Имя Зверя

Автор: Ник Перумов

Жанр: Фэнтези

Год: 2011 год

Ник Перумов. Имя Зверя

Семь Зверей Райлега — 3

Том 1. Взглянуть в бездну
(Xa ommiali di gan Noori)
О тяготах народа ноори
(Предание живущих на смарагде)
Мы говорим — бесконечна Вселенная, неизмеримо Великое Древо и каждый Лист на нём — свой, особый мир. Всем в изобилии наделены сии миры, вдосталь там воды и воздуха, тепла и хлада, льда и пламени, света и тьмы. И лишь жизнь, тем паче — жизнь разумная — редка на Листьях. И потому мы говорим — драгоценен разум, даже более того, бесценен он. Нет ни слов, ни строф, чтобы выразить это. Нет нужды и доказывать. От начала времён заведено, что разум должен быть спасён во что бы то ни стало и любой ценой.
И менее разумные, соответственно, менее ценны, чем обладающие бóльшим разумом. Поэтому когда стали Безымянные в самом начале начал Землёй, Водой, Воздухом и Древом, никто из них не захотел взять себе власть над Огнём, стихией разрушения и уничтожения. Навсегда остался заточён Огонь в неведомых недрах — лишь один раз спустился туда Безымянный и, испытав страшную боль от падения в море неукротимого пламени, болью своей дал начало прóклятому людскому племени.
Но такая сила не может оставаться без хозяина. Нам неведомо как, но возник среди Сущего и Хозяин Пламени. Хотя можно назвать его и Хозяйкой, ибо существо сие не имеет пола, как открыто было величайшими из наших пророков в долгих дивинациях. Суть Огня — разрушение, он сам не плох и не хорош, но таков, каков есть. Все знают, даже малые дети, что и к добру могут обернуться его силы, и к худу. Но верим мы, ибо нет твёрдого знания, верим, что Огонь не желает уничтожения Сущего, ибо тогда погибнет и Он сам, пожрав всё, что может Его питать.
Однако с Огнём в Сущее вступило разрушение. Семена его разносятся повсюду, подобно искрам, разлетающимся от пожара. Болеют и умирают все: разумные и нет, наделённые речью и бессловесные. Не бессмертны и миры, говорим мы, и это уже не вера, но знание. Случается, отжив своё, должен умереть и Лист, где обитают бессчётные множества разумных. Спасутся лишь те, у кого достанет мудрости найти выход, дорожку для бегства. Так улучшается с эонами сама порода разумных — в гибели миров выживают лучшие.
Худшие уходят, и таков закон мироздания, роптать против коего не станет ни один истинный ноори.
Дело ясновидцев и пророков — предсказывать судьбу мира, вовремя замечать грозные признаки болезни, так же как лекарь замечает наступление хвори.
Мы, ноори, великие скитальцы, хотя ничего мы не любим и не ценим больше покоя, уюта и погружённости в магические изыскания. Нам не нужны завоевания и кровь, мы не создавали империй. Мы всего лишь жили тихой и мирной жизнью, когда наш мир, мир вокруг нас, явил первые признаки хвори.
Небо прочертила пламенная комета, огненный меч духов гнева, детей всеразрушающей стихии. И, едва комета скрылась, мир содрогнулся от боли. Страшная напасть, Гниль, всюду прорывалась чудовищными нарывами, из них извергались орды пожирающих всё на своём пути огромных насекомых. Лучшие маги и чародеи других народов бились, стараясь унять бушующую напасть, и некоторые из дочерей и сынов ноори встали с ними плечом к плечу, однако не преуспели. Тогда мудрейшие из Мудрых народа ноори, поняв, что ничего сделать уже нельзя, ценой великой жертвы оградили наш род от новых страданий. Сотворившая сие волшебница сделалась Звёздной Тенью, ибо даже небеса возрыдали, узрев её подвиг. И став призраком, не покинула Великая свой народ, а осталась с ним, пребывая в тайных покоях башни Затмений и готовая явиться, когда того требовала нужда.
Ещё дважды небеса становились алыми, ещё дважды рассекала их зловещая комета, неся на себе легионы прóклятых духов; но всякий раз вставали у них на пути Мудрые народа ноори.

Ещё две великие чародейки сделались Звёздными Тенями, спасая свой народ. Менялось после этого очень многое, менялись даже страны и земли, где приходилось жить народу нашему, неисчислимы были страдания выживших, пока, наконец, не достигли мы тихой гавани на острове, прозванном нами Смарагд.
Ныне жизнь наша тиха и бестревожна. Мудрые берегут наш покой, однако всегда надлежит помнить, что враг у ворот, семена разрушения разлетелись далеко и всегда, всегда может нагрянуть неведомая беда. Ведь и помимо Гнили у Разума множество врагов, взять тех же демонов.
Долго спорили Мудрые, откуда появляются в наших пределах сии страшилища, отвратные монстры, наделённые лишь алчной жаждой убивать и пожирать; иные рекли, что демоны являются в наш мир с иных Листьев; другие утверждали, что нет, что они обитают на изнанке нашего собственного; третьи же говорили, что демоны обитают вовсе и не на Листьях, но там, Внизу, в странных бесконечных мирах, что лежат под корнями Великого Древа.
Их называют «мирами», их именуют «планами». Никому не ведомо, как они возникли, насколько обширны и что там творится. Многие тяготы и страдания народа ноори проистекли именно от вышесказанных демонов, Мудрые долго и упорно старались разгадать их секреты.
Что-то из тайного стало явным. На демонических планах есть воздух, коим мы можем дышать. Там есть земная тяга, есть верх и низ, есть вода и огонь, твердь и свет, тьма и всё прочее, что составляет Сущее. И потому многие, многие тяготы терпели ноори из-за демонов, ибо демоны те могут искать добычи не только на своём бытийном плане, но и на наших Листьях.
Ведомо нам, что там есть свои светила, что есть смена дня и ночи — ибо демоны, как и мы, способны ко сну. Но никто, даже Мудрые, не проникал туда.
Ибо излишнее знание только умножает скорби несчастного народа ноори.
Пролог
— Славная посудина, хе-хе. — Алхимик Ксарбирус, многоучёный мэтр, пристукнул кулаком по перилам, окружавшим ют.
Большой трёхмачтовый парусник «Бродяга» держал курс прямо на полдень, рассекая зеркальную гладь моря Мечей. Вольные города остались на северо-востоке, судно успело обогнуть мыс Рока, и теперь, оставив по левому борту низкие горы Рейтны, уходило всё дальше и дальше в южные воды. Где-то на востоке оставался Новый Свет, второй континент Райлега, но там не бывал даже всезнайка Ксарбирус, а верить картам — последнее дело, утверждал почтенный доктор медицины, алхимии, а по совместительству — ещё и дипломированный пользователь Высокого Аркана, не говоря уж об истинной посвящённости в некие сокровенные тайны.
Корабль, естественно, нашёл сам высокоучёный мэтр. Как он это сделал, Ксарбирус не распространялся, предпочитая загадочно и многозначительно улыбаться, как бы намекая на некие «обстоятельства, не подлежащие разглашению». Он просто явился к компании, коротавшей время в портовой таверне, деловито бросив — корабль ждёт.
— Во как! — подивился Брабер, бухнув об стол уже пустой пивной кружкой. — Быстры вы, однако, господин алхимик. Я и жажду утолить не успел, а говорят — мол, бери ноги в руки и на борт!
— Да чего ж время терять, — любезно улыбнулся Ксарбирус. — Похитители Тёрна всё дальше. Полагаю, никто не хочет надолго оставлять дхусса в их руках?
— Никогда. Ни за что, — горячо выпалила Стайни. Нэисс метнула на бывшую Гончую неприязненный взгляд, однако тоже кивнула, плотно сжав губы.
— Тогда идёмте. — Ксарбирус шагнул к дверям. — Досточтимая Нэисс, пожалуйста… возьми на себя водительство нашим загадочным гайто.

— Ксарбирус шагнул к дверям. — Досточтимая Нэисс, пожалуйста… возьми на себя водительство нашим загадочным гайто. Он ведь одну тебя и слушает.
Сидха вновь молча кивнула. Следом за ней, чуть поколебавшись, увязалась и Стайни.
Гайто стоял смирно, прикидываясь, и очень хорошо, самым обычным скакуном. Поднял голову, коротко взглянул на сидху, негромко подал голос. Та приблизилась, прижалась щекой, ладонью касаясь закованного в чёрную чешую лба скакуна. Постояла так несколько мгновений и вдруг резко отдёрнулась.
— Ты на самом деле?.. — прошептала она, глядя на гайто широко раскрытыми глазами. Скакун переступил с ноги на ногу и — Стайни почти не сомневалась! — совсем по-человечески кивнул головой.
— Хорошо, — с необычной покорностью сказала сидха. Сделала какое-то неловкое движение — вроде как хотела поклониться, да передумала в последний момент.
— Он просит его отпустить, — безо всякого выражения объявила Нэисс, едва вернувшись.
— Это как так, отпустить, распечать меня…
— Очень любопытственно! — Ксарбирус с глубокомысленным видом схватился за подбородок. — Вот прямо так и сказал?
— Так и сказал.
— А не представился, случайно? Кто он такой и что делает в этом облике?
— Нет, мэтр. Попросил отпустить.
— Словами?
— Нет, мэтр. Я просто так почувствовала. Ему надо дать свободу. Он… сказал, что ещё всем пригодится.
— Прям как в сказке, — фыркнул гном.
— В сказке, не в сказке… — покачал головой Ксарбирус, — а отпустить, мне кажется, и впрямь следует. Что нам с ним делать на корабле? Помеха одна.
…Освобождённый гайто ненадолго задержался, пристально и совсем не по-животному поглядел в глаза каждому из отряда Ксарбируса. Отвернулись, понурились все, не исключая даже бесшабашного гнома. Алхимик смущённо закашлялся, Стайни кусала губу, Нэисс покраснела, гном прорычал какое-то ругательство на своём языке.
— Ну что ж, нас на одного меньше, — с деланой бодростью объявил Ксарбирус. — Ты поняла, кто — или что? — он такой или такое?
— Нет, — буркнула Нэисс, прижимая ладони к пылающим щекам. — Скажу только: он про нас всё знает. И ещё много про кого. Например, про такую Гончую Некрополиса по имени Алиедора Венти. Никогда не доводилось встречать, а, Стайни?
Та аж вздрогнула — сидха почти никогда не обращалась к ней напрямую.
— Не доводилось.
— Алиедора Венти, значит… — задумался Ксарбирус. — Интересно, интересно. Слыхал я кое-что о роде Венти, они из Меодора, знатны, богаты, всё как положено… Впрочем, нам сейчас это не столь важно, как её зовут и кто она такая. Запомним на будущее, а пока — свистать всех наверх!
* * *
Капитан и команда отличались понятливостью и молчаливостью. Они не задавали лишних вопросов и, как заметила сидха, слушались Ксарбируса с полуслова.
— За те деньги, что они с меня вытянули, обязаны вообще по струнке ходить! — отмахивался в ответ на расспросы алхимик. — Вот так, вечно страдаю по собственной доброте. Кто мне этот девет вернёт, а? Правильно, никто.

— Как сказал бы Кройон, благородный поступок есть награда сама по себе, — хмыкнула Стайни.
Брабер неожиданно вздохнул.
— Эх, распечать меня в три кости, как там наш демонюка. Хоть бы с ним-то было всё в порядке. Чтоб дома оказался. Чтобы там как дóлжно случилось…
— К чему бы такая сентиментальность, мой дорогой охотник на демонов? — язвительно осведомился Ксарбирус. — Помнится, ты мэтру Кройону едва его рогатую башку не снёс при первой вашей встрече.
— Так то когда было! Я ж и не знал про него ничего!
Ксарбирус фыркнул. Все четверо — сам многоучёный мэтр, Стайни, Нэисс и Брабер — сидели в достаточно просторной каюте на корме «Бродяги». Капитан был настолько любезен, что предоставил мэтру алхимику свою собственную постель вкупе со всем обзаведением.
— Что делаем дальше, почтеннейший? — Бывшая Гончая не теряла времени даром.
— Вы — пока ничего, — пожал плечами алхимик. — За похитителями Тёрна я слежу сам и сам же передаю указания капитану. Курс они, надо сказать, выбирают отменный — ни бурь, ни штормов, ветер всё время попутный… Сейчас, кстати, интересный момент — куда они повернут. На дальний юг, к Громовым скалам, или же на восток, к переправе Рорха.
По лицу гнома было видно, что он отродясь не слыхал ни о таких скалах, ни о такой переправе.
— Ученье — свет, — наставительно заметил Ксарбирус. — Надеюсь, в своё время ты тоже согласишься с этим, мой добрый гном. Итак, Громовые скалы — это огромный массив на крайней оконечности Старого Света, далеко за Блистающим морем, острый мыс, южнее которого — только пустой океан и Край Мира. Переправа Рорха — прорытый рабами древней Империи канал, соединяющий море Мечей на западе с Огненным на востоке. Кратчайшая дорога с заката на восход и обратно. Ты что, тоже не слыхала о ней, моя дорогая сидха? Ваш анклав ведь совсем близко…
— Слыхала, — едва разлепила губы Нэисс. — Но моей Ветви до людских путей дела не было.
— Я тоже слышала. — Стайни не могла признать первенства сидхи ни в чём. — В Некрополисе учила на земленачертании.
— Вот и отлично, — потёр руки Ксарбирус. — Приятно сознавать, что моя аудитория не столь уж неподготовлена. Так вот, дорогие мои спутники и спутницы, переправа Рорха — это каменный канал со шлюзами. Когда-то его обслуживали тысячи осуждённых, перекачивая воду огромными насосами; миновали века, Империя пала, переправа пришла в негодность, а потом Некрополис и Навсинай едва не перервали из-за неё друг другу глотки. И, не перервав, решили продать её местным князьям со строгим условием — содержать водный путь и шлюзы в порядке, невозбранно пропуская всех, кто в состоянии внести плату. Боевые суда как Мастеров Смерти, так и Высокого Аркана проходить там не имели права. Правда, возникла маленькая неприятность — только старая Империя могла собрать такие орды рабов, что трудились у насосов; магам и некромантам пришлось выкручиваться. В итоге на одной стороне работают зомби, на другой — големы. Оттого случаются… различные неприятности, от несогласованности, конечно же. Но переправа худо-бедно, а работает.
— Надо же, — покачала головой бывшая Гончая, — а я была уверена, что маги с некромантами такое добро из рук никогда не выпустят…
— Они бы и не выпустили, моя дорогая Стайни, если бы не понимали, что переправа нужна и тем, и другим и противная сторона сложа руки сидеть не станет.

И предпочли договориться. Всякое потом случалось, зомби сшибались с големами, а здесь, возле шлюзов, царили мир и покой. Очевидно, каждый считал более разумным заполучить переправу в целости и сохранности «после победы». Как и в Этаре, здесь на переправе стоят наблюдающие и от Высокого Аркана, и от Гильдии Мастеров. Так что обо всех судах, проходящих каналом, тут же становится известно и в Навсинае, и в Некрополисе. Очень удобно, не правда ли?
— Удобно, — согласилась Стайни. — Так и что же, как вы считаете, мэтр, куда направятся похитители?
— Если бы я был на их месте, — хитро улыбнулся алхимик, — то, конечно, повернул бы на юг. Да, потерял бы много времени, зато добрался бы, куда мне надо, незамеченным, не привлекая ненужного внимания. Однако если они таки повернут на восток… — Ксарбирус сделал многозначительную паузу.
— То это будет значить, распечать меня в три кости, что они, так их и растак, очень торопятся. Так торопятся, что наплевать решили и на некромансеров, и на магов.
— Совершенно верно, мой дорогой Брабер, совершенно верно. И, если я правильно понимаю их намерения и мотивы, они будут торопиться. Очень торопиться.
— Почему, мэтр?
— Потому что, милая Стайни, если неведомые нам силы погнали способных скрутить дхусса магов на край света, к Вольным городам, значит, Тёрн им нужен ну просто позарез.
— Для чего?
— Зажарить и съесть! — рявкнул алхимик. — Не задавай глупых вопросов, любезная моя. Этого никто не знает. Но, как я уже говорил, от Мастеров Беззвучной Арфы можно ожидать всего.
— Беззвучной Арфы, распечать меня в три кости?
— Именно так, Брабер, именно так. Беззвучной Арфы. Школа магии, так и не постигнутая Высоким Арканом, его адепты посчитали её уничтоженной, последователей — перебитыми.
— Перебитыми? Кем?
— Ими же самими, чародеями Навсиная, конечно же! — раздражённо бросил мэтр. — Или, как говорят в достославной Державе, пользователями. Беззвучная Арфа утверждала, что магия не нуждается в «источниках силы», что она имманентно присуща всем разумным существам. Ты знаешь, что такое «имманентно присуща», Стайни? А ты, Брабер?
— Распечать меня в три кости, мэтр, а попроще как-нить можно? Я демонюков привык убивать, а не диспуты диспутировать!
— Адепты Арфы утверждали — каждый, способный мыслить и говорить, есть потенциальный чародей.
— Никогда не слыхала от Тёрна ничего подобного!
— Разумеется, не слыхала, Стайни, милая. Дхусс, который не дхусс, очень хорошо умел хранить тайны, и свои, и чужие. И не распространялся, насколько я помню, ни о своей миссии, ни о том, откуда прибыл и кто наставлял его в магических искусствах. Но, если мне позволено будет вернуться к Беззвучной Арфе — тем, кто постиг её тайны, не требовались Камни Магии. Что, естественно, было воспринято в Навсинае как смертельная угроза интересам Высокого Аркана.
— Сидхи не пользуются никакими Камнями, — гордо задрала голову Нэисс. — Да и алхимики…
— Алхимики как раз пользуются, — возразил Ксарбирус. — Измельчённые, размолотые в порошок Камни Магии — необходимый ингредиент во множестве наших реакций. А вот сидхи… Разочарую тебя, моя дорогая, но ваши чародеи тоже пользовались и пользуются Камнями.

А вот сидхи… Разочарую тебя, моя дорогая, но ваши чародеи тоже пользовались и пользуются Камнями. Другое дело, что ты до этих заклятий ещё не доросла. Тебя не успели им обучить. Ваша магия опирается на эманации лесов, где деревья впитывают воду, напоённую мельчайшими частицами тех же Камней. Так что нельзя сказать, что сидхам это совершенно не нужно. А вот Беззвучная Арфа… Полное отсутствие зависимости от вещественного источника… Это ведь всё равно что огонь, горящий безо всяких дров.
— Маги Навсиная даже не попытались понять, как такое возможно?
— Попытались, досточтимая сидха, как же не попытаться! Я знакомился в своё время с… э-э-э… совершенно секретными архивами, где надёжно похоронены записи о тех попытках.
— У них не получилось?
— Именно, Стайни, именно. У них ничего не получилось. Адепты Беззвучной Арфы, не вооружённые ничем, кроме посоха, легко одерживали верх над самыми искусными, самыми изощрёнными магами Аркана.
— Почему же тогда Навсинай победил?
— Потому что их было больше! — Ксарбирус наставительно поднял палец, ну точь-в-точь профессор на кафедре. — Намного больше! И, вдобавок, крупные Камни Магии тогда встречались куда чаще, чем в наши дни, так что у пользователей Высокого Аркана имелась возможность… гм… привести в действие поистине огромную мощь. И, несмотря на это, победа далась Аркану ой как недёшево. После нескольких тяжёлых битв адепты Беззвучной Арфы исчезли из Старого Света. Они не были разгромлены, скорее… скорее им стало жаль мира. На местах сражений не оставалось ничего, кроме золы.
— А куда же они делись? — спросила Стайни.
— Кто говорил — переправились на закатный берег моря Мечей, ушли за Облачный лес, за Логрию, куда-то к самому океану. А кто — и я склонен верить им больше — что уйти-то они ушли, но не так далеко. На юг, в полуденные моря. Там островов хватает — за всю жизнь не обыщешь. Да и потом, слыхал я, что там, на юге… — он вдруг оборвал себя. — Во всяком случае, из анналов Аркана они пропадают. И вот вам, пожалуйста! — Он покачал головой. — Дхусс, утверждающий, что он не дхусс, владеющий всеми секретами этой забытой школы!
Про что «там, на юге» слыхал алхимик, он так и не сказал. Мол, чего зря болтать, только путать всех.
— Секреты забытой школы, говоришь, мэтр… Что-то не очень ему помогли секреты эти, — буркнула Нэисс. — Сперва големы нас едва не схарчили, потом в плен к рыцарям попался…
— Магия Арфы — не боевая магия, — покачал головой Ксарбирус.
— А какая же? — удивилась бывшая Гончая.
На лице алхимика появилось странное выражение — смущение пополам с раздражением.
— Магия, чтобы улучшать этот мир, конечно же, — проворчал он, отворачиваясь. — Лечить, растить… ну и прочая такая же глупость.
— Отчего же глупость? — тихо возразила Нэисс. — Лечить, растить… Сидхи испокон веку занимались именно этим.
— Ага, как же, — скривилась бывшая Гончая. — Знаю я вашу магию, во всех видах повидала. Огня не любите, а если надо — так всё вокруг заполыхает, что только держись. Осаду Самалеви забыла?
Нэисс зашипела, сгорбилась, собралась в комок, словно перед прыжком, выпустила когти.

Стайни тоже мигом приняла боевую стойку, и не было рядом Тёрна или хотя бы мэтра Кройона, чтобы растащить их в стороны…
Ксарбирус, казалось, наблюдал за происходящим даже не без удовольствия. Между сидхой и Гончей бросился Брабер, расставив перевитые жгутами мускулов руки.
— Э, э, распечать вас всех во все кости! Чего удумали! Разойдись, кому говорю!..
— Да, да, осада Самалеви, — как ни в чём не бывало проговорил алхимик. — Спасибо за напоминание, милая Стайни. Прекрасная иллюстрация того, что даже у теснейшим образом связанных с землёй и лесом сидхов магия творения, поддержки, излечения неотделима от боевой. И когда поселенцы-люди принялись возводить первое кольцо стен вокруг недавно основанного вольного порта, сидхам с севера это не понравилось. Городок взяли в осаду, бревенчатые стены однажды утром рухнули, оплетённые проросшими сквозь валы корнями. Корни, само собой, оказались не простыми; там, где они протянулись, частоколы сгнили в несколько часов. Армия сидхов устремилась в проломы… Однако у защитников нашлись свои маги. Отбить или развеять чары сородичей нашей очаровательной Нэисс они не могли, но ответили на мощь — мощью. Той стихией, которая, согласно сидхским же легендам, людей и породила, — огнём.
— И зачем сейчас об этом напоминать?! — Бледная Нэисс выпрямилась, дрожа от ярости и скрестив руки на груди.
— Только для того, моя дорогая, — ядовито ухмыльнулся алхимик, — чтобы ты и Стайни с Брабером поняли: школа Беззвучной Арфы была — и, как мы убедились, по-прежнему остаётся — одной из сильнейших в нашем мире.
— А при чём тут осада?
— При том, любезная Нэисс, что вся нам привычная магия одновременно и боевая, даже магия сидхов, могут спасовать перед грубой силой. Как оно и случилось под Самалеви. И с Тёрном вышла та же история, когда его пленили, ты правильно вспомнила. Но те, кого мы преследуем сейчас, они из другого теста. Исходное у них то же, что и у Тёрна. Но — переделанное, изменённое. Так же как и у сидхов, кстати. Изначально, Нэисс, магия твоего народа действительно могла только лечить и растить, но её успешно приспособили и для того, чтобы воевать.
— А что, у Тёрна по-другому выходило? — не сдавалась сидха.
— По-другому, — неожиданно серьёзно ответил Ксарбирус. — Но его системы я… не успел понять, просто за недостатком времени, конечно же, — поспешно поправился он.
— А те, былые адепты Беззвучной Арфы, — Нэисс перешла в наступление, — они-то как от Высокого Аркана отбивались, пока их числом не задавили? Не травку же в ответ растили!
— Детальные описания битв, увы, оказались недоступны даже для меня, — развёл руками Ксарбирус. — Я имею в виду — последовательное перечисление использованных заклинаний… и так далее. Поэтому так хотел подробнее познакомиться… а, да что там говорить. Пока что нам надо вытащить нашего дхусса-который-не-дхусс, а уж потом вести теоретические споры.
— А как мы его освободим? — Казалось, Стайни рада была сменить тему. Противоборство с сидхой отступало на второй план.
— Вот-вот, распечать меня и всё такое прочее. — Брабер тоже обрадовался, что свара стала угасать. — Как освободим-то, мэтр? Уж сколько плывём, а ничего пока не придумали.
Ксарбирус покачал головой.
— Это самое трудное дело, с которым я сталкивался.

— Это самое трудное дело, с которым я сталкивался. Даже лечить бывшую Гончую легче. Не знаю, любезные соратники, не знаю. И никто не может знать. Я не маг, не чародей, не воин, в конце концов, я алхимик, и потому на лету расшифровывать использованные заклятья не умею. Разве что Нэисс сможет… если вспомнит о своих способностях, из-за чего к ней воспылал интересом сам Некрополис.
— Какие способности? Обычная магия сидхов, ею у нас все владеют, — проворчала Нэисс.
— Не будем спорить, — примирительно поднял руки Ксарбирус. — Я могу составить некоторые эликсиры и декокты, но сперва надо понять, что же нам противостоит. Поэтому поспешать мы будем медленно, иначе и Тёрна не выручим, и сами сгинем.
— То есть сидим и ждём?
— Сидим и ждём, Стайни. До того момента, пока этот кораблик где-нибудь не причалит.
* * *
Чёрный гайто, никем не остановленный, выбрался за пределы Феана. Вскинул гордую голову, коротко заржал, словно призывая кого-то. Потом ещё раз и ещё, поворачиваясь то к недальнему морю, то к горным лесам, то задирая морду к небу, совсем не как подобает обычному гайто. Ответа не было. Скакун ждал долго и терпеливо, но так и не дождался. Тогда медленной рысью он потрусил на восток, куда-то к Вилосскому хребту.
Глава I
Тьма. Тишина. Это ведь уже было, Алиедора, правда? Совсем недавно — и века назад. В чёрном кубе кора Дарбе, чьи кости, дочиста обглоданные многоножками, остались валяться… где?
Я не помню, подумала она.
Нет, неправда, спустя какое-то время пришёл ответ. Ты просто приказала себе забыть. Он умер в стенах замка Венти, твоего родного замка, где ты родилась и выросла. Ты убила этого варвара — и ничуть не жалеешь. Ничуть. Тебе только жаль, что улизнул трёхглазый Метхли… и теперь ты даже не можешь пообещать ему месть. Потому что сама пленница, и кто знает, не покажется ли тебе дощатый ящик северянина королевскими покоями по сравнению с этой тюрьмой?
Нет, пока что здесь, конечно же, легче. Потому что остается осязание. Можно протянуть руку и коснуться пальцами мерно вздымающихся и опускающихся шипов на плече дхусса, можно ощутить тепло его тела. Мир не исчез, он здесь, просто ты — в плену.
Молчат, давно уже молчат разочаровавшиеся в тебе Дракон и Тьма. Молчат — ну и пусть. Подаренное легко отобрать, а вот новая сила, сила Гончей Некрополиса — она с тобой навсегда. Что бы ни случилось.
И никогда, никогда, никогда ты не окажешься среди толпы распалённых и дурно пахнущих бродяг, или наёмников, или любых иных, лапающих тебя и пытающихся стащить одежду. «Побитая собака» не повторится.
— Алиедора? — Дхусс, как всегда, почувствовал, как на неё накатывают злоба и ненависть.
— Чего тебе?
— Не растрачивай себя понапрасну.
Она вздохнула.
— Не буду. Но эти твои ноори… имевшие глупость захватить нас в плен… они ещё наплачутся. Вот уж на кого я «растрачу» себя с особенным удовольствием.
Негромкий смешок.
— Мудрые, Алиедора, предпочтут сохранить тебя «нерастраченной», если я хоть что-нибудь понимаю в происходящем.
— А что ты в нём понимаешь? Что они с нами сделают? Вернее, попытаются сделать. Потому что я…
— Алли, — перебил её неведомый дхусс, с настойчивой фамильярностью сокращая её имя… совсем по-домашнему.

— Не советую недооценивать Мудрых. Во-первых, ты видела, на что способны… наши пленители. А Мудрые — могущественнее их. Значительно.
— А во-вторых?
— А во-вторых, ты пьёшь обычную воду, а не эликсиры Некрополиса. Та отрава, что делала тебя Гончей, — её в твоих жилах всё меньше и меньше. Рано или поздно её не станет совсем, а мэтра Ксарбируса рядом не окажется.
— Это ты к чему?
— К тому, что нам уже приходилось спасать одну Гончую, оказавшуюся без своего походного аптекариума. Высокоучёный мэтр Ксар…
— Этот старикан, сухой, словно щепка? Весь сумочками увешанный?
— Всех-то ты уже знаешь… Да, именно он. Ему довелось выручать твою бывшую товарку, Стайни…
— Никогда о такой не слышала, — отрезала Алиедора.
— Не спорю. Едва ли Мастера Смерти ставили тебя в известность о всех своих делах, если не сказать — делишках. Так вот, эликсиры-то кончаются, в жилах у тебя их не прибавляется. Конечно, ты не теряла столько крови, сколько Стайни, вшитые скляницы смогут какое-то время поддерживать баланс, но время уходит…
Алиедора усмехнулась про себя. Да, всех эликсиров её лишили. Но плохо же дхусс думает о хозяевах Некрополиса, если полагает, что лучшее их творение можно сравнить с какой-то там рядовой Гончей, обычным мясом, каких действительно можно наделать сколько угодно, хватило бы только снадобий да были бы свободны понимающие в этом деле Мастера.
— Ты должна продержаться. — Теперь в голосе Тёрна слышалась настоящая тревога. — Прости меня. Я не сразу подумал об этом, и…
— И что? Что изменилось бы?
Негромкая усмешка.
— Ты права. Но, быть может, это значит, что нам надо попытаться выбраться отсюда пораньше?
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас ещё не могу, — вздохнул в темноте дхусс. — Не собрался ещё с силами.
— Я буду готова, как только ты скажешь.
— Нас засунули в такое место, откуда так просто не выберешься. Ломать придётся не простые замки.
— А какие? Ясно ведь, что магические.
— Не только. — Дхусс трудно шевельнулся, Алиедоре почудилось — она ощущает волну прокатившейся по его телу боли. — Магия, да, она конечно… но не только.
— А что? Говори толком, дхусс, говори толком! Меня в Некрополисе учили докладывать чётко, коротко и исключительно по делу.
— Я не уверен, что наша темница — в пределах известного тебе Мира Семи Зверей.
— Ч-что? — растерялась Алиедора.
Невидимый дхусс снова завозился в темноте, устраиваясь поудобнее; Гончую теперь уже отчетливо накрыло волной чужой боли. Тёрн не выдал себя ни единым звуком, но Алиедора давно уже умела слышать не только ушами.
Она сжала зубы. Если Гончая хочет выжить и победить, она имеет право на одно-единственное — на безжалостность. Прояви слабость один раз, с «достойным», и следующий раз рука дрогнет уже словно сама собой — только уже пощадив «недостойного». Что, в свою очередь, приведёт понятно к чему.
И потому Алиедора не пошевелилась. Не подсела к товарищу по несчастью, не положила руку на плечо, вытягивая чужую боль и обращая в собственную.

Не подсела к товарищу по несчастью, не положила руку на плечо, вытягивая чужую боль и обращая в собственную. Так и осталась сидеть, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Сидеть и повторять про себя всё ту же извечную мантру узника — они оставили меня в живых, значит, я для чего-то им нужна. А раз нужна, то мы ещё побарахтаемся.
Невольно она сощурилась, словно прицеливаясь. Мышцы напряглись и вновь обмякли. Да, она не пьёт эликсиры, но если правы те Силы, что видели в ней нечто большее, чем простую смертную, она должна выдержать и это.
— Скорее всего то место, где мы сейчас, — не в пределах Райлега, — после паузы повторил Тёрн. Слова явно дались ему с усилием. — Магия позволяет…
— А смысл? — Алиедора не удержалась, чтобы не пожать плечами, пусть даже и в полной темноте. — Всё равно у этой темницы, как и у самого простого подземелья, есть дверь и есть замок. Значит, их можно сломать.
— Если ты их и сломаешь, — усмехнулся Тёрн, — то за дверью окажется совсем не то, что ты ожидаешь. Не корабельный трюм, а…
— А что?
— Пустота, Алиедора. «Пустая пустота», как сказал бы мой учитель.
— Неужто пустота бывает полной?
— Разумеется. — В темноте послышался сдавленный смешок. — Ты даже не представляешь, чего только не встретишь в, казалось бы, совершенно пустом месте!
— Например?
— Например, тебя, — спокойно ответил дхусс, и Алиедора закусила губу.
Он пытается её разговорить, заставить вспоминать, сделаться слабой. Никогда. Нет. Ни за что. Она не для того дралась и убивала, не для того терпела острые ланцеты Мастеров Некрополиса, чтобы теперь размякнуть — и проиграть.
Гончие не проигрывают.
— Ты переводишь разговор, — холодно сказала Алиедора, отодвигаясь от товарища по несчастью. — Во-первых, ни в каком «пустом месте» я не была. Меня захватили там же, где и тебя, на обычной земле, под обычным небом. Какая тут ещё «пустота»? Играешь словами, дхусс?
— Отнюдь, — немедля возразил Тёрн. — Если рассматривать мир как вместилище для наделённых даром магии, он почти пуст.
Мне неинтересно, подумала она. Нам надо выбираться из заключения, а он болтает о какой-то ерунде.
— Короче, дхусс, — отрезала Гончая, — мы что, не в нашем мире?
— Именно. И тропа открыта только Роллэ и Фереальву.
— Они такие могучие волшебники?
— Ты даже не представляешь себе насколько.
— Почему же эти Мудрые ещё не завоевали весь мир?
— Потому что им он не нужен, разве это так трудно понять?
Алиедора осеклась.
— Они скрываются, — подумав, сказала она наконец, в душе досадуя, что ловкий дхусс всё-таки втянул её в разговор. — Раз скрываются, значит, боятся. Раз боятся, значит, есть причина. Если есть причина, то её надо устранить. Тогда исчезнет и страх.
— Ты даже не представляешь, насколько права, — с неподдельным жаром вдруг произнёс дхусс. — Ты даже не представляешь… Мудрые действительно живут в вечном страхе. Даже нет, не страхе — в ужасе.

Даже нет, не страхе — в ужасе. Всё их существование — это отыскание угроз, мыслимых и немыслимых. Отыскание и противодействие.
— Кто сидит и прячется, — фыркнула Алиедора, — тот проиграет. Он обречён. Надо наступать. Так меня учил кор Дарбе… и я с ним согласна.
— Кор Дарбе? — недоумённо переспросил дхусс, и Гончая тотчас с досадой прикусила язык.
Она как-то упомянула, что побывала в кубе у северных варваров, но в иные подробности не вдавалась.
Алиедора помедлила. Всё, что она скажет, может быть обращено против неё. Так учили в Некрополисе, и с этим она была совершенно согласна.
— Предводитель северян, — коротко бросила она.
— Прими моё сочувствие, — после паузы осторожно проговорил Тёрн. — Я знаю, кто они такие, кому поклоняются и какие приносят жертвы. Про их куб… мой учитель называл это «вместилищем», тоже довелось слыхать. Что же они с тобой сделали, Алиедора, что они с тобой сделали…
Он не лгал, проклятье. Таким голосом не лгут. Или как раз нет, как раз таким и лгут, такой используют, чтобы втереться в доверие.
Гончая сжала зубы. Отсюда не выбраться, помни, если размякнешь и начнёшь рыдать на шипастом плече.
— Да, — как можно спокойнее и равнодушнее сказала она. — Я была у варваров. Ничего особенного. Некрополис бы их изрубил, как кухарка флаки для осенней трапезы.
— Они поклоняются некоему божеству… — начал Тёрн.
— Белому Дракону, — перебила Алиедора. — Язычники, коим неведом свет истинной веры, — что с них возьмёшь? — Последнее было сказано, само собой, не просто так.
— Они приносят ему кровавые жертвы. И не просто жертвы…
— Как и все дикие племена.
— Выучила в Некрополисе, Алиедора?
— Да.
— Что они с тобой делали? Как ты там оказалась? Захватили в плен?
— Это не твоё дело, любознательный дхусс. Я выжила — этого достаточно. Давай поговорим о том, как станем отсюда выбираться.
Короткий смешок.
— Иногда лучше подождать, пока тюремщики сами отопрут твой замок, Алли.
— Не верю, — фыркнула Алиедора. — Тюремщики отпирают дверь тогда, когда это нужно им, а не тебе. И потом… я так и не поняла насчёт иного мира…
— Мудрые всегда отличались большим умением играть с бытийными планами — ты понимаешь, что это значит?
— Понимаю, — оскорбилась Алиедора. — Не считай Гончих тупыми убийцами, Тёрн.
— Я был бы последним, поверившим в такое. Помнишь, я говорил о Гончей, которую нам, нашему кервану, довелось спасать в самом начале?
— Провалами памяти не страдаю. Но я ведь уже сказала — ничего о ней не знаю. Я была лучшей из лучших, Тёрн. Такие, как я, не должны обременять себя знаниями о рядовых, исполняющих приказы.
— Ты самонадеянна, — с оттенком осуждения заметил дхусс.
— Какая есть, — равнодушно отозвалась Алиедора. — Сокамерников, как и родителей, не выбирают. Тебе придётся смириться с моим самонадеянным соседством.
— Я очень рад нашему соседству.

— Я очень рад нашему соседству. Жаль только…
— Что?
— Что этакая сила из-за твоей самонадеянности не послужит тому, чему должна послужить.
— Это ты мне укажешь, что ли, чему или кому служить? — ухмыльнулась узница.
— Нет, не я, но…
— Отделываешься пустыми словесами, дхусс? Мол, жизнь подскажет, судьба направит? Ерунда. В Некрополисе правильно говорили, что нет никакой «жизни» и нет никакой «судьбы», а только то есть, что ты сам сотворил.
— Я говорю то же самое. А твоя сила… твоя сила должна защищать и оберегать.
— Тьфу! Хватит с меня красивых сказок, дхусс. Поговорим лучше о том, что станем делать, когда, как ты сказал, тюремщики сами откроют замóк. Что мы увидим?
— Что увидим? — эхом откликнулся дхусс, и Алиедоре показалось, что в темноте его глаза вспыхнули алым. — Увидим, скорее всего, западную гавань Смарагда — Виэсе. Белые башни над аквамариновым морем. Розоватые стены, такого камня больше нет нигде в пределах Райлега. Над входом в бухту нависают огромные полукруглые рондели, в тёмных бойницах всегда наготове метательные орудия. За портом — город. Вернее, по вашим людским меркам — городок. Там нет сточных канав, нечистоты не текут по улицам, там замощён даже самый мелкий проулок…
— Подумаешь! — ревниво перебила дхусса Алиедора. — В Некрополисе тоже нет сточных канав. И там тоже ничего нигде не течёт. Нечего зря похваляться.
Дхусс негромко усмехнулся.
— Бросаешься защищать Некрополис? Ему это не требуется, поверь. Я знаю, о чём говорю. Могу даже назвать кое-кого из Мастеров, с кем довелось… столкнуться, скажем так.
— Вот даже как? И с кем же именно?
— Скажем, Мастер Латариус. О, вздрогнула, несмотря на всю выдержку. Тебе он ведь тоже знаком?
— Не твоё дело. — Откуда он может знать Латариуса?! Что за странная игра? Нет, нет, ему ничего из неё не вытянуть. Не стоит начинать дорогу к трону Некрополиса с постыдных признаний.
— Не моё так не моё. — Дхусс явно не желал спорить. — Но вообще-то поговорить о стране Мастеров Смерти я бы не отказался.
— Кажется, ты начал рассказывать о гавани Виэсе, — напомнила Гончая. — Это, я б сказала, сейчас куда важнее. Везут нас именно туда, если, конечно, ты не ошибся.
— Не ошибся. В городке нет ни трущоб, ни богатых кварталов — потому что на Смарагде нет ни богатых, ни бедных. Все равны. Отличаются личными способностями и заслугами, но не «родовитостью» или накопленным золотом.
Алиедора презрительно фыркнула. С этим она уже сталкивалась — в Некрополисе, где аристократия отсутствовала как таковая. Ничего, это она исправит, как только вырвется отсюда и займёт достойное её положение среди Мастеров.
А в том, что она вырвется, Алиедора не сомневалась. Время шло, эликсиры она не употребляла, однако урона в силах не чувствовала.
А дхусс всё говорил и говорил, и Гончая словно наяву видела всё это — неправдоподобные чистые улочки, невиданные на севере деревья и лианы с яркими цветами, более похожими на птиц, и птиц, больше похожих на цветы. Стены не нависают, не давят путника, напротив, сплетённые из одного лишь каменного кружева, они словно подхватывают оказавшегося в Виэсе, помогая сбросить груз и усталость дороги.

Резные раковины, поднимающиеся над островерхими крышами, словно ладони, собирают лёгкие ветра, направляя их по нешироким улочкам и заставляя сметать в море пыль и мелкий сор. На восток из городка убегает дорога — мощённый белыми плитами тракт, главный тракт острова. Он тянется вдоль Хрустальной, самой большой реки острова, хотя правильнее будет сказать — речки, по меркам что Меодора, что Долье.
А ещё дальше на восток — горы. Их пики остры, словно копья, и покрыты вечными снегами, хотя горы куда ниже тех же Реарских. Высоко в тех горах стоит башня, тонкое лезвие, вонзённое в податливое небо, — чёрная блестящая сталь, сваренная в подземных пещерах Оружейников, где рождаются лучшие мечи этого мира. Это башня Затмений, одна из шести цитаделей, возведённых Мудрыми, магами-правителями Зачарованного острова. Когда-то хозяева Смарагда владели также и Луалом, соседним, куда бóльшим островом; но оттуда пришлось бежать, когда на зелёных берегах высадились первые отряды людей. На Луале остались три башни — Пространств, Звёзд и Глубин. Туда до сих пор втайне пробираются отряды со Смарагда: башни сами по себе могучие артефакты, которые не разобрать и не перенести на новое место. На Смарагде таких башен тоже три — облицованная бирюзой башня Океанов на крайней южной оконечности острова, тёмно-синяя с разбросанными по поверхности золотыми искрами башня Полуночи на крайнем севере и, наконец, самая главная — уже упоминавшаяся башня Затмений в горах, чёрная, как первородная тьма.
— Башня Затмений… — тихо плыли слова дхусса, завораживая и увлекая за собой. — Чёрный камень, который не камень, и чёрная сталь, которая не сталь. Сваренный в тиглях из расплавленного нечто, но не спрашивай, какие элементы земные дали начало этому материалу. В этой башне решается судьба Смарагда. А порой, мне кажется, и куда больше, чем одного лишь Смарагда.
— Нас везут туда? — Невольно Гончая поддавалась развёрнутому перед ней видению.
— Именно. Ничего другого я не жду. Раз Мудрые отправили за нами лучшую пару своих ищеек — нас ждёт именно башня Затмений. Место, где магия Смарагда наиболее сильна, почти неодолима.
— А твоя? Разве твоё волшебство какое-то другое?
Дхусс вновь усмехнулся.
— Всё вместе, Алиедора, всё вместе. В чём-то — такое же; ему меня учили с малолетства, как только обнаружились какие-то способности. Но в чём-то и совершенно иное: освоенное самим.
— Самим? Или у тебя был учитель?
— Нет, Алли. Не было. Роллэ — мой наставник в прошлом, однако он учил меня именно что магии Смарагда. Всё остальное я брал сам. А учителя… Однажды я встретил такого — в заповедных лесах на севере Смарагда. Я был совсем молод, искал истину — а он ответил мне, что единственная истина — в постижении своего собственного бессмертия. В нахождении путей обмануть Костлявую. Забыть обо всём. Ничего не желать, ни о чём не жалеть, ни к чему не стремиться. И всё это ради того, чтобы сделаться призраком после своей телесной гибели. Тогда я был совсем юн, о многом даже не задумывался. Например, о том, как этот человек — не ноори, обычный человек, как и ты, — попал на Зачарованный остров. Сюда ведь дорога открыта только избранным. Сам того не желая, он научил меня многому, но совсем не тому, о чём ты думаешь.
— А откуда ж это тогда взялось? — не отставала Алиедора. — Нам с тобой, дхусс, драться плечом к плечу до самого конца, так что я должна знать!
— Ты или твой Некрополис? — проницательно заметил Тёрн.
— Сейчас я и только я, — не смутилась Алиедора.

— Сейчас я и только я, — не смутилась Алиедора. — Ну так что?
— Это называется школой Беззвучной Арфы, — ответил дхусс, немного помедлив, но без тени недовольства в голосе. — Суть в том, чтобы заставить звучать твою собственную музыку, заставить её звучать очень и очень громко.
— И это всё? — фыркнула Алиедора. — Ох наслушалась я таких вот пустых словес! «Твою собственную музыку» какую-то выдумали, которую ещё и «заставлять» звучать надо!
— Я неправильно сказал, — повинился Тёрн. — Магия — такая вещь, что, коль станешь заставлять, — ничего не добьёшься. Просто в каждом из нас — у кого-то громче, у кого-то тише — звучит великая музыка. Песня творения. Она может быть прекрасной или страшной, может литься нежно и чисто или взорваться предсмертным воплем — но она есть. У каждого, Алиедора, у каждого.
— И что же, — Алиедора сжала кулаки. — Каждый может сделать эту музыку слышимой?
Она ждала сакраментального «да, только надо…» и потом какое-нибудь набившее оскомину переложение прекраснодушных словес фра Шломини. Потому что все они, паладины Добра и Света, на удивление скучны и однообразны.
— Нет, не каждый, — спокойно ответил дхусс, и Алиедоре на миг показалось, что её товарищ по несчастью каким-то образом прочёл её мысли. — Если бы смог каждый, мир, Алли, в один миг стал был кровавым пожарищем. Представь себе: все несчастные, обиженные, оскорблённые, обделённые, бедные — все, решительно все, кинулись вдруг сводить счёты? Да ещё при помощи могущественной магии?
— Решительно все? — Алиедора сама бросилась в наступление. — Вот прямо-таки все-все-все? От мала до велика? И стар и млад?
— Цепляешься к словам, — констатировал дхусс. — Нет, конечно, «все-все-все» не кинутся. Всегда достанет тех, кто, напротив, собой закроет слабого, погибнет, выталкивая детей из огня или спасая тонущих стариков. Но…
— Но большинство-то, оказывается, не такие, как надо? — не унималась Гончая. — Тьфу, дхусс. И ты туда же. Мастера Смерти куда честнее.
— Большинство не «не такие», — вздохнул дхусс. — Они просто ещё не выросли. Они как дети, понимаешь?
— Опять мы с тобой не о том. — Алиедора уже корила себя, что ввязалась в очередной бесполезный спор. — Можешь меня научить своей магии? Вот прямо сейчас, чтобы, когда замки отопрут, я бы…
— Нет. Не могу.
— Тогда и время терять незачем. Мне про твоё чародейство, Тёрн, интересно, очень интересно, но сперва неплохо бы из темницы выбраться. Говори дальше про башню Затмений. Про Мудрых. Кто такие, сколько их, на что способны…
— Ты же видела моего бывшего наставника, Роллэ. Ты видела его в деле. А Мудрым доступно куда большее. Не говоря уж о трёх Великих Мудрых.
— Великие Мудрые? Это ещё кто такие?
— О! — Тёрн пошевелился рядом с нею в темноте. — Великие Мудрые — три в прошлом великие чародейки и провидицы народа ноори. Все они принесли себя в жертву ради того, чтобы жили остальные. Их сила не смогла расточиться, они остались призраками, обитателями глубоких и никому не ведомых подземелий в башне Затмений.

— То есть они правят? — деловито осведомилась Алиедора. — Командуют остальными Мудрыми?
— Нет. Они советуют. Смарагд — не тирания. Эти три чародейки — даже имена их ныне неведомы, потому что они не желали никакой славы или почестей.
— Что же они совершили?
Тёрн тяжело усмехнулся.
— Они трижды спасали народ ноори, когда те или иные силы, могуществом много превосходящие всё прочее, покушались на его бытие.
— Эк витиевато-то как. А попроще?
— Прорывалась Гниль. Из ниоткуда возникало Проклятое Дитя. Каждый раз в ином обличье, наделённое разными силами из разных, как утверждалось, источников. Насчёт последнего не уверен, может, и неправда. Существование ноори всякий раз висело на волоске, потребовались огромные усилия и жертвы, но народ уцелел. Сами небесные духи, преклоняясь перед их жертвенностью, наделили их плотью из звёзд и ночного сияния. Так они и живут с тех пор, не покидая пределов башни Затмений — хотя сначала ещё и башни-то самой не было, — давая совет и надежду всякому, кто печётся о судьбе народа ноори…
— Славно, славно, — протянула Алиедора. — Звёздные призраки, х-ха! Красивые сказки, и складно ты их сказываешь. Любишь лясы точить, одним словом. Всё, хватит. Описывай башню. Входы, выходы, окна. Всё, что помнишь.
— Я никогда там не бывал, Алиедора.
Гончая не выдержала — от души врезала кулаком по доскам пола.
— Толку с тебя, дхусс! Столько разговоров, а потом оказывается — «никогда не бывал», «ничего не знаю»… Как ты вообще собираешься выпутываться из этой истории?! Вот всё, больше ни слова не скажу, пока от тебя не услышу хоть чего-то дельного!
— Ты следила за мной, — нимало не растерявшись, начал Тёрн. — Скажи, пожалуйста, что ты заметила?
— Что я могла заметить?! Твоих спутников… алхимика… сидху… эту, как её, позор для настоящих Гончих, Стайни, гнома с мечом…
— Всё правильно. И больше ничего? Или, вернее, больше никого?
— Ну как же, — протянула Алиедора. — Заметила. Ещё одно милейшее создание, не знаю только, как его прозывают. На вид девчонка-малолетка, а на самом деле — ходячий сосуд с Гнилью. Таскается за вашим отрядом как привязанная, но никогда не подходит достаточно близко. Видела я её, как же, конечно. Неужто думал — я такое упущу? Если б упустила, в Некрополисе давно бы сдали на зомбирование.
— Эту девочку зовут Мелли. Она — дитя Гнили, рыцари Ордена Солнца… или, вернее, Ордена Гидры каким-то образом сохранили ей жизнь. Когда я угодил к ним в крепость, они попытались заставить меня говорить — с помощью этой несчастной. У них ничего не получилось, зато магия открыла дорогу в подземелье… некоей сущности с иного Листа — как я это понимаю, — и от моих пленителей ничего не осталось. Мне удалось бежать. Мелли потащилась за мною следом — наверное, просто потому, что натравить на меня её успели, а прочесть снимающее притраву заклятье — уже нет. Так вот, Мелли следует за мной как прикованная. Моря и океаны её не остановят.
— По дну пойдёт, что ли? — не выдержала Алиедора.
— По дну слишком долго выйдет, — без тени усмешки заметил дхусс. — Нет, скорее уж прицепится к какому-нибудь кораблю.

— Нет, скорее уж прицепится к какому-нибудь кораблю. Не завидую я тогда его команде, если честно.
— Сожрёт? — деловито осведомилась Гончая.
— Н-не уверен, — замялся Тёрн. — Но кошмары, болезни, постоянный ужас — это точно.
— Перетерпеть можно. — Алиедора осталась равнодушна. — Дальше, дхусс, дальше! Как это чудовище может нам помочь?
Дхусс негромко рассмеялся.
— Мудрые верят в пришествие Рокового Дитя. По разным системам гадания и предсказаний им могут быть и ты, и я, и Мелли. Она — скорее всего. И опять же, если Мудрые попытаются применить к этой несчастной силу — им придётся солоно. Очень солоно.
— Ну вот, наконец-то хоть что-то дельное. Значит, Мелли устроит Мудрым заварушку, во время которой мы и скроемся. Что ж, неплохой план, не хуже других.
— Нам не потребуется скрываться, Алиедора, уверяю тебя. Напротив, Мудрые станут на коленях умолять нас помочь им «совладать с чудовищем».
— Она настолько сильна, эта Мелли?
— Очень, Алли.
— Не называй меня так!
— Почему?
— Я не Алли. Я — Гончая. Лучшая из всех.
— Хорошо, — не стал спорить дхусс. — Так вот, о Гончая, лучшая из всех, Мелли сильна невероятно, так же сильна, как набравшая ход лавина в зимних горах. Я видел. Я знаю.
— Значит, Мудрые сами снимут с нас цепи?
— В точку, Алли… о, извини, Гончая.
— И нам ничего не надо делать? — подозрительно осведомилась Алиедора. — Чародеи, они, знаешь ли, такие… ждёшь от них одного, а получаешь… — Она поёжилась, вспомнив трёхглазого Метхли.
— Нет, отчего же. Ты права, чародеи, превысив некий предел силы, начинают мыслить… странно. Если Мудрые не разглядят в Мелли угрозы, если не обратятся к нам с просьбой о помощи, мы… — Он помедлил, словно на что-то решаясь.
— Мы?..
— Мы просто сбежим. Драться со всем Смарагдом у меня нет никакого желания. Я никому не хочу зла. Даже нашим пленителям.
Слабак, презрительно подумала Алиедора. Вот потому-то ты и проигрываешь. Вот потому-то тебя и предадут все, кто только можно, потому что люди идут за силой и только за ней. Больше ни за чем.
А ты? — вдруг спросила она себя. Ты его тоже предашь? Оставишь при первой возможности?
Разумеется, пожала она плечами. Это путь Гончей. Это путь Некрополиса. Ты должна побеждать, а не распускать нюни.
Нет. Всё-таки нет. Это хорошо для мяса , для таких, как эта провалившаяся Стайни или даже для обычных Гончих. Алиедора — особенная, избранная, единственная — потому и стала таковой, что всегда шла собственным путём.
Ох… Она откинулась, прижимаясь затылком к шершавым доскам.
Ты чего-то недоговариваешь, дхусс. Сперва наплёл про замки, про какие-то иные бытийные планы — уж не оттого ли, что не желаешь проливать кровь бывшего наставника? И потом — что Мудрые сами не просто подарят нам свободу, но ещё и упрашивать станут выступить вместе с ними?
Врёшь, прекраснодушный дхусс. Боишься моей силы, тебе страшно, что я разнесу вдребезги твой драгоценный Смарагд. Боишься — и врёшь.

Боишься — и врёшь. Разумеется, во спасение, как и все подобные тебе. Признаться даже самим себе у вас не хватает смелости.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Значит, спасаться нам не нужно, ничего делать не нужно. Просто чуток подождать, пока нас не усадят за праздничный стол.
— Я надеюсь, что это будет именно так.
Угу-угу. Будет, всенепременно будет.
Но больше ведь он сейчас ничего не скажет, этот шипастый упрямец.
— Сколько, ты думаешь, я продержусь ещё без эликсиров? Ты ведь с этого начинал, правда, дхусс? И как же, по-твоему, я должна ждать обещанной тобою благости?
— Ты не теряла много крови, — тут же откликнулся Тёрн. — Стайни, когда мы её подобрали, почти умирала. Сидха Нэисс всадила в неё четыре @Neander Xazix@ (Neander Xazix), четыре Иглы-до-Сердца. Знаешь, что это такое, о Гончая?
Алиедора знала.
— Четыре? Невозможно. Даже после одной не выживают.
— А вот Гончая, или, вернее сказать, бывшая Гончая, по имени Стайни выжила.
Алиедора вдруг ощутила, как у неё начинает кружиться голова.
Что такое Игла-до-Сердца, она помнила. Мастер Латариус об этом говорил, и неоднократно. Помнила и то, что уцелеть после этого заклятья невозможно, если только не отобьёшь. Правившие в Некрополисе ревниво следили за успехами боевой магии всех остальных ведомых им рас, племён и государств. Отбить
(Neander Xazix) можно, но для этого Гончей следовало быть почти Алиедорой.
Так. Очень интересно. И, несомненно, это очень заинтересовало бы Мастеров.
— Она не могла выжить.
— Ты видела своими глазами…
— Она не могла выжить! — заорала Алиедора, стискивая кулаки. — Если она не отдала концы сразу же, значит, была накачана эликсирами, да такими, что даже мне о них и подумать страшно!
— Ерунда, — не поверил дхусс. — Ей просто повезло. Невероятно, невообразимо — но повезло. Ну и я вовремя оказался рядом. И потом, когда мы доставили её к мэтру Ксарбирусу, он ничего не… Да и дальше, она вполне оправилась…
Ом-Прокреатор, ну какой же Тёрн болван. А туда же — лезет в паладины со своей Беззвучной Арфой!
— Дхусс Тёрн! — Алиедора постаралась, чтобы это прозвучало как можно холоднее и суше. — Можешь мне не верить, но после Иглы-до-Сердца не выживают. Если эта бывшая Гончая сумела ещё и куда-то уползти, получив не одну, но четыре, — это значит, её к этому специально готовили. Значит, влили такие эликсиры, что удержали её на самой грани смерти.
— Ну и что? — пожал плечами Тёрн. — Может, и влили. Какое это теперь имеет значение? Она больше не Гончая Некрополиса. Склянки с отравой из неё вырезаны, спасибо всё тому же мэтру Ксарбирусу.
Нет, всё-таки болван.
— Эти эликсиры, — постаралась сдержаться Алиедора, — не получала, насколько мне известно, ни одна Гончая. Я в том числе. Меня — да и других! — учили отбивать это заклятье, учили, несмотря на то что способных на такое — раз-два и всё. Пропустить Иглу-до-Сердца означало умереть, стать сырьём для зомбирования, и никакие ухищрения алхимиков Некрополиса тут помочь не могли. А если твоя распрекрасная Стайни выдержала четыре таких иголочки, значит, она вся, до кончиков пальцев, сделалась таким вот эликсиром с одной-единственной целью — пережить заклинание сидхи.

Если бы в Некрополисе создали простую и надёжную защиту против
(Neander Xazix) — можешь не сомневаться, он сыскался бы в венах каждой Гончей.
— Ну и что ты хочешь сказать, Алиедора?
Она зло усмехнулась, сверля взглядом окружающую тьму.
— А то, дорогой мой паладин, что всё это с самого начала было задумано в Некрополисе. Всё, с самого начала.
— И они, — Тёрн не скрывал иронии, — отправили особую, накачанную специальным эликсиром Гончую?
— Именно.
— Но что же это за эликсир? И почему его нельзя было дать, как ты говоришь, каждой Гончей? Мы встретились со Стайни уже много времени назад — с ней ничего не случилось, она свободна, отрава Мастеров Смерти ей больше не нужна… Я не понимаю тебя. Или, Алиедора, ты ошибаешься, и бывшей Гончей и впрямь просто очень-очень повезло.
Я не верю в такое везение, подумала Алиедора, сохраняя презрительное молчание. Твою Стайни специально готовили. И специально отправили туда. Вот только зачем?.. И что это за эликсир? Что-то необратимое? Медленно разрушающее всё тело? Или — стоп! — что он там говорил насчёт мэтра Ксарбируса?
— Что с ней сделал тот алхимик? Что он сделал с… — слово далось не сразу, — с бывшей Гончей?
Гончие не бывают бывшими. Когда она станет королевой Некрополиса, это сделается непреложным законом, и никакие посторонние «мэтры» ничего не смогут изменить. Гончая-предательница должна умереть в жутких муках и быть зомбирована. Точка.
— Очистил ей кровь. — Даже во тьме Алиедора уловила, как Тёрн с некоторым недоумением пожал плечами. — Вырезал вшитые скляницы с эликсирами. Вылечил её, одним словом.
— Ну вот тебе и ответ, — с торжеством бросила Алиедора. — Стайни должна была умереть или переродиться во что-то иное, но твой Ксарбирус её спас. Ну и ты, паладин, конечно, тоже приложил руку. И что же, у тебя не шевельнулось сомнения? Ты же знаешь, что такое Игла-до-Сердца!
— Я помогал раненой. Для сомнений это не место и не время.
— А потом? Неужели не задумался?
— Нет. Я не оскорбляю своих друзей и спутников пустыми подозрениями.
«И как это они ещё не воткнули тебе нож в спину?» — удивилась про себя Алиедора.
— Это всё равно ничего не изменит в наших делах, — упрямо продолжал дхусс. — Какие бы планы ни строил Некрополис, они давно рухнули. Стайни свободна от яда. Она больше не Гончая. Она человек.
Алиедора ничего не ответила. Ты не знаешь Мастера Латариуса, хотелось сказать ей. Ни один его план никогда не был «просто планом». Всегда имелось второе, третье, четвёртое или даже пятое дно; всякое дело было лишь частью некоего куда большего предприятия.
Итак, Некрополис уже давно тянул руки к тебе, Тёрн. Или к этой сидхе. Или к вам обоим вместе, подгадав так, что вы окажетесь в одной связке. Хотя ведь и я не получала приказов на что-то решительное, только следить за тобой и твоим отрядом, ничего больше. Проклятая клетка! Ничего, ничего, дай только мне выбраться на свободу, и я покажу этим фереальвам и роллэ, что такое Гончая Некрополиса!
У тебя нет эликсиров и негде восполнить запасы. Ты уверена, что уже стала той самой Гончей , что не нуждается ни в какой алхимии?
Увидим, посулила Алиедора самой себе. Увидим. Я должна.

Увидим. Я должна.
Глава II
Дигвил Деррано, старший сын и наследник сенора Деррано, владетеля замка Деркоор и одноименного сенорства, помирал от скуки. Место для сего достойнейшего занятия он избрал самое что ни на есть подходящее — в роскошно разубранном покое, где меж снежно-белых колонн спускались серебристо-лиловые шпалеры с вытканным на них золотым гербом Навсиная. В ногах резной козетки красовалась нетронутая ваза с фруктами, припорошенными самым настоящим снегом. Дигвил покосился на вазу и вздохнул — снег в ней не таял.
Всюду магия. Дигвила от неё уже тошнило. От не требовавших масла светильников, вспыхивавших при приближении к ним и гаснувших, стоило лишь отойти на несколько шагов; от летающих столов и столиков, от крутящихся в воздухе ни на что не похожих конструкций из золочёных спиралей и сверкающих самоцветов. Тошнило от прилизанных, умащённых благовониями магов в чистеньких одеяниях до полу, какие благородный дворянин наденет разве что в храм на самый большой праздник, день обретения Книги Прокреатора. Тошнило от их манеры говорить, от навязчиво пихаемых в глаза роскошных наверший — свои посохи маги украшали что купец лавку перед осенней ярмаркой, так же ярко, кричаще и безвкусно.
Нет, ему не чинили «неудобств телесных», как выразился бы мэтр Бравикус. Дигвил сытно ел, спал на мягких постелях, однако надзор за ним оставался неусыпным и постоянным.
Что от него хотят, молодой дон понять не мог. Чародеев больше всего занимала его беглая невестка, Алиедора Венти, однако толку тут от него оказалось мало. Их пути пересеклись один-единственный раз — в тот страшный день, когда попавших в плен защитников Долье зомбировали в столице Некрополиса.
Да, он остался жив и свободен только благодаря Алиедоре. Ей, кого навсинайские маги ничтоже сумняшеся именовали «ведьмой».
От рассказов о невестке его тошнило тоже. Маги заставляли его вспоминать мельчайшие подробности — что она ела, как проводила время, чем забавлялась, с кем дружила, с кем говорила, как, когда, при каких обстоятельствах…
Маги напрасно тратили время, не сомневался Дигвил. Если что и проклюнулось в неугомонной Алли, то уже после её бегства. Может, его идиот-братец что-то сместил, сдвинул, разбудил своими плётками и розгами — кто знает? Ответа нет и быть не может, чародеи зря бьются головами об стену.
Меж тем в Долье и Меодоре продолжалась война, но уже какая-то вялая, словно и та и другая стороны добились желаемого и теперь просто не давали супу остыть в котелке. Мастера Смерти прочно удерживали Долье, ударные отряды зомби шарили по Меодору, чиня разор и опустошение в и без того почти обратившейся в пустыню стране, особенно на западе, ближе к Реарским горам. На востоке, у моря, поневоле вставшие плечом к плечу дольинцы и меодорцы держались крепко. Его величество король Семмер, правитель Долье, лишившийся своего исконного владения, принуждённо объявил Меодор новой столицей «объединённой державы». Большинство коренных меодорских родов присягнуло новому хозяину; малая толика несогласных ушла на север, в Доарн.
Страшная зима миновала, но и лето, насколько мог судить Дигвил, не принесло облегчения родным краям. Что творилось на занятых мертвяками землях, он не знал, — чародеи Навсиная, если и обладали подобными сведениями, делиться ими со своим невольным гостем отнюдь не спешили.
И чем дальше, тем сильнее становилось необорное стремление: бежать. Бежать туда, где его соратники до сих пор удерживают меодорские стены, раз уж не удалось отстоять Симэ и иные твердыни Долье. Там, где жена, донья Ютайла, где дети, где отец и где мама, где остальная семья — если, конечно, им удалось вырваться из убежища, спрятанного в отрогах Реарского хребта.

О жене и детях он старался не думать, но получалось плохо. Навсинайские маги неизменно заверяли его, что с семьёй «всё хорошо», мол, «дивинация со всей определённостью указывает на их пребывание в добром здравии», однако никаких подробностей Дигвил добиться так и не смог.
И да, он не бунтовал. Прикидывался всем довольным, покорным, запуганным явленной ему мощью державы магов.
Дигвил Деррано ждал удобного момента.
Внизу, по тщательно замощённому двору крепости, маршировали големы, чеканили шаг идеальноровными прямоугольниками, повинуясь жестам человека с белым жезлом — набалдашник ярко светился зелёным.
Железные вояки Навсиная были страшной силой — в этом Дигвил уже успел убедиться. И тем не менее зомби Некрополиса не поддавались, и непобедимые, казалось бы, железные болваны всякий раз с потерями откатывались назад.
Дигвил с ненавистью перевёл взгляд с големов на заполненную доверху снежную вазу. Терпи, терпи, молодой дон Деррано, иначе ты никогда не станешь сенором. Отец, кстати, так и не ответил на твои письма — хотя, конечно, кто знает, выполнили ли маги Навсиная обещанное, доставили ли его послания?
Ни доспехов, ни оружия — ничего. Даже столового ножа нет — внимательные чародеи не допускали детских ошибок.
Тоска зелёная. Раньше хоть на прогулки выпускали, однако после того памятного разговора, когда ему объявили, что его «пребывание» в Навсинае может «затянуться», все привилегии и вольности исчезли.
Хоть вой, хоть кричи, хоть плачь. Проклятые магики с их проклятыми Камнями! И осторожные — теперь даже еду пленнику приносили в сопровождении пары големов, не таких огромных, как боевые, но тоже весьма внушительных.
И где теперь та Алиедора?.. Она ведь девчонка, как оказалось, боевая и так просто в руки не дастся; что ж ему тогда, сидеть тут до скончания дней?
Дигвил скривился, пощупав изрядно наросший животик.
Когда это кончится?..
Или — когда он наконец решится сам положить этому конец?
* * *
— Так я и думал, — резюмировал Ксарбирус одним прекрасным утром, выбравшись на палубу. — Они повернули на восток, к переправе. Очень, очень интересно. И хорошо. Я имею в виду, для нас.
— Вы думаете, мэтр, Держава или Некрополис попытаются их перехватить?
— В точку, моя милая Стайни. Если Тёрн и впрямь настолько важен, то Навсинай, будьте уверены, своего не упустит.
— А Мастера Смерти? — несколько нервозно поинтересовалась Стайни. Очевидно, перспектива встретиться с бывшими хозяевами её не слишком прельщала.
— С ними сложнее, — вздохнув, признался Ксарбирус. — Не забывай, дорогая, я ведь как-никак, дэ-пэ-вэ-а, дипломированный пользователь Высокого Аркана, знаю их материалы и методы… то есть, тьфу, цели и способы их достижения. А вот Мастера… дело ясное, что дело тёмное. Может, да. А может, и нет.
— Поразительная точность, — хмыкнула мрачная сидха.
— Сожалею, — поджал губы алхимик. — Капитан! Любезный, вы нам нужны. Сколько при такой погоде и ветре нам до переправы Рорха?
— До Рорха-то? — Капитан почесал наголо бритый затылок. — А шо, по такому-то ветерку… дней пять, а то и вся седмица.
— Понятно, любезный. Благодарю.

— А шо, по такому-то ветерку… дней пять, а то и вся седмица.
— Понятно, любезный. Благодарю. — Ксарбирус королевским кивком отпустил моряка. — Семь дней, дорогие мои спутники. Никто из вас не владеет какими-либо талантами в дивинации?
— В чём в чём, распечать меня в три кости?
— В ди-ви-на-ции, дорогой Брабер, сиречь в искусстве прорицания и прозрения будущего. Потому что к… возможной горячей встрече на переправе хотелось бы подготовиться.
— А что мешает? — хмыкнул гном. — Вот и давайте готовиться, семь дней ещё зад протирать.
«Бродяга» сменил курс.
Здесь, как положено в романах, следовало бы написать «ничто не предвещало беды». Её действительно ничто не предвещало, кроме разве что странного Браберова амулета в виде чёрно-золотых песочных часов. Он ожил, если можно так выразиться, на четвёртый день после поворота.
— Ничего не понимаю, — удивился гном, держа вещицу на вытянутой руке. — Когда демонюки прорываются, он совсем по-иному кажет. А сейчас…
В обеих половинках амулета бушевала настоящая песчаная буря. Неведомая сила подхватила и закрутила крупинки вихрем, яростно бросая их в стекло, так что Стайни даже почудилось — сейчас зачарованные бока скляницы не выдержат, и песок вырвется на свободу обезумевшим роем.
— Поставь её, глупый гном! — гаркнул Ксарбирус, словно заправский десятник. — И отойди, отойди подальше!
— Да с чего ты, мэтр, взял, что… — начал было остолбеневший Брабер, но тут вопли раздались уже на носу «Бродяги». Туда рысью бросились капитан со старшим помощником, дюжий боцман, на всякий случай схвативший здоровенный гарпун, и пяток матросов с топорами.
Весь спасательный отряд помчался следом.
— Господин Ксарбирус… — прохрипел побледневший капитан. — Там… там…
Прямо по курсу «Бродяги» море кипело, словно огромный котёл, и там, где вспучивались и лопались громадные пузыри, по водной глади расплывалось грязно-жёлтое пятно, а в воздухе висел хорошо знакомый кисло-металлический запах.
Гниль. Которая сроду не прорывалась среди морей и океанов.
— Шестнадцать румбов право! — взревел Ксарбирус, да так, что услыхали его повсюду, от киля до клотика. Не дожидаясь подтверждения от капитана, рулевой навалился на штурвал; по вантам уже карабкались моряки — никого не требовалось подгонять.
«Бродягу» спас хороший свежий ветер, дувший прямо в корму, — корабль, почти не теряя скорости и кренясь, вошёл в поворот.
Опомнившийся капитан выкрикивал команды, его люди знали своё дело, и «Бродяга», скрипя всем, что могло скрипеть, начал огибать опасное место.
— Многоножки, — лаконично заметил Ксарбирус. К алхимику возвращалось его всегдашнее хладнокровие.
Среди лопающихся пузырей замелькали жёлтые бестии. Вода зарябила от множества спин; твари быстро и ловко плыли прямо к «Бродяге» с настойчивостью, не оставлявшей сомнений в их намерениях.
— Какая жалость. — Ксарбирус облокотился на борт, смотря на приближающийся сонм с абсолютным спокойствием. — Какая жалость, что у меня так и не нашлось времени как следует поработать с тем эликсиром, коим ты, дорогая Стайни, затыкала прорывы Гнили там, в Гиалмаре…
— Мэтр! Что делать-то? — Брабер был рядом, красно-золотой меч на изготовку, но что от него сейчас толку?
— Если успеем снова встать под ветер — уйдём.

— Ксарбирус, не отрываясь, глядел на рябящую воду. — Если ж опоздаем… здесь нет Тёрна, друзья мои. И нечего затыкать — прорыв слишком глубоко. Хотя… Брабер, ты говоришь, твой амулет…
— Словно тарарахнул его кто-то! — с готовностью подтвердил гном. — Отродясь такого не видел.
— А штучка твоя отслеживает, если я правильно всё помню, не что иное, как разрывы реальности, появления порталов на другие планы… — Ксарбирус наморщил лоб, даже палец приложил к виску. — Это, дорогие мои, не простой прорыв Гнили. Это…
«Бродяга» тем временем и в самом деле поймал ветер всеми парусами. Многоножки старались вовсю, но догнать корабль уже не могли.
— Это? — рискнула Стайни нарушить затянувшееся молчание.
— Гниль и открытие двери на другой план — самое напрашивающееся объяснение и уже потому, скорее всего, неверное, — важно заявил алхимик. — Конечно, упускать такую возможность очень жалко, следовало бы задержаться, взять хотя бы пробы воды и…
При одном взгляде на лицо слушавшего это капитана становилось понятно, что алхимическая наука понесёт тяжёлую утрату и вожделенные пробы взяты не будут ни под каким видом.
Брабер, не отрываясь, глядел на свой амулет, что никак не мог успокоиться.
— Не нравится мне это… — успел пробурчать гном, когда вода возле самого борта «Бродяги» взметнулась вверх исполинским столбом, потоком окатив палубу. В пене мелькнула гротескная тень, туша, словно у громадного паука, растопыренные многосуставчатые лапищи, длинная змеиная шея и тупая змеиная же голова с пастью, где зелёный яд источали две пары игольчато-острых клыков.
— Это же… это… — завопила Стайни, отпрыгнув к противоположному борту.
Старая команда Тёрна, побывавшая с ним в самом первом Храме Феникса, там, на юге Гиалмарских равнин, узнала чудовище сразу. Точно такое же пыталось прорваться сквозь некстати открывшийся в подземелье портал, когда они, казалось, уже почти отправили мэтра Кройона домой.
Но тогда как раз мэтр Кройон их и спас, запустив в портал огнешаром; врата взорвались, туча острых осколков смела всех вторгшихся, в том числе и шестилапое страшилище.
— Ага! — взревел Брабер, мигом принимая боевую стойку, красно-золотистый клинок с шипением резал воздух. — Наконец-то и для меня работёнка, распечать её в три кости!
Коричневая туша тяжело шлёпнулась на палубу, доски жалобно затрещали, но выдержали. Тварь ошеломлённо закрутила змеиной башкой размером с водовозную бочку.
Гном тотчас оказался рядом, налетел, ударил выставленным плечом в коричневую чешую; красно-золотой клинок взлетел и рухнул. Брабер попал, куда и метил — под основание громадного черепа, туда, где должны были начинаться позвонки.
Меч охотника за демонами, казалось, яростно взвыл от боли и обиды — лезвие оставило на чешуе глубокую зарубку, но не более того. Клинок отбросило, эфес едва не вырвался из Браберова кулачища.
По извивам меча заструилось янтарное пламя, тяжёлыми каплями срываясь с острия и исчезая в клубах пара.
Мэтр Ксарбирус очень быстро оказался на самой дальней от страшилища части корабля, лихорадочно рванул завязки своей алхимической сумки с реактивами.
Сидха и Стайни очутились одна на носу, другая на корме; однако ни та ни другая не колебались ни мгновения. Бывшая Гончая выхватила клинок, в левой руке мелькнул кинжал; Нэисс размахнулась ожившей лозой.

Сидха и Стайни очутились одна на носу, другая на корме; однако ни та ни другая не колебались ни мгновения. Бывшая Гончая выхватила клинок, в левой руке мелькнул кинжал; Нэисс размахнулась ожившей лозой.
Брабер завертелся волчком, отбивая стремительные выпады змеиной головы. На залитую водой палубу капали тяжёлые капли зелёного яда, вода мигом испарялась, доски чернели, обугливаясь.
Стайни прыгнула, махнула клинком — и отлетела в сторону, едва не перевалившись через борт. Хлестнула лоза сидхи, с коричневой брони неожиданно посыпались изумрудно-золотые искры, чудовище дёрнулось.
Гончая уже оказалась на ногах, извернулась, поднырнула и ткнула остриём прямо в оставленное лозой рассечение. Чёрная сталь погрузилась глубоко, брызнул фонтан зеленоватой жижи, и тварь глухо заревела. Чудовищная шея мотнулась, и уклониться Стайни уже не успела. Челюсти щёлкнули ещё раз, намертво захватив лозу сидхи, так, что оружие едва не вырвалось у неё из рук. Тварь дёрнула уродливой башкой, и сидха оказалась возле самой пасти.
Окровавленная Стайни чёрной тенью возникла возле Нэисс, мелькнул вылетевший из рукава стилет, острие ударило в ноздрю, и тут змеиная голова вновь сшибла Гончую с ног. Она упала и уже не поднялась.
— Ы-ы-х, гад! — взревел Брабер. Чудовище хоть немного, но отвлеклось на Гончую и Нэисс, чем гном не преминул воспользоваться.
Однако воспользовался не для лишнего взмаха мечом. Вместо удара остриё клинка опустилось, несколькими росчерками обозначив на палубе не то руну, не то какой-то знак.
Демон развернулся, бросил полуживых сидху и Гончую. Уставился на Брабера, роняя капли ядовитой слюны на шипящие и обугливающиеся доски.
Откуда-то из-за пазухи гном выхватил небольшой мешочек, одним движением распустил завязки. Уклонился, даже не защищаясь, взмахнул рукой — из мешочка выплеснулась серебристая волна, лёгкая пыль, взмывшая и осевшая точно по контуру неведомой руны.
Второй бросок демона Брабер встретил боком, прикрываясь клинком. Едва удержался на ногах, а остриё меча лишь слегка оцарапало чешую.
В левой руке гнома, меж выпачканных кровью и слизью пальцев, мелькнула красно-золотая, в тон мечу, искра. Она взмыла по дуге, опускаясь на серебристую руну; и заполненные странным порошком росчерки вспыхнули. Стена призрачного огня встала между гномом и чудовищем; демон словно понял, в чём дело, потому что рванулся вперёд; однако Брабер успел раньше.
Теперь гном стоял в самом сердце распустившегося огненного цветка; руны на его татуировках вспыхнули все до одной, огонь устремился по руке, сжимавшей рукоять, и дальше, дальше, прямо по ало-золотистому мечу, стянулся в ослепительную искру на самом острие.
И, пробивая защиту демона, эфес красно-золотого меча врезался твари в уже раненый, кровоточащий нос, та громко всхрапнула, челюсти дёрнулись, чуть приоткрывшись, — однако Браберу хватило и того. Клинок свистнул, плашмя вонзившись в пасть бестии и погрузившись по самую рукоятку.
Искра погасла. Долю мгновения яростный белый свет ещё пробивался меж зубов и челюстей демона, но вот угас и он.
Этого хватило. Глухой рёв, хрип и бульканье, зелёная жижа, сочащаяся меж челюстей, — чешуйчатое тело замерло на обугленных, дымящихся досках палубы.
Застонав, приподнялась Стайни. Нэисс чуть помедлила, опустилась на корточки, пальцы сидхи вздрогнули, однако всё же коснулись Гончей. Та дёрнулась, зашипела, однако ладони сидхи уже скользили над плечами и грудью. Воздух вокруг них дрожал, словно над раскалёнными от солнца камнями жарким полднем, и Стайни явно оживала.
Подоспел благоразумно державшийся в отдалении Ксарбирус, заохал, заахал, распахнул сумку со снадобьями, принявшись пользовать спутников.

Воздух вокруг них дрожал, словно над раскалёнными от солнца камнями жарким полднем, и Стайни явно оживала.
Подоспел благоразумно державшийся в отдалении Ксарбирус, заохал, заахал, распахнул сумку со снадобьями, принявшись пользовать спутников.
Чудовищная туша валялась на палубе, источая жуткое зловоние.
— Ишь, демонюк какой, — самодовольно бросил Брабер, тщательно обтирая клинок. Ветошь распадалась прямо в руках у гнома. Только что ярко сиявшая руна стремительно угасла, не оставляя на палубе никаких следов.
— Какой, какой… — проворчал алхимик, заставляя морщащуюся сидху проглотить дурно пахнущий эликсир. — Старый знакомый. Удивительно ещё, что он тут один оказался.
— Может, остальные в море потонули? — предположила бледная сидха.
— Может… — Ксарбирус смочил тряпицу другим эликсиром и теперь бинтовал Стайни рассечённую голову. — Только это уже не важно. Армия наготове, а теперь и Гниль стала им проходы открывать…
— Какая такая армия? — вытаращил глаза Брабер. — Демонюки что ль, распечать их в три кости?
— Это не простой «демонюк», — мрачно уронил алхимик. — Что же до армии… Долгая история получится, мой добрый гном, тем более что мы не имеем над ними никакой власти…
— Над кем не имеем-то?
— Над теми, кто пытается вторгнуться, и над тем, где и как открываются порталы. — Ксарбирус не скрывал раздражения. — Первый раз мы им сами открыли дорогу, по незнанию. А теперь видно, что они научились пользоваться и… хотя… — Алхимик глубокомысленно задумался, и Нэисс напоказ закатила глаза: мэтр Ксарбирус был готов углубиться в самые что ни на есть высоконаучные рассуждения.
— Есть враги, — наконец опомнился алхимик, — что каким-то образом научились использовать открывающиеся в наш мир порталы. Научились находить их, удерживать, прорываться сквозь них к нам. Когда мы впервые столкнулись с ними, это был случайный разрыв реальности в Храме Феникса. Теперь Гниль. И появляется этот демон. Ты знаешь о нём что-нибудь, почтенный мастер Брабер? Встречал уже таковых?
— Таких вот точно — нет, не встречал, мэтр. Но демоны — они такие, распечать меня во все кости, что только найдутся — ни один на другого не похож.
— И талисман твой… э-э-э… не позволяет установить, откуда именно явилось к нам это чудовище?
— Не, — помотал головой гном. — Мне то без надобности. Потому как туда, к ним, ни один приличный охотник за демонюками не сунется. Схарчат. И никакой меч не поможет.
— Гм, знавал я одного гнома, что думал иначе… — прищурился Ксарбирус.
— Это Франнер Бларрсоннир, что ли? — насупился в ответ Брабер. — Ну да, был такой… говорят, он и впрямь за демонюками лазал, тайное слово знал, а может, талисман какой имел… Да только я думаю, это враки всё. Чтобы с нашего плана на ихний уйти, это не муху в полёте разрубить.
— Ну не знаю, не знаю, — примирительно вскинул ладони Ксарбирус. — Это ж у меня просто так, к слову пришлось. Бларрсоннир и впрямь прихвастнуть мог. Если б всё так просто было, ходили б мы уже по иным Листьям, по иным планам и вообще под иными небесами.
Брабер дёрнул щекой.

Видно было, что упоминание неведомого остальным собрата по ремеслу его совершенно не радовало.
— Повезло нам, — простонала тем временем Стайни. — Живучая тварь, если бы не ты, Брабер…
— Вот именно, — тот немедля надулся от гордости. — А то ни от кого и слова доброго не дождёшься…
Нэисс неожиданно шагнула к нему, наклонилась, обхватывая гнома за квадратные плечи, притянула и крепко поцеловала прямо в губы.
Ксарбирус со Стайни только и смогли выпучить глаза.
— А то и впрямь никто слова доброго не скажет, — совершенно не свойственным ей голосом промурлыкала сидха.
— А… Э… У… — только и смог выдавить гном. Он попятился, упёрся спиной в борт и тяжело плюхнулся на палубу. Щёки его стремительно заливала краска.
— Будем считать, что с лирическими отступлениями покончено? — Ксарбирус, очевидно, хотел, чтобы это прозвучало насмешливо и саркастически, но вышло едва ли не растерянно.
— Будем, — совершенно спокойно кивнула сидха и замерла точёной деревянной статуэткой, скрестив руки на груди.
Тем временем команда, наконец поверив в своё спасение, отметила сие малым возлиянием — капитан велел выкатить полубочонок вина.
— Ч-что это было, господин Ксарбирус? — Моряк старался держаться, но голос его выдавал.
— Прорыв Гнили, — сварливо ответил алхимик. — Особо сильный. Морской.
— Но такого никогда раньше…
— Всё когда-нибудь да случается именно в первый раз.
— Как же теперь плавать-то? — Капитан запустил в бороду всю пятерню.
— А как купцы караваны водят? — прежним тоном отозвался Ксарбирус. — На суше-то Гниль уже ого-го сколько свирепствует! Океан, он большой. Смотреть нужно в оба, да и только, не один ром хлестать.
— Снадобья бы нам какого…
— Снадобья, ишь! Всю рыбу потравите. И китов, и вообще.
— В общем, не дождёмся, — буркнул капитан и отошёл.
Ксарбирус не унизился до ответа.
— Прорыв Гнили теперь, похоже, вызывает и открытие каких-то порталов. — Алхимик покосился на золотисто-чёрный амулет, который Брабер так и держал на вытянутой руке. — Порталов нетипичных, не порталов, а… провалов, что ли. Эх-эх, какая тема пропадает! — Он сокрушённо покачал головой. — Всё суета, всё спешка, всё этот мир спасать надо, вместо того чтобы в тиши, в уединении…
— Мэтр, — негромко, но выразительно проговорила Нэисс, и Ксарбирус смущённо кашлянул, прерывая пространную речь.
— Да-да, конечно. Прошу прощения. Итак, Гниль пришла в океаны. Не знаю, видели ли мы первый прорыв или такие уже случались, только в более удалённых и не посещаемых кораблями водах.
— Что это значит, мэтр? Что это может значить? — Глаза у Стайни сделались совершенно больные.
— Что нашему миру стало хуже, — отвернулся Ксарбирус. — Я знаю, это общие и ничего не значащие слова, но ничего лучшего у меня сейчас нет. Я, напоминаю, не маг, не чародей. Я учёный, естествоиспытатель, алхимик и медик. Но не больше. Нэисс, у тебя родовой наследственной магии куда больше, чем во всех моих эликсирах.

Нэисс, у тебя родовой наследственной магии куда больше, чем во всех моих эликсирах. Можешь что-нибудь сделать?
Сидха поёжилась.
— Я… ощутила. Боль земли. Там, под водой, ведь тоже земля, хотя и совсем другая, нежели та, что даёт жизнь нашим лесам. Когда Гниль прорывалась прошлые разы, ничего подобного не было.
— А когда чудо то рогатое, мэтр Кройон сиречь, к нам являлся, что чуялось? — бесцеремонно влез Брабер.
— Ничего, — только и ответила сидха. — И потом… когда у Тёрна портал в Храме Феникса открывался, тоже ничего похожего. Тогда, наверное, и в самом деле это была дверь, а тут… ну словно стену тараном пробили.
— И как нам это поможет освободить дхусса? — Стайни упёрла кулаки в бока. — Как это вообще с ним связано?
— Может, никак. А может, и связано — если вспомнить о той милейшей малышке, что следует за ним по пятам.
— Но доселе ничего подобного не случалось, мэтр!
— Вот именно, — Ксарбирус вздохнул, на сей раз совершенно неподдельно. — Я боюсь, дорогие мои спутники. Боюсь, что всё больше защитных скреп нашего мира отказывает, распадается ржою, исчезает без следа.
— Эк сказанул! Да у нас мир только и делает, что погибает, — сплюнул Брабер. — Скрепы защитные какие-то… Где они, мэтр? Их руками пощупать можно? Потому как ежели так, то мои сородичи ещё не забыли, что такое молотобойная работа. Укрепят так, что ещё тысячу лет простоит, а то и две, или три, или пять…
— Золотые слова, — кивнул алхимик. — Да, любезный мой гном, ты прав, ты прав. Конечно, никаких железных скреп у нашего мира, увы, нет. Да, я и впрямь поднабрался от дорогого Тёрна манеры говорить о том, что, мол, конец близится. Я учёный, уважаемые мои, учёный-алхимик, изучающий трансмутации, изменения элементов, то, что можно пронаблюдать, повторить в колбе или реторте… Нет, я не о том. О сохранении баланса магических сил… но это не моя специализация. Тёрн, пожалуй, сказал бы вернее, хотя, скорее всего, опять отделался бы многозначительным молчанием. Или туманным намёком, что немногим лучше…
Последние фразы Ксарбирус произносил, словно боясь неизбежной тишины. Вся команда спасателей повесила головы, говорить больше никому не хотелось. Они достаточно странствовали вместе, повидали всего с избытком и понимали, что означают морские прорывы Гнили. Конец света или не конец — а жуткий мор, поразивший обитаемые земли, грозил перекинуться и на свободные от него доселе моря. Гниль отвоёвывала себе всё новые и новые пространства.
Однако страшное место осталось позади; ветер наполнял паруса, «Бродяга» не сбавлял ход. Переправа приближалась.
Глава III
Тьма. Тишина. Сюда не пробивались звуки, здесь подолгу отсутствовал свет. Тюремщики всё продумали — проведшему много дней в полной темноте узнику сбежать куда труднее.
— Алли. — Молчание. — Алиедора!
— Чего тебе, дхусс?
— Не впадай в отчаяние. Твой дух — самое сильное оружие. Верь в него, а не в снадобья и эликсиры. Без твоего духа они — ничто. Да, ничто!
— Тьфу, пропасть. Сколько раз я уже слышала подобную болтовню, дхусс? Все балаболят, одни только Мастера Некрополиса объясняли всё чётко и понятно. Эта атака проводится так-то и так-то. Правую руку сюда, левую туда. Подскок, приседание, полуоборот, удар на раскрутке.

Подскок, приседание, полуоборот, удар на раскрутке. Если что-то не выходит, покажут как. Помогут. А дух твой… Не видно его и не слышно. Объясни, будь ласков, да не хуже, чем в Гильдии Мастеров.
— Ты можешь объяснить, как именно ты сжимаешь кулак или поднимаешь руку? Что ты делаешь, чтобы шагнуть, повернуть голову, пожать плечами?
Алиедора не ответила. Злость кипела и требовала выхода — последнее время она и впрямь стала поддаваться на уколы Тёрна. Может, действительно сказывалось отсутствие эликсиров; конечно, вшитые скляницы никуда не делись, но, кто знает, на сколько хватит их запасов? Мастера никогда не говорили, что, мол, снадобья внутри её тела нуждаются в пополнении.
— Помолчи, пожалуйста. Просто помолчи.
Тёрн послушно умолк. В тишине слышалось только его тяжёлое дыхание, словно он волок на плечах неподъёмный груз.
Эликсиры. Да, эликсиры. Она привыкла думать, что она уже стала «лучше» и «выше» простого «мяса», бросаемого Некрополисом на самые трудные дела зачастую почти без надежды вернуться. Конечно, ещё совсем недавно эликсиры ей ещё очень даже требовались — достаточно вспомнить тот же Феан и рыцарей Ордена Чаши. Вышла бы она из той схватки, не наглотавшись алхимичьей отравы?..
А Стайни? Бывшая Гончая Стайни, которую, если верить дхуссу, излечил мэтр Ксарбирус, — что в ней осталось из высокого искусства Мастеров?
Отчаяние… нет, дхусс, я никуда не впадаю. Я сосредотачиваюсь. Потому что, стоит мне только увидеть свет солнца, как придётся убивать. Очень быстро, и страшных противников, один раз уже взявших надо мной верх. Не говоря уж о том, что драться придётся средь бела дня, почти ослепшей.
— Алиедора…
— Хватит, Тёрн. Я знаю всё, что ты можешь мне сказать. Дух, сила, что внутри, стойкость… Я этого ещё в детстве наслушалась. Ом-Прокреатор и тому подобное.
— Алиедора, если ты не обратишься к духу, что в тебе, мы проиграем второй раз и теперь уже без надежды взять верх.
— Дхусс. Я так не умею. Давай, как я сказала — правую руку сюда, левую…
— Хорошо, — неожиданно твёрдо сказал он.
Жёсткие пальцы коснулись её плеча, поднялись вверх, к виску, и Алиедора вздрогнула, сжимаясь в комочек; совсем не так, как достойно боевой Гончей.
Дхусс придвинулся совсем близко, пальцы его легли и на другой Алиедорин висок.
— А теперь — сражайся! — вдруг приказал он. — Дерись! Побеждай!
— Что ты… — начала было она, и тут перед глазами вспыхнуло.
…Исчезли стены темницы, исчез и сам мрак. Алиедора стояла под ярким солнцем, на неширокой аккуратной дороге, вымощенной шестиугольными ослепительно-белыми плитами. По обочинам тянулись диковинные деревья, «пальмы», как называли их Мастера, показывая Алиедоре гравюры в толстенных альбомах на уроках землеведения. Кусты с тёмно-зелёными кожистыми листьями, усаженные крупными, с кулак, венчиками всех оттенков радуги. Над головой трепетали крыльями смешные пичужки, зависая над цветами и окуная туда длинные тонкие клювики. Было тепло, но не жарко, с недальнего моря веял свежий ветерок — словом, ничего лучшего и желать нельзя.
Где я?
«Это Смарагд, — сказал невидимый дхусс. — Смарагд, Алиедора! Посмотри вокруг, посмотри внимательно!»
Только теперь она поняла, что руки у неё связаны спереди, вернее, даже не связаны, а скованы какими-то непривычно-мягкими кольцами кандалов.

Ноги скованы тоже, позволяя делать только мелкие шажки.
И, конечно, там была стража. Высокие, одетые в зелёное и серебряное воины; одного взгляда бы хватило, чтобы узнать в них соплеменников волшебника Роллэ. Смуглые, с удлинёнными глазами и льющимися потоком паутинно-тонкими волосами. Как и Фереальв, за спиной каждый из них носил пару коротких кривых мечей.
Шестеро, услыхала Алиедора. Шестеро Наблюдающих. И самое меньшее двое Разыскивающих, магов, таких, как Роллэ.
Всего-то, усмехнулась Гончая. Восемь на нас двоих?
На тебя одну, Алиедора. На тебя одну. Нас повезут порознь. На Смарагде нету глупцов. Я рассчитываю на тебя, Гончая. Дерись же, дерись!..
Видение было настолько ярким и живым, что казалось — она и в самом деле стоит на тёплых белых плитах дороги и рядом — молчаливая стража. Нет тёмной и тесной каморки, веет вольный ветер, цветут невиданные сады, голубеет небо, и нет ничего между нею и свободой.
Сражайся!
Её толкнули в спину, и тело Гончей само отстранилось, так что рука Наблюдающего провалилась в пустоту. Алиедора крутнулась на месте, захватывая локоть стражника скованными руками, ноори не устоял на ногах, повалился. Несмотря на кандальные браслеты, один из его мечей Гончая успела выхватить.
Она уже забыла, что вокруг неё, мóрок или реальность. Кровь кипела. Клинок заплясал, выписывая замысловатые дуги и восьмёрки. Гончих учили биться в самых невообразимых обстоятельствах, в том числе и со связанными руками. Свист, неразличимый полёт острия — и на шее ближайшего к ней ноори открылась рана — чуть пониже уха. Мечник обхватил шею руками, обмяк, заваливаясь набок, глаза обессмыслились.
На Алиедору кинулось сразу трое, размахивая мечами, краем глаза она заметила, как ещё двое разворачивают сети, а оба мага вскинули посохи.
Сражайся!
Она бросилась ничком наземь, собираясь в клубок, перекатилась, не глядя вскинула руки со сжатым в них клинком. Крик, горячие брызги на лице, тело, падающее на белые плиты, пачкающее их кровью. Камень совсем рядом с её лицом взорвался облаком острых осколков, щёку обожгло раз, и другой, и третий.
Мастера Некрополиса не зря тратили время со своей лучшей Гончей. Меч со всей силой рухнул на ножную цепь, высек сноп рыжих искр, и кандалы не выдержали. Правда, не выдержал и клинок, разломившись пополам.
Ну а теперь!..
Её душил восторг, чувство, совершенно не свойственное Гончим. В бою надлежит оставаться холодной и каменно-спокойной, позволяя затвержённому вкупе с алхимией Мастеров довершить начатое. Здесь всё выходило совершенно иначе. Что-то смутно знакомое шевельнулось в душе, напрочь, казалось, забытое — перепуганная девочка, бегущая из замка Деркоор, окружённая толпой мерзавцев несчастная жертва в «Побитой собаке»… Тогда она победила, несмотря ни на что.
Победила!
По жилам вместо крови разливается жидкий металл, мышцы обретают силу стенобойного тарана. Пальцы вцепляются в запястье ноори, выкручивают, словно играючи ломают тонкие кости, и вот меч уже в руках Гончей, остаётся замахнуться…
Мягкий толчок в затылок — и глаза заливает непроглядной чернотой.
Не смогла, обжигает страшная мысль.
Веки разомкнулись, и Алиедора вновь ощутила вокруг привычный мрак камеры. На висках лежали жёсткие пальцы, и Гончая тотчас вспомнила всё, что случилось.
— Не выгорело, — бросила она, сразу признаваясь в главном.
Дхусс вздохнул.
— Я думал, ты справишься.

Дхусс вздохнул.
— Я думал, ты справишься.
— Что ж, извини! — окрысилась Алиедора. — Я оказалась недостаточна хороша. Доволен, да?
В темноте угадалось его движение — отрицательное покачивание головой.
— Не доволен, нет, Алиедора. Это будет твой единственный шанс. Из башни Затмений от Мудрых не убегают. Там ведь даже дверей нет. Но я ведь тебе уже сказал — если милая девочка Мелли доберётся до Изумрудного острова, нам не потребуется ни от кого скрываться и убегать.
— Зачем же ты тогда… — В глазах всё ещё стояло обжигающее солнце и блестящие до рези в глазах белые плиты дороги, — зачем показал мне всё это? Да ещё и сказал, мол, это мой единственный шанс?
— Чтобы ты поняла, — серьёзно сказал дхусс, — что не надо предпринимать ничего… неразумного. Поверь мне. С Мудрыми не шутят.
— И ты говоришь, — в горле стоял комок, — что нам надо покорно ждать и надеяться на это чудовище? Эту несчастную тварь Гнили?
— Шанс не так уж плох. — Ей кажется или в голосе дхусса на самом деле послышалась неуверенность? — Во всяком случае, это лучшее, что у нас есть.
— Мне не хватило самой малости, — ярость поднималась в груди, холодная, режущая, какая и положена Гончей. — Я бы взяла верх. Я бы победила.
— Нет. Не забывай, ты неизбежно ослабеешь ещё, пока мы окажемся на Смарагде. Отсутствие эликсиров скажется, не может не сказаться…
Алиедора только зарычала, вонзая отросшие ногти в ладони.
— Мы дрались с ними и уступили, — продолжал тем временем дхусс. — Мы всё равно должны победить. Просто иным способом.
— Надеяться на испуг врага — последнее дело, — бросила Алиедора. — Так учили нас в Некрополисе, и, клянусь, Мастера были правы.
— Не хочу отвечать тебе, мол, предложи что-нибудь получше. — Гончая кипела, в то время как дхусс оставался спокоен и снисходителен. — Поверь, я сам понимаю, сколь уязвим мой план. Но ничего лучше придумать не могу. Главным образом потому, что слишком хорошо знаю, на что способны Мудрые. То заклятье, которым с тобой справился Роллэ, — оно просто гасит сознание и валит с ног даже лучшего бойца. Понимаешь? Нет никаких огнешаров, ледяных игл и тому подобного. Никто не играет со стихиями. Роллэ просто приказал твоему разуму погаснуть. И не спасла никакая выучка Мастеров…
Он говорил ещё что-то, но Алиедора уже не слушала.
Заклятье, что гасит сознание. Мастера Некрополиса слыли большими мастерами по «алхимическому противодействию магии». Навсинай противопоставлял Гончим чары, именно чары и ничего, кроме чар. Чары грубые, совсем не похожие на утончённое волшебство ноори, но тем не менее — чары.
Должен, обязательно должен найтись хоть какой-то способ! Иначе ведь эти смарагдские отшельники не сидели бы безвылазно на своём острове, а захватили весь мир.
Думай, Алиедора. Думай, лучшая из лучших Гончих.
— Мне не по душе просто сидеть и ждать — медленно произнесла она. — Никогда этого не делала и делать не собираюсь.
Врёшь, пришлось тут же одёрнуть себя. Ты не поехала бы в неведомый Деркоор, будь ты и впрямь такова.
…Но тогда я бы и не сбежала из супружеской спальни, от души угостив муженька кочергой.

И не выжила бы в снежной пустыне разорённого Меодора. И не стала бы Гончей.
— Хорошо, — терпение у этого Тёрна, похоже, вообще никогда не кончается. — Но даже я не знаю пути из этой темницы. А что касается магов Смарагда…
— Тогда почему они не владеют всем миром? — выпалила Алиедора заданный уже до этого себе самой вопрос. — Если они настолько сильны и непобедимы? Если этому их заклинанию — ну, когда тебя бьёт в затылок и потом ничего, одна чернота, — если от этих чар нет защиты? Почему они тогда сидят на своём острове и трясутся, что от них улизнул один-единственный дхусс? Почему, а, Тёрн?
— Я объяснял. — Голос её товарища по несчастью оставался спокоен и ровен. Неживой он, что ли? Голем? — Смарагд живёт пророчествами. Первейшая обязанность Мудрых — сохранить народ ноори. Власть над миром для этого необязательна.
— То есть в пределах этого Смарагда — или как там его — они непобедимы?
— Не совсем, — замялся дхусс. — Есть многое, чего они страшатся. На этом мы и сыграем. Но грубая сила — не важно, сила меча или магии — здесь ничего не сделает. Ноори живут слишком хорошо, слишком любят свой благоустроенный мирок, чтобы рискнуть хоть чем-то.
— Однако те, кто отправился за тобой, рискнули!
— Их немного. Разыскивающие и Наблюдающие — лучшие из тех, кто не может жить без опасности и риска. Такие найдутся всегда, среди любого народа, сколь угодно мирного.
— А остальные ноори что, именно таковы? Мирные?
Дхусс замешкался.
— Да, пожалуй, что и так, — наконец проговорил он без особой уверенности. — Смарагд не воюет.
— Слабаки, — фыркнула Алиедора.
— Не будем сейчас об этом спорить. Скоро ты всё увидишь собственными глазами.
— А если ты ошибся? Если эта Мелли Мудрых отнюдь не испугает?
— Тогда они скорее всего просто повинятся перед нами и отпустят на все четыре стороны, — усмехнулся Тёрн. — Потому что это будет значить, что я ровном счётом ничего не понимаю ни в ноори, ни в Мудрых.
— Что, такого даже в страшном сне не приснится? — разозлилась Алиедора. — Чтобы ты — да чего-то и не понимал?
— Алли…
— Не называй меня так!
— Хорошо. Высокородная доньята…
— И так тоже нечего!
— Ладно. — Вывести Тёрна из себя было положительно невозможно. — Гончая Алиедора, если отбросить всю словесную шелуху, дело обстоит так: на Смарагде ни ты, ни я — ни поодиночке, ни вместе — шансов не имеем. Мудрые не дураки, о, отнюдь нет. Нас будут стеречь так, как не снилось ни Навсинаю, ни Некрополису. Но это и хорошо, потому что…
«Ему не приходит в голову, что всё это время нас могут слушать? — вдруг мелькнула мысль. — Этот самый Роллэ, раз уж настолько хитёр, что запер нас аж на другом бытийном плане, неужто б не догадался наложить соответствующие чары? Или они на такое неспособны? Всё-таки другой план…»
— Тёрн… — Она потянулась к нему, схватить дурака за руки, чтобы только молчал, не трепал языком, не выбалтывал бы…
— Алиедора, — сильные пальцы сжали её запястья.

— Поверь, это наш единственный выход. Просто поверь, хорошо?
Он коснулся её висков.
«Я знаю. Они слышат. Слышат с самого начала».
— Мелли — наша последняя надежда. — Голос Тёрна звучал очень, очень убедительно. — Или Мудрые сотрут нас в порошок.
«Не могу… долго. Трудно… пробиться. Ты поняла?»
— Ты поняла? — повторил он вслух.
— Я поняла, дхусс. — Она постаралась, чтобы это прозвучало достаточно зло. — Мелли есть наша последняя надежда.
* * *
В лицо Дигвилу дул не по-осеннему тёплый ветер. Здесь, на верхотуре, на самой высокой башне Навсиная, ему удавалось забыться. Далеко на севере высилась голубоватая громада Реарского хребта, и Дигвил, привыкший жить в тени этих гор всю свою сознательную жизнь, смотрел на синеватые изломанные линии, невольно дивясь открывшемуся простору.
Что ещё остаётся делать знатному нобилю, оказавшемуся пусть и в золочёной, но всё-таки клетке у могущественного врага? Раньше в его положении принято было платить выкуп, и пленники жили на положении едва ли не почётных гостей — ели за одним столом с хозяевами, охотились вместе с ними, дав лишь честное слово благородного рыцаря, что не попытаются бежать. А здесь, у магов… Кормят на убой, что верно, то верно, да только трое чародеев постоянно маячат за спиной.
— Сели б вы хоть, что ли, господа маги, — с раздражением бросил Дигвил. Этих аколитов — молодых, с черепами, поцарапанными от постоянного и торопливого бритья, — он ничуть не страшился. Им приказали лишь следить за узником, не более.
Подмастерья, уже заслужившие право на короткий церемониальный жезл, но кому ещё оставалась очень долгая дорога до первого посоха, лишь переглянулись. Все трое отличались худобой, сутулостью и нездоровой бледностью, как случается у людей, сутками сидящих взаперти, склонившись над книгами. По сравнению с ними Дигвил, даже прошедший плен у Мастеров Смерти, казался настоящим силачом. В рукопашной, не сомневался молодой дон, он легко заломал бы всю троицу, но — магия, магия, магия…
Это несправедливо, подумал он. Сколько пролито пота в палестре, сколько часов под палящим солнцем он ворочал тяжеленным деревянным мечом под резкие и злые крики отцовских десятников! А эти… сидят, уткнув носы в древние фолианты, едва ли ложку ко рту поднести смогут, но, если что, запросто сожгут в единый миг целую деревню.
Сила справедлива. Она требует всего тебя, прежде чем неумёха-новичок сделается настоящим мечником. Магия же достаётся даром. Благородный дон проливает пот и кровь на ристалищах, оттачивая мастерство, — по сравнению с этим корпение над манускриптами есть поистине убийство времени. Недаром эти маги такие не в себе — ежели просидеть всю молодость в подвале, света белого не видя…
— Эх, да чего с вами говорить… — Дигвил презрительно отвернулся.
— Благородный дон Деррано, — вдруг заговорил один из аколитов. Молодой рыцарь резко обернулся. Неужто кто-то из этих книжных червей решил-таки предложить ему честную драку? — Благородный дон Деррано, господин верховный распорядитель Коллегиума пользователей Высокого Аркана требует, чтобы вы сей же час собрались в дорогу. Ваши спутники будут ожидать вас во дворе цитадели. Нам поручено препроводить.
Господин верховый распорядитель Коллегиума. Глава Державы Навсинай. Доселе Дигвила своим вниманием он не удостаивал.
— Собираться в дорогу? Куда, зачем, для чего?
— Не во власти нас, малых, ответить на сии вопрошания, — вычурно отговорился аколит.

Нам поручено препроводить.
Господин верховый распорядитель Коллегиума. Глава Державы Навсинай. Доселе Дигвила своим вниманием он не удостаивал.
— Собираться в дорогу? Куда, зачем, для чего?
— Не во власти нас, малых, ответить на сии вопрошания, — вычурно отговорился аколит. — Прошу проследовать, благородный дон.
Долго ли собираться рыцарю, пусть даже и пленному? Вскоре Дигвил уже сбегал по широченной каменной лестнице, что вела из башни на просторный, тщательно замощённый двор. Там пыхтели, негромко жужжа чем-то в железном нутре, два десятка големов — четыре из них, переделанные из бойцов в носильщики, держали громадный крытый паланкин.
Сундучок с нехитрым имуществом пленника довольно-таки небрежно закинули на задок паланкина. Из тёмного нутра башни торопливо вынырнули трое магов постарше; со стороны они могли бы показаться братьями: длинные седые бороды, худые впалые щёки, кустистые брови и глубоко посаженные тёмные глаза. Тёмно-лиловые одеяния до земли, богато расшитые серебром, роскошные посохи с вычурными навершиями: переплетающиеся рубиновые и золотые грани, кружащиеся сами собой агатовые спирали, висящие в воздухе безо всякой поддержки.
— Дон Деррано? — брюзгливо бросил один из магов, поспешно забираясь в паланкин. — Не стойте столбом, благородный дон, у нас очень мало времени.
— Могу ли я, по крайней мере, узнать, куда мне предстоит отправиться? — в тон чародею сварливо осведомился пленник.
— Можете, — осклабился волшебник. — На крайний запад наших владений. К самой переправе Рорха. Давайте, давайте, благородный дон. Не задерживайте отправления.
Внутри паланкин оказался разубран более чем роскошно, смахивая скорее на жилище ни в чём не отказывающего себе богатея. Слуги проворно уложили багаж, вместительные кофры, запертые на здоровенные замки, накладные в придачу ко внутренним. Дужки замков искрили, сердито плюясь белыми и алыми огоньками, едва Дигвил оказывался в непосредственной близости от них.
— Садитесь, садитесь, Деррано, — недовольно фыркнул чародей с фиолетовыми камнями в навершии посоха. — Не стойте столбом. Вы мешаете моему сосредоточению.
Кулаки Дигвила сжались. Этот чародеишка разговаривал с ним, наследником Дольинского сенорства, словно с последним серфом; рыцарь не успел даже осмотреться в полутёмном паланкине, не говоря уж о том, чтобы выбрать себе место.
Дон Деррано молча проглотил обиду, заставив себя поклониться. Всё-таки он путешествовал не под охраной и не в кандалах.
Ничего, посчитаемся.
Маги тем временем устраивались на лучших местах — в мягких креслах вокруг привинченного к полу овального столика. Кресел было ровно три, Дигвил удовольствовался крышкой рундука возле задней стенки паланкина.
— Деррано, — прежним тоном обратился к нему всё тот же чародей. — Мы должны вам кое-что сообщить. Требуется ваше, гм, усердие, равно как и добрая воля.
— Откуда у бесправного пленника возьмутся как добрая воля, так и усердие? — пожал плечами Дигвил.
— Не советую начинать торговаться. — Маг нацелился в него крючковатым пальцем с длиннющим позолоченным ногтем. — Слушайте, что вам говорят, и будьте благодарны, что проделаете этот путь с нами, а не среди караванных рабов.
Дигвила душила холодная ярость, однако она же, вкупе со впитанной с малых ногтей гордостью рыцаря и дворянина, заставила ответить почти любезным поклоном и вежливой полуулыбкой.

— Я готов оказать те услуги, на кои окажусь способен.
— Давно бы так, — заметил чародей. — Слушайте и запоминайте, Деррано. Очень скоро мы окажемся на переправе. На переправе Рорха, чтобы вы знали. Големы будут идти день и ночь. За это время вам надлежит как можно лучше, во всех подробностях припомнить свою невестку. Да-да, ту самую, доньяту Алиедору Венти.
Дигвил сокрушённо вздохнул и развёл руками.
— Господа маги! Я всего лишь рыцарь, я не владею магическими искусствами. Что я могу припомнить о рекомой Алиедоре? Я повторял всё это десятки раз. Сбился со счёта, если честно.
— Факты нам не нужны, — сухо бросил маг с фиолетовыми камнями на посохе. Представляться Дигвилу он, судя по всему, считал излишним. — Их мы имеем достаточно. Нет, вспоминайте просто её лицо, как она выглядела, будучи девочкой-воспитанницей, потом подростком, потом невестой. Чем лучше сумеете это сделать, тем скорее вернётесь к семье. Зомби в Долье и Меодоре хватит ещё надолго, можете не сомневаться.
Легко сказать, подумал Дигвил.
— С вашего разрешения, я ведь не художник, милостивый государь маг. Не могу же я…
— Не важно! — оборвал его чародей. — Вспоминайте, как вспоминается. А мы тем временем, хе-хе, подготовимся…
— К чему? — тут же спросил Дигвил. Говори, говори о чём угодно, это превращает тебя из пленника в соратника.
— Вы задаёте ненужные и неправильные вопросы, благородный дон. Думайте над отданными вам указаниями.
«Они хотят влезть мне в голову, — понял Дигвил. — Ом-Прокреатор ведает, зачем, им срочно понадобилось всё, что я помню об Алиедоре. Хотя… Прокреатор тут явно ни к чему. Они получили достоверные вести о ней, и им требуется подтверждение. Подтверждение того, что та, о которой им сообщили соглядатаи, — именно Алиедора Венти. Но… зачем такие сложности? Тащить меня в такую даль, гнать троих магов высшего ранга… Казалось бы, ну не уверены в сообщении прознатчика — пошлите других, зайдите с иного хода; однако нет. Требуется единственное, что невозможно подделать, — мои воспоминания о ней. То есть даже для того, чтобы просто убедиться в истинности сообщений, досточтимым магам придётся пойти на немалые усилия. Очень похоже, что придётся пробиваться силой. Причём пробиваться туда, куда любому здравомыслящему чародею и в голову не придёт лезть.
Моя бывшая невестка — хотя почему бывшая? Ведь брак так и не был расторгнут — угодила в некое очень интересное место. Маги рискнут прорываться туда, только будучи полностью, абсолютно уверены, что там — именно она, Алиедора Деррано-Венти. Что же это за место, разорви меня зомби? Некрополис отпадает, она сама там в немалой чести.
Увы, познания благородного дона Дигвила Деррано о дальних странах и разных силах оставляли желать лучшего, несмотря на усилия мэтра Бравикуса. В голову приходили только рыцарские ордена. В северных областях Державы орудовали также некие повстанцы, смутные слухи о них дошли до Дигвила за время его заключения, но не более того.
— Вы всё поняли, благородный дон? — Паланкин чуть раскачивался, неутомимые големы чеканили шаг, а на столе перед троицей магов появился сиреневый кристалл на треноге. Камень Магии, тщательно обработанный и отполированный, с заранее приданной особой формой, что якобы — как утверждал в незапамятные времена мэтр Бравикус — помогало направить заклинание в нужное русло.
— Я всё понял, — послушно повторил Дигвил.

— Я всё понял, — послушно повторил Дигвил. Терпение, мой благородный дон, терпение — то, чего тебе так не хватало раньше. Спрячь гордость поглубже. На время, разумеется, только на время.
— Тогда приступайте, — недовольно поджал губы маг. Весь вид его говорил, какие муки он испытывает, пребывая в обществе этого неотёсанного дворянчика.
Что ж, доньята Алиедора Венти, весёлая девочка Алли, какой тебя привезли к нам, — я постараюсь забыть о той кошмарной зале, где обращались в зомби десятки моих товарищей, с кем я стоял плечо к плечу. Благородных и простолюдинов — злобное искусство Мастеров Смерти уравняло всех.
Дигвил закрыл глаза. Вспоминай Деркоор, вспоминай Ютайлу, маму, детишек, остальную семью и семейные торжества, вспоминай тоненькую, как озёрный тростник, девочку с непослушными волосами, чёрными как смоль и большими глазами, какой её впервые привезли в родовой замок сеноров Деррано. Ты всегда была отчаянной, подумал Дигвил. Сорвиголова, мальчишкой бы тебе родиться, а не Ом ведает какой по счёту дочерью, которую невесть как замуж выдавать. Если бы только не братец-придурок!..
Внутри поднималась холодная ярость — уже не на пленителей-магов, даже не на Мастеров Смерти — что с них взять, с завзятых злодеев? — но на младшего брата, увальня Байгли. Ведь если бы не он, никуда бы Алли не делась. Стала б хорошей женой, хоть и своенравной, но волевой и сильной, вела бы дом твёрдой рукой, сидел бы братец у неё под каблучком…
А то ведь получается как — убежала Алиедора, поссорились два знатных семейства, дошло до мечей, вмешались короли, вспыхнула большая война, а тут некроманты и подоспели. Выходит, что, останься Алли в Деркооре, ничего бы и не случилось.
Ничего бы не произошло. Если бы Байгли не оказался таким идиотом и сластолюбцем, если не сказать извращенцем.
Нет-нет, поспешно оспорил себя Дигвил, потому что от этих мыслей стало совсем скверно. Этого не может быть, мэтр Бравикус же учил, что от одной личности ничего не зависит, даже если это великий король, ибо ему ничего не сделать без верных двора и войска. Конечно, ну конечно же, война между Меодором и Долье началась бы всё равно, может, годом позже, но началась. И некросы всё равно перешли бы Сиххот, потому что такой шанс они бы ни за что не упустили, просто по природе своей; так что не вини брата, не взваливай всё на него…
Нет, помогало это плохо. Вернее сказать, не помогало совсем. Но словно само собой, поверх тошнотворных воспоминаний — шагающие ряды бесстрастных зомби, не боящихся ни боли, ни смерти, падающие соратники, скорбный путь каравана пленных, рвущий душу скрип чудовищных колёс в зале для зомбирования, — поверх всего этого поднялось лицо доньяты Алиедоры. Спокойное, сосредоточенное, голова чуть склонена набок, глаза пристально всматриваются во что-то за спиной Дигвила — да, именно такой она была долгими зимними вечерами, когда на женской половине Деркоора собирались девушки с шитьём.
Алиедора… Алли… Что же мы с тобой сделали?
Боль, странная и непривычная, резанула, словно нож, снизу слева через подреберье, и Дигвил со стоном открыл глаза. Увидел вытаращенные буркалы всей троицы магов, уставившихся на него так, словно он вдруг оказался воплощением самого Прокреатора.
— Чего?.. — вырвалось у него. Хорошо ещё, он успел вовремя остановиться и естественное окончание фразы: «Чего уставились?» — так и осталось непроизнесённым.
— Прекрасно, мой дорогой Деррано, — проговорил маг с фиолетовыми камнями в оголовье посоха. — Лучшего и пожелать нельзя.

— Лучшего и пожелать нельзя. Я, гм, от имени и по поручению Коллегиума пользователей Высокого Аркана, каковой я имею честь тут представлять, изъявляю вам нашу благодарность и признательность.
— Вы… получили… что хотели? — Дигвил говорил с трудом: от ненависти закаменели все мышцы.
— Да. О да, мой добрый дон. — Маг откинулся на спинку мягкого кресла, вздохнул с облегчением. — Картина необычайно чёткая и ясная. У вас однозначно изрядные способности к визионерству, любезный Деррано.
Дигвил пожал плечами: мол, сделал всё, что мог.
— Какие ещё услуги потребны от меня Высокому Аркану? — тем не менее осведомился он елико возможно вежливо.
— Вскоре от вас потребуется повторить это ещё раз. — Маг с фиолетовыми самоцветами прищурился. — Вы очень, очень помогли нам, благородный дон, но, к сожалению, это не всё. Потребуется ещё не один подобный… э-э-э… сеанс.
— Но, может, вы хоть теперь скажете мне, в чём дело, досточтимые господа маги? Я стараюсь, выполняю свою часть. Хотелось бы всё-таки знать, для чего.
— Для чего, благородный дон? — Говоривший с ним маг, судя по всему, старший из троих, быстро переглянулся с остальными. — У нас есть весомые основания считать, что мы знаем, где ваша… несостоявшаяся невестка. Но, для того чтобы… воплотить в жизнь все директивы Высокого Аркана, нам требуется… осуществлять определённые воздействия. Ваши воспоминания помогают их тонкой настройке и калибровке. Это помимо того, что мы теперь знаем местонахождение Алиедоры Венти куда точнее, чем прежде.
— Позволено ли мне будет узнать, где она?
— Позволено, мой благородный дон. Она в море. На корабле. На… очень странном корабле. И теперь мы знаем, что он направляется к переправе Рорха.
— Это вы мне уже говорили, господа маги.
— Теперь мы уверены совершенно точно, — вмешался другой чародей. — Знаем, сколько им ещё хода. Знаем, что доньята Алиедора пленница. Что, кроме неё, там есть ещё один… одно… существо. И двое тюремщиков. Всё это — благодаря вам, досточтимый дон Деррано. Как уже сказал мой уважаемый коллега, вы, бесспорно, заслужили благодарность Высокого Аркана.
— Когда я смогу вернуться к семье? — в упор спросил Дигвил. — Почему ни моя супруга, ни мой отец, ни моя мать не отвечают на письма?
«Посмотрим, как вы теперь станете выкручиваться», — пронеслось в голове.
— Что касаемо писем, то все ваши послания были переданы по адресу. А свободу — полную свободу — вы получите немедленно по завершении данной операции, — отчеканил маг с фиолетовыми камнями. — Немедленно, едва лишь благородная госпожа доньята Венти окажется в наших руках.
— И… какая же судьба её ожидает? — вырвалось у молодого дона.
— А как вы думаете, дорогой Деррано? — нахмурил брови третий, доселе молчавший маг. — Вы очень, очень подробно описали нам её злодеяния. Вы не находите, что ваша невестка должна предстать перед судом, строгим, но справедливым?
— Она принадлежит к благородному сословию, — не стерпел Дигвил. — Она жена знатного нобиля. И в качестве таковой подсудна лишь его королевскому величеству Семмеру, владыке Долье и Меодора! Доньяту Алиедору следует отправить ко двору!
Трое магов переглянулись.

— Простонародье не должно знать, что людей благородной крови может судить кто-то, кроме лишь верховного владыки. — Дигвил бросился в наступление. — Это нарушает естественный порядок вещей, внушает серфам опасные…
— Помилуйте, Деррано. — Старший из магов неприятно усмехнулся, показывая идеально белые и ровные зубы, каких никогда не бывает у стариков. — Неужто вы считаете, что суд над вашей невесткой будет публичным? Что о нём разнесутся слухи? И тем самым окажутся подорваны священные привилегии дворянства?
Они её убьют, подумал Деррано. Где-то в тайном подземелье. Просто возьмут и убьют. Нет, конечно, «суд» они устроят — для собственного удовольствия. И состязание обвинения с защитой не забудут — опять же чтобы зрелище вышло поострее. А потом изрежут на куски, стараясь добыть какие-нибудь о-очень важные для них секреты Мастеров Смерти, после чего убьют.
Сердце заледенело. Стой, стой, пронеслось в голове, но разве не этого ты хотел? Разве не виновна Алиедора в… — Мысли стали путаться. — Разве не стояла она там, где зомбировали воинов его отряда, простых людей, доверивших всё ему, Деррано, и потерявших даже обещанное служителями Ом-Прокреатора посмертие?
Она ведь отпустила тебя, Дигвил. Отпустила, хотя знала, как вы с братцем Байгли гнались за ней, как ты пытался заставить старого Венти выдать блудную дщерь, как разорял её родные края во главе деркоорского войска… Она всё знала. И тем не менее опустила тебя. Отпустила, уже будучи Гончей Некрополиса — самым жутким, самым ужасным, непобедимым отродьем Зла, его средоточием, хуже которого, наверное, только сами Мастера Смерти.
И это чудовище сжалилось над тобой. Подарило жизнь, как ни крути. Пусть даже движимая желанием «отомстить своею собственной рукой».
— Разумеется, разумеется, досточтимые господа маги, — он очень надеялся, что это прозвучит убедительно. — Несомненно. Именно так с ней и надлежит поступить.
…Неутомимые големы шагали день и ночь. Сменялись их погонщики, но трое магов и Дигвил смены, само собой, не знали. Каждый день перед молодым доном ставили всё тот же Камень Магии, после чего ему в очередной раз предлагалось «как следует вспомнить доньяту Алиедору Венти».
Дигвил вспоминал. Уже не с той остротой, что в первый раз, но маги всё равно были довольны. Он удостоился многочисленных «благодарностей Высокого Аркана»; жаль только, думал Дигвил, сии благодарности не имели эквивалента в звонкой монете.
Они быстро двигались через владения Высокого Аркана — Державы, формально дружественной Десяти Королевствам, но с которой приходилось держать ухо востро: отец всегда говорил: мол, ежели что — Держава проглотит то же Долье и даже не заметит.
Свободного времени у Дигвила оказалось предостаточно. За исключением сеансов воспоминаний, маги от него ничего не хотели, более того, почти демонстративно не замечали, предпочитая общаться друг с другом на языке, столь набитом терминами высшей магии, что Дигвил понимал там только «да», «нет» и прочую мелочь.
От нечего делать он сидел у окна — чародеи не препятствовали. Конечно, нельзя было не признать, что путешествовать в просторном паланкине со всеми удобствами куда лучше, чем брести глухою зимой от одной почтовой станции к другой в землях Некрополиса; только вот что по-настоящему узнаешь, таращась из роскошного экипажа?
Однако он видел худые, малолюдные деревни, где новыми были только частоколы; видел провалившиеся крыши, заброшенные амбары и гумна, сараи и мельницы: людишки бросили всё нажитое, подавшись кто куда.

Почему и отчего — догадаться труда не составляло: повсюду виднелись следы буйства Гнили. Дважды им попадались даже круги передохших многоножек; Дигвил попытался заговорить об этом с магами, но те лишь отмалчивались.
— Гнилью у нас занимается соответствующий факультет и целый ряд отдельных кафедр, — недовольно проскрипел наконец старший из магов, так и оставшийся для Дигвила «чародеем с фиолетовыми камнями», потому что имена свои волшебники отказывались называть категорически. — Они уже добились значительного прогресса. Новые методики позволяют держать негативные последствия интрузий под строгим контролем.
— И даже не предусмотренные старой теорией девиации, — добавил другой чародей.
— Равно как и компликации, укладывающиеся в описанные…
— Коллеги, не будем забываться, — оборвал чародеев маг с фиолетовыми камнями. — Нашему юному спутнику совсем необязательно забивать себе голову подобным. Ему достаточно знать, что проблема Гнили, несомненно, представляющая известный теоретический интерес, успешно решается.
Дигвил молча наклонил голову. Спорить с магами он не имел никакого желания. Об успешности решения «представляющей известный теоретический интерес проблемы» он мог судить сам — вчера паланкин миновал деревню, где толпа устроила самосуд над «ведьмой», родившей «чорную ляльку». Костёр пылал весело и жарко, пламя танцевало, распевая свою жуткую песню, а в огне Дигвил разглядел бессильно обвисшее на цепях тело — несчастная «ведьма» была уже мертва.
Как и в Некрополисе, здесь не встречалось замков или хотя бы усадеб благородного сословия. Державой правили маги, они не нуждались в крепостях.
Встретились на пути и просевшие от давнего небрежения мосты, изрытые ямами, покрытые ухабами дороги; големам они были нипочём, а вот простые обыватели, выходит, по ним уже почти и не ездят.
Навсинай, хоть и прикрытый Реарским хребтом от ледяных северных ветров, не избег ежегодного злого пиршества осени: голые леса и нагие поля, серое небо, где редкие прорехи в плотных тучах казались работой крысиных зубов. Солнце не проглядывало, моросили непрерывные дожди, вся страна словно съёжилась, замерла, с нетерпением ожидая, когда на уродство пустой осенней земли зима наконец-то накинет белоснежный покров.
Маги почти не делали остановок. Дела и тревоги пейзан их волновали мало. «Не стоит вмешиваться в работу коллег из соответствующего департамента, это крайне неэтично», — услыхал Дигвил.
Однако было в Державе Навсинай и кое-что ещё. Города и городки, села и хутора жили по своим собственным законам. Маги не интересовались повседневной жизнью обывателей: мол, разбирайтесь сами. Верховодило, как смог понять Дигвил, богатое купечество. Оно образовывало гильдии, нанимало стражников, поддерживавших порядок, — магов Высокого Аркана, конечно, на всё хватить не могло.
— Но в больших городах, разумеется, есть следящие за законностью из числа чародеев, — заметил маг с фиолетовыми камнями, когда Дигвил, пользуясь моментом (только что с помощью молодого рыцаря прошло «удачное нацеливание», как выразился волшебник), спросил, как обстоит дело с властью и порядком на обширных просторах Державы.
— У нас изведено воровство, — не без гордости заявил другой маг. — Разумеется, там, где есть возможность учредить пост наблюдающего чародея и снабдить его соответствующими средствами.
— Да, охотники до чужого добра теперь промышляют исключительно по сёлам да большим дорогам, — засмеялся третий волшебник.

— Да, охотники до чужого добра теперь промышляют исключительно по сёлам да большим дорогам, — засмеялся третий волшебник. — Торговые гости с ними справляются сами. Если надо — обращаются к нам, Высокий Аркан выделяет помощь. Разумеется, не бесплатно.
Чем дальше на юг и запад, тем пристойнее и богаче становилась страна. Приморские области, похоже, оказались меньше затронуты Гнилью, и селения казались куда зажиточнее, чем на севере.
…Граница Державы Навсинай выглядела более чем внушительно. Огромные ворота, взметнувшаяся на десять ростов среднего человека арка, по бокам высокие и тонкие башни, изукрашенные прихотливой резьбой; Дигвил не без удивления увидел там всех Семерых Зверей, словно и не утвердилась давно в Державе вера в Ом-Прокреатора.
Огненный Грифон, оранжевый Феникс, Сфинкс цвета горящего золота, смарагдовый Единорог, голубой, словно мелкий океан летним полднем, Морской Змей, синий Кракен и тёмно-фиолетовый, точно морские глубины, Левиафан.
Но этого мало. Самый верх арки венчал ещё один Зверь, восьмой.
Белый Дракон.
— О, вы обратили внимание, Деррано? — Старший из магов как-то незаметно оказался рядом. — Памятник архитектуры. Уникальное сооружение раннеимперского периода, скорее всего — правления Саргона Первого, о чём говорит характерное…
— Ассарданаба Третьего, — безапелляционно заявил другой чародей. — На строении отсутствует герб Саргона, коим украшены все известные сооружения его времени, дошедшие до наших дней.
— Гербовая ниша сей арки носит несомненные следы позднейших переделок!
— Вы, уважаемый коллега, как мне кажется, излишне смело атрибутируете неоспоримые нарушения кладки…
Подошёл третий волшебник, и спор тотчас сделался совершенно непонятным Дигвилу.
Вправо и влево от величественных врат тянулась стена, но тоже скорее для красоты, чем для настоящей обороны, — вся покрытая нишами, где виднелись искусно высеченные из серого камня статуи воинов и чудовищ. Время старалось обглодать их, словно зверь — добытую кость, но только поломало зубы — лишь кое-где на отполированной поверхности остались небольшие выбоины и зазубрины.
— Империя строила на совесть, — спутникам Дигвила, похоже, надоело спорить, повторяя одни и те же, прекрасно им знакомые аргументы. Старший из магов вновь стоял рядом с молодым рыцарем, тоже глядя на стену.
— Стена — это уже Харрашан Второй. Правнук великого Саргона, между прочим. Статуи отполированы посредством истолчённых Камней Магии, и заклятье держится вот уже сколько лет. Выбоины видите? Это всё, что смогли сделать тараны Харпаха Дерзкого. Вы, конечно, помните его деяния?
Дигвил сцепил зубы. Мэтр Бравикус преподавал им с братом историю, но ни о каких саргонах, ассарданабах или там харпахах он и слыхом не слыхивал.
— Ах молодёжь, молодёжь, — поджал губы чародей. — А ведь вы наша надежда, Десять Королевств, юные, с горячей кровью… Вот только ничего, ну ничегошеньки не знаете. Да и знать не хотите.
— Прошу прощения, досточтимый. — Дигвил заставил себя поклониться. — Но кто же таков был этот Харпах? И за какие деяния получил он своё прозвище?
— О! — расцвёл маг. — Харпах, любезный мой Деррано, был одним из величайших магов эпохи Средней Империи. Впрочем, вы ведь и о членении исторических периодов ничего не слышали, я боюсь? — с заметным сожалением уронил он.

Впрочем, вы ведь и о членении исторических периодов ничего не слышали, я боюсь? — с заметным сожалением уронил он.
Дигвил скрипнул зубами.
— Не доводилось, достопочтенный.
— Это примерно тысяча пятьсот лет после Саргона Первого, величайшего из древних императоров. К тому времени старые системы магии, основанные на примитивных обрядах, молениях, воскуриваниях и жертвоприношениях, стали приходить в упадок. Все возможности были исчерпаны, маги превратились в замкнутую касту, без притока свежей крови, свежих сил… И тут на крайнем западе, в местах, что мы сейчас называем Облачным Лесом, появился мальчик, наделённый великим даром. Судя по дошедшим до нас записям допросов, он смог… — Маг заколебался было, но, увлечённый, уже не смог остановиться. — Он смог создать принципиально иную систему магии. Магию, основанную на «внутренней музыке», что якобы звучит в… у избранных. Долго ли, коротко, он явился в Империю, прошёл именно этими вратами, взыскуя знаний. Но, увы, тогдашние чародеи отнюдь не отличались широтой взглядов, столь присущей пользователям Высокого Аркана наших дней, — скромно вставил он, — так что судьба Харпаха сложилась трагически. Он оказался среди храмовых прислужников. Однако… — вновь краткое колебание, — он не покорился существующему порядку вещей. Харпах поднял восстание. Армия рабов вырвалась из имперской столицы и ушла на запад, сжигая и уничтожая всё на своём пути. Творились чудовищные злодеяния, маги, служители храмов, их семьи умерщвлялись самым немыслимым образом; впрочем, чего ещё следовало ожидать от дикарей и варваров, угодивших в плен, когда их племена учиняли грабительские набеги на Империю, единственный светоч культуры и цивилизации в те безумные времена?
Маг перевёл дух, его седая борода встопорщилась.
— Залив кровью и спалив дотла половину Империи, Харпах вывел рабов за её пределы. Большинство решило покинуть его войско и отправиться по домам. Но сам Харпах уже не мог остановиться. К тому же у него появились последователи, дурные ученики, что подталкивали его отнюдь не к возвращению в Облачный Лес, но к захвату имперского престола и переустройству всей жизни там по своему вкусу. Харпах был великим магом, чародеи тогдашней Империи ничего не смогли ему противопоставить… и вот, вняв негодным советам, он повёл огромную армию, набранную в южных пределах, через переправу Рорха и дальше на восток. В оный день они подошли к пограничным укреплениям, и Харпах приказал, в память о пережитых там страданиях, стереть в пыль эти статуи, символ имперской мощи. При этом он якобы сказал, что стены, мол, нам пригодятся самим, а статуи мы поставим новые, уже в нашу честь. Однако даже его воинство, свирепые и могучие варвары, ничего не смогли сделать. Оказались бесполезны и их боевые молоты, и даже специально сооружённые ими тараны. Сам Харпах, увидев это, устрашился…
— И уже совсем было хотел повернуть назад, оставив путь злодейства, но толпа ревела: «Веди нас, веди», и он дрогнул, — подхватил другой маг. — Его орда вновь вторглась в Империю, однако на сей раз его ждали. Из императорской сокровищницы был извлечён огромнейший Камень Магии, величайший из всех, что когда-либо знал свет. Для этого пришлось практически снести всю пирамиду, где он хранился, ибо подъёмники не сработали… Маги высвободили запасённую в Камне силу, и войско Харпаха оказалось рассеяно. Сам же он остался жив, однако никогда больше не дерзал вступать в имперские пределы.
— Правда, зло он всё равно оставил по себе великое, — проворчал маг с фиолетовыми камнями, — школу Беззвучной Арфы.
— Кхе, гм, не кажется ли вам, коллега, что сей предмет не имеет никакого отношения к теме нашей беседы? — деликатно покашлял второй маг.

