально опустила ее.

— Это образное выражение, — прошептала она себе самой. — Это просто метафора.

— Прошу прощения, Анжела, но не могла бы ты говорить громче? — обратилась к ней мисс Стренг. У нее, похоже, слух был, как у летучей мыши.

Весь «фан-клуб» Энджи дружно уставился на нее, ожидая, что она ответит. Интересно, что скажет «пропавшая» девочка?

Она собралась с мыслями. Со своими собственными мыслями.

— Я думаю, что Уитмен хотел сказать, что он объединяет в себе всех своих предков, которые жили до него, — как огромное генеалогическое древо, все ветви которого сходятся в одной точке, и этой точкой является он сам. И он также объединяет в себе весь мир, все, что в нем было создано. Потому что он является частью этого мира и неразрывно связан с ним, — сказала она, и пятнадцать пар широко раскрытых глаз теперь уставились на учительницу, желая узнать, правильно ли она ответила. — Это не означает, что он страдал от раздвоения, точнее, размножения личности. Это просто метафора, — добавила Энджи. Зачем она вообще это ляпнула? Кто ее за язык тянул?

«Однако во мне самой действительно содержится множество разных людей», — подумала она. И это не метафора, а констатация факта. Уитмен, наверное, посчитал бы ее версию тоже довольно крутой. Может быть, она даже напишет свою «Песню о себе», когда получше узнает всех своих двойников.

Однако, к несчастью, в этом направлении они с доктором так и не смогли продвинуться вперед. Почти две недели они проговорили впустую, а потом Энджи принесла на сеанс свой дневник, надеясь, что он сможет чем-нибудь помочь.

Почти две недели они проговорили впустую, а потом Энджи принесла на сеанс свой дневник, надеясь, что он сможет чем-нибудь помочь.

— Только ничего не говорите об этом дневнике моей маме, — потребовала она, передавая его доктору Грант. — Она сойдет с ума.

Доктор Грант несколько минут молча читала. Ее лицо при этом оставалось совершенно спокойным. На нем не отразилось никаких чувств.

— О-о, значит, версия о похищении подтверждается, — осторожно заметила она.

Энджи была безмерно благодарна доктору Грант за то, что она так спокойно отреагировала на это. Гораздо легче обсуждать сложившуюся ситуацию в спокойной обстановке, без лишних эмоций.

— Да, но я этого не помню, — сказала Энджи.

— Ничего страшного, Энджи. Тебе не стоит беспокоиться по этому поводу.

— Кандалы, попытка самоубийства. Жуть какая-то! — Энджи передернула плечами. — Я не хочу, чтобы мама, глядя на меня, каждый раз вспоминала все эти ужасы. Договорились?

— Я понимаю тебя, — отозвалась доктор Грант. — А как насчет детектива Броугана? Это очень ценные сведения, можно даже сказать, показания свидетеля.

Энджи задумалась.

— Там нет ничего конкретного. Нет подробных описаний или чего-нибудь в этом роде.

— И все-таки этого может быть вполне достаточно для того, чтобы он понял, в каком направлении нужно вести расследование, и не тратил бы время, отрабатывая ложные версии, — сказала доктор Грант.

Что же, звучало это вполне убедительно. Энджи пожала плечами.

— Хорошо. Сделайте копию и покажите ему. Оригинал я отдать не могу. Он мне нужен.

— Конечно. Скажи мне, какое впечатление на тебя произвел рассказ Девочки-скаута? Что ты думаешь по поводу того, что ей довелось испытать?

Энджи закатила глаза.

— Все это вызвало у меня сильное отвращение. И понятно почему. Однако ее стойкость и сила воли вызывают восхищение.

Доктор позволила себе улыбнуться.

— Любой человек, которому удалось выжить в тяжелых условиях и выдержать суровые испытания, достоин восхищения, не так ли?

Энджи вдруг стало завидно. На некоторых сеансах доктор Грант не беседовала с Энджи, а почти сразу погружала ее в состояние гипноза и выводила из него только в конце. Интересно, чем именно это помогает ей?

— Итак, о чем эти ребята беседуют? Когда меня, так сказать, «здесь нет», — спросила Энджи и, согнув пальцы, показала, что берет эти слова в кавычки.

— Девочка-скаут обычно сама решает, о чем ей нужно рассказать. У нее тоже возникают кое-какие проблемы, которые ей приходится решать.

— Великолепно! — воскликнула Энджи, обдумывая услышанное. Оказывается, у ее проблем тоже есть проблемы. Невероятно, потрясающе, просто с ума сойти можно! — Кстати, она упоминала еще один персонаж. Маленькая женушка, так, кажется, она ее называла? Знаете ли вы, о ком она говорила? У нее тоже есть проблемы? — спросила Энджи, машинально почесав левую руку.

Поморщившись, она посмотрела на серебряное кольцо. С ним было что-то не так. У нее вдруг возникло неприятное ощущение, как будто сдавило грудь.

— Я еще с ней не познакомилась, — сказала доктор Грант. — Как, собственно, и с остальными персонажами.

— Что за чертовщина! Все это похоже на какую-то странную игру в прятки, затеянную в моей голове. Как я смогу вылечиться, если вы даже не можете найти всех этих альтеров-двойников? — Энджи вскочила с кушетки и подбежала к окну.

Она раздвинула прозрачные шторы и прижалась лбом к холодному стеклу. От безысходности и отчаяния у нее разрывалось сердце.

От безысходности и отчаяния у нее разрывалось сердце.

— О-ох! — выдохнула она, и на стекле появился мокрый кружок.

В комнате воцарилась тишина. Смахнув навернувшиеся на глаза слезы, Энджи снова повернулась к доктору:

— Ну, что скажете?

Грудь доктора слегка приподнялась, и Энджи поняла, что та тоже вздохнула.

— Энджи, такие расстройства, как ДР, требуют длительного лечения. Для того чтобы достичь окончательного объединения (если это, конечно, то, чего ты хочешь), придется приложить невероятно много усилий, надо будет забыть обо всем остальном и сконцентрироваться на этой проблеме, сделать выздоровление своей первостепенной задачей. Это касается не только тебя, но и меня.

Энджи снова подошла к столу. Она была так взволнована, что у нее даже дрожали ноги.

— Что значит «если это, конечно, то, чего ты хочешь»? Разве есть какая-то альтернатива? Оставить все как есть? Я хочу быть цельной личностью. Самой собой.

— Я понимаю, — сказала доктор. — Однако обусловленное (то есть такое, на которое согласны все участники процесса) смешение отдельных, причем самостоятельных, личностей может привести к тому, что ты получишь, кроме себя самой, еще кое-что.

— Что именно?

— Воспоминания, чувства, ощущения и еще какие-нибудь нюансы, качества, свойственные твоим двойникам. Они тоже являются тобой.

Энджи молча обдумывала услышанное. Каблуки ее туфель буквально вонзились в деревянный пол.

Доктор Грант улыбнулась спокойной, доброй улыбкой.

— Как я уже сказала, это очень медленный процесс. Все должно происходить постепенно и в определенной последовательности. И все, кто участвует в этом процессе, будут неразрывно связаны друг с другом. Ты снова почувствуешь себя единым целым, самой собой, еще очень нескоро.

— Нескоро? Я уже хожу к вам целый месяц! Так когда же я снова стану единым целым? Через полгода? Может быть, через год?

— Энджи, дорогая, на это может уйти не год и не два. Все будет зависеть от того, насколько тесно все участники процесса смогут взаимодействовать друг с другом, насколько сильно они хотят сотрудничать друг с другом, работать в одной команде, помогать друг другу.

— Вы шутите! — воскликнула Энджи, ударив рукой по столу.

Удар получился сильнее, чем она того хотела. Ко всем прежним ее неприятностям добавилась новая. Она понимала, что медицинская страховка отца не сможет покрыть огромные расходы на лечение. Она случайно увидела счет за три недели лечения, то есть за девять сеансов (в понедельник, среду и пятницу): сумма превышала тысячу триста долларов. Отец и мать не смогут оплачивать такую дорогую терапию. Ни сейчас, ни, тем более, после того, как родится ребенок.

— Я не могу ждать несколько лет. Я хочу снова стать единым целым прямо сейчас. Почему лечение такое длительное?

Положив ручку на стол, доктор Грант пожала плечами.

— Гипноз и разговорная терапия, то есть та работа, которой мы с тобой начали заниматься вместе, — это постепенный процесс выявления, анализа и устранения тех психических травм и нарушений, которые ты как главная персоналия не можешь помнить. И ты не можешь ускорить этот процесс. Однако, должна признаться, ты делаешь грандиозные успехи. Я совершенно уверена в том, что ты сможешь вылечиться, ведь ты не употребляешь алкоголя и не подвержена депрессиям. Энджи, ты личность очень жизнерадостная, решительная и энергичная.

Энджи возмущенно фыркнула.

— Я — личность. Хозяин, босс, — сказала она, подавив смех. — Нет, я, конечно, восхищаюсь Девочкой-скаутом и очень благодарна ей за то, что она всех двойников собрала в единую команду, но пришло время этой команде, так сказать, расформироваться.

Я вернулась в себя саму.

Доктор Грант снова села за стол и начала перебирать пальцами жемчужины своего ожерелья.

— М-да. Я понимаю тебя. Однако мы еще не пообщались с остальными членами этой команды, не так ли?

— Почему мы должны предоставить им право голоса? — спросила Энджи, глядя прямо в широко раскрытые от удивления глаза доктора.

— Потому что они — люди. Граждане твоего тела, твоего естества. Неужели тебе, Энджи, не интересно пообщаться с ними?

Нормально, черт побери! Почему она отвечает вопросом на вопрос?

— Интересно? А не лучше ли оставить прошлое в прошлом? Я хочу сказать, что в школе дела у меня идут очень хорошо. Дома тоже все замечательно. Я даже успела обзавестись новыми друзьями. Я начинаю новую жизнь. Зачем мне вытягивать на свет божий из мутного омута моего сознания всех этих ужасных персонажей? Зачем мне вспоминать о них? Я хочу, чтобы все они исчезли навсегда и я смогла бы стать прежней Энджи.

Ее глаза наполнились слезами. Это были слезы гнева. Лицо доктора Грант расплылось, превратившись в розовое пятно.

Это пятно протянуло ей пачку бумажных платочков «Клинекс».

— Ты знаешь, что моя самая главная задача — помочь тебе выздороветь. Но я хочу задать один вопрос. Как насчет полицейского расследования? Неужели ты не хочешь помочь разыскать похитителя? Ведь могут быть и другие жертвы. Или потенциальные жертвы.

Энджи сразу представила еще одну девочку-скаута, прикованную цепью и до смерти напуганную. Что-то заставило ее моментально стереть этот образ.

— Нет! — крикнула она. Этот крик вырвался из горла помимо ее воли. — Я хотела сказать: нет, этого не будет, — пояснила она уже обычным тоном.

Энджи была уверена в своей правоте, однако не знала, откуда у нее взялась эта уверенность.

Ее истошный крик так удивил доктора Грант, что брови у нее буквально подскочили на лоб.

Энджи шумно вздохнула, выражая возмущение и раздражение.

— Прекрасно. Я поняла вас. Я хочу, чтобы они просто рассказали вам все, что знают. Они будто призраки, которые никак не могут удалиться в мир иной, потому что на земле у них еще остались неоконченные дела. Я хочу, чтобы они выложили все, облегчили свои души и испарились. Пусть убираются вон из города! Они мне теперь не нужны. Я не хочу больше общаться с ними! — воскликнула она, снова сорвавшись на крик.

— Энджи!

— Вы слышите меня? — крикнула она, ударив себя ладонями по лбу. — ВЫ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ НУЖНЫ! УБИРАЙТЕСЬ ОТСЮДА!

— Энджи! — Доктор Грант схватила ее за руки. — Энджи, ты можешь покалечить себя…

От волнения у нее на лбу собрались морщины. Казалось, что она о чем-то размышляет.

— О чем вы думаете? О чем? — спросила Энджи требовательным тоном.

Теперь они с доктором поменялись ролями.

Доктор Грант снова опустилась в свое крутящееся кресло.

— Прежде всего хочу сказать, что я очень рада появлению в твоем облике более ярких красок. Такого всплеска эмоций я еще ни разу не видела.

— Прекрасно! — воскликнула Энджи. — Я постараюсь почаще веселить вас подобным образом. Однако вы сейчас думали о чем-то другом.

— У меня есть к тебе одно… одно предложение. Ты должна хорошо обдумать его, — запинаясь, сказала она. Такая нерешительность была ей совершенно не свойственна.

— Я обдумаю все что угодно. Так в чем дело?

— У меня есть знакомый психиатр, который работает в университетской клинике Лос-Анджелеса. Он начал проводить клинические исследования одного экспериментального метода.

Он начал проводить клинические исследования одного экспериментального метода. Он несколько раз спрашивал меня, нет ли у меня таких пациентов, которых я могла бы направить к нему.

— Перейти к другому врачу? О-о! Но… — пробормотала Энджи. Она совершенно растерялась и не знала, что сказать. — Начать все сначала с новым доктором? Я уже как-то к вам привыкла.

Доктор Грант всплеснула руками.

— Спасибо, Энджи. Я боялась, что этого никогда не произойдет. Я приму непосредственное участие в этой работе и все время буду рядом с тобой. Он сконструировал очень необычный прибор.

— Прибор?

— Я должна признаться тебе, что почти не знакома с этим методом, мне еще никогда не доводилось применять его. Честно говоря, он вызывает у меня противоречивые чувства. Суть его состоит в том, чтобы устранять двойников, а не объединять их в единое целое. Однако его пациенты вылечиваются не за несколько лет, а буквально за несколько недель.

Устранять двойников? И всего за несколько недель? О да! Это как раз то, что нужно. Энджи наклонилась к доктору, ее глаза горели от возбуждения.

— Звучит заманчиво. Скажите, это лечение очень дорого стоит?

Доктор Грант улыбнулась.

— Эти исследования проводятся в рамках специальной научной программы и финансируются из особого фонда. Пациенты, естественно, подвергаются определенному риску. Ведь этот метод имеет пока только экспериментальный статус, он еще в стадии разработки. Однако в обмен на риск они получают необходимую помощь.

— И все-таки, это дорого?

— Совершенно бесплатно, — заверила ее доктор Грант.

— Меня это очень заинтересовало, — сказала Энджи. — Когда можно начать лечение?

— Сначала мы должны поговорить с твоими родителями.

На следующем сеансе присутствовали ее мама и отец. Сидя на краю кушетки, они жадно ловили каждое произнесенное доктором слово. Энджи с комфортом развалилась в большом и мягком кресле-подушке.

— Это просто идеальный вариант, — сказала мама.

— Взаимовыгодное сотрудничество, от которого обе стороны остаются в выигрыше, — добавил отец. — Она сможет избавиться от этих посторонних, так называемых чужеродных личностей.

Доктор нахмурилась.

— Я, конечно, уважаю вашу точку зрения, мистер Чепмен, но я бы на вашем месте не стала называть их чужеродными. Они являются составными частями психики вашей дочери, и благодаря этим частям ей удалось выжить и не лишиться рассудка во время того ужасного кошмара, в котором ей пришлось существовать. Они заслуживают уважения.

«Даже та, которая крадет нижнее белье в магазине?» — подумала Энджи.

Это язвительное замечание заставило ее усмехнуться. Однако буквально через несколько секунд ей было уже не до смеха. Боль, вонзившаяся, словно острый нож, между лопатками, начала распространяться по всему телу, и Энджи согнулась пополам. Никто не заметил, что она корчится в углу, прижав голову к коленям. Голоса взрослых стихли.

Перед ее мысленным взором вдруг возникла странная картина. Она лежит на какой-то кровати. Ее тело выглядит так, как оно выглядело, когда ей было тринадцать лет. Она совершенно голая и ей очень холодно. Запястья растерты до крови грубой веревкой. Прямо над своим лицом она видит два черных, близко посаженных глаза.

На какое-то мгновение она ощутила тяжесть его тела. На какое-то мгновение она услышала его тяжелое дыхание. На какое-то мгновение она почувствовала запах его пота. На какое-то мгновение ужас сковал все ее тело.

А потом и видение, и страх исчезли, остались только дрожь и холодная испарина. Так обычно бывает, когда рассеивается ночной кошмар.

Так обычно бывает, когда рассеивается ночной кошмар. Однако слова, произнесенные низким мужским голосом, похожим на злобное рычание, все еще звучали в ее ушах: «Больше никогда не груби и не перечь мне, красотка! Я ведь столько сделал для тебя. Я спас твою гребаную жизнь».

— Что такое, дорогая? — Мама схватила ее дрожащую руку. Она сидела на полу рядом с Энджи. — Что ты сказала?

— Они спасли мне жизнь, — прошептала Энджи.

Словно эхо, она услышала хриплый, гортанный смех и возглас:

— Добро пожаловать!

Этот голос поверг ее в ужас. Ей казалось, что в ее голове поселился какой-то злобный демон. Энджи с силой сжала руку матери и, глядя на нее с мольбой, спросила:

— Когда мы сможем начать? Когда мы сможем испробовать новый метод?

Из-за того что Энджи задержалась на сеансе, она вернулась в школу позже, чем предполагала, как раз к обеденному перерыву. Она уже не дрожала, ей удалось побороть страх, вызванный ужасным видением. Да и само это видение постепенно стерлось из ее памяти. Осталось лишь какое-то неясное беспокойство.

Кафетерий был наводнен жующими, смеющимися, шумными школьниками. Ей нужно было только найти столик, за которым сидят те, кто не знает ее, и тогда она сможет спокойно поесть. Она обманула доктора. Точнее, сказала ей полуправду. Новых друзей у нее не появилось. Да, за ней бегали толпы, так сказать, поклонников, фанатов. Однако ни с одним из них ей не хотелось завязывать близкие отношения. Уф-ф. Все они похожи на надоедливых блох. Прыгают все время вокруг, трогают ее руками, высасывая из нее энергию.

Ей было бы гораздо легче, если бы она могла спокойно проходить мимо них, сохраняя инкогнито, и держать их на почтительном расстоянии. Тогда ей не нужно было бы ничего объяснять, ничего рассказывать о себе.

Она все еще высматривала походящий столик, держа в руках поднос с едой, когда кто-то схватил ее за локоть.

Крепко сжав руками поднос, чтобы не уронить его, она быстро оглянулась и увидела Кейти. Точнее, не прежнюю Кейти, а ту девушку, в которую она превратилась, повзрослев на три года.

Быстро перекрестившись, Кейти испуганно прошептала:

— Значит, это ты.

Она похлопала Энджи по плечу, желая удостовериться, что она не призрак.

— О боже! Я видела тебя всего пару раз, да и то издалека. Я не была уверена в том, что это действительно ты. Точнее, я слышала всякие разговоры, но мне хотелось самой убедиться. Пойдем туда, — сказала она и, забрав у Энджи поднос, подошла к столику, за которым могли уместиться только два человека.

— Садись, — сказала она и наклонилась так близко, что ее лоб почти касался лба Энджи. — Я не могла в это поверить. В новостях ничего не сообщали об этом. Где они нашли тебя? Где ты была? Что случилось?

— Похоже, я сама себя нашла, — ответила Энджи. — Появилась дома и ничего не помню. Полная амнезия.

От изумления Кейти широко разинула рот.

— О боже! Прости меня. Ты знаешь, кто я такая?

Энджи удивленно посмотрела на нее.

— Конечно знаю. Ты — Кейти-Лейти. Ты была одной из моих лучших подруг, — сказала она, заметив, что невольно употребила прошедшее время.

Неужели у нее уже начало появляться ощущение времени? Тогдаи сейчас. Она больше не чувствовала себя тринадцатилетней. Однако полной определенности насчет своего возраста у нее пока не было.

Кейти вытащила кусочек моркови из салата Энджи. Похоже, ее привычки не изменились.

— Ты, наверное, не знаешь, что если тебя увидят рядом со мной, то тебя ожидает общественная смерть. С тобой никто не будет общаться. Должна предупредить, что я теперь изгой, — сказала она таким спокойным, будничным тоном, что Энджи приняла это за шутку.

Должна предупредить, что я теперь изгой, — сказала она таким спокойным, будничным тоном, что Энджи приняла это за шутку.

— Я не шучу, — продолжала Кейти. — Если ты не хочешь…

Энджи пожала плечами.

— Это из-за той бочки с пивом? — спросила она.

Кейти удивленно уставилась на нее.

— Вот видишь, даже ты, которая вернулась с того света, знаешь об этом. Кто тебе сказал?

— Грег и Ливви, — ответила Энджи.

— Так почему ты сейчас не с ними? — спросила Кейти, сморщив нос. — Они вон там сидят.

Энджи посмотрела в ту сторону, куда кивнула Кейти. Лив с кислым выражением лица наблюдала за Энджи и Кейти. Что же, в этом не было ничего удивительного. Если Грег рассказал ей о том, что произошло в его комнате, то у Лив есть отличный повод смотреть на Энджи подобным образом. Как только Энджи вспомнила о том досадном случае, сразу почувствовала, что ее щеки начали краснеть.

Однако если он все сохранил в тайне, то она, похоже, просто выражает им свое презрение. В тот день Энджи так и не позвонила Лив. Энджи заблокировала ее номер после того, как Лив в пятый раз попыталась ей дозвониться. Ей не хотелось начинать новую жизнь с серьезных разборок из-за нелепой случайности. Она ведь действительно не понимала, что делает. Однако такое объяснение, как «это сделал мой двойник», вряд ли устроит Лив.

И вот теперь Энджи обедает со всеобщим врагом.

Глядя на лицо Грега (оно было напряженным), Энджи так и не смогла понять, о чем тот думает. Однако, что бы сейчас ни занимало его мысли, стоило ей посмотреть на него, как у нее внутри все закипело и задрожало.

— Ха! Оказывается, произошли большие изменения, — сказала она.

Кейт посмотрела на нее, удивленно вскинув бровь.

— Ты легко сможешь вернуть его, если захочешь.

— Это не спортивные соревнования. — Энджи недовольно поджала губы.

— Нет, это именно соревнования, — возразила Кейт. — Вся наша жизнь — сплошные соревнования. За популярность, за любовь, за оценки, за успех. Просто нужно знать правила, по которым они проводятся.

Правила. Это слово задело Энджи за живое.

— Почему ты нарушила эти правила? Почему ты сдала их? — спросила она.

Кейт почему-то улыбнулась.

— Возможно, я проиграла соревнование за популярность, но получила награду за честность. Если бы кто-нибудь из них, сев пьяным за руль, разбился, спускаясь по той извилистой горной дороге, которая ведет от дома Курта к городу, то меня всю жизнь мучила бы совесть. Да и с Куртом я больше не смогла бы встречаться. Поэтому я и решила их выдать. Зато никто не пострадал.

— Никто, кроме тебя.

— Да, кроме меня. Вполне приемлемая потеря.

Несмотря на то что они сидели по разные стороны стола, Энджи захотелось протянуть руки и обнять ее. Однако она этого не сделала, боясь испачкать свою дорогую футболку соусом, которым был заправлен салат. Вместо этого она схватила Кейт за руку.

— Курт ведь был твоим парнем.

Кейт усмехнулась.

— Да, был.

— И ты, несмотря на это, выдала его? Я слышала, что его даже на несколько дней отстранили от уроков.

— Это было нелегко, — тяжело вздохнув, призналась Кейт. — Однако он поступил мерзко. Подверг опасности не только свою жизнь, но и жизни своих друзей. Да, я рассказала про них, нарушив тем самым первое правило нашей песочницы, которое гласит: никогда не выдавай своих друзей. Однако тогда я не могла поступить иначе. Я бы в таком случае нарушила другое правило и потеряла бы уважение к себе самой.

«Нельзя предавать друзей». Эти слова, словно эхо, прозвучали в ее голове. «Но мне пришлось это сделать. Он поступил мерзко». История, рассказанная Кейт, вызвала у Энджи очень странные чувства. Ей почему-то показалось, что ей тоже пришлось пережить нечто подобное. Эта история не давала ей покоя.

— Давай мы с тобой вдвоем будем прокаженными? — предложила она.

Кейт улыбнулась. Такой радостной, сияющей улыбки Энджи уже давно не видела.

Прекрасное субботнее утро началось с громкого звонка будильника, который был заведен на шесть часов утра (в это время Энджи обычно просыпалась, когда ей нужно было идти в школу), но ей не хотелось выбираться из мягкой постели. Однако снова заснуть Энджи так и не смогла. Этот день был особенным. Она очень волновалась, ведь именно сегодня должно было начаться экспериментальное лечение. Энджи вскочила с кровати и потянулась. Вверх, к потолку. А потом наклонилась к полу. Ее руки коснулись пальцев ног, и она вдруг заметила черные пятна на среднем и указательном пальцах левой руки. Такие следы обычно остаются от карандаша. Странно. Она ведь не левша, она всегда писала правой рукой. Энджи потерла пальцы друг о друга, и пятна посветлели. На столе она увидела смятый лист бумаги, усыпанный розовыми крошками. Такие крошки обычно появляются, когда что-то стирают ластиком. Энджи расправила листок и застыла от изумления.

Слова, написанные детским размашистым почерком, расползались по странице, в конце каждой строки резко съезжая вниз. Некоторые слова были стерты, потом написаны заново, более ровно, с наклоном вправо. Так обычно пишут левши. Из-за стертых слов текст казался еще более неразборчивым. Должно быть, автор, закончив работу, от досады скомкал свое письмо. Опустившись в кресло-качалку, Энджи начала читать.

Дарагая Энджи,

Мне очень трудно песать, но большие девочки сказали, что я должна это сделать. Я нодеюсь, что ты сможешь прочитать мое песьмо. Я была первой девочкой, которую ты услышала. Было это всего несколько раз. Но я прячус от страшной леди доктора. Я хочу, чтобы ты взяла касетный магнитафон. Песмо песать очень трудно и медлено. С уважением, Болтушка. Большая девочка возле двери скозала, что все хорошо, что я должна расказать тебе все, чтобы больше некому не было плохо.

Прочитав письмо, Энджи почувствовала, как по спине пробежал холодок. Левой рукой она судорожно схватила карандаш и попыталась скопировать письмо на чистый лист бумаги. Это точно был не ее почерк. Ей с трудом удавалось выводить буквы левой рукой. Почерк ребенка по сравнению с ее собственным почерком казался более ровным и гладким.

Первая, которую она услышала? Что это значит? И кто такая эта большая девочка возле двери? Может быть, это Девочка-скаут, а может, кто-то другой. Может быть, привратник?

Ее жизнь — это сплошные вопросы, ответы на которые найти сможет только она сама. И чем дальше, тем тайн и загадок становится все больше и больше. Удивительно. Количество ее двойников тоже увеличивается. И все они заперты в ее голове.

Что же такое страшное и ужасное случилось, о чем она не может рассказать даже себе самой? Она, в конце концов, смогла выжить!

То, что маленькая девочка темной ночью сидела, согнувшись над столом, и усердно трудилась над письмом для нее, взволновало ее до глубины души. Даже объяснения доктора Грант, облеченные в словесную форму, никогда не вызывали в ней такого волнения. Он реально существует, этот ребенок, со своими мечтами и страхами. «Страшная леди доктор». Энджи улыбнулась.

Улыбка моментально исчезла с ее лица, когда она вспомнила о новой терапии. Доктор Грант пообещала, что все двойники-альтеры будут иметь возможность поговорить с Энджи, прежде чем их «сотрут». Это им, альтерам, решать, что из того, что они знают, следует рассказать Энджи.

Это им, альтерам, решать, что из того, что они знают, следует рассказать Энджи. А Энджи придется решить, как много ей хочется узнать.

Она смотрела на помятый лист бумаги в своей руке и думала о маленькой девочке, которая хотела поговорить с ней лично, прямо сейчас, пока еще есть время.

Может быть, они знают о том, что сегодня днем ее начнут лечить новым методом? Возможно, они все слышат и понимают, и эта смятая записка — последняя отчаянная попытка маленькой девочки найти способ поговорить с Энджи перед тем, как ее «сотрут»?

Энджи представила эту девочку, которая называла себя Болтушкой. Невидимый ветер развевает ее длинные светлые волосы. В своей маленькой ручке она сжимает карандаш.

И она приняла решение. Пришло время раскрыть все тайны, вытащить на свет божий все, что было скрыто в глубинах подсознания. Готова она к этому или нет, уже не имеет никакого значения.

Глава 8

Общение

Двадцать прозрачных пластиковых коробок стояли в гараже возле одной из стен. Они были сложены одна на другую в пять рядов (по четыре коробки в каждом). Одежда, книги, игрушки, рисунки и еще бог знает что. Как хорошо, что мама оказалась такой бережливой хозяйкой! Энджи нашла ее в кухне. Она взбивала яйца, собираясь приготовить отцу субботний завтрак.

— Мама, скажи, ты еще не выбросила старый кассетный магнитофон, который я когда-то так любила?

— Посмотри в коробке, на которой написано: «Ребенок начинает ходить 2», с левой стороны, — сказала мама. — Во втором ряду.

Бережливая хозяйка с великолепно разработанной системой регистрации единиц хранения, которую она держит в своей голове.

Энджи вернулась в гараж, оставив открытой дверь, соединяющую его с кухней. Она разобрала штабель, достала нужную коробку и начала поиски. Она почему-то представляла, что старый добрый магнитофон с красно-желтым микрофоном лежит возле коробки с маленькими пластиковыми зверушками. Так оно и было. Взяв в одну руку розового поросенка, а в другую петушка, она погрузилась в детские воспоминания.

— Зачем он тебе, дорогая? — крикнула из кухни мама.

— Я сочиняю песню и хочу записать ее, пока не забыла, — крикнула в ответ Энджи. Бросив поросенка и петушка обратно в коробку, она захлопнула крышку и снова поставила пластиковые коробки одну на другую в том же порядке.

Мама улыбнулась, увидев, что она молча дует в микрофон.

— Батарейки разрядились? — спросила она и, отвернувшись от яиц, открыла ящик. — Новые лежат здесь. Из твоей комнаты доносились гитарные переборы. Я рада, что ты снова взяла в руки инструмент.

На самом деле она не сочиняла песню, но опять подружилась со своей гитарой. Время от времени она перебирала струны, заново учась брать нужные аккорды. Чтобы приобрести необходимые навыки и заставить пальцы автоматически становиться в нужное положение, ей когда-то пришлось потратить немало усилий и времени. Играя на гитаре, она отдыхала. Это отвлекало ее от… от мыслей о том, что происходит в ее голове.

Заглянув матери через плечо, она увидела на сковороде желтый, исходящий паром пушистый омлет.

— Добавь туда немного тимьяна и паприки, — посоветовала она. — Папе это понравится.

— С каких это пор ты у нас стала шеф-поваром? — спросила мама, усмехнувшись, и на ее правой щеке появилась ямочка. Она, похоже, не ожидала услышать подобный совет.

— Понятия не имею, — ответила Энджи весело, непринужденным тоном. — Может быть, вспомнила рецепт, который освоила, будучи в неволе.

— О господи! Ты больше так не шути, — попросила мама; у нее испуганно вытянулось лицо.

Энджи не сомневалась в том, что за этот кулинарный совет должна благодарить Девочку-скаута.

— Мама, если я не буду относиться к тому, что со мной случилось, с юмором, то просто не смогу с этим жить.

— Только прошу тебя, не шути на эту тему в присутствии отца. Ему и без этого сейчас тяжело.

— Неприятности на работе? — спросила Энджи.

Мама молчала.

Резкая боль пронзила грудь Энджи.

— Это из-за меня? Из-за того, что я вернулась домой?

Мать упорно продолжала молчать.

— Но почему? — воскликнула Энджи. Слова и страхи, которые она держала в себе, выплеснулись наружу. И сдержать этот безобразный порыв она уже не могла. — Он считал меня мертвой и уже мысленно похоронил, правда? Я для него привидение, призрак из прошлого. Он даже не смотрит на меня!

— Что за бред ты несешь, Энджи!

— Я видела это. Я все знаю. Я видела фотографию! — выпалила она, у нее задрожал подбородок, но она не заплакала. — Я нашла альбом с газетными вырезками и увидела там фотографию могилы.

Мамино раскрасневшееся лицо мгновенно побледнело.

— Нет, Энджи. Это было ошибкой.

— Там должны были похоронить мое тело. Мое искалеченное, изуродованное мертвое тело. Скажи мне наконец правду!

Мама в ужасе прижала ладонь ко рту.

— Все совсем не так, — прошептала она. — Наш психолог-консультант посоветовала нам сделать это. Для того чтобы мы смогли справиться со своим горем и жить дальше. Мне было очень трудно, я не могла поверить в то, что тебя больше нет, я просто не хотела в это верить. Клянусь, мы не предавали тебя, мы всегда верили в то, что ты вернешься!

Энджи прошиб холодный пот с головы до ног.

— Ты верила, мама, а отец — нет, — сказала она холодным, равнодушным тоном. — Он начал новую жизнь. И решил обзавестись новым ребенком. У вас будет девочка? Или мальчик? Он уже выбрал имя для ребенка?

За прошедший месяц живот мамы вырос от размера, который можно было бы назвать «ем очень много сладких десертов», до размера «блузу в брюки я уже заправить не могу». Все было предельно ясно, и Энджи не могла больше делать вид, что ничего не понимает. Им нужно было поговорить. Но только не сейчас. Она к этому пока не была готова.

— Энджи, прошу тебя… — пробормотала мама, качая головой, и протянула руку, чтобы взять деревянную лопатку. — Все совсем не так.

Энджи швырнула лопатку на пол.

— Неужели ты не замечаешь, что за этот месяц он чаще прикасался к твоему животу, чем ко мне? Он теперь ненавидит меня.

Опустив голову, мама посмотрела на свою белую, забрызганную жиром блузу. Потому что смотреть в глаза Энджи она не могла.

— Господи, какая ты глупенькая, девочка моя! Он ошеломлен, потрясен, раздавлен. Неужели ты не видишь этого? От одной мысли о том, что мог сделать с тобой этот неизвестный маньяк, его бросает в дрожь. Ему плохо. Он чувствует себя больным. Он не может спать по ночам.

Энджи буквально вскипела от злости.

— Из-за того, что его драгоценная доченька теперь испорченный товар? — воскликнула она. — Он, наверное, считает, что было бы лучше, если бы я умерла!

Мама вытянулась, как струна, во весь свой рост (хотя в ней было-то всего метр пятьдесят, не больше).

— Нет. Потому, что он не смог защитить тебя. Он потерял тебя. Он просто сгорает со стыда. Этот стыд иссушает его душу, — сказала она. Ее голос дрогнул, и она отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. — Ты будешь есть этот омлет? Я на него вообще смотреть не могу.

— Ты будешь есть этот омлет? Я на него вообще смотреть не могу. Этот запах просто убивает меня.

— Это вы, ребята, убиваете меня, — сказала Энджи. — У меня и без вас проблем выше крыши.

Влетев в свою комнату, она захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. Энджи дышала так, как будто пробежала марафонскую дистанцию, а не один лестничный пролет. Это уж точно не ее забота — сделать так, чтобы отец снова стал счастливым. Эту проблему наверняка можно решить как-нибудь без нее.

Энджи швырнула магнитофон на кровать. Упав лицом в подушку, она попыталась заплакать. Потом задержала дыхание, насколько смогла. Однако ни то ни другое не помогло. От наволочки исходил легкий, свежий запах стирального порошка. Он был таким приятным, что Энджи просто не смогла ни разрыдаться, ни совершить самоудушение. Она встала с кровати и начала настраивать гитару. Этот процесс она могла контролировать, запросто устраняя любой диссонанс. Приступ гнева постепенно прошел, оставив после себя только уныние, тоску и подавленное состояние. Словом, легкую депрессию.

Дерево цвета меда постепенно стало теплым под ее руками. Она сыграла нисходящую и восходящую гаммы, а потом принялась подбирать старую мелодию — ту колыбельную, которую ей пела бабушка. «Когда ты проснешься, то получишь всех этих милых маленьких лошадок…» Закрыв глаза, она повторяла эту мелодию до тех пор, пока не смогла сыграть ее без запинки. Она растворилась в музыке.

Услышав громкое шипение, она очнулась. Неужели она случайно нажала на кнопку и включила магнитофон? Кассета сама перематывалась. Она минут пятнадцать играла «маленьких лошадок». Должно быть, все это записалось на кассете.

Энджи положила на колени игрушечный магнитофон и нажала на большую зеленую кнопку «Воспроизведение». Кассета была старой и «заезженной». Несколько долгих секунд она слышала только шорохи и треск. Энджи уже хотела нажать на кнопку «Стоп», когда услышала: «Привет! Привет! Я думаю, что эта штука работает».

Эти слова были произнесены высоким, мелодичным, срывающимся от восторга детским голоском. Энджи вздрогнула, моментально узнав этот голос. Ей показалось, что ее ударило током и электрический разряд прошел через все ее тело, от макушки до пяток.

— Большая девочка считает, что я должна сказать тебе огромное спасибо за магнитофон, — снова заговорила малышка. — Оказалось, что это совсем не трудно, и я быстро научилась его включать. Он мне очень нравится.

Услышав такое официальное выражение благодарности, Энджи не смогла сдержать улыбку. У девочки был очень милый, сладкий голосок.

— Вот моя история, — продолжала девочка. — Она очень страшная. Он заставил меня дать слово, что я никому ничего не расскажу. Люди, которые нарушают свои обещания, попадают прямиком в ад и там горят в огне целую вечность. Я не хочу гореть целую вечность, — сказала она. — Он зажег спичку, поднес ее к моей руке, и я почувствовала, как бывает больно, когда обожжешься. Ведь это только одна спичка, сказал он, а представь, каково это, когда весь мир охвачен пламенем. И еще он сказал, что друзья никогда не выдают друг друга. Он ведь не рассказал папе о том, что я разбила его любимую кофейную кружку. И я пообещала, что никогда его не выдам. А потом он сказал, что волшебный мир — это одна огромная тайна.

Потом снова наступила короткая пауза. Кофейная кружка. Какое-то смутное воспоминание всплыло из глубин памяти. Энджи увидела огромную, коричневую в черную крапинку кружку. Теперь были слышны лишь шорохи и потрескивание, и Энджи представила, как маленькая девочка собирает всю свою волю в кулак, готовясь нарушить священный обет молчания.

Она снова заговорила:

— Мы несколько раз играли в чаепитие, а потом оделись пиратом и принцессой.

Это было так интересно! Он знал столько забавных игр. Мы играли в них, пока мама и папа одевались. Каждую пятницу они ходили ужинать в ресторан. Они обычно целовали меня перед уходом, желали мне спокойной ночи и просили, чтобы я была хорошей девочкой и во всем слушалась модю. Во всем… — детский голосок задрожал. — Во всем, — печально добавила она, и снова раздалось шипение.

«Нельзя же все понимать так буквально», — подумала Энджи. Впрочем, маленькие дети всегда все понимают буквально. Модя? Почему двойник по имени Болтушка рассказывает о моде Билле? Все это было очень и очень давно. Только после того, как ее грудь начала конвульсивно вздрагивать, Энджи сообразила, что все это время сидела затаив дыхание, и стала лихорадочно хватать ртом воздух.

— Значит, в тот день модя сказал, что кое-что придумал. Он сказал, что ему надоело играть в пиратов и что принцессы больше любят лошадей, чем пиратов. «Ты любишь лошадей, принцесса Анжела?» — спросил он, и я ответила: «Да, конечно, я люблю лошадей. Все девочки любят лошадей». После этого он долго смеялся. Он предложил мне запрыгнуть к нему на спину и, опустившись на четвереньки, пополз по полу. Он ползал так до тех пор, пока я не закричала, что у меня кружится голова. И он сказал, что самые лучшие наездники обычно ездят на лошадях без седел, и нам с ним пришлось снять рубашки, чтобы у нас были голые спины. И я скакала на его голой спине, но теперь мне было трудно удержаться на нем.

Энджи почувствовала, что у нее пересохло во рту. От ужаса сдавило горло. Ей хотелось остановить кассету, но голосок девочки был таким чистым и невинным, что она заставила себя дослушать до конца.

— Он сказал: «Я боюсь, что ты можешь упасть с лошади, моя принцесса», и он засмеялся, и мы оба упали на пол. Я хихикала над ним, ведь он лежал, задрав вверх свои копыта. А потом он сказал, что знает игру поинтереснее. Он спросил, хочу ли я, чтобы он мне показал, как на лошадях ездят большие девочки. Я сказала, что хочу, потому что мне уже становилось скучно. И он показал мне. А потом сказал, что я теперь тоже стала большой девочкой.

После этого наступила долгая пауза. У Энджи в голове теснилось множество вопросов. Модя? Как он мог сделать это? Вот ублюдок! Она почувствовала, как слезы покатились по ее щекам. Она оплакивала несчастную маленькую девочку с ее ужасной, мучительной тайной.

Энджи снова услышала голос девочки. Он был тихим и необычайно серьезным:

— Мне не очень понравилась новая игра. Он сказал: «Перестань плакать, как маленький ребенок. Принцессы не плачут. В следующий раз уже не будет больно». А потом он обжег меня маленьким кусочком ада и заставил пообещать, что я никому не расскажу про нашу игру. И то же самое повторилось в следующий раз, а потом еще и еще.

Запись закончилась. В конце пленки снова послышались шипение и треск.

В следующий раз, а потом еще. О боже! Сколько же раз все это повторялось? Каждую пятницу в течение четырех лет? Прямо под носом у ее родителей?

Энджи закатала рукав блузы и посмотрела на небольшую ранку, которая неизвестно откуда появилась в тот день, когда к ним приезжали бабушка и модя Билл. Кожа вокруг набухшего волдыря, из которого сочилась сукровица, покраснела. Ранка была как раз размером со спичечную головку.

И Энджи моментально все поняла — он снова сделал это! Тем вечером. После обеда. Этот мерзкий ублюдок повел ее на прогулку, чтобы полюбоваться закатом, и овладел ею. Точнее, не ею, а той несчастной, запуганной девочкой, которую он превратил в свою сексуальную игрушку. Бедная беззащитная Болтушка, она не могла никому пожаловаться, потому что вынуждена была хранить свою тайну.

Интересно, где все это произошло? В его машине? В сарае? На грязной земле, среди паутины и пыли? Она совершенно ничего не помнила.

Интересно, где все это произошло? В его машине? В сарае? На грязной земле, среди паутины и пыли? Она совершенно ничего не помнила. Казалось, что ее сознание просто отмыли дочиста от этих липких следов преступных действий.

Ее буквально трясло от злости, внутри у нее все клокотало. Да чтоб ты сам провалился в ад и горел там в огне! Ее руки потянулись к невидимому оружию, к острому клинку — ей хотелось защитить малышку. И тут она услышала громкий шум. Казалось, что целая сотня голубей машет крыльями. Из-за этого шума она едва расслышала голос мамы.

— Нам пора идти, Энджи! — крикнула она.

О да, Энджи! Наш Ангел был очень зол. Болтушка прижалась к его мантии, она боялась, что, рассказав тебе обо всем, сделала что-то плохое. Наверное, было еще слишком рано. Ты, возможно, пока еще недостаточно сильная. Однако ты должна была узнать обо всем. Так я им сказала. Если ты хочешь защищать себя, то должна все знать. Я закрыла перед ним ворота. Пришло твое время. Он в ярости бросился прочь, его прекрасное лицо потемнело от праведного гнева, ведь ему не позволили совершить месть, не дали исполнить то, для чего он был создан.

Пока они ехали в машине, Энджи молчала, погрузившись в раздумья. Возможно, ее родители и заметили это, но не стали ни о чем расспрашивать. Они, по всей вероятности, думали, что Энджи просто волнуется из-за того, что ей сегодня в первый раз будут проводить процедуру сканирования головного мозга. Доктор Грант убедила их в том, что это необходимо сделать. Энджи пыталась как-то разозлиться, сохранить это состояние раздражения и ожесточенности, но не смогла. Весь ее гнев постепенно испарился, и тупое, унылое, серое спокойствие окутало ее, словно туман. Казалось, что ее голову накрыли толстым, тяжелым одеялом, сквозь которое не проникал свежий воздух, и она уже ничего не чувствовала. Ей все было безразлично. Она ощущала полнейшую апатию, пребывала в оцепенении. Ее глаза были болезненно сухими.

Неужели родители ничего не замечали? Неужели они не поняли, что их дочь подвергается сексуальному насилию? Может быть, она сама в этом виновата? Слишком глубоко все в себе спрятала, затолкала в самый дальний, тайный уголок своего подсознания. Как бы то ни было, но моде Биллу все сходило с рук в течение нескольких лет. Потому что она верила ему, потому что не могла никому рассказать. Невозможно даже представить, сколько боли заперто в ее голове! Там же покоится и гниющий труп ее невинности, ее чистоты. Это похоже на братскую могилу. Боже, избавь и упаси от того, чтобы когда-нибудь разрыть эту могилу и осматривать этот труп! Вздрогнув, она мысленно помолилась о том, чтобы сканирование помогло.

