[* Шекспир Уильям (1564 — 1616) — великий английский поэт и драматург.
Гете Иоганн Вольфганг (1749 — 1832) — великий немецкий писатель, один из основоположников немецкой литературы нового времени.
Тик Людвиг (1773 — 1853) — немецкий писатель-романтик.]
Легко себе представить, что все трое — господин Порфирио фон Океродастес, господин Дапсуль фон Цабельтау и фрейлейн Аннхен — зажили душа в душу. Дошло до того, что господин Дапсуль фон Цабельтау чаще, чем когда-либо, покидал башню, чтобы беседовать с любезным зятем о различных приятных предметах и даже завтракать предпочитал теперь внизу, в доме. В это же время выходил из шелкового дворца и господин Порфирио фон Океродастес и позволял фрейлейн Аннхен кормить его хлебом с маслом.
— Ах, ах, — хихикала фрейлейн Аннхен, то и дело наклоняясь к его уху, — ах, ах, когда б отец только знал, что вы на самом деле король, любезный Кордуаншпиц!
— Молчи, душа моя, — отвечал Даукус Карота Первый, — молчи, душа моя, не теряй голову от радости. Близок, близок желанный день!
Однажды деревенский учитель поднес фрейлейн Аннхен несколько пучков замечательной редиски со своего огорода. Фрейлейн Аннхен чрезвычайно этому обрадовалась, ибо господин Дапсуль фон Цабельтау был охотник до редиски, но Аннхен ничего не могла снять со своего огорода, ибо там был раскинут шатер. А кроме того, ей только теперь пришло на мысль, что среди разнообразных овощей и кореньев она не приметила во дворце редиски. Фрейлейн Аннхен поспешила очистить подаренные редиски и подала их отцу на завтрак. Господин Дапсуль фон Цабельтау уже безжалостно срезал с нескольких штук зелень, обмакнул их в солонку и с наслаждением съел, когда вошел Кордуаншпиц.
— О мой Океродастес, отведайте-ка редиски! — воскликнул, обращаясь к нему, господин Дапсуль фон Цабельтау.
На тарелке еще оставалась одна крупная, прекрасная редиска. Но едва Кордуаншпиц увидел ее, как глаза его засверкали от бешенства, и он закричал ужасным, громовым голосом:
— Как, недостойный герцог, вы осмелились предстать перед моими очами, более того — с наглым бесстыдством проникнуть в дом, охраняемый моей властью? Да разве я не осудил вас на вечное изгнание, когда вы вознамерились оспаривать мои законные права на престол? Прочь, прочь с моих глаз, вероломный вассал!
Внезапно под толстой головой редиса выросли две ножки, он вмиг соскочил с тарелки, прямо стал перед Кордуаншпицем и повел такую речь:
— Жестокий Даукус Карота Первый, о ты, кто тщетно стремится уничтожить род мой! Разве у кого-нибудь из твоего племени была такая большая голова, как у меня и у моих родичей? Мы одарены разумом, мудростью, прозорливостью, учтивостью, тогда как вы обретаетесь по кухням и конюшням и только в ранней юности чего-то стоите, так что, по правде, лишь diable de jeunesse[*] составляет ваше скоропреходящее счастье, тогда как мы пользуемся вниманием высшего общества и нас радостно приветствуют, как только мы покажем наши зеленые макушки. Но я бросаю тебе вызов, Даукус Карота, ты такой же неотесанный грубиян, как и вся твоя порода! Что ж, померимся силами!
[* Обаяние юности (фр.).]
Тут герцог-редиска взмахнул длинным бичом и без дальнейших слов напал на короля Даукуса Кароту Первого. Но тот выхватил небольшую шпагу и защищался с отменной храбростью. Оба малыша схватились и, преследуя друг друга по всей комнате, делали невиданные, безумные прыжки, покамест Даукус Карота не загнал герцога-редиску в угол, и тому не оставалось ничего другого, как отважно выпрыгнуть в открытое окно и обрести спасение в бегстве. Король Даукус Карота, необычайное проворство которого уже знакомо благосклонному читателю, выскочил вслед за герцогом-редиской и погнался за ним по полю. Господин Дасуль фон Цабельтау в тягостном, безмолвном оцепенении наблюдал этот ужасный поединок. Но вдруг он разразился громким плачем и воплями:
— О дочь моя Анна! О дочь моя, бедная, злосчастная Анна! Пропали — я — ты — мы оба — пропали — пропали!
С этими словами он опрометью бросился из комнаты и с возможной поспешностью взбежал на астрономическую башню.
Фрейлейн Аннхен никак не могла ни понять, ни предположить, что же такое повергло ее отца в такую безграничную печаль? Все это зрелище доставило ей немало удовольствия, и она была рада от души, приметив, что жених ее обладал не только знатностью и богатством, но также и отвагой, ибо на свете не так-то легко сыскать девушку, которая могла бы полюбить труса. И вот теперь, когда она убедилась в храбрости короля Даукуса Кароты Первого, ее весьма задело, что господин Амандус фон Небельштерн не пожелал с ним драться.
Ежели до того она колебалась, пожертвовать ли ей господином Амандусом ради короля Даукуса Кароты Первого, то теперь она решилась на это, ибо перед ней открылась все великолепие нового союза. Она тотчас села и написала следующее письмо:
«Любезный Амандус!
Все на свете меняется, все преходяще, говорит господин школьный учитель, и он совершенно прав. И ты, любезный Амандус, сам мудрый ученый студент, не можешь не согласиться с мнением господина учителя и нисколько не удивишься, когда я скажу тебе, что и в моей душе и в сердце случилась маленькая перемена. Поверь, я по-прежнему весьма благосклонна к тебе и живо представляю себе, как ты красив в красной бархатной шапочке с золотом, но что до замужества — то, знаешь, любезный Амандус, как ни умен ты и какие бы ни складывал прелестные стишки, ты все же не король и никогда им не сделаешься, и — не пугайся, милый, — маленький господин фон Кордуаншпиц вовсе не господин фон Кордуаншпиц, а могущественный король по имени Даукус Карота Первый, государь всей овощной державы, избравший меня королевою! С тех пор как мой милый маленький король открыл свое инкогнито, он стал куда красивее, и я теперь отлично вижу, что папаша был прав, уверяя, что голова — украшение мужчины, а посему никогда не может быть чересчур велика. А к тому же у Даукуса Кароты Первого — видишь, как я хорошо запомнила и научилась писать это прекрасное имя, ибо оно мне хорошо знакомо, — да, я хотела сказать — у Моего маленького царственного жениха к тому же такие приятные и обходительные манеры, что нельзя и передать. И сколько мужества, сколько отваги у этого человека! На моих глазах он обратил в бегство герцога-редиску, человека, по всему видать, назойливого и строптивого, и — ух ты! — как он погнался за ним через окошко! Стоило бы тебе посмотреть! Я полагаю, мой Даукус Карота не побоится твоего оружия, он, видно, мужчина твердый, его не уязвишь стихами, как бы ни были они отточены и остры.