— Кхе, гм, не кажется ли вам, коллега, что сей предмет не имеет никакого отношения к теме нашей беседы? — деликатно покашлял второй маг. — К тому же происхождение сей школы, как всем известно, далеко не столь уж однозначно. Кто-то и прямь приписывает это Харпаху, а другие считают, что её создали…
— Довольно, коллеги! — третий чародей воздел руки.
Старший досадливо стянул губы в узкую, почти бесцветную полоску.
— Вы правы, досточтимый. Идёмте, Деррано. Мы, как нетрудно догадаться, избавлены от формальностей таможенного досмотра.
…Теперь Дигвил понимал, каким образом магам Высокого Аркана удавалось держать в повиновении огромную страну, — неутомимые големы-носильщики способны были доставить чародеев в любую её точку за считаные дни, там, где торговым караванам потребовались бы недели, если не месяцы.
За пределами Державы големы не сбавили ход. Дорога, широкий торговый тракт, шла совсем близко к океанскому берегу, и сквозь окно паланкина молодой рыцарь то и дело замечал проблеск зеленовато-голубой глади, так непохожей на тяжёлое, серо-стальное море Тысячи Бухт.
Несмотря на позднюю осень, солнце тут стояло высоко, куда выше, чем в Меодоре или Долье. Холода отступили, маги сбросили неподъёмные, подбитые мехом плащи, опустили рамы в окнах паланкина — с юга дул мягкий, тёплый ветерок.
— Самалеви проследуем без остановки, — заметил старший из магов. — Надо торопиться. Если верны дивинации, чей успех был обеспечен искренним усердием благородного дона Деррано, то Алиедора уже почти у переправы.
— А нам ещё предстоит отрегулировать тонкую фокусировку, — буркнул другой чародей.
— Вот именно, — подхватил третий. — А система линз досточтимого Хейтсалля, увы, ещё никогда не использовалась в подлинно боевой обстановке…
— Коллеги, коллеги, — оборвал собратьев маг с фиолетовыми камнями. — На благородного дона эти наши разговоры должны навевать смертельную скуку. Давайте не будем забывать, что его таланты лежат в совсем иной области, где никто из нас не может похвастаться сколько-нибудь значимыми успехами.
Дигвил усмехнулся про себя. Давайте-давайте, господа маги. Сластите пилюлю. Я понимаю, благодаря мне вы смогли выследить Алю… и теперь собираетесь что-то с ней сделать. Я внимательно слушал вас эти дни, особенно когда вы считали, что туповатый и недалёкий дворянчик мирно храпит на своей лежанке.
Алиедору везли на корабле, направлявшемся прямиком к переправе. И с ней был ещё один пленник, который, судя по всему, занимал досточтимых чародеев едва ли не больше, чем сама доньята Венти. Благодаря «дивинациям» им удалось что-то о нём разузнать, и с каждым сеансом волшебники приходили во всё большее и большее возбуждение.
Что это был за пленник, однако, Дигвилу так и осталось неведомо.
…Переправа Рорха открылась внезапно, дорога обогнула горный склон, и паланкин остановился.
— Прошу вас, благородный дон, — последние дни старший из магов сделался прямо-таки образцом вежества, — мы прибыли на место. Дальше придётся пройти немного пешком. Вашу личную собственность доставят слуги. Сюда, сюда, благородный дон.
Зелёные склоны, покрытые ползучими, вьющимися, словно змеи, растениями с кожистыми узкими листьями; несмотря на осень, они сохраняли зелень, густую, почти чёрную. Дорога поворачивала вправо и вниз, устремляясь вниз по крутому склону к самой переправе.

Здесь, в самом узком месте перешейка, где горы чуть раздались в стороны, оставив неширокую долину, когда-то, наверное, заросшую невысоким южным лесом, руки неведомых строителей прорубили в сплошном граните канал, но не простой — с обеих сторон его запирали исполинские ворота, какие под силу сдвинуть, наверное, только титану.
По обеим сторонам канала раскинулся городок, белые стены и красные крыши, южная зелень садов, не подвластных мертвящему дыханию осени.
К немалому удивлению Дигвила, вокруг городка совершенно не было никаких укреплений — ни стен, ни башен. Над северной частью городка развевалось серебристо-лиловое знамя Навсиная, а над южной…
Чёрно-белый стяг Некрополиса.
Дигвил припомнил, что здесь, на переправе Рорха, держат свою стражу и Высокий Аркан, и Мастера Смерти.
Канал заполняли парусники и многовёсельные галеры. Гребные суда двигались сами, их собратьев, лишённых весёл, тащили какие-то жуткого вида механизмы, состоящие, казалось, из одних зубчатых колёс.
— Врата, что видит благородный дон, — часть системы, что называется «шлюз», — заметил недоумение Дигвила старший маг. — Рыть весь канал на уровне моря оказалось невозможно. Там настолько твёрдая скала, что пришлось бы извести слишком много Камней Магии. Труд же рабов был слишком неэффективен, вдобавок хроники донесли до нас истории, что строительство сопровождалось невиданными бедствиями, засухами, повальными болезнями и мором. Поэтому корабли сперва поднимают из моря Мечей, а затем опускают вновь — в Долгое море. Проделывается сие так…
Маг пустился в долгие объяснения, не забывая при этом весьма красноречиво поддерживать Дигвила под локоть, одновременно заставляя рыцаря весьма быстрым шагом направляться к неприметному домику, спрятанному в нависавших над долиной скалах.
Наверное, это была когда-то пастушья хижина, сложенная из грубых глыб дикого камня, но сейчас от неё почти ничего не осталось. Кто-то торопливо вкопал лишние столбы, подвёл под крышу почти весь двор, сложил из кирпича печки, выкопал колодец, устроил сложную систему труб, подававших воду внутрь. Смотревшие на канал окна превратились в бойницы, стены оплели вьюнки, так что снизу, особенно с корабельной палубы, строение совершенно невозможно было разглядеть.
Во дворе застыла троица големов самого зловещего вида, за каменными насыпями прятались какие-то круглые трубы, устроенные на телегах, жерла с раструбами смотрели на канал.
И сам домик кишмя кишел магами. Магами без обычных роскошных, шитых серебром одеяний и посохов. Бороды — невиданное дело! — были аккуратно у всех подрезаны. Неприметная серая одежда, незаметная на фоне скал, широкие пояса, к которым привешено нечто вроде оголовка посоха, сверкающее всеми цветами радуги.
При виде троицы новоприбывших чародеев все остальные маги поспешно замирали, низко, почтительно кланяясь.
— Оставьте, оставьте, коллеги, — махал руками старший из чародеев.
У самых дверей их встретил ещё один волшебник, которому поклонились уже спутники Дигвила.
— Благодарю за поспешание, — отрывисто бросил тот. — Я ждал вас, досточтимые коллеги. И спасибо за дивинации. Благодаря им нам удалось… — Он заметил Дигвила и осёкся. — Приветствую, благородный дон. — Маг сухо кивнул молодому рыцарю. — От имени Высокого Аркана приношу наши самые искренние извинения за доставленные вам неудобства. Поверьте, они будут должным образом компенсированы. А сейчас прошу вас, прошу внутрь. Высокому Аркану требуется от вас ещё одна, последняя услуга.

А сейчас прошу вас, прошу внутрь. Высокому Аркану требуется от вас ещё одна, последняя услуга. Входите, благородный дон. Не могу сказать — «будьте гостем», увы, вам придётся попотеть наравне с хозяевами.
Дигвил решил, что лучше всего ограничиться молчаливым поклоном, почтительным, но без подобострастия.
Внутри царил полумрак, только светились, таинственно мерцая, сосуды с неведомыми эликсирами и крупные кристаллы всех оттенков, расставленные повсюду в особых треножниках.
Плясало пламя над бронзовыми горелками, кипели жидкости в колбах, разноцветный пар струился в змеевиках, капали собранные конденсаты. Медленно, сами по себе вращались крупные зубчатые колёса, проворачивались какие-то сложные и на вид чрезвычайно хрупкие устройства — мешанина хрустальных дисков и линз, перечёркнутых острыми, словно игольчатый кинжал, лучами невесть откуда взявшегося света.
— Сюда, благородный дон. — Хозяин указал на жёсткий складной стул как раз возле одного из таких устройств. Из бойницы на его лицо упал свет, и Дигвил едва не вздрогнул — глаза чародея меняли цвет. Из непроницаемо-чёрных они становились кроваво-красными, зрачки словно перехватывала посредине незримая перемычка, обращая их в символ бесконечности.
— Да, господин Деррано, да. — Маг был необычайно серьёзен, спокоен, сдержан. — Нам предстоит великое, небывалое дело. Видите ли, ваша невестка… оказалась приобщена таким тайнам и силам, что нам, простым чародеям, положившим жизнь на то, чтобы упорным трудом отвоевать у Неведомого ещё один рубеж, остаётся только возрыдать кровавыми слезами. Шанс на успех у нас только один. Мы вкладываем всё имеющееся в первый удар, он же и последний, потому что нанести второй нам уже не позволят. Сегодня, сейчас, я прошу вас в последний раз вспомнить доньяту Алиедору. Сосредоточьтесь. Закройте глаза. Вспоминайте… как следует. От этого сейчас уже зависят жизни. И моя, и ваша, мой благородный дон.
— Что же… — Дигвил прочистил горло. — Что же мы должны сделать?
— Уничтожить тех, кто пленил вашу невестку. И не дать ей самой стать причиной новых бедствий.
— Она останется в живых?
— Я сделаю всё для этого, — отрывисто бросил чародей. — Потому что никто не знает, какие беды могут приключиться, если она погибнет. Поймите, благородный дон, ваша невестка — уже давно не просто несчастная, запутавшаяся девочка. Она даже и не просто Гончая Некрополиса. Простые Гончие нас бы не заинтересовали. Однако доньята Алиедора… — Он покачал головой. — Мы не знаем, что она такое. Мы только удивляемся, разводим руками да качаем головами. Как видите, благородный дон, я откровенен с вами.
— Где она сейчас?
— Совсем рядом. Во-он на том кораблике, — красноглазый маг вытянул руку. — Взгляните сами, благородный дон, прежде чем мы начнём.
Створ громадных ворот как раз проходило небольшое изящное судно с ярко-изумрудными парусами и таким же корпусом. В отличие от всех других судов в канале, оно не несло никаких флагов.
— Пираты?
— Нет, благородный дон, — покачал головой чародей. — Даже морские разбойники гнушаются оставлять мачты «голыми», как они говорят. Они просто никогда бы не сунулись к переправе.
— Так что же на него смотреть? — удивился Дигвил. — Место для атаки — лучше не придумаешь. Прыгай сверху на палубу, да и вся недолга.

Чародей дёрнул углом рта.
— Если бы, благородный дон. Если бы. Однако мы заболтались, времени у нас почти не осталось. Прошу вас, садитесь, садитесь сюда. Смотрите в кристалл. Вспоминайте.
Наверное, он таки заметил колебания молодого рыцаря.
— Благородный дон. — Жуткие глаза придвинулись. — Подумайте сейчас о тех, кого та, что звалась Алиедорой Венти, непременно предаст мучительной смерти, останься она на свободе. Всё, мешкать больше нельзя. Вы с нами, дон Деррано, или против нас?
— С вами, — процедил Дигвил сквозь зубы, уставясь на блистающие грани кристалла.
Алли, что же с тобой случилось, бедняжка?..
По хрустальным дискам побежали искры.
Дигвил зажмурился. В висках скапливалась тупая, ноющая боль.
Оставалось только надеяться, что это продлится недолго.
Глава IV
— Тёрн. Тёрн?! Ты спишь?!
— Нет, Алиедора.
— Тоже почувствовал?
— Да. Мы остановились. Легли в дрейф. А ты — как ты это поняла?
— Не знаю. — Алиедора перекатилась с живота на спину, потянулась, складываясь почти пополам. Такое не повторил бы и лучший акробат. — Просто почувствовала. В Некрополисе нас этому учили. Наверное, какая-то алхимия.
— Угу. И вряд ли Фереальв стал бы заходить в какие-нибудь порты без крайней на то необходимости. Так что, скорее всего, мы — у переправы. Стоим, ожидая очереди на шлюзование. Это красивое зрелище, но мы с тобой, увы, его не увидим.
— Хотела б я знать, как станет шлюзоваться эта самая Мелли…
Дхусс коротко засмеялся, словно она и впрямь пошутила невесть как остроумно.
— Не завидую шлюзовому мастеру и всей его смене.
— Да уж, такую красотку увидишь — до смерти спать не сможешь…
Тишина. Только какая-то другая, не похожая на прежнюю. Гончая несколько раз сжалась в клубок и вновь распустила мышцы. Тело работало. Несмотря на долгое отсутствие эликсиров.
— Ждать довольно долго, — Тёрн возился у стены, устраиваясь поудобнее. — Потому что…
Закончить ему не удалось. Тьма вокруг них словно взорвалась изнутри, рассыпалась тысячами тысяч мелких и острых осколков. Яростный, невыносимо яркий свет, что, казалось, бьёт с силой стенобойных таранов; палуба над головами узников обратилась в груду обломков, по доскам текли потоки жидкого огня.
— Алиедора!
Но Гончая сама знала, что делать. Одно движение — и она уже наверху. Нет оружия, но это ничего, добудем в бою.
Зелёный корабль горел весело и жарко, пламя уже охватило мачты, играючи расправлялось с тяжёлой парусиной; всё вокруг было затянуто густым, едким дымом. Под ногами что-то хрустело, словно какая-то крупа, — крупинки эти то и дело вспыхивали, рассыпая вокруг себя снопы жгучих искр.
Где же пленители-ноори? И почему всё горит?
Алиедора тенью проскользнула между языками пламени, вырвалась из дымной пелены; борт рядом, а что там, за бортом?..
Рядом вздымались отвесные гранитные стены, они уходили ввысь на добрых три десятка локтей — пустяк для истинной Гончей, у которой под руками найдётся хоть какая-то верёвка с крюком. Алиедора оказалась бы наверху за считаные мгновения, если бы…
Огонь гудел и ревел, закручивался исполинскими спиралями, пожирал такелаж и ванты, и Гончая закусила губу в отчаянии: на паруснике, где вокруг, наверное, целые лиги канатов и сотни крюков на любой вкус, — она уже ничего не успевала подобрать.

А там, наверху, нависают такие знакомые громады големов и льётся, льётся чародейский огонь, который ничем не затушишь, только встречной магией…
Рядом оказался Тёрн, как-то по-особому вскинул руки перед грудью, сквозь гул и треск пламени на миг пробилась мелодия, чуждая и странная, не от мира сего, — и огонь отступил, раздался в стороны.
— За мной! — проревел дхусс.
Огненная завеса сомкнулась за спинами Гончей и Тёрна, открылась корма, и там, на коротком полуюте, отыскались разом и Наблюдающий Фереальв, и Разыскивающий Роллэ. В окружении полудюжины големов, но совсем иных, нежели привычные Алиедоре. Не здоровенные железные бочки, ощетинившиеся всевозможнейшими орудиями смертоубийства, — но скорее ожившие рыцарские доспехи, только с двумя парами рук. Фереальв крутил немыслимую стальную мельницу двумя мечами, так что Гончая вообще не могла различить мелькающих клинков; они то и дело высекали искры, отбрасывая тянущиеся со всех сторон железные лапы големов.
Разыскивающий Роллэ стоял неподвижно, вцепившись обеими руками в посох, опустив голову, и, казалось, не обращал совершенно никакого внимания ни на бушующее совсем рядом пламя, ни на окруживших их с Фереальвом монстров Навсиная. Алиедора вновь ощутила волну чужой магии, кипящей, казалось — совершенно необоримой.
…И ей навстречу текла магия Навсиная, простая и понятная. Реверберации исторгнутого из Камней, причём исторгнутого грубой силой.
Камням Магии тоже больно, вдруг с ужасом осознала Гончая.
— Назад! — гаркнул дхусс, замахиваясь на стену гудящего пламени, что едва успела сомкнуться у них за спинами.
Очевидно, он хотел спрыгнуть с носа горящего кораблика, но маги Навсиная успели раньше.
Сквозь огонь шагнули големы, под их тяжеленными тушами едва не рушилась полыхающая палуба.
— Тёрн! — Алиедора оттолкнулась. Нет оружия, но ничего, с этими увальнями сойдут и голые руки. Надо лишь знать, куда и когда подтолкнуть.
Она прыгнула, прямо сквозь огонь, закрывая лицо руками. Оттолкнулась от жёсткого стального локтя, крутнулась, оказалась на «плечах» железного болвана, коротко и резко ударила костяшками пальцев в грязно-кровавый каменный глаз, и тот разлетелся мелкими осколками. Холодная ярость разливалась в груди — я вырвалась, я на свободе, берегитесь, вы все! Сейчас вы увидите, на что способна истинная Гончая Некрополиса!
Голем дёрнулся, здоровенные лапищи, на сей раз с верёвочными сетями вместо обычных мечей, копий или топоров, потянулись к Алиедоре, но тут рядом возник Тёрн; вновь короткая, разящая, словно кинжал, музыкальная фраза-заклинание, и у механического монстра подломились ноги.
— Прыгай! — Дхусс ринулся к бушприту. Ему заступили дорогу сразу два голема, один навёл на Тёрна здоровенный самострел, снаряжённый толстой стрелой с тупым оголовком, другой размахнулся сетью. От короткого заклятья сеть распалась чёрным пеплом, от стрелы дхусс уклонился, но тут с грохотом и треском разломилась палуба, среди обломков мелькнула пара железных клешней, и голем, вцепившись в Тёрна, вместе с ним ухнул вниз.
Корабль вздрогнул и просел.
Пробили днище, подумала Алиедора.
Она подхватила наконец обломок бруса, размахнулась, от души саданув по голему с самострелом, нырком ушла от второго голема, вынырнувшего из стремительно наполнявшегося водой трюма, и уже оказалась почти на самом носу корабля, когда сверху что-то выкрикнули, в глазах Гончей сверкнуло алым, и она кувырком полетела в тёмную воду.
* * *
— Что это? — напрягся Ксарбирус.

* * *
— Что это? — напрягся Ксарбирус.
«Бродяга» на всех парусах летел прямиком к переправе. Берег был уже недалёк, справа и слева легли пологие холмы, покрытые диковинными, невиданными на севере деревьями-пальмами. Впереди вздымались горы, меж их могучими плечами пролегла узкая долина, где руки бесчисленных рабов пробили морской путь.
— Что «что это», распечать меня в три кости?
— Возмущение. Магическая пертурбация. Настолько сильная, что даже я, никакой не чародей, её почувствовал.
— Я тоже. — Сидха тенью возникла рядом с алхимиком. — Заклятье, да такое, что хватило бы спалить весь наш лес со всеми обитателями в единый миг.
— А твой… артефакт, любезный Брабер, ничего не говорит?
Гном уныло воззрился на странный чёрно-золотой амулет.
— Не-а. Он же обычные чары выявлять не создан, мэтр Ксарбирус.
— Не создан, значит, не создан. Во всяком случае, уже то хорошо, что демонов поблизости не наблюдается.
— Это были Камни Магии? — осведомилась Стайни. — Или… что-то иное? Может быть… Тёрн?
— Нет, это, увы, работа не нашего шипастого друга, коего мы так усердно пытаемся спасти, — саркастически скривился алхимик. — Именно что Камни Магии. Ошибиться невозможно. Лавина силы. Как лесной пожар или сотрясение тверди земной. Мои досточтимые коллеги… бывшие коллеги, я хотел сказать, — тотчас поправился он, — поистине решили тряхнуть мошной. Хотел бы я знать, что послужило причиной и целью.
— По-моему, нетрудно догадаться. — Сидха Нэисс разглядывала острые коготки. — Похитители направлялись через переправу. Не знаю, на что они рассчитывали, быть может, слишком презирали и Высокий Аркан, и Мастеров Смерти — однако я голову дам на отсечение, что там, — она кивнула в сторону гор, — кое-кто пытается сделать нашу работу. И я не знаю, где Тёрну будет, гм, лучше. В Державе ли Навсинай или же в Некрополисе.
— Исчерпывающе, — после некоторого молчания кивнул Ксарбирус. — Что ж, дорогие мои спутники, нам осталось ждать совсем недолго. Очень надеюсь, что моя алхимия сбоя не даст и след Тёрна мы всё равно почувствуем. Эй, сударь мой капитан! Покорно вас прошу на пару слов…
…Задолго до того, как «Бродяга» приблизился ко входу в канал, впереди стал виден громадный дымный гриб, висевший над городком, не рассеиваясь. Плотный чёрный дым, непроглядный, темнее самой тёмной ночи, он казался чудовищным растением, невесть как вознёсшимся над прибрежными скалами.
— Славно, славно, — прищурился Ксарбирус. — Вот это мощность… я и не упомню, когда последний раз такая пускалась в ход. Как бы ещё не во времена Империи. Шарруккад Третий, если не ошибаюсь, война Судной ночи…
— Попроще можно, мэтр? А то, распечать меня во все кости, в ваших словах я разве что половину могу уразуметь.
— Не важно, — отмахнулся алхимик. — Древняя Империя, гражданская смута при очередной смене династии. Тогда Камни Магии не берегли, скажем так. Второй раз подобное пошло в ход только в дни Харпаха Дерзкого…
— Мне это тоже ничего не говорит, — отрезала сидха. — Давайте ближе к делу, любезный мэтр.
— А должно было бы говорить! — наставительно поднял палец Ксарбирус; спутники уже знали этот излюбленный его жест.

Тогда Камни Магии не берегли, скажем так. Второй раз подобное пошло в ход только в дни Харпаха Дерзкого…
— Мне это тоже ничего не говорит, — отрезала сидха. — Давайте ближе к делу, любезный мэтр.
— А должно было бы говорить! — наставительно поднял палец Ксарбирус; спутники уже знали этот излюбленный его жест. — Именно при Шарруккаде Империя впервые заключила договор с сидхами, отдав им, среди прочего, и твои родные леса, Нэисс.
— Не знала, — с деланым равнодушием отозвалась та. — Но какое это имеет отношение к дням сегодняшним?
— Никакого, — пожал плечами алхимик. — Я просто указываю, что Высокий Аркан счёл сие дело архинаиважнейшим. Делом превыше войны с некромантами, потому что даже там никогда не пускалась в ход подобная мощь. Надеюсь, те, кто захватил Тёрна, заставили моих бывших коллег попотеть и порастратить накопленное; потому что иначе, друзья мои, дело наше становится почти безнадёжным.
— Никакое дело не безнадёжно, распечать меня и их всех!
— Преклоняюсь пред твёрдостью твоего духа, мой добрый гном, но полученное образование поневоле заставляет меня применять строго научный подход…
— Гори он огнём, такой подход! — взорвалась Стайни. — Мы должны освободить дхусса. И мы освободим его, пусть даже все Семь Зверей на нас ополчатся!
— Они скорее помогут, — вдруг тихо произнесла Нэисс, и алхимик с гномом замерли: редко, очень редко сидха вступала в прямой разговор с бывшей Гончей. — Я чувствую.
— Чувства мы, увы, не способны подвергнуть должному анализу… — проворчал Ксарбирус. — Но пусть так. Капитан спустит лодку. Нам совершенно нечего соваться к самой переправе.
…Наступил ранний южный вечер, когда четверо путников приблизились к каналу. Мирный купеческий городок, не имевший даже стен — благодаря договору двух сильнейших держав Старого Света, — был, казалось, охвачен всеобщим безумием. У западного входа переправы столпились корабли; в самом городке царила жуткая суматоха. Жители — самого разного роста и цвета кожи — носились по улочкам, бросаясь друг к другу: «Что это было? Ты слышал? Что-нибудь они сказали?»…
Брабер широко ухмыльнулся и выразительно перебросил красно-золотой меч с руки на руку. Встречные поспешно сворачивали с дороги.
Чёрный дым по-прежнему висел над каналом, даже и не думая рассеиваться.
— Кто такие «они»? — полушёпотом осведомилась Стайни у Ксарбируса.
— Те, кто здесь правит, неужели не ясно? — с известной сварливостью отозвался алхимик. — Кстати, я бы посоветовал получше замотать шею. В южной половине тут стоит стража Некрополиса, и я не думаю, что ты горишь желанием поиметь с ними горячую встречу.
Стайни ойкнула, поспешно охватила горло ладонями.
— Вот, возьми, — смилостивился Ксарбирус, протягивая плотный и широкий шарф. — Хранил на случай холодов… думал, ты сама вспомнишь.
— Забыла, — слабым голосом проговорила Стайни. — Совершенно… забыла.
— А зачем ты его вообще носишь? — громыхнул гном. — Я не спрашивал, распечать меня в три кости, думал, твоё дело — но, если хочешь, я эту пакость в три счёта…
— Нет-нет.

— Стайни, похоже, всерьёз испугалась. — Я… привыкла. Да-да, честное слово. Раз уж мэтр Ксарбирус не убрал его ещё тогда, в самом начале… Это же просто кусок железа с рунами, в нём нет никакой магии…
— Чтобы Мастера Смерти — и заставили бы тех, кто им служит, таскать эдакую бессмыслицу? — негромко заметила Нэисс.
— Нет нужды спорить, — поморщился алхимик. — Осторожность никому не помешает. У моих, гм, бывших коллег тоже могут найтись желающие, скажем так, побеседовать со мною один на один.
— Тьфу! О чём вы, распечать вас во все кости?
— Истинная правда, мой добрый гном. Собственно говоря, мы уже пришли. Вот он, канал. И во-он там, похоже, как раз тот самый кораблик… — Алхимик понизил голос.
Несмотря на охватившее город смятение, нашлось немало зевак, таращившихся на торчащие из тёмной воды пару обугленных мачт. От парусов и такелажа ничего не осталось, корпус осел на дно, и только два чёрных острия, что, словно копья, пробили маслянистую гладь, напоминали о случившемся. Возле того места суетилось множество чародеев Высокого Аркана, пыхали огнём и паром големы, воняло гарью.
— Что ж, мои бывшие коллеги успели первыми, — процедил сквозь зубы Ксарбирус. — Неплохая работа, нечего сказать. Утончённая магия не совладает с грубой силой, только если очень быстро создать каналы отвода… а наши друзья, столь блистательно и элегантно захватившие дхусса, похоже, решили, что они справятся. Очень распространённая ошибка, очень.
— Утопили, значит, распечать их в три кости, — пробормотал Брабер. — Сильны, нечего сказать. А что же с похитителями? Прикончили их али что, мэтр, — не скажете?
— Я не некромант, смерть чуять не умею, — проворчал Ксарбирус. — Гляньте-ка во-он туда — волочат обломки, видите? Голем, из новейших. Недёшево далась победа, недёшево…
— Нам-то что с того? — нетерпеливо, почти грубо бросила Стайни, с трудом сдерживая гнев. — Где искать Тёрна, мэтр? Куда идти, кому глотку резать? Вы только скажите, а уж мы не подведём.
— Терпение. — Ксарбирус поднял руку к глазам. — Терпение, друзья мои. Давайте убираться отсюда. Мы привлекаем излишнее внимание. Все мечутся, словно в птичнике пожар, а мы стоим, разводим разговоры. Да и меч твой, досточтимый гном… едва ли таких найдётся много. За мной!
Алхимик решительно повёл их к северной окраине городка, старательно избегая оживлённых перекрёстков, где мелькали то големы, то серебристое шитьё на плащах пользователей Высокого Аркана.
К счастью, магам было явно не до странных пришельцев. Некроманты сидели на своей южной стороне городка и не показывали носа.
— Тёрна поблизости уже нет, — объявил наконец Ксарбирус. — Везут на север, в Навсинай, сомнений нету.
— Тогда чего ж мешкаем?!
— Нам не угнаться за големами, Стайни. Они-то могут шагать и день и ночь. В отличие от нас, увы.
— Проклятье! — прошипела бывшая Гончая. — Ты хоть на что-то способен, мэтр?! Тёрна уволокут в Державу, нам его оттуда во веки вечные не выцарапать!
— Спокойнее, моя дорогая, спокойнее. — Алхимик остался невозмутим. — Всё складывается наилучшим образом. Не забывай, я всё-таки дипломированный пользователь Высокого Аркана, кое-что знаю о тамошних обычаях и порядках.

— Всё складывается наилучшим образом. Не забывай, я всё-таки дипломированный пользователь Высокого Аркана, кое-что знаю о тамошних обычаях и порядках. Это далеко не те, что везли его Прокреатор ведает куда, спеленав играючи, словно ребёнка. С ними мы справимся. Немного терпения, и…
— А они станут терпеть? — вдруг заговорила Нэисс. — Если вспомнить ту крепость, орден и всё последующее… Рыцари ведь едва не прикончили дхусса, чтобы только вытянуть из него что-то. Маги вполне могут последовать их примеру.
— Что же есть такого в этом дхуссе, что они все ума из-за него лишились? — Нэисс ни к кому в отдельности не обращалась.
— Очень скоро узнаем, — посулил Ксарбирус. — Что ж, бедному старому алхимику вновь придётся ломать ноги. Поневоле вспомнишь того самого гайто. Где-то он сейчас бродит?
— Объявится, — уронила сидха. — Я знаю. Сам сказал. Когда будет нужно.
— Мне вот нужно прямо сейчас, — буркнул Ксарбирус. — Ладно, чего нет, того нет. Повозку, как я понимаю, нанимать снова мне? — Он окинул выразительным взглядом своих спутников. Н-да. Ладно, ждите меня. Я скоро.
— А что же с похитителями?
— Если моим бывшим коллегам очень, очень, очень сильно повезло, то пленители Тёрна уже пребывают совсем в иных мирах, по вере их, как говорится. Потому что если у кого-то среди, гм, дипломированных пользователей возникла поистине достойная имбецила…
— Имбе… кого, распечать меня?..
— Потом объясню, мой добрый гном. Короче, если кому-то из них пришла в увенчанную колпаком мага голову мысль, будто они способны справиться с двумя мастерами Беззвучной Арфы, похороны можно смело заказывать всем коллегиантам.
— Один-то раз справились…
— Ударив из-за угла, внезапно. Нет, если только этой паре не отрубили головы, а тела не сожгли, развеяв пепел над морем, Высокому Аркану я не завидую, нет, не завидую.
* * *
Как же я устала. Как я ненавижу всех этих магов, волшебников, чародеев, правителей, королей, Мастеров и вообще всех, всех, всех. У меня ничего не осталось, только боль и ярость. И ещё — вера, что они мне заплатят. Все и каждый.
Алиедора лежала с открытыми глазами, вперив невидящий взгляд в низкий стальной потолок. Её везли в стальном коробе, мало чем отличавшемся от гроба. Что случилось с Тёрном, с Роллэ, с Фереальвом — она не знала.
Что ж, до Смарагда они так и не добрались. И что теперь станет поделывать та замечательная девочка Мелли, милейшее создание?
Какое теперь тебе до этого дело? Маги изловили Гончую, своего смертельного врага, созданную специально для истребления им подобных. И уж потешиться они не забудут, никак не забудут.
Захрустели судорожно стиснутые зубы.
Нет, я не сдамся, не сдамся, не сдамся! Гончая выскользнет из любой ловушки, твердила себе Алиедора, без конца повторяя одно и то же. Выскользнет. Из. Любой. Ловушки…
Но слова катались на языке шершавыми камешками, обессмысливались, теряя силу. Что она может сделать? Один раз, воспользовавшись оплошностью навсинайского мага, ей удалось сбежать; рассчитывать, что подобное же везение повторится вновь, — недостойно истинной Гончей.
Терпение, Алиедора, терпение. Ты выдержала в чёрном кубе кора Дарбе, а ему ведь чародеи Державы и в подмётки не годились. Ты забыла, как исчезали там стены, как ты проваливалась и распадалась, оказавшись в самом сердце бездонной пропасти?
Как исчезли там стены…
Что там говорила ей Тьма? « Ты смогла бы, но для этого ты слишком слаба.

Ты не пройдёшь. Тебе остаётся только умереть ».
Гниль, Тьма — имя не важно, словом, та сущность, что пыталась выковать из Алиедоры своё оружие, тогда ошиблась. Или солгала. Доньята не умерла, более того, она выжила и победила, сделавшись Гончей — что может быть выше?
Но чёрный ящик ведь действительно перестал существовать. Более того, потом от него не осталось ничего, кроме кучи переломанных досок.
Бездна могла быть иллюзией, но вот те обломки — они-то оказались настоящими!
Алиедора оскалилась, показывая клыки невидимому врагу. Мы ещё посмотрим, посулила она. Рано радуетесь, господа маги.
Она поплотнее зажмурилась, так что из всех чувств остался лишь кислый запах плохо прокованного железа.
Ну, кор Дарбе, поглядим, впрок ли пошли мне твои уроки.
Тогда я боялась, очень боялась, будучи слабее новорожденного дитяти. Теперь всё иначе, я не страшусь ни бездны, ни мрака, ни тех, кто там обитает, потому что уверена — в своём домене, в мире людей я куда сильнее.
Прочь, звуки и запахи, прочь всё. Ничего нет, нет тела, нет мяса и костей, нет текущей по жилам крови, смешанной с эликсирами Некрополиса. Есть лишь Тьма, есть скрытая в ней бездна — и я, незримый, но могущественный дух, витающий над нею. Дух, которому завещана месть.
Тогда я выбралась, вбирая в себя Гниль. Но потом сама же и отреклась от этой силы, поверила, что меня её лишили. Поверила, потому что «мне так сказали». Но разве я не убедилась, что так называемые Силы ещё не сказали смертным ни слова правды?
Мне лгали, а я поверила. Я сама бросила собственное оружие, самое могущественное, какое только может быть, решила, что арсенал Гончей — мой предел; но разве не говорил тот же Метхли, что у «отмеченных Гнилью» нет и не может быть никаких пределов?
Или это сказал вовсе не трёхглазый маг с чудовищным лягушачьим ртом от уха до уха, полным мелких и острых зубов? Кто-то другой? Какая разница… Ну же, давай, бездна, раскрывайся. Я готова упасть.
Я готова упасть, слышишь?!
Ничего не случилось. Кусая в кровь губы от ярости, Алиедора уже собиралась попытаться вновь, когда заскрежетали замки и петли — жалеют они на них масла, что ли?
Брызнул в глаза свет чадящих факелов, навалился всей тяжестью низкий сводчатый потолок. Пахнуло сыростью, плесенью, древним камнем.
Алиедора заставила себя усмехнуться в лица пленителям. Сомнений нет — темница. Очередная. Что ж, поглядим, поглядим. Вы, господа маги, ещё стократно пожалеете, что вообще со мной связались.
— Она в сознании, сударь, — поспешно доложил кому-то невидимому молодой чародей, откинувший крышку. — Полностью готова, осмелюсь заметить.
— Доставайте, Гумбольт, — прогудел чей-то бас. — Да осторожнее, осторожнее! Не пренебрегайте лебёдкой. Помните, на что она способна, даже в оковах.
— Надо же, какой почёт, — съязвила Алиедора, глядя, как из дыры в низком потолке вниз скользнули железные змеи цепей.
Под скрип зубчатых колёс её, словно особо ценный груз, извлекли из стального гроба. Руки и ноги остались скованы короткими кандалами.
Она огляделась.
— Что ж, ничего нового, — сказала она вслух скучающим голосом. — Точно в пыточной у захудалого сенора. Вот в замке Деркоор застенок был так уж застенок! Все, кого туда приводили, болтать начинали от одного взгляда вокруг. А тут… ну жаровня, ну дыба… клещи всякие… тиски… старо, господа маги.

— Точно в пыточной у захудалого сенора. Вот в замке Деркоор застенок был так уж застенок! Все, кого туда приводили, болтать начинали от одного взгляда вокруг. А тут… ну жаровня, ну дыба… клещи всякие… тиски… старо, господа маги. Я разочарована. Ожидала куда большего, признаюсь честно.
— Сударь? — Молодой аколит вопросительно взглянул на чародея, неподвижно застывшего в углу.
— Всё в порядке, Гумбольт. — Маг сделал шаг вперёд. Внушительная осанка, широкие плечи, изрядный живот, чёрная борода лопатой. Нет, не слишком походил он на утончённых, астеничных чародеев Высокого Аркана. Маленькие глазки смотрят уверенно и пронзительно.
— Пригласи нашего… ассистента, — ухмыльнулся маг.
Саму Алиедору молодой Гумбольт приковал к высокому столбу посреди темницы — руки подняты над головой, цепь надета на крюк. На ней по-прежнему оставалась старая одежда, одежда Гончей, надетая ещё в Некрополисе, теперь порванная и прожжённая во множестве мест.
— Как мне вас звать, сударь? — как можно небрежнее осведомилась Алиедора. — Да, и не забудьте, что меня моего титула и звания никто не лишал.
— Ни в коем случае, благородная доньята. — В голосе мага не было и следа глумления. — Шевверат, к вашим услугам. — Он поклонился, тёмная одежда без обычных для волшебников Навсиная серебряных узоров колыхнулась. — Просто Шевверат, без титулов. Можно даже без «мэтра».
— Отчего же нет? — высокомерно бросила Алиедора. — С радостью услышу.
— Дипломированный пользователь Высокого Аркана, доктор магии, алхимии, теургии и ещё пяти наук, кои не перечисляю по причине врождённой скромности.
— Похвально, — заметила доньята. — Чего же вы от меня хотите, мэтр Шевверат?
— Очень многого, благородная доньята. — Чародей сплёл пальцы, захрустел суставами. — И прежде всего — правдивого рассказа о вашем спутнике.
— Вот даже так? — Алиедора презрительно подняла брови. — То есть до меня вам дела нет, мэтр?
— Ни в коем случае! — Тот даже вскинул руки, словно испугавшись абсурдности самой этой мысли. — Но, да простит меня благородная доньята, несмотря на всю уникальность каждой Гончей, ваш спутник… дхусс… ещё более редок.
— А… — с деланым равнодушием кивнула Алиедора. — Ну что ж, снимите с меня цепи, и мы побеседуем.
— Снять цепи? — добродушно расхохотался чародей. — Помилуйте, дорогая моя доньята, за кого вы меня принимаете? Докторскую степень в Навсинае глупцам не присуждают. Тем более, как вы, быть может, припоминаете, один из моих коллег… бывший, разумеется — вам таки поверил. На свою беду.
— Ага, на свою, — фыркнула Алиедора. — Уложил меня на стол для вивисекции и хотел распластовать ножичком, посмотреть, так сказать, что у меня внутри.
— Да, методы он выбрал, возможно, не оптимальные, — признался маг. — «Не оптимальные» значит — не лучшие, — тут же пояснил он. — Но тогда с вами, благородная доньята, связывали прорывы Гнили, как оказалось — ошибочно. Поэтому об этом мы говорить сегодня не будем. А вот о дхуссе…
— Он жив?
— Гм… благородная доньята, лучше бы вам всё-таки отвечать на вопросы, а не задавать их, — отечески посоветовал чародей.

А вот о дхуссе…
— Он жив?
— Гм… благородная доньята, лучше бы вам всё-таки отвечать на вопросы, а не задавать их, — отечески посоветовал чародей.
— Значит, жив.
— Это уж воля ваша — во что верить, — хмыкнул маг. — Итак, мой первый вопрос: магия дхусса, что это было? Опишите как можно подробнее.
Алиедора ухмыльнулась про себя. Ну слушай, слушай, дорогой, я рассказывать буду долго-долго, пока у тебя не заболят уши…
* * *
Камни Магии мерцали со всех сторон, так что резало глаза. Как всегда, допрашивающие прятались в темноте, вытолкнув пленника на середину освещённого круга.
Здесь собралось множество людей. Сверкали драгоценности на оголовье посохов, поблёскивали хрустальные линзы в очках и моноклях; маги негромко переговаривались, но однюдь не на всеобщем языке.
Дхусса вывели двое големов, таких же, что и сражались с парой ноори на палубе зелёного корабля. Движения стальных рук и ног уже почти не отличались от человеческих.
Тёрн шагал спокойно, высоко подняв голову, но ни на кого не глядя. Собравшихся он не удостоил даже мимолётным движением головы.
Големы ловко и сноровисто прицепили кандалы к крюкам, встали рядом, посверкивая многочисленными рубиновыми буркалами.
— Вы слышите меня, Тёрн? — прозвучал голос из темноты, старческий и надтреснутый. — Отвечайте!
Дхусс даже не моргнул. Смотрел куда-то в темноту поверх собравшихся тут чародеев.
Повисла тишина.
— Отвечайте! — вновь потребовал тот же голос.
Взволнованное бормотание меж обладателей разубранных посохов.
И вновь у Тёрна не дрогнул даже мускул.
— Мы предлагаем сотрудничество, — казалось, говоривший сейчас сплюнет от отвращения. — Я был против этого, ты, шипастый варвар, но выполняю волю других коллегиантов. По-моему, мы просто теряем время. Видите, уважаемые коллеги, — говоривший обратился к собравшимся на всеобщем, — он нас ни в грош не ставит. Добровольно он не проронит ни звука.
— Где же твоя магия Беззвучной Арфы, дхусс? Кто научил тебя, кто был наставником? И где этот… чародей сейчас? Ты понимаешь, чего требует безопасность Державы… да что там Державы, всего мира! Всё застыло в хрупком балансе, нам едва удаётся сдерживать Гниль!
Губы дхусса чуть заметно дрогнули в подобии слабой улыбки, однако он всё равно ничего не сказал.
— Некрополис считает, что, обратив всех в подобия зомби, мы сделаемся неуязвимы для Гнили, но это не так. И сейчас твоя магия, дхусс, не подчиняющаяся никаким законам, дикая магия, она… — говоривший закашлялся. — Кто был твоим учителем?
Тёрн молчал.
— Кто были те двое, что пленили тебя? Что ты о них знаешь?
Тишина.
Тяжёлый вздох.
— Я лично, как и мои коллеги, собравшиеся здесь, не получаем никакого удовольствия от созерцания пыток и жестокостей. Моральные муки, что нам предстоит испытать, — тоже на твоей совести, дхусс. Начинайте!
Взволнованный шёпот в тишине. Дхусс только выше приподнял голову, смотря куда-то вдаль, слегка улыбнулся. Глаза его медленно закрылись.
Двое големов поставили справа и слева от дхусса пару железных треножников с грубо откованными плоскими чашами сверху.

В чаши легло по Камню Магии, их отполированные грани были сейчас тусклы и темны, мертвы, словно вся сила и свет ушли из них.
Маги затихли. В наступившей тишине тот же невидимый, что задавал вопросы дхуссу, громко, напоказ, откашлялся.
— У нас гость. Гость, который… возьмёт на себя дальнейшую церемонию. Вы, досточтимые коллеги, все знаете, что надо делать.
Скрип отодвинутого кресла, тяжёлые шаги, бряцанье металла о камень — и в круге света появился высокий рыцарь, облачённый в полный доспех. Чёрная сталь покрывала его с ног до головы, на груди ярко сияло золотое солнце; такой же диск поблёскивал между рогами на шлеме.
— Тёрн! — прогремел он. Звучный и сильный голос, несмотря на опущенное забрало. — Ты знаешь, кто перед тобой?
Дхусс неожиданно пожал плечами, насколько позволяли цепи.
— Конечно. Верховный магистр Ордена Солнца. Или Ордена Гидры будет вернее?
Маги зашептались и зашушукались.
— Отлично, знаешь. — Рыцарь в чёрных доспехах не дрогнул, словно не услыхав последних слов Тёрна. — Я рад, что со мной ты говорить, насколько я понимаю, согласен.
— Нет, — с прежним спокойствием сказал дхусс. — Твои присные ничего не добились тогда, ничего не добьются и сейчас. А ты, магистр, лучше бы подумал, как случилось, что твоя крепость оказалась пуста и там не осталось даже трупов. Мне представляется, тебе это куда важнее.
— Это уж ты позволь мне самому судить, — усмехнулся рыцарь. Самообладанием он явно обделён не был. — Слушай же меня, дхусс Тёрн. Выбора у тебя нет. Ты честно отвечаешь на вопросы…
— Да вы ведь сами не знаете, о чём спрашивать, — вдруг перебил магистра дхусс. — Ваши вопросы бессмысленны. И тогда, когда их задавал дон командор, надеявшийся пытками вырвать у меня я уж не знаю что, и сейчас. Вы ведь не придумали ничего нового. Почти та же темница, тот же круг, те же «зрители»…
— Нас там не было! — пискнул кто-то из навсинайских чародеев.
— Верно. Вас не было. Были другие, — тотчас откликнулся Тёрн. — И помни, магистр, чем всё тогда закончилось. Я — невредим, а вот все твои соратники полегли как один человек. Не наталкивает ни на какие размышления?
— Наталкивает, — холодно ответил рыцарь. — На одно-единственное. Что я, как магистр своего ордена, просто обязан довести до конца начатое одним из моих командоров. Тёрн прав, почтенные маги, — обратился он к невидимым во мраке чародеям. — Скованный, сей дхусс ускользнул из тщательно охраняемой крепости, где и впрямь не осталось никого живого. В свою очередь спрошу: это не наводит вас ни на какие мысли, досточтимые господа коллегианты?
Ответом ему было лишь тревожное шуршание многих голосов, где отчётливо слышалась паника.
— Ты зашёл слишком далеко, Мастер Беззвучной Арфы, — торжествующе продолжал рыцарь. — План поистине прекрасен — будить Гниль всюду, где ты только проходишь; натравливать её на беззащитных поселян и горожан. Думаешь, нам неизвестно, что лишь по счастливой случайности не погиб весь Эгер? Мы знаем, что Гниль идёт за тобой, там, где ты, — там и она. Вплоть до того, что вблизи корабля, где ты пребывал пленником, случился прорыв — это в море-то, испокон веку считавшемся свободным от этой напасти!
Маги мрачно молчали.
— С того времени, как тебя допрашивал мой командор, прошло известное время.

— С того времени, как тебя допрашивал мой командор, прошло известное время. — Рыцарь и не думал останавливаться. — Многое изменилось в этом мире, и, увы, к худшему. Гниль лютует так, что все силы орденов — и Чаши, и Терновника, и Солнца — уходят на то, чтобы уберечь от неё хоть что-то. Тем же заняты досточтимые пользователи Высокого Аркана, но им, увы, придётся уделять известное внимание войне с Некрополисом. Признайся, дхусс, что ты состоишь на службе проклятых Мастеров, что по их наущению и с их помощью сеешь отравные семена Гнили в мирных, желающих жить свободно землях!..
К концу своей речи рыцарь почти кричал, потрясая закованными в железо кулаками. Выкрикнув последнее «…землях!», он закашлялся, приподнял забрало — к нему тотчас же подскочил служка, поднёс ковшик; вода полилась по чёрному блестящему нагруднику.
— Что будет тебе с того, если я действительно служу Некрополису, магистр? — рассмеялся ему в лицо дхусс. — Да хотя бы и демонам с иного плана! Какое это имеет значение?
— Вы слышали?! — загремел рыцарь. — Он признался! Он подручный у Мастеров Смерти!
Тёрн вновь рассмеялся, легко и беззаботно, словно и не он стоял, прикованный к столбу и готовый вот-вот подвергнуться пыткам.
— Магистр и вы, маги Навсиная. Вы задаёте неправильные вопросы, и вы схватили не того, кого надо.
— Ты хочешь назвать сообщников? — тотчас подхватил рыцарь. — Других, таких же, как ты, адептов Беззвучной Арфы, посланных Некрополисом в западные пределы? Назови их имена, и тогда, даю тебе слово ордена, твоя участь будет смягчена.
Отсмеявшись, дхусс только покачал головой.
— У меня никогда не было никаких сообщников.
— Лжёшь! — вдруг высоким фальцетом вскричал кто-то из магов. Лицо оставалось невидимо в темноте. — У тебя всегда были сообщники и спутники, дхусс! Мы знаем их всех!
— Если они вам уже известны, то чего же вы хотите от меня? — Тёрн хладнокровно пожал плечами.
— Мы знаем всё! Не пытайся лгать в мелочах! — распалялся всё тот же маг.
— Тогда задавайте настоящие вопросы, — усмехнулся Тёрн.
— Хорошо, — театрально-зловещим шёпотом — то есть так, чтобы слышали все, — объявил рыцарь. — Задаю настоящий вопрос. Где находится ваше кубло? Где прячется твой учитель, Тёрн? Кто остальные адепты? Где они сейчас? И не отговаривайся незнанием. Насколько я помню древнюю историю войны Державы Навсинай с адептами Беззвучной Арфы, логово и верховный учитель у вас были всегда. Говори, дхусс! Не заставляй меня прибегать к магии, чтобы оживить твою память.
— Ещё раз, магистр. — Тёрн поднял голову, твёрдо взглянул прямо в чёрную прорезь шлема. — Тебя ничему не научил разгром вашей крепости? Гибель командора, доньи супрамаго… простых бойцов? Утрата девочки Мелли, наконец? Поделился ли ты с досточтимыми магами Державы этими вестями?
— Глупец, — прорычал рыцарь. — Разумеется, я всё им рассказал. Слишком всё серьёзно, чтобы играть в политику и мелкие секреты. Сидящие в этом зале всё знают. Они знают, что неведомая сила уничтожила орденскую крепость, оставив только пустые стены. И да, это делает тебя втройне опаснее, дхусс. Но Держава уже одолевала твоих предшественников в прошлом, одолеет и сейчас. Потому что мы сражаемся не за собственную мошну, а за мир.

Потому что мы сражаемся не за собственную мошну, а за мир. За весь мир, что ни есть.
— Браво, — негромко сказал Тёрн. — То есть здесь присутствующие осведомлены о случившемся в той орденской крепости, так и оставшейся, кстати, для меня безымянной? Ну что ж, тем лучше. Значит, все готовы встретить этого врага и дать ему бой?
— Разумеется! — рыкнул магистр. — Мы понимаем, что это какое-то из высших чародейств Беззвучной Арфы, которое не пустишь в ход по первому желанию, быть может — инвольтации твоего истинного учителя и наставника, за которым наш орден гоняется вот уже сколько лет. Мы готовы, дхусс! Ты хочешь пустить это в ход? Что ж, давай! Мы встретим твоё чародейство, как и положено, лицом к лицу!
Задвигались стулья, зашелестели мантии, ярче заблистали навершия вычурных посохов — кажется, далеко не все маги были уверены в собственном горячем желании встретить неведомого врага «лицом к лицу». Многие, похоже, предпочли бы нанести ему тяжелейшее оскорбление, явив свои спины и то, что пониже их.
Тёрн пожал плечами.
— Вы так ничего и не поняли. Опасность исходит отнюдь не от меня.
— Не слушайте его! Он пытается сбить нас с толку! — прохрипел рыцарь.
— Нет, не пытаюсь, — покачал головой Тёрн. — Другой пленник, быть может, и попытался бы извлечь из вашего заблуждения какую-то выгоду, но не я. Хочешь знать, магистр, что случилось в твоей крепости? Знаешь, кто посетил её? Бесплотная тварь, бестелесная тень, играючи сожравшая, между прочим, верховную чародейку вашего ордена! Не говори ни мне, ни магам Державы, что вы не учиняли подробнейшего следствия, пытаясь разгадать загадку!
— Дхусс путает следы, — вдруг усмехнулся магистр. — Он — и весьма искусно притом! — старается поменяться со мною местами. Он сам хочет допрашивать меня. Хочет также посеять вражду, недоверие и раздор между Орденом Солнца и досточтимыми коллегиантами, высшими пользователями Высокого Аркана. Он умён и изворотлив, этот дхусс…
— Кстати, — снова перебил рыцаря узник, — а что случилось с теми, другими, кто был на корабле, с кем вы сражались? Вы можете многое узнать у них, я полагаю. Ведь если они взяли меня в плен, то, выходит, принадлежат к таким же врагам Беззвучной Арфы, как и вы все. Враги вашего врага — ваши друзья, не так ли?
— Какой любопытный дхусс, — возмутился обладатель фальцета. — Он и впрямь предпочитает задавать вопросы. Что ж, благородный дон магистр, мне кажется, пора начинать. Нельзя терять время. Гниль наступает, да и дела в Меодоре и Долье требуют моего неотступного внимания.
— Хорошо, — рогатый шлем медленно склонился в знак согласия. — Да будет так. Уступаю место искусным в магических допросах чародеям Державы.
Тёрн закрыл глаза и прижался затылком к столбу.
Тьма надвинулась со всех сторон.
* * *
Алиедора и впрямь выбилась из сил. В горле пересохло, но воды ей никто не предлагал. Она говорила, говорила и говорила. В полном соответствии со своим планом, согласно которому мэтру Шевверату предстояло слушать её «долго, очень долго». Говорила обо всём, поскольку повредить ей или дхуссу, по мнению Гончей, не могло уже почти ничего.
Вот об этом «почти» она и умалчивала.
А так — навсинайскому магу пришлось выслушать подробнейший, со всеми мыслимыми деталями рассказ о том, как Тёрн закрывал прорыв Гнили на берегу Делэра возле безымянной фактории или как упокоил несчастного младенца, родившегося «чорной лялькой».

Она старалась как могла, растягивая повествование, громоздя подробность на подробность; однако взгляд Шевверата оставался злым, колючим и непроницаемым.
— Хитришь, благородная доньята, — вздохнул он наконец, когда Алиедора окончательно выдохлась. — Умалчиваешь, уворачиваешься, прячешь главное. Так дело не пойдёт. Гумбольт! Позови… сам знаешь кого.
Гончая разом напряглась. Нет, ещё один допрашивающий, даже окажись он банальным палачом, её бы не испугал. Она уловила вдруг тонкий, едва ощутимый и, казалось бы, напрочь позабытый запах.
Кисло-металлическая Гниль, слитая с плотью и кровью.
Пряча лицо под капюшоном, следом за Гумбольтом появился тот самый «сам знаешь кто», видимо ожидая огорошить и ошеломить Алиедору, однако Гончая успела первой.
— Надо же, Метхли. А я думала, тебя таки сожрали многоножки.
Чародей яростно сорвал плащ с плеч, отшвырнул в угол подземелья.
— Ты! — прошипел он, тряся вытянутым пальцем, указывавшим на доньяту. — Ты, тварь!.. Ну ничего, теперь-то мы с тобой посчитаемся… за всё посчитаемся!
Третий глаз мага, словно безумный, вращался в орбите. Красный, налитый кровью, в обрамлении складок воспалённой, шелушащейся кожи, он и впрямь мог бы напугать — но только не Гончую Некрополиса.
— Что, глазик бо-бо? — самым противным голосом, каким только могла, осведомилась Алиедора. — А нужно ключевой водой промывать как следует, да с отваром чередника примочки ставить. Хотя, конечно, будь у меня мои эликсиры, я б тебе помогла и лучше, и быстрее…
— Ты? Мне? Ты, тварь Гнили?!
— О, какие слова. Не от тебя ли, досточтимый, слышала я апологию великого изменения, только и приходящего к избранным посредством той самой Гнили?
Она смеялась. Она издевалась.
Глава V
Дигвил Деррано не знал, куда себя деть. Маги Навсиная, очевидно, были заняты чем-то необычайно важным. Всё случившееся после того, как зелёный корабль вошёл в узкое горло шлюза, сейчас представлялось дурным и злобным сном. Он, Дигвил, сидел с плотно закрытыми глазами, как велели чародеи, и вспоминал свою бывшую невестку. Алиедора в выходном платье, бархат и золотое шитьё, ажурные рукава тонкого кружева, ожерелье, диадема на непослушных волосах и горящие глаза. Тогда они ещё у неё горели, тогда её ещё радовали наряды и драгоценности, тогда она ещё оставалась Алиедорой…
…И всё-таки они не смогли до конца сделать тебя Гончей, чудовищной нелюдью, думал Дигвил. Я гнался за тобой, доньята, я воевал против твоего отца, жёг и разорял твои родные края… или отдавал приказы жечь и разорять, что, пожалуй, ещё хуже. И никогда не думал, что ты сумеешь отомстить, вот так, истинно по-меодорски, чтобы рушился и горел весь мир вокруг.
Молодой рыцарь всё ещё оставался в неприметном каменном домике высоко над каналом и шлюзами, теперь почти опустевшем. Прислужники осторожно упаковали магические аппаратусы, погрузили их на влекомые големами паланкины. На Дигвила, казалось, никто не обращал внимания — так, кинут мельком беглый взгляд суетящиеся вокруг младшие маги, да и только.
«А может, мне встать и уйти?» — вдруг подумал Дигвил. Вот так просто взять и уйти. В суматохе не сразу и заметят. Конечно, нет ни оружия, ни денег — одни лишь кольца, уцелевшие во всех передрягах. Кроме фамильного перстня, выручившего его при первом свидании с навсинайскими магами, остальными можно и пожертвовать.
Спокойнее, благородный дон, спокойнее, приказал он сам себе, потому что сердце заколотилось бешено, совсем не как у бывалого рыцаря, прошедшего не одно сражение.

Кроме фамильного перстня, выручившего его при первом свидании с навсинайскими магами, остальными можно и пожертвовать.
Спокойнее, благородный дон, спокойнее, приказал он сам себе, потому что сердце заколотилось бешено, совсем не как у бывалого рыцаря, прошедшего не одно сражение. Сейчас ты встанешь и направишься к двери — с ленивым, скучающим видом. Не бегом. Медленно. Неторопливо. Тебе тут явно нечего делать, но и никуда особенно далеко ты не собираешься. А там… ищи ветра в поле.
— Благородный дон Деррано! Господин Дигвил! Досточтимый! — вдруг вырос перед ним невысокий маг, ещё совсем молодой, но уже совершенно лысый — несомненно, от непомерных умственных усилий, затраченных на постижение чародейских наук.
— Что вам угодно, сударь? — Школа старого сенора Деррано не пропала даром, на лице Дигвила не отражалось ничего, кроме лишь приличествующей благородному дону скуки.
— Вас просят проследовать к паланкину. — Маг поколебался, но всё-таки поклонился, как положено. — Господа коллегианты срочно отбывают, и не будет ли вам угодно, благородный дон, отправиться с ними?
— Отправиться куда? — сквозь зубы осведомился Дигвил.
— Об этом ваш покорный слуга поистине не осведомлён. — Юноша вновь поклонился, но рука его лежала на коротком жезле — посох ему ещё не полагался.
Благородный дон Деррано оттопырил губу, являя нерадивому слуге своё неудовольствие.
— Мы торопились сюда со всем поспешанием, забывая о сне, еде и прочих необходимых человеку вещах. Я голоден, а одежда вся в пыли, что недостойно благородного дона. Я также желал бы совершить омовение. Я вовсе не настаиваю на путешествии в обществе столь высокопоставленных чародеев. Если они торопятся, то им совершенно необязательно дожидаться меня.
— Прошу прощения, благородный дон, но данные мне приказания вполне чётки и недвусмысленны. — Пальцы молодого чародея тискали жезл. — Вам предписано отправиться немедленно.
За спиной мага чёрной громадой поднялась туша боевого голема. Раструб аркебузы уставился прямо в грудь Дигвилу.
— Хорошо, — ледяным голосом бросил молодой рыцарь. — Показывай дорогу.
Губы волшебника дрогнули, он хорошо понял оскорбление — Дигвил обращался к нему, словно к комнатному слуге. Однако деваться некуда — дорогу пришлось показывать.
Паланкин был тем же, как и спутники. Выглядели маги неважно — пошли прахом былые старания куаферов и банщиков, седые бороды у всех изрядно опалило, запах гари пробивался сквозь изысканные ароматы парфюмов. Под глазами у всей троицы залегли чёрные круги, словно почтенные господа коллегианты самое меньшее седмицу предавались неумеренным возлияниям в обществе весёлых девиц.
Дигвил сдержанно поклонился. Маги ответили, старший — с немалым трудом, шею у него скрывала плотная повязка.
— Могу ли я поздравить вас с успехом, досточтимые мэтры? — вежливо осведомился Дигвил, устраиваясь на привычной крышке рундука внутри паланкина.
— Э… гм… кхе-кхе… да, — наконец ответствовал старший, маг с фиолетовыми камнями в навершии посоха. — Всё удалось… крх-кхммм… самым наилучшим образом.
— Возблагодарим Ом-Прокреатора, — ханжеским голосом заявил Дигвил, широким жестом сотворяя охранительное знамение.
— Возблагодарим, — недоверчиво и после некоторой паузы отозвались маги.

— Возблагодарим, — недоверчиво и после некоторой паузы отозвались маги. Особо вера в Навсинае никого не занимала, там имелся свой епископат, но с господами Высоким Арканом не больно-то поупираешься — маги ревниво следили за соперниками в рясах и никому развернуться не давали.
— Могу ли я осведомиться…
— Не можете, Деррано, кха, кха, тьфу, пропасть, не можете! — не выдержал старший из магов. — Делайте что вам говорят. Высокому Аркану вы ещё нужны. Как только перестанете быть нужным — отправитесь на все четыре стороны.
— И радуйтесь, что путешествуете с удобствами, а не как через Некрополис — в караване пленных, — не удержался второй чародей.
Дигвил не без изящества склонил голову, как бы показывая, что дальнейший спор он считает ниже своего достоинства.
…Молодой рыцарь ожидал, что они вернутся в столицу Державы, однако вместо этого они остановились, стоило им пересечь границу Навсиная и миновать памятные ворота. Дигвила чуть ли не взашей вытолкали из паланкина, его спутники, смешно путаясь в неудобных долгополых мантиях, кинулись к неприметному строению шагах в ста от тракта, который Дигвил по первости принял за казарму таможенной стражи.
Однако там оказалась отнюдь не таможня.
— Не мешкайте, благородный дон, шагайте, шагайте, — поторапливали его и раздражённо шипели вслед. Дигвил как мог быстро спускался по крутой винтовой лестнице, уходившей вниз оборот за оборотом и скудно освещённой редкими факелами. На магических светильниках тут явно экономили.
Потом были узкие и низкие коридоры, скрипучие двери и чадное пламя светилен. Дигвила мало что не пихали в спину, понуждая спускаться всё ниже и ниже.
Наконец это кончилось. Какой-то чародей — правда, полноправный, не жалкий подмастерьишко с жезлом вместо посоха — велел Дигвилу ждать. Рыцарь очутился в узкой каморке, где всего-то и помещалось, что два сундука с давно стёршимися рисунками, стоящие у стены.
— Ждите здесь, — грубо бросил маг и нырнул в низкую дверь.
Дигвил молча сел, не глядя на чародея.
За такой тон любой серф поплатился бы головой, а негоцианта отправили бы под плети.
…Не торопись, не спеши, молодой дон Деррано, никуда они не денутся…
Рыцарь умел ждать. Он молча сидел, смотря на подрагивающее пламя коптящей светильни. Рано или поздно всё это кончится. Выиграет тот, кто сохранит больше сил к концу сражения. Азбука военного дела.
…А потом в каморку вдруг ввалились двое. Один был самым обыкновенным магом Навсиная, даже не магом, а так, очередным подмастерьем. Другой же — тут Дигвилу потребовалась вся выдержка, чтобы с каменным лицом взглянуть на новоприбывшего, что, жутко осклабившись, откинул капюшон, явив молодому рыцарю третий глаз, устроившийся как раз посреди лба. Воспалённый и красный, окружённый складками шелушащейся кожи, глаз этот казался каким-то монстром, чудовищем, впившимся в человеческий лоб.
Трёхглазый заметил взгляд Дигвила и зашипел, растягивая лягушачий рот, как показалось рыцарю — не без самодовольства:
— Что, страшно, благородный дон? Бойся, бойся. То ли ещё будет…
Дигвил спокойно, не меняя выражения лица, поднялся. Правая рука сжалась в кулак.
— Благородный дон! — всполошился молодой маг. — Прошу вас… благородный дон…
На счастье, скрипнула дверь, в неё просунулся ещё один подмастерье.

— О, ты тут, наконец-то. Мэтр уже выказали неудовольствие. Чего медлили-то?
— Что ты, что ты, Гумбольт! — всполошился подмастерье, пришедший вместе с трёхглазым. — Спешили как могли… прямо с дороги… големов-то сам знаешь, каких дадут, коли не аллюр три креста… еле шевелятся… масло из всех суставов капает…
— Не оправдывайся. — Гумбольт важно сдвинул брови. — Прибыли, и ладно. Досточтимый Метхли, прошу за мной.
— С превеликим удовольствием! — прохрипел трёхглазый, боком протискиваясь в узкую дверь.
Ну и чудище, подумал Дигвил, не трудясь скрыть гримасу омерзения. И откуда его только выкопали?.. Зачем притащили сюда и зачем здесь сижу я?
…На последний вопрос ответ он получил раньше, чем полагал. Узкая дверь вновь распахнулась, и всё тот же Гумбольт сделал ему недвусмысленный жест: мол, заходи.
Ещё одно оскорбление, ещё одна засечка. Счёт Дигвила к магам Навсиная возрастал не по дням и даже не по часам.
* * *
— Что, Метхли, — Алиедора твёрдо смотрела в дёргающийся третий глаз мага. — Никак нашёл новых хозяев? Думаешь, они помогут тебе отомстить? Наивный. Маги Навсиная помогают только сами себе.
Углы жуткого рта поползли к вискам.
— Нет, — прошипела жабья пасть. — Тебе я отомщу сам. Вот прямо сейчас.
— Спокойнее, дорогой мой, — вмешался Шевверат. — Помните, для чего вы здесь. Нам требуются ответы на вопросы, а не хладный труп. Ну, или в вашем случае, не хладный. Но труп.
— У тебя был шанс, Гончая, — холодно бросил навсинайский маг. — Но ты предпочла молчать. Что ж, это твой выбор. Тебя нам придётся вскрывать — и мой коллега Метхли может оказаться тут поистине незаменимым.
В животе Алиедоры сжался ледяной комок. Кажется, они решили потягаться с кором Дарбе.
— Действуйте, коллега, — кивнул Шевверат.
Метхли осклабился, полез за пазуху, извлёк оттуда нечто вроде маленького ножичка, остриё ярко светилось, — приглядевшись, Алиедора увидела там крошечный Камень Магии.
— Начнём, пожалуй, — не то прошипел, не то просвистел трёхглазый чародей.
И потянулся ножом с давно стёршимися рисунками к груди Алиедоры.
— Прошу прощения. — Шевверат был сама любезность. — Желательно было бы присутствие ещё одного свидетеля. Так сказать, одна рука хорошо, а три — лучше.
Трёхглазый Метхли осклабился, как бы в знак того, что оценил шутку.
— Гумбольт, — и шустрый помощник мигом исчез за дверью.
А потом она распахнулась вновь, и Алиедора, вскинув глаза, встретила растерянный взгляд своего несостоявшегося деверя.
— У меня сегодня прямо-таки день неожиданных свиданий, — усмехнулась она побелевшими губами. — Тоже хочешь поглазеть, как меня будут резать?
— Ты же смотрела, как зомбируют моих воинов, — тихо, совсем не по-рыцарски ответил Дигвил.
— Что ж, значит, мы квиты. — Алиедора гордо задрала подбородок, но, чтобы голос не дрожал, потребовались все силы. — Хочешь смотреть? Смотри, зрелище будет захватывающее. Вот он, — кивком она указала на Метхли, — настоящий мастер своего дела.

Вот он, — кивком она указала на Метхли, — настоящий мастер своего дела. Могу засвидетельствовать и дать самые лучшие рекомендации.
Дигвил побелел.
— Смотри, смотри… — Остриё с Камнем Магии коснулось кожи, и не закричать она смогла лишь благодаря выучке Гончей. — Смотри как следует, смотри в оба… деверёк.
— Работаем, Гумбольт, — спокойно проговорил Шевверат. — Господин Метхли знает своё дело и его сделает, ну а нам надо сделать наше. Она может молчать, но боль открывает такие двери… о которых испытуемая даже не подозревает.
Алиедора заставила себя не чувствовать тёплых щекотливых струек, стекавших по коже, словно стеной щитов отгородившись от боли. Всему этому её учил — и старательно! — Мастер Латариус. Сколько-то она продержится… должна… обязана…
Однако потом она всё равно сломается. Эликсиры, убирающие на время боль, разумеется, входили в арсенал любой Гончей, но она и впрямь уже слишком давно ничего не принимала. А то, что в скляницах… это, вообще-то, служит совсем иному.
Метхли, отвратительно шипя, вёл остриём вниз от левой Алиедориной ключицы прямо к нанесённым ещё кором Дарбе и его присными рунам, резанным прямо по живой плоти. Камень Магии ярко светил даже сквозь заливавшую его кровь.
А потом зачарованное остриё коснулось извива руны, и Алиедора закричала, запрокидывая голову и биясь затылком о столб. Боль ворвалась со всех сторон, словно вражеское войско в захваченный город. Она кричала — но так же кричал, вернее, выл Метхли, тряся рукой с зажатым в окровавленных пальцах обломком магического клинка. Камень Магии распался пылью, и железо плавилось, срываясь на каменный пол тяжёлыми пламенеющими каплями.
Шевверат и Гумбольт застыли, вытаращив глаза. Некий сложный аппарат, весь из острых поблёскивающих частей и многочисленных Камней Магии, понатыканных во все места, линз и тому подобного, окутался невесть откуда взявшейся красноватой пылью, по сверкающим хрустальным дискам побежали трещины.
Гумбольт тонко заверещал, выдернул кинжал из складок одеяния, слепо замахнулся на Алиедору, — Дигвил Деррано играючи перехватил руку, резко завернул, и клинок со звоном упал на плиты пола.
А руны под одеждой Алиедоры продолжали вспыхивать резким и режущим светом, смотреть на который не смог бы никто, словно на Солнце в зените. Метхли выл, повалившись на спину и тряся правой кистью — она вся побагровела, как от сильного ожога.
Шевверат разобрался первым — и шустро выскочил за дверь. Алиедора слышала его быстро удаляющийся топот. Цепи, которыми была прикована Гончая, раскалились чуть не докрасна, но лопаться отнюдь не спешили.
Гумбольт извивался, пытаясь избавиться от железной хватки Дигвила. Всё-таки бывают моменты, когда рыцарь — это много, много больше, чем маг.
А руны всё сияли, всё ярче и ярче, из оставленного ножом Метхли разреза сочилась, не останавливаясь, кровь. Алиедора кричала, срывая горло, но мука не прекращалась, и помочь уже никто не мог.
Дигвил отшвырнул Гумбольта, протянул было руку к бившейся у столба Гончей… и отшатнулся. Свет пылающих рун резал, словно лезвие бритвы. По ладоням и пальцам рыцаря заструилась кровь.
Мэтр Шевверат несомненно знал, что делал, когда бросился наутёк.
Гумбольт окарачь уползал прочь. Метхли катался по полу и выл.
Сейчас руны полыхнут… и всё кончится, вдруг осознала Алиедора. Это пробилось даже сквозь боль.
Дигвил, однако, не отступил.

Дигвил, однако, не отступил. Подхватил железные палаческие клещи из жаровни, поддел ими раскалённую цепь. Краснота мигом рванулась по рукояткам, рыцарь зашипел от боли, но клещей не выпустил. Напрягся, застонал от натуги, но сумел-таки снять цепное звено со вбитого в столб крюка.
Алиедора тяжело грянулась на пол. Руны всё ещё пылали, и Дигвил отшатнулся; Гончая его очень хорошо понимала.
Последний подарок кора Дарбе действовал и явно не собирался останавливаться. Капля крови Белого Дракона не может, не должна подвергнуться пыткам. Это неслыханное унижение Его могущества. Поэтому и она, и палачи должны умереть. Крайне желательно, чтобы в страшных мучениях.
Над Алиедорой собиралось ярко пылающее облако; внимательный взгляд, быть может, сумел бы разглядеть в нём причудливо перевитые руны, такие же, что покрывали и её тело. Руны медленно вращались, сплетались и вновь расплетались, беспощадный свет резал камень, дерево и плоть, Дигвил сгрёб Алиедору в охапку, опрометью выбежал из пыточной, не подумав, однако, запереть дверь. Воющим комком боли следом выкатился и трёхглазый маг Метхли.
Алиедора вывернулась из объятий бывшего деверя. Не хватало ещё, чтобы её «спасали»! Она дёрнулась, и кандалы, едва не погубившие её там, в камере, лопнули, распавшись чёрным пеплом.
Метхли метнулся чёрной крысой куда-то в боковой проход, а Алиедора — откуда только силы взялись! — потащила Дигвила вверх, потому что знала: там, внизу, свивается упругий клубок силы и остались считаные мгновения до того, как эта сила обретёт свободу.
Камни вздрогнули, в ужасе охнули стены, застонали скрытые в их толще перекрытия. По всей подземной крепости прошла смертельная судорога, по коридорам и переходам устремились реки гудящего, сметающего всё на своём пути пламени.
Попадавшихся по пути магов, растерянных, перепуганных, бестолково размахивающих посохами, Алиедора просто сшибала с ног. Не до них.
Она и Дигвил успели выброситься из дверей невзрачного домика за миг до того, как из всех его окон вырвался истребительный огонь. Что стало с чародеями, застигнутыми пламенем внутри, Гончая не думала. Как была, в рваной, окровавленной одежде, бросилась туда, где смирно стояли гайто пограничной стражи. Неуклюжие големы тупо глядели на беглецов, не имея приказа, как действовать в таком случае, — видать, со времён самого Харпаха никто не дерзал посягнуть тут на авторитет Державы Высокого Аркана.
Дигвил никак не мог угнаться за невесткой, бежал, запыхавшись. Да, потолстел деверь, потяжелел. Видать, не слишком бедствовал у магов Навсиная или где там его носило всё это время…
Счастье, что скакуны стояли под сёдлами.
— Да не волохайся ты там! — совсем не по-благородному выкрикнула Алиедора, когда Дигвил замешкался, возясь с привязью.
Гикнула, ударила пятками — и гайто сорвался с места. Хороший, сильный, досыта кормленный.
Их никто не преследовал.
Здесь, на самом юге Державы Навсинай, укрыться смог бы и глупый. Густые леса под стать тем, что служили домом народу сидхов, тянулись почти от самого побережья. Нет, здесь хватало городов и городков, узких быстрых рек и распаханных, несмотря на лихолетье, полей — но леса прямо-таки манили непроходимыми чащобами, где так легко затеряться. У магов Навсиная хватает забот и без нас. Поищут и перестанут.
— Стой! Да стой же! Алиедора!
Дигвил. Скачет, нагоняет, размахивает руками — наездником он всегда был отменным. Сейчас заведёт скучные речи, что они слепо бегут, сами не зная куда; что у них ни оружия, ни припасов, ни даже фляжки с водой; что надо поворачивать в сторону портовых городов, где куда легче добыть всё перечисленное.

Нет, нет и нет. Да, скоро навалятся и голод, и жажда, но с ними Гончая справится. Не это сейчас главное — а то, что случилось с Тёрном. Где он? Был ли дхусс в том же подземелье или ему повезло очутиться где-то в ином месте? Во всяком случае, я отсюда…
— Не уйду, — закончила она вслух, когда Дигвил оказался рядом. Алиедора даже не стала дожидаться его слов. — Здесь останусь. Надо… вытащить тут одного… спутника моего.
Дигвил тоже спешился, тяжело дыша. Рука его привычно шарила у пояса, но там ничего не было — ни меча, ни даже самого захудалого кинжала.
— Ты безумна. Надо убираться отсюда, пока целы. Скольких магов ты спалила?..
— Я никого не палила, — огрызнулась Алиедора. — Это не я. Это… вне моей воли. Иначе очутилась бы я тут вообще, кабы оно всё выходило так просто?
Дигвил затравленно огляделся.
— Боишься, деверёк? — хладнокровно осведомилась Гончая. — Да, это тебе не меодорских серфов жечь.
Молодой рыцарь дёрнулся от обиды, на скулах вздулись желваки.
— Мы с мертвяками рубились, пока ты…
Алиедора презрительно сощурилась.
— Чего ругаться, родственничек. Встретились — и разойдёмся. Сдаётся мне, мы квиты. Только вот боюсь, придётся тебе тоже теперь укрывища в Некрополисе искать. Маги такого не прощают. И ничего ты им не докажешь.
Удар попал в цель. Кулаки Дигвила сжались.
— Сгребут тебя как «пособника отвратной Гончей», — продолжала насмехаться Алиедора. — А дальше будут пытать, пока не скажешь… ну не знаю, что именно, они придумают. Ладно, родственник, мне тут болтать недосуг. Надо возвращаться.
— А что потом? — не удержался рыцарь.
— Что потом? Найду моего спутника. Он головастый, может, чего посоветует.
— А ты не думаешь, что ты и его тоже?..
— Не я, не я, сколько повторять можно? — ощерилась Алиедора. — Не я. И… он такой… его не так-то просто изжарить. А ты уезжай, уезжай, Дигвил! — Она впервые назвала рыцаря просто по имени. — Нечего тебе тут делать. Мои счёты с магами — они только мои. Возвращайся… домой, — последнее слово далось тяжелее всего.
— Нет никакого дома, Алиедора. — Дигвил высоко поднял голову. — Долье под Некрополисом. Никого живого не осталось… я так думаю. В Меодоре големы бьются с зомби, а в Долье… — Он только махнул рукой.
— А… что… с твоими? — Алиедора словно тащила неподъёмный груз. — Ютайла? Дети… — Она поднесла ладонь ко лбу, точно стараясь вспомнить. — Альвейна? Десмод?
— Ничего не знаю, — отвернулся Дигвил. — Маги говорили — они в безопасности, но более — ни слова. Хочу… — должен! — их найти.
— Удачи, — негромко произнесла Алиедора. — Как добираться станешь? Через всю Державу?
— Проберусь как-нибудь, — отвернулся рыцарь. — Оружие добуду. Только придётся сначала до ближайшего порта пройтись. А уж оттуда… Ты-то сама?
— Сказала же — здесь останусь.

Только придётся сначала до ближайшего порта пройтись. А уж оттуда… Ты-то сама?
— Сказала же — здесь останусь.
Дигвил, похоже, так и не поверил, что она говорила всерьёз.
— Тебе решать.
— Мне, конечно же, — фыркнула Алиедора. — Хватит уже, нарешали за меня, такого нарешали, что самим тошно. Прощай, Дигвил, второй раз мы с тобой свиделись, когда никто не ожидал, а уж будет ли третий — того сказать не берусь.
— Боюсь я и подумать, что может случиться, коли нас ещё раз вместе сведёт. — Дигвил взобрался в седло. — Прощай, Алиедора. Судить тебя не буду, и…
— Эти речи оставь фра какому-нибудь, — прошипела Гончая, мигом ощетинившись.
— Хорошо, — примирительно сказал рыцарь. — Оставлю. Но всё-таки… не твоя это война, Аля. Наше всё — там, на севере. И знаешь, что я подумал? Мастеров Смерти нам не надо, хотя я весь Некрополис прошёл, многое повидал и самыми злодейскими злодеями их отнюдь не считаю. Но и без магов Навсиная мы тоже обойдёмся. Бодаются на наших землях мёртвые воины с мёртвыми големами, а надо вышибить оттуда и тех, и других. И Державу, и Мастеров.
Алиедора опустила голову. Она Гончая Некрополиса. Её рождению помог Мастер Латариус, как и другие из Гильдии. Но… в словах Дигвила крылась своя правда. Когда она, несмотря ни на что, сделается королевой Некрополиса, зомби уйдут из Меодора и Долье. Есть куда более достойный их клинков враг.
— Прощай, дон Дигвил.
— Прощай, доньята Алиедора.
* * *
Подземелье ощутимо тряхнуло, замигали даже Камни Магии. Незримая волна прокатилась от стены до стены, пробуя на прочность плиты и перекрытия, заставляя крошиться связующий раствор в стыках. Между звеньями кандальных цепей проскочили синие искры, металл звякал, слово ожив. Магистр Ордена Гидры пошатнулся, маги вскочили с мест.
Удар. За плотно запертыми дверьми словно вспыхнуло новое солнце, створку сорвало с петель, темница заполнилась дымом.
Грохот опрокидываемых скамей, вопли людей, надрывный кашель — и гудение пламени, бушующего где-то наверху. Кто-то с криком катился вниз по ступеням, срывая с себя пылающие одеяния, кто-то выкрикивал заклинания, от ужаса, наверное, припомнив додревние вокабулярные формулы.
Дхусс остался прикованным. И не пошевелился.
Однако маги Навсиная всё-таки не зря создали крупнейшую державу, успешно передушив всех конкурентов и отразив не одно нападение. Растерянность быстро сменилась деятельной распорядительностью.
Половина чародеев бросилась прочь из зала, остальные же занялись дымом и прочими неудобствами. Короткое время спустя ничего уже не напоминало о случившемся, и даже сорванную дверь ухитрились пристроить обратно. Вернулась и большая часть магов. Пожар прекратился, о погибших и пострадавших, само собой, при дхуссе вслух не говорили.
— Гхм… Досточтимые коллегианты, предлагаю возобновить, — тем самым фальцетом заявил низкорослый маг с такими густыми и сросшимися на переносице бровями, что на них можно было вешать украшения. — Дело не терпит отлагательств. Произошёл достойный сожаления и весьма прискорбный инцидент, однако он не должен отвлекать нас от главного. Соответствующие распоряжения сделаны, ликвидацией последствий уже занимаются.
По губам дхусса скользнула слабая улыбка.
— Похоже, моя спутница преподнесла вам небольшой сюрприз, господа дипломированные пользователи Высокого Аркана.

Слышно было, как у кого-то из чародеев заскрежетали зубы.
— Да-да, — возвысил голос дхусс, — она скрылась, и вы ничего не смогли сделать. Досадно, не так ли? Может, вам интересно узнать, как я догадался?
— Нет, не интересно, — магистр собрал волю в кулак. — Для нас важно совсем другое, дхусс. И мы это получим, даже против твоей воли. Не считаете ли, досточтимый, что нам пора начинать? — обратился рыцарь с низенькому магу с фальцетом.
— Несомненно! — энергично затряс тот бородой. — Начинаем, коллеги! По протоколу Эммера…
* * *
— Мы проиграли, Роллэ. Нам конец. И Смарагду конец тоже. О-ох, проклятые цепи…
— Ты повторяешь это в сотый раз, Фереальв. Уймись. Это ничего не изменит.
— Я тебе… ох!.. поражаюсь, Роллэ. Эти несчастные недомаги ударили нам в спину, проломили защиту, затопили нас силой, сожгли корабль и захватили пленников. Никто никогда не мог помыслить, что эти… эти… вчерашние зверьки окажутся на такое способны. Поистине, наступают последние дни. Магия Смарагда уже не первая в мире…
— Магия Смарагда по-прежнему первая! Заруби это себе на носу, Фереальв. Мы просто не успели отвести избыток мощи. Они сожгли два огромных Камня Магии — наверное, берегли с древнейших времён. С этим не справилось бы никакое заклинание Мудрых. Нужно было ещё одно, но на него мне не хватило двух мгновений.
— Какая разница? Всё пропало, Роллэ. Мы в цепях, и наша магия не может нас отсюда вытащить. А если эти вчера слезшие с деревьев убьют дхусса…
— Они его не убьют.
— Почему?
— Потому что его везли мы. Пленники понадобились чародеям Навсиная только потому, что они потребовались нам.
— Да? Хотелось бы тебе верить… а придумал ли многомудрый Роллэ, как мы станем выбираться из этого проклятого подземелья? Ненавижу человеческие строения… дышать нечем… камень и тот ухитряются убить. А заодно — как они умудрились оставить нас без магии? Мы должны были бы выйти отсюда, едва за ними закрылась дверь!
— Разве ты ничего не чувствуешь, Фереальв? Они жгут Камни Магии, жгут всё время, чтобы только не дать нам сплести ни одного заклятья. Поэтому не волнуйся, очень скоро эту дверь откроют. Хотя бы для того, чтобы попытаться нас убить.
— Да? Отрадно слышать. Хорошо бы пораньше.
— Не сомневаюсь ни мгновения. Но, Фереальв, если ты по-прежнему будешь настаивать, что наш долг — доставить и дхусса, и Гончую на Смарагд, тебе придётся действовать, как я тебе скажу.
— Хорошо, Разыскивающий. Я буду повиноваться твоему слову.
— Зачем такая серьёзность? Мы достаточно прошагали плечом к плечу. Надо подождать совсем немного.
* * *
Алиедора очень быстро поняла, что далеко не все маги Навсиная сгинули в разожжённом её рунами пожаре. Очень скоро из дверей домика вывалилась первая фигура в долгополом балахоне, перепачканном гарью во многих местах. За ней — другая, третья…
— Очень хорошо, — прошипела Алиедора. — Будет с кем позабавиться.
Да, эликсиров у неё не было. Не осталось ничего, кроме лишь вшитых в её собственную плоть скляниц. Про оружие и говорить нечего.
Что ж, пришла пора доказывать, что она — много больше, чем простое «мясо».

Про оружие и говорить нечего.
Что ж, пришла пора доказывать, что она — много больше, чем простое «мясо».
Теперь уже опомнилась и пограничная стража, задвигались големы, зыркая во все стороны рубиновыми глазищами. Алиедора ждала, распластавшись в зарослях; благо здесь, на юге, осень почти не чувствовалась.
Суетитесь, суетитесь, шептала она про себя, прикусив запёкшиеся губы.
Ну что ж, спасибо тебе, Белый Дракон. Или Гниль. Или Тьма. Чья бы сила ни оживила руны — спасибо ему. А теперь — вперёд!
Суетящиеся маги и наёмники, тяжело топающие големы — никто не заметил стремительную тень, скользнувшую словно мимо всех и всяческих взглядов прямо в закопчённую узкую дверь.
Гарь. Её запах лез в ноздри, не до конца рассеявшийся дым ел глаза. Алиедора только зашипела, когда из-за резкого движения вновь закровоточил разрез под ключицей, оставленный зачарованным ножом Метхли.
Это плохо, очень плохо. Кровь Гончей даст магам Навсиная власть над нею; значит, надо торопиться.
…Спешивший куда-то наверх чародей ничего не успел понять — ноги ему подсекли, и он кулём свалился на пол. Жёсткая рука вцепилась в горло, другая, схватившись за ворот балахона, играючи потащила упитанного магика в какой-то закут. Посох у него тотчас же выдернули, с пояса сняли кинжал.
— Говори! — прошипела Гончая, уставившись на перепуганного чародея злыми, иссиня-чёрными глазами, обведёнными синеватыми кругами.
Чародей задёргался и захрипел. Алиедора размахнулась, ногти прошлись по щеке мага, царапины закровоточили. Маг дёрнулся, но держали его крепко.
Гончая оставалась холодна и спокойна. Никакой ярости, гнева, жажды мести — вообще ничего. Ей нужно знать, где Тёрн, вот и всё. Жизни других не имеют значения.
Маг упирался недолго, заговорил — дрожащим и прерывистым голосом. Время от времени Алиедора подбадривала чародея уколами его же собственного кинжала.
— О-о, пощади, пощади, я всё сказал! — стенал навсинаец.
Когда-то давно маленький и нескладный человечек, длорм, вот так же точно просил её о пощаде, рассказав всё, что знал. Его она пожалела и отпустила — но то был длорм, безвредный и неопасный. Чародей Навсиная — совсем иное дело.
— Всё сказал, говоришь? — Глаза Алиедоры чуть сузились. — Дхусс именно там?
— Там, клянусь, там, без обмана!
Алиедора даже не озаботилась произнести сакраментальное: «Веди, и если обманешь…» — одним резким движением сломала магу шею, отбросив обмякшее тело, словно тюк с тряпьём.
Три марша вниз. Двадцать шагов по левому коридору. Марш вверх. Десять шагов до коридора направо. Четыре марша вниз. Поворот налево. И прямо, прямо до самой последней двери.
Алиедора улыбнулась, подкинула и поймала кинжал, повернулась и лёгкими, бесшумными шагами сбежала вниз по пустым и крутым ступеням.
Слова чародея она, разумеется, проверит. Правда, пока что навстречу никто не попадался. Стены покрывали копоть и сажа, как и низкие сводчатые потолки — здесь погулял огонь.
Вниз, вниз, вниз, влево, вверх, вправо, вниз, вниз, вниз, вниз — отсчитывала она. Навстречу попались трое чародеев — Алиедора тенью взметнулась под потолок, распласталась там, выгнулась дугой, упираясь в стены руками и ногами. Приём простенький, с такого начинает обычное «мясо», но сейчас он удался как нельзя лучше. Маги протопали мимо, ничего не заметив.

Маги протопали мимо, ничего не заметив.
После, после, она возьмётся за них после, твердила себе Гончая. Сейчас — Тёрн. Главное — это Тёрн…
…Всё-таки чем-то он зацепил тебя, это светлый паладин, смешной и наивный. Болтает всякую чепуху, над которой смеялся бы весь Некрополис, включая зомби. Другая Гончая забыла бы и думать о нём, едва освободившись из плена, а вот она… И не надо даже прятаться за полученным приказом; всё равно ведь она не может отправить сообщение.
Всё, последний марш. Здесь, в глубине, огня почти не было, стены лишь слегка затронуты копотью. Правда, совсем нет магов, светильники редки, а низкие двери по сторонам узкого и низкого коридора подозрительно напоминают камеры для узников.
Ага! Голоса. Тихие, приглушённые — впереди, за поворотом. Алиедора сжалась в комок, напрягая слух. Эх-эх, нет эликсира, от одного глотка которого она услыхала бы всё, каждое словечко, каждый звук!..
— Быр-быр-бу, — монотонно бубнили голоса. — Рыбу-бур-быр.
Алиедора подпрыгнула, подтянулась, зацепившись кончиками пальцев за едва заметную трещину в кладке. Там, за углом, всё-таки горел светильник, но падавшие тени оставляли верх арочного дверного проёма почти что в полной темноте.
Небольшая квадратная камора, посреди — низкий стол с тройкой бронзовых треножников, на них, потрескивая, ровным и блёклым пламенем что-то горит, наверное, какая-то алхимическая дрянь. Трое магов. Лоб и щёки блестят от пота, руки так и мелькают, всё время подбрасывая в огонь какие-то мелкие крупинки. Горючий песок? Да, бывает, слыхала…
Значит, Тёрна держат здесь… Что ж, задача нетрудная. Маги заняты своим, оружия у них нет, никто и пикнуть не успеет. Как это Гончие Некрополиса до сих пор не положили конец войне? Всех этих чванливых чародеев запросто можно было бы перерезать, ну хотя бы и во сне.
Долго она не раздумывала, не размышляла. Дело казалось простым и лёгким, в Некрополисе приходилось куда жарче — в яме с голодным зверьём.
Она шагнула сквозь тень, падая, переворачиваясь и оказываясь прямо за спиной у занятого подсыпанием песочка в огонь чародея. Сейчас его шея сломается, словно тростинка, и Гончая…
Удар в бок отбросил её к дальней стене; от боли, несмотря на вшитые скляницы, помутилось в глазах. Кто-то из чародеев оказался куда быстрее, чем думалось.
Выучка Некрополиса взяла своё, Алиедора откатилась в сторону, а там, где только что была её голова, в стену ударило нечто вроде огненного шара. Камень зашипел и вспучился, словно поверхность трясины; ясно, что тот огонь был далеко не простым пламенем.
Второй раз Алиедора уже не промахнулась, сбила с ног двух чародеев, собой прикрывавших третьего, но зато он опять-таки успел. Гончую вновь швырнуло назад, крепко приложив спиной об угол.
Хрипя, она поднялась. В глазах мельтешила кровавая круговерть. Маг с торжествующей ухмылкой крутил перед собой руками, выделывал какие-то пассы, другой корчился на полу — молодец, Гончая, попала куда надо, — третий по-прежнему подсыпал что-то в пламя.
Сердце бешено билось, кровь мчалась по жилам, и словно наяву Алиедора чувствовала, как выталкивают из себя содержимое вшитые в её плоть скляницы. Гончую словно подбросило, тело ответило влитым в жилы эликсирам, руки что-то сделали, что — она не знала, но маг схватился за горло и осел. За спиной Алиедоры воздух не то вспыхнул, не то заледенел, а может, и то и другое случилось одновременно.
Третий чародей успел взвыть, успел опрокинуть треножник с пляшущим в чаше блёклым пламенем, но алхимия Некрополиса работала, Гончая оказалась слишком быстрой.

Чародей отлетел, мёртвый, как колода, но заклятье его продолжало работать: разлитый по поверхности стола огонь зашипел, потухая, истаял серым дымом, и он, этот дым, вмиг обернулся сетью, туго спеленавшей Алиедору по рукам и ногам. Туго, но не совсем туго, Гончая всё-таки могла шевелиться.
Из глаз готовы были политься слёзы. Сцепив зубы, Алиедора потянулась к рукояти тяжёлого засова, запиравшего камеру, где — не сомневалась она — находится дхусс.
Однако серые петли стягивались всё туже, приходилось подтягиваться уже на одних пальцах; хрипя, Алиедора почти доползла до двери — и тут старые доски брызнули в разные стороны, словно вышибленные изнутри тяжёлым тараном.
Она остолбенела, забыв даже об охвативших её путах. Дверной проём заполнило клубами дыма, сейчас оттуда шагнёт дхусс, и тогда…
— Приветствую тебя, смелая Гончая, — наклонился к ней Роллэ. — Рад видеть тебя и благодарю за помощь.
Из дыма вынырнул второй пленитель, пригнулся, хищно сощурился при виде бездыханных магов, что-то резко и повелительно бросил Роллэ.
— Нет, Фереальв, — покачал головой Роллэ. — Ты не прав. Своим спасением мы обязаны ей. Она уничтожила блокирующее нашу магию заклятье. Рисковала, смертельно рисковала, спасая нас. Почему, Гончая? — И он присел на корточки, пристально глядя ей прямо в глаза.
— Идём, Роллэ, — с глухой угрозой проговорил Фереальв, теперь уже на понятном Алиедоре языке. — Дхусс важнее этой девчонки, скажу я напрямик, раз уж ты так настаиваешь, чтобы она знала, о чём мы говорим. Да, хорошо бы доставить Мудрым их двоих, но раз приходится выбирать, то наш долг…
— Я понимаю, — мягко ответил Роллэ. — Что ж, Гончая, ничего не хочешь мне сказать?
Задыхаясь, Алиедора попыталась плюнуть в лицо магу-ноори. Тот ловко уклонился, по-змеиному неуловимым движением.
— Не стоит так злиться, — сказал он примирительно. — Мы свободны благодаря тебе и не собираемся причинять тебе зло. Да, я бы хотел, чтобы ты отправилась с нами, но раз Наблюдающий Фереальв настаивает, я готов удовольствоваться дхуссом. Соответственно, освободить тебя я не могу. Замысел твой мне понятен — мы должны отвлечь на себя магов Державы, в то время как ты проберёшься к дхуссу. Что ж, неплохо придумано, потому как драться нам с навсинайцами и впрямь придётся. Но ты останешься здесь. Так требует высшая необходимость. Прощай, доньята Алиедора Венти, убийца собственной семьи.
И лёгкой, изящной походкой, почти не касаясь пола, Разыскивающий Роллэ вышел — нет, даже не вышел, он удалился, словно плечи его облекал королевский пурпур, а чело венчала корона из чистого девета. Наблюдающий Фереальв последовал за ним — с тем же царственным видом.
Алиедора осталась на полу, кусать губы в бессильной ярости.
* * *
— По протоколу Эммера! — с напором повторил маг. Седая поредевшая бородка затряслась, он с усилием поднялся, захромал через зал прямо к скованному дхуссу. — Нельзя терять время.
— И вы, досточтимый, как и собратья господина магистра, станете гадать, не есть ли я «невоплощённый Тёмный»? — с иронией спросил дхусс.
— Невоплощённый Тёмный? — Чародей повернулся к рыцарю. — Что он говорит, неужели ваши подручные могли задавать ему такие… гм… неумные вопросы?
— Я в том весьма сомневаюсь. — Казалось, щёки магистра под глухим шлемом заливает краска.

— Казалось, щёки магистра под глухим шлемом заливает краска. — Это, скорее всего, просто выдумка. Наш пленник отчаянно ищет способ избегнуть пытки. И для того пытается столкнуть нас лбами, досточтимый.
— Если ваши… недостаточно осведомлённые пособники, — сарказм в словах стал оскорбительно заметен, — и в самом деле пытались «пробудить невоплощённого», то я не удивлён, что всё закончилось такой трагедией. Хорошо ещё, что устояли сами стены.
— Гм… гхм… — Магистр, нет сомнений, не замешкался бы с ответом, но ему в лицо, усмехаясь, смотрел не кто иной, как один из глав Коллегиума дипломированных пользователей Высокого Аркана, некоронованных владык Державы Навсинай, и лгать тому в лицо было, надо понимать, смертельно опасно.
— Значит, пытались, — махнул рукой чародей. — Ну как дети, сударь мой магистр, честное слово!
— Я полагаю, — попытался отпереться рыцарь, словно нерадивый ученик, схваченный учителем за ухо при попытке списать, — я полагаю, что имела место досадная и достойная всяческого осуждения попытка покойной доньи супрамаго выйти за пределы данных ей строгих и недвусмысленных инструкций…
— Оставим это, — махнул рукой чародей. — Начинайте, в конце-то концов! Сколько можно тянуть?!
— А вы не боитесь кончить как те самые «вышедшие за пределы инструкций», досточтимый? — Дхусс в упор взглянул на мага. — Навсегда остаться здесь, в грязном подземелье, в то время как ваша бессмертная душа — если верить слугам Ом-Прокреатора — достанется призракам-демонам из неведомой бездны? Вот сударь магистр вам так и не рассказал, что же они нашли в опустевшей крепости после того, как мне и моим товарищам удалось унести оттуда ноги.
— Почему же не рассказал? Всё рассказал, — удивился чародей. — Но твои выдумки, дхусс, про неведомых призраков прибереги для более легковерных слушателей.
— Как же тогда я сбежал? — Тёрн не давал своим пленителям перевести дух.
— Если эти… нарушители инструкций действительно пытались «пробудить Тёмного», — пожал плечами маг, — то нет ничего удивительного в том, что заклятье обратилось против них самих. Известный, гм… известный лишь искушённым в таурмагических науках эффект. Но, как явствует из случившегося, ни донья супрамаго, ни дон командор этого не знали. Прискорбно, сударь мой магистр, весьма прискорбно. Вам не следовало бы жалеть золота на платные курсы повышения магического мастерства для ваших подчинённых…
— Пока что наш пленник вполне успешно заговаривает нам зубы, — пробурчал магистр, отворачиваясь. — Мы теряем время, досточтимый.
— Не совсем, — прищурился обладатель фальцета. — Я и в самом деле узнал кое-что любопытное. Ну а теперь и в самом деле пора. Дхусс! Тебе ведомо, что такое протокол Эммера?
— Нет, — равнодушно ответил Тёрн. — Полагаю, какое-нибудь очередное мучительство. Не думаю, что я сильно ошибся.
— На сей раз ошибся, дхусс, и весьма. — Маг потёр сухонькие ладошки. — Протокол сей назван в честь мэтра Эммера, первооткрывателя сего принципа и разработчика всех главных положений. Так вот, он служит для вскрытия потайных магических потенций, дорогой мой пленник. К сожалению, после этого из допрашиваемого нельзя выжать ничего больше. — Чародей хихикнул.

— Чародей хихикнул. — Сознание разрушается, чело… э-э-э, любой, подвергшийся воздействию, превращается, грубо говоря, в дурачка, испражняющегося под себя и только и способного, что пускать слюни. Прельщает тебя такая судьба, дхусс?
Тёрн ничего не ответил, замер, словно к чему-то прислушиваясь.
— Алиедору вы поймать так и не сумели. Она ускользнула. — По губам дхусса скользнула лёгкая усмешка. — Надо же, господа дипломированные пользователи, так опростоволоситься! Не заметить, не понять, что значат и для чего служат руны на её теле! Я догадывался, но подтверждения, само собой, получить не мог. И вот — дождался. А всё потому, господа маги, что тех же северных варваров, поклоняющихся «так называемому Белому Дракону, несуществующему и, следовательно, легендарному», вы презирали вплоть до полного игнорирования их магии и достижений. Прискорбно, ваша милость член Коллегиума, не так ли?
— Оставим это, — отвернулся маг, не обращая внимания на перешёптывания и ропот среди ещё остававшихся в подземелье его соратников. — Приступайте.
Четверо магов помоложе, со смешными козлиными бородками, встали по обе стороны дхусса. В чашах на треножниках, как по команде, вспыхнуло бесцветное пламя; адепты слаженными движениями опорожнили в огонь какие-то кошели, наполненные блистающим порошком; руки их затанцевали над пламенем в сложной последовательности непонятных жестов.
Голова дхусса упала на грудь, на висках проступили крупные капли пота.
— Притворяется, — громко прокомментировал маг с фальцетом. — Протокол ещё не вступил в полную силу. Хватит, хватит, дхусс! Лучше прекрати ненужное сопротивление, мы сумеем договориться, ты ответишь на… гм, озабоченности сударя нашего магистра, ну и на мои заодно. А, дхусс? Мне, поверь, не доставляет никакого удовольствия предавать таким мучениям живое существо, пусть даже и смертельно опасное для всего нашего мира…
Дхусс неожиданно поднял голову. Пламя светилен отразилось в налитых кровью глазах.
— Они уже здесь, — чётко проговорил он и вновь уронил голову.
— А? Что? Кто? Где?..
Узнать ответы на все эти вопросы маги уже не успели. Дверь в заклинательный покой разлетелась вдребезги, и, видь это Алиедора, она тут же узнала бы неповторимый стиль Разыскивающего Роллэ.
— Не ждали? — прозвучало из дыма издевательское, и, прежде чем чародеи успели схватиться за посохи, прежде чем пришли в движение големы и обнажил меч господин магистр, в зал вошла смерть.
Шелест клинков Фереальва (тот уже успел где-то разжиться оружием) и короткие, словно удары тарана, заклятья Роллэ отозвались в теле дхусса тупой давящей болью. Четверо молодых адептов бросили сыпать порошок в пламя и с похвальной резвостью пустились наутёк — явное свидетельство немалых успехов в «повышении магического мастерства» и быстроты соображения. Шансов у прочих застигнутых врасплох чародеев не было, и они это прекрасно понимали.
Оказавшиеся ближе к двери маги всё же пытались сопротивляться. Блеснули молнии, вздулся пузырь призрачного щита. Грохоча по каменным плитам, надвинулись громоздкие големы, и Роллэ с Фереальвом почти скрылись в густом, непроглядном дыму. Рявкнула аркебуза одного голема, затем другого, а потом все звуки перекрыл жуткий скрежет рвущегося металла. Дымовая завеса исчезла, словно сдутая ветром; оба голема застыли, вытянув вперёд бесполезные руки-лапы, сверху донизу располосованные незримыми когтями, играючи справившимися со стальной бронёй. Красные глаза полопались, осыпая всё вокруг алыми брызгами, из развороченного нутра железных монстров повалил белый пар.

Красные глаза полопались, осыпая всё вокруг алыми брызгами, из развороченного нутра железных монстров повалил белый пар. Рядом валялись тела магов Навсиная, по большинству — сражённых магией Роллэ. Чудовищно выпученные глаза, вывалившиеся языки, кровь, выплеснувшаяся из раскрытых в последнем крике ртов, — и бесполезные посохи, богато разукрашенные, так и не выручившие своих хозяев.
Высокопоставленный коллегиант, обладатель фальцета, исчез бесследно, провалился сквозь пол или ушёл сквозь стену; во всяком случае, в подземелье никого не осталось.
Роллэ с гримасой отвращения опрокинул пинком ноги один из треножников, меч Фереальва разрубил чашу на другом.
Последовал быстрый обмен репликами на певучем языке — и дхусса отцепили от столба.
— Нам так просто не расстаться, верно? — на всеобщем проговорил Роллэ, нагибаясь над лежащим Тёрном.
— Не могу сказать, что испытываю от этого такую уж радость, — по-прежнему налитые кровью глаза дхусса открылись. На щеке ярко горел клановый знак.
— Смотри-ка, до сих пор как хорошо работает, — мимоходом заметил Роллэ. — На совесть сделано, цени, мой бывший ученик.
— Я ценю. — Дхусс не двигался. — Что ж, всё повторяется. Ты ловил меня дважды, мой бывший наставник. Третьего раза, боюсь, не будет.
— Разумеется, — кивнул ноори. — Потому что я передам тебя Мудрым и, наконец, займусь более полезным для блага Смарагда делом. Идти можешь, дхусс?
Тёрн покачал головой.
— Они таки запустили это своё варварское заклинание, — проворчал Роллэ, разминая пальцы, словно музыкант перед сложным исполнением. — Удивительно, что ты вообще остался жив, Тёрн.
На это дхусс уже не ответил.
Фереальв что-то нетерпеливо бросил на своём наречии. Щека дхусса дёрнулась.
— Наш язык ты, я надеюсь, не забыл? — осведомился Роллэ, водя ладонями над коленями и бёдрами дхусса. — Всё. Вставай, вставай. — Ноори тяжело выдохнул и вытер пот со лба. — Надеюсь, общество Мудрых для тебя всё же предпочтительнее ломающего сознание заклятья магов Навсиная?
И вновь дхусс промолчал.
Тем не менее, когда Роллэ с Фереальвом рывком вздёрнули его на ноги, он двинулся за ними не сопротивляясь.
Глава VI
— Нет, честное слово, это ж один Прокреатор ведает что! — Алхимик Ксарбирус воздел руки. — Никуда нашего шипастого друга, оказывается, не повезли. Дотащили до границы, как я понимаю, и там сейчас снимают допрос. Ну и дела, ну и дела! Бедные маги, я надеюсь, что у них всё-таки есть хоть какой-то союз с Орденом Солнца и рыцари им расскажут про ту Тень.
— Да уж… Тень… — Стайни поёжилась. — Думаешь, мэтр, она и тут появиться может?
— А чего ж нет? — пожал плечами Ксарбирус. — В тот раз, надо признать, появление её пришлось весьма кстати.
— Знать бы ещё, откуда она и как её вызвать…
— Мечты, мечты… — рассеянно отозвался алхимик. — Перед собой надлежит ставить лишь таковые задачи, что исполнимы при существующем инструментарии, следовательно…
Бывшая Гончая даже ничего говорить не стала, лишь махнула рукой и отошла в сторону.
Повернув от переправы на север, маленький отряд оказался в краях хоть и населённых, но «беззаконных», как писалось в хрониках.

Повернув от переправы на север, маленький отряд оказался в краях хоть и населённых, но «беззаконных», как писалось в хрониках. Ни Некрополису, ни тем более Державе Навсинай не нужен был сильный соперник, могущий наложить лапу на важнейший водный путь с востока на запад. Мелкие князьки и правители оспаривали друг у друга пару холмов или неширокую долинку, и эти распри могли длиться годами. Самый крупный вольный город и порт, Самалеви, сумел отбиться от всех — при немалой поддержке Державы, считавшей для себя более полезным наличие торговой республики, нежели воинственного правителя, наложившего лапу на немалые торговые пошлины.
— Всё-таки мои бывшие коллеги совершили очень, очень большую ошибку, — бормотал тем временем Ксарбирус, копаясь в сумке с эликсирами. — Не доверили мне кафедру, а ведь я мог бы… я подошёл тогда так близко… разрывы реальности… спонтанные порталы… стихийное образование межплановых перемычек…
— Ничего не понимаю, распечать меня в три кости.
— Ты не одинок, почтенный Брабер.
— Э-э, и не говори, Стайни. Уж не тронулся ли наш почтенный мэтр умом от излишней учёности?
— Не тронулся, не тронулся… — бормотал Ксарбирус, лихорадочно вываливая прямо на траву бесценные скляницы и флаконы. — Конечно, как я мог это пропустить… лежало ведь на поверхности… перед самым носом…
— Мэтр, — резко вступила сидха, — пожалуйста, говори толком. Что ты задумал?
— Проверить одну гипотезу. — Алхимик поднял раскрасневшееся лицо. — Давнюю и долгое время никем — кроме вашего покорного слуги, разумеется, — не принимавшуюся в расчёт.
— Какую ещё гипотезу? — рассердилась Стайни. — Мэтр, а можно это сказать для нас — коротко, ясно и без зубодробительных слов?
— Тёрн, скорее всего, дорогие мои, — много, много большее, чем он сам полагает. — Алхимик вздохнул, принялся перебирать флаконы, отставляя некоторые в сторону. — И много больше, чем я полагал вначале, когда мы с вами ещё геройствовали в Гиалмаре.
— Он неисправим. — Гончая повернулась к сидхе, и та — о чудо! — согласно ухмыльнулась, кивая.
— Когда мы впервые столкнулись с этими призраками, я приписал это просто разрыву реальности, наподобие того, что привело в наш мир милейшего мэтра Кройона. Потом случился второй — Храм Феникса. Я постарался придумать с ходу некое объяснение… Полагаю, вы его помните.
— «Призрак с другого бытийного плана… зачем-то ему нужен именно Тёрн…» — с ходу процитировала бывшая Гончая.
— Но я отнёс эту удивительную аффинность призраков именно к общей «странности» дхусса. Ну скажем, подобно тому, что камень падает наземь, а не улетает в небеса. И удовольствовался именно этим. Не пошёл дальше. Отчасти потому, что в полевых условиях установить это с достаточной точностью не представлялось…
— Распечать тебя во все кости, мэтр, прошу прощения, конечно же!
— Да-да, ты безусловно прав, Брабер.
— Так в чём дело, сожри меня демонюки?! — взревел окончательно лишившийся терпения гном.
— Гниль. — На лице Ксарбируса появилась та особенная улыбка, что случается только у настоящего книжника, или мага-исследователя, или алхимика, когда ему наконец-то «всё стало ясно».

— Помните, как Гниль шла за нами по пятам через весь Гиалмар? Как случился её прорыв в море, чего никогда не бывало?
— Ну и?.. — Брабер отступать не собирался.
— На Гниль слетаются могильщики. — Ксарбирус обвёл всех спутников тяжёлым взглядом. — Мы с коллегой Шелдари когда-то подошли к решению близко, очень близко… но не довели работу до конца, увы. Были молоды, увлекались, кидались из стороны в сторону… Так вот, мы предположили, что от нашего мира тянутся к другим бытийным планам непроходимые обычно каналы, особые пути; в отличие от порталов и прочего, как, скажем, у таэнгов, эти связи постоянны. Мы попасть на них не можем… Вернее, можем, но лишь посредством того же портала. Но по тонким, незримым нитям на другие планы сочится… не знаю, как назвать, но пусть будет «запах». Запах нашего мира. Особый, его не спутаешь ни с чем другим. И вот в один прекрасный момент к этому запаху примешалась Гниль. В обычном лесу к разлагающемуся трупу зверя или птицы тотчас спешат жуки-могильщики, все, кто питается падалью. И, сдаётся мне, эти Тени — такие же могильщики. — Алхимик сделал паузу, словно опытный лектор, предлагающий задавать вопросы.
— Почему же им тогда нужен Тёрн? Ну могильщики, ну запах сочится, но при чём тут наш дхусс?
— А при том, Стайни, что наш дхусс — сам дитя Гнили, — отчеканил Ксарбирус. — «Чорная лялька». Неудивительно, что та милейшая девочка, Мелли, следует за ним неотступно. Он, конечно, совсем иной, чем прочие. Да ещё в сочетании с выученной неведомо где магией Безмолвной Арфы… И сама Гниль тоже следует за ним. Неотступно.
— Когда мы оказались в той крепости, — задумчиво проговорила Стайни, — Тень пыталась дотянуться до Тёрна. Просто сграбастать его, и всё. Что ей было нужно, мэтр, если она, по твоим словам, — могильщица?
— Здесь я вступаю в область непроверенных гипотез и умозрительных спекуляций… прости, Брабер. В область просто мыслей и предположений. Если Тёрн каким-то образом «изменён» Гнилью, то, не исключено, теням он нужен, чтобы обрести новые силы, полноту, если можно так выразиться. Плоть. И уж тогда приняться за наш мир всерьёз.
— И ты, мэтр, — сидха кивнула на выстроившиеся в ряд скляницы, — всерьёз решил проверить эту свою, как ты выразился, гипотезу?
— И ске… спе… куляцию…
— Именно, Брабер. Мне нужно убедиться.
— В чём, распечать меня во все кости?! — взревел гном.
— Попытаемся, друзья, — усмехаясь, алхимик оглядел спутников, — попытаемся подсунуть этим Теням некую обманку.
— Какую ещё обманку?
— Девочку Мелли.
* * *
— Благородная доньята Алиедора Венти! — Старый маг говорил высоким фальцетом. Совсем недавно этот голос показался бы Гончей смешным до колик. Теперь же, однако, смешно ей не было. Совсем. — Как же, как же. Узнаю. Фамильный профиль старого сенора Венти, а глаза — от матери. Мне, благородная доньята, доводилось бывать в ваших краях. Так что, само собой, я в Свободных королевствах знаю все семейства высокого происхождения. Можешь не сомневаться.
Она не сомневалась. Спеленавшее её заклинание никуда не делось, Гончая не могла пошевелиться и едва была способна дышать.
— А эти ноори, видать, славно намяли тебе бока, чародей, — прошипела она в ответ, чтобы дать хоть какой-то выход душившей её злобе.

— А эти ноори, видать, славно намяли тебе бока, чародей, — прошипела она в ответ, чтобы дать хоть какой-то выход душившей её злобе. — Всех твоих как тягун языком слизнул. Никого не осталось.
— Ты совершенно права. — Старый маг поудобнее устроился на грубой скамейке, пристально глядя на Гончую. — Эти двое — поистине страшные противники. Мы понесли тяжкие потери. Не вижу необходимости что-либо скрывать, доньята. Потому что я хочу предложить тебе сделку.
Алиедора навострила уши.
— Да-да, именно сделку. Если ты ещё не поняла, Алиедора, устоявшийся порядок вещей рушится в тартарары. Мы едва сдерживаем Гниль в наших коренных владениях, а уж в Свободных королевствах, в Вольных городах, в южных княжествах она бушует вовсю. Мне доложили, что случился прорыв даже в море — в море, представь себе, такого не случалось нигде и никогда! Однако дохлые многоножки, плавающие по водной глади, — увы, не выдумка перепившихся рыбаков. Наша распря с Некрополисом, твоими новыми хозяевами — ничто по сравнению с этой угрозой. А тут ещё и ноори… — Он покачал головой и поцокал языком. — Некоторые из моих коллег, склонные к панике, не преминули впасть в оную и провозгласили, что настали «последние дни». На моей памяти это уже третий случай, что позволяет мне отнестись ко всему с изрядным скептицизмом, хотя надо признать, что из всех трёх случаев нынешний — самый тяжкий. Так вот, Алиедора, — колючий взгляд старика впился в неё. — Тебя надёжно защитили от заклятий, построенных на Камнях Магии. Да-да, я знаю. Некто Метхли был весьма красноречив, описывая, — тут маг оттопырил губу и голосом, очень похожим на трёхглазого чародея, прогнусавил: — «Муки и страдания неисчислимые, на долю мою выпавшие, доколь длилось пребывание моё во плену у злокозненного кора Дарбе, варварами северными предводительствовавшего». И да, разочарую тебя, но досточтимый Метхли уцелел и на сей раз. Он выжил, когда ты уничтожила всё живое в замке Венти, выжил, когда твои руны сожгли даже воздух в пыточной…
— Что вам от меня нужно? — не выдержала Алиедора. Каждое слово давалось с превеликим трудом. — Я не понимаю… Никто не задаёт чётких вопросов… только грозят пытками и прочим…
— Голос у тебя дрожит, словно ты собираешься расплакаться, — заметил чародей. — Дорогая моя, мне известно, что Гончие плакать не могут. Слёзы у них служат сугубо утилитарной цели, а именно увлажнению глазного яблока. Кроме того, ты готова была на всё, даже на пытку, только бы не унизиться до ответов. Для тебя поражение, похоже, куда хуже физической боли. — Он нагнулся и посмотрел прямо в лицо Алиедоре. Его собственные глаза — серые, упрямые, совершенно не походили на блёклые, выцветшие, что доньята привыкла видеть у стариков. — Ответь мне, Алиедора. Ответь мне толком. Без раскалённых клещей и тому подобного. И без третьего глаза господина Метхли. И без протокола мэтра Эммера.
Ей не требовалось напрягать память, чтобы вспомнить уроки Латариуса.
— Эммер, значит, — прошипела она вновь. — Взломать мне память, выкачать всё и оставить пускающей слюни дурочкой?!
— Примерно так, — спокойно кивнул маг. — Я буду с тобой предельно откровенен, Алиедора. Твоего Тёрна у нас уволокли из-под носа. А ты не представляешь, насколько он важен…
— Не представляю, — перебила она его. — Может, ответишь?
— Мы считаем, что он — один из ключей к Гнили.

— Слишком туманно, господин маг. Кстати, раз уже меня тут зовут «благородной доньятой», какое титулование приличествует вам, господин?
Маг улыбнулся. Одними губами.
— Третий Глава Коллегиума пользователей Высокого Аркана, — отрекомендовался он. — Имя моё не имеет никакого значения. Для тебя, Алиедора, я просто маг. Колдун. Чародей. Как угодно. Так что, тебе нужны пояснения про «ключ»?
— Да.
— Путём сличения данных, полученных из многих источников, Коллегиум установил несомненную связь Тёрна с Гнилью. Она «притягивается» к нему, если можно так выразиться. Механизм явления неизвестен, беспрецедентен и, как нетрудно догадаться, не описан ни в одном источнике. К сожалению, Тёрн… отказался от сотрудничества. А к форсированным методам мы прибегнуть не успели. Вмешались эти двое магов. Один из которых, кстати, принадлежит к той же школе, что и сам дхусс. К школе Беззвучной Арфы, доставившей нам столько неприятностей в прошлом.
— Я вам всё равно не помощница. — Алиедора кое-как повернула голову, чтобы жёсткая плита не так давила в скулу. — Я не знаю дхуссовых секретов. И тайн ноори не знаю тоже. Я просто Гончая. Ничего больше.
— Господин Метхли придерживается иного мнения, Алиедора, — обманчиво мягко сказал чародей, глядя на неё сверху. — Он долго странствовал с тобой. Нам он поведал поистине удивительную историю обычной девушки из благородного сословия, беженки, встретившей отряд доарнских кондотьеров на самой границе. Он рассказывал, как эта девушка с лёту схватывала все его наставления, что говорило о таланте к магии. Таланте, я бы сказал, природном и диком, неогранённом, смертельно опасном и для самой его обладательницы, и для окружающих. Последующие события блистательно это доказали.
— И что с того? — не сдавалась Алиедора.
— А то, — маг нагнулся, бородка коснулась кожи, и Гончая передёрнулась от неожиданно нахлынувшего отвращения, — что эта девушка, сама того не желая, может стать отмычкой к загадочному дхуссу. Решением проблемы Гнили. Это тебе не приходило в голову, а? Что маги Навсиная, так презираемые в Некрополисе, таки сумеют сложить два и два, сделают правильные выводы и поймут, что Гниль в какой-то момент так же следовала за тобой, как она следует за дхуссом?!
Он уже почти кричал, с губ срывалась слюна, щёки нездорово раскраснелись.
— Что ты хочешь от меня? — Алиедора устала. Очень устала. Даже Гончие устают — хотя бы иногда. — Правды? Я не знаю, что говорить.
— Ты ничего не сможешь рассказать, даже если бы и хотела. Теперь я понимаю. — Маг отодвинулся, отёр проступивший пот. — Как ты думаешь, зачем я тут тратил своё драгоценное время, вместо того чтобы просто подвергнуть тебя вскрытию сознания по протоколу Эммера?
— Не знаю. — Она постаралась вложить в эти слова всё равнодушие, на какое была способна.
— Если ты согласишься, если ты не станешь бороться — искренне, прошу заметить! — шансы, что Эммер не нанесёт непоправимого ущерба, значительно возрастут. Понимаешь? Мы получим необходимые нам сведения, отражённые в твоей потаённой памяти, над глубинами которой не властна даже ты сама. Что-то сотрётся, что-то утратится, но в главном — ты останешься прежней. И, — он уже стоял на коленях, а губы почти касались её уха, — ты никогда не вспомнишь, что случилось с твоей семьёй. Воспоминания не будут мучить.

Воспоминания не будут мучить. Их просто не станет. Для тебя твоя семья просто погибнет при штурме замка. Ты не будешь больше исходить стыдом и виной, перестанешь грызть и проклинать себя. Ну и… возвращаться в Некрополис, куда ты, как я понимаю, кинулась от отчаяния, тоже не будет никакого резона. Подумай, Алиедора, что я тебе предлагаю. Шанс. Настоящий шанс. Ты так молода, всё ещё можно поправить, начать жизнь заново…
— А если что-то не получится, что ж, всегда можно вздохнуть, развести руками и сказать: «Не вышло. Бывает», после чего ничего не соображающее моё тело сбросить… ну, куда у вас полагается девать не оправдавшие себя «отходы магических практик»?
— Это риск, на который я предлагаю тебе пойти осознанно, — сухо обронил чародей. — Потому что иначе тебя эта судьба ждёт точно.
— А вам-то какая с того прибыль?
— Очень простая. Если ты соглашаешься на… на это вполне добровольно и без сопротивления, Эммер покажет нам куда больше, чем если мы станем вырывать у тебя воспоминания силой.
— Понятно. — Тяни время, Гончая! Больше тебе ничего не остаётся делать. — Мне нужны гарантии…
— Глупая! — гаркнул чародей. — Никаких гарантий тут нет и быть не может! На тебе — кровь невинных, очень много крови, Алиедора Венти! По всем законам божеским и человеческим твой приговор — смерть, сомнений быть не может! А я тебе…
— Ты ей уже ничего не сделаешь, маг, — спокойно произнёс голос за спиной у чародея, и Алиедора решила, что сходит с ума.
— Сними заклятье. Тогда мы позволим тебе жить. — Прямо у горла волшебника сверкнула сталь. Наблюдающий Фереальв усмехнулся.
— И без глупостей, господин коллегиант, — с приятной улыбкой добавил Разыскивающий Роллэ. — Я всё равно успею раньше. Один на один вы никогда не могли одолеть нас.
Лицо у чародея перекосилось, он скрипнул зубами, однако очень быстро овладел собой.
— Ваша взяла. — Он говорил ровным, почти бесстрастным голосом. — Смерти я не боюсь, но жить всё равно надо. Слишком много несделанного. Некрополис…
— Твои дела, навсинаец, нас не интересуют, — грубо оборвал его Фереальв. — Освободи Гончую, и можешь убираться. Жалкая жизнь насекомого, подобного тебе, не стоит даже того, чтобы её оборвать.
— Ка-акое благородство, — попытался усмехнуться чародей, но губы его предательски дрожали.
— Здравый расчёт, навсинаец, ничего больше, — пожал плечами Роллэ. — Ну, дхусс, выполнили мы твоё условие? Теперь ты готов предстать перед Мудрыми?
— Буду готов, когда мы выберемся на поверхность и Гончая действительно окажется на свободе, — невозмутимо парировал Тёрн.
— Тогда идём. — Фереальв вновь снизошёл до понятной Алиедоре речи.
— Ты… оставишь… его в живых? — просипела Алиедора, растирая помятое горло и указывая на сжавшегося мага-навсинайца. — А, Тёрн?
— Оставлю, — мрачно кивнул дхусс. — Совершенно незачем плодить трупы и ненависть. Пусть живёт.
— Но он же…
— Он человек, он живой и безоружный.
— И прикончит тебя при первой возможности!
— У него их было предостаточно.

— И прикончит тебя при первой возможности!
— У него их было предостаточно. Однако же я жив.
Фереальв нахмурился, качнул клинками.
— Идём. — Тёрн взял Гончую за руку. — Я дал слово за нас двоих.
— Но я-то никакого слова не давала! — зашипела доньята.
— Я не склонен недооценивать тебя, Гончая, — чуть нараспев проговорил Роллэ. — Ты пойдёшь с нами. Если не хочешь вновь испытать на себе мою магию.
— Идём, Алиедора. Слово надо держать. Даже такое.
— Чушь, бред, глупости! — взвилась Алиедора. — Да я никогда…
Роллэ обернулся к ней обманчиво-ленивым движением, взглянул прямо в глаза, и каменный пол вновь бросился навстречу доньяте.
* * *
Дигвил Деррано ехал на юг, к побережью. Здесь, в дальних краях, где Свободные королевства и море Тысячи Бухт почитались незнаемыми, почти что сказочными, осень наступала медленно и робко. Даже ночи были ещё тёплыми.
Спасибо навсинайским магам, одежда на молодом рыцаре если и не полностью соответствовала его происхождению, то, во всяком случае, не была и лохмотьями. Пусть нет ни припасов, ни оружия, но это Дигвила не волновало — всё необходимое он добудет. Не мытьём, так катаньем, как говаривала его кормилица.
Куда ехать, он примерно себе представлял — не зря же столько времени в Навсинае Дигвил от скуки изучал земленачертание. Самалеви, один из портов невдалеке от переправы Рорха. Правь на полдень, благородный дон, и непременно наткнёшься на какой-нибудь тракт.
От навсинайского пограничья и древних врат, где разыгрались недавние события, на юг убегала узкая полузаброшенная дорога. Пользовались ею редко, и это было понятно: на запад, к переправе, вёл прекрасный замощённый тракт. Здесь на закат вытянулся длинный язык владений Державы, захватывая по большей части густые предгорные леса. Побережье оставалось «свободным», и молодой рыцарь — а в будущем, хочется верить, полноправный сенор! — понимал почему. Удержать в повиновении труднее, чем завоевать; а когда все силы Державы отнимало противостояние с Мастерами Смерти, до Вольных городов юга руки так и не дошли. Их проще было привязать другим — пошлинами, договорами «об охране», правом склада, выгодными заказами от господ коллегиантов на, скажем, редкие магические реагенты.
Конечно, и Самалеви, и Решам, и Драллекс кишмя кишели прознатчиками и осведомителями Высокого Аркана, тут у Дигвила не оставалось никаких иллюзий. Но его вполне могли счесть погибшим; во всяком случае, едва ли его хватятся так быстро. Пока хватятся, пока разошлют циркуляры… он будет уже далеко.
Да, дорога неблизка. Да, придётся попоститься. Зато жажда мучить не будет — с гор на юг текло множество рек, речек и речушек, не говоря уж о ручьях и ручейках. Хуже с гайто — придётся скакуну перебиваться чем попадётся.
Надо бы всё-таки хоть чем-то вооружиться. После недолгого размышления Дигвил спешился, сошёл с дороги и тотчас провалился по щиколотку: южный лес щедро укрывал землю густым слоем гниющих листьев. Меж ветвей и стволов паучьей сетью тянулись пожухлые лианы; сам воздух, казалось, застыл, пропитавшись серо-коричневой пылью.
Дигвил поморщился, он таких мест не любил; в Долье подобных «ведьминых поместий» почти и не осталось, горные чащи были слишком важны. Там валили лес, таскали брёвна, ставили рудные мельницы и прочее; а здесь всё осталось первозданным, исходным, словно людям от здешних мест вообще ничего не было нужно.

И всё-таки невдалеке от дороги отыскался родник, весело булькавший меж двух замшелых валунов. Дигвил напился сам, напоил коня, потом, приглядевшись, выломал себе увесистую дубину — всё лучше, чем с голыми руками.
За всеми этими обычными для любого путника делами он прятал самый главный вопрос, боялся сам задать его себе: как добираться домой? Кратчайший путь лежал через Навсинай, однако Дигвил пока ещё не выжил из ума. Значит, только морем, через какую-то из южных гаваней до Вольных городов, и уже оттуда — через Гиалмар к северной оконечности моря Тысячи Бухт. А там он уже будет почти что дома.
Почти что.
Что ж, дорогу осилит идущий.
…К вечеру в животе у Дигвила бурчало так, словно там устроилась целая артель гномов, не получившая обещанного бочонка с пивом.
Ничего-ничего, тебе полезно, зло подумал Дигвил, косясь на собственное брюшко, отросшее за время навсинайского сидения. Гайто взглянул на наездника, как показалось рыцарю, с укоризной: ездить на мне ездишь, а как насчёт покормить, новый хозяин?
Ночь спустилась по-южному быстро, и Дигвил свернул на первую попавшуюся прогалину, мало-мальски чистое место. Здесь предстояло ждать утра.
Ни огня, ни одеяла, ничего. Пришлось довольствоваться кое-как набросанной кучей относительно сухой листвы, предварительно убедившись, что никто многоногий или острожвальный не претендует на то, чтобы разделить сие ложе с ним, Дигвилом.
Ночной лес, как ему и положено, жил собственной жизнью — что-то хрустело, потрескивало, перекликалось скрипучими голосами и вообще всячески старалось, чтобы устроившийся на куче листьев человек вспомнил бы побольше страшных кормилицыных сказок.
Что сейчас с ней, с Алиедорой? Дигвил несколько раз повторил себе: мол, наши дороги разошлись окончательно и бесповоротно, предоставь Гончую её судьбе; однако — не получалось. Скромная воспитанница, наречённая невеста, на краткие часы — жена его непутёвого братца, беглянка, которую, казалось, будет совсем нетрудно вернуть «домой».
Предлог для набега. Повод к войне. Камешек, сорвавший всесокрушившую лавину, после которой Долье стало вотчиной Мастеров Смерти, а его король сменил престол и столицу, усевшись на шатком меодорском троне. И она, Алиедора, — Гончая. Гончая, спасшая его от участи, что хуже смерти, — против воли Дигвил не мог не вспоминать об этом снова и снова.
Что потом? Или это была их последняя встреча?..
Мрак сгущался, Дигвил ворочался на расползающейся груде листьев, не в силах забыться. И, наверное, именно потому вовремя уловил слабый, едва ощутимый кисло-металлический запашок, сочащийся, казалось, прямо из-под земли.
Дигвила подбросило, он метнулся к стреноженному гайто, упал на колени, распутывая узел. А земля уже набухала, набухала совсем рядом, чуть дальше от дороги, и вокруг растущего бугорка во все стороны разливался знакомый всем от мала до велика запах наступающей, готовой к прорыву Гнили.
Гайто дико закричал — именно закричал, едва не опрокинув Дигвила. Узел наконец поддался, молодой рыцарь взлетел в седло: скакун не нуждался в понуканиях. Ветер ударил в лицо, наездник пригнулся к чешуйчатой шее; ну, выноси, милый, на тебя теперь вся надежда!
Он не задумывался, конечно, почему Гниль прорвалась так близко. Это случалось в разных местах, на сей раз вот просто не повезло. Он так думал — или ему хотелось так думать. Оно выходило спокойнее…
Ночная дорога рванулась навстречу, Гончие уже успели подняться, небо, по счастью, оказалось чистым, облака, словно почувствовав нужду беглеца, поспешили разойтись.

За спиной нарастало шипение, словно тысячи тысяч змей вырвались на свободу, кислое зловоние лезло в ноздри, несмотря на дувший навстречу беглецу ветер.
А потом шипение исчезло, сменившись сухим шелестом тысяч и тысяч ног. Жёлтые твари хлынули из лопнувшего нарыва сплошным потоком, словно едкий гной из гниющей раны, разливаясь окрест.
Дигвилу повезло, несказанно повезло — нарыв ещё только стягивался, ещё копилась под землёй жуткая истребительная отрава, а он, Дигвил, уже стремглав мчался прочь от проклятого места.
Многоножки, сухо шурша, рекой растекались окрест; рыцарь услыхал предсмертный взвизг какого-то лесного обитателя, не успевшего вовремя убраться с их пути.
Мало-помалу измученный гайто против воли перешёл сперва на рысь, а потом на шаг. Понукать его смысла не было; Дигвил даже спешился, давая отдых своему спасителю. Если он успел отмахать достаточно, многоножки его не учуют. Может быть.
Гайто, освободившись от груза, пошёл веселее.
Тёмная дорога была пуста, и только небо, верный спутник странствующих, скупо дарило рассеянный свет звёзд.
Горло у Дигвила пересохло и горело, однако он не останавливался. Прорывы Гнили случались всякие, бывало, лопалось и больше одного нарыва. Многоножки доживут до рассвета, думал он, и солнце встретит тут настоящую пустыню. Нет, деревья останутся, однако, кроме них, ничего живого. А потом умрут и сами твари Гнили, не дав потомства, — такой же инструмент уничтожения, как и зомби Мастеров Смерти. И всё повторится снова, как будто некое злобное божество старается избавить мир от всего, что может дышать и двигаться. Лесам повезло чуть больше, но без зверей и птиц сколько они проживут? Конечно, долго по человеческим меркам, но в конце концов сгинут и они.
Рыцарь старался не оглядываться. В темноте всё равно ничего не разглядишь — разве что когда многоножки окажутся у тебя на плечах.
Остаётся только одно — шагать и думать, упорно и неотступно, лишь об одном — что ему надо вернуться домой.
Какое-то время это удавалось. Дигвил словно наяву видел зеленоватые волны у пристани и крутобокие корабли под парусами, так похожими на опустившиеся к самой воде облака. Только бы добраться, только бы дошагать — там, среди каменных стен и мощёных улиц, даже Гниль не казалась настолько страшной.
Дорога пересекала ручей, мирно журчавший под перекинутым через поток бревенчатым мостком. Мост содержали в явном небрежении — перила сгнили и повалились. Хорошо ещё, что тут неглубоко и падать если уж придётся, то невысоко. Жажда мучила Дигвила ещё сильнее прежнего, и молодой рыцарь решительно свернул к потоку.
Нагнулся, уже готовясь опустить руки в холодные струи, — и тут дёрнулся гайто. Упёрся всеми четырьмя ногами, вскинул голову, едва не вырвавшись.
— Да что с тобой? — вслух удивился Дигвил.
— Умное животное чует Гниль, — раздался спокойный и суховатый голос с другой стороны ручья. — Вода отравлена.
Дигвил едва не подскочил на месте. Руки сами вскинули дубину.
— Это лишнее, — равнодушно сообщили с того берега. — Я не причиню тебе вреда.
Голос был явно старческим, однако появившаяся в ночном полумраке фигура держалась прямо, шагала легко и быстро, по-молодому. С плеч спускался длинный плащ, оружия было не разглядеть, и молодой рыцарь, естественно, отнюдь не спешил кинуться навстречу незнакомцу. Во всяком случае, для навсинайского мага он странствовал в явно неподходящих местах.
— У меня Гниль за спиной, — сказал Дигвил.

Во всяком случае, для навсинайского мага он странствовал в явно неподходящих местах.
— У меня Гниль за спиной, — сказал Дигвил.
Если встретившийся на дороге не кинулся на тебя с ножом сразу же, то весьма вероятно, что он может оказаться и другом. На хитроумные комбинации простые разбойнички с ночных трактов способны не были. Да и кого им ловить тут, на явно заброшенной дороге?
— Я знаю, — бесстрастно сказал незнакомец. — Она-то мне и нужна. Но благодарю за осведомление.
— Я тоже благодарю — за предупреждение, — пить теперь хотелось поистине непереносимо. Однако странник был прав — теперь, когда Дигвил принюхался, он сумел различить исходящий от ручья хоть и слабый, но явственный запах Гнили.
— Не стоит, — встретившийся Дигвилу говорил размеренно и спокойно, совершенно безо всякого чувства. — Тебе лучше постараться уйти отсюда подальше, человече. Гниль скоро будет здесь.
— А ты? — Дигвил постранствовал достаточно, чтобы понимать, когда следует вести себя «как благородному дону» и требовать «достойного именования», а когда лучше остаться на равных с неведомым собеседником.
— А я останусь здесь. Я потому и пришёл сюда, — пояснил незнакомец, подходя почти вплотную и откидывая капюшон. — Гнили я не боюсь. Более того, она мне нужна, даже необходима. Я просто заберу себе её силу, вот и всё. Вберу в себя, если угодно.
Гончие давали света хоть и немного, но достаточно, чтобы рассмотреть узкое лицо, впалые щёки, обтянутые восковой кожей скулы, тонкие губы и недлинную бородку, что росла как придётся. С цирюльником этот странник знакомства явно не водил.
— Кто ты? — вырвалось у Дигвила. На безумца его ночной собеседник никак не походил. — Маг? Чародей Навсиная?
Короткий сухой смешок.
— Глупость людская постине не имеет пределов, — прямо в лицо Дигвилу — молодому, сильному и со внушительной дубиной в руках — произнёс странник. — Кто я такой и зачем здесь, ты просто не поймёшь, даже если я стану объяснять. А зачем мне это объяснять? Я просто предупредил тебя из тени ещё оставшихся воспоминаний. Уходи, человече. Беги. Гниль скоро будет здесь.
Кровь бросилась было Дигвилу в голову, однако на ночной дороге стоял уже совсем другой человек, что кидался в погоню за сбежавшей невесткой.
— Если ты знаешь, как можно бороться с Гнилью, досточтимый, позволь мне стать твоим учеником.
Короткий смешок.
— Кто тебе сказал, что я собираюсь бороться с Гнилью? Вовсе не намерен. Я её использую — так же как обычный смертный использует сухие дрова в очаге зимой. Впрочем, других защищать от неё я не могу. А теперь уходи — твой конь устал, а нарыв прорвётся уже совсем скоро. Жизнь твоя мне безразлична, но не хотелось бы стать причиной твоей смерти. По старой памяти, видишь ли. Лишние волнения мне ни к чему. Прощай.
Сухие руки вновь накинули капюшон на гладкий безволосый череп.
— Прощай, — повторил незнакомец. — Тебе на юг, юноша. Там такие, как ты, ещё могут жить. Пока не поймут, что единственное достойное дело всякого мыслящего — это достижение собственного бессмертия. Вот только боюсь, что желающим последовать моим путём уже не хватит времени. Гниль доберётся до вас первой. Да и этому миру вы, похоже, уже надоели, раз он ответил вам этакой напастью.
С этими словами он повернулся и лёгкой, почти весёлой походкой зашагал прочь, прямо туда, где ещё должны были жить, пожирая всё на своём пути, орды многоножек.