Смогут ли они пробраться во все тайники ее мозга, освободить, опустошить их и навсегда закрыть? Доктор Грант обещала, что будет именно так. Это, в конце концов, было их целью. Первая стадия экспериментального лечения — выявление причины недуга, а за этим должно последовать полное излечение.

План был таким: доктор Грант введет ее в состояние гипноза и установит контакт с одним из ее двойников, и в этот момент МРТ сделает снимок ее мозга. В это время будут активными те отделы мозга, которые используются этим конкретным двойником, и компьютер сможет зафиксировать их точное местоположение. Доктор Грант договорилась в университетском медицинском центре, и им назначили такое время, чтобы они могли пять дней подряд приезжать на процедуры. Она понимала, что Энджи не сможет выдержать больше одного часа внутри шумного и тесного, вызывающего приступы клаустрофобии сканера, и все же это занимало немало времени: один час уйдет на то, чтобы доехать по оживленной, перегруженной машинами трассе до медицинского центра, еще час придется потратить на обратную дорогу, плюс время на проведение сканирования.

Отец беспокойно расхаживал по приемной радиологического отделения, пока они ждали, когда освободится врач.

Они специально решили начать процедуры в выходные, чтобы Энджи не пропускала уроки.

— Это совсем не больно, в этом нет ничего страшного, — заверил он Энджи. — В установке используются электромагнитные поля.

Ничего нового, однако, он ей не сообщил. Энджи уже была знакома с принципом работы сканера. Отец похлопал ее по спине, как-то неуклюже, неловко, напряженными, онемевшими руками. Вместо того чтобы успокоить, он тем самым передал ей свое волнение. Почему он приехал сюда? Ведь обычно он игнорировал ее, делал вид, что ее проблемы его не касаются.

Энджи закусила губу, пытаясь сдержать слезы, которые сдавливали ей горло всю дорогу до медицинского центра. Она впала в оцепенение. После того как мама рассказала ей о переживаниях отца, Энджи уже не могла открыть ему правду о его брате.

Эй, папа, у меня есть для тебя интересная новость! Я наконец поняла, почему мое сознание перестало быть цельным. Я должна была возвести защитную стену, разделив свою жизнь на две части: на обычную, повседневную жизнь и на ту, в которой я вынуждена была терпеть сексуальные домогательства твоего брата. Это происходило снова и снова. Только так я могла держать в себе боль и страх — накрепко запертыми в отдаленном уголке моего сознания.

О да! Нетрудно представить, чем бы закончился такой разговор.

Энджи кусала свою щеку до тех пор, пока не почувствовала во рту вкус крови. Ей нужно было заставить себя ощутить боль. Ей нужно было успокоиться и привести в порядок мысли, пока она шла по коридору за своими родителями к кабинету врача.

— Энджи, ты готова? — спросила доктор Грант.

Посмотрев на ее красивое, радостное лицо, Энджи окончательно вернулась в действительность, и тихий голосок Болтушки, эхом звучавший в ее голове, смолк.

— Позвольте мне познакомить вас с доктором Хиршем. Это тот самый парень, который руководит исследованиями, — сказала доктор.

«Парень» выглядел как типичный «мозгокопатель»: черная козлиная бородка и такие же черные кустистые брови. Взгляд его поразительных черных глаз с огромными зрачками был острым и пронизывающим. Казалось, что эти глаза, словно рентгеновские лучи, просвечивают насквозь мозг собеседника.

Пока он улаживал формальности с ее родителями, которые должны были дать свое письменное согласие на проведение исследований, Энджи погрузилась в раздумья. Интересно, кто из ее двойников появится сегодня? Девочка-скаут, похоже, спокойна, она не боится доктора Грант. Однако Болтушка сейчас ближе всех к поверхности. Кто такая Маленькая женушка, Энджи пока не знала. О ней ничего не было известно, кроме имени. И еще кто-то злобно ворчал, Энджи отчетливо слышала это. Значит, всего двойников четверо. По крайней мере Девочка-скаут назвала доктору Грант четверых. Может быть, это Маленькая женушка ворчит? Или существует еще кто-то, кого она пока не знает? Да она не человек, а какое-то лоскутное одеяло, кусочки которого соединила вместе беда!

Доктор Грант будет вызывать ее двойников, так называемых альтеров, по одному, устанавливать с ними контакт и постарается как можно дольше задержать их для того, чтобы можно было отследить, где именно в мозге они прячутся. Она попросит их рассказать ей свои истории, как это уже сделала Девочка-скаут, это и будет приманкой. Нет, доктор не позволит им травмировать Энджи, обрушив на нее поток своих страшных воспоминаний, она просто, так сказать, с близкого расстояния рассмотрит те события, которые стерлись из ее памяти. Доктор Грант, естественно, пока еще не знает о Болтушке и о той тяжелой травме, которая была нанесена психике Энджи, тогда как ей самой об этом уже известно.

Она оторвалась от своих мыслей и вернулась в действительность как раз в тот момент, когда доктор Хирш сказал:

— Затем, если все пойдет как нужно, мы сможем выяснить степень расщепления и после этого начнем лечение.

— И в чем оно заключается? — спросила Энджи.

— Мы будем стирать все ненужное. Этот процесс будет проходить в два этапа. Сначала мы заблокируем, то есть деактивируем, те нервные клетки, которые используются только альтерами, а после этого прикрепим к ним специальные гены, которыми можно управлять. И на этом все закончится, мы получим твое единое, цельное сознание, твое истинное «я», которое будет постоянно находиться под контролем. С помощью этого метода мне уже удалось вылечить пятерых пациентов. Причем результаты были просто потрясающие.

Именно этого она и хотела, не так ли? Получить ответы на мучившие ее вопросы, заполнить пробелы и избавиться от всех двойников. Девочка-скаут и Болтушка уже рассказали ей страшную правду, и она смогла справиться со своими эмоциями, ей удалось выдержать эти ужасные удары. Нет, сама она, конечно, не чувствовала всего того, что чувствовали они, и смогла принять правду.

Комната, в которой стоял аппарат, была жуткой, внушающей страх, — подходящее место для того, чтобы напугать до смерти ее основное, доминирующее над всеми двойниками «я» и заставить спасаться бегством. Огромная установка с круглым отверстием занимала почти всю комнату. По всей вероятности, голова Энджи будет находиться именно в этом отверстии. Она представила, как невидимые лучи проникают сквозь ее череп и исследуют все, что находится внутри него. Судя по всему, эта установка представляет собой огромный магнит.

В раздевалке она сняла свою одежду и надела больничную рубашку. Ее отражение смотрело на нее из зеркала. Оно было бледным и испуганным. Какие тайны она выболтает, находясь под гипнозом? То, что их узнает доктор Грант, ее не беспокоило, но наблюдать за ходом процедуры будет еще и доктор Хирш. Он ее не знает. Она тоже его не знает. А что, если Болтушка снова появится и расскажет доктору Грант о моде Билле? Расскажет ли доктор обо всем ее родителям? Энджи знала, что существует закон, который обязывает всех учителей и социальных работников сообщать в полицию обо всех случаях насилия над несовершеннолетними, как об уже совершенных преступлениях, так и о предполагаемых. Объявления об этом были расклеены по всей школе. Интересно, этот закон распространяется на психотерапевтов?

— Болтушка, ты должна сидеть очень тихо, — прошептала Энджи, глядя на себя в зеркало. — Твое время еще не пришло. Прошу тебя, спрячься от страшного доктора.

Так оно и было на самом деле или Энджи просто показалось, но она вдруг ощутила огромное облегчение, словно ее просьбу услышали и согласились выполнить.

Когда она вошла в комнату, доктор Грант стояла возле двери. Она дала Энджи маленькие радионаушники и слегка похлопала ее по спине.

— Ничего не бойся, Энджи. Я буду разговаривать с тобой с помощью этих наушников, так как аппарат при работе сильно шумит. В них также встроен микрофон, поэтому я смогу слышать тебя. К сожалению, мне придется сидеть в другой комнате. А теперь пойдем туда, где тихо, где ты сможешь расслабиться, и узнаем, кто захочет рассказать свою историю.

Доктор Грант привела тебя в затемненную комнату и усадила в кресло. Ты вся дрожала. Она говорила тихим, приятным голосом, просто произносила какие-то слова для того, чтобы успокоить тебя. Потом она достала прибор с двигающимся лучом света и попросила тебя смотреть на этот луч. И ты смотрела до тех пор, пока не отключилась и не позволила нам выглянуть в окна, которыми для нас были твои глаза.

— Девочка-скаут, нам нужно поговорить, — сказала доктор. — Мы должны помочь Энджи избавиться от боли.

На этот раз вместо Девочки-скаута пришел поговорить совершенно другой персонаж. Я послала ее, открыв ворота. Это была Маленькая женушка. Пришло время и ей облегчить свою душу, поговорить с доктором. Пришло время и тебе узнать обо всем.

Я послала ее, открыв ворота. Это была Маленькая женушка. Пришло время и ей облегчить свою душу, поговорить с доктором. Пришло время и тебе узнать обо всем.

Энджи, я думаю, что мы сделали правильный выбор. Доктор сумела расположить к себе наших маму и папу и завоевать их доверие. Они хотели только одного — чтобы их Тринадцатилетняя Красотка вернулась обратно. Для них было важно вернуть три потерянных года. Впрочем, как и для тебя. Но они не желали знать обо всех тех ужасах, которые тебе довелось пережить, а также о том, как на твоем теле появились шрамы. Однако ты должна узнать об этом.

Был понедельник, третий день сканирования. Девочка-скаут так и не согласилась выйти, даже под гипнозом. Другой двойник требовал внимания к себе, настаивая на том, чтобы во время сеансов слушали только его. «Ага», — едва слышно пробормотала доктор Грант. Казалось, что она давно ждала, когда появится именно этот персонаж, который больше других знал о том, какая именно травма спровоцировала расщепление сознания Энджи.

— Я с самого начала была уверена в том, что существует еще кто-то, и именно она взяла на себя эту роль, — сказала доктор Энджи после того, как та провела два часа в гремящем и лязгающем аппарате. — Это та самая альтера, которая подвергалась физическому насилию. Я думаю, что это она называет себя Маленькой женушкой и именно она была, так сказать, в самом центре событий, — объяснила она и задумалась, наморщив лоб и скривив свои розовые губы. — Мне до сих пор все это кажется удивительным и очень странным. Я все еще не могу поверить в то, что в твоем возрасте одно-единственное событие смогло привести к такой обширной диссоциации сознания. Это совершенно нетипичный случай.

Сомнения доктора Грант, конечно же, были оправданы, однако Энджи пока не собиралась раскрывать ей свою тайну. В третий раз готовясь к исследованию на установке, она не рассказала доктору о существовании Болтушки, ее двойника, который появился первым. Она знала, что отцу сейчас очень плохо, что у него в любую минуту может случиться нервный срыв. У мамы был уже довольно большой срок беременности. Бабушка полностью зависела от моди Билла. Да и сама Энджи еще не была готова к той буре страстей, которая разразится после того, как она публично обвинит своего «любимого дядю» в совершении инцеста. Отец после этого, наверное, просто задушит своего младшего брата голыми руками.

Она пообещала себе, что больше никогда и ни за что не останется с ним наедине. Когда она снова станет цельной личностью и почувствует себя достаточно сильной, обязательно разберется с этим негодяем. Подумав об этом, она улыбнулась — неожиданно перед ее глазами предстал образ карающего ангела с мечом в руках. Засыпая под действием гипноза, Энджи представляла, как будет резать на куски модю Билла, и эта приятная картинка вытеснила из ее сознания все остальное. Перед тем как отключиться, она услышала шелест крыльев.

После сеанса доктор Грант была необычайно радостной и напоминала полководца, который одержал важную победу.

— Мы нашли еще одного! — воскликнула она. — Это юноша — очень серьезный и воинственный, он готов защитить любого, кто нуждается в помощи. Кроме того, он, так сказать, очень компактный, с неврологической точки зрения. Похоже, это совершенно новый персонаж. Он был создан последним и совсем недавно. Нам за один сеанс удалось узнать, в какой именно области мозга находятся нервные клетки, которые он использует. Прекрасная работа, Энджи!

Благодарить ее было совершенно не за что, она не имела к этому никакого отношения. Оказывается, внутри нее есть еще и какой-то юноша. Замечательно! Может быть, это признак того, что она би [8]? Доктор поспешила успокоить ее, сказав, что пол ее двойников не имеет никакого отношения к ее сексуальной ориентации. Слава богу! Это было бы уже слишком.

Слава богу! Это было бы уже слишком. Еще одного потрясения она просто не переживет.

Несмотря на то что всю обратную дорогу Энджи проспала на заднем сиденье автомобиля, она чувствовала себя очень уставшей и попросила, чтобы ей разрешили не идти в школу, а побыть дома. Мама обняла ее и сказала, понимающе глядя на нее:

— Я должна пойти на работу, всего на пару часов. Я не успела расставить книги по полкам.

— Я и не рассчитывала, что ты останешься дома вместе со мной, — сказала Энджи. — Тем более что тебя ждут груды книг, взывая о помощи. Не волнуйся, мне просто нужно немного поспать.

Еле волоча от усталости ноги, она поднялась по лестнице и, упав на кровать и укрывшись одеялом, свернулась калачиком. Все звуки стихли, краски потускнели, на душе стало спокойно и легко. Ей казалось, что она уплывает в какую-то далекую страну. Энджи засунула руку под подушку. Она так всегда делала, когда чувствовала, что засыпает. Неожиданно ее пальцы коснулись какого-то твердого предмета. Вздрогнув, она открыла глаза. Кто-то положил под подушку ее дневник, открыв его и помяв листы. Первая страница была пустой, но сквозь нее проступали слова, написанные крупными буквами.

Она приподнялась, опершись на локти, и быстро перевернула страницу. Как только она прочитала первые четыре слова, ее бросило в жар. В самом центре страницы было написано заглавие: «Первый дневник Маленькой женушки». Маленькой женушки? Подняв левую руку к лицу, Энджи посмотрела на нее. Она сразу вспомнила надпись, выгравированную на внутренней стороне широкого серебряного кольца. Как она могла забыть такую простую вещь? Она сняла кольцо с пальца и снова прочитала надпись: «ЛЮБИМОЙ АНЖЕЛЕ, МОЕЙ МАЛЕНЬКОЙ ЖЕНУШКЕ». Внутри у нее что-то дрогнуло, и она снова надела кольцо на палец. Туда, где ему самое место. Эти слова взволновали ее. Значит, ее кто-то любит и очень дорожит ею. Но ей всего шестнадцать лет. Она не может быть ничьей женой. Тогда что это может означать?

Сквозь чистый лист проступили еще какие-то слова, написанные мелким, убористым почерком.

Дрожа от нетерпения, она перевернула еще одну страницу. Она почувствовала, как по спине пробежал холодок. Начав читать, она уже не смогла оторваться.

Привет, Энж.

Я знаю, что ты познакомилась с Девочкой-скаутом. По крайней мере, у тебя была возможность поговорить с ней. Умница-разумница Девочка-скаут о многом умолчала. Например, она не рассказала тебе о том, как она испугалась и мне пришлось спасать тебя. Слушая ее, ты, наверное, подумала: «О да, она смогла одной рукой (потому что вторая была привязана веревкой к спине) приготовить вкусный обед из четырех блюд, используя всего два ингредиента. Это спасло мне жизнь». Как бы не так! То, что мужчина набил себе желудок, конечно, помогло. Но посмотри правде в глаза, сучка. От своей «маленькой женушки» он хотел еще кое-чего. Девочка-скаут хозяйничала только в большой комнате, оставив мне комнату, которая находилась за ней. То есть спальню. Хочешь знать, как это было? Конечно хочешь. Ты прямо вся горишь от нетерпения, так тебе хочется узнать об этом. Каждая девушка мечтает о своей первой брачной ночи, не так ли?

Я тебе сейчас такое расскажу, что ты просто обалдеешь, дорогуша. Это не история Тринадцатилетней Красотки. Тебе понятно это, милочка? Мы спрятали тебя в надежное место, и поэтому ты пропустила самое интересное. А теперь в тебе проснулось любопытство? Ты действительно хочешь это узнать? Уверена? Ну что же, тогда слушай.

Итак, хорошая Девочка-скаут и этот мужчина поужинали вместе. Потом он ей рассказал о том, что на улице очень темно, а хижину окружают скалы и глубокие расщелины. В тот вечер койоты выли, как сумасшедшие, и он сказал:

— Слышишь это? Слышишь, как они воют? Помни, что пумы подкрадываются очень тихо, ты сможешь обнаружить этого зверя только тогда, когда он уже вцепится тебе в горло.

Ему больше ничего не нужно было говорить. Ты сразу поняла, что ночью убежать не сможешь.

Потом он снял железные браслеты с ее окровавленных лодыжек и, взяв на руки, перенес ее в другую комнату. Именно в ту самую комнату, на которую она весь день старалась не смотреть и не думать о том, для чего она предназначена. Эта комната была маленькой и темной. Он положил ее на жесткую кровать, которая впоследствии станет местом моего рождения. Я имею в виду, что именно на ней в ту ночь я и появилась на свет. Ты знаешь об этом? Конечно же не знаешь. Пока не знаешь. Я подготовлю для тебя сцену, и ты сможешь оценишь то, что я для тебя сделала, точнее, сделала для всех вас.

Девочка-скаут ничего не видела, только слышала, как он ходит по комнате. Она сидела, затаив дыхание.

Он зажег масляную лампу, которая стояла на полке. В ее мерцающем свете лицо мужчины казалось оранжевым. Не говоря ни слова, он протер влажной тряпкой ступни твоих ног и смазал раны какой-то мазью, имевшей сладковатый запах. Он поцеловал наши прекрасные ножки. Он обращался с ней как с настоящей королевой, а она лежала на кровати, как бревно, сжавшись от страха. Перевязав ей ступни, он склонился над ее перекошенным от ужаса лицом и поцеловал в губы.

— Ничего не бойся, моя маленькая женушка, — сказал он. — Все будет хорошо. А теперь скажи, как сильно ты любишь меня.

Она лежала, как последняя идиотка, боясь пошелохнуться. Он легонько шлепнул ее по щеке.

— Скажи мне, Анжела.

— Я люблю тебя, — выдавила она из себя. Она даже не знала его имени.

— Покажи мне, — прошептал он. — Покажи мне, как сильно ты меня любишь.

Она беспомощно смотрела в его черные глаза.

— Я… я не… я…

— Не любишь меня? — спросил он ледяным тоном и ударил нас по второй щеке. Довольно сильно ударил, щека моментально стала красной и горячей.

Она заплакала. Ее слезы возбудили его еще больше, и он снова отвесил ей пощечину. В мерцающем желтом свете было видно, как его глаза потемнели от злости, и он грозно сдвинул брови. Она отползла на другой конец кровати, а он, схватив нас за волосы, заставил ее посмотреть ему прямо в лицо.

— Анжела, дорогая, — процедил он сквозь зубы. — Я хотел, чтобы эта ночь стала особенной для тебя, но ты не хочешь мне помогать, моя маленькая женушка.

Она вырвалась и закричала. Он снова ударил ее по щеке. Она умоляла отпустить ее. Он разорвал на ней одежду. Она сжалась в комок, чтобы он не видел ее дрожащего голого тела. Когда он протянул руку, чтобы взять веревку, которую предусмотрительно повесил на столбик кровати, Девочка-скаут спряталась.

Итак, Энж, ты появилась там всего на одну секунду и испугалась до смерти, не понимая, как оказалась в том месте. Потом появилась Болтушка. Она открыла глаза и, увидев совершенно незнакомого человека, поняла, что это не игра «в лошадки». О нет! Громко крича, она убежала, оставив после себя пустое место. Именно там я и появилась, накрепко привязанная к жесткой кровати, а на мне лежал мужчина, который насиловал меня. Он пыхтел и стонал, вдавливая меня в матрас. Что же, в первый раз все это закончилось довольно быстро. Вздрогнув, он навалился на меня всем своим потным телом и спросил:

— Ты любишь меня, моя маленькая женушка?

Мне не хотелось, чтобы меня снова ударили, и поэтому я сказала:

— Конечно, я люблю тебя.

Скатившись с меня, он улыбнулся. О-о, какая это была нежная, блаженная улыбка!

— Вот видишь, я знал, что так и будет! — сказал он. — Ты просто немного испугалась, правда, моя скромница?

И я таким же нежным и ласковым голоском спросила:

— Не могли бы вы развязать мне руки?

И он так же ласково ответил:

— Не сегодня.

— Ты просто немного испугалась, правда, моя скромница?

И я таким же нежным и ласковым голоском спросила:

— Не могли бы вы развязать мне руки?

И он так же ласково ответил:

— Не сегодня. Посмотрим, как ты будешь вести себя завтра.

А потом, так как я лежала на середине кровати, он лег на меня и заснул и сразу стал громко храпеть. Я же не смогла сомкнуть глаз до самого утра, мне трудно было дышать, и я думала о том, как бы мне развязать свои руки.

Когда за окном стало светло, он поднялся и вышел на улицу, чтобы сделать пи-пи. Я спросила: «А как же я? Пожалуйста, прошу вас, позвольте мне выйти из дома!»

Он развязал меня и указал на ночной горшок, который стоял в углу комнаты.

Потом он положил меня на кровать и снова сделал со мной это. На этот раз он не торопился, делал все медленно, продлевая удовольствие и заставляя меня умолять его делать это. Он сказал, что мне очень повезло, потому что мой муж так сильно хочет меня.

— О да, я знаю, что мне очень повезло, — отозвалась я. — Я так сильно люблю тебя!

— Ты такая невероятно нежная и милая! — сказал он и, отвязав меня, отвел в кухню для того, чтобы я приготовила ему завтрак.

Это была ее работа. Я ушла, оставив ее с этими тяжелыми браслетами на ногах.

Я понимала, что если буду говорить ему ночью те слова, которые он хочет услышать, то смогу сделать нашу жизнь лучше. Я знала, что если буду делать в постели то, что ему приятно, то смогу сделать нашу жизнь лучше. А эта приличная, благовоспитанная Девочка-скаут сказала мне:

— Только не делай вид, что тебе это не нравится. Ты просто потаскуха.

Да. Именно так она и называла меня с того самого дня, как я появилась на свет. Она называла меня Потаскухой.

Неблагодарная сука.

У Энджи бешено колотилось сердце и шумело в ушах. Она прикоснулась к своему шраму на запястье так, словно видела его впервые. Она совершенно ничего не помнила — ни боли, ни страха, ни насилия. Она осталась невинной и чистой. Целомудренной, непорочной, нетронутой. И это было настоящим чудом.

— Спасибо тебе, — тихо сказала она.

Глава 9

Соперничество

Два последних сеанса сканирования, каждый из которых длился один час, можно было назвать пустой тратой времени. Болтушка оказалась весьма сообразительной и спряталась так, что ее не смогли найти. И это хорошо. В этом деле у нее было гораздо больше опыта, чем у других персонажей. А Девочка-скаут проявила упрямство. Доктор Грант несколько раз пыталась установить с ней контакт, но все ее попытки не увенчались успехом. Похоже, Девочка-скаут догадывалась, что с ней сделают после того, как закончится сканирование. Энджи не знала, насколько существенной была та часть ее жизни, которую видели альтеры. Они напоминали ей кинокритиков, которые сидят в темном зале, смотрят фильм и высказывают свое мнение по поводу увиденного.

Доктор Хирш предложил немедленно перейти к следующему этапу и удалить тех альтеров, которых они уже нашли. Мама и папа наблюдали за тем, что он делает, с благоговейным ужасом, а Энджи — с восторгом и любопытством. Наконец он вывел на экран своего компьютера красивый снимок, трехмерную вращающуюся модель.

— Неужели это я? — спросила Энджи.

Разноцветные кластеры под прозрачной оболочкой, которая, по всей вероятности, была поверхностью головного мозга, обозначали области гиппокампа [9], используемые различными двойниками.

— Там, где красный цвет, там ты, Энджи, доминирующий персонаж. Эта область, безусловно, самая большая, — пояснил доктор Хирш.

— Фиолетовым цветом отмечена область, принадлежащая Потаску… прошу прощения, Маленькой женушке. А желтая область принадлежит персонажу мужского пола, которого назвали э-э… Ангелом. Теперь мы поместим модифицированные светочувствительные гены в те нервные клетки, которые используют двойники.

Энджи была в полном восторге. Неужели ее сознание, ее «я», представляет собой всего несколько кубических сантиметров клеток, находящихся в центре ее головы?

— А что будет, если вы не попадете в нужную клетку? — спросила мама. — Есть ли риск того, что вы удалите не двойника, а саму Энджи? Я хочу сказать, что это совершенно недопустимо, правда, Митч?

— Совершенно недопустимо, — без колебаний подхватил отец.

Энджи испустила легкий вздох облегчения. Отец по-прежнему переживает за нее, хотя и боится смотреть ей в глаза.

— Насколько безопасна эта процедура? — спросил он.

Доктор Хирш тряхнул головой. Похоже, он начинал нервничать. Он все объяснил родителям Энджи, когда те подписывали официальные бумаги, давая свое согласие на проведение исследования.

— Оптико-генетический метод широко используется для лечения нервных клеток при болезни Паркинсона, эпилепсии, травмах спинного мозга и даже при некоторых формах слепоты. Использование этого метода для управления памятью пока носит экспериментальный характер. Это, так сказать, новые горизонты науки. Как я вам уже объяснял, переносчик вируса будет введен только возле тех клеток головного мозга, в которые мы хотим поместить новые гены. Абсолютная точность попадания гарантирована.

Отец понимающе кивнул, а мама спросила:

— Вирус? Это не опасно?

— Совершенно безопасно, — заверил ее доктор Хирш. — На самом деле он выполняет одну-единственную функцию — помогает ввести гены в клетку. А мы уже выбрали эти гены, не так ли? Риск состоит только в том, что у нас может не получиться заставить двойников замолчать, а повредить мозг Энджи или ее основное «я» мы никак не сможем. Сами по себе нервные клетки даже не будут затронуты. Мы просто лишим их способности посылать сигналы, изменяя мембранные кальциевые каналы и протонные помпы.

Мама беспомощно хлопала глазами. Отец, подняв руки, запустил пальцы в волосы.

— Я совершенно ничего не понял, — сказал он.

А Энджи все было ясно, ведь в седьмом классе на уроках биологии им рассказывали о процессах, происходящих в мозге.

— А как вы собираетесь ввести мне этот вирус? Как внутрь меня попадут гены-переключатели, которые дают команду убивать? — спросила она.

Доктор Хирш погладил свою козлиную бородку.

— Ты знаешь, а мне понравилось это название, — сказал он. — Я, пожалуй, смогу использовать его. Хм, «гены-переключатели». Для того чтобы ввести их, нам нужно будет просверлить всего три маленьких отверстия.

— Отверстия! — воскликнул отец, вскочив на ноги. Стул, на котором он сидел, с глухим стуком опрокинулся на ковровое покрытие, устилавшее пол кабинета. — В ее голове? Я не помню, чтобы в тех бумагах, которые мы подписали, упоминалось о том, что придется сверлить ей голову! Вы сказали «будем вводить». Я думал, что вы имели в виду обыкновенные уколы.

В маминых глазах застыл ужас.

— Вы собираетесь побрить ее налысо? Я к этому не готова, — сказала мама. Она разгладила рукава блузы, а потом провела ладонями по щекам. — Мы должны подобрать ей подходящий парик, чтобы ничего не было заметно. На это уйдет довольно много времени.

Энджи отошла в сторону, дав им возможность самим справиться с потрясением. Разве стоит волноваться из-за таких пустяков? Они в конце концов согласятся на все, что потребуется делать.

Разве стоит волноваться из-за таких пустяков? Они в конце концов согласятся на все, что потребуется делать. Она так и не подстриглась, поэтому у нее на голове было довольно много волос. Ими можно будет прикрыть те крошечные дырочки, которые просверлят в ее голове, чтобы проложить каналы к гиппокампу.

Процесс введения генов оказался долгим и утомительным, однако он не сопровождался такими громкими звуками, как сканирование. Теперь нужно было подождать пару недель для того, чтобы гены внедрились в клетки и начали управлять кальциевыми каналами, или как там они называются, после чего эти каналы можно будет закрыть.

Энджи думала, что две недели она будет отдыхать. Однако она ошиблась.

Просыпаться по утрам ей становилось все труднее и труднее. Она не понимала, что с ней происходит. Она не могла нормально заниматься, на уроках не могла слушать учителей, дома не могла делать домашние задания. А все потому, что у нее в голове стоял постоянный крик и шум. Перед тем как началось это дурацкое сканирование, она чувствовала себя великолепно. В школе она получала хорошие оценки и даже подумывала о том, что после Рождества могла бы начать изучать еще несколько дополнительных предметов. Теперь же в ее голове царил полнейший хаос. Двойники будто торопились проявить себя, иногда они действовали сообща.

Случалось так, что она одевалась и уходила в школу, а потом вдруг обнаруживала, что Потаскуха, пробравшись в ванную комнату, подвела ей глаза, нарисовав жирные стрелки, и накрасила губы темно-красной помадой. Очевидно, Девочка-скаут разрешила ей сделать это. Потом, совершенно случайно, Энджи заметила, что ее блуза спущена с плеч. Так, чтобы были видны бретельки бюстгальтера. А еще Энджи обнаружила, что, пока она спала, Девочка-скаут переписала своим аккуратным почерком все ее домашние задания. По ночам Болтушка скакала на воображаемых лошадях, а утром у Энджи так гудела голова, как будто по ней всю ночь били копытами.

Среди всего этого сумасшествия Кейт была для нее островком здравомыслия и спокойствия. Каждый день они обедали вместе, обсуждая свои дела, и эти беседы, как правило, потом продолжались вечером. Для подружек стали привычны долгие посиделки. И когда Энджи говорила Кейт по телефону: «Я просто умру, если сейчас не съем шоколадное мороженое», то буквально через полчаса она уже была у дома Энджи. Кейт приезжала на старенькой машине (это был третий по счету автомобиль, купленный когда-то ее родителями), и они вместе с Энджи ехали есть мороженое.

— Ты живешь в постоянном стрессе, много нервничаешь, — сказала как-то Кейт после того, как была съедена третья подряд порция мороженого. — Может быть, тебе нужно начать бегать по утрам или заняться какой-нибудь гимнастикой? Я что-то стала толстеть. Ты посмотри, посмотри, как мне приходится ограничивать себя в еде, — пожаловалась она, тыча в тарелку с чахлым салатом, который она заказала себе, а потом согнула вилкой кусочек фиолетовой капусты, словно резиновую ленту.

— Ну а я ем за пятерых, — осторожно, как бы посылая пробный шар, сказала Энджи.

Кейт засмеялась:

— Я знаю, что ты не беременна и не носишь в животе сразу четверых близнецов. Эта отмазка не прокатит.

— Ко мне начала возвращаться память, — прошептала Энджи.

Улыбка моментально исчезла с лица Кейт.

— Энджи, вот это да! — пробормотала она и, привстав, протянула руку через столик и коснулась руки Энджи. — Значит, амнезия постепенно проходит?

— Да, можно сказать и так, — ответила Энджи. — Видишь ли, мы выяснили, что, пока мой мозг был отключен целых три года, в моем теле поселилось множество разных личностей.

Кейт смотрела на нее округлившимися глазами, широко раскрыв от удивления рот.

— Сразу целая компания? Ты шутишь? — Она пристально смотрела на Энджи, пытаясь найти ответ на свой вопрос.

— Нет, ты не шутишь. Это так интересно и так… круто!

— Круто, — усмехнувшись, сказала Энджи. — Ну да, типа того. На самом деле они помнят, что со мной случилось. И вот теперь решили рассказать мне об этом. Прямо скажем, все это просто ужасно.

— О-о-о, — протянула Кейт, снова усевшись на свой стул и скрестив на груди руки. — Что же, это стоит того, чтобы съесть целую тонну шоколадного мороженого. Сегодня я плачу, — объявила она и, помолчав немного, спросила: — Ты хочешь… поговорить об этом? Я имею в виду, поговорить с нормальным человеком, а не с врачом.

— Только не сейчас. Возможно, немного позже. Мне до сих пор не верится, что все это было на самом деле — похищение, жизнь в рабстве и так далее. Представляешь, выяснилось, что в моем теле живут три каких-то дамочки и один парень.

— У всех есть свои странности, — заметила Кейт. — Просто у твоих странностей есть еще и имена.

— И каждый из этих персонажей делает то, что считает нужным, — пожаловалась Энджи. — Я не знаю, как заставить их подчиняться мне.

— Понятно, — сказала Кейт. — Например, они решают, кто тебя будет сегодня одевать.

— О нет! — воскликнула Энджи.

Она вспомнила, как один раз напялила на себя голубые джинсы, украшенные вышивкой, и красный свитер, хотя обычно носила эти джинсы вместе с черной блузой. Сейчас на ней была блуза персикового цвета, вся в каких-то цветах, и широкий обод на голове (за это она должна была поблагодарить Девочку-скаута); еще на ней были узкие черные брюки из спандекса и туфли на высоких шпильках (это уже постаралась Потаскуха). А на руке у нее красовался странный браслет из стеклянных бусин — это явно было делом рук Болтушки.

— В конце концов, неужели они не могут договориться друг с другом? — простонала Энджи. — Я выгляжу, как провинциальная шлюха.

— Согласна, — сказала Кейт. — А может, тебе стоит назначить для каждой из них определенный день недели?

— Как это? — спросила Энджи.

— Повесь в своей комнате календарь и отметь на нем, кто в какой день будет тебя одевать.

— Ну это уже будет самое настоящее «ку-ку», — сказала Энджи.

— А ведь так оно есть. Ты не согласна?

— О боже! Ты права. — Энджи была довольна: наконец-то ей дали хоть один дельный совет.

А вот доктор Грант теперь не давала Энджи никаких советов. Похоже, доктором овладела страсть к исследованию. Ей очень нравился этот эксперимент. Вместо того чтобы применять терапию, она всячески способствовала удалению двойников. Энджи была разочарована, ее надежды не оправдались. Пять мучительных сеансов Энджи проторчала в этом аппарате, а смогли они найти только двоих двойников-альтеров. По правде говоря, Энджи сама велела Болтушке спрятаться. Однако что могло случиться с Девочкой-скаутом? Да и двое других тоже затаились. Похоже, они не хотят, чтобы Энджи вылечилась.

— Может быть, это Маленькая женушка запретила им появляться, — размышляла доктор Грант. — Она очень сильная личность. Ей принадлежит ночь. А сейчас ее отодвинули в сторону. Может быть, нам стоит удалить ее как можно быстрее, чтобы освободить место для других? Тех, которые захотят с нами контактировать и смогут нам помочь.

Энджи почувствовала, что к горлу подступает тошнота.

Ее замешательство доктор истолковала по-своему:

— Она уже рассказала тебе свою историю. У полиции есть ее свидетельские показания. Понятно, что именно она пострадала больше всех, ей досталось самое страшное. — Доктор Грант все еще не знала о существовании Болтушки.

Понятно, что именно она пострадала больше всех, ей досталось самое страшное. — Доктор Грант все еще не знала о существовании Болтушки. — Как ты думаешь, может, будет лучше, если мы сотрем все это из твоей памяти? В прямом смысле этого слова.

— Может быть, — сказала Энджи, дотронувшись до шрама, который появился на ее руке совсем недавно.

— Я не настаиваю, Энджи. Надеюсь, ты понимаешь, что это только один из возможных вариантов.

— Существуют и другие? — спросила Энджи.

— Есть альтернатива. Мы можем продолжить традиционную терапию и постараемся разрушить стену, которая существует между тобой и Маленькой женушкой. Мы сделаем так, чтобы все ее воспоминания перетекли, так сказать, прямиком в твою память. Тогда ты сама переживешь и почувствуешь все то, что довелось пережить и почувствовать ей. После этого мы продолжим работу и поможем тебе справиться с этим непомерно тяжелым грузом эмоций, который ты в столь юном возрасте без посторонней помощи не осилишь. В процессе работы, выбрав подходящий момент, мы попробуем с ней договориться, попробуем убедить ее отказаться от своей независимости и каким-то образом соединиться, слиться с тобой в одно целое.

Соединиться с Потаскухой?

— Но после этого я могу сильно измениться, не так ли?

— Наша жизнь — это постоянные изменения, — заметила доктор.

Энджи почувствовала, как кто-то оттолкнул ее в сторону.

— Как ты, мать твою, все красиво описала, Линн! Ну прямо картина маслом, хоть на стену вешай и любуйся. — Эти ужасные слова слетели с ее языка!

— Привет тебе еще раз, Маленькая женушка, — сказала доктор.

— Что бы ты там ни говорила, я знаю, что ты хочешь, чтобы я умерла, ведь так? — спросила Маленькая женушка-Потаскуха, а Энджи в это время улетела куда-то очень далеко, за сотни, за тысячи миль. Она изо всех сил пыталась услышать, о чем они говорят. — Меня никто не любит и не ценит, ни один даже самый паршивый человечишка. Ни внутри, ни снаружи.

Протянув руку, доктор сказала:

— Я ценю тебя. Однако мне кажется, что ты очень несчастна, и эта твоя карма распространяется на Энджи. Ты и ее делаешь несчастной.

— Значит, мне просто придется стать счастливой. По-своему, конечно, — заявила Маленькая женушка-Потаскуха и больно хлестнула доктора по руке.

Когда Энджи пришла в себя, ее ладонь все еще горела после удара.

— Доктор Грант, простите меня, ради бога!

Глаза доктора вспыхнули от радости.

— Ты слышала это? — спросила она.

Энджи кивнула, чувствуя, что ее щеки заливает краска стыда.

— Значит, нам кое-чего удалось достичь. Мы продвигаемся вперед. Стены становятся все тоньше и тоньше.

Нет! Энджи очень нужна была эта баррикада.

— Она мне не нравится. Мне не нравится, как она ведет себя. Как одевается. Я ненавижу ее голос. Я не хочу, чтобы она была во мне. Удалите ее. Сотрите. Прошу вас!

В ее голове раздался такой пронзительный крик, что ей пришлось закрыть ладонями уши. У нее возникло ощущение, что она провалилась в темноту и оказалась в старой лесной хижине. Чьи-то сильные руки пытались усадить ее в кресло-качалку, а она изо всех сил сопротивлялась. Потом темнота рассеялась, и она снова была в кабинете доктора.

— Энджи, Энджи, с тобой все в порядке?

— Да, все нормально, — пробормотала Энджи, тяжело дыша. — Я уже себя контролирую. Но прошу вас, давайте как можно скорее начнем делать то, о чем вы рассказали.

— Я дам тебе немного времени на обдумывание, — сказала доктор Грант. — Это очень серьезный шаг.

— Это очень серьезный шаг. Обратной дороги уже не будет.

Откуда-то издалека до нее донесся голос:

— Тебе нужно немного поспать, красотка.

Было три часа ночи, а эти слова по-прежнему не давали ей покоя. Энджи боялась закрыть глаза. Она сидела на кровати, в комнате горел свет, причем были включены все имеющиеся светильники и люстра. Глаза у Энджи были красными, воспаленными, она стала моргать, с силой сжимая веки. С каждым разом ей все труднее и труднее было открывать глаза. Веки слипались. Наконец они окончательно сомкнулись, и она впала в какое-то странное состояние — полусон-полубодрствование.

Фигурка ангела, стоявшая на комоде, начала увеличиваться и увеличивалась до тех пор, пока не стала высотой с человека среднего роста. Молочно-белый фарфор наполнился живыми красками — кожа приобрела светло-персиковый оттенок, щеки стали розовыми, кудрявые, развевающиеся волосы — черными, а в черных как уголь зрачках загорелись два ярких огня. Было непонятно, мужчина это или женщина. Он (или она) шагнул вперед. Одна его рука была спрятана за спиной. Зашелестев, раскрылись белые, густо покрытые перьями крылья. Они были такими огромными, что едва вмещались в комнате.

— Кто ты? — спросила Энджи.

— Не бойся. Я — Ангел, ответ на твои молитвы.

— На мои молитвы?

Ангел кивнул.

— Не твои, Энджи. Это была другая девочка.

— Чего ты хочешь? — прошептала она.

— Хочу мира и спокойствия.

— Мы все этого хотим, — сказала Энджи, усмехнувшись.

— Справедливости, отмщения, завершения. — Ангел вытащил руку из-за спины. В ней он держал длинный серебряный меч. Острие меча горело ярким огнем там, где должен быть потолок.

«Как хорошо, что потолок исчез!» — подумала Энджи, погружаясь в сон. Как бы она потом смогла объяснить родителям, откуда на нем появились следы пламени?

Когда зазвонил будильник, Энджи вскочила с кресла-качалки. Она не должна была засыпать. Окинув комнату быстрым взглядом, она убедилась, что все здесь в полном порядке. Она не заметила ни новых писем, ни странных подарков. Ей почему-то казалось, что во сне она видела огромные трепещущие крылья, однако яркий утренний свет быстро развеял это видение.

Она едва стояла на ногах от усталости. В таком состоянии ей пришлось собираться в школу. Прежде чем выйти из дома, она дважды посмотрела на себя в зеркало, чтобы проверить, во что одета и как накрашена. На этот раз никто из ее двойников не своевольничал и все было в полном порядке. Школа находилась всего в каких-нибудь двух километрах от дома, и Энджи могла дойти до нее пешком, не дожидаясь автобуса. Мама настояла на том, что по утрам она сама будет отвозить ее в школу, как будто бы пятнадцатиминутная прогулка пешком в час пик представляла для ее маленькой девочки смертельную опасность. Поздно спохватилась. Раньше нужно было беспокоиться об этом.

Этим утром мама спешила на работу. У них там должно было состояться общее собрание персонала. Энджи была этому несказанно рада. Наконец-то у нее появилась возможность почувствовать себя нормальной и, как все нормальные дети, дойти до школы пешком. На улице дул холодный, пронизывающий ветер, однако Энджи была готова к подобным сюрпризам природы. Выходя из дома, она укуталась в новую длинную куртку.

Как выяснилось, не только Энджи решила прогуляться в такую рань. Она встретила миссис Харрис, которая везла детскую коляску. Она помахала Энджи и, поравнявшись с ней, пошла рядом.

— Как себя чувствует твоя мама? — спросила она. По тону, которым был задан этот вопрос, Энджи поняла, что миссис Харрис знает о том, что ее мать беременна.

Энджи пожала плечами.

— Она не любит говорить об этом. Мне кажется, что по утрам ее уже почти не тошнит. Нужно быть сумасшедшей, чтобы в ее возрасте решиться на подобный шаг. Я имею в виду…

Она замолчала, вспомнив о том, что миссис Харрис была почти ровесницей ее матери.

Миссис Харрис засмеялась.

— Она очень смелая женщина. Мы с Джорджем много лет пытались завести ребенка, но у нас так ничего и не вышло. Наконец и нам улыбнулась фортуна и мы смогли усыновить Сэмми. Он для нас просто дар Божий.

Она откинула одеяльце, и Энджи увидела спящего ангелочка. Длинные светлые ресницы покоились на щеках малыша. Его губки были плотно сжаты, и между ними надулся маленький пузырек. Такого прелестного малыша Энджи еще никогда не доводилось видеть.

— Сколько ему? — спросила она. — Как было бы хорошо, если бы он подружился с маминым малышом и они смогли бы вместе играть!

— Скоро будет девять месяцев, — ответила миссис Харрис. — Он невероятно подвижный ребенок, до ужаса любит ползать, и я думаю, что уже очень скоро начнет ходить. Поверь мне, таким вот тихим, спокойным он бывает крайне редко.

— Вам случайно не нужна няня? — спросила Энджи.

Эти слова вырвались помимо ее воли. Она ведь никогда не нянчила детей, да и на курсы Красного Креста никогда не ходила. Однако она подумала, что это станет для нее хорошей практикой, ведь уже очень скоро ее мама будет просить ее посидеть с маленьким братиком или сестренкой.

Миссис Харрис улыбнулась.

— Конечно нужна. Спасибо, Энджи, — сказала она. — Несмотря на то что мы с Джорджем очень любим этого малыша, все-таки нам бы хотелось иметь возможность хотя бы раз в неделю выбираться вечером из дома. Может быть, ты будешь приходить к нам даже чаще. Мы с тобой обязательно это обговорим. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я тоже радовалась любой возможности заработать немного денег на свои нужды.

— Сэмми, — произнесла Энджи, глядя на то, как дышит малыш. Пузырек чуть подрагивал.

— Сэмюэль означает «дарованный Богом». Мы просили Господа, и Он внял нашим молитвам.

— А что вы о нем знаете? Этот малыш ничем не отличается от обычного американского ребенка, — сказала Энджи. Она знала несколько семей, которые усыновили приемных детей, и всех этих детей привезли из Латинской Америки или из Китая.

— Это было конфиденциальное усыновление. Его мать умерла при родах, а отец очень тяжело переживал ее смерть. Он был так убит горем, что не мог самостоятельно заботиться о малыше.

— Все это очень печально. Бедный маленький красавчик! — Энджи не могла оторвать глаз от ребенка. — Однако ему повезло, ведь теперь у него есть вы и мистер Харрис. Надеюсь, что у моей мамы родится такой же прелестный малыш. О господи! Я уже опаздываю в школу. Вы можете звонить мне в любое время.

