Возвращаюсь в отдел. Я делю комнату с Лармой — подругой, начальником аналитического отдела института и моим непосредственным начальником. На столе — распечатка данных последнего опроса общественного мнения. В анкете семь вопросов, но нас интересует выборка только по двум: «Хотите ли вы, чтоб ваш мальчик родился разумным?» и «Хотите ли вы, чтоб все самцы обладали интеллектом?»
На первый вопрос 63 процента ответили «да», 28 — «нет». Остальные — «не знаю», или «я вообще не собираюсь рожать». На второй вопрос «да» ответили только 34 процента. Понимаем ли мы себя?
В 370-м году до нашей эры Гипатия Сатаринская начала собирать в монастырь наиболее разумных самцов. Самцы второго поколения не отличались особым интеллектом. Зато третье поколение не уступало первому. А мальчик из четвертого заговорил. Когда об этом узнали в городе, разъяренная толпа сожгла монастырь, а всех выбегающих побила камнями.
За последующие века было не меньше десяти попыток повторить эксперимент. И ни одной удачной. Возможно несколько вариантов. Наиболее вероятный — говорящий ребенок родился гермафродитом. В детстве они похожи на мальчиков.
— Сильно досталось? — сочувствует Ларма.
— Не больше, чем всегда. У нее сегодня критические дни?
— Не сердись на Магду. У нее семнадцать лет каждый день критический. С тех пор, как своего мальчика в наш виварий сдала. Думала, легче будет, если он рядом. А вчера его на острый опыт взяли.
— Ох, боже мой. Кто взял?
— Третья лаборатория.
Да нормально все закончилось. Получил десяток электродов в мозг, теперь снова весел.
Знаю я, чем третья лаборатория занимается. Дистанционно управляемый самец. Не очень мне это нравится, но коммерческий успех института — их рук дело. С тех пор, как в продажу поступил радиоошейник, потерявшихся самцов стало намного меньше. Есть у третьих и идея-мечта. Чип искусственного интеллекта, имплантируемый непосредственно в мозг самца. Кибернетическое подобие естественного интеллекта. Пока технология обеспечить подобного не может. Но лет через сто… Если не вымрем раньше.
Говорят, пессимист — хорошо информированная оптимист. Это — обо мне. Мы, отдел аналитики — мозг института. К нам стекается вся социологическая информация и масса примыкающей. Все знают, что рождаемость падает. Но мы знаем, почему и на сколько каждый год. Падает рождаемость самцов. Особенно — в городах. Города не способствуют ни содержанию, ни выживанию самцов. Есть и другие прелести. Обеднение генофонда, например. Причина ясна. В городе на десять женщин приходится один активный самец из питомника. У каждой среднестатистической девчонки — десять сестренок… Биологически наша цивилизация не приспособлена к жизни в городах. А что делать?
Дома, уплетая макароны по-флотски, рассказала Соньке про шефа и ее сына с электродами в мозгу. Зачем — сама не знаю. Она мне в ответ — свою страшилку. Главбуха их больницы посадили на пять «баранок» строгого режима. А ей сорок пять стукнуло. Это выходит — последнего пацана в пятьдесят рожать.
Говорят, идея заменять простую отсидку рождением мальчика для питомника родилась в нашем институте. Не верьте. Я наводила справки в архиве. Но, как бы там ни было, система действует уже пятьдесят лет. Если раньше сажали на год, на три года, на пять лет, то теперь — на одну, три, пять беременностей. Предельный срок — двадцать пять. (Ни разу не слышала, чтоб кому-то больше десяти давали.) Искусственное осеменение, в год по мальчику. Одного кормишь грудью, другого уже носишь. Без перерыва. Называется — «баранка». Как говорят на зоне, тяжело только первые пять «баранок». Потом привыкаешь.
А под конец ужина Сонька меня убила.
— Тони, скоро опять всю тяжелую работу придется тебе делать.
— Ты — опять??!
— Да! На этот раз — девочка! — и сияет как медный чайник.
— Сонька, ты с ума сошла!
Долго-долго ласкаем друг друга в постели. Сонька строит планы и уговаривает меня родить. Я молчу. Нам было хорошо вдвоем, нам хорошо втроем, будет хорошо вчетвером. Дети укрепляют семью. Опять же статистика. Потом начинает хныкать звереныш. Пока Сонька его утешает, засыпаю.
— … Да самца ты боишься, вот и все твои принципы, — сердится Сонька, натягивая на звереныша синий комбинезончик с разрезом между ног. — А пока вырастет тот самец, которого ты не боишься, тебе ж сорок пять исполнится. Поздно рожать будет.
— О каком самце ты говоришь?
— Тетя Тони еще не проснулась. Нас в упор не замечает, — жалуется Сонька зверенышу. — Тетя Тони, посмотри сюда! — и машет мне его ручкой.
— Ох, ехидные вы оба. Совсем засмущали девушку.
Надо купить в аптеке прокладки, поэтому еду на работу не подземкой, а переполненным автобусом. Перед птичьим рынком автобус надолго застревает. Во всю ширину проспекта марширует колонна демонстранток с кумачовыми плакатами. Ну да, выборы правящей партии раз в десять лет происходят. Но зачем же движение перекрывать? «Голосуйте за стабилистов! Стабилисты решат все ваши проблемы!» — кто в это поверит? «Стабилисты обладают реальной программой выхода из этнического кризиса!» Если так, почему эта программа не лежит на моем столе? Конечно, за три срока от реалистов все устали.
Закон природы — самая плохая политическая партия — правящая. Но на такие лозунги не клюнет и последняя дура. Может, демонстрацию организовали реалисты? С целью дискредитации и те-де?
На работе первым делом сажусь за комп и посылаю запрос в секретариат партии стабилистов об их этнической программе. Буквально через полчаса приходит ответ. Отлуп то есть. Просят продублировать запрос по официальным каналам. В голове включается счетчик. День — на сбор подписей, три — на доставку туда, три — оттуда, три недели на волокиту там. Когда придет ответ, им можно будет подтереть задницу.