С этими словами он повернулся и лёгкой, почти весёлой походкой зашагал прочь, прямо туда, где ещё должны были жить, пожирая всё на своём пути, орды многоножек.
Дигвил Деррано благоразумно воздержался от каких бы то ни было слов. Только теперь его продрал самый настоящий ужас, заставивший оледенеть все внутренности.
Кто-то спокойно и равнодушно шёл прямиком ко Гнили. Безумец? Великий чародей?
Несколько мгновений Дигвил Деррано колебался. Семь Зверей знают, когда встречу дать, вспомнились старые слова кормилицы. Забыть обо всём, бежать следом! Ведь ясно же, что не будет в жизни рыцаря — благородного дона, потом, быть может, сенора — второй такой встречи.
Иди, вдруг толкнул его в спину ветер.
Иди, прожурчала вода.
У тебя свой путь, Дигвил. Не стоит пристраиваться к чужому.
Подал голос гайто, словно напоминая — надо торопиться. Склонил шею, словно приглашая человека подняться в седло.
Удивительный странник тем временем уже успел скрыться в темноте.
* * *
— Совершенно невозможно работать в таких условиях, — раздражённо объявил мэтр Ксарбирус, опрокидывая скляницу с каким-то эликсиром, над составлением которого он провёл добрую половину дня. — Что происходит с этим дхуссом, хотел бы я знать? То туда, то обратно! То от моря, то обратно к морю! То в Навсинай, то к Самалеви! Кто мне может объяснить, что это делается, а?!
Гном, сидха и Стайни мрачно молчали. С навсинайскими магами, захватившими дхусса, и впрямь творилось что-то странное. Пленника тащили то в одну сторону, то в другую. Если, конечно, те загадочные «средства», благодаря которым Ксарбирус мог точно знать местонахождение Тёрна, не дали сбой.
— Мечемся, аки ушканы ополоумевшие, распечать меня в три кости…
— Совершенно согласен, мой добрый гном. — Ксарбирус захлопнул крышку своего алхимического кофра. — Что-то там у них случилось, у моих бывших коллег. Не так что-то пошло.
— Очень ценное замечание. И что дальше?
— А дальше, Стайни, нам придётся решать — продолжаем ли мы погоню или постараемся в конце концов поразмыслить.
— Что же нам мешало, дорогой мэтр, проделать это несколько раньше?
— Раньше всё шло превосходно, мыслительные процессы не требовались, — отшутился Ксарбирус. — Посудите сами: навсинайские маги не побоялись ударить по захватившим Тёрна, добились успеха, дхусс стал теперь их пленником. Пленником донельзя важным. Так почему же эти метания, а, досточтимые? — Он оглядел спутников.
К подобной манере — почтенный мэтр словно лекцию читал — все уже давно привыкли.
— Сперва потащили в одно место, перерешили, кинулись в другое, — предположил Брабер. — Люди, распечать их во все кости, что с них взять?
— Нет, я своих коллег, смею заметить, знаю несколько лучше, — поджал губы Ксарбирус. — Если они решились на открытое нападение, то, будьте уверены, всё продумано было до мелочей. Нет, случилось нечто из ряда вон, нечто такое, что заставляет заподозрить… — Он сделал нарочитую паузу. — Ну? Никто ни до чего не додумался?
— Дхусс освободился? — выпалил гном, не мудрствуя лукаво.
Стайни ничего не сказала, только стиснула кулаки так, что побелели костяшки.

— Именно, — кивнул алхимик. — Или — что вернее — Мастера Безмолвной Арфы оказались-таки сильнее, чем рассчитывали господа члены Коллегиума. И, судя по тому, что дхусс движется явно к морю, дело обстоит именно так. Они освободились, отбили дхусса и теперь вновь движутся… туда же, куда и собирались. Петля замыкается.
— Ничего не понимаю, распечать меня во все кости! Какая ещё петля?
— События описали полный круг, — вдруг сказала сидха. — Как говорили у нас, воля Семи Зверей себя показала. Когда наперекор всему всё возвращается туда, где и было, и кажется — зачем всё это, для чего и почему, что изменилось, — мы, сидхи, помним, что так дают о себе знать Звери. Спящие или сгинувшие, однако дают.
— События описали круг, — кивнул Ксарбирус. — И мы теперь знаем, что ни одна из сторон ни перед чем не остановится. Ни навсинайские маги, ни ордена, ни похитители Тёрна. Не уверен только в Мастерах Смерти. Мы идём к войне, дорогие мои спутники, к войне тем более страшной, что основана она будет на страхе. Не на желании прирезать к своему домену пару-тройку городков, даже не на простом «соседа пограбить!», а на страхе, что тот самый сосед обзаведётся чудо-оружием. Или амулетом. Или талисманом. Или откроет такое заклинание, что вся прочая магия обернётся детскими хлопушками. Известия о дхуссе передаются шёпотом, среди самой верхушки и Навсиная, и рыцарей, и прочего. И каждый страшится, что сосед его опередит.
— Однако Мастера Смерти в охоте на дхусса пока что не замечены, разве не так? — спросила Нэисс.
— Как же, не замечены! — с ехидством всплеснул руками алхимик. — А что тут тогда делала та самая Гончая, которую кинулся спасать наш прекраснодушный паладин? Не-ет, моя прекрасная сидха, Гильдия тут тоже замешана, что называется, по самые уши.
— «По самые уши» увязают, а не «бывают замешаны», — фыркнула Нэисс.
— Я сказал именно то, что хотел сказать! — парировал Ксарбирус. — Они именно что «вмешались по самые уши». Они отправили самую лучшую Гончую, небывалую, чем-то весьма отличающуюся от остальных. Иначе Тёрн не полез бы её спасать…
— Наш Тёрн полез бы спасать любого. — Щёки Стайни пылали, кулаки так и не разжались. — Вне зависимости от…
Сидха состроила презрительную гримаску, однако и сама порозовела.
— Ах да, — поморщился алхимик. — И правда, как я мог запамятовать. — Он не скрывал сарказма. — Дорогие мои, слушайте, что вам говорят, и запоминайте. Все, все силы Старого Мира, кто хоть чего-то стоит, — все отметились в охоте на дхусса. Вот Навсинай вырвался вперёд. И знаете, что это значит? Что Гильдия с Коллегиумом перестанут толкаться боками в Меодоре и Долье, а схватятся уже всерьёз вдоль старой границы, по Делхару и Аэрно.
— Распечать меня так и разэтак, да с чего ты это взял-то, почтенный?! — не выдержал Брабер. — Ну дхусс. Ну считают они его невесть кем. Но чтоб войну потешную в войну настоящую обратить? Что от Державы, что от Некрополиса и мокрого места ведь не останется, коль серьёзная магия в дело пойдёт!
Ксарбирус помолчал, барабаня пальцами по кожаной крышке кофра, ни дать ни взять — профессор, разочарованный бестолковым вопросом многообещающего ученика.
— Беда в том, Брабер, что никто не знает, что же такое Тёрн.

И готов вообразить самое страшное. Невоплощённый Тёмный. Девятый Зверь, явившийся править последний суд. Воплощение Ом-Прокреатора. Придумать можно всё, что угодно, — а потом начинается паника. Паника тем более страшная, что истолковать деяния и способности нашего дорогого дхусса можно любым угодным образом. Взять хотя б те же Тени — благодаря которым, собственно говоря, мы тут все и сидим. Что, по-вашему, должны думать в орденах, что должны думать в Державе и в Некрополисе — скованный пленник исчез из самого сердца тщательно охраняемой крепости, все, кто там находился, погибли…
— Кроме досточтимого мэтра Ксарбируса, — вставила Стайни.
— Кроме досточтимого мэтра Ксарбируса, — кивнул алхимик. — Да, моей скромной персоной сильные мира сего заинтересуются также, тут сомнений нет. Но главное — дхусс; ясно, что его спасение будет приписано каким-то невероятным, необъяснимым с точки зрения строгих законов магии заклятьям. Каким-то сверхспособностям, ну вы понимаете, о чём я. У страха глаза велики. Господа коллегианты, господа командоры и магистры, господа Мастера Смерти — все дружно полезли в заплесневелые тома всех мыслимых и немыслимых предсказаний. А написаны эти анналы так, что при желании там можно найти всё, что угодно. Вот и нашли, как мне кажется. Теперь гоняются, рвут друг у друга из рук.
— И что, распечать их всех?
— Рвут и локтями пихаются, — назидательно сказал алхимик. — И до чего допихаться успеют, никому не ведомо.
— А я и знать не желаю. Мне надо, чтобы Тёрн был свободен. — Щёки бывшей Гончей были красны от румянца.
— Свободен! Кто б с тем спорить стал! — всплеснул руками Ксарбирус. — Но ведь этого мало, дорогие мои. Надо понять, что за всем этим кроется. Уж слишком это похоже — ты права, Нэисс, — на волю Зверей. Круг — это и впрямь их любимое «знамение», если можно так выразиться.
— А мы уже два Храма Феникса, считай, сами завалили… — уронила Стайни.
— Думаю, нам это простится, — отозвался алхимик. — Если, конечно, раскопаем, что кроется за всей этой аферой с нашим дорогим дхуссом.
— Ох, устал я от ваших речений, распечать меня и всё вокруг! Дайте мне демонюка, чтобы порубить можно было, а от умных слов у меня в затылке колотьё случается и в глазах темнеет. Скажите, наконец, что делать-то?!
— Спокойствие, мой добрый гном, спокойствие. Дхусс сейчас удаляется от нас в сторону моря. Преследовать его можно, но мы пойдём другим путём.
— Это каким же?
— Кружным, Брабер, кружным. Я отнюдь не горю желанием нарваться на Гниль. У меня, знаешь ли, не самые лучшие об этом воспоминания. Думаю, похитителям некуда деваться, кроме как в Самалеви. Однако такого же мнения, боюсь, и мои бывшие коллеги. Так что нам с вами, друзья мои, одна дорога — в Решам.
— В Реша-ам? — поразилась Стайни. — Но ведь это… Звери ведают где!
— Не особенно, любезная моя, не особенно, — хитро подмигнул Ксарбирус. — Дорога туда прямая и ровная. Пойдём быстро. Куда скорее, чем ломая ноги по чащобам, куда неизбежно пришлось забиться похитителям дхусса.
— Да зачем им прятаться? Они господ коллегиантов и в первый-то раз едва не заломали, когда у тех на руках были все козыри!
— В том-то и дело. Сейчас Высокий Аркан бросит против этой парочки все свободные силы.

Сейчас Высокий Аркан бросит против этой парочки все свободные силы. Не стоит недооценивать Коллегиум. Не пожалеют и Камней Магии. Вообще, чем дальше, тем больше я подозреваю, что резервы Навсиная куда обширнее, чем это представлялось. Умелая маскировка, весьма умелая.
— В Решам так в Решам, — решительно поднялась бывшая Гончая. — Только давайте двигаться. Я уже все ноги отсидела.
— А в Решаме мы наймём новый корабль. — Ксарбирус словно даже обиделся, что никто не осведомился о дальнейших деталях его плана. — И перехватим дхусса в открытом море.
— О! Это лучше, это мне нравится! — Брабер подкинул свой чудовищный клинок и ловко поймал за эфес.
— Если бы кто ещё мне объяснил, что мы станем делать, когда, как выразился наш досточтимый мэтр, «перехватим» похитителей в океане… — не без яду заметила сидха. — Если с ними не смогли справиться навсинайские маги.
— Ты забыла о том милом создании, что, как и мы, преследует дхусса, — хитро ухмыльнулся почтенный доктор. — А она, смею тебя уверить, заставит попотеть даже Мастеров Безмолвной Арфы. Так что нам нужно только правильно рассчитать время и выждать. К тому же у старого и больного мэтра Ксарбируса найдётся чем удивить и вышеупомянутых чародеев.
— Тогда чего мы мешкаем? — пожал широченными плечами Брабер.
* * *
Когда она очнулась, глаза долго не желали открываться. Веки словно сковало цепями, руки и ноги отказывались шевелиться. Гончая словно лишилась всех сил и даже последней воли.
Горела и полыхала только память. Она услужливо и тотчас явила всё — подземелье, запертую дверь, сковавшее Алиедору заклинание навсинайцев.
— Они за это… — началось было привычное. Однако Гончая тотчас оборвала себя.
Именно этого от неё и ждут. Что она начнёт биться и проклинать, тратить силы на пустую ненависть, когда её невозможно воплотить ни во что действительное. Она столкнулась с более сильными и проиграла. Вернее сказать, временно уступила.
— Очень слаба, Фереальв. — Опять этот проклятый ноори говорит на её языке! Зачем ему нужно, чтобы она понимала? — Спутывающие чары вытянули слишком многое.
Фереальв что-то ответил, холодно и резко, на своём родном наречии. Алиедора готова была поклясться — смысл там наверняка был очень прост: «пусть подыхает».
Семи Зверям назло не умру, зло подумала она.
А потом на лоб легла рука дхусса.
Что это был Тёрн, она поняла сразу, бугристая мозолистая ладонь ещё даже не успела коснуться её кожи. Словно тысячи мелких иголочек покалывали лоб Гончей, на висках проступал пот, однако слабость и опустошённость отступали, мир стал обретать краски и очертания.
— Благодарю, дхусс, — услыхала она голос Роллэ, по-прежнему спокойный, взвешенный, сдержанный. — Ты держишь слово.
— Я всегда держу его, Роллэ. — Тёрн произносил слова глухо, с расстановкой, словно ему было трудно говорить.
— Даже данное врагам? — холодно поинтересовался Фереальв, преодолев своё всегдашнее отвращение ко всеобщему наречию.
— Для меня нет разницы.
— Не слишком-то умное решение.
— Предоставь судить об этом мне, ноори.
— Не сжимай зря кулаки, дхусс.

— Не сжимай зря кулаки, дхусс. Второй раз тебе ускользнуть не удастся.
— Дайте ей воды. — Тёрн не снизошёл до ответа. — Иначе все мои усилия пойдут прахом.
— Воды? — Сарказм Роллэ невозможно было скрыть. — Насколько я понимаю, Гончим Некрополиса потребно нечто совершенно иное, тем более в подобных обстоятельствах?
— У тебя найдутся подходящие эликсиры, Разыскивающий?
— Как несомненно известно досточтимому члену клана Морра, — почему тут Алиедоре послышалась какая-то по-особенному гнусная усмешка в голосе пленителя? — все наши запасы погибли вместе с кораблём. Да и твой посох тоже, Тёрн. Но магия меня ещё ни разу не подводила. Несмотря на все твои усилия одолеть меня в открытом поединке, дхусс.
— Ты сам столько раз повторял мне, что настоящий Мастер Беззвучной Арфы не нуждается ни в каких инструментах… учитель. — Последнее слово Тёрн произнёс так, словно это был плевок к лицо. — Хотя сам не отказывался от своего знаменитого посоха.
— Сила привычки, — легко ответил ноори. — Условность, для смены которой потребны усилия, могущие быть потрачены на нечто более полезное. Что ж, смотри, маловер. Вложи, так сказать, персты в язвы.
— Какие персты? В какие язвы?
— Ах, не обращай внимания. Старая-старая сказка. С другого Листа.
«Это как — с другого Листа?!» — хотелось завопить Алиедоре, но губы решительно не желали раскрываться.
— Смотри, — повторил Роллэ, и Гончую вновь окатило тёмной волной, правда, на сей раз — тёплой, словно вода в хорошо натопленной бане. Тошноту и головокружение сняло как рукой, она смогла наконец пошевелиться, пошарить вокруг себя.
…Доски. Гладкие доски палубы, спина опирается о что-то жёсткое. Корабль! И уже в море… Ветер касается щёк, в уши врывается плеск волн, скрип снастей, человеческие голоса… Сколько же я провалялась в чёрном беспамятстве?
— Видишь? — Роллэ чуть задыхался, очень стараясь, чтобы этого никто не заметил. — Вот и всё, дорогой мой ученик. Не согласен, что тебе ещё рано со мной тягаться?
Алиедора видела молчащего дхусса, упрямо наклонившего голову, видела, как пламенеет клановый знак на его щеке, и понимала: Тёрн в бешенстве, но железная воля по-прежнему сдерживает страсти.
— Какое это имеет значение, ноори? — Дхусс наконец взглянул в глаза Разыскивающему. — Ты волочишь меня на заклание к Мудрым. Из башни Затмений подобные мне живыми не выходили.
Алиедора дёрнулась. Что за чушь, что за ерунда, зачем он вообще сдавался, если знал, что впереди только смерть?!
— Я бы постарался избегнуть подобной одномерности… — начал плести словесные кружева ноори, однако его перебил Фереальв, что-то резко и повелительно бросивший на непонятном Алиедоре языке.
— Не надо так волноваться, досточтимый Наблюдающий, — развёл руками Роллэ. — Да, Гончая очнулась. Да, я вернул ей силы, по-своему, но восстановил баланс в её раз и навсегда изменённой крови. Но она для нас не опасна. Навсинайские маги хорошо постарались, избавив её от всех смертоубийственных орудий.
«Я сама по себе смертоубийственное орудие!» — хотелось заорать Алиедоре, но тут дхусс сам склонился к ней, взял за обе руки.
— Алли.

— Алли. Скажи, как ты…
— Лучше и быть не может, — перебила она его. Рук, правда, не отняла.
— Можешь встать?
— Конечно. — Гончая пошатнулась, но, в общем, поднялась вполне уверенно.
Пут ни на ней, ни на дхуссе не было. Они стояли на юте большой двухмачтовой галеры с косыми парусами, команда их словно бы и не видела, занятая своими делами. Одежда Гончей осталась прежней — грязная, прокопчённая, покрытая где грязью, а где кровью, уже не разберёшь, своей или чужой.
— Да, милая девушка, воняет от вас преизрядно, — как бы мимоходом заметил Роллэ. — К сожалению, предоставить вам тут мыльню не представляется возможным. Но, я обещаю, на Смарагде…
— Придётся потерпеть. — Алиедоре очень хотелось, чтобы это прозвучало свободно, холодно, презрительно и гордо, а вместо этого получился какой-то невнятный хрип.
— Конечно. Мы, ноори, всё время испытывали неудобства от вас, младших народов, — совершенно серьёзно проговорил Роллэ. — Впрочем, грязь и вонь не делают тебя менее интересной для меня. Так что я потерплю.
Алиедора пожала плечами. Перебрасываться словами с пленителем не имело никакого смысла.
— Дайте есть, — вместо этого заявила она. — Если уж я нужна вам живой.
— Нужна, нужна, — заверил её Роллэ. — Мой уважаемый собрат Фереальв не верит мне, но таки нужна.
— Тогда корми, — как можно равнодушнее сказала Алиедора и отвернулась к борту, глядя в синюю безбрежную гладь.
…Сколько же мы уже так плывём? И солнце-то как высоко! Тепло, не скажешь, что зима на носу.
Еду принёс босой моряк в залатанной куртке и с пустыми глазами. Никакого удивления при виде странной пассажирки он не выказал. Молча поставил солонину, грубый хлеб, явно испечённый прямо тут, на галере, в кружку налил разбавленного водою вина.
Алиедора не заставила просить себя дважды.
Дхусс к еде не притронулся. Молча стоял рядом, скрестив могучие руки на груди, смотрел на неё… и ничего не делал. А ведь оба мучителя-ноори совсем рядом, их всего двое… против неё и Тёрна. Почему он ничего не делает?
— Я дал слово, Алиедора. Только так можно было вытащить тебя от господ коллегиантов.
Разве слово, данное врагу, может что-то значить?!
Очевидно, для него — да. В голове не укладывается, но может.
— Что же мы делаем? — в упор спросила она, глядя прямо на него.
— Ничего.
— Ждём, когда с нас спустят шкуру эти самые Мудрые?! — вскинулась. Не выдержала, да и кто бы здесь выдержал?
— Я дал слово, что мы не попытаемся бежать или напасть на них, — кивок в сторону ноори, — до самого Смарагда. До того, как явятся Мудрые. — Правый глаз дхусса едва заметно подмигнул Алиедоре.
«Ну конечно. Он же показывал мне остров. Я же была там — пока ещё плыли на зелёном корабле. Тогда мне не удалось. Теперь, значит, должно удаться. Во что бы то ни стало».
— И мы приняли слово дхусса, — с нажимом сказал Роллэ.
— Даже ошейника не надели, — усмехнулся тот.
Ошейника? Какого ошейника?
— Да так, было дело, — безмятежно проговорил Тёрн в ответ на её молчаливый вопрос.

— Ничего интересного. Не стоит внимания.
Как же. Знаем мы, как это «не стоит внимания».
Его не сдерживает ничего, кроме слова. Это значит, что в миг, когда его обещание будет формально исполнено, я должна ударить. В тот раз Мудрые и их слуги взяли верх. А теперь… теперь — посмотрим.
— А что за корабль? Куда плывём? — как бы соглашаясь, что тему надо сменить, спросила Алиедора.
— Корабль? Какое мне дело, что это за корабль? — искренне удивился Роллэ. — Когда добрались до порта, я выбрал первый, что мог пересечь открытый океан. Дальнейшее просто. Зачаровать команду и скомандовать: «Отчаливаем!»
Зачаровать команду, вот даже так. А с нами почему же было так не поступить? Зачем всякие тёмные камеры, да ещё якобы «не на этом Листе», зачем такие сложности?
А затем, ответила она себе, что не может он. Есть, значит, что-то и во мне, и в дхуссе, что оберегает нас от подобной магии. Иначе, конечно, бегали бы мы с таким же оболваненным видком, как эти морячки.
— И сколько же нам ещё плыть? — Так могла бы осведомляться у грума старая, ныне почти забытая доньята Алиедора Венти… или же благородная донья Алиедора Венти-Деррано.
— Долго, — без улыбки отвечал Роллэ. — Седмицы две-три. Как ветер подует, как течения понесут… это не наш прежний кораблик, что плыл сам собой, куда скажу.
«И с такой магией они не стали властелинами всего мира? Семь Зверей, ну что за дураки!»
Тёрн молча встал рядом. Шипы чуть касались её бока.
— Терпение и верность, Алиедора.
Совсем недавно она ощетинилась бы, ответила бы чем-нибудь ядовитым. Глупая! Если хочешь выбраться из всего этого живой, да ещё и стать — не забыла ещё? — королевой Некрополиса, надо уметь терпеть и слушать.
— Терпение и верность, — сказала она.
Глава VII
Надеждам Ксарбируса на тихий и мирный переход по наезженному тракту не суждено было сбыться. Едва они тронулись в путь, даже не успели добраться до большой дороги, как пришли вести о Гнили, свирепствующей к востоку. Перепуганные пахари, ремесленники и прочий люд бежали сломя голову оттуда к Самалеви, пробираясь глухими тропами из-за всеобщего поверья, что «Гниль скопище людское любит». Упрямый Ксарбирус, тем не менее, повёл своих спутников на восход, то ли надеясь на удачу, то ли не принимая всерьёз «суеверия и предрассудки тёмного простонародья».
А потом, утром второго дня, они увидели остатки растерзанной многоножками деревни. Вернее даже, чистую землю, выглаженный, вылизанный круг, где не осталось ни трупов, ни домов, ни плетней, ни колодцев, ни огородов — ничего. О поселении напоминал только указатель на перекрёстке, где от дороги отходил узкий просёлок.
— Порезвились же они тут, распечать меня во все кости…
— Да, дорогой мой гном, злее Гниль стала, — Ксарбирус озабоченно потёр лоб.
— Тёрн-то, помнится, огненное погребение деревне устраивал, а теперь и хоронить нечего. И останков не осталось.
Земля дымилась, парила, свежая и чёрная, словно только что после пашни. Пахло Гнилью, однако к ней примешивалось и что-то ещё — неуловимое, живое, терпкое. Дохлые многоножки валялись вокруг, сухие и лёгкие, словно пустые, словно вся их ярость пожрала сама себя, оставив только невесомую скорлупу.
— Так я и думал.

Дохлые многоножки валялись вокруг, сухие и лёгкие, словно пустые, словно вся их ярость пожрала сама себя, оставив только невесомую скорлупу.
— Так я и думал. — Ксарбирус захрустел пальцами. — Где дхусс — там и Гниль. Признаться, я рассчитывал, что мы ещё достаточно далеко.
— А где Гниль — там и демонюки. — Брабер был необычайно серьёзен, даже забыл про свои всегдашние «распечать» и прочее.
— Демоны? — подобралась сидха. — Где?
— Совсем близко. — Гном, не отрываясь, смотрел на свой амулет.
— Второй раз. — Ксарбирус одним движением распахнул свой алхимический кофр. Тогда — в море, теперь — на суше…
— Ничего особенного, обычный демонюк. Стойте, где стоите. — Брабер спрятал амулет и, весь как-то подобравшись, слегка сгорбившись, пошёл прямо вперёд, к зарослям у обочины опустевшей дороги. Следом за ним, чуть поколебавшись, двинулась сидха и сразу за ней — Стайни. Ксарбирус, как и положено разумному, осознающему свою ценность для всеобщего блага предводителю, оставался за спинами.
— Обычный демонюк, — повторил Брабер за миг до того, как из зарослей чернеца и остролистов прямо на гнома ринулась ярко-красная, словно сырое мясо, туша демона. Совершенно непонятно, где ему удавалось прятаться всё это время среди облетевших ветвей, однако же удавалось.
Рогатая голова, четыре руки и четыре ноги, диковинное существо казалось парой сросшихся близнецов. Пасть раззявлена, с чёрных клыков капает дымящаяся слюна, когти вытянуты, из-под шипастых пяток летит земля, толчок, прыжок, красная туша летит.
Гном Брабер сделал ровно два шага в сторону, полуповорот и один раз взмахнул клинком. Чудовищный меч полыхнул алым и золотым, по извивам пронеслись стремительные искры; половина демона ещё бежала, а вторая, задняя часть туши, вдруг остановилась, словно налетев на стену, зашаталась и рухнула, обильно орошая всё вокруг себя чёрной кровью.
Демона не стало в долю мгновения.
Брабер прокрутил стремительную мельницу, сбрасывая с меча капли ядовитой крови, усхмехнулся и вытащил небольной нож, покрытый рунами.
— Рога у него хороши, распечать его во все кости. Продам с выгодой…
— Кому ты их продашь, любезный? — подоспел успевший запыхаться Ксарбирус. — Кому и где?
— Да хотя бы и тебе, мэтр, — хладнокровно заявил гном. — Вот только в водичке их отмою, распечать их, жилки посрезаю, высушу как следует — и продам. Они алхимикам, я ведаю, дюже как нужны.
— Познания твои поистине поражают, мой добрый гном, равно как и твоё боевое искусство, — сквозь зубы процедил Ксарбирус. — Хотел бы я знать, что означает этот прорыв, — Гниль окончательно спаяла нас с демоническими планами существования?
— Не знаю, как там насчёт планов, а вот демонюки такие мне очень даже знакомы, — пожал плечами Брабер. — Едва ли не чаще всех к нам их заносит, осьмипалых-то. Да ты, мэтр, и сам знать должен. Их рога наверняка же покупаешь. Цена в последнее время должна была упасть, если, конечно, ордена не стали всё себе в кубышку скупать.
— Не имел счастья настолько близко интересоваться прикладной демонологией, — поджал губы алхимик. — Я, как представитель чистой науки…
— Будет, мэтр, — безо всякого почтения прервала его Стайни.

— Поняли мы уже. Теперь там, где Гниль, не только многоножки, но ещё и демоны. Совсем весёлая жизнь пошла. Может, пока не поздно, нам уверовать всем? Ом-Прокреатору помолиться или ещё чего?
— Что это с тобой, милая моя? — воззрился на девушку Ксарбирус. — Да, дела в мире нашем плохи, ничего не скажешь, но…
— Но ключ от бед — у дхусса? У него одного? — напирала бывшая Гончая.
— Не знаю, — медленно ответил алхимик. — Понятно лишь, что он очень важен, как фокус линзы, собирающей свет. А вот что дальше… покажут исследова…
— Если Гниль нас не сожрёт прежде. Или демоны не разорвут.
— Стайни, ты хочешь сказать что-то совсем иное? Что мы заняты не тем? Но разве не ты всегда ратовала за освобождение дхусса? И притом любой ценой?
— Ратовала-ратовала, — проворчала девушка, отворачиваясь. — Мы — керван , если кто успел забыть. Я в это верю. А ключ там или не ключ — уже не важно. В Некрополисе говорят, что один смертный, даже самый одарённый и сильный, не переломит тысячу. С Гнилью нам не совладать. И если вспомнить, что она шла по Тёрнову следу…
— То нам следует повернуть назад? — Нэисс была великолепна в ледяном презрении. — Бежать? Спрятаться? Скры…
— Помолчи, сидха, — огрызнулась бывшая Гончая. — Я не закончила. Потом станешь позы нам являть. С Гнилью, говорю вам снова, нам не совладать. Прошлые разы сами едва живы остались. И, значит, по следу Тёрна нам идти не получится. Или многоножки сожрут, или демоны.
— Эт-то ещё что значит?! — возмутился Брабер. — Как это «сожрут»?!
— Да вот так, распечать тебя во все кости, — передразнила гнома девушка. — Одно неверное движение, и… — Она отмахнулась.
Брабер собирался вскипеть, однако, ворча, всё же внял нахмуренным бровям и тяжёлому взгляду Ксарбируса.
— Что ты предлагаешь? Только, пожалуйста, коротко и ясно!
— Коротко и ясно — предлагаю погоню оставить. Сделать крюк.
— И куда направиться? — ехидно поинтересовалась сидха. Бывшая Гончая даже не повернула головы.
— Куда направлялись Мастера Беззвучной Арфы после переправы, а, мэтр? — в упор спросила она алхимика. — Ты много и красиво говорил, как следишь за дхуссом; но неужто не знаешь, куда дальше двинутся похитители? Неужто не имеешь ни малейшего понятия? Или думаешь, я забыла, как ты в самом начале пути про «острова на юге» намекал?
— Понял, куда ты клонишь, — после паузы, медленно и тщательно подбирая слова, проговорил Ксарбирус. — Что ж, темнить не буду. Подозрения у меня и впрямь были. Остров Луал.
— Остров Луал? Почему?
— Оттуда приходили, скажем так, самые непонятные сообщения, — маловразумительно отозвался алхимик. — А вдобавок на этом острове экспедиция Тернея и Дольте обнаружила сказочную башню Звёзд… Впрочем, вы, конечно, ничего о ней не слышали.
Он оказался, однако, не совсем прав.
— Башня Звёзд… — Сидха едва заметно улыбнулась чему-то своему. — Да, у нас бытовала такая сказка. Но это ж именно что сказка… и нигде никогда не говорилось, где она, эта самая башня.

Но это ж именно что сказка… и нигде никогда не говорилось, где она, эта самая башня.
— А что там было, в этих сказках? — с явственным интересом тотчас обернулся к сидхе Ксарбирус.
— Ну… как обычно. Сидха-сирота, Ветвь её другим занята, внимания к девочке мало, да и способностей никаких нет у малышки, и отправляется она бродить по чащам и пущам, звери, как водится, помогают, люди… — Она осеклась, смутилась.
— Люди препятствуют, — закончил за неё Ксарбирус. — Говори-говори, Нэисс. Мы тут все свои. Керван , как нам справдливо напомнила дорогая наша Стайни.
— Люди, да… и гномы ещё тоже. — Она украдкой метнула быстрый взгляд на Брабера, однако охотник на демонов остался невозмутим.
— Мы про ваших тоже немало всего… рассказываем, — пожал он богатырскими плечами. — Чего уж тут сказками считаться. Давай, не тяни, распечать, как говорится!..
— Хорошо-хорошо! Короче, юная сидха добирается до этой самой башни. Постоянного места у башни нет, появляется она то тут, то там, в местах, называемых кем дурными, а кем волшебными. В сказках башня эта то снежно-бела, то, напротив, черным-черна. Дверей в ней нет, войти можно, если только она сама тебя впустит…
— А потом? Потом-то что? — Брабер, казалось, загорелся не на шутку. — Кто живёт-то там?
— Живут некие мудрецы, сродни сидхам, но не сидхи. Наблюдают звёздные течения, читают небесные знаки, следят за явлениями, прорицая по ним судьбы.
— Ну-у-у… — Брабер казался сильно разочарован. — Гномы на небеса не глазеют. Нам пещерных сводов и рудных жил достаточно.
Нэисс поджала губы, но в спор встревать не стала.
— И оказалось, что девочка-то как раз и умеет читать эти самые знаки, — продолжала сидха. — В сказках она, конечно, всех этих мудрецов посрамила, прониклись они к ней небывалым уважением, надарили подарков и отпустили с миром, а после жила та малышка долго и счастливо…
— А больше ничего не рассказывали? — вкрадчиво осведомился Ксарбирус.
— Гм… — смутилась Нэисс. — Сказка эта… ну, была просто сказкой. Каких много. Я вот и позабыла её почти, если бы ты, мэтр, не напомнил. Да, верно, слышала я как-то… уже не маленькой… В общем, оказались в той башне чертежи звёзд и небес, да не простые, а каждое светило было когда-то живым малышом-сидхом. Собирали якобы те мудрецы потерявшихся, заболевших и прочее, да и превращали в подобия небесных огоньков, чтобы вернее прорицать, значит, вернее толковать грядущее… — Она смутилась окончательно. — Но это враки, конечно. Кто-то из сидхов, будучи мрачным, сочинил такое, а оно и прижилось, стало повторяться другими… Страшные сказки у нас тоже любили.
— Вот это уже лучше, — кивнул Ксарбирус. — Потому что, дорогие мои, помянутая экспедиция едва унесла от той башни ноги и потом до конца жизни возблагодаряла за спасение и Ом-Прокреатора, и Семь Зверей, и вообще всех, кого только вспомнить могла. Другое дело, что напрямик распознать и описать классические признаки Беззвучной Арфы первооткрыватели так и не сумели, и это, признаться, сбивало меня с толку. Если бы похитители Тёрна отправились на дальний юг, к Громовым скалам, вот тут я бы призадумался. Но они двинулись на восток. Конечно, он тоже велик, но… Если Гниль не даст нам идти по следу дхусса, я бы попытался перехватить его у Луала.

Во всяком случае, море Отсветов не очень широко, вливается в Смарагдовое, так что, думаю, дхусса мы не упустим.
А насчёт башни Звёзд и живых огоньков-звёзд, — крючковатый палец нацелился на сидху, — очень похоже на правду. Даже слишком похоже.
* * *
Дигвилу Деррано везло. Везло чудовищно и невероятно. Правда, раньше он этого не понимал или, вернее, склонен был приписывать всё исключительно своей смелости, или силе, или ловкости, или умению обращаться с оружием. Теперь — нет.
Когда-то благородный дон, когда-то наследник если не самого большого, то, во всяком случае, самого богатого сенорства в королевстве Долье, он сидел, привалившись спиной к стене грязного портового трактирчика в славном Самалеви.
Грязного — это ещё очень мягко сказать. Толстый слой неведомо чего — поистине неведомо чего! — покрывал всё вокруг, со стен свисали лохмотья жирной копоти, потолочные балки сделались со временем совершенно черны.
Громадный очаг, где крутились над пламенем вертела, зарос сажей так, что казался зевом чёрной пещеры. Хозяин, похоже, последний раз посещал термы ещё во младенчестве, как и стая жуликоватых половых, так и сновавших вокруг. Рожи у них казались самыми что ни на есть разбойничьими. На Дигвила они поглядывали весьма красноречиво — новоприбывший не имел оружия, которым в самалевском порту не был увешан только главный его смотритель, и то исключительно потому, что перемещал он свою обильно умащённую благовониями тушу только в сопровождении дюжины телохранителей.
Они не знали, сколько пота была пролито в палестре, как неумолимо добивался сухой и жёсткий дон Деррано, чтобы его старший (хотя бы старший!) смог бы, если придётся, сразиться — и весьма неблагородным образом, — «дуэлью серфов», как это именовалось высоким штилем, а в просторечии — на кулаках.
— Э, господин хороший! — Рыжий подавальщик вырос перед Дигвилом, руки упёрты в бока, рыжая борода воинственно задрана. Руки половой держал впереди, бросились в глаза иссиня-чёрные ободки под желтоватыми ногтями. Передником, казалось, только что вымыли пол — но отнюдь не всей харчевни. — Ты, значит, сидеть-то сиди, а и честь тоже знай. Говори, чё принесть. У нас за просто так не ошиваются.
Дигвил смерил наглеца взглядом. Тот продолжал ухмыляться. И в самом деле, чего бояться бугаю со внушительным тесаком, лишь наполовину прикрытым передником подавальщика?
— Мне Имир нужен, — сквозь зубы процедил Дигвил. — Так что расстарайся уж, любезный.
Имиром звали главаря местных воров. Имя само по себе было широко известно, но связываться с ним, разумеется, избегали. А уж произносить вслух в каком-то захудалом трактире и вовсе выглядело безумием.
Однако Дигвил этого и добивался. Половой разинул рот, пытаясь сообразить, как же держать себя с этим чужаком, принесла его нелёгкая!
— Чего застыл? Не понял, что ли? — тем же тоном продолжал рыцарь.
Подавальщик наконец сообразил, что этот непонятный тип явно болтает что-то не то, а потому трактир стоит немедля освободить от его присутствия. Детина сдвинул передник на сторону и взялся за рукоять тесака.
— Ты, господин хороший, уваливал бы отседова подобру-поздорову. Пока под белы руки не вывели.
— Тебе сказано — весточка у меня для Имира. — Дигвил не двинулся. Он не грозил, не бранился, просто сидел, и всё, словно и не держался половой за здоровенный тесак, в иных местах сошедший бы за добрый меч. — Иди хозяину скажи, дубина, — завершил тираду рыцарь.

— Иди хозяину скажи, дубина, — завершил тираду рыцарь.
Половой оглянулся. Трактир был почти пуст, двое других подавальщиков уже оглядывались, судя по всему, готовые поспешить на помощь.
— Короче… — детина взмахнул тесаком, не то собираясь уложить Дигвила на месте, не то просто напугать, и тут же взвыл, завертелся, согнувшись в три погибели и прижимая руки к причинному месту, куда врезался сапог Дигвила.
Рыцарь вывернул детине руку, играючи отобрал тесак.
— Гляди, порежешься, — он сорвал с пояса ножны.
Двое подавальщиков посмотрели-посмотрели и так, бочком, подобрались ближе, однако вовсе не для того, чтобы вступиться за товарища, просто подхватили его под руки и поволокли прочь.
— Эй, ты чего, ты чего?! — подоспел хозяин заведения. Дигвил не сомневался, что хитрец всё видел от начала и до конца. — Моих людей бить?!
— Твои люди пусть сперва научатся за ножики браться. А то, глядишь, зарежутся, тебе, почтенный, с того убыток выйдет.
— Ладно. — Трактирщик бросил взгляд в сторону половых, уводивших всё ещё согбенного товарища. — Чё надо-то, говори, гость дорогой!
— Имир мне нужен. Весть для него. Важная.
— Ишь какой выискался! Имир ему нужен! Имир всем нужен, да не каждому покажется, так молва бает. Да только где ж его, Имира-то того, искать! Разбойник и вор он, то всем известно. Многие важные персоны немало девета за него обещали.
Глазки трактирщика бегали: оно и понятно, странный гость мог оказаться кем угодно, прознатчиком орденов, подмастерьем навсинайских магов, наёмником акимата [1] славного и вольного Самалеви, просто охотником за удачей — да кем угодно!
Трактирщик не дожил бы до своих лет на самом дне портового города, если б не умел хоть сколько-то разбираться в людях. Стоявший перед ним человек походил на железных големов Державы: такой же холодный и, если надо, беспощадный. Впрочем, холодных и беспощадных содержатель харчевни повидал как раз немало; в этом странном пришельце же ощущалось что-то ещё, для чего трактирщик никак не мог выудить из обмельчавшей своей души ни единого подходящего слова.
— Не знаю никакого Имира, — наконец проворчал, когда извечная осторожность торговца победила. — Слыхать слыхал, а видеть не видал, знаком не был, не служил, не приобщался, не привлекался — в общем, ничего не знаю!
— Не знаешь? — как-то очень нехорошо усмехнулся незнакомец, слегка повёл плечами, подкинул и ловко поймал тяжёлый тесак. — А если подумать?
У трактирщика похолодело внутри. Этот человек, бесспорно, имел право приказывать. Более того, долгое время ничем иным и не занимался.
— Мил-друг мой, — трактирщик понизил голос до почти что задушевного шёпота. — С Имиром связываться… лучше бы не в моей таверне. А? Вот, возьми… — на полураскрытой заскорузлой и не шибко чистой ладони блеснули кругляши. — Возьми, господин хороший, и… будь ласков, поищи другое место с Имиром разговоры разводить. Наведайся в «Морскую деву», он там частенько столуется. А здесь, у меня… не надо, а?
Лицо незнакомца осталось непроницаемым, и трактирщик, вздохнув, прибавил несколько монет.
Дигвил Деррано, благородный дон и наследник сенорства, молча ссыпал деньги себе за пазуху в кожаный кошель, предусмотрительно подшитый туда навсинайскими портными.

Ему не требовался никакой Имир. Он его знать не знал и не желал. Ему просто нужно было какое ни есть оружие и деньги.
Теперь можно было и справиться насчёт цен у корабельщиков.
* * *
Почему я медлю и чего я жду? — спрашивала себя Алиедора, стоя у планшира. Я свободно хожу по всему кораблю. Руки и ноги не связаны. А уж здесь, на галере, наверняка найдётся хоть какой-нибудь железный дрын, что вполне сойдёт за оружие. Так что со мной? Почему эти двое, Фереальв и Роллэ, до сих пор едят, пьют, спят, дышат? Почему они ещё не кормят рыб на дне моря Отсветов?
Потому что дхусс дал слово, а ты веришь ему, словно самому Зверю Воплощённому? «Терпение и верность», да? Что за глупости…
Однако день сменялся днём, однообразная морская гладь по-прежнему тянулась вокруг, заунывно покрикивали боцманы, и старшие гребной команды били в кожаное било, задавая ритм вёслам, матросик с пустыми глазами ставил перед Алиедорой деревянный поднос с немудрёной едой, а она всё бездействовала. Снадобья Некрополиса не пополнялись уже очень, очень давно, она принуждена была пить простую воду — однако ничего не менялось.
Фереальв, лишившийся после схватки с навсинайскими магами своих собственных мечей и довольствовавшийся парой первых попавшихся клинков, подобранных, когда они вырвались из плена, — при одном взгляде на Гончую вечно корчил презрительную гримасу, не удостаивая ни словом. Роллэ, напротив, вступал в разговоры куда охотнее — вся магия Разыскивающего оставалась при нём, не важно, есть у него посох в руке или нет.
Дхусс Тёрн, казалось, превратился в деревянную статую. Он очень мало ел, не прикасался к мясному, днями не сдвигался с места, сидел с закрытыми глазами, скрестив ноги и уронив на колени раскрытые к небу ладони. Алиедора посмотрела-посмотрела и решила его не трогать. Всё, что ей нужно было знать, она уже знала. Он успел ей это показать — там, ещё в их первой камере. Он сейчас — не сомневалась Гончая — тоже не бездельничает. Слово дано, его надо сдержать, хотя бы горели и рушились сами небеса. Вот такой он, дхусс.
Тогда он дал понять, что говорит не для неё, для пленителей, чтобы убедить их — они с Алиедорой не попытаются бежать. Измыслил план, что, мол, Мудрые сами пойдут к ним на поклон — то-то Роллэ с Фереальвом хохотали небось, слушая!..
И всё-таки губы её кривились в нехорошей усмешке. В Некрополисе не признавали поражений. Их просто не существовало. Всякая неудача была просто поводом к тому, чтобы сделаться лучше. Но при этом сам допустивший ошибку мог послужить уроком лишь для других, не для себя. К оступившимся Гильдия Мастеров была беспощадна. А она, Алиедора, как ни крути, задание провалила, попала в плен. Последнее, впрочем, не так страшно, как неисполнение приказа. В Некрополисе перестали получать известия о дхуссе, и это единственное, что имело значение.
И всё же она бездействовала. Может, оттого, что научилась верить ещё кому-то, кроме себя?
Она считала дни и ждала.
Однако совершенно мирным и безмятежным их путешествие не оказалось.
…По синей глади растекалось желтоватое пятно гноя. Команда, словно ничего не замечая, занималась обычным трудом, и только ноори, а с ними Алиедора смотрели с кормы на отвратительную кляксу.
Гниль прорвалась прямо посреди океана.
Внутри у Алиедоры словно шевелилась жёлтая многоножка. Боль и тошнота — хозяйка Гнили, называвшая себя то так то эдак, похоже, не забыла отступницу. Вернее — оступившуюся; но силы неземные, подобно Мастерам Некрополиса, тоже не прощают ошибок тем, кто им служит.
Разыскивающий Роллэ то и дело бросал на Алиедору быстрые, но очень пристальные взгляды.

Разыскивающий Роллэ то и дело бросал на Алиедору быстрые, но очень пристальные взгляды.
— Ничего не напоминает, Гончая?
Алиедора покачала головой. С врагами лучше всего говорить, раз уж они сами идут на это. Легче будет потом свернуть им головы.
— Нет. Ничего. — Она отвернулась.
— Ты бледна, — заметил ноори.
Алиедора промолчала.
— Нам надо вернуться в мою мастерскую, — продолжал Роллэ. — Там я смогу разобраться во многом, помимо прочего — и в тебе.
Гончая равнодушно пожала плечами.
— Не хочешь говорить?
Она хотела, но предпочитала слушать.
— Тебе всё равно, какие тайны ты носишь в себе?
До чего ж дешёвая покупка. Гончие потому и стали Гончими, что отрицают собственную самоценность. Главное для них дело, а их тела, руки, ноги и даже голова — всего лишь орудие. Но не следует полагать, что дело может быть лишь навязано извне, теми же Мастерами.
— Трудно будет нам с тобой, — совсем по-домашнему сказал Роллэ. Хорошо ещё, что руку на плечо не положил.
— Такому Мастеру не пристало бояться трудностей, — разлепила она губы.
— Мастер не боится, — серьёзно ответил Роллэ. — Но он и не хочет творить зряшнего злодейства.
Она не выдержала.
— Ты настолько веришь в действенность данного дхуссом слова? — прошипела Алиедора в лицо опешившему ноори. — Убеждён, что непобедим? Что я даже не дёрнусь?
— Если бы хотела, уже б дёрнулась. — Роллэ не опустил взгляда. — Твой самый страшный враг — ты сама, доньята Алиедора Венти.
— Я слышала это много раз. Скажи что-нибудь новое.
— Ты, возможно, самый страшный враг нашего мира за многие-многие века.
Несмотря на всю выдержку, у Алиедоры похолодело в животе. Когда-то она бежала, считая себя всего лишь униженной и оскорблённой. Потом, когда пришла пора Гнили, когда она мстила всем и каждому, когда многоножки повиновались её воле, — не о том же самом неусыпно нашёптывала ей душа, да только она, Алиедора, слушать такое не хотела?..
Однако силу и гордость Гончей сломить оказалось не так просто. Это говорилось много раз, подумала она. И не только мне. Вообще всем, кого требовалось испугать или сломить. «Страшный враг мира», подумать только! Века проходят, а ничего другого придумать эти охранители не в состоянии.
Она усмехнулась прямо в лицо ноори.
— Докажи, Разыскивающий.
— Докажу, не сомневайся. Для того я и везу тебя на Смарагд.
— Только для этого? — Она по-прежнему не скрывала презрения.
— Не только. — Роллэ не отводил взгляда. — Ещё неплохо бы уберечь это небо, что над нами, да и моря с сушей как-то жалко.
— Как вы мне все надоели! — совершенно по-девичьи, точно разозлённая надоедливым поклонником, вскинулась Алиедора. — Со своими страшными предсказаниями, роковыми совпадениями и небесными пророчествами!
— Отмахивающийся от пророчеств обречён, так считают Мудрые Смарагда. — Роллэ словно и не заметил её вспышки.

— Роллэ словно и не заметил её вспышки.
Алиедора смолкла. Гнев её скатывался с ноори, точно капельки воды с гладкого, отполированного прибоем камня.
Я же для него не человек, вдруг подумала она. Зверюшка. Говорящая зверюшка, с какими-то непонятными и оттого кажущимися опасными способностями. Он ничем не отличается от навсинайцев, попытавшихся вскрыть мне пузо — исключительно в познавательных целях! — едва я очутилась у них в руках.
Больше Гончая ничего не говорила. Молча спускалась на палубу и до седьмого пота заставляла себя растягиваться, чтобы не закостенели суставы, преображённые в своё время алхимией Некрополиса. Дхусс, казалось, вообще всё это время пребывал где-то в неведомом, не открывал глаз и почти ничего не ел.
…Гниль вблизи их корабля прорывалась ещё четыре раза. К счастью, миновало. Правда, после каждого прорыва Алиедора видела на лбу Роллэ крупные капли пота и догадывалась почему — очень нелегко удерживать в повиновении всю немалую команду галеры.
И ведь где-то неведомо как, но тащится за нами то чудовище в образе маленькой девочки, та истинная тварь Гнили, что Алиедора заметила, ещё когда дхусс и его спутники уходили от Вольных городов. Какую роль она сыграет в грядущем?..
* * *
Отряд мэтра Ксарбируса, как мог, спешил к морю, пробираясь через когда-то тёплые, привольные, густо усеянные городами, городишками и городишечками края. Прибрежье моря Отблесков славилось щедрыми урожаями и тихими, бесснежными зимами. С древних времён здесь строились виллы богачей, а потом, когда наступили дурные времена, — крепкие замки. Потом, когда Держава Навсинай прочно утвердилась к северо-востоку от Самалеви и Решама, здесь процветали мелкие правители, короли и сеноры. Жили бы они поживали, до тех пор пока маги не решили бы наконец наложить на них тяжёлую руку, однако допрежь того пришла другая беда — Гниль.
И сейчас народ бежал куда глаза глядят. «Ведьм» тут уже всех, похоже, посжигали. Всадников встречали наполовину опустевшие деревни, заколоченные постоялые дворы, исхудавшие, посеревшие от вечного ужаса люди, кому было уже некуда уходить или кто просто не мог сдвинуться с места. То тут, то там попадались чёрные круги, оставленные многоножками — теперь они, похоже, жрали вообще всё, что попадалось им на пути. Жирная чёрная земля, обильно удобренная тёплым прахом, слегка парила.
Сидха Нэисс всякий раз спешивалась, осторожно, на четвереньках, словно зверь, подползала к границе жуткого круга, принюхивалась, присматривалась, водила над обнажённой землёй своею лозой.
— И что тебе удалось узнать, милая моя? — сварливо осведомился Ксарбирус, когда сидха наконец осторожно, пятясь, отошла от очередного круга, третьего за сегодня.
— Земля непраздна, — кратко отмолвила сидха, оборачивая свою лозу вокруг пояса.
— Непраздна? Это как?
— Готова родить. В лоне её сила для возрождения. Но… странная сила. Будто посмертная. Чтобы её обрести, надо пройти через гибель.
— Семена, что ли? — не понял алхимик.
Стайни покачала головой. Щёки её заметно ввалились, словно она отдала много сил там, возле чёрного круга.
— Нет… мы, сидхи, знаем, когда земля жива, когда готова плодоносить… и не потому, что в неё сеятелем брошено семя. Не спрашивай меня больше! — Она вскинула руки, словно защищаясь. — Это из самой глубины сидхской веры, я не знаю, откуда оно взялось!
— Никто тебя и не допрашивает, — помрачнел Ксарбирус.

— Плохо дело, друзья мои. Если Гниль перестала быть просто Гнилью — то к чему это всё может идти?
— Демонюков больше станет, эт уж точно, — шмыгнул носом гном.
— Ты прав, мой прямодушный друг, — кивнул Ксарбирус. — Демонов точно станет куда больше. Семь Зверей, Семь Зверей, вот уж точно нам бы не повредила ваша помощь!
— Предлагаете молиться, мэтр? Сложить руки?
— Никогда человек с научным складом ума не предложит «сложить руки», — последние слова Ксарбирус издевательски проблеял. — Он предложит использовать, скажем так, нетрадиционные способы наряду с обычными.
— То есть молиться?
— В том числе и… — сухо бросил алхимик.
Гниль правила бал вокруг, и, казалось, такими же страшными кругами расходится окрест безумие, поражая всех: и старых и малых. Разбегались, бросая всё нажитое, пахари, корчмари заколачивали окна досками и тоже подавались куда глаза глядят, где — по слухам, только по слухам! — было пока ещё «легче».
Мэтр Ксарбирус осунулся, почернел, стал похожим на какую-то странную и старую птицу. Отряд не сворачивал, упрямо пробиваясь сквозь поражённый Гнилью край, однако запасы показывали дно. Алхимик бормотал что-то вроде: «Ну кто же мог рассчитывать на подобную акцентуацию…»
Выручала их только удача. Ну или Семь Зверей — гном Брабер и сидха Нэисс восприняли слова Ксарбируса всерьёз. На кратких привалах гном, позаботившись о скакуне, опускался на одно колено, лицом сперва на север, потом на юг, потом на запад и, наконец, на восток, что-то шептал, сжав кулаки и положив перед собой исполинский меч. Нэисс раскладывала кругом свою лозу, однако даже и на одно колено не опускалась, вообще никак не принижая себя, когда обращалась ко вроде бы божественным силам.
Стайни и Ксарбирус не молились. Просто мрачно молчали да старались, как могли, поддержать силы гайто — без них выбраться из ловушки шансов вообще не оставалось.
Так и скакали — по самому краю гибельных пузырей, вспухавших то тут, то там. Трижды отбивались от кучек каких-то безумцев, пытавшихся отобрать их гайто.
— Скучно и неинтересно, мэтр, — сказала Стайни, вытирая клинок сорванным листом. — Скорее бы твоё море. И порт. И корабль. Если, конечно, ты помнишь ещё, куда плыть. И про то, чтобы дхусса перехватить. И «тем самым Теням» дитя Гнили подсунуть.
Всегда острый на язык Ксарбирус, никогда не спускавший «своему отряду» ни иронии, ни тем более насмешек, на сей раз отвернулся и промолчал, даже не сделав вида, что не расслышал.
Наступил день, когда они вообще не смогли сдвинуться с места. Гниль прорвалась разом с трёх сторон от их лагеря — достаточно далеко и не одновременно, но они совсем загнали своих гайто, пытаясь уйти от потоков жёлтых многоножек. Ксарбирус, словно заправский боевой маг, швырял через плечо склянки с розоватым эликсиром, расплывавшимся низким, стелющимся над землёй чёрным туманом.
— Тварей это не убьёт… к сожалению! — прокричал алхимик. — Но, надеюсь, собьёт со следа хоть ненадолго.
— Всё, не могу больше, — простонал наконец Брабер, почти падая со спины гайто. — Дайте мне демонюка, распечать меня во все кости, дайте мне свору их, только не это! Ну кто сказал, что мы, гномы, — всадники?! С нашим-то ростом! Сколько стремена ни подтягивай…
— Не ной, любезный, — рыкнул Ксарбирус.

— Если жизнь дорога — в седло!
Они оказались в неширокой ложбине между двумя холмами, густо заросшей пышным широколистом, гибкие ветви склонялись до самой земли, образуя огромный шатёр, под которым укрылась бы целая армия. Несмотря на позднюю осень, листья почти не пожелтели; плотные, кожистые, они, словно исполненное боевого духа войско, намеревались твёрдо противостоять натиску зимы.
— Не могу, — простонал Брабер. — Всю задницу себе отбил, простите за выражение, прекрасные дамы…
Ксарбирус сполз наземь; алхимик сам казался тенью себя прежнего, щёки ввалились, губы сделались тонкими тёмными линиями; но держался он по-прежнему прямо, гордо, не сутулясь.
— Брабер, — задушевно произнёс досточтимый доктор медицины и алхимии, — ты что, не чувствуешь ничего? Гнилью разит так, что даже моя старческая носоглотка, пострадавшая от множества весьма дурнопахнущих экспериментов, чует её за целую лигу! Не дури, вставай, и…
— Встать-то встану, — лицо гнома перекосилось, — да только бежать нам уже некуда, сударь мой.
— Гниль! — в тот же миг разом завопили Нэисс и Стайни. — Там!.. Впереди!..
К югу, где бока холмов расходились в стороны, а могучие широколисты уступали место огороженной плетнём пашне, земля зловеще шевелилась, гуляла ходуном, набрякала, словно готовый вот-вот лопнуть ярмарочный пузырь.
Ксарбирус прошипел какое-то проклятие, бросился обратно к гайто. Гном, зарычав, поднялся на ноги, перехватил поудобнее меч.
— Ко мне! За спину! Прикрою, сколько смогу…
В этот миг Стайни, извернувшись подобно змее, вдруг бросилась куда-то в заросли, рыбкой пробив завесу гибких ветвей. Глухой удар, возня и резкий старческий голос:
— Тебе вовсе необязательно нападать на меня, прекрасная и грозная дева.
— Что там? — опешил Ксарбирус.
— У меня нет оружия! — раздражённо сказал тот же голос в кустах. — Совершенно незачем выламывать мне руки, моя дорогая. Дайте мне встать, я пойду сам. Тем более, как мне кажется, очень скоро нам предстоит увидеть нечто поистине замечательное.
Стайни появилась, толкая перед собой худую фигуру в просторном плаще.
— А ну-ка, покажись! — потребовал Брабер.
— У нас мало времени, — незнакомец откинул капюшон, явив отряду Ксарбируса узкое лицо со впалыми щеками, что, казалось, не имело возраста. Клочковатая седая бородка росла как придётся. Глаза тонули в тени глубоко под надбровными дугами. — Гниль вот-вот будет здесь. Покиньте… ах нет, впрочем, вы уже не успеете, — последние слова он произнёс совершенно равнодушно, словно сообщая о чём-то не имеющем никакого значения.
— Что-о?! — взревел Брабер.
— Кто вы такой? — Ксарбирус резко махнул рукой, останавливая разбушевавшегося гнома. — Откуда тут взялись? Следили за нами?
— Я не уверен, что это самые важные сейчас для вас вопросы, — сообщил незнакомец, решительно стряхивая руку Гончей с плеча. — Но, если угодно, могу ответить…
— Гниль! — взвизгнула Нэисс. — Сейчас прорвётся!..
— Да прекратите же меня хватать, милочка! — оттолкнул Стайни непонятный старик. — Ваша товарка права.

.
— Да прекратите же меня хватать, милочка! — оттолкнул Стайни непонятный старик. — Ваша товарка права. Гниль сейчас прорвётся, и моё дело — там, а отнюдь не с вами!
Бугор, под которым копился гной от неведомой отравы, поразившей землю, всё надувался и надувался, то вздымаясь, то слегка опадая; старик досадливым жестом отодвинул Ксарбируса с дороги и зашагал прямо к готовому вот-вот лопнуть чудовищному волдырю.
— А?.. Э? — только и смог выдавить из себя алхимик.
Старик размеренным шагом, не мешкая, но и без суеты шагал прямо ко вскрывающейся пустуле. Вот до неё осталось тридцать локтей… десять… пять; вот незнакомец взобрался прямо на трескающуюся, осыпающуюся вершину холмика, запахнулся в плащ и уселся, скрестив ноги и положив на колени руки, раскрытые ладонями к небу.
— Безумец… — пробулькал Ксарбирус.
Земля лопнула, из разверзшейся каверны хлынул грязно-жёлтый поток отвратительных тварей; зрелище, уже почти привычное для мэтра Ксарбируса и его отряда. Однако на сей раз они только и могли, что открыть рты, начисто забыв об опасности.
Хлынувшие из разрыва многоножки всей массой ринулись на оставшегося спокойно сидеть незнакомца, жёлтые живые потоки обвились вокруг него; человеческая фигура в единый миг исчезла под живым шелестящим ковром. Ничто живое не осталось бы живым и доли мгновения, однако шевелящаяся гора многоножек стремительно росла, а сквозь шелест бесчисленных конечностей и пощёлкивание столь же бесчисленных жвал не пробилось ни крика, ни стона.
Жёлтый круг Гнили не растекался окрест, он весь остался стянут в тугой узел, узел, стремительно росший и вверх и вширь.
— Словно хлебожорки на приманку, — пробормотал Ксарбирус, не сводя глаз с разыгравшейся перед ними сцены. — И на самоубийцу этот… это… не похож совершенно.
Многоножки воздвигли настоящую пирамиду, она поднялась уже выше деревьев. Стайни, как и Ксарбирус, застыла с приоткрытым ртом; Нэисс, бледная, как горные снега, прижала пальцы к вискам; гном Брабер, изрыгая проклятия, глядел то на свой отыскивающий демонов амулет, то вновь на снующих туда-сюда и вверх-вниз тварей.
— Магия… — простонала сидха, падая на колени. — Никогда такого не… о-ох… не могу… не вытерпеть…
А тем временем с многоножками стало происходить нечто непонятное. Движения их замедлились, они словно впадали в спячку. Некоторые и вовсе перестали шевелиться, застыли — а затем стали осыпаться. Именно осыпаться, словно вылепленные из мокрого песка фигурки, когда высыхает влага и начинает дуть ветер. Панцири, хвосты и жвала обваливались, жёлтая пыль струйками заскользила вниз, и те из тварей, что ещё шевелились, тотчас замирали, тоже начиная осыпаться.
Только что воздвигнувшаяся выше древесных вершин пирамида начала стремительно разваливаться, оседать, истаивать облаками жёлтой пыли. Из-под земли ещё лезли новые бестии, но уже и они едва шевелились, все присыпанные жёлтым пеплом.
Наконец, когда всё замерло, посреди круга остался сидеть тот самый незнакомец, живой и здоровый. Деловито встряхнул плащ, накинул обратно.
— Я бы посоветовал вам двигаться к Решаму, — совершенно будничным тоном проговорил он. — Остальные людишки сейчас как раз туда бегут. К тому же там… впрочем, сами увидите.
— Кто ты? — наконец очнулся Ксарбирус, разом забывая о вежливости. — Кто?
Старик пожал плечами.

— Я — это я. От своего имени я давно отказался. Меня оно не интересует. Как и не интересует ничего, оставшееся в пределах этого мира. Бывайте здоровы, как говорилось в пору моей молодости.
— Ну уж нет! — взревел Брабер, бросаясь вперёд. — Ты, распечать тебя во все кости, Гниль угнобливать навострился, Гниль! Ту самую, от которой…
— Не моё это дело, гном, — равнодушно сообщил незнакомец, спокойным шагом направляясь прочь. — А на меня бросаться тебе никакого смысла нет. Меня твоей железкой не поцарапаешь. Только время зря потеряешь.
— Постой! Постой, досточтимый! — в отчаянии завопил Ксарбирус. — У тебя в руках средство изничтожить Гниль. Как же ты можешь…
— А я её и изничтожаю, — усмехнулся старик. — И обращаю к вящей своей пользе. Ничья иная меня не интересует. В этих пределах у всякого мыслящего существа есть лишь одно достойное дело, а именно — достижение бессмертия. Разумеется, своего собственного. Мнение на этот счёт кого бы то ни было меня не волнует — вам это сообщаю лишь во избежание траты вами лишнего времени.
— Я знаю, кто ты, — вдруг проговорила Стайни, нацеливаясь в незнакомца указательным пальцем. — Ты тот великий учитель, о котором упоминал дхусс по имени Тёрн. Знаком тебе такой?
Старик приостановился.
— Надо же, — в голосе слышалось нечто вроде удивления, — насколько же тесен этот крошечный мирок. Что ж, лишнее напоминание, что пора, пришла пора его оставить.
— Он говорил, — выкрикнула Стайни, — что ты всегда стремился к бессмертию для себя, он говорил…
— Всё верно, — примирительно сказал незнакомец. — И незачем так орать. Слух меня ещё не подводит. Равно как и память. Я прекрасно помню сего дхусса. Редкий талант. Но он выбрал свой путь. Бессмысленный, на мой взгляд, но я никого не сужу. Это не моё дело.
— Но власть над Гнилью… — встрял было бледный Ксарбирус. — Но бессмертие…
— Мой дорогой, — насмешливо перебил его старик. — Тебя, как и столь многих вокруг, волнуют настолько глупые и ничтожные, с моей точки зрения, вещи, что обсуждать что-либо с тобой я не вижу никакого смысла. Гниль? Нет ничего проще, они же очень слабы, это паразиты. Достигший высшей дисциплины духа сможет давить их так же легко, как ты, почтенный, давишь лесных кровососов. Бессмертие — такая вещь, что нуждается в поддержке. Подчеркну — пока что нуждается. Я настойчиво работаю над этим. Всё, что требуется, — это поторопить их смерть.
— Тебе нужны смерти других, чтобы оставаться бессмертным самому?! — выкрикнула Стайни, сжимая кулаки.
— Дорогая моя, природа полна смертей, — сухо отрезал незнакомец. — Многоножки наиболее удобны. Хотя источник значения не имеет. Я не всесильный, я не могу истребить Гниль во всём мире. Я лишь забираю себе ту силу, что могу. Вот и всё. Нет, научить этому невозможно.
— Тёрн говорил, что ты хочешь стать призраком…
— Этот дхусс, разумеется, не всё понял, — перебил бывшую Гончую старик. — Форма существования значения не имеет. Нематериальное имеет массу преимуществ перед телесным. Остановить же распад плоти не под силу никакой магии, это великий закон всего — существующее в виде твёрдого и осязаемого должно погибнуть и стать невоплощённым.

Этого не избегнет никто и никогда. Даже я. И мудрый не станет без нужды и сверх необходимого сохранять плоть в неприкосновенности. Придёт час её сбросить и начать совсем иное существование.
— По-прежнему пожирая других? — напирала Стайни.
— Не твоё дело, девушка, — без гнева или даже раздражения отозвался старик. — Я отвечаю тебе, только пока на это есть моя добрая воля. Заставить меня не в твоих силах. Я не владею боевой, — он презрительно скривился, — боевой магией, этой ерундой вроде швыряния в противника молний; я просто не в твоей власти, так же как я не во власти Гнили.
— А поговорить всё равно любишь, — прошипела Нэисс.
— Люблю, — охотно согласился старик. — Отголоски прошлого. Когда-то они мешали, препятствовали сосредоточению… однако я всё это преодолел. Так что бывайте здоровы… насколько это возможно в насквозь больном мире.
Он махнул рукой и, повернувшись, зашагал прочь. Ни заплечного мешка, ни хотя бы сумы через плечо — казалось, у незнакомца вообще нет ничего с собой. Что же он ест, как укрывается от непогоды, где добывает потребное?..
— Стой, подожди! — с отчаянием выкрикнул Ксарбирус и лишь всплеснул руками, видя, как фигура в плаще уходит всё дальше и дальше.
— Бесполезно, — фыркнул гном, покачивая мечом. — Ничего с ним не сделаешь и ничем его не возьмёшь.
— Да, сила просто огромная… — прошептала бледная Нэисс. — Он… словно отрезал себя от мира, а мир от себя. Не знаю, откуда он взял такие заклинания и каким образом он…
— Мои бывшие коллеги, полагаю, смогли бы ответить на твой вопрос, дорогая моя. — Ксарбирус тяжело вздохнул, по-прежнему глядя вслед незнакомцу. — Я всегда был более склонен к практике, нежели к отвлечённому теоретизированию, но модные теории, коими увлекались наши, так сказать, непризнанные гении, конечно, помню — в общих чертах. И они обсуждали… — Ксарбирус потёр лысину, — обсуждали, что якобы теория не запрещает закукливание, замыкание на себя всех магических потоков, что обычно пронзают человеческое — или сидхское, или гномское, — поправился он, — тело. Камни Магии есть ведь не только в виде кристаллов. Куда больше их существует в виде мельчайших частиц, включённых в сложный круговорот силы, от детального описания коего я сейчас воздержусь; одни распадаются, другие возникают в огненных глубинах вулканов, где расплавлены сами кости земли. Так вот, если замкнуть это течение на себя… путём очень долгих и сложных практик, аскетизма, дисциплины тела и мысли — то якобы можно достичь и не такого. Но кто отрешится от всего, всех радостей земных, чтобы десятки лет постигать неведомое? — Алхимик покачал головой.
— Один такой нашёлся, — буркнул гном. — А сколько таких ещё? Едва ли это мы одни такие везучие, распечать меня во все кости.
— Неплохо бы, — вздохнула Стайни. — С Гнилью-то он ловко управился.
— Ловко-то ловко, — Брабер был по-прежнему недоволен. — А вот оберег мой, на демонюков настроенный, чуть не лопнул! Отродясь такого не видел, хуже, чем тогда, в море. Он, гад такой, чуть демонов сюда не втянул, едва дорогу им не открыл!
— Ничего себе! — присвистнула Стайни.
— Удивляться не приходится, — кивнул Ксарбирус.

— Удивляться не приходится, — кивнул Ксарбирус. — Действие равно противодействию. У каждого живого существа есть своё и только своё место в мире. Отрежешь себя от окружающего — неведомо, что или кто решит занять свободное пространство.
— Сильны вы, мэтр, рассуждать. — Брабер пнул подвернувшийся под ноги сучок. — А что делать-то дальше будем? Провизии осталось всего ничего, а при таких делах, когда Гниль кругом, так ничего нигде и не купишь.
— Ничего уже не переменишь, — пожал плечами алхимик. — До Решама доберемся, а там… там легче будет.
Он не ошибся.
Перед Решамом дорога превратилась в сплошной людской поток. Бежали все, кто мог и кто не мог. Стены города были крепки и высоки, сложены из дикого камня во времена расцвета ещё древней Империи, улицы — тщательно вымощены. Купцы охотно платили повышенные пошлины, но зато «Гнили не сунуться!», как они уверяли сами себя.
Ворота были широко открыты. Ксарбирус удивлённо поднял брови.
— А я-то ждал, что наглухо запрутся, — признался он. — Кому нужны такие толпы нищих бежан в торговом городе? Прибыли с них никакой, пачкают всюду, нарушают тишину и порядок…
Больше того, в воротах не оказалось даже стражи, собиравшей обычную мзду за проход.
— Полноте, да живы ли они тут вообще? — всполошился алхимик.
Оказалось, что да. Обитатели Решама были вполне себе живы и даже здоровы, излучая совсем не соответствующий случаю оптимизм. Влачившимся по улицам беглецам приветственно махали, кто-то даже выносил краюхи хлеба, и все, как один, показывали пальцами в сторону моря.
— Что у них тут такое? — недоумевал Брабер, косясь по сторонам. — Эвон, как лыбятся… город-то, он, конечно, большой, однако едва ли тут каждому крыша над головой сыщется.
Нэисс мрачно молчала, как и Стайни — на бывшей Гончей вообще лица не было. После встречи с «великим учителем», как называл Тёрн того загадочного старика, Гончую словно подменили.
Вскоре, однако, сыскалась городовая стража — десяток молодцов, перегородив щитами отходившую в сторону рынка богатую торговую улицу, выкрикивали:
— К порту давайте все! К порту! Там корабли стоят, всех, кто хочет-может, в место безопасное повезут! Безо всяких денег! К порту давайте! Там и котлы стоят, и похлёбку раздают!
Ксарбирус, Стайни и Нэисс разом остановились как вкопанные.
— Похлёбку раздают? — прошипел алхимик. — Сдаётся мне, знаю я, кто тут шалит… Но куда ж Держава-то смотрела?!.
Открылся порт — широкая каменная дуга бухты, разделённая причалами. Чадили огромные костры, на них действительно булькали котелки с варевом, и прямо на причалах расположилось, как могло, целое людское море — целые семьи сидели на узлах, плакали дети, женщины, как могли, ловили неугомонных мальчишек; возле костров густо стояли стражники, разливая похлёбку в поспешно подставляемые миски.
— Где ж это они столько посуды-то набрали? — сквозь зубы процедил Ксарбирус. — Не иначе, постарались тут… — Он оборвал себя и просто вытянул руку.
У причалов, властно растолкав немногочисленные купеческие корабли, стояли громадные тёмно-серые галеры. Длинные, с пятью рядами вёсел и парой мачт, они казались всплывшими из морских глубин додревними чудовищами.

С галер переброшены были широкие сходни, по ним робко поднимались люди, ребятишки жались к отцам, матери несли на руках притихших малышей — словно понимали, что вступают в какую-то совершенно иную жизнь.
Стайни зашипела и попятилась, хватаясь за ошейник.
— Некрополис. — Ксарбирус натянул поводья, словно разом потеряв всякое желание ехать дальше. — Ай да Мастера Смерти… Вот это фокус! И где же, спрашивается, Держава? Куда смотрит Коллегиум?
— Наступление… — прокашлялась Стайни. — Мастера пошли в большое наступление. На главном фронте. Переправились через Делхар. Все силы Державы сейчас на востоке.
— Так-так-так… — забормотал Ксарбирус, немилосердо уминая собственный подбородок. — Что ж, друзья мои, не могу сказать, что особенно сочувствую Мастерам, но и Коллегиум слишком сильных симпатий не вызывает. Некрополис провернул дерзкое дело, надо признать.
— Им нужны люди, — Стайни замерла в седле не шевелясь, точно лаковая статуэтка. — Живые люди, не только зомби. А эти, — она кивнула в сторону толпы, густо заполнявшей пирсы, — сейчас согласятся на что угодно.
— Не нравится мне это, распечать меня во все кости. — Брабер перекинул меч поперёк седла.
— Только без глупостей, гном! — резко бросил Ксарбирус. — Если я хоть что-нибудь понимаю в Мастерах Смерти, здесь всё должно кишеть Гончими… Гончими? — Он вдруг замер и в упор уставился на Стайни.
— Ты никого не чувствуешь?
Та лишь помотала головой. Щёки девушки заливала смертельная бледность.
— Чего встали, распечать вас во все кости?! — зарычал Брабер. — Хотите, чтобы нас некромансеры схарчили?
— А куда теперь-то? — Нэисс озиралась загнанным в угол зверьком. — Кораблей пруд пруди, но едва ли они нам сгодятся! А которые свободные — небось и так забиты, едва ли мы тут одни такие умные!
— Туда, — вдруг резко сказал Ксарбирус, указывая на дальний уголок порта, где покачивался небольшой двухмачтовый бриг.
— Ждали они тебя, что ли, мэтр? — ляпнул простодушный гном после того, как команда вытянулась во фрунт, словно перед адмиралом.
Ксарбирус только злобно зыркнул. Он явно выдал себя, думала Стайни, выдал с головой — вот этим кораблём, и впрямь явно поджидавшим его здесь. Невольно вспомнился их разговор с Тёрном, её собственные слова: «Он ведь предал и тебя, и всех нас?» И ответ дхусса, спокойный и хладнокровный, но отнюдь не равнодушный.
«Высокие покровители» алхимика показали себя.
Стайни поколебалась — спросить в упор? Припереть Ксарбируса к стенке? Но зачем, чего она добьётся? Как им спасти Тёрна без многоучёного мэтра, пусть даже он и связан с какими-то не слишком симпатичными силами?
Вот только вопрос, с какими. Тёрн считал, что с одним из орденов магов-рыцарей; а вот ей, Стайни, сейчас уже кажется иначе. Мелковато для рыцарей, даже обладающих крепостями и собственными, хоть и небольшими, армиями. Некрополис? Абсурд! Она бы знала. Держава Навсинай, само собой, отпадала. Тогда кто?
Алхимик, казалось, прочитал её мысли.
— Не гадай, Гончая, — буркнул он, проходя мимо. — Ты ведь здесь тоже не просто так.
— Конечно, не просто так! — огрызнулась Стайни.

— Спасаю этого дху…
— Сказочки эти оставь для разжигания ревности у сидхи, — хмыкнул Ксарбирус. — Я понял, что ты поняла. Ну и ты тоже должна знать, что я знаю, — он криво улыбнулся, но улыбка вышла совсем натужной. — Всем нужен дхусс. Но не просто так, голыми руками его не возмьёшь, да и брать совершенно незачем. Знаешь, как в детской сказке, когда что-нибудь волшебное нельзя отобрать силой, а можно лишь получить в подарок.
— По-моему, досточтимый мэтр, вы повредились рассудком, — покачала головой Стайни, отстраняясь.
— А, ну если так, то тоже можно, — кивнул алхимик. — «Да» и «нет» не говорите, чёрный с белым не берите… Я и так умею, и эдак.
Кораблик — «Полдень» — безо всяких препятствий покинул гавань, и на него словно бы и не обратили внимания. Огромные серые галеры постепенно заполнялись бежанами, одна за другой отваливая от пирсов, тяжело выгребая в открытое море. Им на смену спешили другие — «Полдень» обошёл целую эскадру, направлявшуюся к порту.
— Мастера Смерти взялись за дело всерьёз, — заметил гном, позабыв даже о всегдашних «распечатях». — Что задумали, а, Стайни, не скажешь?
— Да чего ж тут говорить? — нехотя разлепила губы Гончая. — Некрополису люди нужны всегда. Одними зомби много не навоюешь. Вот и вывозят. Никакого секрета.
— И что же, там их всех в мертвяков переделают, что ли? — не унимался Брабер.
— Нет, зачем же? — Стайни пожала плечами. — И в Некрополисе люди живут.
— А ведь в порту никто не выл, не орал от страха, не рвался назад, — заметила молчавшая до этого Нэисс. — Словно и вовсе не к Мастерам Смерти собрались. Словно и не рассказывали про Некрополис истории одна другой страшнее. Да я и сама могла бы порассказать… — Она метнула быстрый взгляд на Стайни. Та сделала вид, что ничего не заметила.
— Верно, — кивнул Ксарбирус. — Люди словно в соседний город плыли, никак не за тридевять земель. Алхимия? — последний вопрос он словно задал самому себе.
— Я ничего не почувствовала, — пожала плечами сидха.
— А ты? Ты, Стайни?
— Я-то? С чего бы?
— Могли Мастера каким-то образом обратить всю толпу в послушное стадо?
— И это говорит дипломированный пользователь Высокого Аркана и истинно посвящённый сокровенных тайн? — фыркнула Гончая.
— Отвечаем на вопрос вопросом?
— А что же остаётся делать? Каков вопрос, таков ответ.
— Досточтимая Гончая Стайни, — Ксарбирус словно нарочно опустил слово «бывшая» перед «Гончей», — хочет, очевидно, заметить, что Некрополис вполне мог пустить в ход что-нибудь из алхимического арсенала, временно подавляющее волю и затуманивающее сознание. Подобных снадобий было создано немало, и даже я сам мог бы…
— Полно чушь пороть, распечать меня в три кости, — рыкнул Брабер. — Не было там никакой магии. Ни алхимичьей, ни какой ещё. Разве что в похлёбке, так ведь до того котла ещё добраться надо, да и порции дождаться. Забыли, что мы, гномы, алхимию всякую враз чуем?
— Гм, не забыли, — процедил Ксарбирус, внимательно глядя на охотника за демонами.

Забыли, что мы, гномы, алхимию всякую враз чуем?
— Гм, не забыли, — процедил Ксарбирус, внимательно глядя на охотника за демонами. — Однако, любезный друг мой, за весь наш уже немалый совместный путь я не имел возможности убедиться в ваших столь выдающихся способностях…
Брабер величественно пожал плечами и замолчал, скрестив руки на груди. Чудовищных размеров меч он прислонил к борту.
— Невозможно! — вскинулся Ксарбирус. — Не верю! Чтобы люди… сами… без принуждения… без одурманивания… Похлёбка, конечно же, похлёбка!..
— Они что, не видели, чьи это галеры? Не спросили, слова не промолвили? — отрезала сидха. — Им всё равно было, мэтр, понимаете, всё равно. Хоть Некрополис, хоть чего. Лишь бы спастись от Гнили. Тем более что в Решаме, понятно, они бы надолго не задержались. Вырезали бы их местные или выгнали бы во чистое поле. Люди, что с них возьмёшь, — философски закончила она.
Стайни дёрнулась было — а потом как-то резко прикусила губу и отвернулась, схватившись за ошейник обеими руками.
«Полдень» уверенно шёл на юг, оправдывая собственное название.
* * *
— Мы уже давно в открытом море, мэтр.
— Истинная правда, милая Стайни. И что из этого следует?
— Помнится, ты говорил, мол, хочу подсунуть охотившимся на Тёрна Теням то самое дитя Гнили? И ещё такое загадочное лицо при этом сделал…
Алхимик недовольно поджал губы.
— Разумеется-разумеется. Я всё прекрасно помню, не надо мне лишний раз напоминать. Но нам не удалось настичь дхусса.
— А ты, мэтр, можешь сказать, где сейчас та самая девочка? — подала голос Нэисс.
— Если очень постараюсь… — осторожно ответствовал Ксарбирус. — Только зачем это вам, дорогие мои?
— Хочу понять, правду ты тогда говорил, мэтр, или просто нам головы дурил, — совсем непочтительно бросила Стайни.
— И только-то? — скривился алхимик. — Разве ты не видишь, обстоятельства изменились!
— Может, да, а может, и нет, — вступила в разговор Нэисс. — Мэтр, ты можешь сказать, как далёк от нас сейчас Тёрн?
Несколько мгновений Ксарбирус колебался, словно собираясь с уверенностью бросить — мол, так далеко, что не дотянешься. Однако, помолчав, лишь вздохнул и покачал головой.
— Не так уж далеко, любезные мои. Держат курс на юго-юго-восток.
— А дитя Гнили? Её ты можешь отследить? — не отставала Стайни.
Ксарбирус покачал головой.
— Могу, но это потребует…
— А как же ты собирался «подсунуть» её Теням? — упёрла руки в бока бывшая Гончая.
— Э-эх! — только отмахнулся алхимик. — Красивая была идея, дорогие мои, красивая… Но, боюсь, уже неосуществимая.
— Мэтр, но это ведь очень важно, — негромко сказала Нэисс. — Если мы обретём защиту против тех же Теней…
— Прошлый раз мы от них таки отбились, — напомнил упрямый Ксарбирус.
— Не везде окажется под рукой ещё один подземный храм, что можно будет обрушить им на головы, — парировала сидха.

— У меня была идея, — наконец проговорил алхимик, — основанная на явной аффинности этой несчастной девочки… этого существа, — тотчас поправился он, — к нашему Тёрну. Если Тени каким-то образом притягивались к дхуссу, то логично предположить — быть может, они станут притягиваться и к дитю Гнили.
Нэисс закатила глаза.
— Но из крепости девочка выбралась целёхонька! Единственная из всех прочих!
— Вот именно. Или она оказалась Теням не по зубам, или они её вообще не заметили. Как не заметили, кстати, меня, когда ваш покорный слуга сидел в камере. Была идея алхимическим образом усилить «сродство» девочки к дхуссу. Быть может, тогда Тени бы и позарились на неё, а мы получили бы ценнейший научный материал…
— И разом избавились бы от этой жути ходячей, распечать её!..
— Наш дорогой Брабер выражается кратко, но тут лучше просто не скажешь, — поклонился Ксарбирус.
— Но что для этого требуется? — не отступала бывшая Гончая.
— Составить соответствующий эликсир. Дождаться удобного момента и… обработать им испытуемую.
— То есть облить?
— Ну, говоря попросту — да, Стайни.
— Любите вы, мэтр, планы строить, — фыркнула сидха. — В море, пожалуй, мы никого ничем облить не сможем.
— Именно, — кивнул Ксарбирус. — Я до сих пор работаю над эликсиром… теоретически, конечно же. Кое-что сделал и на практике. Готовлю, так сказать, камень, чтобы держать за пазухой, как гласит народная пословица. Глядишь, и пригодится.
Глава VIII
Север утопал в облаках. Низкие, клубящиеся, сотканные из всех оттенков серого, они словно гнались за судном — уже не «Полднем», совсем иным, где капитан и команда с пустыми, ничего не выражающими глазами выполняла все приказы Разыскивающего Роллэ.
Алиедора стояла на носу корабля. Свободная, с несвязанными руками, только безоружная. Что, впрочем, не остановило бы Гончую, если бы не слово, данное дхуссом.
А вон и сам Тёрн, как всегда, сидит, скрестив ноги, положив на колени открытые к небу ладони, глаза закрыты, шипы на плечах едва колышатся в такт непредставимо медленному дыханию. Клановый знак на щеке почти совсем не виден. Тёрн далеко, очень далеко. И оттуда совершенно не видно разницы между, скажем, доньятой Алиедорой и чародеем из странного и непонятного народа ноори, влекущего их на заклание.
— Мы уже совсем близко, доньята Венти. — Как всегда, Роллэ попытался приблизиться незаметно. И, как всегда, Алиедора ощутила его появление, не подав, однако, виду. — Смарагд совсем рядом.
— Смарагд рядом? Я ничего не вижу.
Ноори усмехнулся, показав мелкие острые зубы.
— Заветный остров скрыт от обычных глаз. Даже столь острых, как твои, доньята. Ноори любят уединение. До такой степени, что пришлось создать особую касту таких, как я, Разыскивающих. Или Наблюдающих, как Фереальв. Мы могли бы завоевать весь мир, однако он нам не нужен.
Алиедора пожала плечами. Она уже привыкла, что в каждом слове многомудрого ноори крылась ловушка. Они все означали совсем не то, что в речи любого иного разумного.
— Тебе Смарагд понравится, я не сомневаюсь, — любезно улыбнулся Роллэ.
Ага.

Ага. Как приговорённому может понравиться тщательно разубранное цветами и лентами лобное место.
— Смотри, доньята. Смотри внимательно. — Роллэ ухватился за ванты, приподнялся, зависнув над кипящей под форштевнем волной. — Я знал, что ты почувствуешь… что придёшь сюда. Именно в это время. Смотри, Алиедора, смотри!
Нет, корабль не окружило мгновенное сияние, на горизонте не вспыхнуло нестерпимым блеском, не разошлись облака — не случилось вообще ничего, просто прямо впереди по курсу появилась земля. И не просто туманная полоска на самом пределе доступного глазу — а остров, настоящий остров, с белыми остриями горных вершин, с густой, истинно смарагдовой зеленью прибрежных лесов; сквозь заросли пробивались бело-розовые купола и островерхие башенки, все сплошь из полупрозрачного каменного кружева. Казалось, что остров совсем рядом, протяни руку — и вот он, опоясанный прибоем, коронованный льдом, щедро усыпанный драгоценными камнями, Смарагд, заветный остров…
Однако прошло ещё немало времени, пока корабль не добрался до гавани. Алиедора смотрела во все глаза, не в силах оторваться. Дхусс по-прежнему пребывал в странном своём трансе, и на него никто словно и не обращал внимания.
— Энсалли, — проговорил Роллэ. — Главный порт нашего острова.
— Буду знать, — кратко бросила Алиедора.
— Ты напрасно щетинишься и оскаливаешься, — покачал головой ноори. — Смарагд ждёт от тебя совсем иного. Открытости, раскаяния. Забвения зла. Только тогда Мудрые смогут помочь всем нам — и себе, и тебе, и мне.
— Ты же говорил, что я Мудрым совсем неинтересна! Что им нужен дхусс!
— Совершенно верно. Им нужен дхусс. Но они не откажутся взглянуть и на тебя, хотя бы для того, чтобы понять, чем ты заинтересовала меня.
Ну что ж. Пусть попробуют. Урок дхусса я запомнила. И прошлой ошибки не повторю.
Энсалли окружало кольцо невысоких стен, вытесанных из сахарно-белых каменных глыб, всё это и впрямь настолько напоминало сахарную голову, что так и тянуло лизнуть. Сама гавань могла бы показаться пустой — лишь несколько корабликов, очень напоминавших тот, что маги Навсиная сожгли на переправе Рорха. На пирсе Алиедора разглядела кучку ноори в белом и зелёном — точь-в-точь как в видении.
Ну что, Гончая, покажем, что не лыком шита?
— Протяни, пожалуйста, руки, — мягко сказал Роллэ. — Это необходимо… обычное дело у Мудрых.
Верёвка? Обычное грубое вервие, прихваченное, скорее всего, прямо здесь, на корабле? А как же те мягкие кандалы, что она видела в том приснопамятном сне?
Постой, подруга, откуда они могли взяться?! Ноори, как и ты, побывали в руках магов Державы, Роллэ лишился посоха, Фереальв — мечей. Да, никуда не денетесь, господа ноори. За неимением гербовой пишите на простой.
Она не сопротивлялась, пока Роллэ тщательно связывал ей руки и ноги так, что Алиедора могла делать только совсем-совсем мелкие шажки. Фереальв проделал то же самое с молчаливым, поворачивающимся, словно кукла, дхуссом.
Алиедора заметила, что команда кораблём уже не управляла — вся куда-то подевалась с верхней палубы. Судно словно вёл на верёвочке незримый великан.
— А, заметила? Могущество ноори здесь, на Смарагде, поистине велико, — не преминул похвастаться Роллэ. — Да, нас ведут к пирсу. Потом сюда поднимутся Мудрые. Все вместе мы отправимся к башне Затмений.

Потом сюда поднимутся Мудрые. Все вместе мы отправимся к башне Затмений.
Алиедора молча кивнула, стараясь успокоить начавшее яростно биться сердце. Сейчас, сейчас, сейчас. Пусть думают, что она надёжно связана, покорна, раздавлена.
Управляемый невидимой силой корабль, словно влитой, замер у пирса. Никто не перекидывал сходен и канатов, никто не озаботился пришвартоваться — Роллэ просто толкнул Алиедору, ту плавно подхватило и осторожно опустило на доски пирса, прямо в окружение шести Наблюдающих — точь-в-точь как оно было в видении. Рядом стояли ещё четверо магов с вычурными резными посохами.
Навстречу Роллэ шагнул очень высокий, смуглый ноори с совершенно белыми волосами, спускавшимися до плеч сплошной волной. Бело-зелёным одеянием он ничем не отличался от прочих, кроме маски, скрывавшей верх лица; никто ему и не кланялся, но Алиедоре хватило одного взгляда.
Камень и сталь. Сила, укрытая до поры до времени фальшивой плотью. Кем по-настоящему мог обернуться этот Мудрый?
На пленников он даже не взглянул.
Алиедору недвусмысленно толкнули в спину, мол, давай.
Она не оглядывалась. Сейчас, вот сейчас Тёрн отдаст приказ — и она…
Кто-то из ноори предостерегающе крикнул. Алиедора оглянулась.
Прямо у причала вода забурлила, на поверхности лопались пузыри. Вокруг растекался до боли знакомый кисло-металлический запах.
— Гниль! — вырвалось у неё. Как бы то ни было, в плену или не в плену, умирать Алиедора не собиралась.
— Это не Гниль, — услыхала она голос дхусса. Как всегда спокойный и сдержанный, словно и не были они оба в руках тех самых Мудрых, от кого так долго и почти успешно пытались спастись.
— Добро пожаловать на Смарагд, Мелли, — усмехнулся Тёрн.
Над поверхностью показалась голова, копна мокрых волос, лицо — лицо обыкновенной девочки лет восьми, ничем не примечательное, каких десяток в любой деревне. Она не то плыла всю дорогу, не то шла по дну, не нуждаясь ни в отдыхе, ни в еде, ни даже в воздухе — иначе дозорные-ноори заметили бы её гораздо раньше.
Бледные и худые руки ухватились за поперечные брусья под пирсом, девочка одним рывком подтянулась — и оказалась совсем рядом. Во всё том же бедном крестьянском платьице, сейчас плотно прилипшем к совсем ещё детскому телу. Мелли ничуть не походила на то страшилище, что — по рассказу дхусса — явилось ему в крепости Ордена Гидры. Просто мокрый и наверняка замёрзший ребёнок.
Среди ноори раздались вопли ужаса. Алиедора успела заметить, как побледнел и отшатнулся Мудрый, как Фереальв со свистом размахнулся клинками; хоть и худые, первые попавшиеся под руку в подземном каземате навсинайцев, они не стали менее грозным оружием в руке мастера. Маги вскинули посохи; со стороны городка уже бежали несколько десятков воинов с длинными, устрашающего вида копьями. Воздух над пирсом загудел и словно бы потемнел, сгустился, точно заполненный роями насекомых.
Мелли словно не было до этого никакого дела. Ноори она просто не замечала. Мокрая, с текущими по босым ногам потоками воды, она шагнула прямо к дхуссу, протягивая к нему руки, словно к давно потерянному отцу.
Связанная Алиедора напружинилась. Гончих, само собой, учили избавляться от пут, учили так напрягать мышцы и складывать руки, чтобы потом невероятная гибкость суставов и твёрдость пальцев помогли или выскользнуть из узлов, или ослабить их. Стирая до крови костяшки, она отчаянно попыталась избавиться от верёвок, — предсказание Тёрна сбылось, несчастное создание, не имевшее никого и ничего в этом мире, кроме дхусса, его таки настигло; судя же по панике среди ноори, они и впрямь ожидали жестокую схватку.

Когда бежать, если не сейчас?
Сгустившаяся над головой Мелли туча лопнула дождём коротких разящих молний. Мокрые волосы, кожа, ткань платья на плечах зашипели и задымились, Алиедора увидела, как девочка слегка поморщилась, словно от назойливых укусов мошкары. Ноори пятились перед ней, туча с треском и грохотом разила молниями, дымились политые водой доски пирса, а Мелли всё шла и шла.
Мудрый взвыл, выкрикивая заклинания; Алиедору же с Тёрном схватили за локти, грубо поволокли вперёд.
«Сейчас», — вдруг поняла Гончая.
Левая рука, оставляя на верёвках лохмотья кожи и кровь, вырвалась-таки из петли. Описывая дугу, она врезалась в горло ближайшему магу-ноори, слишком занятому выписыванием сложных фигур в воздухе оголовком своего посоха и бормотанием магических формул. Хрип, выпученные глаза, разжавшиеся пальцы, выпустившие посох и прижатые к ране, — Алиедора перемахнула через валящееся тело, поймала меж ладонями падавший сверху клинок кого-то из мечников — старый, почти ярмарочный фокус многих Гончих, однако ноори явно никогда не видел ничего подобного. Глаза его успели расшириться — за миг до того, как Алиедора крутнулась, вырывая эфес из рук незадачливого бойца.
Она ждала контрудара, и он последовал. Тогда, в видении, это был мягкий удар в затылок, гасящий сознание и заливающий зрачки чернотой, — удар, от которого не уклонишься и не закроешься. Сейчас она словно провалилась в густое клейкое тесто, воздух вокруг сделался плотным, словно кисель. Сзади зарычал Тёрн, на миг Алиедора увидела его, пытающегося сбросить троих ноори; шипы на плечах, локтях и бёдрах дхусса окрасились чужой кровью, клановый знак Морра ярко пылал на щеке.
Мудрый медленно пятился, не делая никаких пассов; жутковатое, злобное завывание раздалось вновь, сгустившийся вокруг Алиедоры воздух начал сереть, словно обращаясь в камень; но тут Мелли наконец потеряла терпение. Молнии не могли её остановить, лишь раздражали; с несколькими ожогами на щеках и в прогоревшем тут и там платье она шагнула вперёд, словно наваливаясь плечом на невидимую преграду. Губы скривились в злую гримасу, брови сошлись. Жуткий рот, жабий, не человеческий, распахнулся, мелькнули ряды игольчатых зубов, чёрных, с кроваво-красными остриями, заметался вправо-влево раздвоенный змеиный язык. Тонкие пальчики замелькали с такой быстротой, что невозможно было ничего разглядеть. Вспорхнувшие светлячки, ловко уклоняясь от молний, ринулись на окружавших дитя Гнили магов, мечников и копейщиков ноори. Один из воинов попытался ткнуть Мелли в живот остриём пики, однако длинный наконечник, откованный в виде меча, которым можно и колоть, и рубить, вспыхнул, проходя сквозь несущуюся ему навстречу тучу светлячков. Обугленное древко выпало из рук завопившего копейщика — завивающееся спиралью живое щупальце из сотен и сотен светлячков, таких милых и безобидных на вид, устремилось вдоль ставшей враз бесполезной пики, распалось на множество живых искр и ворвалось в каждую щель между частями доспеха. Ноори завертелся на месте, закричал, отчаянно, дико, нечеловечески, разрывая горло, — но крик длился лишь мгновение. Поток светлячков взвился вверх над бездыханным телом, отдельные насекомые вырывались из ноздрей и ушей, иные — из провалившихся, заполненных серым дымом глазниц.
Магия ноори била в Мелли уже не только молниями, видимыми простым глазом. Тёмный воздух вокруг дитя Гнили просто кипел от магии, каждый вдох, наверное, был равнозначен глотку сильнейшего яда, но Мелли шла и шла. Светлячки её, в свою очередь, натыкаясь на незримую стену, вспыхивали и распадались лёгким, невесомым пеплом. Они уже не вились и не мчались, с трудом пробиваясь сквозь сгустившийся воздух. Мудрый завывал и взрыкивал постоянно, неостановимо, размахивал руками, что твоя мельница, и, сдерживая дитя Гнили, уже ничего не мог сделать с Алиедорой и Тёрном.

Они уже не вились и не мчались, с трудом пробиваясь сквозь сгустившийся воздух. Мудрый завывал и взрыкивал постоянно, неостановимо, размахивал руками, что твоя мельница, и, сдерживая дитя Гнили, уже ничего не мог сделать с Алиедорой и Тёрном.
Или не хотел.
Гончая заколола мечника вырванным у него самого клинком, одним прыжком очутилась возле дхусса. Исчезающая доля мгновения потребовалась ей, чтобы рассечь путы.
— Бежим!
Рядом вдруг возник Фереальв, его клинок столкнулся с мечом Гончей. Рука Алиедоры онемела, почти парализованная болью, эфес чуть не вывернулся из ладони; но и оружие Фереальва разлетелось вдребезги. Ноори взвыл, вцепился в запястье Гончей; хватка была словно у стального капкана. Алиедора достала мечника коленом, разбивая тому лицо, но удержать меч не смогла. Фереальв опрокинулся на спину, его нос и подбородок были залиты кровью, однако Гончая осталась безоружной.
Дхусс молча схватил её за руку и ринулся мимо Мелли, прямо в спокойную, тёплую воду бухты.
Настоящая Гончая чувствует себя одинаково хорошо на земле и в воде. Соответствующий эликсир позволил бы ещё и не дышать достаточо долгое время; беглецы погрузились с головой, вынырнули, снова нырнули; на пирсе продолжался бой, Мелли не уступала магам Смарагда, и даже Мудрый ничего не мог с ней поделать.
Несколько мечников и чародеев-ноори бросились в воду следом за Тёрном и Гончей; Алиедора готова была поклясться, что среди них и Фереальв с Роллэ.
— Плыви! Плыви! — прохрипел дхусс в промежутках между гребками. Алиедоре требовались все силы и всё умение, чтобы хотя бы не слишком отстать.
Они плыли. Ноори, вроде как живущие на острове, кому полагалось быть на «ты» с морской стихией, стали заметно отставать.
— Мелли… стянула… магию, — отплёвываясь, бросил Тёрн. — Иначе… Роллэ… бы разом…
Порт смотрел на восход, горло бухты открывалось к востоку, и Тёрн мощными гребками плыл сейчас к югу, направляясь к дальнему краю порта. Погоня отстала.
«Слишком просто», — мелькнула мысль. Всё-таки она была настоящей Гончей. Лучшей из лучших. Маги Смарагда не сражались в полную силу, во всяком случае, совсем не как в видении. Или просто девочка Мелли оказалась куда сильнее, чем представлялось вначале?
— Ты не ошибся… там… в видении? — выдала она в промежутках между гребками.
— Нет, — выдохнул дхусс и вновь скрылся под водой. Алиедора скользила меж волн, словно гибкая рыбка, мощный дхусс вспарывал поверхность бухты широкими плечами, поневоле расходуя куда больше сил, нежели его спутница.
Берег приближался. Сердце Алиедоры бешено билось — им удалось, удалось! А он-то ей толковал, мол, не получится… И чародеи Смарагда, разумеется, отнюдь не торопились «предложить им сотрудничество перед лицом общего врага». Даже как-то интересно, справились ли они с Мелли.
Отфыркиваясь и отряхиваясь совершенно по-звериному, дхусс выбрался на берег. С него потоками лила вода, бугры мышц вздувались и опадали. Алиедора встала рядом с ним, чуть не поскользнулась на предательски скользком камне, невольно ухватившись за усеянный костяными выростами локоть, и зашипела от боли.
— Осторожнее, ты, шипастый наш!
— Прости, — кротко отозвался дхусс.
— Ом простит, — сплюнула Алиедора. — Говори, куда дальше. Торчим здесь, на виду у всех…
— Мы не на фоне неба, — возразил Тёрн.

— И ты что же, не чувствуешь, что Мелли по-прежнему даёт там жару?
Алиедора покачала головой. Только теперь она вдруг поняла, как жутко хочется пить. Сухой язык немилосердно царапал нёбо.
…Нет, всё-таки она какая-то не такая Гончая. Столько времени без эликсиров Некрополиса, пьёт чистую воду — и ничего.
Она еле оторвалась от ручья, словно сказочный упырь-кровосос от не высосанной досуха жертвы.
И тотчас поймала чуть насмешливый взгляд дхусса. Выпрямилась, не опуская глаз.
— Ну, чего уставился? Я тебе что, голая, чтобы так пялиться?
— Ты очень красиво пила.
— Чего-о?! Зад мой, что ли, отклячился, возбудив в тебе нездоровое влечение?
Его невозможно было вывести из себя. Опять улыбается, дурень шипованный!
— Если ты готова, идём.
— Куда?
— На полуночь, в обход Элиэри. Самое главное — пересечь тракт, что идёт на Энсалли. Дальше уже легче.
— А что такого в этом тракте? Особо охраняем? От кого? Разве здесь, на Смарагде, у вас есть враги? Нет, зачерпну ещё разок, последний. М-м-м, почему я никогда не чувствовала вкуса воды? Или это только здесь, на Запретном острове?
— Нравится?
— Слушай, отчего тебя это так занимает?! Я — это я. Большая девочка. Гончая. Показывай дорогу, праведник ты наш.
— Смарагд смотрит на нас, — вдруг сказал дхусс, словно к чему-то прислушиваясь. — Смотрит и… решает, что с нами делать.
— Тьфу! Я, конечно, знаю, на что ты способен, Тёрн, но избавь меня от магических завываний. Ты сейчас ровно ярмарочный пророк.
— Согласен. Пусть меня считают кем угодно — если только люди меня послушают и уйдут из гиблого места за день до того, как их дома снесёт смерчем или смоет наводнением.
— Веди. — Она зло толкнула его в спину. — И говори дело. Что там с трактом?
— Его проложили, когда ноори едва только обосновались на Смарагде. Обосновались не просто так, как ты понимаешь. Здесь была магия, особая магия, отличная от той, что рассеивали вокруг себя Камни. Мудрые искали место для своей башни и нашли его — почти в самом центре острова, в горах, которым они дали имя Тёмного Солнца. Не спрашивай меня, что это значит. Я сам не успел узнать — пришлось уходить.
— Бежать, — уточнила она.
— Бежать, — согласился дхусс. — Но к нашему нынешнему положению это касательства не имеет. Кроме разве что причины, почему мне хорошо известен Смарагд. Так вот, в старину остров населяли… всякие существа. Иные — весьма могущественные и зловредные. Дорогу от Элиэри до башни Затмений пришлось в буквальном смысле пробивать силой. Эти… существа… отступили, но, естественно, ничего не забыли и не простили. Не смирились с поражением. Тракт нуждался в защите. Ноори создали таковую. Она действует по сю пору, — дхусс вздохнул, провёл ладонью по волосам — три косы по-прежнему спускались с темени и над висками. — Старая и очень могущественная магия. Знаешь эти сказки — мол, в былые времена всё было лучше, сильнее? На самом деле не так, чародей тех времён не продержался бы против нынешнего и пяти мгновений; но здешнюю защиту ставили три гения, равных которым именно в этом деле так и не появилось за все века. Долгая история, в общем, — Тёрн махнул рукой.

Долгая история, в общем, — Тёрн махнул рукой. — Что-то надо будет придумать — не тащиться же до леса Шёпота. Там-то они нас и будут ждать.
— У нас с тобой, — ядовито сказала Алиедора, стягивая с плеч и выжимая мокрую куртку, — ничего нет. Голые руки. Ах да, ещё те обноски, что на нас. Кстати, неплохо бы обсушиться. Если, конечно, ты не скажешь, что…
— Скажу, — перебил дхусс. — Надо идти. На ходу и высохнешь, и согреешься. Ты Гончая, в конце-то концов, или кто?
— А есть, очевидно, станем воздух? — Яда в голосе Алиедоры хватило бы на средних размеров город. — Осень. Плоды все уже созрели и попадали. Или травкой предлагаешь пробавляться?
— Я могу и травкой. — Тёрн остался невозмутим. — И тебя могу научить. Только сперва трудно будет. Не знаю, как с твоими эликсирами выйдет. Травы здесь… тоже особенными бывают.
— А зверьё? Я силки умею расставлять.
— Если не будет другого выхода, — помрачнел Тёрн. — Мудрые, знаешь ли, следят за многими. В том числе и за четвероногими обитателями Смарагда.
— Недурно… — с невольным уважением протянула Алиедора. Враг выходил достойным. — А за комарами они тоже следят, ты не знаешь?
— Молодец, что не боишься, — одобрил дхусс. — Поэтому я бы попробовал травку.
— Тоже мне, коровенция, — хмыкнула Алиедора и неожиданно рассмеялась.
Тёрн тоже улыбнулся. У него таки красивая улыбка. Честная. В Некрополисе так не умел никто. Может, давным-давно так улыбалась мама. И ещё папа. И нянюшка.
«…Которых я убила», — пришло холодное. Алиедора зашипела — по внутренностям словно провели ледяными когтями. Не согнусь… не сдамся… что было — то было. Гончая извлекает из прошлого уроки. Не менее, но и не более. Прошлое — источник силы, никак не слабости. Если прошлое твоё предаёт тебя, сушит и выхолащивает — прочь его. Лишь то достойно существования, что идёт тебе на пользу, прочее же надлежит иссечь, как лекарь иссекает поражённую гниением руку или ногу.
— Идём, наконец! — рявкнула она, в гневе на саму себя. — И без слов, пожалуйста. Веди, чтоб нас всех зомбировали!
Тёрн молча шагнул вперёд.
Земли вокруг Элиэри, как и положено окрестностям столицы, были густо заселены и возделаны. Узкие полоски роскошных тропических лесов сменялись небольшими полями, огороженными живыми изгородями. Растения, словно змеи, поворачивали вслед пришельцам острые шипы длиною в ладонь.
От кого же защищаются тут эти пахари? Может, как раз от тех «древних обитателей» Смарагда?
Впрочем, не важно. Важно лишь, что на Запретном острове есть от кого защищаться.
— Отвернись, — Алиедора принялась стягивать мокрую одежду. Надеялась, что высохнет на ней от быстрой, на грани бега, ходьбы — в Некрополисе именно так и учили. Настоящая Гончая не нуждается в смене сухого. Точно так же их учили забыть — когда надо — о стыдливости, как и о прочих глупых условностях людского общежития; однако обнажиться перед дхуссом Алиедора отчего-то не могла. Казалось бы, что она могла чувствовать после северных варваров кора Дарбе, после всех приключений «капли крови Дракона, милостивого, милосердного»? Ан нет. Вот и щёки гореть начинают.
Тёрн послушно кивнул, поворачиваясь к девушке широкой спиной.

Вот и щёки гореть начинают.
Тёрн послушно кивнул, поворачиваясь к девушке широкой спиной.
— Ты… никого не чувствуешь? Где погоня? Что случилось с Мелли?
Алиедора смущалась и ничего не могла с собой поделать. Смущалась и потому задавала вопрос за вопросом, умирая от стыда при одной мысли о том, что он слышит шелестение мокрой ткани по голому телу, понимает, что она стаскивает с себя последние тряпки, нелепо и смешно прыгая на одной ноге — и куда подевалась вся прославленная ловкость Гончей!
— Ничего не чувствую, — вздохнул дхусс. — Хотя должен был бы. Но не забывай, Алиедора, против нас сейчас — все Мудрые. А это такой противник… — Тёрн покачал головой. — Врагу не пожелаешь.
— Думаешь, они её прикончили?
— Мелли-то? Едва ли. Не на таковскую напали. Тем более там был только один чародей из настоящих.
— Только один? А как же Роллэ?
— Роллэ в немилости, — последовал смешок. — Его сил хватало справиться со мной, с тобой, с магами Навсиная — но не с такой, как Мелли.
— Да кто же она такая, Семь Зверей ей в глотку! — не выдержала Алиедора.
— Дитя Гнили, — не оборачиваясь, проговорил дхусс. — Живое оружие. Созданное и доведённое до совершенства рыцарями-чародеями Ордена Гидры.
— Тьфу! Плевать мне на громкие слова и названия! Что она может, скажи мне, и чего не может!
— Да как же я тебе скажу-то? — развёл руками дхусс. — Поворачиваться можно?
— Можно, — буркнула Гончая, поспешно натягивая сырую ещё одежду — она выжала её насколько могла. — Но ты ж с ней столкнулся, если я правильно помню твой рассказ, прямо лицом к лицу?
— Столкнулся… — Тёрн кивнул, как показалось Гончей — с печалью. — Несчастное дитя. Поистине, лучше бы ей умереть сразу после рождения. Терпеть такие муки… Орден Гидры надеялся с её помощью развязать мне язык, и…
— Это я уже знаю, — нетерпеливо перебила Алиедора. — Что она смогла сделать, эта твоя Мелли?
— Светлячки.
— Чего-чего?
— Светлячки, — повторил дхусс. — Милые такие, забавные светлячки. Они садятся на тебя…
— И впиваются?
— Истинное дитя Некрополиса, — вздохнул Тёрн. — Нет, конечно. У них есть жала, есть яд, но всё это лишь для того, чтобы подселить Гниль к тебе самой. Они впрыскивают Гниль тебе под кожу, Алиедора, и ты мало-помалу становишься Гнилью. Рыцари Ордена Гидры сами не знали предела сил своего создания. Я сжёг выпущенных Мелли тварей, но это всё, на что меня хватило. Оборона, никак не наступление. Даже со своими путами я справиться уже не мог.
— Почему? Если сжёг этих светляков?
Тёрн развёл руками.
— Меня… готовили для схватки с Гнилью. Тут я, как говорится, многое что могу. А вот пережечь верёвки — нет. Впрочем, это уже совсем другая история. Ты готова? Тогда идём. Дорога дальняя.
— Кстати, неплохо было бы положить в рот хоть обещанной тобою травы…
— Это дальше, — не оборачиваясь, бросил дхусс.

— Иди за мной и старайся, пожалуйста, след в след.
Только теперь Алиедора смогла, наконец, оглядеться как следует. Деревья — никогда раньше таких не видела, и на уроках арбористики в Некрополисе о таких не упоминали. Стволы начинали ветвиться у самой земли, светло-коричневая кора казалась живой кожей и — привиделось это Алиедоре, что ли? — дышала, очень медленно, едва заметно, но дышала.
— А, заметила? — обернулся дхусс. — Гордость Мудрых Смарагда. Растения-животные. Змеедеревья.
— Зачем? — только пожала плечами Алиедора.
— Говорят, — дхусс старался держаться подальше от широко раскинувшихся ветвей, — что поймать и повязать такие могут очень даже запросто.
— Что же не ловят и не вяжут?
Дхусс пожал плечами.
— Приказа нет, как видно.
— Почему?
— Алиедора, я что, Мудрый? Откуда я знаю, что у них на уме? Может, хотят посмотреть, что мы делать станем. Куда направимся. С кем встретимся, как себя поведём…
— Ерунда, — возмутилась Алиедора. — Если ты для них так важен — да разве дадут они тебе разгуливать по их драгоценному Смарагду?!
— Я никогда не мог понять Мудрых, — признался Тёрн. — Не мог предсказать их поступки, что они станут…
— По-моему, так очень даже мог! Особенно когда пожаловала эта парочка, Фереальв и Роллэ!
— Роллэ и Фереальв не Мудрые. Они их марионетки, несмотря на всю свою силу.
— Пора бы уже привыкнуть, — сказала Алиедора в пространство. — Дхусс выражается исключительно смутно и туманно, выспренне и напыщенно, так что…
— Да нет же! — горячо заспорил Тёрн. — Роллэ сказал нам , что Мудрые сочли меня угрозой Смарагду. Но это то, что он счёл нужным сообщить. Как на самом деле, не знает никто, кроме самих Мудрых. Может, они до сих пор не верят, что я сбежал сам, и полагают, что у них под самым носом — целое гнездо заговорщиков.
— Заговорщиков… — передразнила Алиедора. — Веди уж, о дхусс, таинственный и неразгаданный. Куда дальше?
— Через тракт, — махнул Тёрн. — Но мы подождём. Надо посмотреть…
— Смотри, — кивнула Гончая. В груди против воли закипало раздражение — она хотела действовать. И желательно так, чтобы тут пролилась кровь. Побольше крови. Потому что это единственный язык, доступный пониманию сильных мира сего.
Лес полудеревьев-полузмей тянулся, насколько хватало глаз. Здесь царил полумрак и ещё какой-то совершенно особенный запах: не тления, не гниения, не распускающихся или хотя бы увядающих цветов, нет, чего-то совершенно иного. Мягкое, обволакивающее, утишающее гнев и ярость, тянущее присесть, прилечь, привалиться спиной к гладкому стволу и слушать вечную песню медосборцев, гудение великих и малых роёв, шелест бесчисленного множества ног; внимать великой работе крошечных существ, нимало не потревоженных делами и заботами двуногих, едящих, пьющих, множащихся на зелёных листах, словно они для них — целый мир.
До той поры, пока не настанет осень, пока листья не пожелтеют, пока не ослабнут черенки и сухой скрюченный трупик не отправится в свой последний полёт ко ждущей земле.
Обратится в ничто, в мельчайшую пыль, чтобы дать жизнь новому поколению.

Обратится в ничто, в мельчайшую пыль, чтобы дать жизнь новому поколению. Старое должно уйти. Его желания, чувства, страхи никого не волнуют.
Алиедору охватило смутное беспокойство, словно она бродила кругом да около чего-то очень, очень важного. Однако это важное упорно не давалось в руки, избегало, уклонялось, исчезало, заслоняемое иным, более насущным, сиюмоментным.
— Неуютно с голыми руками, — наконец сказала она, когда тишина стала невыносимой. — Хоть бы нож где добыть…
— Не понадобятся тут нам ножи, — рассеянно отозвался Тёрн, напряжённо озираясь по сторонам. — Тракт уже близко. И я чувствую защиту.
— Как перебираться? — деловито осведомилась Гончая.
Вместо ответа дхусс улёгся наземь, прижался ухом. Замер надолго, так что Алиедоре даже почудилось — заснул.
— Ничего не понимаю, — наконец приподнял он голову. — Земля звучит по-иному. Деревья молчат. Листья охвачены страхом. Раньше здесь было очень красиво… Живые цветы, что умели летать, подобно бабочкам, перепархивая с ветки на ветку и вновь пуская корни; бабочки, способные становиться цветами и пить древесные соки… птицы, совершенно особенные, живородящие, не откладывающие яйца… и все они умели говорить, пусть даже и не обладая голосами. А теперь лес молчит. Словно умер. Или заснул.
— И только мы тут с тобой балаболим, — зло прошипела Гончая. — Что с трактом, переходим, нет?
Казалось, дхусс колеблется.
— Нет, — наконец выдохнул он. — Слишком опасно.
— Тебе виднее. Куда теперь?
— На запад. К лесу Шёпота.
— А там что?
— Надеюсь, что будет легче.
— Сам же говорил, что это совсем рядом с башней Затмений!
— Верно. Но есть надежда, что там смотреть станут не так пристально.
— Потому что «мы туда точно не сунемся»? Ерунда, дхусс! Я видела Мудрого считаные мгновения и точно знаю — эти станут смотреть везде. Далеко и близко, высоко и низко. Всюду.
— Идём, — Тёрн не вступал в споры. — Нам надо на север. Тракт здесь не перейти. Значит, идём на запад. К самому лесу Шёпота.
* * *
— Куда дальше, мэтр? — угрюмо спросил капитан «Полдня».
Это были первые слова, с которыми он обратился к высокоучёному доктору медицины, алхимии и иных наук. До этого момента команда корабля словно сама знала, что нужно делать и куда прокладывать курс.
Перед форштевнем «Полдня» расстилалось море. Мягкое, блистающее под закатными солнечными лучами, бестревожное. Ветер дует в корму, паруса полны — чего ещё нужно корабельщику для полного счастья?
— Куда дальше? — упрямо повторил капитан в ответ на выразительное молчание Ксарбируса. — Сами ведь видите — не пройти нам. Не пропустят. Я с самого начала твердил…
— Это к делу не относится. — Алхимик поспешно оборвал моряка. — Сударь мой Брабер, можно тебя на разговор?
— Само собой. — Гном подхватил на плечо свой чудовищный меч. С оружием он не расставался ни на миг, даже ночью.
— Твой амулет… талисман… находитель демонов.

Можешь на него взглянуть?
— Да чего ж на него глазеть, распечать меня во все кости? Демонюков поблизости… — заворчал гном, доставая висевшую на цепочке вещицу. Достал, взглянул и осёкся.
В песочных часах бушевала буря. Чёрные и золотые песчинки перемешались, и сам амулет содрогался, точно живое существо, охваченное несказанным ужасом.
— Отродясь такого не видывал, — осипшим голосом выдавил гном. — Даже когда Гниль в море прорывалась, распечать меня во все кости!
— Именно, — поджал губы Ксарбирус. — Барьер совсем рядом, капитан. Все теоретические выкладки вашего покорного слуги…
— Гхм!
— И его уважаемых коллег, — с кислым выражением нехотя продолжил алхимик, — все выкладки подтверждаются, капитан. Требовался лишь твой талисман, Брабер, чтобы окончательно в этом убедиться. Хорошие у него, гм, были создатели.
Гном засопел и молча спрятал на груди сходящий с ума амулет.
— Замечательно. — Капитан «Полдня» даже не старался скрыть сарказм. — Что нам делать дальше, мэтр Ксарбирус?
— Прямо вперёд. — Алхимик вдруг нагнулся, в упор воззрившись на моряка. — Прямо вперёд, что бы ни случилось. Сдаётся мне, что на сей раз мы прорвёмся.
— Что же заставляет вас так думать, мэтр? — В последнем слове крылась изрядная доля яда. — Какие вами совершены приготовления?
— Не вашего ума дело… сквайр, — сварливо отрезал Ксарбирус.
— Не моего… командор, — в том же тоне ответил капитан. — Но «Полднем» управляю я.
— Вот и правьте… прямо на юг, — отвернулся алхимик. — Остальное увидите сами.
Капитан «Полдня» не видел сжатых, чтобы не так была заметна их дрожь, рук Ксарбируса, но их видели и Стайни, и Нэисс.
— Как вам будет благоугодно, командор, — наконец проворчал моряк, отходя.
Ксарбирус не удостоил его ответом.
— Командор, хм, неплохо для скромного учёного-отшельника, не так ли? — съязвила Стайни.
Алхимик скрестил руки на груди и отвернулся.
— А какого всё-таки ордена, позволено ли будет узнать? — в том же тоне продолжала бывшая Гончая. — Нам всё-таки драться скоро придётся. А вдруг какой кодекс да нарушим?
— Стайни, — вдруг повернулся алхимик, — я не уверен, что тебе стоит с таким апломбом задавать мне подобные вопросы. Во избежание, как говорится.
— Во избежание чего? — бывшая Гончая даже не думала отступать.
— Во избежание ответных вопросов, столь же ненужных, — криво усмехнулся Ксарбирус. — Чего ты добиваешься? Чтобы я напрямик спросил: ты выжила после четырёх Игл-до-Сердца? Каким образом, несмотря на болевой шок и обильную кровопотерю, сумела не отстать от сбежавшей сидхи? Или почему ты так и не попросила ни разу, чтобы тебя избавили от этого украшения на шее?
— Предпочёл бы, чтобы я сдохла? — не растерялась Стайни. — Тебе было б приятнее, если бы я…
— Молодец, — вновь усмехнулся алхимик. — Меняешь тему, переводишь разговор на другое.

— Меняешь тему, переводишь разговор на другое. Но мы-то знаем, что я тоже знаю. Как и ты. Да, я ношу звание командора ордена, не важно сейчас, какого именно ордена. А вот ты, моя милочка, — шедевр Некрополиса, высшее достижение его алхимии. Браво. Мысленно аплодирую твоим создателям. И сожалею, что не имею чести знать их лично.
Глаза бывшей Гончей сузились. Она чуть пригнулась, словно готовясь к прыжку.
— Оставь, прошу тебя, — издевательски поморщился Ксарбирус. — Мы сейчас все заодно, не важно, под чьими знамёнами или по чьему заданию вставали на этот путь. Надо вытащить дхусса. Любой ценой. И наши жизни по сравнению с этим, поверьте, дражайшие мои спутники, не стоят поистине ничего.
— Это ещё почему? — шумно сглотнул Брабер. — Моя вот жизнь, распечать так и растак, для меня так очень даже дорого стоит!
— Не сомневаюсь, мой добрый гном. — Губы Ксарбируса сложились в змеиную улыбку. — Как не сомневаюсь и в том, что старейшины Дин-Арана и других твердынь твоего племени тоже очень, очень сильно желали знать как можно больше об этом удивительном дхуссе. И, наверное, каким-то образом использовать.
— Чепуха, распечать меня во все кости! Я с вами пошёл, потому что помочь хотел!
— Кому, мой добрый гном? С дхуссом ты, если не ошибаюсь, сподоби Семь Зверей, чтобы несколькими словами перебросился. Свалился нам на голову невесть откуда, оправдался, мол, «демонюков почуял». Дескать, шёл за нами долго — и что, не понимал, что демон тот совсем особенный? Настолько особенный, что едва ли достоин твоего клинка; меч, как у тебя, куда нужнее был в иных местах. Так за нами ты шёл или за дхуссом, Мастером Беззвучной Арфы?
— Тебе морские ветры, мэтр Ксарбирус, распечать тебя так и разэтак, в голову, часом, не надули? Такую ахинею несёшь… смотри, надорвёшься.
— Гномье остроумие всегда поражало меня свежестью и новизной острот, — поджал губы алхимик. — Впрочем, как угодно. Я и про тебя тоже всё знаю, Брабер. Можешь запираться сколько влезет. Только вот вы меня совсем не слушаете — а я всё толкую, что нам сейчас надо как одна рука ударить, про все распри забыть; только тогда дхусса вытащим и сами живы останемся. И, подозреваю, не только мы.
— А я? — вдруг вмешалась молчаливая сидха. — Гончая, значит, шпионит для Мастеров Смерти. Брабер — для своих сородичей; а про меня ты забыл, мэтр? Как-то, знаешь, даже обидно не состоять на службе ни у кого могущественного!
— Ты? — пристально взглянул на сидху алхимик. — На твой счёт у меня тоже есть немалые подозрения. Ну, например, что всё уничтожение твоей Ветви подстроено сидхами же, другими Ветвями, куда более многочисленными и могущественными. Тут, видишь ли, смешалось два дела: ваша распря с Некрополисом и стремление ваших же набольших — втайне от других — добыть сведения всё о том же дхуссе.
— Тебе точно морские ветры в голову надули, — фыркнула Нэисс. — Такая ерун…
— Отчего же? — хмыкнул Ксарбирус. — Гончая Стайни получила приказ захватить тебя в плен и доставить в Некрополис. Такую, во всяком случае, историю она поведала нам.
— Чистую правду сказала, — буркнула Стайни, ни на кого не глядя.
— Но игра тут была куда серьёзнее, — с недоброй улыбочкой продолжал алхимик, скрестив руки на груди и явно наслаждаясь происходящим.

— Сидха с ярко выраженными магическими способностями, каковые, впрочем, весьма часты у данной расы, удостаивается внимания Мастеров Смерти. Как, почему, отчего? Чем она может быть им интересна? Тут, боюсь, придётся попотеть, задачка не из лёгких!
Брабер, Стайни и Нэисс — все переглянулись в растерянности.
— Вот именно, — заметил их движение Ксарбирус. — Мы сейчас ничего не можем сделать. Какие бы обязательства мы ни брали — сейчас всё это должно отступить. На время, — улыбка стала зловещей. — Потом можем друг другу хоть головы поотрывать, буде найдётся желание.
— Да что ж такого в этом дхуссе, распечать меня во все кости! — не выдержал Брабер.
— А это у тебя надо спросить, мой добрый гном. — Ксарбирус и бровью не повёл. — Ты ведь бросился за нами так, что только пятки засверкали. Ну? Опять отмолчишься? Что ж, за тебя скажу. Не стану утверждать, что дела гномьих Советов есть сфера моей компетенции, однако замечу — ваша рунная магия, кою вы старательно прячете от Навсиная…
— Чушь, ерунда, сказки! — немедленно взорвался гном.
— Несомненно. Чушь, ерунда и детские сказки. Помеченные в вивлиофиках Навсиная жёлтой наклейкой, где рукой архивариуса выведено: «Еедостоверно», — Алхимик хмыкнул. — И ты хорошо держался, гном. Не прокололся ни разу, кроме лишь того случая с демоном на палубе; тогда, ещё до переправы. Иль забыл? Так я могу напомнить.
— А чего напоминать-то? Ну, то наша магия, охотничья. Вы ж никто ничего и не спрашивали! Я думал…
— Правильно думал. И я, и Стайни, и Нэисс потому ничего и не спросили, что все про рунную твою магию знали.
— Чепуха! Глупости! — разом возмутились и Гончая, и Нэисс с редкостным единодушием.
— Не спросили, потому что…
— Не до того было…
— Такая тварь…
— А я и вовсе почти ничего не видела, мне по голове попало, помните?..
— И я тоже ничего не спрашивал. Потому что видел — ты эту магию пустил в ход, когда стало ясно: всё, без неё совсем конец настаёт. Так что, Брабер, не думай, что совсем с дураками дело имеешь.
— Погодите! Хватит! — Гном плюхнулся прямо на пятую точку посреди палубы. — У меня голова уже кругом…
— Распечать её в три кости, — усмехнулся Ксарбирус. — Не бойся, мой добрый гном, всё не так ужасно. Итак, я говорил о сидхе. Об интересе к ней Некрополиса. И с этим удивительным образом соединяется интерес к нашему миру существ с иных планов, о чём я вам толковал сразу после того боя.
— Каким?
— Есть гипотеза, Нэисс, смутная и не до конца подтверждённая, что сидхи в своё время пришли в этот мир из какого-то иного. Может, и с другого плана. Например, с демонического.
— Слыхала я сказки, но такой ерунды…
— Зачем, — громко и сердито перебил сидху Ксарбирус, — зачем ты потребовалась Некрополису?
— Я-то откуда знаю?
— Зато я знаю, — прошипел алхимик, почти вплотную приблизив лицо к поспешно отстранившейся Нэисс. — Порталы. Двери на иные Листы и на иные планы. Кто-то считает, что это одно и то же, кто-то — что нет.

Кто-то считает, что это одно и то же, кто-то — что нет. Но это не важно. Ты…
— Я что, должна уметь открывать куда-то дорогу? — растерялась Нэисс. Растерялась по-настоящему и, похоже, ненаигранно.
— Никто не говорит, что ты что-то умеешь уже сейчас, — уже спокойнее сказал алхимик. Вытер пот со лба, вздохнул, зачерпнул воды прикованной к бочке кружкой. — Дознаватели Некрополиса, похоже, проникли куда глубже, чем думают правящие твоим народом, Нэисс. Быть может, они решили, что ты потенциально на такое способна. Не знаю. Пока не знаю, разумеется, — тотчас поправился он. — Разумеется, не могу предположить наверняка, только спекулирую , — он с важным видом потёр подбородок.
— А Тёрн-то здесь при чём? Как он угодил в эту историю? Если её, — сидха мотнула головой в сторону притихшей Гончей, — если её отправили за мной, ибо какой-то дурак вообразил, что я, мол, какая-то особо одарённая, это ещё можно понять. Но как связать всё это с дхуссом?
— Вы были приманкой, — с важным видом пояснил Ксарбирус. — Полагаю, что одной из многих, разбросанных по миру. И как только их соглядатаи доложили, что он…
— А откуда Некрополис вообще про него узнал? — всплеснула руками сидха, совсем по-человечески. — Кто им донёс про дхусса?
— Вот тут я пасую, — сказал алхимик. — Хотел бы услышать ваши мысли, дорогие мои спутники. Можете ни в чём не признаваться, если не хотите, — хитрая ухмылка, — однако, надеюсь, вы сочтёте возможным поделиться… некоторыми соображениями. Не важно, из какого источника позаимствованными. Стайни?
— А чего Стайни? Чуть что, сразу Стайни! Что ты вообще от меня хочешь?
— Хочу, чтобы ты, единственная, кто знает ходы-выходы Некрополиса, сказала нам, откуда Мастера Смерти могли узнать о дхуссе. Теоретически, разумеется. Только и исключительно теоретически.
— Теоретически… — Бывшая Гончая опустила голову. — Конечно… если только теоретически… Большие возмущения в… целестиальной магии. В магии, источаемой эталонно огранёнными и измеренными Камнями. В общем, путём множества перекрёстных опытов Мастера предположили, что…
— Что в нашем мире объявился очередной Избранный? — съязвила сидха. — Старо, как тот же мир.
— Нет. — Стайни проигнорировала сарказм спутницы. — Некрополис знает, как разбираться с Избранными любого рода. Нет, Мастеров обеспокоили именно неправильности магии, колебания, раскачка, всё усиливающаяся и усиливающаяся. Мастера… искали источник. И, — она почти виновата развела руками, — нашли. Во всяком случае, так я слышала. Но я никогда не знала и даже не могла заподозрить…
— Это можешь оставить, — отмахнулся Ксарбирус. — Тут все свои. Что ж, мои поздравления… коллегам из Некрополиса. Этот момент, как я сказал, мне ещё не до конца понятен, как они выследили дхусса в диких краях возле Таэнгского хребта. Это всё-таки домен Навсиная; и если уж выследили, то почему не захватили?
— Может, он нужен им был живой и на свободе? Изучали? — предположила Нэисс.
— Очень уж сложно, — покачал головой алхимик. — Мастера Смерти известны своим пристрастием к простым схемам. Удар — отбив. Парирование — контратака.

Они не без основания считают, что сложные планы имеют неприятную склонность срываться.
— И что? — нахмурилась сидха.
— А то. — Ксарбирус поднял палец излюбленным жестом. — Что тут, мне кажется, смешалось сразу несколько планов. В одном из них имелась только ты, Нэисс. Тебя должны-таки были вывезти в Некрополис. Но тут пришло сообщение о Тёрне, и Гильдия Мастеров тотчас поменяла намерения. Ещё одно преимущество простых схем — их легко подстроить под изменившиеся обстоятельства. Теперь главным становился дхусс…
— И чего они добились? — фыркнула Стайни, не сдержавшись. — Если им требовался дхусс, то почему мы все сейчас здесь, а не в уютных каменных мешках Некрополиса? Сдаётся мне, досточтимый мэтр, ты просто, э-э-э, заливаешь, как говорили на нашей улочке. Придумываешь, потому что любишь это дело.
— Милая моя, — сухой палец нацелился на Гончую, — если ты сможешь предложить иную модель, я с радостью её рассмотрю. Как, почему и отчего на краю Таэнгского хребта встретились ты, Нэисс и дхусс? Что это было, чьи планы?
— Только это тебя и занимает, мэтр? А предположить, что это была простая случайность, ты не можешь?
— Ваша встреча? — алхимик расхохотался. — Нет, разумеется. Таких случайностей не бывает.
— А если здесь вмешались иные силы? Не Мастера Смерти и не маги Навсиная? Не сидхи и никто другой, распечать меня во все кости?
— Разумное предположение, мой дорогой гном. Но по силам иномировым я не специалист. Алхимия, брат Брабер, наука точная и всяких там божественных сущностей не предусматривает. Мы работаем с небесными светилами, кои, как известно, подчиняются строгим математическим закономерностям, каковые, в свою очередь…
— Довольно! — прикрикнула Нэисс. — Командор Ксарбирус — так ведь к вам надо обращаться, верно? — не про алхимию сейчас речь. Семь Зверей — слыхали про таких? — не могли бы они тут вмешаться?
— Чепуха, — отмахнулся Ксарбирус. — Мы побывали в двух Храмах Феникса, и что? Где те Семеро?
— Ага, только едва унесли ноги из тех храмов, — напомнила сидха. — Твари из порталов, Тени… О Тенях вы не забыли, мэтр?
— О таком забудешь, — пробурчал алхимик.
— Это ли не доказательство того, что простой наукой тут не обойдёшься, — напирала Нэисс. — Призраки — их-то как сюда втиснуть?
— Втискивай не втискивай, а от Навсиная с Некрополисом мы всё равно не уйдём, — отрезал Ксарбирус. — Мастера первую схватку выиграли.
— Никто её не выиграл, — мрачно уронила Стайни. — Никто, кроме похитителей. Этих самых «Мастеров Беззвучной Арфы».
— Что возвращает нас, — подхватил алхимик, — к исходному пункту нашей беседы. К вопросу капитана.
— Барьер? — Нэисс наморщила лоб.
— Именно. И тут я надеюсь на тебя, моя дорогая сидха.
— На меня? Но как?
— Похитители, как нетрудно было убедиться, сродни вам. Это несомненно. Но наш, гм, орден, не важно какой орден, ни разу не пытался прорваться к Запретному острову, имея сидху на борту.
— А что, без неё пытались?
— Пытались, Стайни, и неоднократно.

Да только ничего из этого не получалось. Мы просто проходили мимо.
— Вот интересно! — подала голос Нэисс. — Я вот, например, истиннорождённая сидха… нечего фыркать! — Это было обращено к Стайни. — Да-да, нечего, потому что я она и есть… тьфу, сбилась! Так вот, я, например, ни разу ни о каком Запретном острове не слыхала, пока росла. Только когда на свою голову — так вы говорите, люди? — с вами связалась.
— Остров действительно скрыт и зачарован, — вздохнув, признался алхимик. — Собственно говоря, его существование было доказано, если можно так выразиться, «на кончике пера», путём сложного анализа магических возмущений в южных морях; однако три экспедиции вернулись ни с чем. Корабли просто проходили насквозь то место, где следовало бы находиться «чему-то».
— Так, может, и нет ничего, а?
— Увы, мой добрый гном. Методы проверены, надёжны, отработаны на многих моделях…
— На чём, на чём?
— Не притворяйся, Брабер. Уж ты-то, как гном, не можешь не знать, что такое «модель».
— Что такое «модель» для плавки — знаю, — не моргнул глазом охотник за демонами. — А вот про какие ты, мэтр, толкуешь — в толк не возьму.
— Короче, сведения надёжные, — проигнорировал сарказм Брабера алхимик. — Однако у ордена хватало, гм, других задач, и отыскание Аномалии — так стали прозывать это место — утратило приоритет. Последние доказательства были получены совсем в недавнем прошлом, вашим покорным слугой. — Ксарбирус слегка поклонился. — Впрочем, особой моей заслуги тут нет. Достаточно было сопоставить ноори, эту парочку, явившуюся по душу всеми обожаемого дхусса, со всем «массивом данных», как говорят наши теоретики. Сомнений нет, они там, где-то совсем рядом… — Ксарбирус умолк, вытирая лоб.
— А как мы туда попадём? — простодушно спросил гном. — Если, значит, другие экспедиции мимо проплыли?
— Да-да, капитан тот же вопрос задавал, — подхватила Стайни. — Как попадём?
Ксарбирус торжествующе ухмыльнулся.
— У нас не только сидха на борту, — заявил он с выражением, словно только что выиграл битву, — у нас впереди ещё и то милейшее создание, что тащится за Тёрном. Забыли?
— Его, пожалуй, забудешь…
— Верно, Нэисс. Так вот, это творение Гнили нам и откроет двери.
— Как?! — схватился за голову гном.
— Гниль не поддаётся обычной магии. Вернее, поддаётся, но очень плохо и слабо. Иначе её бы давно уже задавили — те же маги Навсиная, например. Идущее за Тёрном существо — квинтэссенция Гнили, насколько я успел понять, разумеется не проводя никаких настоящих исследований, что называется, на пальцах… — Ксарбирус хрустнул суставами пальцев, обрывая себя. — Она идёт напролом. Ей нипочём всё. Дно морское сойдёт так же, как и гладкая дорога. Не думаю, что заклинания, сбивающие с пути корабли, ей хоть сколько-нибудь помешают. А вот она им — очень даже может. Как капканы — срабатывают, если ткнуть в них палкой…
— Это смотря в какой! Если нашей работы, то ни в жисть!
— Брабер, я не покушаюсь на доброе имя подгорных мастеров, — вздохнул алхимик.