Энджи ускорила шаг и быстро дошла до конца улицы. Она понимала, что работа не пойдет на пользу учебе, у нее будет оставаться гораздо меньше времени на подготовку к урокам. Однако у нее будет стабильный заработок, и ради этого можно терпеть кое-какие неудобства. Услышав громкий автомобильный сигнал, она вздрогнула и увидела, что перед перекрестком остановилась синяя машина.

— Тебя подвезти? — высунув голову из окна авто, спросил Грег.

Энджи не знала, как ей поступить. Ведь они с Грегом расстались при, мягко говоря, очень пикантных обстоятельствах и с тех пор больше не общались.

— Что ты раздумываешь? Давай прыгай в машину. На улице очень холодно.

— Спасибо, — сказала Энджи и, обойдя машину, открыла дверцу и села на пассажирское сиденье, а потом затащила внутрь свой рюкзак и поставила его у ног.

Она пристегнулась и, опустив голову, принялась рассматривать свои ногти.

Грег тронулся с места.

— Как дела? — спросил он. — Мы с тобой так и не смогли поговорить. Мне показалось, что ты избегаешь меня.

Смущение и стыд как рукой сняло. Энджи просто распирало от злости.

— Конечно не смогли поговорить. Да, собственно, мы с тобой уже практически все сказали друг другу. Я уверена, что Лив теперь не хочет даже смотреть в мою сторону.

— Я ей ничего не рассказал, — тихо произнес Грег. — Неужели ты думаешь, что я полный кретин?

— О-о, спасибо тебе. Я… я просто не знаю, что на меня тогда нашло. Я хотела сказать, что я… — пробормотала Энджи. Она пыталась найти подходящее объяснение, но ничего так и не пришло в голову.

— Энж, все нормально. Если на тебя опять найдет что-нибудь подобное, дай мне знать, — сказал Грег и, убрав руку с руля, положил ее Энджи на колено.

Что он сказал?

— Что?

— Я просто… наверное, немного обалдел и поэтому оттолкнул тебя.

Теперь пришла очередь Энджи удивляться.

— Но ты правильно поступил. Раз вы с Лив…

— Нет, ничего такого между нами нет, — перебил ее он. — В смысле, мы не давали друг другу никаких обещаний. Мы просто гуляем вместе. Так, от нечего делать. Но мне с ней совершенно неинтересно.

Когда до школы оставалось всего несколько кварталов, Грег, подъехав к краю тротуара, выключил зажигание. Он взял ее за руку.

— Энж, я действительно очень скучал по тебе. Потом ты снова появилась в моей жизни, всего на несколько минут, и снова исчезла. Мы могли бы, ну я не знаю, проверить, может быть, старое пламя еще не погасло?

— А как же Лив…

Грег не дал Энджи договорить, закрыв ей рот поцелуем. Она смежила веки, и ей показалось, что она снова плывет по медленной реке и, как когда-то давно, солнце обжигает ее лицо. Трех пропавших лет как не бывало, и ей снова было тринадцать лет, и она испытывала это невероятное чувство первой влюбленности. «Ох», — выдохнула она прямо ему в рот. Обхватив Энджи обеими руками, он притянул ее к себе. Ей пришлось согнуться, наклониться в сторону. Поза была очень неудобной. Рычаг переключения передач воткнулся ей прямо между ребер.

— Ай! — вскрикнула она.

— Здесь очень неудобно, — сказал Грег и, повернув голову, посмотрел на заднее сиденье.

А Энджи, отвернувшись, взглянула на свои часы. До начала уроков оставалось пятнадцать минут. Стоит ли затевать все это? Да, черт возьми, стоит! -убеждал ее голос, звучавший внутри. Что ж, замечательная женщина-доктор посоветовала ей прислушиваться к голосам, которые звучат в ее голове. Почему бы не последовать ее совету?

Открыв дверцы, они вышли из машины, а потом одновременно нырнули на заднее сиденье.

— Утка, — шепнул Грег, нагнувшись так, чтобы его не было видно в окно машины. — Утка.

— Гусь, — пробормотала Энджи, засмеявшись, и притянула его к себе. — Ты просто вылитый гусь.

Она обхватила руками его шею, а ногами — талию. Это было довольно смело. А иначе у них бы ничего не получилось. Машина была очень маленькой.

Он уткнулся лицом в шею Энджи и начал целовать ее, оставляя на коже влажную дорожку вдоль всего V-образного выреза ее блузы. Он опускался все ниже и ниже, до тех пор пока не коснулся губами ее груди.

Она вздрагивала от каждого его прикосновения.

— Мы уже включили зажигание? — спросила она, тяжело дыша. Стоило ей только посмотреть в его черные, похожие на оливки глаза, как по всему ее телу пробежала дрожь.

Стоило ей только посмотреть в его черные, похожие на оливки глаза, как по всему ее телу пробежала дрожь.

— Работают все восемь цилиндров, можешь не сомневаться! — Он засмеялся и потерся щекой о ее щеку.

Его щека была немного колючей, и у Энджи вдруг возникло странное ощущение дежавю. Кончиком языка она облизнула его губы. Это еще больше возбудило его. Поцелуи стали более страстными. Его руки скользнули под ее блузу, расстегнули бюстгальтер. А потом поцелуи прекратились. Его лицо стало каким-то напряженным. Он все сильнее и сильнее прижимался бедрами к ее бедрам. Ее блуза была задрана вверх, и его свитер царапал нежную кожу ее живота. Пряжка его ремня глубоко вдавилась в ее тело. Она застонала, и он засмеялся, неправильно истолковав этот стон, и еще сильнее прижался к ней. Ей вдруг стало страшно, и она вздрогнула. Что она делает? Он скоро потеряет над собой контроль. Нет! В школе уже начались уроки. Да! Она должна это сделать, должна подпустить его еще ближе, позволить ему еще больше. Она стонала, издавая тихие гортанные звуки. Это была мольба. Она просила его не останавливаться. Его дыхание стало прерывистым. Он простонал какое-то слово, наверное, ее имя. А потом наступила кульминация. Он откинулся назад, упершись головой в стекло.

— Вот это да! — выдохнул он. — Вот это класс!

Энджи было холодно, она была полуголой, ее бюстгальтер был где-то возле шеи. Ее тело было в смятении, оно дрожало, оно по-прежнему было напряженным, ему хотелось почувствовать нечто особенное, нечто невероятное.

— Что…

Ударив рукой в потолок, он громко воскликнул:

— Анжела Грейси, да ты, оказывается, тайна за семью печатями! Внешне выглядишь, как семейный «шевроле», но под капотом у тебя горячий, мощный мотор, как у скоростного «порша». Какая это была потрясающая поездка!

Наверное, он считал, что отвесил ей комплимент. Энджи не знала, что и сказать.

Грег запустил пальцы в ее волосы.

— И это мы с тобой еще даже не разделись полностью, — сказал он. — Теперь я знаю, что нас по-прежнему тянет друг к другу.

Энджи наконец смогла заговорить:

— Значит, ты… ты теперь расскажешь обо всем Ливви? В смысле, про нас с тобой.

Посмотрев на лицо Грега, она поняла, что он немного смущен.

— Ох, уф-ф… Да. Я… Просто дай мне немного времени для того, чтобы я мог придумать, как это сделать. Я не хочу ее расстраивать. Ну, ты понимаешь. Ты всегда была понятливой, и мне это очень нравилось. Ты же знаешь Лив. — Он поцеловал ее в нос. — Вставай и пересаживайся на переднее сиденье. Мы уже опоздали на уроки.

Он улыбнулся ей такой широкой, такой белозубой улыбкой, что ей показалось, будто через ее тело пропустили электрический ток. У нее даже на ногах подогнулись пальцы.

Энджи села, привела в порядок свою одежду, а потом выбралась из машины. Открыв дверцу, она уселась на переднее сиденье. Она поняла, что Грег по-прежнему любит ее. Однако проблема была в том, что Энджи не могла понять, что она чувствует: ей очень хорошо или она ощущает себя последней дурой? А вот ее тело жаждало его ласк.

Глава 10

Стирание

Незаконченное дело. Почему у них с Грегом всегда остаются незаконченные дела?

— Думаю, это ясно как божий день. Он еще ничего ей не сказал, — прошептала Кейт, наклоняясь к Энджи через стол (они сидели в кафетерии). — Только посмотри на них, и сама все поймешь.

— Да нет, я, пожалуй, не буду этого делать, — сказала Энджи, отвернувшись в противоположную сторону.

Она, конечно, очень быстро убедилась в том, что предположение Кейт оказалось верным, — стоило ей только пальцем пошевелить, как Грег тут же захотел, чтобы она к нему вернулась.

Она, конечно, очень быстро убедилась в том, что предположение Кейт оказалось верным, — стоило ей только пальцем пошевелить, как Грег тут же захотел, чтобы она к нему вернулась. Однако прошло уже три дня, а он по-прежнему обедал вместе с Лив, искоса поглядывая на Энджи. Эти его мимолетные взгляды как бы говорили: «Я знаю, что ты знаешь, что я еще официально не разорвал отношения с Лив». Уф-ф! И почему все так сложно?

— С каждой минутой оно приближается, — сказала Кейт.

— Что ты имеешь в виду? Их колени под столом?

— Нет, ревнивая созерцательница эротических сцен. Официальное расставание. Я имею в виду, что если он собирается пригласить тебя на вечер, то обязательно должен сказать Лив, что не сможет пойти вместе с ней, ведь так? Завтра мы начнем продавать билеты.

Энджи об этом как-то не подумала.

— Правда начнешь продавать?

— Мне придется это сделать. Я ведь вице-президент ученического совета школы, ну и все такое. Noblesse oblige.

— Что это значит? — спросила Энджи.

— Что-то типа «мое положение меня обязывает». Кроме того, еще и Али попросил меня. Я не могу сказать «нет» своему президенту!

Неужели только общественный долг и ничего личного? Увидев ямочки на щеках Кейт, она поняла, что ее подозрения небеспочвенны.

Энджи заметила, что Кейт посмотрела на тот столик, за которым сидел Али вместе со своим братом-близнецом Абраимом. Они всегда обедали только вдвоем. В старших классах они были единственными учениками, исповедующими мусульманскую веру. Братья были похожи как две капли воды — оба красавцы-интеллектуалы. Лучшей пары для Кейт и не найти. Энджи решила подразнить ее:

— Тебе он тоже нравится, правда?

Кейт пожала плечами. Она хотела изобразить полное безразличие, но спрятать улыбку ей так и не удалось.

— По крайней мере, мне не придется беспокоиться насчет того, что он может напиться.

Энджи прыснула.

— Ты уже купила себе новое платье? — спросила она.

— Планирую заняться этим в субботу. Пойдем завтра вместе со мной. Мы и тебе подберем что-нибудь.

Замечательно! Маме и папе снова придется потратиться на нее. Однако если она будет каждую пятницу присматривать за соседским ребенком, то сможет вносить и свою лепту в семейный бюджет. Ей обязательно нужно будет позвонить миссис Харрис, как только она вернется домой.

Услышав предложение Энджи, миссис Харрис пришла в полный восторг.

— Дорогая моя, да это просто великолепно! Если я уложу Сэмми спать в семь часов, то мы с мужем сможем где-нибудь быстренько поужинать.

— Я приду к вам в шесть, — предложила Энджи. — У вас тогда целый вечер будет свободным. Вы просто расскажите мне, что нужно делать, и я сама уложу его. Вы сможете не только где-нибудь поужинать, но еще и сходить в кино. Не волнуйтесь, я со всем справлюсь, — пообещала она, понимая, что чем дольше будет сидеть с ребенком, тем больше денег получит.

— Чтобы уложить его спать, требуется проявить кое-какую изобретательность, — инструктировала Энджи миссис Харрис, пока ее муж заводил машину.

Было уже пятнадцать минут седьмого. Она дала Энджи очень подробные наставления относительно того, что нужно делать в том или ином случае, начиная с того, что следует предпринять, если от подгузника у ребенка на коже появится сыпь, и заканчивая тем, как себя вести, если вдруг прилетят марсиане.

— Если возникнет какая-нибудь проблема, сразу звони мне, — сказала она.

Энджи посадила Сэма к себе на колени. Он сразу же дернул ее за волосы, запустив в них свои маленькие пальчики.

Он сразу же дернул ее за волосы, запустив в них свои маленькие пальчики.

— Идите и ни о чем не беспокойтесь, — успокоила ее Энджи.

— Похоже, у тебя уже есть опыт общения с детьми, — отметила миссис Харрис. — Часто приходилось подрабатывать няней?

— Да нет, не часто, — сказала Энджи. По правде говоря, это был ее дебют в роли няни. — Не волнуйтесь, я справлюсь. Если мне вдруг понадобится совет, я просто перейду через улицу и позову маму.

Это окончательно успокоило миссис Харрис.

— О да, ты права. Мне не стоит волноваться. Было бы просто здорово, если бы у моего малыша была такая старшая сестра, как ты. Твоей маме невероятно повезло, ведь у нее будет замечательная помощница. — Сказав это, она наклонилась и поцеловала малыша в макушку, покрытую светлыми взъерошившимися волосиками.

Ребенок протянул ручонку, пытаясь схватить ее за волосы, но у него ничего не вышло. Светлые блестящие волосы миссис Харрис были собраны на затылке и уложены в узел.

— Будь умницей, Сэмми, и не огорчай свою старшую сестру, — усмехнувшись, попросила она.

— Мне кажется, что он очень похож на вас, — сказала Энджи.

— Я рада, что ты заметила это, Энджи. Я, конечно, понимаю, что это всего лишь случайность. Ладно, увидимся через несколько часов.

Энджи оторвала от своих волос ручку малыша и помахала ею миссис Харрис.

— Сэм, скажи «до свидания». Пока-пока, мамочка!

— Ба-ба ма, — пробормотал ребенок, махая ручкой. — Ба-ба ма.

Издав радостный вопль, он уткнулся лицом в шею Энджи и засмеялся. Она еще сильнее прижала малыша к себе, и ей вдруг показалось, что нет ничего ужасного в том, что ее родители решили завести ребенка. Сэм так уютно умостился у нее на руках, как будто был ее собственным сыном.

На следующее утро за ней заехала Кейт. Энджи чувствовала себя совершенно разбитой. Посмотрев в зеркало, она увидела свое усталое, измученное лицо с ввалившимися глазами. Она не могла понять, что с ней случилось. У Харрисов она была не так уж долго — они вернулись домой не очень поздно. К тому же она проснулась утром только в десятом часу. У Энджи, конечно, возникло одно подозрение, когда она увидела, что в ее спальне царит идеальный порядок. Ее кресло-качалку, которое стояло в центре комнаты, снова перетащили к окну. Одеяло аккуратно свернули и положили так, что оно стало напоминать маленький спальный мешок. Судя по всему, Девочка-скаут была просто помешана на чистоте. Убрав в комнате, остаток ночи она наверняка провела, качаясь в кресле. Энджи решила, что на следующем сеансе обязательно попросит доктора Грант выяснить, действительно ли Девочка-скаут является той ненормальной, которая по ночам качается в кресле. Если так оно и есть, то Энджи сможет с ней «пообщаться и договориться».

— Шопинг, шопинг, шоп-пинг! — пропела Кейт, отстукивая ритм ча-ча-ча. — Мы собираемся устроить шоп-пинг.

— О боже! — простонала Энджи.

— В чем дело, Энж?

— В меня вселился качающийся демон. Он заставляет меня среди ночи вставать с кровати.

Кейт приложила ладони ко лбу Энджи.

— Немедленно уходи! Я изгоняю тебя, качающийся демон! — пропела она низким, гортанным голосом. — Изыди! — выкрикнула она и убрала руки. — Ну вот и все. Подействовало?

— Сегодня и выясним, — усмехнувшись, сказала Энджи.

Поначалу охота за платьями не вызывала у нее приятных эмоций. Кейт хотелось найти что-нибудь не очень короткое, сшитое из цельного куска ткани, а не из тоненьких полосок, и без глубокого декольте, чтобы не шокировать добропорядочного Али.

Энджи тут же хватала все, что Кейт отбрасывала в сторону, считая неподходящим для себя. В конце концов Энджи сообразила, в чем, собственно, дело. Потаскухе хотелось приобрести вечернее платье. Она планировала устроить что-то типа закрытой вечеринки для себя и Грега. Энджи так и не смогла до конца разобраться в том, когда она превращалась в Потаскуху, а когда была самой собой, и поэтому не понимала, какие чувства испытывает к Грегу. Но ведь вполне возможно, что ее чувства ничем не отличаются от чувств Потаскухи.

— Примерь-ка вот это, — предложила Кейт, протянув Энджи платье из темно-голубого шелка.

— Оно какое-то скучное, — сказала Энджи.

Кейт буквально впихнула платье ей в руки.

— Просто примерь его, а там видно будет.

Выйдя из примерочной, Энджи в очередной раз убедилась в том, что у Кейт великолепный вкус.

— Моя дорогая подруга, а ну-ка посмотри на меня! — потребовала она.

Глядя на себя в трехстворчатое зеркало, Энджи покрутилась, и длинная юбка, закрывавшая колени, вдруг взлетела и надулась, словно купол парашюта, и легкий шелк заиграл, загорелся, засиял! На фоне этого сапфирового мерцания ее кожа казалась молочно-белой, щеки нежно-розовыми, а серые глаза — темно-голубыми.

В этот момент открылась дверца одной из примерочных кабинок и из нее вышла девушка в ярко-красном платье. Это была Ливви. На ней было кроваво-красное мини без бретелей и с умопомрачительным вырезом.

— Кажется, цвета драгоценных камней снова в моде, — сказала она, усмехнувшись. — Красивое платье. С кем ты пойдешь на вечер?

Энджи плотно сжала губы. Прошла целая неделя после того, как Грег пообещал объясниться с Ливви, но он так и не смог сделать это.

Из соседней примерочной вышла Кейт и бросилась спасать Энджи.

— Какой сюрприз, Лив! — воскликнула она. — Какая неожиданная встреча!

— Кого я вижу! Это же наша Добрая Волшебница Севера [10]! — отозвалась Лив.

Это сравнение, однако, было неуместным. Платье Кейт являло собой бледно-голубое уродство из шифона с рукавами-фонариками. Добрая фея ни за что не надела бы подобный наряд.

— Я собираюсь перешить его, — сказала Кейт.

— Ты знаешь, как это сделать? — удивилась Энджи.

— О да. Это проще простого, — ответила Кейт. — Мне тоже очень понравилось твое платье, Лив. Ты в нем похожа на твиззлерс [11]с сиськами.

— Да что ты говоришь! — злобно процедила Лив, глядя на нее через плечо, и пулей влетела в свою примерочную.

— Так мы теперь знаем ее тайну? — прошептала Энджи и захихикала.

Кейт крикнула так громко, чтобы ее было слышно во всех кабинках:

— Только сразу не срезай этикетку!

Энджи толкнула ее локтем.

— Ты очень, очень плохая девочка.

— Странно! — снова громко крикнула Кейт. — Тебе же сказали, что я Добрая Волшебница Севера.

В среду Энджи поняла, что вся эта тягомотина ей до смерти надоела. Грег так и не позвонил ей и по-прежнему продолжал каждый день разыгрывать спектакль под названием «Обед с Лив». Она наконец решила, что нужно поймать его после уроков и поговорить с ним. Энджи уже сидела в его машине, когда он, открыв дверцу, прыгнул на место водителя, собираясь ехать домой.

— Ты что, никогда не закрываешь машину? — спросила она.

— Это очень тихий район. Здесь не угоняют машины, — пояснил он. — Ну, и в чем дело?

Уф-ф. Ей снова стало как-то не по себе.

— Я… ты не… ты так и не позвонил мне, — запинаясь, пробормотала она.

— Ты о чем? Мы видимся с тобой каждый день. Ты тоже мне не звонила.

Энджи нахмурилась.

— Я хотела сказать, что ты… Ты так и не поговорил с Лив?

По его лицу пробежала какая-то тень, и она поняла, что этот разговор ему неприятен.

— Прошло всего несколько дней. Я обязательно с ней поговорю. Только не надо меня доставать и все время напоминать об этом.

Энджи вжалась в сиденье.

— Я просто подумала, что мы вместе могли бы пойти… — пробормотала она.

Он недовольно поджал губы, а потом нарочито громко вздохнул. Энджи затаила дыхание.

— Вот ты о чем. Да, могли бы, — сказал он и повернулся к Энджи, положив на ее руку свою. — Понимаешь, мы с Лив давно договорились, что пойдем на этот вечер вместе. Я заранее заказал для нас столик в ресторане. Она уже купила себе дорогое вечернее платье, ну и прочую ерунду. — Он сконфуженно улыбнулся. — Я уверен, что ты поймешь меня.

— Я тоже купила… — начала было она и осеклась.

— Но сразу после этого я ей все расскажу, обещаю. Сейчас просто момент неподходящий, — сказал он, обхватив ладонями ее лицо. — Я по-прежнему… Ты по-прежнему для меня очень много значишь. Господи, только не надо на меня так смотреть! Ты просто сводишь меня с ума, и я могу потерять над собой контроль.

Посмотрев сначала в одно окно, а потом в другое, он, подобно пчеле, которая, вытянув хоботок, ныряет в бутон цветка, впился губами в ее губы.

Ты открыла рот, давая понять, что хочешь большего. Крепко зажмурившись, ты увидела узоры из танцующих огоньков. О да, он хотел тебя! Ты ощущала запах его желания. Его настойчивость заставила тебя трепетать. Но ведь ты поступила правильно, не так ли? Он должен хотеть тебя больше, чем Ливви. Мы должны были победить. Это было жизненно важно. Ты слышала, как гулко билось его сердце на уровне твоей груди. В твоей голове раздался чей-то низкий, раскатистый голос:

— Посторонись, Красотка! Это мое дело.

Ты пыталась сопротивляться, но ни твои губы, ни твоя кожа уже почти ничего не ощущали. Тебя вырвали из действительности и снова перенесли на старое заброшенное крыльцо. До тебя долетали какие-то едва различимые звуки — вздохи, стоны, треск, щелканье. Ты отвернулась. В этом спектакле ты не принимала участия. Ты сидела в темноте и размышляла, качаясь в кресле, до тех пор, пока…

— Значит, мы договорились? — услышала ты голос Грега.

Энджи была перед своим домом. Она стояла возле открытого водительского окна автомобиля Грега.

Он схватил прядь ее волос и потянул за нее, заставив Энджи наклонить голову. Ее лицо оказалось прямо возле его лица. Он поцеловал ее, засунув ей в рот свой язык.

— Обещаю, что после танцев я обязательно все ей расскажу, — сказал он.

Энджи молча кивнула. Что же произошло? И на что она сейчас согласилась? Понятно, что он не пойдет с ней на вечер. Он пойдет с Лив. Ничего пока не изменилось.

Ей обязательно нужно было позвонить Кейт.

— Вот трусливый сукин сын! — возмутилась та. — Прости. Ты по-прежнему хочешь вернуть его?

Энджи пожала плечами, а потом сообразила, что этот ее жест нельзя передать по телефону, и сказала:

— Думаю, да. Мне все время хочется, чтобы он целовал меня. Я ни о чем другом просто думать не могу.

— Замечательно. Это потому, что сейчас ты думаешь не головой, а совершенно другим местом. Да, он, конечно, горячий парень, и с ним, наверное, приятно проводить время, но знаешь ли ты, как он на самом деле к тебе относится?

Черт! Ей хотелось бы услышать ответ на этот вопрос от него самого.

— Молчишь? — спросила Кейт. — Прошу прощения за то, что я такая зануда, но я все-таки скажу тебе, что думаю по этому поводу. У вас, ребята, когда-то были романтические отношения, первая, так сказать, любовь. Сейчас ты выглядишь так же сногсшибательно, как американская топ-модель, фото которой печатают на обложках всех глянцевых журналов, и он, так сказать, держит тебя в резерве, на тот случай, если ему надоест Лив, если он устанет терпеть ее вздорный характер. Он включил все свое обаяние и заставил тебя по уши влюбиться в него. Он очаровал, приворожил тебя. Я имею в виду, что он подчинил тебя своей воле, сделал своей послушной рабыней.

— Я не его рабыня! — возмутилась Энджи.

— Неужели? Ты не его рабыня, но запросто можешь… прыгнуть к нему в машину и заниматься с ним любовью прямо на автомобильной стоянке, понимая, что у него нет никаких обязательств по отношению к тебе.

Энджи побледнела как полотно. Она рухнула на кровать, прижав к уху телефон, и прошептала:

— Как ты, то есть, почему ты думаешь…

— Я видела тебя, сумасшедшая девчонка. Я узнала тебя, несмотря на то что видела только твой затылок.

— О господи! Этого не может быть. Я бы никогда… Я даже не знаю, как это произошло.

— Энж, я уверена, что все ты знаешь.

Наверняка не она, а кто-то другой. Это проклятая Потаскуха во всем виновата! Очевидно, пришло время закрыть, заткнуть, законопатить ту часть мозга, в которой она живет, пока эта особа не натворила еще больших бед.

Энджи тяжело дышала, но в трубке было тихо.

— Кейт, что мне теперь делать?

— Задай себе такой вопрос: чего стоит парень, который относится к тебе как к вещи? И тебе сразу все станет ясно.

— Ты не пытаешься смягчить удар и всегда режешь правду, какой бы ужасной она ни была, да, Кейт? — сказала Энджи, понимая, что остатки невинности, которые еще сохранялись в ее душе, теперь разорваны в клочья.

Она не хотела бросать Грега. Он был связующим звеном, своеобразным мостом, соединяющим ее с тем временем, после которого все стерлось из ее памяти.

— Я и не должна этого делать, — отозвалась Кейт. — Меня уже объявили изгоем, и это дает мне определенную свободу. Я могу говорить то, что думаю.

Глубоко вздохнув, Энджи сказала:

— Нет, ты моя подруга, и это обязывает тебя быть честной. Черт возьми, ты, конечно, права!

— Пойдем вместе с нами, — предложила Кейт. — Постарайся быть счастливой — это самая лучшая месть. Я приглашаю тебя на двойное свидание со мной и с Али. Ты на самом деле окажешь мне большую услугу, ведь Абраим все равно увяжется за нами. Он может быть твоим кавалером. Так как платье ты уже купила, то можно считать, что с двумя проблемами мы справились.

— Я согласна. Ведь я действительно уже купила платье.

Она, конечно, понимала, что ей не следовало соглашаться, но ей все-таки было интересно посмотреть, будет ли ревновать Грег, когда увидит ее с другим парнем.

— Ладно, поговорим об этом завтра. Пока, — сказала Энджи.

Она улеглась поудобнее и попыталась разобраться в своих чувствах. Что же сейчас творится в ее душе, какое чувство является самым сильным? Безумное счастье из-за того, что у нее есть такая подруга, как Кейт? Может быть, дикая, безудержная злость, которую она испытывает к Грегу? Она даже попыталась заплакать. Ей удалось выдавить из себя всего одну или две слезинки. Оказалось, что над всеми остальными чувствами доминирует апатия. Так, наверное, чувствуют себя люди после контузии — им все абсолютно фиолетово. Если бы Ливви узнала о том, что на самом деле происходит с Энджи, она растрепала бы об этом всему свету.

Так, наверное, чувствуют себя люди после контузии — им все абсолютно фиолетово. Если бы Ливви узнала о том, что на самом деле происходит с Энджи, она растрепала бы об этом всему свету.

Утром в пятницу Энджи сказала доктору Грант, что приняла окончательное и бесповоротное решение. Она готова продолжать процедуры. Доктор Грант позвонила доктору Хиршу и обо всем с ним договорилась. Первую процедуру назначили на утро понедельника. Весь день до самого вечера и всю ночь у Энджи в голове что-то стучало и ухало.

В субботу днем приехала Кейт и привезла термобигуди для того, чтобы сделать Энджи прическу.

— У тебя будет потрясающий макияж, — сказала она. — Ты что, опять всю ночь качалась в кресле, как ненормальная?

— Да, а еще у меня ужасно болит голова, — пожаловалась Энджи. — Надеюсь, к вечеру все пройдет.

Кейт улыбнулась.

— Как только начнутся танцы, тебе сразу станет значительно лучше. Парни заедут за нами в шесть, — сообщила она и осмотрелась в поисках розетки. — А пока мы немного поколдуем над тобой.

Она накрутила длинные волосы Энджи, а потом сделала ей маникюр и макияж. Когда Кейт закончила работу, выяснилось, что Энджи совершенно преобразилась: мягкие светлые локоны обрамляли лицо фарфоровой куклы с огромными серыми глазами. Энджи изумленно смотрела в зеркало на красивую девушку, и этой девушкой, похоже, была она сама.

Пока Кейт заканчивала делать себе макияж, Энджи, наконец оторвавшись от зеркала, начала одеваться.

Закончив свой туалет, она покружилась перед Кейт. На ней были ботинки на высоких каблуках и прозрачные черные чулки.

— Ну как тебе? — спросила она.

Кейт одобрительно кивнула.

— То что надо. Образ кардинально изменился, но получилось весьма сексуально. Это должно сработать. А теперь я покажу тебе свой прикид.

Кейт сняла рубашку и выпрыгнула из джинсов, а потом вытащила из чехла для одежды свое платье и влезла в него.

Энджи была поражена, увидев, как преобразилось ее платье.

— Как тебе удалось сделать это? — спросила она.

Исчезли рукава-фонарики и верхняя шифоновая юбка. Бледно-голубой нижний чехол превратился в атласное платье-футляр с открытыми плечами и открытой спиной. Из голубого шифона Кейт сшила накидку, которая закрывала плечи и спину, придавая наряду некую загадочность и в то же время пикантность.

— Оцени вещицу! — сказала Кейт и, взяв чехол для одежды, вытащила из него длинный серебристый шарф. Она обвязала им свои черные волосы, потом, скрестив концы шарфа под подбородком, забросила их за плечи. Они свисали вдоль ее спины подобно двум серебристым крыльям. — Как ты думаешь, ему понравится?

Энджи захихикала.

— Ты еще спрашиваешь! Даже несмотря на то, что ты сделала все возможное, чтобы платье выглядело скромно и пристойно, он (клянусь всеми святыми!) все равно будет думать только о том, как бы поскорее снять с тебя все эти шарфы и накидки.

Кейт довольно улыбнулась.

— Замечательно! — воскликнула она.

— Не могу поверить, что Лив назвала тебя ханжой и притворщицей, — сказала Энджи и прижала пальцы к губам. — Упс. Прошу прощения. Сболтнула лишнее.

Кейт залилась смехом.

— Ливви меня просто убивает. Ей нужно пару раз врезать как следует, чтобы она ослабила хватку и отпустила парня, которого держит на коротком поводке.

Теперь Энджи прыснула от смеха.

— Она не похожа на горячий, мощный, скоростной «порш», — сказала она.

— Что?

— Мне это как-то Грег сказал.

И это многое объясняет. Не удивительно, что он пришел в такой восторг от моей внутренней Потаскухи.

Кейт изумленно отрыла рот.

— У тебя есть внутренняя потаскуха?

Энджи недоуменно уставилась на подругу.

— Разве ты не помнишь эти подпольные диверсии с моей одеждой? Кружевное белье и прочую ерунду?

— Ярко-красную губную помаду и глаза, подведенные черным карандашом на манер Клеопатры?

— Да, это ее проделки, — сказала Энджи, возмущенно фыркнув.

— И белый облегающий топ, под который не надели бюстгальтер?

— О нет. Прошу тебя, скажи, что ты это выдумала! — взмолилась Энджи.

Кейт удивленно вскинула брови.

— Прости. Разве ты не знала об этом? — спросила она.

— Это так на нее похоже! — со вздохом произнесла Энджи. — Ладно, как бы то ни было, но в понедельник утром она окончательно останется в далеком прошлом.

— Что ты этим хочешь сказать? Неужели ты начинаешь выздоравливать?

Ах, если бы все было так легко!

— С помощью экспериментального метода… — начала Энджи.

— Подожди. Какие эксперименты? С твоим мозгом? Но ты мне нравишься такой, какая ты есть!

Услышав это, Энджи даже покраснела от удовольствия.

— Эй, не волнуйся. Я буду…

В этот момент позвонили в дверь, и Кейт, втиснувшись в свои туфли, сказала:

— О-о, прости меня, но об этом мы с тобой поговорим позже.

Когда Кейт, голова которой была обвязана блестящим самодельным шарфом, открыла дверь, у Али от удивления глаза едва не выскочили из орбит. По крайне мере, Энджи надеялась, что это был именно Али. Ей не хотелось, чтобы ее кавалер смотрел такими влюбленными глазами на ее подругу. Он должен так смотреть только на нее. А потом парень, конечно же, перевел взгляд на глубокое декольте Кейт. Ну что с него взять? Мужчина всегда остается мужчиной.

Энджи наблюдала за реакцией Абраима. Понравится ли ему это свидание вслепую? Он робко улыбнулся Энджи и вошел в дом. В руке он держал точно такой же миниатюрный букетик (такие букетики дамы обычно прикалывают к корсажу платья), что и его брат-близнец.

— Ты великолепно выглядишь, Анжела! — сказал он. — Спасибо, что спасла меня от ужасной участи быть третьим лишним.

У него был едва уловимый британский акцент.

— Надеюсь, розы подойдут к твоему платью? — спросил он.

Энджи, не задумываясь, протянула ему руку. Она настолько привыкла к своим шрамам, что просто не замечала их. Теперь же, увидев испуганные глаза парня, она снова вспомнила о них. Замешательство длилось не более секунды. Абраим быстро справился со своими эмоциями и протянул ей букетик.

Кейт бросилась подруге на выручку:

— Это случилось довольно давно. Мы тогда были скаутами, и на охоте произошел несчастный случай. — Она импровизировала на ходу. — Энджи угодила в капкан, который поставили на медведя, и чтобы выбраться из него, ей пришлось откусить себе руку.

Энджи решила подыграть ей:

— После того как врач пришил руку на место, остался этот шрам. — Она улыбнулась.

Осторожно взяв ее за пальцы, Абраим повернул ее руку сначала ладонью вверх, а потом вниз.

— Невероятно! Я не знал, что микрохирургия достигла таких высот, — сказал он и привязал ей три розочки на руку, закрыв ими шрам. — Я собираюсь поступать на медицинский факультет. После колледжа.

— В какой университет ты подал заявление? — спросила Энджи.

Парни ответили хором, загибая пальцы на руках:

— В Гарвард, Йель, Стенфорд, Тафтс и в университет Хопкинса.

От удивления брови Энджи поползли на лоб. Вот это списочек!

— А что вы будете делать, если вас примут в разные университеты? — поинтересовалась она.

Братья удивленно переглянулись. Похоже, они даже не думали о том, что такое может случиться.

— А ты куда собираешься поступать? — спросил Энджи Абраим. — Какие у тебя планы на будущее?

— Пережить понедельник. Я, как бы это сказать, живу одним днем. Вот один день прожила, а потом строю планы на следующий. В далекое будущее не заглядываю. Пока не задумывалась над тем, куда буду поступать.

— Я уже проголодалась, — сказала Кейт. — Может, мы все-таки пойдем?

Абраим взял Энджи под руку, так, как это делали настоящие джентльмены лет сто пятьдесят тому назад, и повел ее к машине.

— А как насчет колледжа? — спросил он.

Энджи пожала плечами.

— До этого пока еще далеко. Я только в девятом классе.

Абраим моментально отпустил руку Энджи.

— Правда? — удивился он, бросив сердитый взгляд на Али.

— Мне шестнадцать лет, — быстро ответила Энджи. — Уже шестнадцать.

Ей странно было слышать такие слова от себя самой, но еще более странным было то, что она действительно чувствовала себя шестнадцатилетней. Похоже, она продвинулась вперед.

— Просто я пару лет жила за границей и не ходила в школу. Теперь вот приходится наверстывать упущенное.

Энджи действительно наверстывала упущенное. Она сейчас чувствовала себя абсолютно счастливой (это было совершенно новое, незнакомое ощущение), и от этого у нее кружилась голова.

Ужин был просто потрясающим. Этакий банкет в стиле «все, чего душа пожелает». Ближневосточная кухня была представлена во всем ее разнообразии. До этого кафе им пришлось довольно долго ехать, но парни сказали, что оно того стоит. И они оказались правы. Энджи ела медленно, чтобы как следует распробовать каждое блюдо и определить, какие туда добавлены специи. «Помоги мне запомнить все это», — обратилась она мысленно к тому, кто находился где-то очень глубоко в ее подсознании. Она представила, как скрипит дерево, трущееся о дерево. Должно быть, это скрипело стоявшее на крыльце кресло-качалка.

Потом она снова из мира внутреннего перенеслась в мир внешний. Это тмин. Это куркума. А это кардамон, у него сладковатый вкус. Ну и, конечно, чеснок.

— Спасибо, — сказала Энджи, пытаясь запомнить все это разнообразие вкусов. Эту информацию она записала уже в свою собственную память.

— За что спасибо? — спросил Али.

— О-о, за то, что передали мне воду, — нашлась Энджи.

То, что она начала разговаривать сама с собой, стало одним из «новых, таящих в себе определенную опасность, последствий того, что стены становятся тоньше». Так сказала ей доктор Грант. Прекрасно! Ей нужно внимательно следить за собой, чтобы не попасть в неловкое положение.

Пока они ехали в школу на танцы (а дорога была неблизкой), Кейт и Али, сидевшие впереди, довольно громко беседовали, чтобы как-то оживить обстановку и чем-то компенсировать неловкое молчание, воцарившееся на заднем сиденье. Энджи смотрела в окно, любуясь звездным небом. Почувствовав, что Абраим прикоснулся к ее руке, она вздрогнула и отвернулась от окна.

Парень осторожно взял ее за руку.

— Тебе было больно? — прошептал он. — Я имею в виду операцию.

Энджи вдруг почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Да, — тоже шепотом ответила она. — Кажется, было больно.

Абраим поднес ее руку к губам и поцеловал внутреннюю сторону запястья.

— Да, — тоже шепотом ответила она. — Кажется, было больно.

Абраим поднес ее руку к губам и поцеловал внутреннюю сторону запястья. Его черные глаза смотрели с нежностью и сочувствием. А потом, словно испугавшись того, что сделал, он вздрогнул и отвернулся к окну. Однако руку Энджи он уже больше не отпускал.

Решение принято. Пути назад уже нет. Энджи неподвижно сидела в хирургическом кабинете, ее голова была надежно закреплена зажимами, снабженными маленькими подушечками. Комната была ослепительно белой, а светильники очень громко, пронзительно жужжали, но это, похоже, не беспокоило ни врачей, ни медсестер.

Лицо доктора Грант скрывала хирургическая маска. Энджи видела только ее глаза. В уголках этих глаз появились морщинки. Значит, она улыбалась под маской. Подняв руки, она показала Энджи сразу два больших пальца.

Энджи устало улыбнулась. Ей ввели слабый успокоительный препарат, чтобы она не волновалась и могла спокойно лежать во время проведения процедуры. Однако она не спала и внимательно следила за всем происходящим. Крошечные отверстия, которые проделали прямо в ее макушке, были незаметны под волосами. Их заполнили стерильной биологической замазкой. Три недели назад врачи подготовили ее мозг, позволив вирусу занести специальные гены в замысловатую паутину тех нервных клеток, в которых жили Потаскуха и Ангел. Кто бы мог подумать, что ген архебактерии поможет спасти ее здравый рассудок!

Доктор Хирш подтвердил, что гены благополучно попали в клетки и начали работать, образовывая специальные светочувствительные мембранные протеины, которые называются опсинами. Что же, это не могло не радовать. Теперь наконец-то нервные клетки Потаскухи были отданы на милость лазерным лучам, которые с величайшей осторожностью с помощью особых оптических волокон направили именно в те области мозга Энджи, на которые нужно было воздействовать. Желтый свет вспышкой осветит кромешную темноту внутри ее черепа, и эти опсины прекратят работать — лишатся способности передавать информацию. Процесс быстрый и абсолютно безболезненный.

Во время процедуры Потаскуха вела себя необычайно тихо, и это беспокоило Энджи. Неужели она смирилась со своей судьбой? Или выжидает удобного момента, чтобы устроить эффектный взрыв?

Доктор Грант предупредила Энджи о том, что ее подсознание, возможно, заполнит поток воспоминаний.

— Во время лечения подобное происходит нередко, — объяснила она. — Может наступить такой момент, когда стены треснут и начнут ломаться. Стоит приложить последнее усилие — и все строение рухнет и в твою голову хлынут воспоминания. Все события и факты, которые намеренно скрывались, словно мощный ураган, словно вихрь, ворвутся в твое сознание. Если Маленькая женушка расскажет тебе о своих мучениях, ничего не скрывая, то такая перегрузка может оказать разрушительное воздействие. Однако если это случится, обещаю тебе, что буду здесь, рядом с тобой, и помогу тебе ликвидировать весь этот беспорядок и все отстроить заново, — заверила она.

— Замечательно! — отозвалась Энджи. — Вы моя персональная служба быстрого реагирования по ликвидации последствий стихийных бедствий.

И все-таки Энджи очень надеялась на то, что все пройдет спокойно, без осложнений, что Потаскуха уйдет от нее не громко хлопнув дверью, а всхлипывая и вытирая слезы, что те события, которые составляли самую ужасную часть воспоминаний, навсегда останутся в памяти кого-то из двойников, а не в ее собственной.

Доктор Хирш, в перчатках и в белом халате, стоял за ее спиной. Она не видела его лица, однако знала, что он очень волнуется. Если еще один эксперимент пройдет успешно, то о его методе будут писать все медицинские журналы. Среди персонала клиники даже ходили слухи о том, что он может получить Нобелевскую премию в области медицины.

Она ощутила только легкий толчок, когда он включил прибор и пучок лучей глубоко проник в ее гиппокамп, именно в то место, где хранились все ее воспоминания, как плохие, так и хорошие. В какой-то момент Энджи даже стало страшно. А вдруг эти гены просочатся в другое место и из памяти сотрется что-нибудь нужное?

Потом доктор сказал:

— Вращайте лазер.

Энджи, пока ты сидела в хирургическом кресле, желтые и зеленые лучи по тонким волокнам проникали вглубь твоего мозга. Свет пронизывал изгибы материи, которая представляла собой вместилище сознания сразу нескольких личностей. Одна за другой специально подготовленные клетки начали мигать. Твои глаза закрылись, и ты моментально оказалась в хижине, где ждали тебя мы. Ты подошла к старому крыльцу, внимательно глядя на тех, кто там стоял, и узнавая каждого из них.

Маленькая женушка сжала рукой твое горло, когда исчезли последние обрывки воспоминаний. Она сидела неподвижно, словно статуя, в своем кресле-качалке, край ее черной кружевной комбинации трепетал на ветру. Ты видела, как растворяется, исчезает ее лицо.

Девочка-скаут с ужасом смотрела на все это, понимая, что и ее ожидает подобная экзекуция. Ее рюкзак, который был ей уже не нужен, лежал у нее на коленях. Возле ее ног валялись значки, которыми когда-то ее награждали за различные заслуги и достижения. Они, похоже, высыпались из рюкзака.

Болтушка была на лугу. Она наблюдала за всем, сидя на огромном вороном коне. Конь бил копытом о землю, готовый в любую секунду сорваться с места и понестись галопом по лугу.

Вдруг над хижиной появился Ангел. Он заслонил собой Маленькую женушку, угрожая тебе мечом.

— Это ты все разрушаешь? — воскликнул он и раскрыл свои огромные крылья, чтобы спрятать ее от тебя.

— Нет, — сказала ты. — Я та, которой удалось выжить. Отойди и не мешай мне жить собственной жизнью.

Ангел сложил крылья, сунул в ножны свой меч и встал за креслом, в котором сидела Маленькая женушка.

Ее ноги уже исчезли, а тело стало прозрачным. Она протянула к тебе свои руки, ее лицо превратилось в бледное расплывчатое пятно.

Что-то заставило тебя, Энджи, подойти к ней и взять за руки. Ты была готова ко всему — к потопу, к урагану. На ее лице уже не было губ, но ты услышала ее голос.

— Возьми это, — сказала она.

И перед тобой возникла живая картина. Ты увидела свой спрятанный в ящик письменного стола дневник, а в нем — последнее письмо.

И еще воспоминание. О том, как она последний раз стала тобой, заставив тебя подчиниться своей воле. Ты ощутила во рту сладкий привкус того вечера.

Когда вы танцевали медленный танец, Абраим обнимал тебя, крепко прижимая к себе. Она незаметно проскользнула на твое место и прижалась к нему. В его объятиях ей было уютно и спокойно. Он поцеловал ее в лоб. Она поцеловала его в шею. Позже, когда вечеринка уже закончилась, Али отвез всех вас в горы встречать рассвет. Кейт очень удивилась, когда он вытащил из багажника два одеяла. Они развели костер, выкопав небольшую ямку и обложив ее камнями. Потом они сидели возле костра, обнявшись и укутав друг друга. В прямом смысле этого слова.

Искры кружились в воздухе, словно маленькие звездочки. Зрелище, конечно, было красивым, но нас пугали бесконтрольно летающие в воздухе частички пламени.