— Но если кому-то и суждено прорваться на этот самый остров — то лишь по пути, проложенном дитём Гнили.
— Вера, она, конечно, дело хорошее, — кивнул Брабер. — Но никаких доказательств ведь у нас нет?
— Нет, и не будет, — отрезал Ксарбирус. — До того самого момента, пока мы не увидим землю.
Глава IX
Самалеви был вольным торговым портом, в его гавани стояли корабли со всей ойкумены. Казалось, чего проще — подойди к любому корабельщику, он за деньги хоть морское чудо-юдо доставит куда угодно.
Однако, к изумлению Дигвила, порт оказался почти пуст. Несколько каботажников, ползавших вдоль побережья по обе стороны от переправы, два брига с мрачными южанами откуда-то совсем издалека: над их посудинами поднимался запах чего-то жареного, но такой, что Дигвил поспешил зажать нос и поклялся, что он скорее станет иметь дело с Гнилью, чем ступит на эту палубу.
Оставалось только одно судно.
Первый раз, увидав его, он ощутил, как сжимается и холодеет всё внутри.
Чёрное и серое. Злые, острые обводы, словно корабль нарочно старались сделать пугающим. Дигвилу не требовалось задавать никаких вопросов, чтобы понять, откуда это чудовище.
Некрополис.
То место, где он чуть не погиб.
Да, он-то спасся, а вот сотни его товарищей по несчастью — не серфов, нет, не простолюдинов, а именно товарищей — не спаслись. Что с ними происходит сейчас, Дигвил старался не думать. Как и о судьбе жены с детьми. Иначе, стоило этим мыслям прорваться-таки в сознание, у Дигвила всё холодело внутри, а потом сменялось дикой, обессиливающей яростью. Не высоким боевым безумием, когда сражающийся за правое дело не чувствует ран и падает только мёртвым, даже не обратив внимания, что умирает; нет, это выматывало, отнимало силы, заполняло душу отвратительным липким холодом, когда хотелось только одного — лечь и тихо отдать концы.
Галера стояла на отшибе, словно поражённая Белым мором, однако непохоже было, что её команду это хоть в малейшей степени волновало.
Некрополис? Что ж, он там уже бывал. Прошёл страну насквозь, можно сказать. Ничего, остался в живых. После той жуткой мануфактуры, производившей зомби из живых пленников, ему уже ничего не страшно.
Экипаж что-то неспешно грузил, ничуть не смущаясь, судя по всему, близости ко враждебной державе. Навсинайские големы, по идее, могли появиться тут в любое время. Станет великая Держава утруждать себя соблюдением прав каких-то там мелких владетелей, когда идёт такая война!
Однако же нет. Вот она, мрачная галера, аккуратно поднятые вёсла, свёрнутые паруса. Иди, Дигвил, просись на борт.
Если не струсишь.
Рыцарь стиснул зубы и шагнул ко сходням.
Таскавшая мешки команда носила простые серые куртки, разом напомнившие Дигвилу Некрополис с его тягой к одинаковому. На подошедшего рыцаря моряки не обратили никакого внимания.
— Эй, любезные, как найти капитана? Или первого помощника?
— Сейчас позовут, — здоровенный и краснолицый боцман с рожком у пояса — задавать, если потребуется, темп гребле — остановился напротив Дигвила, уперев руки в бока. — А ежели чего надобно — мне скажи.
— На борт возьмёте? Мне в Скришшар нужно, — пошёл Дигвил напрямик.
— Скришшар? — сощурился боцман. — Далеконько забрался, братец. А откуда ж сам-то будешь?
— Я не подданный Некрополиса.

— Скришшар? — сощурился боцман. — Далеконько забрался, братец. А откуда ж сам-то будешь?
— Я не подданный Некрополиса. — Дигвил смотрел моряку прямо в глаза. — Однако мне нужно именно туда.
— Первый раз вижу, чтобы вот так вот просились, — хмыкнул боцман. — Капитану доложу. Он решит.
— Я могу заплатить. — Дигвил позвенел монетами.
— Заплатить. Ха! Ха! — Боцман запрокинул голову и гулко захохотал. — Ох насмешил. Заплатит он. Ладно, жди тут.
— Я подожду, — бесстрастно сказал Дигвил.
Боцман снова взглянул, остро и как-то совсем не просто. Не бывает у обычных служак, даже заполучивших посеребрённую дудку, таких вот взглядов.
И верно. Какой безумец отправится в Скришшар, не будучи при этом подданным Некрополиса? Почти всё, потребное для жизни, Некрополис производил сам, иноземных купцов там бывало не так много, да и походил Дигвил на купца куда меньше, чем гайто на ушкана.
— Давай, мил-человек, — вновь вырос перед ним боцман. — Капитан тебя видеть желает. Поднимайся на борт.
— Благодарю. — Дигвил не счёл зазорным поклониться.
Галера ничем не отличалась от других кораблей. Молодому нобилю приходилось плавать по морю Тысячи Бухт, — отец, старый сенор Деррано, называл безвылазно сидевших по замкам благородных дворян Долье слепыми лентяями и твердил, что, мол, мира не повидав, своим распорядиться не сумеешь.
Или нет, отличалась. Дигвилу потребовалось собрать волю в кулак, чтобы не замедлить шага возле дощатых трюмных крыльев, сейчас широко распахнутых.
Оттуда, где смутно виднелись спины гребцов, тянуло знакомым ещё с Некрополиса запахом.
На скамьях галеры сидели мёртвые. Зомби двигали тяжёлые вёсла, не нуждаясь ни в биче надсмотрщика, ни в железных оковах.
Видать, с важным делом пожаловала сюда, на Дальний Юг, эта галера, не боясь ни магов Навсиная, ни его големов, раз на лавки сели отборные мертвяки. Но тебя, Дигвил, это смущать не должно. Раз не смущает никого в этом проклятом городишке…
Капитана он нашёл на корме. Коренастый немолодой моряк с пышными седыми бакенбардами смотрел на Дигвила пристально и внимательно, но без подозрительности или недоверия.
— Первый раз на моей памяти кто-то попросил довезти его до Скришшара, — вместо приветствия сказал он.
— Мне нужно именно туда. — Дигвил слегка поклонился.
— Северный выговор. Светлые волосы, вытянутое лицо, сильный подбородок. Бьюсь о заклад, молодой господин, родом ты из Свободных королевств.
— Это так, — спокойно кивнул Дигвил.
Кажется, капитан ожидал совсем другого. Быть может, запирательств или лжи?
— Ты не рождён в Некрополисе. — Он не спрашивал, он утверждал. — А наш закон простой: через границу никого не пропускать без соответствующего соизволения Гильдии Мастеров.
— Купцы пересекали.
— Ты не купец. Благородное сословие. Только у нас мы никаких благородных не признаём, титулы опускаем и никому не кланяемся, кроме Мастеров.
— Я знаю, — так же невозмутимо сказал Дигвил.
— Прозываешься-то как?
— Дигвил Деррано, — усмехнулся молодой рыцарь.

— Титулы опускаем.
Капитан откинулся назад, в тёмных глазах появилось искреннее изумление.
— Слыхал я про таковских… А чем докажешь?
Дигвил молча вытянул руку с фамильным кольцом. Сработало у магов Навсиная, глядишь, сработает и здесь.
— Я в этих фитюльках не разбираюсь, — пробормотал капитан, но уже как-то неуверенно. — То ли дело у нас в Некрополисе, Мастера печать особую поставят — и готово дело…
— У меня иного нет.
Капитан ещё несколько мгновений смотрел на кольцо Дигвила, а потом, словно решившись, хлопнул себя по коленям:
— Ладно. Только до Скришшара мы тебя не довезём. Больно далеко. Курс у нас — в Шараф.
Дигвил попытался вспомнить всё, что знал из земленачертания. Шараф… Шараф…
— Это на восток отсюда, — смилостивился капитан. — Далеко на восток. Чтобы, сударь Дигвил, в Скришшар отсюда доплыть, это ого-го какой крючище закладывать придётся, да через северные моря. Нет уж, доплывём до места, там доложишься, как полагается, портовому Мастеру, а он уж решит, что с тобой дальше делать.
Ага, подумал Дигвил. Решит — зомбировать ли самому, «уж как получится», потому что зомби не хватает, никаких — ни хороших, ни плохих; или отправить в Некрополис, чтобы столичные умельцы довели дело до конца.
— А из этого Шарафа корабли до Скришшара что, не плавают?
— Отчего ж не плавать? Плавают. Да только дилижансами куда быстрее. Ну, сударь Деррано, решай. Если поедешь, то денег не возьму. Ясно ведь, — капитан вдруг подмигнул, — что дело у тебя есть в Некрополисе, и дело непростое. Ну да то не для моего ума, Мастерам сам всё расскажешь.
Дигвил молча кивнул. Конечно. Его приняли если не за лазутчика Мастеров, то уж за их доверенное лицо — точно. Он не называл тайных слов, но, похоже, простодушный капитан и впрямь не мог представить, что кто-то вот так запросто решит отправиться в Некрополис.
…Дигвил стоял у борта и улыбался. Очень странною улыбкой. Он плыл прямо в руки смертельным врагам, захватившим его страну, зомбировавшим его соратников и помиловавшим, подарившим ему жизнь только по какому-то неведомому капризу. Однако он плыл в Некрополис. Что-то ему не очень улыбалось пробираться через весь Навсинай, через бушующую Гниль; да ещё он с содроганием вспоминал того ночного незнакомца.
Старик, ушедший навстречу Гнили. Кто он такой? Маг? Мастер Смерти? Рыцарь-чародей из магических орденов?
Какое тебе дело, Дигвил? Мало ли таких загадочных странников покинуло тайные крипты, выбралось на свет — когда вокруг творится жуткое и мир встаёт на дыбы?
«Встретишь некроманта — убей его», — припомнилась поговорка. Ещё полтора года назад благородный дон Дигвил Деррано так бы и поступил. Но с тех пор прошло много, очень много времени.
Так или иначе, единственное дело, ныне почитаемое достойным, — сделать так, чтобы ни маги, ни Мастера Смерти не смогли разгуливать по дольинской земле.
Мертвяки на галере оказались отличными гребцами — сильными и неутомимыми. Дигвил ожидал, что моряки станут относиться к ним, как к скоту, однако нет — бесчувственных, мёртвых обхаживали и, что называется, «не забижали». Мальчишка-юнга разносил им тёмное питьё, посиневшие губы припадали к черпаку, с привсхлипом и бульканьем втягивая вязкую тяжёлую жидкость. Что там было намешано — Дигвил старался даже не задумываться.

Что там было намешано — Дигвил старался даже не задумываться.
Над галерой всходило солнце, и молодой рыцарь задирал голову, вглядываясь в яркий, ослепительный диск.
Вы, Силы, боги, Звери, Ом-Прокреатор, все, о ком толковали посвящённые, — где вы? Почему не явили нам свой лик, почему не хотите отвратить беду? Бросили нас? Или — закралась крамольная мысль — вас никогда и не было?
Но какая разница для нас, погибающих от Гнили и прочих бед? Может, это легче, когда остаётся надежда?
…На галере его не дичились, не смотрели косо. Корабельщики честно выполняли слово. Взялись довезти — значит, везём. И только капитан нет-нет да и поглядывал на Дигвила с явно излишним, по мнению последнего, вниманием. Мастера Смерти поистине сумели научить своих подданных дисциплине. Никто так и не задал молодому рыцарю ни одного вопроса.
Галера шла ходко, порой уходя далеко в океан, так что северные берега терялись в туманной дымке.
— Где мы проплываем? — осведомился Дигвил у капитана, когда тот уж слишком настойчиво стал околачиваться рядом безо всякой видимой причины.
— Навсинайские берега, — охотно откликнулся тот, словно всё время только этого и ждал. — Я к ним близко не подхожу, ну их! Да и времена сам знаешь, сударь, какие…
— Давно о войне ничего не слышно было, — осторожно закинул удочку дольинец. — В дальних краях обретался, туда вести долго идут.
— Как война-то идёт, сударь? Да как же ей идти, как Мастерами предначертано, так и идёт, — пожал плечами капитан, однако с явным наигрышем.
Что ж, поиграем, хитрован.
— Так через Делхар уже переправились? — Из слов Дигвила было не понять, кто именно должен был переправляться, Мастера Смерти или Держава.
— Через Делхар? — захохотал капитан. — Ох насмешил, сударь. Да кому ж надо через него переходить, зубы себе на засеках ломать?
— А как же тогда воевать? Пограничной толкотнёй войны не выигрываются.
— Это ещё как сказать, сударь Деррано, как сказать. Я вот человек простой, кроме своей галеры, ничего, считай, и не видел…
Ага, ничего не видел, подумал Дигвил. А речь чистая. «Кроме» вместо простецкого «окромя», «считай» вместо «почитай»…
— Однако же понимаю, — продолжал моряк. — Нам достаточно будет магов просто на границе держать, в мелких стычках изматывать. Навсинайцы хоть и стараются одними големами железными воевать, а без магов да погонщиков всё равно не выходит. Трупы их мы уносим, если свежие — новые зомби появляются, уже прибыток, а им убыток, если посмотреть, так и вовсе двойной: и сами своих потеряли, и нам урона не нанесли. Не выдержат такого чародеи, точно вам говорю. Неженки они, к труду да настоящей войне не приучены. То ли дело у нас! Если надо, каждый в строй встанет. Это ж только в королевствах считают, что война — удел благородных.
Дигвил вежливо кивнул, развёл руками. Мол, всё так, не вижу предмета для спора.
— Я вот всё на тебя, сударь, дивлюсь, — перешёл в наступление капитан. — Знамо есть дело, что меж тобой да Мастерами — но то не моего ума предмет. Однако ж замечу, что вот так, без слова должного, на нашу галеру лезть — чревато. Хорошо, у меня голова на плечах имеется, а какой другой капитан окажись, поглупее, — так враз к веслу бы приковал, а в первом домашнем порту отвёл бы на зомбирование.

Хорошо, у меня голова на плечах имеется, а какой другой капитан окажись, поглупее, — так враз к веслу бы приковал, а в первом домашнем порту отвёл бы на зомбирование. И кровопивец летучий бы тут носа не подточил. Так что ты того… осторожнее будь. А Мастеру, с которым говорить станешь, уж не откажи в любезности, имечко моё шепни. Так, мол, и так, благодаря рассудительности капитана Фешшета, сына Малека, с галеры «Ровная», очутился я там, где очутился.
— Не премину, можешь не сомневаться, сударь мой Фешшет, сын Малека, — церемонно поклонился Дигвил.
— Ну вот и славно, вот и хорошо. — И моряк отошёл.
Лезу Змею Морскому в пасть, подумал Дигвил, глядя в широкую спину Фешшета. Куда меня несёт? Что я объясню этим Мастерам? Или есть надежда, что меня вновь пропустят через весь Некрополис?
Пропустят, посулил он сам себе. А не пропустят — пройду сам.
…Без всяких приключений галера с несвойственным для судов именем «Ровная» бросила якорь в гавани порта с весьма неблагозвучным для уха Дигвила названием Шараф. Гористое взморье, скалы да камни, крикливые птицы над головами, серо-зеленоватая вода, мерно вздымающиеся и опускающиеся вёсла в руках мёртвых гребцов — и внезапно открывшаяся бухта, битком забитая серо-чёрными кораблями, большинство из них составляли галеры.
«Сколько ж у них силы…» — похолодел Дигвил. С такой армадой — и только в одном порту! — Мастера мигом покончили бы на море с любым противником. Да и на суше тоже, если бы не маги Навсиная. Как кому, а Дигвилу, прошедшему Некрополис насквозь, как-то всё-таки не улыбалось жить бок о бок с подъятыми мертвецами, пусть даже столь полезными в домашнем — и не только — хозяйстве.
Долье не нужны ни големы, ни зомби, твердил про себя молодой рыцарь. Это наша, людская земля. И таковой останется. Мёртвое пусть себе борется с мёртвым, но где-нибудь в другом месте. Например, на Делхаре.
— Ну, сударь мой Деррано, вот и прибыли, — подступил капитан. — Значит, не забудешь? Шепнёшь имечко-то моё?
— Как же, сударь Фешшет, шепну всенепременно, — заверил моряка Дигвил. И в самом деле, от него, дона Деррано, разве убудет шепнуть?
— А вон и сам Мастер, — радостно ухмыльнулся Фешшет. — Ждёт нас — и тебя, стало быть. Зря ли я вести заранее посылал?
Вот как. Вести посылал. Ну что ж, чем раньше бой, тем лучше. Ожидание порой хуже самой кровавой схватки.
На досках широкого пирса, там, где швартовалась «Ровная», стояла кучка людей, или, вернее, один человек и трое мертвяков. В человеке Дигвил сразу же угадал Мастера. Длинный серый плащ, наголо бритая голова, но самое главное — поза и спокойная уверенность в себе. За ним читалась сила — может, и не его собственная, заёмная, но от этого не менее грозная.
— Ага-ага, тебя поджидает, сударь, — так и улыбался Фешшет.
— Благодарю, капитан, — с надменным холодом, в лучших традициях сеноров Деррано ответил Дигвил. — Ты проявил старание. Тебе это зачтётся.
— Не сомневаюсь, — потёр руки капитан.
Кивнув моряку, Дигвил запахнулся в плащ и походкой, достойной короля Долье, спустился по шатким сходням. Мастер и трое его мертвяков немедля шагнули навстречу.
— Сударь Деррано? — Мастер был далеко не стар, лишь пятью-шестью годами старше Дигвила.
— Он самый.

— Он самый. — Рыцарь слегка поклонился. — Пользуясь случаем, хотел бы поблагодарить сударя Фешшета, капитана галеры «Ровная», за проявленные внимание и заботу…
— Об этом мы потолкуем потом, — перебил некромант. Непроницаемые глаза казались дырами, заполненными чёрным льдом. — Я должен препроводить вас к месту вашего содержания.
— Моего содержания? — весело переспросил Дигвил, и одни Семь Зверей знали, чего стоила ему эта весёлость.
— У Гильдии Мастеров есть к вам вопросы, сенор Деррано.
— Я всегда считал, что Некрополис не признаёт титулований.
— Совершенно верно, — кивнул Мастер. — Но для вас, по указанию Гильдии, сделано исключение.
— Я польщён, — вновь поклонился Дигвил. — Но что же мы стоим? Давайте проследуем, как вы изволили выразиться, к месту моего содержания!
Ему показалось или в чёрных глазах мелькнуло удивление?
— Тогда идёмте.
Шараф оказался почти таким же, как и остальные города страны Мастеров, памятные Дигвилу ещё по зимнему путешествию. Чистые улицы, трёхэтажные дома, богатые лавки, отсутствие стражников. Мертвяки тоже не попадались; сопровождавшему Дигвила Мастеру встречные кланялись, но без подобострастия, а просто с уважением. Тот отвечал вежливыми кивками.
И никакой Гнили, с завистью подумал Дигвил. Что такого в этой земле, что зараза сюда не распространяется? Или если и распространяется, то совсем не в такой степени, как в Державе? И не значит ли это, что Мастера Смерти научились-таки управлять Гнилью? Пусть в малой степени, но научились?
Размышления его прервал голос некроманта:
— Пришли, сударь.
Ну конечно, где же могла помещаться городская Гильдия Мастеров, как не в угрюмой серо-чёрной крепости, более напоминающей склеп?
— Вы бы хоть стены покрасили, — рассеянно заметил рыцарь, заходя внутрь.
— Стены? Покрасили? Зачем? — непритворно удивился Мастер.
— Долго объяснять, — вздохнул Дигвил, и тяжёлые створки захлопнулись у него за спиной.
По узким лестницам и запутанным переходам его вели, казалось, целую вечность. Традиции Мастера не нарушали даже в малом — редкие и тусклые факелы, копоть на низких потолках, замогильные стоны и звон цепей из-за плотно запертых дверей. Дигвил шагал и дивился сам себе — страха не было, осталась лишь злая весёлость. Ужас исчез где-то на шарафских улицах, остался там, среди дородных торговцев и ремесленников, словно точно знающих, что необходимо для блага государства. Нет, судари некроманты, повелители мёртвых, пусть у вас трупы встают и ходят, но со мной вам так просто не совладать. Не совладать, и всё.
— Сюда, — наконец сказал провожатый, распахивая низкую полукруглую дверь.
Дигвил вошёл, поклонившись притолоке. Оказался в круге неяркого света; лица собравшихся в небольшой комнате без окон скрывались в темноте.
— Приветствую вас, досточтимые, — легко сказал Дигвил и поклонился, словно перед благородным собранием.
— Гхм. И вам того же, сударь, — услыхал он старческий голос.
— Хотел бы попросить уважаемое сообщество могущественных Мастеров Смерти. — Дигвил не ждал вопросов, он держался так, словно сидел в кругу друзей.

— О чём? — От подобной наглости оторопели, похоже, даже видавшие виды некроманты.
— О пропуске через вашу замечательную страну, — охотно пояснил Дигвил. — Я, изволите ли видеть, разыскиваю свою семью. Жена, дети… двое. Совсем ещё маленькие.
— Гхм, — вновь откашлялся тот же самый голос. — Сударь Деррано, об этом мы поговорим позже. Но сперва…
— Ах да, вопросы. Конечно же. Разумеется. Задавайте. — Дигвил тряхнул отросшими волосами.
— Что вы делаете в Некрополисе, Деррано? — резкий и холодный голос откуда-то справа. Молодой и злой. Этот, похоже, всё для себя уже решил.
Дигвил пожал плечами.
— Иду домой. Искать своих.
— Кружным путём? — нехорошо усмехнулись в темноте. — Из Самалеви дорога до Свободных королевств проходит через Навсинай, никак не через Некрополис.
— Там сейчас не пройти из-за Гнили, — охотно и дружелюбно ответил Дигвил. — Да и с магами Навсиная у меня как-то не вышло.
Молодой голос начал было фразу с прежней глумливостью, однако старик-некромант перебил его тотчас же.
— Это ни к чему, — холодно уронил он, и молодой Мастер тотчас осёкся. — Подробнее, прошу вас, сударь Деррано. Если вы ищете пропуска через наши земли, мы вправе рассчитывать на… ответное сотрудничество.
— Разумеется, — кивнул рыцарь и принялся рассказывать.
Мне нет дела до вас, маги и некроманты. Вы правите мёртвым, вы боитесь людей и не верите им. Слишком привыкли использовать всех и вся как свои бездушные орудия. Что ж, получайте обратно.
Он говорил о творившемся в окрестностях переправы Рорха, о попытке магов Навсиная захватить таинственных странников, о кровавой пластовне, разыгравшейся там, о делах в подземелье и о том, как он встретил доньяту Алиедору Венти, свою бывшую невестку, что спасла его от зомбирования столько месяцев назад.
— Доньята Венти? — недоумённо перебил молодой Мастер.
И вновь вмешался старый:
— Это не вашего ума дело, коллега. Доньята Венти была там? Вы уверены, сенор Деррано?
— Я не сенор, — легко ответил Дигвил. — Титулы опускаем, разве не так?.. Да, Алиедора была там. Это так же верно, как и то, что я стою сейчас перед вами.
— Чем закончилось дело? — отрывисто спросил старый некромант.
Дигвил, как мог, описал всё, случившееся до самой их разлуки с Алиедорой.
— И это всё?
— Почти всё, сударь. На пути к морю я встретил одного человека; впрочем, человека ли? Он шёл навстречу Гнили и смеялся. Дело было так…
Эту историю Мастера выслушали в поистине гробовом молчании.
— Вот даже так, — надтреснуто произнёс наконец старший из некромантов. — Благодарю… сенор Деррано. Благодарю.
— Это важно? — с наигранным удивлением поинтересовался Дигвил.
— Очень, — сухо ответил старик. — Что ж, достопочтенный рыцарь, я полагаю, что пропуск вы заслужили. Куда вы хотели направиться?
— Прежде всего в Меодор, искать семью. Как я и говорил, — пожал плечами Дигвил.

Как я и говорил, — пожал плечами Дигвил. — Что там сейчас, в Долье? Как-никак это моя земля…
— Была! — вскинулся молодой некромант, и на сей раз старший Мастер уже не церемонился.
— Покинь нас. — Холоду в его голосе хватило бы заморозить всё море Тысячи Бухт.
Злое шуршание разлетевшегося плаща. Тень мелькнула мимо деликатно посторонившегося Дигвила и вынеслась за яростно хлопнувшую дверь.
— Прошу простить, — буркнул старик. — Я велю приготовить подорожную, сенор Деррано. Вам ничто не будет угрожать до самого Долье. А дальше… сами понимаете, в Меодоре — война.
— Понимаю, — поклонился Дигвил. — Благодарю, сударь. Война меня больше не занимает. Я хочу найти жену и детей. Отца с матерью, брата… Больше ничего.
— Кто знает, кто знает, — совсем по-человечески вздохнули в темноте. — Вас проводят, сенор. Отдохните. Помойтесь… по-человечески. И… — вновь вздох, — желаю удачи. Боюсь, она вам понадобится.
* * *
Алиедора ненавидела Смарагд. Нигде, никогда ещё она не испытывала такой ненависти. Даже среди варваров кора Дарбе, даже под кнутом в руках Метхли. Ненавидела яркость и чистоту этого неба, хрустальность прозрачных ручьёв, сочную зелень леса — всё казалось искусственным, старательно наведённым мороком. Летучие цветы, перепархивавшие с ветки на ветку и пускавшие корни на новом месте; бабочки, умевшие присасываться к коре всеми тонкими лапками; птицы, каждой из которых место было в картинной галерее, — всё казалось дурным сном какого-то чародея-недоучки.
Какое богатство, думала она, ничуть не стыдясь чёрной зависти. Люди на берегах моря Тысячи Бухт отвоёвывали у мира каждый прожитый день; зима и холод подстерегали, словно хищные звери неосторожных путников. Дрова часто могли оказаться важнее хлеба. А здесь… всё даром и всего сколько угодно. За что, спрашивается? По праву сильного?
…Вместе с Тёрном они преодолели добрых три четверти пути до леса Шёпота, где дхусс намеревался перевалить через охраняемый сторожевыми оберегами тракт и уйти на север, в дикие, как он утверждал, чащобы на полуночной оконечности Смарагда.
К счастью, голодать не пришлось, Алиедора опасалась зря. Пищей им служили в изобилии растущие плоды — весь остров казался одним сплошным садом. Однако Гончая едва заставляла себя откусывать ароматную, сочащуюся соком зрелую мякоть, хотя, казалось бы, после Некрополиса вообще могла съесть всё, что угодно.
Погоня? Они её не видели. Алиедоре вообще чудилось, что она бредёт с плотно заткнутыми ватой ушами и неплотной, но всё же повязкой на глазах, заставлявшей видеть всё в дымке и мгле. Уши тоже словно заложило — проклятый остров, проклятая магия!
Гончая сделалась злой и раздражительной. На спокойного, рассудительного дхусса она и смотреть не могла.
— Смарагд силён, — искоса глядя на неё, как-то вечером заметил Тёрн. — Он не зол, он добр. Он хочет вынуть из тебя…
— Тому, кто из меня что-то попытается вынуть или что-нибудь в меня засунуть, — огрызнулась Гончая, — я оторву всё, что только смогу оторвать. А как остров что-то там может «пытаться» — и вовсе в толк не возьму.
— Ноори выбрали Смарагд не просто так, — покачал головой дхусс, не обращая на сарказм Гончей никакого внимания. — И школа Беззвучной Арфы тут тоже появилась не случайно.

Здесь в горах добывалось немало Камней Магии, Беззвучная Арфа — не единственная школа, где ноори сильны. Когда-то Мастера Теней считали, что у острова есть своё собственное волшебство, Мастера Боли иногда представляли Смарагд огромным живым существом, погружённым в сон. Это, конечно, преувеличение. Да и Мудрые давно подчинили себе всю магию этих мест…
— Я устала от твоих велеречений, — рявкнула Алиедора. — Просто так, не просто так — какая разница? Собрались на север — так идём! Пока нас тут не повязали.
— Лес Шёпота — перед нами, — махнул рукой дхусс. — Завтра с утра постараемся перебраться на ту сторону. Ты хорошо лазаешь по деревьям, Гончая?
Алиедора обиженно отвернулась, не удостоив дхусса ответом. Хорошо ли она лазает по деревьям! Да уж явно не хуже его!
— А по земле никак, конечно? — съязвила она.
— Никак, — без тени улыбки ответил дхусс. — Мудрые знали, что делают, когда оплетали… гм, не хочу говорить «паутиной», потому что избито, — но своей сторожевой сетью весь Смарагд. Они умеют выращивать зрячие и слышащие цветы, Алиедора. Я всегда вспоминал их, когда видел в деле живую лозу той сидхи, Нэисс.
— И что же, они понатыкали их повсюду на земле, но забыли про древесные кроны? Х-ха! Надейся больше, дхусс.
— Со здешними деревьями я смогу договориться, Алли.
— Не зови меня так, — Гончая ощерилась, но уже больше по привычке. И тут же продолжила: — А в других местах договориться, значит, не мог?
Тёрн отрицательно покачал головой, вздохнул.
— Мудрые очень хотели говорить со всем, что растёт или ходит по их земле. Когда-то в этом мне чудились забота, сострадание и бережливость. Теперь, напротив, я вижу лишь жажду держать всё в узде.
— Не припомню, чтобы ты так кого-то осуждал, — подивилась Алиедора.
— Я не осуждаю, — отвернулся дхусс. — Те же Мудрые… они верят, что враждебные силы вот-вот обрушатся на Смарагд, обратят его в руины… потому и стараются как могут. Ты думаешь, они кровавые тираны, убивают направо и налево?
— Кто такие тираны, я знаю. Не стоит объяснять, — фыркнула Гончая.
— Так вот, Мудрые, они…
— Хватит. Пожалуйста. — Алиедора встала, гибко потянулась. Сколько ж времени без нормальной мыльни… Воняю, как девка из хлева. — Идём. Что ты медлишь?
— Н-не знаю. — Тёрн вдруг сел наземь, как-то зябко, совершенно ему несвойственным жестом обхватил руками плечи. — Я тут вырос, Алиедора. И теперь иду не просто против Мудрых… но и против моих родителей, пусть даже и приёмных.
Гончей очень хотелось спросить — как же ребёнок дхуссов очутился на Зачарованном острове, но вместо этого:
— Почему ты уверен, что пойдёшь против? Мало ли кто во что верит!
— Потому что нам, чтобы выбраться из этой заварухи, придётся очень крепко схватиться с Мудрыми. С хранителями Смарагда. Они веками составляли зубодробительные системы сторожевых заклинаний, оберегающих, как они говорили, «покой нашего острова и его народа». Я не знаю, что случится, разрушь мы хоть одно из этих заклинаний.
— В Некрополисе говорят, — холодно заметила Алиедора, — что пустые разговоры даже зомби не ведут — не умеют.

— Я… я… — Она ещё никогда не видела дхусса в таком смятении. — Алиедора, я — боюсь. Не за себя, за остальных. Они-то в чём виноваты? А ну как мы с тобой и впрямь…
— То есть ради блага Смарагда мне предлагается сложить лапки и торжественно — или не очень — но сдохнуть? — взвилась Гончая. — Никогда! Ни за что! Зубами грызть стану, ногтями ца…
— На пристани нам повезло, — перебил её Тёрн. — Сказочно, невообразимо повезло. Думаю, сейчас Мудрые уже справились с Мелли, и теперь…
— А ты не думаешь, что это она с ними справилась?
Дхусс усмехнулся уголками губ, показывая клыки.
— Нет. Я бы почувствовал.
Алиедора закусила губу. Куда делась вся решимость Тёрна? Вместо того чтобы пробираться на север, теряют тут время… Хотя, на том же севере, что они станут делать? Как вообще она собирается выпутываться из этой передряги?
Ничего, у кора Дарбе хуже было, попыталась она подбодрить себя, но затверженная фраза ничем не отозвалась, как всегда бывало раньше. Только пустота и усталость.
— Идём, — пришлось собрать в кулак всю ещё оставшуюся решимость. — Идём, Тёрн. Идём… друг мой.
Он тяжело вздохнул, поднялся, прижал ладони к вискам, с усилием потёр глаза. Больше всего он походил сейчас на шипастого, жутковатого боевого пса. Ладонь Алиедоры словно сама собой легла ему на плечо, пальцы ловкими змейками скользнули между шипами, касаясь грубоватой кожи, обветренной и шершавой.
— Пойдём, — тихонько повторила она, и на сей раз дхусс послушался.
…Сперва она решила, что лес Шёпота — просто напыщенное и будто красивое название, так любимое заносчивыми сидхами. Густая тёмная зелень, пламень огромных цветов, понатыканных всюду, где только можно было пустить корни, сплетшиеся ветви и запах — густой, плотный, но отнюдь не сырости и не гниения; пахло именно цветами, переплетением множества ароматов, и Гончей приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не начала кружиться голова.
Кора, шелковистая и мягкая, словно самые дорогие ткани, привезённые с Дальнего Юга. Мелкие веточки словно ласкают кожу, ни тебе шипов, ни даже просто острых сучков. И звуки, такие же, под стать: едва различимое журчание, шелестение, след прокравшегося ветерка, но не только, не только. Что-то ещё говорило с Гончей, тихо-тихо, что не разберёшь и не расслышишь, как ни старайся, как ни напрягай слух. И только перестав пытаться, можно уловить голос леса, его умиротворяющую, вечную песнь, его слова, обращённые к тебе и только к тебе.
Что-то случилось с Гончей, чужая магия, затуманивавшая взор, словно приразжала тиски. Или это она совладала наконец со своей ненавистью и благодарный остров тотчас же ответил взаимностью?
Огромные ветви, толще, чем сразу три или четыре Алиедоры, связанные вместе, протянулись над головой, непроглядная листва закрыла солнечный свет, однако под сводами леса Шёпота не казалось ни сумрачно, ни тревожно. Тихо и покойно было тут, не хотелось никуда уходить; зачем ей какие-то там некрополисы и их ещё не существующие троны! Зачем ей всяческие меодоры и долье, если можно остаться здесь, неспешно бродить вдоль извивающихся ручьёв, по берегам, поросшим неведомыми ей травами, отгадывать, узнавать их имена; как же это отличалось от странных змеедеревьев в том лесу, где они очутились с дхуссом, едва удрав от своих пленителей!
— М-м-м, — невольно протянула она, поглаживая шелковистый мох с почти любовной нежностью.

— Осторожнее, — мрачно заметил Тёрн. — Он не зря зовётся лесом Шёпота. Такое, бывало, нашепчет…
Алиедора с трудом заставила себя встряхнуться. В самом деле, о чём она, откуда эти глупости? Бродить по бережкам, подумать только! Она, которую ждёт трон Некрополиса!..
— Идём. Куда надо — наверх?
Вместо ответа дхусс ловко вскарабкался по спускавшимся к самой земле сучьям.
— Возле тракта лес, разумеется, расчистили. Там тебе придётся показать, что слава Гончих Некрополиса — не пустые слова.
…Они перебирались с ветки на ветку, шли высоко вознесёнными воздушными тропами. Дхусс тщательно избегал крупных белых соцветий, что, как и многие цветы на Смарагде, умели или летать, или бегать, ловко перебирая множеством ножек-корней. Алиедора заметила, что возле больших снежного цвета венчиков не вилось ни насекомых, ни птиц.
Время от времени Тёрн останавливался, надолго прижимался лицом к древесному стволу, а руки его осторожно двигались, бережно касаясь коры. Иногда Алиедоре чудилось — она ощущает короткие толчки магии дхусса, тщательно укрытой, растекающейся от крон к корням и кончикам самых тонких веток. Тёрн расчищает путь, поняла она. Дхусс, лесной дикарь, как верили многие даже в просвещённом Некрополисе, пусть и выросший на Смарагде, — кстати, а как он вообще здесь очутился? — он знал, как надо говорить с растущими на земле созданиями. Наверное, здесь и крылась истинная магия дхуссов. Дхуссов и прочих разных таэнгов с клоссами, «отходов магических практик», никогда не принимаемых всерьёз «настоящими чародеями».
Дорога через лес заняла у них почти полный день. Плодовые деревья исчезли, в животе у Алиедоры бурчало и бурлило, плоть возмущалась, несмотря ни на какие эликсиры. Да и сколько их там осталось, этих эликсиров, в наглухо зашитых глубоко под кожей скляницах!
Дхусс невозмутимо довольствовался какими-то травами и корешками, тщательно отмывая их в проточной воде. Предложил спутнице, однако та лишь скривилась:
— Горько и жжётся! Как ты такое есть вообще можешь?
— Сильно же тебя протравили, — огорчился дхусс. — Стайни мы спасли, Ксарбирус спас, а вот тебя…
— Себя я сама спасу. Не беспокойся, — отрезала Гончая. — Тут какие-нибудь серфы есть? Кто землю пашет?
— Есть, только не серфы. И землю никто не пашет. За плугами да боронами тут не ходят. Это дальше, как раз у нас по пути, только лес миновать надо. Не бойся, там снова сады начнутся.
— Тогда пошли, а то я скоро тебя сожру…
К тракту они выходили медленно, словно скрадывая осторожного зверя. Тёрн показывал Алиедоре ловушки, отчасти напоминавшие арсенал сидхов, памятный Гончей ещё по занятиям с Мастером Латариусом: большие ловчие листья, лианы с клейкими стеблями, живые паучьи сети, готовые в любой миг опутать неосторожную добычу.
Значит, Мудрые от кого-то береглись. Кого-то они отчаянно боялись, готовились к настоящей войне. Даже всё умение Алиедоры, обретённое в Некрополисе, тут бы спасовало, её спасали лишь знания дхусса. Её учили находить и обезвреживать механические или магические ловушки, управляться со сторожевым зверьём, однако тут она столкнулась с чем-то совершенно неведомым.
— Ни одной нельзя тронуть, — заметил Тёрн, когда они оба, тяжело дыша, расположились отдохнуть на толстенной ветке, полностью скрытые листвой. — Мудрые тотчас узнают.
— А звери? Они не могут в них попасться?
Тёрн покачал головой.

— Мудрые тотчас узнают.
— А звери? Они не могут в них попасться?
Тёрн покачал головой.
— Для этого, увы, ловушки слишком умны.
— Так всё-таки, от кого обороняются Мудрые? — На сей раз она задала этот вопрос вслух. — Я помню, ты говорил, как они силой пробивали дорогу от залива к горам, а теперь? Что, те существа нападают по-прежнему?
Тёрн усмехнулся, какой-то не своей, кривой и тёмной усмешкой.
— Обороняются и от зверей. От оставшихся с незапамятных времён первообитателей Смарагда. Ну… и от меня заодно. От того, кто, как они верят, явился разрушить Смарагд.
— Ой ли?
— Я ведь говорил тебе…
— Ты много чего говорил, — перебила Алиедора. — Например, и про то, что Мудрые кинутся просить нас о помощи, едва Мелли выберется на берег.
— Так то ж на случай, если нас подслушивают!
— Сейчас никто не подслушивает. Ну хорошо, ты хочешь разрушить Смарагд. Каким образом?
— Спроси у Мудрых, — усмехнулся Тёрн.
— Не премину, — съязвила Гончая. — При первой же оказии. Но что, ты вообще ничего не знаешь?
— Кое-что, — нехотя признался дхусс. — У Мудрых, видишь ли, есть идея… бредовая, если хочешь знать моё мнение… что рано или поздно, при определённом сочетании звёзд, на Смарагде должен появиться ребёнок, что разрушит остров и погрузит его в пучину вод вместе со всеми его обитателями.
«Что-то подобное я уже слышала, — подумала Гончая. — Только не про Смарагд и не про дхусса, а про себя».
— Это, конечно, просто миф, — продолжал тем временем дхусс. — Но Мудрые верят в него полностью и без тени сомнений.
— И что же, ты родился под несчастливой звездой? Но ты не ноори! Ты дхусс!
— Я не дхусс, — отрезал Тёрн.
— Выглядишь как дхусс, говоришь как дхусс, значит…
— Ничего это не значит! Дхуссом может быть только рождённый в клане!
— У тебя клановый знак на щеке. Клан Морра.
— Хорошо же вас там учат в Некрополисе…
— Не жалуемся. Так откуда он у тебя взялся? Если ты не был рождён в клане?
— Постаралась моя мать. — Тёрн отвернулся, и, похоже, эти слова вообще дались ему с трудом.
— Не хочешь об этом говорить?
— Не слишком. — Дхусс упорно глядел в сторону.
— Ладно, — не стала настаивать Гончая. — Лучше давай про Мудрых. Итак, они сочли тебя страшной и ужасной угрозой. Так?
— Если коротко, то сочли.
— И, — усмехнулась Алиедора, — решили, что остров нуждается в защите. А ты, друг мой, соответственно — в развоплощении. Слово «смерть» они, уверена, не употребляли, это ведь так неэлегантно.
— Сразу видно Гончую Некрополиса, — хохотнул дхусс. — Чуть что — прирезать, и вся недолга. Нет, там всё было хитрее. Развоплощение, да, но не казнь. Во всяком случае, не простая.

Нет, там всё было хитрее. Развоплощение, да, но не казнь. Во всяком случае, не простая. Нечто похуже, чем если тебя просто зароют в землю.
Да, это они любят, подумала Алиедора. Чтобы не просто убить, чтобы с тобой случилось нечто совершенно непредставимое, чего в здравом уме и твёрдой памяти даже вообразить невозможно.
— И ты сбежал.
— А что бы ты сделала на моём месте?
— Разве я говорю, что ты должен был остаться?..
— Но, как ты сама убедилась, Мудрые очень-очень хотели увидеть меня снова. И своего добились.
— Тёрн, ты говорил — нам надо уйти на север, в чащи. Но что потом? Как выбираться со Смарагда?
— А кто тебе сказал, что я собираюсь бежать отсюда? Мудрые не оставят в покое ни меня, ни тебя.
— Меня-то почему? — возмутилась Гончая.
— Роллэ не зря что-то в тебе почувствовал, — усмехнулся дхусс. — Можешь не сомневаться, Мудрые своего не упустят. И тебе тоже не уйти.
— Прекрасно и волнительно, я прямо вся трепещу от нетерпения, — фыркнула Алиедора. — Но хотелось бы услыхать, что мы можем сделать. Не найдётся ли какого-нибудь кольца, или там меча, или посоха, или ещё чего-нибудь не слишком тяжёлого, чтобы, как в сказках, сбросить в какую-нибудь огненную бездну? Чтобы так вот ррраз — и всё, счастливый конец? Только ведь на такое надеяться с тобой не приходится…
Дхусс только кивнул.
— Нет никаких артефактов, Алиедора. Ни колец, ни мечей, ни даже посохов. Никаких «источников силы», Камней Магии или чего-то подобного. Мудрые прекрасно понимали, что сила должна оставаться внутри, не вкладываться ни во что внешнее. Навсинайцы и Мастера Смерти — увы, нет. Вот у них плечо и раззуделось. Сперва — «отходы магических практик», а потом и вовсе неведомо что. Кто знает, как всё это сказывалось на той же Гнили…
— То есть надо просто перебить их всех, — деловито заключила Алиедора. — Что ж, тоже неплохой план.
— Никто не знает, сколько Мудрых всего. Никто не знает их в лицо.
— Почему? — перебила Алиедора. — Из-за дурацких масок, как у того, что в порту? Его я накрепко запомнила. До смерти не забуду.
— Следующий раз он может выглядеть совершенно по-иному. Вообще у Мудрых принято носить маски, но временами они обходятся и без них. Они появляются только в самых важных случаях. Пока я был… просто ребёнком на Смарагде, наслушался… всяких сказок. Что Мудрым может оказаться твой сосед, с которым ты здороваешься по десять раз на дню. Или что Мудрых отбирают чуть ли не сразу после рождения по особым приметам, что воспитывают их… такие же Мудрые. Что они как бы уже и не совсем ноори, а что-то большее, не просто двуногие, пусть даже с магическими силами. Не маги, не чародеи. Что-то большее…
— Знавала я тех, кто слыл «чем-то большим», — сквозь зубы процедила Алиедора. — Тьма, Гниль, Белый Дракон.
— Ом-Прокреатор…
— Не встречалась, извини, — отрезала Гончая. — Сказать ничего не могу. А вот остальные — очень даже. Да, есть такие, которые «что-то большее», есть, Тёрн. Не знаю, к добру или к худу, но есть. Хотя сейчас кажется мне, что нам, смертным, жилось бы куда лучше, если бы все эти силы вообще никогда не проявлялись.

— Однако они проявились, и нам с этим жить, — возразил Тёрн. — И, следовательно, нам нужно познать их.
— Блестящее и благородное намерение, но я бы сперва выбралась отсюда. Я не знаю, как драться с Мудрыми, каким оружием. Чего они боятся ещё, кроме того, что ты «разрушишь Смарагд»?
— Нарушения равновесия, — тотчас откликнулся Тёрн.
— Слишком общо. Кроме ножа в спину, где ещё их страхи?
— Это нам и предстоит узнать.
— Умеешь обнадёжить, дхусс.
— Конечно. Надеждой на славный бой, — в тон отозвался он.
…Почти сомкнувшиеся над трактом ветви послужили хоть и не слишком надёжным, но всё же мостом на другую сторону. Выложенный розоватыми плитами, неправдоподобно чистый — ни пылинки! — тракт остался позади. Пустой — ни одиноких путников, ни всадников, ни повозок, ни купеческих караванов. Словно и сам тракт проложили по какой-то совсем иной надобности, а не возить грузы.
— Почему никого нет, Тёрн?
— Думаю, Мудрые велели всем оставаться там, где они есть, и носа не совать туда, где можем оказаться мы с тобой.
— Твоим Мудрым сейчас бы двинуть по нашим следам всё войско, всех этих Разыскивающих и Наблюдающих…
— Они станут выжидать, пока мы не обнаружим свои намерения. Гоняться за нами? Зачем? Для чего? Рано или поздно нам придётся вылезти из убежища. Тогда-то они и ударят.
— Хотелось бы верить. Хочешь их выманить? Туда, на север? А что там такого, что поможет нам выстоять?
— Дом Мастеров Теней и Дом Мастеров Боли.
— Последнее звучит особенно многообещающе. Если вспомнить кора Дарбе… Что это такое, Тёрн? Кто такие Мастера Теней и Мастера Боли? Скорее сошло бы для Некрополиса.
— Попозже расскажу. Когда выберемся из лесу. Слишком много ловушек с гляделками. Боюсь, какую-нибудь да пропустим.
Время шло. Солнце клонилось к западному горизонту, совершая свой всегдашний оборот вокруг плоского мира, тени вытягивались, извивались, словно отрываясь от земли. Двое сидели на высокой ветви, скрытые по-летнему зелёной листвой.
— Вон, край уже виден, — показал дхусс. К северу деревья и в самом деле редели, становились заметно ниже, уступая место кустам и прочей поросли. — Там опять фермы, поля, сады. Городок Дуайн. Ничего особенного, мастерские, мельницы, склады, торговые лавки.
— Звучит, словно где-то в королевствах, а не на Зачарованном острове.
— На Смарагде далеко не все погружены в глубины магии.
— На земле работают серфы?
— Нет. Ты назвала бы их свободными общинниками.
Алиедора поморщилась. Земля должна быть обработана, а для этого лучше всего подходят знающие своё место серфы.
— Те, кто не смог достичь ничего большего?
— Снова нет. Те, кто сам выбрал эту стезю.
Гончая подбоченилась. Люди, сидхи, ноори — всегда были, есть и останутся те, кто повелевает, и те, кто способен лишь за скотом ходить. Что вновь и вновь подтверждает необходимость навести должный порядок в Некрополисе, как только она выберется с этого проклятого островишки.
На сей раз сказал «пошли» уже сам дхусс.

Лес Шёпота остался позади, и Алиедора сделала над собой усилие, чтобы не оборачиваться. Она знала, что ей будет теперь не хватать этих шепчущих, тихонько журчащих ручьёв, шелеста ветра в глубоких кронах, мельтешения невидимых зверьков в зарослях и торопливого хлопанья крыльев над головой. Она прошла множество лесов, перелесков, чащоб, пущ и рощ, но такого покоя и желания навсегда остаться в этой тени не испытывала ещё никогда.
Как же оно отличалось от первого приступа безудержной ненависти к острову и всем его обитателям! Что это, Гончая, ты размякла, раскисла, распустила сопли?
Неприятно, неприятно. Будущей королеве Некрополиса подобное не пристало.
Предусмотрительный дхусс избегал открытых пространств. Они с Гончей пробирались густыми полосами неведомых Алиедоре деревьев, между живыми изгородями, ныряя из одной тени в другую. Вокруг расстилалась богатая, благословенная страна, и любой серф, понимала Гончая, прозакладывал бы душу за клочок земли в этих краях. С оставшихся за спиной гор через равнину струились мелкие речки, скорее даже широкие ручьи, и возле бурлящих порогов Алиедора то и дело замечала играющих рыб. Поля поражали чистотой, все дороги были аккуратно замощены белыми, розоватыми или жёлтыми каменными плитами, пригнанными друг к другу так плотно, что в шов не всунешь и остриё ножа.
— В те времена, когда ноори обустраивали остров по своему вкусу, они щедро тратили магию, — заметил Тёрн её интерес.
— А теперь? Магии не осталось? — Это прозвучало с какой-то неподобающей надеждой. Рассчитывать на слабость такого врага — верный путь к поражению, Алиедора.
— Осталось, — вздохнул дхусс. — И с преизлихом. Но Смарагд устроен раз и навсегда, тут ничто не нуждается ни в улучшении, ни в исправлении.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что Мудрые бессмертны?
— Если не бессмертны, то, во всяком случае, очень долгоживущи. Даже сидхам с ними не сравниться. Даже простым ноори или не очень простым, таким как Фереальв.
— Тогда, значит, новички среди них не могут появляться часто, — заключила Алиедора.
Тёрн кивнул.
— Я слыхал, ещё когда учился, что Мудрые пополняют свой синклит лишь при строгом сочетании небесных светил, когда оно благоприятствует. И, напротив, всяческие пертурбации целестиальных тел могут отсрочить это или даже вовсе отменить. Последний раз, ходили слухи, неофита-Мудрого должны были ввести в башню Затмений, как раз когда над горизонтом расцвёл Небесный Сад.
Об этом Гончая уже слышала. Небесный Сад, да, Мастера в Некрополисе частенько о нём упоминали. Комета, словно распугавшая звёзды и спутавшая привычные тропы в небесах. И ещё много всякого такого же. Небесный Сад, случившийся двадцать четыре… нет, уже почти двадцать пять лет назад.
А шестнадцать лет назад родилась она, Алиедора.
Или… нет. Семнадцать! Ей ведь исполнилось семнадцать! А она — она забыла. Полностью и совершенно. В Некрополисе никто не отмечает дней рождения. Но ничего, она это изменит. Они у неё научатся праздновать, а не только мастерить новые и новые полки безмозглых зомби.
— Я родился тогда, — просто сказал вдруг дхусс. — Под Небесным Садом.
— Ну и что? Под ним родилось, небось, множество детей. Больше всего, конечно, человеческих, но и сидхи были, и гномы, да и дхуссы наверняка тоже. Те же ноори!
— Не поспоришь. Но Мудрые решили по-другому.
— Послав за тобой эту парочку, — закончила его фразу Алиедора.

Но Мудрые решили по-другому.
— Послав за тобой эту парочку, — закончила его фразу Алиедора.
— В точку.
Гончая пожала плечами.
— Если глупец во что-то уверует, его не разубедят никакие мудрецы. Особенно если глупец назовет себя «Знающим», «Великим» или «Посвящённым». Нечего и пытаться.
— Даже если от этого зависит — нет, не твоя жизнь, но жизнь других?
Другие Алиедору интересовали мало.
— Убить их всех, — равнодушно предложила она. — Как я уже говорила. Пока они не убили тебя. Средство неоригинальное, но действенное. Проверено на себе.
— Убить Мудрого — это такое дело… нелёгкое, — заметил Тёрн. — Когда увидеть Мудрого зачастую подвиг сам по себе.
— Ага, это уже интереснее, — усмехнулась Гончая. — Раньше ты стал бы яростно возражать против самого подхода. Ляпнул бы что-нибудь вроде…
— Молчи, — вдруг прошипел дхусс, неразличимо-стремительным движением распластываясь на земле. Алиедора, если и отстала, то на долю мгновения.
Впереди, в неглубокой долине меж парой холмистых гряд, раскинулся городок. Судя по всему, тот самый, который дхусс называл Дуайн. Розоватые с золотом шпили, зелёные и серебряные крыши — городок напоминал коробку с красками, беспорядочно смешанными вместе детской рукой. Похоже, тут никто не озаботился, чтобы аккуратно подобрать сочетающиеся друг с другом цвета.
Что-то это напоминало Гончей, что-то не слишком приятное… Ах да!
Разноцветную плесень на стенах старого сырого погреба.
На краю городка — не имевшего никаких стен или башен, одну лишь живую изгородь в рост Алиедоры — толпились люди. Или, вернее сказать, ноори. Те же, что ждали их в гавани, маги и мечники, всего числом около трёх десятков.
И это так напугало нашего дхусса? Мысль явно вышла с оттенком презрения. Какие-то жалкие три…
— Не в них дело, — прошипел Тёрн, по-змеиному отползая назад, в самую гущу зарослей. — Туда смотри, вот туда!
— Трое в плащах, с закрытыми лицами, остальные перед ними расступаются. Ну и что?
— Мудрые. Теперь в масках. В гавани был только один. Сейчас трое. Мы растём в цене, Алли… Алиедора, — закончил он полным её именем.
— Оставайся здесь, — резко приказала она.
— Что ты собираешься…
— Сейчас увидишь. — Кровь весело мчалась по жилам. Хватит, она слишком долго бегала. — Сейчас вы все увидите, что такое настоящая Гончая, — посулила Алиедора.
— Не вздумай, — зарычал дхусс. — Только всё погубишь.
— Почему?
— У тебя даже булавки не найдётся. И не надо мне тут этого: мол, «настоящей Гончей не требуется никакого оружия!»
Алиедора покраснела. И удивилась — она, оказывается, ещё способна краснеть. Потому что именно это она и собиралась сказать — нет, не сказать, презрительно и надменно бросить ему в лицо, как и положено истинной королеве Некрополиса!
— Они почувствуют тебя, стоит нам шелохнуться.
— Это мы ещё посмотрим, — шёпотом хорохорилась Алиедора, однако понимала, что проклятый дхусс опять оказался кругом прав.

Три фигуры с лицами, закрытыми изящными вычурными масками. Капюшоны плащей отброшены на спины, походка ровная, лёгкая, почти невесомая. Не касаются земли, говорили о таких. Руки свободны; эти Мудрые, бесспорно, выдающиеся чародеи, если не нуждаются в посохах или иных атрибуциях.
Да, опасно. Очень опасно. Вдоль спины ползли холодные мурашки.
Тем временем три десятка магов и мечников неторопливо, без спешки и не произнеся ни единого слова, развернулись в недлинную цепь, чародеи и воины попеременно.
Это было красиво. Грозно, пугающе, но и красиво. Алиедора помнила блистающие рыцарские рати Долье и Меодора, однако воинство Смарагда не шло с ними ни в какое сравнение. Серебро и зелень на одеяниях мечников, красное попеременно с золотом — у магов. Они словно специально вырядились так, чтобы их могли заметить издалека; и это выйдя на охоту за Гончей Некрополиса! Они что, совсем дурные?
— Приманка, — шепнул Тёрн. — Мудрые это любят. Значит, всё-таки догадались, куда мы направляемся.
— Не так-то это и трудно, — хмыкнула Алиедора.
— Мы могли уйти на запад…
— И что там? На севере есть Мастера Боли и Теней. А на закате?
— Маленький островок, а на нём — Дом Уединения. Я… я обучался там. Роллэ был моим наставником.
— И что? С какой радости нас бы понесло туда?
— Там я был бы сильнее всего. Там всё ещё помнит меня.
— А твоего учителя?
— Нет. Меня. Роллэ наставлял слишком многих, растрачивал себя. А я собирал.
— Неужто ж Мудрые настолько глупы, чтобы решить — ты дашь им бой, «последний и решительный», всем вместе?
— Именно это они и могли решить, если бы я остался таким, как прежде. Таким, каким покидал Смарагд. Мол, Мудрые — коварные злодеи, я — благородный герой, собрать их в одно место и покончить сразу со всеми. А что я сам погибну — так уже и не важно. «Мир будет избавлен от скверны, и имя героя станет жить в веках», — передразнил Тёрн сам себя.
Они могли позволить себе роскошь этого разговора. Цепь двигалась медленно, никуда не торопясь, Мудрые еле переставляли ноги.
— Разве ж так ловят? — шёпотом фыркнула Алиедора. Мудрые уже начинали казаться чем-то совсем не страшным, даже смешным и где-то неуклюжим. — Они пройдут чуть левее, но не стоит больше ждать, уходим!
— Нет. — Тёрн оставался неподвижен. — Именно этого они и ждут. Где-то неподалёку засада. Как только мы шелохнёмся — нас достанут.
Алиедора промолчала. Гончих учили повиноваться без рассуждений, когда от этого и впрямь зависит жизнь.
Да, цепь проходила левее. Загонщики промахнулись. Рассчитывали спугнуть дичь, погнать на неведомую пока засидку?
— Не шевелись. — Губы дхусса двигались едва заметно. Алиедора послушалась.
— Голову вниз. Не смотри.
Хорошо-хорошо, дорогой, раз ты так говоришь, то не буду. Мудрые способны почувствовать даже обращённые на них взгляды?
Тёплый ветерок играл ветвями над их головами; ему, само собой, не было никакого дела до распластавшихся на земле смертных. Цепь воинов и магов медленно прошествовала мимо, трое Мудрых в масках — позади неё.
— Можно вставать? — шепнула Алиедора, когда процессия отдалилась шагов на пятьсот.

Цепь воинов и магов медленно прошествовала мимо, трое Мудрых в масках — позади неё.
— Можно вставать? — шепнула Алиедора, когда процессия отдалилась шагов на пятьсот.
Дхусс покачал головой.
— Где-то здесь поблизости засада. Нутром чую.
Уже темнело, давно скрылись вдали Мудрые, и только тогда Тёрн рискнул подняться. Звёзды разгорались над Смарагдом, тёплую ночь наполняли странные, пряные запахи, в круглых и овальных окнах домиков засветились розоватые и жёлтые огоньки.
Тихо, мирно, уютно. И никакой Гнили, если не считать Мелли.
— Туда. — Тёрн указывал на западный горизонт. Маленькие луны только-только начинали ночной путь, вдобавок закатную сторону скрывали низкие тучи — там царила тьма, последние следы вечерней зари исчезли без следа, так даже вроде бы как под наступающей с востока ночи было посветлее от звёзд и первой Гончей.
Далеко слева, на юге, вздымались горы, занимавшие середину острова. Где-то там чёрная, чернее ночи и самого тёмного камня, стояла загадочная башня Затмений. Гнездо Мудрых, их бастион. Что там? Тёрн упоминал — там нет ни окон, ни дверей, ничего. Пройти можно лишь через какой-то магический портал. Эх, мне бы сюда хорошую дружину зомби да таран потяжелее — я бы им показала «порталы»…
Перед ними лежала обширная равнина, слегка всхолмлённая к югу, плавно понижающаяся к северу. Здесь почти всё пространство занимали квадраты полей, рассечённые полосами леса.
— Здесь совершенно нет шерно, — вслух проговорила Алиедора.
— Не от кого охранять, — отозвался Тёрн. — На Смарагде не крадут и не разбойничают. Здесь просто не знают, что это такое.
— Ну прям ангелы небесные, ошую и одесную Ом-Прокреатора восседающие и хвалы Ему возносящие…
— Можно и так сказать.
— И как же ты против них пошёл?
— А кто тебе сказал, что я пошёл именно против них? — удивился Тёрн. — Жители Смарагда мне не враги.
— Ага, только это ведь они станут ликовать, когда Мудрые с тобой — что сделают? Развоплотят?
— Они сбиты с толку, — поднялся на защиту ноори дхусс. — И просто не знают всей правды.
— Тебе от этого легче? Кстати, твои приёмные родители — они живы?
Тёрн промолчал и отвернулся.
— Прости, — кашлянула Алиедора, осторожно касаясь его предплечья. Под её пальцами немедленно вздулись мускулы, твёрдые, словно камень. Какой из него вышел бы рыцарь, ах, какой вышел бы рыцарь!
…А вот правитель или даже сенор получился бы никудышным. Потому что людишек надобно держать в страхе. Только тогда будут даже не то чтобы слушаться, но для начала уважать. А уж потом всё остальное.
Значит, они идут на север. Что делать дальше, дхусс пока так и не сказал, а Алиедора не стала настаивать до времени. Она уже поняла — Мудрых стоит уважать и вести с ними схватку на их условиях нельзя ни в коем случае. Но всё равно бесконечное бегство — это тупик. В конце концов их таки загонят в ловушку, откуда не будет выхода и где у Мудрых окажутся все преимущества.
Нет, надо поворачивать. Надо наступать самой. Как там говорилось во всех наставлениях по воинским искусствам, что ей довелось прочесть в Некрополисе, — пусть, мол, охотник станет дичью…
Да, сказать-то легко, а сказать красиво — порой ещё легче.

«Охотник пусть станет дичью», ага-ага. Заставить бы тех, кто это придумал, самим такое проделать, особенно с Мудрыми Смарагда в качестве охотников.
— От Дуйэна до Звонкой почти двадцать лиг по прямой. Два дня хорошим шагом.
— А у нас все три получится, — откликнулась Гончая, — потому что всё прячемся да хоронимся. Тёрн, а Тёрн! Слушай, ну что мы на том севере забыли? Чем нам помогут эти Мастера Теней и Боли? Они что, против Мудрых пойдут? С нами рядом встанут?
— Нет, конечно. Никто на Смарагде не рискнёт схватиться с Мудрыми. Хотя ненавидят их многие, я знаю точно.
— Ненавидят? За что?
— Накопилось за много лет, — сухо ответил дхусс. — Иного обидели, не разрешив заниматься избранной областью магии. Другого обошли, даруя право родить ребёнка…
— Как, они и до этого добрались?
— А как ты думаешь, Алиедора? Смарагд невелик. Владения на Луале утрачены давным-давно. Ноори не ведут войн. Следовательно, число живущих на острове должно строго регулироваться. Нельзя, чтобы расплодилось слишком много голодных ртов. Земля не прокормит. Возникнет нестерпимое для ноори стеснение, столпотворение, когда такие вот городки, как Дуайн, канут в прошлое. Поэтому Мудрые и следят, чтобы соблюдалась строгая очерёдность.
— Н-да. Перебрались бы хоть куда, с такой-то магией — отвоевали бы любые земли. Тот же Луал — как их оттуда-то выбили? Ты ж наверняка читал историю?
— Читал, — отвернулся дхусс. — Для ноори потерять десяток воинов было уже неприемлемо. Их противники разменивали двадцатерых за одного.
— Проигравшие очень любят ссылаться: мол, врагов были орды неисчислимые, — заметила Гончая. — Мол, как бы мы им дали, если б они нас трупами не закидали. Слышала, как же не слышать. В вивлиофике Некрополиса собрано немало исторических трудов их былых противников, разбитых наголову…
— На Луале у людей были ещё и природные чародеи, — проговорил дхусс. — Весьма и весьма могущественные. Как и в Навсинае, своим умом дошедшие до использования Камней Магии в сочетании с человеческими жертвоприношениями. Сама знаешь, что из этого могло вырасти.
Алиедора знала.
— Княжества Луала с тех пор окрепли, осильнели. Навсинай в своё время точил на них зуб, но так и остался ни с чем. И Мудрые сочли, что самым разумным будет отступить, закрывшись непроницаемой для чужих кораблей завесой. Сбережение жизней народа ноори…
— А получилась тюрьма, — тотчас вскинулась Алиедора.
— Никто не удерживает здесь ноори силой, — возразил дхусс. — Всякий волен покинуть остров, если пожелает. Другое дело, что никто не желает. Только Разыскивающие и Наблюдающие покидают Смарагд, ну и ещё Мудрые, когда отправляются к ещё оставшимся тайным башням на Луале.
— Понятно, что никто сам по себе не пожелает. Потому что куда отправится этот одиночка? Что его ждёт? Нет, только армия, только вторжение. Нужно организовать высадку…
— Раскомандовалась, — усмехнулся Тёрн. — Узнаю некрополисову выучку. Высадку организовать — скажи пожалуйста! Тебе волю дай, Гончая, так ты и правительницей Смарагда не откажешься стать?
— Уж, во всяком случае, я бы такой магии нашла лучшее применение!
— То есть на поле боя? Ох люди, люди, ну что вы за звери! А ещё дхуссов зверями считаете.

— Я лично никого зверями не считаю, — обиделась Алиедора. — И за «всех людей» тут отвечать не намерена, заруби себе на носу, дхусс-который-не-дхусс!
— Ноори ни с кем воевать не хотят. Навоевались уже. Им бы жить спокойно на своём острове, никого не трогая, и всё, большего уже не нужно.
— Тогда непременно найдутся такие, кто возжелает жить именно на их замечательном Смарагде. А ноори уже ничего не смогут с этим поделать.
— Не стоит недооценивать Мудрых. Смарагд — это огромная крепость. И пусть тебя не обманывает отсутствие стен и башен.
— Нет таких крепостей, что не смогли бы взять люди. Рано или поздно Смарагд падёт. Та же Мелли — прошла ведь через все барьеры! Гниль набирает силу, станет появляться всё больше и больше таких, как это дитя. А если, как ты говорил, её вырастил рыцарский орден — так вскоре, не сомневаюсь, покажут себя и другие. Впрочем, о чём это мы с тобой…
— Да уж, — засмеялся дхусс. — Нам надо думать, как самим укрыться от Мудрых, а не как вести армию ноори через новозавоёванные земли!
— Надо нападать самим, — упрямо проворчала Алиедора. — Дай мне хоть одного Мудрого на полдня, и, ручаюсь, после этого я точно буду знать, что надо делать!
Глава X
Они увидели землю.
Всё случилось, как и предсказывал мэтр Ксарбирус — или всё-таки командор Ксарбирус? Синеватая дымка на горизонте рассеялась, над океаном поднялись горы, берега улыбнулись яркой тропической зеленью.
— Смарагд, — выдохнул алхимик. — Прошли.
— Надо же, — расстроился Брабер, — а я-то думал, у нас тут дым-пламень случится, море вздуется иль ещё что красивое. А мы и не заметили даже!
— Я на такое даже и не рассчитывал, — признался Ксарбирус. — Дитя Гнили и впрямь расчистило нам путь. Если какие ловушки и были — ни одной не осталось.
— Прошли как по маслу, — заметила Стайни.
— А что тут могла почувствовать Гончая? — не преминула съязвить Нэисс. Впрочем, бывшие смертельные враги уже, во всяком случае, говорили друг с другом, пусть и не напрямую.
— Уж что могла, то и почувствовала, — огрызнулась та. — Некрополис пустому не научит.
— Хватит, — поднял руку Ксарбирус. — Гниль играючи одолела то, перед чем спасовала вся изощрённая магия орденов. Нам она конечно, помогла… но что учинит после этого на Смарагде? Торопиться, ох как же надо торопиться…
— А досточтимый командор, конечно, располагает точными картами Зачарованного острова? — ехидно осведомилась бывшая Гончая. — Знает, куда нам идти и что делать? Ибо, напомню, план «перехватить дхусса в открытом море» блистательно умер, так и не воплотившись!
— Нет. — Ксарбирус не отвёл взгляда. — Однако это то, дорогие мои спутники, за чем мы все шли или за чем всех нас посылали. На Смарагде решится судьба нашего мира, да простится мне высокий штиль.
— Ерунда, — зевнул Брабер, даже не вставив своих всегдашних «распечатанных костей». — Меня лично ни за чем не посылали. Я сам пошёл. Мне, видишь ли, интересно. Такой вот я особенный, распечать меня… э, гм, прошу прощения.

— Меня лично ни за чем не посылали. Я сам пошёл. Мне, видишь ли, интересно. Такой вот я особенный, распечать меня… э, гм, прошу прощения. Случайно вырвалось. Но вопрос про карты всё равно хороший.
— Нет карт… друзья. — Как-то совсем по-особому прозвучало это слово. — Ничего нет. Придётся идти вслепую. Но нам отнюдь не надо драться со всем Смарагдом. Нам бы только выручить дхусса и унести отсюда ноги.
— Поистине на великие жертвы ради своего ордена идёте вы, мэтр, — усмехнулась Нэисс.
— Равно как и ты — ради своего народа и тех Ветвей, что, как я понимаю, согласились презреть законы и принять тебя в случае успеха миссии, несмотря ни на что, — парировал алхимик.
— Ничего подобного! — вскинулась было сидха, однако Ксарбирус только рукой махнул.
— Не надо мне твоих заверений. Сделаем дело, потом будем разбираться.
— В чём? В том, кому этот самый дхусс достанется? — вдруг жёстко бросил гном. — Кто его на куски станет резать, кто его тайн допытываться станет? Некрополис, ордена или сидхи?
— Чушь! — воскликнули разом и алхимик, и сидха, и бывшая Гончая.
Брабер только хмыкнул в бороду.
— Скажи мне про карты, мэтр.
— Нет карт, повторяю. — Ксарбирус не скрывал раздражения. — Пойдём по следу дхусса. Вытащим его — и обратно на корабль, пока на нас не ополчился весь остров. По возможности не привлекая к себе внимания. Не совершая подвигов и не побеждая Гниль. Если появятся те самые Тени, если рядом случится Мелли — я и впрямь постараюсь натравить их друг на друга. Но специально искать их для этого не станем. Просто и понятно. Ещё вопросы?
Сидха подняла руку, напустив на себя умильно-наивный вид только-только отправившейся в школу девочки.
— А что мы станем делать с тамошними колдунами и магами? Если двое их играючи похитили дхусса, с каковым, напомню, не смог справиться весь Орден Гидры!
— Ох, да отстаньте вы от меня, наконец! — вышел из себя алхимик. — Магам и колдунам Смарагда будет чем заняться, уверяю вас. Впереди нас — дитя Гнили, и это, не сомневаюсь, доставит им массу хлопот. Наша надежда — проскользнуть незамеченными. Ударить и отступить. Что тут неясного?! Всё, хватит, поговорили. Готовимся к высадке!
…На песок отлогого мягкого пляжа выбрались четыре тени. Стояла звёздная ночь, западный горизонт скрывали тучи, но и одна рано взошедшая луна давала изрядно света. Маленькую двухвёсельную лодку тщательно спрятали в ближайшем лесу, укрыв ветками с широкими листьями, — и пошли прочь, в самую чащу.
— Ведите, мэтр. — Стайни шутовски поклонилась, уступая дорогу, однако Ксарбирус только покачал головой.
— Если я правильно понимаю, здесь могут встретиться капканы. Да-да, Брабер. Согласен, далеко не столь высокого качества, как работы твоих соплеменников. Но нам и этого хватит. Из нас четверых умеет их найти и обезвредить только Нэисс. Если она, конечно, не против.
— Не против. — Сидха кивнула и зашагала впереди процессии.
Тропический лес встретил их бесчисленными шорохами, тресками, журчанием, случайным хлопком неспящих крыл. Сидха приостановилась, глубоко вдохнула, зажмурилась, постояла с раскинутыми руками; обвитая вокруг её талии стражевая ветвь зашевелилась, словно змея.
— Чужой лес, — изменившимся голосом сказала она.

— Чужой лес, — изменившимся голосом сказала она. — Чужой… и не чужой. Что-то очень-очень древнее, древнее всего, что я помню.
— Чужой? — брови Ксарбируса взметнулись вверх. — Но я полагал… я думал… что они ваша родня.
— Может, — процедила сидха сквозь зубы. — Но деревья здесь… превеликие силы… помнят иное небо.
— Это как, распечать меня?..
— Откуда мне знать, слушай, гном? И перестань хватать меня за плечи, я в темноте отлично вижу!
— Ты-то видишь, а я нет. Должен же я за что-то держаться? Могла бы, кстати, и руку протянуть бедному мне. Твои плечи демонски высоко, а хвататься за твою талию мне не позволяет эта проклятая живая деревяшка, которую ты носишь вместо пояса.
— Хватит! — прошипел алхимик. — Разболтались!
— В какую хоть сторону идти? — не оборачиваясь, бросила Стайни. — Где дхусс сейчас? Можешь сказать?
Ксарбирус помедлил. Каким именно образом он «чувствовал» Тёрна, по-прежнему оставалось тайной для остальных его спутников.
— Туда, — наконец указал он на восток и немного к северу. — Горы надо оставить по правую руку. Он где-то там.
— А… остальные?
Ксарбирус покачал головой.
— Я могу сказать только, где сейчас дхусс. Не знаю даже, свободен ли он или в цепях.
Сперва дорога не казалась трудной. Ночной воздух был свеж и прохладен, с моря веяло ветерком, земля между могучих стволов оставалась чистой, лишь самую малость прикрытая подлеском. Однако мало-помалу то подобие тропинки, что, извиваясь, вело на северо-восток, стало всё заметно уклоняться к полуночи, а под ногами захлюпало.
— Эй! Госпожа Нэисс? Мы что, в болото угодили? — забеспокоился гном.
— Похоже, — процедила бывшая Гончая. — Я туда ни за какие коврижки не полезу. Бррр! Про топи юга чего только в Некрополисе не рассказывали…
— Не могу не согласиться — поспешно кивнул Ксарбирус. — Нэисс, сворачиваем!
Однако сворачивать оказалось некуда. Тёмная вода доходила до щиколоток, твёрдая земля сменилась прогибающейся травяной сетью.
— Прямиком в трясину прём, если кто-то ещё не понял, — проворчал Брабер, благоразумно державшийся в самом хвосте процессии.
— Река близко, — бросила Нэисс. — Во тьме не заметили устья. Надо поворачивать.
Повернули. В конце концов, по первому свету, усталые, мокрые и грязные, они забились в самую глубину разлапистого кустарника, по счастью, без шипов и прочих сюрпризов.
Из сил выбились все, даже двужильный Брабер. Ксарбирус едва волочил ноги.
— Эдак мы далеко уйдём, — мрачно бросила сидха.
— Никуда вообще не уйдем, — прокряхтел алхимик. — Всё, не могу. Помираю. Здесь меня и заройте, если что…
— Придумали тоже, господин командор, — елейно пропела Стайни, сохранившая силы по крайней мере злиться. — Завели нас в болото, так теперь выводите. А то, вишь, вы помрёте, а дхусса всё равно нам вытаскивать.
В дорогу они вышли только после полудня на следующие сутки.

Отдохнувшие, решительные, наученные горьким опытом. Теперь взяли существенно правее, идя почти прямиком на восток. Здесь болот не встретилось, однако пошли сплошные поля. Стали попадаться и жители — спокойные, занятые обычными делами: поправляли дома и изгороди, копались в огородах, что-то мастерили. Четвёрке пришлось пробираться узкими полосами посадок и живых изгородей, оказавшихся поистине живыми и, в отличие от лесных зарослей, шипастыми.
— От кого они тут отгораживаются?! — шипела Стайни, чудом не напоровшись на длинное, блистающее синевато-стальным остриё.
Так или иначе, все ждали ночи, когда можно будет идти просто по дороге. Свечерело, взошли одна за другой обе Гончие, шагать по ровным каменным плитам тракта было одно удовольствие. Путники заметно повеселели, однако вскоре с роскошных мостовых пришлось свернуть и вновь углубиться в приречные заросли.
Так, без особых происшествий, прячась от всех и всяческих глаз, они шли четыре дня, одолев самое меньшее сорок лиг. Река вновь преградила им путь, но теперь они были готовы. Выше по течению, дальше от устья топких болот уже не встречалось, хрустальный поток спокойно струился меж зелёными берегами. Горы оставались по правую руку, и Ксарбирус радостно утверждал, что Тёрн-де «движется им прямо навстречу».
Сидха Нэисс окончательно уверилась сама и уверяла всех, готовых её слушать, что леса на Смарагде, мол, куда древнее всех прочих лесов, ей ведомых, и совсем не похожи на обычные чащи в других местах. Мэтр-командор Ксарбирус вставлял ироничные замечания об «эндемичной флоре» и отсутствии «экзогенных инвазивных видов» («Шо?!» — «Ах, долго объяснять, мой дорогой Брабер!»). Стайни дважды чудом избежала самое меньшее серьёзных увечий, когда безобидные на первый взгляд лианы кидались вдруг на неё, подобно змеям. Гном беспокоился тоже, постоянно уставившись в свой «находитель демонов»: золотистая и чёрная порции песка внутри словно бросались друг на друга.
— Уж не Гниль ли он нам предрекает? — вспомнила недавние события сидха.
— Уже сколько прошли, а никаких следов не видели, — заметил Брабер.
— Вот и принесём… на хвосте, или дхусс за собой притащит. Забыли Гиалмар, как с ним вместе шли? Далеко ещё Тёрн-то, кстати, мэтр?
— Уже не слишком, — Ксарбирус вытер пот со лба. — Надеюсь, скоро с ним свидимся, друзья мои.
* * *
«Эх, Некрополис, Некрополис. Диковинная ты страна», — думал Дигвил Деррано, сидя в покойном кресле роскошного дилижанса. Мастера Смерти не скупились для тех, кого считали нужными, полезными или хотя бы «могущими оказаться небезвредными» для их цели.
Рыцаря снабдили внушительной подорожной, так что станционные смотрители только раскрывали рты, уставясь на многоцветные печати, малиновые шнурки замысловатого плетения и прочие ухищрения писарской науки высшего разряда.
Дилижанс мягко скользил по прекрасной дороге, прямиком к столице. Дигвил не мог удержаться — почти не отлипал от окна. Прошлый раз отмеривал лиги ногами, тащился от одной почтовой станции до другой, колол дрова, копал землю, сгребал мусор под пустыми, холодными взглядами местных зомби, коим поручили другую работу. Тогда виделось одно, теперь совсем другое. Глаз рыцаря мог оценить ширину трактов, удобство переправ, устроенность застав: Некрополис словно готовился, в случае чего, обороняться на всех направлениях.
И то верно — как соседи-то, верные чада Ом-Прокреатора, терпят столь вопиющее осквернение Божественного замысла? Ходячих мертвяков, подъятых из могил или, того хуже, зомбированных при жизни? А ну как соберутся с силами, вступят в альянс с Навсинаем да и ударят со всех сторон? Что тогда?.

.
…А тогда их и встретят полки, быстро и споро марширующие по мощёным трактам от одной размеченной и устроенной стоянки до другой. Переходы сосчитаны точно, и всё потребное заготовлено заранее. И кто знает, сколь много живых ратников потребуется, чтобы пройти от границы до самого сердца Некрополиса?
И всё-таки, всё-таки, кажется ему или на самом деле зомби-работников стало совсем мало, а вместо них появились скромно, чтобы не сказать — бедно, одетые живые? Остальные все отправились туда, на Делхар? Но зомби-землекопа совсем не просто превратить в копейщика или щитоносца, это не люди-рекруты, способные быстро учиться.
Поздняя осень Некрополиса щедро поливала дорогу дождём, дыша холодными ветрами с моря Тысячи Бухт, но внутри шикарного дилижанса топилась печка, позвякивал походный чайник, закреплённый специальными дугами, вкусно пахло свежим хлебом, принятым на последней станции. Кучер и берейтор были внимательны, но без угодливости — мол, мы своё место знаем, однако ноги о нас никто вытирать не будет. Благородных у нас нету, запомни это, гость дорогой.
Дигвил помнил. Помнил и себя, горячащего гайто, несущегося в погоню за беглой девчонкой Алиедорой, посмевшей выкинуть эдакое коленце, и, подумать только, из-за такой ерунды! Получить прутьями по заднице от законного супруга!
Дигвил не выдержал — поморщился. От себя тогдашнего тошнило. Подумать только, ведь всего этого ужаса могло не быть. Если бы только он двинул Байгли под дых и прорычал что-нибудь вроде: «Пальцем её тронешь — на куски порву, не посмотрю, что брат!»
Эх, не сделал. Не понял, не углядел, не распознал. Не различил в молоденькой «воспитаннице», приехавшей в Деркоор двенадцатилетним сорванцом, несгибаемый стальной стержень. Не дотумкал, как говорили серфы, что Алиедора скорее погибнет, чем допустит насилие над собой. И теперь вот неведомо где и жена, и дети, и домочадцы, и отец, и даже этот болван Байгли, которому за все его художества стоило не то что прутьев всыпать, а вообще голову оторвать.
Тьфу, пропасть. Хватит уже травить себе душу, Дигвил. Рыцарь ты или кто? Пусть даже от всего оружия или фамильных доспехов осталось одно кольцо…
— Приехали, сударь. — Возница распахнул дверцу дилижанса, поклонился вежливо, но без подобострастия. — Некрополис. Велено вас до самой Гильдии Мастеров сопроводить.
— До Гильдии? Почему до Гильдии? У меня подорожная…
— То нам ведомо, сударь. Подорожная у вас в порядке полном, до самого Скришшара и Долье, если потребуется. Просто Гильдия желает встречи.
Когда Гильдия Мастеров чего-то просит, ей лучше не противиться.
Мрачная громада чёрных стен цитадели. Рассёкшие её белые росчерки камня. Узкий коридор — и пустота, пустота, пустота…
Его вёл молодой Мастер в плаще и капюшоне, лишь изредка произносивший односложно: «прямо», «направо», «налево», «вниз».
«Вниз» повторялось чаще всего.
Был бы я магом, сокрушался про себя Дигвил, сколько бы, наверное, уже узнал бы, сколько всего почувствовал-уловил! А так просто тащусь по бесконечным лестницам и думаю, как обратно выходить стану. Сыровато у вас тут, в глубине, и факелы такие, что, похоже, сто лет не меняли, только тряпьё новое накручивали да маслом пропитывали.
— Сударь Деррано, сюда, прошу, — провожатый распахнул очередную дверь из кованого железа и исчез, словно растворившись во мраке.
— Входите, Дигвил, — произнёс голос, несомненно, человека немолодого, но ещё и далеко не дряхлого старца.

— Входите, Дигвил, — произнёс голос, несомненно, человека немолодого, но ещё и далеко не дряхлого старца. — С прибытием, как говорится.
— Благодарю. Сударь?..
— Латариус. Мастер Латариус.
— Благодарю, Мастер Латариус, — счёл нужным повторить рыцарь.
Келья была крошечной, в ней ничего, кроме лишь жёсткой лавки, не имелось. Камера? Здесь держали пленников? Ничего себе, у нас в Деркооре темницы куда просторнее…
— Садитесь, Дигвил. У нас всё по-простому. С дороги ничем не угощаю, простите великодушно. Потом уж отобедаете, как полагается, и не в моём обществе. Оно, как установлено многочисленными опытами, никак не способствует приятному пищеварению у гостей.
— Я ведь уже всё рассказал, досточтимый Мастер Латариус.
— Не сомневаюсь. И знаю, что эту фразу вы уже повторили много раз. Но… видите ли, отбросив всякие недомолвки и словесные игры, Алиедора — моя воспитанница. Я учил её здесь, в Некрополисе. Сделал её Гончей. Лучшей из всех, что были.
— Только ей этого не говорите, — вырвалось у Дигвила. — Совсем тогда голову потеряет…
— Слишком далеко. Да она и сама уже о себе всё знает. Дигвил, я получил рапорт моих собратьев из Шарафа.
— Мне нечего к нему добавить, досточтимый Мастер.
— Да, разумеется, разумеется. Но чрезвычайные обстоятельства требуют и чрезвычайных мер. Не скрою, миссия доньяты Алиедоры Деррано — как я понимаю, брак ведь не был расторгнут? — очень, очень важна для Некрополиса. Но ещё важнее — ваша случайная встреча. Тот человек или не-человек, не боящийся Гнили и её силой питающийся, если только я правильно всё уловил…
— Да, шарафский Мастер аж в лице изменился, едва о нём услышал. Кто это такой, Мастер Латариус? И почему так важен?
— Ну почему может быть важен человек, чуть ли не повелевающий Гнилью? Какие тут могут быть вопросы?
— Он не повелевает ею, Мастер Латариус. Не знаю, верно ли изложили дело те, кто слушал меня в Шарафе…
— Да, — с досадой кивнул некромант. — И это, признаюсь, тревожит меня больше всего. Человек, использующий Гниль. Вбирающий в себя её силу. Это, мой дорогой, противоречит всем канонам и правилам.
— Согласен, — вежливо кивнул Дигвил. — Однако, досточтимый Мастер Латариус, чем же я могу быть полезен Гильдии? Я обычный рыцарь. Могу командовать на поле боя, и то лишь живыми воинами.
— Нам нужен этот человек, — жёстко бросил Латариус.
— Быть может, — осторожно сказал Дигвил. — Но при чём тут я?
— Ты, сенор Деррано, его видел. Сможешь навести Гончих на его след.
— Я не сенор, досточтимый Мастер. И мне надо отыскать мою семью.
— Знаю, — поморщился некромант. — Всё знаю. Насчёт сенорства — ваш достопочтенный отец уже давно не попадал в донесения наших прознатчиков, что, увы, может говорить лишь о том, что вы… нет, что вы , любезный дон Деррано, по праву становитесь сенором. Ваша же семья… У меня есть сведения, что убежище в горах они покинули, благополучно добравшись до Меодора.
Пол ушёл у Дигвила из-под ног.
— Благородная донья Ютайла Деррано с детьми прибыла к королевскому двору его величества Семмера два месяца тому назад, во время затишья в Меодоре и Долье, — услыхал он голос Латариуса.

Пол ушёл у Дигвила из-под ног.
— Благородная донья Ютайла Деррано с детьми прибыла к королевскому двору его величества Семмера два месяца тому назад, во время затишья в Меодоре и Долье, — услыхал он голос Латариуса.
— Это… это правда? — едва выдавил Дигвил.
— Правда. Зачем мне вам лгать, сенор Деррано? Вы мне нужны.
— Я ничего не стану делать, пока не увижу свою семью. Живыми и здоровыми.
— Нет ничего проще, — пожал плечами некромант. — Я отправлю с вами мою команду. И сам отправлюсь тоже. Мы доберемся до Меодора, вы увидите близких, примите знаки сенорского достоинства от вашего непутёвого братца, после чего… Я буду ожидать от вас службы, дон Дигвил. Исполнения обещания.
— Какого ещё обещания?
— Которое вы мне сейчас и дадите, сенор. В обмен на свидание с семьёй помочь Некрополису, гм, совладать с этим… удивительным человеком.
— Он не сделал мне ничего плохого, — тихо возразил Дигвил. — Напротив, спас мне жизнь. А вы, досточтимый Мастер, хотите, чтобы я помог вам, преподнёс его голову на серебряном блюде? Плохо ж вы обо мне думаете, Мастер Латариус.
— Напротив, — сухо ответил тот, поджав губы. — Напротив, сенор Деррано, я думаю о вас очень хорошо. Как о человеке, который может понять, что такое этот странный «добряк» и чем всё это может кончиться. Вам было страшно, сенор?
— Мне было страшно много раз, Мастер, и при самых разных обстоятельствах. Но этот… человек спас меня.
— Спас вас как другого человека, как существо, могущее мыслить, чувствовать и страдать, как и он сам, или же как забавную зверюшку по мгновенной прихоти? Из ваших слов, сенор, следует второе, никак не первое. Что у вас за обязательства перед ним?
— Обязательства рыцаря, — гордо выпрямился Дигвил.
— О да, конечно, — прошипел Латариус. — Обязательства рыцаря. Пусть всё кругом горит огнём, но честь моя останется незамаранной, так? Пусть гибнут и умирают другие, однако я сохраню свою честь в неприкосновенности? Слышал, слышал много раз, поверьте, сенор.
— Мне пришлось постранствовать в последнее время, — спокойно ответил Дигвил. — Не хочу хвастаться, но кое-что понять, надеюсь, сумел. Дело, а не слово, почтенный Мастер. Тот странник помог мне остаться в живых. Если бы не он, мы бы с вами тут не проводили время в приятной беседе. Он собирал силу для себя, хотел обрести бессмертие. Не знаю, да и знать не хочу, что тут правда, а что нет. Он пришёл мне на помощь, ничего не прося взамен, и я его не предам.
— Дела, не слова, так, сенор Деррано? — Латариус подобрался, тёмные глаза блестели. Масляная лампочка давала мало света, но Дигвил видел, как беспрестанно шевелятся, не находя покоя, тонкие и сильные пальцы некроманта. Он нервничал, очень нервничал. Почему-то ему позарез было нужно сейчас уговорить его, Дигвила Деррано, склонить к предательству. Не страны, не короля, не стяга и не рыцарского звания — всего лишь странного, пугающего отшельника, по непонятному капризу и впрямь спасшего Дигвилу жизнь.
— Объясните мне толком, в чём закавыка, достопочтенный Мастер. — Ссориться с Гильдией, находясь в её подземельях, пожалуй, несколько неразумно, не так ли? — Нет смысла говорить о чести. Просто объясните, почему я должен это сделать.

Просто объясните, почему я должен это сделать.
Латариус молчал какое-то время, зло посверкивая тёмными глазами. Наконец вздохнул, как бы с усталостью провёл ладонью по лбу.
— Сенор Деррано! Если я правильно понял ваши же слова — и приняв, что они не выдумка расстроенного воображения, — то перед нами чело… э-э-э… существо, поставившее Гниль себе на службу. — Некромант поднял свиток, небрежно брошенный на деревянный топчан, развернул, прочитал:
— «Я вовсе не намерен бороться с Гнилью», «Единственное достойное дело — достижение бессмертия, но вам времени для того, чтобы повторить мой путь, уже не хватит». Из ваших показаний, сенор? Так говорил этот… человек?
— Да.
— И что мы уже окончательно надоели «этому миру», что «он» решил избавиться от нас с помощью Гнили — тоже его слова?
— Тоже.
— Так чего же тут не понимать?! — Не выдержав, Латариус вскочил, нависая над Дигвилом, словно чудовищная летучая мышь. — Этот урод, извращение людской природы, открыл способ питаться Гнилью! Это ему нужно, чтобы Гнили прорывалось бы как можно больше, это ему нужны новые трупы и сожранные деревни, ему нужны потоки многоножек; потому что ему требуется сила! А бессмертие… милый мой, Некрополис бьётся над этой загадкой не один век. Мы постигли многие секреты долголетия. Мы можем даже возвращать мёртвых к жизни, или, вернее, к её подобию. Но полного, настоящего бессмертия мы не достигли. Потому что увидели и поняли, какие барьеры воздвигнуты на этом пути теми, кто творил Сущее и утверждал его законы. И законы эти появились не просто так. А твой знакомец, «спасший тебе жизнь», хочет презреть всё это, опрокинуть естественный ход вещей… — Некромант аж задохнулся от бешенства. — Но это в будущем, а пока что он жирует, словно стервятник, на прорывающейся Гнили. А ты уверен, что он сам её не вызывает?! А, что скажешь, сенор Деррано?
— Скажу, что, умей он это, ему не требовалось бы никуда таскаться и никуда странствовать. Не знаю, где он обитает, но тогда бы сидел на одном месте, вызывал прорывы Гнили и делал с ней, что ему потребно. Очень просто и удобно.
— Откуда ты знаешь?! — прошипел Латариус, всё ещё не отойдя от своей вспышки. — Как ты можешь быть уверен?! Может, так, а может, Гниль нельзя вызывать дважды на одном и том же месте! Может, между прорывами должно быть какое-то расстояние! Может, когда ты вызываешь Гниль, всё обстоит совсем по-другому, не как при естественном… или, вернее, противо естественном ходе событий! Ты не понимаешь, что всё это нельзя оставить просто так?! И мы, и Навсинай, и все, даже самый распоследний сенор или король, явили бы себя полными болванами, немедля не схватив такого «человека»? Не посадив под замок, до тех пор пока не выяснится, можно ему позволять «странствовать» и «собирать силу от Гнили» и дальше или безопаснее для всех живущих станет немедля его повесить? После чего — для верности — сжечь?! Не понимаешь, сенор? Ибо «честь дороже»?! Не заставляй меня поверить, что моя лучшая работа, мой шедевр, совершила-таки ошибку, когда подарила тебе жизнь вместо зомбирования! — Он был вне себя. Капли слюны так и летели во все стороны.
— Спокойнее, досточтимый. — Дигвил демонстративно вытер лицо. — Плеваться не надо, пожалуйста. Это и у серфов постыдным считается.
Латариус что-то прорычал, отвернувшись. Однако в руки себя таки взял, даже сел обратно на лавку.

— Я всё понял. Не надо считать меня глупцом. Этот человек, да, может быть опасен. Но… я бы не рискнул подступать к нему с Гончими и прочей снастью Некрополиса. Ему нет дела до нас, людей. Это я понял сразу… и это, наверное, показалось страшнее всего.
— Вот именно! — хрипло каркнул Латариус. — Нет дела до людишек — так и под корень их! Ради великой цели!
— Ему нет дела до нас, — повторил Дигвил. — Сознательно он не станет делать ничего плохого. Вот ведь меня спасать, предупреждать о Гнили — зачем, если я всего лишь какой-то ничтожный человечишка? Ан нет. Остерёг.
— Каприз, — не сдавался некромант.
— Быть может. А быть может, и нет. Но я всё равно в спину ему не ударю.
Латариус, против ожиданий, на сей раз не вспылил и криками не разразился.
— То есть тебя надо непременно убедить, что это дело — светло, праведно и ради общего блага? — почти спокойно осведомился он. — Так, дон Деррано? Так, сударь мой рыцарь?
— Так. — Дигвил надеялся, что это получилось достаточно невозмутимо.
— Неужто все свои доводы я растратил впустую? Ни один не явился для тебя убедительным? Даже то, что мы, быть может, стоим на пороге полной победы над Гнилью? Что, если один маг — а он явно маг, конечно же, этот твой незнакомец — может не бояться Гнили, то на это способны и другие? Что мы можем вызнать у него секрет? Что он может научить нас бороться с этой напастью не затыканием прорех, не обороной, а наступлением? Ты не видишь, что он, этот твой благодетель, сидит собственным афедроном на тайне, что способна спасти от Гнили всех, вообще всех?
— Он сказал — что никто уже не успеет.
— И что нам теперь? Опустить руки, сдаться?! — рявкнул Латариус. — Я знаю, сенор, ты командовал отрядом, оборонявшим наплавной мост через Долье. Командовал храбро. Не отступал, даже понимая, что очень просто можешь оказаться в кольце. И своих воинов понуждал стоять насмерть. Хотя знал, что многие погибнут, жёны останутся вдовами, дети — сиротами, а ужасный Некрополис всё равно сумеет использовать свежие трупы собственных врагов для пополнения армии зомби. Так почему же теперь ты призываешь нас покорно ждать решения нашей участи?!
В этих словах был резон. Был, приходилось признать.
— Мы не враги, — наконец проговорил некромант. — Мы не…
— В это трудно поверить, особенно после случившегося в Долье, — отрезал рыцарь.
— Ваши земли просто оказались у нас на пути, — пожал плечами Латариус. — К несчастью. Стратегия Некрополиса требовала…
— Мне наплевать, чего требовала ваша стратегия! — теперь уже поднялся Дигвил. — Ваши мертвяки захватили мою страну! Обратили её в кладбище!
— Чепуха, — выпрямился некромант. — Ты прошёл Некрополис насквозь. Много у нас таких «кладбищ»? Твою страну разорили не мы. Зомби, чтобы ты знал, не грабят, не насильничают и не убивают без приказа. Идеальные воины, если спросишь моё мнение. В Долье поработала Гниль, сенор Деррано. Можешь не верить мне, но своим-то глазам ты должен поверить? — Мастер перевёл дух. — Вот тебе моё последнее слово, сенор Деррано. Мы не нарушим данного обещания. Ты увидишь свою семью, убедишься, что она жива, здорова и в безопасности.

Насколько, конечно, это вообще мыслимо по нынешним временам. Я отправлюсь с тобой, как и говорил. Ну и Гончие, истинный Мастер не может без них, своей надёжной стражи. Ты своими глазами увидишь Долье и Меодор. А в пути мы ещё поговорим. И, сдаётся мне, я смогу-таки убедить тебя помочь нам.
Дигвил промолчал. Он должен увидеть семью.
— Тогда не будем терять время. — Латариус выдохнул, ссутулился и как-то враз сделался старше. — Мне собираться недолго, Гончим и того меньше. Вот только дилижанс теперь потребуется чуть просторнее. А вообще… — Он вдруг сделал паузу. — Мне интересно будет послушать по пути про Алиедору. Как-никак она была твоей родственницей, благородный дон.
— Именно что была, — с тоской отвернулся Дигвил. — Как подумаю, что всё это началось из-за неё…
— В каком смысле «из-за неё»? — заинтересовался Мастер.
Дигвил пожал плечами.
— Она сбежала сразу после свадьбы. Мы пустились следом…
— Рассказывай, рассказывай, — кивнул Латариус. — Я слышал эту историю от самой Алиедоры, но хотелось бы узнать, так сказать, точку зрения другой стороны.
Дигвил рассказывал. Мастер слушал, время от времени кивая.
— Да, узнаю мою лучшую подопечную. Кстати, благородный дон, чтобы вы, — успокоившись, он вновь вернулся к формально-вежливому тону, — лучше понимали всю остроту момента… я покажу вам одного пленника. Взятого, как нетрудно догадаться, самой доньятой Алиедорой.
— Зачем, Мастер Латариус? И при чём тут какая-то «острота момента»?
— Алиедора захватила существо не из нашего мира, — без тени улыбки пояснил некрополисец. — Существо, изменённое Гнилью. Вы понимаете, что это значит, дон Дигвил? На другом Листе тоже орудует Гниль. И не просто орудует — но каким-то образом создаёт легионы своих слуг, готовых прорваться в другие миры, на другие, пока ещё здоровые — относительно здоровые! — Листья Мирового Древа. Я покажу его вам, благородный дон.
Дигвил пожал плечами. Всё равно, больше того, что уже сказано, он рассказать Мастерам не сможет.
Латариус вновь долго вёл его подземными коридорами. Дигвил шагал, отстранённо думая, что все тайные тюрьмы, по существу, ничем друг от друга не отличаются.
— Это здесь, — наконец остановился некрополисец.
Железная дверь вела не в крошечный каменный мешок, как мог подумать Дигвил, но в довольно-таки просторную камору, с большим, хоть и зарешеченным окном.
Поднявшееся навстречу им существо заставило Дигвила вздрогнуть. Нет, не оскаленной пастью или капающей ядовитой слюной — но полной, совершенной чуждостью всему, что знал и понимал молодой дон Деррано.
Три глаза уставились на рыцаря.
— Авви а? — проговорил тонкий голос, не поймёшь, то ли мужской, то ли женский.
— Андрогин, — сугубо научным тоном заметил Латариус. — Гниль избавила их от гендерных различий. Каждый из них способен к воспроизводству. Участия другой особи не требуется.
— Отвратительно, — содрогнулся Дигвил.
— Почему же? Весьма рационально. Мы считаем, что в нашем мире Гниль встретила достойный отпор. Быть может, Она позвала подмогу?
— А может, они просто бегут в ужасе из своего мира? — Дигвил не мог отделаться от мысли, что существо перед ним глубоко и совершенно несчастно, причём отнюдь не по причине неволи.

— Просто бегут, сами не зная, что отравлены Гнилью?
— Такая гипотеза тоже не снята с повестки дня, — кивнул Мастер. — Но, чтобы доказать или опровергнуть что-либо, нам надо… ох, всё равно. Ты видишь теперь, благородный дон, что нельзя отмахиваться от той встречи? Быть может, это наш единственный шанс. Если Гниль атакует нас не только изнутри мира, но также и снаружи… не хватит сил ни у Навсиная, ни у нас. Даже если предположить, что Держава и Некрополис тотчас же помирятся и заключат союз. Ну так что, благородный дон Деррано? Сдаётся мне, мы с вами всё-таки сработаемся.
* * *
…Он, как всегда, был прав, этот наголо бритый Мастер в сером плаще. От столицы их везло настоящее чудовище на колёсах, влекомое аж восьмёркой тягунов. С собой Мастер Латариус взял не двух, не трёх — пятерых Гончих. Безмолвные, тонкие, словно стилеты, всегда готовые вонзиться в неприметную на первый взгляд щель доспеха; но Дигвил смотрел на них и думал, что одна Алиедора в ту короткую их встречу казалась куда опаснее и смертоноснее всей пятёрки, вместе взятой.
Мчалась за окнами осень. Спускался вечер. Всё ближе и ближе было Долье.
Глава XI
Над Смарагдом вставал новый день. Тёрн приободрился, повеселел, шагал, высоко подняв голову. Теперь их дорога лежала почти строго на запад, горы оставались по левую руку. Мудрых и прочей стражи не встречалось, ноори-земледельцев они успешно избегали. Алиедора даже перестала задавать дхуссу неприятные и неудобные вопросы — просто шагала, подставив лицо солнцу, неяркому и необжигающему в пору поздней осени даже здесь, на глубоком юге.
Ей легко молчалось. И легко смотрелось. После бесконечной тьмы подземелий Некрополиса, после страшной зимы вместе с варварами, после всего, случившегося с доньятой Венти, она шла по земле как бы самых жутких врагов и ничего не боялась. И не гадала: «А почему молчит дхусс?» Просто смотрела — на совершенно неправдоподобное, сказочное богатство этой земли. Её устроенность, приветливость, чистоту. Если это цена правления Мудрых…
…то кто помешает ей завести похожее в Некрополисе, когда она сделается его королевой?
Остров принял её? Или она сама приняла остров?
Проложить такие же дороги даже к самой последней деревушке. И сделать так, чтобы сами слова «последняя деревушка» больше ничего не значили.
— Алиедора! Алиедора, очнись!
— Опасности нет, Тёрн. Я бы почувствовала.
— Ты уверена? — Он указывал в сторону гор.
Она пожала плечами.
— Горы как горы. Твою знаменитую башню Затмений отсюда не видно. Что тут ещё скажешь?
— Там что-то затевается.
— О-о, дхусс, как же я люблю такие твои слова! «Что-то затевается»! Прекрасно! Великолепно! Точнее и не скажешь.
Дхусс не ответил на колкость. Стоял и смотрел на горы, такие красивые, покрытые зарослями почти до самых вершин, где серый камень лишь на чуть-чуть выныривал из густого зелёного покрывала.
— Мелли? — Алиедора уловила его настроение, тотчас сменив тон. — Думаешь, она там?
— Скорее всего, — кивнул дхусс. — Она сильна. Невероятно сильна, однако Мудрые на то и Мудрые, чтобы с ней справиться, причём не убивая. Не сомневаюсь, что она их займёт на некоторое время — славная игрушка.
— То есть уже занимает?
— Да.

Невероятно сильна, однако Мудрые на то и Мудрые, чтобы с ней справиться, причём не убивая. Не сомневаюсь, что она их займёт на некоторое время — славная игрушка.
— То есть уже занимает?
— Да.
— Ну и прекрасно. Чем дольше они с ней провозятся, тем лучше. Опомнись, Тёрн, это же не живое существо! Не девочка, попавшая в лапы злодеев! Тебе не нужно её спасать!.. Так. Ты, похоже, решил что таки нужно. Ну почему, почему дхуссы такие глупцы? Даже самые лучшие из них?
— Она страдает, Алиедора. Я понял это ещё тогда, в крепости.
Гончая только молча схватилась за голову.
— Она — тварь Гнили! Они не могут страдать! Я сама повелевала этой вашей Гнилью, если хочешь знать!
Не действует, поняла она. И уже приготовилась, раскрыв рот, заорать что-нибудь в стиле стремянных и доезжачих замка Венти, когда Тёрн вздохнул и кивнул.
— Ты права и не права. Она страдает. Но мы останавливаться не можем. Прежде чем вступать в открытый бой с Мудрыми, я бы хотел повидать Мастеров Боли и Теней.
— Может, всё-таки расскажешь, кто это такие? И, если они против Мудрых, то почему их до сих пор терпят?
— Долго говорить придётся, Алиедора.
— Ничего. Я потерплю. Тем более опасностей тут сейчас никаких нет.
Дхусс кивнул.
— Тогда слушай. Давным-давно, когда ноори ещё не ушли с Луала, а Мудрые не имели всей власти, на Смарагде имелись и другие школы.
— Школы чего? Магии?
— Можно назвать и так. Но скорее это жизненный путь.
— Как у тебя?
— Примерно. Но совсем другой.
— Судя по названиям, да, совсем иной. Уж скорее смахивает, как сказала, на наш, некрополисовский.
— Нет, конечно же, — рассмеялся дхусс. — С вами, боюсь, вообще никто в мире не сравнится. Мастера Боли утверждали, что, не победив её, мы не победим и хвори этого мира. Не победим зло, сидящее в душах, то самое, что одолеть труднее всего.
— Н-ну допустим, — нехотя процедила сквозь зубы Гончая. — Хотя ничего необычного тут не вижу. Тот же Ом-Прокреатор…
— Да-да, согласен. Но Мастера Боли начинали с того, чтобы адепт сперва прошёл все испытания сам, сам ощутил, как это — жить не высокородным ноори на защищённом от всех бед и тревог Смарагде, а в миру, где горе, смерть и несправедливость на каждом шагу. Мастера Боли учили властвовать над ней. Переживать, не проживая.
— Гм, для того, чтобы представить себе пытки, совсем необязательно самому оказаться в пыточной.
— Ошибаешься, — очень серьёзно возразил Тёрн. — Представь, что тебя захватили и пытаются мэками вызнать что-то, что обречёт на смерть твоих товарищей. Ты уверена, что выдержишь? Что не сломаешься?
— Глупый ты, Тёрн. Я бы просто умерла до того, как у меня развяжется язык, — если бы поняла, что иного выхода нет. Думаешь, я на дыбе не висела? Ничего, никого не предала.
— Так это ты, — терпеливо втолковывал дхусс. — А другие, не столь крепкие, школу Мастеров Смерти не прошедшие? Вот Мастера Боли таких и учили. И ещё учили творить оружие из собственной боли и страданий, черпать в этом силы. Получалось, гм, весьма впечатляюще. Больше того, адепт, сам научившись страдать, никогда не причинил бы зла по собственной воле, из себялюбия или корысти, — голос Тёрна упал до шёпота.

Больше того, адепт, сам научившись страдать, никогда не причинил бы зла по собственной воле, из себялюбия или корысти, — голос Тёрна упал до шёпота. — О да, вот это были герои. Настоящие, неподдельные, несгибаемые. Их можно было убить, но не победить. Хотел бы я на них походить, хоть самую малость…
— Да и ты весь, как есть, светлый, без изъяна, — ляпнула Гончая и тотчас осеклась, заметив, как помрачнел дхусс.
— Нет, Алиедора. Если б во мне не было этого «изъяна», как ты говоришь, не стояли бы мы здесь, и бегать от Мудрых нам бы не пришлось.
— Почему? Что ты сделал?
— Спроси лучше, чего я не сделал…
— Спрашиваю. А ты ответишь?
Тёрн заколебался. Какое-то мгновение Алиедоре казалось, что дхусс раскроется, сбросит, наконец, броню вечных недомолвок; но её спутник лишь вздохнул и отвернулся.
— Не сейчас, пожалуйста. Я расскажу, но… не сейчас. Позже.
— Да что же ты такого натворил?! Что и сказать нельзя?
— Потом. Лучше про Мастеров Теней послушай.
— Н-ну… я бы лучше про тебя. Но придётся довольствоваться Мастерами Теней. А они что проповедовали?
— Весь мир есть тень.
— А-а… слыхала, слыхала. И что ж её отбрасывает?
— Мы. Те, кто живёт, дышит, чувствует, страдает. Мир лишь тень нашего внутреннего.
— Вот даже так? И поля, и горы, и океаны? Тоже тень? Тень мыслей? А почему же мы их все одинаковыми видим?
— Привыкли так. Из поколения в поколение передаётся. Даже у тех, кто никогда те горы или море не видел.
— А почему их потрогать можно?
— Я ж не говорю, что это правда. Что так оно и есть. Над ними смеялся весь Смарагд. Однако… оказалось, что в неких областях эти измышления невероятно близки к правде.
— В каких?
— Когда Мудрые попытались заглянуть за край мира, выяснилось, что построения Мастеров Теней, разработанные ими системы абстрактных умозрительных заклятий, ко всеобщему удивлению, срабатывают. Например, эти построения допускали открытие врат из нашего мира на демонические планы бытия; владей я этой магией, не пришлось бы столько странствовать с мэтром Кройоном. И ещё, когда Мудрые пытались создать нечто для мгновенного перемещения меж разными местами, что-то из наследства Мастеров Теней тоже пригодилось.
— Мудрые могут мгновенно переноситься с места на место? — удивилась Алиедора.
— К счастью, нет. Однако ходили слухи, что в пределах своей башни Затмений они это делать научились.
— Эт-того ещё не хватало… Как с ними тогда драться?
— И такой вопрос задаёт Гончая? — поддел дхусс.
— Именно потому, что я — Гончая, такой вопрос и задаётся, — парировала она. — Ты по-прежнему играешь в молчанку, Тёрн. Сейчас нас никто не подслушивает, это ясно. Мудрые отнюдь не испугались и не подняли лапки кверху при виде Мелли. Что только подтверждает моё о них высокое мнение.
— Алли… Алиедора, Мудрые были — и остаются — спинным хребтом Смарагда. Острова, где я вырос. Где остались, хочу верить, и ещё живы мои родители.
— Ты не стал говорить прошлый раз…
— И теперь не стану.

— Ты же дхусс! — не выдержала Алиедора. — Самый что ни на есть дхуссистый дхусс, как из монстровника, по которому меня натаскивали!
— Дхусс. И не дхусс в то же самое время. Как дхусс мог оказаться на Смарагде, Алиедора? Как мог попасть сюда, если остров наглухо закрыт ото всех?
— Ну, во-первых, не наглухо, экспедиции всё же совершались… Такие, как Фереальв с Роллэ, делали вылазки и могли…
— Могли привезти охотничью, так сказать, добычу? — горько усмехнулся Тёрн. — Помилуй, Гончая. Смарагд превыше всего. Забавных… зверюшек сюда не пускают. Нет, я родился тут, вернее сказать, почти что тут, на подступах к порту Элиэри. Результат… — он заколебался. — Плод страсти. Запретной для дхуссов.
— Ты это точно знаешь? Или тебе так рассказали?
— Рассказали, рассказали, — не без раздражения бросил дхусс.
Алиедора покачала головой. В тот миг она готова была поверить и в то, что дхусс со стороны наблюдал своё собственное рождение.
— А клановый знак?
— Первый и последний подарок моей матери. Наверное, чтобы помнил, что я всё-таки не совсем и не дхусс.
— Голову сломаешь от твоих загадок… Значит, «чтобы помнил»?
— Чтобы помнил, — совсем помрачнел дхусс. — Но это только догадки. Мои родители никогда об этом не говорили, а я не спрашивал… пока было можно. Когда у тебя что-то на щеке всё время, сколько себя помнишь, поневоле привыкаешь.
— Твои родители? А почему подарок тогда «первый и последний»?
— Потому что вырастили меня совсем другие, а не те, кто подарил жизнь.
— Понятно, — кивнула Алиедора. — Сперва тебя это не интересовало, а потом что-то случилось с твоими родителями. Давай попробую угадать. Мудрые?
Тёрн покачал головой, невесело улыбаясь.
— Ах, как бы я хотел, чтобы всё выходило так легко, просто и понятно. Мудрые — злодеи и негодяи, пустить их в распыл и саму память стереть; но вот не выходит, Алиедора, никак не выходит. Никто не трогал моих родителей. Мудрые их не коснулись. Никто не вламывался в их дом среди ночи и не волок в башню Затмений. Они… сами удалились от мира.
— Куда?
— Не знаю. Они не хотели, чтобы я знал, а я рос послушным сыном. Вернее, я был послушным там, где это было действительно важно. А так-то, ох намучились они со мной…
— Послушный дхусс? Воистину, как сказали бы в Навсинае, это может оказаться только побочным результатом отвергнутых магических практик.
— Будет тебе… И вот, когда… когда события покатились бурным потоком, мои родители скрылись. Я нашёл пустой дом и предупреждение. Я внял ему. Потом были странствия и встреча на Таэнгском хребте, о которой я тебе рассказывал. Ну а последующее тебе известно.
— Так всё-таки, что с Мудрыми? Хорошо, они не мерзавцы и не негодяи. А кто ж тогда? Дальновидные правители? Мне, если честно, больше нравится «жестокие тираны», но это, в конце концов, всего лишь мнение богомерзкой Гончей, творения проклятых алхимиков Некрополиса.
— Если бы я мог ответить на этот вопрос, наверное, мы бы не тащились с тобой неведомо куда. Мудрые — они всё вместе. И дальновидные правители, и жестокие тираны.

Мудрые — они всё вместе. И дальновидные правители, и жестокие тираны. У них нет набитых роскошью дворцов, нет рабов или слуг. Они не проводят жизнь в праздности и удовольствиях. Они тяжко работают ради блага Смарагда так, как они его понимают. И если ты посмотришь вокруг… Нищета? Трущобы? Голод? Война? Здесь ничего этого нет.
— А! Ну так, наверное, здесь нету свободы? Все ходят по нитке, страшась хоть в малом нарушить жестокие законы?
— Да нет никаких «жестоких законов», — поморщился дхусс. — А те, что есть, они приняты всеми и всеми считаются нужными и справедливыми. Как закон о детях, например. Все понимают — выжрать и вытоптать Смарагд можно проще простого. А что потом? Хотел бы я, чтобы люди хоть малость думали о последствиях того, что они творят…
— Скучно, — зевнула Алиедора. — Как в стойле. Там ведь тоже сытно кормят и навоз выгребают. Живи да радуйся! Да вот только в конце…
— Ага, скотобойня, — подхватил дхусс. — Слыхали, и не раз. А теперь представь, что скотобойни нет. Вот нет, и всё тут. А навоз выгребает магия. И еду дарует магия. Это не ловушка, не западня. Можешь такое представить?
— Нет, — честно созналась Алиедора. — В Некрополисе учили — что-то дармовое может лежать только в ловушке. Как приманка.
— Не всегда, — вздохнул дхусс. — То есть для тебя — да и меня — Смарагд представляется именно такой ловушкой, но не для ноори. У них же совсем иное мнение.
— Мне до них дела нет, — заявила Гончая. — Пусть живут как хотят, пожалуйста. Нам бы выбраться отсюда, и вся недолга.
— Это тебе приказали в Некрополисе?
— В Некрополисе мне приказали следить за неким дхуссом — и не более того.
— Благодарю за доверие, — без тени усмешки серьёзно сказал Тёрн. — Не всякая Гончая согласится вот так раскрыться.
— Чепуха, — отмахнулась Алиедора. — Гончих учили, что в соответствующих обстоятельствах можно раскрыть то, что не нанесёт ущерба делу. Сказанное мной — не нанесёт.
— А есть ли такое, что нанесёт? — сощурился дхусс.
Она помолчала, глядя ему прямо в глаза. Хороший, честный, прямой, но какой же наивный! Совсем как она, когда стояла у алтаря с Байгли.
— Нет, Тёрн. И такого, что «нанесло бы», мне сказать нечего. Приказ — следить. Это всё. Не захватить, не выдоить по капле какие-нибудь тайны, просто следить. Понимай как хочешь, дхусс-который-не-дхусс.
— Я понимаю. Сарказм не требуется, — кивнул Тёрн. — А вести в Некрополис ты отправлять была обязана?
— Да. Посредством соответствующего обряда и сотворения посланца.
— А сейчас ты это повторить бы смогла?
Алиедора покачала головой.
— Нет должных эликсиров. А зачем?
Тёрн покачал головой.
— Я ищу союзников, Алиедора. Где угодно и каких угодно.
— Что я слышу! — всплеснула руками Гончая. — Наш светлый, чистый и добрый дхусс готов обратиться за помощью к самому исчадию зла, к страшным и ужасным некромансерам! Да здоров ли ты, Тёрн? Не тебе ли подобные твердили — а я читала в том же Некрополисе, — что нельзя идти на компромиссы с Тьмой и нечистью, нельзя думать, что уж я-то окажусь хитрее, потому что зло все равно обдурит тебя, ибо оно, зло, только в том и упражнялось всё время?
— Некрополис не есть «зло», — вздохнул Тёрн, словно устав от непонятливости Гончей.

— И маги Навсиная не зло. Даже Мудрые Смарагда, хотя, я знаю, тебе очень хочется их туда записать.
— Если они против меня, то они есть зло, — отчеканила Алиедора. — Так и никак иначе.
— Хватит играть словами, — поморщился дхусс. — Зло, Добро, Свет, Тьма, всё с больших букв и с непременным придыханием. Нам надо распутать сложнейший узел, Алиедора, и чтобы при этом пролилось как можно меньше крови. Притом что все остальные уже считают нас с тобой теми самыми «отродьями зла» и не остановятся ни перед чем, чтобы с нами покончить.
— Звучит донельзя заманчиво, — фыркнула Гончая. — Хорошо, словеса плести не станем. Но выпустить кишки Мудрым это мне не помешает.
— Ты уверена, что найдётся, что выпускать?
— Срезал, — помолчав, сказала Гончая. — Только какого ж Ом-Прокреатора и всех Семи Зверей ты молчал об этом всё время?! — Последние слова она уже проорала прямо в лицо дхуссу. Тот, правда, не дрогнул и даже не моргнул.
— Потому что сам в этом не уверен. — Он оставался невозмутим. — О Мудрых ходят самые жуткие слухи. В том числе и такой, что их физические тела, во всём схожие с телами ноори, на самом деле ничто, призрачная фикция, иллюзия.
— Достойно. Спасибо, что поделился. Я подумаю. — Внутри у Алиедоры всё кипело, и говорить получалось лишь такими вот огрызками фраз.
— Не о чем тут думать, Алли… Алиедора. С Мудрыми драться нужно не мечами — которых у нас, кстати, и нет.
— Ха! Я и без меча могу!
— Не сомневаюсь. Но с этим противником справится магия, а не сталь.
— Почему ты так уверен?
— Потому что Мудрые страшатся именно магии. Моей, да простится мне эта нескромность. Они не погнали бы Роллэ и Фереальва за семь морей, если бы не боялись.
— Послушай, дхусс. Когда ты толком изложишь мне, что ты собираешься делать? До сего времени ты отделывался исключительно словами, витиеватыми, тёмными и непонятными. А я, Гончая отвратного Некрополиса, так не умею. Мне нужна задача. Ты говорил о том, чтобы скрыться на севере. О том, что на Смарагде могут найтись недовольные Мудрыми. О Мастерах Боли и Мастерах Теней. Но всё это были слова, дхусс, ничего больше. Говори дело.
— А если ты попадёшь в плен и из тебя выжмут всё это?
— Не попаду, — зло бросила Алиедора. — Хватит, напопадалась. Больше не хочу. Я им достанусь даже не мёртвой, а просто горсточкой пепла. Надеюсь, этот эликсир у меня остался в неприкосновенности, — она похлопала себя по плечу.
— Хорошо, — вдруг решился дхусс. — Мы и впрямь слишком долго бежали. Сейчас — пока — и дальше станем уходить на север. Старые дома Мастеров Теней и Боли не так далеко друг от друга. Пусть Мудрые думают, что мы и впрямь собираемся туда, что мы решили, будто без посторонней помощи нам не победить…
— Ай дхусс, ай молодец, — покачала головой Гончая. — Путал, путал, рассказывал, а, оказывается, всё совсем не так!
— Всё так, Алиедора. Пространство возможного — слыхала о таком? Нет? Удастся прорваться к Мастерам Теней и Боли — одной стороной всё повернётся. Не удастся — назад пойдём. Как следует пошумим на севере и подадимся обратно, только тихо-тихо уже, чтобы Мудрые думали, будто мы по-прежнему обходную дорогу ищем.

— Путал, путал, рассказывал, а, оказывается, всё совсем не так!
— Всё так, Алиедора. Пространство возможного — слыхала о таком? Нет? Удастся прорваться к Мастерам Теней и Боли — одной стороной всё повернётся. Не удастся — назад пойдём. Как следует пошумим на севере и подадимся обратно, только тихо-тихо уже, чтобы Мудрые думали, будто мы по-прежнему обходную дорогу ищем.
— Славно сказано, — хмыкнула Алиедора. — Тёрн, лучше б тебе мне сразу всё говорить как есть.
— Алли, я не знаю, «как есть», — устало признался дхусс. — Я не пророк, не мудрец, не великий чародей. Как и ты, бреду на ощупь во мраке. Множество планов. Что-то состоится, что-то нет. Может, получится с Болью и Тенями, потому что они стараниями Мудрых нынче в загоне. Может, удастся другое. Может, Мелли на самом деле задаст такого жару Мудрым, что у тех наступит известное отрезвление. Не знаю, что может случиться. Нет никакого «великого плана», который осталось только воплотить в жизнь. Нет ничего, продуманного до мелочей. Мы на ходу что-то придумываем и изобретаем. На ходу, понимаешь?
— Прежде чем что-то придумывать на ходу, следует сказать, чего ты хочешь достичь. Мастера Некрополиса всегда начинали с целей и задач. Думаю, они правы.
— Всеобще — счастья и мира, — буркнул дхусс. — А конкретнее, задачи самые разные, Алиедора. Начиная с самой простой — выжить — и кончая самой сложной.
— Это какой? И какие у нас шансы, как ты говоришь, «просто выжить»?
— Шансы есть. Если Мелли уцелела, а, похоже, дело обстоит именно так, Мудрым будет чем заняться помимо погони за нами. Повторюсь, мы должны нашуметь на севере и после этого как можно скорее вернуться обратно на юг. К башне Затмений.
— Зачем? — не удержалась Алиедора. — Брать её штурмом?
— Да. И уже оттуда продиктовать Мудрым наши условия.
Алиедора ничего не ответила. Просто схватилась за голову.
— Тёрн! Ты откуда такой взя… откуда поя… Семь Зверей, да Мудрые пообещают тебе всё, что угодно, а потом мигом прикончат! Во всяком случае в Нек…
— В Некрополисе поступили бы именно так? Спасибо за предупреждение.
— Цель должна быть достигнута, — буркнула Алиедора. — Будто сам не знаешь!
— Да знаю я, — отмахнулся дхусс. — Как и то, что вопрос цены в Некрополисе ставить не принято.
— Ты предложишь им договор? Оставить тебя в покое? Открыть нам дорогу прочь со Смарагда?
— Нет. Выйти из векового заточения и покончить с Гнилью. Как ты помнишь, я худо-бедно, но что-то мог с нею сделать. Магия Беззвучной Арфы могущественна, а здесь она сильна как нигде. Мудрые, Разыскивающие, Наблюдающие — они могли бы помочь. По-настоящему. Не просто сдержать Гниль, но извести её под корень. Но, чтобы Мудрые с этим согласились, нам придётся… м-м-м… поставить их в такое положение, что им деваться будет просто некуда.
— Что им помешает согласиться для вида и нарушить слово?
— Ты.
— Я? Гм, спасибо на добром слове, но едва ли одна-единственная Гончая сможет настолько устрашить…
— Ты никого не должна устрашать. Ты останешься в башне Затмений и, если что-то пойдёт не так, просто взорвёшь её.

— «Взорвёшь»? Это как?
Взрывчатый горючий порошок вовсю использовали големы Навсиная; Мастера Некрополиса обходились без него, может, потому, что при штурме крепостей отлично работали другие методы.
— Именно так, как ты и подумала. Арфа даст тебе это.
— Гм, — снова сказала Алиедора. — Прекрасный план, согласна, но что должно случиться со мной? Если мне таки придётся, как ты говоришь, взорвать эту самую башню? Или я должна, так сказать, исчезнуть вместе с нею? Приказ, который нельзя выполнить, оставшись при этом в живых?
— Как ты можешь такое думать?! — возмутился дхусс. — Никогда и ни за что адепт Безмолвной Арфы не станет составлять план с чьим-то заранее вписанным туда самопожертвованием!
— И совершенно напрасно.
Дхусс только рукой махнул.
— Тебе понятно? В общих чертах?
Алиедора кивнула.
— Будем путать следы и морочить им голову, — бодро закончил Тёрн. — Пошли!
* * *
Сухие длинные пальцы с ухоженными, аккуратно подстриженными ногтями осторожно отложили в сторону свиток, и тот мигом свернулся, повинуясь заклинанию, брошенному машинально, ненароком.
— Скверно, господа маги, — сказал холодный голос.
Ему ответила тишина.
— Очень скверно, господа Коллегиум. Вы, досточтимый Азерус, лично присутствовали на процедуре допроса…
— Именно так, — отозвался фальцет. В нём легко узнавался тот самый маг с густыми, сросшимися на переносице бровями, что заправлял на дознании Тёрна.
— Магистр задавал вопросы о сообщниках, об учителе дхусса… Скажите, что вам бросилось в глаза? Что удивило больше всего?
— Э-э-э, — смешался обладатель фальцета, маг по имени Азерус. — Признаюсь, господин верховный распорядитель, в те моменты я думал совсем о другом…
— Без чинов, коллега Азерус. Здесь все свои. Не надо этих неуклюжих титулований. Оставим их молодым дипломантам.
— Хорошо… коллега Эммер. Больше всего удивило меня абсолютное бесстрашие дхусса, именуемого Тёрном. Он ничего не боялся. Ни боли, ни смерти, ни того, что за ней.
— Безумец, — бросил кто-то другой.
— Или, во что я верю больше, осведомлённый лучше, чем здесь присутствующие, — холодно возразил глава Великого Аркана.
В высокой башне, вознёсшейся над черепичными крышами уютного приморского городка на самом юге Державы Навсинай, собрался весь Коллегиум — совет лучших, сильнейших чародеев, управлявший делами огромного государства. Стены зала были затянуты гобеленами в лилово-серебряной гамме; прямо в воздухе плавали вазы с цветами, и длинные плети, украшенные алыми венчиками, едва слышно шелестели в струях созданного магией ветерка, распространяя лёгкий аромат цветущего весеннего луга; казалось, лето, красивое, молодое, полное сил, именно сюда уходило на отдых, чтобы переждать ненастные, хмурые осень и зиму.
Двенадцать магов сидели за огромным столом, выгнувшимся подковой. Вернее, за двумя столами: девятеро за большим и трое за малым, продолжавшим изгиб большого. Среди этих троих был и маг Азерус.
Тринадцатый чародей, «господин верховный распорядитель» по имени Эммер, высокий и худой, с аккуратно расчёсанными густыми и красивыми волосами до плеч, совершенно седыми, но без малейшего намёка на лысину, прохаживался вдоль огромных, вытянувшихся до самого потолка арочных окон с вычурными витражами.

Прямо в воздухе парила огромная карта Мира Семи Зверей.
— Абсолютно бесстрашен, хм… — Тонкие бесцветные губы сжались. Пальцы рук беспрестанно двигались, словно жили собственной жизнью. — Коллеги, мы совершаем ошибку. Принцип научного познания гласит, что, если вы упёрлись в неразрешимую на первый взгляд проблему и вам никак не выбить опорный камень, поищите обходной путь и не кричите заранее, что его-де не существует. Позволю себе напомнить казус Юснатия, да-да, того самого, открывшего параллельный перенос магических энергий между тождественно огранёнными Камнями. Помните, как он упорно пытался вывести систему уравнений, описывающих процесс, исходя из наиболее очевидного, геометрического подобия?
Собравшиеся согласно закивали, мол, помним.
— И помните, как ему посоветовали искать не подобие, но различие? Оттолкнуться от того, что в этих Камнях не одинаковое, как огранка, но разное? Кристаллическая структура, элементный состав, микроинклюзии… И как достопочтенный Юснатий, смирив гордыню, последовал этим советам, выявил, что дело совсем не в огранке, а в том, что истинная огранка лишь следует за внутренней структурой Камня, тем самым положив начало совершенно новому разделу маговедения?
Считается, что «истинные правители» говорят мало, но много делают. Глава Коллегиума, похоже, умел сочетать и то и другое.
— Я внимательно изучил доклады. Показания всех самописцев. Мы, господа Коллегиум, как и высокоучёный мэтр Юснатий, упёрлись во внешнее подобие. Почему я спросил вас о «самом необычном» в этом дхуссе, коллега Азерус?
— Подводите нас к тому направлению, что вы, мэтр, считаете наиболее правильным?
— Именно. Бесстрашие дхусса. За этим явно стоит какое-то знание. Пытки его не страшили, это совершенно точно.
— Фанатик? — рискнул сосед Азеруса, маг с окладистой седой бородой, тоже ухоженной и подстриженной с поистине маниакальной аккуратностью. — Такие, э-э-э, знаете ли, на всё готовые… — Он покрутил пальцем в воздухе.
— В казусе Тёрна, — сухо возразил Эммер, — простые решения и напрашивающиеся выводы раз за разом оказывались неверными. А мы, как заведённые, повторяли: «Зачастую самое простое является и единственно правильным», снова шагали по проторенной, по вроде как очевидной дорожке — и терпели неудачу. «Фанатик» — это из той же области, коллега Фиммель.
— Э-э-э, я, признаться, был занят на несколько иных направлениях, поэтому могу что-то упустить. Полностью ли была изучена эта возможность? В конце концов, с фанатиками мы сталкиваемся почти ежедневно. С теми, кто поклялся «стереть Некрополис с лица земли».
— Можете быть уверены — полностью. Более того, даже самые убеждённые фанатики, оказавшись в дознавательной, очень быстро утрачивали весь фанатизм. Дхусс не потерял присутствия духа, ни оказавшись в крепости Ордена Солнца, ни у нас. Более того, он вёл себя так, словно был убеждён — плен его вот-вот закончится, что всё происходящее — не более чем досадное недоразумение. Вот что я вынес из чтения ваших докладов, уважаемые коллеги.
— Мэтр Эммер, позвольте вопрос?
— Разумеется, коллега Азерус.
— Я должен со стыдом признаться, что важность именно этой черты дхусса ускользает от моего понимания. В своём компендиуме я обращал внимание высокого собрания…
— Я помню ваше сообщение, коллега. — Эммер скрестил руки на груди и смотрел низенькому магу прямо в глаза.

В своём компендиуме я обращал внимание высокого собрания…
— Я помню ваше сообщение, коллега. — Эммер скрестил руки на груди и смотрел низенькому магу прямо в глаза. — А вы рассудите, что именно делает дхусса разом и столь важным для нас, и столь уверенным в себе?
Коллегиум молчал.
— Воплощение Тёмного? — наконец рискнул Азерус.
— Эта гипотеза пока не получила окончательного подтверждения, — ледяным тоном отрезал Эммер. — Остаётся лишь сожалеть, что применение моего протокола оказалось сорвано.
— Разумеется… но, если не гипотеза о Воплощённом, то что же?
— Коллега Фиммель! Вы высказывали предположение об особой комплиментарности дхусса и Гнили?
— Именно так, мэтр. Я имел честь обратить внимание высокого собрания на повышенную частоту проявлений Гнили вдоль известного нам пути следования дхусса.
— Вот именно! — Маг Эммер застыл, подняв палец. Даже плавающие в воздухе цветочные вазы замерли от почтения. — Не «Воплощённый Тёмный». А манифестация Гнили. Куда более сильная, чем мы могли наблюдать доселе. Это тот самый обходной путь, о котором мы даже не думали, настолько он представлялся невероятным и даже безумным. У вас вопрос, коллега Азерус?
— Да, господин верховный распорядитель, прошу простить за титулование, но сейчас требуется формальность. Что заставило вас прийти к этому выводу? Почему вариант воплощения отброшен, и с такой решительностью?
— Коллеги! Все наши доказательства и выводы базировались, увы, больше на «мне показалось», чем на точных данных. Магические средства зачастую пасовали, или же результаты допускали, самое лучшее, двойное толкование. Мы дали себе увлечься иным. Мы решили, что появление Ордена Гидры, их захват дхусса есть достаточное свидетельство воплощённости. И попали в ловушку. Забыли о том, что у нас есть очень важный свидетель. Тот самый, кого вы, коллега Азерус, хотели задействовать при допросе Гончей Некрополиса, также известной под именем Алиедора Венти.
— Чародей Метхли, — напомнил кто-то из сидевших за длинным столом.
— Именно, — кивнул Эммер. — Трёхглазый чародей Метхли, грубая, примитивная работа. Отход магических практик, как говорится. Опыты орденов, вообразивших, что понимают природу волшебства, равно как и природу Гнили, лучше и глубже нас.
— А он сам?
— Он сам, коллега Фиммель, считает себя «особым» и «избранным». Я не счёл нужным опровергать это его заблуждение.
— Прошу простить, мэтр… коллега Эммер, но я не улавливаю связи. Метхли проходил у нас по делу Гончей Венти, и каким образом…
— Метхли, коллега Азерус, как раз и есть манифестация Гнили, доказанная и подтверждённая. Грубая и топорно сработанная, но тем не менее. То, что у них случилось с бывшей доньятой Венти, сейчас не так важно. Вернее, важно лишь в соотнесении с дхуссом и его свойствами.
— Каковы же будут указания? — осторожно осведомился маг по имени Фиммель.
— Метхли как манифестация Гнили поможет нам понять пределы сил дхусса. Подвергните его испытаниям. Ищите схожие паттерны.
— Испытаниям?
— Да. Он должен испугаться, очень сильно испугаться. Смотрите, как ответит его тело, его внутренняя суть. Разумеется, не переходя границы.

Он должен испугаться, очень сильно испугаться. Смотрите, как ответит его тело, его внутренняя суть. Разумеется, не переходя границы. Но он, само собой, об этом знать не должен.
— Какие паттерны заслуживают особого внимания?
— Проявления Гнили, — решительно бросил Эммер. — Любые. Ответ на наши заклинания, направленные против неё. Ищите сходство с тем, что записано во время допроса дхусса, до самого последнего момента. Все результаты докладывать мне, и немедленно. Всё понятно? Под вашу личную ответственность, коллега Азерус. И, пожалуйста, без этих… неприятных неожиданностей.
— Я понимаю, — покраснел низенький маг. — Но мы столкнулись с совершенно непредвиденным…
— Вы, коллега, подобрали совершенно негодного дознавателя. Который напрочь проигнорировал показания того же Метхли. Руны, нанесённые варварами, являются весьма потентными глифами, обладающими мощью на семь-восемь каратов в эквиваленте Камней. В случае с доньятой Венти, насколько я помню донесения, исходная мощность выброса составила девять целых и семь десятых, что весьма хорошо согласуется с литературными данными. Тщательнее отрабатывайте начальные условия, коллега! Дознаватель Шевверат никогда не работал с варварами, понятия не имел об их рунной магии и, таким образом, не имея должной квалификации, не смог справиться с неожиданным изменением ситуации.
— Виноват, мэтр, — понурился Азерус. — Больше подобное не повторится, обещаю — перед лицом первых чародеев Коллегиума!
— Надеюсь, коллега, — холодно кивнул Эммер. — Так, теперь следующий вопрос повестки. Коллега Зильфер, доложите последнюю сводку.
— Бои местного значения, — поднялся высокий чародей со шрамами на лице. Он казался воином, широкоплечий и осанистый, чьи руки явно привыкли больше к мечу, нежели посоху. — Сорок Четвёртый и Сорок Восьмой полки провели разведку боем в Долье. Река была форсирована под покровом ночи, заняты пять прибрежных селений. Сопротивление было слабым, мы встретили не более полутысячи зомби.
— Мастера?
— Ни одного, мэтр Эммер. Только рядовые погонщики.
— М-м-м, интересно. Продолжайте, коллега.
— Нашей целью не было достижение глубокого прорыва или занятие значимых территорий. По выполнении задачи полки переправились обратно, уничтожив все оборонительные сооружения противника.
— Трофеи?
— Незначительны, мэтр. Зомби третьего сорта.
— Понятно. А что же Мастера?
— Их «большое наступление» оказалось, увы, блефом. Как мы и предполагали, дорогие коллеги. Блефом, долженствующим отвлечь внимание от их активности на южном побережье. От массового вывоза в Некрополис людей из Решама и других Вольных городов.
— Да, неприятно, — поморщился мэтр Эммер. — Надо признать, коллеги, что этот их ход мы проморгали. Никогда бы не подумали, что они рискнут сунуться в наши воды. И, кстати, что делал при этом весь наш флот?
— Был задействован в отражении десантов за устьем Делхара, — отрапортовал Зильфер. — Очевидно, этот караван опустился далеко к югу, обойдя нашу дозорную цепь, потому что мы не понесли никаких потерь.
— Преступное ротозейство, тем не менее. Ваше мнение, коллеги, как надлежит поступить с командующим восточной флотилией?
Наступило тяжёлое молчание.

Маг Зильфер осторожно кашлянул.
— Господин верховный распорядитель! Предугадать этот манёвр Мастеров Смерти не имелось никакой возможности. Подобного они не предпринимали нигде и никогда. Да и подобного разлива Гнили не случалось тоже.
— А мы сами вывезти людей не догадались? — желчно осведомился Эммер.
— Была организована эвакуация сухим путём там, где оставались коридоры. Флот же, как я уже имел честь докладывать…
— Да-да, «был задействован в отражении». Передайте коллеге Фальтоуну моё сугубое неудовольствие. Есть мнение, коллеги, что он должен быть предупреждён о неполном служебном соответствии. Возражения? Отсутствуют. Прекрасно, значит, принято единогласно. Коллегу же Альвара, командующего восточным крылом, считаю необходимым снять с должности. Назначить, с понижением, командиром боевой галеры. Дав, таким образом, возможность кровью искупить свою вину перед Державой. Кто против? Замечательно, принято единогласно. Теперь о последних событиях, прошу вас, коллега Зильфер.
Воин-маг прокашлялся. Щёки его побледнели.
— Три мелких стычки в верхнем течении Делхара, мэтр. Тоже похоже на разведку боем. Мы не утратили ни одной из башен.
— Что, даже ни одной не взяли?.. Отчего вы замялись, коллега?
— Взяли, — помрачнел Зильфер, зло потёр белый шрам через правую щёку. — Внезапная атака на спокойном участке, стража… утратила бдительность.
— Понятно. — Мэтр Эммер презрительно скривился. — Фляки тушёные. Деревенщина. Кретины. Полагаю, виновные понесли заслуженную кару?
— Сданы коллеге Харманту для опытов, в соответствии с последней директивой Коллегиума! — железным голосом отчеканил воин-маг, однако видно было, что это ему совсем не по душе.
— Прекрасно, коллега. Не забудьте широко распубликовать, с поимённым указанием всех виновных. Как я понимаю, укрепление было отбито обратно?
— В ту же ночь, — облегчённо выдохнул Зильфер. — Контратакой с трёх направлений, под общим командованием…
— Детали можете опустить. Отличившихся военачальников представьте к наградам по своему усмотрению, список подайте Коллегиуму, я поддержу. Наши потери?
Зильфер вновь помрачнел.
— Двадцать семь братьев безвозвратно. И сорок три голема.
— Какие серии, каких типов? — тотчас подскочил ещё один из чародеев за длинным столом, где, очевидно, сидели младшие по рангу коллегианты.
— Потом, коллеги, потом, — поморщился Эммер. — Это важно, но всё-таки… Двадцать семь братьев, погибших после рутинной вражеской разведки боем… Это недопустимо, коллега Зильфер. Просто недопустимо.
— Я знаю, — покраснел маг-воин. — Люди становятся беспечны. Бездействие губит армию, господин верховный распорядитель. Одними разведками боем дело не поправить. Учащаются самовольные отлучки. Молодые маги предаются разврату и пьянству. Я лично отстранил от командования…
— Кого вы там отстранили — это нас не интересует, коллега, — громыхнул Эммер. — Принимайте какие угодно меры, но это не должно повториться. У Державы не больше трёх тысяч подготовленных магов на всю армию! А вы теряете одну сотую их часть за один мелкий бой, даже не мелкий, мельчайший!
— Виноват.

Но обстоятельства…
— Что вы хотите, Зильфер? Скажите прямо, не ходите вокруг да около!
— Наступления, господа Коллегиум. — Воин выпрямился во весь свой рост, он казался на голову выше всех остальных магов, а низенького Азеруса — так и на все две. — Решительного сражения. Иначе мы проиграем.
— О чём вы, командующий… — поморщился Эммер. — Не заставляйте меня поверить, что вы лишились храбрости.
— Лишиться храбрости для меня — лгать Коллегиуму! — рявкнул Зильфер, вновь немилосердно вдавливая костяшки пальцев в белый шрам на щеке. — Стоянием на Делхаре войны мы не выиграем. Надо наступать! Или сделать так, чтобы наступать начал Некрополис. По-настоящему, а не так, как они в последний раз. Если бы они форсировали реку, нам это было бы даже выгоднее. Мы дадим бой на заранее подготовленных рубежах, с тем чтобы нанести контрудар. Выманить их на западный берег Делхара, отсечь от реки, окружить и уничтожить! — великан потряс воздетым кулаком.
— Блистательный план, — кислым голосом объявил Эммер. — Но слишком рискованный. Тем более когда мы теряем двадцать семь вполне боеготовых магов в рутинном столкновении. Можете чаще проводить разведки боем, коллега. Распустите слухи, что мы… готовимся к решительному наступлению. Проводите все необходимые мероприятия. Перебрасывайте резервы. Пусть у Некрополиса прибавится головной боли, — глава Коллегиума ухмыльнулся. — Во всяком случае, тогда потери наши не будут напрасны.
— Будет исполнено, — проворчал Зильфер безо всякого удовольствия.
— Рад слышать. Не сомневаюсь, что вы, коллега, исполните данный приказ с присущим вам тщанием. Итак, господа, нам остался третий и последний вопрос — об оружии возмездия. Да-да, уважаемые коллегианты, об оружии возмездия. Об оружии, кое мы готовили так долго. Несколько поколений. Потребовались огромные усилия, непредставимые затраты, чтобы дело сдвинулось с мёртвой точки. И вот теперь… — Чародей потёр руки, усмехнулся. — Думаю, никого не надо предупреждать о неукоснительном соблюдении режима строжайшей секретности? Вот и хорошо. Итак, слово для доклада имеет наш досточтимый коллега, глава департамента специальных проектов, мэтр Ференгаус…
* * *
— Ненавижу путешествовать, — пропыхтел досточтимый мэтр, то есть, простите, командор Ксарбирус. — Ну чего хихикаете?! Может старый, уставший от жизни кабинетный учёный, теоретик, поборник чистого знания посетовать на превратности судьбы, закинувшей его в эти дикие дебри?
— Угу, кабинетный учёный, — хмыкнула Стайни. — Командор ордена… кстати, какого именно ордена? Роза? Солнце? Чаша? Чаша, скорее всего. Потому что именно у «чашников» Тёрн сперва и оказался, до того как его перехватили «солнечные». Верно, мэтр?
— В общем, верно, — кивнул алхимик. — Но именно, что «в общем». Есть многое на свете, друг мой Стайни, что и не снилось… чего тебе, милочка, и в голову прийти не могло.
— Мне, может, и не могло, — возразила бывшая Гончая, — а вот тем, кто меня учил в Некрополисе, наверняка приходило. «Тайные ордена и общества нашего мира», мастер Ошгрен. Перечислялись даже давно считавшиеся исчезнувшими аррабимы и хейверты.
Гном и сидха недоумённо переглянулись. Ни о каких аррабимах или тем более хейвертах они явно никогда не слышали.

Однако мэтр Ксарбирус только хмыкнул.
— Аррабимы — неплохо, неплохо. Хейверты — тоже недурственно. Но как насчёт искателей Ковчега Зверей? Что ты слышала о душителях Красса? Имитлорах? Святителях Доарна? А также о…
— Мэтр! — резко вмешалась Нэисс. — Ну какое это имеет значение? Какое все эти… — она покрутила пальцем в воздухе, — имитлоры имеют к нам отношение? Нам предстоит встреча с ними?
— Кто знает, кто знает. Чисто теоретически рассуждая… Поэтому я возьму на себя смелость познакомить вас — кратко, разумеется, — с тайными обществами, каковые…
— Хватит, мэтр. — Стайни упёрла руки в бока. — Не до этого. Имитлоры, — она криво усмехнулась, — нам во всяком случае сейчас не угрожают. Они ведь, если не ошибаюсь, верили, что наш мир — отнюдь не Лист Великого Древа, но шар, свободно плавающий в неведомом океане Ничто? И что смертный может путём медитации постичь, что находится на другом берегу этого океана? Но одного лишь человека, или гнома, или сидха для этого недостаточно — требуется, чтобы разом медитировал весь мир, и потому имитлоры поставили целью своей ни много ни мало, но власть над всем, дабы каждый смертный и бессмертный неукоснительно следовал бы воле указающих. Для себя имитлоры не желали ничего, он хотели лишь облагодетельствовать всех и каждого.
— Гм, — смешался Ксарбирус. — Неплохо, сударыня Стайни, очень неплохо. Кратко, точно и исключительно по делу. Поздравляю. Лишнее подтверждение, что в Некрополисе учат на совесть и не худо бы остальному миру кое-что у них позаимствовать…
— Не увиливайте, мэтр. Права я или нет? Грозит ли нам встреча с имитлорами?
— Возможность этого весьма невелика, однако ничего исключить нельзя, — вывернулся хитрый алхимик.
Стайни только рукой махнула.
— Мы на Смарагде, любезный мэтр. Здесь, как я понимаю, есть только одно тайное общество — Мудрые. Да и те не слишком скрываются. А вы, мэтр, и в самом деле ловко перевели разговор. Речь-то о вас шла. О вашем ордене.
— Я лишь продемонстрировал, — ухмыльнулся мэтр, — что не все вопросы, достаточно любопытные и занимательные, в равной степени заслуживают обсуждения. В частности, таковым является и вопрос о «моём» ордене. Давайте оставим его — до подходящего момента.
Сидха задумчиво протянула руку над гибкой лианой, и растение тотчас потянулось к ней, выпуская новые отростки, удлинявшиеся прямо на глазах.
— Чужие, — с неожиданной уверенностью бросила Нэисс.
— Ты о чём, распечать меня?.. Разве ж про то мы речь вели?
— Про что бы ни вели. Ну принадлежит мэтр Ксарбирус к «чашникам», так что с того? Солнце по-иному светить станет? Если бы!.. А вот это и впрямь важно, дорогие мои спутники.
Она не сказала «друзья», подумала Стайни. И сжала кулаки.
— Что именно важно? — нахмурился Ксарбирус. — Пора бы уже научиться…
— Выражаться точно, ясно и по-научному? — усмехнулась сидха. — Что ж, попробую. Я только что наконец поняла, что меня так… сбивало с толку в этих лесах. Почему я не слышала древесного эха. Почему ловила только обрывки чуждой речи. Сперва я думала — дело во мне. Что-то сбилось… от горя, а может, последняя выжившая из погибшей Ветви вообще многое может утратить.

Сперва я думала — дело во мне. Что-то сбилось… от горя, а может, последняя выжившая из погибшей Ветви вообще многое может утратить.
— Короче! — скривился Ксарбирус.
— Короче. Хорошо. Так вот, если совсем коротко — эти деревья не нашего мира. Их прародители взрастали под иным светилом и иными звёздами. Я чувствую их… сердцевину. Сущность. Естество.
— Под другими звёздами? — Алхимик сперва нахмурился, однако сразу же просиял. — Отбрасывая свойственную сидхам красивость речи, заключаем, что ноори явились сюда с другого Листа. В точности как и предсказывал мой уважаемый коллега Шелдари. Тогда его теории — что Аномальность может конституироваться из иномировой субстанции — были встречены, скажем так, неодобрительно. Умозрительные, сугубо абстрактные доказательства, вдобавок основанные на изрядных допущениях. Признаюсь, дорогие мои спутники, я тоже принадлежал тогда к сонму скептиков. И вот — пожалуйста, доказательство!
— Среди сидхов всегда бытовали легенды, что некие наши предтечи давным-давно явились «из-за неба», — заметила Нэисс.
Ксарбирус только отмахнулся.
— Таких историй полно у каждого народа, хоть сколько-нибудь себя уважающего. Непременно героические, а лучше даже божественные предки, неплохо также — явившиеся со звёзд. Даже таэнги такое про себя рассказывают, хотя вся их история — от реторты до свалки отходов в Навсинае.
— А тут? Тоже выдумки? — не отступала сидха.
— Не знаю пока, — после паузы признался алхимик. — Но если теория Шелдари и впрямь верна, то это значит… это значит…
— А чего это может значить? — пожала плечами Стайни. — Что ходить меж Листьями возможно — то всякий знает. Другое дело, что открыть врата лишь единицам из магов доступно. У ноори на другом Листе нашлись.
— Если ноори на самом деле пришли сюда с другого Листа, — негромко проговорил Ксарбирус, — то это говорит лишь об одном: они от чего-то бежали.
— Почему? — удивилась Стайни.
— Потому что, моя милая, оказавшись в нашем мире и располагая явно сильнейшей для того времени магией, помянутые ноори даже не попытались распространить свою власть на сопредельные земли. Удовольствовались одним небольшим островом. Сделали так, чтобы мир об их существовании вообще забыл. Не создавали великих государств, не завоёвывали близлежащих континентов; напротив, заперлись, закрылись от окружающего. Разве так ведут себя те, кто отправился на поиски новых владений, кому стало тесно под небом старого мира?
— Прекрасное рассуждение, распечать меня и всё такое прочее. Но, может, для них это и есть завоевание? Может, они и в том мире точно так же жили?
— Может быть. Но, если они и там оставались такими же домоседами, значит, их оттуда могла выгнать только поистине смертельная опасность. Такая, что им пришлось открыть врата в иной мир. В общем, отнюдь не пустяковая, с которой не справиться мечами или волшебством.
— Прекрасно, — пожала плечами Стайни. — А как это повлияет на наши планы?
— Пока никак, — сухо бросил Ксарбирус. — Мы по-прежнему должны отыскать Тёрна. А вот мотивы действий хозяев этого острова я лично стал понимать лучше.
— И?
— И, милая Стайни, надеюсь, это поможет нам освободить дхусса.

Глава XII
Зима наступала стремительно и необоримо, небо сеяло замёрзшие слёзы облаков, и земля седела, словно от страха перед приближающимися холодами. Кортеж Мастера Латариуса приближался к границе Некрополиса и Долье. Сиххот уже совсем близок; и Дигвил, глядя из окна, против собственного желания узнавал места, которыми он шёл в злые дни своего плена.
Памятный тракт. Нет, здесь не видно могил погибших по дороге невольников; однако здесь остался страх. «Нет, не страх — ужас перед участью, что куда хуже смерти, да простится мне эта банальность», — думал молодой рыцарь.
— Вспоминаете, дон Деррано? — угадал его чувства Латариус. — Я сожалею. Но законы больших чисел, коими руководствуется Некрополис, увы, не принимают во внимание счастье или горе одного отдельно взятого индивида. Принцип меньшего зла, знаете ли.
Дигвил не стал спорить. У него не нашлось бы для этого слов. Добро и зло ты понимаешь только на собственной шкуре, а все разглагольствования не стоят ни гроша. Вот когда они держались у Долье, когда пылал наплавной мост и зомби сотнями гибли в огне — вот это было добро, самое настоящее, неподдельное. И то же самое он, Дигвил, испытает, когда вот так же станут гибнуть големы Навсиная. Пусть мёртвое воюет с мёртвым, но где-нибудь в ином месте, не там, где пашут землю его серфы и где высятся стены его замка.
Или нет? Или всё же серфы не нужны, а вместо них куда лучше, чтобы жили свободные общинники, обращающиеся к нему, рыцарю, за защитой и смотрящие ему вслед с уважением, а не со страхом и ненавистью?
Они обгоняли военные обозы, мерно шагавшие маршевые сотни зомби-воинов; тащились и громоздкие осадные машины. Дигвил не задавал вопросов, но ясно было и так, что Мастера Смерти то ли взяли в кольцо крупную крепость, то ли уже готовились к приступу; неужели добрались до самого Меодора?
Дорóгой Латариус больше молчал, предоставив Дигвила его собственным раздумьям.
Существа, изменённые Гнилью, что стараются прорваться в наш мир — а что случится, если они и впрямь найдут сюда дорогу? И что случится, если Некрополис и впрямь отыщет того самого «пожирателя Гнили»? Дигвилу он казался совершенно непобедимым; что с ним смогут сделать повелители зомби?
Последний вопрос молодой рыцарь повторил вслух.
— Думаете, он размажет нас по стенке? — сощурился Латариус. Пятеро Гончих обменялись быстрыми взглядами.
— Если честно — то да. Думаю, что размажет, — не стал скрытничать Дигвил. — Уж коли ему сама Гниль ничего не может сделать…
— Он, если я правильно понимаю, просто собирает всю силу, до какой может дотянуться, — проговорил Латариус, сцепив пальцы и положив на них подбородок. — Он не воин, не боевой маг. Если верно всё, что вы, благородный дон, передали нам, он просто донельзя самодовольный, самовлюблённый мерзавец, упивающийся собственным успехом. Он никогда ни во что не ввязывался и потому не считал нужным знание «боевых искусств». Я надеюсь, нам удастся наказать его за эту самоуверенность.
Дигвил пожал плечами. Пусть делают что хотят. В конце концов, это не его война. Ему просто надо увидеть семью.
— Я лишь высказал опасения, показавшиеся мне не лишёнными оснований, — ответил он церемонной фразой. Гончие вновь переглянулись.
— Примите мою признательность за это, дон Деррано. И от меня лично, и от всего Некрополиса. Вновь убеждаюсь, как правильно поступила доньята Алиедора, решив подарить вам жизнь там, в зале для зомбирования.

Дигвил счёл за лучшее вежливо поклониться.
— Долье, — вдруг произнесла вслух одна из Гончих. Дигвилу они казались все на одно лицо, не имеющие возраста, словно застывшие где-то между двадцатью и сорока; свежесть кожи и резкие морщины, перемежающиеся со тщательно залеченными шрамами.
— Благодарю, Майре, — кивнул Латариус. — Я просил предупредить нас, когда доберёмся до Сиххота, — пояснил он, словно Дигвил мог задаться вопросом, как это одна из Гончих дерзнула заговорить, не спросив разрешения.
Молодой рыцарь припал к окну. Долье. Некогда гордое, хоть и небольшое королевство, много десятилетий успешно сдерживавшее натиск Некрополиса. Или они просто привыкли так думать? Когда последний раз зомби переходили мёртвую реку?
Землю уже успел припорошить первый снег. Над тёмными водами Сиххота поднимался пар, на северном берегу высились так и не сдержавшие мертвяков укрепления. Эх, Долье, Долье, сколько ж труда на эти стены с башнями угробили — и что толку? Эвон, уже и мост не наплавной, а свайный, зомби трудятся, обкладывая быки крепким гранитом; балки и брёвна торчат во все стороны, однако настил крепок, выдержит — и выдерживает — тяжесть даже самых больших осадных машин, настоящих чудовищ. Стены на противоположном берегу аккуратно разобраны, на башнях видны стражники-зомби.
Новые хозяева Долье устроились тут всерьёз и надолго.
— Не стоит судить слишком поспешно, благородный дон. — Латариус, похоже, внимательно наблюдал за молодым рыцарем. — Дальше вы увидите совсем иное. И отнюдь не то, что ожидаете.
Копыта тягунов простучали по доскам настила. Проплыл внизу Сиххот, и Дигвил невольно расправил плечи, стараясь вдохнуть поглубже, — они были, наконец, в Долье.
Когда-то селения начинались прямо за Сиххотом, не должно было пропасть ни акра пахотных земель. Дигвил нетерпеливо рванул ручку, окно распахнулось, в натопленный дилижанс ворвалась ледяная струя — но ни Латариус, ни Гончие даже не поморщились.
Деревни исчезли. Справа от дороги, где полагалось расстилаться возделанным полям, где полагалось стоять домикам серфов и хуторам свободных общинников, отрубных, — благородный дон Дигвил Деррано увидел лишь пустую чёрную землю. Взрыхлённую, словно ожидающую весеннего сева. С серых небес сеяло снежной крупой, но раскрытые чёрные губы земли жадно ловили каждую из падавших снежинок, и те покорно таяли.
Дома, дороги, поля, перелески и мостки, сенные сараи и риги, амбары, плетни, колодцы, сторожевые башни — всё исчезло. Оставалась лишь чёрная, взрыхлённая, словно после бороны, земля.
— Остановите! — рявкнул рыцарь.
— Не стоит, — спокойно заметил Латариус у него за спиной. — Вы не ошиблись, благородный дон, здесь поработала Гниль. Многоножки уничтожили всё, даже то, чего обычно не трогали — живые деревья, рощи и перелески. Очевидно, для них они показались слишком пропахшими человечьим духом.
Дигвил молча подался назад и сел.
— Окно прикройте, дон Деррано, дует, — недовольно попросил Латариус. — Спасибо.
— И что, — взял себя в руки Дигвил, — так оно повсюду? По всему Долье?
— Почти по всему. — В голосе Мастера отчётливо слышалась досада. — Более-менее уцелели лишь ваши родные края, благородный дон. От Симэ не осталось вообще ничего, пустые каменные скелеты зданий. Многое обвалилось, потому что многоножки сожрали деревянные балки.

От Симэ не осталось вообще ничего, пустые каменные скелеты зданий. Многое обвалилось, потому что многоножки сожрали деревянные балки. Там, куда смогли добраться. Мосты стоят, строили на совесть. Но остальное… — Латариус покачал головой с искренним сожалением. Ещё бы, столько хорошей земли, угодья, шахты и прочее пропадает даром…
— А люди? Куда делись люди, Мастер? — Дон Деррано не забыл, с кем он разговаривает.
— Большая часть ушла в Меодор, — пожал плечами Латариус, словно говоря о чём-то само собой разумеющемся.
Разумеется, не в Некрополис же им бежать. В здравом уме и трезвой памяти такое дольинцу и в голову не придёт.
— Полагаю, кто-то ушёл бы и к нам, — вдруг сказал Латариус, в упор глядя на молодого рыцаря. — Сказались застарелые страхи. Потому что в Меодоре сейчас ой как несладно. Там ещё вовсю идёт война. Наши неживые воины против столь же неживых големов. Небольшое число погонщиков с той и другой стороны. Да засевший в столице его величество король Семмер, владыка Долье и Меодора. Или, вернее сказать, лишь одного Меодора. Лишь одного, потому что Долье обращено в пустыню. Он в полной мере использовал свои «права» на меодорский престол, этот Семмер. Не желая выглядеть тираном и деспотом, он заигрывает с уцелевшей аристократией, пытается договориться с Доарном, где укрылась вдовствующая королева Мейта Меодорская. — Мастер Смерти с усмешкой покачал головой. — Засылает послов в другие королевства, пытается сколотить какие-то союзы… наивный. Думает перехитрить и нас, и Навсинай. Бедняга, — это вышло у него с искренним сочувствием. — Маги сотрут его в порошок, едва заподозрив двойную игру.
— А вы? Некрополис?
— Мы? Нет. Нам он не нужен. Сейчас он уже никому не страшен. Вот если бы ему удался исходный замысел… — Латариус усмехнулся. — Однако не удался, и теперь даже говорить об этом не стоит. Его величество Семмер более не представляет угрозы. Ну а мы не вступаем в союзы, нас не интересует «политика». — Мастер презрительно скривился. Мы снисходительны к людским страхам и слабостям.
— Некрополис являет собой идеал государства, не так ли, Мастер Латариус?
— Оставьте иронию, благородный дон. Законы, над которыми не властны ни вы, ни я, заставили Некрополис занять Долье. Но из этого совершенно не следует, что нам с вами обязательно надо становиться врагами. Собственно говоря, я верю, что мы таковыми и не являемся.
Дигвил промолчал. Да, они не были врагами — он лично и вот этот Мастер. Правда, Дигвил отнюдь не был убеждён, что того же мнения придерживаются и остальные Мастера. Но Некрополис, вторгшийся в Долье, в его Долье, — с ним мира у благородного дона Деррано не будет никогда. Что, разумеется, не исключает чего-то совместного там, где это оправдано высшими интересами.
«Не с таких ли слов начинается любое предательство?» — спросил себя Дигвил.
И сам же ответил: «Именно с этих. Если я не придушил некроманта, Мастера Смерти, собственными руками в самый первый момент, едва только увидев, — значит, я струсил. Струсил и предал всех, кто умер на бастионах Сиххота, на мосту через Долье и потом, в той страшной комнате, среди колёс и блоков, где живые люди становились неживыми мертвяками-зомби».
Он чувствовал на себе взгляды — вся пятёрка Гончих смотрела на него не скрываясь, словно предупреждая. Читают, что у меня в голове? Кто их знает, этих Мастеров Смерти…
— Не стоит корить себя, — неожиданно мягко произнёс Латариус.

— Я плохо объяснил в первый раз, сейчас попытаюсь исправиться. Случается, что государства вынуждены становиться врагами. По самым разным причинам. В случае Некрополиса и Долье всё весьма просто — ваше королевство, благородный дон, просто оказалось слишком близко к нашим границам. Сохранение же баланса и, следовательно, куда большего числа жизней — требовало нашего наступления именно здесь, на северном фланге. Противостояние с Навсинаем идёт на многих фронтах и во многих формах. К сожалению, здесь оно приняло именно тот вид, который оно приняло. — Мастер Смерти развёл руками, словно признавая известную вину его собственной стороны. — Некрополис не стремился уничтожить именно Долье. Не стремился поработить его народ или стереть с лица земли города.
— Однако кончилось ваше «поддержание баланса» именно этим, — перебил Дигвил. — Уничтожением именно Долье. И мне, Мастер, поверьте, уже совершенно безразлично, по каким причинам.
— Ошибаетесь, благородный дон, — покачал головой некрополисец. — Когда сверхдержава — а Некрополис, несомненно, является таковой — не ищет целенаправленного уничтожения какой-то небольшой страны, то весьма велики шансы на сотрудничество. Уничтожение Долье как такового не в интересах Некрополиса. Мы — за поддержание баланса, в том числе и среди Свободных королевств. Нам совершенно не нужно их превращение в одну большую провинцию под властью Высокого Аркана. Сильное, воинственное, гордое и — пусть даже ненавидящее нас! — Долье, с традициями, воинской славой, рыцарством, как нельзя лучше отвечало этой цели.
Дигвил ощутил, как голова начинает идти кругом. Мастер Смерти нёс какую-то чушь, но слова цеплялись одно за другое, и цепь нелепостей на глазах превращалась во что-то осмысленное.
— Но разве, ударив через Сиххот, не сделал Некрополис все Свободные королевства естественными союзниками Навсиная?
— Сделал, — неожиданно охотно согласился Латариус. — И потому теперь, когда цели частично достигнуты, именно от Некрополиса можно ожидать благорасположения по отношению к тому же Долье, вплоть до, — он поднял палец, — вплоть до крупных уступок.
— На месте Долье пустыня, — глухо сказал Дигвил. — «Уступки» опоздали. Они уже никому не нужны.
— И вновь вы ошибаетесь, благородный дон, — возразил Мастер. — Как я уже имел честь указать, большинство жителей Долье бежали кто куда. Едва ли они там сильно счастливы, в тех же Меодоре или Доарне. Людей можно вернуть. Разрушенные замки и стены восстановить и того проще.
— А почему вы, досточтимый Латариус, говорите обо всём этом мне?
— Как это «почему»? А разве не вы, благородный дон Дигвил, являетесь наследником богатейшего сенорства Деррано? Разве не входите вы в узкий, очень узкий круг приближённых короля Семмера?
— Наследником, хотя теперь это и сугубо формально, и впрямь являюсь, а вот ни в какие круги никогда не входил, — покачал головой Дигвил. — Его величество Семмер не привечал сыновей семи самых богатых и сильных сеноров. Он всегда старался держать нас в отдалении, опираясь на тех, кто попроще и победнее. Наверное, опасался заговора…
— Это теперь уже совершенно не важно, — мягко, вкрадчиво проговорил некрополисец. — А важно то, что вы, дон Деррано, молоды, отважны, сильны, прекрасного происхождения, будущий сенор, знаете жизнь — мало кто из ваших сородичей может гордиться тем, что побывал и в Навсинае, и в Некрополисе.

Почему бы вам, благородный дон, именно вам не возглавить возрождение Долье?
Дигвил промолчал. Вот оно. Вот для чего я потребовался Мастерам.
— Досточтимый Мастер Латариус, народ Долье никогда не примет получившего власть из рук Некрополиса.
— А откуда сей народ об этом узнает? — искренне подивился Латариус. — Вы храбро сражались против зомби, против, как вы их называете, «мертвяков». Тому есть сотни свидетелей!
— Большинство из которых зомбировано.
— Большинство из которых зомбировано, — кивнул Латариус. — Однако благодаря этому же никто не сможет рассказать, что вам подарила жизнь ваша бедовая невестка. Для всех вы просто бежали из плена. Какую историю поведали вы, угодив в Некрополис?
— Вам следовало бы подумать об этом раньше, — Дигвилу потребовался весь его цинизм. — До того, как я угодил к магам Державы. Потому что я рассказал им правду.
— Весьма недальновидно, весьма. — Латариус покачал головой с явным неодобрением. — Следовало бы придерживаться истории с бегством.
— Досточтимый Мастер! — нагнулся к нему Дигвил. — Я прошёл насквозь весь Некрополис. Скольким пленникам удалось подобное?
— Ни одному. Это верно, — с оттенком досады признался некрополисец. — Прошу простить меня, благородный дон. Я согласен, Гильдия не подошла к этому вопросу… с достаточной ответственностью. Пожалуй, да. Вы правы. Маги ни за что не поверили бы «бегству». Совершенно невероятная история ваша, тем не менее, куда больше похожа на правду, чем успешный побег.
— А зачем вообще меня отпустили? — осторожно спросил Дигвил.
— Вашей персоне не придали значения, — развёл руками Латариус. — Это было… недальновидно. Нам казалось куда важнее тогда выполнить просьбу Алиедоры, чем пытаться выстроить вашу судьбу в выгодном для Некрополиса ключе. Что ж, будем использовать те обстоятельства, что есть на сегодняшний день. А на сегодняшний день…
— Долье — пустыня, — отвернулся Дигвил. — А вам, досточтимый Мастер, нужен тот загадочный странник. Пожиратель Гнили.
— Нужен. Но не только он. Восстановитель Долье нам нужен тоже. И ради этого мы готовы на многое, благородный дон, очень на многое. В том числе, — некрополисец вдруг залихватски подмигнул Дигвилу, — на потешный бой. Битву с заранее известным исходом. Как насчёт блистательной победы полков благородного Дигвила Дерранского…
— Деррано.
— Я не ошибся. Как насчёт блистательной победы Дигвила Дерранского над полчищами отвратных мертвяков? Славного похода для освобождения Долье? И поспешного бегства зомби за Сиххот? И торжественного восстановления королевства Долье — уже под новой, дерранской династией?
Дигвил покачал головой:
— Я вижу, Мастер Латариус, вам очень, очень нужен этот отшельник…
— Не буду лгать, очень.
— Некрополис не может себе позволить даже шутейного поражения. Сразу же появится немало желающих отщипнуть своё собственное сенорство, а то и настоящее королевство от его обширных владений.
— Пусть это останется трудностями Некрополиса, не так ли?
— Гильдия Мастеров не пойдёт на такое.

И «шутейная» битва может обратиться в настоящую.
— Благородный дон Деррано! — Латариус даже привстал в негодовании. — Вы меня обвиняете в сознательной лжи?
— Цель оправдывает средства, учит Некрополис. Это я успел запомнить.
— Гм, — задумался Мастер, потирая лоб. — Как же мне добиться вашего сотрудничества, дон Дигвил?
— Я помогу вам. Просто так. Без клятв и обязательств, — вдруг сказал Дигвил. — Без «трона Долье» и «новой династии». Если ей и суждено появиться, то не путём обмана. Я должен увидеть свою семью. Оттуда пойдём на поиски вашего Пожирателя.
* * *
— Ты уверен, что весь поход к Мастерам Боли и Теней может остаться лишь обманным манёвром, Тёрн? Уверен, что нам не надо пробиваться туда во что бы то ни стало?
Они отдыхали, укрывшись в непролазных зарослях. Солнце стояло высоко над головами, но широкие листья, по счастью, давали достаточно тени.
Мягкой, густой, обволакивающей — даже тень здесь казалась иной. Словно весь Смарагд взяли и создали по совсем иным законам, нежели остальной мир.
— Сейчас я ни в чём не уверен. — Дхусс лежал на спине, заложив руки за голову, и, не мигая, смотрел вверх, на едва покачивающиеся листья. — Мудрые ждут от меня именно попытки прорваться туда. Не удивлюсь, если и у Мастеров Теней, и у Мастеров Боли уже устроены засады. Поэтому мы не полезем на рожон. Именно этого от меня и ждут Мудрые. Именно этого они не дождутся.
— Ты говорил, надо пошуметь на севере. Но мы прячемся, мы избегаем схватки. Хоронимся по диким зарослям. Зачем всё это? Может, повернуть назад и направиться прямиком к башне Затмений?
— И это спрашивает Гончая? Всё ещё впереди. Бой надо дать на наших условиях, там, где выгодно нам, а не Мудрым.
— Славно сказано. Мастер Латариус и тот не сказал бы лучше.
— Беда в том, что Мудрые искусно прячутся, — признался Тёрн. — Приходится идти почти наугад. А это плохо, очень плохо, — дхусс досадливо скривился. — Это, согласен, плохо. Я не имею права вести тебя в неизвестность.
— Поменьше рассуждай о своих правах, — фыркнула Алиедора. — И побольше о том, что нам в точности предстоит сделать.
— В точности? В точности? — Дхусс приподнялся на локте, глаза сверкнули. Клановый знак на щеке вдруг налился кровью. Алиедоре показалось даже — пламя ожило, отделяясь от кожи. Запахло углями, прогоревшим костром. — В точности никто не знает. И это… это бесит, — вдруг признался он, опуская голову. — Мне всегда казалось, что я опережаю их… хоть на шаг, но опережаю. Даже в плену — они не делали ничего непредвиденного. А следовательно, оставались в нашей власти. Но теперь…
Он осёкся, словно испугавшись, что сказал слишком многое.
Алиедора медленно приподнялась, села на пятки, положив ладони на колени. Движения нарочито медленны, дыхание глубокое и спокойное. Ярость не должна прорваться.
— Если бы ты знал, дхусс, — она чуть наклонилась, глядя ему прямо в глаза, — как глупы и оскорбительны для тех, кто с тобой, эти твои умолчания, как бы случайные оговорки, просачивающаяся по капле правда! Если бы ты не считал всех вокруг себя неразумными детьми, отчего-то решив, что ты и только ты вправе решать за них, если бы ты не говорил сперва одно, потом другое и, наконец, что-то третье, было бы значительно лучше.

Тебе так не кажется?
— Нет, не кажется, — отрезал дхусс. — Большая девочка должна понимать, что я молчу не просто так.
— А мне вот кажется, что просто так, — самым нежным и сладким голоском, на какой была способна, сообщила Алиедора. — По-моему, ты просто сам не знаешь толком, что делать. Вот и выходит этакий светлый рыцарь, паладин, в одиночку влачащий на своих плечах груз неподъёмной и страшной тайны, рокового секрета, могущего, разумеется, спасти или погубить мир. На меньшее вы, светлые, ведь никогда не соглашаетесь. И трагически молчите. Только что руки не заламываете. Все смотрите, какие мы одинокие, отмеченные печатью, трагические и непонятные! В общем, вот умру, а вы все плакать станете, да поздно будет, — она говорила на удивление спокойно, хотя внутри всё клокотало. Очень, очень несвойственно для истинной Гончей, которую — в идеале — ничто не может вывести из себя.
Тёрн сперва дёрнулся было, но затем тяжело вздохнул и всю пылкую филиппику Алиедоры выслушал без возражений.
— А можно тебя спросить, сколько ты так называемых «светлых» встречала, что так смело судишь?
— О, достаточно, можешь поверить, — прошипела Алиедора. — Рыцари. Святые отцы. Сеноры. Благородные кондотьеры. И прочие, статью поменее. Да, и не забыть, конечно же, наших замечательных ноори. Роллэ. Фереальв. Как они, не подходят под описание?
— Хотел бы я посмотреть на заламывающего руки Роллэ… — вдруг засмеялся Тёрн.
— Не заговаривай зубы, — оборвала Гончая. — Давай выкладывай. Всё с начала до конца.
— Что именно? — откровенно развеселился дхусс.
— Кто такой. Откуда родом. Как прозываешься. — Это выходило как-то уж слишком похоже на допрос, но Алиедора уже не могла сдержаться. — Как ты оказался на Смарагде, чего ноори хотят от тебя и, самое главное, что ты теперь намерен делать! — последнее слово она таки выкрикнула, не сдержалась. — По-настоящему, не на словах!
— Орать не надо, — строго сказал Тёрн.
— Молчать и прикидываться тоже, — проворчала Алиедора. — Приношу свои извинения, благородный рыцарь. — Она скорчила гримаску и показала язык.
— Ничего. А теперь слушай, Алли. Да, я не говорил тебе всего, всей правды, хотя ясно, что мы — самый тесный керван , какой только может случиться…
— Керван? Это что ещё такое?
— Вспомнил старого и очень хорошего друга. Мы отправляли его домой… из Храма Феникса, что на западном побережье…
— Ага, там-то я вас и заприметила. И девочку Мелли тоже.
— Так вот, керван — это несколько людей… или не-людей, связанных чем-то большим, нежели общая цель или дружба. Керван может состоять и всего из двоих.
— Прекрасно, — снова фыркнула Алиедора. — Керван, значит? Связаны чем-то большим, чем общая цель или даже дружба? Ага, ага. Какая у нас с тобой может быть общая цель, если ты о ней упрямо не говоришь, а если и говоришь, то вся Гильдия Мастеров не дознается, правда это или нет. Да и вообще — дружба с Гончей! Это что-то новенькое.
— С Гончими можно дружить так же, как и с любым другим.
— Позор мне. Ты, наверное, головой где-то стукнулся, а я и не заметила.

Да и вообще — дружба с Гончей! Это что-то новенькое.
— С Гончими можно дружить так же, как и с любым другим.
— Позор мне. Ты, наверное, головой где-то стукнулся, а я и не заметила.
— Ничего удивительного, — пожал плечами дхусс. — Ты пошла на отчаянный риск — и ради чего?
— Как это «ради чего»? — даже растерялась Алиедора. — Воля Некрополиса, и потом…
— Что потом?
— Мои собственные планы, — исподлобья взглянула Гончая. — Но тебя они не касаются, дхусс.
— Очень рад, — насмешливо хмыкнул тот. — Оказаться мишенью твоих планов, дорогая Гончая, я никому не пожелаю. Даже злейшему врагу.
— А у тебя такие есть, дхусс?
— Нет, — улыбка получилась искренняя и открытая.
— Вот как? А как же насчёт Мудрых? Или Роллэ с Фереальвом?
— Алиедора, Мудрые защищают Смарагд. Так, как умеют и как считают правильным. Мой бывший учитель — то же самое. Я могу их пугать, они могут даже считать меня средоточием мирового зла, но моими врагами они от этого не станут. Как не стали ими маги Навсиная, перепуганные до полусмерти, или те рыцари, что пленили меня с Ксарбирусом.
— Ты всё-таки ушёл от ответа. Ничего не сказал ни о себе, ни о настоящей цели.
— Почему же «не сказал»? В прошлый раз ещё. Добиться, чтобы Мудрые вышли из добровольного заточения на Смарагде и помогли покончить с Гнилью.
— А на этот раз ты ничего не умалчиваешь? — осведомилась Гончая. — Что тут особенного? Что за тайны?
— Никаких тайн. Ничего особенного, хоть сколько-нибудь интересного. Но — я тебе признаюсь — расскажи я тебе, как попал на Смарагд, это знание, просочившись к Мудрым, может кое-кому повредить. Кое-кому, кто мне… дорог, скажем так.
— Я, по-моему, уже говорила, что от меня Мудрые ничего не узнают. Ни по моей воле, ни против оной. Я умру, и…
— И они преспокойно заставят говорить твой труп.
— Ха-ха! Пепел разговаривать не умеет.
— Ты так уверена? — негромко произнёс Тёрн, пристально глядя на Алиедору. — Что обратишься именно в пепел? Что Мудрые не остановят, не обратят вспять то самое заклинание — или ту алхимию, коей так гордятся Мастера Смерти? И знаешь, что случится тогда? Ты заговоришь. Тебя вывернут наизнанку.
Алиедора не сдержалась, зарычала.
— Я знаю, что ты не сдашься. Что до последнего будешь стараться выкрутиться. Что изобразишь признание, расскажешь маловажное или то, что им известно и так. Но Мудрые — это даже не маги Навсиная. Чародеи Державы покажутся тебе в сравнении с ними просто маленькими шкодниками.
— Они такие мастеровитые некроманты? — только и нашлась Гончая.
— Они мастеровитые во всём. Включая некромантию. Я тебе говорил, что их нельзя недооценивать?
— Я помню. И потому мы идём на север, если удастся, прорываемся к твоим загадочным Мастерам, или же, сделав вид, что идём на север искать помощи — причём даже я в это уверовала, как теперь понимаю, на случай, если бы таки угодила в руки ноори, — поворачиваем назад. К башне Затмений.

Верно? Или это тоже — на случай моего плена? — вдруг засомневалась она.
— Нет. — Голос дхусса был твёрд и даже сух. — Всё правда. Мы достаточно здесь блуждали. Мудрые явно не могут взять наш след. Назад повернуть всегда успеем.
— Уже лучше, — проворчала Алиедора. — Если бы ты ещё взял на себя труд объяснить, что делать с этой самой башней…
— Х-ха! Две вещи, — усмехнулся дхусс. — Или уничтожить её совсем, или заставить Мудрых поверить, что мы способны её уничтожить.
— Если не ошибаюсь, — Алиедора смотрела ему прямо в глаза, — ты сказал, что мы их больше не опережаем. Может, даже они нас. Может, они уже ждут, что мы поворачиваем к башне. Когда ты убеждён, что врагу что-то ну никак не может прийти в голову, оно ему таки в голову приходит. Почти обязательно.
— Разумеется, — усмехнулся дхусс. — Я надеюсь, если не получится прорваться на север, захватить их врасплох в самой башне, то… Вот потому-то ты и должна выдержать. Ни с кем иным это бы не получилось. Только вдвоём с Гончей. Мудрые ждут, можно не сомневаться.
— И ты хочешь, чтобы я их всех убила? Чтобы открыла дорогу?
— Убила? Зачем? Мастерство Гончей выше простого убийства. Нам нужна башня. Ты ведь, кстати, мне так и не веришь.
— Почему это?
— Который раз задаёшь один и тот же вопрос. На который я вроде бы уже ответил. А ты повторяешь. Заходишь с другой стороны. И всё по новой.
— Тебя не поймёшь, — огрызнулась Алиедора. — Если ты говоришь со мной, а имеешь в виду — как Мудрые станут допрашивать мой труп.
Дхусс странно на неё поглядел — словно сто раз объяснял одно и то же, вроде бы почти объяснил, и вдруг — бах! — она что-то ляпает, и оказывается, что не поняла наша Гончая ничего. Дурацкое чувство. Неприятное.
— Я говорил тебе, что только Мудрые в силах остановить Гниль. Что мы должны…
— Я помню, — резко перебила Алиедора, затаптывая собственную неловкость.
— Мы войдём в башню. Ты соберёшь Мудрых. Я поговорю с ними — и с теми, кто поспешит им на помощь. На свежем воздухе, разумеется.
— Это так и будет? — с подозрением осведомилась Гончая. — Или это чтобы моему трупу было что порассказать?
— Так я тебе и сказал, — рассмеялся дхусс. Приподнялся легко, одним движением, словно раскручиваясь. Постоял несколько мгновений, запрокинув голову и зажмурив глаза. Клановый знак давно утих, потемнел.
— Идём.
* * *
К северу Смарагд постепенно сужался, стягиваясь в нацеленный на полуночь острый клин. Горы остались далеко позади. Дхусс и Гончая одолели две неширокие речки, Звонкую и Быструю, как поименовал их Тёрн, углубляясь во всё более дикую и девственную местность. Казалось бы, откуда на давным-давно заселённом Смарагде возьмутся нетронутые леса? Однако нашлись. Поселения робко жались к прибрежьям, где ноори, по словам дхусса, жили большей частью рыбной ловлей.
Дорогу Алиедори с Тёрном преградил тракт, широкий, прекрасный тракт, выложенный гладкими желтоватыми плитами без единой трещины. Дхусс вновь остановился, и они долго лежали в зарослях, неподвижно и едва дыша, вглядываясь в зелёное море по другую сторону выложенной камнем просеки.
— Ловушки, — одними губами пояснил Тёрн.

— Ловушки, — одними губами пояснил Тёрн.
Ловушек и впрямь хватало. Алиедора уже и сама замечала ловчие лианы, усеянные шипами, насторожённо поворачивающие то в одну сторону, то в другую яркие цветочные венчики, Дхусс ступал очень осторожно, подолгу замирая на одной ноге и высматривая, куда опустить поднятую. Гончая кралась за ним след в след.
Время от времени дхусс словно принимался что-то тихонечно насвистывать, а может, Алиедоре это просто казалось; магия Беззвучной Арфы оживала, а всё вокруг них, напротив, успокаивалось и словно бы засыпало. Переставали шевелиться шипастые вьюнки, цветы-надсмотрщики устало прикрывали лепестки, словно наступала ночь.
Что на Смарагде поднята тревога — Гончая не сомневалась. И пустой, совершенно пустой тракт перед ней являлся лучшим доказательством.
Ни души на широкой дороге. Ни одиночных путников, ни торговых караванов.
— Идём, — по-прежнему шёпотом скомандовал Тёрн, и две тени единым духом перемахнули на другую сторону.
— Дорога из Виэсе в Энсалли. Из главнейших на Смарагде. Нас ищут, Гончая, могу тебя поздравить, ищут, как ещё не искали никого на сём острове.
— Сомнительная честь, — хмыкнула Алиедора. — Да и плохо они нас как-то ищут. При их-то могуществе!
— Искать могут хорошо, — озабоченно отозвался дхусс. — Что пока нас не пытаются схватить, как это проделали Роллэ с Фереальвом, ещё ни о чём не говорит. Мудрые очень любят выжидать.
— Значит, пойдём быстро, как только сможем, — заключила Гончая.
Они шли. Быстро, как только могли. Тёрн приносил то горсть ягод странного горьковато-терпкого вкуса, то вырытых и отмытых в ручье корешков — тем и держались. Спасибо алхимии Мастеров, чувство голода никогда не было помехой Гончим, они знали, что надо есть, но самих мучений не испытывали.
За трактом потянулись такие чащобы, что путникам пришлось перебраться на деревья. В густом и старом лесу не бывает подлеска, высокие деревья глушат рост почти всего, что пытается подняться по соседству с их корнями; однако на Смарагде даже леса оказались особенными. Опускавшиеся сверху воздушные корни, тугие жгуты сплетшихся сухих стеблей соткались в непроницаемую завесу. Здесь пробралась бы лишь самая мелкая зверюшка.
Двигаться по древесным ветвям оказалось даже легче.
— Медленно идём, — вечером третьего дня бросил дхусс. — Мудрые наверняка успели подготовиться.
— Причём явно предвидели, куда ты направишься. — Алиедора рассматривала очередную прореху на и без того почти обратившейся в лохмотья куртке, оставленную длинным шипом. — Просто окружили этих самых Мастеров Боли или там Теней и сидят, нас дожидаючись. Одна надежда на девочку Мелли, что задаст им жару. Она на сам Смарагд прорвалась, всей охранной магии не хватило, чтобы её остановить.
— Я её слышу, — признался дхусс. — До чего же живучая девчонка оказалась!
— Неужели до сих пор так и дерётся в гавани? Тёрн, это не человек, это…
— Вот именно — это не человек. Персонификация Гнили, что бы ни понимать под этим словом.
— Так где же она сейчас?
— По-прежнему на востоке.
— Значит, скорее всего в плену, — решила Гончая. — Скрутили и засунули в клетку.
— Быть может, — пожал плечами дхусс.

— Но нам это сейчас никак не поможет.
— Почему же? Мудрые наверняка не могут оставить её без присмотра. Сколько их вообще на Смарагде? Десятки? Сотни? Тысячи? Тебе известно?
Тёрн лишь покачал головой.
— Я никогда не был допущен ни к каким тайнам. Всё, что знаю, — добыто мною самим. Где-то проговорился Роллэ. Где-то удалось подслушать чужой разговор. Но не более.
— Плохо. Мастера такого не допускали.
Дхусс отмолчался.
— Раз такая тишина — пошли дальше, — первая поднялась Гончая.
* * *
…Их встретили, когда и Тёрн, и Алиедора почти поверили в то, что Мудрые, видать, совсем позабыли своё дело. Двум беглецам никто не препятствовал пройти по чащам всю срединную часть Смарагда. И лишь когда они уже взяли восточнее, оставив позади невысокую холмистую гряду, за которой лежал лес Спящих, как пояснил дхусс, — Мудрые показали себя.
Вернее, дали себя заметить.
Леса кончались резко и внезапно. Холмы сделались круче, среди каменных валунов, вытолкнутых на поверхность землёй из собственного лона, забурлили ручейки, сливавшиеся в широкую, но мелкую реку. Вновь раскинулись поля и фермы, протянулись дороги, однако впереди уже синели древесные исполины леса Спящих.
— Мастера Теней, — негромко сказал дхусс.
— Я пока вижу только Мудрых, — шёпотом отозвалась Гончая.
Они действительно не скрывались, истинные хозяева Смарагда. К небу поднимались белые дымки костров, сновали ноори, но самое главное — Алиедора мигом ощутила уже знакомую давящую тоску. Музыка Беззвучной Арфы могла звучать очень по-разному, и сейчас Мудрые хотели , чтобы беглецы их, во-первых, заметили и, во-вторых, чтобы обнаружили себя.
— Терпи, — предупредил Тёрн.
— А если Мудрые уже и у твоих Мастеров? — прошипела Алиедора.
— Очень может быть.
— Значит, путь проделан напрасно?
— Я не хочу думать, напрасно — не напрасно. Достигнем цели — значит, не напрасно.
— Хорошо. Тогда скажи, что делать сейчас. Их же там сотни!
— Сотни там простых мечников, стражников. Наверное, собрали со всего Смарагда. Мудрых не столь много — семь, может, восемь или девять.
— И?
— Я отведу им глаза.
— Вот так запросто? — поразилась Гончая.
— Когда-то мне удалось обмануть таким образом големов Некрополиса, которые вообще-то на магические уловки не попадаются. Надеюсь, удастся и с Мудрыми, но только один раз. Смотри…
Он вдохнул, расправил грудь, широко раскинул руки. Тёплая волна неслышимой музыки мягко качнула Алиедору, и в следующий миг она увидела собственный тёмный силуэт, мелькнувший далеко слева, где по направлению к лесу Спящих тянулся длинный и острый клин зарослей.
Небеса не разверзлись, не прорвалась Гниль, но магия ноори ответила тотчас. Торопились и просто стражники; в разрывах кустарника мелькали бегущие фигурки.
— Сейчас! — шёпотом скомандовал Тёрн.
Алиедора на миг усомнилась — сработает ли столь нехитрая уловка, но дхусс уже мягко бежал, пригнувшись и мастерски прячась меж высоких кустов. Огромные плоские листья сослужили беглецам хорошую службу — выследить в этом лабиринте их могли только магически.

Огромные плоские листья сослужили беглецам хорошую службу — выследить в этом лабиринте их могли только магически.
И они проскользнули.
Над головами сомкнулась тень леса Спящих, и в таком лесу, невольно подумала Алиедора, на самом деле только спать и оставалось.
Она ожидала увидеть громадные древние деревья, неохватные стволы, однако из земли поднимались настоящие колонны множества туго сплетённых лиан-вьюнов; на высоте десятка-полутора локтей лианы расходились веером, встречаясь с сёстрами от других колонн; что творилось на верхних ярусах этого причудливого леса, Гончая уже не видела.
Здесь не росло листьев, и они словно не опадали наземь, наверное, задерживались все наверху.
— Даже не верится, — Тёрн тяжело дышал, куда тяжелее, чем от обычного бега. Наверное, пришлось по ходу дела поддерживать отводящую глаза иллюзию.
— Скорее, скорее! — торопила Гончая. Ясно, что Мудрые не станут ждать, а ринутся в погоню, едва раскусив несложный обман. А может, пустить беглецов к этим самым Мастерам и было их целью?
— Едва ли, — покачал головой Тёрн в ответ на Алиедорины опасения. — Мастера Теней с Мудрыми друг друга не очень любят.
— И этим Мастерам Теней ещё как-то позволяют тут жить…
— Не у всех подходы, как в Некрополисе, — хмыкнул дхусс. — Мастера Теней не оспаривают власть Мудрых над Смарагдом. Заперлись в своём мирке, никого не трогают. Ну и их не трогают тоже. Здесь не Свободные королевства, здесь совсем другие интриги.
— Например, какие?
Дхусс только отмахнулся.
— Идём. Ты права, не стоит мешкать.
— Но если Мудрые знают, что мы здесь, кто им помешает ворваться к этим самым Мастерам Теней и взять нас с потрохами? Если Мудрые без устали гоняются за тобой по всему миру, неужели они остановятся на своём собственном острове?
— Мудрые дождутся, когда мы высунемся обратно. У Мастеров Теней мы в безопасности.
— Ой ли? — прищурилась Гончая. — С чего это вдруг?
— Мудрые — они все в прошлом. Клятвы, обеты, обряды, обычаи. Сохранение. Сбережение Смарагда и народа ноори. Один из таких обрядов — неприкосновенность тех, с кем у Мудрых, скажем так, несогласие, но кто уже не являет никакой угрозы их «долгу». Куда мы денемся, думают ноори. Конечно, если мы засядем у Мастеров Теней надолго, терпение у Мудрых лопнет. Но мы там не задержимся.
Алиедора промолчала. Тёрн явно не знал, что делать дальше. Он привык держаться, привык молчать, но сейчас это уже доходило до края. Они оставили позади две трети Смарагда, мало приблизившись к цели.
* * *
— Это здесь, — наконец сказал Тёрн.
Долгий день угасал. Лес Спящих, лес огромных деревьев, на деле оказавшихся исполинскими пучками лиан, стал добычей вечерних теней, на земле сгустился полумрак. Преследовали ли беглецов Мудрые или оставили на произвол судьбы, не знали ни дхусс, ни Гончая. Алиедора ничего не слышала и не ощущала, Тёрн тоже лишь качал головой в ответ на прямые вопросы.
Впереди лежала залитая тьмой котловина. Из земли торчали плоские каменные плиты, вытянувшиеся, словно не то зубы неведомого великана, не то крылья зарывшихся под землю птиц. Камни сходились неплотной крышей над широкой ямой, и там, на самом дне, в самом сердце мрака, мерцал едва заметный живой огонёк.
Алиедора ожидала засады.

Алиедора ожидала засады. На месте Мудрых она не стала бы и возиться, ставить заслоны вокруг леса Спящих, просто послала бы всех, способных носить оружие, прямиком сюда. Для чего такие сложности, если дхусс «сам пришёл»?
Но у Мудрых, видать, имелись какие-то свои резоны. И никакой засады возле Дома Мастеров Теней не оказалось. Тёрн решительно ступил во мрак под склонёнными плитами; Алиедора не отставала ни на шаг.
Темнота оказалась неожиданно густой, мягкой и тёплой. Воздух ласково коснулся лица Гончей бесчисленными незримыми лапками, словно ластящийся зверёк. Тени — а здесь, похоже, ничего, кроме теней, и не осталось — сомкнулись вокруг.
Огонёк, мерцавший впереди, на самом дне котловины, почти ничего не освещал вокруг себя. Гончая могла разглядеть только неподвижно застывшую человеческую фигуру, сидевшую возле самого пламени.
Дхусс остановился в нескольких шагах от фигуры. Осторожно кашлянул. Фигура не пошевелилась.
— Taono Serrin, — прозвучало музыкально-мягкое. Тёрн заговорил на языке ноори.
— Странник Тёрн, — негромко ответила фигура на общем. Голос был женским, произнося слова с едва заметным, но странным ацентом, — я ждала тебя. Как только почувствовала, что ты ступил на землю Смарагда.
— Мастер Серрин… — дхусс опустился на одно колено. — Я пришёл…
— Я знаю, зачем ты пришёл. И зачем привёл с собой тварь Некрополиса.
— Я не тварь! — зашипела Алиедора.
— Ты тварь, — холодно сообщила ей ноори. — Ты уже не сейема… не человек. Тебя изменили. Так же как изменяет Гниль.
— Мастер Серрин… — в голосе Тёрна звучала беспомощность.
В ответ ноори разразилась длиннейшей фразой на непонятном Алиедоре языке. Тёрн слушал не перебивая; правда, нашкодившим учеником, отчитываемым строгим наставником, он не выглядел тоже. Скорее, охваченным грустью, думала Гончая. Наверное, шёл сюда в ожидании увидеть соратников, тех, кто готов встать против Мудрых Смарагда, а нашёл одну-единственную ноори, сидящую в глубокой тьме. Здесь ведь, кроме тьмы и единственного огня, ничего не было. Дом Мастеров Теней оказался не домом, не крепостью, не храмом — просто странной ямой среди густого и дремучего леса, с распростёртыми над ней каменными крылами.
Может, потому Мудрые и пустили их сюда? Может, потому только притворялись, что устраивают засады и заслоны по дороге? Потому и сделали вид, что поверили брошенной Тёрном обманке, чтобы они увидели всю бездну отчаяния, всю горечь поражения, испытанного этой ноори?
Несложная эта мысль, однако, захватила Гончую. Мудрые почитают себя мастерами интриги, неожиданных ударов — что может оказаться неожиданнее этого?
Против собственной воли Алиедора вдруг ощутила жалость к надменной ноори, не признающей в ней человеческое существо и напоказ говорившей на непонятном Гончей языке. Наверное, когда-то здесь собирались настоящие Мастера, штурмовавшие бездны пугающей, непонятной прочим магии; настойчиво пробивались к редкому знанию, строили невероятные замыслы, воплощали непредставимые заклятия. Наверное, они и впрямь были опасны для Мудрых. А может, сами были их частью, просто отдалившейся, занявшейся чем-то иным, нежели вечное «спасение Смарагда».
В голосе Тёрна становилось всё меньше почтительности и всё больше — отчаяния пополам со злостью. Он явно пытался убедить собеседницу-ноори в чём-то, и ему так же явно это не удавалось.

— Мастер Серрин, пожалуйста, повторите для доньяты Алиедоры Венти, — вдруг сказал дхусс на всеобщем.
— Повторить? — Ноори выпрямилась. Очень высокая, сухая; лицо скорее напоминает восковую маску, навек застывшую. — И после этого ты уйдёшь, неразумный дхусс?
— Мы уйдём и более не нарушим ваше уединение, Мастер.
— Постойте, — вдруг сказала Алиедора. — Я и так знаю, Мастер Серрин. Вы остались одна. Все прочие — сдались или погибли, пропали. Высокое искусство Теней умрёт вместе с вами, потому что Мудрые усмотрели в его продолжении угрозу Смарагду. А вы смирились, потому что… не хотели умирать, а может, увидели в этом некую мрачную торжественность: последний хранитель великих тайн! Не надо ничего говорить. Нам вы не поможете. Против Мудрых не выступите, потому что Смарагд, какие бы распри меж вами ни тянулись, Смарагд всё равно превыше всего. — И, повернувшись к Тёрну, добавила: — Мы шли сюда за этим? За смирением, отчаянием и покорностью судьбе? Какое счастье, что я ни слова не понимаю по-вашему. Даже и знать не хочу, что тебе тут наговорили. Врага надо встречать лицом к лицу, хотя в Некрополисе меня за такое подняли бы на смех. Поворачиваем. Мудрые, похоже, понимают только силу, словно варвары кора Дарбе.
Дхусс, похоже, лишился дара речи. В тёмных, непроницаемых глазах старой ноори что-то едва заметно блеснуло.
— Славно сказано, — медленно проговорила она. Акцент в её речи слышался сейчас особенно сильно. — Да, я — последняя. Мастерство Теней никому не нужно. Называющие себя Мудрыми взяли всё, что посчитали нужным или интересным. Они хранят Смарагд, но ясно уже, что сохранить не смогут. Гниль будет здесь рано или поздно… хотя она и так уже явилась. И вы ничего не измените. Вам осталось только умереть с тем, что вы и вам подобные называют «честью».
— Я просил помощи, — сдержанно сказал Тёрн. — Не допросился.
— Потому что вы вдвоём зальёте Смарагд кровью! — бросила ноори.
— Или Гниль зальёт весь мир.
— Она и так зальёт его, дхусс. Она заливает его прямо сейчас. Иди и умри тем способом, что тебе наиболее приятен. А меня оставь моим размышлениям.
— Вы ошибаетесь, Мастер.
Ноори отвернулась.
— Почему же Мудрые не явились сюда за нами? — Рука Алиедоры сама сложилась в кулак.
— Они ждут вас на краю леса, — последовал равнодушный ответ.
— А другой дороги…
Ноори села, уставившись на ровное, какое-то неживое пламя. Ответом Алиедору она не удостоила.
— Говорили, — Тёрн в упор смотрел на Мастера Серрин, — что тайные пути Теней всё ещё проходимы. Что ещё можно приоткрыть дверь, пройти…
Ноори фыркнула.
— Я знала, что ты закончишь именно этим.
— Неужели того Мастера Серрин, что я знал, больше нет?
— Не надо меня покупать, — последовал строгий ответ. — Я не люблю Мудрых, считаю, что они совершают ошибку, но…
— Другого шанса не будет.
Плечи ноори упали, она низко опустила голову.
— Всё это бесполезно…
— Если Гниль заливает этот мир и ничего уже нельзя изменить — какая разница, поможете вы нам сейчас, Мастер, или нет?
Ноори долго молчала.

А потом вдруг махнула тонкой рукой, высохшей, словно птичья лапка:
— Ступайте. Прямо туда. Повернувшись ко мне спиной и не оглядываясь. Ни за что не оглядывайтесь, понятно? Что бы ни услышали, кто бы вас ни звал. Идите.
Тёрн открыл было рот, но Алиедора потащила его за собой, словно младшего братишку.
Что-то подсказывало ей, что ноори не любят долгих прощаний.
* * *
Это была Тень, это была Тьма. Это был куб кора Дарбе, это были подземелья Гильдии — всё вместе.
И крик, дикий вопль боли, раздавшийся у них за плечами, был её, Алиедоры, криком, когда на неё обрушивался бич в руках трёхглазого Метхли.
Дорога, которой они шли, оказалась короткой. Тьма отхлынула, и в тот же миг крик за их спинами оборвался.
* * *
— Где мы, Тёрн?
— Почти на месте. Там, где уже были. До башни Затмений — рукой подать.
Вверх, в горы, их вели едва заметные звериные тропы. Потом кончились и они. Надвинулась сплошная стена низкого, мелкого горного леса, узколистного, обильно уснащённого шипами.
— И как тут пробираться? — недоумевала Алиедора, глядя на непроходимые заросли. — Тут и мышь не проскочит!
Вместо ответа дхусс обеими руками взялся за корявый ствол низкорослого деревца, так непохожего на остальное, что росло на смарагдских равнинах. Что-то в этой непохожести крылось важное… очень важное, но Алиедора никак не могла уловить, что.
Она не успела крикнуть: «Зачем, ты что, следы ведь оставишь!» Магия Беззвучной Арфы вступила в дело, и ощетинившийся иглами лес послушался, раздался в стороны, со скрипом и почти человеческим оханьем открывая узкую тропку.
— Прошу.
— Мудрые меня, конечно, услышали, — сказал он, не оборачиваясь. — Но теперь уже не важно. Мы почти у цели, как ты понимаешь.
— Ничего я не понимаю!
— Не злись. Пожалуйста.
— Я не злюсь… — Алиедора и в самом деле не злилась. За спиной, за тёмной дорогой, открытой для них последней из Мастеров Теней, прятались ужас и смерть. Она чувствовала их, и они жгли душу. — Просто не знаю, разумно ли это сейчас. Мудрые…
— А ты знаешь их лучше меня? Не злись, — повторил он. — Сбереги силы. Они тебе понадобятся там, в башне.
— Неплохо было б услышать о ней хоть что-нибудь…
— Ничего о ней не услышать, в том-то и дело. Потому-то здесь и не справится никто, кроме истинной Гончей.
— Грубо льстишь?
— Ни в коей мере. Я знаю теперь, на что способна лучшая Гончая Некрополиса. Если кто-то и может совладать с Мудрыми в их собственной цитадели, так только ты.
— Спасибо на добром слове, — буркнула Алиедора, стараясь ступать след в след за дхуссом. — Только как же это возможно, если я и в глаза эту проклятую башню не видела, будь она неладна?
— Мало кто видел её в глаза, кроме Мудрых, а ещё меньше горели желанием об этом рассказывать, — не поворачиваясь, бросил дхусс. — Ничего к тому, что уже рассказывал тебе, мне не добавить. Кто-то утверждал, что там ни окон, ни дверей, а кто-то — наоборот. Нам предстоит узнать всё самим.
— Спасибо за ободрение, — проворчала Алиедора.

Кто-то утверждал, что там ни окон, ни дверей, а кто-то — наоборот. Нам предстоит узнать всё самим.
— Спасибо за ободрение, — проворчала Алиедора. — Значит, я полезу в эту самую башню, а ты?
— А я сделаю так, чтобы Мудрые не смогли захлопнуть западню.
— Западню? Какую западню?
— Весь Смарагд, Алиедора, одна большая ловушка. Внутри — множество капканов поменьше. Башня в этом смысле ничем не отличается.
— Как же всё-таки ты умеешь сказать что-то такое, возвеселяющее душу перед дракой.
За их спинами тропа быстро смыкалась, словно тут никогда и не было никакого прохода.
— Согласен, что в подмётки не гожусь тут Мастерам Смерти, — усмехнулся дхусс.
— Я иду внутрь. Ты где будешь?
— Перед самой башней. Если дело пойдёт скверно, присоединюсь к тебе. Но это вряд ли.
— Как мы туда попадём? Сказать не хочешь?
— Неужто не догадалась? — пожал он плечами. — Выйдем к башне и скажем, что сдаёмся.
— Дхусс — и опустится до столь постыдной лжи? — поддела Алиедора.
— Зачем же «лжи»? Я и в самом деле сдамся. Мне нужно, чтобы Мудрые выслушали всё, что я хочу и обязан им сказать. А ты послужишь тому надёжной порукой.
— И это всё?
— Всё, Алиедора. Если бы я мог сказать, что именно ждёт тебя внутри башни, — будь уверена, расписал бы до последней мелочи. А так… — Он развёл руками.
На сей раз доньята промолчала. Без толку взывать и доказывать. Дхусс решил — дхусс сделает. Решил, что неведомую ношу потащит один — вот и тащит. Не уступит ни в чём. И не поделится.
Началась долгая дорога в горы. Конечно, по сравнению с Реарскими громадами эти тянули самое большее на крутые холмы, но заросли от этого не становились менее густыми, а исправно выраставшие на пути скалистые склоны — менее отвесными.
Солнце опускалось, ночь спешила расправить крылья. На равнинах то тут, то там, стали загораться огоньки. Смарагд жил широко, здесь не жалели… того, что горело у них в необычно ярких фонарях, разгоняющих мрак. Что именно они жгли, Алиедора не знала, но явно не обычное масло, как на улицах Меодора или Симэ в те далёкие, почти сказочные времена — ещё до войны .
Пришёл сон, на удивление глубокий и покойный. Несмотря на гостей, что явились в нём доньяте.
А гости оказались как на подбор: муженёк Байгли, лицо перекошено, толстые щёки мотаются туда-сюда, в руке — розги; старый сенор Деррано, сухой пень, словно обросший корой; громила из «Побитой собаки»; трёхглазый Метхли; кор Дарбе. Напоследок вообще явился Дракон Великий и Величайший: не белый, а какой-то мутный, гнилостно-белёсый, словно подвальная плесень; в самом же хвосте пожаловала Гниль.
Вернее, пожаловала та самая девочка Мелли, о которой столько говорил дхусс, но Алиедора отчего-то без малейших сомнений знала, что перед нею сама Гниль.
Остальные пытались что-то сказать, что именно — доньята не запомнила. Мелли же просто стояла и молчала, глядя прямо в глаза Алиедоре. Глядела и улыбалась жуткой улыбкой, когда чёрный рот растягивается до самых ушей, показывая частокол мелких рыбьих зубов.
— Отказалась от меня? Отреклась? — бросила она, прежде чем рассыпаться живой грудой мигом расползшихся во все стороны многоножек.

— Зря, — почудилось Гончей в их шорохе, в суетливом и судорожном движении.
Алиедора проснулась. Толчком, словно от внезапного удара. Утреннее солнце едва-едва пробивалось сквозь густую тёмно-изумрудную листву, внизу, под ветвями, воздух был недвижен и тяжёл, несмотря на утреннюю свежесть.
Дхусс спал, даже во сне оставаясь истинным паладином: руки скрещены на груди, ладони на плечах, пальцы сжаты. Так не спят, так хоронят.
Хоронят?!
Её подбросило. Первая мысль — дотянулись-таки, эти Мудрые. Услыхали его Арфу и дотянулись.
— Тёрн? — Её пальцы коснулись его висков, холодных, жёстких, словно скала. — Тёрн?!
Отчаяние обожгло, затопило, в глазах помутилось.
— Тёрн!
Кажется, она закричала.
— Ты чего? — Глаза дхусса открылись, в упор уставились на неё. Не сонные, вовсе нет, но глаза возвращающегося в мир из какого-то куда более дальнего путешествия.
— Ты… ты… лежал, словно…
— Часть моей практики. — Дхусс поднялся гибко, легко, словно вьюн. — Прости, не хотел тебя напугать. Думал, ты ещё поспишь. Оттуда не враз вынырнешь. Не сердись.
И положил руку ей на плечо.
В первый миг доньята хотела её сбросить; но что-то иное, давнее, название чему она почти начисто забыла, всё-таки её остановило.
— Я не сержусь. — Почему она смотрит вниз, словно нашкодившая девчонка, а щёки заливает алым? — Просто подумала, что Мудрые таки нашли тебя.
— Они нашли, — без тени улыбки подтвердил дхусс. — Но пока ещё не понимают, чего мы хотим. Несомненно, угрозу их драгоценной башне они тоже не упускают из вида.
— Ну, что ж, тогда идём. — Она наконец-то шевельнулась, и жёсткие пальцы послушно соскользнули с её плеча.
* * *
Ключи гремели, немилосердно дробя и плюща застоявшуюся, гнилую тишину застенка. Скорчившийся на грубом деревянном лежаке узник зашевелился, с явным трудом приподнимаясь над грудой тряпья.
— Что, опять? — каркнул он хрипло.
— Нет, господин Метхли, — раздался звучный голос. Лязгнули доспехи, в камеру протиснулся высокий рыцарь в чёрной броне с вычеканенным на кирасе солнечным диском. — Я надеюсь, что на сей раз вас ожидают приятные известия.
— Я… не понимаю… — не то прошипел, не то просвистел заключённый.
— Вам и не требуется, — великодушно разрешил рыцарь. — Наш орден взял на себя заботы о вашем благосостоянии.
— О моём… что? — насмешку невозможно было не заметить.
— О вашем благосостоянии, — невозмутимо заявил новоприбывший. — Орден выкупил вас у Державы.
— Очень мило. — Вновь змеиный свист.
— Чародеи признали, что вы не опасны для общественного блага Навсиная.
— Я? Конечно, не опасен! — зачастил узник, хрипло, с присвистом втягивая воздух. — Как может быть опасно несчастное, замученное до потери облика существо?!
— Прекратите, Метхли, — поморщился рыцарь. — Вы не уличный клоун, хотя долго и не без успеха старались уверить магов, что именно таковы.

— Вы не уличный клоун, хотя долго и не без успеха старались уверить магов, что именно таковы. Получилось у вас это, надо признать, прескверно.
— Что поделать, — сухо сказал узник. — Они отплатили мне за мои услуги чёрной неблагодарностью, они…
— Довольно. — Рыцарь поднял руку в латной перчатке, и трёхглазый чародей тотчас осёкся. — Это не имеет никакого значения. Мы добились вашего освобождения, Метхли. Что единственное вас и должно интересовать.
— Но наверняка не за просто так? — каркнул узник. И тотчас попросил: — Воды бы… пожалуйста.
— Воды ему, — бросил себе за плечо рыцарь. — Разумеется, Метхли, не за просто так. За просто так — это ступайте в богадельню к служителям Прокреатора.
— Что нужно сделать? — подался вперёд трёхглазый чародей.
— О, многое, — усмехнулся рыцарь. — Надеюсь, вы окажетесь в состоянии. — Он окинул заключённого выразительным взглядом.
— Я смогу, смогу! — вскинулся тот. — Только вытащите меня отсюда! Эти маги… настоящие безумцы! Они хотели… они пытались… они засовывали…
— Что и куда они вам засовывали, меня не интересует, — холодно оборвал рыцарь. — Мы ищем всё ту же парочку, что с такой помпой ускользнула от чародеев на самой границе.
— Дхусс и доньята Венти? — В голосе узника сквозила ненависть, глубокая, подсердечная.
— Именно, — кивнул рыцарь. — Мой орден считает, что вы можете нам в этом посодействовать. Если, конечно, не предпочтёте сию уютную камеру. Здесь, во всяком случае, кормят трижды в день.
— Нет, нет! — завопил Метхли. — Я смогу, господин?..
— Магистр.
— Готов служить, господин магистр! Всё, что скажете!
— Разумеется, всё, что скажу, — холодно уронил магистр. — Сейчас вас раскуют, дадут вымыться, принесут новую одежду. А потом мы потолкуем, что делать дальше.
— Таким образом, они ускользнули. — Магистр с явной неприязнью смотрел на жадно чавкающего чародея, что никак не мог оторваться от мяса с подливкой. — Вы, Метхли, долгое время провели с доньятой Венти. Мы это сможем использовать. Великая Гидра готова одарить вас своими милостями, если, конечно, ваша служба окажется ей угодна.
— Нужно их найти, так? — исподлобья взглянул маг.
Магистр кивнул.
— И никто не знает, где они?
— Примерно знаем, — усмехнулся магистр.
— Тогда в чём же дело? Разумеется, могущественному Ордену Гидры не составило бы труда…
— Не вашего ума дело, Метхли. — Брови рыцаря сдвинулись, и трёхглазый чародей осёкся. — Мы с вами отправляемся в путь. Немедленно. Сперва на запад, а потом на юг, на побережье.
— Отчего не сразу на юго-запад, лучше не спрашивать?
— Сегодня можете спросить, Метхли, завтра за подобное прикажу отрезать язык. Не бледнейте, вам это не идёт. На западе, возле Делхара, есть некий храм, посещение коего может благотворно сказаться на нашей миссии.
— Прошу благородного магистра простить неосторожные слова.

— Прошу благородного магистра простить неосторожные слова. Моё заключение…
— Да-да, я знаю. Кстати, храм этот — Храм Всех Зверей.
— Очень интересно… — прошипел Метхли. — Что может связывать могущественный орден с давно забытыми хозяевами Райлега? Которые не то исчезли, не то издохли, не то покинули наш мир, не то и вовсе никогда не существовали?
— А вот это уже лишнее, — нахмурился магистр, и трёхглазый чародей прикусил язык, который ему пообещали отрезать.
— Прошу простить благородного дона…
— Вы уже извинялись, Метхли. Но слова пусты, мне нужны дела. Приведите себя в порядок, мы отправляемся в путь. Время не ждёт. Здесь, в Державе, назревают большие дела, а меня, признаться, куда больше занимают дхусс и эта безумная Гончая.
— Что, бесспорно, говорит о глубокой проницательности вашей милости, — залебезил чародей, пытаясь поклониться как можно ниже.
— Лесть можете оставить для многоучёных пользователей Высокого Аркана, — усмехнулся рыцарь. — Не будем терять времени. Его и так почти не осталось.
— Почему?
— Гниль наступает, любезный Метхли, а мой орден, отдавший столько сил её познанию, ещё не готов к последнему аккорду своей миссии. А потому торопитесь. Великая Гидра поспешает медленно, но уж когда поспешает…
* * *
Через главные ворота навсинайской столицы, ни от кого не скрываясь, проезжала внушительная кавалькада. Рыцари в чёрной броне, с вычеканенным на панцирях солнечным диском, ехали тесными рядами, опустив забрала и вскинув пики. Лёгкий ветерок колыхал флажки, гайто покрывали многоцветные попоны. Трубили глашатаи, скакали герольды, расчищая дорогу, — магистр и командоры Ордена Солнца покидали столицу Державы с помпой.
Великолепный отряд — больше полусотни братьев-рыцарей, две сотни сквайров, оруженосцев, слуг и служек, телеги и всё прочее — миновал городские ворота и теперь двигался по широкому тракту на восток, к далёкому пока Делхару. Скоро высокие и тонкие башни столицы магов, невесть как взнесённые на невероятную высоту, остались позади.
— Что великому магистру угодно будет приказать мне? — трёхглазый чародей Метхли сидел у костра, обеими руками обхватив большую кружку с огненно-горячим отваром.
— Великому магистру будет угодно… — Рыцарь в чёрной броне с вычеканенным солнцем держался прямо, словно не чувствуя промозглого холода. В такое время носить доспехи — настоящая пытка; заледеневшая сталь словно вытягивает последнее жизненное тепло из того, кого должна вроде бы защищать. — Великому магистру будет угодно, дабы вы, Метхли, показали свою власть над Гнилью.
— Ваша милость… — Трёхглазый маг задрожал. — Кто наговорил вам такого, кто облыжно обвинил меня в таковом грехе?! Я никогда не утверждал, что мне повинуется Гниль. Я никогда не…
— Я знаю! — громыхнуло в ответ, и чародей испуганно смолк. — Посмотрите вокруг, Метхли. Что вы видите? Опишите. Только очень подробно.
— Как будет угодно вашей милости, — покорно сказал волшебник. Поднялся, откинул капюшон. Крепко, видать, бил кор Дарбе, если согнутые спина и гордость трёхглазого мага так и не распрямились. — Я вижу облетевший лес. Пустое поле перед ним, плетни, его огораживающие. Ручей, на дальнем берегу селение.

Ручей, на дальнем берегу селение. Ещё дальше…
— Смеётесь, Метхли, — без гнева или удивления заключил магистр. — Похвально. За показной сервильностью прячется несгибаемое упорство. Но, — рыцарь привстал, нависая над походным костром, — это не тот случай, когда надо показывать сие качество, любезный чародей. Вы не понимаете, что я просил сделать?
— «Посмотрите вокруг, Метхли. Что вы видите? Опишите. Только очень подробно» — вот какое распоряжение отдала мне ваша милость, господин магистр.
— И вы притворились, что не понимаете, какого взгляда и на что я от вас жду. Похвально, как я уже сказал. Быть может, вы предпочтёте вернуться в камеру к господам пользователям Высокого Аркана? Мне нетрудно это сделать. Вам достаточно только попросить.
Чародей задрожал и бухнулся на колени, прямо в осеннюю грязь.
— Ваша милость… клянусь, вы не совсем верно истолковали мои жалкие попытки исполнить ваше распоряжение в надлежащей степени…
— Теперь вы прикидываетесь, будто куда глупее, чем на самом деле, — заключил магистр. — Нет, чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что не ошибся, вытащив вас из застенка. И в оценке ваших качеств не ошибся тоже. Однако достаточно, Метхли, пошутили, и будет. Отвечайте — вы видите Гниль? Чувствуете её? Она наступает. У таких, как вы, это всё должно вызывать… э-э-э… понятно что. Ну, отвечайте! Я жду. А к подобному, как вы должны понимать, я не привык.
Холодный ветер пронёсся над лагерем, костры вспыхнули ярче, жадно глодая бока спешно подброшенных дров. Трёхглазый чародей выпрямился, скрестил руки на груди. По лицу его ничего невозможно было прочесть. Тонкие пальцы медленно откинули капюшон. Показался третий глаз, красный и воспалённый, окружавшая его кожа покрылась струпьями, кое-где виднелись желтоватые гнойные головки нарывов.
— Ваша милость, досточтимый господин магистр… прошу извинить мою непонятливость. Но я всего лишь самый обычный сын Гнили, выброшенный родившей меня женщиной в канаву и выживший чудом. Никто никогда специально не учил меня волшебству, всё, что я умею, я подсмотрел, подслушал… тут или там. К Дир Таноли никто не подпустил бы меня и на три полёта стрелы. Поэтому, надеюсь, ваша милость извинит мои неловкость и неуклюжесть. Я постараюсь исполнить ваше желание так хорошо, как только смогу, но, если нет, молю вас, не гневайтесь на своего ничтожного слугу. Ибо сказано, что от каждого — по способностям.
— Довольно слов. — Магистр сдвинул брови. — Исполняйте приказ, Метхли. Пока что вы достаточно успешно заговариваете мне зубы. Более этого я терпеть не намерен. Считаю до трёх. Раз!..
Маг поспешно поклонился, пальцами правой руки растянул гноящиеся складки кожи вокруг третьего глаза. Помутневший, со множеством красных прожилок, сейчас он выглядел поистине страшно. Метхли болезненно поморщился, скривился, прошипел какое-то проклятье.
— Тебе больно? Отчего? — требовательно бросил магистр, резко оставив вежливое «вы».
— Не могу знать, ваша милость, — прошелестел Метхли, не забыв поклониться. — С того самого момента, как я выжил в замке Венти, когда доньята Алиедора Венти выпустила Гниль на волю, мой глаз поразила болезнь. Я не знаю ни ее точной причины, ни как эту хворь лечить. Кое-как помогают примочки из…
— Это меня не интересует, — оборвал рыцарь. — Важна лишь связь с Гнилью. Ты вновь подтвердил мои подозрения. Всё, достаточно слов.

Всё, достаточно слов. Смотри и отвечай!
— Слушаю и повинуюсь, — воспалённый глаз тяжело заворочался в орбите. Один из фурункулов неожиданно лопнул, по брови чародея поползла тяжёлая жёлтая капля. Запахло кисло-металлическим.
Магистр подобрался, рука его легла на эфес короткого и широкого клинка.
— Осторожнее, маг, — прорычал рыцарь.
— Прошу… простить. — Голос Метхли прерывался. Пальцы, удерживавшие набрякшее гноем веко над третьим глазом, заметно дрожали. — Что… могу… как… могу…
Магистр только махнул рукой — мол, хватит болтать.
Желтоватая жидкость проступала теперь и вокруг пальцев трёхглазого чародея. Кислая вонь — запах Гнили — стала почти нестерпимой. Несколько рыцарей бросили свои занятия, выпрямились, в упор смотря на Метхли, и по примеру магистра схватились за оружие.
Чародей обвёл взглядом окрестности. Третий глаз судорожно подёргивался, с него скатилась мутная слеза, за ней другая. Лопнул ещё один нарыв, и лицо волшебника скривилось от боли.
Наконец он выдохнул, опустил руку — и веко тотчас опустилось. Лоб мага обильно испачкало желтоватым гноем.
— Вытритесь, — брезгливо сказал магистр, не шевелясь и не убирая ладони с рукояти меча. — От вас разит на целую лигу.
— Ви… виноват, — еле слышно прошептал Метхли. — Я… я видел.
— Что именно?
— Гниль, ваша милость. Гниль повсюду. Она… зовёт меня.
— «Всюду» — это не ответ, Метхли. Точнее! И как именно она вас «зовёт»? Отвечайте кратко и по делу! — Магистр словно начинал терять терпение.
— Раньше я такого не мог. — Метхли шептал едва слышно. Он вдруг покачнулся, казалось, он едва удерживается на ногах. — А теперь вижу… пузырь во-он там, за лесом. — Он слабо махнул рукой. Одна целая и пять седьмых лиги. Прорвётся через… м-м-м… неделю. Нет, восемь дней. А ещё вижу, что вон под тем деревом тоже зреет гнойник… и Гниль поднимается по корням, вливается в ветки… Этот остролист уже не просто дерево. Он… наверное, подобен мне. И таких вокруг… семь, самое меньшее. Они все машут мне. Приветствуют… собрата. Говорят, что совсем скоро… всё вокруг станет как они. И ещё… — Но тут колени чародея вдруг подогнулись, и он без чувств, словно куль с мукой, повалился наземь.
Магистр не пошевелился, только глаза его чуть заметно сузились.
— Всё, как мы и предвидели, — негромко проговорил он. — Убальдо, Росмир! Приберите этого. Вытрите ему лицо, но будьте осторожны. Не замарайтесь. Перчатки потом сожгите.
— Будет исполнено, милорд, — один за другим откликнулись двое ближайших рыцарей.
— Надо торопиться, — отрывисто бросил магистр, поднимаясь. — Затребуйте у навсинайцев големов-носильщиков.
— Да, ваша милость, — тотчас кивнул третий рыцарь. — Но, милорд, вы сами говорили о нежелательности их присутствия…
— Разумеется. Но нам они надолго не потребуются. Да, и пообещайте магам три… нет, две роты подкрепления в Меодоре. Они будут рады, я знаю.
Он повернулся, широким шагом направляясь куда-то на другой конец лагеря.

И потому не видел, как маг Метхли вдруг раскрыл оба глаза, жутко усмехаясь оскаленным, растянувшимся до самых ушей чёрным ртом.
Однако и сам трёхглазый чародей не заметил, что ухмылка его отразилась в серебряном зеркале с вычурной оправой из чёрного металла, словно нарочно оставленном так, чтобы видеть лицо Метхли. Крошечный рубиновый глазок змея, обвивавшего рукоять зеркала, едва заметно моргнул.

Том 2. Исход Дракона
Глава XIII
— Сколько мы ещё вверх-то лезть будем, распечать меня во все кости?
— Не нойте, любезный мой гном, Подгорному ли племени жаловаться на крутые склоны и долгий подъём?
— Мы в горах вверх-вниз не прыгаем, мы ровные тоннели прокладываем…
— Оставим это. — Алхимик Ксарбирус неутомимо шагал по круто забирающейся вверх горной тропе. Справа и слева клубилась зелёная чаща, ощетинившаяся многочисленными шипами: горные леса Смарагда явно способны были постоять за себя и не торопились открывать торную дорогу незваным гостям. — Что скажет наша почтенная сидха об окружающей нас растительности?
— Ничего нового не скажу. — Нэисс пожала плечами. — Отзываются. Правда, дикие совсем. Словно с ними не говорили никогда и ни о чём.
— Аномалия, как есть Аномалия, — кивнул Ксарбирус. Алхимик казался довольным, словно добравшийся до сметаны шерстистик. — Ноори явились сюда из иного мира, с иного Листа. Принесли с собой родные для них растения, наверное, каких-то животных. Но кое-где на Смарагде остались и дикие, первозданные леса; наверное, пришельцам просто было не с руки вырубать тут всё подчистую.
— Милорд командор. — Стайни насмешливо присела. — Помнится, вы сказали, мол, понимание мотивов действий ноори поможет нам отыскать дхусса. Пока что мы предполагаем, что они пришли откуда-то извне и что оттуда они бежали, тщась избегнуть некоей опасности. К тому есть веские основания. Но как это поможет нам?
— Очень просто… уф! — запарившись, Ксарбирус уселся прямо на краю тропы. — Очень просто, — повторил он, утирая пот со лба. — Ноори напуганы. Превыше всего они ценят спокойствие и безопасность. Они не желают ни войн, ни завоеваний, ни даже особых богатств. Видно, хватает и того, что есть на Смарагде. Следовательно, так отчаянно гоняться они могут только за тем, что станет угрозой именно их существованию здесь, на заповедном острове.
Стайни скорчила гримаску.
— И что с того?
— Я готов допустить… — Ксарбирус начал было поднимать назидательно палец, поймал себя на этом движении, досадливо дёрнул головой. — Готов допустить, что дхусс для них является каким-то фетишем, возможно, чем-то вроде героев той самой легенды о проклятых детях. Он ведь упоминал, что рождение его связано с Небесным Садом, верно? Ну так у тех же ноори могут быть какие-нибудь варварские верования и основанные на неподтверждённых суевериях обычаи…
— То есть они запросто смогут принести Тёрна в жертву? — Стайни подобралась, кулаки у неё сжались. Как ни странно, зло сощурилась и сидха, разом утратив всегдашний свой рассеянно-утомлённый вид «последней из Ветви».
— Я бы так не сказал, — покачал головой алхимик. — Убить они его могли множество раз. Тут и говорить не о чем. Нет, им дозарезу требовалось притащить его на Смарагд. Зачем? Вопрос остаётся открытым. Но я рискну предположить, что именно тут есть некое место, куда и следовало доставить нашего дхусса.

Зачем? Вопрос остаётся открытым. Но я рискну предположить, что именно тут есть некое место, куда и следовало доставить нашего дхусса.
— И дхусса тащат сейчас именно туда, распечать меня?..
— Скорее всего, — пожал плечами Ксарбирус. — Если он по-прежнему у них в руках. Или, если он ускользнул, его, скорее всего, будут загонять именно туда. Но на свободе он или же у ноори, боюсь, мы сейчас сказать не сможем. Если все мои… расчёты, назовём их так, не пропали даром — он сейчас забирается всё выше и выше в горы. А что там — один Высокий Аркан ведает. Да и то я в этом сомневаюсь.
— Значит, идём, — решительно бросила Стайни.
— Погодите, распечать и вас, и меня! — рявкнул Брабер. — Я всё молчал, молчал, а сейчас вижу, что никто об этом и не думает. Как дхусса-то освобождать станем?
— Какой смысл говорить об этом, если мы даже не знаем, где его держат? — поморщился Ксарбирус. — Или же — чего я тоже не исключаю — он сумел освободиться сам. Тогда всё, что нам требуется, — это убраться отсюда. Разумеется, после того, как мы получим ответы на все интересующие ме… интересующие нас, конечно же, вопросы.
— Сладко звучит, — пожал богатырскими плечами гном. — А вот что из этого выйдет? Тащимся слепо, ничего не знаем…
— Брабер! Ты ли это? — вскинулась Стайни. — Дело говори, гноме!
— Дело? Я и говорю. Пока кого-то из местных не поймаем да не допросим с пристрастием, так и будем тыкаться, как крысы пещерные.
— Славно. Непременно так и поступим, при первой же возможности, — посулил Ксарбирус. — А пока вперёд, друзья, вперёд. Дхусс где-то там, — он махнул рукой, — и уже совсем близко.
— И тропка-то уж какая удобная… — проворчала сидха за его спиной. — Удачно как подвернулась. Не находите, спутники мои?
— Находим, — пожал плечами алхимик. — Но должно же нам хоть когда-нибудь да повезти?
— Ага, и тропа, куда надо идущая, да ещё и пустая вдобавок, — не прекращала Нэисс.
— Так что ж, не идти по ней, что ли?! — не утерпел гном.
— Почтенная Нэисс хочет сказать, что ожидает засаду, — снисходительно пояснил алхимик. — Похвальная осторожность, весьма похвальная. Я сам думал о том же самом. Но пока что… любезная сидха, милочка, твои «дикие» деревья вокруг нас не могут предупредить об опасности?
— В сидхских лесах наверняка бы предупредили, а тут нет — дикие, я же сказала. Они и говорить-то толком не умеют.
— Гм. Досадно. Но ничего, справимся. Выше голову, дражайшие мои сподвижники! Мы, наверное, первые, кто из людей, гномов или сидхов вступил на заветный Смарагд. Есть чем гордиться. И уж раз мы забрались так далеко, то достойно ли вешать голову сейчас, когда уже столько пройдено и остался лишь последний шаг?
— Эк заворачивает, распечать меня, — крякнул Брабер. — Аж заслушаться можно. Сударь мой, мэтр Ксарбирус! Господин командор! Ну вот увидим мы наконец дхусса — а дальше-то что?
— Я отвечу на твой вопрос, мой добрый гном, как только соответствующие обстоятельства станут реальностью, — напыщенно провозгласил алхимик.

— А пока что давайте шагать. Мы ещё перевал не одолели.
…Неяркое осеннее солнце щадило путников. Страшно подумать, что здесь делалось бы в разгар лета. Горные леса даже не думали редеть, тропа мало-помалу становилась всё уже и уже. Тонкая её нитка вилась вокруг серых скал, всё чаще и чаще пробивавших зелёное море вокруг. Невысокие горы Смарагда отличались крутыми склонами, внезапно открывающимися обрывами и коварными осыпями.
— Остров как остров, и чего тут «аномалистичного»? — ворчала Стайни, первой карабкаясь по серой земле.
— Сейчас увидишь, — вдруг изменившимся голосом сказал Ксарбирус. — Совсем чуть-чуть осталось, друзья. Чуть-чуть.
— Ага, точно, — выпрямился и замер гном. — Туточки оно. Дошли, государи мои.
— Куда дошли?! — яростно зашипела бывшая Гончая. — Может хоть кто-нибудь объяснить мне, что происходит?
— Ты сказала — где тут аномалия? — резко бросил алхимик. — Рядом. Только вот эту гряду перевалить. Только учти, там стоять на виду нельзя.
— Не учите учёную, милостивый государь командор, — хмыкнула Стайни и змейкой скользнула вперёд.
Тропа действительно упиралась в острый, словно нож, скальный гребень. Шипастые деревца исчезали, уступая место нагому камню.
— Ну и что тут так… — Бывшая Гончая одним движением подтянулась, враз очутившись на самом краю.
Очутилась — и замерла, лишившись дара речи.
Ей открылась широкая, идеально круглая котловина, окружённая серыми скалистыми гребнями, отвесно обрывавшимися вниз. Тропа и впрямь оказалась ловушкой, она вела в никуда, спуститься здесь было невозможно. Конечно, опытная Гончая смогла бы сползти вниз по гладкому камню, почти лишённому трещин или уступов, но что станет с остальными её спутниками? Без малого три сотни локтей нагой скалы им не одолеть.
А внизу, на ровном, словно стол, каменном основании, стояла башня. Иссиня-чёрная, она поистине казалась пятном подгорного мрака, невесть как оказавшимся на поверхности и не рассеявшимся от ярких солнечных лучей. Идеальная игла, она вздымалась вверх, пронзая недвижный аэр и вершиной словно царапая небеса. Почему-то с тропы её было не видно. Стайни даже отползла чуть назад, взглянула — ничего. Над острым кряжем — чистое небо да мирные, благостные облачка. Ты делаешь шаг вперёд, оказываешься на краю пропасти и вновь видишь чёрное чудовище.
О таких строениях часто говорят — она, мол, вырастала словно из самой земли. Но сейчас Стайни готова была поклясться, что ещё никогда не видела ничего столь же чуждого и ветрам, и светилу, и даже самим горам её родного мира. Смарагд мог служить ноори, он мог стать их домом, но это казалось принесённым откуда-то из иномировых бездн.
Острая чёрная игла стояла, чуть накренившись, чёрная броня оставалась непроницаемо-тёмной; ни единого блика, она словно совершенно ничего не отражала. Узкие окна были набросаны в беспорядке, совершенно хаотически, безо всякого видимого плана или смысла. Взгляд пытался угадать расположение этажей и, бессильный, признавал поражение — бойницы выглядели понатыканными куда придётся.
Основание башни окружал ров. Вернее, не ров, а самый настоящий провал, рукотворная бездна неведомой глубины. Во всяком случае, Стайни со своей верхотуры не могла рассмотреть дна.
К башне не вело никакой дороги, и входа заметно тоже не было. Равно как и подъёмного моста или чего-то в этом роде. Ввинченный в небеса острый чёрный шпиль, рог неведомого страшилища, высунувшийся из земных глубин, — башня совершенно не походила ни на что, виденное Стайни в пределах Мира Семи Зверей.

— А наклонили? Наклонили-то они её зачем? — услыхала она горячечный шёпот гнома. Брабер, припав к скалистому гребню, точно так же, как и она, таращил глаза, не в силах совладать с изумлением.
— Поздравляю вас, дорогие мои. — Мэтр Ксарбирус изо всех сил старался держать себя в руках. — Поздравляю. Вот тебе и «предательская тропа», Нэисс! Привела нас куда надо. Быстро и без хлопот. Итак, кто что может рассказать об этом… артефакте, представшем перед нашими взорами? Нэисс?
— Мёртвое… и живое, — помедлив, уронила сидха. — Там нет ничего растущего. Там жив только камень. И… очень, очень много силы. Я такое ощущала только в Храме Феникса, в аккурат перед тем, как там что-нибудь взрывалось. Ну, или портал открывался.
— Прекрасно. Камень, да ещё живой — это по твоей части, мой добрый гном. Итак?..
— Камень… живой… — Брабер не сводил взгляда с чёрной иглы. — Живой, да. Его не тесали, от скалы не откалывали. Вырастили. Потому что эту магию я чую, а вот чтобы железными орудиями трогали или чем ещё — нет.
— Отменные способности, сударь мой охотник за демонами, — усмехнулся Ксарбирус. — Понять вот так сразу, чем касались камня, — такое не всякому дано.
— Чем богаты, тем и рады, — обиделся Брабер.
— Что ты, что ты, напротив, — поспешил заверить его алхимик, пряча улыбку. — А ты, Стайни?
— Что может сказать простая Гончая, да ещё и бывшая? — пожала та плечами. — Рядом с такими мастерами тайной магии! Мне вот только интересно, мэтр, а дхусс-то сейчас где? Мы на башню эту пялимся, а что с Тёрном — забыли?
— Он там, — просто и безо всяких красивостей сказал Ксарбирус. — Он внутри, Стайни.
— Уже лучше. — Гончая упрямо сжала губы. — Тогда всё, что нужно, — это дать мне добраться во-о-он до того окошка. Как раз хватит протиснуться.
— Для начала спуститься бы неплохо, — сплюнул Брабер. — Фу, пропасть, — кивнул он на башню. — Кривая какая-то. У меня аж башка кружиться начинает.
— У меня тоже, — согласился алхимик. — Но Стайни права — надо как-то спуститься.
— Я бы погодила, — вдруг напряглась Гончая. — Смотрите, смотрите все!
На гладком, лишённом всяких признаков растительности камне, покрывавшем дно котловины, внезапно вспух жёлтый пузырь. Могло показаться, что это откуда-то сверху сорвалась громадная капля — однако нет, это набухал уже отлично знакомый путникам нарыв Гнили, и до них уже докатилась волна кисло-металлической вони. Набухал прямо на голых камнях, опрокидывая все законы и правила; от пузыря во все стороны разбегались трещины, и, присмотревшись, Стайни увидела ещё несколько таких же «паутин» — словно от удара чем-то тяжёлым. Значит, Гниль прорывалась тут уже не первый раз.
Брабер прорычал какое-то гномье проклятье. Однако никто из их маленького отряда даже и не заикнулся о бегстве.
— Все жаждут насладиться зрелищем? — бледно усмехнулся Ксарбирус. — Да, господа, да, дражайшие мои спутники. Те, кто послал вас всех, отдадут правую руку за такие известия.
Ему никто не возразил. Там, внизу, в котловине, чудовищный пузырь лопнул, к небесам взметнулся желтоватый гейзер отвратительного гноя — чего никогда не случалось раньше на памяти всех спутников Ксарбируса, — и из разлома стремительно хлынул поток многоножек.

— Да, господа, да, дражайшие мои спутники. Те, кто послал вас всех, отдадут правую руку за такие известия.
Ему никто не возразил. Там, внизу, в котловине, чудовищный пузырь лопнул, к небесам взметнулся желтоватый гейзер отвратительного гноя — чего никогда не случалось раньше на памяти всех спутников Ксарбируса, — и из разлома стремительно хлынул поток многоножек. На сей раз он не растекался во все стороны, уничтожая всё живое, нет — твари очень деловито и сосредоточенно бросились прямо к башне.
— Посмотрим, как вы, любезные мои, через ров перебираться станете, — Ксарбирус то ли притворялся, то ли и впрямь не мог от волнения унять собственную разговорчивость.
— Счас их сверху ка-ак хватят!.. — предположил гном. — Самое время.
Однако башня осталась безмолвной, недвижимой; в бойницах не сверкнула броня защитников, не полился на тварей жидкий огонь, в котловине по-прежнему царила мёртвая тишина, нарушаемая лишь жутковатым шуршанием множества жёстких лапок.
Поток многоножек достиг рва, первые бестии зацепились за край, по ним карабкались другие, находили какие-то одним им видимые упоры и зацепки на внутренней стене — через пропасть с дивной быстротой строился живой мост.
— Невероятно, — схватился за голову алхимик. — Смотрите, смотрите! Они строят укосы и опоры!
И впрямь, жёлтая масса насекомых облепила камень, сползая вниз по обрыву; к противоположной стороне тянулось множество живых отростков, так, что получалась огромная арка.
— Сроду такого не видывал, распечать меня!..
— Да и где б ты увидеть мог, гноме?
Многоножкам, словно отлично обученному войску, потребовались считаные мгновения, чтобы перебросить на другую сторону отличный и широкий мост. Живой, он шевелился, дышал, вниз то и дело срывались неудачливые «части», однако из лопнувшего пузыря им на смену валили новые и несметные тысячи.
Ксарбирус лихорадочно что-то записывал в потёртую кожаную книжицу.
— Редкое, редчайшее по мощности вскрытие… — доносилось его бормотание. — Визуальная оценка… двенадцать баллов… обонятельные характеристики…
— Учёные, распечать их всех, — сплюнул Брабер. — Эгей, мэтр! Почтенный!..
— Бесполезно, не дозовёшься, — только махнула рукою Стайни. — Пока это всё не кончится.
— Чем?! — приподнялся гном. — Иль ты забыла, что нам господин командор рёк? Тёрн, он там, внутри. Ежели эти бестии таки проберутся, ну хотя б через окна?
Чёрная башня и впрямь никак не защищалась. Жёлтый прилив достиг её подножия, многоножки безо всякого видимого труда теперь строили нечто вроде примёта, живой пирамиды, карабкаясь вверх и явно стараясь достичь бойниц нижнего яруса.
— Что ж твои ноори? — не мог успокоиться Брабер. — Отдадут, получается?
— Может, и отдадут, — процедил сквозь зубы Ксарбирус. Алхимик казался озадаченным, словно только что поймав себя на существенной ошибке, из-за чего придётся заново переделывать всю работу. — Неужто там никого нет? И — прав Брабер — что тогда там делает Тёрн? И там ли он вообще?
— Отличные вопросы, — фыркнула Стайни. — Особенно последний.
Ксарбирус только гневно засопел.

— Смотрите, смотрите! — вскинула руку Нэисс.
Жёлтый прилив поднимался неудержимо и неумолимо, пожирая пространство чёрных стен. Бойницы башни оставались немы, Гниль наступала. Ждать, впрочем, оставалось совсем недолго: многоножки уже почти достигли самого нижнего из проёмов.
А гейзер всё извергал и извергал новые полчища жёлтых тварей, живой мост прогибался, но стоял.
— Если там, внутри, кто-то есть, ему бы неплохо хоть что-нибудь сделать, — пробормотал Брабер.
— Раньше явно успевали, — заметила Нэисс, кивая на старые трещины. — Если это от Гнили, то в башню им залезть так и не удалось.
— Знать бы ещё почему…
— А что, если тот старик и тут успел побывать? — вдруг вспомнила Стайни.
— Я о нём тоже вспомнил, — кивнул Ксарбирус. — Лучшего и не придумаешь — такие прорывы пропадают! А он куда-то на север подался.
— Тёрн ведь его встречал, — напомнила бывшая Гончая. — И притом именно на Смарагде.
— Ближе к делу, господа, — поморщился алхимик. — Наблюдаемое нами явление не оставляет сомнений в том, что…
Стайни, побледнев, сжимала и разжимала кулаки, не отрывая взгляда от жёлтой плесени, быстро карабкавшейся по чёрным отвесным бокам башни. Похоже, бывшая Гончая только сейчас поверила, что Тёрну и впрямь может грозить опасность; удивительное творение ноори казалось совершенно неприступным.
— Надо что-то делать. Надо что-то…
— Опомнись, дорогая моя, — резко одёрнул её Ксарбирус. — Тут ничего не сделаешь. Эликсир, быть может, и призакрыл бы на время прорыв, но сама знаешь, долго такая заплатка не продержится. Что мы можем сделать без того, чтобы быть сожранными? Ничего. Только погибнем зря.
Стайни в сердцах саданула кулаком по камню — брызнула острая крошка.
— Славно стукнуто, — одобрил Брабер. — Голой-то рукой! Ничего себе бьют бывшие Гончие!
— Бывших Гончих не бывает, — сладким голосом напомнил Ксарбирус.
Девушка не ответила — взгляд её по-прежнему приковывала башня.
Самая первая многоножка взобралась, наконец, на плоский камень основания бойницы, замерла, пошевелила усиками, словно принюхиваясь.
— Тёрн… — всхлипнула вдруг Стайни. По щеке быстро побежала слеза.
— А я-то думал, Гончие плакать не уме… — начал было Ксарбирус.
И в этот миг Тёмная башня ответила.
Нет, бойницы не изрыгнули пламя, на многоножек не обрушился истребительный ливень, облака удушливых паров не окутали чёрных стен, сонм незримых воителей не врезался в ряды бестий; над мёртвой, пустой котловиной разнеслись звуки музыки.
Звуки музыки, которую никто не слышал. Стайни только почудилось, что она слышит мелодию на самой грани доступного слуху; миг спустя иллюзия исчезла. Но музыка продолжала звучать, в упругих содроганиях воздуха, в едва ощутимых колебаниях земли, в согласном движении усеянных шипами ветвей, а ведь царило полное безветрие.
Даже облака в высоком небе, казалось, повинуются этой мелодии, — изменив всегдашним своим путям, они тянулись прямо к башне, и не просто «плыли» или даже «неслись»; нет, каждое движение слагавших их клубов словно дирижировало незримым оркестром музыкантов, рассеянных от горизонта до горизонта.

Стайни невольно сжалась — эта музыка отзывалась глубоко-глубоко, в самой сердцевине костей, «пока ещё не задетых», как верил мэтр Ксарбирус, действием эликсиров Некрополиса. Отозвавшееся словно вступало в войну с остальным её телом, нечистым, запятнанным алхимией Мастеров Смерти и потому недостойным дышать воздухом ни в чём не повинного мира. Боль растекалась от костей, струилась по жилам, добиралась до сердца, потому что она, Стайни, нечиста, потому что на ней — ошейник, до сих пор украшенный рунами, и не за просто так вручёнными; и нечего этому мерзкому порождению смерти топтать зе-лёную радостную землю, нечего ей тут делать, и, чем скорее она умрёт, тем лучше, унеся с собой тайны, что она не открыла спутникам, в чём не призналась даже Тёрну…
Кажется, она закричала, забилась на земле, отхаркивая кровавую пену; беззвучная Арфа не знала пощады, она убивала медленно и мучительно.
Спас Стайни Брабер: навалился сверху, прижал к окровавленным губам красно-золотой клинок, леденяще-холодный, словно среди лютой зимы. Сталь коснулась и лба, прогоняя дурноту, словно высасывая боль из раздираемой чародейством плоти.
— Терпи, терпи, ещё чуть-чуть…
Рядом, уткнувшись в сгиб локтя, замерла бесчувственная Нэисс, и над сидхой хлопотал Ксарбирус. Мэтр сам выглядел изрядно помятым, подбородок и верхняя губа покрыты кровью, но держался он твёрдо.
— Сейчас, сейчас… — бормотал он, пытаясь перевернуть Нэисс лицом вверх. — Сейчас кончиться должно. Ты глянь, глянь-ка, Гниль-то они уже того, к ногтю взяли, как есть всю взяли, ничего не оставили…
Наконец Стайни сумела сесть. Голова кружилась, но неведомая магия гномьего меча действовала. Боль утихла, больше не разрывая тело.
— Смотрите, — торопливо кивнул Ксарбирус. — Всех перебили, это ж надо так, вот это силища…
Жёлтый ковёр покрывал основание тёмной башни, не оставив ни малейшего просвета. Мёртвые многоножки громоздились одна на другой, большая часть осыпалась в пропасть, налетевший ветер старался скинуть туда же ещё оставшиеся пустые панцири, вдруг ставшие совсем лёгкими, почти невесомыми.
Хозяева Смарагда не рисковали повторными ударами.
— Цел твой Тёрн. — К мэтру Ксарбирусу возвращалась его всегдашняя ворчливость. — Если, конечно, он таки внутри.
Гончая не ответила — покачивалась, словно пьяная.
— Да она просто влюблена по уши, — фыркнула Нэисс, однако в голосе её явно слышалась ревность.
Стайни не ответила. Просто смотрела и смотрела на сдуваемые ветром пустые шкурки многоножек.
Хозяева Смарагда убирались в своём доме.
— Неплохо, — только и выговорил наконец Ксарбирус. — Какая мощь… какая сила… и всё пропадает под спудом. Тлеет без толка, как та же Гниль.
— Что дальше, мэтр? Спускаться? — Гном пришёл в себя первым, вновь сделавшись деловито-суетливым. — Высоко. У нас верёвок не хватит, а едва ли тут кто-нибудь по скалам лазать умеет, кроме меня.
— Она, — сидха кивнула на бывшую Гончую, — тяжело раненная, истекая кровью, взобралась по отвесной стене раза этак в три повыше этой.
— Она тоже, — прошипела в ответ Стайни. — Хотя и не раненая, должна признать.
— Дражайшие и прекраснейшие доньи, не спорьте. Вы обе превосходные скалолазки, — усмехнулся Ксарбирус.

— Дражайшие и прекраснейшие доньи, не спорьте. Вы обе превосходные скалолазки, — усмехнулся Ксарбирус. — Надо спускаться, иного выхода нет. Особенно если Тёрн таки внутри.
— А нас эта башня не… не того? — опасливо осведомился гном. — Как этих многоножек…
— Валидное опасение, весьма валидное, — одобрил Ксарбирус. — Но придётся рискнуть. К тому же я себе не прощу, если не осмотрю сие строение как следует…
— Если оно допустит такой осмотр, — буркнула Стайни.
— Узнаем на месте, — поднялся алхимик. — Вперёд, любезные и неустрашимые мои спутники! Цель нашего предприятия поистине в двух шагах.
— Обойдёмся без призывов. — Нэисс решительно шагнула к краю пропасти. — Давай верёвку, гноме.
— Погодите! — Стайни развернулась, пружинисто присела. Короткий меч она держала словно перо, большой палец под оголовком эфеса и вытянув клинок вдоль земли. — Кто-то идёт!
— Никого не… — начала было Нэисс. Её стражевая лоза спокойно обвивала тонкую талию сидхи, однако на тропе одна за другой стали возникать фигуры в бело-зелёных одеяниях и изящных, тёмно-изумрудных масках, глазные прорези обшиты золотой тесьмой. До плеч спускались длинные, очень тонкие и светлые волосы — у кого цвета чистого серебра, у кого сероватого жемчуга, а у кого — очень-очень бледного золота.
И ни у кого никакого оружия.
Двое… пятеро… восемь… дюжина…
Стайни прыгнула. Что-то со звоном отлетело от её клинка, короткий меч сверкнул разящим росчерком и разлетелся с нежным звоном, словно хрустальная брошь, со всей силы брошенная об камни.
— Не надо крови, — со странным акцентом произнесла одна из масок. — Положите оружие. И ты, сидха, тоже. Ты не сможешь причинить нам вреда. Раз уж на это не способна сама Гниль.
— Мы, гномы, — Брабер поплевал на ладони, поудобнее перехватил красно-золотой меч, — оружие не клали никогда и ни перед кем. Заруби себе на носу, местный.
Из-под тёмно-зелёной маски донёсся глухой смешок.
— Твоё мужество похвально, подземный житель. Но совершенно бессмысленно. Твой меч…
Брабер ухмыльнулся. И, не сходя с места, ударил.
Со стороны могло показаться, что причудливое оружие вдруг вытянулось, удлинившись самое меньшее втрое; двухцветное полукружие вспороло воздух, и ближайшее существо в маске вдруг окуталось призрачным голубым пламенем. Клинок Брабера негодующе зазвенел, словно от ярости; гнома отшвырнуло к самому краю пропасти, его подбитые сталью сапоги заскрежетали по камням.
— Досточтимые, уважаемые! — Ксарбирус вскинул руки, бросаясь между своими спутниками и существами в масках. — Это недоразумение. Нэисс, не хватайся за лозу. Стайни, спокойно. Брабер, уймись. Уважаемые, мы…
— Подними руки. Медленно, — донеслось из-под маски. — И не тянись за эликсирами.
Брабер глухо рычал, Стайни почти распласталась по земле, сжимая в обеих руках выхваченные кинжалы, и только Нэисс не шелохнулась, и в самом деле не касаясь своей стражевой лозы вокруг пояса. Ксарбирус послушно поднял руки, продолжая говорить самым приятным, проникновенным и убедительным голосом.
— Досточтимые хозяева, мы никому не причинили никакого ущерба.

— Досточтимые хозяева, мы никому не причинили никакого ущерба. Простите моих спутников, тяжкое детство и перенесённые испытания в жестоком мире заставили их видеть повсюду врагов. Я не хватаюсь ни за какие эликсиры, я надеюсь, мы сможем поговорить как обладающие знанием, каковое единственно и отличает человека разумного от невежественного дикаря…
— Умолкни, алхимик, — прозвучало из-под маски. — Умолкни и следуй за нами. Остальные пусть положат оружие и тоже идут.
— Разумеется, господа, разумеется, — Ксарбирус казался самой любезностью. — Всё, как вы укажете. Брабер, Нэисс, Стайни, делайте… как я!
Откуда в пальцах Ксарбируса появилась эта скляница, никто так и не понял. Алхимик одним движением швырнул её под ноги хозяевам острова и прыгнул на зависть любой Гончей. Брабер взревел, и его красно-золотой меч вновь загудел, раскручиваемый могучей рукою гнома. Стайни взвилась в длинном броске, живая лоза Нэисс стремительной змеёй ринулась на заградивших тропу магов.
Из разбившейся скляницы повалил густой розовый дым, клубы его мгновенно скрыли всё вокруг; однако Стайни, с лёту ворвавшись в облако, по-прежнему могла видеть врагов, а вот они её, похоже, нет. Удивиться бывшая Гончая уже не успела, два кинжала ударили разом, в шею сзади одному и в горло спереди другому — под одеждой могли скрываться доспехи. Мелькнул красно-золотой меч Брабера — полетела в пыль разрубленная, залитая кровью маска. Миг спустя Ксарбирус и его спутники уже прорвались, бегом бросившись вниз по тропе.
Алхимик, не оборачиваясь, швырнул через плечо ещё одну склянку. Тропу заволакивал тяжёлый розовый дым, оставшиеся на ногах ноори бестолково толклись, словно слепые щенки.
— Не останавливаться! — орал Ксарбирус. Почтенный мэтр мчался по тропе прыжками, что заставили бы побелеть от зависти любого атлета.
— Куда? Зачем?! Я бы положила их всех! — выкрикнула Стайни.
— Никого б ты, дурёха, не положила! — Алхимик и не подумал замедлиться. — Они сейчас опомнятся!
На тропе осталось четыре неподвижных тела в бело-зелёных плащах. Остальные восьмеро, однако, даже и не думали преследовать беглецов.
— Сейчас опять Арфа будет… — пропыхтел алхимик. Он держался молодцом, но явно начинал уставать.
— Не успеют. — Нэисс вдруг замерла, разматывая стражевую лозу. — Бегите, я их задержу!
Бессчётно повторённая фраза, заветные слова тех, кто готов полечь, чтобы жили товарищи, — от кого угодно можно было ждать её, только не от надменной, холодной, отстранённой сидхи.
Нэисс замерла прямо посреди тропы, стражевая лоза захлестнула усеянные шипами ветви по обе стороны живого коридора. Лицо сидхи налилось кровью, на тонких руках вздулись жилы.
— Бегите! — Сухая, каменистая земля лопалась, корни вылезали на поверхность, деревца, словно звери на поводке, стягивались вслед за Нэисс, наглухо перекрывая тропу.
— Вот это да… — Глаза у Ксарбируса полезли на лоб.
— Бегите, говорю вам! — надсаживалась сидха. Она медленно пятилась, таща за собой свою лозу и следом — настоящий лес. Тропа мгновенно исчезала под покровом сплетающихся ветвей. — Я догоню!
Несколько мгновений Ксарбирус словно колебался — то ли и впрямь бежать прочь, то ли броситься на помощь сидхе.
Его опередил Брабер — гном молча метнулся назад, подхватил стонущую Нэисс на плечо и рванул обратно.

— Ты молодец. Этого хватит. А умирать нам рановато. — Сидха слабо трепыхалась на широченном, словно скамья, плече охотника за демонами.
— Ай да последняя из Ветви, — только покачал головой алхимик, когда они остановились, вконец запыхавшись. — Ай да Нэисс. Никогда бы не подумал… хотя, если принять во внимание, кто ты на самом деле…
— Мэтр! А может, хватит ходить кругом да около? — Брабер тяжело плюхнулся наземь. Погоня отстала, во всяком случае, хозяева Смарагда не показывались и никто не чувствовал их магии. — Что вы такого про всех нас знаете? Или намекаете, мол, знаю?!
— Наша дорогая сидха, прекрасная и очаровательная Нэисс, — сквозь зубы процедил Ксарбирус, — применила заклинание, во всех достоверных источниках упоминаемое как «легендарное» и «требующее совокупных сил всей Ветви». Документально подтверждено его применение лишь один раз, при той самой осаде сидхами Самалеви. Но тогда под стенами города собрались тысячи и тысячи сородичей Нэисс, а тут она всё проделала сама. Браво, дорогая моя. Браво, — Ксарбирус и в самом деле похлопал в ладоши. — Не каждый решится выдать столь тщательно хранимый секрет. Впрочем, допрашивать тебя и выяснять, какая из тайных сидхских лож начала всю эту историю, я не стану. Нет смысла. Мы все тут в одной лодке и или победим все вместе, или погибнем.
— А эти-то, в масках, и впрямь гнаться не стали! — встрял гном. — Славно ты им путь закрыла, Нэисс, век помнить буду!
Бессильно завалившаяся набок сидха вымученно улыбнулась.
— Спасибо, Брабер.
— Не за что, распечать меня и так и эдак. Жаль, только одного из них завалил. В долгу перед тобой получаюсь… сестрица.
Нэисс заметно вздрогнула.
— Ничего, — одними губами ответила она. — Ненадолго… я чувствую.
— А вот почему они за нами не погнались? — замер вдруг Ксарбирус. — У них же всё явно наготове было. И тропа эта… точно ловушка. Неужто деревьев испугались? И пробиваться не стали…
— Тёрн, — едва слышно выдохнула Нэисс. — Тёрн… там. Он… их отвлёк.
Несколько мгновений все ошарашенно молчали.
— Откуда знаешь? — не выдержал первым Брабер.
— Знаю… чую… после таких заклятий всё остро очень… Там он… в башне… или около… — Под глазами сидхи разливалась синева, губы тоже потемнели, голова бессильно запрокинулась.
Ксарбирус заохал, захлопотал над ней, поднося к носу какие-то жутко пахучие снадобья.
— Дыши, дыши, дорогая… дыши, кому сказано!
— Так что ж это… обратно, значит? — растерянно проговорил Брабер.
— Обратно, — холодно уронила Стайни. Бывшая Гончая оттирала и оттирала уже невидимую кровь со своих кинжалов, мерными, механическими движениями, словно навсинайский голем.
— Ага, обратно, — фыркнул Ксарбирус. — Нэисс на ногах не стоит, а они туда же, обратно им понадобилось!
— Тогда мы с Брабером вдвоём пойдём. Вы, мэтр, оставайтесь с сидхой.
— Пойдём все вместе — или никто! — отрезал алхимик.

— Пойдём все вместе — или никто! — отрезал алхимик. — По одному-двое нас ноори сожрут и не поморщатся.
Из-за гор, с недальнего гребня, донёсся приглушённый раскат, словно там, у самого дна котловины, сошлись вместе грозовые тучи.
— Наш дхусс им так просто не дастся, — почти ласково проговорил алхимик. — Нэисс, милочка, как ты? Лучше стало? Давай, пей теперь вот это…
— С-спасибо… и впрямь лучше…
— Не торопись, дорогая. Я в Тёрна верю. Задёшево его местные не получат.
* * *
— Вот и зима, благородный дон Дигвил. Ранняя в этом году, совсем ранняя. Ещё бы осени длиться да длиться, ан нет — снег как лёг, так уже и не тает.
Мастер Латариус протянул руки к огню. Походная печка весело и жарко гудела, раскалившись почти докрасна. Огромный дилижанс застыл на пустой и мёртвой дороге; Гончие натянули полотно, защищая тягунов от пронзающего ветра. В Долье — во всяком случае, возле тракта — не осталось ни одного целого дома, ни одного постоялого двора или корчмы. Да что там дворы и корчмы! Не осталось даже деревьев, хотя их Гниль вообще никогда не трогала.
Дигвил молчал. За окнами дилижанса, за обитыми мягкой кожей стенами лежало Долье — его Долье. Мёртвое, пустое, где, наверное, не осталось даже мертвецов в земле.
Последние слова он произнёс вслух.
— Мертвецов и впрямь не осталось, — кивнул Латариус. — Мы искали. Смотрели. Сами понимаете, благородный дон, зомби нам всегда нужны. Но нет, никого не нашли. Гниль и их прикончила. Даже щепок от гробов — и тех не оставила.
— Почему так? — в который уже раз повторил молодой рыцарь. — Почему? Что случилось? Кого мы прогневали?
— Боюсь, что никого, — пожал плечами Мастер Смерти. — Видите ли, досточтимый Дигвил, наличие богов очень облегчает жизнь. Появляется, так сказать, субъект астрального общения. Есть к кому взывать, кому молиться, чьи капища рушить, на худой конец, если надмировая сущность помочь не в силах. А у нас что? Ом-Прокреатор? Так его никто не видел, не осязал, не обонял, и эксперименты наши закончились ничем.
— Эксперименты? Это что ещё такое?
— Опыты, научным языком выражаясь, — терпеливо пояснил Латариус. — Опыты по коммуникации… э-э-э, прошу прощения, по общению с божественными силами. Предпринимались Некрополисом ещё в стародавние времена. Во времена Семи Зверей.
— Семи Зверей? Да ведь тогда ни Некрополиса не было, ни даже Мастеров Смерти!
— Похвально, похвально, историю вы учили, мой дорогой дон. Но, раз учили, могли бы сообразить, что нечто не появляется ниоткуда. Не возникают по мановению волшебной палочки могучие империи и государства. Основание должно закладываться загодя, порой — за века и даже тысячелетия. Некрополис считает отцами-основателями не только тех, кто сражался с магами Навсиная в давние времена. Были, были те, кого порой называют «некромантами», задолго до того, как появились и Держава, и Некрополис. В эпоху ещё древней Империи маги-ренегаты, понимавшие, что привычный им мир катится в пропасть, предприняли, так сказать, некоторые меры. В том числе и попытались воззвать к Богам.
— Богам? Или Зверям?
— Называй их как хочешь. Важно лишь то, что те чародеи до них дозвались. И со всеми подробностями описали все процедуры.

— Но… быть может… это лишь сказки?
— Эта возможность не избегла нашего рассмотрения, — хладнокровно проговорил некрополисец. — Подвергай сомнению — первейшее правило любого, кто дерзнёт постигать неведомое. Мы проверяли иные работы древних мастеров. Повторили всё, что только смогли. Они были точны как в описаниях, так и в выводах, не позволяя себе ни добросовестного заблуждения, ни принятия желаемого за действительное. Исходя из этого, согласно принципу индукции… прости, благородный дон, одним словом, мы пришли к выводу, что Звери действительно существовали и с ними был возможен разговор.
— Прекрасно. — Дигвил не отрываясь, смотрел на заметаемую снегом пустыню, всё, что осталось от Долье, от его Долье. — И что теперь?
— Теперь? — пожал плечами Мастер Смерти. — Теперь ничего, благородный дон. Мы одни, и никого над нами. С бедой можно справиться лишь самим.
— Невероятные приключения моей невестки, доньи Алиедоры, заставляют усомниться.
— Она всего добилась лишь благодаря собственной силе, — мягко ответил старик. — Вы даже представить себе не можете, благородный дон, насколько она сильна. А если и представите, то не поверите.
— Охотно поверю… — пробормотал Дигвил. — Но что же, выходит, Гниль стала теперь просто всеуничтожающей?
Латариус пожал плечами и потёр руки, видно, никак не мог согреться.
— Таковой она явила себя только здесь, в Долье. Прорывы после дольинского случались и у нас, и в Державе Навсинай, да что там Держава, вы сами, благородный дон, по вашим же словам, были свидетелем. Разве там это хоть в малейшей степени походило на случившееся здесь?
— Нет, — признал Дигвил. — Деревья остались стоять, как и стояли. Многоножки охотились за людьми.
— Именно. — Сухой палец некрополисца нацелился Дигвилу в грудь. — А здесь они, как изволите видеть, уничтожили всё подчистую. Сами погибли в неисчислимых множествах, но обрушили даже крепостные стены.
— А на другой берег Сиххота, что же, не стали перебираться?
— Попытались, — кивнул Латариус. — Однако у нас всё-таки есть чем их встретить. Не во всяком огне они горят, но есть такой, что совладает и с их панцирями. Правда, земля выгорает на рост человека и на ней потом ничего не растёт… — Он покачал головой. — А если в оставленной этим огнём яме соберётся, скажем, дождевая вода, она окажется смертельным ядом. Который потом растечётся по подземным жилам, отравляя всё вокруг… Тот случай, когда говорят, что лекарство злее болезни. Но, так или иначе, мы их остановили. На наш берег они так и не перебрались.
— Хвала Зверям за эти мелкие милости, — пробормотал Дигвил затверженное с детства, что он слыхал от няни и служанок, а не из уст почтенного фра.
— Мы проведём здесь ночь, — решил Латариус. — Устраивайтесь, благородный дон. На дворе слишком ветрено и холодно. — Некрополисец поднялся, отомкнул замок. Щёлкнули запоры, Мастер опустил себе узкую лежанку, бросил пару одеял.
— А ваши Гончие, досточтимый Мастер?
— Они сами о себе позаботятся, — отмахнулся старик. — Если будет нужно, придут сюда. Нет — останутся снаружи.
— В такой холод?
— Гончие умеют согревать себя куда лучше, чем мы, смиренные исследователи Смерти и того, что за ней, — ухмыльнулся Латариус.

— В такой холод?
— Гончие умеют согревать себя куда лучше, чем мы, смиренные исследователи Смерти и того, что за ней, — ухмыльнулся Латариус. — Не волнуйтесь, благородный дон. Подумайте лучше, что вы станете делать в Меодоре.
— Как это «что»? — искать семью, почтенный Мастер.
— Да, это я слышал. Но как именно? Что вы скажете стражникам у ворот столицы его величества Семмера, короля Долье и Меодора, хотя вернее будет сказать — одного лишь Меодора?
— Долье не умерло, — упрямо помотал головой Дигвил. — Вы сами говорили, Мастер.
— Разумеется. По пока это именно так. Хотя да, в наших силах его воскресить. Но всё-таки, у вас есть план, мой благородный дон?
Дигвил промолчал.
— Разумеется, нет, — резюмировал Латариус. — Как это, простите, типично для благородного сословия. Меч наголо, вперёд, в бой, а там разберёмся.
— Простите, — холодная вежливость далась Дигвилу недёшево. — Мастер Латариус, боюсь, я не вполне понимаю вас. Я подданный короля Семмера. Наследник сенорства. Моё фамильное кольцо при мне. И я…
— И что вы скажете? — перебил его старик. — Что побывали в плену? Что все ваши товарищи по оружию зомбированы, а вы каким-то образом ускользнули? Что прошли насквозь весь Некрополис и очутились у магов Державы?
— Именно так и скажу, — пожал плечами Дигвил, слегка краснея. Уступать в этом споре ему очень не хотелось, хотя в логике Латариусу отказать было нельзя. — Во всяком случае, маги Навсиная мне поверили.
— И сколько они продержали вас под замком? — язвительно вопросил старик. — Сколько длилась их «проверка»? И это ведь чародеи Державы, лучшие из них! Боюсь, король Семмер прикажет тотчас препроводить вас в пыточную, где опытные, замечательные специалисты, заплечных дел мастера, выяснят у вас все подробности вашей измены, как то: за сколько вы продались отвратным и богомерзким некромансерам, какое задание получили от них — наверняка же убить нашего доброго короля, его величество Семмера Первого?
Дигвил промолчал. «Проклятый старик был совершенно прав. Гром и молния, почему я сам об этом не подумал?!»
— И дело ведь не в том, что кто-то усомнится в вашей личности, — усмехаясь, продолжал Латариус. — Как раз напротив. При дворе, разумеется, найдётся масса людей, знающих вас в лицо…
— Меня знает и сам король, — буркнул Дигвил, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Именно. Все знают, что вы — именно тот, за кого себя выдаёте. Благородный дон Дигвил Деррано, без вести пропавший много месяцев назад.
— Маги Державы обещали, что пошлют весть моим близким.
— Вы так твёрдо верите их обещаниям? А что, если нет, не послали? Что, если, — он ухмыльнулся, — запамятовали в силу большой занятости? Но даже если они это сделали, разве сие послужит полным и безоговорочным доказательством вашей невиновности? Маги могли и «отпустить» агента некромантов. С тем чтобы, например, бдительно следить за ним и через него доставлять в Некрополис ложные вести. Король же Семмер столь сложной игры может и не понять. Он весьма раздражителен, этот король. И скажу совершенно откровенно, любезный дон Дигвил, — големы Навсиная уже давно стоят его величеству поперёк горла.

Все устали от бесконечной и бессмысленной войны. Навсинай словно притворяется, что воюет в полную силу. Испытывает новых големов, обучает молодых магов — самый жестокий и затратный метод, скажу я вам, но и самый действенный. Прошедшие его и впрямь… могут доставить неприятности. Однако его величеству все эти рассуждения, понятно, что мёртвому припарка… разумеется, не наша, не из Некрополиса. Чтобы насолить чародеям, Семмер вполне способен повесить или четвертовать любого, особенно когда есть такое прекрасное оправдание.
— Хорошо, — угрюмо кивнул Дигвил. — Если вам так будет приятнее, считайте, что вы меня убедили, Мастер. Что вы предлагаете?
— Поверните кольцо камнем внутрь. Наденьте простые доспехи, прикиньтесь наёмником. Их сейчас немало бродит по Меодору, причём из самых дальних краёв. Выговор, конечно, вас может выдать… ну да будем надеяться, что много времени вам на поиски не потребуется. Благородная донья Ютайла, скорее всего, именно в Меодоре. Она ж из Веркоора, верно?
— Вы прекрасно осведомлены, Мастер Латариус. Отдаю должное вашим лазутчикам. — Дигвил холодно поклонился.
— Благодарю. — Некрополисец ответил таким же поклоном. — Я всего лишь хотел сказать, что на месте Веркоора сейчас — груда развалин. Да чёрно-белый стяг северных варваров, свивших там гнездо этим летом. К нам они не суются, так что Гильдия не стала тратить силы и средства на то, чтобы их оттуда выбить. Отсюда легко заключить, что вашей почтенной супруге деться из Меодора некуда. Хотя у вашего уважаемого тестя, да продлятся его дни, если не ошибаюсь, есть родня в Доарне?
— Трудно найти хоть одно благородное семейство в Долье или Меодоре, у кого не нашлось бы родни в Доарне или Акседоре, — пожал плечами Дигвил. — Но едва ли Ютайла с детьми… рискнула бы отправиться сейчас так далеко. Нет, я начну с Меодора.
— Желаю в том деле всяческой удачи, — склонил голову Латариус. — Некрополис не нарушает обещаний. Найдите свою семью, и наша часть сделки будет исполнена. Приведите нас к «пожирателю Гнили», и мы будем в расчёте. Если, конечно, вы решительно отказываетесь обсуждать, гм, некоторые иные возможности, кои я имел честь изложить…
— Потом, всё потом, — поморщился Дигвил. — Сперва — моя семья.
— Вне всякого сомнения, благородный дон. Вне всякого сомнения.
Как Гончие провели эту ночь снаружи, под снегом и ветром, Дигвил так и не смог понять. Однако утром все пятеро воительниц встретили вылезших из тёплого дилижанса Дигвила и Латариуса бодрыми и подтянутыми. Тягуны были запряжены, зомби-прислужники, нечувствительные к холоду, стояли на запятках, двое кучеров-людей, скоротавших ночь в более похожем на ящик переднем отделении рыдвана, тоже были готовы.
Снег перестал, однако тучи так и не разошлись. Ветер умер под утро, и взорам Дигвила открылась белая ровная пустыня, слегка всхолм-лённая; но снег скрыл всё, за что мог бы зацепиться глаз. Белое море с застывшими волнами, и больше ничего. Ни птичьих, ни звериных следов вокруг, и сам воздух абсолютно, совершенно пуст. Нигде не видно и лесов; и почему, почему так холодно? Ведь до настоящей зимы ещё самое меньшее четыре седмицы…
Молодой рыцарь плотнее запахнулся в плащ, тяжёлый мех давил на плечи, словно плохо пригнанная, перегруженная броня. Казалось, с каждым выдохом тело покидает частица жизни.
Латариус тоже выглядел озабоченным. Вполголоса отдал какие-то приказания Гончим, двое из них кивнули, вскочили в сёдла своих гайто, покрытых лёгкими белоснежными попонами, и миг спустя скрылись в снежной пустыне.

— Нас должны были встречать, — сквозь зубы процедил Мастер Смерти.
— А раз не встречают, то что это значит?
— Скорее всего, големы в очередной раз решили проверить бдительность младших Мастеров, ответственных за передовые части солдат-зомби, — пожал плечами Латариус.
— Будем надеяться.
— Разумеется. Ну, а теперь в путь. К вечеру достигнем Долье — реки, я имею в виду.
— Где именно, досточтимый?
— Там, где раньше располагался Аджекоор, — коротко бросил Латариус, и Дигвил больше ни о чём не спрашивал.
Оттуда и впрямь вёл кратчайший путь к меодорской столице.
Молодой рыцарь старался смотреть в окно, но зрелище земли, словно обритой наголо неискусным цирюльником, оказалось слишком тяжёлым. Дигвил со вздохом опустил шторку.
— Совершенно с вами согласен, благородный дон. Душераздирающее зрелище. Хочу заметить, что Некрополис никогда бы не учинил с Дольинским королевством ничего и близко похожего.
— Где мы расстанемся? — коротко бросил Дигвил.
— Мы? Расстанемся? — удивился Латариус. — Когда и вы, и я, когда мы оба выполним свои обещания. В город мы пойдём вместе. Гончие послужат прикрытием. Если что-то всё-таки пойдёт не по плану, благородный дон, будьте уверены, темница и пытки вам грозить не будут.
— А кто боится-то… — проворчал Дигвил. — Лучше показали бы, что у вас для меня припасено. Доспехи-то ни разу не мерили, у меча баланс, уверен, никуда не годится…
— Вот и зря уверены-то, — рассмеялся Латариус. — Некрополис знает, что залог успеха — это внимание к деталям. Откройте задний рундук, там всё обзаведение.
Дигвил искренне обрадовался — хоть какое-то дело. Всё лучше, чем молча пялиться на белый саван, прикрывший погибшую родину. О том, что сейчас на месте Деркоора, он вообще запретил себе думать.
Как и обещал Латариус, доспех оказался простым, однако пришёлся впору. Лёгкая, но надёжная кольчуга доброй ковки, простой доарнский шлем со стрелкой вместо забрала, поножи, боевые рукавицы толстой кожи с нашитыми стальными пластинами, сапоги на меху, подбитые железом, подкольчужная стёганая рубаха — Мастер Смерти ничего не забыл, ни одной мелочи. Всё добротное, в меру потёртое, видно, что постоянно в ходу.
Меч тоже оказался под стать. Клинок с простым, кожей крытым эфесом местной работы, но зато выкован явно гномами. Когда-то они делали на продажу множество заготовок, попадавших на все рынки Старого Света, потом перестали — всё скупали рыцарские ордена, но у хорошего наёмника такой неприметный с виду, но гибельный в бою меч и должен был быть.
Не забыл Латариус малый топорик, каким удобно и биться, и метать. Два кинжала, короткий и длинный, для левой руки. Довершали обзаведение копьё и лёгкий круглый щит, годный и для пешего, и для конного боя.
— Здесь удобства кончаются, — вздохнул Латариус. — Дилижанс придётся отослать обратно. Поедем верхами. Наёмник и старый лекарь, ищущие службы.
— А они? — кивнул на Гончих молодой рыцарь.
— Их никто не заметит, — усмехнулся Мастер Смерти.
Дигвил пожал плечами. Не заметят так не заметят.
— Когда будешь готов, скажи.
…Они миновали реку.