Абраим повел тебя обратно в теплую машину. Вы сидели, бросая друг на друга застенчивые, робкие взгляды. Огонь костра отражался в окнах машины и в его глазах. Маленькая женушка выглянула из тебя и прочитала его мысли, угадала его желания. Она хорошо знала мужчин и безошибочно умела угадывать их желания.

Она подняла твои руки и расстегнула молнию на платье, обнажив плечи. Увидев это, Абраим затаил дыхание.

Увидев это, Абраим затаил дыхание. Он молчал, но было ясно, что он понял, чего ты от него ждешь. Он осторожно погладил твои плечи. Дважды. Потом поцеловал тебя прямо над сердцем и, натянув платье на плечи, застегнул молнию на спине. Он крепко обнял ее/тебя, прижав к себе.

— Я просто хочу держать тебя в своих объятиях, — сказал он.

Несмотря на то что его руки дрожали, а сердце лихорадочно билось в груди, ты ничего не боялась. Тебе было очень уютно. Его объятия были пристанищем для мятежной, истерзанной души. Она/ты положила голову ему на плечо и погрузилась в глубокий сон. Ты спала до тех пор, пока небо не стало красным от предрассветных лучей солнца.

Она вернула тебе память. О любви, о мире, спокойствии и уюте. А после этого она исчезла.

— Мы закончили, — сказал доктор Хирш. — Эта процедура должна дать мгновенный и стойкий эффект.

Энджи пыталась найти в своем сознании какие-нибудь признаки того, что… что Потаскуха еще там. Ей вдруг стало невероятно стыдно. Как она могла так плохо относиться к этой одинокой девочке с изломанной душой? Она обыскивала свое сознание, чтобы найти хотя бы намек на то, что Маленькая женушка все еще там.

Однако она безвозвратно исчезла.

Как только Энджи приехала домой, она сразу бросилась к своему столу и открыла нижний ящик. Под пачкой старых театральных программок она нашла свой дневник и открыла его на той странице, где Маленькой женушкой была сделана последняя запись, датированная пятницей. Именно в этот день Энджи подписала ей смертный приговор. Энджи почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Да, именно смертный приговор. Нужно смотреть правде в глаза. Ведь во всех своих бедах и несчастьях, приключившихся в последнее время, Энджи винила Маленькую женушку, которая была не только частью ее самой, но и отдельной личностью со своими желаниями и нуждами, со своим прошлым и настоящим. Но без будущего.

Энджи почувствовала, что спазм сжимает горло. Ей было больно. Она подумала, что нужно сжечь дневник, не читая его. Что может сказать ей осужденный на смерть человек посредством единственного доступного ему способа общения?

Она покрутила на пальце серебряное кольцо Маленькой женушки. Она могла бы снять его и уже собралась сделать это, но что-то заставило ее передумать. Может быть, чувство вины.

Дневник притягивал ее к себе. Она должна была сделать это для того, чтобы заставить себя жить дальше, и она начала читать.

Энж,

эта Линн оказалась настойчивой и терпеливой. Нужно отдать ей должное. Она прилагала немало усилий, чтобы заставить меня отвечать на ее вопросы. Однако, несмотря на всю ее хитрость и коварство, мне все-таки удалось держать ее на расстоянии. Ты должна узнать это от меня. Потому что только мне известно, о чем ты должна знать, а о чем нет. Тебе нужно кое-что узнать о том мужчине. Да и обо мне самой тоже.

Итак, самое главное. Я не знаю его имени. И никогда не знала. Это правда. Как я его называла? Она спрашивала меня об этом тысячу раз, допрашивала меня, как заправский полицейский. Я называла его мужем. Он так хотел, и я подчинилась его воле. Я выполняла все его желания. Именно поэтому ты и осталась целой и невредимой.

Насчет кольца. Это была его идея. Он почти сразу купил его. Оно как бы служило подтверждением того, что у нас с ним все по закону. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Когда он вручал его мне, то разыграл целый спектакль. Даже опустился передо мной на одно колено. Именно тогда мне удалось убедить его в том, что меня не нужно привязывать к кровати, когда он занимается со мной этим. Ведь я его Маленькая женушка. Если у меня будут развязаны руки, я смогу сделать так, что ему будет еще лучше, еще приятнее. Моя свобода в обмен на его удовольствие.

Он вроде бы поверил мне, но когда мы ложились спать, он меня по-прежнему привязывал.

Он вроде бы поверил мне, но когда мы ложились спать, он меня по-прежнему привязывал. По ночам я почти не спала. Просто лежала на спине и слушала, как он храпит, навалившись на меня.

Ты спросишь, находила ли я какой-нибудь документ, в котором упоминались бы его имя и фамилия? Нет, не находила. А искала ли я? Да, я пыталась. Он обычно приносил с собой портфель, но никогда не оставлял его в той комнате, где находилась я. Он всегда был очень осторожен, до самого конца, невзирая на то что тогда он уже полностью доверял мне. В спальне на полке стояли книги. Там были несколько вестернов, томик Шекспира и Библия. Ни на одной из них не было никаких надписей, не значилось никаких имен. Когда он отворачивался, я обычно прятала одну из книг в карман для того, чтобы Девочка-скаут днем могла почитать ее. Мне нужно было чем-нибудь ее занять, чтобы она не лезла на мою территорию. Она, по правде говоря, не очень-то и рвалась туда. По крайней мере, в то время.

Все, чем я была, все, что я знала, все, что я чувствовала, словом, вся моя жизнь протекала в тех четырех стенах с узкой дверью между моим и ее миром. Мы с ней частенько перекидывались парой слов, стоя на пороге, когда менялись местами. Да. Вечером она обычно говорила мне: «Пришла твоя очередь, Потаскуха». А по утрам я говорила ей: «Теперь твоя очередь, грязная кухарка». Да, отношения у нас, конечно, были далеко не самые лучшие, несмотря на то что мы полностью зависели друг от друга.

От нее требовалось только убирать большую комнату и готовить пристойную еду. Господи, как все это скучно! И у нее еще хватало наглости презирать меня и смотреть на меня свысока.

Она даже понятия не имела о том, что спальня была для меня настоящим раем. Этот мужчина покупал мне самое красивое белье из кружева и атласа, а потом заставлял меня одевать все это, чтобы он мог полюбоваться. Он наряжал меня, ласкал меня, восхищался мною. Он сделал так, что я чувствовала себя королевой. Моим единственным зеркалом были его глаза. Он любил меня. Он был единственным человеком, которого я знала так долго, так невероятно долго.

Та спальня была для меня еще и настоящим адом. Этот мужчина сказал, что я никогда не смогу уйти от него. Когда мы ложились спать, он все время привязывал меня. Он запугивал меня. Да, Энж, я боялась его. Я его ненавидела. И эта ненависть стала особенно сильной, когда я начала толстеть. В этом, скорее всего, виновата Девочка-скаут, потому что я никогда не ела. Он стал сторониться меня и даже в постели не прикасался ко мне. Я не могла понять, чем я его так разозлила. Несколько месяцев я провела в полном одиночестве, мне было очень тоскливо, а она заняла мое место. С нашего крыльца я не могла видеть ее, но слышала, как она кричала. Она очень долго кричала — чего-то просила или звала кого-то. Она не давала ему покоя, раздражала его. Наконец он вернул меня, и я зажила прежней жизнью. Я похудела и снова стала счастливой.

В том, что случилось потом, виновата только она. Это она впустила Ангела, пока я спала. Запомни это, Энж. Во всем виновата именно она. Только она могла сделать такое. Я бы никогда не смогла причинить вред моему мужу. Да, Энж, я любила его.

Я очень устала. Знаю, что теперь и ты меня ненавидишь. Вот поэтому я спокойно ухожу. Просто перед тем, как все закончится, я бы хотела еще раз, хоть ненадолго, почувствовать себя любимой.

Энджи закрыла дневник.

Из ее глаз ручьями хлынули слезы. Грусть, сожаление, раскаяние, боль — все, что накопилось в ее душе за эти три года, внезапно вырвалось наружу вместе с громкими, надрывными рыданиями, от которых у нее сотрясались плечи.

Что же она сделала?

Глава 11

Явление

Во вторник утром Грег поджидал тебя, Энджи.

Ты увидела его сразу, как только вошла в двери школы. Он стоял в эффектной позе, небрежно опершись о стену.

— Доброе утро, красавица, — сказал он.

Ты знала, что далеко не красавица. А тем утром ты вообще ужасно выглядела, потому что всю ночь проворочалась в постели, но так и не смогла заснуть. Несмотря на то что ты старалась как можно реже смотреть на себя в зеркало, на этот раз тебе пришлось целых пять минут крутиться возле него, любуясь своей физиономией и пытаясь замазать тональным кремом черные круги под глазами.

— Доброе утро, Грег, — сказала ты, удивляясь тому, что эта встреча не вызвала у тебя никаких эмоций. Сердце лихорадочно не билось, голова не кружилась, словом, ты была спокойной, как удав, и ощущала лишь легкую досаду.

— Я рассказал ей, — сообщил он.

Его слова не произвели на тебя никакого впечатления. «Неужели это так важно?» — подумала ты.

Он подошел к тебе и, положив руки тебе на плечи, слегка тряхнул тебя.

— Ты поняла, что я сказал? Я рассказал Ливви о нас с тобой. Я еще вчера хотел сказать тебе об этом, но тебя не было в школе.

— Что ты ей рассказал о нас? — спросила ты.

— Ну конечно, я не стал ее посвящать во все подробности, — сказал он и, прижавшись к тебе, потерся бедрами о твои бедра, давая понять, что хочет тебя.

Ты сделала шаг назад, а потом отошла от него, и его руки соскользнули с твоих плеч. С минуту ты смотрела на него изучающе, словно видела впервые. Ты не могла понять, почему тебя так тянуло к этому парню.

Он почувствовал твое охлаждение.

— В чем дело, Энж? — спросил он. — Я сделал так, как ты хотела. Я порвал с Лив. Слушай, когда я увидел, как тот парень обнимал тебя своими лапами, когда вы танцевали медленный танец, то чуть не лопнул от злости. Я сразу понял, что на его месте следовало быть мне. И принял окончательное решение. — Он улыбнулся и снова подошел к тебе. Это была глупая, самодовольная улыбка.

К его огромному удивлению, ты, Энджи, повернулась к нему спиной. Тебе не хотелось, чтобы он прикасался к тебе.

— Нет, Грег, поезд ушел. Ты слишком долго думал. Мне вообще кажется, что все, что между нами было, — это просто недоразумение, ошибка.

«Так ему и надо, девочка, продолжай в том же духе!» — радостно воскликнули мы, но ты нас не слышала.

Однако Грег, схватив тебя за правую руку, больно сжал ее.

— Что? Ты решила подразнить меня? Играешь со мной, кокетка? — сказал он и еще сильнее сжал твою руку.

Боль распространилась по всей руке до самого плеча. И ты снова где-то глубоко в подсознании услышала громкий шелест. Это раскрывались огромные белые крылья. Из-за этого оглушающего шелеста ты даже не расслышала слов Грега.

— Ты просто хотела, чтобы мы с Лив расстались! Ты играла со мной! — воскликнул он, горько усмехнувшись, и, с силой дернув тебя за руку, крикнул: — Черт возьми, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Прищурившись, ты медленно повернулась и посмотрела на него. Наша левая рука сжалась в кулак. Ты шагнула назад, а потом в сторону, уступая место Ангелу. Нас буквально распирало от гордости и сознания собственной силы.

От удивления глаза Грега стали огромными, как блюдца.

Не говоря ни слова, ты размахнулась и ударила его по лицу левой рукой. Костяшки наших пальцев буквально впечатались в его щеку.

— Дерьмо собачье! — заорал ошеломленный Грег.

Он отпустил наш локоть и попятился, прижав ладонь к лицу. У него на щеке выступила кровь. Твое серебряное кольцо рассекло ему щеку.

Голос Ангела изменился.

Гневным басом он приказал Грегу:

— Никогда больше не прикасайся к ней.

— Да ты, мать твою, просто ненормальная! — убегая, крикнул Грег, не поворачивая головы. — Ты еще пожалеешь об этом. Со мной так не поступают!

Мы смеялись ему вслед. И ты, Энджи, смеялась. Вместе мы непобедимы.

Энджи потерла ушибленные пальцы. Интересно, что на нее нашло? За всю свою жизнь она ни разу ни на кого не подняла руку! И все-таки она чувствовала, что поступила правильно, ударив Грега. Так ему и надо! Он пользовался ею, кормил ее обещаниями до тех пор, пока в нем не взыграла ревность. За такое его нужно было отдубасить как следует, а она просто врезала ему по морде.

Она все еще никак не могла понять, почему испытывала к Грегу такое сильное влечение, что заставило ее потерять голову. Может быть, желания Маленькой женушки и ее собственная страсть, так сказать, соединились, и это привело к… таким пагубным результатам. «Страшно даже представить, что я выделывала для того, чтобы завоевать Грега», — подумала она. Как, однако, хорошо, что она навсегда забыла все эти мерзкие подробности! Маленькая женушка, исчезая из ее жизни, забрала с собой воспоминания о том, что происходило на заднем сиденье машины Грега.

Ее триумф омрачали чувство вины и грусть. Энджи ощущала некую опустошенность без грубой, неукротимой энергии Маленькой женушки, ее двойника, которому пришлось исчезнуть первым.

Да, этот персонаж был первым. Теперь Энджи должна была решить, кто будет следующим. Болтушка была самой несчастной, самой обиженной и униженной, ее обманули и предали. Для Энджи было бы самым большим благом, просто милостью Господней, если бы можно было стереть воспоминания о моде Билле раз и навсегда. Имелась еще Девочка-скаут, опытная, умелая, и ее часы тоже были уже сочтены. Энджи очень не хотелось думать о том, что она может лишиться ее. А как насчет Ангела? Это защитник. Как это, однако, здорово, когда у тебя есть персональный защитник, сильный друг, который может заступиться за тебя! Однако этот защитник находится внутри нее, а это означает, что она сама должна уметь постоять за себя.

В конце концов, это решение приняли за нее.

Энджи не ожидала, что Грег и Ливви так быстро изобретут весьма изощренный способ отомстить. Во время обеденного перерыва они позвонили на телевидение и в редакции нескольких газет. К концу последнего урока возле ворот школы собралась целая толпа. Два фургона с телеаппаратурой стояли на парковочной площадке для преподавателей. У местных корреспондентов пятичасовых программ новостей просто слюнки текли в предвкушении сенсации. Они уже представляли, как будут брать интервью у девочки, которая исчезла таинственным образом и совершенно неожиданно нашлась. Вместе со своими телеоператорами они образовали огромную толпу и просто стояли и ждали, несмотря на то что этот ноябрьский день выдался довольно холодным.

Как только Энджи вышла из дверей школы, моментально защелкали затворы, засверкали фотовспышки и прямо перед ее лицом появился целый букет микрофонов. На нее градом посыпались вопросы. Кто, что, где, когда и, конечно же, как вы пережили тяжелое испытание, которое выпало на вашу долю, мисс Чепмен?

Энджи зажмурилась от неожиданности и смущения, ослепленная вспышками фотокамер. Она почувствовала, как кто-то потянул ее за руку. Это Али и Абраим тянули ее назад в здание школы.

— Мы знаем, как отсюда можно выйти, чтобы тебя никто не заметил, — сказал Абраим.

Они быстро повели ее к своей машине, которая была припаркована прямо за неприметной боковой дверью, ведущей из химической лаборатории на улицу.

— Откуда вы узнали, что вся эта суматоха поднялась из-за меня? — спросила Энджи.

Абраим взял ее за руку.

— Должен признаться, что после танцев я «прогуглил» тебя, — сказал он. — Мне просто было непонятно, как я все эти годы мог тебя не замечать. И тогда мне стало ясно: ты и есть та самая знаменитая девочка, которая пропала таинственным образом, но поскольку ни в прессе, ни по телевидению не сообщали о том, что ты нашлась, я подумал, что эту информацию намеренно скрыли от журналистов. Ты, наверное, проходишь по программе защиты свидетелей или что-нибудь в этом роде?

Энджи нырнула на заднее сиденье машины и легла, прижав голову к коленям.

— У меня что-то типа личностного кризиса, но не в том смысле, что я ищу саму себя и свое место в жизни. Все, что я знаю о последних трех годах, мне рассказали другие люди. Я совершенно ничего не помню, это время просто выпало из моей памяти. Я все равно не смогла бы ответить на их вопросы, даже если бы захотела. Вы можете отвезти меня домой так, чтобы никто меня не увидел?

— Конечно. В этом и состоял наш план, — сказал Абраим.

Он свернул на боковую улицу и окольными путями довез Энджи до ее дома.

— Вот это да! — воскликнул он, когда они свернули в их улочку. — Тебя охраняет полиция.

Энджи подняла голову и выглянула в окно. Два патрульных полицейских автомобиля стояли на подъездной дорожке, ведущей к ее дому. Однако никаких телевизионных фургонов там не было. Она вдруг почувствовала, что ей стало трудно дышать. Прошло довольно мало времени. Судя по всему, полицейские появились здесь не из-за журналистов, иначе они подъехали бы к школе.

— Парни, высадите меня прямо здесь, — сказала Энджи. — Спасибо вам. Вы такие молодцы!

Она вошла в дом и сразу увидела детектива Броугана. Несмотря на то что рабочий день был в самом разгаре, и отец, и мама находились дома. Еще трое полицейских стояли в кухне, заложив руки за спину и переминаясь с ноги на ногу. Броуган был в костюме и выглядел весьма серьезным и озабоченным.

— Всем привет, — сказала Энджи, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее. Она чувствовала, как учащенно бьется ее сердце. — Что случилось?

Выдержав небольшую паузу, Броуган сообщил:

— В расследовании наметился большой прогресс.

— Это просто замечательно! — радостно воскликнула Энджи. По крайней мере она старалась выразить радость. Она вдруг почувствовала, что ей стало трудно дышать. — Что… что же произошло?

— Мы нашли ее, — сказал Броуган. — Нашли хижину.

Пока Энджи боролась за то, чтобы вернуться к нормальной жизни, детектив Броуган изучал те скудные детали, улики, сведения, которые сообщила ему доктор Грант. Однако он был человеком настойчивым, скрупулезным и проницательным. В этом Энджи уже успела убедиться.

Под действием гипноза Девочка-скаут дала довольно точное описание старой хижины, в которой жила, — реальной хижины, а не воображаемой. Она вспомнила несколько важных ориентиров, на которые обратила внимание, когда возвращалась домой. К тому же она разрешила доктору Грант передать все эти сведения полиции. Этого оказалось вполне достаточно.

Два отряда специальных агентов, которые были посланы в Национальный лесной заповедник Лос-Анджелеса, после долгих поисков нашли хижину, расположенную в отдаленном районе заповедника, примерно в ста шестидесяти километрах от горного массива Сан-Габриел. Эта хижина находилась в стороне от туристических маршрутов и известных лесникам троп и вдалеке от пересекавших горы вдоль и поперек подъездных путей, которыми пользовались пожарные.

— К дымоходу был прикреплен весьма замысловатый скруббер, то есть газоочистительное устройство, и поэтому дым из трубы не выходил, — рассказал Броуган.

— Если бы не было этого приспособления, мы бы довольно быстро нашли тебя, — добавил он. Голос детектива был хриплым и безрадостным. Похоже, ему неприятно было признаваться в собственной некомпетентности.

— Наши эксперты нашли там твой биологический материал, Энджи. Волосы и частицы кожи. А еще мы нашли веревки и кандалы. Теперь мы уверены, что тебя держали именно в той хижине.

Ее волосы и кожа. Она оставила там частицу себя. Вместо того чтобы радоваться, Энджи вдруг почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

Броуган всегда был очень внимательным, от его глаз ничего не могло укрыться. Однако сегодня он был довольно рассеянным и, не посмотрев на Энджи, продолжил свой рассказ:

— Судя по тому, что все вещи покрыты толстым слоем пыли, а окна затянуты паутиной, в хижине уже несколько недель никого не было.

Мама испуганно охнула.

— Значит, он ушел? Просто взял и исчез? — спросила она и, медленно опустившись на стул, закрыла лицо руками.

Броуган положил руку ей на плечо и легонько сжал его. По-дружески.

Энджи вдруг подумала о том, что за прошедшие три года ему довольно часто приходилось выполнять роль спасательного троса для ее мамы.

Отец вскинул руки над головой. Это был жест отчаяния.

— И на этом все закончится? Не будет ни ареста, ни суда, ни наказания? — дрожа от гнева, выкрикнул он прямо в лицо Броугану. — Да за то, что этот негодяй сделал, его нужно вздернуть на веревке!

— Нет, до конца еще очень далеко, — заверил его Броуган. — Мы начали поиски этого человека. В хижине мы не нашли никакой персональной информации. Поэтому мы сейчас обследуем всю близлежащую территорию. Может быть, нам удастся найти хоть что-нибудь, какую-нибудь вещь или какой-нибудь биологический материал, что поможет нам установить личность похитителя. Мы там все тщательно обыщем. Я уверен, что мы скоро получим ответы на все вопросы.

Веревки и кандалы. Струпья и частицы кожи. Энджи почувствовала, как у нее скрутило желудок. Громко вскрикнув, мама подбежала к ней. Однако было уже поздно. Посмотрев на себя, Энджи увидела, что рвотные массы текут по ее одежде.

— О нет! — простонала она. — Извините меня.

Она повернулась, собираясь уйти, и почувствовала, что у нее подгибаются колени. Она дышала через нос, медленно вдыхая и выдыхая. Она понимала, что если у нее не перестанет кружиться голова, то она просто рухнет на пол.

Броуган похлопал Энджи по спине и, вытащив из кармана чистый носовой платок, протянул ей.

— Это моя вина, Энджи, — запинаясь, пробормотал он. — Прости меня. Столько информации сразу. Я не подумал, что для тебя это слишком тяжело.

Мама обняла Энджи за талию.

— Если ты уже закончил, Фил, то я уведу Энджи наверх. Ей нужно помыться, — сказала она.

Повернувшись, Энджи увидела, что Броуган провожает ее печальным взглядом. Он шумно вздохнул, и его плечи поднялись и опустились. Потом, присев на корточки, он принялся промокать носовым платком ковер.

Мама включила душ.

— Я выстираю твою одежду, дорогая, — сказала она. — Давай мне все твои вещи.

Энджи сняла свитер и джинсы, от которых исходил кисловатый запах, и, просунув руку в приоткрытую дверь, протянула их маме. Потом закрыла дверь на замок, чтобы никто не вошел к ней. Она хотела отгородиться от внешнего мира. У нее в желудке по-прежнему что-то бурлило и урчало. Ей казалось, что внутри нее идет какое-то грандиозное сражение.

Зеркало еще не успело запотеть, и она, не удержавшись, заглянула в него. Энджи посмотрела прямо в глаза самой себе, хотя понимала, что смотрит не на себя, а на кого-то другого.

— Что вам, ребята, известно? — спросила она, обращаясь к своему отражению. — Я знаю, что вы засели у меня внутри и не хотите уходить. Почему?

Она вспомнила о старом крыльце, где время от времени все собирались до того, как удалили Маленькую женушку. Стены между ними разрушили всего на несколько минут. Так и нужно, это совершенно справедливо. Теперь они снова отгородились от нее.

— Где ты? — прошептала она. — Пожалуйста, покажись!

Кто-то пристально вглядывался в нее из ее собственных глаз, а едва уловимое мерцание в облаке пара говорило о том, что за ее спиной кто-то стоит. И этот кто-то был больше и выше ее. Может быть, у нее галлюцинации?

Прищурившись, она всмотрелась повнимательнее. Однако ничего, кроме пара, не увидела. Она залезла в ванну, задернула штору и стала под душ. Горячая вода полилась ей на плечи. Потом она села на резиновый коврик, закрыла глаза и подставила голову под горячий дождь. Тепло разлилось по всему ее телу. Ей казалось, что ее гладят чьи-то большие ласковые руки. Она поняла, что предчувствие ее не обмануло. Теперь она уже точно знала, что кто-то очень хочет с ней поговорить, встретиться с ней где-то в другой реальности. Зажмурившись, она снова перенеслась на старое крыльцо и увидела перила, деревянные столбики, грубые, потрескавшиеся доски. Она больше не слышала плеска воды. Где-то вдалеке чирикали воробьи и посвистывали малиновки.

— Кто здесь? — спросила Энджи, пристально вглядываясь в возникшее видение.

Серое дерево, старые, растрескавшиеся доски. Крыльцо. Все это постепенно трансформировалось в знакомую для Энджи обстановку.

Девочка-скаут сидела, склонившись над шитьем. Она подняла полные слез глаза и посмотрела туда, где когда-то стояло кресло-качалка, в котором любила сидеть Маленькая женушка. Болтушки нигде не было видно.

— Ей не нужно все это видеть. Она еще слишком маленькая, — объяснила Девочка-скаут. — Я отправила ее покататься на лошади. Мне тоже нужно уходить. Сейчас появится Ангел.

Энджи показалось, что она слышит, как играют трубы, а потом раздался шелест крыльев и появился Ангел, весь пугающе белый. Казалось, что его скулы высечены из хрусталя. Над высокими шелковистыми бровями ореолом нависали густые черные волосы. Его снежно-белые крылья были сложены за спиной, а сбоку висели украшенные драгоценными камнями ножны. Золотая рукоятка короткого меча виднелась у талии. Его черные глаза, в которых горели крошечные огоньки, смотрели прямо на Энджи. Она вздрогнула. Что это величественно-прекрасное существо делает в ее голове? Она не могла сотворить его, и он не мог быть ее двойником.

— Анжела, прелестное дитя, ты не можешь больше звать меня на помощь, — ласково пожурил ее он.

— Но… но я не звала тебя, — возразила она. — Ты просто… просто пришел именно тогда, когда стал нужен мне.

Он нахмурился и плотно сжал губы.

— В таком случае ты должна уничтожить меня, — сказал он.

Энджи открыла рот от удивления.

— Нет. Я никогда не смогу сделать это.

— Сможешь, — сказал он громко и уверенно. — Ты должна. Ты сделаешь со мной то же, что сделала с одной из нас, с Маленькой женушкой.

Энджи вдруг захотелось объяснить ему все, доказать, что он заблуждается.

— Но ты такой сильный и красивый. Ты нужен мне, — сказала она. — Я не хочу уничтожать тебя. Неужели ты не можешь остаться со мной? Навсегда. Ты — моя внутренняя сила.

Ангел тряхнул своими черными кудрями. Его голос был музыкой. Красивой и нежной.

— У тебя есть своя сила и своя красота, а кроме того есть еще чистота, непорочность. Теперь я представляю для тебя опасность.

Теперь я представляю для тебя опасность. Будет лучше, если я исчезну и ты навсегда забудешь обо мне.

— Но почему? — не унималась Энджи. — Это из-за Грега? Но это же просто смешно. Он получил по заслугам.

Ангел подошел к ней. От него исходило яркое сияние. На этот раз он не стал вытаскивать свой меч и спрятал руки за спину, под свои сложенные крылья.

— Анжела, наша прекрасная девочка, пожалуйста, послушай меня. У Девочки-скаута и Маленькой женушки была очень трудная жизнь, они много страдали. Им казалось, что этот кошмар никогда не кончится. А потом Одинокая создала меня. Однажды этот мужчина совершил такое, что переполнило чашу терпения. Этому поступку не было оправдания. Она вызвала меня из своей души, создала меня из своей боли, силы и любви. Она сидела в темноте, качаясь в кресле. Одинокая, запертая в четырех стенах. Она качалась, пела, рыдала и молилась. Я стал ответом на ее молитвы, ее ангелом-мстителем. Когда я появился перед ней, она произнесла только два слова: «Спаси нас».

И я ответил: «Возьми меня за руку, и мои руки станут твоими».

У нее на коленях лежало одеяло. Из-под него она вытащила блестящий серебряный меч. «Спаси нас! — снова воскликнула она дрожащим от гнева голосом. — Поклянись, что сделаешь это!»

Высоко подняв над головой меч, я дал ей клятву. Я внезапно ощутил невероятную силу в руках. Ярко светило солнце, и я расправил свои крылья прямо посреди белого дня. Я не слышал, как бьется мое сердце, у меня, по правде говоря, даже не было настоящих глаз, которые могли бы видеть. Я был только ее материализовавшейся мыслью. Однако мне очень нравилось быть живым. Я понимал, что скоро настанет мое время.

Я ждал, пока остальные смогут завоевать его доверие. Он не должен был знать, что мои черные глаза наблюдают за ним изнутри, что я что-то замышляю, обдумываю план спасения. Девочка-скаут проявила сообразительность и смогла добиться того, чтобы кандалы ослабили. Я добавил красок ее бледному лицу, и на ее щеках появился легкий румянец. Этот мужчина поверил, что она светится от любви к нему. Маленькая женушка сделала все, чтобы он чувствовал себя абсолютно счастливым и не сомневался в том, что она любит его. Когда он заснул крепким сном, я пришел за ним. Маленькая женушка сказала тебе чистую правду. Она даже не проснулась, когда я разрубил связывавшие ее путы.

Ангел замолчал, и снова стал слышен шум льющейся воды.

Она почувствовала, что ее тело становится тяжелым.

— Что ты сделал? — спросила она.

Однако Ангел начал растворяться в воздухе. В его огромных глазах светилось раскаяние.

— Вернись! — крикнула Энджи. — Не уходи, прошу тебя!

Она протянула руку и ухватилась за перевязь, к которой был прикреплен его меч.

— Нет! — крикнул он и раскрыл свои крылья, ослепительно белые и невероятно огромные. Он высвободил руки и оттолкнул ее. С его пальцев капала кровь.

— Что, черт возьми, ты сделал? — закричала Энджи. — О боже, что?

Его мелодичный голос стал резким, дребезжащим, как фарфор.

— Ты не должна этого знать. Если ты узнаешь, узнают и остальные, — сказал он. — Прежде чем появятся вопросы, прежде чем рухнут стены, я должен умереть.

Внезапно видение исчезло, и сразу возникло ощущение ледяного холода. Холод окутал все ее тело. Холодная вода дождем лилась ей на голову. Энджи вздрогнула, осознав, что снова оказалась в знакомой обстановке.

Конечно же она в душе. И вода уже стала холодной. В этот момент связь оборвалась, и она окончательно пришла в себя.

Вздохнув с сожалением, Энджи открыла глаза. Через секунду она испуганно вскрикнула. Вода вокруг ее ног была красной от крови.

Вода вокруг ее ног была красной от крови.

Глава 12

Репутация

— Энджи, дорогая, успокойся. Ничего страшного не случилось, — сказала мама, похлопав по спине дочь, завернутую в толстое голубое полотенце. — Просто это случилось как-то не вовремя. Поздравляю, теперь ты стала полноценной женщиной. В нашем женском полку прибыло.

Вся вода уже ушла в сливное отверстие, а Энджи по-прежнему дрожала. У нее появилось какое-то странное чувство. Ей казалось, что дело не только в том, что она вступила в пору зрелости. Это был знак, прощальный знак Ангела. Они вместе купались в крови. Ее сердце лихорадочно билось, это была запоздалая реакция на приток адреналина.

— Я должна позвонить доктору Грант, — сказала она, надеясь, что ее психотерапевт поможет ей понять, что с ней произошло. Но что бы это ни было, ничего хорошего оно не предвещало. В этом она нисколько не сомневалась.

— Ты чем-то расстроена? — спросила мама. — Мы никогда не беспокоили ее в те дни, когда нет сеансов.

— Учитывая то, сколько вы, ребята, ей платите, я бы не назвала это беспокойством, — выпалила Энджи. — Она сказала, что обязательно будет рядом со мной, если возникнет что-то непредвиденное. Так вот, это случилось.

— Да, конечно, — пробормотала мама, запинаясь. — Может быть, ты расскажешь мне все и я смогу тебе помочь?

— Нет, мама, не сможешь, — отрезала Энджи. Ей не хотелось делиться с матерью своими наихудшими подозрениями.

Она вернулась в свою комнату, сжимая в руке гигиеническую прокладку, которую мама вручила ей, не говоря ни слова. Когда она, одевшись, вышла из комнаты, мама разговаривала по телефону в своей спальне.

— Нет, мне очень жаль, — сказала она и, увидев у двери Энджи, приложила палец к губам. — Нет. Никаких комментариев… Нет, мы не будем делать официального заявления… Да, это правда. Восемнадцатого сентября… А что бы вы чувствовали… Потому что мы не хотим, чтобы вмешивались в нашу жизнь. Прошу вас больше не звонить.

Мать раздраженно швырнула телефон на ночной столик.

— Проклятые репортеры! — возмущенно воскликнула она.

— Что?

Мама пригладила ладонью волосы.

— Опять эти бесконечные вопросы. Они сегодня уже третий раз звонят.

У Энджи лихорадочно забилось сердце.

— О чем они спрашивали?

— Ненормальные какие-то! — сказала мама. — Несут всякий бред. Я думаю, что тебе не нужно знать об этом.

— Нет, нужно. Сегодня мне пришлось столкнуться с ними возле школы. Я должна подготовиться.

Мама недовольно фыркнула.

— Ты должна говорить им только одно: «Никаких комментариев».

— Мама, просто расскажи мне, и покончим с этим.

Она плюхнулась на стул и потерла руками щеки. На ее лице остались красные пятна.

— Они хотят знать, почему мы до сих пор ничего им не рассказали. Почему в нашем доме целых два месяца находится «потерявшаяся девочка», а мы не сообщили об этом прессе. Они подозревают, что мы что-то от них скрываем.

Энджи похолодела от ужаса.

— Что, например? — спросила она.

У нее вдруг потемнело в глазах, но она смогла взять себя в руки. Никто больше не сможет вынудить ее потерять над собой контроль. Она должна справиться со всем этим. Однако она так и не смогла избавиться от страшного видения, Ангел с окровавленными руками все еще стоял у нее перед глазами.

Из гостиной донеслись мужские голоса.

Громкие и взволнованные.

Они с мамой сразу же направились туда. В гостиной толпились полицейские. Почему они до сих пор здесь? Броуган говорил по мобильному телефону, а отец задергивал шторы на окнах.

— Репортерские фургоны, — пояснил он. — Прямо на нашей улице.

— Что за ерунда! — сказала мама. — Детектив, неужели вы не может отделаться от них?

В дверь позвонили. Один из полицейских пошел открывать.

— Уберите отсюда репортеров! — крикнул ему Броуган, сунув руку в карман. — Мы связались с экспертами-криминалистами из департамента коронера. Они проведут тщательный осмотр хижины и ближайших окрестностей. Может быть, им удастся найти могилы.

— Могилы! — испуганно вскрикнула мама.

Невесело усмехнувшись, Броуган посмотрел на Энджи. Его взгляд буквально пронизал ее насквозь.

— Энджи совершила невероятное. Она смогла сбежать из неволи. Вы знаете, что для нас до сих пор остается загадкой, как ей удалось это сделать, — сказал он.

Энджи изо всех сил пыталась казаться спокойной. Да, интересно, как же все-таки она это сделала? У нее возникло какое-то странное чувство. Она больше не могла выдерживать полный сочувствия взгляд детектива и опустила глаза.

Броуган истолковал это по-своему. Он положил руку на плечо Энджи.

— Я очень извиняюсь, — сказал он. — Энджи, если ты считаешь, что сможешь выдержать подобное испытание, то я хотел бы отвезти тебя к хижине, когда эксперты закончат работу. Может быть, то, что ты там увидишь, поможет тебе что-нибудь вспомнить. Или твои внутренние информаторы еще в чем-нибудь признаются. Какая-нибудь мелочь может помочь нам найти этого парня.

У Энджи дрожали колени. Ей захотелось немедленно выскочить из гостиной. Она пожала плечами, пытаясь изобразить полное равнодушие.

— Может быть. Но я не уверена, что смогу еще что-нибудь вспомнить, — сказала она.

Энджи не лгала. Лично она ничего не помнила, а вот Ангел знал и помнил все. Ангел с окровавленными руками, который просил уничтожить его до того, как его воспоминания заразят чистую и непорочную Энджи. О господи! Эта картина навечно останется в ее памяти, даже если она сотрет Ангела.

Она потерла руки о свои голубые джинсы.

Броуган слегка прищурился.

— Хорошо. На сегодня, пожалуй, все. Если что, мы всегда на связи, — сказал он.

— А как быть с репортерами? — спросила она. — Сегодня днем они буквально окружили школу, а сейчас толпятся на лужайке возле нашего дома. Неужели они теперь везде будут ходить за мной?

— Ничего им не говори, — посоветовал Броуган. — Если будут сильно досаждать, сразу звони мне. — С этими словами он вышел из комнаты.

Грег и Ливви объявили Энджи тотальную войну. Позвонив журналистам, они нанесли первый удар по ее позициям. После этого в течение недели над ней изощренно издевались. Теперь номер ее телефона красовался на стенах во всех школьных туалетах, как мужских, так и женских. Там также были нарисованы картинки, на которых было изображено, какие интимные услуги она может оказывать парням, девушкам и даже животным, а еще делались совершенно бредовые предположения насчет того, от чего она может возбудиться.

Энджи пришлось носить с собой баллончик с красной краской, для того чтобы нейтрализовывать эти маленькие бомбы жестокости, закрашивать непристойные рисунки. Жаль, что она не успела завести много друзей в школе. Сейчас у нее было бы больше защитников, по крайне мере, людей, которые бы понимали, что организаторами этой кампании движет ненависть.

Ее дружба с Кейт, которую считали изгоем, помочь не могла.

Однако Энджи понимала, что ни за что не бросит Кейт, которая помогала ей держаться на плаву и каждый день повторяла ей: «Просто продолжай барахтаться и дыши, дыши, хватай воздух ртом».

Не в прямом, конечно, смысле. Это образное выражение.

— Ты уже видела новое произведение прямо под лестничным пролетом? — спросила Энджи, запустив пальцы в волосы.

Она снова и снова приглаживала руками свои волосы. Ее обед так и остался нетронутым. Впрочем, она уже целую неделю не могла есть. С тех самых пор, как нашли настоящую хижину.

Кейт удивленно уставилась на нее.

— Это физически невозможно, — сказала она. — Даже для тренированных гимнастов.

Энджи застонала.

— Все это скоро закончится, — заверила ее Кейт. — Со мной тоже такое было. В худшем случае все эти рисунки продержатся до лета, а потом их закрасят, когда в школе будут делать ремонт. Школа сейчас выглядит как больной, который перенес ветряную оспу, — вся в красных пятнах.

— Знаешь, что мне непонятно? Почему Лив подключилась к этой травле. В смысле, я точно знаю, из-за чего Грег так бесится. Но почему она помогает обливать меня грязью? Она победила. Она получила Грега. К тому же… мы с ней были близкими подругами.

— Потому что только так она может примириться с тем, что Грег вернулся к ней, и не чувствовать себя так, как будто ей достались после тебя объедки. Она всю эту историю перевернула с ног на голову, заставив себя поверить в то, что это не ты дала Грегу в морду, а он тебе, потому что ты — развратная дрянь. Прости, но это ее слова.

— Печально. Интересно, когда им все это надоест?

— Да ну, расслабься, — посоветовала Кейт. — У нас впереди целых пять дней каникул по случаю нашего горячо любимого праздника — Дня благодарения. Каникулы начнутся буквально через несколько часов. За это время они поостынут немного, у них пропадет запал.

— Что-то я в этом сомневаюсь, — сказала Энджи. — Они набьют свои животы индейкой и тыквенным пирогом и примутся за дело с новыми силами.

Черт бы побрал этот День индейкопоедания! Доктор Грант уже уехала из города. Она будет праздновать вместе со своей сестрой. Несмотря на то что Энджи слезно умоляла ее как можно скорее стереть Ангела, доктор Грант сказала ей, что следующую процедуру они смогут провести только после праздников, то есть в следующий понедельник. Просто на время праздников лаборатория будет закрыта. Вот поэтому Энджи придется самой, подобно старой клуше-наседке, «высиживать» свои печали и тревоги до тех пор, пока из них что-нибудь не вылупится. Был еще один неприятный момент. Детектив Броуган уже узнал достаточно много, ему осталось только сопоставить все известные факты, и тогда ему, так сказать, откроется полная картина.

И вот как все будет выглядеть. Энджи, вне всякого сомнения, жила в той хижине — там нашли ее волосы, микрочастицы кожи и прочую ерунду. Уходя из хижины, она прихватила с собой острый самодельный нож. Вскоре найдут тело с перерезанным горлом, или отрезанными кистями рук, или с дырой в груди, или еще какими-нибудь признаками того, что смерть наступила от ран, нанесенных длинным острым предметом. Только Энджи может знать, как именно был убит этот мужчина. Потом сделают анализ ДНК и выяснят, что он жил в хижине вместе с Энджи. Все собранные улики укажут на то, что Энджи убила своего тюремщика и мучителя, а теперь симулирует амнезию и диссоциативное расстройство, чтобы избежать участи всех малолетних преступников. Они протестируют Энджи на детекторе лжи, введут ее в гипнотическое состояние и заставят во всем сознаться.

Все это вскоре станет достоянием общественности. И даже если то, что совершила Энджи, признают необходимой самообороной, или убийством при смягчающих обстоятельствах, или еще чем-нибудь в этом роде, люди все равно станут смотреть на нее по-другому.

Это окончательно сломает ей жизнь. И все это произойдет довольно скоро. Она уже чувствовала приближение катастрофы.

Щелкнув пальцами перед лицом Энджи, Кейт крикнула:

— Эй, ну-ка прекрати киснуть! Ты снова с головы до ног пропиталась жалостью к себе.

— Это не жалость, — возразила Энджи. — Я просто четко понимаю, каково реальное положение дел.

— Парни хотят пригласить нас сегодня на двойное свидание, но я не возьму тебя с собой, если ты будешь продолжать изображать из себя несчастную узницу, которую на рассвете должны вздернуть на виселице. Я возьму с собой твоего двойника. Кто из них самый прикольный?

— Все зависит от того, что ты считаешь прикольным, — сказала Энджи. — Если ты хочешь поиграть в куклы, то советую взять Болтушку. Ей шесть лет. Если ты предпочитаешь наблюдать за тем, как совершается страшная месть, сверкает карающий меч и тому подобное, я отправлю к тебе Ангела. Только учти, что он — парень и это может не понравиться Абраиму. Но если тебе вдруг захочется чего-нибудь необычного, например, приготовить ужин на старой железной печи, которую нужно топить дровами, то Девочка-скаут подойдет для этого как нельзя лучше.

— Вот незадача! — задумчиво произнесла Кейт. — А я выбираю Энджи. Ей просто придется немного постараться и поднять себе настроение.

Бросив на нее сердитый взгляд, Энджи сказала:

— Ладно, я постараюсь.

Однако то, что она узнала, придя домой, совершенно не способствовало улучшению настроения. Скорее наоборот. Мама сообщила ей о том, что пригласила к ним на День благодарения бабушку и модю Билла.

— Мама, неужели мы не можем провести этот праздник, что называется, в тесном семейном кругу? — умоляющим тоном произнесла Энджи. — Это будет первый День благодарения, который я проведу вместе с вами. Я ведь долго была лишена этого удовольствия. Почему мы не можем провести его втроем — ты, папа и я?

— Для бабушки это первый День благодарения, который она будет праздновать без дедушки, — напомнила ей мама. — Мы не можем оставить ее одну.

— Может быть, тогда папа привезет ее к нам или она сможет приехать на автобусе?

— Анжела Грейси, что с тобой случилось? Что за странные идеи! — удивилась мама. — Ее привезет Билл.

— Но… — начала было Энджи и замолчала.

Она поняла, что не сможет подобрать слова, по крайней мере, подходящие слова, чтобы объяснить, почему она до ужаса, до дрожи в коленях боится снова увидеть модю Билла. Единственным утешением может служить то, что на этот раз она будет начеку. Она больше ни за что не останется с ним наедине. Энджи была в этом абсолютно уверена.

В восемь часов вечера машина братьев подъехала к ее дому. «Интересно, как они, близнецы, решают, кто из них сядет за руль?» — подумала Энджи.

— Али на двадцать шесть минут старше меня, — объяснил ей Абраим, когда она задала ему этот вопрос. — Поэтому он на правах старшего всегда ведет машину. Но если мне удается первым схватить ключи, — сказал он и помахал ими перед ее лицом, — за руль сажусь я.

Али и Кейт сидели на заднем сиденье, прижавшись друг к другу. Судя по всему, Али ничего не имел против того, что у него этим вечером будет персональный шофер. Энджи села на переднее сиденье и, повернув голову, сказала сидевшим сзади:

— Привет!

— Тебе удалось развеять тоску? — спросила Кейт.

— Я работаю над этим, — ответила Энджи, заставив себя улыбнуться.

Абраим положил левую руку на ее плечо и голосом, удивительно похожим на голос Микки Джаггера, пропел:

— Энджи, Энджи, когда рассеются все эти тучи?

Покраснев от смущения, Энджи усмехнулась:

— О-о, прошу тебя, прекрати! Ведь это очень грустная песня, не так ли?

— Все зависит от того, как на это посмотреть.