Не заметят так не заметят.
— Когда будешь готов, скажи.
…Они миновали реку. В Аджекооре через Долье ещё при отце нынешнего короля перебросили большой арочный мост, чтобы могли проходить даже высокомачтовые морские корабли. Сам замок, раскинувшийся вокруг него городок лежали в развалинах, казалось невероятным, что многоножки, прежде всегда отступавшие перед каменными стенами и булыжными мостовыми, теперь смогли взять верх.
— Тут словно тараны поработали, — проворчал Дигвил, проезжая мимо груды камней. — Это ж ворота городские, я тут всех десятников знал… и даже простых стражников… А это трактир был, так и назывался, «У ворот», толстяк Миистан содержал, рёбрышки на угольях готовил, как никто…
— Не стоит предаваться бессмысленной жалости, — пожал плечами Латариус. — Она лишь заставит вас попусту тратить силы, мой благородный дон. Вы здесь, чтобы найти семью. Вот и ищите. Прочее же давайте оставим до более благоприятных времён.
Дигвил не ответил. Его гайто вступил на по-тёртые камни моста; здесь кончалось Долье, начинался Меодор, и едва кавалькада миновала середину арки, как в лицо им задул ветер, секущий, режущий, но — живой. Дигвил обрадовался ему так, словно ему, уже стоящему на эшафоте, вдруг зачитали приказ о помиловании.
— Здесь что же, никакой стражи нет? — удивился рыцарь. — Его величество Семмер не охраняет важнейший мост, одно из двух мест, где зомби могут беспрепятственно перейти реку?
— Его величество, конечно же, охраняет мост, — нехорошо усмехнулся Латариус. — Но сегодня мы решили, что стражникам необходим отдых. Тем более что никакой атаки здесь не последует. По крайней мере в ближайшие три дня.
— Они… живы? — вздрогнул Дигвил. Нет, только не это. Что угодно, только не это. Люди, настоящие, живые люди больше не должны гибнуть из-за него. Хватит и тех, что остались на тех крюках, в страшном зале, где защитников Долье и Меодора превращали в мертвяков, что совсем скоро понесут в собственный дом смерть и разрушение.
— Живы, живы, не беспокойтесь, — ворчливо бросил Латариус. — Зная вашу, благородный дон, особую, гм, чувствительность в этом вопросе, я приказал Гончим никого не убивать. Люди короля Семмера просто спят. Можете убедиться. — Мастер Смерти махнул рукой, указывая на внушительного вида казарму позади наскоро возведённой невысокой стены, перегородившей некогда широкий торговый тракт.
— Желаю убедиться, — тоном всем недовольного сенора заявил Дигвил. — Велите одной из ваших… спутниц сопроводить меня туда, Мастер Латариус.
— Речь не мальчика, но мужа, — ничуть не обиделся тот. — Нет ничего легче, дон Деррано! Разве вы ещё не поняли, что Некрополис считает правду самым сильным оружием? Ибо что есть на свете правдивее Смерти? Майре! Проводи благородного дона. Пусть всё увидит.
Казарму сотрясал богатырский храп. Обла-чённая в белое Гончая неразличимым движением распахнула перед Дигвилом двери и словно растворилась в темноте.
Стражники спали вповалку, словно поражённое неведомым чародейством войско. Большинство не расставалось с доспехами даже на отдыхе.
Дигвил прошел одну комнату, другую, третью — всюду одна и та же картина. Храпящие вояки, иные — на скамьях, другие — за столами, а третьи — и вовсе прямо на полу.
Мастер Смерти не солгал.
— Правда — самое сильное оружие, — встретил молчаливого Дигвила некрополисец.

— Правда — самое сильное оружие, — встретил молчаливого Дигвила некрополисец. — Гильдия не отрицает ложь как средство достижения цели, но считает, что лгущий в конечном итоге лишится большего, чем приобретёт.
— Вельми благородно, — буркнул Дигвил, не зная, что сказать ещё. Однако и безоговорочно признавать правоту некроманта как-то тоже не улыбалось. — Не будем мешкать. До Меодора путь неблизкий.
За Долье окружавший их пейзаж вновь переменился. Мёртвая заснеженная пустыня уступила место хоть и разорённой дочиста, но всё-таки живой стране.
Здесь в полуразрушенных деревеньках по-прежнему ютились серфы, убравшие какой ни есть урожай и затаившиеся до весны; здесь повсюду стояли отряды рыцарей, где недавние враги — вассалы и Хабсбрада Меодорского, и Семмера Дольинского — воевали рука об руку, забыв о распрях. Враг, страшнее которого они не знали, обратил в ничто всё королевство Долье и, если его не остановить, несомненно, обратит в такое же кладбище и Меодор.
Гончие исчезли, растворились в снежной пелене, словно их никогда тут и не было. По ведущей на север дороге, что шла от крепости Ликси через Шаолит к самому Меодору, не мешкая, но и не привлекая внимания излишней торопливостью, ехали два всадника. Один — в простых, но добротных доспехах, какими пользовалось большинство наёмников-кондотьеров, и другой, уже весьма немолодой, в тяжёлом плаще и низко надвинутом капюшоне, защищавшем от холода поблескивающий лысый череп.
Нельзя сказать, что до них никому не было дела. Дважды их останавливали на заставах, и тогда вперёд выезжал старик. Отбрасывал капюшон, развязывал котомку, показывая ряды тщательно закупоренных скляниц.
— Лекарь я, Латаром прозываюсь, — с безукоризненным доарнским акцентом и обезоруживающе широкой улыбкой говорил старик. — Нет ли недужных воинов? Не требуется ли помощь кому, людям либо скотине? Я всех пользовать могу. А это Диггел, телохранитель мой. Опасные времена, сами ведь знаете, достославные. Так, что это тут у нас?.. Ага, вижу, вижу, рану плохо обработали, воспаление, нагноение, абсцесс… сейчас вскрою и вот это вот снадобье дам… сразу же полегчает, вот увидишь. Нет-нет, платы мне никакой не надо, вы, доблестные, мою шкуру тоже ведь защищаете от мертвяков богомерзких, брр, как подумаю, так мороз по спине дерёт…
И воину действительно становилось легче.
Оба раза с заставы они уезжали, провожаемые благословениями.
На душе и смутно, и кусок не лезет в горло. Латариус же, казалось, чувствует себя тут как рыба в воде. В нём никто не усомнился. На Дигвила косились, однако рыцарю было не до взглядов. Как ни крути, он шёл против своих. Кто знает, что тут вынюхивает некрополисец! А в Меодоре — законный его, Дигвила Деррано, король, Семмер, первый этого имени. Ему Дигвил присягал четырнадцатилетним, едва войдя в возраст, когда уже принято садиться в седло и браться за меч.
— Одолели сомнения, благородный дон? — угадал его мысли проницательный Латариус. — Не стоит беспокоиться. Всё, что нам надо, мы можем узнать посредством Гончих. Сами видите, досточтимый сенор Деррано, их никто не заметил. А они, будьте уверены, замечают всё. Не беспокойтесь, я не шпионю для Гильдии. Гильдия и так знает о Меодоре всё, что ей необходимо.
— Жаль, что она не знает с уверенностью, где моя семья. Почему бы тогда не приказать Гончим разыскать и её?
— Вам надо увидеть родных собственными глазами, благородный дон Деррано, не так ли? Ничего иного вы бы не приняли.
— Не отказался бы получить точные указания, где именно их искать.

— Желаете, чтобы мои Гончие проникли бы в город? Это нетрудно, поверьте, дон Дигвил.
— И насколько после этого возрастёт мой долг вам, мэтр Латариус?
— О, ни насколько, — развёл руками некрополисец. — Готов оказать сию услугу безвозмездно, то есть даром. Вы мне всё равно должны оказать куда более важную.
— Отрадно слышать, — бросил Дигвил. — Что ж, тогда я не против. Пусть отправляются вперёд и разведают, как и что в Меодоре.
— Ваше желание, благородный дон, — закон, — поклонился Латариус. И не поймешь, то ли всерьёз, то ли насмехался.
Гончие появились к вечеру, возникли безмолвными призраками из беспрерывно падающего снега, раздвинув завесы режущего ветра. Все пятеро. Латариус говорил недолго, тихим голосом — он не старался что-то скрыть от молодого рыцаря, но Дигвил сам не желал слушать. Довольно и того, что он под чужой личиной пробирается к столице — пусть и временной — своего короля в компании Мастера Смерти и пяти жутких Гончих!
— Всё будет сделано, — посулил Латариус, когда Гончие, не проронив ни звука, молча растаяли в подступающем сумраке. — Благородному дону совершенно не о чем беспокоиться. Если ваши близкие в Меодоре — их найдут.
Дигвил промолчал. Что делать дальше, он знал — Свободные королевства должны жить сами, без големов или зомби. Без пользователей Высокого Аркана или Мастеров Смерти, своим умом. Набивая шишки и упираясь в тупики, но и отыскивая из них выходы. Сами, без чужих сил на престолах Долье, Меодора или Доарна.
Сказать легко. Сделать — как? На что способны зомби и Гончие, он уже знал. Ощутил на собственной шкуре. Лучшие, самые злые и упорные, готовые умирать, но не сдаваться, полегли на Долье или маршируют сейчас бездушными куклами в рядах армии Некрополиса.
Но всё-таки зачем, зачем так уж понадобилось Мастерам Смерти Долье, его Долье? Чего они добились? «Вечной войны» с Державой, чего раньше избегали? Зачем им это?
— Досточтимый мэтр Латариус. Я всё-таки хочу спросить…
— Догадываюсь, благородный дон. Нет-нет, мысли ваши я читать не могу. У вас всё на лице написано, как вы кругом глядите. «Зачем вы, Мастера Смерти, перешли Сиххот?» Правильно?
Дигвил молча кивнул.
— Как-то я уже объяснял вашей достойнейшей невестке… — потёр подбородок Латариус. — Баланс. Равновесие. С захватом Меодора король Семмер сосредоточил в одних руках слишком многое. Две лучшие армии Свободных королевств. Самые плодородные земли на берегах моря Тысячи Бухт. Он бы не остановился, он пошёл бы дальше, как только меодорские нобили смирились бы со сменой династии. Тем более что Семмер, как вам наверняка известно, вполне мог стать регентом. Совершенно легитимно. Вы же помните историю с браками покойного Хабсбрада Рыжебородого?
Дигвил кивнул.
— Следующим пал бы Доарн. Поводов у Семмера было хоть отбавляй. Например, он потребовал бы выдать беглую королеву Мейту, вдову Хабсбрада. Она доарнка, Семмеру наверняка бы отказали. После чего, пообещав меодорским нобилям щедрые феоды и лены на северном берегу Эсти, Семмер, бесспорно, одержал бы ещё одну победу. Он весьма одарён как военачальник и как политик. Чего стоит хотя бы вся война с Меодором! Его величество прекрасно использовало первую же представившуюся возможность, что говорит о незаурядных способностях. Он мгновенно разобрался в происходящем, отличным — и внезапным! — ударом разгромил, право же, далеко не слабое войско Рыжебородого, а потом сумел утвердиться в Меодоре, несмотря на потерю собственного домена, Долье.

Он мгновенно разобрался в происходящем, отличным — и внезапным! — ударом разгромил, право же, далеко не слабое войско Рыжебородого, а потом сумел утвердиться в Меодоре, несмотря на потерю собственного домена, Долье. И ведь не забудьте, благородный дон, что меодорская-то знать отнюдь не рвётся под знамёна Мейты Доарнской! Столковалась, сговорилась с Семмером!
— Потому что он настоящий король.
— Именно! Он — настоящий король, уже всё доказавший. А доарнка ляжет под свою родню с севера. Процветанием же Доарн похвастаться не может. Или не бежали оттуда серфы никогда, чтобы перезакупиться в том же Меодоре? Или в Долье?
Это была правда. Даже в Деркооре осели три доарнские семьи. Трудолюбивые и верные, а всего-то и было нужно — брать оброк по справедливости и не заставлять того, кто имеет сил на три меры, поднимать все шесть.
— Семмер сокрушил бы Доарн. Разбил бы его войско в одном решительном сражении, а потом бы купил преданность его нобилей так же, как он проделал это в Меодоре. Ярые противники, особенно погибшие в сражении, лишились бы своих земель, их получили бы благородные доны Меодора и Долье. А доарнцам бы пообещали общирные лены ещё дальше на севере, в Акседоре. И так далее, мой благородный дон, и так далее, пока армия новой империи Тысячи Бухт не дошла бы до Килиона и Воршта, где рыцарей можно по пальцам пересчитать, а короли, по-моему, не признаются королями нигде, кроме как в своей вотчине.
— Ну и что? — пожал плечами Дигвил. — Создалось бы новое королевство. Но разве оно смогло бы потягаться с Державой или Некрополисом?
Латариус усмехнулся, тонко, словно про себя.
— Мой дорогой дон. Неважно, как бы это вышло на самом деле. Важно, во что поверил бы Семмер и его приближённые. И если бы у них случилось головокружение от успехов, они могли бы… совершить что-нибудь необдуманное. Например, ввязаться в войну с Некрополисом. А нам это не нужно.
— Хорошо, — пожал плечами Дигвил. — Считайте, что вы объяснили мне всё, что нужно, мэтр. Дайте мне увидеть мою семью, и я сделаю, что вы от меня хотите.
— Ничуть в этом не сомневаюсь, — слегка поклонился Латариус.
Ближе к Меодору местность уже не казалась настолько разбитой и опустошённой. Стояли нетронутыми замки благородных донов, над избушками серфов поднимались дымки; сюда не доходили зомби Некрополиса, сюда не заглядывали год назад варвары кора Дарбе, и големы Навсиная ходили в атаки много западнее новой столицы короля Семмера.
Чего здесь было с избытком — это вооружённых людей в цветах Долье. Встречались и старые меодорские штандарты, но почти все — личные хоругви нобилей, без золотого королевского саблезуба. Дигвил стиснул зубы — его могли легко узнать. И не только благородные доны. Слишком многие знали его в лицо, дружинники, простые рыцари, командиры отдельных отрядов, кондотьеры… Старший сын одного из семи главных сеноров королевства — кое-что да значит.
— Где же ваши Гончие, мэтр?
— Терпение, благородный дон. Они появятся. Своевременно или немного позже.
Был яркий день предзимья, тучи наконец-то разошлись, постоянно падавший снег перестал; рощи и перелески стояли уже совсем по-зимнему укутанные белым. Наезженную дорогу преграждала высокая баррикада с узким проходом — телега едва протиснется.
У баррикады горели костры, густо стояли люди. Обвисли богато расшитые штандарты, но Дигвилу хватило и самого их края — синяя змея над огненными водами, герб рода Берлеа.

Соседи. В замке Берлекоор Дигвила, что называется, знала каждая собака.
Рыцарь придержал скакуна.
— О чём вы, благородный дон? — не поворачивая головы, бросил Латариус. — Цвета дома Берлеа? Опасаетесь, что узнают? Доверьтесь мне.
Некрополисец и впрямь послал гайто вперёд, откинув капюшон и крутя в воздухе правой кистью.
— Лекарь Латар с телохранителем! — громко объявил он. — Лечу раны всякие, простые и гнойные, пользую лихорадку, потёртости, мозоли с вывихами снимаю сразу! Бесплатно для воинов его величества короля!
Наставленные копья как-то сами собой опустились. Латариус спешился, небрежно сунул поводья первому попавшемуся ратнику, слегка оторопевшему от подобной фамильярности, взглянул на другого воина, случившегося рядом, чуть прищурился:
— Маешься животом, храбрец? Слева болит и тянет вот тут, верно? Аж спать не можешь? И отрядный врачеватель ничем помочь не в силах?
— В-верно, — только и выговорил опешивший латник.
— Проводи к огню, я помогу, — властно распорядился некрополисец. — Диггел! О животных позаботься.
Воин, которому Латариус только что поставил диагноз, пошёл вперёд, а его товарищ в свою очередь пихнул уздечку Дигвилу.
— Ты, что ли, Диггелом будешь? Так не стой столбом, сполняй, что хозяин твой велел!
Кровь бросилась Дигвилу в лицо… однако благородный дон лишь беззвучно усмехнулся.
— Сам знаю. — И двинул плечом, да так, что ратник едва устоял на ногах. — Приказывать он мне тут ещё будет, — во всеуслышание объявил ры… нет, не рыцарь, не наследник сенорства, а именно что кондотьер Диггел, умеющий постоять за себя и на самом деле принимающий распоряжения только от нанимателя.
Мечник с бранью схватился было за эфес, однако Дигвил, вместо того чтобы затеять ссору, лишь громко рассмеялся и хлопнул воина по плечу, даже не потянувшись к оружию.
— Да будет тебе. Пошли лучше к огню, у меня во фляге доброе навсинайское осталось. Ещё до заварухи брал, эх, славные времена были…
— Ну то-то же, — пробурчал ратник, для вида поправляя плащ. — А то сразу, понимаешь…
— Кружку давай, — перебил воина Дигвил.
— А другим что же, не нальёшь? — раздался голос со стороны.
— Налью. Как только с гайто управлюсь.
…Вскоре благородный дон Дигвил Деррано уже сидел возле высокого костра, слушал какие-то грубые байки, хохотал над ними, хлопал других по плечам, хлопали его самого, дружно похвалив славное навсинайское (ай, молодец старик Латариус, знал, что с собой брать!); и никто даже в бреду бы не заподозрил в честном наёмнике Диггеле благородного дона Деррано.
Глава XIV
Зал заседаний Коллегиума украшало множество корзин с цветами. Нигде в Старом Свете было не найти столь причудливых форм, столь прихотливых сочетаний и переходов цвета в цвет, столь вычурных листьев и столь приятных запахов. Лучшие из лучших пользователей Высокого Аркана, члены Коллегиума, любили прекрасное. Цветы, что могли жить, лишь подкармливаемые смеленными в мельчайшую муку Камнями Магии, гордость ботанической гильдии, сейчас, несмотря на глухое предзимье за окнами высокой и тонкой башни, по-прежнему благоухали и радовали глаз раскрытыми венчиками.
Все места были заняты.

Маги сидели, негромко переговариваясь, вид у всех — сумрачный и озабоченный.
— Прошу прощения, коллеги, я опоздал. — Мэтр Эммер извинился на ходу, стремительно появляясь из дверей. — Срочные сообщения из Меодора. Если позволите, я опущу формальности и перейду сразу к ним, да простится мне это отступление от утверждённой повестки дня.
Маг остановился, провёл ладонью по волосам. Оглядел замерших чародеев.
— Возле Меодора, столицы короля Семмера, замечено пятеро Гончих.
Приглушённые «ох!», «ого!» «вот это да!» были ответом.
— Да, коллеги. Средства мы потратили не впустую. Новые дозорные големы, чью идею вашему покорному слуге, помнится, пришлось отстаивать, несмотря на всеобщий скептицизм, полностью оправдали возлагавшиеся на них надежды. Пятеро Гончих, досточтимые коллеги! — Мэтр потряс взнесённым кулаком. — И в том числе знаменитая Майре из Доарна. Да-да, та самая, единственная, что сумела пробраться в нашу столицу и уйти отсюда живой. Вы понимаете, что это значит, уважаемые коллеги.
Уважаемые коллеги безмолвствовали. У мэтра Эммера презрительно дрогнул уголок рта.
— Досточтимые, если наши големы обнаружили пятерых Гончих, это значит, что их там самое меньшее пятьдесят. Я не настолько глуп или самоуверен, чтобы считать наших наблюдателей верхом совершенства. Заметить Гончую — уже огромный успех. Заметить пятерых и отличить их одну от другой — успех чрезвычайный. Но, — мэтр замер, внушительно оглядывая коллег, — мы не имеем права обольщаться. Пятьдесят Гончих вокруг Меодора означают только одно… вы хотели что-то сказать, коллега Азерус?
— Благодарю вас, досточтимый коллега, мэтр Эммер. А что, если мы ошибаемся? Если Гончих там всего пять, что тогда?
— Прошу вас, коллега! — поморщился глава Коллегиума. — Вы же знакомились с докладом коллеги Зильфера, возглавлявшего следственную комиссию, расследовавшую факт проникновения Гончей в нашу столицу. Она обошла, обманула, сбила с толку все до единого магические обнаружители. Ни один ничего не зафиксировал. Мы подвергли их глубокой переработке, но неужто вы поверите, что после этого они обрели полную и абсолютную точность? Не смешите меня, коллега. Возможно, их там не пятьдесят. Возможно, сорок. Возможно, тридцать пять. Но никак не меньше. Всё равно, подобное их сосредоточение, как я уже имел честь говорить, свидетельствует лишь об одном. — Эммер сделал трагическую паузу. — Некрополис решил покончить с нашим союзником, королем Семмером, обеспечив, таким образом, правый фланг своего грядущего наступления.
— Грядущего наступления? — Маг Зильфер, заправлявший непосредственно военными делами в Коллегиуме, аж привстал с места. — Досточтимый мэтр Эммер, но совсем недавно я имел честь докладывать высокому собранию…
— Я прекрасно помню, что вы докладывали, коллега, — холодно оборвал его Эммер. — Напоминать, поверьте, не нужно. Вы говорили о разведке боем в Долье, проведённой силами двух полков, Сорок Четвёртого и Сорок Восьмого. Сильного сопротивления встречено не было, Мастера Смерти отсутствовали, взятые трофеи ограничились лишь некоторым числом зомби третьего сорта. Я прав?
— Ваша память абсолютна, уважаемый мэтр, — склонился Зильфер.
— Благодарю вас, командующий, — сухо проговорил Эммер. — Но давайте оставим комплименты и поговорим как настоящие маги. Разве не очевидно теперь, что та слабость Мастеров была сугубо показной?
— Сугубо показной?
— Разумеется, коллега Азерус.

Разве не очевидно теперь, что та слабость Мастеров была сугубо показной?
— Сугубо показной?
— Разумеется, коллега Азерус. Мы не встретили сильного сопротивления — и это в Долье, в стране, показавшейся Некрополису нужной настолько, что они решили нарушить то хрупкое равновесие, что худо-бедно обеспечивало мир меж двумя сильнейшими державами Старого Света! Они явно заманивали нас, коллеги. Хвала всем силам, что то была лишь разведка боем. Я могу лишь сожалеть — и выказывать искреннее восхищение нашими оппонентами, не попавшимися в ловушку. Они не нанесли контрудара, они правильно оценили наши силы, сообразив, что мы проводим именно разведку боем. Но сами решили, что и мы готовим большое наступление — именно там, в верховьях Долье и Сиххота. Наступление они, как умелые тактики, разумеется, хотят остановить ударом во фланг. Для этого им нужен Меодор, их знамя над крепостью и голова Семмера на деветовом блюде. Отсюда и невиданное сосредоточение Гончих. И невиданные меры прикрытия. Мы же не обнаружили новых полков зомби, стянутых к Долье в её нижнем течении, не так ли, коллега Зильфер?
— Никак нет, мэтр. Исходя из этого, я бы сказал, что наступать они и не собираются.
Мэтр Эммер хитро сощурился.
— А не вы ли, мэтр командующий, уверяли Коллегиум, что вот-вот начнётся «большое наступление Некрополиса», то самое, что вы же потом назвали «блефом»? Увы, коллеги, смертельной ошибкой было бы недооценивать ловкость Мастеров Смерти, их умение маскировать свои намерения или же направления главного удара. Вы не подумали, мэтр командующий, что для удара по Меодору и Семмеру Гильдия могла вообще обойтись без зомби? Собрать в кулак одних только Гончих?
— Они никогда раньше так не делали, мэтр, — упорствовал Зильфер. Брови его сдвинулись, на скулах играли желваки — владеть лицом маг-воин не умел совершенно.
— Именно. Никогда не делали. А почему? Да потому, что хватало и двух-трёх Гончих, к моему великому сожалению. И они прекрасно знают, что мы пребываем в убеждении — Гончие больше чем по трое не действуют. Следовательно, если собрать сорок-пятьдесят Гончих, для магов Державы это окажется, скорее всего, полным сюрпризом. Не говоря уж о том, какая это на самом деле страшная сила — полсотни Гончих.
— Но, господин верховный распорядитель, — не сдавался Зильфер, — чего они достигнут даже с полусотней Гончих? Мало убить короля Семмера…
— Да, мало, — запальчиво перебил командующего мэтр Эммер. — Надлежит также убить его жену, чад и домочадцев, приближённых, сеноров, видных рыцарей, командиров наёмных отрядов… Совершенно необязательно гнать сотни и тысячи мертвяков на бастионы Меодора. Достаточно одной ночи… нет, одного часа! — и нет никакого короля Семмера, нет его двора, нет этих смелых, решительных людей, ведущих непримиримую борьбу с нечестивыми… — Фраза получилась слишком длинной, у мэтра не хватило дыхания закончить. — Мы не можем этого допустить.
— Совершенно с вами согласен, мэтр! — Зильфер, судя по всему, изо всех сил старался подпустить в голос побольше восторженности. — Исключительно верная мысль. Мы учетверим охрану…
— Нет. Мэтр командующий, почему я, человек совершенно не военный, вынужден объяснять вам настолько элементарные вещи? — Мэтр Эммер, похоже, очень нравился себе в эти мгновения. — Как только вы «учетверите охрану», Некрополис тотчас поймёт, что мы раскрыли их замысел. Гильдия ничего не должна заподозрить!
— Но… господин верховный распорядитель… — Зильфера было не остановить.

— Они же могут прикончить Семмера в любой миг! Если уже не прикончили!
— Не прикончили, — сухо бросил глава Коллегиума. — Поставьте скрытно всех дозорных големов возле покоев Семмера. Ничего не говорите королю. И самое главное, — маг обвёл коллег горящим взглядом, — это наш шанс, досточтимые коллеги. Шанс упредить Некрополис. Думаю, все помнят спор, развернувшийся после доклада высокоучёного мэтра Ференгауса — где именно нанести первый удар нашим оружием возмездия? Полагаю, после этих вестей все сомнения должны исчезнуть. Десятки Гончих — лакомая цель сама по себе. Но там наверняка и прячущиеся где-то на другом берегу Долье Мастера, и полки мертвяков, подтягивающиеся из глубины Некрополиса, чтобы вступить в бой с ходу, не дав нам их обнаружить заблаговременно… Вы понимаете меня, коллеги? Вы ведь можете осуществить перенацеливание, мэтр Ференгаус?
— Разумеется, господин верховный распорядитель. Но имеет ли смысл…
— Имеет, имеет, тут и к гадалке ходить не надо, — нетерпеливо перебил глава Коллегиума. — А вы, мэтр командующий, двиньте туда лучших големов. Новейших. Так что выходит, как вы и хотели — наступление. Настоящее наступление.
— Давно пора! Заждались! — раздались возгласы.
Мэтр Эммер поднял руку, призывая к тишине.
— Сколько вам точно нужно времени на все приготовления, коллеги Зильфер и Ференгаус?
Поименованные чародеи переглянулись.
— Двое суток, — наконец произнёс мэтр командующий.
— Очень много, — поморщился Эммер. — Но — хорошо, вы получите свои двое суток. Однако помните, что неудачи не должно быть! Предупреждаю о вашей личной ответственности за исход всего дела!
Выражение лица мэтра Азеруса яснее ясного говорило — мол, ловок ты, коллега Эммер. Придумка твоя, а «лично ответственны» совсем другие.
И наверное, именно поэтому коллега Азерус старательно смотрел в сторону роскошных портьер.
— Завтра, в это же время, соберёмся вновь, чтобы детально рассмотреть все планы, — распорядился мэтр Эммер. — Направление главного удара, наши силы и средства, всё прочее — не стану учить учёных. И, досточтимые коллеги, если нам это удастся, — господин верховный распорядитель даже прищёлкнул пальцами, — войну с Некрополисом можно считать выигранной.
* * *
Зверь есть в каждом из нас, думала Алиедора, искоса наблюдая за тем, как Тёрн ловко и упруго карабкается по сделавшемуся почти отвесным склону. Только он прячется. И прячет свою собственную природу. И очень не любит называть своё истинное имя. А потом вдруг выныривает из, казалось бы, неприметной щели — и ты творишь совершенно невозможное.
Нет, это не оправдание. Я вспомнила, как бы ни старалась забыть. Вспоминала всё это время, в заключении, в руках магов Навсиная, во время бегства, и потом, когда оказалась на корабле, идущем прямиком к Смарагду.
Я убила многих и многих. Упивалась заёмной силой, не понимая, какой ценой она достаётся. Потом вообразила, что «заплатила» — когда слегка потерпела кое-какую боль, заполучив под кожу скляницы с алхимией Некрополиса. Мастер Латариус, ты зря старался, расписывая достоинства «силы, которую невозможно отнять». Это всё равно не моя сила. Мне она досталась даром — ну, или за сущие гроши. А вот Тёрн… откуда его сила? Какой ценой досталась? Чем он заплатил за свою Беззвучную Арфу?
Тебе это на самом деле важно, доньята Алиедора? Ты усомнилась в себе и ищешь новый «образец»? А что, если Тёрну тоже всё упало в руки само? Что его учитель, ноори по имени Роллэ, жуткий и жёсткий, тоже вручил ему всё умение за недолгие месяцы? Потому что сколько лет дхуссу? Побольше, чем ей, Алиедоре, но всё равно — сколько он мог учиться? Лет пять, шесть, семь? Что это по сравнению с настоящими чародеями, десятилетия корпящими над своими фолиантами?
Раздражение, досада, растерянность — совершенно непозволительные для истинной Гончей чувства.

Мне она досталась даром — ну, или за сущие гроши. А вот Тёрн… откуда его сила? Какой ценой досталась? Чем он заплатил за свою Беззвучную Арфу?
Тебе это на самом деле важно, доньята Алиедора? Ты усомнилась в себе и ищешь новый «образец»? А что, если Тёрну тоже всё упало в руки само? Что его учитель, ноори по имени Роллэ, жуткий и жёсткий, тоже вручил ему всё умение за недолгие месяцы? Потому что сколько лет дхуссу? Побольше, чем ей, Алиедоре, но всё равно — сколько он мог учиться? Лет пять, шесть, семь? Что это по сравнению с настоящими чародеями, десятилетия корпящими над своими фолиантами?
Раздражение, досада, растерянность — совершенно непозволительные для истинной Гончей чувства. Особенно если мечтать о троне королевы Некрополиса.
Они медленно поднимались в гору, магия Тёрна раскрыла им тропу в непролазной чаще колючего кустарника. Алиедора всё время ждала, что из зарослей вот-вот выскочат Мудрые со скрытыми масками лицами, но время шло, Гончая и дхусс забирались всё выше и выше, зелёное море смыкалось у них за спинами, а хозяева Смарагда по-прежнему не давали о себе знать. Алиедора немедленно вообразила, что их враги, конечно же, устроили засаду возле самой башни и теперь просто ждут, когда доньята с Тёрном сунутся в расставленную ловушку.
— Долго ещё? — наконец не выдержала она.
— Совсем чуть-чуть. Перевалить через гребень и спуститься вниз. Башня там. В котловине. — Дхусс чуть задыхался, ему, похоже, приходилось поддерживать открывающую им путь магию. Алиедора даже бросила думать о том, как далеко разносится эхо от этого чародейства.
Был тихий вечер, ласково шелестели ветви, и даже острые шипы казались безобидными украшениями. На них так и тянуло повязать какой-нибудь легкомысленный бантик, как они делали с сёстрами и братишками, когда зимой наступало время Восшествия Ома и младшие Венти украшали огромную разлапистую шатровницу во внутреннем дворе замка. Под лёгким снежком, раскрасневшиеся, носящиеся туда-сюда, швыряющиеся снежками…
А на каменных ступенях стоял огромный котёл с кипящим нянюшкиным «зимним киселём», каковой, по твёрдому убеждению доньи Венти, единственный спасал от насморков, простуд и тому подобного.
Алиедора остановилась, горло сдавило, из груди рвались глухие рыдания. Будь ты проклята, память. Будь проклята ты сама, Алиедора Венти, недостойная носить это имя. Почему, почему это вернулось?
Она не успела подумать «так славно было б ни о чём не помнить».
Нет, не славно. Можно не помнить, но мёртвые от этого не вернутся к жизни. Значит, можно только искупить. А как именно — это уже решится «само собой». Главное сейчас — выбраться отсюда. Как угодно, но выбраться. И если ноори на самом деле способны справиться с Гнилью, если безумная задумка Тёрна окажется исполнимой — её долг будет оплачен. Оплачен перед нею самой.
— Пришли, доньята, — буднично сказал Тёрн, опускаясь на корточки. За их спинами с лёгким шуршанием сомкнулся колючий занавес, отрезая дорогу назад.
Глазам Алиедоры открылась башня Затмений. Доньята замерла, не в силах отвести глаза.
Матово-чёрные стены. Заставляющий голову кружиться заметный наклон, острие смотрит не прямо в небо, а словно бы нацеливаясь на что-то. И беспорядочно разбросанные по стенам бойницы, какой-то хаос, полное отрицание порядка…
— Это она? — шёпотом спросила доньята и сама сразу же устыдилась своего вопроса. — А где стража? Где магические ловушки, где…
— Алиедора! Ты не поняла, что Мудрым не нужно ни то ни другое? Какая стража, зачем? Если в башню Затмений можно попасть только и исключительно по воле её хозяев? Эти стены не поддадутся никакому тарану.

— Вот даже так? Это ещё почему? — упёрла руки в боки доньята. — А если сперва поработает твоя магия? Беззвучной Арфы?
— Боюсь, — развёл руками дхусс, — что от своего-то чародейства Мудрые защитили башню в первую очередь. Они всегда отличались предусмотрительностью, эти Мудрые…
— Хорошо. — Продолжать спор о таранах было сейчас и впрямь не к месту. — Спускаемся?
Дхусс молча кивнул.
Безумие, подумала Алиедора. Башня торчит аккурат посреди котловины, с верхних ярусов хороший лучник или арбалетчик всадит в них стрелу, нимало не затруднившись. А маг попотчует огненным шаром — или чем там у них полагается кидаться?
— У Мудрых так не принято, — легко рассмеялся Тёрн. — Во всяком случае, не в отношении нас с тобой. Нас надо взять живыми и долго… гм… в общем, долго производить с нами различные магические действия.
— Опыты, что ль?
— И так тоже можно сказать.
— Премило. Досточтимый дхусс, а ты подумал, как попасть вниз?
— И это говорит Гончая? Спускайся, здесь достаточно зацепок.
Они перебрались через острый каменный гребень. В котловине царили беззвучие и безветрие, молчала башня, и никаких Мудрых, казалось, нет не то что вблизи — но и на всём Смарагде.
Солнце совсем спряталось, когда они достигли дна. Алиедора застыла на полусогнутых ногах, готовая к броску; обычную стрелу, выпущенную в лицо, она сумеет или отбить, или даже поймать.
— Драться нам придётся не здесь, — терпеливо повторил дхусс.
— Прекрасно. Но как мы попадём внутрь?
— Как я уже объяснял, — пожал плечами Тёрн.
Дхусс повёл плечами, ровным, размеренным шагом вышел прямо к башне, встал, запрокинув голову. Его спокойствие казалось поистине запредельным, недоступным, чем-то совершенно чуждым.
Светлый. И чужой.
Они шли рядом к вознёсшейся громаде башни Затмений, и Алиедора, прилежная ученица Мастера Латариуса, старательно искала признаки входа, пусть даже замаскированного. Должен же иметься тоннель, или скрытые в стенах ворота, или что-то ещё! Не парят же Мудрые под небесами, аки крылатые птицы!
Или… всё-таки парят?
— Что дальше? Дальше-то что? — сквозь зубы шипела она, не в силах сдержаться.
— Сейчас увидишь.
Тёрн остановился в десяти шагах от чёрной громады. Запрокинул голову и негромко окликнул безгласные тёмные бойницы на диковинном певучем наречии, на языке ноори.
Алиедора ощутила мягкое, нежное касание магии дхусса. Он звал. Звал тех, кого когда-то хорошо знал и кто знал его. Память хранила всякое, доброе и дурное, светлое и тёмное, однако потом пути переплелись и запутались, направления потеряли смысл, что было простым и ясным вдруг обрело неведомые раньше глубины, причины и следствия.
Мудрые боялись и дхусса, и Гончую. Боялись Мастеров Теней и Мастеров Боли. Страх стал главным в их жизни. Простое и ясное сделалось запутанным, туманным и сложным. Тёрн готов был взглянуть в лицо этому вызову, он ждал поединка, открытого и честного. Поединка воль, намерений, желаний, сил. Он предавал себя в руки Мудрых. Он надеялся убедить их, что они ошибались.
Тянулись мгновения, башня Затмений молчала.
— Что теперь? Что теперь, Тёрн?
Истинная Гончая терпелива.

Он предавал себя в руки Мудрых. Он надеялся убедить их, что они ошибались.
Тянулись мгновения, башня Затмений молчала.
— Что теперь? Что теперь, Тёрн?
Истинная Гончая терпелива. Что ж, выходит, Алиедора ещё не достигла «истинности». Или же, напротив, успела утратить.
Башня молчала. Призыв Тёрна пропал втуне.
Тьма быстро заливала котловину, вечерняя заря гасла. Сколько им торчать здесь? В ожидании неведомо чего?
— Тёрн? Тёрн!
— Не торопись. Мудрые Смарагда не спешат.
— Мы не сможем войти?
— Войти мы и в самом деле не сможем. Нас должны впустить.
Эх, где тот Белый Дракон, великий, величайший, подумала Алиедора. Вмазал бы исполинским хвостом по проклятой башне, по чёрному недоразумению, раздробил в пыль, так, чтобы не осталось даже воспоминаний! Да, Капля Крови нашла бы, что сделать с этаким оскорблением мирооблика…
— Не торопись, — повторил Тёрн. — Мы сдаёмся. Мы предаём себя в руки Мудрых, ибо верим, что сможем их убедить.
Алиедора понимала, что это говорится не ей, и всё равно по спине бежал холодок.
— Будь, как ты скажешь, — устало проронила она. — У меня нет больше сил бежать.
Алиедора села прямо на камень, подтянула колени к груди, положила на них подбородок, словно в детстве, слушая нянюшкины сказки.
Башня Затмений молча и невозмутимо выслушала всё сказанное и осталась безмолвной. Ждите, словно говорила она надменно и без слов. Ждите, и, быть может, к вам снизойдут.
Алиедора заставила гнев отступить, ярость — утихнуть. Пусть эти Мудрые почувствуют мою усталость и безразличие, желание, чтобы всё, наконец, закончилось, уже не важно как.
Она вспомнила, как исчезало всё в чёрном кубе северных варваров, вспомнила своё тогдашнее отчаяние, беспросветную тьму, заполнявшую душу… и дала башне Затмений это услышать.
Алиедора словно снимала доспехи: шлем, хауберк, кольчугу, поножи. Смотрите, Мудрые. Вот она я.
…А ведь тут побывала Гниль, вдруг ощутила она знакомый, едва уловимый привкус в воздухе. Не так давно прорвалась, и прорвалась сильно. Но многоножки, конечно же, не нашли здесь никакой пищи, разве что в бездне рва, окружавшего башню. Занятно… значит, и Смарагд не избег всеобщей участи. Что ж, может, Мудрые и впрямь научились справляться с этой напастью.
Она медленно встала у края рва. Да, настоящая бездна. Глубину затопила тьма, там всё казалось абсолютно мёртвым, как на старом, давно покинутом капище.
Алиедора уселась на сухой мёртвый камень, свесила ноги вниз. И тихонечко стала насвистывать старую детскую песенку, вдруг всплывшую из глубин памяти, простой мотив, что пели они с подружками, водя хоровод на приречном лугу. Мягкая трава под босыми ногами, птицы в ясном небе, прохладный Роак, рыбаки над глубокими омутами, железные флюгеры, любимые игрушки бродяги-ветра…
Она не застонала и даже не стиснула зубы. Боль хлестнула словно сыромятным бичом, но её Алиедора терпеть научилась, спасибо кору Дарбе и трёхглазому Метхли.
Тёрн вдруг оказался рядом, сел, так же свесив ноги. Было хорошо, что его тёплое плечо — рядом. Просто хорошо, что ты не одна, и что он не один — благодаря тебе. И вы сидите вдвоём на краю бездны, перед вырастающим из тьмы чёрным зубом, гнилым, источенным изнутри, словно гриб-перестарок в лесу. Но это ничего, нам всё равно, мы же пришли сюда сдаваться, верно?
…Она ждала, что, быть может, из пропасти скрытые рычаги выдвинут потайной мост, что в глухой тёмной стене откроются замаскированные врата.

Но это ничего, нам всё равно, мы же пришли сюда сдаваться, верно?
…Она ждала, что, быть может, из пропасти скрытые рычаги выдвинут потайной мост, что в глухой тёмной стене откроются замаскированные врата. А вместо этого вдруг просто услыхала голос:
— Встань и иди.
Под ногами мерцало слабым зеленоватым светом — ну точно гнилушки в темноте! — нечто вроде неправильного шестиугольника с тёмными письменами. Начертания были Алиедоре незнакомы:
— Ноори аксем, — вслух прочитал Тёрн. — «Ноори входят».
— А мы с тобой?
— Мы не ноори, но тоже войдём.
— Ты ведь…
— Не волнуйся. Всё правильно, — перебил её дхусс, и Алиедора досадливо прикусила язык. Тоже ещё, Гончая! Детские ошибки лепит. Тут такое не простят. — Мы сдались. Вставай сюда, нас перенесёт внутрь.
Да, через такие двери без воли хозяев так просто не сбежишь, подумала доньята. Дракон побеждающий, непобедимый! Если ты ошибаешься, светлый дхусс, если ты не угадал намерения этих твоих Мудрых, честное слово, самолично сдеру с тебя шкуру и натяну на барабан!..
Она ожидала радужного свечения, каких-нибудь красочных сполохов и огней; однако, едва ступив на шестиугольную каменную плиту, Алиедора окунулась в густую тьму. Гончей не требовалось привыкать ко мраку, она видела, что очутилась в «привратном покое», узком и коротком зальце, откуда наверх вела широкая лестница. Алидора ещё успела удивиться, как эти неведомые строители ухитрились втиснуть в совсем не исполинскую башню эдакое чудовище, как со всех сторон на вошедших налетел целый сонм серебристых огоньков, свободно, по собственной воле, точно светлячки, порхавших в воздухе.
— Стой и не двигайся, — одними губами произнёс Тёрн.
Алиедора застыла. К серебристым огонькам добавились нежно-голубоватые, у них, казалось, были крылья. Словно бабочки, они вились вокруг застывших рядом дхусса и Гончей, а в то же время мрак вдоль стен, наверху ступеней становился всё тяжелее и непрогляднее.
— Идите наверх, — наконец прозвучал бесплотный голос. С таким же акцентом говорили на всеобщем языке Роллэ и Фереальв.
Ступени мягко стлались под ноги, словно настоящий ковёр. Голубые и серебристые огоньки дивной и лёгкой стаей следовали за Тёрном и Алиедорой; тьма свернулась клубами по углам и вдоль стен, словно кучевые облака перед дождём.
Лестница вывела в просторный зал, стены которого казались усеяны мелкими и неяркими звездами. Огоньки, повинуясь неслышной команде, разлетелись в стороны, поспешно забиваясь в развешанные по стенам кованые рога, укреплён-ные остриями вверх.
— Мы пришли, Мудрые, — спокойно сказал Тёрн. — Мы дали слово Разыскивающему Роллэ и Наблюдающему Фереальву, и вот мы здесь. Вы желали увидеть меня здесь, Мудрые, в своей башне, ваше желание исполнилось. Что дальше?
Тишина.
— Это ваш ответ? — Алиедора постаралась усмехнуться как можно заметнее.
Тишина.
Если Тёрн ещё хочет сделать хоть что-нибудь, нам неплохо бы начать. Тьма б побрала этого дхусса, верящего только себе самому, да и то не до конца!
— Это ваш ответ?! — выкрикнула она громче. Темнота клубилась по углам, казалось — корчила гримасы и строила рожи.
Мелодично и чисто заиграли колокольчики. Из окон, из узких бойниц потянулись тонкие, едва заметные лучики — обострённый слух Гончей помог услыхать лёгкий шорох отодвинувшихся заслонок.

— Звёздный свет, — вполголоса сказал дхусс. — Каждая бойница башни Затмений — на самом деле не бойница, а око, направленное на определённую звезду. И линза, собирающая рассеянный свет…
— Совершенно верно, дхусс, — произнёс мягкий, сочный бас. В отличие от других голосов, слова всеобщего языка он выговаривал чётко и правильно, без малейшего акцента, разве что, пожалуй, слишком уж чётко и правильно. — Звёзд-ный свет. Башня Затмений — не крепость. Это инструмент.
— Спасибо за разъяснения, — вежливо сказала доньята.
Протянувшиеся через зал лучики скрестились в самой середине, по извивам сложного орнамента, выложенного каким-то металлом, побежали серебристые отблески. Тёрн тяжело вздохнул.
— Почему вы не оставили меня в покое? Зачем я вам?
— На этот вопрос с нашей стороны милосерднее будет не отвечать, — с лёгким укором ответил чарующий бас.
Он точно безумен, мой дхусс, подумала Алиедора. Он должен был говорить с Мудрыми снаружи, пока я взяла бы в заложники тех, кто внутри башни. Ах да, и я ведь ещё должна была убедить всех, что способна взорвать этот самый «инструмент, не крепость».
— Встань на середину, женщина, — сказал всё тот же голос.
— Я девица. — Алиедора оскорблённо вскинула подбородок.
— Не есть первостепенно. Встань на середину.
Доньята повиновалась.
— Мы не хотели войны, — вновь заговорил дхусс, и Гончая невольно подумала: а был ли Тёрн откровенен с нею? Может, он и впрямь просто хотел «поговорить с Мудрыми», наивно и по-детски надеясь их в чём-то убедить?
Сильных можно убедить только силой, учил Некрополис. Иного языка для них не существует.
— Ваши желания не имеют никакого значения. Наши желания тоже неважны, — возразил голос.
— Покажитесь! — потребовал Тёрн.
— Мы испытываем удовлетворение, что ты здесь, — как-то коряво заявил невидимый собеседник. — Будут произведены уравнивания.
Алиедора дёрнулась было, однако дхусс сильно сжал ей ладонь, удержав на месте.
— Я пришёл, чтобы говорить… — вновь начал Тёрн, но вместо ответа башню заполнило низкое, басовитое гудение, словно под полом разом заработали крыльями множество пчёл.
— Им не нужны твои слова, — склонив голову набок, чуть ли не нараспев произнесла доньята. — За мной, дхусс, если не хочешь, чтобы нас поджарили!
Она понятия не имела, где враг, каков он, на что способен. Фереальв и Роллэ казались страшными противниками, почти непобедимыми; в гавани Элиэри Алиедоре с Тёрном повезло, Мелли оттянула на себя все силы ноори, и дхуссу с Гончей только поэтому посчастливилось ускользнуть.
Голые руки. Ни меча, ни ножа, ни даже палки. Вывернувшись, Алиедора метнулась через зал, прямо туда, за скрещение звёздных лучей, где клубилась темнота.
— Нет! — загремел Тёрн. — Стой, Алли!
Как же. Нашёл дуру.
За мраком и звёздными лучами, как она и чуяла, обнаружила себя ещё одна лестница, узкая, винтовая, словно пыточный бурав врезавшаяся в каменную плоть башни. Вверх, сквозь плавающие клубы тёмного тумана, вверх, сквозь сгустившуюся могильную тьму — на лестице не было окон, если бы не алхимия Некрополиса, она вообще бы ничего не видела.

Вверх, сквозь плавающие клубы тёмного тумана, вверх, сквозь сгустившуюся могильную тьму — на лестице не было окон, если бы не алхимия Некрополиса, она вообще бы ничего не видела. Дхусс остался где-то там, позади, в зале с нацеленными на звёзды окнами, со скрещёнными, словно шпаги, тонкими серебристыми лучами, с мерцанием причудливо-изогнутого металлического росчерка на каменном полу.
Гончую вело чутье, то самое, над которым бились в Некрополисе её учителя. Чуять врага, чуять всем существом, и дотягиваться до него, несмотря ни на какие препятствия. Мудрых никто никогда не видел? Наверное, никто никогда не видел их лиц, потому что даже тот единственный Мудрый, что встречал их в порту, носил скрывающую лицо маску.
Если Тёрн не дурак, он сейчас постарается выбраться наружу. Да, ни дверей, ни ворот, но попали ведь они сюда как-то! А мастер Беззвучной Арфы — или как там её — дорожку, надеюсь, отыскать сумеет.
И тогда они действительно поговорят с Мудрыми уже совсем иными словами.
Поворот, поворот, поворот. Башня, конечно, высока, но бежит Алиедора быстро, пора бы появиться хоть какому-то пространству. И Мудрые эти — где их магия? Медлят? Решили «подпустить поближе», чтобы уж наверняка?
Она не задыхалась, ноги несли Гончую быстро и неутомимо. Алхимия работала. Но… где же Мудрые? Где враг? Рядом, мучительно-дразняще рядом — и нигде.
Что ж, она тоже может раствориться во тьме, слиться со стеной, взметнуться под едва различимый даже её зрением Гончей потолок, зависнуть там жутким пауком, растопырившись, замереть, врастая в каменную кладку — здесь не было привычных балок, перекрытия в башне Затмений делали как-то совсем по-другому.
Что ты можешь против магии, той самой — если не много могущественней, — что пленила тебя там, в Старом Свете?
Хотеть не значит мочь, сказки врут. Но теперь доньята Алиедора Венти, Гончая Некрополиса, знала, чего ожидать. Она представляла себя вновь на самом дне цитадели Гильдии Мастеров, там, где она с мэтром Латариусом училась отделять и умертвлять часть самой себя, пробиваясь к самым корням Смерти, заглядывая в пустые и бездонные глаза небытия.
Уходила, растворяясь во мраке башни Затмений, та часть Алиедоры, что боялась, не верила, сомневалась.
Больно было, словно кромсаешь ножом собственную руку. Но к боли она привыкла — и там, на дне цитадели, Алиедора впускала в себя смерть, тишину, вековое великое молчание; а тут хлынуло совсем иное.
Иное небо, иное солнце. Иной рисунок разбросанных по небу звёзд. День стремительно сменялся ночью, над смарагдовыми лугами порхали невиданные существа — полуптицы, полубабочки; у берега тёплого ленивого моря возносились розовато-белые, ажурные башни и башенки, так похожие на то, что Алиедора уже видела на Зачарованном острове.
Благостно, тихо, покойно.
А потом прямо в море, невдалеке от золотой полосы песка, где вечно шумит прибой, вспух чудовищный жёлтый пузырь. Прорыв Гнили, да такой, что Гончей не могло даже присниться. Жёл-тая гора стремительно росла, надвигалась на берег, на башенки и террасы, поднялась выше флюгеров на острых шпилях, казалось, вот-вот достигнет облаков; и в этот миг лопнула.
Потоки желтоватого гноя хлынули во все стороны, растекаясь по поверхности воды. Похолодев, Алиедора ждала многоножек, но всё оказалось куда хуже, никаких чудовищ не потребовалось, потому что под натиском жёлтого прилива стены и шпили стали рушиться сами собой. Деревья и кусты мгновенно чернели и распадались трухой, камни таяли, и над жёлтой поверхностью прорвавшейся дряни поднимались клубы едкого, пахнущего кислым и металлическим пара.

Языки Гнили тянулись всё дальше и дальше от берега, рушились колоннады и портики, амфитеатры и высокие акведуки. Весь нарядный, игрушечный городок исчезал, словно песочный замок, смытый набежавшею волной.
Видение — если это было видением — пресеклось, сменилось совсем иным, темнотой, беспредельностью пространства, рассеянным светом, что казался светом далёких-предалёких звёзд. Пылающая дорога, сотканная из холодного огня, прочертившая невообразимый пейзаж: исполинские листы, неохватные взглядом, и вокруг них — тьма.
Картины сменялись ощущениями, разлитыми во мраке, словно запахи. И сильнейшим среди них был запах страха. Даже не страха — смертельного ужаса, обессиливающего и омертвляющего. Страх был главным, он царил и правил, на нём всё основывалось и из него произрастало.
Звучала Арфа, по-прежнему беззвучно.
Звучала — беззвучно? Это как?
Алиедора поспешила загнать здоровый скепсис Гончей куда подальше. Магия жила вокруг неё, колыхался воздух, содрогались стены и потолок. Эта магия тянулась к ней и дхуссу, тянулась жадно и в то же время — всё с тем же страхом.
Наверное, мы кажемся им такими вот «жёлтыми пузырями». Они нас боятся.
А что может быть лучше, чем страшащийся тебя враг?!
В зал вступило что-то живое, окутанное тьмой. Серебристые прочерки звёздного света, словно нити, скрепляющие одежду. Двое, трое, четверо… пятеро. Ступают беззвучно, и лишь их Арфа звучит так, что сама башня Затмений грозит вот-вот развалиться.
Созданный Алиедорой её двойник, та самая «часть её», как никогда, не похожая на неё и, как никогда, наделённая «жизнью», — она сейчас умирала в жутких корчах и муках. Умирала вместо Алиедоры, а её саму Беззвучная Арфа хозяев Смарагда словно бы и не замечала. С магией хозяев спорила мелодия, творимая Тёрном, тоже неслышимая для обычного уха, но вникать в неё Алиедора даже не стала. Пришло время Гончей. Пришло время показать, что та неудача с Роллэ была случайностью, и они, творения Некрополиса, а не малопонятные чародеи, были, есть и остаются лучшими бойцами этого мира!
Алиедора прыгнула — прямо на головы ничего не подозревавшим Мудрым. Они пытались пленить её тёмного двойника, затаившегося где-то во мраке, они слишком доверяли своему чародейству и не слишком — глазам.
За что и поплатились.
Пятеро Мудрых разбросало в стороны, торжественная, хоть и пронизанная страхом, песнь Беззвучной Арфы оборвалась.
Алиедора дала волю боевой ярости. В жилах словно тёк жидкий огонь, скляницы послушно выбросили в кровь требуемые эликсиры, превращая тело, пусть молодое и ловкое, но обычное человеческое тело, в жуткое оружие, куда страшнее мечей и копий.
Она двигалась быстро, слишком быстро для магов Смарагда, чтобы они успели перенацелить удар. Боль становилась силой, как и заповедано Гильдией Мастеров. Алиедора отдала очень много, отколов от себя тёмного двойника, и сейчас пожинала плоды.
Это вам за то, что со мной сделал Байгли Деррано, — ребро ладони, казалось, едва обозначило две скрещивающиеся линии на шее Мудрого, а тело его уже мешком валилось на пол.
Другим повезло ещё меньше.
Тела с жёстким, каким-то неживым стуком ударялись о стены, а Алиедора уже была везде. Кровь словно горела, она знала, что должна опередить Мудрых, на долю мгновения, но должна. Потому что её двойник погиб, и теперь её не прикрывало уже ничто.
Кроме, конечно, Тёрна, но у дхусса, похоже, хватало своих забот. Его она чувствовала очень хорошо, Арфа спутника Алиедоры не умолкала, но её цель лежала где-то за пределами башни Затмений.

Его она чувствовала очень хорошо, Арфа спутника Алиедоры не умолкала, но её цель лежала где-то за пределами башни Затмений.
Значит, так надо. Дхусс никогда бы не бросил её без помощи; и наверняка он и сейчас помогает ей, просто непонятным ей пока что способом. Тёрну она верит. Верит, и всё тут.
А эти Мудрые — самые обычные, из плоти и крови. И жилы, зримые и незримые, у них там же, где и у простых сидхов.
Она била крепко, но так, чтобы ноори просто лишились бы чувств, не для отнятия жизни. Жизни их нам как раз очень пригодятся.
Рвала роскошные плащи на узкие полосы, вязала тонкие запястья за спиной крепкими и хитроумными узлами Некрополиса. Да, не ровня вы Разыскивающему Роллэ, не ровня. Он бы такого промаха не совершил — заходить в тёмный зал, не глядя, что творится у тебя над головой.
Готово, Тёрн. Делай, что задумал. У меня всё в порядке, как и положено настоящей Гончей.
Но настоящая Гончая, оказавшись в одной башне с врагами, никогда не успокоится, пока не обыщет эту самую башню сверху донизу. Внизу старался дхусс (и он-то уже наверняка знал о случившемся), так что Алиедора побежала наверх, в тот проём, откуда появилась первая пятёрка Мудрых. Оружия они, увы, не носили, никакого. Доньята не нашла даже самого завалящего кинжальчика.
Верхние ярусы башни Затмений представлялись сотканным из звёздного света лабиринтом. Нежный, прозрачный, он тем не менее был крепче несокрушимых скал. Алиедора петляла меж скрещенных призрачных нитей, протянувшихся от бойниц с линзами. Вся башня и впрямь была огромным инструментом, вот только для чего предназначенным?
Да, здесь всё дышало магией высших порядков, уж в чём-чём, а в этом Алиедору жизнь научила разбираться. «Посидите в чёрном ящике кора Дарбе, почтенные мэтры». Башня Затмений жадно, взыскующе глядела в ночное небо сотнями глаз, жадно ловила звёздный свет, обращала его в тонкие призрачные копья, и…
И каким-то образом обращала это в силу Мудрых. Трудно сказать, действительно ли им «не требовались» Камни Магии, но, во всяком случае, тут, в своей твердыне, они вполне могли без них обойтись. Постоянно или лишь какое-то время, доньята, конечно же, сказать не могла. Хотя многое бы отдала за правильный ответ.
Башню Затмений не заполняли мрачные артефакты, какие-нибудь засушенные головы, плавающие в стеклянных банках змеи и тому подобное. Мудрые, похоже, вообще избегали вещественных атрибутов чародейства. Башня, бесспорно, таила множество секретов, но искать и разгадывать их Алиедора будет позже. А сейчас — вверх, до самого острия!
Конечно, за её спиной могли остаться потайные двери, секретные ходы и отнорки, где ещё могли скрываться Мудрые. Но тут Гончая доверяла инстинкту, с таким тщанием воспитываемому в Некрополисе: чутью на живых, да ещё и владеющих искусством волшебства.
Башня была пуста, если не считать бесчувственной и связанной пятёрки, что осталась внизу.
Винтовая лестница привела доньяту в узкую, сходящуюся над головой подобно клину комнатушку. Всё, дорога кончена. Она под остриём башни Затмений, под копейным навершием, нацеленным куда-то в ночное небо. Знать бы ещё, куда именно…
Но, чтобы узнать, надо вылезти наружу, а бойница одна и совсем узка. Несмотря на все таланты Гончих, умевших, когда надо, сложиться подобно карманному ножу, здесь не проскочишь.
Сквозь мрак протянулся единственный алый лучик, прочертивший тёмный воздух, отражённый полированным диском в полу — и нацеленный точно в острие башни Затмений.
Алый луч?.. Комета! — вдруг осенило Гончую. Но… это звёзды у нас неподвижны, намертво прикреплённые к небесным сферам, а движутся вокруг плоского мира лишь дневное светило да пара ночных — сёстры-Гончие.

Но… это звёзды у нас неподвижны, намертво прикреплённые к небесным сферам, а движутся вокруг плоского мира лишь дневное светило да пара ночных — сёстры-Гончие. Кометы движутся тоже. Но, раз они подвижны, как же бойница может указывать точно на алую небесную странницу?
Постой, бойница достаточно велика, а линза может, наверное, как-то двигаться… О чём ты вообще думаешь?! Надо возвращаться к дхуссу. Башня Затмений в наших руках, что дальше? Колом остролистовым тебе по голове, Тёрн, что так и не удосужился рассказать все детали! Белый Дракон бы побрал твою гордость вместе с чистоплюйством!
Теперь она бежала вниз, старательно проскальзывая меж скрещёнными шпагами звёздного света. Арфа Тёрна звучала и звала, дхусс, конечно, обрадуется, узнав, что ей удалось…
Всё было в порядке, и связанные Мудрые никуда не делись, а вот в самом низу, где она оставила дхусса, — там её встретила одна лишь пустота.
Арфа звучала, не умолкая, дрожали стены башни, а дхусс исчез, словно бесследно растворившись в сумраке.
— Тёрн, — прошипела Алиедора, крутясь на месте. — Хотела б я верить, что ты просто нашёл способ оказаться снаружи, как и хотел, когда станешь говорить с Мудрыми!
Но шипи или не шипи — дхусса нет. Значит, ей придётся самой разобраться, можно ли хоть что-то сделать с этим каменным чудовищем, ещё именуемым башней Затмений. И помогут ей в этом пятеро незадачливых ноори, чванливо именующих себя «Мудрыми».
Посмотрим, хватит ли им мудрости дать удовлетворяющие меня ответы.
Хорошо бы также вызнать, где у них тут припасы. Где хотя бы вода, оказавшаяся совсем не запретной для Гончей. Для истинной Гончей, конечно же, поспешила добавить Алиедора.
Мудрые валялись нелепыми тряпичными куклами там, где она их и оставила. Никто не пошевелился, никто даже не застонал.
Эх, мне бы сейчас ваших светляков… ну ничего, справимся и без света.
Она срывала тонкие, трепещущие, словно живые, маски с застывших лиц. Смотрите на меня! Смотрите, негодяи!
Но миндалевидные глаза оставались закрыты, обмякшие тела лежали неряшливыми грудами, словно что-то грязное, ненужное, навроде ветоши, отброшенное за ненадобностью.
Четверо мужчин и одна девушка-ноори, совсем молоденькая — или кажущаяся молоденькой, кто их разберёт, этих недо- или сверхсидхов.
Алиедора ухмыльнулась и усадила ноори, прислонив спиной к холодному камню стены. Девушка еле слышно застонала.
Отлично. Теперь петельку ей на шею и можно начинать.
Гончая приложила пальцы к вискам пленницы. В Некрополисе у неё частенько получалось «будить» таким образом лишившихся чувств Гончих, что не выдержали схватки с нею на песке арены.
Длинные, прекрасные ресницы затрепетали и открылись. В башне царила темнота, но, похоже, ноори видели во мраке не хуже накачанной эликсирами Алиедоры.
Пленница дёрнулась раз, другой, едва не завалившись набок, доньята еле успела подхватить. Дождалась, пока взгляд сделается осмысленным, и жёстко бросила, держа одну руку на петле, так, чтобы пленница видела:
— Я знаю, ты говоришь на всеобщем. Отвечай и не пытайся прибегнуть к магии, — она подёргала за свободный конец петли. — Я Гончая Некрополиса, я всё равно успею первой.
На тонкой шее ноори напряглись сухожилия, она было дёрнулась и вновь замерла, потому что Алиедора безо всяких церемоний стянула петлю.
— Даже если твоё заклятье меня прикончит, шею я тебе сломаю, можешь не сомневаться.

— Наивная… — прошелестела пленница. Даже здесь слышался странный акцент, у Фереальва и Роллэ он был заметен куда меньше. — Меня ты, может, и убьёшь. Но проверить то, что я тебе скажу, — никогда не сможешь!
— Ты, главное, говори, а я уж сама разберусь, — отрезала Алиедора. И, помимо её воли, с губ вдруг сорвалось: — Зачем вам нужен дхусс? Что вы хотели с ним сделать?!
— Ты хочешь узнать именно это? — Ноори нашла силы усмехнуться прямо в лицо Алиедоре. — Сильно ж ты его любишь, смертная.
— Что вам от него нужно? — Алиедору так просто с толку не сбить и из себя не вывести. — Отвечай! — и вновь потянула за петлю.
Однако ноори лишь ухмылялась ей в лицо и молчала.
Алиедора нахмурилась, петля стянулась. Улыбка ноори исчезла, зато вновь зазвучала Арфа. Стены словно ринулись со всех сторон на Алиедору, незримый кулак врезался под дых, но на сей раз она была готова. Одно движение, стремительное, неразличимое — и ноори, захрипев, бессильно запрокинула голову, глаза закатились.
Заворочался и застонал другой Мудрый, мужчина с волной роскошных, знатной даме впору, иссиня-чёрных волос. Алиедора вмиг оказалась рядом, ткнула двумя пальцами, выставленными подобно ножу, — ноори всхрапнул и повалился.
Только теперь Алиедора сообразила, что Арфа дхусса уже не звучит, а когда она умолкла, теперь уж и не поймёшь, то ли когда доньята мчалась вниз, то ли когда пыталась допросить девушку-ноори.
— Тихо, Гончая, — прошипела она сама себе. — Не спеши. Это Мудрые, их на кривой не объедешь. Тихо, кому говорят!
По башне Затмений разливалось зловещее молчание, а дхусс словно канул в бездну.
Алиедора застыла над бесчувственными телами Мудрых, вся обратившись в слух. Тёрн непременно подаст о себе весть, непременно. Дхусс не мог пропасть, иначе тут уже не продохнуть было бы от ноори. Надо только дождаться. Только дождаться.
* * *
Величественная кавалькада ордена Солнца теперь двигалась быстро, благодаря неутомимым големам, предоставленным навсинайскими магами. Их путь лежал на восток, под серым небом предзимья, уже почти неотличимого от настоящей зимы даже здесь, вдалеке от холодного моря Тысячи Бухт.
— Любуетесь пейзажем, Метхли? — Магистр придержал великолепного боевого гайто, поравнявшись с трёхглазым магом. — Да, есть на что посмотреть. Гнусность земли лучше всего скрывает снег. До поры до времени даже Гниль под ним не столь проступает.
— Ваша светлость изволит говорить загадками. Поистине, слабое понимание вашего ничтожного раба…
— Оставь это, — поморщился магистр, в очередной раз переходя на «ты». — Лизоблюдство тебе не идёт, Метхли.
Чародей молча поклонился и как бы виновато развёл руками.
— Храм близко, — сообщил магистр. — Лучше всего подошло бы святилище Феникса, но и Всех Зверей тоже сойдет.
— Может, милорд магистр сочтёт допустимым хоть чуть-чуть приоткрыть для своего верного раба завесу тайны над сим путешествием? Быть может, тогда оный раб оказался бы более полезен?
— Охотно, — усмехнулся магистр. — Две вещи. Гниль — и Тени.
— Тени, ваша милость?
— Тени, Метхли. Не знаю, считать ли их призраками или существами иной материальности.

Не знаю, считать ли их призраками или существами иной материальности.
— Боюсь, ничтожный раб не может понять всю глубину вашей муд…
— Метхли! Плетей захотел?! Хватит льстить. Разве ты забыл всё, что говорилось о дхуссе? О его «чудесном спасении» из нашей крепости?
— Никак нет, ваша милость.
— Тогда не прикидывайся дураком, — брезгливо бросил магистр. — Вся эта история с рекомым Тёрном и без того надоела мне чрезвычайно, однако она, увы, напрямую связана с Гнилью, что является, напомню, главной целью нашего похода.
— Навсинайские маги вскользь упоминали нечто подобное… — прошелестел Метхли, склоняясь и глядя снизу вверх на рыцаря. — Наверное, получили вести от вас, ваша милость.
— Да. Я очень хотел бы узнать об этом побольше. — Магистр поправил забрало, хотя оно и так было поднято. — Но не в связи с дхуссом. Кто они вообще такие, эти сущности? Зачем им дхусс — вопрос, в конце концов, вторичный. Что они такое, откуда взялись, как проникли в наш мир? Всё это я надеялся выяснить, когда чародеи Державы собирались применить к пленнику протокол мэтра Эммера. Дхусс, конечно, он тоже… не подарок, но Гниль и Тени меня сейчас занимают больше.
— Рад служить вашей милости, — поклонился Метхли. — Милорд магистр говорил о некоем храме? Что ваш покорный и ничтожный слуга может там сделать?
— То же, что я уже велел тебе делать — искать Гниль. Мои маги произведут некоторые манипуляции в святилище. Твоё дело, чародей, следить за проявлениями Гнили и предупредить нас, если что-то покажется тебе подозрительным.
— Покорный раб приложит все усилия, дабы исполнить волю вашей милости наилучшим образом.
— Видишь? Всё просто.
Метхли молча поклонился.
Отряд рыцарей сейчас совершенно не походил на самоё себя. Тяжёлые грузовые големы тянули массивные повозки, где с удобствами путешествовали боевые гайто; сами рыцари устроились в просторных волокушах. Неутомимые железные создания шагали день и ночь, без отдыха и почти без остановок.
На главном тракте, что связывал столицу Державы с крепостями на востоке, царило небывалое оживление. Рысью топали, разбрызгивая жидкую осеннюю грязь, целые отряды боевых големов с погонщиками; торопились группки молодых магов, все ужасно озабоченные и неразговорчивые; хватало и обозов со странными, тщательно укутанными мешковиной конструкциями.
— Хотел бы я знать, — заметил на следующем привале магистр, подозвавший Метхли к своему костру, — хотел бы я знать, считают ли навсинайские маги Мастеров Смерти полными и окончательными дураками?
— Почему, ваша милость? — подал голос один из свитских рыцарей.
— Потому что собирают силы совершенно в открытую. Маршируют днём и ночью. Прячутся, но неискусно и без особого тщания. Словно хотят, чтобы Некрополис их заметил.
— А они заметят, — тотчас кивнул другой воин.
— Именно. И что решат?
— Что их хотят обмануть, — сказал третий рыцарь. — Что настоящее наступление начнётся где-то совсем в ином месте.
— А на самом деле, — подхватил четвёртый, — Навсинай ударит именно здесь, где все будут ждать всего лишь безобидную демонстрацию!
— Ни в коем случае! — горячо возразил пятый.

— Некрополис решит, что маги решили всех обмануть, чтобы все думали, что здесь именно демонстрация, и ждали бы удара в другом месте, и потому сосредоточит свои силы именно здесь, где будет на самом деле всего лишь демонстрация, а на деле…
— Нет, нет! — вскинулся шестой рыцарь. — В действительности же…
Спор разгорался. Магистр усмехнулся, поманив к себе трёхглазого мага.
— Мы почти на месте. Завтра с утра пойдём в храм. Святилище давно заброшено, службы не отправляются, но за храмом всё-таки ухаживают. Местные, видишь ли. Старые владыки так просто не забываются.
— Я всё понял, — поклонился Метхли. — Ваша милость совершит всё потребное в старом капище, а ваш покорный слуга будет держать свой третий глаз открытым, хи-хи. — И чародей подобострастно хихикнул.
— Именно так, — остро взглянул на мага его собеседник. — Очень надеюсь, что Гниль ты не проглядишь, откуда бы она ни появилась.
Над лагерем сеял снег — медленно и лениво. Земля белела, исчезали язвы, оставленные прорывами многоножек, пожарами и ударами чародейских заклинаний. Рыцари в чёрной броне всё спорили, доказывая друг другу, что же случится на Делхаре — настоящее наступление Державы или только внушительная демонстрация. Магистр стоял, опершись на двуручный меч, задумчиво глядя на восток, где в белых хлопьях всё усиливающегося снегопада терялись пограничные укрепления Державы. Трёхглазый чародей Метхли сидел, втянув голову в плечи, и робко тянул к огню подрагивающие руки — жалкое, ничтожное, сломленное существо, сказал бы сейчас любой воин.
Магистр усмехнулся. Пальцы его с эфеса огромного меча медленно сползли на ручку маленького зеркальца, где в глазу чёрного дракона хитро подмигивал алый осколок рубина.
Глава XV
— Возвращаться обратно к башне Затмений, — резко повторила Стайни. — Немедленно.
— Знаем, знаем, — пропыхтел Ксарбирус. — Нечего нас подгонять. Ничего… уф!.. ничего с твоим любезным Тёрном не случится. Он здешним заправилам нужен живым не меньше, чем тебе.
Четвёрка пробивалась вверх по склону. Закрытая Нэисс тропа-ловушка осталась далеко позади, где сейчас пребывали Мудрые — сказать не мог никто, даже сидха. Бледная, в лице ни кровинки, Нэисс почти висела на плечах Брабера, уговаривавшего её потерпеть «ну ещё хоть малую малолюшечку, распечать меня и их всех!..».
Ползти приходилось сквозь сплошные, почти непреодолимые заросли. Старалась Стайни, рубила ветки, ей как мог помогал пыхтящий Ксарбирус: алхимик был жилист и вынослив совершенно не по годам, но сейчас он уже уставал.
— В глотку к ним… сами лезем, — выдохнула сидха, с трудом поднимая голову.
— Ничего иного не осталось, — пожал плечами мэтр.
Спорить никто не стал.
Долгая дорога сквозь заросли кончилась, когда день уже начинал гаснуть. Четверо путников вновь выбрались на острый гребень скалы, вновь перед ними угрюмо уставилась в небеса тёмная башня. Мудрых не было ни видно, ни слышно.
— Затаились, — объявила Стайни. — Ждут.
— Угу. — Ксарбирус сидел, уронив голову на грудь и обессиленно свесив руки меж коленями. — Какую ещё глупость мы отмочим.
— Самую главную мы уже отмочили, распечать меня так и эдак. Притащились на этот клятый островок.

— Самую главную мы уже отмочили, распечать меня так и эдак. Притащились на этот клятый островок.
— Нет, мой добрый гном, нет. Мы ошиблись гораздо раньше. Когда, встретив дхусса, не отвернулись, отправившись каждый своей дорогой, а пошли следом.
— Кто своей волей, а кто и приказ исполняя… — сощурилась Нэисс.
— Оставь, милочка. Мы все здесь выполняем приказ. Вам до сих пор нравится играть и притворяться, но я смысла не вижу.
Ему никто не ответил. Бывшая Гончая разматывала верёвку, ей помогал Брабер.
— Спускаемся, наконец, что ли, аль лясы точить и дальше станем? — грубовато, словно чтобы скрыть общую неловкость, бросил гном.
— А Тёрн — так там и остаётся? В башне этой? — не поднимая глаза, спросила Стайни.
Ксарбирус покряхтел, почесал череп и кивнул.
— Согласно моим калькуляциям, да. Но это аномалия, не стоит забывать. Всё может случиться.
— Будет вам, мэтр, соломку-то подкладывать, — рыкнул Брабер.
— Я не подкладываю… хотел бы только знать, что наш дхусс делает в этом месте и где все здешние хозяева. Чего ждут, спрашивается?
— Наверное, когда все крысы окажутся в одной ловушке, — сплюнул гном.
— Нельзя исключить, мой добрый гном, нельзя исключить. Но, друзья мои, будем ли мы сегодня спускаться или заночуем тут, на жёстких камнях?
Уже начинало темнеть, когда четверо путников оказались на дне котловины. Едва-едва дышал ветерок, кисло-металлический привкус Гнили ещё ощущался в воздухе, но чуть-чуть. Слегка накренившаяся башня перечеркнула вечереющее небо, словно пытаясь вырваться из земли в надежде дотянуться до звёзд.
Сидха, Стайни и Брабер словно оробели. Алхимик желчно усмехнулся и первым зашагал к чёрной громаде.
— Он там, — повторил мэтр, вытягивая руку. — Вот только как туда попасть?
— Неслабый же ров они тут вырыли, — присвистнул Брабер, глянув вниз, в бездну.
— Ров — чепуха, — отмахнулась бывшая Гончая. — По верёвкам перейдём.
— Дверей я не вижу такоже…
— Окна имеются, гноме, ничего, влезем. Руки небось не отвалятся.
— Здешние небось… — начал было Ксарбирус, и тут небо на востоке вдруг озарилось огромной, до самого зенита, беззвучной зарницей, бледно-зеленоватой, призрачной, неживой.
Несколько мгновений спустя донёсся и гром. Под ногами тяжело, словно нехотя, содрогнулась земля, вздыбилась и опустилась вновь. Из тёмной башни вырвался странный, жуткий, рвущий душу стон, долгий и томительный, словно кричали сами камни.
— Что это? — вскинулась Стайни. — А, мэтр?
— Боюсь, это наша добрая знакомая, открывшая сюда дорогу, — сквозь зубы процедил алхимик. — Тогда понятно, почему нас оставили в покое. Верно, потребовались, как говорится, «все, способные носить оружие».
— Далеко от нас, — вернул компанию к реальности гном. — Чего теперь-то? Покричать, что ль, Тёрну, чтоб двери открыл да нас впустил?
Никто не отозвался. Над котловиной быстро сгущался мрак, башня становилась едва различимой, с востока, над разгорающимся бледно-зеленоватым заревом поднимался диск первой из Гончих.

— Хотел бы я знать, что там может так гореть, — сквозь зубы процедил Ксарбирус.
— Какая разница? — Стайни нетерпеливо дёрнула плечом. — Давайте перебираться.
Бывшая Гончая уже раскручивала верёвку с привязанным трёхзубым якорьком.
— И ты хочешь, чтобы я висел над бездной на этаком шнурочке? — скривился Ксарбирус.
— Хочу, — дерзко бросила Стайни и, словно в подтверждение собственных слов, ловко метнула якорь через тёмный провал. Сталь зазвенела о камень, верёвка натянулась.
— Держите как следует. — Стайни небрежно сунула конец верёвки Браберу и, не оборачиваясь, шагнула к пропасти. Ксарбирус страдальчески сморщился, отвернулась даже Нэисс.
— Если хочешь убиться, то, по крайней мере, не у меня на глазах!
— Отчего же, милорд командор? — Гончая уже возилась на краю рва. — Расплачетесь от сострадания? Будете горевать о моей загубленной младости?
— Нет, оберегаю себя от излишних переживаний, — сварливо бросил алхимик. — Гноме, будь ласков, держи её крепче. Если ухнет, боюсь, моё пищеварение обречено на долгое расстройство.
Стайни хмыкнула, попробовала натянутую верёвку и вдруг ловко вскочила на неё, словно ярмарочная акробатка. Не пошатнувшись, не качнувшись, легко и непринуждённо она пробежала над чёрным провалом, аккуратно соскочив прямо на узкий карниз возле отвесной стены.
— Я так и знал, — опустил прижатую к сердцу ладонь Ксарбирус. — Она решила меня убить. Собственными руками.
— Да будет вам, мэтр, — пробасил гном, отпуская натянутую верёвку. — Сразу видно — Гончая, — добавил он с уважением.
— Прекрасно, — оттопырил губу алхимик. — А что же дальше? Кто предлагал покричать, Тёрна позвать?
Стайни тем временем, не обращая внимания на спутников, медленно обходила башню кругом, шаря ладонями по гладкому камню.
— Дверь ищет, — со знанием дела пояснил Брабер. — Скрыта, чай.
— Спасибо, я бы ни за что не догадался, — ядовито хмыкнул Ксарбирус.
Бывшая Гончая скрылась за изгибом стены. В котловине царила жуткая тишина, ночь молчала, всё стихло и на востоке, и лишь край неба полыхал пугающими, зеленоватыми сполохами, словно там сошлись в битве бестелесные гиганты.
Нэисс встретила взгляд алхимика, отрицательно покачала головой.
— Нет, мэтр. Ничего не чувствую. Слишком далеко.
Тем временем вновь появилась Стайни, сделавшая полный круг.
— Ничего, — бросила она, переводя дух. — Или слишком хорошо спрятано.
— Дай-кось я попробую, — вызвался было гном, но тут восточный горизонт вновь полыхнул так, что на время скрылись даже звёзды, а в котловине стало светло, почти как днём. Потом вновь, как и в первый раз, докатился раскатистый гром, земля с тяжким гулом вздыбилась и опала, камень покрылся трещинами.
И только башня осталась стоять как ни в чём не бывало.
— Давайте перебираться, — занервничал Ксарбирус. — Что-то мне тут не очень нра…
— Гниль! — разом заорали Стайни, Нэисс и Брабер.
Зелёное пламя ещё опадало, ещё висело жутким веером над скалами, и в его свете вся четвёрка увидала, как возле каменного кольца стремительно вздувается чудовищный пузырь.

Зелёное пламя ещё опадало, ещё висело жутким веером над скалами, и в его свете вся четвёрка увидала, как возле каменного кольца стремительно вздувается чудовищный пузырь.
— А-а-а-а! — заорал алхимик.
— Брабер! Кидай мне верёвку!
— Лови лучше её! — вдруг проревел гном, сгрёб в охапку ещё не до конца оправившуюся и нетвёрдо стоящую на ногих сидху и, недолго думая, швырнул её прямо через пропасть, словно тюк с шерстью.
Нэисс дико завизжала, взмыв над пропастью, однако сила у гнома оказалась поистине нечеловеческой и в прямом, и в переносном смысле. Вопящая сидха пронеслась надо рвом, словно метательный снаряд, очутившись прямо в объятиях бывшей Гончей. И та, надо сказать, не подкачала. Не пошатнувшись, не дрогнув даже, Стайни поймала сидху, подхватив её на руки.
— Скорее, мэтр!
— Н-не надо, гноме! Не смей! А-а-а-а!!!
Милорд командор взмыл надо рвом, судорожно дёргая руками и ногами, словно чудовищный паук. Его сумка болталась во все стороны, однако ремни выдержали. И вновь Стайни не дрогнула, подхватив алхимика и не дав ему врезаться в чёрные стены.
— Совсем обезумел! — Ксарбирус первым делом откинул кожаную крышку, трясущимися пальцами касаясь своих бесценных скляниц. К счастью, все уцелели — снасть у мэтра оказалась первосортной. — А ну как пролилось бы?!
— У тебя, милорд командор, ничего не прольётся. — Брабер тяжело дышал, лицо блестело от пота. — Вот и хорошо. А теперь, распечать меня во все кости, мы потешимся. — Он нарочито медленным движением взял наперевес свой чудовищный клинок. — Давно хотел, понимаешь, переведаться с тварями по-настоящему, по-нашенски, как среди охотников за демонами принято. Ловите мешки, они вам ещё пригодятся.
— Брабер! — рявкнула Гончая, размахиваясь якорьком. — Немедля сюда, а то я тебя так разделаю, как никаким многоножкам не суметь!
— Нет уж, — помотал головой гном. — И так я слишком долго от них бегал. Хватит. Набегался.
— Брабер!.. — И Стайни разразилась такой бранью, что покраснели, наверное, даже чёрные стены башни. — Кому сказала?!
Тонкие губы Ксарбируса изгнулись, правый глаз сощурился, словно алхимик собирался вот-вот сказать нечто вроде «а теперь хватит дурака валять, братец…».
Зазвенели железные крючья, трёхзубый якорь зацепился за край трещины, верёвка натянулась.
— Брабер! — надсаживалась сидха.
— Если ты задумал элегантно ускользнуть от нас, гноме, то, право же, ты выбрал не самое лучшее время, — холодно бросил алхимик.
Охотник за демонами не отвечал, стоял с занесённым для удара клинком и ждал — однако его левая рука отчего-то вдруг сползла с эфеса и вцепилась во что-то на груди гнома.
Пузырь Гнили меж тем всё раздувался и раздувался, сделавшись уже в рост зрелого человека.
— Держите! — яростно зашипела Стайни, сунув конец верёвки в руки опешившим Ксарбирусу и Нэисс.
— А ты-то куда?! — возопил алхимик.
— Сейчас вернусь, — бывшая Гончая вновь играючи перебежала пропасть по тонкому канату, легко спрыгнула наземь.
Брабер продолжал стоять, чуть покачивая мечом и стискивая что-то в левом кулаке.

Стайни танцующей змейкой скользнула к нему, коротко размахнулась, ударила чуть пониже уха.
Гном пошатнулся, закачался, едва не выронив меч. Гончая ударила вторично, стремительно обмотала свободный конец верёвки вокруг груди Брабера, затянула узел.
— Тяните! — и навалилась сама.
— Там же всё сейчас лопнет… — начал было Ксарбирус, однако за верёвку взялся.
…Тяжёлое тело гнома казалось совершенно неподъёмным. Оно низринулось в тёмную бездну, пролетело, тупо ударилось о камень. Стайни осталась стоять на самом краю, держа — и тоже играючи! — гигантский красно-золотой меч Брабера.
— Тяните же!
Лица алхимика и Нэисс покраснели от натуги, они оба старались как могли. Бесчувственного Брабера медленно вытягивали вверх.
…Пузырь лопнул точно в тот самый миг, когда алхимик швырнул освободившуюся верёвку Гончей.
Прижавшись к стене, они молча смотрели на шелестящий бесчисленными лапками живой поток мёртвого. Ночь смыла краски, в свете поднявшихся Гончих видна была лишь сплошная шевелящаяся масса.
— И зачем всё это? — шёпотом простонала Нэисс. — Мы же видели, как они перебирались через ров!
— Наверх, Стайни. — Ксарбирус был бледен, но решителен. — Наверх, больше ничего не осталось…
— Сейчас, — Гончая возилась с бесчувственным гномом. — Ого! Гляньте-ка!
Чёрно-золотой талисман Брабера, его «находитель демонов», вновь сходил с ума. Песок внутри перемешался, частички его, похоже, совсем забыли о земном притяжении.
Что это значит, все уже знали. Даже слишком хорошо.
— Только демонов нам тут и не хватало, — простонал алхимик.
Брабер закряхтел, пошевелился.
— Ты… ты чего, распечать тебя?!
— Не могла допустить, чтобы ты, гноме, красиво помер у меня на глазах, отобрав всю славу, — ядовито бросила Гончая.
— И потому надо было меня по башке, да-а?
— Ну извини. Надо было оставить тебя на съедение. — Стайни не отрывала глаз от расползающихся по котловине потоков живого гноя. — Приходи в себя, охотник! Твоим друзьям, похоже, не терпится. Боятся пропустить самое интересное.
Брабер уставился на обезумевший талисман.
— Чего тут только нет… — непонятно пробормотал он.
— Полезем вверх? — слабым голосом предложила Нэисс.
— Вверх? Нет смысла. — Ксарбирус стоял, скрестив руки на груди, тоже, как и бывшая Гончая, глядя на стремительно приближающуюся желтоватую волну. — Похоже, друзья мои, наш поход здесь и закончится, если только мы очень, очень быстро не окажемся внутри.
— Помоги! — гаркнул на Стайни Брабер. — Где Гончая не углядит, мож, у гнома выгорит!
Они двинулись кругом, всем телом прижимаясь к тёплой, нагретой за день, несмотря на осеннюю пору, стене. Нэисс и Ксарбирус остались стоять, где стояли, стараясь, чтобы брошенные Брабером мешки не свалились в ров. Сидха вдруг расхохоталась:
— Зачем они нам теперь?!
— Пока не помер, буду надеяться. — Алхимик кусал губы, но не взялся ни за один из своих эликсиров.

— Алхимик кусал губы, но не взялся ни за один из своих эликсиров.
Многоножки тем временем, как и положено, покрыли живым ковром всё окрест, докатились до каменного кольца вокруг котловины, достигли рва — и молча, словно хорошо отлаженные навсинайские големы, принялись за старое, стали строить живой мост через пропасть.
— Нас поджарит или сварит, если те, что в башне, вновь покажут силу?
— Предпочту поджаривание, сидха. Во всяком случае, это быстрее, меньше мучиться.
Потоки многоножек всё ещё изливались из прорыва, словно и впрямь гной из вскрытой ланцетом лекаря пустулы, когда воздух над проклятым местом странно замерцал неярким жемчужным сиянием, особенно заметным сейчас, в сгустившейся ночи. Над прорывом Гнили словно разворачивалась странная радуга из оттенков серого, белого и жемчужного; вот появилась арка, врата заполыхали белым.
— Не может быть! — И Нэисс прижала ладонь ко рту.
— Демоны. Добро пожаловать, друзья. — Ксарбирус замер у стены, кулаки его сжались. — Как жаль, как жаль… Коллега Шелдари отдал бы правую руку за такое зрелище…
— А что ж тут такого? Помните, мэтр, когда ещё на корабль не сели, Гниль с этими тварями мало что не смешались?
— Тогда не смешались, Стайни. Пузыри лопались вблизи от открывающихся порталов, но всё-таки не настолько близко. Теперь вот и увидим, кто кого заборет…
Из белого пламени прямо в жёлтые потоки ступила чудовищная, гротескная фигура, раза в три выше обычного человека, с массивной трёхрогой башкой, широким плащом чёрных крыльев за спиной. Глаза горели, словно у големов, но не красным, а серебристым.
— Теперь закрыться… — бормотал Ксарбирус, неотрывно глядя на распахнувшийся портал.
Но впустившие демона врата отнюдь не собирались закрываться. Следом за первым чудовищем в них возникло второе, низкое, горбатое, с шипастым, высоко взнесённым гребнем вдоль всей спины; свет Гончих блеснул на огромных клыках, спускавшихся ниже подбородка. Следом — третий, этот двигался почему-то на четвереньках. Все они тяжело шлёпнулись вниз, так что многоножки полетели в разные стороны, словно брызги — увы, отнюдь не чистой, хрустальной воды.
— Хррм-грпщ-умф?! — взревел самый первый из троицы.
— «Что за дряни мы напились вчера?!» — усмехнулся алхимик.
— Ничего не… — вывернулись из-за стены Стайни и Брабер. Гном так и замер, широко раскрыв глаза. Меч сам перелетел к нему в руку.
Твари Гнили наконец сообразили что к чему. Живой мост быстро рассыпался, бестии ловко карабкались назад; многие срывались, беззвучно исчезая в тёмной глубине пропасти.
…Но когда Гниль хоть в малейшей степени занимала гибель служащих Ей созданий?
Шелестящая волна обрушилась на тройку демонов, те ответили яростным рёвом — и потоками пламени, что, как и положено по всем легендам, вырывалось у них из пастей.
— Мэтру Кройону такое и не снилось, — прошептала Нэисс.
— Славные демонюки какие, — в тон ей отозвался гном. — Дважды только я с такими переведывался. Редко их к нам заносит…
— Заносило, ты хотел сказать, мой добрый гном. Сдается мне, теперь тебе предстоит видеться с ними куда чаще, если, конечно, мы отсюда выберемся.
— Всё б вам дурное пророчить, мэтр! «Если выберемся»! Выберемся! Не можем не выбраться!
— Смотрите! — оборвала их Стайни.

— Всё б вам дурное пророчить, мэтр! «Если выберемся»! Выберемся! Не можем не выбраться!
— Смотрите! — оборвала их Стайни.
Изрыгаемое демонами пламя очистило камень вокруг них, многоножки горели и распадались невесомым пеплом, так что не оставалось даже тлеющих панцирей.
— Крепкие парни, — завистливо крякнул Брабер. — Эвон, как жгут! Нам бы так…
— Если жгут, так тогда уж горячие, наверное, — буркнула Стайни, тоже не в силах отвести взгляд от битвы. — Того и гляди, всю Гниль спалят!
Демоны встали в круг, изрыгая пламя, словно какие-то чудовищные осадные машины Навсиная или Некрополиса. Многоножки словно забыли о башне, о прижавшейся к её стене четвёрке, всем множеством бросившись на новых врагов; смерть их не пугала, они словно вообще не знали, что это такое. И они не просто наступали — они наступали хитро, прямо посреди шевелящегося покрывала стали вспучиваться живые холмы, стремительно вытягивающиеся вверх острыми пирамидами. Многоножки карабкались друг по другу, забираясь всё выше и выше, пока сразу пять таких пирамид не оказалось выше самих демонов.
И тогда Гниль ринулась в атаку уже не только по земле, но и по воздуху. Многоножки настоящими струями устремились с вершин только что возведённых примётов, кидаясь на демонов сверху.
Их встретил ревущий огонь и разящие, рвущие всё и вся клыки, твёрдая броня, поддающаяся только зачарованным клинкам, но Гниль это не смутило. Даже демоны не могли извергать потоки огня постоянно, без малейшего передыха; они дышали пламенем, и, пока твари атаковали их только по земле, пришельцы ещё могли выстоять. Но когда многоножки бросились сверху, демоны дрогнули. Чёрные тела быстро покрылись желтоватыми росчерками, едва видимыми в свете бушующего пламени.
Теперь демоны не просто ревели от ярости — они выли от жуткой боли; наверное, простым смертным такое не представить. Только один из пришельцев ещё жёг всё вокруг себя, двое других уже катались по камням, погребённые под толстым слоем многоногих тварей. То и дело сквозь жуткую шевелящуюся массу пробивались языки пламени, пожиравшие множество тварей Гнили, но их место мгновенно занимали новые.
И только четверо странников, прижавшиеся к стенам чужой и жуткой башни, единственные свидетели разыгравшейся схватки, видели, что и у Гнили резервы небеспредельны. Лопнувший пузырь уже давно не исторгал новые и новые орды многоножек; огонь сожрал несчётные тысячи бестий, и сейчас жёлтый круг сужался, и притом довольно быстро. Демоны дорого продавали свои жизни.
— Прямо даже как-то не по себе, — пожаловался Брабер. — Всю жизнь демонюков рубил-колол, головы им сносил, рогами торговал… а теперь смотрю, как помирают от Гнили этой самой, — и жалко! Представляешь, сидха — я, гном, демонов жалею!
— Потому что тебе в каждом мэтр Кройон чудится. — Нэисс отвернулась, понурила голову. — Да и мне тоже…
— Чувства в сторону, — одёрнул спутников алхимик. — Надо отметить, гм, что демоны действительно появились очень кстати. Смотрите, Гнили почти что и не осталось!
Кое-как отбивался только один демон. Пошатываясь и уже не взрёвывая, он громадными лапами срывал с себя многоножек, давил и плющил их копытами, то и дело плевался тонкими струйками пламени, но его судьба была предрешена.
Двое других уже застыли неподвижными глыбами не спасшей своих хозяев брони, блестящей и скользкой от пролитой крови; желтоватая жижа парила на камнях среди множества растоптанных многоножек.

Демон упал на колени, взвыл в предсмертном отчаянии; вой нарастал, становясь нестерпимо-режущим, высоким, невыносимым. По губам и подбородку пришельца вновь побежали ручейки огня.
— Прочь! — вдруг дёрнулся гном. В руке его зажат был находитель, и золотой песок внутри светился ярко, словно маленькое солнце. — Он сейчас рванёт!
Никто не задал ни одного вопроса. Подхватили мешки, как могли скоро кинулись на другую сторону, под защиту башни. И точно — они едва успели оказаться за изгибом стены, как котловину сотряс громоподобный удар. Ярко-рыжее облако взметнулось куда-то в поднебесье, в единый миг поглотив ночную тьму. Упругая невидимая волна попробовала на прочность фундаменты башни и рассеялась, побеждённая.
Грохот заставил всех на несколько мгновений просто оглохнуть, и потом ещё долго звенело в ушах. Затопившее всё вокруг пламя опадало медленно, словно нехотя, оставляя повсюду в котловине лужи горящей чёрной жидкости.
— Кровь демонючая горит, — со знанием дела бросил гном. — У этих, огненных, завсегда так. Коли видят, что не совладать им, что смерть неминучая, — взрываются, вот как мы только что видели. Тут уж охотнику только одно — драпать изо всей мочи аль укрытие какое искать. Потому как убежать… — он покачал головой, — мало кому удавалось.
— А тебе? — поддела бывшая Гончая.
— Мне нет, — покачал головой Брабер. — Дважды с этакими демонюками сталкивался… и оба раза подвезло мне. Было где спрятаться. Всё, можно вылезать. Там ничего живого. Неживого тоже. Слава Зверям, что мешки успели вытащить, а то остались бы без припасов.
— Идти обратно, собственно говоря, незачем, — пожал плечами Ксарбирус. — Башня что тут, что там — совершенно одинакова.
Неугомонная Стайни тем не менее отправилась на другую сторону и вскоре вернулась, целиком и полностью подтвердив слова гнома. В котловине не осталось никаких следов ни демонов, ни Гнили. Огонь сожрал всё, в том числе и тела двух погибших первыми пришельцев.
— Оттого-то так и полыхнуло, что ещё двое огнём пыхающих там оставались, — заявил Брабер. — Они, должен вам сказать…
— Хватит, — раздражённо оборвал его алхимик. — Мы все устали, голодны, у меня в горле, наверное, скоро можно будет сушить сено. Как попасть внутрь, никто из нас не знает. Тёрн — вроде как! — по-прежнему там, в башне. Так что давайте отсюда выбираться. Иначе нас Мудрые тут голыми руками возьмут.
— Хотела бы я знать, почему они нас сейчас не взяли. Неужто и впрямь это существо такое непобедимое?
— Не знаю, Нэисс, милочка. Гляньте-ка на небо, ничего не видать?
Но ещё совсем недавно полыхавший зелёным огнём восходный горизонт оставался тёмным и непроглядным. Там сгустились тучи, проглотив низкие звёзды.
— Представление окончено, — скривилась бывшая Гончая.
— Кто знает, кто знает, любезная моя Стайни. Я бы не сбрасывал нашу крошку со счетов так быстро.
— И-эх, проклятущая! — Гном в сердцах впечатал кулак в равнодушную стену башни. — Прям аж горит, как подраться хоть с кем-то охота! Засиделся я без дела, застоялся; а эти, в масках, только один раз и дерзнули выступить как достойно, как воинам положено!
— Воинам положено победы одерживать, а уж как — другое дело.

— Неправы вы, мэтр, ой как неправы! Коль победишь бесчестно, отольётся тебе это, да так, что лучше бы той победы и не случилось!
— Оставим споры, — поморщился Ксарбирус. — Я устал, хочу есть и спать. Желающие драться благоволят повременить с осуществлением своих чаяний до завтра.
* * *
— Уважаемые соратники. Дорогие мои товарищи. — Голос мэтра Эммера, верховного распорядителя Коллегиума, дрогнул, как бы от прорвавшихся чувств. Он даже смахнул что-то незримое с уголка глаза. — Наступает решительный момент. Ради него мы трудились долгие годы, отказывали себе во всём, ради этого терпел лишения наш добрый, простодушный народ. И вот — конец ожиданию, признаюсь, изрядно затянувшемуся. Мы здесь, чтобы оружие возмездия наконец-то пришло в действие и покончило с этой вечной угрозой Некрополиса. Восток должен быть приведён к покорности. Чудовищный культ смерти — искоренён, — он перевёл дух. — Простите, досточтимые коллеги, эти невольные проявления чувств. Слишком уж долго, мы, маги старшего поколения, ждали этого дня. А когда он уже наступает — невольно теряемся, боремся с подступающими слезами… Коллега Зильфер!
— Я, господин верховный распорядитель!
— Всё ли готово? Прошу вас, доложите Коллегиуму.
— Слушаюсь. Досточтимые соратники, друзья! Наши приготовления остались незамеченными Некрополисом. Вернее, они увидели ровно то, что мы им хотели показать, — сбор войска на Делхаре, прямо в центре, вдоль главного тракта. Там, где и полагается наносить основной удар. Они ответили, подтянули не меньше двадцати тысяч зомби. Держат их, конечно, на известном удалении от границы, им есть куда отступать, думают этим воспользоваться. И мы, дорогие друзья, мы, конечно, доставим Мастерам Смерти эту маленькую радость — полагаю, что последнюю, — радость от того, что они якобы «предвидели» наш удар. В то же время наши приготовления на севере, в западном Меодоре, они явно проглядели.
— Каковы новые сведения о Гончих, замеченных возле столицы короля Семмера?
— Крутятся всё там же, — отрапортовал маг. — Не уходят. Что-то им там потребовалось…
— Что им потребовалось, мы уже обсуждали. Сколько у Некрополиса там зомби?
— Никак не меньше пятнадцати тысяч. И почти все собраны против Меодора на их берегу Долье.
— Как я и предсказывал. — Мэтр Эммер потёр руки. — Осуществлено ли перенацеливание?
— Да, мэтр, — кивнул маг Ференгаус. — Всё исполнено в точном соответствии с вашими мудрыми указаниями. Ударная точка в одной лиге южнее Долье, именно там разворачиваются подходящие зомби. Хотел бы особо отметить новые дозорные големы. Они поистине превосходны. Без них ничего бы не удалось обнаружить.
— Прошу прощения, коллеги, можно вопрос?
— Можно, только коротко, коллега Азерус.
— Если Гончие крутились вокруг столицы Семмера и постулировалась цель одним ударом стереть с лица земли побольше этих проклятых созданий, то почему же точка прицеливания так далеко на юге?
— Сможете ответить, коллега Ференгаус?
— Разумеется, мэтр Эммер. Досточтимый коллега, все особенности нашего нового оружия не известны никому, кроме лишь уважаемого господина верховного распорядителя и вашего покорного слуги. По причинам достаточно банальным, чтобы их здесь не приводить, позвольте мне воздержаться от деталей.

По причинам достаточно банальным, чтобы их здесь не приводить, позвольте мне воздержаться от деталей. Однако суть в том, что мы всё равно достанем этих самых Гончих и убережём простолюдинов Меодора от… последствий нашего удара, назовём их так.
— Вы удовлетворены, коллега Азерус?
— Вполне, благодарю вас, мэтр.
— Прекрасно! Коллега Зильфер, наши полки в Меодоре?
— Пребывают в полной готовности. Сразу же по нанесении удара мы перейдём в наступление, переправимся через Долье и двинемся на северо-восток. Конечная цель — Скришшар. Наше правое крыло займет крепость Дефр в верховьях Сиххота. Там мы остановимся. По взятии Скришшара все големы повернут на юго-восток. В это время коллега Ференгаус будет готовить второй удар. Его он нанесёт, когда мы подойдём к самому Некрополису. Но об этом мы станем говорить, когда и впрямь увидим цитадель Гильдии.
— Достойно сказано, — одобрил мэтр Эммер. — Что собрано для нашего наступления?
— Согласно вашим указаниям, мэтр, решено было использовать только новых и новейших големов. Массы старых отправлены на юг. Мастера Смерти их, конечно же, обнаружили. Что нам и требовалось.
— Прекрасно, — кивнул мэтр Эммер. — Итак, коллеги, хватит слов. Их уже произнесено достаточно…
Маг Зильфер отвернулся, наверное, потому, что на его лице слишком уж откровенно читалось «и ты, дорогой, произнёс большую их часть».
— Коллега Ференгаус! — голос мэтра зазвенел, в полном соответствии с торжественностью момента. — Начинайте.
— Слушаюсь, господин верховный распорядитель, — напыщенно отозвался чародей и сбросил на пол тонкое лилово-серебристое покрывало. Под ним на тускло мерцающем блюде покоился обрамлённый белым металлом Камень Магии размером с ноготь мизинца.
— Прошу вас, мэтр. — Ференгаус поклонился и отступил. Мэтр Эммер с соответствующей случаю улыбкой — уверенной и слегка снисходительной — коснулся Камня указательным пальцем.
Белая вспышка, и Камень исчез. Над блюдом появилась картина, нечто вроде плавающей в воздухе карты: извилистая черта Долье, игрушечные домики и башенки, обозначавшие меодорские города с замками; и алый крест чуть южнее реки, пульсирующий, словно мерно бьющееся сердце.
— Смотрите, уважаемые коллеги. Смотрите внимательно. Этого не видел ещё никто и никогда. Смотрите! — Мэтр Эммер патетически воздел руки. — Коллега Ференгаус, нельзя ли как-то поближе?..
Оружейник лишь виновато развёл руками.
— Ничего, — свеликодушничал господин распорядитель Коллегиума. — И так всё увидим. Внимание, коллеги, внимание! Наступает исторический момент…
* * *
— Зима, досточтимый дон Дигвил. Ранняя она в этом году какая-то…
— Мастер Латариус. Ну зачем повторять всем известное?
— Мне хочется поговорить, благородный дон. Простите старику его болтливость. К тому же за долгие годы, когда видишь почти исключительно собратьев по Гильдии, тянет беседовать со свежим человеком. Да и то сказать, в Гильдии беседовать надо с опаской. Не все, скажем прямо, разделяют мои идеи и настроения. Кое-кто и в самом деле мечтает обратить «всех, кто не с нами» в послушных зомби. Кое-кто и вас, любезный дон, хотел отправить к ним же…
Дигвил вздрогнул.

— Но, к счастью, возобладал более трезвый подход…
Гайто брели по заснеженной дороге. Тепло ещё держалось в воздухе, в незамерзшей воде — над тёмными струями поднимался пар. Снег уже не таял, но до настоящих метелей и сугробов оставалось ещё немало дней.
Двое путников, высокоучёный лекарь Латар и его верный телохранитель, кондотьер Диггел, почти достигли Меодора. Впереди, в какой-то лиге уже виднелись башни и стены города.
— Что слышно от ваших Гончих, мастер? Очень хотелось бы знать, что семья моя жива и с ней ничего не случилось.
— Они появятся этой ночью с известиями, — без тени сомнения заявил Латариус. — После этого вы отправитесь к своим близким, благородный дон. Всё, как и обещано. А сейчас поехали. Вечер не за горами, я — уж простите! — замёрз и устал.
— Тогда трогаемся, — кивнул Дигвил. Руки в чёрных кожаных перчатках нетерпеливо стиснули упряжь.
«Скоро увижу Ютайлу, малышей, уже совсем скоро. Никогда бы не подумал, что буду так скучать. Раньше-то что? Раньше отправился бы под тёплый бочок какой-нибудь пригожей бабёнки, а теперь о таком даже думать не хочется, словно вместо всех весёлых и нестрогих девушек в тавернах Меодора оказались набелённые и нарумяненные зомби».
От одной этой мысли Дигвила передёрнуло. Почему всемогущим Гончим требуется так много времени? Что может быть проще? Донья Ютайла Деррано не прячется, она наверняка живёт открыто, содержит большой дом, немало слуг… Зная отца, Дигвил и представить не мог, чтобы бегство из Деркоора оставило семью без средств. Скажите мне, в чём тут сложность? Зайти в город, потолкаться на рынке, заглянуть в окна дома, вернуться к мастеру Латариусу с докладом. Всё. Ан нет, дни сменяются днями, а долгожданной вести всё нет и нет. Да и сами Гончие не показываются.
А спрашивать хитрого и скрытного некрополисца нет никакого смысла. Не ответит, только растянет тонкие бескровные губы в подобие улыбки.
— Почему бы нам не дождаться за стенами? Ваше искусство лекаря с лёгкостью найдёт нам место у любого костра.
— Э-э-э, нет, — возразил Латариус. — Меня уже тошнит от походных ночёвок. Не забывайте, благородный дон, вы говорите со стариком, привыкшим к путешествиям в удобном и тёплом дилижансе с мягкими кроватями и без, извините, тараканов и клопов, столь обычных даже в лучших гостиницах Свободных королевств. Сегодня мы ночуем в Меодоре. Гончие прибудут туда.
Дигвил пожал плечами. Фальшивые личины оказались удачны, хотя молодого рыцаря знали в лицо многие из знатных меодорских нобилей и почти все дольинские. Старый лекарь и при нём кондотьер — взгляды словно скользили по ним, не проникая внутрь.
…Они остановились вновь уже в виду городских ворот.
— Впереди стража, — напомнил Дигвил. — И, если мне не изменяют глаза, в цветах его величества короля Семмера. Едем прямо к ним, Мастер?
— Именно так, — сощурился Латариус. — Чего бояться честным путникам?
Дигвил пожал плечами. За последнее время он стал как-то удивительно спокоен. Может, после того, как судьба сняла его с крюка в том жутком зале, со скрипом вращающихся зубчатых колёс и лязганьем цепей? Стражники Семмера — пусть будут стражники Семмера.
Два всадника без лишней спешки, но и не мешкая, ехали к воротам. По вечернему времени перед ними уже собралась небольшая толпа, десятка два человек: мелкие купчики да свободные общинники, подвозившие в Меодор провизию из юго-восточных, неразорённых областей Меодора.

Мастер Латариус не стал никого расталкивать, а скромно пристроился в хвост. Дигвил невольно скривился. Ну что стоило старику чуть надавить грудью гайто, раздвинуть простонародье — в конце концов, он лекарь или кто?
Но Латариус, наверное, имел какие-то свои резоны. Во всяком случае, когда они добрались до стражи, ночь уже сгустилась. Замерзшие караульщики потирали руки, хлопали себя по бокам и топали ногами.
— Ну? Хто такие? — нетерпеливо бросил старший. — Имя, надобность и пошлину королевску не забудем!
Латариус назвался, щедро сыпанул серебряных монет. В кружке соблазнительно звенело, однако старший не торопился оттаскивать рогатку.
— Лекарь, знаемо? — Он сощурился. Остальные стражники разом вскинули копья. — Что-то от тебя снадобьями не пахнет, лекарь.
— Какие тебе тут запахи?! — не выдержал Дигвил. — Молчал бы, неуч!
— Такие запахи, кондотьер, и неча на меня тут переть. Давеча проезжали двое лекарей из самого Навсиная, что по селениям ходили счас, — вот от них пахло!
— Быть может, мои коллеги оказали помощь куда большему числу страждущих? — мягко предположил Латариус. — Мы ехали по южной дороге. Помогли не одному. Свидетели, если надо, найдутся…
— Мое дело маленькое, — упёрся страж. — Не чую запаха лекарского! А я который уж год его величеству служу, навидался, нанюхался, как говорится…
— Похвально, храбрец. — Дигвил решил, что пора и ему вступить в разговор. — Похвально, что не пропускаешь кого ни попадя. Но мэтр Латар и впрямь лекарь, притом весьма искусный. Может, желаешь ему в суму заглянуть? Там снадобья. Может, у тебя недуг какой? Скажи, мэтр поможет и даже платы не возьмёт. Если уж тебе так дозарезу убедиться надо.
Однако и это не подействовало. Старший дозора, немолодой усатый десятник, по-прежнему щурился, с подозрением глядя на Дигвила. Сейчас молодой рыцарь уже не сомневался, что видел этого вояку, точно видел в королевском замке Семмера, «когда ещё стояло Долье».
«Когда ещё стояло Долье»…
Неужели так и станут говорить, вспоминая о каких-то давних делах? Неужели ничего нельзя сделать, и маленькое королевство так и обречено лежать во прахе, перепаханное тварями Гнили?
— Что заботит храброго воина? — сварливо осведомился Мастер. — Извини, достойный страж, но мы были в пути весь день, замёрзли и устали. Если у тебя есть что спросить у нас и о чём справиться — сделай это. Не тяни, будь ласков.
— А ты мне, старче, не толкуй, как службу справлять, — тотчас окрысился стражник. — Показывай суму.
Латариус с видом оскорблённой невинности молча открыл баул.
Перерыв весь их скарб и не обнаружив ничего подозрительного, десятник наконец сменил гнев на милость.
— Ладно. Проезжайте. А вы, бездельники, чего расселись? — накинулся он на своих. — Ворота закрывайте, засовы задвигайте, пока мертвяки к вам на блины не притопали!
— Благодарю храброго воина, — медоточиво проговорил Латариус, подобострастно кланяясь. Дигвил себя заставить не смог.
Они миновали заставу. За спиной скрипели петли, тяжёлые ворота Меодора закрывались. Дигвил обернулся — десятник стоял, опершись на секиру, и глядел им вслед. Было уже темно, выражения лица рыцарь не разобрал.

За спиной скрипели петли, тяжёлые ворота Меодора закрывались. Дигвил обернулся — десятник стоял, опершись на секиру, и глядел им вслед. Было уже темно, выражения лица рыцарь не разобрал.
— Не стоило смотреть назад, — негромко, себе под нос, заметил Латариус. — Это вызывает лишние подозрения.
— По-моему, Мастер, мы их уже вызвали.
— Я заметил, благородный дон. Не стоит думать, что старик Латариус окончательно ослеп и поглупел.
— Но зачем же мы тогда лезем прямо в осиное гнездо?! — не выдержал Дигвил.
— Как это «зачем»? Вы же хотели увидеть своих близких, не так ли?
Дигвил не стал спорить.
— Бывали прежде в Меодоре, благородный дон?
— Приходилось, мастер Латариус.
— Есть тут гостиница скромная, но приличная, как раз для людей неблагородных, как мы с вами, но имеющих некие средства?
Дигвил покачал головой.
— Останавливался только в домах иных нобилей по их приглашению.
— Ах да, разумеется… где же ещё мог ночевать наследник одного из богатейших сенорств Долье? Разумеется, не в каком-нибудь вертепе. Да… — Латариус огляделся. — Не слишком-то радует глаз. По-моему, у нас получше будет. А, благородный дон?
Конечно, про себя признался Дигвил, Меодору с Некрополисом не тягаться. Обычный город, каких немало в Свободных королевствах. За стенами хватает огородов и даже выпасов, по строгому королевскому указу на случай долгой осады. Улочки узкие, изломанные, словно хворост об колено. Крошечные оконца, крыши, по которым весь город из конца в конец пройти можно. Сточные канавы, куда ж без них. Полчища крыс. Раньше ни за что это глаз не цеплялся, привычное, что уж тут. А побывал в Некрополисе, понял, что по-другому жить можно. Правда, а сам-то так хотел бы? Чтобы родной отец-покойник не в фамильном склепе под храмом лежал, а, как зомби, трудился?
Дигвила передёрнуло. Нет, не надо нам такого. Стерпим и крыс, и канавы. Только по-человечески жить надо. Отпущенного — не знаю уж кем, Прокреатором ли, Зверьми ли — не насиловать, не корёжить до полного извращения.
— Давайте-ка сюда, друг мой. — Латариус углядел освещённую масляными лампами вывеску. — Заводите гайто.
Дигвил ругнул себя — чуть не забыл о собственной роли.
Гостиница оказалась вполне сносной, по мнению рыцаря. В меру угодливый хозяин, в меру разбавленное пиво, в меру страшноватые девки. И даже еда вроде как еда, не тушки каких-нибудь шерстистиков бродячих.
— Замечательно. — Мастер Латариус, как мог комфортно устроился на набитых соломой матрасах. — Куда лучше костра и полотнища над головой. В старости начинаешь ценить тепло, мой юный друг.
И вновь Дигвил промолчал. Потому что с куда большей охотой променял бы тепло и матрасы на холодный ночлег в походном лагере.
— Осталось только подождать. К утру будем всё знать, — зевнул Латариус. — Давайте спать… Диггел.
Да, всё правильно. В таких заведениях у слуг всегда слишком большие уши.
— Беспокоиться не о чем, все, кому надо, нас найдут, — подмигнул Латариус, вытягиваясь и по-стариковски охая (явно притворно). — Спите. Всё будет хорошо.
* * *
— Тёрн. Тёрн.

Тёрн. Где же ты, будь неладны все твои шипы?!
Алиедора в который уже раз обшаривала пустые и тёмные этажи башни Затмений. Она не сомневалась, что Безмолвная Арфа способна открыть и показать куда больше, чем видит в башне простой глаз, но выбирать не приходилось. Без Тёрна она, при всех своих талантах, оставалась простой пленницей чёрной громады. И если ничего не удалось бы выжать из пленных ноори, неважно, Мудрых или нет, то она бы просто умерла тут от жажды.
Нет. Пусто. Никого нет. Она усилием воли гнала предательскую слабость из ног, вымотанных беготнёй вверх-вниз по бесконечным ступеням.
Бесполезно. Что-то случилось, отсюда надо выбираться самой.
Внутри всё сжалось — что это, давно забытый страх? Она, Гончая, лучшая из всех, избранная, отмеченная и прочая, прочая, прочая — боится? Страшится темноты и тишины, боится звёздного света, острыми копьями пронзающего тьму в безмолвных залах? Здесь творилась магия вне её разума и понимания, здесь Мудрые правили бал; что сказал бы сейчас её наставник, проницательный Латариус?
Используй силу врага против него. Пусть его ряды разделятся. Пусть родятся смута и подозрения.
Легко сказать! Этих Мудрых — разве натравишь друг на друга?
…Она медленно спустилась вниз, туда, где лежали «её» ноори. Пленники помаленьку приходили в себя, следовало торопиться. Девушку на сей раз Алиедора оставила в покое, взявшись за представительного мужчину с роскошными иссиня-чёрными волосами.
…Он слушал её, то и дело вздрагивая всем телом. Глаза, похожие на мелкие чёрные ягоды, маслянисто блестели, вперившись в Гончую. Шею Мудрого охватывала петля, Алиедора сидела перед ним на корточках, готовая в любой миг сломать ему позвонки.
— Говори, — в очередной раз повторила Алиедора. — Где выход?
— Выхода нет, — глухо проговорил мужчина, глядя ей в глаза. Взгляд ничего не выражал, он не был пустым, бессмысленным, одурманенным или что-то ещё — нет. Он был абсолютно и совершенно чужим, куда более чужим, чем взгляд многоножки, вырвавшейся на волю из лопнувшего пузыря Гнили. — Вы должны были стать выходом. Но явилась… явилось… это существо…
Алиедора решила как бы не заметить то, что отвечает пленник на совсем иной вопрос. Её-то в первую голову занимало, как выбраться из башни Затмений…
— Ага! Существо, значит. Отвечай, да с подробностями!
Красивые, идеально правильные губы пленника чуть дрогнули.
— Зачем тебе это, мёртвая? Мы могли спастись только лишь одним. Свершив обряды над Обрекающим.
— Обрекающим?
— Воплощённым Тёмным. Тебе он известен под именем Тёрн. Послушай, мёртвая, освободи меня, и, слово чести ноори, я ничего не…
— В Некрополисе не любят дур, — ровным голосом сказала Алиедора. — Дур в Некрополисе очень быстро выводят на чистую воду. Потом из них получаются, в общем, даже весьма неплохие зомби. Работящие такие и нетребовательные.
— Кх, кх, кха-а-а, — зашёлся в кашле ноори, стоило Алиедоре чуть стянуть петлю. — Остановись, несчастная! О, великое небо, что за муку терплю я! И от кого?! Жалкая, ничтожная мёртвая…
— Сейчас мёртвым станешь ты, — посулила Алиедора. — Отвечай!
— Что «отвечай»?! Ты ведь не поймёшь и малой толики мною сказанного… — хрипел пленник.

— А ты постарайся, — дала совет Гончая. — Очень хорошо постарайся. Глядишь, что и выйдет. В Некрополисе меня, во всяком случае, за глупенькую не держали.
— В Некрополисе! — Ноори попытался презрительно фыркнуть. Получилось очень плохо и жалко, просто заплевал себе бороду. — Да что они там понимают!.. Мы обречены, все обречены, весь мир погибнет, если мы не заполучим этого дхусса!
— Старые, старые сказки. — Алиедора постаралась зевнуть как можно натуральнее. — Мир всегда погибает, мир всегда нужно спасать, и спасти его может непременно лишь один и только один герой…
— Не герой, — выплюнул ноори, словно ругательство. — Не герой, а проклятие! Воплощение нашего рока!
— Проклятые дети, — кивнула Алиедора. — Слыхала, слыхала, как же не слыхать. Меня и саму так едва не прозвали. Придумай что-нибудь получше, Мудрый, потому что иначе… — И она слегка натянула петлю.
— Аррррххх!!.. Отпусти, безумная! Я расскажу!
— Ничего иного я и не желаю. Говори! Или ты надеешься, что потянешь время и кто-то из твоих собратьев придёт в себя, после чего прикончит меня одним аккордом вашей Беззвучной Арфы?
— Дхусс рассказал тебе слишком много…
— Не тебе судить, — отрезала Алиедора. — Давай по порядку. С чего всё началось?
— Никто не знает в точности, как и кем сотворено было Великое Древо. Наши предания говорят, что…
— Это можешь пропустить.
— Как угодно, — страдальчески сморщился Мудрый. — Однако сии материи весьма важны для понимания последующего. Силы, которые вы, мёртвые, называете «богами» или «Зверями», наложили строгие запреты. Всё подвластно всемогущей смерти. Нет ничего истинно вечного, кроме одного лишь Древа. Если умирают цветы, трава, животные и мы, разумные, то могут умирать и миры. Ты следишь за ходом моей мысли, мёртвая?
— Ещё раз назовёшь меня так — сам станешь мервее мёртвого, — посулила Алиедора.
— Не грози понапрасну, — ухмыльнулся ноори. Кажется, он приходил в себя, обретая уверенность. — Ты же хочешь дослушать всё до конца, мё… Гончая?
— Не заговаривай мне зубы, — мрачно заявила доньята.
— Обладающий знанием может предвидеть грозные признаки. Один из них — небесные явления…
— Этот самый Небесный Сад, о котором столько болтали?
— Он самый. Полчища разъярённых духов… выпущенных из вековечной темницы… Силам, богам, Зверям — зови как угодно — надоел какой-то мир. «Мера грехов превысила», как сказали бы служители Прокреатора. Равновесие нарушается. Разрушительная мощь даруется… таким вот Роковым детям.
— И потом их убивают, — докончила Алиедора ровным, холодным голосом. — Под любыми предлогами. Знаемо.
— Просто прервать существование Рокового дитя недостаточно, — скрипел ноори, судорожно дёргая челюстью. — Более того, это очень опасно. Требуются особые деяния…
— Деяния?
— Свершения. Изменения. Сотворения и возведения. Я не знаю ваших слов, они такие же мёртвые, как и вы сами.

— Я поняла, — медленно проговорила Алиедора. Она уже некоторое время прислушивалась к слабым, едва различимым звукам у себя за спиной — там, похоже, приходил в себя кто-то из Мудрых. Пленник, конечно, слышал это тоже и явно тянул время. Но пусть пока думает, что она ничего не замечает. — И чего же следует достичь оными свершениями, равно как и изменениями с сотворениями?
— Враждебное миру должно быть изгнано. — Ноори сморщился, то ли от боли в натёртой грубым вервием шеи, то ли от обессиливающего страха. — Только тогда воплощение Тёмного может быть остановлено и обращено вспять. Иначе же… то, что вы, мё… простые смертные, называете «Гнилью», пойдёт за ним по пятам, усиливаясь с каждым днём. Пока мы ещё можем её сдержать, здесь, на нашем острове. Но вскоре она сделается непобедимой. И тогда…
— Что тогда? — нетерпеливо переспросила Алиедора. Мудрый за спиной ворочался, наивно полагая, что поглощённая допросом Гончая ничего не слышит и не замечает.
— Лист сгниёт, — прошептал Мудрый таким голосом, что даже Алиедору продрало холодом. — Сгниёт и сорвётся с Древа. Точно так же, как в ваших лесах листья опадают каждую осень, когда наступают холода. Теперь ты поняла, зачем нам твой дхусс?!
— Если всё так просто, почему же вы так долго ждали?
— Здесь нельзя ошибиться. Затраты сил на обряд огромны, мы не можем хватать первых попавшихся. — Губы пленника презрительно дрогнули, глаза шевельнулись, глядя куда-то за плечо Алиедоре.
Не поворачиваясь, Гончая ударила назад каблуком сапожка. Нога вошла во что-то упругое, раздался хриплый выдох-вскрик, и что-то упало.
— Плохо же вы обо мне думаете, — прошипела она прямо в расширившиеся от ужаса глаза ноори. — Если решили, что достаточно Гончей повернуться спиной — и она ничего не увидит.
— Я ответил тебе, создание Некрополиса, — в тон ей прошипел ноори. — Что дальше? Убьёшь всех нас?
— Нет, не убью. Пока. У меня ещё остались кое-какие вопросы.
— А потом? Неужели тебе всё равно, Гончая?
— Конечно, — равнодушно сказала Алиедора. — Я же отвратная тварь Некрополиса, забыл об этом, о утончённый ноори? Какое мне дело, что случится с миром, если наше владение — вся бесконечная Смерть?
— Врёшь! Врёшь! Все вы смерти боитесь и потому…
— Думай как хочешь, — перебила Мудрого Алиедора. Полноте, такого уж на самом деле «мудрого»? — Это ты боишься сейчас, а не я, — закончила она. — Страх у тебя сочится прямо сквозь кожу, как пот. Сдается мне, ты не всё сказал, ноори.
— Что тебе нужно ещё? — простонал пленник.
— Где Тёрн? — гаркнула Алиедора прямо в лицо ему. — Мы вместе вошли в башню. Где он? Куда мог деться?
— Куда мог деться? Надеюсь, он уже в руках моих братьев. — И ноори плюнул в глаза Алиедоре.
Гончая должна оставаться холодна и спокойна при любых обстоятельствах. Но сейчас словно ожила благородная доньята Алиедора Венти, дочь знатного владетеля, — и Гончая Некрополиса опомнилась, лишь когда шея ноори сухо хрустнула, словно сломленная ветка.
Проклятие. Пленник наболтал много, но что из этого правда?
Алиедора рывком подняла бесчувственную девушку-ноори.

— Тебе не повезло, сестрёнка, — злобно прошипела она. — Придётся-таки нам поговорить.
* * *
Дигвил Деррано невольно позавидовал некрополисцу. Мастер Латариус спал, словно младенец, дышал ровно и спокойно.
Где же твои Гончие, хозяин мертвяков? Ты обещал, что они принесут вести, — Дигвил сжал кулаки. Ожидание становилось совершенно невыносимым.
Он сидел на чурбаке, заменявшем здесь скамьи, привалившись спиной к двери, — а так хотелось вскочить, и бежать, туда, к жене, к детям; сгрести их всех в охапку, прижать к себе и никуда уже не отпускать. Никогда.
Окно в их комнатушке было крошечным, забранным толстыми кусками мутного и неровного стекла, изнутри висело грязноватое полотнище. В изголовье горела одинокая свеча, её мастер Латариус велел не гасить ни в коем случае.
И там, за нечистой занавесью, за непрозрачным стеклом, где стыла тьма, вдруг что-то полыхнуло бесшумно-алым. Полыхнуло — и угасло, мрак вернулся, но Дигвил уже был на ногах. Слишком долго он странствовал, чтобы списывать подобное на «да мало ль чего бывает! Спи давай!».
— Мастер.
Латариус открыл глаза, словно и не спал совсем, а смежил веки просто так, на мгновение.
— Я почувствовал. — Некрополисец рывком сел, совсем не похоже на старика. — Что ты видел?
Никаких уже «благородных донов».
— Беззвучная вспышка. Алая. Словно зарница, но куда сильнее.
Брови Латариуса сошлись у переносицы.
— Убираемся отсюда! — бросил он.
— А твои вестницы, Мастер?
— Они нас найдут. — Латариус уже набрасывал плащ. — Скорее, скорее! Нельзя ждать!
— Почему нельзя? И чего именно? Ютайла! Что-то это мне совсем не нравится! Я без семьи отсюда ни шагу, Мастер.
— Не сомневался, — проворчал Латариус. — Ладно, нам хотя бы из города выбра…
С улицы, сотрясая стены, подбрасывая лежаки и скамейки, щедро осыпая головы известью с потрескавшихся потолков, донёсся громовой удар.
— Бежим! — Латариус в развевающемся плаще, как никогда похожий на диковинную птицу, кинулся вниз по крутым ступеням. Дигвил подумал, что некрополисец бросится в стойла, к их гайто, однако тот, напротив, пробежав общий зал, полез по мелкой неприметной лесенке, что использовалась только слугами, но не постояльцами.
— На крышу! — скомандовал Латариус.
— Ютайла…
— Ты ей сейчас не поможешь! Скорее, сюда, давай сюда!
Крутые и узкие ступени вели на третий этаж, в мансарду. Там, похоже, спали работники. Латариус, не мешкая ни мгновения, ногой высадил крошечное чердачное оконце; Дигвил нырнул следом. С мансарды кто-то орал, понося их последними словами, но благородный дон Деррано сейчас уже ничего не слышал.
Небо на юге пылало. Алое зарево сожрало звёзды, поглотило не успевшую высоко подняться Гончую. Прокатившаяся же по землям Меодора судорога на первый взгляд не наделала особых бед; однако стоило Дигвилу повернуться, и он заметил рыжие космы вспыхнувшего пожара.
Это ещё как?! За те мгновения ничего и разгореться не успеет!
Второй пожар вспыхнул совсем рядом. Языки пламени вырвались разом из всех окон трёхэтажного дома, крыша провалилась и осела, взметнулись облака янтарных искр.

Языки пламени вырвались разом из всех окон трёхэтажного дома, крыша провалилась и осела, взметнулись облака янтарных искр. Выскочить никто не успел.
— Что же это такое?! — услыхал Дигвил потрясённый шёпот некрополисца. Он явно ожидал чего-то другого; а от этой беды, что нагрянула, спасаться следовало отнюдь не на крышах.
С юга уже дул ветер. Горячий, сухой, раскалённый; на крышах таял снег.
— Где моя семья?! — заорал Дигвил, хватая некрополисца за плечо. — Где твои Гончие?!
Сейчас рыцарь уже не думал ни о каких тайнах.
— Не знаю! — огрызнулся Мастер. — Это… что-то совсем новое.
Пожары занимались во многих местах. Полуодетые горожане выскакивали на улицы — и им ещё сильно повезло, потому что вспыхнувшие дома рушились моментально, оставляя просто груду пылающих развалин. Кажется, что горел даже камень.
Дико и страшно кричали ничего не понимающие, растерянные люди. В Меодоре случались пожары, но каменный город всё-таки был лучше защищён от огня, чем деревеньки серфов, здесь умели бороться с пламенем. Однако нынешние пожары ничуть не походили на обычные. Словно внутри дома вспыхивал весь воздух, из окон вырывались клубы рыжего огня, в несколько мгновений рушилась крыша, погребая всех не успевших выскочить. Хотя едва ли кто-то и мог — пламя, похоже, убивало всех в момент самой первой вспышки.
— Ты как хочешь, — Дигвил тоже отбросил всякие сантименты, — но я бегу…
— Куда бежишь?! — яростно перебил его некрополисец. — Мои сейчас будут здесь. Я уверен. Потом вытащим твоих. Не сомневайся.
Он оказался прав. Тень соткалась буквально из ничего, Дигвил, как ни старался, так и не смог заметить, откуда она появилась. Девушка, до самых глаз закутанная в непонятные тряпки; на первый взгляд это могло показаться нищенскими лохмотьями, и, лишь приглядевшись, дон Деррано смог понять, насколько тщательно пригнан там «по месту» каждый лоскуток.
Гончая склонилась перед Латариусом, быстрым, почти не различимым глазом движением. Что-то прошептала на ухо.
— Не может быть, — выдохнул некрополисец.
— Что с моей семьёй?! — не выдержал Дигвил, придвигаясь ближе.
— Ещё совсем недавно были живы, — буркнул Латариус. — Веди, Аммали!
Гончая молча кивнула и, как была, ринулась вниз прямо с крыши.
— Нет уж, годы мои не те… — прокряхтел Латариус, направляясь к чердачному окну.
Внизу, на улицах Меодора, царил полный хаос. Куда-то бежали вопящие люди, кто-то волок какие-то узлы, вставали на дыбы обезумевшие тягуны; а с юга всё дул и дул сухой, безжизненный, раскалённый ветер — словно в лежащих на дальнем полудне сказочных пустынях, о которых мальчишке Дигвилу рассказывал домашний учитель и маг, мэтр Бравикус. Снег исчез с крыш и из переулков, по замощённым улицам текли потоки воды, словно весной. Жара стояла такая, что впору было броситься по-летнему в реку. Дышать становилось нечем, воздух обжигал, словно жар из кузнечного горна.
Гончая скользила сквозь охваченные паникой улицы, точно рыбка по быстрому потоку. Её, похоже, вообще никто не замечал. Латариус и Дигвил верхами едва поспевали следом.
Дом, куда их привела Гончая по имени Аммали, украшали гордые гербы с меодорским саблезубом — несмотря на уже длящееся не один месяц правление его величества Семмера Дольинского, свирепых каменных зверей сбивать с фасада не стали.

Гончая склонилась в молчаливом поклоне, отступила, уже почти растворяясь в багровой полумгле, как вдруг согнулась, схватившись за живот, и безмолвно завалилась набок, подтягивая колени к груди.
Латариус почти рухнул на колени рядом с ней, молниеносным движением выхватил какое-то снадобье, но Дигвил на это взглянул лишь мельком — ударил плечом в резную, с вычурными завитушками, дверь и сам удивился, насколько легко она распахнулась.
— Ютайла! — заорал он, уже не скрываясь. — Где ты?!
Кто-то заверещал в недрах дома, где-то топали ноги, что-то скрипело, трещало и хлопало, что-то вопили ненужные, пустые для него голоса, и только голоса Ютайлы он по-прежнему не слышал.
Богато разубранный зал начинался сразу за входной дверью, стояли громадные кованые сундуки, крытые дорогими южными коврами, стены украшены гобеленами, наверх ведёт лестница тёмного дерева, всюду резьба, кованые шандалы — и мечущиеся люди. Их он не знал, не мог узнать и герба, хотя в своё время помнил наперечёт всю геральдику не одного лишь Долье, а и Меодора, и Доарна.
— Мама?! Отец?! Это я, Дигвил!
Какая-то служанка истошно завопила, отшатываясь от него, словно рыцаря с головы до ног покрывала проказа. Забыв о Латариусе и его повалившейся Гончей, Дигвил бросился вглубь дома. Что тут происходит? Кто все эти люди? Его должны были привести к родным!
— Где донья Ютайла?! — Дигвил схватил за плечо пробегавшего мимо мальчишку-слугу, однако тот лишь заверещал, словно придавленный ушкан, забился, суча ногами и заваливаясь набок.
— Ютайла! — надсаживаясь, заорал рыцарь, взбегая по ступеням. От него с воплями и визгами отшатывалась челядь.
И вдруг — слабый отклик:
— Ди… Дигвил?!
— Юталя! — Он перепрыгнул через споткнувшегося прислужника. Кого-то опрокинул, кого-то сшиб с ног, чуть не сбил с петель подвернувшуюся дверь.
— Дигвил! — Он едва успел разглядеть жену. Ютайла бросилась ему на шею, щёки уже мокры. — Дигвил, милый, вернулся…
— Юталя… — горло сдавило. — Ом великий, да что ж такое?..
Сквозь пальцы рыцаря лился чистый снег совершенно седых волос.
— Дети? Юталя, где дети?
— Тут, Дигвил, здесь они… ох, ох, ног не чую… голова…
— Бежать надо! Где отец, где мама, где Байгли?
— Ох, ох, Дигвил… — Она шаталась, если бы рыцарь не поддерживал её, донья Ютайла уже упала бы на пол. — Дон Деррано… он…
— Папа! Папа! — запищали малыши. Так, хвала всем богам и Зверям, хотя бы няня тут.
— Скорее, скорее! — гаркнул Дигвил. Отец, мама и брат неведомо где, хозяева дома — те, чей герб на стенах, — тоже; значит, он будет тут распоряжаться. А мастер Латариус может провалиться хоть сквозь землю.
А по улицам всё дул обжигающий сухой ветер, испуганно жались к ногам дети, совсем рядом вспыхивали и почти сразу же рушились дома; им пока что везло. Дигвил, с мечом наголо, навёл кое-какой порядок среди слуг; из стойл выводили тягунов, мужчины поголовно вооружались, готовые, если надо, силой прокладывать дорогу через горящий город.
Мастера Латариуса Дигвил нашёл всё там же, возле крыльца. Ветер раздувал небольшую кучку чёрного пепла у ног некрополисца, а тот, словно оцепенев, смотрел на это, не в силах отвести взгляда.

Мастера Латариуса Дигвил нашёл всё там же, возле крыльца. Ветер раздувал небольшую кучку чёрного пепла у ног некрополисца, а тот, словно оцепенев, смотрел на это, не в силах отвести взгляда.
Дигвил не выдержал — вздрогнул, едва поняв, что этот пепел — всё, что осталось от Гончей по имени Аммали.
— Ты с нами, лекарь? — даже сейчас молодой рыцарь не забыл о роли.
— С вашего любезного разрешения, благородный дон. — Латариус с ходу подхватил игру, ответил без запинки и колебаний. — Почту за честь оказать любую помощь вашему достославному семейству.
— Юталя, это… учёный лекарь, мэтр Латар. Мы… встретились по пути сюда. Он… нам поможет.
— С превеликим желанием, благородная госпожа.
— Добро пожаловать, мэтр. Хотя едва ли сейчас можно сказать о чём-то «добро»… — Донья Ютайла оставалась благородной доньей, даже если вокруг всё горит и рушится.
— Надо уходить. — Латариус решительно брал дело в свои руки. — Я знаю, благородные господа, что творится. Я слыхал… разное. Навсинай применил новые боевые заклинания. Наверное, метили в мертвяков, а попали — попали в нас.
Пожар разливался по Меодору стремительно и неостановимо. Время от времени из горящих, рушащихся домов выбирались рычащие, изрыгающие пар и дым големы Навсиная; Дигвил заметил, как внимательно глядит на них некрополисец.
— Новые штуки… никогда не видел таких прежде, — вполголоса бросил Мастер.
Караван под водительством Дигвила Деррано, несмотря ни на что, сумел прорваться к городским воротам, спасая по пути всех, кого только можно. Ютайла посадила детей в седло, сама шла рядом, неся на руках совсем крошечного малыша, выхваченного из занявшегося пламенем дома. Сам Дигвил вместе со слугами и присоединившимися горожанами расчищал дорогу от брошенного скарба и повозок, где бились в постромках обезумевшие тягуны. Горело совсем близко, но Ом-Прокреатор смилостивился — пламя ни разу не преградило дорогу. Мастер Латариус на ходу пользовал обожжённых и ушибленных, и какая-то совсем молоденькая девушка хромала рядом с ним, опираясь на плечо некрополисца.
«Почему мы воевали с ними?.. — мелькнула у Дигвила запоздалая мысль. — Зачем и для чего?»
В воротах Меодора, конечно, была жуткая давка. Пришлось остановиться и где глоткой, а где и пинками хоть как-то, но упорядочить толпу. Неподалеку грузно ворочались, словно чудовищные звери, вырванные из глубокой спячки, навсинайские големы.
И потому Дигвил ничуть не удивился, когда по толпе пронеслось — «навсинайцы город пожгли… навсинайские всё это учинили!».
Алое зарево, поднявшееся до самого зенита и залившее полнеба, медленно опадало, раскалённый ветер постепенно стихал, из всех ворот Меодора текли живые реки. Где король Семмер, что с ним — никто не знал.
Дигвил закусил губу. Вот как оно всё обернулось! Он-то был уверен, что семья его хоть в какой, но безопасности, насколько это вообще возможно при нынешних делах. И куда теперь? Что делать со всей этой толпой, вырвавшейся из погибающего города? Здесь, пока дует этот жуткий ветер, по крайней мере не приходится бояться стужи. Но зарево гаснет, стихнет и жаркое дыхание неведомой магии, люди окажутся во власти предзимья, почти что нагие и нищие…
— Мэтр, — негромко обратился рыцарь к мрачнейшему Латариусу, по-прежнему поддерживавшему худую, бедно одетую девушку с наспех забинтованными плечом и рукой.