Абраим положил левую руку на ее плечо и голосом, удивительно похожим на голос Микки Джаггера, пропел:

— Энджи, Энджи, когда рассеются все эти тучи?

Покраснев от смущения, Энджи усмехнулась:

— О-о, прошу тебя, прекрати! Ведь это очень грустная песня, не так ли?

— Все зависит от того, как на это посмотреть. Да, эта навязчивая мелодия довольно печальная, но ты вспомни, какой там припев, — сказал он и, наклонившись к самому ее уху, пропел: — Неужели плохо быть живы-ы-ы-м?

— Да, это, вне всякого сомнения, меняет дело, — сказала она.

Абраим снова откинулся на спинку сиденья. Его лицо моментально стало серьезным. Похоже, он понял, что неудачно пошутил.

— Прости меня, — сказал он.

— Ну что ты, — пробормотала Энджи, легонько ущипнув его за руку. — Пустяки. Как сказал один писатель — точно не помню, кто именно, — слухи о моей смерти сильно преувеличены.

— По-моему, это был Марк Твен, — подсказал Али с заднего сиденья.

Абраима все еще мучило раскаяние из-за того, что он сморозил глупость.

Теперь Энджи пришлось взять на себя роль утешительницы и попытаться развеселиться, заставляя себя думать, что у нее нет никаких проблем, жизнь легка и прекрасна. Как ни странно, это немного улучшило ей настроение.

Им удалось пробраться на эротический фильм. Точнее, парни прошли в кинотеатр совершенно свободно, а пробираться пришлось Энджи и Кейт. А ведь им скоро исполнится семнадцать. Случилось чудо: Энджи начала привыкать к своему реальному возрасту, и неважно, что именно способствовало этому — дорогостоящая терапия доктора Грант или совершенно бесплатная терапия Кейт. Ее нисколько не смущало то, что она смотрит эротический шпионский триллер вместе с парнем. Наоборот, ей это даже нравилось. Абраим был очень милым и приятным, он не торопил события. Наверное, таким и должен быть ее первый парень. А если у них с Абраимом все-таки ничего не получится, это не страшно, ведь в следующем году он уедет учиться в колледж.

Энджи плотно поужинала, поэтому ей совершенно не хотелось есть. Однако она с восторгом набросилась на попкорн, который купил Абраим, чтобы как-то скрыть свое смущение из-за того, что в темноте их руки часто соприкасались. Буквально в нескольких сантиметрах от нее, забыв обо всем на свете и совершенно не глядя на экран, Кейт целовалась с Али. Когда попкорн закончился, Абраим сложил картонный мешочек и обнял Энджи, прижав ее к своему плечу. Она прильнула к нему, и ей стало уютно и спокойно. Однако буквально через минуту она чуть не подскочила от ужаса, вспомнив, как в прошлый раз вот так же прижималась к нему. Это случилось после того, как Потаскуха устроила свой безобразный стриптиз. О боже! Энджи густо покраснела в темноте. Интересно, что он подумал, когда она стала раздеваться? Если бы она сказала ему что-то типа «я не такая, я порядочная и скромная», ей пришлось бы пуститься в долгие и пространные объяснения, чтобы он понял, что с ней на самом деле происходит. Однако лучше вообще не касаться этой темы, если, конечно, он первым не начнет задавать ей вопросы.

После кино они поехали есть мороженое, и поэтому Энджи привезли домой почти в двенадцать ночи. Абраим проводил ее до двери дома и подождал, пока она, пошарив рукой под ковриком, найдет ключ.

— Я замечательно провел время, — сказал он, когда Энджи вставила ключ в замочную скважину.

— Я тоже, — отозвалась она.

Он быстро поцеловал ее в щеку и застенчиво опустил глаза.

— Спасибо тебе за то, что составила мне компанию. Надеюсь, ты рада, что у тебя появился такой медлительный и робкий брат, — сказал он и, оглянувшись, посмотрел на машину, в которой Али и Кейт снова затеяли любовные игры.

«Бедному Абраиму придется везти их домой, стараясь при этом не смотреть в зеркало заднего вида», — подумала Энджи.

Она положила руку на руку Абраима.

— Конечно рада. Именно такой брат мне и нужен, — сказала она.

Он стоял, от смущения втянув голову в плечи, но, услышав ее слова, выпрямился.

— О-о, я очень рад. Я думаю… в смысле… надеюсь, я тебя не разочаровал.

Вот черт! Он все-таки вспомнил.

— Это была не я, — объяснила Энджи. — На меня, похоже, что-то нашло, и я превратилась в кого-то другого. Ты точно знаешь, что нам обоим нужно, — просто обнять друг друга и все. Спасибо тебе большое за то, что ты был таким медлительным и робким, — сказала она и, наклонившись, поцеловала его в щеку. Он него исходил свежий и в то же время пряный запах.

Вспоминая его смущенное и растерянное лицо, она еще долго смеялась, и когда поднималась по лестнице, и уже находясь в своей комнате. У нее все получилось, у нее было совершенно нормальное свидание, без помутнения сознания, без провалов в памяти. Это была маленькая победа.

Она спала крепко, долго и безмятежно, и это было для нее давно забытым удовольствием. К тому времени когда она, заставив себя вылезти из-под теплого одеяла, приняла горячий душ и спустилась в кухню, мама уже поставила индейку в духовку, а яблочный пирог остывал на столе. Энджи выглянула в окно и несказанно обрадовалась, поняв, что журналисты вспомнили о том, что у них есть обязанности перед своими родными и близкими, и решили провести День благодарения с ними. Возле их дома не было ни фургонов со спутниковыми антеннами, ни праздношатающихся репортеров. Все они наверняка сидели возле своих телевизоров и смотрели парады и футбольные матчи.

— Тебе помочь? — спросила она у матери. — Что ты сейчас делаешь?

— Буду готовить начинку, — сказала мама. — Ты же знаешь, у всех разные вкусы. Кому-то нравится, чтобы она была сочной, а кто-то любит хрустящую. И еще лимонный ликер нужно сделать.

Энджи взяла пакет с начинкой и прочитала инструкцию, которая была напечатана на обратной стороне пакета: растопите сливочное масло, мелко покрошите огурцы и сельдерей, быстро обжарьте их с приправленными специями крутонами и добавьте бульон, для того чтобы консистенция была жидкой.

— Довольно просто, — сказала она. — Я займусь этим.

Как, однако, приятно осознавать, что ты все знаешь и умеешь. Уверенность в собственных силах — замечательная штука. Она сделает начинку, ведь у нее есть Девочка-скаут, которая всегда поможет советом.

— Это просто замечательно, Энджи, — обрадовалась мама. — Я всегда говорила, что если человек умеет читать, то и готовить он тоже научится. Однако ты не проявляла к этому делу никакого интереса… раньше.

— Ты права, но мне пришлось многому научиться. Как оказалось, жизнь в неволе имеет свои преимущества. Однако я не думала, что их будет так много.

— О нет, только не это! — простонала мама. — Ну а что ты скажешь по поводу фруктового салата?

— Покажи мне, где фрукты, и я займусь им, — согласилась Энджи.

Мама указала ей на барную стойку. Там стояли банки с консервированными фруктами — персиками, грушами и абрикосами, а также лежали бананы и пара зеленых яблок.

— Разделочная доска в ящике стола, а нож лежит прямо возле тебя.

Энджи нашла консервный нож и принялась за работу. Нарезая фрукты ломтиками и кубиками, она складывала их в большую салатницу. Она так увлеклась, что даже не услышала, как зазвенел дверной звонок. Только почувствовав, что за ее спиной стоит кто-то высокий и сильный, она пришла в себя.

Она так увлеклась, что даже не услышала, как зазвенел дверной звонок. Только почувствовав, что за ее спиной стоит кто-то высокий и сильный, она пришла в себя. Модя Билл. Она узнала его запах. Он обнял ее за талию. Рядом с ним стояла бабушка. Она целовала маму, стараясь не испачкать мукой свой праздничный костюм.

— Марджи, запах просто божественный! — сказал модя Билл, хотя его нос был прижат к волосам Энджи. — Эй, Энджи, детка, повернись ко мне и скажи «привет».

Энджи почувствовала, как по телу побежали мурашки. Нет, не потому, что она вспомнила все то ужасное, что было связано с модей. Это ее двойники прорывались наружу. Энджи затолкала их внутрь. Она сама сможет справиться со всем этим.

— Ты обнимаешь женщину, у которой в руке острый нож, — усмехнувшись, предупредила Энджи. — Это небезопасно.

Он хмыкнул, но отошел от нее.

Бабушка зашипела на него:

— Билл, дорогой, не вертись под ногами, лучше бы ты убрался из кухни. Здесь женщины заняты ответственной работой. Пойди посмотри вместе с Митчем футбол. Я даже отсюда слышу его радостные крики.

— Да, мама, — сказал Билл, едва заметно улыбнувшись. — Я позже пообщаюсь с Энджи.

Интересно, ей это показалось, или он действительно послал ей какое-то закодированное сообщение? Черт бы его побрал, он затеял эти игры прямо в присутствии мамы и бабушки! Может быть, он всегда был таким наглым и самоуверенным? Она плохо помнила его и поэтому не могла сказать наверняка.

Она все еще чувствовала его руки на своей талии и, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, тряхнула головой. Она сможет с этим справиться. Она обязательно справится. Обращаясь к Болтушке, она мысленно произнесла: «Сегодня тебе не нужно появляться, дорогая. Я не позволю обидеть тебя, с тобой ничего плохого не случится».

Она все время торчала в кухне вместе с мамой и бабушкой. Потом накрывала на стол, расставляя самую лучшую фарфоровую посуду и самые красивые хрустальные бокалы. После этого загрузила грязные полотенца в стиральную машину. Словом, делала все, чтобы не попадаться на глаза Биллу до того момента, когда все семейство усядется за стол.

За обедом все были расслабленными и рассеянными. Неужели так было всегда? Похоже, никто не замечал, что Билл буквально сверлил ее взглядом. У Энджи сжалось сердце, когда она вспомнила о Болтушке. Как, однако, ей было одиноко и страшно, какой жуткой несправедливостью все это ей казалось!

Поковырявшись в своей тарелке, наполненной всякими деликатесами, Энджи заставила себя есть, чтобы не привлекать внимания к своей особе. Наконец, когда Билл громко заявил, что наелся так, что уже кусок в горло не лезет, бабушка вызвалась вымыть посуду.

— Ой, не смеши нас! Мы с Энджи сами со всем справимся, — сказала мама.

Билл подошел к ним.

— Может быть, дело пойдет быстрее, если я буду вытирать тарелки? — спросил он.

Мама радостно улыбнулась.

— Конечно быстрее. Держи, — сказала она, бросая ему полотенце. — Как это мило с его стороны, правда, Энджи? Не часто встретишь мужчину, который добровольно согласился бы помочь с мытьем посуды.

— Ты права, — согласилась Энджи. Черт, да он, похоже, начал охоту!

— Вот повезет той девушке, которая сможет заманить его в свои сети! — усмехнувшись, сказала мама.

Энджи поняла, что переела. Ее начала мучить отрыжка. Она прикрыла рот рукой, чтобы никто не слышал этих неприятных звуков.

Услышав мамины слова, Билл возмущенно фыркнул.

— Ты знаешь, Марджи, что самая лучшая девушка для меня — Энджи, — сказал он.

Мама буквально расцвела от удовольствия.

Впрочем, как всегда. Она бросила в него свое полотенце.

Энджи недовольно скривилась, глядя на текущую воду. Он, черт возьми, со взрослыми ведет себя как настоящий пай-мальчик, такой милый, обходительный, вежливый. Наверное, он всегда был таким. Покрытые мыльной пеной фарфоровые тарелки громко звякнули, ударившись друг о друга.

— Осторожнее с ними, Энджи! — сказала мама. — Может, будешь вытирать посуду и ставить ее в шкаф?

Нет, ей лучше не встречаться взглядом с Биллом. Если она будет мыть хрупкий фарфор, то может сделать вид, что все ее внимание сосредоточено на работе. Горячая вода лилась медленной струей, она подставляла под нее тарелки в мыльной пене, а потом ставила их на металлическую подставку. Мама и Билл по очереди брали их и вытирали.

— Как дела в школе? — спросил Билл совершенно спокойным, будничным тоном.

— Отлично, — пробормотала она.

— Отлично? И это все, что ты можешь сказать?

Энджи представила, как он посмотрел на маму перед тем, как произнести:

— Дети есть дети, что с них возьмешь!

В его тоне улавливалось легкое пренебрежение.

К несчастью, мама сама решила рассказать Биллу о том, что происходит в жизни ее дочери.

— У Энджи появился бойфренд, — пропела она сладким голоском.

Энджи услышала, как Билл втянул носом воздух. Было в этом тихом сопении что-то зловещее. Однако голос его звучал спокойно и даже весело, когда он обратился к ней:

— Энджи, неужели это правда? Почему ты мне не сказала? — спросил он и, притворяясь обиженным, добавил: — Я думал, что твое сердце принадлежит мне.

Мама поняла, что следует разрядить накалившуюся обстановку.

— Понимаешь, она немного стесняется говорить об этом. У них было только одно свидание, не считая того, что они вместе ходили на школьный вечер. Его зовут Абраим. — Она произнесла его имя на иностранный манер, причем старалась, чтобы получилось как можно натуральнее — с грассирующим «р» и протяжными гласными. — Он очень симпатичный парень. Энджи говорит, что еще и очень умный. Собирается поступать в Гарвард, — добавила она.

Мама говорила это с такой гордостью, что раздосадованной Энджи захотелось крикнуть: «Мама, заткнись! Прошу тебя, заткнись!» Биллу, который никогда не учился в колледже, наверняка было неприятно слышать о том, что у Энджи умный бойфренд. А ей, наоборот, чертовски приятно. Она продолжала сосредоточенно мыть бокалы на длинных ножках, передавая их маме и Биллу.

Мама взяла стопку тарелок.

— Я отнесу их в шкаф, — сказала она, направляясь в столовую.

Как только мама вышла из кухни, Билл прижался к спине Энджи, притиснув ее к краю раковины. Он обхватил ее обеими руками так, что ладони оказались под ее грудью. Энджи оцепенела от страха.

— Значит, бойфренд, да? — прошептал Билл, касаясь губами ее уха.

Энджи напряглась как струна. Она почувствовала, что ее охватывает паника. «Прячься!»- услышала она дрожащий детский голосок.

— Нет, — громко сказала она Болтушке, а потом мысленно добавила: «Я не буду прятаться. Я положу этому конец. Прямо здесь и немедленно».

Билл услышал только ее «нет» и потерся носом об ее шею. Подняв руки выше, он сжал ее груди.

— Он трогал тебя вот здесь? — прошептал Билл.

Энджи буквально обезумела от ужаса. «Беги! Быстрее беги!»- услышала она.

— Нет! — крикнула она Болтушке, а Биллу сказала: — Прекрати немедленно!

Через пару секунд вернулась мама.

Билл уже как ни в чем не бывало вытирал столовое серебро. Хотя он уже не лапал ее своими ручищами, Энджи ощутила дрожь во всем теле. Ей хотелось, чтобы он снова обнял ее. Она ненавидела себя за это. Он приучил ее тело моментально отзываться на его ласки. Тело отвечало, а ее ум в это время сопротивлялся изо всех сил.

Энджи погрузила руки в воду. Они сразу покрылись маленькими красными пятнышками, словно их обрызгали кипящим маслом. Она прикоснулась к красным кружочкам, но боли не почувствовала.

Мама взяла четыре хрустальных бокала, продев пальцы между их длинными ножками. Касаясь друг с друга, бокалы издавали тихий звон. Она снова направилась в столовую, к посудному шкафу с застекленными дверцами.

— Эй вы там, на кухне, быстрее заканчивайте! — крикнула она, не оглядываясь.

А Билл снова оказался за спиной Энджи. Приподняв волосы, он поцеловал ее в шею, чуть ниже уха.

— Давай сбежим отсюда как можно быстрее, — предложил он.

Энджи вздрогнула и, резко развернувшись, посмотрела на него. В руке она сжимала большую вилку для мяса.

— Нет, мы никуда не пойдем, — прошипела она. — Этого больше никогда не будет. И убери от нее свои мерзкие лапы! — угрожающе добавила она, помахав вилкой у него перед носом.

— Что с тобой случилось? — прошептал он и, прижав палец к ее губам, посмотрел на дверь, ведущую в столовую.

— Она перерождается, снова хочет стать самой собой, — сказала Энджи чужим, низким голосом.

— Энджи, детка, очнись! Не нужно играть со мной. Прошлый раз ты так хотела меня, что прямо вся дрожала от нетерпения. Да, малышка. — Он схватил ее за плечи и потерся бедрами о ее бедра. — Твой маленький бойфренд не должен знать о том, что у тебя есть настоящий мужчина.

Энджи напряглась. За ее спиной раскрылись невидимые крылья. Ей стало страшно. Она поняла, что опасность достигла критического уровня. Ангел проснулся, и он разгневан.

Из гостиной донесся мамин голос.

— Кто-нибудь хочет кофе с яблочным пирогом? Митч? Мама? Я поставлю чайник, — крикнула она.

Энджи, вслушиваясь в звук ее голоса, повернулась лицом туда, откуда он доносился.

Из других комнат раздавались обычные, до боли знакомые звуки: отец смотрел телевизор, громко подбадривая команду, за которую болел; бабушка просила сделать ей кофе без кофеина, если, конечно, не трудно, объясняя, что в такое время она уже не может пить настоящий кофе, так как ночью не сможет уснуть.

Энджи поняла, что ее слух необычайно обострился. Ее сознание расширилось и охватило пространство за пределами комнаты. Внутри себя она как бы была разделена на части. Одна часть ее была маленькой девочкой, дрожавшей от страха перед этим мужчиной, ее любимым модей Биллом, и она была готова на все, только бы не гореть в адском огне. Другая ее часть имела белые шуршащие крылья и держала наготове меч. Еще одна ее часть стояла в стороне и наблюдала, размышляя о том, какую ей отведут роль.

— Вот так-то лучше, — вздохнув, сказал модя Билл. — Теперь я узнаю свою девочку. Я не сомневаюсь, что ты тоже хочешь этого.

Энджи неожиданно для себя самой подняла руку и сунула ее под его рубашку. Запустив пальцы в волосы на его груди, она вцепилась в них и резко дернула.

— Черта с два! — крикнула она.

— Дерьмо собачье! — злобно проворчал Билл и поднял руку, сжатую в кулак.

Из другой комнаты донесся голос мамы:

— Энджи, у тебя все в порядке?

Энджи попыталась закрыть руками лицо. Он схватил ее за запястья и так сильно сжал их, что у нее онемели кисти.

— Тихо… Ничего… не… говори, — прошипел он.

Его рот был всего в нескольких сантиметрах от ее лица, и слюна обрызгала ее щеки.

Снова прорвался низкий, рокочущий голос Ангела:

— Я не позволю!

— Что? — Билл от изумления выпучил глаза. Это его секундное замешательство было большой ошибкой.

Ангел выдернул свою правую руку из руки Билла и ударил локтем по его руке, которой он сжимал левую руку Энджи. Билл тряхнул ушибленной рукой, и Ангел схватил его за пальцы, выворачивая их до тех пор, пока не захрустели суставы.

Билл ошарашенно смотрел на свою деформированную кисть. Задыхаясь от боли, он довольно громко пробормотал:

— Ах ты сука!

Он сделал шаг назад, чтобы размахнуться и ударить ее кулаком, но Ангел, протянув руку Энджи, взял вилку для мяса и вонзил ее прямо в руку Билла. Энджи почувствовала, как острые зубцы царапнули кость, и все ее существо возликовало, наполнилось безудержной радостью.

Билл заревел, как раненый буйвол, и на его вопли сбежались все, кто был в доме.

— Вы только посмотрите, что она сделала! Посмотрите! — орал он. — Она сумасшедшая!

Ее родители застыли на месте от ужаса, не узнавая свою дочь, — ее глаза сверкали холодным, суровым блеском глаз Ангела, а губы были упрямо сжаты.

Энджи поняла, что он больше никогда не дотронется до нее. Она стала свободной. Ангел довольно усмехнулся.

Однако твой триумф длился недолго. Буквально через секунду отец свалил тебя на пол.

— Марджи, позвони доктору Грант! Нет, позвони 911! У нее нервный припадок, — крикнул он.

Энджи, ты пыталась отдышаться и все объяснить. Однако, оказавшись на полу, ты лишилась последних сил. Ты хватала ртом воздух, словно рыба, которую вытащили из воды.

Бабушка, стоявшая над тобой, уже перевязала моде Биллу руку чистым полотенцем, пытаясь остановить кровь.

— О Билл, как хорошо, что она не ударила тебя в грудь! — сказала она.

Отец часто и прерывисто дышал, и в этом ритме поднималась и опускалась его грудь.

— Слава тебе Господи, что она схватила вилку, а не нож для мяса, — сказал он, прижимая твои плечи к твердой плитке, которой был выложен пол в кухне.

Не веря в реальность происходящего и не в силах произнести ни слова, ты лежала на полу, тяжело дыша. Лицо бабушки выражало только ненависть и страх. Ты умоляюще смотрела на маму, которая набирала номер на телефонной трубке. Мама протянула к тебе свободную руку, но отец остановил ее.

— Марджи, отойди подальше, — крикнул он резким, звенящим голосом. Его руки еще сильнее вцепились в тебя. — Одному Богу известно, что она может сделать с тобой и ребенком. Я знал, что это случится. Я знал… Она была такой спокойной… Просто ждала подходящего момента.

Ты наконец смогла отдышаться и прохрипела:

— Папа, прошу тебя, позволь мне все объяснить!

Отец быстро повернул голову и впервые посмотрел прямо тебе в глаза. Он затаил дыхание.

— Ангел? Что… — пробормотал он.

— Нет, папа. Ангела больше нет. Это я, Энджи, — сказала ты. Тебе так хотелось, чтобы он понял тебя!

Здоровой рукой Билл схватил отца за плечо. Он нависал над вами, лежавшими на полу.

— Она чуть не убила меня, Митч. Она попала прямо в артерию. Мои бедные пальцы сломаны. — Он говорил спокойно, однако его глаза горели жаждой мести.

Ты вздрогнула, и связь с отцом разорвалась.

— Держи ее крепче. Успокой ее! — потребовал Билл.

Отец напрягся и прижал тебя к полу еще сильнее. Капли пота выступили у него на лбу.

Капли пота выступили у него на лбу. Его губы казались бледной чертой на красном от напряжения лице. У него вполне мог случиться сердечный приступ.

— Они приедут через несколько минут, — сказала мама. — Энджи, дорогая, потерпи немного. Помощь уже близко.

Она снова протянула руку, но, встретив строгий взгляд отца, отступила назад и скрестила руки на груди. Она отвернулась и посмотрела в сторону входной двери.

— Слава богу, что сегодня здесь нет репортеров! Если бы они увидели машину «скорой помощи», это стало бы сенсацией, — сказала мама.

— «Скорую помощь»? — пропищала ты. — Я в полном порядке. Мне не нужна «скорая». — А потом ты залепетала, как ребенок: — Может быть, моде Биллу, этому мерзкому ничтожеству, нужна «скорая помощь». Да, надеюсь, что нужна.

Это из тебя выплеснулась радость Болтушки. Девочка была счастлива такому повороту судьбы.

— Ну и у кого теперь будут неприятности? — сказала она, язвительно усмехнувшись.

— О Митч, разреши ей подняться. Позволь мне поддержать ее! — взмолилась мама.

— Марджи, прошу тебя. Просто… Я держу ее.

— Папа, ты делаешь мне больно, — пожаловалась ты.

Его глаза наполнились слезами, и он немного ослабил хватку, однако все еще крепко держал тебя.

Билл смотрел на тебя сверху вниз с притворной жалостью.

— Бедный ребенок! Такой сильный психический припадок! Мне доводилось видеть такое в армии. Она не понимает, что говорит. Несет всякий бред, — сказал он.

Ангел снова выдвинулся вперед. Его рокочущий голос пробился сквозь смятение и замешательство:

— Ты мерзкий обманщик! Ты домогался ее, заставлял заниматься с тобой сексом. Много лет подряд.

У него словно прибавилось сил, и он, изогнувшись, вырвался из рук отца. Он вскочил на ноги в неистовой ярости и потянулся за своим украшенным драгоценными камнями мечом, который здесь, во внутреннем мире, висел у него на боку. Однако вместо ножен его рука нащупала только ремень твоих голубых джинсов. Его черные глаза остановились на подставке для ножей, которая стояла возле раковины.

— Что она говорит? — спросила бабушка.

Ангел протянул руку к подставке.

— Берегитесь! — крикнул Билл. — Отойдите немедленно! Я задержу ее.

Послышались звуки сирены «скорой помощи», и мама побежала открывать дверь.

Билл набросился на тебя, на Ангела, на Болтушку, все сцепились в один большой клубок. Он ударил тебя в живот и заломил руку за спину.

— Успокоительное! — крикнул он входившим в дом врачам. — Быстрее! Уложите ее на пол.

Мы почувствовали острую, резкую боль, словно кто-то ущипнул нас за руку, а потом все погрузилось во мрак.

Глава 13

Противоборство

Энджи проснулась в чистой белой постели, в чистой белой комнате с зелеными шторами. В голове была звенящая пустота, а перед глазами туман. Где она находится? Постепенно туман рассеялся, и она увидела, что рядом с ее кроватью стоит стул, а на нем сидит какая-то женщина. Она спала, склонив голову набок.

— Мама? — прохрипела Энджи, с трудом разлепив пересохшие губы.

Вскочив со стула, мама села на край кровати. Она сжала руку дочери. Энджи увидела на своих запястьях мягкие кожаные ремни. В уголке ее глаза выступила слеза и, соскользнув с ресницы, покатилась по щеке. Энджи этого даже не заметила.

— Что случилось? Что я сделала? Меня арестовали? — спросила она.

Мама погладила ее по лбу.

— Нет, дорогая. Ты под наблюдением. Что-то спровоцировало приступ агрессии. Мы боялись, что ты можешь поранить себя или кого-нибудь еще. Тебе целый день кололи успокоительное. Доктору Грант пришлось спешно вернуться в город, спасибо ей за это, у нее доброе сердце. Они провели еще одну процедуру. Ведь это тебе, кажется, помогает.

— Она еще здесь? — спросила Энджи.

Ей крайне необходимо было поговорить с доктором. Только она могла объяснить Энджи, что с ней случилось.

Мама посмотрела на свои наручные часы.

— Она сказала, что скоро вернется. Я думаю, что она пошла выпить чашечку кофе. Ей пришлось дежурить возле твоей постели. Она не спала всю ночь.

Энджи вздрогнула.

— Прости меня, мама.

— Могу тебе сообщить радостную новость: с рукой Билла все будет в порядке. Нервы и артерии не задеты. Ему наложили несколько швов и плотную марлевую повязку. Сломанные пальцы, конечно, будут заживать дольше, но кости срастутся и пальцы снова выпрямятся. Так доктор сказал.

Энджи молчала. Ее лицо напоминало каменную маску.

— Энджи, неужели ты не рада? Рана, которую ты ему нанесла, оказалась легкой, и он сказал, что прощает тебя.

Энджи почувствовала, что у нее скрутило живот.

— Он меня прощает! — возмутилась она и в бессильной ярости дернула ремни. — Да пошел он к черту!

— Успокойся, Энджи, или я вызову медсестру и она снова вколет тебе успокоительное, — предупредила мама.

Энджи похолодела он ужаса.

— Мама, этот парень несколько лет подряд заставлял меня выполнять все его сексуальные капризы, он развращал меня. Это происходило каждую пятницу, когда он оставался со мной наедине. Да он настоящий дьявол! Я просто не знала, как сказать об этом тебе и папе.

Взгляд у мамы был добрым, понимающим. Однако Энджи ожидала от нее совершенно другой реакции.

— Бедная девочка, ты совершенно запуталась, — сказала она. — Билл предупредил, что ты будешь говорить что-нибудь в этом роде. В твоей голове все смешалось, и ты приняла его за того мужчину, который похитил тебя, который бил и насиловал тебя. — Она обхватила ладонями лицо Энджи. — Вспомни, это был тот страшный человек, а не твой дядя Билл.

До чего же подлым оказался этот негодяй! Слезы ручьем покатились по твоим щекам. Это были не твои слезы. Плакал кто-то другой. Энджи так устала, что уже не могла ни плакать, ни кричать.

— Да пойми же ты, мама, что это именно модя Билл, которого я любила и которому верила, насиловал и мучил меня несколько лет подряд!

Мама тряхнула головой, словно пыталась отогнать от себя неприятные мысли.

— Но ведь тебе тогда было всего шесть лет, дорогая. Он был еще маленьким мальчиком. Ты хочешь, чтобы я поверила в то, что он каждую пятницу заставлял тебя заниматься с ним сексом? И это продолжалось несколько лет подряд?

— Да.

Мама все еще слегка мотала головой. Похоже, она отказывалась верить в то, что только что услышала.

— И ты все это время молчала и ни разу даже не попыталась как-то намекнуть, дать нам понять, что происходит что-то ужасное? Но почему?

После того как Болтушка рассказала Энджи свою историю, она сама тысячу раз задавала себе этот вопрос.

— Потому что он взял с меня слово, что я буду молчать, — сказала она.

— О, дорогая моя, у тебя в голове действительно сплошная путаница! — Мама озабоченно нахмурила лоб. — Наш Билл никогда бы не смог обидеть тебя. Если бы ты знала, как он волновался за тебя, хотя сам буквально истекал кровью.

Просто у тебя в голове произошло небольшое помутнение, вот и все.

Она протянула руку, чтобы погладить Энджи по голове.

Энджи отстранилась от нее. По маминому лицу было видно, что она уже вынесла вердикт: совершенно неправдоподобная история, а точнее, полный бред. Вот черт! Почему она верит ему и не верит собственной дочери? Энджи отвернулась от матери.

— Я хочу увидеть доктора Грант, — сказала она в подушку. — Уходи, прошу тебя.

Мама чуть слышно вздохнула, и Энджи поняла, что она обиделась. Вскоре она ушла.

Следующие десять минут тянулись так долго, что показались Энджи десятью часами. Посмотрев на ремни, которыми были привязаны к кровати ее руки и ноги, Энджи вспомнила о том, что в приступе гнева рассказала ей Маленькая женушка о ее жизни в неволе. Энджи заглянула в свое подсознание, чтобы узнать, кто из ее двойников там сейчас находится, однако никого не обнаружила. Все они испуганно прятались по углам. Внутри было тихо. Возможно, это было побочным эффектом действия успокоительных препаратов.

Наконец доктор Грант, постучав в дверь, вошла в палату. Она села на тот стул, на котором сидела мама.

— Должно быть, ты смертельно испугалась, когда твои двойники таким ужасным образом проявили себя перед твоей семьей, — предположила она. — Что же произошло? Может быть, на тебя бурным потоком нахлынули воспоминания?

— Я, наверное, совершила большую глупость, не рассказав вам обо всем раньше, — сказала Энджи. — Если бы я это сделала, то, может быть, ничего бы и не случилось.

— Ну что ж, лучше поздно, чем никогда. — Доктор Грант вздохнула.

Как, однако, замечательно, что она всегда говорит ровным, спокойным тоном. Ни тебе упреков, ни осуждения.

— Так что же я должна узнать такого, чего не знала раньше? — спросила она.

— Вы не могли бы развязать меня? А то в таком положении я чувствую себя беззащитной и жалкой.

Доктор Грант наконец заметила ремни.

— О господи! Конечно, я сейчас развяжу тебя, — сказала она. — Зачем они это сделали? Я не давала такого распоряжения.

— Даю слово, что вам нечего бояться. В палате нет никаких острых предметов.

Доктор Грант улыбнулась.

— Да, ничего такого нет. — Она освободила правую руку Энджи. — Итак, я слушаю тебя.

Болтушка запретила Энджи рассказывать об этом, и этот запрет давил на нее, словно тяжелый пресс. Никому нельзя ничего говорить, сказала ей девочка. Энджи несколько раз открыла и закрыла рот, но ничего не смогла произнести.

— Энджи, если речь идет о жестоком обращении с детьми, то это один из немногих случаев, когда я обязана нарушить конфиденциальность отношений врача и пациента. По закону о таком факте я обязана сообщить полиции в течение суток. Ты действительно готова говорить?

Откуда она узнала, о чем именно Энджи собирается ей рассказать?

— Да. Да, готова, — сказала Энджи и буквально на одном дыхании рассказала историю о Болтушке и моде Билле.

Доктор Грант задумалась, плотно сжав губы.

— А я все никак не могла понять, что здесь не так, — наконец произнесла она. — Теперь картина более или менее проясняется. Оказывается, твое подсознание уже имело этакий «аварийный люк». Создание новых двойников было естественной защитой, когда возникла похожая ситуация.

— Да, я понимаю, — отозвалась Энджи. — Значит, вы верите мне?

— Конечно верю, — ответила она.

— А мои родители не верят, — помрачнев, сказала Энджи. — Они скорее поверят тому, что говорит Билл, и решат, что я сошла с ума.

— Они скорее поверят тому, что говорит Билл, и решат, что я сошла с ума. Неужели они считают, что я все это выдумала?

— Если они поверят тебе, то это перевернет всю их жизнь, и мир, в котором они существовали, разобьется вдребезги. На их плечи упадет тяжкое бремя вины. Такую новость очень трудно «переварить». Если хочешь, я помогу тебе поговорить с ними об этом, — сказала она, разглаживая лист бумаги, прикрепленный к кровати Энджи. — Когда ты обо всем узнала?

Энджи сглотнула.

— В первую неделю после моего возвращения бабушка и дядя Билл приехали повидаться со мной. Из моей памяти выпало целых восемь часов, то есть почти все время, которое они у нас пробыли, и я не могла понять, почему это случилось. А потом, недели через две, Болтушка оставила мне записку, в которой попросила меня найти магнитофон. Я включила его, и она рассказала мне свою историю.

— Ты сама что-нибудь запомнила? — спросила доктор.

— Ничего не запомнила. Однако я уверена в том, что в течение этих забытых восьми часов он заставил меня снова превратиться в маленькую девочку и изнасиловал ее.

— Ее или тебя?

Энджи сразу поняла, о чем она спрашивает.

— Ее, — ответила она. — Потому что после того случая у меня остался только ожог, маленькое пятнышко на руке. И никаких воспоминаний.

Доктор Грант нахмурилась.

— Ты пользуешься какими-нибудь контрацептивами? — осторожно спросила она.

Энджи почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— О господи, нет! — пробормотала она. — Но подождите. После этого у меня через несколько дней начались месячные. Да, точно, уже после того, как все случилось.

— Начались, ты сказала?

Энджи покраснела от смущения.

— Да, я даже немного испугалась, потому что это произошло совершенно неожиданно.

Доктор Грант погладила ее по руке.

— Это не совсем так, — сказала она. — На одном из сеансов Девочка-скаут призналась мне, что у нее были очень болезненные и нерегулярные месячные.

— Правда? О-о! Мне, похоже, очень повезло, что я этого не помню, — сказала Энджи, усмехнувшись.

— Как ты думаешь, почему именно в этот раз ты дала такой жестокий отпор своему дяде?

— Да по одной-единственной причине, — пробурчала Энджи. — Я узнала тайну Болтушки и решила, что не позволю ему снова надругаться над этой малышкой. И тут является он — весь такой самодовольный, ласковый, обходительный, прямо до тошноты. А еще Ангел знал, что я просто бешусь от злости, и решил положить всему этому конец. Когда Болтушка была маленькой и одинокой, у нее не было Ангела.

— Ангел. Защитник, твой двойник мужского пола. Да, я знала, что он должен был проявить себя. Ты сама не могла совершить физическое насилие, это противоречит твоей натуре.

— Я поняла, что он пытается заставить меня подчиняться ему. Это было так странно. Настоящая борьба за власть.

Взглянув на сосредоточенное лицо доктора Грант, Энджи поняла, что та очень внимательно слушает ее и больше не будет перебивать.

— Болтушка пыталась заставить меня спрятаться, чтобы насилие совершили над ней, а не надо мной. Ангел же хотел, чтобы я ему не мешала преподать хороший урок Биллу. Болтушка и Ангел боролись между собой, пытаясь захватить власть. Я хотела защитить Болтушку и невольно оказалась между ними, мешая их борьбе. Наконец Ангел победил. Он сумел защитить нас всех. Он просто не смог поступить иначе, ведь так? Он олицетворяет собой силу и возмездие. Это его единственное предназначение.

— Да, конечно. И именно поэтому ты хотела, чтобы следующим стерли именно его.

И именно поэтому ты хотела, чтобы следующим стерли именно его. Я права?

— Я просто очень боялась, я не знала, чего от него ожидать и как далеко он может зайти в своем желании отомстить, — сказала Энджи и посмотрела на свои руки, представив, как с них стекает кровь. — Я не знаю, что он уже успел совершить. Я… Вы ведь никому не расскажете об этом, правда? Ну, о том, что я вам сейчас скажу.

— Я смогу рассказать об этом, только если ты мне разрешишь.

— Даже если это уголовное преступление? — с дрожью в голосе спросила Энджи.

— Ты собираешься совершить преступление?

То, что она могла задавать такие серьезные вопросы, оставаясь при этом совершенно спокойной, беспристрастной, любезной и доброжелательной, было поразительно.

— Нет, не собираюсь. Доктор Грант, я даже не подозревала, что могу быть такой злой и жестокой. Но вчера все имели возможность убедиться в этом.

— Хм-м, — только и произнесла доктор Грант.

Энджи почувствовала, как к горлу подступает ком.

— Вы бы видели, какими глазами на меня смотрела бабушка! Она была в ужасе, она боялась меня. А отец… Это невыносимо! Он ненавидел меня. Он ненавидел ту Энджи, в которую превратил меня этот мужчина.

— В этом виноват не только твой похититель, Энджи. Ты же знаешь, что все началось гораздо раньше.

Энджи так крепко сжала пальцами простыню, что они побелели.

— Он ни за что на свете не поверит в то, что его младший брат способен на такое. А мне придется встречаться, общаться с ним еще много-много лет. Я думаю, что он захочет отомстить мне и не станет откладывать это в долгий ящик.

— Нет, Энджи, этого не случится. Мы добьемся официального предписания, запрещающего ему приближаться к тебе. Поверь мне. А теперь скажи, чего ты боишься на самом деле?

Энджи закусила губу.

— Ангел мог бы взять нож и ударить его прямо в грудь, — сказала она. — Если бы я, настоящая Энджи, не помешала ему, он мог бы убить моего дядю. Прямо там, в кухне, в День благодарения. Без колебаний и сожалений. И…

Энджи посмотрела на свои руки. Она не могла произнести это и сказала только:

— Но лишь Ангел знает, смог бы он это сделать или нет.

— Ох! — вздохнула доктор Грант. — Точнее, знал. Пока ты спала под действием успокоительных препаратов, я позвонила доктору Хиршу и мы решили провести еще одну процедуру удаления. Ту, которая была назначена на понедельник. При сложившихся обстоятельствах доктору Хиршу пришлось пойти мне навстречу. Поэтому тебе больше нечего бояться, моя дорогая. Ангела больше нет.

Энджи почувствовала, что у нее внутри все разрывается на части. Услышала громкий, душераздирающий вопль и почувствовала, что появился еще кто-то, кого она не знала.

Однако никаких внешних признаков того, что внутри у нее что-то происходит, не было. Энджи утешало только одно: то, чего она не помнит, они никогда не смогут вытащить из нее, даже с помощью детектора лжи. Даже под гипнозом. Ангел остался верным себе — замкнутый, сдержанный, самодостаточный, он унес с собой свои воспоминания, не облегчив душу и не рассказав о том, что совершил. Даже исчезая навсегда, он не захотел ни в чем признаться. Значит, ей больше нечего бояться. Она успокоилась, и ее дыхание стало более ровным.

— Значит, двоих альтеров мы уже удалили, — сказала доктор Грант. — Ну и как ты теперь себя чувствуешь?

— На душе у меня спокойно. А еще я ощущаю какую-то пустоту.

— Я рада. Значит, все идет нормально. Нам придется потратить еще немного времени для того, чтобы найти оставшихся двух альтеров.

— О-о, — пробормотала Энджи.

— О-о, — пробормотала Энджи.

Она совершенно забыла о том, что процесс не закончен и нужно сделать следующий шаг. Что же они предпримут? Сотрут Девочку-скаута и Болтушку? Это было бы вполне логично. И все же с ее стороны это будет довольно жестоко — позволить стереть их. Они не причинили ей никакого зла.

— Доктор Грант, а что, если мы попытаемся применить еще и ту терапию, о которой вы говорили? Я имею в виду, попытаемся объединить меня с моими двойниками. Как вы думаете, они будут нам помогать?

Где-то в недрах ее подсознания прозвучал голос:

— О да! Конечно будем. Это лучше, чем смерть.

Глава 14

Обновление

Энджи удобно устроилась на софе. Она была готова к встрече со своими двойниками. Этот план они разработали вместе с доктором Грант. В голове у нее был полнейший беспорядок, и его нужно было как можно быстрее устранить. Она вместе с двумя другими девочками будет работать в воображаемом мире, где они встретились, то есть в старой хижине. В отличие от других, Болтушка там не жила, но она могла приходить туда в гости. Энджи подумала, что, так как модю Билла уже нейтрализовали и Болтушке больше нечего бояться, она захочет присоединиться к ним. Им нужно будет, объединившись в одну команду, серьезно поработать над восстановлением личности Энджи. Совместный строительный проект — это великолепная метафора для обозначения реконструкции единого и неделимого сознания Энджи, ее подлинного «я». Больше не будет никаких коротких путей, потерь и принудительных уничтожений. Девочке-скауту и Болтушке послали приглашение, предложив поговорить о том, как им объединиться в единое целое.

Сучки на деревянных панелях уже не казались ей похожими на злые и страшные глаза. Это был хороший знак. Значит, девочки уже ничего не боятся.

Доктор Грант принесла прибор, похожий на прямоугольный брусок, из которого струился свет. Он был нужен для того, чтобы ввести Энджи в состояние глубокого гипноза. Она откроет собрание, на котором будет председателем. Она смотрела на дрожащий луч прибора всего несколько секунд, а потом закрыла глаза.

***

Конечно же, я пришла туда, чтобы помочь тебе, Энджи. Я слышала все, что слышала ты. Я видела все, что видела ты. Я находилась снаружи, вне всего этого, и все замечала, за всем наблюдала, контролировала стены и ворота. Я поддерживаю тебя во всех твоих начинаниях. У нас будет более счастливая, спокойная и, самое главное, более предсказуемая жизнь, если мы станем работать вместе, а не по очереди.

Ты вышла на крыльцо, готовая приняться за дело. В руках ты держала метлу и ведро. Яркие лучи солнца освещали хижину, и явственно стали видны и старые рассохшиеся доски, и ржавые гвозди. Ты начала сметать паутину — ту, которая свисала со стропил, и новую, которая образовалась на полозьях кресла-качалки. Болтушка осторожно вышла из тени. Ей хотелось посмотреть, что ты делаешь.

— Ты не хочешь мне помочь? — спросила ты. — Нам нужно сначала все вымыть и вычистить, а потом мы все это перенесем в другое место.

— В другое место? — спросила Болтушка. — Почему? Куда все это денется?

— Мы перенесем это туда, где светит солнце, — сказала ты. — Мы больше не будем сидеть в темноте. Теперь мы все будем там, где светло. Может быть, ты тоже хочешь пойти с нами и остаться со мной навсегда?

Ты старалась не показывать, насколько сильно желаешь этого.

— А там будут лошади? Настоящие лошади? — спросила Болтушка.

Конечно. Почему бы и нет? Недалеко от твоего дома находились конюшни. Там была и школа верховой езды.

Если ты каждую пятницу будешь работать няней, то сможешь оплачивать уроки верховой езды.

— Да, будут, — ответила ты. — Если ты пойдешь со мной, то и ты и я будем ездить на великолепных лошадях.

Болтушка радостно улыбнулась. Она взяла метлу и начала мести пол.

— А когда мы закончим уборку, то сможем пойти туда? — спросила она.

Так быстро? Ты думала, что все будет намного труднее.

— Да, как только наведем здесь порядок, — сказала ты.

Девочка-скаут все время молчала. Она качалась в своем кресле, занимаясь шитьем. Она подняла ноги, когда Болтушка, подметая пол, дошла до ее кресла.

— А ты не хочешь нам помочь? — спросила Болтушка.

— Это еще зачем? — огрызнулась Девочка-скаут. — Мы все скоро исчезнем, как Потаскуха и Ангел.

Она нахмурилась и скрестила руки на груди.

— Нет, нет! — поспешила успокоить их ты. — Я не хочу, чтобы вы исчезали. Я решила взять вас с собой. Хочу, чтобы вы всегда были со мной.

Ты передала Девочке-скауту молоток.

— Ты какая-то сердитая. Может быть, будешь забивать гвозди? — спросила ты.

Девочка-скаут нехотя встала с кресла, но все-таки взяла молоток и принялась колотить по ржавым гвоздям, которые торчали из деревянных стен.

Я принесла банку голубой краски. Она стояла в темном месте, там, куда никто не заходил. Энджи, ты заметила это и сказала:

— Это именно то, что мне нужно.

Рядом с банкой лежали три кисти. Ты открыла банку, и вы втроем, стоя друг возле друга, стали красить стену дома — единственную стену, которая у тебя осталась. Краска покрывала растрескавшиеся доски, делая стену красивой и гладкой. Вы работали быстро, и вскоре стена стала нежно-голубой, как небо.

Девочка-скаут отошла на несколько шагов, чтобы полюбоваться плодами вашего труда.

— Замечательная работа! — отметила она. — Мы хорошая команда.

Ты поняла, что она хотела этим сказать. Она еще не была готова к объединению, но уже начала задумываться над этим. Для одного сеанса это был огромный прогресс. Так сказала тебе доктор Грант. Вы вплотную приблизились к тому, чтобы стать единым целым.

Энджи целую неделю не ходила в школу. Ежедневные сеансы с доктором Грант и с участием девочек забирали все ее время и все силы. Им удалось добиться значительного прогресса — они не только до неузнаваемости изменили воображаемое крыльцо, но и научились лучше понимать друг друга. Кресло-качалку убрали, вместо него поставили большие прямоугольные горшки с цветущими хризантемами (потому что эти цветы не боятся холода). Перила, ограждавшие крыльцо, были выкрашены в ярко-желтый цвет. Доски пола плотно пригнали друг к другу, закрепили с помощью гвоздей и заново отполировали, чтобы они стали твердой основой. Эта метафора оказалась верной. Энджи почувствовала, что она теперь стоит на более твердой почве, то есть чувствует себя увереннее.

— Теперь это может случиться в любой день, — сказала доктор Грант. — Мне кажется, что Девочка-скаут готова подняться на борт.

— Это будет просто потрясающе! — отозвалась Энджи. — Она передаст мне все свои знания по кулинарии, и я постигну науку выживания в дикой природе?

— Да, но в этом есть как положительные, так и отрицательные моменты. Тебе нужно быть готовой к тому, что сначала она передаст тебе все свои воспоминания о жизни в неволе.

— Она уже все рассказала мне. Кроме того, у меня есть шрамы, которые постоянно будут напоминать мне об этом, — печально произнесла Энджи.

Доктор Грант теребила двумя пальцами свою серьгу с жемчужиной.

— Это совсем не похоже на приятную прогулку в парке, — заметила она. — Сейчас ты чувствуешь себя довольно бодро и уверенно, и это прекрасно. Однако не забывай о том, что объединение, которое скоро должно произойти, может снова сделать тебя более уязвимой. Ты будешь чувствовать некоторую неуверенность, даже страх. Я не думаю, что ты с этим не справишься. Просто не стоит относиться к этому так легкомысленно.

Энджи вздохнула. Она чувствовала себя сильной, даже несмотря на то, что с ней уже не было Ангела. Она справится с этим. Пришло время привести в порядок и ее настоящую жизнь. Как Энджи и обещала, она записалась в школу верховой езды и купила всю необходимую экипировку. В воскресенье у нее было первое занятие, а в понедельник она снова пошла в школу.

Ей дали самую смирную и послушную лошадь. Однако, несмотря на это, когда темп езды немного увеличили, Энджи почувствовала, что она летит. Ветер задул за спину ее волосы, свисавшие из-под шлема. Она плотно обхватила ногами скачущее животное. Ее сердце бешено колотилось.

— Садись на нее, Болтушка, — прошептала она, отъехав немного в сторону.

С этого места она наблюдала за тем, как маленькая девочка, забравшись на лошадь, скакала по загону, делая круг за кругом. Глядя на сияющее от счастья лицо малышки, Энджи подумала, что ради этого даже можно на некоторое время передать управление в другие руки.

— Ты делаешь грандиозные успехи, — отметил в конце занятия инструктор. — Ты точно никогда раньше не ездила верхом?

— Только в своем воображении, — ответила Энджи.

— Значит, у тебя великолепное воображение, — сказал он.

— Мне уже об этом говорили. — Энджи имела в виду ту, которая была внутри нее. Болтушка с благодарностью пожала ей руку.

Энджи, меня просто распирало от гордости — и за тебя, и за то, что ты сделала. И ты наконец это поняла тем вечером, когда, сидя на кровати, втирала лечебную мазь в свои натруженные мышцы: ты сама смогла открыть ворота для Болтушки, по собственной воле, а потом вернула ее обратно в свое подсознание. Я тебе больше не нужна. Ты смогла справиться с этой работой. Меня уволили.

В этот момент твое сердце затрепетало от радости и ты ощутила прилив сил. Ты даже не заметила, как я ушла, как я исчезла, соединившись с единым целым, которым мы все вскоре станем.

— Что с тобой случилось? — спросила Кейт, когда Энджи на следующее утро пришла в школу. Они встретились в раздевалке возле шкафчиков, в которых ученики хранили свои вещи. — Ты выглядишь просто великолепно.

— О, благодарю за комплимент! — сказала Энджи. — А почему это тебя так удивляет? Ты думала, что у меня будет жуткий вид?

— Мне сказали, что ты простудилась и лежишь дома. Я тебе не звонила, чтобы не беспокоить. Но, похоже, ты совершенно здорова, — заметила Кейт, вытаскивая из своего шкафчика два толстых учебника.

— Ну, если так, то я могу притвориться больной, — сказала Энджи и, похлопав себя по груди, сделала вид, что кашляет.

Бросив на нее скептический взгляд, Кейт спросила:

— Так что с тобой на самом деле случилось? Пряталась от журналистов или решила устроить себе дополнительные каникулы в кругу семьи?

Энджи засмеялась.

— Ничего подобного. Я общалась со своими двойниками, занималась домашним хозяйством и ремонтом, — сказала она.

— Что, черт возьми, все это значит? — Возмущенная Кейт толкнула плечом ее рюкзак.

Энджи схватила учебник истории и захлопнула свой шкафчик.

— В основном сплошной гипноз и визуализация, а еще беседы со своими двойниками.

Мы обсуждаем возможность объединения. Все это гораздо сложнее, чем может показаться.

Фыркнув, Кейт двинулась по коридору, взяв довольно быстрый темп.

— А я и не думала, что это легко, черт возьми! — сказала она. — Уж очень все в твоей жизни запутано.

— Однако я надеюсь, что и на моей улице будет праздник и я тоже увижу свет в конце длинного тоннеля.

— Или рассвет после темной ночи.

Энджи прыснула.

— Да, что-то вроде этого. Репортеры уже не дежурят возле школы? — спросила она.

— В пятницу они наконец потеряли терпение и смотали удочки. Слава богу, что в эти праздничные дни у всех было много разных дел и почти никто не смотрел новости. Эй, здесь я вынуждена тебя покинуть. Увидимся за обедом, — сказала Кейт, нырнув в класс, где у нее должен был начаться урок испанского.

Сеансы психотерапии занимали не целый день, и Энджи успевала выполнять домашние задания, пока не ходила в школу. Так что когда она снова стала ходить на занятия, у нее не возникло проблем ни с одним из предметов. Некоторые учителя спрашивали, как она себя чувствует, имея в виду ее простуду, и она отвечала, что уже окончательно выздоровела.

Энджи со страхом (не то чтобы она очень боялась, так, слегка побаивалась) ждала обеденного перерыва. Раздумывая над тем, как ей вести себя с Грегом и Лив, она поняла, что лучше всего будет, если она сделает вид, что ничего не случилось. Если, конечно, они позволят ей так себя вести. Но нет, она сможет за себя постоять и выдержит это испытание. По сравнению с тем, что ей пришлось пережить, их мелкие пакости — просто пустяк. Вопрос в том, не помешают ли они ей сделать то, что она хочет.

В конце первого дня она поняла, что, пожалуй, не помешают. Во время обеденного перерыва ей удалось остаться незамеченной, совместных мероприятий у них не было, и поэтому Энджи решила, что все обойдется. Однако она поняла, что ошиблась, когда услышала, как ее окликнули по имени, и, обернувшись, увидела, что к ней бежит Лив.

— Значит, ты вернулась, — сказала Лив, решив сразу начать с главного, а не ходить вокруг да около.

— А ты думала, что я перейду в другую школу? — отозвалась Энджи. — И не надейся.

Лив состроила недовольную гримасу.

— Если ты думаешь, что…

Однако Энджи перебила ее.

— Лив, прежде чем ты скажешь что-нибудь, я хотела бы перед тобой извиниться за то, что клеилась к твоему парню. Это было глупо и довольно мерзко с моей стороны. Я была немного не в себе, — пояснила она, и в ее словах не было ни капли лжи. — Уверяю тебя, что такое больше никогда не повторится.

Лив попятилась, на ее лице застыло странное выражение.

— Почему? — спросила она. — Что тебя в нем не устраивает?

О господи!

— Все устраивает. Просто он не тот парень, который мне нужен, — ответила Энджи. — Я не знаю, о чем я думала, когда затевала все это.

Лив только хмыкнула. Она, по всей видимости, раздумывала над тем, какую выгоду может извлечь из того, что Энджи перед ней извинилась.

— Разве я тебе не говорила то же самое?

— У тебя просто не было такой возможности. На второй день после моего возвращения ты перестала со мной разговаривать, помнишь?

— Это ты перестала со мной разговаривать, — парировала Лив.

Правильно. Что она могла сказать? Правду?

— Мне кажется, что я виновата…

Лив не дала ей договорить:

— Знаешь, я сразу же почувствовала это. В смысле, что между вами все еще есть какая-то «химия», что вас по-прежнему тянет друг к другу, — сказала она.

— Это только физическое влечение, — сказала Энджи. — Было и уже прошло. А что касается чувств, то их вообще не было. Ему всегда нравилась только ты, — заверила она Лив и мысленно добавила: «Не знаю, хорошо это или плохо». — Я не хотела ссориться с тобой.

— Правда? — Лив передернула плечами. — Он тоже мне это говорил, но я не поверила ему. Ты же знаешь этих парней: они всегда говорят то, что хочет услышать девушка.

«Мне ли не знать об этом!» — подумала Энджи и сказала:

— Да, они такие. Но в данном случае он не обманул тебя. Он всегда принадлежал тебе, Ливви.

Пожалуйста, забирай его.

Губы Ливви растянулись в самодовольной улыбке.

— Ладно. Значит, мы все выяснили, — сказала она. — Пока. Думаю, еще увидимся.

Она пошла на парковку, на ходу подпрыгивая от радости. Энджи увидела, что она направилась прямо к машине Грега. Сев в нее, она заключила Грега в объятия, демонстрируя всем, что у них близкие отношения, хотя на территории школы это было запрещено. Что ж, следовало признать, что получилось это достаточно убедительно.

Энджи пыталась понять, что она сама чувствует. Сожалеет о том, что у них с Грегом ничего не вышло? Может быть, ревнует его? Ничего подобного!

Глава 15

Объединение

— Готова? — спросила доктор Грант.

— Наверное, — ответила Энджи.

Они уже сделали с хижиной все что могли: покрасили стены, отремонтировали крыльцо. Однако внутрь не заходили. По крайней мере, Энджи не могла открыть дверь и заглянуть внутрь. Она даже не могла зайти за угол и посмотреть, существуют ли вообще три остальные стены.

— Смотри на свет. Смотри на свет и расслабься. Снова вернись туда, на место встречи. Как оно выглядит?

— Здесь красиво и светло. Все готово для встречи, — сказала Энджи.

Яркое солнце освещало красные и оранжевые цветы. Желтые перила сверкали в утренней росе. В углу стояла метла, однако сметать уже было нечего, если не считать, конечно, стен между девочками.

— Кто-нибудь уже пришел? — Голос доктора Грант доносился откуда-то издалека.

Энджи снова огляделась. Болтушка стояла, опершись на перила крыльца. На ней был костюм для верховой езды. Точнее, его миниатюрная копия.

Энджи пришлось громко кричать, чтобы ее слышала доктор.

— Только Болтушка. Мне кажется, что сегодня тот самый день. Судя по всему, она готова пойти дальше.

— А ты?

Энджи задумалась. Это как раз то, что они строили, — единство. Будет ли она по-прежнему чувствовать себя самой собой? Ангела и Маленькую женушку довольно быстро стерли, и они не успели поделиться с Энджи тем, что знали и умели. Сейчас все будет совершенно по-другому.

Энджи протянула руки к Болтушке, и девочка, застенчиво улыбнувшись, шагнула к ней. Энджи обняла ее.

— Нас никто больше не обидит, — пообещала она. — И тебе больше незачем оберегать меня — мы будем защищать друг друга и заботиться друг о друге. Договорились?

Малышка подняла лицо к солнцу. Подул ветер, растрепав ее золотистые волосы, и одна прядь прилипла к ее губам. Энджи осторожно убрала эту прядь и почувствовала, как кто-то коснулся ее губ. Это были ее собственные волосы, и она сама была этой маленькой девочкой, и девочка была ею. Каждая из них была самой собой, и в то же время они были единым целым. Они стояли, освещенные лучами утреннего солнца, слушая, как на лугу поют птицы, трогая капли росы на перилах крыльца десятью, а не двадцатью пальцами.

Несмотря на то что на Энджи были голубые джинсы и розовый свитер, в руке она держала хлыст, а на ногах у нее были сапоги для верховой езды.

— Да, сегодня мы обязательно покатаемся, — сказала она, однако ее не слышал никто, кроме нее самой. Потому что там никого, кроме нее самой, не было.

Она осторожно перебирала свои новые воспоминания. Модя Билл. Она почему-то не испытывала к нему ненависти. И не боялась его. Да, конечно, были смущение, и боль, и замешательство, и даже тоска. Теперь она смогла вспомнить тот день, когда его провожали в армию. Это был ее десятый день рождения, и он пообещал принести ей особенный подарок. Он был таким красивым в военной форме! Дедушка и бабушка были несказанно рады тому, что он нашел свое призвание после школы, где, как они сказали, он только бездельничал, бил баклуши. Энджи тогда не поняла смысла этих слов. Несмотря на то что это был ее день рождения, центром всеобщего внимания стал он. И это было несправедливо.

Дедушка фотографировал всех членов семьи в разных возможных комбинациях — то маму с папой, то папу с бабушкой, то папу с братом, и так далее и тому подобное. Энджи хотелось, чтобы ее сфотографировали вместе с «ее солдатом». Так, как обычно фотографируются девушки, провожая в армию своих парней. Она видела такие снимки.

— Ты готов, дедушка? Снимай!

Она обхватила руками модю Билла за шею и поцеловала его так, как целуют своих любимых девушки на тех фотографиях, — долгим, страстным поцелуем, выгнув при этом спину и подняв одну ногу. Она впилась губами в его губы и ждала, когда щелкнет затвор, но так и не дождалась. Модя Билл оттолкнул ее, и она упала на пол.

Все родственники изумленно уставились на нее. Их лица выражали возмущение и досаду.

Мама засмеялась, но это был какой-то нервный смех.

— Думаю, это последствия того, что она часами сидит возле телевизора, — сказала она. — Там иногда такое показывают, что просто ужас.

Модя Билл ушел в армию, так и не поговорив с ней. И она не узнала, что за особенный подарок он собирался ей преподнести. Из-за этого она плакала целую неделю.

Она заплакала от горя и обиды. Так, как плачут маленькие дети. Слезы катились по ее щекам в темном кабинете доктора Грант.

— Энджи, как ты себя чувствуешь? — спросила доктор Грант.

Энджи открыла глаза и снова оказалась в ее кабинете.

Она вытерла ладонями щеки и сказала хриплым голосом:

— Я чувствую себя… м-м… просвещенной.

Во всех смыслах этого слова — более светлой, радостной, многое познавшей и испытавшей.

— Мне почему-то сейчас ужасно захотелось поесть сладкой овсяной каши. Такой, какую обычно едят на завтрак.

Доктор Грант удивленно посмотрела на нее:

— В самом деле?

— Нет, я шучу. Я… Как это все же замечательно! Теперь она стала частью меня, но не отдельной частью — она вплелась в меня целиком и полностью. Я не могу это описать. Я просто чувствую себя более спокойной, уравновешенной. Я теперь многое о себе знаю и лучше понимаю себя. Одного я не могу понять: почему не пришла Девочка-скаут?

— Может быть, она все еще боится потерять свою независимость, — предположила доктор. — Или у нее осталось какое-то неоконченное дело.

Оторвав катышек со свитера, Энджи стала катать его между пальцами.

— Из всех моих двойников только она никогда не пыталась подчинить меня своей воле. Разве что во время сеансов гипноза. Ну и, конечно, не считая того, что она переделывала все мои домашние задания, — сказала Энджи, уронив катышек на пол. — В конце концов это прекратилось.

— В конце концов это прекратилось. Вы ведь знаете, что она никогда не входила в реальный мир.

— А вот это интересное замечание. Она живет своей собственной жизнью в старой деревенской кухне. Как ты думаешь, чего ей больше всего хочется?

Энджи задумалась и сразу услышала, как кто-то крикнул ей: «Пойти в ресторан».

Доктор Грант вдруг залилась веселым смехом.

— Ну конечно! — воскликнула она. — Думаю, что завтра я это смогу устроить.

Все оставшиеся дни недели сеансы психотерапии проходили в обеденное время. У Энджи было только тридцать минут на обед, но после этого у нее по расписанию был урок рисования. Так как она запросто могла и дома постоять возле мольберта и нарисовать все, что ее одноклассники рисовали во время урока, мама разрешила, чтобы доктор Грант забирала ее из школы после утренних занятий.

— Я, конечно, не совсем понимаю, зачем все это нужно, но доктор Грант, похоже, знает, что делает. В последнее время ты стала намного спокойнее.

Энджи молча проглотила это резковатое замечание. Ей не хотелось ссориться с мамой.

Во вторник они пошли в лучший итальянский ресторан города. Энджи сидела за столом напротив своего психотерапевта. Чувствовала она себя довольно неловко.

— Как я узнаю, что Девочке-скауту понравилась здешняя кухня? — спросила она.

— Посмотри на меня, — сказала доктор Грант. Она взяла в руку ложку и начала медленно крутить ее, пытаясь поймать луч света.

— И что теперь? — не поняла Энджи. — Для чего все это?

Доктор Грант улыбнулась. Стол был уставлен пустыми тарелками, а Энджи почувствовала, что ее живот неимоверно раздулся. Верхняя пуговица на ее джинсах была расстегнута.

— О боже! Только не говорите, что все это съела я! — взмолилась Энджи, ощущая во рту вкус орегано и тимьяна.

— Может быть, нам стоит немного пройтись? — предложила доктор.

— Да, километров этак десять, — согласилась Энджи. — Лучше пусть Девочка-скаут сама все это переваривает.

Среда: китайский ресторан. Четверг: барбекю. В пятницу Энджи уже боялась становиться на весы. Доктор Грант сказала ей, что этот праздник желудка скоро закончится. А еще она сказала, что Девочке-скауту хотелось попробовать как можно больше разных блюд, чтобы расширить свой профессиональный кругозор. В каждом ресторане она приглашала к столу шеф-повара и подробно расспрашивала его о технологии приготовления того или иного блюда и о том, какие ингредиенты входят в его состав.

— Самое интересное я приберегла напоследок, — сказала доктор. — Есть один милый французский ресторанчик, который ей особенно понравится.

Энджи почувствовала, что ее начинает мучить зависть. Ее двойник весело проводила время в компании доктора Грант, а на ее долю выпали одни неприятности: после всех этих пирушек она поправилась на полтора килограмма, и она никак не могла избавиться от стойкого чесночного запаха во рту.

— Всю вторую половину дня, Энджи, мы проведем вместе, — сказала доктор Грант. — Нам придется кое-куда поехать для того, чтобы поговорить и подготовить сцену. Я думаю, что это самое подходящее время. Мы уже подошли к этому вплотную. Ты чувствуешь?

— Я сейчас чувствую только то, что мне очень хочется есть. Раньше в обед я ела только салат. Что вы двое со мной сделали?

Атмосфера во французском ресторане, как ни странно, была одновременно и непринужденной, и довольно официальной. На столах, накрытых белоснежными крахмальными льняными скатертями, стояла фарфоровая посуда и хрустальные бокалы. Все официанты были в черных строгих костюмах и, обращаясь к ним, называли их «мадемуазель» и «мадам».

Все официанты были в черных строгих костюмах и, обращаясь к ним, называли их «мадемуазель» и «мадам». Возможно, их принимали за мать и дочь. В воздухе витал аромат розовых камелий.

Энджи захотелось остаться. Ей еще никогда не приходилось бывать в таком великолепном месте. Интересно, посылает ли доктор Грант счета за обеды в ресторанах ее родителям?

В десертной ложке, словно в маленьком зеркале, отражался свет. Доктор Грант начала поднимать руку, в которой держала ложку, но Энджи остановила ее, прикоснувшись к ее руке.

— Подождите, — сказала она.

— О, прости. — Доктор опустила ложку. — Я должна была спросить, готова ли ты.

— Я готова, — уверенно ответила Энджи. — Я думаю, что сама смогу это сделать.

Она увидела это, сразу увидела, где-то глубоко в подсознании, — место встречи, качающиеся ворота. Она протянула руку, чтобы прикоснуться к ним, и… вот оно! Ее рука указывает дорогу. Она почувствовала, как ее настоящие губы расплылись в улыбке, когда она заходила внутрь.

Энджи ждала на крыльце, пока Девочка-скаут возьмет на себя руководство. Сидя на перилах, она болтала ногами, наблюдая за тем, как на лугу ласточки гоняются за бабочками. Странно, однако, — реальная хижина находится в глухой лесной чаще, а ее воображаемая хижина стоит на краю луга, на совершенно открытом месте. Она вдруг вспомнила о том, как в первый раз попала сюда, — ее бросили в кромешную тьму, она была до смерти напугана, совершенно растеряна, не могла ни пошевелиться, ни повернуть голову. Постепенно в темноту проник свет, и она смогла встать, походить вокруг и поговорить с другими. Был еще один забавный момент. Хижина выглядела как декорация в голливудском фильме: только один фасад, а за ним лишь пустота.

Подчиняясь внезапному порыву, она постучала в дверь. Тишина. Она подергала за ручку, но дверь была заперта на ключ. Она прижала ухо к двери и услышала тихий скрип, однако решила, что это, скорее всего, скрипят половицы под ее ногами. Скрип тут же стих. У нее появилось какое-то странное ощущение. Ей казалось, что внутри кто-то есть, и этот кто-то, не желая быть обнаруженным, старался дышать как можно тише.

— Энджи! — раздался сзади чей-то голос, и она отпрыгнула от двери.

Ей почему-то стало стыдно. Получалось, что она подслушивала и ее поймали на горячем.

— Не ходи туда, — сказала Девочка-скаут. — Нам туда нельзя.

— Почему? — спросила Энджи. — Что там внутри?

— Мы не знаем. Только Ангел мог заходить туда. Оставь эту затею, пойдем со мной. — Девочка-скаут взяла Энджи за руку и увела ее от двери, от крыльца, от хижины прямо на луг.

— Разуйся, — сказала она.

— Но от травы у меня на ногах появится сыпь! — возразила Энджи.

— Нет, не появится.

— Мне будет щекотно. — Энджи боялась смотреть на свои ноги.

— Ну же, пойдем! — настаивала Девочка-скаут.

Сняв туфли и носки, она закатала свои брезентовые брюки цвета хаки. Раны на ее лодыжках были свежими, а у Энджи — зарубцевавшимися, похожими на тонкие ленты. Как, однако, глупо с ее стороны быть такой нерешительной! Лодыжки ей достались в наследство от Девочки-скаута, запястья — от Маленькой женушки, а ожоги — от Болтушки. Шумно выдохнув, Энджи сняла туфли и носки. Был жаркий полдень, и она, понимая, что, кроме нее, здесь никого нет, сняла с себя всю одежду. Она легла на траву, не боясь того, что при ярком свете дня будут видны все ее шрамы, и сказала:

— Я вмещаю в себе множество разных людей.

Лежавшая рядом с ней Девочка-скаут процитировала еще одну строку из поэмы Уитмена, которую они обе любили: «Кто хочет прогуляться со мной?»

Повернув головы, они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

Коснувшись друг друга кончиками пальцев, они процитировали в унисон: «Потому что каждый атом во мне принадлежит и тебе».

Они обнялись, их гладкие белые руки касались высокой зеленой травы. Они прижались друг к другу так плотно, что трудно было понять, где одно тело, а где другое. И, вздрогнув, издав вздох облегчения, они слились в одно целое, став одной девочкой, которая вихрем ворвалась в саму себя цельной, единой личностью.

В ее голове, как в калейдоскопе, замелькали картинки: лицо того мужчины — оно было и злым, и нежным; лежащие в углу тяжелые цепи, которые долгое время ограничивали ее жизненное пространство; до боли знакомая ручка на водяном насосе; растрескавшийся коричневый кувшин; железные горшки и кастрюли; книга, торчавшая из кармана ее фартука; бутылка масла, которым заправляли лампы; тесная кладовая, где хранились консервы, крупы и специи; поросшие мхом стволы сосен, она ориентировалась по ним, когда, сжимая в руках пакет с несколькими дорогими ей вещами, спускалась с гор в долину, уходя от хижины все дальше, и дальше, и дальше; магазин, где она украла карту, потому что у нее не было денег — не считая, правда, четырех монет достоинством в 25 центов, которые она нашла под печкой. На них она купила себе колу, чтобы хоть чем-нибудь наполнить свой желудок, который после нескольких дней пути ссохся от голода. Ей тогда показалось, что ничего вкуснее этого напитка она в жизни не пробовала.

Ничего вкуснее этого она еще не ела. Рот Энджи был наполнен сладкой кремообразной массой. Она ела крем-брюле. Нежный карамельный соус буквально таял на языке.

Ее ресницы дрогнули, и, открыв глаза, она в тот же миг увидела глаза доктора.

— Это просто изумительно, Линн! Вам обязательно нужно заказать себе такое же мороженое.

— Анжела… — прошептала доктор, и ее глаза наполнились слезами.

Энджи удивленно подняла брови.

— Почему я назвала вас по имени?

Доктор Грант схватила салфетку и промокнула влагу, блестевшую в ее глазах.

— Девочка-скаут всегда называла меня Линн. Она теперь… в тебе?

— Полностью, — сказала Энджи. — Эй, что случилось? Почему вы плачете?

Доктор Грант — Линн — громко шмыгнула носом.

— «О, дорогая, как это нелепо! Прямо за десертом. Я оставлю его для Красотки. Мне нужно уйти», — сказала она, и сразу появилась ты. Я даже не смогла попрощаться с ней.

Энджи засмеялась.

— Вам не нужно прощаться с ней, Линн. Я все еще здесь. — Она вздохнула и проглотила еще одну ложку крем-брюле.

— Энджи, добро пожаловать в свое единое и неделимое «я»! — сказала доктор Грант и разрыдалась. Это было совершенно непрофессиональное, но чрезвычайно приятное проявление любви и благодарности.

Часть 3

Я

Глава 16

Исповедь

Из школы домой я шла пританцовывая. Точнее, не шла, а летела, не касаясь земли. Во рту по-прежнему ощущался сладковатый привкус крем-брюле. Вернувшаяся из библиотеки мама смотрела на меня с нескрываемым любопытством. Меня буквально распирало от желания поскорее все ей рассказать, но нужно было дождаться подходящего момента. И мама, сама того не зная, мне в этом помогла, попросив помочь ей накрыть на стол.

— Ты уже определилась, какой подарок хочешь на Рождество? — спросила она, передавая мне столовое серебро.

Я улыбнулась ей и, встав на цыпочки, радостно воскликнула:

— Я уже получила то, чего хотела больше всего на свете, — себя саму! Все мои двойники соединились в одно целое.

Я улыбнулась ей и, встав на цыпочки, радостно воскликнула:

— Я уже получила то, чего хотела больше всего на свете, — себя саму! Все мои двойники соединились в одно целое. Ну, или почти все.

— Ох, не может быть! Неужели все закончилось? — радостно всплеснув руками, спросила она.

Я кивнула и улыбнулась такой широкой, счастливой улыбкой, что мои щеки едва не треснули от напряжения.

— О Энджи, дорогая моя! — воскликнула мама, прижимая меня к себе дрожащими руками. — Такой огромный подарок под елку не поместится, — сказала она, всхлипывая, и прижалась губами к моему уху.

В последнее время она стала очень сентиментальной.

— Мама, мамочка, мамуля! — радостно пропела я и обняла ее. Раздался тихий звон серебра, и я развела руки в стороны, чтобы случайно не уколоть ее вилкой или ножом. — Ты права. Тогда я, пожалуй, остановлюсь на сапогах для верховой езды. Что ты на это скажешь?

Этот выбор, похоже, сделала за меня Болтушка. Однако после того, как мы превратились в единое целое, ее желания стали моими желаниями.

— И это все? — спросила мама, отстранившись. Ее порозовевшее лицо было влажным от слез.

— Эти сапоги безумно дорогие, — заметила я. Зайдя в магазин, который находился прямо рядом с конюшнями, я поинтересовалась их ценой.

— Может быть, ты хочешь, чтобы мы купили тебе еще и эти странные штаны? — спросила она, вытирая глаза.

Они тоже стоили невероятно дорого.

— Нет, не хочу. Мне вполне удобно в своих кожаных джинсах, — ответила я. — И вот еще что…

Я не решалась спросить об этом. До Рождества оставалось всего две недели, и меня мучил только один вопрос: кто будет сидеть за нашим праздничным столом?

Больше всего на свете мне хотелось снова увидеть бабушку. Мне нужно было поговорить с ней, объяснить ей все. Когда я вспоминала о том, как она посмотрела на меня в последний раз, в душе все переворачивалось. Она ни разу не навестила меня в больнице. Я не получила от нее ни одной открытки. Меня также очень волновало и то, смогу ли я объясниться с отцом.

Поэтому я, набравшись смелости, задала этот больной вопрос маме. Положив руки мне на плечи, она пристально посмотрела на меня. Ее глаза еще никогда не были такими серьезными и печальными.

— После того как Биллу вручили официальное предписание, запрещающее ему приближаться к тебе, бабушка сказала, что больше никогда не приедет к нам. Она добрых полчаса кричала на меня и ругалась, обвиняя в том, что я заставляю ее выбирать между сыновьями. Это было ужасно! — сказала мама.

Увидев гримасу боли и ужаса на ее лице, я поняла, что это была версия «лайт» ее разговора с бабушкой, а на самом деле все было намного хуже.

— Она даже не хочет сказать нам спасибо за то, что задница Билла сейчас не на тюремных нарах?

— Нет, не хочет. Она до сих пор не верит в то, что все, что ты… мы рассказали, правда. И прошу тебя, дорогая, никогда не употребляй слова «задница».

— О-о! А что по этому поводу думает папа? — спросила я.

— Ему сейчас очень тяжело. Ведь он любил Билла.

Словно услышав эхо из далекого прошлого, я сказала:

— Да, и я тоже.

Мама сжалась, опустив руки.

— Мне очень жаль. Значит, папа наконец поверил мне?

Мама кивнула, не глядя на меня.

— Доктор Грант смогла найти убедительные доводы, — сказала она. — Если бы мы смогли уговорить ее выступить в суде, то…

— Все, хватит! Так мы можем договориться бог знает до чего.

Билл был несовершеннолетним мальчишкой, конечно, за исключением последнего случая, — твердо произнесла я, понимая, что у нас нет никаких вещественных доказательств, только свидетельства типа «он сказал», «она сказала». Даже если бы они у нас были, это все равно ничего бы не изменило. Как ни странно, но за совершение инцеста закон предусматривает гораздо более мягкое наказание, чем за изнасилование. Мы сделали все, что могли. — Главное, что он теперь и близко ко мне не подойдет. И это не может не радовать.

Подойдя к столу, я аккуратно разложила вилки и ложки.

— Мне бы очень хотелось, чтобы все сложилось по-другому, чтобы я могла все вернуть назад и заново прожить свою жизнь.

— Только не заставляй меня все начинать сначала, — сказала мама и опять заплакала. Схватив салфетку, она принялась вытирать лицо. — Я снова и снова спрашиваю себя, не замечала ли я чего-нибудь странного. Может быть, были какие-то явные признаки, а я просто не обращала на них внимания? Ты всегда была веселым, жизнерадостным ребенком. Даже сейчас, триста пятьдесят раз перетряхнув всю свою память, я ничего не могу вспомнить.

— Понимаешь, мама, все это было настолько глубоко спрятано в моем подсознании, что я сама узнала обо всем только после того, как начала посещать сеансы психоанализа. Я ни в чем не виню ни тебя, ни папу.

Мама посмотрела на меня с надеждой и в то же время с сомнением.

— Это правда, мама, — сказала я и, чтобы она поверила в искренность моих слов, обняла ее, осторожно прижавшись к ее растущему животу.

Он как-то странно дернулся, и что-то ударило меня.

— Мама, да он уже брыкается! — воскликнула я.

— О да. Немного рановато, конечно, — сказала она, погладив свой живот. — Ты действительно почувствовала, как он пнул тебя?

— Это так необычно! — Я засмеялась. — У него большая ножка.

— Похоже, ты больше хочешь брата, чем сестру.

— Я не знаю, почему я сказала «он». Мне все равно. Если у меня будет сестра, это тоже замечательно. — Я вдруг поняла, что это чистая правда.

Когда в семье появится еще один маленький человечек, это отвлечет нас от грустных мыслей и мы перестанем копаться в прошлом и изводить себя одними и теми же вопросами. Я была готова забыть обо всем и жить дальше. Но мне нужно было, чтобы мама и папа сделали то же самое. Мама уже почти «созрела», а вот с отцом все было намного сложнее. После жуткой резни в День благодарения он так и не смог полностью прийти в себя.

Несмотря на то что я пропустила целую неделю занятий в школе, а последнюю неделю посещала только некоторые уроки, это никак не отразилось на моей успеваемости, и я была готова двигаться дальше. Школьный консультант-психолог заставил меня пройти пару тестов и сказал, что все мои учителя дали мне хорошие рекомендации, так что после рождественских каникул я спокойно могу перейти в десятый класс. Проведя три месяца с тринадцати-и четырнадцатилетними, я уже была вполне готова к общению с более взрослой компанией, хотя это означало, что у меня появятся новые одноклассники. Пришло время покончить со своей добровольной изоляцией и «выйти в люди». Несмотря на то что Кейт, моя северная звезда, была чудесной подругой, мне хотелось завести новые знакомства, расширить круг друзей, а еще мне хотелось попытаться помирить ее с нашими старыми друзьями и самой восстановить с ними отношения.

Было у меня еще одно дело, которое непременно нужно было уладить. Я уже две недели не видела Абраима. Кейт организовывала нам двойные свидания, но мы с Абраимом не звонили друг другу и ни разу без Али и Кейт никуда не ходили. Наше общество не смущало этих двоих. Возможно, им, хотя они в этом и не признавались, нравилось заниматься любовными играми на публике.

Возможно, им, хотя они в этом и не признавались, нравилось заниматься любовными играми на публике. Однако я была уверена, что, для того чтобы наши с Абраимом отношения развивались дальше, нам необходимо проводить время только вдвоем. Кроме того, мне уже хотелось рассказать ему кое-что о себе, стать с ним более откровенной. Он должен понять, что история о медвежьем капкане — не совсем плод моего воображения, что в ней есть доля истины и теперь он встречается только с одной девушкой, и я, может быть, когда-нибудь расскажу ему об остальных.

Сделав глубокий вдох, я сказала себе, что нужно быть более смелой. Я позвонила Кейт и попросила дать мне номер мобильного телефона Абраима.

Буквально после второго гудка Абраим ответил:

— Энджи! Привет! — У него был хриплый, прерывистый голос, и я подумала, что он еще не отдышался после длительной пробежки.

— Да, это я. Привет, — сказала я и замолчала. Как только я услышала его голос, специально приготовленная мною речь моментально стерлась из памяти.

— У тебя все хорошо? — спросил он.

Этот вопрос растопил лед, сковавший меня.

— Да, ты даже не представляешь, насколько хорошо, — сказала я. — Мы не могли бы…

— Ты не хочешь…

Эти две фразы мы с ним произнесли одновременно.

— Ты первый, — сказала я.

— Ты не хочешь сходить куда-нибудь сегодня вечером?

— Конечно хочу, — ответила я.

Интересно, он почувствовал, что я улыбаюсь? И тут я вспомнила о том, что сегодня пятница и что я уже обещала Харрисам посидеть с Сэмми.

— Ты не против, если мы встретимся попозже? Часов примерно в девять. Я сегодня сижу с соседским ребенком, но обычно в девять они уже возвращаются домой. Мы можем сходить куда-нибудь поесть пиццу или мороженое.

— Да, это было бы замечательно, — сказал Абраим. — Я уже договорился с братом насчет машины. Я сам хотел… хотел позвонить тебе.

Мое сердце затрепетало от радости. Я знала, я чувствовала это! Я буквально увидела, как он сидит на кровати и репетирует свою речь.

— Значит, до вечера.

— До вечера, моя Энджи, — сказал он.

Наверное, он хотел казаться романтичным. И, как ни странно, ему это удалось.

Когда я пришла к Харрисам, Сэмми явно был не в духе. После того как у него прорезались целых четыре зуба, его постепенно перевели с детского питания на обычную пищу. Он сидел на своем высоком стуле-столе и громко стучал ложкой по тарелке с омлетом. Куски омлета, разлетаясь во все стороны, падали на пол, и, естественно, в рот Сэмми ничего не попадало.

— Энни, Энни! — радостно забулькал он, увидев меня.

— А кто мой самый любимый мальчик? — спросила я.

Он сразу поднял вверх правую ручку. На то, чтобы научить его этому трюку, я потратила целых две недели.

— Сэм-м-м-м, — закричал он, выплевывая омлет.

Присев на корточки, я вытерла ему рот и начала подбирать с пола куски омлета.

— О, дорогая, не стоит этим заниматься, — сказала стоявшая ко мне спиной миссис Харрис. — Я сама все уберу.

— В таком красивом платье?

Она была в шелковом платье насыщенного темно-красного цвета, а ее плечи покрывала блестящая золотистая накидка. Услышав мой комплимент, она повернулась.

— Великолепное платье. У вас сегодня какое-то мероприятие?

— Сотрудники кафедры доктора Харриса устраивают рождественскую вечеринку. Надеюсь, они забыли о том, что в прошлом году я надевала это же платье.

— Даже если они не забыли, это ничего не меняет, — сказала я. — Платье очень красивое.

К этому моменту я уже успела все убрать с пола, и ей не пришлось наклоняться.

— Сэм, хочешь поиграть с машинками? — спросила я.

— Од-д-д, — пробормотал он, и я решила, что это означало «да».

— Все, мы уходим, — сказала миссис Харрис. — Как хорошо, что он никогда не капризничает, когда мы оставляем его с тобой. Он вел себя просто ужасно со своими предыдущими нянями, пока…

Она замолчала, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы не задеть меня.

Я помогла ей:

— Пока я не вернулась домой.

— Да, пока ты не вернулась домой.

— Но тогда он был еще очень маленьким.

— Ну да, — согласилась миссис Харрис, наклонив голову. — Однако я думаю, что дело не только в этом. Ты понравилась ему и смогла поладить с ним. Нам действительно повезло с тобой.

В кухню заглянул доктор Харрис.

— Добрый вечер, Энджи, — сказал он. — Если захочешь, можешь включить телевизор. Звони, если что. У тебя есть номер моего пейджера.

Он подошел к Сэмми и взъерошил его пушистые волосики.

— Сэм, ты остаешься за хозяина. Веди себя прилично, — попросил он сына.

— У вас великолепный смокинг, — сказала я, отметив, что его жилет прекрасно гармонирует с платьем миссис Харрис.

Они вышли из кухни через дверь, ведущую в гараж. Через несколько минут я услышала, как заревел мотор «мазератти». Это была самая красивая машина на нашей улице. Как хорошо, что Харрисы такие простые и приятные люди. Они могли бы построить себе огромный дом прямо на берегу океана, однако поселились здесь, в весьма скромном, непрезентабельном районе города.

— Итак, маленький Сэм, сейчас и у тебя будут красивые машинки, — сказала я и вытащила из холодильника кусок чеддера, а из буфета пачку печенья.

Квадратный кусок сыра, в который я воткнула четыре круглых печенья в качестве колес, голодный малыш принял за машину. Издавая звуки, имитирующие рев мотора, я покатила машинку по лотку, приделанному к столику, к руке малыша.

Он схватил ее и засунул себе в рот.

— Ще-ще, — потребовал он, и я сделала ему еще одну машинку.

У нас с Сэмми был свой вечерний ритуал. После ужина — теплая ванна. Я сначала очень боялась, что он может утонуть. Однако после того, как миссис Харрис показала мне, как пользоваться специальным резиновым кольцом, которое вставляется в сливное отверстие и помогает регулировать уровень воды, этот страх прошел. Сидя в ванной, Сэм играл с резиновыми утятами до тех пор, пока вода не стала прохладной. Только после этого он разрешил вытащить себя из ванны. Я завернула его в толстое полотенце и, распевая песенку про маленьких утят, насухо вытерла его. Потом быстро, чтобы, не дай бог, не произошло ничего неожиданного, надела памперс. После этого я усадила его на пол в его спальне и, покопавшись в шкафчике с его одеждой, нашла пижаму, похожую на костюм Бэтмена. Я знала, что это любимая пижама малыша.

— Энни, Энни! — закричал он.

Повернувшись к нему, я увидела, что малыш стоит на ножках, вытянув вперед маленькие ручки. Он пошел ко мне, но, сделав три шага, плюхнулся на пол, на свою завернутую в памперс попку.

— Ты ходишь, Сэм! Вот это да! А ну-ка, попробуй еще раз.

— Ще-ще, — пролепетал малыш и, встав на четвереньки и покачавшись из стороны в сторону, поднялся на ноги. На этот раз он сделал целых пять шагов и снова уселся на пол.

Схватив его на руки, я начала кружиться с ним по комнате.

— Ты сделал это, ты сделал это! — пропела я. — Ты прошелся на своих собственных ножках!

Харрисы будут в восторге, когда узнают об этом, и, конечно, немного расстроятся из-за того, что не увидели, как малыш сделал первые в своей жизни шаги.

— Черт, мне нужно было снять это на видео! — сказала я ему. Однако в том, что этот момент сохранится именно в моей памяти, было что-то особенное.

— Ще-ще! — требовал малыш, извиваясь в моих руках. Ему хотелось, чтобы я посадила его на пол.

Целых полчаса мы с ним играли в «ще-ще»: он делал несколько шагов, после этого я брала его на руки и кружилась по комнате. Наконец, когда мы с ним оба выбились из сил, я сказала:

— Пришло время немного почитать, но сначала мы почистим четыре твоих маленьких зубика.

В этом доме было принято читать перед сном. В спальне супругов Харрисов по обе стороны кровати располагались книжные шкафы. С той стороны, где спала миссис Харрис, на полках стояли детективные романы, а с той, где спал ее муж, — медицинские «триллеры». У Сэма тоже были свои книги. Сегодня он схватил со своей полки книгу, которая называлась «Яичница с ветчиной», и забрался ко мне на колени. По вполне понятным причинам эта книга стала его любимой.

— Фам-ам-фам! — прощебетал он. — Дих-дох. Дих-дох.

— Что это значит, малыш? — спросила я.

В этот момент в дверь позвонили.

Странно, кто бы это мог быть? Взяв Сэмми на руки, я пошла в прихожую. Подойдя к двери, я заглянула в глазок и увидела огромное, искаженное линзами лицо Абраима.

Как только я открыла дверь, в прихожую хлынул холодный воздух.

— Привет, что ты здесь делаешь? — спросила я.

В его черных глазах отражался свет рождественских лампочек.

— Уже девять часов. Твоя мама сказала, что ты еще занята. И еще она сказала, что я могу прийти к тебе сюда. Но я могу подождать в машине, если ты не хочешь, чтобы я входил в дом. Твои работодатели могут это неправильно понять…

— О господи! Входи быстрее. Прости, я забыла, что у них сегодня праздничная вечеринка и они немного задержатся.

Нерешительно потоптавшись на пороге, он вошел в дом, и его внимание сразу привлекли старинные книги по медицине. Они лежали на столе в холле, одновременно являясь и частью интерьера, и предметом увлечения хозяина дома.

— Очень красивый дом, — сказал Абраим.

— Согласна. Когда-нибудь и у вас будет такой дом, будущий доктор Рахим, — сказала я, желая поддразнить его. — Давай, проходи. Я как раз укладываю Сэмми, ему пора спать. Мы с ним сейчас читаем книгу.

Абраим удивленно поднял брови:

— Он умеет читать?

— Какой же ты глупый. Нет, конечно. Я ему читаю, а он слушает и, я надеюсь, страницы рвать не будет.