— Мэтр, нельзя ли послать… весть вашим соратникам и единомышленникам в Гильдии? У нас тут тысячи людей — без крова, без пищи, без всего. Ничего не остаётся делать, как просить помощи. Надеясь, что их всех, — обвёл рукой толпу Дигвил, — что их всех не зомбируют.
— Я бы хотел увериться для начала, что мои… соратники вообще остались в пределах досягаемости, — разлепил плотно сжатые губы некрополисец. — Навсинай использовал… нечто невиданное. Мои Гончие…
— Одна сгорела, я видел, — мрачно сказал Дигвил, снова поймав себя на том, что жалеет «это отвратное отродье».
— Да. Навсинай… отыскал что-то по-настоящему новое. — На Латариуса было страшно смотреть. — Я уцелел, но тоже… немалой ценой. Но об этом нет смысла говорить, благородный дон. Сейчас тебе надо возглавить этих людей. Город догорит к утру. Останется пепелище. Я отправлю весть, как только смогу.
— Долье…
— Боюсь, там сейчас ужас похлеще, чем после Гнили, — бросил Латариус, отворачиваясь. Девушка, которую он поддерживал, застонала.
— Сейчас, милая, сейчас помогу. — Латариус остановился, одной рукой скинул сумку с плеча. И, вдруг обернувшись к Дигвилу, некрополисец сказал прежним негромким голосом: — Поверни кольцо, благородный дон. Камнем наружу. Объяви себя.
Дигвил перевёл дух. Бросил взгляд на жену. Та почувствовала, подняла глаза, улыбнулась, несмотря ни на что; Альвейна и Десмонд оба смотрели, как мама убирается с найденным малышом. Отца они ещё чуть стеснялись, отвыкнув за долгие месяцы.
Зарево на юге медленно опадало. Жаркий суховей сменялся обычным ветром, обычным для этого времени года, сырым и холодным. Ошалевшие люди натягивали обратно рубахи, кафтаны и кожуха. Кое-где загорелись костры.
— Не мешкайте, лорд Дигвил, — едва разлепил губы Латариус. — Пришёл ваш час.
Рыцарь вздохнул, в последний раз бросил взгляд на жену, улыбнулся несмелым улыбкам малышей и решительно повернул фамильное кольцо камнем наружу.
Глава XVI
— Вот это ударили так ударили. — Магистр стоял, заложив руки за спину и глядя на полночь. Там, над далёкими Реарскими горами, по небу растекалось алое пятно, словно полыхающая кровь, пролившаяся в тёмную воду. — Ай да господа маги. И зачем им мои воители, когда под рукой такая мощь? Да ещё и големы…
Остальные братья-рыцари, вскочив, тоже смотрели вдаль. Сидеть у жарко пылающего костра остался один трёхглазый чародей Метхли. Он даже не повернул головы; сидел себе, протянув к огню озябшие, подрагивающие руки.
— Скучно и неинтересно, Метхли? — Рыцарь не смотрел в сторону собеседника. — Вы это хотите сказать?
— Скучно и неинтересно, — глухо отозвался колдун. — Навсинай ударил. Сила огромная. Получится ужас что. Даже подумать страшно.
Трёхглазый волшебник откинул капюшон, и магистр, наконец соизволивший взглянуть на мага, брезгливо поморщился, не скрывая отвращения.
— От вас разит, Метхли, как от самого последнего нищего.
— Гниль сильнее с каждым днём, — без всякого выражения отозвался трёхглазый. — Ничего удивительного, на мне это тоже отражается.
И впрямь, весь лоб чародея вокруг третьего глаза и до самых висков покрывали огромные, вздутые гнойники.

Желтоватая жижа сочилась из пор, проступала из всех складок воспалённой, бугристой кожи, кислое зловоние расползалось вокруг, так что даже привычные ко всему братья-рыцари старались отодвинуться подальше. Гноились у чародея и кончики пальцев, Гниль окаймляла отросшие ногти.
Магистр скорчил гримасу, напоказ достал платок, прикрыл им нос и рот.
— Маги ударили. Не чувствуете?
— Чувствую. И что с того? — Чародей даже не потрудился пожать плечами. Всё его раболепие куда-то делось, уступив место тому, что постороннему глазу могло показаться тупой апатией и полным равнодушием.
— Даже я ощущаю, как рвутся сухожилия у этого мира. А вы?
— Я, милорд магистр? Я всего лишь жалкая развалина, огрызок, тень себя бывшего.
— Прекратите самоуничижаться. Что вы ощутили?
— Гниль вскричала разом и от боли, и от радости, — без выражения произнёс трёхглазый. — От боли — потому что сгорело множество её частиц. От радости — потому что ей открылись новые врата.
— А можно без туманностей в духе прорицающего жреца?
— Без туманностей не смогу, милорд. Я ж там не был, обычными глазами не видел, простите покорно. Только Гниль отозвалась во мне, вот и всё. Я постарался проговорить это словами, как сумел.
— А что теперь? Что говорит та Гниль, что в тебе?
Маг равнодушно пожал плечами:
— Она молчит, милорд. Я не могу принудить Её отвечать мне.
— Тогда берись за дело. — Магистр отбросил надменно-вежливое «вы». — Я должен знать, есть ли хоть какие-то перемены в Гнили вокруг нас.
— Слушаю и повинуюсь, милорд, — Метхли закряхтел и поднялся.
Отряд братьев-рыцарей пока оставался на прежнем месте, вблизи главного пояса навсинайских укреплений вдоль Делхара. Магистр чего-то ждал, не делясь ни с кем своими намерениями. И конечно, никто не задавал ему никаких вопросов. К объявленной цели — старому храму — магистр тоже почему-то уже не торопился.
— Интересно, очень интересно. — Рыцарь по-прежнему глядел на далёкое алое зарево, что поднималось всё выше и выше, так что звёзды тонули в кровавом пламени. — Могу лишь догадываться, что они туда всадили. Хоть сколько всадили — знаю почти наверняка. Не могу понять, однако, как это там оказалось.
— Поверьте мне, милорд, это уже неважно, — вдруг перебил Метхли. — Навсинай зашёл слишком далеко. Слишком далеко, — повторил он, дрожащей рукой стирая со лба обильно проступивший гной.
— Меньше болтовни, Метхли, — рыкнул магистр. — Говорите толком, кратко и по делу. Что значит «слишком далеко»? Какой именно барьер они переступили?
— Ударили слишком сильно. Гниль обретёт больше свободы.
— Только этого нам и не хватало, — ругнулся магистр.
— И взгляните туда, милорд. — Маг вдруг вытянул руку.
С холма, где устроили свой лагерь братья-рыцари, днём хорошо были видны многочисленные башни, рвы перед ними и изломанные линии-росчерки частоколов. Сейчас их окутывала тьма, горели лишь редкие сигнальные огни, однако ночь к западу от укреплений дышала разогретым железом, шипела, выпуская пар из бесчисленных клапанов, поблескивала рубиновыми глазницами — големы выстроились длинными шеренгами, что казались отсюда почти бесконечными.

Сейчас всё это скопище пришло в движение, словно управляемое единой волей. Широкие ворота открывались, на цепях опускались целые погоны бревенчатых частоколов, множество железных бойцов, держа равнение, шагало к реке, без колебаний входя в холодные воды.
— Надо же, — покачал головой магистр, — решились-таки наши друзья… Не думал, не думал, — признался он. — Что ж, именно этого я и ждал. Теперь ни Навсинаю, ни Некрополису не будет никакого дела до нас.
— С рассветом отправимся, наконец, в святилище? — осведомился Метхли. В тусклых глазах мелькнуло что-то вроде интереса.
— Да. Готовьтесь, Метхли. Что делать, вы помните.
Чародей кивнул.
Остальные братья-рыцари, вскочив на ноги, неотрывно глядели, как масса големов бестрепетно переходит пограничную реку.
— Ну, сейчас начнётся… — проронил кто-то.
— Пусть Навсинай и Некрополис разбираются друг с другом, — поднял руку магистр. — Мы выполнили свой долг союзников. Маги получили от нас всю помощь, какую мы только могли оказать. Теперь каждый должен просто исполнить свой долг.
Над восточным берегом реки высоко в ало-чёрное небо взвился слепяще-белый шар сигнального пламени. Забурлила река, на поверхности вздувались громадные пузыри, словно там, в глубине, заворочались неведомые чудовища. На возведённых тут и там острых, как рыбьи кости, дозорных башнях тоже вспыхивали огни, больше, наверное, как сигналы тревоги, потому что зомби отлично видели в темноте.
В тёмных водах Делхара что-то блеснуло, одна вспышка, другая, третья… что-то горело даже на дне, пузыри поднимались к поверхности и лопались, извергая клубы серого дыма. И Навсинай, и Некрополис имели «донных стражей», и сейчас те, пробудившись от долгого сна, решили, наконец, положить конец царившему в глубине пограничной реки двоевластию.
Угадывалось какое-то движение и на восточной стороне Делхара, но Мастера Смерти, похоже, не торопились. Во всяком случае, вскоре река перестала пузыриться, шеренги големов выбрались на восходный берег. Они изрядно поредели, тут и там зияли прорехи; только оказавшись на суше, ряды железных солдат стали смыкаться. С башен им навстречу полетели крутящиеся тёмные бочонки, разбрызгивая вокруг себя светящуюся зелёным, словно лесные гнилушки, жидкость.
— Отбиваются алхимией, — заметил магистр. — Хотя как-то вяло. Признаться, ожидал, что Мастера Смерти вцепятся в берег мёртвой хваткой.
— Не до берега им сейчас. — Метхли всё так и сидел подле костра. — Их на севере так тряхнуло, что там всё перемешалось. Небось и тут не могут решить, что делать.
С запада во тьме маршировали новые и новые отряды големов. Ночь лязгала железными сочленениями и шипела бесчисленными струйками пара, вырывавшимися из всех клапанов; на востоке же армада големов одолела приречные бастионы Некрополиса и валила дальше, не обращая внимания на потери. На земле дымились ядовито-зеленоватые лужи, в них нелепыми поломанными игрушками застыли почерневшие остовы механических чудовищ, кому не повезло оказаться под разлившейся из бочонков жижей.
— Они что, сдали берег, считай, без боя? — Магистр неотрывно смотрел за реку. Несколько некрополисовских башен загорелись, лениво и неспешно, пламя с трудом находило себе пищу.
— Похоже на то, милорд, — откликнулся кто-то из рыцарей.
— Заманивают, не иначе, — предположил другой.
— Не, не рискнут, — тотчас возразил третий.

— Заманивают, не иначе, — предположил другой.
— Не, не рискнут, — тотчас возразил третий. — Что, если не удержат?
— А почему ж пропустили так далеко?
— Да небось на севере у них руки связаны. Вряд ли даже у Некрополиса запасы зомби неисчерпаемы!..
— Что скажете, Метхли? — обернулся к трёх-глазому магу магистр. Тот едва заметно скривил губы в некоем подобии саркастической ухмылки.
— На севере сейчас страх, смерть и ужас, ваша светлость. Гниль сходит с ума. Всё, что могло опрокинуться, опрокинулось. Я боюсь даже представить, чем там всё обернулось. Вторжения с демонического плана, полагаю, одно из невиннейших последствий.
— Всё интереснее и интереснее, — сощурился магистр. — Но откуда ж такая осведомлённость, а, Метхли?
Трёхглазый пожал плечами с деланым равнодушием:
— Гниль сильна во мне. Я чувствую, словно вижу Её глазами, которые везде.
— Замечательно. Превосходно. — Магистр прошёлся туда-сюда, что-то явно решая. — Тогда здесь нам делать больше нечего. В дорогу, братья.
— К святилищу, ваша милость? — осведомился Метхли. — Я могу…
— Именно, — кивнул рыцарь. — Если Гниль проявится, предупредишь.
Метхли молча поклонился, пряча хитрую улыбку.
Точно так же улыбался, отвернувшись от трёхглазого колдуна, сам магистр.
* * *
…Отряд рыцарей Солнца повернул на юг вдоль пограничной реки — и они сейчас оказались чуть ли не единственными, кто удалялся от рубежей Державы. Им навстречу со всех сторон, по всем дорогам и трактам тянулись нескончаемые вереницы големов вперемежку с напуганными, растерянными людьми, обычными пахарями и городской беднотой, волей Коллегиума чуть ли не впервые в жизни взявшимися за оружие. Давным-давно маги Державы объяснили простолюдинам, что ныне, присно и во веки веков именно они, чародеи, будут «сберегать и защищать» мирных обывателей.
Ан не сберегли.
В этом потоке рыцари, отпустившие любезно предоставленных големов, казались чёрным камнем, очутившимся прямо посреди бурного потока. Торный тракт вёл прямо на юг, вдоль пограничного Делхара, река уже начинала сворачивать на восток — обжитые места, исхоженные, где нет и не может быть никаких «тайных святилищ».
Однако магистр, похоже, был иного мнения.
Двое суток миновало с той ночи, когда северный горизонт залило алое зарево. Казалось, ничего не изменилось в мире; всё так же сеяло снежком, так же задувал холодный полуночный ветер, топали големы, тягуны надрывались в хомутах, месили грязь новые рекруты, вчерашние пахари, неумело таща с собой докучливые пики; иные так и вовсе волочили их за собой по грязи.
— Сюда. — Магистр завернул отряд в придорожное редколесье, где на невысоком холме виднелись какие-то развалины. Их никто не прятал, не огораживал, они, можно сказать, торчали почти на виду, но, похоже, никому не были нужны.
Вскоре уже был разбит лагерь, загорелись костры, а магистр с Метхли и ещё парой рыцарей обошли развалины.
Когда-то это и впрямь был величественный и обширный храм, с высокой колоннадой и далеко оттянувшимися крыльями. Колонны обрушились, крышу снесло, нагие стены равнодушно встречали непогоду. Ценности — если какие и были — давным-давно исчезли.

Ценности — если какие и были — давным-давно исчезли. И не только ценности, не осталось ни статуй, ни фресок или чего-то подобного. Только голые камни.
— Маги Державы не сочли храм достойным сбережения, но тщательно вывезли всё, что могли. Даже вырезали куски стены, где имелись картины, — магистр кивнул на квадратные и прямоугольные выемки, что виднелись повсюду.
— Храм Всех Зверей, — проговорил Метхли и поёжился, глубже натягивая капюшон. Трёхглазому магу было явно не по себе.
— Именно, — кивнул магистр. — Мы пришли. Это поздняя Империя, Метхли. Культы Ома-Прокреатора и Семи Зверей зачастую соседствовали, и — на всякий случай! — предусмотрительные обыватели строили храмы и тому, и другим. Очень похожие, чтобы никому из богов не пришло в голову завидовать и гневаться, что «другому» построили больше, красивее и лучше. Что чувствуете, Метхли? Где Гниль?
— Повсюду, как и везде в эти дни, — глухо ответил чародей. — Просто здесь она дремлет. Деревья ещё не изменены.
— То есть опасности немедленного прорыва нет?
— Я не пророк и не ясновидящий, — безо всякого почтения огрызнулся Метхли. — Но, поскольку я сам никуда не бегу, очевидно, что на доступном мне уровне опасности я не чувствую.
— Прекрасно. — Магистр словно не заметил ни вызова, ни сарказма. — Тогда мы приступим, как только будут вычерчены все руны и расставлены реликвии. А вы, Метхли, как обещали…
— Да, да, разумеется, ваша милость, — поклонился чародей. Наверное, вовремя вспомнил о почтительности.
Работа закипела — братья-рыцари старательно вычерчивали прямо на потрескавшемся, неровном полу сложную магическую фигуру, замысловатое переплетение кругов, спиралей и треугольников. Его милость господин магистр с важным видом расставлял тут и там чёрные свечи и начищенные до блеска жаровни. Метхли, как ему и полагалось, ни на шаг не отходил от его милости, то и дело оглядываясь. Капюшон он, правда, так и не поднял.
— Уже совсем скоро, — подмигнул чародею магистр.
— Как будет угодно вашей милости, — Метхли учтиво склонил голову, но, наверное, больше для того, чтобы рыцарь не заметил голодного и торжествующего блеска в двух пока ещё человеческих глазах мага.
* * *
Зал, где собирался Коллегиум, изменился. Исчезли цветы, вместо занавесей появились огромные гобелены с чертежами земель, где постоянно что-то шевелилось, вспыхивали и гасли разноцветные значки, звездочки, кресты, квадраты, ромбики и прочее.
Магам Державы не было необходимости «склоняться над картами».
— Начинайте, коллега Зильфер. — Мэтр Эммер удобно расположился в плетёном кресле, аккуратно разрезал сладкий персик серебряным ножичком, стараясь не забрызгать пальцы соком. — Начнём с юга.
— Слушаюсь. Мы собрали восемь полков первой очереди, подперли их четырьмя второочередными, со старыми, но ещё годными големами и, едва удар был нанесён, перешли реку. Некрополисцы сопротивлялись слабо. Только их донные твари, да с башен кидали бочонки с кислотой. Потери имелись, но ровно такие, как мы и предвидели. Старые големы утрачены безвозвратно, новые выпуски, как я и имел честь докладывать высокому собранию, повели себя гораздо лучше. Почти все, оставшиеся на поле боя, подлежат восстановлению.
— Прекрасно, прекрасно.

— Прекрасно, прекрасно. Что же было достигнуто? — Мэтр Эммер явно упивался каждым мгновением. Правда, число потерянных големов так и не прозвучало, наверное, коллега Зильфер не счёл нужным утруждать память коллег излишними подробностями.
— За ночь и последующий день мы прошли почти тридцать лиг. Некрополис отступал, как говорят у нас, «ведя беспокоящий огонь». Всерьёз они ни за что не зацепились, уважаемые коллеги.
— Они ведь могут ударить с боков, верно?
— Истинная правда, господин верховный распорядитель. Мы расширяем прорыв, по два полка, пусть и второй очереди, наступают к северу и югу от нашей главной рати.
— Прекрасно, прекрасно, — милостливо кивнул мэтр. — Почему, коллега, Мастера Смерти не приняли бой на крепостных стенах? Как вы думаете?
— Рискну навлечь неудовольствие высокого собрания, где не любят самохвальства, но скажу как на духу — благодаря дружной работе всех, кто создавал наше чудо-оружие. Оно, несомненно, повергло врага в панику. К тому, что творится на севере, я ещё вернусь, но взгляните сами, господа Коллегиум, — он вытянул руку, с пальцев сорвался ярко-оранжевый луч, упёршийся в огромную карту, занимавшую всю стену от пола до потолка. — Мы наступаем прямо на Сафар. Оттуда прямая дорога к Некрополису. Гряда гор возле города — последняя преграда перед столицей некромантов. Другого рубежа у них уже нет. Они обязаны были драться на берегу Делхара. Не зря же вложили туда столько труда! А сколько донных чудовищ насоздавали! Тоже дело недешёвое. И всё это пришлось сдать, бросить, оставить. Самоубийственное решение, да простится мне сия патетика, дорогие коллеги. Ничем, кроме растерянности и паники, я его объяснить не могу. Конечно, конечно, мы не имеем права радоваться раньше времени и утрачивать бдительность, но никакой полководец не бросит по доброй воле свою сильнейшую крепость.
— Благодарю, коллега Зильфер. Таким образом, положение на юге…
— Наш полный успех и никаких признаков вражеского контрудара. Мелкие отряды зомби отходят. После прорыва наши потери смехотворны, пренебрежимы и не выше обычных для такого множества машин.
— Замечательно! — Мэтр Эммер даже зажмурился, словно сытый шерстистик. — Переходите к положению на севере, коллега.
— Слушаюсь. — Оранжевый луч метнулся через весь зал к другой карте, столь же огромной. Там, в низовьях реки Долье, то наливался алым, то вновь бледнел странный символ, нечто вроде растопырившего лапы паука. — Прежде всего должен поздравить коллегу Ференгауса и его соратников. Они сотворили настоящее чудо…
— Творить чудеса — наша почётная обязанность и священный долг, господа Коллегиум!
— Гм, гм, ваше рвение похвально, коллега Ференгаус, но не стоит перебивать оратора. — Мэтр Эммер покровительственно улыбался. — Коллега Зильфер, продолжайте.
— Коллега Ференгаус доложит детали, я лишь скажу, что удар увенчался полным успехом. Признаюсь, коллеги, я на такое и надеяться не смел. Все зомби вокруг уничтожены. Больше того, дозорные големы заметили гибель по меньшей мере одной Гончей, проникшей в Меодор!
— Невероятно. — Мэтр Эммер даже поднялся в волнении. — Наше оружие разит всё, на чём печать Некрополиса, у кого в крови — их отвратительная алхимия. Эти извращения природы человеческой ныне, присно и во веки веков обречены, и я не нахожу слов, чтобы… это победа, коллеги.

Мы ещё не взяли Некрополис, ещё не предали строгому, но справедливому суду клику Мастеров Смерти, но мы уже победили. Итак, коллега Зильфер, продолжайте. Признаюсь, что смакую каждое ваше слово.
— В согласии с заранее начертанным планом, десять полков, все — первой очереди и нового строя, перешли Долье через мост на тракте из Бринтона в Соллкоор. От замка остались одни развалины, зомби дали бой, но их было слишком мало, мы взяли руины без особых потерь. Попутно заняли прииск Акс, бывший королевский зимний дворец на горячих водах, вплотную подошли к тому, что осталось от Деркоора. Страна страшно пострадала от Гнили, даже каменные строения, дорогие коллеги, нам ещё предстоит разобраться, как такое случилось, но здесь я уступаю первенство моим соратникам, куда более сведущим в сиих материях. Сейчас наше воинство задержалось у Деркоора. Одновременно пять полков взяли то, что осталось от Берлекоора и Алете. Там имел место бой. Мертвяки попытались зацепиться за развалины, но попали в окружение благодаря смелому и своевременному нашему маневру. Жалкие остатки врага бежали.
— Восхитительно. Неописуемо. Превосходно. Мои поздравления, коллега Зильфер. Что вы намерены предпринять дальше?
— В полном соответствии с планом, — надулся от гордости Зильфер, — мы двинемся на северо-восток, пока не займём Скришшар. Как я и имел честь докладывать высокому собранию.
— А не возникло ли неприятных, э-э-э, осложнений? — осторожно поинтересовался коллега Азерус. — Для жителей Меодора? Нет ли каких-то известий?
— О, сущие пустяки, коллега, — отмахнулся Зильфер. — Несколько пожаров в Меодоре… кто-то напугался, увидев зарево на полнеба, наверное, опрокинул светец с лучиной. Но ничего страшного. Оставшиеся два полка завтра выступят, как загонщики, оттесняя Мастеров Смерти к Скришшару. Они в наших руках, коллеги. Не удивлюсь, если в ближайшие дни мы получим предложения о мире.
— Ох, я бы не поспешал так, — вздохнул Азерус.
— Вы сомневаетесь в успехах нашего оружия, коллега? — тотчас упёр руки в бока Зильфер. — Или ставите под сомнение мудрость нашего господина верховного распорядителя?
— Полноте, коллега Зильфер, полноте, — напоказ поморщился мэтр Эммер. — Не надо славословий. Я лишь скромный слуга Истины. Коллега Азерус, вы, бесспорно, затронули очень важную тему. Мы, маги, поставлены беречь и охранять жизни простолюдинов, тех, кто не в силах сам о себе позаботиться. Не всегда удаётся избежать невинных жертв, но стремиться к этому — наша всегдашняя цель. Не правда ли, коллеги?
Коллеги дружно закивали. Словно в такт, на огромных живых картах перемигивались крестики и ромбики.
— Пожары в Меодоре имели место быть, — нехотя проговорил Зильфер. — Но это неизбежное зло. Зато достигнутое нами — огромно! Не сегодня завтра мы получим весть, что свободно всё Долье. Полагаю, что Некрополис цепляться за него не станет. Скорее уж встретит нас на старых укреплениях вдоль Сиххота и южнее Скришшара.
— Достаточно ли у вас резервов на севере, коллега Зильфер?
— Достаточно, господин верховный распорядитель. Пять полков, три — первой очереди и два — второй, но големы там вполне годные, прошедшие полный ремонт, механизмы тщательно перебраны, осуществлены возможные усовершенствования…
— Прекрасно, прекрасно, — потёр руки мэтр Эммер. — Меодорские пожары достойны сожаления, но возвести заново сгоревшие дома не так трудно.

Коллега Зильфер, сообщения о творящемся в Долье, что получал Коллегиум все последние месяцы, казались смутными и противоречивыми. Сейчас наши полки уже в глубине страны. Вы упомянули о разрушении сенорских замков и городских построек. А что вообще уцелело?
Зильфер покачал головой.
— Досточтимые коллеги, господин верховный распорядитель… Долье перепахано Гнилью вдоль и поперёк. Там не осталось ничего живого. Сгинули даже леса. Одна только пустая земля, от края и до края. Мы знали, что там… э-э-э, не всё ладно. Но чтобы такое… — Он развёл руками. — Не уверен, поняли ли вы, досточтимые коллеги, что разрушение Долье — полное и совершенное? Жить там нельзя. Леса исчезли, источники — отравлены. Воду нам приходится доставлять с нашей стороны, из Меодора.
— Что предпринимается для изучения феномена? — нахмурился мэтр Эммер. — Посланы ли опытные в полевых разысканиях коллеги? Есть ли у них всё необходимое?
— Да будет позволено высказаться, господин верховный распорядитель? — поднялся один из магов с заднего ряда. — Таурмагический университет собрал лучших испытателей. Вильтре, Анастейар, Гиарре…
— Коллеги всем нам хорошо знакомые, — кивнул мэтр Эммер. — Пусть отправляются немедленно. Коллега Зильфер, проследите, дабы они ни в чём не нуждались. Загадка Долье не может долго оставаться тайной! — Он поднял руку. Получилось вполне величественно.
— Благодарю вас, коллеги. Досточтимый мэтр Зильфер, продолжайте выполнение плана. Завтра в это же время мы соберёмся вновь. Полагаю, что рассказ коллеги Ференгауса нам стоит перенести на другое время. Многие детали должны оставаться в секрете даже от меня. — И мэтр слегка улыбнулся.
Коллегиум расходился, маги оживлённо переговаривались и пересмеивались. Дела шли хорошо, просто отлично. Бывает же такое, подумать только!
Мэтр Эммер, отулыбавшись, скрылся в узком проходе, дверь за ним закрылась. Подле главы Навсиная оказался молодой маг с невыразительным, бледным лицом и сальными, давно не знавшими ни мытья, ни ножниц цирюльника волосами.
— Зильфер солгал, — вполголоса сообщил молодой. — Город Меодор стёрт с лица земли.
— Я получал подобные известия, — сухо кивнул Эммер. — Но вам следует выражаться точнее. Что значит «стёрт с лица земли»? Так не докладывают, Греллин.
— Виноват, — поспешно поклонился тот. — Сожжены и разрушены все здания в городе, включая башни, городскую стену, королевский дворец, кафедральный собор Ома-Прокреатора, большой цирк… На месте города поле обугленных кирпичей и камней, ваша милость.
— Не хочу даже спрашивать, что с людьми, — проворчал Эммер, отворачиваясь.
— К счастью, большинство уцелело. Их вывел из города небезызвестный вам дон Дигвил Деррано.
— Вот даже как, — поднял бровь глава Коллегиума. — Вынырнул, значит. Что ж, он нам тоже небезынтересен, но главное сейчас совсем другое. Почему Зильфер солгал, понятно; но неужели он думал, что ничего не вскроется?
— Коллега Зильфер всегда сможет сослаться на недостоверность донесений. Он ведь остаётся здесь, в столице, отнюдь не торопясь на поле брани…
— Так, дорогой мой Греллин. Наушничать не надо. Мне прекрасно известны сильные и слабые стороны коллеги Зильфера. Вы доставили мне важные известия, вы будете поощрены.

Можете идти.
— Слушаю и повинуюсь. — Маг Греллин поклонился, попятился, не дерзая показывать патрону затылок.
— Ступайте, ступайте. И пошлите кого-нибудь присмотреть за этим доном Деррано.
— Да, ваша милость. Но как поступить с погорельцами? Будут ли какие-нибудь указания?
— С погорельцами? — Мэтр нахмурился, словно вспомнив о чём-то докучливом и малоприятном. — Я распоряжусь. Это не ваша забота.
* * *
Один мёртвый ноори. Трое живых, надёжно спутанных. И одна ноори-девушка, которую Алиедора уже пыталась заставить говорить ранее. По-прежнему никаких следов Тёрна. И бесконечная, бесконечная ночь за бойницами башни Затмений. Скрещённые шпаги звёздных лучей, собранные сильными линзами. Тишина, покой склепа и смерти.
И она, Алиедора Венти, благородная доньята, Гончая Некрополиса, понятия не имеющая, как отсюда выбираться, зато уже наслушавшаяся жутких историй о «конце мира», который «обречён сгнить».
К её удивлению, связанная ноори оказалась в сознании.
— Погоди… Гончая… — прошелестела она, не пытаясь прибегнуть к магии. — Нельзя терять время… найти… дхусса…
— И прирезать его на вашем алтаре, — закончила Алиедора. — Как бы не так.
— Я очнулась, пока ты убивала моего соратника, — хрипела ноори, и из глаз по алебастровым щекам катились вниз иссиня-чёрные слёзы. — Я не использовала свою магию, хотя Беззвучная Арфа лишила бы тебя жизни в считаные мгновения.
— Какая редкостная доброта! С чего бы это вдруг?
— Наши жизни не значат ничего по сравнению со Смарагдом. А если он падёт, то не удержится и весь остальной мир.
— Это я уже слышала, — оскалилась Алиедора. — Как выбраться из вашей проклятой башни? Говори, и быстро!
— Глупая… — отвернулась ноори. — Дхусс внутри. Сейчас сюда пожалует и Гниль. Выйти отсюда — смерть. А вы привели на Смарагд это отвратное Её дитя, чудовище, из одного зла состоящего монстра в обличье ребёнка, из-за которой лучшие и сильнейшие Мудрые не смогли оказаться здесь! Ручаюсь, тогда бы не ты задавала мне вопросы, а я.
— Не сомневаюсь, — сквозь зубы процедила Гончая. — Не сомневаюсь также, что ты постаралась бы сделать мне побольнее. И про Гниль ты врёшь, я бы её почув…
— Ничего бы ты не «почув…» внутри башни, — зло перебила ноори. — Говорю тебе, Гниль подступает. Она уже совсем рядом. И если мы её не остановим, всему конец.
— Да-да, «Лист сгниёт», верно?
— Верно. — Мудрая скосила глаза на мёртвого сородича. Посмотрела, однако, вполне равнодушно. — Меррони… он-то тебе чем не угодил?
Скорби по погибшему товарищу в её голосе тоже не слышалось.
— Если не хочешь за ним последовать — отвечай на вопросы!
— Глупая… — отвернулась ноори. — Смерть одного из нас ничего не значит. Если Меррони решил, что Смарагду поможет его гибель, то он так и поступил. Что он сделал, пнул тебя? Или плюнул? Как заставил себя прикончить?
Алиедора едва не прикусила язык — проклятая гордячка попала прямо в цель.

— Так или иначе, — теперь Мудрая смотрела прямо в глаза Алиедоре, — отсюда ты не выйдешь. Даже если перебьёшь всех нас. У тебя один выход — взять дхусса живым и доставить его сюда. Я потому и веду с тобой эти разговоры, а не убиваю одним заклинанием.
— Если ты такая всесильная, — прорычала Алиедора, — что же ты медлишь, почему не доставишь оного дхусса прямо сюда, как ты говоришь, «одним заклинанием»?
— Его этим не возьмёшь, — нехотя призналась ноори. — Иначе, конечно, уже давно бы всё было кончено. Только Разыскивающий Роллэ…
— Помню-помню такого. Однако и от него мы ушли.
— Ушли, ушли, хорошо. Победили, одолели, превозмогли. — В голосе ноори теперь прорывалось настоящее отчаяние. — Забудь об этом, Гончая. Доставь дхусса. Потому что иначе погибнет всё и вся.
— Ты меня не убедила.
— Развяжи меня! — потребовала девушка. — Развяжи, и я покажу тебе правду. Или ты боишься? Но чтобы отнять у тебя жизнь, мне отнюдь не нужны ни руки, ни ноги.
Здесь крылась какая-то ловушка. Ноори врала, Алиедора чувствовала легчайший, тончайший запах проступающего пота, хотя в башне было отнюдь не жарко. Если бы могла убить, конечно, уже убила бы. Да и потом, зачем тому ноори, что вздумал кидаться на неё сзади, это вообще понадобилось, если достаточно было произнести про себя лишь несколько слов? Или не зря же так прославился среди них тот же маг Роллэ!
Невольно Алиедора вспомнила видения, явленные ей Тёрном, пока ещё они оставались в плену. Тогда маги могли пленить, обездвижить её очень быстро, но всё-таки не мгновенно. Другое дело, не было ли это попыткой Тёрна как-то её оберечь, чтобы не кинулась бы на Мудрых с голыми руками? От этого праведника поистине всего можно ожидать.
— Пойдём, — всё горячее убеждала Гончую пленная ноори. — Звёздный свет таит память творящегося в высоких сферах… отражения мысли тех сил, что правят сущим… я покажу тебе, что такое на самом деле Небесный Сад, почему он так страшен…
— Ты всё-таки считаешь меня непроходимой дурой, — как могла, холодно сказала Алиедора. — Я, по-моему, тебе говорила, что в Некрополисе дур не держат. Ты мне сможешь показать всё, что угодно. Всё, что придёт тебе в голову. Думаешь обмануть таким образом?
— Мастера Смерти убили в тебе веру… — с горечью, что показалась Алиедоре несколько наигранной, прошептала пленница. — Искренность для тебя просто уловка, средство обмануть. Притворство. Берегись, Гончая. Ты убьёшь не только себя. Ты разорвёшь в клочья и скормишь чудовищам собственную душу.
— Я уже это слышала, — спокойно возразила доньята. — Когда оказалась на пути Белого Дракона, великого, величайшего. Слыхала о таком, о Мудрая? Слыхала о тех, кто ему служит? Кто разыскивает в полуденных землях каплю Его крови? Или о сущности, что представляется то Гнилью, то Тьмой? Так что не пугай, я пуганая.
— В том-то и беда, — парировала ноори. — Тебя испугали, и, увы, слишком сильно. На всю оставшуюся жизнь. Как жаль, что из-за этого погибнет и всё остальное… Пойдём, Гончая. Я покажу тебе, где есть оружие. Приложи остриё мне к горлу. Убей меня по первому подозрению. Ты ведь почувствуешь магию, верно? Конечно, верно, иначе и быть не может, иначе воплощающийся Тёмный не выбрал бы тебя в восприемницы.
— Тёмный… восприемницы… — Алиедора покачала головой.

— Тёмный… восприемницы… — Алиедора покачала головой. — Как вы любите пугать себя и других. Правильно, ведь иначе какой вообще смысл жить? Нет, надо пророчества погрознее, конец мира самое меньшее, верно? А на самом-то деле угроза совсем не оттуда.
— Ты увидишь… я тебе покажу…
— Что ты мне покажешь, Мудрая? Иллюзию? Движущиеся картинки? Обманное видение? Как я узнаю правду?
— Получается, что тебе вообще ничего не докажешь. Ты всё сможешь объявить «иллюзией, движущимися картинками, обманным видением».
— Мне плевать на это, — не выдержала Алиедора. — Мне нужен Тёрн. И нужно убраться отсюда. Из вашей проклятой башни и с вашего проклятого острова! Вместе с дхуссом, разумеется. Вот и всё. А свои пророчества, Тёмных и Светлых, «концы миров» и всю остальную галиматью, которой пичкают легковерных и падких на красивые сказки, — можешь засунуть себе в одно место. Не буду даже говорить, в какое, такие слова не приличествуют благородной доньяте.
— Хочешь сделку? — прошипела ноори. — Вы, из Некрополиса, обожаете торговаться. Ты увидишь то, что я хочу тебе показать, а после этого я выведу тебя из башни, если тебе так уж надоела жизнь и ты так жаждешь расстаться с нею посреди разливающейся Гнили.
— Я же всё равно не поверю. — Алиедора пожала плечами.
— Видишь? Тупик получается. Никто никому не верит, никто ничего не может сделать, и все сидят. Хотя я уже сто раз могла тебя убить.
— Хватит болтать. — Ярость было сдерживать всё труднее и труднее. — Хочешь убить — убивай! Посмотрим, что у тебя из этого выйдет.
— Мне не нужна твоя смерть, — терпеливо повторила ноори. Чёрные слёзы на белых щеках высыхали, оставляя тёмные дорожки, словно от потёкшей краски на потном лице уличного комедианта. — Мне нужна твоя помощь.
— А мне нужен Тёрн. И свобода.
Ноори вздохнула.
— Тогда почему мы теряем время?
Алиедора стиснула зубы. А ведь и правда, ноори не пыталась пустить в ход магию.
— Сделка всегда лучше схватки, — проговорила Мудрая, с трудом поднимаясь на ноги. Руки Алиедора ей не развязала. — Идём, дитя Некрополиса. Я покажу тебе нашу правду. А потом ты уже станешь судить.
Гончая нагнулась к трём оставшимся ноори. Лежат без чувств. Конечно, будь у неё верные, как смерть, эликсиры, за спину волноваться бы не пришлось, а так — придут в себя, попытаются напасть…
— Не тревожься за моих братьев. Они не тронут тебя.
— Это ещё почему? — немедля подбоченилась Алиедора. — Очень мне нужна жалость этих ноори!
— Потому что они согласны со мной. Ты нам сейчас нужна не как враг, но как союзница. Если мы не переубедим тебя, если ты не согласишься привести дхусса к нам — всё пропало. Погибнем и ты, и мы, и вообще все, кто только живёт на свете.
— Довольно слов, — поморщилась Гончая. — Показывай, ноори, что ты хотела мне показать, и покончим с этим!
— Тогда идём.
* * *
Всю жизнь. Всю жизнь, Тёрн, ты готовился именно к этому дню. Всю жизнь, как только понял, что к чему. А до той поры — было совсем другое.

А до той поры — было совсем другое. Но, даже не зная всех обстоятельств, ты чувствовал, что обязан отыскать разгадку. Она нашлась, и куда раньше, чем ты рассчитывал изначально; и много ли радости в таком знании?
Вокруг тебя тьма. Её создавали непроницаемой, старались, чтобы она скрыла бы и поглотила, но вместо того — для таких, как он, мрак послужил путеводной звездой, каким бы странным это ни казалось.
Ты слишком долго носил в себе запретное, как тебе казалось, знание. Выяснилось, что лучше бы ты кричал об этом на всех площадях.
Ты полагал, что своим молчанием ты защищаешь и оберегаешь. Ты слишком поздно понял, что никого не спас, не защитил и не уберег. Вместо этого… ты сам знаешь.
Темнота вспучивалась, переливалась, словно вино из кубка в кубок. Клубы её то надвигались на дхусса, то почти совершенно рассеивались. Протянувшиеся из окон-линз звёздные лучи тонули в плотном мраке, не в силах пробиться сквозь его покровы. Алиедоры не было — убежала, исчезла, но, быть может, оно и к лучшему. Глядишь, уцелеет, когда всё кончится.
— Покажитесь, — негромко сказал дхусс, заговорив на языке Смарагда. — Покажитесь, Великие Мудрые! Настала пора нам поговорить лицом к лицу.
Клубы метнулись туда-сюда, кое-где каменного пола коснулись звёздные лучи; над плитами медленно густело серебристое сияние, собираясь в три женские фигуры, облачённые в длинные, до пят, одеяния. На месте глаз вспыхнули голубоватые огоньки, точь-в-точь словно звёзды, спустившиеся с летнего небосклона.
— Ты пришёл, Великий Тёмный, — три голоса, сливаясь, произнесли это в унисон. — Мы столько разыскивали тебя — а ты явился сам!
— Когда я понял, что вы не оставите измышлённые вами и на деле не существующие опасности, то решил искать встречи сам. Я не соглал вам, когда сказал, что сдаюсь. Я устал бегать и скрываться, Великие Мудрые. Мне нужно убедить вас. Сейчас — или никогда.
— Твоя жертвенность достойна похвалы. Ужас не смог овладеть тобой. Согласен ли ты…
— Великие Мудрые, — перебил дхусс, — я вырос, поклоняясь вам. Но потом понял, что есть нечто поважнее хранимого вами Смарагда. Избавлю вас от необходимости переспрашивать. Весь мир вокруг нас. Этот мир поражён Гнилью, она подступает всё ближе. Всегда и всеми говорилось, что Три великие Сестры, хранящие племя ноори, способны справиться с нею, что нам ничего не угрожает. Настало время выйти из заточения. Знаю, вы сами не в силах покинуть башню Затмений, но рати Смарагда могут одолеть Гниль.
Несколько мгновений сотканные из звёздной пыли и лунного света фигуры молчали. Очевидно, не в силах ничего молвить от удивления.
— Ты — воплощённый Тёмный, — наконец раздалось в ответ. — В тебе заключена смерть Смарагда. Мы не можем этого допустить.
— Это не так, Великие. — Несмотря ни на что, дхусс говорил негромко и почтительно. — Я знаком с вычислениями Мудрых. В них вкралась ошибка. Если что и грозит Смарагду, так это Гниль, подступающая всё ближе.
— Тебе невдомёк, что Гниль сделает со всем Листом, если мы остановим её? Или попытаемся остановить, нанеся достаточно тяжкий урон?
— Я не верю в конечную гибель сущего. Смерти нет; есть вечное обновление.
— Пустые слова, — заколыхались пустые рукава призраков. — Ты — великий Тёмный. Сила разъярённых небесных духов вложена в тебя, очень скоро она вырвется на свободу, и Смарагд погрузится в волны.

А сам Лист будет сожран Гнилью, почернеет, иссохнет и сорвётся с Великого Древа, которое одно вечно по-настоящему. Сила духов и слово Зверей, их завет — всё сошлось в тебе воедино, дхусс Тёрн. Что ж, мы рады узреть, что не одним лишь ноори свойственны отвага и самопожертвование.
— Они свойственны моему народу куда больше, чем вашим благородным сородичам. — В голосе дхусса теперь явственно чувствовался гнев.
— Этот спор пуст и не имеет смысла, — остановили его звёздные тени. — Чем раньше свершится очищение и преображение, тем лучше.
— Для кого? — дерзко спросил Тёрн.
— Для Смарагда, конечно же, не для нас во всяком случае. Нам ничего не надо, дхусс Тёрн. Лишь бы жил Смарагд и те, кто его населяет, наши далёкие потомки.
Голоса звучали дружно и согласно, с одинаковыми интонациями, одинаковым тембром, почти неотличимые друг от друга. Звёзды-глаза ярко мерцали, чуть заметно шевелились рукава, и всё выше, пышнее поднималось слабое гало вокруг голов, так похожее на развевающиеся по ветру волосы.
— Вы не поможете. — Это был уже не вопрос.
— Мы поможем, — тотчас ответили призраки. — Поможем тем, кому помогали всегда. Ноори, тем, кому мы отдали нашу плоть и кровь. А Гниль побеждена будет, когда исчезнет воплощение Великого Тёмного. То есть ты, дхусс Тёрн.
— Проклятое дитя.
— Названия не имеют смысла. Есть только Смарагд и ноори. Они должны жить.
Дхусс усмехнулся, могучие мышцы вздулись, шевельнулись шипы.
— А что станет с остальным миром?
— Мы ответили тебе — с развоплощением Великого Тёмного уйдёт и Гниль. Если в тебе остался тот свет, что мы увидали в тебе изначально, ты не станешь спорить. Каждая из нас в своё время совершила подобный шаг. Это была цена. Очень и очень небольшая, если разобраться.
— Великие Мудрые, — Тёрн скрестил руки на груди, — значат ли ваши слова, что мне предстоит встать рядом с вами?
Могут ли призраки лгать? — казалось, говорил весь его облик.
— Нет, — заколыхались серебристые контуры. — Ты не встанешь. Ты не ноори. Ты дхусс. Великие Мудрые не лгут. Мы не можем ничего тебе обещать. Смарагд удерживается от Гнили, это верно. Но если мы попытаемся уничтожить её во всём остальном мире, случится то, о чём мы тебе сказали.
— Что вы мне сказали? Вы сказали, что Лист почернеет и сгниёт! Но как он почернеет и сгниёт, если Гнили не станет?
Призраки, казалось, тихо засмеялись, звёздные покровы чуть заметно колыхнулись.
— Она не исчезнет, к сожалению. Она просто уйдёт вглубь, если мы и преуспеем в укрощении её на поверхности. Станет разъедать самые основы нашего мира, пока он, наконец, и в самом деле не превратится в груду чёрного праха. Она должна остаться. Естественный элемент, средство баланса. Мы просто не дадим Гнили разгуляться больше, чем потребно. Сможем ограничить её.
— Это не так. — Тёрн оставался спокоен, но спокойствие явно давалось ему недёшево. — Какой «баланс», что с чем уравновешивается? Слишком много злодейств и крови объясняется этим замечательным, поистине для всех спасительным принципом. «Это поддержание равновесия», «это сохранение баланса»… А на самом деле — спасение и сохранение зла, простого и понятного, потому что нет желания подвергать себя опасности или хотя бы пачкать руки.

Гниль есть именно такое зло, простое и понятное. У неё нет своей правды, там вообще никакой правды быть не может. Как не может её быть у болезней.
— Тебе не понять, — печально прошелестели призраки. — Ты не посвящён во все тонкости баланса сил земных и небесных, удерживающих наш Лист на Великом Древе.
— Я не посвящён, это так, — кивнул Тёрн. — Но я знаю, что есть простые вещи, не оправдываемые никакими балансами и равновесиями.
— Ты всегда был упрямцем, сын Омми з’Элмы.
— Омми з’Элма воспитала меня, но я не её сын, Великие Мудрые. Вам это отлично известно, как и мне. Приведшую меня на этот свет звали Эррида, капитан клана Морры, воительница народа дхуссов.
— Ты глубоко проник в своё прошлое, дхусс. — Казалось, голоса призраков зазвучали чуть растерянно.
— Безмолвная Арфа сильна во мне, — спокойно сказал Тёрн. — Наставник Роллэ учил меня хорошо.
— Даже слишком хорошо, по мнению многих Мудрых.
— Разве сейчас это важно? — Дхусс пожал плечами.
— Ты прав. Сейчас важно лишь одно — лишить Великого Тёмного, великого врага нашего мира, того тела, где он обосновался. Огненный меч, рассекающий небеса, встретит лишь пустоту.
— Огненный меч есть просто комета. Небесное тело, подчинённое строгим законам. Кому, как не вам, хозяйкам башни Затмений, знать это наверняка!
— Верно. Комета предстаёт обычному взгляду просто небесным телом, каких немало среди хрустальных сфер. Но важна не она, важны те силы, что мчат на ней, кто оседлал её, превратив знак гибели всего живого.
— Это очень красиво, — вежливо кивнул Тёрн. — Красиво и вполне годится для сказки, пугать детей. Кто видел этих духов, «оседлавших комету»? Кто установил, что они полны злобы и решимости покончить с нашим миром? Откуда вообще это взялось?
Тихий смех. Так, наверное, и впрямь могут смеяться звёзды.
— Мы видели это, дхусс. Своими собственными глазами, пока ещё пребывали в наших изначальных телах. Кометы, как ты знаешь, движутся раз и навсегда предначертанными путями, возвращаясь спустя должное число лет. Повторяется всё, и роковой Небесный Сад в том числе. Мы видели. Мы знаем.
— Я не верю. Наставник Роллэ повторял мне каждый день: «Подвергай сомнению!», уверял, что это есть первейшая заповедь мастера Беззвучной Арфы. Слова, видения, дивинации — всё это хорошо, но я побывал в ином мире, Великие Сёстры. Кровь — это кровь, она горяча, красна и очень быстро покидает тело. Это не смутные тени, танцующие на пороге сознания; когда дравшийся плечо к плечу с тобой умирает у тебя на руках и ты ничего не можешь с этим сделать — вот настоящий факт. И ты проклинаешь все до единого пророчества, заклинания и чары, потому что они не в силах спасти одного-единственного друга.
— Мы трижды спасали Смарагд, — прошелестели тени. — Только и единственно поэтому ты видишь нас. Иначе мы бы ушли, сгинули и расточились. Мы сходились с этими сущностями лицом к лицу. И у нас на руках тоже умирали друзья, из плоти и крови. Мы помним… мы знаем… И потому оставим этот пустой спор, дхусс. Сила Великого Тёмного воплощена в тебе, и, пока ты не избавлен от неё, Смарагд в страшной опасности. Покорись воле неизбежного, Тёрн.
— Никогда, — спокойно ответил дхусс, буднично и безо всякой патетики.

— Есть такая песня, Великие, «Одиннадцать дхуссов у башни», про то, как воины моего клана, клана Морры, — он коснулся татуировки на щеке, сейчас слабо светящейся алым, — про то, как одиннадцать дхуссов-наёмников отказались сдаться навсинайским магам, хотя повод был совершенно пустяковый — записались в стражу купеческого каравана, негоциант попался на провозе чего-то недозволенного, сочли, что их долг — вступиться за нанимателя. Вступились… и показать спину уже не могли. С тех пор их знают все у дхуссов. Они не покорились воле неизбежного. Погибли, да. Повод, как говорят, смешной и нелепый. А ведь могли бы жить и жить — но уже без чести. Вы понимаете меня, Великие Сёстры?
— Нет, — последовал ответ. — Мы не всеобщи, не вездесущи и не всемогущи. Мы защищаем, как можем, Смарагд и ноори, но растянуть обре-тённые нами силы на всех живущих у нас не получится. Поэтому мы делаем лишь то, что нам доступно. И направляем наши помыслы тоже на это. Не стоит пересказывать нам истории от других племён и народов — пусть у них появятся свои охранительницы и защитницы. Оставим сие. Нас ждут более срочные дела. Великий Тёмный будет изгнан.
— Мне поистине тяжко слышать это. — Тёрн говорил медленно, делая паузы перед каждым словом. — Но пусть так. Только никакие «развоплощения Великого Тёмного» уже не помогут. Потому что никакого Тёмного нет и никогда не было.
Тихий смех.
— Предоставь судить об этом нам, дхусс. Мы трижды спасали Смарагд и ноори.
— Сей Тёмный, похоже, особо ненавидит именно ноори. — Дхусс скрестил руки на груди, вскинул подбородок. — Что ж, не стану больше спорить. Был не прав, сознаю. Алиедора говорила… впрочем, уже неважно. Хочу лишь спросить Великих Сестёр, неусыпных хранительниц Смарагда, — а как же девочка Мелли?
— Девочка Мелли причинила нам тяжкий урон и продолжает причинять, — вздохнули призраки. — Зачем Великий Тёмный в тебе привёл её сюда, мы понимаем. Гниль очень сильна в ней, очень. Мы весьма озабочены, наши братья и сёстры делают всё, что могут, дабы утратить не столь многое и не столь многих. Но за это придётся держать ответ, дхусс.
— Я готов, — хладнокровно ответил Тёрн. — Сожалею лишь о задержке. И о потерянных из-за этого сёстрах и братьях.
— Твои слова делают тебе честь, дхусс.
— Мне, но не вам. Потому что вы ведь всегда лгали в своих сказаниях, верно? О «трёх величайших чародейках, пожертвовавших всем для народа ноори» знают все. Но всегда старательно умалчивалось, что именно вы сделали для означенного спасения.
— Тебе этого знать не надо, — прошелестели призраки. Вывести из себя их было невозможно.
— Об этом я предпочту судить сам. — Тёрн не терял хладнокровия. — Итак, где же ваши Мудрые? Никак не справятся с одним-единственным дитём Гнили? Настоящим Роковым Дитём, во что вы никак не желаете поверить?
— Они скоро будут здесь, дхусс. Совсем скоро. Подожди. Прости, что не можем предложить тебе ни еды, ни питья, ибо сами в подобном давно не нуждаемся и не имеем запасов.
— Я подожду, — легко согласился дхусс.
* * *
Они шли вверх по бесконечным лестницам, и невольно Алиедора подумала, что не могла настолько обознаться: когда она обходила (или, вернее, обегала) башню в самый первый раз, строение показалось ей куда меньше. Теперь один зал переходил в другой, лестница извивалась, словно кишка неведомого чудовища.

Теперь один зал переходил в другой, лестница извивалась, словно кишка неведомого чудовища. Клинки звёздного света полосовали тьму — сколько же длится эта ночь? Или, быть может, уже прошёл целый день, а она, Алиедора, каким-то образом его и не заметила? Нет, едва ли, ни голода, ни жажды она не испытывает.
— Здесь, — холодно сказала ноори. Шла она нетвёрдо, то и дело потирая шею; Алиедора не стала снимать петлю.
Они поднялись на самый верх. Гончая могла поклясться, что уже бывала здесь, но… тогда ничего подобного тут и в помине не было!
Стены башни сходились над их головами, стягиваясь в острое копейное навершие. Чёрный камень вдруг сделался совершенно прозрачным, и прямо над головой Алиедоры плыли пугающе огромные звёзды, словно небеса вдруг решили спуститься пониже к несчастной земле. Ни туч, ни облаков, лишь плывут, навечно связанные незримыми цепями, небесные сёстры-Гончие.
— Я покажу тебе, — проговорила ноори, вскидывая руки и странно, неестественно выворачивая запястья, так, что ладони оказались точно вдоль земли.
— Оружие, — холодно напомнила Алиедора. — Ты обещала мне оружие. Чтобы я «приложила его тебе к горлу». Твои слова, ноори, не мои. Никто тебя за язык не тянул. Так что давай. Я жду.
— Хорошо, — покорно сказала Мудрая. Свела ладони вместе, повела в одну сторону, в другую — Гончая ощутила на шее дыхание ледяного ветра. Да, в нём тоже слышалась музыка, почти такая же, как у Тёрна, именно что «почти». Музыка дхусса была тёплой, сильной, большой, словно добрый мохнатый пёс. Творимое схваченной ноори — холодным, острым, режущим, словно вырезанный из вечного льда клинок. И тут, и там волнами переливалась, звучала неслышимая музыка, но как же различалось лежащее у них в основе!
Великий Дракон, милостивый, милосердный, как у таких учителей вырос ученик, подобный дхуссу?!
— Ноори держат слово, — с презрением бросила Мудрая. — Вот, возьми. Да смотри, не порежься — звёздные лезвия самые острые в мире.
Алиедора усмехнулась.
— Нет ещё такого лезвия, что я… ай!
— Вот то-то же.
На указательном пальце проступила капелька тёмной крови. Как Гончая ухитрилась так оплошать перед этой гордячкой-ноори?
Сотканный из звёздного света клинок, однако, зашипел, над ним поднялись зеленоватые завитки не то дымка, не то пара, и по лезвию стало расползаться скверного вида тёмное пятно.
— Поганая кровь, — холодно заметила ноори. Она не старалась оскорбить, просто сказала как есть.
— Другой не имею, — огрызнулась Алиедора. — Показывай, что хотела, и покончим с этим!
— Кажется, ты собиралась приставить это, — кивок на испорченный кинжал, — мне к горлу?
— Не указывай, — буркнула Гончая, но лезвие к тонкой шее ноори всё-таки поднесла. — Раз уж так настаиваешь.
— Что ж, смотри…
Звёздное небо словно обрушилось на них. Алиедора застонала — таким мгновенным, мастерским и неотразимым оказался этот удар. Нет, Мудрая не старалась причинить ей вред. Она словно выбросила её сознание — вместе со своим — туда, в надзвёздные выси, где пролегли пути небесных Гончих, где дуют совсем иные ветра и где проложили себе дорогу пламенные кометы.
«Смотри сама», — услыхала Алиедора.

«Смотри сама», — услыхала Алиедора.
Они словно парили в неведомой вышине, над скрытым ночной тьмою миром, и внизу, под ними, яростно пылала в ужасающей своей красоте комета. Шар чистого огня, влекущий за собой длинный хвост раскалённого флёра, словно фата невесты.
«Смотри, Гончая, смотри!»
Алиедора вгляделась, обмирая от накатившего вдруг ужаса. Там, на поверхности пламенного шара, плясали, извивались, то скрываясь в огненных безднах, то вновь выныривая, сотни, тысячи, миллионы жутких бестелесных существ, больше всего напоминавших толстых змей со множеством коротких лапок и громадных, в половину тела, пастей, что распахивались, точно ворота замка. Пасти распахивались, из них изливались струи пламени, вздымался алый пар, и твари ныряли обратно, в огневеющие недра кометы.
«Таран, — подумала обмирающая Алиедора. — Неостановимый таран, что несётся прямо на наш мир, и остановить его не может уже ничто».
Но путь кометы пролегал через высокие небесные сферы, она никак не могла столкнуться с твердью мира, не могла врезаться в Лист. Какую угрозу она являет?
«Смотри!» — словно хлыстом обожгла чужая мысль.
Просторы зелёного и голубого внизу, белые покрывала облаков, протянувшиеся на сотни и сотни лиг. И единственная чёрная точка среди этого великолепия; единственная, потому что даже горы или тёмные леса не черны. Вершины хребтов одеты сверкающей ледяной бронёй, сам камень сер, коричневат, красен или жёлт; чащи отливают густой синевой, словно старая сталь.
И единственная чёрная песчинка, чёрное зерно там, внизу, на омываемом тёплым морем Смарагде. Что это? Человеческая фигурка… неведомая сила подхватывает Алиедору и несёт её прямо к ней. Сквозь ночную тьму и облака, на которых пляшет отблеск проносящегося в высоте пламенного шара, Гончая мчалась прямо к чёрной фигурке, уже не сомневаясь, что она увидит.
Тёрн, конечно же, Тёрн. Кого ещё может показать ей эта ноори?
А ещё выше, над кометой, где лежат хрустальные сферы звёзд, начиналась пляска многоцветных огней, алые, зеленоватые и жёлтые полотнища разворачивались от горизонта до горизонта, словно и впрямь расцветали весенние луга, щедро украшенные живыми драгоценностями самой природы.
«Небесный Сад, — услыхала Алиедора. — Гнездовье пожирателей падали. Пусть тебя не обманет кажущаяся красота, за всеми этими огнями — ничего, кроме пустоты и голода».
Слова, слова, слова, подумала Алиедора. Это всё, что ей оставалось — защищаться отчаянным неверием.
«А теперь последнее. Вот что произойдёт, если Великий Тёмный воплотится окончательно».
Комета неслась над миром, и чёрная фигурка словно тянулась к ней, воздев руки. Тёрн? Это таки он? Ничего не разглядеть…
Всё ближе и ближе. Мир кажется детской игрушкой, но зато теперь становится лучше видно чёрное зерно. Оно отнюдь не рядом с башней Затмений. Напротив, оно далеко на востоке, рядом с красивым городом, где белое смешивается с розовым и чуть приправлено ажурной зеленью. Что такое? Дым и пожары? Окраины игрушечного городка затянуты дымом, залиты желтоватым гноем — сомнений нет, здесь прорывалась Гниль. Чёрная фигурка со всех сторон окружена сменяющими друг друга волнами алого пламени и белого не то снега, не то льда, попеременно сменявшими друг друга. А вот и другие ноори, Мудрые, если судить по диковинным одеяниям и маскам, закрывавшим лица.
Так что же, это Тёрн? Ноори показывает ей, Алиедоре, что случится, если «Воплощённый Тёмный» не будет уничтожен?
Она вгляделась.

Чёрная фигурка становится больше, больше, и…
Нет, это не дхусс. Это… это… Алиедора не находила слов.
Девчонка. Та самая, что тащилась хвостом за дхуссом, за её, Алиедоры, дхуссом! Дитя Гнили. Случайно уцелевшая «лялька чорная», спасённая и выращенная рыцарями-магами Ордена Гидры, как считал сам Тёрн.
Комета приближалась, нарастала, заливая мир внизу сплошным алым заревом. Алиедора подняла бестелесный взгляд — от воздетых рук девочки-чудовища вверх тянулись неисчислимые нити, и по ним вниз, к земле, устремились полчища огнедышащих духов.
Девочка захохотала, и Алиедора каким-то чудом увидела сейчас нечеловеческий рот от самых ушей, ряды острых зубов.
А призраки все валили, валили сплошной массой, разевая пасти в беззвучном рёве, вниз, на замерший в тупой покорности мир. Там, где они касались земли, вспухали новые и новые пузыри Гнили. Они лопались, но из них появлялись уже не знакомые Алиедоре многоножки, но такие же призраки, как и те, что явились вместе с кометой. Теперь выдыхаемое ими пламя действительно жгло — жгло всё вокруг, но главным образом — саму землю, словно орда задалась целью обратить в пламя весь Лист, сделав его почти точным подобием своей собственной кометы.
Девочка хохотала.
«Это и есть Воплощённый Тёмный? — мысленно спросила Алиедора. — Не очень-то похож на Тёрна, не находишь?»
Тишина, показавшаяся невыносимо-звенящей, пустотой великого Ничто, окружающего Лист.
«Это… не так! Не… может… быть!» — вдруг ворвалось в сознание. Кажется, ноори кричала от боли, от ужаса, от внезапного осознания; это хорошо, боль порой очищает.
Алиедору словно ударила в затылок невидимая рука. Перед глазами взвихрилась радуга, и она вновь очутилась на самой вершине башни Затмений. Рядом, упав на колени, бурно рыдала девушка-ноори. Мудрая. Во всяком случае, по названию.
Что-то тут не так, запоздало подумала Гончая. Слишком уж она молода для подобного титула. «Мудрыми» в её понимании могли стать разве что старцы.
Но во всяком случае уже не пытается её, Алиедору, прикончить.
Доньята выпустила серый с тёмным пятном от собственной крови клинок. Чужому оружию она не верила, тем более сотворённому чародейством.
— Вставай, — неловко сказала она. Неловко, потому что вроде как врагу теперь требовалось выказать хоть какое-то, но участие, иначе от этой ноори вообще ничего будет не добиться. — Вставай. Скажи толком, в чём дело.
— Ты! — яростно вскинулась ноори, лицо всё мокро от слёз. — Это ты!.. вмешалась, исказила, подстроила! Некрополис прислал чародейку под видом Гончей! Обман, везде обман!
— А, — поняла Алиедора. — Ты увидела не то, что прежде, и решила, что это вмешалась злокозненная Гончая? Поверишь ли, нет, но я ничего не делала. Честное слово!
Не помогло. Мудрая продолжала рыдать так, словно на её глазах только что рухнул весь мир.
С подобным Гончих справляться не учили. Особенно когда нужно не убить, а совсем наоборот.
— Подожди… — совсем по-старому, из тех времён, когда она ещё до смерти боялась Некрополиса и была самой обычной девушкой, проговорила Алиедора, негромко и даже с растерянностью. Нагнулась, протянула руку…
Чёрная волна, уже знакомая по самому первому столкновению с Наблюдающим Роллэ. Гаснущие чувства, мысли, исчезающий свет.
Ничто.

Гаснущие чувства, мысли, исчезающий свет.
Ничто.
Глава XVII
Отряд мэтра Ксарбируса, оставив позади безжизненные, опалённые демоническим пламенем камни, медленно и с трудом карабкался по отвесным скалам, окружавшим котловину. Опять выручила сила Брабера вкупе с гибкостью Нэисс и ловкостью Стайни. В ночном мраке они взобрались на гребень и обессиленно повалились наземь.
— Нет уж, этот ров ихний меня доконал, распечать тех, кто его вырыл… — простонал гном, с наслаждением вытягивая ноги. Огромный меч валялся рядом, чего Брабер раньше никогда себе не позволял. — То туда, то обратно… а ещё и стены эти!
— И зачем, спрашивается, вниз лазали? — ни к кому не обращаясь, уронила сидха. — С таким же успехом могли здесь оставаться.
— Мы узнали… ох-ох-о, бедная моя спина… кое-что очень важное, любезная моя Нэисс. Прорывы Гнили ведут к самопроизвольным открытиям порталов на демонический план, и попадающие сюда демоны отнюдь не радуются обществу многоножек.
— Уж не думаете ли их стравить, мэтр?
— Ты проницательная, милая Стайни. Во всяком случае, это шанс. Вот где пригодились бы такие «отходы магических практик», как таэнги с их заклятиями призывания!.. О, загрустили все. Вспомнили мэтра Кройона? Да, признаюсь, мне тоже его не хватает. И особенно его, э-э-э, несравненного поэтического дара.
Они наскоро, всухомятку, перекусили остатками припасов. Воды поблизости не нашлось, пришлось потратить запас из фляг.
Молчали. Не осталось сил даже на простой разговор. Даже на простой вопрос: «А что теперь делать-то, мэтр?» Сам мэтр, похоже, мучился тем же самым вопросом, ворочался с боку на бок, кряхтел; сна явно не предвиделось.
Над головами пламенела комета. Все последние месяцы она медленно смещалась по небосводу и совсем не собиралась, как положено обыкновенной комете, исчезнуть за горизонтом.
Долго отдыхать, однако, не пришлось. Может, оно и к лучшему: никто не успел впасть в мрачное отчаяние от, похоже, постигшей их полной неудачи. Башня стояла прямо перед ними, и Мудрые Смарагда больше не пытались преградить им путь, но попасть внутрь чёрного острия, взнесённого над бесплодным камнем, оказалось невозможно.
Тёрн где-то там. Но как к нему пробиться? И… не слишком ли поздно?
На востоке уже посветлел край неба, когда Брабер вдруг с проклятием схватился за свой меч.
— Поспать не дадут, распечать их всех!
Остальные устало зашевелились.
На башню Затмений вновь накатывалась Гниль. Снова, как и в прошлый день, на голом камне вспухали и лопались пузыри, только сегодня они казались вдвое больше вчерашних. От кислой вони, казалось, невозможно дышать, всех скрутило жестоким кашлем. Зажимая рот ладонью и то и дело содрогаясь всем телом, Ксарбирус поспешно открыл алхимический баул, на скорую руку смешал три каких-то настоя, дал всем выпить по полглотка. Жидкость обжигала, была отвратительной на вкус, но всё-таки помогала.
Волны многоножек катились к башне, повторяя всё тот же приём, стараясь построить живые висячие мосты и через них дотянуться до цитадели Мудрых.
На засевших сверху котловины спутников мэтра Ксарбируса Гниль не обращала ни малейшего внимания.
— Ну и что тут теперь сделаешь? — с тоской вопросила Стайни, уныло глядя на жёлтый прилив, тщащийся захлестнуть обсидианово-чёрную громаду башни. — Куда идти? Куда бежать? С кем драться?
— Погоди унывать, распечать меня так и эдак, громыхнул Брабер.

— Куда идти? Куда бежать? С кем драться?
— Погоди унывать, распечать меня так и эдак, громыхнул Брабер. — Находитель мой того и гляди разорвётся, такие силищи тут бушуют. Да и демонюки, чую, вот-вот пожалуют.
— Наш друг гном совершенно правильно поименовал положение, — кивнул Ксарбирус. — Гниль создает множественные разрывы в ткани сущего, вызывая к жизни спайки нашего Листа с демоническим планом. Отсюда со всей несомненностью следует…
Он не успел закончить. Вновь, как и вчера, прямо посреди сплошного живого ковра многоножек вспыхнуло белое пламя открывающегося портала.
— Демонюки, — прошептал Брабер. — Эх, эх, бедолаги. Второй раз уже. Даже честного боя и чистой смерти не получат…
— Что-то ты за них стал прямо так переживать, будто они твоего племени, милейший гном, — не преминул заметить желчный Ксарбирус. — Мало им голов снёс?
— Не… когда головы сносил, мы с ними честно дрались, один на один, кто сильнее, ловчее, умелее, тот верх и возьмёт. А тут… навалиться всем скопом, не по-нашему, не по-гномски.
Портал пылал яростно, победительно, но четверо путников знали, что это сияние подобно последнему параду — ступивший через него обречён.
Гном даже встал в полный рост, вскинул красно-золотой меч, словно салютуя своим всегдашним врагам.
— Ложись, глупец! — зашипела на него Стайни, однако в этот миг в портале появился первый демон. Как и его погибшие сородичи, был он огромен, увенчан рогами, имел длинный шипастый хвост с внушительной костяной шишкой на конце. Многоножки кинулись на него со всех сторон, хвост махнул раз-другой в разные стороны, сотни и тысячи тварей Гнили смело в единый миг. Демон закрутился юлой, так быстро, что почти ничего было не разглядеть, раздавленные многоножки так и брызнули.
Следом за первым демоном появился второй, низкий и широченный, словно пиршественный стол. Его Ксарбирус и спутники даже не успели разглядеть — распахнулась пасть, хлынул поток пламени, на время очистивший небольшой круг вокруг провалившихся со своего плана демонов.
Миг спустя возник и третий силуэт; этот демон просто вскочил на спины своим собратьям. Он не выдохнул пламени, не стал хлестать хвостом или пускать в ход иное смертоубийственное орудие; вместо этого вскинул закованные в чёрную чешуйчатую броню руки-лапы к небу и что-то провыл.
Мерцающий портал уже начал было угасать, но заклинание третьего демона его как будто закрепило; заполненная белым пламенем арка осталась, и третий демон вдруг сильнейшим пинком отправил туда своего хвостатого собрата, да так, что тот мгновенно исчез за огненным занавесом. Второго демона заклинатель подхватил на руки, швырнув прямо в портал.
Очищенный пламенем круг ещё не успел заполниться жёлтыми многоножками, и третий демон огромными прыжками помчался прочь, прямо к кольцу окружавших котловину скал.
— Ахха, — хищно прошипел Брабер, поднимаясь на ноги и беря клинок наперевес. — Ишь, какой прыткий сыскался! Ну ничего, башку рогатую-то мы тебе ужо укоротим…
На счастье беглеца-демона, портал открылся совсем рядом со скалами. Огромный прыжок, когти вцепились в источённый водой, иссечённый ветром камень, и демон с удивительной быстротой полез вверх. Многоножки угнаться за ним не могли; они начали было строить живую пирамиду, но как-то замедленно, несноровисто. Похоже, делать два дела разом прорвавшийся рой не умел. Башня Затмений оставалась главной целью, и многоножки, взобравшись на две трети скальной стены, помаленьку, полегоньку, расточились, влившись обратно в широкий поток, пытавшийся захлестнуть твердыню Мудрых Смарагда.

— Лежите и никшните! — страшным шёпотом приказал Брабер. Взяв на изготовку чудовищный красно-золотой меч, гном крадучись пробирался вдоль обрыва, как раз навстречу рогатому демону, что, совершенно не пытаясь скрыться, устроил жуткий шум и треск, пробиваясь сквозь густые заросли.
Брабер исчез прежде, чем Ксарбирус и остальные успели остановить его. Треск определённо удалялся, демон мчался куда-то прочь, и явно не собирался ни на кого нападать.
— Гномы… — с непередаваемой гримасой пробурчал Ксарбирус. — Давно никому головы не рубил, что ли? По работе соскучился?
— Ы-ы-ы! — вдруг взвыли в зарослях. — Быть того не могёт!
Все вскочили на ноги.
Треск и шум стихли. Взамен раздался дружный рёв двух глоток, вопивших что-то несомненно радостное, отнюдь не исполненный ярости боевой клич.
— Что у них там происходит?! — вытаращился мэтр Ксарбирус.
— Идут обратно, — сквозь зубы процедила бывшая Гончая. — Вместе.
— Или я лишилась рассудка, — Нэисс медленно подбирала слова от растерянности, — или рассудка лишился сам мир. Потому что это же не кто иной, как…
— Мэтр Кройон!!! — не выдержав, завопила Стайни, подпрыгивая и размахивая руками, словно помешанная.
— Мэтр Кройон, — пробормотал Ксарбирус, и глаза его сделались точно плошки. — Вот так-так… ну и ну… бывает же… да как только такое вышло?..
— Мэтр Кройон, — прошептала и Нэисс. Губы сидхи дрогнули, складываясь во столь редкую для неё улыбку, простую, чистую и открытую, без примеси презрительной усмешки.
— Мэтр Кройон! Наш демон вернулся! — проорал, вываливаясь из зарослей, и сам Брабер.
А за ним появился демон. Всё тот же, в гладкой и блестящей броне, с круто загнутыми рогами, могучим торсом и лапами с устрашающего вида когтями, что, однако, лучше умели управляться с кистями и краской, стилом и табличкой для письма, нежели с подлежащей разрыванию и пожиранию живой трепещущей плотью.
Но в прошлый раз он появился в мире Семи Зверей, облачённый в рабочий фартук, измазанный красками, и с кистью в жуткого вида лапе. Теперь же чресла славного мэтра охватывал широкий кожаный пояс, с набитыми на него стальными пластинами. До колен спускалось подобие просторной юбки, тоже покрытой железом. Грудь мэтра Кройона защищал панцирь, не забыл он также наручи и поножи. За спиной торчала пара внушительного вида рукоятей с тонкой резьбой; руны светились холодным голубоватым светом.
— Всемогущие небеса и бездны! — завопил демон, простирая к давним спутникам огромные лапищи. — Нет слов, дабы описать трепет души моей, о многодостойные, разлуку с кем я не переставал оплакивать, даже оказавшись на родном плане! И вот я вернулся, вернулся обратно! Как же я рад, дорогие мои, мои бесценные друзья, что вновь вижу вас всех, нет, нет, всех, кроме многодостойного и мудрейшего Тёрна. Догадываюсь, что он в беде, и рад, что сумел успеть вовремя!
Четверо спутников стояли, молча улыбаясь и глядя на преисполненного восторгами демона.
— Достойнейшая Стайни! Рад видеть тебя в добром здравии и, как всегда, преисполненной решительности.
Прекрасная Нэисс! Мне не хватало твоего молчания и уверенности.
Мужественный Брабер! О твоей надёжности и неустрашимости я не переставал вспоминать всё это время.

Прекрасная Нэисс! Мне не хватало твоего молчания и уверенности.
Мужественный Брабер! О твоей надёжности и неустрашимости я не переставал вспоминать всё это время.
Мудрый мэтр Ксарбирус, знаток сокрытых тайн! Дня не проходило, чтобы я не сказал себе: «А как бы ответил на это многопочтенный доктор? Что бы он сделал на твоём месте?» — и даже твоё отсутствие помогало мне отыскать верные пути.
Кажется, все покраснели. И избегали смотреть друг на друга. Стайни аж закашлялась.
— Мэтр, мы все ужасно рады… нет, даже счастливы видеть тебя в добром здравии. Но поведай нам, как же ты очутился здесь? Разве не исполнилось твоё самое заветное желание, когда ты ступил в открывшийся портал, отправивший тебя обратно, домой, на исконный план твоего племени?
— О, история моя поистине преудивительна, — с воодушевлением начал демон, плюхаясь наземь рядом с раскатанными одеялами путников. — Немало времени потребуется, чтобы изложить её всю, вдобавок тут потребен торжественный и возвышенный стих, а потому я…ох, простите, — мэтр Кройон встряхнул рогатой головой. Тщательно пригнанные броня и оружие даже не брякнули. — У нас с вами есть срочное, очень срочное дело, поэтому скажу просто: когда оставляешь друзей и дело, ни стихосложение, ни писание картин не может доставить успокоения. Благословенный огонь омывал мои члены, очи мои полнились картинами родных мест, но думал я только о том, как пятеро смелых и честных, чистых душой и помыслами…
— Кхе, кхе, кхм, — смущённо закашлялся Ксарбирус. Нэисс опустила взгляд и мучительно покраснела, Брабер закрутил лысой головой (волосы на ней никогда даже не пытались вырасти), и толко Стайни лишь сощурилась, гордо вскинув подбородок, словно готовясь принять вызов.
— Все помыслы мои тянулись к вам, мои дорогие друзья, — прочувственно всхлипнул мэтр Кройон, утирая глаза тыльной стороной огромной ладони. — Я размышлял о многодостойном Тёрне, смелой Стайни, рассудительной Нэисс, отважном Брабере, мудром мэтре Ксарбирусе, и сердца мои пустели с каждым днём. Я глядел на пламенные облака, на проплывающие скалы и острова и не видел ничего, кроме вас пятерых. Как же это низко было с моей стороны — требовать непременного своего возвращения домой любой ценой, не видя и не желая видеть той незримой тяжести, что лежала и до сих пор лежит на ваших плечах! — чувствительный демон вновь всхлипнул. — Словно капризное дитя, я домогался, клянчил и канючил — есть ведь такое слово, правильно? И, в конце концов, лишившись сна и покоя, не в силах взяться за кисть или стилус, я преклонил свой слабый и ничтожный разум на то, чтобы вернуться. Если ничтожные таэнги смогли вытянуть меня в ваш мир, рассуждал я, должен найтись способ открыть врата и с моей стороны. Но мне требовались не просто врата, а именно то место, где вы можете находиться, ибо зачем мне возвращаться, если я не смогу помочь своим друзьям, рисковавшим ради меня собственными жизнями?
— Очень трогательно. — Ксарбирус попытался съязвить, но получилось это у него очень плохо. Глаза алхимика сделались совершенно больными.
Кройон не заметил, не расслышал или не захотел услышать.
— Воодушевлённый самыми благородными намерениями, вооружённый горячим желанием, взялся я, недостойный, за трудную задачу. Быть может, и даже, наверное, несомненно, вам покажется странным сие, но среди моего племени никто не пытался понять природу порталов, что ведут на ваш бытийный план. Это, многодостойные, увы, в природе большинства из моего племени. Нет у нас ни мудрых магов, ни древних библиотек, где собраны были бы труды знатоков Аркана; и я, несовершенный, оказался принуждён по крупицам собирать знания.

У нас, демонов, принято передавать важное из уст в уста; и потому я странствовал далеко и широко, разыскивая знающих. Не стану утомлять многодостойных перипетиями моих путешествий, скажу лишь, что, когда я, отягчённый бременем собственных несовершенств, уже почти сдался, ибо никак не мог отыскать потребного, великие силы послали мне подарок.
— Тебе повезло отыскать мудреца народа демонов? — с неподдельным интересом и даже без всегдашнего «распечать» осведомился гном.
— И да, и нет, — туманно отозвался демон. — Я нашёл хранителей древних преданий, однако одних слов было бы недостаточно. Нет, о драгоценнейшие друзья мои, на план, где имел своё жительство недостойный, куда он был водворён вашими благородными усилиями и жертвами, на план демонов — пробрались те, с кем мы сражались тут, в Мире Семи Зверей.
Все так и обмерли.
Внизу, в котловине, волны Гнили по-прежнему старались захлестнуть башню Затмений, но о многоножках все словно забыли.
— Помните трёхглазых существ, прорывавшихся сквозь порталы в храмах Феникса?
Отряд Ксарбируса помнил, и даже очень хорошо.
— Все вместе. И крылатые малыши со шпагами; и трёхглазые воины; и даже приснопамятные чудовища. Все, все оказались там! По счастью, портал оказался непостоянным и взорвался сам собой, а немногих просочившихся ждала, увы, печальная участь. Но, друзья мои! — Кройон с потешной наставительностью поднял коготь. — Друзья мои, зато я, памятуя о своей собственной встрече с этими существами, решил так — раз они смогли открыть порталы к нам и из их мира можно попасть в ваш, то…
— И ты, мэтр, очертя голову ринулся в их портал? — Стайни аж замерла, словно бы в восхищении.
— Я? Нет, о нет, бесстрашная! Мои несовершенства имеют надо мной слишком большую власть. Храбрец, не сомневаюсь, так бы и поступил. Но не я, — демон понурился. — Однако слабые способности, коими я, недостойный, всё-таки наделён, позволили мне запомнить кое-какие магические проявления и сравнить их с теми, что памятны ещё с храмов Феникса. Отличив переменные от постоянных, мне удалось — благодаря, конечно же, небывалой удаче! — открыть формулу. Формулу, что позволила бы мне перенацелить на себя случайное «вызывание», «вытаскивание» наугад взятого демона из моего мира в ваш.
— Сказки! — не сдержался Ксарбирус. — Прошу простить, мэтр, — тотчас извинился он. — Порой забываю, что давным-давно не на университетском диспуте, где в выражениях не церемонились и их же не выбирали. Но подобное требует сложной магической аппаратуры, фокусирующих кристаллов, тончайшей отрисовки символов, каковая точность…
— Недостижима на практике? Мудрейший мэтр Ксарбирус совершенно прав.
— Но как же тогда?..
— Ответ нашёлся в противоположности, — сказал Кройон без обычных словесных вывертов. — Где не работают точность и порядок, сработает хаос.
— Как?! — схватился за голову алхимик.
— Как — это, конечно, интересно, распечать меня и так далее, но гляньте-ка вниз, государи мои!
Гниль затянула жёлтым шевелящимся покрывалом всю котловину. Исчез чёрный извив рва, скрылся под провисающим живым мостом. Многоножки изливались не из одного, не из двух из пяти прорывов сразу, и полчища их уже карабкались по гладким стенам башни Затмений. А там, где вздувались и лопались пузыри Гнили, вновь замерцало сияние открывающегося портала.

А там, где вздувались и лопались пузыри Гнили, вновь замерцало сияние открывающегося портала.
— Отродясь не видывал, чтобы демо… чтобы твои соплеменники, мэтр Кройон, к нам так бы валили!
— Гниль рвёт всё, — отозвался демон. — Сила высвобождена такая, что даже моим сородичам страшно. Мне не составило труда попасть сюда, досточтимый мэтр Ксарбирус. Сложно было лишь точно нацелиться на дхусса, но и это удалось сделать: не вы ли сами речи водили об особом «сродстве» многодостойного Тёрна с Гнилью? Что Гниль, мол, за ним следом ходит?
— Ну, говорил, — нехотя признался Ксарбирус. — Но я же имел в виду…
— Уже неважно, многодостойный, — перебил демон. — За время наших странствий я успел убедиться, что прозорливый ваш разум зачастую высказывает идеи диковинные, кажущиеся невероятными, однако затем блистательно подтверждающиеся. Есть, есть, сыскалось сродство многодостойного Тёрна и ужасной Гнили! Вот на это я, скудоумный, и нацеливался. Хочу верить, что хотя бы на сей раз труды мои не оказались напрасны…
— Не оказались, — бросила Стайни. — Тёрн — в той башне, Гнилью сейчас облепленной. Что станем делать, господа хорошие?
— Ждать, — пожал плечами Ксарбирус. — Соваться сейчас вниз — чистое самоубийство.
Демон покосился на бушующее море многоножек и тоже покачал рогатой головой.
— Многодостойный Ксарбирус совершенно прав. Мы можем лишь только ждать. Тем более что портал…
Он не договорил. Ослепительный овал вспыхнул прямо посреди кишащей, шевелящейся массы, и из него рванулись уже знакомые всем по храмам Феникса создания, замелькали крылышки, блеснули выхваченные шпаги, и коричневая туша боевого монстра тупо полезла прямо навстречу собственной гибели.
— Мир с ума сходит. — Ксарбирус схватился за голову.
— Нельзя не преклоняться пред храбростью обречённых… — завёл мэтр Кройон былую свою песню, от которой весь отряд уже успел изрядно поотвыкнуть.
— Рвутся и рвутся из своего мира, словно у нас тут мёдом намазано, — проворчала сидха. — Куда лезут, не видят, что ли, какие здесь дела творятся?!
— Быть может, у них ещё хуже, храбрейшая, — заметил демон. — Нет, не могут сердца мои не обагриться кровью при виде…
— Оставь, дражайший наш поэт, — не слишком вежливо оборвал его алхимик. — Докончи речи, пока Гниль нами не занялась. Так как ты всё-таки на Тёрна нацеливался?
— По сродству его ко Гнили, многодостойный мэтр Ксарбирус. И по сохранённому в моей памяти образу его, спасшего меня, несмотря на все мои пороки и несовершенства… — Демон явно собирался пуститься в долгие объяснения и перечисления оных пороков, но Ксарбирус нетерпеливо поднял руку.
— Ты понимаешь, что говоришь сейчас, мэтр демон? Сказанное тобой считалось запрещённым всеми мыслимыми и немыслимыми законами магии. Перемещение меж планами — удел сверхсущностей, вроде того же Феникса. А ты, достойный мэтр, так спокойно повествуешь, как только что опроверг всё то, во что поколениями верили маги Райлега!
— Не опроверг, — качнул рогами мэтр Кройон. — Воспользовался обстоятельствами, досточтимый Ксарбирус. Тем, что законы стали рушиться. Барьер, разделяющий наши планы, разваливается.

Тем, что законы стали рушиться. Барьер, разделяющий наши планы, разваливается. И притом безо всякого нашего участия. Гниль, похоже, пожирает не только живую плоть, но разъедает сам мир, как ни прискорбно мне говорить такое.
— Маги Навсиная, — медленно произнёс Ксарбирус, — Мастера Некрополиса отдали бы всё, что угодно, за возможность путешествовать меж планами. Некрополис, я знаю, пытался проникнуть на демонические слои бытия, во всяком случае, какую-то связь они установили. Но призвать оттуда массы демонов, зомбировать их и поставить себе на службу им так и не удалось. К счастью. Но теперь, но теперь… — и мэтр алхимик многозначительно умолк.
— Слушаю вас и диву даюсь, — буркнула Стайни. — Про Тёрна все забыли уже, что ли?
— Никто не забыл, храбрейшая, — тотчас принялся оправдываться Кройон. — Но никто сейчас не приблизится к башне. Надо ждать, пока схлынет эта волна.
— А ты уверен, мэтр, что она-таки схлынет? Вон, пузыри одни за другим лопаются. Я уж и считать бросила.
Многоножки тем временем поднялись уже чуть ли не до середины башни, пытаясь протиснуться в узкие оконца. Пока им это не удавалось.
— Должна схлынуть, — не слишком уверенно заявил мэтр. — По причине конечности всего и вся в сущем.
— Принцип, конечно, основополагающий, — скривился Ксарбирус. — Но, дорогой мой коллега Кройон, быть может, ты счёл бы допустимым познакомить меня с применённой тобой системой заклинаний?
— Нет ничего проще, многодостойный, — с подъёмом откликнулся демон. — Первоначальный круг таков… — И он деловито принялся чертить что-то на прямо на камне устрашающего вида когтем. Ксарбирус мгновенно обратился в слух, неотрывно глядя на череду символов и рун, не понятных никому, кроме лишь посвящённых.
Нэисс, Стайни и Брабер молча смотрели, как жёлтый вал Гнили по-прежнему бьётся в несокрушимые стены башни Затмений. На сей раз неведомые хозяева башни отнюдь не торопились привести в действие один раз очистившее её от многоножек заклятье.
— Не хотят или не могут? — пробормотала Стайни. — Но если ждут, то чего?
— Полагаю, меня, — раздался негромкий стариковский голос совсем рядом. Все так и подскочили — не узнать говорившего они не могли.
Тот самый старик, «съевший» прорыв Гнили на дороге к морю! Но откуда он здесь взялся?!
Кажется, у Стайни это вырвалось вслух.
— Хороший вопрос, — усмехнулся тот, потирая сухие руки и делая шаг к обрыву. — Я — уж не обессудьте! — невольно услыхал вашу беседу с рогатым гостем. Он прав. Барьеры рушатся, и для меня остаётся все меньше и меньше преград.
— Тебе нужны смерти, — с расстановкой, глядя старику прямо в непроницаемые глаза, проговорила Стайни. — Ты говорил, что многоножки — лучше всего, но сойдут и просто смерти?
— Прекрасная память, дорогая моя. — Старик скрестил руки на груди. Кажется, происходящее его даже забавляло. — Именно. И пока сию прекрасную Гниль не истребили хозяева этих мест, я, с вашего разрешения, займусь многоножками. Замечательно, великолепно, столько Гнили в одном месте! Нет, я всегда верил в дхусса. Исключительные способности, огромный талант. Собрать этакое множество! Даже мне открылась сюда дорога, хотя раньше — ни-ни…
Старый плащ махнул по камням; неведомый чародей легко перелез через каменный гребень, с истинно молодой ловкостью заскользил по отвесной скале взниз, цепляясь, точно паук, за мельчайшие выступы.

Ксарбирус и Кройон словно ничего и не заметили. Ни тот ни другой так и не подняли голов от мешанины линий, представлявшейся любому постороннему совершеннейшей бессмыслицей.
Брабер метнулся к ним, затряс алхимика за плечи — с таким же успехом он мог тормошить замшелый валун. Стайни и Нэисс обе, не сговариваясь, ринулись к краю обрыва, нависли над ним, забывая об осторожности.
— Чего ты смотришь?! — зашипела на бывшую Гончую сидха. — Тебя чему учили?! Или будешь ждать, пока он и тут всё подчистит?
— А почему нет? — огрызнулась Стайни. — Остановить мы его всё равно не остановим. Так пусть хотя бы от Гнили нас избавит.
— Избавит, избавит… весь мир от Гнили избавит и от нас заодно, — злобно сплюнула Нэисс.
— Сама тогда пробуй. А мне ещё прожить сколько-то надо, — отвернулась Стайни. — Твоя-то Игла-до-Сердца, что, затупилась? Или вовсе сломалась?
Сидха побледнела от оскорбления, выпустила когти, сгорбилась, словно готовясь к прыжку. Бывшая Гончая только пожала плечами с равнодушием, правда, наигранным.
— Нечего ссориться, — примирительно сказала она. — Смотри, смотри, что он там творит?! И ты его хотела в спину ударить? Да от нас с тобой и мокрого места бы не осталось.
Гниль и в самом деле нахлынула на странного чародея со всех сторон, обрушиваясь на него настоящими волнами. Тупая и нерассуждающая, она шла на собственную гибель без сомнений и трепета, но вся эта беззаветность и кажущаяся самоотверженность ничего не могли изменить. Живая пирамида, воздвигшаяся на месте, где только что стоял удивительный пришелец, стремительно распадалась лёгкими облачками желтоватой пыли, сухие панцири многоножек лопались с лёгким треском, словно шляпки гриба-споровика под ногой лесоруба. Да, старик явно набрал силы со дня последней встречи с керваном — многоножки умирали куда быстрее, не успевая даже добраться до жуткого мага. По всему жёлтому морю, до самого рва, сейчас затянутого живой пеленою, до башни Затмений словно прошёлся мертвящий ветер; движение замирало и вместо тысяч живых существ, неважно, сколь жутких или ненавистных, не оставалось ничего, кроме лёгкой, оседающей на равнодушный камень пыли.
— Он сделает за нас всю работу, разве не видишь? — повернулась к Нэисс Гончая. — От Гнили ничего не останется, и мы…
— Думаешь, — бледно усмехнулась сидха, — он нами-таки побрезгует?
— Что?! — вытаращилась Стайни.
— А то, — вступил бросивший напрасные попытки дозваться Ксарбируса или демона Брабер. — Не чуешь разве, как он их всех гложет?.. Не чуешь, ясно! — Он махнул рукой. — Человек, что с тебя взять; а вот у нас, старших рас, всё нутро переворачивается. Кто с многоножек начал, тот непременно двуногими закончит. Нами с тобой. Меня… — Он миг поколебался, но потом решился, махнул рукой: — Меня затем сюда и послали. Собственно, многих в разные места отправляли, когда стало ясно, что жареным пахнет и нам в своих горах не отсидеться.
Нэисс понимающе усмехнулась.
— Отправляли многих, а повезло тебе. Да, так тоже случается.
— Так чего ж медлите?! — оскалилась Гончая. — Идите, убивайте! Ты, охотник за демонами; ты, чародейка сидхов, — чего стоите руки в боки? Вы ж, я так поняла, думаете, что этого, — она мотнула головой в сторону котловины, где продолжалось избиение Гнили, — что достаточно этого мага прикончить и всеобщее благорастворение воцарится?
— На всяк случай не помешает, — сощурился гном.

— Идите, убивайте! Ты, охотник за демонами; ты, чародейка сидхов, — чего стоите руки в боки? Вы ж, я так поняла, думаете, что этого, — она мотнула головой в сторону котловины, где продолжалось избиение Гнили, — что достаточно этого мага прикончить и всеобщее благорастворение воцарится?
— На всяк случай не помешает, — сощурился гном.
— А, — кивнула Стайни. — Ну, желаю успеха. Постараюсь похоронить ваши бренные останки, как положено по закону сидхов и гномов. Тем более если вас сюда… за этим послали.
— Меня никто никуда не посылал! — запротестовала Нэисс. — Меня нагло похитили…
— Знаем-знаем, — отмахнулась Стайни. — Кому там у вас принято сказки рассказывать? Мы вот, люди, говорим — «бабушке своей ври».
Гном и сидха переглянулись. И, не говоря больше ни слова, стали перебираться через край обрыва.
Стайни схватилась за голову.
— Они ещё безумнее, чем я думала, — пробормотала она. — И что все-таки с ней собирались сделать в Некрополисе?.. Неужто никогда не узнаю? — Она встряхнулась. — Мэтры! Эй, мэтры! Доктор Ксарбирус! Сударь мой Кройон! Может, всё-таки послушаете, что я вам скажу?
Мэтры, похоже, выдохлись. Очень вовремя, подумала Стайни, кивком указывая на обрыв. Пара туго натянутых верёвок — всё, что осталось от сидхи и гнома.
— Что тут происходит? — начал было Ксарбирус, недовольно поджимая губы. — О?.. О… О-о!!!
Мэтр Кройон молча бросился к острому каменному гребню, перегнулся, глядя вниз.
Нэисс и Брабер уже одолели половину пути, спускаясь с ловкостью, свидетельствующей о немалом опыте.
— Недостойный не разумеет… — простонал демон.
— Что ж тут не понимать? — снисходительно уронил Ксарбирус, скрещивая руки на груди. — Наши друзья наконец решили, что нашли ту цель, ради которой они и проделали весь свой долгий путь.
— Кто… кто сей потентат, кто сей могущественнейший из могущественных? — Теперь Кройон неотрывно смотрел на тощую фигурку в плотном плаще, что неспешно брела по засыпанному жёлтой пылью камню прямиком к башне, где всё ещё кипела Гниль, тщась забраться повыше.
— Воистину великий чародей, — кивнул Ксарбирус. — Маг, поставивший своей единственной целью бессмертие. Настоящее, истинное бессмертие, в отличие от долголетия обитателей Смарагда или сидхов. Бессмертие, не зависящее ни от чего. Если завтра наш Лист перестанет существовать, скажем, сожранный Гнилью, то он всё равно останется жить — бестелесным духом, сохранившим прежнюю память и характер с привычками. Для этого ему нужны смерти. Многоножки отлично подходят. Убивать людей или прочих он, похоже, считает — пока! — слишком обременительным. А может, приберегает… на сладкое.
— Убивать Гниль — дело хорошее, многомудрый Ксарбирус. Я, недостойный, отлично разумею сие. Но, — демон задрожал, — отчего ж мне так страшно, когда я гляжу на этакую силищу?!
— Потому что никто не знает, какой реагент ему потребуется затем, — холодно пояснил алхимик. — Может, весь наш мир. Может, все, кто живёт и дышит. С его, — Ксарбирус дёрнул головой, словно укушенный, — с его точки зрения, мы все мало чем отличаемся от многоножек.

— Тогда что же мы медлим, достойнейший?! И почему храбрейшая Стайни осталась в стороне?! — вознегодовал демон, решительно перекидывая ногу через край обрыва.
— Потому, что это бесполезно, — снизошёл Ксарбирус. — И наши дорогие спутники сейчас в этом убедятся. Не страшись, мэтр, с ними ничего не случится. Сему чародею две этих… мошки не нужны. Ему подавай мириады живой Гнили. Мы, полагаю, его в какой-то мере… забавляем. Позволяем, так сказать, погордиться собой. Взглянуть на себя со стороны и вознестись в собственных глазах.
— Их надо остановить! — мотнул рогатой головой демон.
— Надо. Но они, похоже, решили, что в этом состоит их долг. Как-то, признаюсь, внезапно решили. Я… пожалуй, что удивлён.
— Остановитесь, безумные! — взвыл демон так, что у всех заложило уши. — Остановитесь, наш бой не здесь!
— А где? — в упор спросила Стайни.
— Ах, не знаю, не знаю, храбрейшая! Но их же надо остановить, просто остановить, ничего больше! — страдал мэтр Кройон.
Гном и сидха преследовали старого чародея. Гном ступал мягко, с не свойственной его народу грацией, держа наперевес красно-золотой клинок. Сидха, казалось, просто обратилась в размытое зеленоватое пятно со слабыми проблесками серебра.
— Их к этому готовили, — с видом знатока объявил Ксарбирус. — Гнома — правители его народа. Сидху — Некрополис. Да, да, не удивляйся, дорогая моя Стайни. Тебя тоже используют Мастера Смерти, но совсем по-иному. Чтобы Гильдия да отправила на такое важное дело всего одного?! Забыла, по сколько Гончих выполняет по-настоящему серьёзные миссии?
— Ничего не знаю, о чём ты говоришь, мэтр! — привычно стала отпираться бывшая Гончая. Ксарбирус только рукой махнул, тем более что над ним чёрной горой уже нависал другой мэтр, с рогами.
— Ты станешь спокойно стоять и ждать, пока половину нашего кервана станут убивать? — возопил демон.
— Успокойся, почтенный мэтр, — сквозь зубы процедил Ксарбирус. — Уверен, этот маг — эх, так и не узнал его настоящее имя! — на них и не посмотрит. После Гнили пытаться достать его нашими заклинаниями — всё равно что убить мечом ветер или дубиной — морскую волну.
— Мы теряем время, — так же сквозь зубы заметила Стайни. — Дхусс там, в башне! А мы тут и ничего не делаем, чтобы его оттуда вытащить!
— Многомудрый Тёрн содержится в сём узилище?! — Кажется, демон впервые соизволил как следует взглянуть на твердыню Мудрых. — Да… неудивительно… великолепная работа… желал бы я, недостойный, чтобы мои соплеменники меньше тратили бы сил на кровавые междоусобицы и больше бы созидали…
— Мы не нашли входа, — нехотя признался Ксарбирус. — Вход, если он и есть, или не здесь, или магически скрыт. Моих невеликих познаний, увы, оказалось недостаточно.
— Если с затруднениями столкнулся многомудрый мэтр Ксарбирус, то едва ли я, недостойный и обременённый многочисленными несовершенствами…
— Мэтр! Хватит! — оборвал демона алхимик, хмуря брови. — Достаточно вежливостей. Если кто-то и сможет открыть туда дорогу, так это лишь ты. На нашу голову последнее время и так всё время валятся нежданные гости, как этот маг, например.

На нашу голову последнее время и так всё время валятся нежданные гости, как этот маг, например. — Ксарбирус кивнул в сторону котловины. — Так что твоё появление, мэтр, это, несомненно, знак, что Семь Зверей не желают нашего немедленного и окончательного поражения.
— Вернитесь! — вновь заорал Кройон, и на этот раз его услыхали. Однако Брабер лишь коротко обернулся, досадливо отмахнувшись, — мол, сами всё знаем, не мешай.
…А чародей всё шёл и шёл, лёгкими мановениями руки обращая вокруг себя во прах всесильную Гниль. Он и в самом деле не обращал никакого внимания на преследователей, шагая себе прямиком к башне Затмений.
Только теперь штурмовавшие башню сонмы многоножек обернулись против нового врага. Живые полотнища, обвившие чёрный камень почти до самой верхушки, поползли вниз, обнажая утратившие блеск, изъязвлённые стены, словно на металл кто-то плеснул сильнейшей кислотой.
Теперь Гниль уже не кидалась слепо вперёд, словно собираясь задавить врага тяжестью тел. Прямо против чародея стал расти живой вал, тем не менее не торопившийся устремиться в атаку.
Брабер и сидха остановились. Кажется, они поняли, что им угрожает.
Волшебник только сейчас соизволил заметить последовавшую за ним парочку. Стайни издалека видела, как старик широко ухмыльнулся, растянув рот чуть не до ушей. Он что-то сказал, что именно — Гончая не разобрала.
Гном и сидха попятились, нагибаясь, словно их неумолимо толкала незримая ладонь какого-то великана.
Чародей вновь усмехнулся и повернулся к ним спиной. Ксарбирус оказался прав, пара ничтожных мошек не стоила даже того, чтобы их убивать.
На прощание маг бросил ещё какую-то фразу, после чего сидха и гном с поистине удивительной прытью помчались обратно к скалам. Чародей громко, напоказ, расхохотался и окончательно обратил своё внимание на поднимающуюся волну Гнили.
* * *
Дигвил Деррано вовремя вывел из города целую толпу погорельцев. Перепуганные люди жались друг к другу, плакали дети, надрывно рыдали женщины, повсюду сквозь толпу старались пробиться разыскивающие родных.
Хаос, полный и совершенный.
Фамильный камень на кольце дона Дигвила гордо смотрел на мир.
Дигвил подал коня вперёд, выдернул меч, высоко вскинул руку:
— Слушайте все!
Как-то само собой вышло, что его и впрямь услышали. Несмотря на рёв пламени за кольцом городских стен, так и не защитивших от самого страшного врага. Несмотря на плач, выкрики, проклятия и стенания.
— Я дон Дигвил Деррано, старший сын сенора Деррано из Долье и наследник замка Деркоор. Если мы хотим пережить эту ночь, отсюда надо уходить. Немедленно.
Он ждал шума, выкриков: «Да кто ты такой?!» или «Откуда взялся-то?!» — однако вместо этого на него лишь надвинулась людская стена. Кажется, вырвавшиеся из огненного инферно только и ждали, чтобы кто-то вышел вперёд и сказал, что надо делать.
— Здесь будет Гниль. Очень скоро. — На Дигвила снизошло вдохновение. Отчего-то он сейчас ни на миг не сомневался в своих словах. — Маги Навсиная учинили… нечто грандиозное на юге. Почтенный лекарь мэтр Латар скажет потом яснее, а пока всё просто — отсюда надо уходить.
— Куда?! — наконец выкрикнул кто-то из толпы. — Город… сгорит… всего… лишились…
— Мы лишились всего! — возвысил голос Дигвил. — Дольинцы и меодорцы, все наравне.

— Дольинцы и меодорцы, все наравне. Маги Навсиная сожгли город! Вы видели големов — хоть один из них боролся с огнём или, на худой конец, расчищал завалы?! А теперь сюда придёт Гниль. Она уже смела всё в Долье, там не осталось ничего живого, даже лесов. Нам с мэтром лекарем пришлось сделать крюк. Мы знаем.
К счастью, никто не задался вопросом, зачем и для чего благородный дон с высокоучёным мэтром были вынуждены давать крюка через захваченное Мастерами Смерти Долье.
— Собирайте все телеги, всех тягунов! — распоряжался тем временем Дигвил. — Рыцари! Есть здесь рыцари, все ко мне! Окрестных пахарей надо уводить тоже, или их всех сожрёт Гниль!
И вновь никто не спросил, почему благородный дон так уверен в своих словах.
К Дигвилу один за другим стали пробиваться рыцари, с оружием и без, в доспехах или без оных, иные в одиночку, другие со сквайрами и оруженосцами.
— Благородный дон Деррано! — воскликнул чей-то молодой голос, смутно знакомый. — Он самый! Собственной персоной! Узнаю, как есть узнаю!
Совсем юный рыцарь в покрытом гарью плаще с гербами Берлеа протиснулся вперёд. Точно — Бранно Берлеа, третий сын сенора.
— Дон Дигвил! Какая радость!
— Приветствую и тебя, дон Бранно. Но радоваться будем после. Сейчас надо уходить из этого проклятого места.
— Всё, чем смогу помочь, благородный дон!
Над Меодором стеной поднималось зарево, пылало всё, что только могло гореть. Толпы вырвавшихся из огненной бури людей бестолково толклись, точно муравьи возле их разорённой кучи. Дигвил и присоединившиеся к нему добровольцы когда добром, а когда и криком собирали погорельцев в некое подобие каравана.
Очень скоро им пришлось отодвинуться от стен — огонь играючи перемахнул через каменные парапеты. Занялись домики посада, люди побежали уже и оттуда.
Остановить пламя смогла бы, наверное, только магия — всё полыхало настолько ярко, с таким жаром, что никто не мог приблизиться. Оставалось лишь надеяться, что это буйство уймётся само собой. Не помогли бы никакие рвы и канавы — если уж высоченные и широкие стены Меодора, сложенные из неподъёмных блоков, не выдержали.
Сгоняли тягунов, собирали телеги, тележки и просто тачки. Гнали скот, что успели вывести из занимавшихся амбаров. Мэтр Латариус тут же, среди огненного хаоса, среди моря людского отчаяния, принимал роды у какой-то молоденькой горожанки.
И всё-таки воля Дигвила мало-помалу стала одолевать — воля его и тех, что по собственной воле принялся ему помогать. Удалось спасти многое, и наконец длинный караван — сани, поставленные на полозья телеги и вообще всё, куда можно было припрячь тягунов, — двинулся по заснеженной дороге. Конечно, это не настоящий зимник, снег не слежался, не укатан, по такому тащиться — сущее мучение, но другого выхода не оставалось.
Дигвил Деррано ждал вопросов, и они прозвучали — ровно когда схлынула горячка и погорельцы задумались: а куда, собственно, они направляются?
— Благородный дон Дигвил…
— Чем смогу услужить, благородный дон Бранно?
— Люди… начали волноваться. Мол, куда уходим, огонь прогорит, надо пепелище расчищать… Что-нибудь, мол, да уцелеет…
— Не уцелеет, дон Бранно, — жёстко бросил Дигвил и краем глаза заметил одобрительный кивок Латариуса. — За пламенем пойдёт Гниль, а потом — демоны. А за ними — ещё что-нибудь, похуже.

А за ними — ещё что-нибудь, похуже.
— Я всё понимаю, благородный дон, но люди… а при мне не так много рыцарей, чтобы поддерживать порядок. И где ваши рыцари, благородный дон?
— С благородным сенором Деррано и моим братом, где же ещё? — холодно отозвался Дигвил. Он, кстати, до сих пор так ничего и не узнал ни об отце, ни о брате. Им следовало бы находиться здесь, при дворе короля Семмера…
— Благородного сенора Деррано и благородного дона Байгли уже давно не видели в Меодоре, — покачал головой юный рыцарь. — Но речь не об этом. Почему вы так уверены…
Странное наитие заставило Дигвила резко, почти грубо схватить Бранно за плечо, разворачивая лицом к догорающему Меодору.
— Вот почему, — прошипел он.
Мэтр Латариус застыл рядом, с выражением крайнего изумления и какой-то тоскливой безнадёжности глядя назад. От хвоста каравана, нарастая, катился дикий многоголосый вопль, крик отчаяния, исторгнутый у сотен и сотен.
— Гниль! Гниль! Гни-и-иль!..
У самого края огненного кольца, медленно расползавшегося во все стороны от погибшего Меодора, вздувались знакомые пузыри, а в воздухе растекались миазмы привычной кисло-металлической мерзости. Гниль наступала, словно с готовностью ринувшись в прорыв по наведённым другими мостам.
Если бы караван задержался ещё хоть на немного, не уцелел бы никто.
Опытный Дигвил, побывавший в Навсинае и поварившийся в тамошних щёлоках, уже словно наяву слышал выкрики: «А откуда он узнать-то про Гниль мог?! Сам и навёл, всенепременно сам!» — но так и не дождался. Видать, народ в Меодоре и Долье был попроще, не столь искушён в делах большой политики…
«Этак, того и гляди, мы демонов и впрямь дождёмся», — подумал Дигвил, придерживая скакуна и глядя назад, туда, где по истоптанному снегу растекались жёлтые потоки многоножек.
Он не успел даже спросить у жены, где же отец и брат, его всё время окружали люди, рыцари, горожане, ремесленники, пахари, все вперемешку — и все говорили, орали, взывали, рыдали, ворчали, бормотали — одновременно.
И требовалось с железом в глазах, недрогнувшим голосом повторять снова и снова — да, идём. Собирайте всё и всех. Гниль у нас за плечами. А где Гниль, там и демоны. Да, я видел собственными глазами. Я, благородный дон Дигвил Деррано!
И они действительно дождались — когда посреди бушующего жёлтого моря вспыхнули белым пламенем окна на другой план, тот самый, откуда являлись демоны. Дигвил и сотни других воочию узрели их явление, жуткие, увенчанные рогами, покрытые чешуёй туши, изрыгающие пламя пасти; видели бессмысленный и беспощадный бой, когда Гниль и демоны шли друг на друга, подобно воде и огню.
Остолбеневшие, оторопевшие люди только и могли, что бормотать молитвы. И наверное, так и достались бы на обед ли, на ужин демонам или Гнили, если бы не те, кто собрался сейчас вокруг Дигвила. Серфы, наёмники, дружинники, рыцари, сквайры, оруженосцы, благородные доны — не лишившиеся сердца. Они подгоняли медлительные волокуши, не чинясь и не разбирая происхождения, вытаскивали их из грязи; снег уже лёг, но земля ещё не застыла, и там, где прошли тысячи ног и копыт, где протащилось множество полозьев, — дорога превращалась в настоящую реку жидкой грязи.
Дигвил гнал караван безжалостно. Они уходили на юго-восток, по тракту, что вёл к Шаэлиту и пограничной крепости Ликси. Там, за рекой, лежало опустевшее Долье, перепаханное Гнилью, но ничего лучшего не оставалось.

Многим показалось бы, что лучше всего уйти на север, к Доарну, и Дигвил уже подумывал, что им сказать. Едва ли обитатели Меодора и Долье так легко согласятся, что спасения следует искать в страшном и ужасном Некрополисе, тем более, что, как ни крути, именно Мастера Смерти изгнали дольинцев из их домов с замками.
Но возвращались отправленные Дигвилом конные разведчики, возвращались с дурными вестями — Гниль залила всё вокруг догоравшей столицы Меодора, чтобы спастись, надлежало бежать, бежать как можно дальше и скорее. Теперь приказы Дигвила никем не брались под сомнение: яснее ясного, что лихое место надлежит обойти за тридевять земель.
Латариус неслышно оказался рядом. Вернее сказать, он всё время оставался рядом. Казалось, старый Мастер способен становиться невидимым, точно его лучшие Гончие.
— Есть ли какие-то известия… с вашей стороны? — Дигвилу пришлось даже сделать над собой усилие, потому что иначе легко и свободно выговаривалось «нашей».
Некрополисец кивнул.
— Почти все Гончие погибли. Почти все, кроме одной. Она поняла всё правильно и добралась до охранных постов. Сейчас она вернулась.
Дигвил кивнул — в здешнем хаосе, наверное, и самый распоследний зомби сумел бы проскользнуть незамеченным.
— Дело плохо. — Шёпот Мастера Смерти казался едва различимым дуновением ветра. — Навсинай смёл всё, что у нас имелось на севере, возле устья Долье. Дорога в глубь земель Некрополиса и ко Скришшару, нашему единственному порту на море Тысячи Бухт, ничем и никем не защищается. Около двух сотен случайно уцелевших отступают на восток. Флот уже покидает Скришшар, будут уходить северным путём.
— Северным путём? Разве там не всё замерзает? Тем более в эту пору?
— Замерзает. Но у Гильдии всегда имелись наготове соответствующие средства. За корабли беспокоиться не приходится, благородный дон. Куда хуже то, что уходить нам сейчас некуда.
— Как? Почему? Ты ведь говорил, Мастер Латариус…
— Говорил! — с досадой перебил некрополисец. — Но те, кто способен отдать нужные приказы, сгорели в навсинайском магическом огне. Земля за рекой горит, сказала моя Гончая. Пламя невысоко, но, похоже, горит именно земля, а не то, что на ней. На ней-то как раз гореть уже нечему. Нечем дышать, дон Дигвил. Воды нет. Долье отравлено. Идти в Некрополис — идти в дальний обход, через Берлекоор. Надеюсь, что те из моих коллег, что возражали против моих планов, не потеряют голову окончательно, если мы окажемся в Некрополисе. И вдобавок не забывайте — маги выказали бы себя полными дураками, не используй они столь выгодный момент. А они, увы, отнюдь не дураки. Големы наступают, благородный дон. Им-то нипочём ни дым, ни отрава…
— Как это «нипочём»? — удивился Дигвил. — Железным-то болванам, может, и нипочём; а их погонщикам? Тем, кто ими управляет?
— Увы, — развёл руками Латариус, — мне остаётся лишь предположить, что Коллегиум нашёл защиту. Или придумал, как управлять големами на расстоянии. Маги, конечно, любят рискнуть, но едва ли погонят своих на верную смерть. А големов, — он вздохнул, — очень много. И только новьё. Старые куда-то делись.
— Если маги переносят войну в Некрополис, то нам туда соваться никакого смысла нет.
— Воистину, благородный дон.
— И на севере тоже Гниль…
— А также демоны.

Едва ли открывшийся портал — единственный.
Дигвил сжал кулаки. Нет, он не проиграет, не сдастся! Повторения того боя, когда он погубил весь отряд, уже не будет. Дозорные и прознатчики уже разосланы. Скоро должны вернуться, и тогда он решит, куда поведёт доверившихся ему людей.
* * *
Рыцари ордена Гидры закончили работу — все магические фигуры вычерчены, курильницы, подсвечники, лампады и жаровни расставлены, огонь всюду разожжён. Ночь надвинулась на развалины храма Всех Зверей, навалилась, словно норовя задавить, задушить неподъёмной тяжестью; за узким кругом костров, казалось, не осталось вообще ничего, кроме тьмы.
— Мы можем начинать. — Магистр стоял посреди разрушенного зала, где обломки колонн казались стёртыми от яростного скрежета зубами существа, много веков алкавшего мести. — Метхли! Ты готов?
— Готов, ваша милость, господин магистр. — Трёхглазый маг низко склонил голову, подрагивающими пальцами вновь и вновь поправляя тяжёлый капюшон. — Я всё помню. Гниль заснула. Она не потревожит нас. Во всяком случае, не здесь и не сейчас.
— Разумеется, разумеется. — Пальцы магистра задумчиво крутили небольшое зеркальце в чёрной оправе, рукоять обвивал дракон с ало-рубиновым глазом. — Тогда мы можем начинать. Мы раскроем тайну дхусса, узнаем наконец, почему именно к нему на помощь являлись призрачные сущности, и поставим их себе на службу.
— Я не совсем понимаю вас, милорд магистр, — сокрушённо развёл руками трёхглазый маг. — Сперва вы говорили, что ордену требуется отыскать дхусса и Гончую. Потом — что вам нужны загадочные Тени. И Гниль. Я не осознаю, что же именно потребно от меня…
— Не притворяйся, Метхли, — сквозь зубы процедил рыцарь. — Не ты ли говорил, мол, станешь «держать свой третий глаз открытым»? Вот и держи, а мне предоставь беспокоиться об остальном.
— Как будет угодно господину магистру, — поклонился маг.
К орденскому главе один за другим подходили рыцари, сквайры, прислужники, говорили что-то шёпотом, тот отрывисто кивал.
— Держи свой глаз открытым, как обещал, — наконец повторил магистр и, шагнув, встал на пересечение тщательно вычерченных линий.
Трёхглазый чародей покорно поднялся, откинул тяжёлый капюшон, зябко потёр ладонями нагой череп.
— Где вашей милости благоугодно будет, дабы я встал?
— Где хочешь. — Магистр явно терял терпение. — Вот хоть прямо здесь. И тихо теперь, раб!
Метхли молча склонился, пряча злой блеск в глазах.
Ночь вступила в свои права, однако здесь, в развалинах храма, огни в курильницах разгорались всё ярче. И рыцари, и служки без устали подсыпали в пламя какие-то снадобья, отчего языки его становились то голубоватыми, то зелёными, то розоватыми.
Тишина сменилась песнопением, медленным, низким, без слов, похожим на гудение. Трёхглазый чародей вскинул голову, словно в удивлении.
Пламя последний раз мигнуло, сменив цвет на тёмно-синий, цвет предночия. Тьма наваливалась со всех сторон, и только прочерченные дуги, хорды и ломаные стали наливаться мутно-жёлтым светом, словно солнечные лучи, пробивающиеся сквозь поднятые тучи пыли.
Метхли тряхнул головой, поднял обе руки ко лбу, с явным усилием раздвигая пальцами складки красной, воспалённой кожи; изо всех пор тотчас же проступал жёлтый гной, запахло Гнилью. Третий глаз чародея словно сам по себе повернулся туда-сюда в орбите, то закатываясь, то опускаясь, как никогда не сможет глаз обычный.

Третий глаз чародея словно сам по себе повернулся туда-сюда в орбите, то закатываясь, то опускаясь, как никогда не сможет глаз обычный.
Сам магистр на первый взгляд ничего не делал, стоял, опершись обеими руками на меч, вонзённый в трещину пола. Но пение становилось всё громче, всё дальше растекалось мутно-жёлтое по вычерченным линиям, и магистр наконец соизволил шевельнуться. Шевельнулся, взглянув в упор на трёхглазого мага. Тот поспешно развёл руками и замотал головой, мол, всё в порядке, ваша милость, Гниль не чувствуется.
Магистр кивнул и вдруг резко налёг на меч, проворачивая его в трещине, словно в ране. Сталь заскрежетала о камень, и клинок повернулся, с лёгкостью сокрушая древние плиты. Через заполненные жёлтым линии магической фигуры пролегли чёрные неправильные извивы трещин, разрушая и ломая столь тщательно выстроенные потоки магических энергий. Над самым центром фигуры на миг взметнулись радужные сполохи, и там появилась картина, ясная и чёткая.
Мир под лиловым небом и с двумя солнцами в нём, сейчас тусклыми, словно подёрнутыми очень, очень высоко поднявшейся дымкой. Внизу, под этим небом, точно так же, как и в Мире Семи Зверей, поднимались горы, расстилались леса и морские равнины, где-то виднелись явно рукотворные каменные башни — однако сейчас всё это заливала одна сплошная Гниль.
Гниль, гниль. Яростный жёлтый океан, захлёстывающий всё: стены и бастионы, горы и пирамиды, — растекающийся даже по поверхности воды. Потоки Гнили, а перед ними, над ними — Тени, диковинные серые тени, с вытянутыми вперёд «руками»-рукавами, сотканными из седого тумана. А если взглянуть вдаль, откуда лились бесконечные волны Гнили, то там… не было ничего.
Там распадалось само небо, там неисчислимые сонмы многоножек пожирали землю, открывая исполинские каверны. Гниль словно вознамерилась сожрать уже не просто живых, не просто деревья или постройки — но поглотить весь мир, всю материю, всю твердь и всю воду. Там, где кишела Гниль, мерк свет и исчезало сияние дня.
У чародея Метхли тряслись губы и пальцы. Зубы стучали.
Магистр лишь тяжелее налегал на меч, не отрывая взгляда от разворачивающейся перед ним жуткой панорамы.
Над рассечённым чёрными трещинами полом возник небольшой, до пояса обычному человеку, светящийся жемчужным овал. Часть рыцарей схватилась за оружие, но пение не останавливалось ни на миг.
Из портала появилось существо, вывалилось — и грохнулось прямо на камни. Подняло голову — на рыцарей, магистра, Метхли взглянули три глаза.
— Авви а? — прозвучал слабый голос.
Магистр молча кивнул, похоже, явно довольный происходящим.
Трёхглазое существо ошарашенно огляделось, попыталось приподняться. Двое сквайров проворно подскочили, подняли, деловито, словно всю жизнь занимаясь подобным, поволокли прочь.
— Гниль… — каркнул Метхли, едва выталкивая слова из сжатого, пересохшего горла. — В нём… в этом…
Магистр молча и быстро кивнул: мол, вижу, осознаю и действую в соответствии. Спасибо за бдительность.
— Он… этот… весь из Гнили… — продолжал хрипеть Метхли, несмотря на предостерегающий взгляд магистра. — Гниль… сожрала там все и собой заместила… как это так, как такое содеялось-то?
— А сам-то ты кто? — раздражённо бросил магистр. — Не из Гнили, что ли? На лоб себе глянь, а потом уж на других кивай.
— Н-нет… нет, милорд. — В горле у чародея клокотало, не поймёшь уже, от ужаса, отвращения, удивления или же от всего вместе.

— В горле у чародея клокотало, не поймёшь уже, от ужаса, отвращения, удивления или же от всего вместе. — Не бывает такого, чтобы вся плоть Гнилью пропитана. И мясо. И кости… И вообще…
— Ты что, ничего не видел, трёхглазый?! — повысил голос магистр. — Так смотри, пока ещё не до конца угасло!
Там, за призрачной завесой, чужой мир погибал, разваливаясь на части. Спасения не было никому, и тварям Гнили в том числе — они умирали в неисчислимых множествах, когда, подточенная их челюстями, плоть обречённого Листа расступалась, открывая провалы в неописуемую, не поддающуюся пониманию великую Бездну, откуда тянется вверх ствол Древа Миров. Туда изливалась вода океанов, чьи берега и дно разъялись, словно у прохудившегося корыта. Туда рушились исполинские горы, когда их подрытые основания не могли более нести на себе груз неподъёмного гранита.
И живые существа, конечно, падали туда тоже.
— Триумф Гнили, мой дорогой Метхли, — странным, не то торжествующим, не то исполненным страха голосом проговорил магистр. — Конец мира. Конец Листа. Это же самое ждёт и нас. Гниль побеждает, и когда придёт день, подобный этому, — рыцарь кивнул на полыхающее видение, — уже не так важно. Главное, что он придёт. И мы все доживём до того, чтобы увидеть его.
— Но… но что же делать, ваша милость?
— Для этого мы здесь и собрались. — Магистр остро взглянул на трёхглазого мага, словно ожидая чего-то. — Дальше, дальше, идём дальше! — возвысил он голос.
Заторопились рыцари и сквайры, в курильницы посыпались новые порции благовоний, синие языки пламени скользнули по чёрным бокам углей. Вспыхнули ярко-белым Камни Магии, распадаясь во прах; задрожал и загудел сам воздух, пронизанный токами силы.
Пальцы Метхли всё время шевелились, словно тонкие бледные черви.
— Следи за Гнилью, маг, — напомнил магистр.
Трёхглазый чародей поспешно кивнул.
— А теперь, — рыцарь вскинул меч, выдернув остриё из каменной щели; с острия срывались тяжёлые жёлтоватые капли, — теперь мы должны увидеть, как обстоят дела у нас.
Видение чужого мира стало медленно гаснуть, словно магия Семи Зверей провожала тот Лист в его последний путь. Тьма затопила гибнущие равнины под фиолетовым небом, поглотила оба солнца; а потом расступилась, словно занавес, открыв заснеженные поля, горящий в отдалении город и отряды големов, марширующие сквозь ночь.
— Долье, — уверенно сказал магистр. — Навсинай наступает и там. Однако…
— Гниль, — прохрипел Метхли, вскидывая руку. — Здесь. Рядом. Пузырь. Сразу за стенами, во-он там. Прорыв на… тридцать пять. Тридцать четыре. Тридцать три…
— Проклятие, — ругнулся магистр, однако растерянности в его голосе не слышалось совершенно. — Эйрик, Олав, Канут. Знаете, что делать.
Трое рыцарей молча шагнули вперёд, одинаковым движением извлекая из-под плащей тяжёлые скляницы с мутно опалесцирующей жидкостью.
— Запечатать на краткое время нас достанет, а там должны успеть. — Магистр взглянул на испачканный Гнилью клинок, брезгливо сморщился: — Ничего. Должны выдержать. Молодец, Метхли.
— Премного благодарен, — прошипел чародей. Третий глаз его вдруг открылся, волшебник сморщился от боли, даже закусил губу.

Фурункулы вокруг его третьего ока лопались один за другим, кислый запах Гнили смешивался с ароматами курильниц. Магистр сделал вид, что не замечает этого.
— Так вот, значит, откуда эти Тени, — проговорил он, словно в задумчивости. — Мир, отравленный Гнилью. Но почему дхусс? Зачем он им сдался, этим призракам? И почему они спасли его из моей крепости?
— Ваша милость так уверена, что задает правильные вопросы? — Метхли гордо выпрямился, губы у него уже не дрожали, хотя пальцы рук продолжали безостановочное движение.
Магистр криво ухмыльнулся, однако ничего не ответил.
— Смотри, Метхли, смотри внимательно. Здесь, в храме Всех Зверей, я, наконец, смогу получить ответы. Как там, кстати, Гниль за стенами?
Трёхглазый маг замешкался на миг, словно к чему-то прислушиваясь.
— Отступила, — с некоторым удивлением поведал он. — Пузырь… и в самом деле запечатан. Эти три рыцаря?..
— Ну, не они, но наши алхимики. И не спрашивай, Метхли, чего нам стоил этот эликсир. Однако же и он не панацея, просто сдерживает Гниль на некоторое время. Гордиться особенно нечем. Господа Высокий Аркан не спешили делиться с нами своими тайнами…
Пение вновь стало громче, звучнее, но в то же время и заметно ниже, басовитее. Казалось невероятным, что человеческая гортань способна издать подобные звуки, однако же смогла, и теперь над расколотой магической фигурой, над перечёркнутыми линиями наливался багровым пламенем висящий неподвижно в воздухе шар, точно там, где самая большая из трещин прошла как раз через центральную руну, помещённую в самую середину магической фигуры.
— Я хочу видеть… — начал магистр, и, повинуясь движению его меча, с негромкими хлопками взрывались разложенные на пересечениях и в вершинах фигуры Камни Магии, оставляя после себя лёгкие, невесомые облачка белоснежного не то дыма, не то пара.
— Гниль, — вновь предупредил Метхли. — Слева за разрушенной лестницей, полсотни шагов к югу.
Магистр дёрнул щекой, слегка взмахнул рукой, и ещё трое рыцарей поспешной рысцой выбежали наружу.
Взорвалось ещё несколько Камней, руины затягивал дым, подсвеченный снизу синеватым пламенем жаровен. Видение следовало за марширующими через заснеженное Долье големами, ровно до того момента, когда земля вокруг них взорвалась фонтанами грязи и жёлтой жижи, извергая из лопнувших пузырей сонмы многоножек.
— Не вышло у господ коллегиантов лёгкой прогулки, — снисходительно заметил магистр, вновь бросая внимательный, ждущий взгляд на трёхглазого мага. Но тот казался полностью погружённым в себя, наверное тщась учуять новый прорыв Гнили.
За полчищами многоножек следовали демоны. Порталы открывались то здесь, то там, то среди занявших круговую оборону големов, то среди бушующего жёлтого моря тварей. Рогатые, хвостатые, крылатые чудовища оказывались меж двух огней, как могли, стараясь отбиться и от големов, и от многоножек. Могучие лапы опрокидывали массивных солдат Навсиная, когти рвали стальную броню, но в это время многоножки успевали подобраться сзади, и несчастный демон исчезал под шевелящимся грязно-жёлтым ковром. Или наоборот — пришелец с иного плана жёг всё вокруг себя и вдруг опрокидывался с головой, размозжённой стальным молотом в лапе подобравшегося сзади голема.
Какое-то время магистр и остальные рыцари молча наблюдали за побоищем, пока картина не померкла, постепенно растворившись в собравшемся тумане.
Пение смолкло, люди переводили дух.

Но сила, сила сгоревших и взорвавшихся Камней Магии никуда не делась. Она по-прежнему оставалась здесь, плавая, словно дымка, над потрескавшимся полом.
Магистр опустил меч, плечи его поникли, словно от усталости.
— Первую часть сделали, — раздался его голос. — Гниль побеждает, братья мои, побеждает всюду, где только укоренится. Но в погибшем мире не было Великой Гидры! Восьмого Зверя, как говорили Древние, что есть Сущее и Несущее, слитое воедино. Гидра сохранит своих верных учеников. Гидра возобладает над Гнилью и подчинит её себе полностью, как мы сумели подчинить себе её порождения.
Окружающие магистра рыцари глядели на него, словно дети, — с ужасом и надеждой.
— Вы видели силу Гнили, братья, — продолжал глава ордена. Голос его набирал силу, твердел, усталость отступала. — Встать на её пути с оружной силой — значит быть уничтоженным. Покориться и принять её — стать такими, как эти несчастные трёхглазые создания, и кончить всё равно как они. Мы давно умели использовать какие-то стороны Гнили. Мы знаем, как спасать её детей, отмеченных её печатью, как делать их нашими слугами. Но нам требуется больше, много больше. Если не победить, то овладеть — вот наш девиз. Вы видели Тени, призраки над гибнущим миром, точно такие же, как и та Тень, что проникла в нашу крепость и уничтожила всех живых, отмеченных печатью нашего ордена, дав дхуссу по имени Тёрн шанс ускользнуть от нас. Мы не забыли. Мы вообще ничего не забываем. Теперь мы видим, откуда появляются эти Тени. Нам же потребно узнать, в силах ли мы поставить их нам на службу.
Что тянет их к Тёрну? Зачем он им? Порождены ли они судорогами умирающего мира или чьей-то чародейской волей? Как проникли к нам? Чуяли ли они нечто особое в дхуссе и почему хотели его уничтожить?
— Однако им это не удалось, — мягко прошептал Метхли.
Магистр услышал.
— Верно. Им это не удалось. Но нам удастся. Колдун! Ступай сюда. Настал твой черёд.
Метхли мягко шагнул вперёд, одним движением оказавшись там, где только что висел заполненный пламенем шар, показывавший явленное видение.
— Я готов, милорд магистр.
— Начнём! — громыхнул рыцарь, и магическая фигура под ногами трёхглазого чародея вновь вспыхнула. Желтоватые струйки пыли потянулись вверх из трещин, словно змейки, норовя оплести ноги волшебника. Тот стоял, не шевелясь, прикрыв глаза, — лишь третий, посреди лба, дёргался и вращался, как безумный. Смотреть на это было страшно.
Видение гибнущего мира вновь стало разгораться в воздухе, но теперь это были картины охваченных небывалым бедствием земель.
— Вот она, милорд, — с каким-то странным, почти издевательским спокойствием проговорил Метхли.
— Где? Да, верно, правильно, хвалю. — Магистр вновь налёг на меч, камень словно закричал от боли. — Если точны наши расчёты… тварь должна клюнуть!
— Э-э-э, на кого клюнуть, милорд? — забеспокоился было трёхглазый чародей, однако в беспокойстве его чувствовался некий наигрыш.
— На тебя, дурака, — хохотнул магистр. — Не дёргайся, никуда уже не денешься. Да, всё правильно — идёт сюда… сейчас, сейчас…
Рыцари и служки попятились было.
— Куда?! — зарычал магистр таким голосом, что все дрогнувшие тотчас бросились назад. — Стоять! Эта Тень — наше спасение! Наша власть! Наша победа! Победа Великой Гидры!
— Неплохо придумано, милорд магистр, — вдруг спокойно сказал Метхли, чуть покачивая головой.

— Приманить Тень на меня, как они приманились, если я правильно вас понял, на Тёрна…
Магистр ответил лишь глухим рычанием.
— Последняя судорога умирающего мира? Его последний подарок? Найти «тварь Гнили» и покончить с ней, а также и со всеми, ею отмеченными? — продолжал издеваться трёхглазый чародей.
— Что-то ты слишком много рассуждаешь, — только и нашёлся что сказать рыцарь.
— Куда уж мне, — хмыкнул Метхли. — Однако, милорд магистр, кое-что ещё позвольте уж вам сказать? Гниль совсем близко, милорд. Я не обманываю.
— Где?
— Чуть дальше, север, триста шагов. Там кучка деревьев, большой разрыв. Трёх рыцарей, боюсь, не хватит.
— А шестеро?
— Это уже лучше. Но хорошо б десяток, чтобы наверняка. — Спокойствие Метхли поражало. Казалось, собственная участь его не волнует ни в малейшей степени.
Магистр кивнул. Вид у него был такой, словно он совершенно растерялся. Над головой по-прежнему пламенел сотканный магией шар, в нём смутно угадывались нечёткие, размытые очертания призрачной фигуры — она словно приближалась, наползала, тянулась сквозь бездну.
— А теперь, — Метхли проводил взглядом десятерых рыцарей, поспешно выбежавших наружу, — пришла моя очередь.
Он сказал это на удивление буднично, безо всякого надрыва, спокойно, скучно, словно сообщая нечто само собой разумеющееся. Не воздевал руки, не брызгал слюной, на губах ничего не пузырилось, и взгляд казался совершенно обычным, какой бывает у изрядно уставшего человека.
И только глаз третий яростно, неостановимо крутился в орбите, словно живя совершенно сам по себе, отдельно от прочего тела.
— Что за шутки, Метхли? — поднял брови магистр. — Стой спокойно, дождись появления Тени и, ручаюсь, не претерпишь никакого ущерба…
Трёхглазый чародей улыбнулся — почти человеческой, мягкой и приятной улыбкой, не показывая жутких зубов.
— Разумеется, милорд магистр. Вы приманиваете на меня жуткого монстра и говорите: «Стой спокойно!» Ну а что там до шуток… Так это не шутки, милорд. Я вам, — трёхглазый чародей нагнулся, что-то поправил в вычерченных на полу линиях, — очень и очень признателен. За силу. За… созданные условия. За знания.
Пальцы трёхглазого мага задвигались ещё быстрее, плащ за плечами поднимался всё выше и выше, словно раздуваемый ветром. Забивая ароматы курильниц, всё сильнее становился резкий запах Гнили.
— Стой! — выкрикнул магистр, но Метхли лишь скривил губы в презрительной усмешке. По его лбу, щекам, подбородку стекали большие жирные капли Гнили, срывались с кончиков пальцев, ударялись о каменные плиты и оборачивались какими-то мелкими букашками, выпускавшими многочисленные лапки и проворно забивавшимися в щели, рассёкшие магическую фигуру.
Удерживавшие чародея путы из каменной пыли, не выдержав, лопались одна за другой.
Гниль пришла на помощь своему детищу.
Магистр проворно отскочил назад, его уже успели заслонить трое сквайров. Сверкнули мечи, но пробили они лишь падающий, словно раненая птица, плащ.
Метхли извернулся, уклоняясь от разящих клинков; с рук его уже просто лилась Гниль.
— Спасибо тебе, магистр! — выкрикнул он, широко распахивая рот, растянув губы до ушей и показывая почерневшие нечеловеческие зубы.