Абраим уселся на пол. Сэм сидел у меня на коленях и, сунув в рот большой палец, внимательно слушал историю о мальчике Сэме и его переборчивом друге, не имевшем имени. Забыв о том, что у меня сегодня в два раза больше слушателей, я, как всегда, увлеклась, и к тому времени, как дошла до фраз «И я съем их в лодке. И я съем их вместе с козликом» и так далее, я уже не читала, а цитировала по памяти, как заправская театральная актриса. В конце Абраим наградил меня аплодисментами, и я густо покраснела от смущения.

— А теперь пора бай-бай, — сказала я Сэму, и он сладко зевнул.

Вот вам сила внушения.

Он улегся на бок в своей кроватке, и я поправила его пижаму.

— Спокойной ночи, малыш, — прошептала я и поцеловала его в ушко.

— Тебе это нужно? — спросил Абраим. Наклонившись, он поднял лежавшее под кроваткой одеяло Сэма в бело-голубую клетку.

— Спасибо, — сказала я, взяв у него одеяло.

Как только мои пальцы погрузились в мягкий ворс, у меня вдруг потемнело в глазах и закружилась голова. Все это продолжалось пару секунд. Почувствовав, что у меня подкашиваются ноги, я схватилась за перила кровати, чтобы не упасть.

— Ой, что-то голова закружилась! Наверное, я слишком быстро встала. — Я часто заморгала, пытаясь окончательно прийти в себя. — Вот, Сэмми, твое одеяльце.

Малыш потянулся, не открывая глаз и продолжая сосать палец.

Мы на цыпочках вышли из детской, осторожно закрыв за собой дверь. Моя блуза и руки все еще пахли детским шампунем.

— Хочешь чего-нибудь съесть или выпить? — спросила я. — Хозяева, конечно же, не будут возражать.

— Нет, спасибо, я ничего не хочу, — сказал Абраим как-то не совсем уверенно. — Может быть, мне все-таки лучше подождать в машине?

Закатив от досады глаза, я ответила:

— Не говори глупости. Пойдем в гостиную и проверим, как у них работает стереосистема.

Я повела его в комнату, которая была моей самой любимой в этом доме. Там стояли два кожаных дивана и два одинаковых кресла, обтянутые ярко-желтой, как солнечный свет, кожей. Пол из светлого бука почти весь был покрыт разноцветным ковром модного дизайна. Все светильники и столы были изящными, металлическими, выдержанными в одном стиле. Две огромные колонки стояли по обе стороны от камина, а остальные части стереосистемы были вмонтированы в потолок по всему периметру. Несмотря на то что дом был одноэтажным, эта комната имела сводчатый потолок и огромное, от пола до потолка, окно, из которого открывался великолепный вид на горы.

Это окно создавало прекрасный фон для громадной, высотой в три с половиной метра, новогодней елки, которую Харрисы поставили после Дня благодарения. Это было не искусственное, а живое дерево. Его украшали белые и золотистые шары, ангелочки, звезды и электрические гирлянды.

Я включила гирлянды, чтобы показать Абраиму елку во всей красе. Запах хвои, наполнявший комнату, казался мне очень знакомым, приятным и успокаивающим.

Абраим окинул взглядом елку, начиная от перевязанных красными ленточками пакетов, лежавших под деревом, и до хрустальной звезды, украшавшей макушку, которая почти касалась балок, поддерживающих потолок.

— Фантастика! — произнес он. — Рядом с этой елкой наше приземистое деревце высотой примерно метр восемьдесят выглядело бы совершенно убогим.

— У вас есть елка?

— Да, этот обычай существует не только в странах Запада, но и на Востоке. И мне очень нравится, что под елкой всегда можно найти подарки.

Мерцающие огоньки начали гаснуть, и я, нырнув под елку, подергала электропровод. Гирлянды снова загорелись, а на пол посыпались сухие иголки.

— Наверное, где-то отходит контакт, — объяснила я.

Абраим вытащил пару иголок из моих волос.

— Я думаю, что елки срезают еще на Хеллоуин. Увидев нашу чахлую елочку, я уже готов был произнести фразу, которую говорят врачи, — «Скончался по пути в больницу». Однако нам удалось оживить ее. Мы развели в воде сахар и поставили в эту воду деревце.

— И после этого ты решил стать врачом и лечить деревья? — пошутила я и взяла пульт управления стереосистемой. — Какую музыку ты любишь?

— Я тебе предоставляю право выбора.

— Что ж, тогда выберем что-нибудь не очень громкое, потому что Сэм еще не заснул, — сказала я и выбрала легкий джаз.

— Ты так с ним умело управляешься! — Абраим не скрывал своего восхищения.

— Ты так с ним умело управляешься! — Абраим не скрывал своего восхищения. Он сел в одно из низких кресел и погладил рукой его желтую обивку. — У тебя это получается легко и естественно.

— Это здорово, правда? В смысле, у нас ведь скоро свой младенец появится.

От удивления его глаза буквально вылезли из орбит.

— У нас? — испуганно взвизгнул он, и его лицо вмиг стало, как свекла.

Я прыснула.

— О господи! Не у нас… с тобой. В моей семье. Как это ни странно звучит, но моя мама беременна.

Оправившись от шока, он снова начал дышать.

— Значит, ты скоро станешь сестрой, — сказал он.

— Да. Мама уже довольно немолода для того, чтобы рожать детей, и все будут думать, что это мой ребенок, что я «залетела» и родила. Ну, по крайней мере, те, кто нас не знает.

— Ох, уф-ф… — Он явно хотел что-то сказать, но решил промолчать.

Повисла неловкая пауза. Мы оба пытались сообразить, что делать дальше. Я собиралась рассказать ему то, что, по моему мнению, он должен был знать. Однако я не могла говорить, глядя ему в лицо. Я легла на диван и, положив голову на подлокотник, принялась разглядывать узоры на деревянных панелях красного дерева, которыми был обшит потолок.

Мой голос едва заметно дрожал, когда я заговорила:

— Понимаешь, в моей жизни был такой странный период, о котором я совершенно ничего не помню. Я должна все тебе объяснить.

Я почувствовала, как его теплая ладонь легла на мое плечо.

— Ты потерялась, — сказал он. — Я знаю об этом. Твои родители продолжали жить в нашем городе. Я уже говорил тебе, что прочитал все статьи в старых газетах и все, что сообщалось о тебе на YouTube.

Да, правильно.

— Когда я вернулась, выяснилось, что я ничего не помню. То есть вообще ничего.

— Это очень… неприятно, — предположил он.

— Ужасно неприятно. Однако сейчас я уже кое-что вспомнила, — сказала я, продолжая внимательно разглядывать высокий потолок. — На самом деле меня похитили, — призналась я и, подняв руки, показала шрамы на запястьях. — И меня, похоже, держали в плену. По крайней мере, какое-то время.

— Стокгольмский синдром? — спросил он.

— Что это такое?

— Это когда пленник со временем начинает думать так же, как и его тюремщик, и не пытается освободиться.

Я покрутила серебряное обручальное кольцо, которое было на моем пальце. Мне почему-то по-прежнему хотелось видеть его на своей руке. Может быть, Абраим прав и это какой-то синдром.

— Прочитай, что там написано, — сказала я. — Это страшно.

Абраим молчал.

Черт. Я не права! Зачем я вывалила на него одним махом столько странной, не поддающейся пониманию обычного человека, информации? Да, Абраим, похоже, не скоро заговорит.

Впрочем, мне и самой было над чем поразмыслить. Я ждала, что он сейчас встанет и уйдет и никогда больше не захочет со мной разговаривать.

Однако этого не произошло. Он подошел ко мне и, наклонившись, поцеловал меня, лежащую лицом вверх. Его глаза стали влажными.

— Ты в порядке? — прошептал он.

— Кажется. Да, в порядке, — сказала я. Мои глаза тоже наполнились слезами. Его нежность тронула меня до глубины души.

Став на колени перед диваном, он погладил меня по щеке.

— Как тебе удалось пережить все это и не сойти с ума? Как ты смогла выстоять и не покончить с собой? Должно быть, ты обладаешь огромной, невероятной волей к жизни.

Я задумалась, поджав губы. Хватит ли у меня смелости рассказать ему все прямо сейчас?

Пока я подыскивала нужные слова, зазвучала новая мелодия. Она была такой волнующей, нежной и страстной, что я забыла обо всем на свете. Я пришла в себя, только когда почувствовала, что Абраим обнял меня. Крепко прижав меня к себе, он произнес хриплым голосом:

— Как жаль, что я не мог тебя спасти. Как жаль, что я не знал, где тебя искать.

— Этого никто не знал, — прошептала я. — Но все равно спасибо тебе.

Я тоже обняла его, а потом нас закружила музыка и мы утонули в мягкой коже дивана. Он целовал меня, и я отвечала на его поцелуи. Самым удивительным было то, что все это я воспринимала как нечто новое и приятное. Мне казалось, что до этого милого, доброго и нежного парня меня еще никто и никогда не целовал. Я была уверена в том, что он сможет защитить меня, что он хочет меня, хотя и знает, что я далеко не невинная девочка и что моя душа и мое тело подвергались издевательствам и насилию.

Слезы счастья щекотали мои ресницы. Ощутив соленый привкус, он приподнялся и посмотрел на меня. В его глазах застыл немой вопрос.

— Что такое? — спросил он. — Прости меня. Я слишком увлекся, да?

Я улыбнулась и вытерла глаза, но слезы все равно продолжали бежать ручьем.

— Я просто очень счастлива. Мне невероятно повезло, — сказала я. — Но это слишком хорошо для того, чтобы быть реальностью. Я боюсь проснуться.

Он покраснел от удовольствия и улыбнулся, а потом снова прижался головой к моей голове, желая подарить мне еще одну порцию счастья. Время пробежало незаметно, пока я изучала его, а он меня, покрывая нежными поцелуями губы, щеки и шею друг друга.

Часы на каминной полке пробили одиннадцать. Он отстранился.

— О, дорогая, уже очень поздно. Мне лучше уйти до того, как вернутся твои работодатели. Энджи, если ты сейчас же не перестанешь смотреть на меня вот так, то я снова начну целовать тебя как сумасшедший, и мне страшно даже представить, что хозяева дома увидят, когда войдут сюда.

— О-о, они увидят, что у нас романтическое свидание… Прости меня.

— Вот теперь я тебе скажу: какая же ты глупая. Я ни о чем не жалею и ни за что бы не променял этот вечер на поход в кино с поеданием попкорна. А как ты смотришь на то, если мы с тобой завтра сходим куда-нибудь поесть пиццу или, может быть, придумаем что-нибудь необычное, типа боулинга?

— Я запросто могу набрать девяносто пять очков. По крайней мере, раньше мне это удавалось, — предупредила его я и заставила себя вылезти из углубления, которое продавило мое тело в диване.

— Ух-х. Если ты такой мастер, то мне придется нелегко.

Я решила не признаваться, что до мастера мне еще очень далеко.

— Как ты смотришь на то, чтобы заехать за мной в шесть? — спросила я.

— Очень даже положительно смотрю.

Он обнял меня за талию, и мы направились в прихожую. Его куртка висела на вешалке. Надев ее, он наклонился и, схватив меня, снова прижал к себе и поцеловал. Это был прощальный поцелуй. Однако он длился до тех пор, пока часы не пробили четверть двенадцатого. К этому моменту я уже едва дышала и у меня ужасно кружилась голова.

Я немного постояла возле двери, глядя на его отъезжающую машину, а потом пошла в детскую, чтобы посмотреть, как себя чувствует Сэм. Выяснилось, что он перевернулся на спину, сбросив с себя все одеяла. Я снова укрыла его и села возле кроватки, поглаживая пальцами мягкое шерстяное одеяльце. Ощущение было таким приятным, что меня начало клонить в сон. Я смотрела, как дышит малыш, как поднимается и опускается его маленькая грудка, и мои глаза закрылись.

Услышав, как открывается дверь гаража, я вздрогнула и побежала в кухню встречать Харрисов.

— О Энджи! — воскликнула миссис Харрис. — Я дико извиняюсь за то, что мы вернулись так поздно. Мы увлеклись и потеряли счет времени.

— Все нормально, — сказала я. — Мы тут замечательно провели время. Сэм начал ходить. Он самостоятельно сделал несколько шагов.

— О-о! Это чудесно! — Она обняла меня. — Тебе, наверное, было очень забавно на это смотреть. Ты слышал, дорогой? — обратилась она к мужу, когда тот вошел из гаража в кухню. — Наш малыш уже начал ходить!

— Эй, эй, эй! — закричал мистер Харрис, обнимая свою жену. — Жду не дождусь утра, чтобы увидеть это. Проводить тебя домой, Энджи? Джинни уже рассказала тебе? Мы так здорово повеселились! Танцевали как ненормальные, под эти забавные, старые, замшелые песни и совершенно не следили за временем.

Часы пробили час ночи, поставив тем самым восклицательный знак в конце его реплики.

Уже час ночи? Ого! Для меня время тоже пролетело совершенно незаметно. Наверняка я крепко уснула, сидя возле кроватки малыша.

Суббота предназначена для того, чтобы можно было как следует выспаться и, встав с постели, почувствовать себя бодрой и отдохнувшей. Однако когда мама в третий раз разбудила меня, то часы уже показывали половину третьего, а мои глаза по-прежнему не открывались. Мне казалось, что их потерли наждачной бумагой. Я не могла заставить себя встать с кровати до тех пор, пока мама не пригрозила, что больше не разрешит мне допоздна засиживаться у Харрисов, раз я после этого сплю полдня. Вспомнив, как замечательно шелестела стодолларовая купюра в моем кошельке («Ты сегодня работала в два раза дольше обычного, к тому же тебе пришлось задержаться после полуночи», — объяснил доктор Харрис дополнительную оплату), мне захотелось доказать, что я могу взять себя в руки. И ведь я проспала больше двенадцати часов! Подумав об этом, я моментально выпрыгнула из постели.

Открыв шторы, я сказала «здравствуй» новому дню. Мне пришлось отодвинуть в сторону кресло-качалку, чтобы подойти к окну, и внезапно сильный спазм скрутил желудок. Меня словно предупреждали: обрати внимание, кресло передвинуто. И это произошло ночью. Оно само передвинулось, без чьей-либо помощи. Одеяло, которое обычно лежало на кресле и всегда было аккуратно сложено, свернули в какую-то странную сосиску. На ковре остались две глубокие полосы — следы от полозьев кресла. Я прикоснулась к сиденью и к своему ужасу почувствовала, что оно все еще теплое.

Черт знает что такое! Это была все та же сумасшедшая любительница покачаться в кресле. Она не была одной из них. Она была отдельным персонажем. И она по-прежнему во мне.

Глава 17

Одержимость

Вчера мы с Линн договорились сократить количество сеансов до одного раза в неделю. Мы с ней обе были уверены в том, что основная и сама тяжелая работа уже сделана. Похоже, мы ошиблись. Все совсем не так. Теперь она снова была мне нужна.

Когда я поняла, что, какой бы уставшей я ни была, как бы крепко ни спала, сумасшедшая любительница покачаться все равно сможет заставить мое тело подняться с кровати для того, чтобы подчинить меня своей воле, мое сердце учащенно забилось. Это недопустимо, и с этим срочно нужно было что-то делать.

Стоя на верхней ступеньке лестницы, мама снова крикнула:

— Ты наконец встала?

— Да. Я через минуту спущусь, — буркнула я.

— Мне все это уже надоело.

— Я уже встала! — крикнула я.

— Папа в саду, он подрезает розы.

— Папа в саду, он подрезает розы. Ты могла бы ему помочь.

Да, это как раз то, ради чего стоит вставать с кровати.

— День сегодня выдался просто замечательный! — пропела мама.

Для нее он, может быть, и замечательный. Со вчерашнего дня она пребывала в приподнятом настроении. Однако что касается меня, то сегодня ночью мое счастье разбилось вдребезги. Мне нужно было посоветоваться с Линн. Без свидетелей. Так, чтобы мама ничего не узнала. У нее сейчас и без меня забот хватает — папа, малыш и подготовка к Рождеству.

Поэтому, выйдя из кухни, я поднялась на второй этаж и зашла в кабинет отца. Плотно закрыв за собой дверь, я позвонила Линн, набрав специальный номер, который она давала пациентам для экстренной связи.

Она сразу же ответила:

— Это Энджи?

Правильно. У нее определился мой номер телефона.

— Здравствуйте, Линн. У меня есть новости, — сказала я спокойным голосом, стараясь не выказывать волнения. — Помните, было время, когда какая-то сумасшедшая любительница покачаться в кресле не давала мне спать по ночам?

Несмотря на то что вопрос был риторическим, я все равно ждала ответа на него.

— Конечно помню, Энджи.

— А помните, когда никто из моих двойников так и не сознался в том, что это был именно он или она, мы решили, что по ночам в кресле качается Девочка-скаут? Так вот, угадайте, что я вам сейчас скажу.

— Это была не она. Понятно.

— Бинго [12]. Да, это был кто-то другой. Линн, у меня снова появились провалы в памяти. Это случилось прошлой ночью. Я не помню, что я делала целых два часа — именно тогда, когда я не спала. Она снова заставила меня проснуться. Я не знаю, как мне быть.

Даже по телефону голос Линн звучал спокойно и размеренно.

— Мы обязательно разберемся с этим. Все будет хорошо, Энджи. Не волнуйся, — сказала она. — Если ты хочешь встретиться со мной до запланированного сеанса, то мама может привезти тебя ко мне сегодня. В любое время. Правда, я собиралась сегодня заняться рождественским шопингом, но это можно сделать в другой день.

— Я сейчас спрошу у мамы. Вы подождете?

Я побежала вниз, пытаясь на ходу придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение, зачем мне понадобился дополнительный сеанс. Озарение снизошло на меня на лестничной площадке, и когда я вошла в кухню, то уже знала, что нужно сказать.

— Мама, прошу тебя, отвези меня к доктору Грант. Сегодня ночью я видела кошмарный сон. Именно поэтому я так плохо спала, — сказала я. — Меня преследовали какие-то странные мысли, и я долго не могла заснуть.

— Бедная девочка! Конечно я отвезу тебя.

Через полчаса мы с ней прыгнули в машину и поехали. Я даже не успела как следует высушить после душа волосы. Посмотрев на маму, я поняла, что ей хочется расспросить меня поподробнее о том, что за кошмар привиделся мне ночью, поэтому мне пришлось сочинить историю о том, что меня замотали в какой-то кокон и я начала там задыхаться. И в этом даже была немалая доля правды. У меня действительно так сдавило грудь, что было трудно дышать.

— Во мне поселился призрак! — сказала я Линн. — Я чувствую себя старым домом с привидениями, которые постоянно чем-то гремят на чердаке.

Она улыбнулась мне доброй, полной сочувствия улыбкой. Это была ее фирменная улыбка.

— У тебя есть какие-нибудь мысли по этому поводу?

Я буквально сломала себе голову, пытаясь понять, что бы это могло быть. Вроде бы уже не осталось никаких тайн. Однако в тех воспоминаниях, которые мне передали мои двойники, я не нашла упоминай об этом. Если существует еще одна девочка, то ни Девочка-скаут, ни Болтушка не знали ее.

Если существует еще одна девочка, то ни Девочка-скаут, ни Болтушка не знали ее. Девочка-скаут и Потаскуха общались между собой через дверь, в буквальном смысле, а это значит, что Потаскуха тоже не знала ее. Хотя она как-то сказала мне о том, что ее прогнали и ее место занял кто-то другой. Это подозрительно. Даже очень подозрительно. Ведь сейчас я уже точно знаю, что ее заменила не Девочка-скаут. Как я это поняла? Все очень просто: я ничего не помню о том времени.

А еще Ангел как-то произнес одну очень странную фразу. Что же это было? Ах да, он сказал, что его вызвал один из двойников, когда тот мужчина сделал нечто такое, чему нет прощения. Я спросила себя, что могло быть более ужасным, чем то, что он уже сделал со мной?

Я так интенсивно терла руками свои веки, что у меня перед глазами побежали красные круги. Пока я копалась в своем подсознании, Линн терпеливо ждала. Наконец я нашла зацепку.

— Это Одинокая — вот все, что я могу сказать, — сообщила я Линн. — Ангел тогда сказал, что его вызвала Одинокая. Когда он произнес «одинокая» я подумала, что это не имя собственное, а имя прилагательное, и пишется оно с маленькой буквы. Я подумала тогда, что он имел в виду кого-то из известных нам двойников. Например, Маленькую женушку. Она ведь жаловалась, что тот мужчина бросил ее и она чувствовала себя одинокой.

Я снова вспомнила его прекрасное лицо, которое едва заметно светилось, и почувствовала, как к горлу подступает ком. Там, где когда-то обитал он, теперь была тишина. Эта пустота болью отозвалась в моей душе.

— Слишком поздно, Линн. Мы не можем спросить его об этом. Ангела уже нет. Он бесследно исчез.

Наклонившись, я обхватила руками свои колени. Без него я чувствовала себя маленькой и слабой.

— Мы все испортили, — сказала я, роняя на ковер горькие слезы.

Линн погладила меня по спине, словно мать, которая утешает свою дочь. Однако у Линн это получилось несколько неуклюже.

— Прости меня, Энджи. Я была уверена, что мы все делаем правильно. Не беспокойся, мы обязательно выясним, что с тобой происходит. Любыми возможными способами. Просто без помощи Ангела нам придется потратить на это больше времени. Хочешь, я введу тебя в состояние гипноза прямо сейчас?

— Нет, наверное, не стоит. Давайте отложим это до понедельника. Мы можем с вами просто поговорить? — спросила я. — Мне сейчас ужасно не хочется отключаться, уноситься куда-то в глубины моего подсознания.

Линн спросила меня, не скучаю ли я по Маленькой женушке и Ангелу. Положив голову на руку, я заплакала. На рукаве моей блузы образовалось мокрое пятно. Судя по тому, что оно было довольно большим, это означало «да».

Кейт поймала меня сразу после урока природоведения.

— Ты выглядишь просто ужасно! — Так могла сказать только лучшая подруга. — В раю возникли проблемы? — спросила она, мотнув головой в сторону наших парней, которые стояли возле своих шкафчиков, меняя учебники.

— Что? Ты намекаешь на Абраима? Нет, он здесь ни при чем. Он замечательный парень. Самый лучший. И у нас с ним все хорошо, — заикаясь, пробормотала я. — В эти выходные мы с ним встречались два раза.

— Так ты делаешь успехи? — Кейт, подмигнув, толкнула меня локтем в бок.

Я покраснела, вспомнив, как его теплые нежные руки, погладив мою спину, скользнули под свитер, когда мы целовали другу друга на прощанье. Я до сих пор чувствовала, как он осторожно чертит пальцами круги на моей коже.

Посмотрев на меня, Кейт прыснула.

— Можешь ничего не говорить. И так все понятно, — сказала она, глядя на близнецов, которые шли в нашу сторону. — Именно поэтому ты выглядишь такой уставшей? Слишком много занималась любовью?

— Если бы! Ко мне вернулась та сумасшедшая, которая любит качаться по ночам в кресле.

— Именно поэтому ты выглядишь такой уставшей? Слишком много занималась любовью?

— Если бы! Ко мне вернулась та сумасшедшая, которая любит качаться по ночам в кресле.

Две ночи подряд (и в субботу, и в воскресенье) она вытягивала меня из постели и мучила мое несчастное тело. А ведь мне нужно было в выходные отдохнуть и выспаться как следует перед экзаменами.

— Что? Я думала, что с этим уже покончено.

— Я тоже так думала, — сказала я и, не удержавшись, подняла плечи (так обычно актеры выражают крайнюю степень изумления). — Ан нет! Похоже, демоны прошлого не исчезли. Они по-прежнему держат меня в плену.

— Вот это да! Как бы мне хотелось помочь тебе справиться со всем этим! — Кейт грустно улыбнулась. — Может быть, мы с тобой вечером побегам немного? Знаешь, пробежки всегда помогают мне освежить голову. В смысле… Ох, какая же я дура! Я хотела сказать…

Если бы все было так просто!

— Тихо. Парни уже близко, — замахав на нее рукой, прошипела я, пока они еще не слышали нас.

Али поцеловал Кейт, хотя это было запрещено школьными правилами. Абраим посмотрел на меня, вопросительно приподняв бровь. Он поцеловал меня лишь сияющими от радости глазами, но тем не менее у меня задрожали губы.

— Как экзамен? Сдала? — спросил он.

— Легко! Пришлось, правда, всю ночь просидеть над учебниками, — сказал я и сладко зевнула. — Слава богу, что на сегодня я уже отстрелялась. Завтра у меня два трудных экзамена. Зарубежная литература и английский. Мне еще столько новой лексики нужно выучить!

— Тебя отвезти домой? — спросил Али. — Мы тоже уже освободились, так что можем подбросить.

Я посмотрела на висевшие в холле часы.

— Через час за мной должна заехать мама. Нам с ней нужно будет кое-куда съездить.

Кейт похлопала меня по руке, многозначительно глядя на меня.

— Будете изгонять духов? — спросила она.

Я вдруг почувствовала, как у меня все сжимается внутри. Так, словно начался сердечный приступ.

— Ой! — застонала я, корчась от боли. У меня потемнело в глазах, закружилась голова, ноги стали ватными.

Кейт сжала мою руку, пытаясь удержать меня.

— Энж, что с тобой?

Абраим подхватил меня с другой стороны.

— Эй, ты в порядке? — спросил он.

— Не дай мне упасть на пол, если я потеряю сознание, — пробормотала я, глядя на него.

Он еще крепче прижал меня к себе, а я задержала дыхание, пытаясь сосредоточиться и не потерять сознание. Боль прошла так же внезапно, как и началась. У меня прояснилось в глазах, и я увидела испуганные лица Али и Кейт.

— Уф! Что за ерунда! Прошу прощения, ребята. У меня просто мышцу на ноге так сильно свело, что я едва не задохнулась, — объяснила я. Получилось вполне правдоподобно.

Братья посмотрели на меня с тревогой и сочувствием, а Кейт достала из косметички ибупрофен. И это значило, что они поверили мне. Если бы я сказала им, что у меня заболело в груди, то пришлось бы долго объяснять, почему и отчего. К тому же все уже прошло.

Мои друзья все-таки настояли на том, чтобы отвезти меня домой. Мы с Абраимом сидели на заднем сиденье, и он всю дорогу держал меня за руку. По его черным глазам было видно, что ему все еще хочется о многом расспросить меня, и он не делает этого лишь потому, что впереди сидит его брат. Когда я открыла дверцу, собираясь выйти из машины, он обнял меня и поцеловал в губы. Он впервые сделал это в присутствии посторонних.

— Обязательно позвони мне сегодня вечером, — сказал он.

— Просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

Мама снова села в свое любимое кресло в приемной Линн и взяла в руки журнал, который она уже несколько раз прочитала от корки до корки. Господь милосердный, и эта женщина работает в библиотеке! Она могла бы принести с собой какую-нибудь книгу, чтобы скоротать время. Хотя она, наверное, не смогла бы читать, потому что непрерывно думает о том, что происходит в кабинете врача. Линн строго придерживалась принципа конфиденциальности, а мне не хотелось посвящать маму во все нюансы наших с Линн бесед, несмотря на то что почти вся мамина зарплата уходила на оплату сеансов психотерапии.

— У меня есть план, — сообщила я Линн и уселась на кушетку. — Вам нужно только дать мне толчок.

Линн столько раз погружала меня в состояние гипноза и применяла метод направленного формирования живых образов, что я с невероятной легкостью перенеслась из кабинета врача в глубины своего подсознания, в ту его особую область, где встречалась со своими двойниками. Должно быть, Одинокая была где-то там. Поразмыслив, я поняла, что это единственное место, где следует ее искать.

Я вновь перенеслась на крыльцо старой хижины. Выкрашенное голубой и желтой красками крыльцо. Казалось, что в хижине никого нет. Однако дверь, та самая дверь, входить в которую мог только Ангел, была слегка приоткрыта. Раньше ее никогда не оставляли незапертой.

Утренний ветерок шевелил легкое кружево паутины, которым была оплетена эта дверь. Взявшись за ручку, я дернула ее. Дверь заскрипела и, распахнувшись настежь, стукнулась о стену хижины. Внутри было тихо. Солнечный луч прорезал темноту, освещая сгорбленную фигуру в центре комнаты. Я услышала какие-то странные звуки, похожие на равномерное покачивание. Это скрипел деревянный пол под полозьями кресла-качалки.

Я шагнула в темноту. В углу тускло горела масляная лампа, отбрасывая длинную дрожащую тень на дальнюю стену.

— Кто ты? — спросила я почти шепотом.

Она подняла голову. Наши глаза наконец встретились. Значит, это и есть Одинокая. Та самая сумасшедшая, которая по ночам качалась в моем кресле. Ее щеки были влажными от слез. Ее лицо было моим лицом. Тем самым, которое я видела каждое утро, глядя на себя в зеркало. Однако сейчас, при тусклом свете лампы, оно казалось слегка желтоватым.

В руках она держала какой-то сверток. Она протянула его мне. Пожалуй, она хочет, чтобы я взяла его. Шагнув вперед, я взяла этот мягкий сверток. Это было одеяло. Шерстяное одеяло в бело-голубую клетку. Оно почему-то показалось мне знакомым. Одеяло развернулось, и его край свесился на пол.

— Кто ты? — всхлипывая, спросила она, и мне показалось, что я слышу эхо своего собственного голоса. — Где мой Ангел?

— Он улетел и уже никогда не вернется назад.

— НЕТ! — воскликнула она, обливаясь слезами, и протянула руки к одеялу.

— Прости меня, — сказала я. — Он был слишком жестоким и своенравным. Его нельзя было оставлять.

— Но кто теперь защитит моего ребенка? — прошептала она. — Где моя крошка?

Она свернула одеяло в кокон, так, как заворачивают младенцев, и прижала его к плечу.

О господи, одеяло!

Она прижалась к нему лицом, убитая горем, оплакивающая свою потерю.

— Я послала Ангела для того, чтобы он нашел моего милого малыша, — сказала она.

Господь милосердный! Это невозможно!

— Этот мужчина забрал его прямо из моих рук.

— Энджи, Энджи! — крикнула Линн, тряся меня за плечо. — Ты слышишь меня?

Ее голос вернул меня в саму себя. Я сопротивлялась, вырывалась, пытаясь возвратиться в темноту.

— Это невозможно! — выкрикнула я, узнав одеяло Сэма.

— Это невозможно! — выкрикнула я, узнав одеяло Сэма.

— Энджи, что с тобой происходит? Возвращайся! — приказала Линн, но ее голос растаял вдали, словно эхо.

С неожиданной силой Одинокая схватила меня за руку, и я, почувствовав резкую боль, согнулась пополам. Мне казалось, что меня ударили в живот ножом, я буквально задохнулась от боли. Я извивалась и кричала, оказавшись на кровати. Кровать была влажной от крови, и боль, нестерпимая, адская боль в животе становилась все сильнее и сильнее. Я хватала ртом воздух. Такого со мной еще никогда не было. Прямо перед собой я увидела чью-то голову. Эта голова наклонилась. Вцепившись в мои колени так, что от напряжения у него побелели пальцы, мужчина сказал:

— А теперь тужься. Сильнее тужься, любовь моя!

И я тужилась и кричала, чувствуя, как что-то выходит из меня.

А потом скользкий и пронзительно орущий младенец оказался в моих руках, и боль утихла. Я ощутила безмерное блаженство, когда увидела его маленькое красное личико.

— Это мальчик, — сказал мужчина. — Покорми его.

Он подтолкнул его головку с маленьким ротиком к моей распухшей, болезненно ноющей груди.

И я качала его и качала, завернув в одеяльце, и кормила его, и любила до того самого дня, когда этот мужчина сказал:

— Это просто невыносимо. У тебя совершенно нет времени на меня.

Он выхватил сверток из моих рук. Мое сердце разбилось на мелкие осколки, как фарфоровая чашка.

Одинокая отпустила меня. Связь оборвалась. Поток иссяк. Она так сильно сжимала мою руку, что на ней остались синяки. Шатаясь, я вышла из темноты и направилась к двери.

Одинокая встала, чтобы пойти за мной.

— Я должна выйти отсюда для того, чтобы найти его, — сказала она.

— Нет, ты больше никогда не выйдешь отсюда! — задыхаясь, крикнула я.

Я захлопнула дверь. Я знала, что нужно делать. Здесь все было возможно. Доски и гвозди лежали прямо возле меня. Потом появился и молоток.

— Энджи, Анжела, немедленно возвращайся! — прокричала Линн.

— Нет, не сейчас, немного позже, — крикнула я ей в ответ.

Я забивала и забивала гвозди в доски двери, заколачивая ее навсегда. И хижина сразу приобрела жалкий, заброшенный вид. Она снова стала серой. Страшной и ветхой. Это было замечательно. Я с ней покончила. Если Одинокая останется там навечно, никто не узнает о ее существовании.

Кроме меня. Потому что сейчас я узнала ее тайную боль, ту боль, которая заставляла ее ночи напролет качаться в кресле с пустыми руками. И я узнала, где сейчас ее ребенок. Не знала я только одного: что мне теперь делать.

Глава 18

Захват

— Что с тобой случилось, Энджи? — спросила Линн. Похоже, она очень разволновалась. На ее щеках даже выступили красные пятна.

Я снова очутилась в реальном мире, моя спина была прижата к стене, руки разбросаны в стороны. У меня тряслись ноги. На руках появились свежие синяки, и эти места болели. Я молча подняла руки, вопросительно глядя на них.

— Ты колотила руками по панелям. По сучкам. Ты не хотела просыпаться до тех пор, пока не простучала все сучки до одного, — сказала она, потерев рукой грудь над сердцем. — Я даже начала немного волноваться, дорогая. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я кивнула. Сейчас мне было уже лучше. Одинокая будет сидеть взаперти до тех пор, пока я не захочу выпустить ее.

О боже! У меня впереди целая неделя экзаменов. Она выбрала удачное время для того, чтобы дать о себе знать. И ее тайна… Нет, я не должна об этом думать, мне следует забыть все это как можно скорее.

И ее тайна… Нет, я не должна об этом думать, мне следует забыть все это как можно скорее. Мое сердце сжалось от боли, желудок скрутило, к горлу подступила тошнота. Это не может быть правдой. Я, наверное, видела картины чужой жизни. Пожалуйста, пусть все будет именно так!

Линн ждала, пристально глядя на меня.

Я должна была придумать какое-нибудь объяснение. Правдоподобное и убедительное.

— Я… я пыталась влезть через окно. Внутрь хижины, — сказала я.

«Это довольно странное объяснение», — подумала я, вспомнив, что в моей воображаемой хижине нет окон.

— Тебе удалось это сделать? Ты нашла то, что искала? — спросила Линн.

Я покачала головой.

— Очень жаль, — сказала она. — Может быть, тогда встретимся в среду?

Пожалуйста, только не это! Мне нужно больше времени. Мне нужно время для того, чтобы забыть об этом, и для того, чтобы во всем разобраться.

— О нет, на этой неделе я буду очень занята, мне нужно подготовиться к экзаменам. Если я сдам их на «отлично», то смогу перейти в следующий класс.

Линн улыбнулась мне более спокойно и расслабленно. Мне удалось обмануть ее. Должно быть, я великая актриса.

— Хорошо. Это наша конечная цель. Подняться еще выше. — Она указала рукой на потолок. — Прошу тебя об одном: если я буду нужна тебе, сразу звони мне. Я буду думать о тебе.

В ту ночь я спала как убитая. Никаких пробуждений среди ночи и качаний в кресле, никаких вторжений в мои сны, никаких мысленных возвратов в прошлое. Это было таким облегчением! Теперь я поняла, что Одинокая опустошала, истощала меня. Она, словно вампир, высасывала из меня по ночам все силы.

Свет солнца просочился сквозь мои кружевные шторы, отбрасывая мягкие тени на одеяло. Я стащила с себя ночную рубашку и бросила ее на пол. Сначала погладила нежную кожу на моем плоском и упругом животе, а потом прижала руки к грудям. Мне не верилось, что это тело сделало то, что предстояло сделать маме. Мне не верилось, что Одинокая хотела заставить меня поверить в то, что это было на самом деле.

Я хотела только одного: снова стать обычной школьницей, и на достижение этой цели я направила всю свою вновь наполнявшую меня энергию. Один за другим я сдала все свои экзамены на «отлично». Ибупрофен избавил меня от резкой, пронизывающей головной боли; теплые компрессы помогли свести с рук синяки. Вот что я вам скажу: если у вас есть мощный отвлекающий фактор и цель, которую нужно достичь, это самое лучшее лекарство.

Потом этот отвлекающий фактор исчез. Все экзамены были сданы. Целых десять дней можно было не думать о школе, и мне нечем было занять себя. Я уже всем купила подарки к Рождеству: книги для мамы, чтобы она могла их читать, сидя в приемной психотерапевта; два галстука ярких расцветок для папы, чтобы поднять ему настроение; хрустальную вазу в форме цветочного бутона для Линн; серьги для Кейт; шелковый шарф для бабушки. Возможно, она никогда его не наденет, но мне хотелось думать, что бабушка все еще нужна мне.

Мне пришлось спросить совета у Кейт по поводу того, что подарить Абраиму.

— Черный кружевной бюстгальтер, — посоветовала она. — Конечно, не его, а твоего размера, — добавила она на всякий случай, если я не поняла, что она имела в виду.

Как бы между прочим я сказала:

— Я уже приобрела такую вещицу. Еще перед школьным вечером.

— Что? Перед школьным вечером? — Она изумленно выпучила глаза. — Я недооценила тебя, девочка. И его тоже.

Я засмеялась и рассказала ей (конечно, не во всех подробностях) о том, как он, испугавшись, быстро (так быстро, как только смог) застегнул молнию на моем платье.

— Я, наверное, закажу для него фирменную рубашку студентов Гарварда. Может быть, она принесет ему удачу, — сказала я.

В пятницу утром мой внутренний будильник разбудил меня ровно в шесть часов, хотя я имела полное право спать до обеда. Я лежала в постели, пытаясь придумать, чем бы таким занять себя, как вдруг услышала, что к нашему дому подъехала машина. Выглянув в окно, я увидела зеленый «форд» детектива Броугана. Мое сердце сжалось, а по спине пробежал неприятный холодок. Что заставило его приехать сюда в такое время, когда все нормальные люди еще сладко спят в своих кроватях?

Зазвенел дверной звонок. Потом внизу, в прихожей, раздались тяжелые шаги — кто-то из родителей шел открывать дверь.

Я ждала, наивно надеясь, что детектив приехал не ко мне, пока не услышала голос отца.

— Анжела! Ангел, прошу тебя, спустись к нам, — крикнул он, стоя у подножия лестницы.

Почему он здесь? Почему сейчас? Может быть, в расследовании моего дела наметились кардинальные сдвиги?

Натянув помятые джинсы, в которых я вчера проходила весь день, и надев поверх футболки куртку с капюшоном, я сошла вниз. И поняла, почему он приехал так рано. Они нашли тело. Взяли образцы ДНК. Сделали анализ, и все совпало. Может быть, даже установили причину смерти и обнаружили мои отпечатки на орудии убийства.

О Ангел, что ты сделал? Что ты сделал со всеми нами?

Я почувствовала, что к горлу подступает тошнота. Я побежала в ванную и, сплюнув в раковину кислую слюну, вытерла губы рукавом куртки. Пытаясь придать лицу безмятежно-приветливое выражение, я осторожно спустилась вниз. Мой пустой желудок буквально завязывался в узел. После того как все прояснилось и жизнь стала входить в свое обычное русло, у меня опять возникли серьезные проблемы.

В прихожей никого не было.

— Мы здесь, дорогая, — крикнула из кухни мама. Ее голос, как ни странно, был спокойным и даже радостным.

— Я приду буквально через минуту, — крикнула я и, осторожно прошмыгнув из прихожей в ванную, которая находилась на первом этаже, плотно закрыла за собой дверь.

Я взяла в рот немного зубной пасты, и у меня покраснело лицо. Выйдя из ванной, я вытерла руки о джинсы. От чрезмерной дозы адреналина у меня подкашивались ноги. Под теплой курткой мое тело дрожало.

Броуган и мама сидели возле стола. На столе стояли две чашки с кофе. Чашка отца была полной. Над ней вился легкий дымок. Судя по всему, отец к ней даже не притронулся.

— Привет, Энджи, — сказал детектив невероятно приятным, дружелюбным голосом. — Я тут пока развлекаю твоих родителей. Мы уже вот-вот завершим расследование. Осталось только прояснить несколько незначительных деталей.

— П-правда? — Я старалась подавить дрожь в голосе.

— Это просто великолепно! — воскликнула мама.

Если она радуется, то и я буду радоваться.

— Да, согласна. — Я улыбнулась.

Хотя у меня болел живот, я приложила все силы, чтобы эта улыбка получилась как можно более естественной. Я не испытывала никакого облегчения. Пока не испытывала.

Мама поднялась, чтобы поставить свою чашку в раковину и уступить мне свое место. Я оказалась рядом с Броуганом. Однако никаких опасных флюидов от него не исходило. У него были добрые глаза. Такие же синие с зеленцой, как и его фланелевая рубашка. И никакого охотничьего блеска в них не было.

Я не знала, куда деть свои трясущиеся руки, и спрятала их под стол, положив на колени. Я пыталась сохранить спокойное выражение лица.

— Значит…

Отклонившись назад, Броуган сцепил руки за головой.

— Сразу перейду к главному, — начал он.

— Сразу перейду к главному, — начал он. — Мы тщательно обследовали местность и нашли только одну могилу, в которой было похоронено только одно тело, и оно принадлежит тому самому человеку, который похитил тебя. Слава богу, что больше никаких тел не было найдено, а это значит, что и других жертв не было.

— Как замечательно, правда? — воскликнула мама, радостно улыбаясь.

— Конечно, — сказала я. Просто потому, что должна была это сказать.

Несмотря на то что меня несколько озадачила такая реакция мамы на сообщение о чьей-то смерти, на душе у меня по-прежнему было тревожно.

— Но как… — пробормотал папа.

— Я сейчас все объясню, — сказал Броуган. — Коронер определил, что его смерть наступила приблизительно за восемь недель до того, как мы его нашли, и это совпадает по времени с твоим побегом, Энджи.

Я внимательно слушала его, пытаясь уловить хотя бы малейший намек на подозрительность или угрозу.

Прокашлявшись, папа сказал:

— Но, Фил, это значит, что вы нашли его еще месяц тому назад. Почему вы не сообщили нам об этом?

— А-а… — Броуган подался вперед. — Нам нужно было провести экспертизу, установить причину смерти, сделать анализ ДНК, ну и все такое. Нужно было установить его личность. Мы, кстати, нашли отпечатки пальцев Анжелы на ручке лопаты, которая лежала возле хижины.

Я сразу же представила, как Ангел разбивает череп лопатой. Нет, он не мог этого сделать. Это не его стиль.

Броуган продолжал говорить, и говорил он именно со мной.

— Я думаю, что ты нашла его мертвое тело и вырыла ту неглубокую могилу, которую мы обнаружили. Непонятно только одно: как тебе удалось оттащить его так далеко, и, главное, зачем ты это сделала?

«Наверное, этот благородный поступок совершила Девочка-скаут», — подумала я.

— Как… как он умер? — спросила я спокойным тоном, пристально глядя Броугану в глаза.

— Никаких признаков насильственной смерти мы не обнаружили. Он был в пижаме. Похоже, во сне у него случился сердечный приступ.

— О-о, — пробормотала я и посмотрела на свои руки, которые все еще лежали на коленях.

— Негодяй! — выкрикнул папа. — Он слишком легко отделался.

— Да, предстать перед судом он уже не сможет, — сказал Броуган. — И тем не менее то, что он умер, поможет нам быстрее закрыть это дело. Тот нож, который принесла с собой Энджи, теперь чист, на нем были только ее отпечатки пальцев, а на теле покойного нет ни одной колотой раны. И, похоже, других людей в хижине не было. Никаких образцов ДНК, принадлежащих посторонним лицам, мы не обнаружили, — сообщил он. — Это значит, что никто не будет задавать тебе никаких неприятных вопросов. Никому даже в голову не придет, что такая юная и хрупкая девушка могла… Ну, по крайней мере, эта часть расследования завершена. Было установлено, что этот человек умер естественной смертью.

— Понятно, — отозвалась я. — Очень хорошо.

Облегченно вздохнув, я расслабилась и опустила плечи. Я не собиралась опровергать официальную версию следствия. К тому же Броуган никогда не видел, как Ангел совершает возмездие. Однако мне все-таки хотелось понять, каково это — прижимать подушку к лицу спящего человека до тех пор, пока тот… Нет, я никогда не расскажу об этом и даже не буду пытаться представить, как все это происходило.

— Нам кое-что удалось выяснить по поводу личности подозреваемого, — сказал Броуган. — По отпечаткам пальцев. Он недавно приехал из Аризоны, где прожил десять лет. Все это время он работал в одном из тамошних банков.

Все это время он работал в одном из тамошних банков. К уголовной ответственности никогда не привлекался, однако его неоднократно задерживала полиция за то, что он постоянно околачивался возле одной из школ. Водительская лицензия чистая, за квартиру он всегда платил вовремя. Его имя Бретт Сэмюэльсон.

Детектив посмотрел на меня, ожидая моей реакции. Может быть, он хотел, чтобы я подтвердила эту информацию.

— Я не знала, как его зовут и кто он такой, — сказала я. — И никто из моих двойников не знал этого. Он всегда был очень осторожен и прятал свой портфель и бумажник так, чтобы их никто не мог найти.

— Мы разослали его фото по всему городу, чтобы выявить все его здешние связи. Нам удалось найти супермаркет, где он постоянно покупал продукты, и контору, в которой он работал…

Не удержавшись, я перебила его:

— Я уверена, что все, с кем вы разговаривали, в один голос утверждали, что он очень тихий, вежливый и порядочный человек.

Броуган усмехнулся.

— Да, все так и было, — сказал он. — И вот еще что. Ты должна быть готова выдержать последнюю атаку прессы. Его фото появится в субботних газетах, это необходимо для того, чтобы найти еще какие-нибудь зацепки и собрать дополнительную информацию. В статье, конечно, не будет упоминаться твое имя, но, так как твое дело получило широкую огласку, люди наверняка смогут сложить два и два. Прости, но я не могу предсказать, как отреагируют на эту публикацию местные журналисты. Думаю, что они постараются выжать из этого все возможное.

— Запах крови всегда привлекает акул, не так ли? — воскликнул папа, мрачно усмехнувшись.

— Боюсь, что так оно и будет, — отозвался Броуган.

— Может быть, как-то можно избавить Энджи от всего этого? — спросил отец скрипучим, жалобным голосом.

Бедный папа!

— Не волнуйся, папа, мне и не такое пришлось выдержать. Я справлюсь.

— Умница, — похвалил меня Броуган. — Если хочешь, мы поселим тебя на несколько дней в каком-нибудь отеле, чтобы журналисты не вытаптывали газон перед вашим домом.

— Пусть только появятся здесь! — злобно ухмыльнувшись, сказала мама. — Я включу все поливальные установки на нашем газоне.

Да, она такая. Она так и сделает. Я даже представила, как она направляет шланг и обливает водой дорогую видеоаппаратуру.

— Значит, это все, о чем вы хотели рассказать нам? — спросила я.

К моему удивлению, Броуган замялся.

— Почти, — сказал он. — Ты сегодня свободна, Энджи?

— Вечером я сижу с соседским ребенком. Харрисы снова идут на рождественскую вечеринку. А в чем дело?

— Я просто хотел узнать, сможешь ли ты поехать со мной к той лесной хижине. Походишь там, посмотришь. Может быть, сможешь еще что-нибудь вспомнить. Ну а если ничего вспомнить не удастся, просто бросишь последний взгляд на это место, чтобы навсегда забыть о нем.

Вскочив на ноги, мама закричала:

— Фил, я не думаю, что…

— Марджи, вы с Митчем можете поехать вместе с нами.

При одной мысли об этом у отца перекосилось лицо. И я поняла, что не хочу, чтобы мама до конца своей жизни вздрагивала от ужаса, вспоминая хижину, особенно спальню.

— Нет, мы обойдемся без них! — крикнула я. Увидев испуганное лицо мамы, я моментально взяла себя в руки и уже спокойно и твердо произнесла: — Вам обоим нужно идти на работу. Кроме того, это такое дело, которое я должна сделать сама, без посторонней помощи.

Мама вдруг как-то сникла.

— О, дорогая, ты действительно сможешь?.

.

— Все нормально, мама, — сказала я и прижалась к ней, обняв за талию. — Мне кажется, что это пойдет мне на пользу.

Да, я должна туда поехать. Девочка-скаут провела в этой хижине всю свою жизнь. Я должна почтить ее память, попрощаться с ней. Пусть даже таким странным способом.

— Если вы обещаете, что привезете меня домой к четырем часам, то я готова с вами поехать, — сказала я детективу.

Всю дорогу, пока машина поднималась по шоссе в горы, мы молчали. Броуган думал о чем-то своем. Он вел автомобиль, обхватив руль своей огромной ручищей.

Я смотрела в окно, любуясь пейзажами. По обе стороны дороги рос только низкий вечнозеленый кустарник. Эта яркая молодая зелень смогла вырасти на почерневшей после последнего пожара земле. Пепел послужил для нее хорошим удобрением. Искореженные глыбы манганита, которые стали естественным огнестойким барьером, по-прежнему напоминали экспонаты в черно-каштаново-красном саду скульптур. Деревьев, которым удалось уцелеть, было очень мало, а на освободившемся пространстве уже начала подниматься густая поросль.

— Что здесь случилось? — спросила я.

— Был пожар, — проворчал Броуган. — Какой-то ненормальный турист заблудился и решил разжечь сигнальный костер, чтобы его смогли найти спасатели.

— Нашли?

— Конечно. А потом им пришлось тушить пожар, и к тому времени горело уже более двадцати тысяч гектаров леса. Это последствия того пожара.

— Идиот, — буркнула я.

Дорога уходила все выше и выше. На большой высоте нетронутые сосны росли очень близко друг к другу и было много сушняка, так что пожар мог вспыхнуть в любой момент. Здесь, в чаще леса, вдали от автомобильных дорог и туристических троп, найти хижину было довольно сложно.

Броуган свернул с шоссе на узкую грунтовую дорогу, которая вела в глубь леса. В салоне автомобиля запахло хвоей. Через минуту он свернул на другую, еще более узкую, каменистую и ухабистую дорогу, а потом неожиданно остановил машину. За деревьями ничего не было видно. Он открыл дверцу, вышел из машины, а потом помог выйти мне.

Указав на густые заросли сосен, он сказал:

— Теперь ты понимаешь, почему мы не могли найти хижину. Посмотри, какая здесь сухая земля. На ней практически не остается следов.

Повернувшись, я посмотрела на дорогу за машиной и поняла, что он имел в виду.

— Именно здесь каждый вечер Сэмюэльсон оставлял свою машину. Мы нашли ее.

— Почему я никогда не слышала шума мотора? — удивилась я. — Наверное, хижина находится далеко от этого места.

— Нет, не далеко, — ответил Броуган. — Просто лес очень густой, он поглощает все звуки. К тому же в его машине электрический двигатель, а он работает очень тихо. В том, как он появлялся и исчезал, наверное, было что-то магическое.

— Да. Только магия была черной, — сказала я.

Мы пошли прямо в чащу леса, но вскоре я увидела тропинку, которую, очевидно, протоптали полицейские, проводившие расследование. А может, это сделал тот мужчина. Я никогда не видела ни эту тропинку, ни место «парковки». Девочка-скаут вышла к шоссе другим путем. Я помню, что очень долго, много часов подряд, шла по лесу, прежде чем увидела шоссе. После этого я прошла много километров по извилистой асфальтированной дороге. Проезжавшие мимо люди как-то странно смотрели на меня, и никто не остановился. Палящее солнце и сильный, пронизывающий ветер были моими главными врагами. Это было грандиозное путешествие. Прямо одиссея какая-то.

Наконец за деревьями показалась хижина. Благодаря воспоминаниям, которые вернула мне Девочка-скаут, я узнала водяной насос, качавший воду из подземного источника.

Вода была холодной, необычайно прозрачной и очень вкусной. Я вдруг поняла, что соскучилась по ней.

— Где находится могила? — спросила я.

Броуган указал куда-то вдаль, и я заметила между деревьями голубой брезент.

— Тебе, такой худенькой и маленькой девочке, пришлось самой так далеко тащить тело, — сказал он серьезно и немного печально. — Я так виноват перед тобой!

Я промолчала. Что он здесь ищет? Прощение? Я должна простить его?

Пока мы шли к хижине, я пыталась понять, что чувствую. Оказалось, что не страх и не радость, а лишь тупое безразличие. Впрочем, так было всегда.

Я вдруг осознала, что Броуган остановился, и повернулась к нему. Уперев руки в бока, он смотрел куда-то поверх деревьев.

— У меня есть дочь, — сказал он. — Вернее, две дочери. Старшей сейчас столько же лет, сколько было тебе, когда Сэмюэльсон утащил тебя.

У него дрожал голос, и я с ужасом увидела, что его глаза стали влажными от слез.

— Энджи, мы еще кое-то узнали, когда собирали информацию об этом типе. Я хотел сначала рассказать об этом тебе, а потом уже твоим родителям. Я просто не знаю, с чего начать.

— Может быть, с самого начала?

— Наверное, — сказал он и вытер глаза. — Давай войдем внутрь.

Полосатая лента, которой обычно огораживают места совершения преступлений, была натянута между деревьями вокруг хижины. Дверь была заперта на висячий замок. Броуган вытащил из кармана ключ и, отомкнув замок, повесил его на крючок.

«Все так, как запомнила Девочка-скаут, разве что слой пыли, покрывающий все предметы, стал толще», — с беспокойством подумала я. И тут же одернула себя. Я больше здесь не хозяйка. Железная печка, маленький кухонный столик, старый облупившийся ночной горшок, стоящий в углу, кладовая, поленница. «Стоп!» — сказала я себе. Я с ужасом посмотрела на дверь спальни: интересно, это мой собственный страх или я унаследовала его от Девочки-скаута? «Я смогу справиться с этим, — напомнила я себе. — Я смогла выжить».

Переступив порог, который еще никогда не переступала, я вошла в комнату. Она оказалась вполне обычной. Выцветшее одеяло, смятые простыни. Книги на полке, которая была прибита к стене гвоздями. На другой полке масляные лампы.

Почувствовав, что Броуган смотрит на меня, я повернулась.

— Что такое?

Он глубоко вздохнул:

— Я не знаю, как сказать тебе об этом, девочка. Примерно восемь месяцев назад Сэмюэльсон сдал младенца в один из приютов нашего округа.

Я почувствовала, что кровь внезапно прилила к голове, и прижала ладони к вискам.

Броуган по-своему истолковал этот жест. Погладив меня по спине, он сказал:

— Узнав возраст ребенка и выяснив, когда именно он сдал малыша в приют, мы предположили, что… с большой долей вероятности… вполне возможно…

— Что это мой ребенок, — закончила я за него и зажмурилась, надеясь, что это поможет унять боль. Но я ошиблась.

Броуган по-отечески обнял меня за плечи.

— Я не поверил своим глазам, когда увидел, что, заполняя официальные бумаги в приюте, он указал свое настоящее имя, — сказал он.

— Наверное, поэтому Харрисы и назвали мальчика Сэмом.

От изумления у Броугана едва глаза не выскочили из орбит.

— Так ты знаешь, то есть знала об этом?

Я пожала плечами:

— Просто кое-что вспомнила, сопоставила кое-какие факты. Вы еще не говорили об этом Харрисам?

— Нет, не говорил. Конечно, чтобы ты получила права на ребенка, нам придется все им рассказать, но сначала ты должна будешь пройти тест на материнство и выполнить кое-какие формальные процедуры.

Конечно, чтобы ты получила права на ребенка, нам придется все им рассказать, но сначала ты должна будешь пройти тест на материнство и выполнить кое-какие формальные процедуры.

— Не говорите им ничего, — сказала я.

— Не говорить?

— Нет, не делайте этого. И моим родителям тоже ничего не говорите. Вообще никому об этом не нужно рассказывать.

— Энджи…

— Прошу вас, только не сейчас. Я еще не решила, как мне поступить. Я не знаю, как будет лучше для Сэма. И для меня. И для моих родителей. Одно только я знаю точно — как будет лучше для Харрисов.

— Да, все это слишком сложно, — сказал Броуган, пристально глядя на меня.

Он молчал, ожидая моего ответа, и я сказала:

— Харрисы — замечательные родители. Они обожают Сэмми. Малыш их тоже очень любит. Я не хочу омрачать их счастье, не хочу, чтобы они узнали, как этот ребенок появился на свет. Вы представляете… Конечно же, представляете, как это может отразиться на мальчике.

Броуган вздохнул. Он провел рукой по волосам, потом почесал бровь.

— Да, к несчастью, я все это прекрасно представляю. Энджи, ты уверена в том, что даже твоим родителям не стоит ничего рассказывать? Они могли бы помочь тебе принять правильное решение.

— Они до сих пор не оправились от горя, до сих пор переживают утрату своей маленькой девочки. Я не могу взвалить на их плечи еще и этот груз. Мне кажется, что папа просто сойдет с ума. Он и так с трудом держится.

— Сколько времени тебе нужно? Понимаешь, чем дольше ребенок будет оставаться у приемных родителей, тем труднее потом будет…

— Я знаю. Видите ли, мне кажется, что я уже знаю ответ. Мне просто нужно убедить в этом… себя саму.

В комнате воцарилось молчание. Оно опустилось тихо и плавно, словно пыль, которую мы подняли, войдя в хижину.

— Хорошо, — сказал он. — Мы здесь уже закончили? Может быть, хочешь взять с собой что-нибудь из вещей?

Я осмотрела обе комнаты такой знакомой и в то же время такой чужой хижины.

— Нет, не хочу, — ответила я. — Пойдемте отсюда. Уже начинает темнеть.

Я прошла за Броуганом в кухню.

— Нет, подождите. Я все-таки кое-что возьму. Я быстро, — сказала я.

Вернувшись в спальню, я взяла с полки потрепанную «Песню о себе» Уитмена. Нет ничего удивительного в том, что в школе она стала моим любимым произведением. Девочка-скаут много раз читала и перечитывала эту поэму.

Резкая боль пронзила мою голову, как только я прикоснулась к бумажной обложке. Мне показалось, что сзади кто-то ударил меня по голове. Ослепнув от боли, я упала на кровать. Откуда-то издалека донесся ужасный треск и хруст. А потом раздался хлопок, после чего что-то загрохотало. С трудом поднявшись с кровати, я, шатаясь, побрела к двери. Сквозь слегка приоткрытые веки я высматривала дорогу и наконец схватилась за дверную ручку. Я толкнула дверь. Но она не поддалась. Ее заклинило. Или она была заперта.

— Броуган! Детектив Броуган! — крикнула я. — Помогите мне! Я не могу открыть дверь!

Я дергала и дергала за ручку, колотила кулаками в дверь. Все напрасно. Дверь не поддавалась. Окно! Я могу разбить окно, и он обязательно услышит.

Нет окон? Где же эти чертовы окна?

В спальне? Я побежала в спальню и налетела на стену. У меня закружилась голова, из глаз посыпались искры, а потом я зажмурилась и оказалась в сером сумраке. Я как сумасшедшая металась по комнате. Плита исчезла, стол исчез, кладовая исчезла.

Стены все больше сдвигались. В темноте я разглядела очертания кресла-качалки.

Просто кресло на темном, пыльном полу, тускло освещенном стоявшей в углу комнаты масляной лампой. И я поняла, куда попала.

Я услышала свой собственный голос где-то далеко, снаружи:

— Все в порядке, детектив. Спасибо, что подождали. Поехали отсюда.

Глава 19

Большой пожар

Как это произошло? Как она смогла вырваться?

Я слышала, как она разговаривает с детективом Броуганом. Вскоре ее голос смолк, и я поняла, что Одинокая теперь правит бал. Сможет ли Броуган заметить подмену? Может быть, она чем-нибудь выдаст себя?

Я металась по ее комнате, чувствуя, что меня охватывает паника. Мне казалось, что стены давят на меня. Мне трудно было дышать. Что за глупость, однако! Мне не нужно было дышать. Она дышала за нас двоих.

Я ущипнула себя, чтобы убедиться в том, что не сплю, что все это происходит наяву. Да, я ощутила боль. Конечно ощутила, потому что ожидала, что будет больно. Значит, я продолжала дышать, потому что понимала, что не могу не дышать.

Шесть шагов туда, шесть шагов обратно. И снова туда и обратно. Я старалась не приближаться к креслу-качалке. Нет, я ни за что не сяду в него и не буду ждать сложа руки, когда за мной придет Одинокая. А что, если она оставит меня здесь еще на три года? О боже! А что, если… навсегда?

Я похолодела от ужаса, представив, что она может натворить: она выкрадет Сэмми, бросит школу, наговорит гадостей моим родителям, откажется общаться с Линн, единственным человеком, который может понять, что случилось. Если я все это представляю, то и она тоже думает об этом.

Я стала расхаживать в одном ритме с биением своего сердца и тиканьем часов, отсчитывавших секунды. Я поняла, что совершенно лишена чувства времени. Впрочем, не имело смысла следить за временем. С тех пор как она заставила нас поменяться местами и заперла меня здесь, могли пройти минуты, часы и даже дни.

Я снова начала колотить в дверь, громко крича. Я кричала до тех пор, пока мой воображаемый голос не охрип. Никакого ответа. Я посмотрела на свои руки, пытаясь представить топор, с помощью которого я могла бы разбить дверь и вырваться из плена. Это не помогло. Наверное, мои мысленные заклинания имеют силу только в том случае, если я сама управляю собой, а не кто-нибудь из моих двойников.

Мое сердце болезненно сжалось. Как она могла так поступить со мной?

И тут меня поразила ужасная догадка: я первая совершила насилие над ней, закрыв ее в хижине.

Какая же я глупая! Как я могла подумать, что смогу удержать такую сильную часть самой себя взаперти после того, как она ощутила вкус свободы, увидела Сэмми, узнала от Броугана о том, что этот здоровый и крепкий малыш и есть ее украденный сын?

Я добавила еще один шаг и теперь делала не по шесть, а по семь шагов в обе стороны. Я стала еще ближе подходить к стене, понимая, что могу врезаться в нее. В обе стены, как с одной, так и с другой стороны. Такая встряска разозлит меня, добавит мне энергии. Мне нужна энергия. Кресло выглядело ужасно соблазнительно.

Я могу сесть в него и качаться, и мне будет казаться, что время остановилось. Ничего никогда не изменится в этой полутемной комнате. Я буду качаться, и оплакивать свою жизнь, и ждать. И могу стать Одинокой. А она станет Энджи.

Я шагнула к креслу. Ведь ничего страшного не произойдет, если я присяду в него и отдохну немного, не так ли?

Здесь было очень тихо, я слышала только звук воображаемых шагов и моего совершенно бесполезного дыхания. Воздух был неподвижным. Пламя масляной лампы было ровным и слабым.

Оно олицетворяло мой образ, было воплощением моего «я», моего сознания. Оно было еще живым, но стало совершенно неподвижным.

Я изменила привычный маршрут и, пройдя через комнату в угол, взяла лампу.

Я изменила привычный маршрут и, пройдя через комнату в угол, взяла лампу. Она была теплой, как я и ожидала. Теплая метафора. Свет в темноте, тепло в ледяном холоде, слабый огонек надежды. Человеческий мозг — штука весьма странная. Он может найти символы, знамения и значение во всем. Вот она я, запертая в метафоре обнесенного стенами отсека моего мозга, содержащего метафору чего-то такого, что дало мне крупицу надежды. Почему надежды?

«Искра вдохновения похожа на зажженную спичку», — подумала вдруг я.

Я бросила лампу на деревянный пол. Она разлетелась на части, горящее масло разлилось по полу. Я сожгу эту комнату и выйду на свободу.

Я смотрела, как пламя подбирается к стенам. Я знала, что стены должны загореться.

Сухая сосновая обшивка вспыхнула, словно щепа для растопки печи.

Золотисто-красные языки пламени расползлись по всей комнате, жаркие и жаждущие.

Я чувствовала их жар, впитывала в себя их свет, похожий на свет костра, и ждала, когда стены обуглятся и рухнут.

Однако стены почему-то не падали.

Огонь подбирался к центру комнаты. Кресло-качалка занялось и буквально через минуту превратилось в пепел. Меня окружила стена танцующего огня. Жар усиливался.

Я хотела вырваться из этого адского круга, но поток раскаленного воздуха отбросил меня назад. Загорелся рукав моей куртки. «Просто метафора», — сказала я себе. Но нет — ткань сгорела, и начала гореть моя кожа. Она почернела и покрылась волдырями. Было очень больно. Я закричала и стала колотить рукой о бок, пытаясь сбить огонь.

«Стоп! Нужно лечь на пол и кататься по нему», — вспомнила я защитное заклинание. Бесполезно! Пол уже горел.

Загорелись и мои джинсы. Запах горящей ткани, волос и кожи был отвратительным, а боль — невыносимой.

— Одинокая! — закричала я. — Выпусти меня отсюда! Спаси меня!

Сквозь огонь я бросилась к двери. Я с недоумением посмотрела на почерневшие доски, когда мои руки стукнулись о них и я ощутила боль.

— Прошу тебя, отзовись! — крикнула я.

О господи! Вот оно! Комната заполнилась дымом, и мне стало трудно дышать. Я закрыла глаза и начала молиться.

Дверь поддалась, распахнулась настежь. На пороге стояла она, Одинокая, и смотрела на меня огромными, полными ужаса глазами. В руках она держала большой сверток. Она протянула мне его.

— Возьми его! — крикнула она. — Я не могу это сделать. Я просто не знаю как.

Я взяла сверток. Он был тяжелым и громко рыдал.

— Энни, Энни! — пробормотал этот сверток сквозь слезы.

Меня словно током ударило, и я почувствовала, как в моей груди забилось сердце. Я ощутила его. В лицо пахнуло жаром, настоящим, а не воображаемым. Мое настоящее тело стало твердым как камень. Своими настоящими руками я крепко прижала к себе Сэма.

Дым, словно серая лавина, хлынул в дверь.

— Уходи быстрее! Оставь меня! — крикнула Одинокая. Она ринулась в самое пекло, в нашу воображаемую хижину, и начала пробираться сквозь дым к своему креслу.

Схватив ее за руку, я попыталась вытащить ее оттуда. Однако она сопротивлялась со всей нашей общей силой.

— Тебе нельзя туда! Там все горит! — заорала я.

В этот момент обвалились потолочные балки, и в воздух взвились яркие искры. Одинокая пыталась вырвать свою руку, чтобы броситься в огонь и сгореть вместе со своим убежищем, своей тюрьмой.

Однако я не хотела отпускать ее.

— Пойдем со мной. Ты нужна Сэму. И мне, — прокричала я.

Издав жуткий вопль, она прыгнула на меня и слилась со мной, вытолкнув меня в дверь, вернув мне возможность контролировать себя и сделав мое сознание единым и неделимым.

Протянув назад руку, я пыталась найти ее руку, но она исчезла.

Мир перед моими глаза завертелся, словно карусель, и горящая хижина растворилась. Я увидела, что спальня Сэмми и коридор, ведущий в гостиную, охвачены огнем.

Воспоминания Одинокой стремительным, бурлящим потоком ворвались в мое сознание. Она сидела с Сэмми, читая малышу книгу. Малыш был таким милым, что, заглядевшись на него, она забыла обо всем на свете. Запах древесного дыма казался таким знакомым, что она даже не поняла, что произошло, и пришла в себя, только когда сводчатый потолок гостиной со страшным грохотом упал прямо на горящую новогоднюю елку. Открыв дверь спальни, она оказалась в пылающем аду. Дом, а это был дом Харрисов, горел, грохотал, рушился вокруг нас.

Сэмми начал извиваться в моих руках. Нам нужно было уходить оттуда. Метрах в двух от двери детской находилась ванная. Мне сразу стало ясно, что это моя единственная надежда на спасение. Я услышала, как где-то далеко завыли сирены. Мы не могли ждать, пока пожарные приедут сюда.

— Ничего не бойся, малыш, — прошептала я ему на ухо.

Укутав его с головой в одеяло, я закрыла рукой глаза и нос. Набрав в легкие воздуха, я бросилась сквозь огонь к двери ванной. Взявшись за дверную ручку, я обожгла пальцы. С силой толкнув дверь, я влетела в ванную и включила душ на полную мощность. На нас хлынула ледяная вода, и буквально через несколько секунд мы промокли насквозь. Сэм громко заревел от испуга.

Схватив два больших банных полотенца, я намочила их и обмотала ими Сэма, свив нечто напоминающее кокон. Полотенцем для рук я завязала себе рот и нос. Полотенцем Сэмми я обмотала голову и плечи. За дверью раздался страшный треск. Господь милосердный! Похоже, начала рушиться крыша.

Мне очень не хотелось выходить из этого влажного, обложенного кафелем убежища, однако я понимала, что, если мы сейчас же не выберемся отсюда, рухнет потолок и раздавит нас в лепешку. Сэм дергался и извивался в своем мокром коконе. Я еще крепче прижала его к себе и стала нашептывать ему всякие ласковые слова, пытаясь его успокоить, а потом прижалась лицом к мокрым полотенцам, которыми была укутана его голова.

— Сейчас мы выйдем отсюда, — сказала я. — Прямо сейчас!

Схватившись за дверную ручку, я обожгла вторую руку, но смогла открыть дверь. Дым был таким густым, что я почти ничего не видела. Однако я знала, что есть путь к спасению, причем единственный, — мне нужно было добежать по коридору до входной двери. Раз загорелась гостиная, значит, горят уже кухня и гараж.

Дальше все было как в тумане: я бежала по коридору, прижимая к себе кокон, в котором находился Сэм, пытаясь защитить его от огня, до тех пор, пока не почувствовала под ногами кафель, а в руке — раскаленную медную ручку входной двери. Потом я выскочила на улицу и, добежав до лужайки, находившейся перед домом, остановилась и, не выпуская из рук Сэма, рухнула на землю.

Громко выругался какой-то пожарный. На нас упало тяжелое одеяло и навалилось сразу несколько тел.

— Они выбрались оттуда, — услышала я.

Чувствуя, что теряю сознание, я сдернула полотенце с головы Сэмми.

Он посмотрел на меня и, глубоко вздохнув, недовольно заорал:

— Нет, Энни! Нет!

Слава Богу!

Я расслабилась, и моя обожженная кожа сразу дала о себе знать: меня захлестнула волна боли, на которую я так долго не обращала внимания. А потом я потеряла сознание.

Глава 20

Решение

Я с большим трудом открыла глаза и огляделась. Вокруг все было ослепительно-белым, стояло много всякой аппаратуры. Я снова попала в больницу.

Подняв руку, чтобы смахнуть с ресницы пушинку, я едва не огрела себя по голове огромной белой штуковиной, в которую превратилась моя рука.

Я снова попала в больницу.

Подняв руку, чтобы смахнуть с ресницы пушинку, я едва не огрела себя по голове огромной белой штуковиной, в которую превратилась моя рука. Обе руки. Они были забинтованы по самые локти. Как только я увидела их, сразу ощутила резкую, обжигающую боль. Я прижала одну руку к другой и в тот же миг поняла, что делать этого не следовало. Все мое тело содрогнулось от жгучей, нестерпимой боли.

Как по мановению волшебной палочки, передо мной появилась медсестра и развела мои руки в стороны.

— Не делай этого, дорогая, — сказала она. — Они уже начали заживать.

— Где я? — спросила я, пытаясь сдержать слезы.

— Ты в ожоговом отделении университетской клиники. Сегодня суббота, утро. Меня зовут Мария, вот уже целых двенадцать часов я твоя медсестра.

Двенадцать часов?

— Насколько… насколько серьезные ожоги я получила? — спросила я.

Какой, однако, глупый вопрос! Ведь я была в бинтах буквально с головы до ног.

— Больше всего досталось твоим рукам. Там ожоги третьей степени. Ноги отделались второй степенью. Однако никакой пересадки кожи не потребуется. — Медсестра ободряюще улыбнулась мне, не разжимая губ. Так обычно все медсестры улыбаются пациентам. — Ты выздоровеешь и снова будешь играть на пианино.

— Я играю на гитаре, — сказала я, поерзав на кровати.

Она поправила мою подушку и пригладила волосы.

— Я до сих пор не могу понять, как тебе удалось уберечь от огня свои прекрасные волосы, — сказала она.

— Я обмотала голову влажным полотенцем… О господи! — крикнула я. — Сэмми. Мой ребенок! Где он? С ним все в порядке?

Затаив дыхание, я ждала ответа.

Мария удивленно посмотрела на меня.

— Твой? Насколько я знаю, ты была его няней.

— Да, да, няней, — подтвердила я.

Я тщательно прошерстила свой мозг. Одинокая, где ты? Почему я сказала «мой ребенок»?

— С малышом все хорошо. Он совсем не пострадал. Тебе удалось вытащить его из огненного ада до того, как рухнул потолок в спальне. Ты закрыла его собой, поэтому он остался целым и невредимым, а ты приняла на себя главный удар, — сказала она, погладив меня по плечу. — Ты очень храбрая девочка. Просто герой. Его родители приходили навестить тебя, пока ты спала. И твои родители, конечно, тоже приходили.

Конечно.

— Я могу их сейчас увидеть? Я имею в виду своих родителей.

— Думаю, что они вернутся через несколько минут. Они все вместе пошли попить кофе. Для них эта ночь была очень долгой.

Я закрыла глаза. Несмотря на то что мы с Марией разговаривали всего несколько минут, я почувствовала себя уставшей. Мария поправила простыни и еще раз пригладила мои волосы.

— Вот так, — сказала она. — А теперь отдыхай и набирайся сил.

Несмотря на то что я закрыла глаза, заснуть так и не смогла. Я обследовала все закоулки своего подсознания. Там было пусто. В том месте, где находилась хижина, в которой жили девочки, осталась только куча воображаемого пепла. Куда же делась Одинокая после того, как я вытащила ее из огня вместе с собой?

«Ты нужна мне. Прямо сейчас», — сказала я ей. Неужели такое возможно? Неужели она соединилась со мной, влилась в меня, буквально в одно мгновение? Да, похоже, так все и было.

Я решила оставить себе все воспоминания. Теперь я помнила все: мягкую округлость своего живота, который был уже довольно большим, когда я впервые появилась как единое и неделимое «я»; тошноту, то накатывающую, то исчезающую; доброту и нежность того мужчины и его неожиданную жестокость, разбившую мне сердце, когда он забрал у меня ребенка, которого мы назвали Сэмом в честь отца этого мужчины; часы, которые я провела, плача и качаясь в кресле, одинокая и всеми забытая после того, как вернулись Девочка-скаут и Маленькая женушка; сияющего Ангела, давшего мне надежду на то, что я снова смогу увидеть своего малыша; ночи, проведенные у постели спящего ребенка, чье лицо и запах казались мне такими знакомыми; слова детектива, которые дали мне силу вырваться из плена и снова вернуться к Сэму.

Да. Все закончилось. Мы соединились, став единой личностью, единым «я».

И сделали мы это вместе. Моя сила и ее материнская любовь победили огонь.

Обгоревшая, страдающая от боли, обмотанная бинтами, я наконец ощутила себя цельной личностью.

По моим щекам покатились слезы. Услышав тихое «тук-тук», я смахнула их и, повернув голову, увидела Харрисов возле окна моей палаты интенсивной терапии. Сэмми сидел на руках у миссис Харрис. Он поцеловал ее в щеку своими влажными губками. Взяв его маленькую ручку, она помахала ею мне: «Привет-привет!» После бессонной ночи она выглядела уставшей, но в то же время ее лицо светилось радостью и искренней, огромной благодарностью. Она послала мне воздушный поцелуй и потерлась щекой о мягкие волосики Сэмми. Доктор Харрис поднял над головой сжатые в кулаки руки, это наверняка означало, что я молодец, что он считает меня настоящим бойцом. Вокруг меня было столько любви, что в ней можно было утонуть.

Глубоко вздохнув, я радостно улыбнулась и помахала им своей перебинтованной рукой. Обняв жену и ребенка, доктор Харрис помахал мне на прощанье, и они отошли от окна. Наверное, они отправились в отель. Им тоже нужно было отдохнуть и хорошенько выспаться.

Потом ко мне пришли мама и папа. Мы с ними долго обнимались, обливаясь слезами счастья.

В тот же вечер меня отпустили домой, в свою собственную кроватку, дав подробные инструкции относительно того, как ухаживать за своими ранами. Болеутоляющие средства сделали свое дело, однако я, несмотря на это, почти всю ночь провела без сна. У меня были и другие раны, которые нельзя ни забинтовать, ни залечить с помощью антибиотиков.

Еще до того как Одинокая бросила все свои воспоминания и ощущения в общий воображаемый котел, в котором они соединились с воспоминаниями и ощущениями других двойников, я успела всей душой полюбить Сэма. Из собственного опыта я знала, какими крепкими узами (пусть даже на короткое время) они были связаны — мать и ее ребенок. Потом я боролась с ней — теперь я в ночной тьме борюсь сама с собой.

Должна ли я обо всем рассказать маме и папе? Стоит ли мне забирать Сэмми к нам, чтобы растить и воспитывать его вместе с моей новорожденной сестренкой (или братиком)? Это было бы логично. Но разве я могла так поступить с Харрисами? И потом, что для Сэмми будет лучше: верить в то, что его мать умерла, или знать, что ее грубо насиловал сумасшедший маньяк до тех пор, пока она не забеременела?

Раздумывая над этой дилеммой, я спускалась по лестнице и неожиданно споткнулась.

Мама моментально бросилась на помощь, протянув ко мне свои руки, словно могла поймать меня, если я упаду. Ее живот стал уже довольно большим. Время неумолимо неслось вперед.

— Твой отец еще в кухне, он смотрит утренние новости. Он взял выходной на случай, если… если тебе понадобится помощь, — сказала мама.

— А-а, хорошо, — отозвалась я. Интересно, о чем он сейчас думает?

— Я сделала твои любимые тосты, — сказала мама, запинаясь. — Будешь есть?

Обычно по утрам я почти ничего не ела, но на этот раз, провалявшись на больничной койке целые сутки, испытывала зверский голод.

— Конечно, мама. Я бы с удовольствием съела тост, а может, даже целых восемь тостов, — ответила я и села за стол рядом с отцом. Я выбрала такое место, чтобы мы с ним могли не смотреть друг на друга, к тому же я не хотела мешать ему смотреть телевизор. — Вот только кому-то придется покормить меня.

Мама села за стол напротив, вилкой разделила тост на маленькие кусочки и принялась меня кормить. Она была невероятно милой и ужасно неловкой.

— Тебе нужно попрактиковаться, мама, — поддразнила ее я.

— Конечно, мама. Я бы с удовольствием съела тост, а может, даже целых восемь тостов, — ответила я и села за стол рядом с отцом. Я выбрала такое место, чтобы мы с ним могли не смотреть друг на друга, к тому же я не хотела мешать ему смотреть телевизор. — Вот только кому-то придется покормить меня.

Мама села за стол напротив, вилкой разделила тост на маленькие кусочки и принялась меня кормить. Она была невероятно милой и ужасно неловкой.

— Тебе нужно попрактиковаться, мама, — поддразнила ее я. — Начни как можно скорее, пока не появился мой младшенький.

— Скорее младшенькая. — Она усмехнулась. — Похоже, у тебя будет сестра.

Увидев мое перекосившееся от ужаса лицо, мама подумала, что я так отреагировала на ее сообщение. Однако дело было совершенно в другом. Позади нее на экране телевизора я увидела фото того мужчины. Оно занимало весь экран.

— О господи! — испуганно прошептала я.

— Эй, в чем дело? Ты что, не хочешь иметь сестру? — спросила мама.

У отца из рук выпала вилка и громко ударилась о тарелку. Его лицо стало бледным как полотно.

— Черт бы побрал эти новости! Сколько же все это будет продолжаться! — возмутился он, бросив полный ненависти взгляд на субботнюю газету, которую, судя по всему, еще не разворачивал.

Быстро повернувшись, мама посмотрела на экран и испуганно ойкнула.

Это лицо я знала лучше, чем свое собственное. Оно было единственным, которое я видела целых три года. В нем не было ничего примечательного, если не считать узких темных глаз, которые смотрели немного в сторону, так, словно мужчина страдал косоглазием. Его волосы были рыжевато-коричневыми с проседью. У него был маленький, безвольный подбородок и крошечные уши.

Телекомментатор не назвал его имени, просто сказал, что полиция собирает сведения об этом человеке, о его возможных связях, контактах, передвижениях за последние пять лет. Он сообщил, что тело этого человека нашли в Национальном лесном заповеднике Лос-Анджелеса. Мое имя вообще не упоминалось.

Я буквально прикипела к стулу, зачарованная, испуганная, потрясенная.

Схватив пульт управления, мама, резко нажав на кнопку, выключила телевизор.

— О мой бедный Ангел, прости меня за то, что тебе пришлось все это увидеть, — сказал отец хриплым голосом.

Как, однако, это глупо! О чем он, черт возьми, думает?

— Папа, я довольно долго жила со всем этим.

Его лицо стало пунцовым, как будто он какое-то время задерживал дыхание.

— Ты все равно не смог бы остановить их, — сказала я. — И это всего лишь программа новостей. Подумаешь, нашли какое-то тело в лесном заповеднике!

Сжав кулаки, он помахал ими перед темным экраном телевизора, словно мог дотянуться до комментатора, который сидел в телестудии.

— Я, черт возьми, должен был вывернуться наизнанку, должен был использовать все мыслимые и немыслимые средства, чтобы не допустить всего этого, — прокричал он, задыхаясь от гнева. — Чертовы новости!

Я поняла, что он имеет в виду не только новости, а и того мужчину, и безрезультатные поиски, и Билла, и все те годы, которые мы не сможем прожить заново. И мое детство, которое не было непорочным и светлым, и мою давно утраченную невинность.

— Папа, в этом нет твоей вины, поверь мне.

Он ничего не ответил, но я заметила, как по его щеке скатилась слеза, упав прямо в лужицу сиропа на его тарелке.

Я погладила его по плечам своими забинтованными руками.

— Посмотри на меня, папа, — сказала я. На его мокром от слез лице застыла гримаса боли. — Все закончилось.

На его мокром от слез лице застыла гримаса боли. — Все закончилось. Он мертв, а мы живы.

Не выдержав моего взгляда, отец опустил глаза.

— Посмотри на меня, — настаивала я. — Разве я плачу? Разве я жалею себя?

Он ничего не сказал, только прерывисто вздохнул.

Я слегка встряхнула его.

— Ты не имеешь права страдать сильнее, чем я. Поэтому возьми себя в руки и вспомни о том, что ты глава нашего семейства и у тебя есть мы с мамой.

Он широко раскрыл глаза. Судя по всему, он не ожидал это услышать.

Мама подошла ко мне сзади и обняла за плечи. Ее тугой живот прижался к моей спине.

— И малышка, — добавила я. — Ей не нужен мрачный, сердитый, страдающий от депрессии и с головой ушедший в свои переживания отец. Ей нужен добрый и веселый папочка. Понял?

Как бы благодаря за эти слова, мама легонько сжала мои плечи.

Отец вытащил из кармана рубашки носовой платок, высморкался, а потом кивнул.

— Значит, у тебя сегодня выходной. Что ж, тогда ты должен как следует отдохнуть и развлечься, — сказала я. — Мама, возьми его с собой на рождественский шопинг, а то, если я не ошибаюсь, кроме меня никто ничего под елку пока не положил.

Мама улыбнулась.

— Ты тоже могла бы пойти с нами, дорогая, — предложила она.

— Только после того, как с меня снимут эти марлевые рукавицы, — сказала я. — Мне не хочется объяснять всем встречным и поперечным, что же такое со мной приключилось.

В этот момент я чувствовала себя главой семьи.

Папа встал и, крепко обняв меня, прошептал:

— Ангел, прости меня. Я так виноват перед тобой!

— Я знаю, что ты чувствуешь, папа. Кстати, могу подбросить несколько замечательных идей насчет подарков. Я собираюсь проколоть уши и поэтому не буду ничего иметь против сережек с жемчужинами.

Буквально через час после того, как родители уехали, кто-то позвонил в дверь.

Вскочив с кровати, я поняла: чтобы открыть дверь, мне понадобится чертова уйма времени. Посмотрев в глазок, я увидела, что на крыльце стоит детектив Броуган. На его лице застыло какое-то странное выражение. Похоже, он был чем-то не на шутку озабочен.

— Входите! — крикнула ему я.

Дверь приоткрылась, и он как-то неуверенно заглянул в прихожую.

— Энджи?

Он удивленно озирался, глядя то на мои похожие на огромные коконы руки, то на почерневшие от гари булыжники, которыми была вымощена наша тупиковая улица, и явно не знал, что сказать.

— У нас был пожар, — пояснила я. — Я здесь ни при чем. Я ничего не поджигала.

Покачав головой, он сказал:

— Прости. Да, я знаю. Я только что разговаривал с Харрисами. Они сейчас живут в отеле. Твои родители дома?

— Нет. Они уехали за покупками.

Он разговаривал с Харрисами? Интересно, о чем? Это меня насторожило.

— Наверное, мне лучше зайти попозже, — сказал он, переминаясь с ноги на ногу.

— Я думаю, что вам лучше зайти прямо сейчас. Мы с вами должны поговорить без свидетелей.

Посмотрев на меня внимательно, изучающе, он, похоже, принял решение.

— Хорошо. Да, я зайду.

Он сел на край дивана, упершись локтями в колени. Я уселась в кресло и откинулась на спинку. Причем сделала это намеренно.

— Как я уже сказал, я только что разговаривал с Харрисами, — начал он. — Увидев по телевизору Бретта Сэмюэльсона, они узнали его. Судя по всему, они видели его фото, когда оформляли документы на усыновление.

О нет! Только не это!

— Они знают, что я имею к этому непосредственное отношение? — спросила я. — Они уже о чем-нибудь догадались?

Броуган покачал головой.

— Нет. Я сказал им, что через несколько месяцев после того, как этот человек сдал ребенка в приют, его убили. Они были огорчены случившимся.

— Пусть все так и остается. Закрывайте дело.

— Ты в этом уверена? Сэм такой смышленый малыш.

— У него хорошие гены. По крайней мере со стороны матери, — отметила я, усмехнувшись.

Броуган ловил ртом воздух, пытаясь подобрать нужные слова.

Я положила свои перебинтованные руки ему на колени.

— Этот ребенок принадлежит Харрисам, — сказала я. — Прошу вас, закрывайте дело.

Зажмурившись, он с шумом выдохнул.

— Теперь я понимаю, почему тебе удалось выжить, девочка, — пробормотал он. — У тебя железная воля, доброе сердце…

— Кроме того, — прервала его я, — так как мы живем по соседству и, я надеюсь, еще долго будем жить, я смогу видеть, как он растет. Я помогу Харрисам обустроить его новую комнату. Я научу его читать. Я буду ему помогать делать домашние задания, когда он пойдет в школу. Все будет хорошо. Даже замечательно. — Мой голос дрогнул, но я взяла себя в руки. — Знаете, я видела, как он сделал свои первые в жизни шаги.

Такого я от Броугана совершенно не ожидала: он встал и крепко обнял меня. Он не размыкал объятия довольно долго. Когда же он наконец отпустил меня, я заметила, что у него мокрые от слез глаза. Впрочем, и у меня глаза были на мокром месте.

— Хорошо, детка. Я уважаю твое решение. Однако я все-таки сделаю пометку в деле Харрисов и подошью к материалам твоего дела копию разрешения на усыновление — так, на всякий случай, вдруг ты передумаешь, — а потом уже закрою его.

— Ну что ж, это вполне справедливо, — согласилась я. — И вы больше никогда не появитесь здесь, да?

— Никогда не появлюсь. Для меня было большой честью познакомиться с тобой, Энджи, — сказал он и поцеловал меня в макушку. — Желаю тебе всего наилучшего.

Машина Броугана медленно удалялась от нашего дома. Сильный ветер раскачивал ветви сосен. Значит, этот декабрьский день будет теплым.

Я смотрела через окна на улицу. После того как я решила сохранить все в тайне, на душе у меня стало спокойно и легко. Слишком много было поставлено на карту. Жизни многих людей будут сломаны, если откроется правда.

Есть такие тайны, которые навсегда должны остаться тайнами.

Послесловие

Возможно, некоторых читателей заинтересует история Энджи и у них появятся вопросы. Если вы хотите узнать больше о такой психологической травме и диссоциативном расстройстве для себя лично, для своего друга или кого-нибудь из родственников, то можете начать с обращения вот в это замечательное место:

The Sidran Institution

Traumatic Stress Education and Advocacy

www.sidran.org

Институт Сидран предоставляет общую информацию, а также дает направления к специалистам, которые могут оказать помощь.

* * *

notes

1 Ситком (sitcom), сокр. от situation comedy ( англ.) — комедия положений. ( Здесь и далее примеч. пер.)

2 Страшила и Железный Дровосек — персонажи известной детской книги «Удивительный Волшебник страны Оз» американского писателя Лаймена Фрэнка Баумана (1900). В странах бывшего СНГ эта история известна в пересказе А. Волкова под названием «Волшебник Изумрудного города».

Волкова под названием «Волшебник Изумрудного города».

3 МРТ — магнитно-резонансная томография.

4 ПЭТ — позитронная эмиссионная томография.

5 Известная примета — обычно мох растет на деревьях с северной стороны. Эта примета помогает ориентироваться в лесу.

6 R — сокр. от restricted ( англ.) — такая пометка означает, что кинофильм не рекомендуется смотреть детям.

7 Уолт Уитмен (1819-1892) — американский поэт, публицист.

8 Би — сокр. от бисексуал.

9 Гиппокамп — отдел головного мозга.

10 Добрая Волшебница Севера — персонаж книги «Удивительный Волшебник страны Оз».

11 Твиззлерс (Twizzlers ( англ.)) — жевательная карамель в форме скрученных палочек.

12 Популярная игра, разновидность лото.