Метхли извернулся, уклоняясь от разящих клинков; с рук его уже просто лилась Гниль.
— Спасибо тебе, магистр! — выкрикнул он, широко распахивая рот, растянув губы до ушей и показывая почерневшие нечеловеческие зубы. — Спасибо, ты открыл мне дорогу. А теперь — всё! Всё, всё, всё!..
Он закружился, целые веера жёлтых брызг срывались с его пальцев. Сквайры отступили, пятясь — по их плащам и туникам расползались широкие пятна, ткань стремительно иссыхала, нити с хрустом ломались, оставляя большие прорехи.
Пламенный шар с призраком в нём лопнул с лёгким треском — этого, похоже, никто не заметил в поднявшейся суете.
Потоки силы устремились к трёхглазому магу, ожившие капли Гнили выбирались из щелей, словно набравшись смелости; рыцари пятились всё дальше и дальше к стенам. Никто не пытался атаковать Метхли; ни меч, ни магия в ход так и не пошли.
— Лист падает! — трагически провозгласил Метхли. — Пришло его время, Гниль сделала своё дело. Вы, несчастные, не отмеченные её печатью, останетесь здесь, сгинете навсегда, воя от ужаса и бессилия. А мы, мы, истинные Дети Гнили, изменённые её прикосновением, будем жить вечно! Мы уйдём с этого Листа, уйдём туда, куда пошлёт нас её воля! Смотрите и трепещите!
Ноги трёхглазого мага исчезли в собравшемся вокруг него живом ковре. Лужа Гнили расползалась всё шире и шире, рыцари отступали.
— Умрите, — прорычал Метхли, и из всех щелей полезли уже настоящие многоножки.
Раздались крики ужаса. Мгновение — и твари Гнили уже облепили всех рыцарей.
Трёхглазый маг хохотал; окровавленные огрызки, только что бывшие человеческими телами, звеня не спасшими их доспехами, один за другим рушились на пол.
За спиной Метхли мало-помалу стал разрастаться грязно-жёлтый овал света; там открывался портал, но куда он вёл?
Раздался глухой подземный гром, остатки стен затряслись, обломки камня покатились вниз; откуда-то сверху донёсся далекий рёв, словно там вырвалось на свободу неведомое чудовище.
— Гниль владеет всем! — взвизгнул Метхли. Он кружился в безумном танце, с пальцев срывались жёлтые струйки. — Вам конец, конец, конец! Мы…
Среди бушующего жёлтого паводка, среди вопящих и умирающих людей появилась чёрная фигура — магистр в полном доспехе, однако вместо меча руки его сжимали небольшое зеркальце, в глазу обвившего рукоять дракона посверкивал рубин.
Мутно-жёлтый свет отразился от серебряной глади зеркала, упал прямо на лицо мага, и тот закричал, зажимая глаза ладонями. Третий зрак поспешно захлопнулся, с Гнилью смешивалась красная кровь. Стонущий Метхли согнулся в три погибели, и тут пол под его ногами стал проваливаться. Трещины стремительно рассекли каменные плиты, магическая фигура угасала, и всё сильнее нарастал, прокатываясь океанским валом, глубинный подземный гром.
Метхли замер, словно оглушённый. Блик от зеркальца, казалось, его заворожил, опутал неведомыми чарами; нет, это был не могущественный артефакт, мечущий по воле его хозяина молнии или тому подобное. Метхли будто вглядывался во что-то, что-то пытался разглядеть; вокруг них с магистром умирали люди, мололи жернова Гнили, а эти двое стояли, замерев, двумя статуями.
Подземный гром ударил теперь уже совсем рядом, стены медленно заваливались, погребая под обломками мёртвых, раненых и умирающих. Давили они и Гниль, но той, как обычно, не было дела до смерти её же слуг.
Грянули копыта, давя корчащихся многоножек, в дрожащий круг жёлтого света влетел иссиня-чёрный гайто, вскинул гордую голову, гневно зафыркал.

Ему ответили голоса — шесть, — но доносившиеся откуда-то из дальней дали, с самого предела, не доступного не только человеку, но и магу.
Но ни магистр, ни Метхли даже не взглянули на удивительного гайто. Стояли, один — впившись глазами в зеркало, другой — в своего визави.
Во тьме, окружавшей руины, слышалось утробное, низкое рычание, словно там ворочалось какое-то существо, тщась вырваться на свободу.
Гайто вновь заржал, яростно, призывающе; ему вновь ответили, всё те же шесть нечеловеческих голосов, не словом, а воем, клёкотом или глухим рёвом. Иссиня-чёрный скакун встал на дыбы, обрушился копытами на многоножек, давя подвернувшихся, повернулся, бросив последний взгляд — презрительный — на замерших магистра и мага, — и умчался.
Зеркало же в руках магистра задымилось. Металл заметно разогревался, раскалялся, рубиновый глаз дракона выпал из размякшей, потерявшей форму оправы.
По пальцам трёхглазого мага по-прежнему стекала грязно-жёлтая жижа, но теперь она, похоже, забирала с собой и человеческую плоть. Поддались щёки, нос, кожа лба сползала вниз быстро обращающимися в гной пластами. Обнажались кости, они стремительно чернели, на них появлялись роговые наросты, мокрые чешуйки новой брони. Вместе с гноем стекли вниз, выскользнув из орбит, и оба человеческих глаза, помутневшие, незрячие, мёртвые. Зато третий глаз, оставшийся единственным, умирать отнюдь не собирался, больше того, отчаянно дёргался, словно живое существо, пытающееся разорвать невидимые путы.
Метхли — уже не понять, живой или нет — рухнул на четвереньки. Одежда на нём тлела, дымилась и тоже сваливалась на пол, руки менялись, обретая форму лап. Захрустели кости и суставы, выгибаясь по-новому, вытянулись челюсти, по-прежнему усыпанные мелкими, но острейшими зубами, на спине вздулся горб.
Тварь взвыла — с тоской, отчаянием, безнадёжно — и ринулась прочь. Следом за ней устремился и поток многоножек.
Шатающийся магистр разжал пальцы. Раскалившееся зеркало выпало из латной рукавицы, упало на камни, но не со звоном, а с мокрым хлюпаньем, точно недоспелое тесто из опары.
Рыцарь даже не взглянул на него. Руки магистра тряслись, сам он шатался. В развалинах храма Всех Зверей настала жуткая тишина, смолкли раненые — они просто умерли, кто от потери крови, кого дожрали на пути последние многоножки. Единственный уцелевший, магистр, медленно снял шлем и почти рухнул на влажный от жёлтой жижи камень.
— Сработало, — прохрипел он самому себе. Наверное, тишина смертного ужаса оказалась совершенно невыносима. — Вышло. Выгорело. Получилось. Не врали, выходит, про тебя, Метхли трёхглазый… хорошо, что зеркало нашлось среди прочего, до чего «чашники» не дотянулись… а так — увидел себя, себя былого, кем мог стать, да не стал, Гнили поддавшись, да и поплыла головушка…
Он бубнил и бубнил, говоря сам с собой, словно в помрачении, не видя ничего вокруг себя. Один, среди развалин, под которыми застыли ещё не остывшие тела других рыцарей, магистр говорил и говорил, то медленно, растягивая слова, то захлёбываясь лихорадочной скороговоркой.
— Славное зеркало оказалось, прав был дон кастелян… тут-то Гниль верх и взяла, дотоле ещё держался… знал я, знал, что не выдержит, что полезет, не утерпит… а задерживаться нам тут нечего, падает Листик-то наш, как есть падает… ну так и пусть себе, я уже готов… пусть, кто хочет, остаётся, а мне дорога дальняя… я ж не такой, как все, у меня ж голова на плечах, а не пивной котёл…
Он поднялся, шатаясь. Глухая ночь скрыла развалины храма Всех Зверей, вокруг не осталось никого живого, остатки многоножек увел за собой преобразившийся Метхли.

Глухая ночь скрыла развалины храма Всех Зверей, вокруг не осталось никого живого, остатки многоножек увел за собой преобразившийся Метхли. Магистр ковылял к лагерю, тяжело опираясь на меч. Лагерь ордена остался почти в неприкосновенности, что-то повалилось, сломалось или рухнуло, но тяжёлые кованые сундуки уцелели.
Магистр долго копался в них, сам, самолично. Не осталось никого — даже слуги все полегли в развалинах. Неудачи не могло быть.
— А только вот теперь уйти-то можно будет, — бормотал магистр. — Листик ваш упадёт, а я на другой уйду. И даже дхусс не понадобился. Вишь, как хорошо-то всё сложилось! Не нужен дхусс никакой, дхусс не нужен. А ты за ним. А он от тебя. А всё, вишь, как просто оказалось-то!
Толкая перед собой небольшую тележку (и она отыскалась среди груза! Всё предусмотрел дотошный магистр!), рыцарь медленно направился обратно в развалины. Он словно никуда не торопился, словно главное было уже сделано и осталась сущая, не стоящая внимания мелочь.
Ночь безмолвствовала, глухая, стылая ночь предзимья, мокрого и мёртвого, когда уже облетели листья, а снег ещё не успел лечь как следует, прикрыть наготу осеннего трупа. Облака скрыли обе луны, царила кромешная тьма. Магистр тем не менее шагал хоть и не быстро, но уверенно. И всё время, постоянно, не умолкая ни на миг, продолжал говорить сам с собой, словно умирающий от ужаса человек, дико страшащийся самой тишины холодного и враждебного мира вокруг.
Мира, уже приговорённого к смерти.
— Дхусс, дхусс, надо ж было так ошибиться! А всё супрамаго, всё она, шлюха проклятая. Небось хотела подсидеть меня, да-а, непременно хотела, как же иначе, все они, шлюхи, нынче такие. И не любила меня, дрянь такая. Наверняка придумала вместе с кем-то из командоров. Или со всеми вместе. Ну и получила. Правильно. Хорошо. А я-то попался. Дхусс, понимаешь… ничего он не дхусс. Девятый Зверь, верно. Кто ж в такие сказки поверит?! А оно вон как оказалось…
Бормотание не умолкало, пока рыцарь не добрался обратно. Развалины темны и безжизненны, валяются трупы многоножек, опрокинутые курильницы и жаровни. Там, где была тщательно вычерченная магическая фигура, — кровь, загустевшая на холоде жёлтая жижа, осколки камня, ещё какой-то мусор, невесть откуда там взявшийся.
Магистр остановился, отпустил рукояти тачки. Посмеиваясь и не переставая бормотать, принялся расставлять по местам подсвечники и жаровни. Бормотание делало его похожим на безумного, но движения оставались отточенными и уверенными.
— Всё, — выговорил он наконец, выпрямляясь. — Оставайтесь и ждите конца, неудачники. Я видел, что нам предстоит. Меня не обманешь. Пусть глупцы надеются на чудо, на Прокреатора или на Зверей, я…
Подземный гром прокатился совсем рядом. Земля задрожала, но рушиться уже было нечему. Рыцарь пошатнулся, зашипел от злости.
— Ничего у вас не выйдет, — бросил он неведомому врагу. — Не удержите. А остальное всё пусть пропадает. Но орден я выведу, можете не сомневаться. Мы захватим всё, что нам требуется, оружной силою. Да, да, именно так оно всё и будет. Когда рушится всё, можно не соблюдать запреты.
Где-то поблизости от развалин храма, в чистом поле, где ещё не остыл след Гнили, к тёмному небу рванулся фонтан земли. Из огромной воронки медленно и неуверенно выбиралось какое-то существо, какое — никто не смог бы различить в ночной тьме.
Откуда-то вновь возник уже знакомый гайто, призывно заржал, с тревогой и гневом. Существо ответило клёкотом и полезло наверх по отвесному склону.
Рыцарь ничего не замечал и не слышал.

Рыцарь ничего не замечал и не слышал.
— Вернуться. Вернуться в замок. Портал… продержится. Демоны? Ну, ничего, пусть лезут. Против нашего строя всё равно не сдюжат. А остальные… серфов нам хватит. На другом Листе… Да что ж такое, почему земля качается? Этак я никогда не закончу…
Второй фонтан земли в пустынных полях, и вновь чёрный гайто скачет по вывороченным комьям, зовя к жизни ещё одного собрата.
Бранясь и недовольно бурча себе под нос, магистр вновь поправил упавшие или сдвинувшиеся с мест подсвечники и курильницы. Терпеливо, но без лишнего промедления разжёг огонь. Сила, казалось, уже успела покинуть место трагедии, но это именно что казалось.
Из кованого сундучка, привезённого на тачке, появились несколько крупных Камней Магии. Брошенные на ещё не до конца остывшие угли в жаровне, они занялись ровным, неярким пламенем, почти не дававшим света.
— Откроем дорожку-то, откроем… — бормотал рыцарь. — Теперь-то можно, теперь вообще всем всё можно. Это раньше боялись… Это все навсинайцы да некрополисцы воду мутили, волшбу творили, меры не зная, а Лист-то гнил всё быстрее, всё быстрее гнил Листик-то наш, и вот они теперь тут останутся, а я уйду, и орден выведу, потому что теперь и дорожка уже проложена, и знаемо как…
Осквернённая и, казалось бы, безнадёжно нарушенная — а следовательно, и бесполезная — магическая фигура стремительно возвращалась к жизни. Стёртые линии исправляли себя сами, новые дуги и хорды рассекали потрескавшийся, заваленный обломками пол.
Теперь все начертания горели ровным жёлтым светом Гнили.
— Глупец ты, Метхли, — проговорил магистр, глядя прямо перед собой невидящими глазами. — А был бы поумнее, понял бы, что не прыгать на меня тебе надо было, а кланяться ещё ниже и слушать, что я тебе говорю. Тогда и сам бы человеком остался, и с нами бы отсюда, с этого Листа, ушёл. И призрака мне бы поймать помог… а теперь, эх, пропало дело это, пропало уж насовсем, без дхусса не справиться. Ну ничего, зато Хозяйке дорогу открыли, а то ведь сколько ломаться-то бы пришлось, да, пришлось бы поломаться-то…
Над скрещёнными линиями магической фигуры меж тем сгущалась темнота, сгусток чего-то живого; вот мелькнула распахнутая пасть, лихорадочно свивающиеся кольцами щупальца, покрытый чёрной чешуёй хвост вроде как у демонов.
Рыцарь опустился на одно колено, но трепета в его голосе отнюдь не слышалось, когда он произнёс:
— Добро пожаловать, Хозяйка.
Чёрное существо отнюдь не выглядело гигантским или исполинским, но то скорее всего потому, что в храме пребывала всего лишь манифестация, представление, образ истинной сущности. А уж где она сама — сказать бы не смог никто, даже весь Коллегиум пользователей Высокого Аркана.
В ответ раздалось шипение и скрежет. Ни одного человеческого слова, но магистр прекрасно понимал свою госпожу и так.
— Конечно, Хозяйка. Дорога будет открыта. Да, теперь я понимаю. Да, именно к этому Ты готовила нас, Твоих верных служителей… Да, прошу прощения. Лесть не нужна, да. Да, уйдём из замка. Весь оставшийся орден. Что? О Хозяйка, как могло Тебе показаться, что я собираюсь сбежать один? Что стал бы я делать один-одинёшенек на другом Листе? А вот сотни и сотни вооружённых братьев, ведомых Тобой, Хозяйка… Что? Не лгать? Как я могу лгать Всевидящей? Должно быть, краткое безумие помутило мой разум… или воля злокозненных Зверей, если они ещё су… Что?!
Гневно затопали копыта, и в круг бледного света ворвался иссиня-чёрный гайто.

Скакун гневно заржал, из ноздрей его, казалось, вырывается пламя. Клубок мрака перед магистром словно сжался, втягивая щупальца и точно готовясь к прыжку. Рыцарь в недоумении повернулся.
Рядом с чёрно-чешуйчатым гайто появилась огромная птица с клювом как у хищников и размахом крыльев в полтора раза шире, чем у человеческих рук. Перья, казалось, испробовали все оттенки серого — точно с них незримая рука смыла все краски.
В следующий миг появилось и третье создание — невиданный рыбочуд на коротких и кривых, но явно очень мощных и сильных лапах. Пасть, усаженная зубами, заставила бы устыдиться и в страхе задать стрекача любого монстра.
Магистр словно окаменел на одном колене.
Трое — против одной. Гайто гневно ударил раздвоенным копытом, полетели брызги раздробленного камня, словно вода из лужи. Птица заклекотала, клюв щёлкнул, и одно из щупалец конвульсивно дёрнулось, словно от боли.
Три создания медленно приближались. Воздух между ними и клубком мрака потрескивал, проскакивали короткие белые молнии. Чёрный отросток мрака вдруг хлестнул магистра по плечу, тот дёрнулся, словно пробуждаясь.
— Да, Хозяйка… — забормотал он. — Нет, нет, никогда, никуда! Я буду защищать Тебя, Хозяйка!
Второй удар, рыцарь пошатнулся. За клубком мрака всё ярче разгоралось серое пламя овального портала. Щупальце почти швырнуло его сквозь призрачную завесу, но тут сверху ринулась птица, удар клюва, словно меча, отбросил магистра от спасительной двери.
Трое бросились на одну. Рыцарь зарычал, вскинул клинок — рыбочуд мотнул тяжёлой головой, отталкивая его далеко в сторону. Сталь зазвенела по камням, эфес вырвался из руки, магистр замер лицом вниз.
Высокий нестерпимый визг прорезал воздух. Клубок тьмы не принял боя, он сам стремительно втягивался сейчас в щели и трещины. Три сущности замерли, глядя друг на друга. Гайто, словно главный среди них, вновь ударил копытом, и вокруг храма всё словно встало на дыбы. Вспыхнули ослепительными вспышками и распались пеплом Камни Магии, в раскрывшиеся трещины проваливались целые деревья, рушились холмы, расплёскиваясь, словно рука гиганта смахивала пыль со стола. Лопнуло несколько пузырей Гнили, потоки многоножек хлынули во все стороны — только для того, чтобы вспыхнуть ядовитым пламенем, оставляя в воздухе нестерпимый кисло-металлический смрад.
Над развалинами храма Всех Зверей родился ураган, завывая, понёсся кругом, круша всё на своём пути, выворачивая вековые стволы и снося крыши с домов в брошенных деревеньках поблизости. Взрывалась земля, к небу взлетали фонтаны комьев и камней; из раскрывшихся каверн одно за другим появились ещё четыре существа: нечто вроде большого, очень большого кота, пёс с птичьей головой и широкими крыльями, толстая змея в пять человеческих ростов длиной и толщиной опять же в человеческое тело и ещё одно существо, место которому было явно в морских глубинах, а не на поверхности земли; сейчас же, в чужой среде, оно больше всего напоминало кальмара, у которого вдруг выросли лапы.
Семеро. Семь созданий, Семь Зверей. Совсем не такие, как в дни своей славы, вернувшиеся, — впрочем, вернувшиеся ли? — слабо напоминали они тех, кого изображали на стенах храмов и перед кем простирались ниц.
Были ли они погребены здесь? Или неведомые силы, вырванные из равновесия малой соломинкой — чарами магистра и Метхли, оживили пустые кенотафы? Ритуальные погребения Зверей в храме имени Их Всех?
Семь сущностей. Семь хранителей Листа. Не злые и не добрые, не плохие и не хорошие, такие же, как сама Природа. Как смена времён года, когда смерть есть всего лишь начало новой жизни.

Как смена времён года, когда смерть есть всего лишь начало новой жизни. Бесконечный круг, о чём толковали все, кто хоть что-нибудь понимает в смысле и смыслах. Зачем громоздить невнятное, когда смерть бредёт под руку с жизнью и обе сестры полны разом и печалью и радостью?
Они вернулись для славы и победы? Или для последнего отчаянного боя, о котором не споют песен, потому что не останется ни певцов, ни слушателей?
Но сейчас они стояли, все семеро — шестеро вернувшихся и один, что оставался каким-то образом в мире, кто ждал и дождался.
Магистр застонал и пошевелился. Гайто мигом обернулся, фыркнул с ненавистью, подходя ближе.
Человек сумел перевернуться на спину и открыть глаза. Над его лицом поднялось заострённое копыто, то самое, что с лёгкостью крошило крепчайший камень.
— Нет… пощади… — прохрипели едва двигающиеся губы.
Гайто опустил копыто. Голова скакуна склонилась, нечеловеческие глаза пристально уставились на магистра.
— Нет! Хозяйка… превозможет всё! Никогда не…
Гайто вздохнул — на сей раз совсем по-человечески.
Щёлкнули зубы рыбочуда, заскрежетал рвущийся металл. Человек вскрикнул, оставшись без шлема и с кровавым росчерком на подбородке.
Гайто в последний раз топнул копытом.
«Беги», — понятно было без слов.
Он не хотел убивать. Подобно тому, как Природа никогда не отнимает жизнь по пустой прихоти.
Рыцарь поднялся и вновь нагнулся, чтобы подобрать выпавший меч.
Гайто фыркнул, переступил обманчиво тонкими ногами и со всей силой ударил копытом. Клинок со звоном переломился.
«Прочь!»
Но магистр не был бы магистром, обратись он в бегство. Не сводя глаз с Семерых, он подхватил рукояти своей тачки. Помедлил несколько мгновений — и зашагал прочь, ни разу не обернувшись.
Он был далеко не трусом, этот магистр.
Семеро его не преследовали. Семь сущностей стояли тесным кругом, и шестеро из них стали мало-помалу бледнеть, словно растворяясь в воздухе. Вскоре остался только один, последний — гайто. Хранитель путей и дверей, хранитель, чьё бесконечное одиночество кончилось.
Гайто вскинул гордую голову, заржал. И, сорвавшись с места, ринулся сквозь рушившуюся вокруг него ночь.
* * *
— Всё равно добреду… — шептал человек, налегая на рукояти тяжёлой тачки. Он не вернулся в развалины за искорёженным шлемом, лишь заменил раздробленный копытом Зверя меч на другой клинок. Дорога, едва освещённая ночными светилами, вела на север, но магистру не удалось уйти далеко.
Бросившееся на него из кустов существо ничем не напоминало человека. Посреди лба ворочался единственный глаз, чёрная броня застыла вокруг вздутых, жутко изменённых суставов. Жуткий рот, усеянный множеством мелких и острых зубов, щерился.
Магистр, несмотря ни на что, оставался рыцарем и воином. Опытный мечник, он успел пригнуться так, что когти лишь скользнули по наплечникам, и встретил того, кто ещё совсем недавно был чародеем Метхли. Латный кулак врезался в скулу твари, ломая роговую броню и кости под ней. Брызнула жёлтая жижа, вновь завоняло Гнилью. Метхли — если это создание ещё могло так зваться — взвыл, перекатился костяным клубком, кинулся вновь, выставив когти; и на сей раз его встретило острие клинка. Меч пробил грудину, тварь запрокинула голову, захлёбываясь в агонии, — но изо рта и раны выплеснулась Гниль, чистая и яростная, голодная Гниль.

Теперь закричал и магистр, роняя меч и падая на колени в грязь рядом со хрипящим, дергающимся Метхли. То, что осталось от трёхглазого чародея, умерло быстро, замерев и вытянувшись напоследок; человек же рядом с ним погибал долго, мучительно долго, пытался срывать доспехи и одежду, катался по снегу и дорожной жиже, пока наконец не замер, лицом вниз, рядом со своим уже оцепеневшим противником.
Гниль справедлива. Не должен уйти ни один.
Глава XVIII
Чёрная волна. Да. Именно так, чёрная волна, и за ней — глухая бездонная пустота. Алиедора Венти, Гончая Некрополиса, пришла в себя. И, как обычно, вовсе не торопилась оповещать об этом весь мир. Привычка — вторая натура, а подобные привычки Некрополис вбивал намертво, даже удивительно, как Мастерам это удавалось за не столь уж долгий срок обучения.
Тихо. Пусто. Кожа не ощущает ни малейшего движения рядом. Она — будем думать — одна. Нет, не чувствуется и чужого ожидающего взгляда. Скорее всего, Мудрые на время взяли верх, законопатили Алиедору в какую-нибудь камеру. Что сказал бы мастер Латариус, узнав, как его лучшая ученица позволила себя провести?
Связана? Нет. Свободна и одна. Значит, в камере. Мудрые, они ж не полные глупцы, чтобы оставлять её на свободе. Потому что должны понять — она убьёт их всех, голыми руками и безо всяких колебаний. Хватит, один раз уже дрогнула.
Она полежала ещё немного, неподвижно, прислушиваясь и принюхиваясь. Нет, она никуда не делась из башни Затмений — здешний запах не спутаешь ни с чем.
Жёсткий камень под лопатками. Её, похоже, просто оттащили в сторону и бросили — потому что нет над нею нависающего потолка.
Тело, однако, не утратило ни силы, ни гибкости. Алхимия Мастеров продолжала сочиться из скляниц в жилы, оставляя Гончую — Гончей. Алиедора осторожно приоткрыла один глаз. Темно, тихо. Пусто. Гончая поднялась одним рывком, принимая боевую стойку.
Один из больших залов, через них она поднималась на самый верх башни Затмений. Продолжается бесконечная ночь, и мечи, свитые из звёздного света, по-прежнему пронзают темноту. Но пронзают впустую — никто не творит магические обряды в их скрещении, никто не вычерчивает замысловатые фигуры на пыльном полу. Мудрые куда-то исчезли. Тёрн? Нет, совершенное и жуткое молчание царит в башне, но где-то совсем рядом иными чувствами, не как у обычного человека, угадывается что-то кошмарное, растущее, голодное, поглощающее всё и вся. И где-то внизу, в самой башне, под её фундаментами, тоже что-то происходит.
А рядом с Гончей так и остался лежать серый кинжал, призрачное оружие, залог Мудрой ноори. Алиедора сама бросила его за миг до того, как её ударили в спину, и вот, гляди-ка, клинок никуда не исчез.
Пальцы доньяты сами сомкнулись на рукояти. Пусть чужое, пусть, быть может, предательское — но всё-таки оружие. Посмотрим ещё, чья возьмёт!
Алиедора бросилась к знакомой лестнице, вихрем слетела по ступеням. Вот и нижний зал, где очутились они с Тёрном, впервые оказавшись в башне Затмений. Дороги отсюда нет, во всяком случае, обычным глазом её не увидишь и обычной отмычкой не отомкнёшь.
Она заметалась, словно зверёк по клетке. «Нет, врёшь, Гончую Некрополиса так просто не возь-мёшь!» — повторяла она заученную, затвержён-ную мантру, пока та словно бы не сделалась бессмысленной. «Словно бы» — потому что именно к этому и стремились её создатели.
И точно, решение пришло, казалось бы, само по себе. Какой же Алиедора была глупой! Как могла забыть о столь очевидном, почему не…
Да именно потому. Потому, что страшно, потому, что сама память об этом режет, словно острый нож.

Потому, что страшно, потому, что сама память об этом режет, словно острый нож. Каждый день — словно пытка, и вновь вспоминать об этом — пытка едва ли не худшая.
Чёрный куб кора Дарбе. И к тому — опыт, полученный ещё в самой Гильдии Мастеров, когда Латариус учил её отделять часть себя и заставлять эту часть расставаться с жизнью. Он уверял, что именно Мастера Некрополиса нашли этот способ и смогли сделать его безопасным… до известного предела.
В самом деле, чем башня Затмений отличается от того же ящика, грубо сколоченного из неотёсанных досок и обитого шкурами, куда её засадил предводитель северных варваров? Да и руны тоже… Алиедора невольно провела ладонью по плечу, и оставленные остриём варварского ножа росчерки отозвались знакомо-послушной болью. Да, они тут. Да, случись что — придут на помощь. И конечно же, не бесплатно.
Она усмехнулась. Слабы вы стали, Мудрые, даже убить как следует не можете. Или не хотите? Или я каким-то образом вписалась в ваши хитроумные — как вам кажется — планы? Должна для чего-то пригодиться в последний момент, быть может, убить эту несчастную девочку, дитя Гнили? А что, с них станется.
Только они всё равно опоздали. Где там эта комета, близко ли, далеко — уже неважно. Она, Алиедора, должна просто вытащить Тёрна и убраться отсюда. Ничего более разумного ей сейчас в голову не приходило.
Помогайте, духи варваров с той стороны. Вы ведь верили, что я, капля крови вашего священного Дракона, милостивого, милосердного, имею право сделать с вами всё, «что потребно Дракону». Я вас убила. Я отомстила за себя и за тех, кто погиб от вашей руки, когда вы шли по Меодору, по моей стране, по несчастной стране, обращённой в руины и пустыню. Пришло время платить долги.
Пространство и стены послушно исчезали, протянутая рука не встречала преград — лишь бесцветную, всеобщую пустоту. Тогда, в кубе у варваров, её трясло от ужаса, ведь погибал и распадался сам мир вокруг. Теперь Алиедора радовалась, чисто и незамутнённо, словно в детстве подаркам на именины.
Чётко и строго она повторяла заученные с Мастером Латариусом формулы. Теперь Гончая точно и твёрдо знала, зачем и для чего она это делает. И страха, что всегда таился в глубине сердца, не стало тоже.
Она чувствовала, как вспыхивали одна за другой руны, прочерченные остриём ножа по её коже. Иные обжигали, от иных растекался жуткий холод, но не мертвящий, а словно создающий незримую ледяную броню прямо на теле. Та, вторая Алиедора, что созидалась сейчас, отделяясь от первой, должна была опрокинуть все каноны Мастеров. Не умереть, даруя создательнице толику силы, но стать первой, в то время как тело, лежащее здесь, на полу башни Затмений, просто умрёт, умрёт по-настоящему.
Странное дело, но Алиедора не боялась. «И нисколечки не» — как сказали бы сестрички, будь они живы. Она задумала немыслимое — перенести не только душу, но и тело Алиедоры-первой через непреодолимую, казалось бы, преграду из чёрного камня.
Если создание призрачного двойника ещё как-то укладывалось в правила и наставления Мастеров, то перенос тела, настоящей, вещественной плоти, не укладывался вообще ни во что.
Северные варвары почти сделали это в своём кубе, только не сумели понять, какое сокровище оказалось в их руках. Но последняя из Мастеров Теней открыла им дорогу к башне Затмений. И сейчас Алиедора просто, безо всякой рисовки благословляла каждый миг мучений в руках кора Дарбе.
«Ты слишком слаба», — когда-то презрительно сказала ей Гниль. И потом она падала сквозь пустоту, потому что чёрного ящика больше не было. Башня Затмений — не грубо сколоченное из досок вместилище варваров, тут так просто не получится.

Башня Затмений — не грубо сколоченное из досок вместилище варваров, тут так просто не получится. Но зато если ударить с двух сторон…
Обжигающий жар рун умер, сделав своё дело, под ледяной бронёй тело Алиедоры горело, ей был не страшен жуткий холод междумирья или того, что ждёт её, когда придётся проходить сквозь камень.
Прощай, тихо сказала Алиедора-вторая, ступая в серую бесконечность. Прощай, ты умрёшь и в то же время ты останешься жить. Страшно, сестра? Да, очень. Но ничего не осталось. Опять же спасибо кору Дарбе, он показал мне, что такое настоящий страх и чего единственного стоит бояться по-настоящему.
Я иду к тебе, Тёрн, просто сказала она. Чтобы быть с тобой до конца.
* * *
— Сколько еще ждать, Великие?
— Время не имеет значения, дхусс Тёрн.
— Ошибаетесь, Великие. — Дхусс сидел на каменном полу, скрестив ноги. Он долго оставался безмолвен, словно дух его странствовал где-то совсем в иных местах. — Время как раз имеет значение. Смарагд кричит от боли, а все Мудрые так и не могут ничего сделать с одним-единственным чадом Гнили.
— Потому что у неё есть могущественный союзник. Ты.
— Отчего же вы тогда так спокойно на меня смотрите?
— Мы хранители народа ноори, пожертвовавшие ради него всем. У нас было время судить, карать и разить. Теперь это в иных руках.
— Ага! «Было время», значит, оно таки имеет значение?
— Нет. Это просто чтобы ты понял. Мудрые слышали наш зов, они придут.
— В таком случае пусть поторопятся, — хладнокровно сказал дхусс. — Потому что скоро от Смарагда не останется совсем ничего. Вы не видите из своего подземелья, что вокруг башни Затмений бушует Гниль?
— Не всё, что открыто нам, подлежит огласке перед Великим Тёмным, если ты ещё не понял, дхусс Тёрн.
— Как же ваши Мудрые проникнут сюда? Перенесутся по воздуху? Откроют портал, наподобие демоническому? Гниль просто не подпустит их к башне.
Ответ прозвучал не сразу. Тени колыхались, словно под неощутимым ветерком.
— Они придут, — наконец прозвучало.
Тёрн усмехнулся.
— Боюсь, они опоздают. И нам останется лишь досмотреть последние мгновения Смарагда: башню Затмений море поглотит последней. Впрочем, Великие Сёстры во всяком случае уцелеют — вы ведь не боитесь утонуть.
Призраки не ответили. Зависли на одном месте, слабо колыхаясь, подобно травяным стеблям.
Вновь тишина.
А потом — дрожание стен и пола, дрожь, пробившаяся сквозь всю толщу каменной брони. Тело Смарагда били судороги, его корчило, точно от боли.
Тёрн и бровью не повёл, а вот призрачные тела духов подёрнулись рябью, порой чуть ли не сливаясь в одно смутное облако.
— Гниль доберётся до вас раньше, чем вы сможете добраться до меня, — безжалостно бросил дхусс. Он словно вызывал владык Смарагда на бой, где нет места пощаде.
Однако дрожь утихла, вернулась терпеливая тишина — она всё ждала, ждала схватки и никак не могла дождаться.
— Они здесь, — объявили призраки. — Мудрые вернулись. История заканчивается, дхусс.
Тёрн не ответил, лишь поднялся, гордо выпрямившись, скрестил руки на груди.
— Гниль не остановит Мудрых!
— Да.

— Гниль не остановит Мудрых!
— Да. Они не остановят её тоже. Путь им открыл… кое-кто совсем другой.
— Не имеет значения, — презрительно колыхнулись Великие Сёстры. — Мудрые — здесь. С Великим Тёмным будет покончено.
— А как же дитя Гнили?
— Мудрые закончили возведение отпорных чар. Теперь она не причинит вреда большего, чем уже совершившийся.
— Заперли, значит, — кивнул Тёрн. — Что ж, вам, наверное, кажется, что это самое лучшее. Даже как-то жаль вас разочаровывать. Но вы лгали мне, когда рассуждали о том, что рати Смарагда не должны противостоять Гнили, потому что иначе она «уйдёт вглубь», а так, оставаясь на поверхности, мол, не причинит невосполнимого и неисправимого вреда. Что ж, разговоры, видать, и впрямь закончены. Где ваши Мудрые?
— Не только Мудрые, дхусс Тёрн. — Две фигуры выступили из темноты.
— Наставник Роллэ. Наблюдающий Фереальв. Давненько не виделись, — усмехнулся дхусс.
— Мы не одни, — резко бросил Фереальв. На любезности он не разменивался — оба меча ноори уже держал наготове.
Где-то там, в пронизанной звёздными лучами темноте, крылся, наверное, портал. Сквозь него шли Мудрые, один за другим, и выглядели они, надо сказать, неважно. Роскошные одежды и вычурные маски покрывали в равной пропорции грязь, кровь и желтый гной Гнили. Многих поддерживали товарищи, иные, оказавшись в башне, бессильно опускались на пол, даже не глядя на дхусса или Великих Сестёр.
Но Мудрых оказалось много, очень много — десятки. Кто-то сдавленно стонал, прижимая к телу окровавленные тряпки, но другие упрямо и упорно смыкали ряды, беря дхусса в кольцо.
— Великий Тёмный перестанет быть. Смарагд будет спасён, — прошелестели призраки.
— Он погибнет точно так же, как и остальной Лист, — невозмутимо бросил Тёрн. — Разница лишь в том, что он погибнет последним.
Воздух вокруг дхусса нежданно зазвенел, словно сотни мелких невидимых колокольчиков зазвонили разом. Негромкий перезвон не казался страшным, не был он даже громким, но по лицу Тёрна прошла гримаса боли.
— Лучше тебе не противиться, — сквозь зубы процедил Фереальв, медленно и осторожно приближаясь к невозмутимому, несмотря ни на что, дхуссу.
— А почему, — вдруг спросил дхусс, — почему деревья, кусты и животные на Смарагде встречаются только тут и нигде больше?
— Что?
Кажется, ему удалось застать Мудрых врасплох.
— Это не имеет значения, — поспешно объявили призраки.
— Имеет, имеет, — сказал дхусс, пристально глядя на подступающего мечника. — Раньше я не понимал, не знал, не видел — или не хотел видеть. Но, попав в большой мир и вновь вернувшись сюда, — осознал. Смарагд не просто «иной», он совершенно, полностью и абсолютно иной. Цветы и всё прочее, что растёт и живёт в здешних лесах, не просто другое. Оно совершенно другое. Оно не из этого мира, Мудрые. И вы тоже чужаки здесь, ноори. Когда-то давным-давно вы явились сюда, и не просто так, вы принесли с собой магию Безмолвной Арфы, что не встречается больше нигде под этим небом. Вы…
— Надо же, — перебил дхусса Фереальв. Наблюдающий дрожал от ярости.

— Дикарь и варвар, чья мать не брезговала людоедством, открывает нам глаза!
Дхусс не проронил в ответ ни слова, только клановый знак Морры вспыхнул ярко, словно под кожей Тёрна струился в этот миг жидкий огонь.
— Начинайте! — Великие Сёстры не собирались ни о чём больше спорить.
* * *
Старый чародей, Пожиратель Гнили, как успела прозвать его Нэисс, продолжал своё дело, уже не поймёшь, доброе ли, худое или просто никакое, от которого никому ни жарко ни холодно. Он спокойно истреблял Гниль, и над его головой медленно разгоралось нечто вроде пламенеющего вихря, поднимавшегося всё выше и выше. Многоножки распадались сухим пеплом, и вихрь поднимался всё выше, потом вновь опускался, словно требуя новой пищи.
Пятеро, сжавшись на остром каменном гребне, неотрывно глядели, как обрушился на старого мага исполинский живой вал, огромная волна из сотен, наверное, тысяч тварей Гнили, как она погребла его под собой, но лишь для того, чтобы в считаные мгновения спустя распасться облаком такого же пепла, как и все остальные многоножки.
— Замечательно. Превосходно. — Маг остановился, облизнулся, словно сытый шерстистик. Говорил он вполголоса, но слова доносились через всю котловину так, словно он стоял рядом с керваном. — Мне осталось только попрощаться, дорогие, хоть и невольные свидетели моего триумфа. Должен признаться, мне даже жаль вас, остающихся. Впрочем, случившееся закономерно. Выживать должны лучшие, такие, как я. Я выживу и буду жить в иной, высшей и бестелесной, форме. А вы — сгинете вместе со всем Листом, пожранном Гнилью.
— Это, конечно, более чем достойно столь утончённого и могущественного чародея, достигшего просветления и покидающего обречённый мир. Какое вам дело до нас, ничтожных? — огрызнулась Стайни. — Или триумф без свидетелей — не такой уж и триумф?
— Ты права, — совершенно беззлобно и беззаботно ответил старый маг. — Для приговорённой и обречённой ты проявляешь завидное мужество, дорогая моя.
— Досточтимый! — вдруг вмешался мэтр Ксарбирус. — Прости сию несдержанность моей юной спутнице. Но поведай, прошу, на прощание мне, человеку пожившему и не боящемуся смерти: отчего всё-таки так нужна тебе бестелесная форма? Разве не проще покинуть обречённый Лист и уйти на другой? Чародею твоих сил и способностей это, конечно же, не составит труда?
Маг скрестил руки на груди, усмехнулся; он по-прежнему стоял внизу, в котловине, но слова его доносились до собеседников так, словно чародей сидел совсем рядом.
— Дорогие мои, — уронил он снисходительно. — Вам никогда не приходила в голову одна очень, очень простая мысль — мысль о том, что другие Листья тоже могут оказаться обречены?
— Это ещё почему? — не выдержала теперь Нэисс.
— Какое сейчас время года? Поздняя осень, правильно? Листья желтеют, засыхают, утрачивают жизненные силы. Потом облетают. А теперь представьте себе, что наступает Великая Осень. Что желтеют, сохнут и облетают Листья с нашего Древа. Листья Миров. Что, столь незатейливое рассуждение оказалось слишком сложным? В самом деле? Ммм, скверно, очень скверно. Пожинайте плоды теперь. Мы, иные, кто смог подняться и преобразиться, — нам пришло время уходить и строить что-то совсем другое, новое, невообразимое. Нам предстоит жить в ожидании Великой Весны, но когда она настанет — не знает никто. Мне ведомо лишь одно, что она будет. Молчите? Правильно молчите. Только молчать надо было раньше и делать дело. Вот так, как я. И потому, когда придёт та самая Весна, когда вновь распустятся Листья, мы вернёмся.

И потому, когда придёт та самая Весна, когда вновь распустятся Листья, мы вернёмся. А теперь — прощайте! Скакать с Листа на Лист и всякий раз спасаться от Гнили — не по мне. Так что, дорогие мои… делайте что хотите и… окончите дни свои весело. Это единственный совет, что я могу вам дать.
Маг повернулся. Наверное, он хотел исчезнуть красиво, так, чтобы пламя до самого ночного неба, все падают ниц, все трепещут. Не то чтобы это очень нужно, но приятно ощутить напоследок, перед тем как «избавишься от чувств, плотью неразумной внушаемых». Однако вышло совсем по-иному.
Опустевшее каменистое плато, тёмное и безжизненное, слабо освещённое лишь звёздным светом да двумя небесными Гончими, рассекли глубокие трещины, куда глубже и шире тех, что остались от лопавшихся пузырей Гнили. Разломы стремительно росли, змеились, тянулись к скалам и самой башне Затмений, земля под ногами затряслась.
Маг болезненно охнул, схватился за бок — и повалился. Ксарбирус вскинулся было, но тотчас опустился обратно, потому что над упавшим телом медленно появилось нечто вроде прозрачного, слегка светящегося облачка, быстро принявшего форму человеческой фигуры, только завернутой в просторный плащ. Призрак приподнял пустую «руку» или «рукав» своего одеяния, помахал кервану. И — стал подниматься ввысь, оставляя за собой грохочущие, рушащиеся в открывшуюся пропасть камни. Вся котловина, вся громада несокрушимой, казалось бы, скалы разваливалась, распадалась, и лавина эта грозила увлечь за собой даже саму башню Затмений.
Первым опомнились Стайни и Кройон, оба разом, одновременно.
— Тёрн!
— Бежим!
— Куда бежим?! — застонал Ксарбирус, хватаясь за голову. — Там сейчас всё рухнет! И сама башня тоже! И входа в неё мы так и не нашли!
Нэисс молча вскочила и метнулась к краю обрыва.
— Ну да, ну да, — проворчал Ксарбирус. — Девочки первыми. Влюбились обе в этого шипастого героя, яснее ясного. Эх, и что я, старый дурак, делаю?
— Сейчас тут всё начнёт разваливаться тоже, достойнейший, — мэтр Кройон играючи сгрёб всех в охапку. — Держитесь крепче, друзья мои!
Ксарбирус вопил, Нэисс яростно шипела, Стайни ругалась самыми чёрными словами, Брабер просто рычал — потому что демон огромными прыжками мчался сквозь рушащийся каменный хаос. Котловина стремительно превращалась в лес высоченных гранитных столбов, однако и они рушились один за другим. Демон, однако, с поразительной ловкостью перемахивал с одного каменного пальца на другой, порой за мгновение до того, как основание столпа подламывалось и глыбы с грохотом рушились вниз. Что же за бездны открылись там, под основанием огромной горы, с изначальных времён Смарагда тащившей на своих плечах весь груз, всю тяготу — и не только стен! — чёрной, как ночь, башни Затмений?
Последний прыжок демона привёл керван туда же, откуда они несолоно хлебавши убрались некоторое время назад: на узкий карниз, опоясавший основание башни.
— И что теперь? — отдышался Ксарбирус. Лысина алхимика блестела от пота. — Мы тут уже были!
— Посмотри, о многомудрый, — вместо ответа Кройон вытянул жуткого вида лапищу с устрашающими когтями.
Скальный обрыв, на краю которого устроился их временный лагерь, рушился тоже. Лопались корни, колючие кустарники, защищавшие склоны горы, гибли смертью храбрых, но спасти ничего уже не могли.
— Н-нам отсюда одна дорога. — Гном стискивал и вновь разжимал кулаки.

— Гном стискивал и вновь разжимал кулаки. — Вниз не спустимся. Верёвок не хватит. Эвон глубина какая! Дна не видно…
— Так ночь же…
— Днём, распечать меня во все кости, тоже ничего не увидишь, Стайни. Это я тебе как гном говорю.
— Мэтр! Досточтимый Кройон! — Ксарбирус упёр руки в боки. — Что дальше-то? Дальше-то что? Зачем мы здесь?
— Как это «зачем», многодостойный? Чтобы освободить дорогого всем нам Тёрна, вот зачем!
— Ка-а-а-ак?! — завопил Ксарбирус, перекрывая даже грохот рушащихся камней. — Как мы его освободим? Если не можем даже пробраться в эту треклятую башню!
— Мы сможем, — без тени сомнения бросил демон. — Всё рушится, видимое и невидимое. На моём плане такое случается сплошь и рядом. Отпорные чары ослабли. Сей великий потентат… оставивший наш мир и собственное тело, — нам здорово помог. Мэтр! Многомудрый мэтр Ксарбирус! Ищем дверь.
— Какую дверь?! — схватился за голову алхимик.
— Да вот эту. — Золотисто-красный клинок гнома указал на слабо мерцающую паутину линий прямо на чёрном камне стены. — Если это не вход, то я ничего не смыслю… в горной работе.
Гном явно собирался сказать нечто иное, спохватившись в последний момент.
— О-о! — только и вымолвил алхимик. — Верен же глаз твой, гноме! Вскрывали мы такие, доводилось, как же, помню-помню…
— Только поживее, — прошипела Нэисс. — Пока сама башня нам на головы не завалилась!
— Сейчас, сейчас… — Ксарбирус полез в сумку. Он, наверное, скорее расстался бы с головой, чем с алхимическими припасами.
— Поторопись, мэтр. — Брабер приложил ухо к камню. — Оно и впрямь завалиться всё может, я не я буду.
— Успеем, — это отвечал уже прежний, уверенный в себе и несколько высокомерный алхимик. На свет (вернее, на тьму) одна за другой появлялись скляницы с эликсирами, потом — крошечная бронзовая горелка.
— Развёл ж ты хозяйство, мэтр, распечать меня во все…
— Извини, Брабер, тебя не спросил, — огрызнулся алхимик. — Та-ак… теперь добавить живого серебра… томить на медленном огне…
В крошечных песочных часах медленно текла вниз золотистая струйка.
— Торопись, мэтр, торопись! Едва-едва ещё оно всё держится!
— Не беспокойся, милая Стайни, вот теперь-то торопиться как раз и некуда. Ордена тщательно готовились взламывать двери, защищённые самыми разнообразными магическими оберегами, так что за долгие годы скопился внушительный арсенал. Мне, скромному компилятору, оставалось лишь свести воедино разрозненные архивы.
— Пусть многомудрый Брабер не беспокоится, — безмятежно заявил Кройон. — Башня пока ещё держится. Разве ты, подземный житель, наделённый особыми дарами чувствовать тело и душу камня, этого не ощущаешь?
Гном не ответил — неотрывно следил, как менялся цвет эликсира, что Ксарбирус держал особым зажимом над пламенем горелки.
Оказавшись за привычным делом, Ксарбирус словно забыл об умирающем вокруг него мире. Посвистывая, строгими и точными движениями отмерял растворы и порошки, добавлял, взбалтывал, подогревал, томил, не давая закипеть, пока наконец по каким-то одному ему ведомым признакам решил, что всё, дозрело:
— Готовьтесь, господа керван.

И одним движением швырнул склянку — ту самую, с какой возился бережнее, чем с младенцем, — прямо в сплетение мерцающих нитей.
Камень закричал. Взвыл от боли, словно живое существо, и этот вопль перекрыл даже грохот рушащихся остатков котловины и опоясывавших её скал. Мерцающие линии вспыхнули красным, и дверь разлетелась веером осколков.
— Так, и только так. — Ксарбирус обвёл остальных самодовольным взглядом.
— Поспешим, отважнейшие. — Демон первым ринулся в пролом. — Многомудрый Тёрн ожидает нашей помощи.
…И никто даже не вспомнил прощальные слова беглого мага о Великой Осени.
* * *
Судя по красным глазам и синякам под ними, никто из Коллегиума не спал самое меньшее три, а то и четыре дня. Отряды големов шли на восток и север, растекаясь по землям Некрополиса; исполнялась голубая мечта навсинайских магов. Мастера Смерти отступали, не ввязываясь в крупные сражения, не цепляясь зубами за крепости и засечные черты. Перехлестнувшие Делхар полки механических воителей шагали и шагали, так быстро, как только успевали сменяться их поводыри. Здесь обозначился успех, настоящий успех, глубокий прорыв, который Мастера Смерти закрыть то ли не имели сил, то ли просто растерялись, впервые за века столкнувшись с настоящим вторжением. Так или иначе, но големы маршировали всё дальше и дальше, а вокруг них бушевала Гниль.
Гниль, и без того слывшая настоящим бедствием, словно сорвалась с цепи. Всё, что раньше считалось жутью и напастью, померкло перед нынешним.
На западных землях и на землях восточных, возле Реарских гор и на океанском побережье — всюду лопались зловещие пузыри, всюду разливалась Гниль, а следом за ней шли демоны. Счастье ещё, что эти две беды оказались во вражде друг с другом, иначе державе Навсинай конец настал бы в считаные дни.
Конечно, маги Навсиная имели кое-какие средства против Гнили, в конце концов, лютовала она не первый день и даже не третий. Но сейчас, когда всё вложено в големов, в армии и полки, марширующие по землям Некрополиса, когда туда же ушли сотни молодых магов, — кто остановит беду здесь, в собственном доме господ коллегиантов?
По стенам зала по-прежнему мерцали и переливались прихотливые огоньки, указывавшие местоположение отрядов Державы, но на них уже почти никто не смотрел. Маги угрюмо глядели на небрежно развёрнутый пергамент, придавленный по краям вычурными набалдашниками их посохов. Там тоже расползалась Гниль, по счастью, пока всего лишь нарисованная.
— Строили-строили планы… и вот достроились, — желчно заметил мэтр Эммер. Возразить господину верховному распорядителю, что планы строил в основном именно он сам, конечно же, никто не дерзнул.
— Досточтимый мэтр, позволено ли будет высказаться? — маги Азерус, Ференгаус и Зильфер какое-то время нервно шептались в глубине зала. От зорких глаз главы Коллегиума это, разумеется, не укрылось.
— Что вы там секретничаете, коллеги? Обсуждаете коварные замыслы насильственного смещения вашего покорного слуги с его нынешнего поста?
— Как можно, как можно, господин верховный распорядитель! — покраснел Зильфер.
— У нас — всё можно, — отрывисто бросил мэтр Эммер. — Говорите уже, не тяните, Азерус. Вижу, у вас глаза горят. Давайте, бросьте всем в лицо вашу «горькую правду»…
— Кхм, гхм… — закашлялся Азерус. Маленький маг словно растерялся. — Господин верховный распорядитель, досточтимые коллеги, мне кажется… видится… что надо возвращать молодых чародеев обратно с войны сюда.

Вижу, у вас глаза горят. Давайте, бросьте всем в лицо вашу «горькую правду»…
— Кхм, гхм… — закашлялся Азерус. Маленький маг словно растерялся. — Господин верховный распорядитель, досточтимые коллеги, мне кажется… видится… что надо возвращать молодых чародеев обратно с войны сюда. Они нужны давить Гниль дома. Иначе нам всем придётся перебираться в Некрополис, хе-хе, когда покончим с Мастерами, конечно же.
— Там тоже Гнили хватает, — отмахнулся мэтр Эммер. — Читайте внимательно сводки, коллега.
— Виноват, — склонил голову Азерус. — Но, мэтр, как же с молодыми магами? Нас, стариков, хватит на столицу и окрестности, а что с остальной Державой?
— Стариков, говорите, хватит? Гмм… неплохая мысль. По-моему, всем нам, уважаемые мои, неплохо бы проветриться. Господа Коллегиум, ничего не остаётся делать, как отправиться по градам и весям. Будем усмирять Гниль сами, елико сможем, но… — тут мэтр выпрямился, расправил плечи, гордо поднял подбородок, — но ни одного мага из наступающей рати я забрать не позволю! Гниль уйдёт. Кто читал подробные хроники древней Империи, тот помнит, случались похожие нашествия. И многим казалось, что всё, настали последние времена и конец света. Однако Гниль отступала, да, сожрав неисчислимо и рабов, и пахарей, и благородных, но всё-таки отступала. Отступит она и сейчас. А вот другого случая покончить с Некрополисом у нас может не выпасть. А потому, — голос мэтра отвердел, он поднялся, ещё больше выпячивая грудь, словно в спину ему немилосердно надавили коленом, — а потому мы, Коллегиум, лучшие и сильнейшие маги Державы, должны вспомнить молодость. Гниль мы, конечно, не одолеем, но задержим. Готовьтесь, господа. Наш народ ждёт от нас жертв и свершений.
Мэтр Эммер застыл с высоко поднятой в призыве рукой.
— Прекрасная речь, мэтр, поистине восхитительная, — залебезил Азерус, видно смекнув, что перегнул палку. — Именно так и надлежит поступить; однако, мэтр, меня терзают смутные сомнения — нас, старших магов, всё-таки немного; и что случится с Державой, если мы, позабыв о многочисленных обязанностях, нами принятых на себя, займёмся делом, более подходящим для молодых, не обладающих нашим опытом чародеев?
— Боюсь, с Державой может случиться нечто куда худшее, чем все тягости, могущие проистечь от нашего отсутствия в столице. — Мэтр Эммер позволил себе немного желчи. — Так что оставим дальнейшие споры. Полагаю, никто не станет противиться? — Господин верховный распорядитель обвёл собравшихся тяжёлым взглядом.
Никто не противился.
— Да, наступает зима, — продолжил глава Коллегиума. — Никому не хочется покидать нашу уютную цитадель. Но другого выхода я не вижу, дорогие друзья. Или мы раздавим Некрополис раз и навсегда, или Мастера оправятся и найдут средство нам противодействовать, как им уже удалось однажды в прошлом. Выступаем немедленно…
Кто-то сдавленно простонал.
— Завтра утром, — смилостивился мэтр. — Соберите всё потребное, уважаемые коллеги. Настало время показать, на что мы способны.
— Кто же куда должен направиться? — осторожно поинтересовался Азерус.
— Над этим я подумаю этой ночью, — отмахнулся мэтр. — А пока что, господа, давайте обратимся к вещам более приятным. К нашему продолжающемуся, несмотря ни на что, наступлению.
За плечом главы Коллегиума неслышной тенью возник молодой маг Греллин, не то доверенный слуга, не то особый порученец для сугубо специальных дел.

Несколько магов воззрились на новоприбывшего с нескрываемым отвращением. Мэтр Эммер движением руки окружил себя и Греллина пологом неслышимости, нисколько не заботясь о том, какое впечатление это произведёт на уважаемых господ коллегиантов.
— Доклады следящих големов подтверждаются, мэтр. Люди из сгоревшего Меодора повернули к Сиххоту. Нет сомнений, что Дигвил Деррано собирается предать их в руки Некрополиса.
— Вы правы, Греллин, вы правы. Вот прохвост! Храбрый, однако, прохвост, и по-настоящему верен Гильдии. Хотел бы я, чтобы Навсинаю служили так же. — Господин верховный распорядитель тяжко вздохнул. — Но каков же каналья! Сколько там тысяч, Греллин, десять, пятнадцать?
— Двадцать восемь, по последним подсчётам, мэтр.
— Двадцать восемь тысяч новых зомби. Только этого нам и не хватало. Вы понимаете, что нужно сделать, Греллин?
— Разумеется, мэтр. Иначе зачем бы вы приблизили меня к себе, мэтр?
— И каково же это решение?
— Эрадикация, господин верховный распорядитель. Быстрая и решительная. Конечно, желательно представить всё так, что предателей бы перебили сами меодорцы, но устроить это мы уже не успеем.
— Да, вы правы, — с сожалением вздохнул глава Коллегиума. — Урок вышел бы отличный, а так придётся таиться. Значит, Греллин, вы считаете, что достаточно покончить с негодяем Деррано?
— Увы, нет, мэтр. Он не глупец, вы сами знаете. Думаю, он нашёл, что пообещать тем, кто идёт за ним. Скажем, что они сами нападут на Некрополис. В Меодоре сейчас не осталось почти ничего, кроме Гнили; ему нетрудно будет убедить людей, что припасы они могут добыть только в Некрополисе.
— Но мы же понимаем, что дело совсем не в припасах?
— Разумеется. Мы подозревали Деррано уже давно — не зря же его пропустили через Некрополис, когда о нынешних бедствиях ещё никто и слыхом не слыхал.
— Да, вы правы, Греллин. Что ж, необходимое должно быть сделано. Распорядитесь, чтобы один из запасных полуполков, не мешкая, выступил наперерез. А что в Долье?
— Плохо, мэтр. Ференгаус, боюсь, несколько перестарался. Доклады не радуют — горит сама земля, и совершенно неясно, как её гасить. Вдобавок ядовитые испарения. Приблизиться могут только големы. Погонщики вынуждены держаться подальше.
— Гм, обидно, обидно… но этим мы займёмся позже. Сейчас я хочу, чтобы ни у кого не осталось бы даже тени мысли, что они могут безнаказанно предаться Некрополису!
— Всё будет исполнено, господин верховный распорядитель.
— Благодарю, — кивнул Эммер.
Греллин исчез, отступив назад и скрывшись за низкой, малоприметной дверкой. Верховный распорядитель развеял сферу неслышимости, с усилием разгладил карту, наваливаясь на стол всей тяжестью, словно стараясь заглушить тревогу.
Никто не решился ни о чем спросить, а мэтр махнул рукой Зильферу, — мол, начинайте.
Маг громко и чётко принялся перечислять взятые рубежи, захваченные города и оприходованные армейскими коморниками трофеи. Последних оказалось, увы, не так много — Мастера Смерти уступали бессчётные лиги своей страны почти без боя, но зато успевали вывезти всё мало-мальски ценное.
Мэтр Эммер милостиво кивал.
— Хорошо, что хотя бы здесь всё идёт по плану, — громко объявил он наконец. — Коллега Ференгаус, прошу ускорить подготовку второго заряда.

— Хорошо, что хотя бы здесь всё идёт по плану, — громко объявил он наконец. — Коллега Ференгаус, прошу ускорить подготовку второго заряда. Полагаю, мы используем его куда раньше, чем намеревались.
— Разумеется, мэтр, — поклонился тот. — Но позволю заметить, что мы до сих пор не получили исчерпывающих сообщений наших полевых расследователей, кои должны были со всех сторон изучить последствия…
— Ах, любезный друг, ну какое это сейчас имеет значение? — поморщился Эммер. — Главное, что Некрополис сокрушён, что наши доблестные полки наступают. Сколько ещё до Скришшара, коллега Зильфер?
— Мэтр, — маг вытянулся, показывая на какие-то значки, мерно вспыхивающие и гаснущие на огромном гобелене, — не позже завтрашнего вечера город будет в наших руках. А с ним и весь флот Некрополиса на море Тысячи Бухт.
— Прекрасно, замечательно! Мэтр Ференгаус, ваше мнение — почему до сих пор Мастера Смерти не пытаются всерьёз сопротивляться? Почему отдают страну без боя?
— Э-э-э, господин верховный распорядитель, но я, э-э-э, несколько по другой части…
— Ничего-ничего, — покровительственно заметил мэтр Эммер. — Нам важно ваше мнение, мнение независимого исследователя.
— Э-э-э… — растерявшись, тянул чародей. И впрямь, что мэтр распорядитель от него хочет?
Он так и не закончил. С грохотом распахнулась дверь, в зал заседаний влетел маг в изорванном по подолу, перемазанном жёлтым гноем одеянии. Из трясущихся рук выпал посох, глаза жутко выпучены:
— Гниль! Гниль в столице! Под окнами — Гниль!
— Демоны! — ворвался следом второй чародей.
Паника не успела вспыхнуть только потому, что мэтр Эммер вскочил в то же мгновение, рявкнув «Всем тихо!» таким голосом, что с потолка посыпались кусочки штукатурки.
— За мной. — Тишина наступила просто страшная. Подхватив посох, мэтр Эммер первым бросился к дверям. — Если не сейчас, то уже никогда!
…А мелкий порученец господина верховного распорядителя, молодой маг по имени Греллин, ни о чём не подозревая, торопливо шёл тесным и низким коридором, что вился в толще стен главной цитадели Коллегиума. Шёл, чтобы исполнить последний приказ своего мэтра — касаемый «меодорских погорельцев».
* * *
А погорельцы, во главе с Дигвилом Деррано, всё шли и шли на запад, словно нитка за иголкой пробираясь между вспухающих то справа, то слева чудовищных пузырей Гнили. Многолюдство росло, к каравану прибивались десятками и сотнями, потому что всем вместе ещё оставалась надежда, хоть и слабая, что от Гнили удастся отбиться, что хоть кто-то уцелеет, не все полягут. Против воли приходилось всё больше уклоняться к югу, многоножки словно прижимали людей к реке, за которой уже начиналось Долье.
Дигвил старался, чтобы семья всё время оставалась рядом.
Зима навалилась со всех сторон, легли снега, и ночами приходилось неустанно жечь огромные костры. Дигвил, как мог, наводил порядок в толпе, рыцари прикрывали спину и бока шествия.
Куда идём? Что станем делать? Как прокормиться? Запасы вымело, многие бежали, едва успев захватить лишь малую малость.
— Надо поворачивать, — как всегда, одними губами произнёс мэтр Латариус, оказавшись рядом с доном Деррано. — В Меодоре — конец света.

— В Меодоре — конец света. Давно такой Гнили не видывал. В чистом поле нам не выстоять.
— И за стенами не выстоять тоже, — угрюмо бросил Дигвил.
Это было правдой. Позади остался мёртвый замок, пустая, изглоданная Гнилью каменная скорлупа, откуда многоножки тщательно выскребли все крохи живой плоти. Нет больше защиты от Гнили, нет никакой. И казалось бы, зачем теперь куда-то идти, чего мучиться? Легче, наверное, остановиться и тихо дать холоду довершить работу. Мороз милосерден, он убивает почти без мучений и боли, ты словно засыпаешь, чтобы уже не проснуться.
А вместо этого Дигвил Деррано встаёт в стременах, хрипло орёт, подгоняя отставших, и усталые его рыцари на ещё более усталых гайто держатся в хвосте растянувшейся больше чем на лигу колонны, подбирая обессилевших. Куда они шли, что их вело? Наверное, ничто, кроме воли Дигвила Деррано. Его воли и доверчивых детских глаз — нет, нет, не только его собственных детей, а и тех, кого везли, прижимая к себе, беглецы.
Сколько тысяч людей вышло к мосту через Долье, не сказал бы никто. Тысячи. Может, семь, а может, и все десять. За их спинами бушевала Гниль, и уцелел ли там кто-либо вообще — неведомо. Рядом, протягивая друг другу руку, поддерживая и подсаживая, если надо, шли вчерашние враги — дольинцы и меодорцы, напрочь, похоже, забывшие о прошлых распрях.
Известие о том, что придётся переходить реку и углубляться в Долье, где вроде как должны хозяйничать страшные некромансеры, люди восприняли на удивление спокойно. Долье так Долье. Позади лежал ужас слишком хорошо знакомый. «Да и отогнали тех некромансеров уже», — тихонько нашёптывал самоотверженно пользовавший недужных доктор Латар.
— Что станем делать, мэтр? — спросил Латариуса Дигвил, когда караван в который уже раз остановился на ночлег. Кругом уже лежало Долье — пустое и мёртвое, где многоножки не оставили ничего, даже деревьев. — Что людям есть? Впереди ж пустыня. Ума не приложу…
— Я тоже, — признался некрополисец. — Но, по счастью, вчера меня нашла Гончая.
— Гончая? Какая?
— Гильдия, как нетрудно догадаться, была весьма озабочена нашим исчезновением, дон Деррано. И всеми последующими событиями вокруг Меодора. Гончие, что сопровождали нас, погибли. Маги нашли-таки средство против них… после стольких десятилетий поисков. Гильдия послала новых. Они очень быстро обнаружили наше… шествие, назовём его так. Я послал весть. Нас должны встретить.
— Встретить? А как же големы?
— У господ коллегиантов явно случилось головокружение от успехов, — мрачно усмехнулся Латариус. — Големы наступают на Скришшар. Чародеи рассудили, что нам придётся защищать свой флот, уводить его уже некуда, северные моря скованы льдом; но, как я тебе говорил, корабли пробьются. Так что магов, боюсь, ждёт неприятный сюрприз.
— А мы?
— «Мы»? — Брови Латариуса поползли вверх.
— Мы, мы, — нетерпеливо бросил Дигвил. — Что станет делать Некрополис? И неужто мне тащить людей прямо в пекло?
— Нет, конечно. От Реарских гор сейчас наступает наш боевой запас. Весть о нас передана. Гильдия Мастеров велела мне передать тебе, благородный дон, что всем, кто станет искать защиты и помощи Некрополиса, таковые будут оказаны. Нам доставят припасы.
— Куда? Куда мне вести их всех?! — чуть не подскочил Дигвил.
Латариус покачал головой.

— Нам надо перейти Сиххот. Это, как я понимаю, будет самым трудным. Западное Долье… горит. Вокруг сейчас ничего не осталось, даже Гнили, и той нет. Но Мастерам, что ведут запасные полки, делать такой крюк не с руки. Так что нам придётся уж постараться.
— Поистине, — хмыкнул Дигвил. Уговорить меодорцев и дольинцев добровольно перейти в милость Некрополиса? Невозможно, немыслимо! Да они при одной только мысли об этом сами на пузыри Гнили кинутся!
Последнюю фразу он произнёс вслух.
— Понимаю тебя, благородный дон. Но выбора у нас нет. Или мы перейдём Сиххот, или проще нам всем умереть прямо здесь и сейчас.
Дигвил молча и мрачно кивнул. Да, выбора нет.
Усиливался ветер, с севера угрюмой армадой надвигались низкие снеговые тучи. Дигвил упрямо вскинул голову, он больше не колебался.
— Мы поворачиваем.
…Когда они перешли Долье, сперва никто из растянувшегося на лиги и лиги каравана не поднял тревоги. Дигвил никому не давал роздыху, подгоняя уставших людей и тягунов. И лишь когда пограничная река скрылась за круговертью метели, молодой рыцарь Бранно Берлеа осторожно приблизился.
— Благородный дон Деррано… — едва начал он, однако Дигвил не дал ему закончить.
— Бранно. Мы идём дальше. В Долье сейчас пустыня.
— Д-дальше? — вздрогнул Бранно. — К-куда?
— За Сиххот, — в упор взглянул на давнего знакомца Дигвил. — В Некрополис.
— Н-некролопи… нелпокори…
— С каких пор наследники славных Берлеа стали заикаться от страха? Ну да, мы идём в Некрополис. Приморское Долье горит, сам видел зарево. Когда в какое-то место всадили магический заряд такой силы, простому рыцарю лучше держаться подальше. А в Некрополисе Гнили куда меньше.
— Откуда вы это знаете, дон Дигвил?
— Я долго жил в Навсинае. Говорил с лучшими тамошними магами, — это было, как ни смешно, сущей правдой. Правда, Дигвил, конечно же, умолчал, о чём же именно они говорили и при каких точно обстоятельствах. — Гниль там есть, но всё ж не столько. А главное, там сыщутся припасы. Мы их добудем. Силой меча, как достойно рыцарю!
Мэтр Латариус не шибко почтительно фыркнул — надо полагать, давился от смеха.
— Вы — истинный сенор, дон Дигвил! — молодому и горячему Бранно этого хватило. — Почту за честь сражаться под вашей командой!
— Помоги мне пока что с людьми в караване, чтобы не лишились рассудка от страха.
— Не сомневайтесь, дон Дигвил!..
— Неплохое объяснение, мой благородный дон, — заметил Латариус после того, как юный Берлеа отъехал. — Постараюсь передать моим собратьям, но, боюсь, времени устроить настоящее представление уже не хватит.
— Мне нужно накормить голодных, мэтр. Вот и всё.
* * *
Они ввалились в темноту, словно обрушившись в бездонную пропасть. Башня Затмений встретила их мраком, пустотой и запахом смерти.
— Многомудрый Тёрн здесь. — Кройон шумно принюхался. — Где-то там, внизу… ищите, достойнейшие, должен иметься ход на нижние этажи.
— Здесь, — почти сразу указал Брабер, для верности попрыгав на ничем не отличавшейся от других каменной плите.

— Смеёшься, гном? Не самое лучшее время, честное слово! — прошипела Нэисс.
— Не бранись, сидха. Я каменное дело знаю твёрдо. Говорю тебе, там пустота. И ступени. А дна — дна не чую. Ну да это не беда, распечать меня во все кости.
— Мэтр Ксарбирус, нет ли у тебя в заветной сумочке чего-нибудь, чтобы камень расплавить?
— Нет, милая Стайни, увы, нету. Но зато у нас есть ты.
— Я? А что я могу?..
— Ты забыла всё, чему тебя учили в Некрополисе, Гончая? — резко бросила Нэисс. — Это ж обычная потайная дверь. Давай, ищи пружины, кнопки, рычаги или что там ещё должно открывать?!
— Не учи учёную, — огрызнулась Стайни, но больше по привычке, чем от настоящей злости. Опустилась на колени возле плиты и принялась водить пальцами вдоль краёв.
— Поторопитесь, многодостойные. — Кройон уже некоторое время к чему-то напряжённо прислушивался. — Тёрн, коего мы все любим, вот-вот вступит в бой. Я чувствую это, несмотря на все мои несовершенства. Досточтимая Стайни! Можешь ли ты открыть это? И не просто открыть, но открыть быстро?
— Дайте мне, неумехи, — вдруг бросила Нэисс. — Дай твой нож, гном.
— Э-э-э, зачем, распечать ме… эй, ты что делаешь?!
— Если надо открыть замок, — бледно усмехнулась сидха, стоя над плитой, — иногда не вредно вспомнить, как мои соплеменники брали города… в своё время.
И она полоснула гномьим лезвием по левому запястью. Вдоль жил, а не поперёк, чтобы уж вскрыть, так наверняка.
Кровь брызнула фонтаном, но сидха даже не пошатнулась. Алые капли щедро оросили поверхность камня, мигом обратившись в крошечные зелёные побеги, деловито пустившие корни прямо в щели.
— Нэисс! — вскинулась Гончая, подхватывая смертельно бледную и готовую вот-вот рухнуть сидху под руки.
— Н-ничего… я… выдержу. Только ему… скажите. Мол, виновата я, не смогла, не успела…
— Хватит, распечать тебя во все, как говорится! Себя хоронить — последнее дело, сидха!
— Я… должна… открыть… — шаталась Нэисс. Из руки по-прежнему хлестала кровь; она словно питала стремительно разраставшуюся поросль, очертившую контур запертой двери. Корни впивались в камень, несокрушимая на вид твердь крошилась; под полом что-то хрустнуло, звонко щёлкнуло — точно лопнула невидимая пружина, — и плита стала медленно подниматься.
Открылся тёмный проход, потянуло холодом.
Мэтр Кройон первым бросился вниз. За ним, чуть поколебавшись, последовал Брабер. Ксарбирус и Стайни остались возле бледной как смерть, пошатывающейся Нэисс.
— Зачем ты так, сидха? — укоризненно бросил алхимик. — На тебя посмотреть — как у людей говорится, краше в гроб кладут. Открыли б мы эту дверь, это я тебе…
— Вниз! — зарычала вдруг Нэисс, с силой отталкивая склонившегося над ней Ксарбируса. — К нему! Его спасайте, не меня!
— Терпеть не могу влюблённых дур, — сообщил стенам и потолку алхимик. — Сейчас будет больно, сидха. Но ничего, потерпишь. Ишь чего, она тут собралась геройски помирать! Не выйдет, моя дорогая.
— В… вниз… — Нэисс быстро слабела.

Но ничего, потерпишь. Ишь чего, она тут собралась геройски помирать! Не выйдет, моя дорогая.
— В… вниз… — Нэисс быстро слабела. Ноги сидхи подкосились, она почти рухнула на пол. — Бросьте… меня…
— Красиво умирать в другой раз станешь. — Ксарбирус одним движением вырвал притёртую пробку вместе с сургучной печатью, плеснул на рану иссиня-чёрную жидкость. Сидху скрутило судорогой, она выгнулась, завопила, глаза закатились, однако кровь остановилась, на месте разреза — дымящаяся тёмная лепёшка.
— Пей! Будет больно, ори, тогда полегчает. — К губам сидхи прижали другую скляницу. Она глотнула и тотчас зашлась в жестоком кашле.
— Ничего, ничего, — похлопал её по плечу Ксарбирус. — Вставай и пошли.
Сидху ещё шатало, но силы возвращались стремительно. Тяжело дыша, она оттолкнула руку Стайни и первая шагнула к чёрному провалу входа.
— Чего замерли?!
* * *
— Начинайте! — повторили Великие Сёстры.
Фереальв двинулся первым, за ним остальные Мудрые. Они всё прибывали, многие — пропахшие дымом пожаров и смрадом Гнили. Были тут и мечники, подобные Фереальву, были и маги. Смарагд послал в дело последних, всех, кого только смог.
— Вы умеете только воевать, — поморщился дхусс.
— А ты — только говорить! — яростно выкрикнул Фереальв.
— Так сильно ненавидеть ничтожное, неполноценное и никак не могущее быть приравненным к ноори существо — очень неправильно, Наблюдающий.
Фереальв не ответил, мелькнули лезвия мечей, а сомкнувшие ряды Мудрые тоже сделали что-то. Казалось, вздрогнул сам мрак.
Тёрн не шелохнулся. Только запылал знак Морры у него на щеке, разгораясь всё ярче и ярче, точно норовил прожечь и плоть, и кости дхусса.
Зазвучала Беззвучная Арфа. И не одна, целое множество их, настоящий оркестр вел сейчас низкую, грозную мелодию.
Мелодия — без звуков. Музыка безмолвия. Как такое бывает? Может, потому Беззвучная Арфа и обрела такую силу, что отказалась от зримого, слышимого воплощения?
Тёрн дрогнул, словно на плечи ему рухнула незримая тяжесть. Он пошатнулся, вскинул руки, и тогда Фереальв прыгнул, целясь обоими клинками в открывшиеся живот и грудь дхусса.
Мечи высекли искры, со всего размаха врезавшись в незримую преграду, но и дхусс не устоял. Клановый знак запылал ярче полуденного солнца.
Фереальв поднялся, шатаясь. Его мечи таяли, словно восковые свечи; ноори с презрением швырнул бесполезные эфесы.
Беззвучные Арфы звучали, тишина становилась громче, невыносимей, и воздух потрескивал от скопившейся в подземелье магии.
Мудрые придвинулись. Темнота скрывала их, они словно тонули в густом, точно вода, мраке. Тёрн молча упал на одно колено, но и ноори попятились, а Фереальв с хриплым стоном опрокинулся навзничь.
Но магия остальных Мудрых давила, вгоняла в камень, грозя навеки стереть саму сущность дхусса. Тёрн, словно раненый титан, застыл на одном колене, воздетые руки по-прежнему держат незримую тяжесть; дрожат вздутые жилы на могучей шее, до предела напряжены мышцы, блестят шипы; никто из ноори так и не смог приблизиться.
— Я иду, Тёрн! — Звонкий молодой голос, голос жизни и ярости, вскрыл давящую тишину, словно нож. Словно из ничего, из самого мрака прямо посреди круга Мудрых, рядом с застывшим дхуссом, вдруг появилась фигура девушки в изорванной, истрёпанной одежде, в правой руке — серый кинжал, словно сотканный из лунного света, света, откуда выжали то немногое тепло и жизнь, что ещё там оставалось.

— Я пришла, — сказала Гончая за миг до того, как пол, где она стояла, взорвался фонтаном каменных брызг. Беззвучная Арфа упустила лёгкую, как могло показаться, добычу.
Тело Гончей распласталось, растянулось в прыжке. Скляницы послушно вытолкнули в кровь сверхдозы эликсиров, потому что уже не оставалось никакого «потом» и сдерживаться было незачем.
Первым на пути у живого урагана, ещё совсем недавно прозывавшегося Алиедорой Венти, оказался Наблюдающий Фереальв. Ноори ещё не оправился от первой сшибки, но длинный кинжал в его руке уже успел появиться, спутник Роллэ попытался защититься — напрасно; серое лезвие играючи миновало подставленный клинок, рассекая шейную жилу. Удар истинной Гончей, оружие касается вражеской плоти лишь исчезающе краткое мгновение, отворяя дорогу крови.
Алиедора ворвалась в гущу Мудрых, словно ястреб в утиную стаю. Она не знала почему, но их чародейство словно потеряло над ней власть, и перед ней оказались не враги, а словно набитые ватой куклы, на каких она разучивала удары, едва сделавшись Гончей.
Резкий, высокий визг резал слух, колыхались, как на сильнейшем ветру, призраки Великих Сестёр, и сама Алиедора, едва схлынул первый кровавый угар, ощутила вдруг, как в грудь словно упирается незримая рука, а сзади, подобно удавке душителя, поднимается чернильная темнота, свиваясь змеёй.
Но что-то изменилось, что-то сдвинулось и в самой Алиедоре, и в мире вокруг неё. Не напрасно было капище Семи Зверей, не напрасны «Побитая собака» и доарнские кондотьеры, варвары кора Дарбе и кровавая наука Некрополиса. Или её защищал Тёрн? Упавший на одно колено, как бы ничего не делающий — не он ли держал невидимый щит?
Беззвучная Арфа, такая могущественная, почти непобедимая, — отступала перед ней. Алиедора словно продиралась сквозь топкое болото, воздух сгустился, его точно наполнили тысячи мельчайших иголок, плечи и шея покрылись кровью из мелких ранок, но серый клинок разил без промаха.
Алиедоре казалось, что она бьётся уже целую вечность, а на самом же деле минули считаные мгновения. Опутавшая их с Тёрном невидимая сеть лопнула было и вновь начала сходиться. Мудрые смыкали ряды, никто не пытался защищаться, и доньята понимала отчего — жизни каждого из них в отдельности ничего сейчас не значили. Только Смарагд, а спасти его, верили они, может лишь смерть Тёрна, и смерть не простая.
Но даже лучшая Гончая Некрополиса, убивая, не может сразить всех одномоментно. Вернее, она могла бы, имей под рукой яды и чуть больше времени, а так — приходилось по старинке. Тем более что наконец-то разобрались что к чему мечники, соратники Фереальва, верно, такие же Наблюдающие, как и он сам.
Вспомнила! Вспомнила! То сражение в видении, что явил ей Тёрн давным-давно, в какие-то совершенно незапамятные и канувшие в бездну времена — она ведь тоже билась с этими мечниками и магами, билась со скованными руками и почти что победила.
Молодец Тёрн, умница Тёрн, неужели ты всё предусмотрел, шипастый стратег?
Танец Гончей в полном его великолепии. Текучее, непрерывное движение, нет отточенных поз — они хороши при других обстоятельствах, не сейчас. Алиедора словно скользила меж нацеленными в неё клинками, уклоняясь, увёртываясь, чуя, где пройдёт сталь в следующее мгновение. Она делала это раньше, она сделает это сейчас. Она вытащит Тёрна, и…
Дальше она не шла. Доньята просто сражалась, каждой частицей своего существа, вновь и вновь благодаря Мастеров, сделавших ей поистине королевский подарок.
Подарок?
Заёмная сила?
Опять?
Боль вспыхнула в правом плече — она не успела самую малость, и, хотя мечник в свою очередь встретил горлом её кинжал, было уже слишком поздно.

Подарок?
Заёмная сила?
Опять?
Боль вспыхнула в правом плече — она не успела самую малость, и, хотя мечник в свою очередь встретил горлом её кинжал, было уже слишком поздно.
Её швырнуло вперёд, обжигающая рана заставила взвыть, боль пробилась даже сквозь предохранявшие от неё эликсиры в крови доньяты.
Оставляя мокрый след на полу, Алиедора вырвалась, выкрутилась, увернулась вновь, ударила, услыхала вопль жертвы, обхватившей пронзён-ный низ живота, — но знала, что проиграла, если снадобья из скляниц в её теле не остановят кровь раньше.
— Мы идём! — вдруг прогремело под сводами, и рвущий слух визг призраков внезапно прервался.
Что-то огромное, чёрное, матово поблескивающее, с рогами и когтями, с могучим хвостом низринулось прямо на головы Мудрых. Наверху, в потолке, вдруг ярко вспыхнуло, словно там открылась дверь. Откуда там свет?
— Мы идём! — Тёмный гигант в чешуе оказался среди опешивших Мудрых, разбросал их, разметал, словно детские игрушки. Следом спрыгнул гном, зарычал, размахиваясь исполинским красно-золотым двуручным мечом.
Мудрые заколебались. Они понесли потери, но всё равно их оставалось много, очень много.
Чёрное существо — демон — прыжком рванулось к Тёрну.
— Многомудрый! Бежим отсюда, спасаемся, скорее!
— Кройон, — раздалось еле слышное. По вискам коленопреклонённого дхусса катились капли не пота, но крови. — Спаси… Гончую. Не… меня.
Вместо ответа демон, прозывавшийся Кройоном, играючи подхватил было дхусса — и взвыл от неистовой боли, завертевшись, словно опалив пальцы.
— Спаси… её, — повторил Тёрн, и в этот миг Беззвучная Арфа обрушилась на них вновь.
Сила этой магии должна была растереть Алиедору в мельчайшую пыль, вбить во прах, пожирая саму память о ней; стены и потолок подземного покоя стали трескаться, не выдерживая напора; и вновь незримый, неосязаемый щит, без сомнения, поставленный дхуссом, принял на себя главный удар.
Алиедора поднялась, шатаясь. Эликсиры сработали. Рана в плече больше не кровила, но голова кружилась, в глазах плавали цветные круги. Наверное, в жилах её сейчас вообще не осталось обычной крови, сплошная алхимия Мастеров.
Так, наверное, сражалась бы истинная королева Некрополиса.
Трое. Она, чёрночешуйчатый демон и гном, тот самый гном — узнала она теперь — из того самого отряда, что она преследовала по приказу Мастеров.
Мудрые подались назад, тьма покорно укрывала их, призраки тоже скрылись, и весь мир сжался до неведомого подземелья чужого всем народа ноори.
Они оказались в середине пустого пространства, Мудрые спешили отступить, раздаться перед ними, ни на миг не прекращая давить жуткой, невообразимой силою Безмолвной Арфы.
Только тут Алиедора поняла, какую страшную мощь носил в себе дхусс и что требовалось, чтобы никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не пустить её в ход.
Невольно все они — и гном, и демон, и она сама — жались к Тёрну, который один сейчас спасал их от немедленной и жуткой смерти.
Сверху пожаловали ещё сразу трое гостей — алхимик Ксарбирус, сидха Нэисс и — ещё одна Гончая. Да, та самая, кого Алиедора подозревала в бегстве и измене делу Мастеров Смерти.
Весь отряд.
Что ж, все дороги сходятся.

Весь отряд.
Что ж, все дороги сходятся.
На залитом кровью полу остались мёртвые тела — не так много, как надеялась Алиедора и как ей казалось в горячке боя, хотя Гончая вообще не должна знать, что это такое — «горячка».
— И-и-и-эх! — алхимик Ксарбирус широко размахнулся, из рукава появилось несколько мелких склянок, что, кувыркаясь, полетели во все стороны.
Вспышка. Вспышка. Вспышка. Ряды Мудрых заволакивал дым, пол ходил ходуном, и Алиедора первой крикнула:
— Рушится!
Две могущественные силы, одной природы, слишком долго бились в тесном подземелье под башней Затмений. Беззвучная Арфа сошлась в бою с самою собой, с собственным отражением.
Однако Мудрые отступали, отступали! Отступали Великие Сёстры, они ещё могли заставить своих адептов покорно умирать, но не могли заставить победить.
Из дыма вырвалась жуткая окровавленная фигура, безумные глаза, тонкие руки; Алиедора узнала её тотчас, та самая Мудрая, что «поделилась» с ней серым кинжалом, сотканным из неведомой магии. Схватка не оставила на юной ноори живого места, из левого плеча торчал белый обломок кости, однако почерневшая плоть словно затворилась наглухо, не давая крови вырваться на волю.
Гончая успела преградить ей путь, успела ударить, видела, как её кулак попал в висок ноори, однако та лишь вздрогнула, а вот Алиедоре показалось, что рука её со всей силы врезалась в сплошной камень.
Мудрая крутнулась, и вот уже Гончая у неё за спиной, а впереди — только Тёрн.
Кинулся наперерез гном, хакнул, страшно рубанув сверху-слева, чтобы рассечь наискось, от плеча до пояса, однако Мудрая увернулась снова, так, что золотисто-красный клинок разрубил плиту пола, взорвавшегося фонтаном огненных искр.
Прыгнул чёрный демон, хлестнул усаженными жуткими шипами хвостом, попал, однако Мудрая ухитрилась извернуться так, что её не отбросило назад, а швырнуло вперёд, прямо к Тёрну. Спина ноори обратилась в кровавое месиво, однако она всё ещё жила и ноги по-прежнему не подгибались.
Оставались алхимик, сидха и другая Гончая.
Они не успели, кроме последней. Что сделала Стайни, Алиедора даже не успела разглядеть, только услыхала предсмертый выдох-вскрик ноори, и в тот же миг Тёрн глухо вскрикнул, уронил руки, повалился ничком. Вокруг головы стала быстро растекаться тёмная лужица.
Ноори осела на пол с блаженной предсмертной улыбкой. Уже мёртвая, с разорванным от удара Стайни горлом, она каким-то образом успела пустить в ход своё оружие.
Серый клинок мелькнул возле самой груди дхусса.
Дхусс упал, но и Мудрые бежали. Бежали в страхе, в панике, уже не пытаясь сражаться. Взвыли в тоскливом ужасе призраки Великих Сестёр, но ничего изменить они уже не могли.
— За ними! — гаркнул было Ксарбирус, однако его спутники опоздали.
Серая дымка угасала, подземелье заволакивалось тьмою. Мудрые убрались отсюда тем же путём, что и явились, через таинственные порталы.
Несколько мгновений царила жуткая тишина, только слышался скрип и скрежет, точно неведомые зубы ломались о неподатливый камень.
И ещё лежал на полу дхусс.
Ксарибус резким движением вскинул руку с зажатой в пальцах скляницей, что-то щёлкнуло, подземелье залил мертвенный, бледный алхимический свет.
Тёрн по-прежнему не шевелился.
Алиедора осторожно приблизилась. Страх перекатывался волнами, леденил и сжимал всё внутри.

Страх перекатывался волнами, леденил и сжимал всё внутри. Дхусс застыл неподвижно, лицом вниз, руки раскинуты. Над тёмной лужей крови поднимался парок, и казалось, это улетает к небесам сама его жизнь.
Она оцепенела, не в силах сделать последний шаг. Душа рвалась напополам. Тёрн казался таким… неуязвимым, несмотря ни на что. Словно дхусса защищали некие высшие силы, верить в кои истинная Гончая, конечно же, не может.
Дхусс шевельнулся. Едва заметно дрогнули шипы на плече, и оцепенение Алиедоры рухнуло.
— Тёрн!
Пачкаясь в крови, упала на колени, перевернула на спину, замирая от ужаса и ожидая увидеть страшную рану, разрубленную грудь; но — ничего подобного. На первый взгляд всё цело. Вот только кровь откуда?!
Гончие поневоле сведущи в ранах и врачевании, в удержании другого на самой грани смерти, пока помощь не окажут куда более сведущие Мастера.
Сердце дхусса билось слабо и редко, но равномерно. Дыхание еле чувствовалось. Он был жив, но в то же время — и нет.
Алиедора попробовала те приёмы, которым учили в Некрополисе. Нажатие на точки «жизненной силы» тела, передача частицы своей собственной жизни — если надо, чтобы кто-то не умер, истинная Гончая без сомнений и колебаний пожертвует частью себя.
Ничего не изменилось. Тёрн едва дышал, но в остальном — оставался где был, течение смерти не торопилось унести его к памятной ещё по варварам кора Дарбе белой дороге, где царит великий Дракон, милостивый, милосердный.
Алиедора осторожно положила голову дхусса себе на колени. Покрытыми кровью Тёрна пальцами коснулась его висков. Позвала, раз, другой, третий, закрывая глаза и начиная раскачиваться, словно поднимаясь по великой лестнице.
В сознание хлынул яростный поток — краски, запахи, картины, солнечные берега и странные горы, невиданные леса и пустынные, до самого горизонта протянувшиеся песчаные дюны.
А потом ей показалось, что голос Тёрна шепнул ей, еле слышно, откуда-то из дальней дали:
«Смотри. Только ты сможешь… Пока он не пришёл и не забрал всё…» — и настала тишина.
Алиедора увидела.
Глава XIX
Смарагдовый остров изогнулся в блестящем тёплом море диковинным ленивым зверем. Волны ласково лизали его берега, то крутые и обрывистые, на северной оконечности, где темнел над скалами знаменитый Лес Боли, то гладкие и пологие, с мягкими пляжами, песком, белым, как никогда не выпадающий здесь снег. Города и селения тянулись к морю, словно их пугала суша, почти вся, за малым исключением занятая роскошными зарослями. Лишь кое-где парящая в небе птица заметила бы расчищенные для пашен места.
На юго-востоке, рядом с Лесом Восхода, на краю Изумрудной бухты, спокойно и с достоинством устроился Элиэри — второй по величине город острова. Уступал он только столице — Энсалли, что стоял на заливе Ветров. Только три настоящих города на всём острове — упомянутые два да ещё Виэсе на западном побережье подле Леса Заката — окружали настоящие крепостные стены, правда сложенные из сахарно-белых мраморных блоков. Дань памяти, давней, старой, страшной и кровавой, когда бежали сюда, на Смарагдовый остров, последние на последних кораблях, а на горизонте уже маячили чужие паруса преследователей. Тогда было много Владеющих Беззвучной Арфой, камни слушались новых хозяев, земля и горы сами изменялись, исполняя их прихоти. Сейчас их, могучих магов, стало меньше. Да и вообще всё вырождается и гибнет, говорят, там, в Большом Мире, откуда в своё время ушли ныне населяющие Смарагд, и вовсе царят хаос, кровь, смерть и страшные бедствия, для которых ещё не придуманы названия в языке, что пережил не одно солнце.

Если пройти по идеально чистым улочкам Энсалли, выложенным круглыми деревянными плашками, в северную часть города, то за пятью большими Деревьями Сосредоточений и Раздумий можно увидеть скромный особняк в два этажа, увенчанный белым куполом из кажущегося невесомым каменного кружева. Тонкие стрельчатые окна фасада сменяются широкими проёмами, открытыми ветру, дождю и свету, обращёнными во внутренний дворик. Витые белые колонны покрывает резьба — вьюнки, лианы, округлые листья, и на них — изящные жуки-резуны, древний сакральный символ тех, кто пришёл на Изумрудный остров. Вместо двери — плетёнка из живых стеблей, спускавшихся из каменного жёлоба с землёй. И сейчас эта плетёнка, которую обычно открывали неспешно и с достоинством, всякий раз гордясь её сложностью и красотой, — отлетела в сторону, словно сорванная бурей. По тёплому деревянному полу прошелестели босые ноги, едва слышно, словно бегущая едва касалась земли.
— Тэнно! Тэнно! Тэнно з’Элма! — прозвучал хрустальный голосок, обычно такой плавный, мелодичный, а сейчас сбивающийся и задыхающийся.
— Иду! — откликнулся другой голос, мужской, откуда-то из глубины дома. Разумеется, «иду» он произнёс не на райлегском арго, даже не на старообщем. Звучала древняя речь тех, кто дал начало и сидхам, и аэлвам. Себя этот народ называл «ноори», Владеющие, в приблизительном переводе на понятный большинству язык.
Мужские шаги — твёрже, крепче, но не тяжеловеснее — быстро приближались. Ветер взметнул живые занавеси на окнах второго этажа, свободно загулял под потолком, словно ожидая радости.
— Разрешили! Разрешили, Тэнно, разрешили! Совет долго совещался, но расположение звёзд благоприятно, как никогда. Мы можем зачать дитя!
Невидимый мужчина глубоко вздохнул.
— Не сомневался, жизнь моя. Ни на йоту.
— Я боялась, — признался женский голос, точно под летним дождём вздохнули колокольчики. — Звёзды, конечно, мудры и законы движения их неизменны, но тут столько разных сочетаний! Да и комета…
— Не бойся, — зашуршали одежды, словно двое обнялись. — Комета проходила совсем недавно. Так часто они не появляются.
— Наблюдающие из башни Затмений получили весть, — тихонько продолжил женский голос. Объятий говорившие, похоже, не разжимали. — С Луала, от башни Звёзд. За краем мира всё словно кипит…
— Там вечно всё кипит, любимая, — успокаивающе заверил мужчина. — Так было и будет. Иногда чуть сильнее, иногда слабее. Это не связано с целестиальными путями, коими к нам приходят правдивые вести судеб.
— Но я всё равно боялась… до последнего момента. Пока не вышли и не сказали.
— А не сказали, — чуть усмехнулся мужчина, — когда мы можем начинать?
— Сказали, — лукаво отозвалась его собеседница. — Прямо сейчас!..
Ветер залихватски присвистнул в каменных завитках купола, провожая счастливую пару, и целомудренно смежил очи.
* * *
Если двинуться из Элиэри на запад, по гладкой, вымощенной блестящими белыми плитами дороге, то за два дня, оставив позади густые плодовые рощи и влажный девственный Лес Шёпота, где узкие дорожки пролегли меж тихонько переговаривающихся древних стволов, путник достигнет Приюта Уставшего. К северу от него останутся поля и сады Дуайна, маленького городка, живущего возделыванием земных даров, а впереди поднимутся горы, под которыми — пещеры Оружейников, вырубающиеся, углубляющиеся и украшающиеся с самого первого года, проведённого изгнанниками на Смарагде.

К северу от него останутся поля и сады Дуайна, маленького городка, живущего возделыванием земных даров, а впереди поднимутся горы, под которыми — пещеры Оружейников, вырубающиеся, углубляющиеся и украшающиеся с самого первого года, проведённого изгнанниками на Смарагде. Здесь добываются Камни Магии, без которых немыслимо защитить остров от алчных морских разбойников с острова Луал.
Высоко в горах, посреди безжизненной скальной котловины, застыла узкая и тонкая башня, словно ввинтившаяся в бездонность неба. Иссиня-чёрная, так непохожая на всё, что украшало собой дивно разубранный остров, отделённая бездонным рвом от плоти Смарагда. Её сложили не сказочные исполины, не додревние гиганты, нет, трудом, слезами и кровавым потом башню поднимали изгнанники, едва найдя это зачарованное место. Иначе никак. Башня Затмений — иначе нельзя следить за многочисленными силами этого мира, потоками магических рек, делать предсказания, бороться с дурными пророчествами… Богат был подобными местами остров Луал, куда крупнее и изобильнее Смарагда, но туда уже пришли преследователи, обосновались, укрепились. Две башни изгнанникам тем не менее удавалось удерживать до сих пор, башню Звёзд в западной части острова и башню Пространств — в восточной. Но каждый раз пробираться туда становилось всё труднее и труднее, а одной башни Затмений не хватало, чтобы бороться со злыми пророчествами, точно предсказавшими в своё время и разгром, и бегство, и надёжное убежище, и даже пути, по каким изгнанники смогут противостоять даже неумолимым жерновам судьбы. Тем не менее трижды в год низкие корабли под зелёными парусами отваливали от пирсов Энсалли, отклоняясь далеко в Смарагдовое море, огибали опасные воды и высаживали смельчаков на пустынных берегах ничейных земель, пока ещё занимавших крайние оконечности Луала.
Смарагд должен жить.
…Башня Затмений поднималась в сияющую высоту, чёрные бока блестели, словно политые водой. Стены гладки, словно вытесаны из одной громадной скалы, нигде ни единого шва. Узкие окна-бойницы испещрили бока башни, они собирают звёздный свет, так необходимый Мудрым для их обрядов и прорицаний.
Только с высоты птичьего полёта, да и то — зная астрономию на ять, смотрящий сумел бы угадать, что расположение окошек-бойниц в точности повторяет рисунок небесных созвездий.
Вверх, к краю котловины, ведёт узкая тропка, обвиваясь вокруг серого тела скалы.
В шести шагах от обрыва тропка обрывается, прямо перед глухими зарослями колючих кустов. Если раздвинуть ветки, откроется отполированная каменная плита, правильный шестигранник, весь исписанный причудливыми извивами не известных нигде, кроме Смарагда, букв.
Сейчас на этой плите, сжавшись, словно под ветром, хотя воздух замер в холодной недвижности, стояла тонкая фигурка, закутанная с головы до ног в бело-салатовый плащ. Время от времени вырывались на свободу и отчаянно трепетали длинные, совершенно белые пряди волос.
Время от времени стоявшая молитвенно складывала руки, но не произносила ни звука.
Сколько она уже провела здесь — неведомо. Может, несколько мгновений, а может — дни и недели.
Видимое становится образом, дрожащим отблеском на поверхности магических рек, и вот уже следующее изображение: ту же фигуру в плаще словно накрывает опускающийся с башни вихрь. Порывы зло треплют плащ, рвут рассыпавшиеся до земли волосы — и фигурка исчезает.
Мрак. И каменные стены вокруг, камень кажется тёплым, дышащим, живым. Фигурка в бело-зелёном замерла, скорчилась, повиснув в пустоте — пол в башне отсутствовал.
По стенам медленно разгорелись звёзды, рисунок созвездий плыл, всходили и закатывались Гончие, а над краем мира неторопливо и торжественно холодным голубым клинком поднималась комета.

Женщина вздрогнула, всплеснула руками, вскинула к лицу, словно защищаясь, и как подкошенная рухнула на незримую преграду, удерживавшую её над бездной.
* * *
Элиэри нежился под солнцем. Через залив, от касающегося там берега Леса Восхода, течение неторопливо несло сорванные ветром цветы. Резные причудливые венчики, что заставили бы устыдиться любую кружевницу, медленно плыли по спокойной воде, и волны не трепали их, лишь плавно покачивали, словно сберегая сотворённую духами зелёных лесов драгоценность.
…Если пройти в северную часть города, то за пятью Деревьями Сосредоточений можно увидеть скромный, по здешним меркам, особняк. Два этажа, каменный купол, кажущийся невесомым от изрезавшего его сквозного кружева. Но легкая завеса зелёных стеблей превратилась в глухую преграду, ощетинившуюся многочисленными шипами. Такие же завесы заплели окна, дом словно превратился в осаждённую крепость, отрезая себя от мира, такого ласкового, ухоженного, красивого.
Под куполом больше не гулял бесшабашный ветер, занавеси мёртво обвисли, журчащий фонтанчик в мраморной чаше пересох, и венчики водяных лилий печально закрылись. Из дома ушли свет и жизнь.
— Они показали тебе комету. — Мужчина старался выговаривать слова твёрдо и спокойно, как и подобает воину, но получалось у него плохо. — И что сказали? Точно, дословно?
— Точно… — раздался в ответ полувсхлип-полурыдание. — Пришла комета. Вырвалась из-за края мира, как ни одна комета до неё. На ней — сонмы разъярённых духов. Магия кипит. Всё кипит… всё горит… — Голос говорившей сорвался, утонул в рыданиях.
— И они сказали… — Мужчина тоже едва мог говорить.
— Что у нас родится Дитя-Горе. Которое разрушит Смарагд и погрузит его в пучину вод. Вместе со всеми его обитателями… — Слова перемежались всхлипами.
— Понятно, — процедил мужчина. Трудно было сказать, что брало верх в его голосе — ненависть или отчаяние. — Дитя-Горе… страх и ужас Смарагда. Которое, не будучи воплощением ни единой из сил, поставит себе на службу все семь стихийных искусств и, начав с Огня, закончит Смертью… кто покорит саму Беззвучную Арфу… Конечно…
— Говорили мне — не заводи колыбель… пока никто не родился… — прорыдала женщина.
— Покоримся судьбе… — глухо выговорил мужчина. — Пророчества сбываются. Мудрые из башни Затмений не ошибаются.
— Хорошо тебе… — В словах женщины проскользнуло нечто вроде презрения. — Ты веришь, что они беспристрастны… а может, это происки тех, кто нас ненавидит?!
— Горе помутило твой разум, — осторожно ответил мужчина после паузы.
— Я хочу ребёнка! — выкрикнула женщина с несдерживаемой страстью. — Хочу, его… его, мою плоть, мою кровь! На руках подержать — а там и уходить можно!.. А они… они… Комета… пророчества… живьём их сжечь!
— Ну что ты, что ты… не отчаивайся… ведь комета уйдёт… мы ещё сможем… не в этот цикл, так в следующий…
— Я не дождусь следующего цикла. Усохну… — И опять рыдания, бурные, самозабвенные.
— Не говори так. Я уверен, нам помогут.
Женщина ничего не ответила.

Я уверен, нам помогут.
Женщина ничего не ответила.
* * *
В спокойных водах Изумрудной бухты пестрели паруса. Смарагд ревниво охранял свои секреты, однако его корабли ходили далеко и смело, появляясь даже у ледяных берегов крайнего юга. Требовались умелые моряки и смелые воины, потому что всегда и везде находились отчаянные сорвиголовы, только и мечтающие выпотрошить чужие трюмы. На сказочном острове жили не только те, кто века назад глотал злые слёзы, покидая родные очаги. Хватало и народа попроще. Смарагду требовались крепкие руки, острые мечи и зоркие глаза.
Остров нуждался и в торговле. Возведённые магические барьеры остановили бы нашествие, но проверенным купцам доступ был открыт, по крайней мере, на пирсы Элиэри, Виэсе или Энсалли. В глубь острова чужестранцы не допускались, да они и сами не шибко рвались — здесь напрочь отсутствовали привычные им по другим портам нехитрые развлечения, вроде продажной любви, азартной игры или буйной выпивки.
Женщина в бело-салатовом плаще медленно брела по чистеньким нешироким улочкам. Широкие лопасти пальмовых листьев касались её лица, однако она их даже не отводила.
Женщина ступала плавно, бесшумно, словно перетекая. Посторонний глаз сразу бы уловил сходство с манерами Нэисс, но движения сидхи показались бы рваными, резкими и грубыми по сравнению с этим плавным, неразрывным шагом.
На бледном, бескровном лице жили только чудесные изумрудные глаза, большие, чуть миндалевидные, с приподнятыми внешними уголками. Про куда меньшие очи обычно говорят — «на пол-лица», и в данном случае это оказалось бы очень близко к истине.
И, в отличие от сидхи Нэисс, — зрачки в этих глазах были обычными, круглыми.
Время от времени бредущей попадались прохожие — неспешно прогуливающиеся, негромко беседующие в портиках под плеск фонтанов и неумолчный птичий пересвист, кто-то вежливо кланялся женщине — она ничего не замечала.
Так она добрела до порта. Небольшого, чистого и аккуратного, где не воняло тухлятиной, не чадили жаровни в сомнительных притонах, а у тщательно выметенных пирсов покачивалось несколько кораблей под тёмно-изумрудными парусами — флот Смарагда; чуть в отдалении, у «купеческой» пристани, застыла большая пятиярусная галера. По сходням торопливо сновали грузчики, сгибаясь под тяжестью туго перевязанных тюков. У сходен со свирепым выражением застыла пара охранников-дхуссов. Без оружия, чужие мечи не допускались даже на пристани Смарагда.
Женщина со странным выражением в глазах брела и брела вперёд, словно в полусне.
Порыв ветра сдёрнул капюшон с её головы, рассыпал роскошную гриву снежно-белых волос, распустившихся вокруг лица, словно дивный ореол. Оба шипастых дхусса вытаращили глаза.
Из-за груды тюков одним стремительным движением появился воин в короткой травяного цвета тунике и гибкой кольчуге поверх. Коротко обрезанные густые волосы не скрывали острых ушей, обычных для расы сидхов и аэлвов.
— Отвернуться! — коротко пролаял он, проделав выразительную мельницу двумя короткими саблями. — Dorma [1] з’Элма, высокородной ноори не подобает…
Женщина, названная стражником з’Элмой, в упор взглянула на воина. Казалось, причал средь бела дня, под ярким солнцем, озарила слепящая изумрудно-зелёная вспышка. Страж ошарашенно попятился, прикрываясь рукой и бормоча извинения.
Омми з’Элма размеренным и точным движением собрала волосы, убирая их под капюшон — словно кто-то залил водой пылающий белым костёр. И пошла дальше, мимо отсалютовавших ей дхуссов.
На корабле громко и требовательно заплакал ребёнок.

На корабле громко и требовательно заплакал ребёнок. Лицо знатной ноори стало ещё белее, из него ушла вся жизнь — ледяная маска, не тающая даже под ласковым южным солнцем.
Оба охранника дхусса непроизвольно скривились. Словно в детском крике было нечто позорящее их честь.
— Я не знала, что купцы теперь возят к нам на Смарагд рожениц, — медленно выговорила з’Элма со странным выражением.
— Никак нет, dorma, — по-уставному отозвался один из стражников, верно, старший по званию. — Не возят. Это…
— А ну-ка замолки, Герр! — рявкнули с палубы. Таким голосом, наверное, хорошо было отдавать приказы в самой гуще сражения. Над фальшбортом появилась голова ещё одного дхусса или, вернее сказать, дхуссы.
— Капитан, — оба стражника вытянулись в струнку, вскинув мечи «на караул».
— Разболтались тут, — прошипела дхусса. Уже не первой молодости, видавшая виды — часть шипов затупилась, несколько — срублены в стычках. Даже на стоянке в тёплом краю воительница не рассталась с кожаной бронёй. Перевязь с двумя мечами, вдоль бедра висела небольшая метательная секира.
А на руках дхусса держала отчаянно вопящий свёрток.
— Тьфу на тебя! — гаркнула разъярённая воительница. — Да заткнись же ты! Ох, позор мой, поношение…
Лицо ноори мгновенно ожило. Глаза словно бы вцепились в дхуссу.
— Храбрейшая, это… твоё дитя?
Видно было, что дхуссе, судя по всему, капитану нанятого корабельщиками отряда наёмников для защиты от шалящих в водах Луала пиратов, донельзя не хотелось отвечать. Однако ноори пристально взглянула ей в глаза, губы з’Элмы чуть заметно шевельнулись — и воительница ответила. Неохотно, отворачиваясь, но всё-таки не в силах ни повернуться и уйти, ни даже отмолчаться.
— Моё, высокородная ноори.
— Но разве у дхуссов нет запрета на деторождение, пока они на войне? — з’Элма демонстрировала завидные познания в нравах и обычаях дхуссов. Вот только почему её губы произносили не только те слова, что становились слышны, а глаза как-то по-особенному сверкали, словно в глубине их мерцали фонарики?..
— Высокородная ноори права, — опять же нехотя, словно через силу, ответила дхусса.
— Разве это не позор для обагряющей клинок вражьей кровью — носить и кормить? Разве нет в этом урона воинской чести, выше которой нет ничего у истинного дхусса? — Голос з’Элмы всё больше походил на завораживающую мелодию. Оба стражника, похоже, просто перестали что-либо замечать вокруг себя.
— Это позор… — эхом откликнулась дхусса. Взгляд у неё сделался остановившимся, она словно смотрела внутрь себя.
— И разве не позор сильномогучей дхуссе, с одного взмаха сносящей головы врагам, родить от человека слабого, неискусного в бою, славного только… только… — глаза ноори сощурились. — Славного одними лишь песнопениями? Вспомни, как это было, доблестная дхусса, капитан клана Морры, вспомни битву… на Опаловом берегу, вспомни лихое вольное войско, потрошившее богатые и трусливые купеческие города… толстобрюхих негоциантов, в страхе целовавших твои пыльные ступни, униженно вымаливавших жизнь… вспомни того певца, что вышел в вашим кострам… он пел, а вы бросали ему кости из походных котлов и смеялись… он унижался ради еды… он недостоин покрыть собой мать воинов… вспомни свою слабость, когда он спел «Одиннадцать дхуссов у башни…», потому что никто никогда не пел так о храбрецах, до конца оставшихся верными долгу и растерзанных големами Навсиная…
Омми читала в памяти воительницы, как в открытой книге, пустив в ход лишь малую часть своего искусства.

Дхусса с ребёнком на руках слушала ноори как зачарованная. Собственно говоря, её уже зачаровали.
— Да… И он пел… так пел… и был весёлый… мы не такие, мы любим сражаться… — выдавила воительница. — И я пошла с ним… какой позор… вечный… несмываемый… Весь отряд смеялся надо мной втихомолку, когда у меня стало расти пузо… Я, воительница Эррида, даю жизнь жалкому ублюдку! Какое бесчестье!.. Они смеялись, но потом перестали, после того как я убила двоих весельчаков…
— Всё можно исправить, доблестная Эррида, — вкрадчиво проговорила ноори, делая сложные пассы. — Никто ничего не вспомнит. Никогда и ни за что. Этого словно бы не было.
— Как?.. Как?.. — Дхусса стонала, словно в агонии.
— Отдай мне дитя, — завораживающе низко проговорила, нет, просто пророкотала з’Элма. — Отдай мне его, и никто никогда не упрекнёт тебя, даже ты сама. Отдай его мне!
Дхусса покачивалась, словно пьяная.
— Отдать. Отдать… Как отдать? — вдруг вскинулась она. — Это моя кровь!
— Гнилая, порченая кровь. — У нежной и тонкой ноори вырвался рык, достойный дикой пантеры. — Кровь, смешанная с человеческой. Зачем она тебе? Упивайся сражениями! Руби головы! Штурмуй, жги, круши, убивай! Не для этого разве сотворили тебя Семь Зверей?
Дхусса пошатнулась под напором чужого чародейства. Глаза её совершенно обессмыслились, словно умалишенная, она шагнула вперёд, на неловких и негнущихся руках протягивая з’Элме умолкнувшего ребёнка.
Ноори вцепилась в свёрток мёртвой хваткой.
— Ты не пожалеешь, — прошептала з’Элма. — Семь Зверей, Спящих, но Видящих! Примите мою клятву и мою просьбу! Пусть ничего не помнит это бедное создание, дхусса Эррида! Пусть ей всегда сопутствует удача! Пусть, пока не оборвётся её нить и не настанет её закат, она не знает печали! Пусть она никогда, никогда-никогда больше не вспомнит, что отдала своё дитя! Силой изначального мира и великим словом ноори заклинаю вас!
В ясном небе над пристанью прогремел гром. Вода в бухте потемнела, надвинувшаяся с океана волна подхватила и унесла прочь плававшие у пирсов беззаботные цветы. С недальних гор, от башни Затмений, налетел ветер, трепля полы широкого бело-зелёного плаща.
— Мы слышали твою клятву, — пролетела над головой Омми птица с ярко-оранжевым опереньем.
— Мы слышали твою клятву! — Что-то алое мелькнуло высоко-высоко в воздухе, куда поднимаются лишь самые могучие орлы.
— Мы слышали твою клятву, — высунулись из воды рыбья и змеиная головы, фиолетовая и голубая.
— Мы слышали… мы слышали… мы слышали… — эхом донеслось от лесов и лугов, от морских побережий и горных круч. — Духи стали свидетелями. Ты получишь просимое! Но и цена окажется высока.
— Я заплачу. — Ноори гордо вскинула голову.
— Не сомневаемся, — ответил незримый хор. — Будь по-твоему, з’Элма!
… Дхуссы-стражники, воин-ноори, сама Эррида ещё стояли, тупо таращась в пространство, а Омми уже покидала порт. Под широким плащом мирно спал ребёнок, на личико которого ноори пока ещё даже и не взглянула.
З’Элма бурей ворвалась в дом.

— Не сомневаемся, — ответил незримый хор. — Будь по-твоему, з’Элма!
… Дхуссы-стражники, воин-ноори, сама Эррида ещё стояли, тупо таращась в пространство, а Омми уже покидала порт. Под широким плащом мирно спал ребёнок, на личико которого ноори пока ещё даже и не взглянула.
З’Элма бурей ворвалась в дом.
— Тэнно! Тэнно, сюда, скорее!
— Что случилось, любимая?
— Конец нашим печалям! — выпалила женщина. — Я… я нашла, смотри!
Тэнно з’Элма удивлённо откинул полог. Высокий, очень тонкий, с длинным лицом, на котором, как и у его жены, жили одни только глаза, только не изумрудного, а небесно-голубого цвета.
— Я… я нашла, — тихо повторила его жена.
— Семь Зверей, Омми, это же… — Тэнно порывисто шагнул ко вновь запищавшему свёртку. — Великий Левиафан, где ты нашла у нас дхусса?
— В порту… его мать в охране у купцов, что приплыли вчера… — потупилась Омми.
— И… она отдала его тебе? — недоверчиво поинтересовался Тэнно. Неосознанно он слегка коснулся щеки ребёнка, и младенец тотчас же улыбнулся, крепко вцепившись в палец ноори.
— Смотри — он уже радуется тебе! — тотчас воскликнула Омми.
— Левиафан и Змей, супруга, но как он оказался у тебя?! Дхуссы едва ли так просто расстались бы со своим дитём. Посмотри, у него уже проступает клановая метка! Морра, если не ошибаюсь…
— Я… я внушила матери, что это страшный позор, — призналась Омми. — Тем более что по закону дхуссов это и впрямь бесчестит воительницу — она затяжелела от человека.
— Час от часу не легче! Женщина, ты хоть понимаешь, что наделала?!
— Я заставила всех забыть об этом ребёнке, — оправдывалась Омми. — Дала клятву Семи Зверям. И они приняли её.
У Тэнно з’Элмы подкосились ноги. Рухнув на каменную скамью, он только и мог, что молча смотреть на жену.
— Тогда нет смысла ничего говорить, — глухо промолвил он. — Будем надеяться, что Мудрые в башне Затмений ничего не заметили. И не связали этого малыша с каким-нибудь страшным пророчеством. Что ж… мы хотели дитя. Вот оно. — Тэнно взял себя в руки, даже улыбнулся. — Хоть и с шипами, а он славный карапуз; соседей и любопытствующих я беру на себя.
— Ты — самый лучший! — Омми порывисто бросилась на шею мужу.
— Другого б ты рядом и не потерпела…
* * *
— Прекрасно, просто прекрасно. — Алхимик Ксарбирус нарочито медленно, словно совсем обессилев, утёр пот со лба.
Схватка в подземелье башни Затмений кончилась.
Сверху, сквозь открытый в потолке люк, лился слабый свет. Хозяева бросили свой дом, однако он ещё жил, хотя как долго останется живым, никто не смог бы сказать.
Дхусс застыл на каменном полу, Алиедора замерла в трансе, держа на коленях его голову. Мэтр Кройон, Ксарбирус, Стайни, Нэисс и Брабер — все повалились рядом, тяжело дыша.
— Ну и дела, распечать меня во все кости. Сколько живу — а о таком даже помыслить не мог.

— Никто из нас «и помыслить не мог», любезный мой гном. Может, пославшие тебя оставили какие-нибудь подсказки, как нам теперь выбраться отсюда с нашей, без преувеличения, бесценной добычей?
— Не поверю, мэтр Ксарбирус, чтобы у вас-то, орденского командора, не было всё продумано с самого начала!
— Нет, милая Стайни, никакой орден и никакие командоры никогда бы и представить не могли, чтобы горы начали вот так рушиться. Если бы не мэтр Кройон, мы и до башни ни за что бы не добрались.
Кройон присел было на корточки возле неподвижной Алиедоры, осторожно коснулся жуткой костистой лапой её лба, другую руку положил на грудь Тёрну.
— Они едины сейчас, мои достославные друзья, — полушёпотом объявил демон, прикрывая глаза и словно вслушиваясь в какие-то далёкие отзвуки. — Не надо их трогать. Дхуссу предстоит дальний путь домой, и она, — он кивнул на Алиедору, — его поводырь. Не будем же им мешать.
Остальные из кервана смотрели тем не менее друг на друга с изрядной подозрительностью. Гном яростно чесал затылок и что-то бормотал, Стайни о чем-то напряжённо думала, запустив пальцы обеих рук под обруч ошейника с рунами; Нэисс сидела, обхватив себя руками, словно решила обернуться причудливым растением, под стать растущим в смарагдских лесах. Алхимик Ксарбирус поднялся и теперь стоял, жёстко усмехаясь и уперев руки в боки.
— Не стоит, не стоит, дорогие мои, — вполголоса проговорил он. — Цель достигнута; мы победили; Тёрн спасён и его приход в сознание — лишь вопрос времени. Но не надо сейчас устраивать схватку за добычу. Предлагаю сделать это позднее. Не забывайте, любезные спутники, нам ещё выбираться со Смарагда. Корабль ждёт, однако его команда подчинится только моим приказам.
— Ты в этом так уверен, мэтр? — громыхнул Брабер. — Дело мы свершили небывалое, что верно, то верно, свершили все вместе, так давайте и что дальше делать станем, тоже вместе решим!
— Вместе, мой добрый гном? Как ты себе мыслишь сие? Все мы, все четверо, посланы сюда разными силами. Все встали на этот путь не по собственной воле.
— Я тут вообще ни при чём! — вскинулась сидха. — Меня похитили…
— Завела старую песню, — поморщился Ксарбирус. — Слышали ещё на корабле. А наш славный Брабер тогда поинтересовался, мол, как добычу делить станем? Прозорлив оказался достославный гном, весьма и весьма. Вот как раз и пришло время её делить.
— Никакой делёжки! — высказалась Стайни. — Сперва решить надо, как отсюда выбираться.
— Что ж, со спросившего и спрос, — пожал плечами Ксарбирус. — Почему бы славной Гончей не выглянуть наружу?
Стайни лишь презрительно задрала нос.
— Я-то высунусь, не испугаюсь, — бросила она, направляясь к ступеням.
Гном и сидха быстро оглядели застывших Тёрна, Алиедору и демона, но первые двое по-прежнему не шевелились, а мэтр Кройон словно присоединился к ним в этом странном трансе.
— Желаю удачи, — сладким голосом произнёс вслед Стайни Ксарбирус.
Гончая — или бывшая Гончая? — презрительно усмехнулась и единым махом взлетела по ступеням.
— Я настоятельно советую, дорогие мои спутники, — понизив голос, сказал алхимик, — оценить данные вам приказы и распоряжения с критической точки зрения.

А именно на предмет выполнимости. Не смотрите на меня чистыми и невинными глазами, особенно ты, Нэисс.
— Меня похитили… — пробурчала сидха.
— Похитили, похитили, — фыркнул Ксарбирус. — Но не просто так. Сидхи не зря ведь сродни здешним обитателям, достаточно одного взгляда. Есть разные мнения, как зовётся ваш… тайный совет и где он находится. Однако там явно решили, что пора действовать.
— Чушь, бред, ерунда! — выпалила Нэисс. — Меня похитили. Везли в Некрополис. Я смогла освободиться. Бежала. Дхусс наткнулся на меня. Как это можно было заранее всё придумать?!
— Очень просто, — усмехнулся алхимик. — Наша дорогая Гончая что-то задерживается, наверное, наслаждается свежим воздухом и открывшимися видами, так что я поясню. Сидхи давно в союзе с Державой Навсинай. И когда ищейки Некрополиса стали крутиться вокруг одной очень одарённой молодой сидхи, Коллегиум решил убить сразу трёх ушанов. Во-первых, заслать «свою» чародейку в самое сердце Гильдии Мастеров. Во-вторых, если первое не выгорит, привязать к ней о-очень, очень подозрительного дхусса; и, в-третьих, обеспечить доставку этого самого дхусса прямо к столу господ коллегиантов.
— Ерунда! — вновь выкрикнула Нэисс. — Как Навсинай мог заранее узнать о дхуссе?!
— А как о нём узнал я? — хладнокровно парировал Ксарбирус. — Мэтр Шелдари, немолодой, ушедший в отставку со всех постов чародей, мой давний коллега ещё по навсинайской юности. Неужто ты полагаешь, дорогая моя Нэисс, что у него имелся только один хозяин? Разумеется, нет! Как всякий разумный человек, мэтр Шелдари не складывал все яйца в одну корзину. Разве ты забыла, как ожесточённо сражались коллегианты на переправе Рорха? Зачем, спрашивается? Чем их так заинтересовал этот смарагдский кораблик, тем более что атаковали они его на пути обратно, а отнюдь не туда? Итак, дорогая Нэисс, с тобой всё тоже было подстроено. За Тёрном, несомненно, следили…
— Вы бредите, мэтр, — негромко перебила его сидха. — Не сходится ваша сказка, не сходится в самом главном: как я могла бежать именно там, где был дхусс? — последние слова она почти выкрикнула. — Я была одурманена! А эликсиры смешивали в Некрополисе! Или это они хотели, чтобы я бежала?! Врите, мэтр, да не завирайтесь!
— О, я что-то пропустила? — раздался резкий голос Гончей. Стайни стремительно сбежала со ступеней, прижимая к бедру подобранный с пола меч. — Ссоритесь?
— Мэтр Ксарбирус рехнулся, — тотчас наябедничала Нэисс. — Скажи ты ему, Гончая, скажи, как меня крала!
— О! Опять, — закатила глаза Стайни.
— А чего ж тут «опять»? — охотно откликнулся алхимик. — Просто дхусса должен получить мой орден, а отнюдь не гномы, не Мастера Смерти и не сидхи, неважно, в союзе с магами Навсиная или же вне оного. Мы начинали этот разговор, да не закончили. Не хочу причинять ущерба никому из вас, а потому предлагаю договориться по-хорошему. Если вы никому не служите, если все вы здесь исключительно по зову сердца, то главное для вас — безопасность нашего общего друга Тёрна, а не выгоды кого-либо ещё. И я открыто говорю, что мой орден дарует тому же дхуссу безопасность, покой и всё, что он только пожелает… в пределах разумного, конечно же. Что скажете, господа керван?
— Складно поёшь, господин командор, — тяжело усмехнулся гном, выразительно перекидывая с плеча на плечо своё чудовищное оружие.

— Да только мы здесь не затем, чтобы твои песни слушать. Вы, людишки, Гнили попустительствовали, магию магичили, всяких таэнгов да прочую шваль разводили-пестовали, через то и мир наш загибается теперь — а дхусса себе забрать решили?! Ну-ка, ну-ка, хотел бы я то видеть. Не тянись ко склянкам своим, мэтр, не спужаюсь. Давно тебя знаю, на что ты способен — мне тоже ведомо. Чем бы ты в меня ни запустил, я первее окажусь. Плечам-то твоим как, голова не надоела? Не устали они этакую тяжесть таскать?
— Славная речь, славная, — прошипела Стайни. — Людишки, значит, во всём виноваты, так? А кто Камни Магии без устали в самых глубоких шахтах добывает да продаёт любому, кто больше заплатит, хоть Навсинаю, хоть Мастерам Смерти? Не твои ль соплеменники, Брабер? Не тебе нас стыдить, гноме, прикуси язык, пока не укоротили!
— О, вот и Гончая заговорила! — фыркнул Брабер, приседая в боевой стойке. Красно-золотистый клинок с шипением рассёк воздух, нарисовав несколько замысловатых петель. — Молчала б лучше, распечать тебя так и разэтак! Некромансеры всю магию вокруг себя ломали да гнули, всё Смерть победить тщились, что всему живому предназначена, ибо из камня мы вышли, в камень и уйдём; алхимией всё травили, живое и неживое, новое уродство создавали, светом не виданное, Гниль задавить пытались, а она оттого только больше в иных местах лютовала. Так что умолкни, нежить, пока живые говорят!
— Прекрасная, выдающаяся речь. — Ксарбирус издевательски похлопал в ладоши. — Но, быть может, сперва пусть скажет наша дорогая Стайни? Что там снаружи, досточтимая Гончая? Всё развалилось?
— Всё, — кивнула Стайни, кидая косой взгляд на гнома. — Надо вниз спускаться. Хоть и глубоко, а выхода нет. Зато и горы вокруг порушились. Пробираться сквозь завалы нелегко будет, но это дело привычное. Верёвки у нас есть…
— Вот и славно, вот и замечательно, — кивнул Ксарбирус. — Итак, господа керван, полагаю, нам стоит отложить выяснение судьбы дхусса на время после…
Брабер коротко размахнулся левой рукой, на миг оторвав её от эфеса своего чудовищного меча. Откуда ни возьмись, в его пальцах появился стальной шарик, со свистом врезавшийся прямо в лоб алхимику. Ксарбирус нелепо взмахнул руками и повалился, накрыв собой собственную алхимическую суму.
— Вот так, так и только так, — удовлетворённо хмыкнул гном. — Давно знаю этого болтуна. Пока в Семме обретался, орденам наушничал, всем вместе и сразу. За что едва не поплатился.
— Он же командор, — осторожно заметила Нэисс.
— Какой ещё «командор»! — отмахнулся Брабер. — Командоры не сидят годами в глухой дыре, алхимича помаленьку. Чего он, спрашивается, там ждал? Что дхусс сам к нему придёт?
— Однако же пришёл, — возразила сидха.
— Но кто в здравом уме на то рассчитывать станет?
— Дхусс не просто «пришёл». Он не мог не прийти, — холодно уронила Стайни. — А направлялся он к мэтру Ксарбирусу по совету другого чародея, мэтра Шелдари, до которого нам добраться так и не удалось.
— А разве мы собирались?
— Не собирались, Брабер, не собирались, что верно, то верно. Жалею теперь. Не поняла вовремя, упустила. Ну да ничего. — Она нарочито-равнодушно толкнула неподвижного Ксарбируса в бок носком сапога. — Берем Тёрна, как в себя придёт, и назад.
— На корабле Ксарбируса? — усмехнулась Нэисс.

— Берем Тёрна, как в себя придёт, и назад.
— На корабле Ксарбируса? — усмехнулась Нэисс.
— Сидха испугалась его команды? — высокомерно подняла бровь бывшая Гончая. — Втроём мы с ней не справимся? Не заставим сделать то, что нам нужно?
— Во-во! — обрадовался Брабер. — Конечно! Дхусса заберём, демона тоже, а этих, — он ткнул пальцем сперва в Алиедору, затем в алхимика, — тут оставим. Ни к чему они нам, верно, Стайни? И в горы уйдём. Там хорошо, никакая Гниль не дотянется. А ты, Нэисс, что делать станешь? Пойдём с нами, хотя, конечно, сидхам в подгорных царствах никогда особо весело не бывало. — Гном досадливо покачал головой.
Ни Стайни, ни Нэисс не ответили.
— Ну, чего замерли? Давайте, понесли дхусса наверх.
— Может, дождёмся, пока в себя придёт? — неуверенно предложила Нэисс.
— Ага, дождёмся, — фыркнул гном. — Может, и дождёмся, да только сперва…
Он шагнул к неподвижному Ксарбирусу, совершенно недвусмысленно вскидывая меч.
Рука лежавшего вниз лицом алхимика вдруг дёрнулась, что-то мелькнуло в воздухе, на лету обращаясь в облако мельчайших зеленоватых капелек. Гном не успел уклониться, с ходу окунувшись в него; глаза его полезли на лоб, он схватился за горло, захрипел, уронив оружие, упал на колени — и медленно завалился набок, судорожно суча ногами. Раз, другой — и он тоже замер, взгляд его остекленел.
На коже Брабера дымились, стремительно высыхая, сотни крошечных зеленоватых капель.
Алхимик Ксарбирус приподнялся. Лоб его заливал огромный синяк.
— Не так-то просто… тьфу, кхе, кхе!.. не так-то просто меня завалить, мой добрый гном, — просипел он, выразительно глядя на Гончую с сидхой. — Ну, а вы, красавицы, тоже желаете попробовать? Обе вместе или по отдельности?
— О чём вы, дорогой мэтр, — усмехнулась Гончая. — Вы ж меня от смерти спасли. До скончания времён благодарна буду.
— В самом деле? — Ксарбирус недоверчиво поднял бровь. — Ну, если так, то нечего прохлаждаться. Берите дхусса и в путь. Если я правильно всё понял, спуск нам предстоит очень долгий, а потом — не менее долгий путь сквозь сплошной хаос, оставшийся после разрушения котловины.
— Они все трое в каком-то трансе, — осторожно проговорила Нэисс, едва касаясь кончиками подрагивающих пальцев усеянного шипами дхуссова плеча. — И Тёрн, и эта… Гончая, и мэтр Кройон… Дхусса-то мы унесём, а вот демона как сдвинуть?
— Придётся не сдвигать, — пожал плечами Ксарбирус. — Его никто не заставлял, сам явился. Ну, давайте, красавицы, не стойте столбами! У меня после этого гномьего подарочка голова гудит, словно пивной котёл, и в глазах всё плывёт…
— Так какому же ордену ты нас призываешь предаться? — сощурилась Стайни. — «Чашникам»?
— Догадайся сама, — сухо отрезал алхимик. — Орденов не так много. Примени метод исключения. Однако сейчас это не имеет никакого значения. Мой орден способен о вас позаботиться. И о вас, и о дхуссе.
— А что вы собираетесь с ним сделать? — осведомилась Нэисс. — Зачем он вашему ордену?
— Мы, — выпятил челюсть Ксарбирус, — надеемся, что дхусс примет наше предложение.

И станет наставником в искусстве Беззвучной Арфы для наших братьев-рыцарей.
— И всего-то? — разочарованно протянула Нэисс.
— Это на самом деле очень много, моя дорогая. Обитатели Смарагда во времена оны сходились в схватке с Навсинаем и Некрополисом, пока не заперлись окончательно на своём острове. Магия Беззвучной Арфы — это не шутка. Это страшное оружие и чудовищная мощь. Если как следует в ней разобраться — так кто знает, может, и Гниль удастся повернуть вспять.
— То есть в Великую Осень вы, мэтр, не верите?
— А почему, дорогая Стайни, я должен в неё верить? Слова одного явно безумного, хотя и очень, очень могущественного чародея, — ещё не доказательство. Столь всеобщее утверждение не может не сопровождаться столь же весомым доказательным аппаратом, каковой…
— Довольно!
Стражевая лоза сидхи метнулась, удлиняясь, раздваиваясь, норовя опутать разом и Гончую, и алхимика. Нэисс точно рассчитала момент, когда на неё никто не смотрел, никому не было до неё дела.
Нельзя сказать, что Стайни и командор так и стояли, разинув рты. Ксарбирус ловко отпрыгнул в сторону, метнув разом две мелкие скляницы; их запас он, похоже, имел на все случаи жизни. Один эликсир разлился чёрной блестящей лужей на пути стражевой лозы, другой полетел прямо в лицо сидхи облаком уже знакомых зеленоватых капелек.
Гончая тоже сорвалась с места, взвилась длиннейшим прыжком, занося подобранный клинок; но стремившийся к ней отросток взвился петлёй, охватывая руку и плечи Стайни, рывком бросая её вниз, на раскрошившиеся плиты пола.
Другой отросток метнулся вперёд, опутывая отскочившего было Ксарбируса. Там, где живое оружие сидхи перечеркнуло чёрную лужу алхимического эликсира, раздалось шипение, повалил пар, стебель стремительно потемнел, роняя пожухлые коричневатые пласты. Однако стражевая лоза отращивала новую плоть куда скорее, чем яд Ксарбируса пожирал старую.
— Вот и всё, — выдохнула Нэисс. Казалось, она едва стоит на ногах.
— Что ещё за фокусы, тьфу, тьфу, да убери ж ты от меня эту гадость! — завизжал алхимик. — Она мне в рот лезет!
— Это не фокусы, — уже куда твёрже отозвалась Нэисс. — Дхусс принадлежит моему народу. И только моему.
— Это, тьфу-тьфу, почему же?!
— Потому что, дражайший мэтр. Сидхи слишком долго страдали и понесли слишком большие жертвы, чтобы упускать из рук то, что нам принадлежит по праву. Здешние обитатели — наши прямые сородичи. Следовательно, и ими созданное если кому и должно достаться, так это нам. Или вы, люди, и впрямь думаете, что сидхи — это такие дикари, сидящие на деревьях и ни о чём не помышляющие, кроме лишь выживания?! Как бы не так! — Щёки Нэисс раскраснелись. — Мы знали, что такое Беззвучная Арфа! Когда-то давным-давно обитатели Смарагда бывали на наших берегах! Но мы забыли, откуда они сами, забыли почти всё, загнанные в леса, едва удержавшиеся на краешке земли… А теперь Тёрн будет наш.
— И давно вы это, тьфу-тьфу, придумали? И откуда, — тьфу, пакость! — откуда про него узнали?
— А откуда про него узнали гномы? Мы, старшие расы…
— Антинаучное и ничем не подтверждённое утверждение!
— Мы, старшие расы, — с кривой усмешкой повторила Нэисс, — почувствовали сильное возмущение магии всего мира. Её не использовать, не применить, не согнуть и не подчинить своей воле, но предсказать кое-что она может.

Её не использовать, не применить, не согнуть и не подчинить своей воле, но предсказать кое-что она может. И тогда моя миссия была дополнена. Произошло удачное… совпадение.
— Так-так, очень, тьфу, интересно. — Ксарбирус отплёвывался от настойчиво лезущих в рост листьев. — Совпадение, значит. Смотрю, все, кому не лень, знали о дхуссе столько, что диву даёшься! Нэисс, может, всё-таки прекратишь дурить и…
— Не для того погибла моя Ветвь. — Глаза сидхи вспыхнули. — Великое дерево моего народа должно жить, даже если где-то отвалится сухой сучок. Это закон вечного леса. Зато вся сила погибшей Ветви теперь у меня… в чём вы и смогли убедиться. А теперь мы уходим.
— И ты даже не добьёшь нас? — Алхимик, несмотря ни на что, присутствия духа не терял. — Поистине нечеловеческая безжалостность.
— Народу сидхов не нужна ваша смерть. Ему нужна Беззвучная Арфа. Вы останетесь тут достаточно долго, чтобы мы смогли уйти.
— Уйти? — поднял брови Ксарбирус. — По-моему, дхусс и шагу ступить не сможет.
Нэисс усмехнулась.
— Бывайте здоровы.
Опутавшие Стайни и Ксарбируса отростки конвульсивно дёрнулись, отрываясь от породившей их стражевой лозы, и тут же зарылись в камень быстро удлинявшимися корнями. Сидха легко и упруго шагнула к замершим Тёрну, Алиедоре и Кройону; сила переполняла её, стражевая лоза извивалась, встав стоймя, словно змея, и источая ярко-зелёное сияние.
— Я освобожу его. А вы… вам я зла не желаю, даже тебе, Гончая. Ты была просто слепым орудием.
Ксарбирус зарычал, захрипел, дёргаясь в живых путах, но чары сидхов держали крепко.
Глаза Стайни опасно сузились, казалось, взгляд её сейчас прожжёт сидху насквозь.
— Я бы так не торопилась. — Голос у неё пресекался от ненависти.
— Вот даже так? — полуобернулась сидха.
— Даже так! — взвыла Стайни.
Руны на её ошейнике ослепительно вспыхнули — неправдоподобно ярким, режущим глаз белым огнём. Из стали высунулись острые шипы, вонзились в плоть Гончей, шея Стайни окрасилась кровью.
Она закричала, забилась, голова запрокинулась, на губах проступила пена; но руки с нечеловеческой силой уже рвали опутавшие их стебли.
— Нет! — Сидха успела вскинуть ладонь, успела бросить ещё одно заклинание, но чары безнадёжно опоздали. Мелькнуло что-то стремительное, росчерк по темноте, свистнул клинок; удар должен был рассечь горло Нэисс, но и посланница лесного народа оказалась не промах. Взметнулась стражевая лоза, перехватывая оружие, оплетая эфес и сжимавшие его пальцы, норовя выкрутить, вырвать его из небольшой ладони.
— Получай!
Левый кулак Гончей задел успевшую чуть отстраниться сидху. Отстранившуюся — но недостаточно далеко и недостаточно быстро.
С легким, почти неслышным стоном Нэисс опрокинулась. Она не рухнула тяжкой колодой, нет, плавно опустилась, словно лист, сорванный порывом злого ветра.
Стайни замерла над ней, тяжело дыша. По лбу, щекам и подбородку Гончей стекали струйки пота, капли срывались, одна за другой падали на пол, выбивая странный ритм.
— А теперь и впрямь всё. — Голос Стайни срывался, казалось, она едва держится на ногах.
— Браво, браво, браво. — Кое-как, насколько позволяли путы, похлопал в ладоши Ксарбирус.

— Браво, браво, браво. — Кое-как, насколько позволяли путы, похлопал в ладоши Ксарбирус. — Великолепно, моя дорогая Гончая. Прошу при случае засвидетельствовать моё глубочайшее почтение пославшим тебя Мастерам. Великолепная операция, ничего не скажешь. Однако они рисковали… или же нет? Или они вообще не мыслят подобными категориями? Удержится как бы бывшая Гончая, дотянет до известного алхимика — хорошо, ну а нет — ошейник сработает?
— Какое тебе дело… — прохрипела Гончая, нагибаясь к бесчувственной сидхе. — Надо же, жива. А я-то думала…
— Не только у других Игла-до-Сердца подводит, — ханжеским голоском заявил алхимик.
— А ты вообще молчи, мэтр недоделанный. — Гончая сплюнула кровью. — Теперь всё действительно кончилось…
— Э, э, меня-то, может, освободишь? — заволновался Ксарбирус.
— Как же, нашёл дуру… — фыркнула Гончая. Она старалась держаться прямо, но получалось это плохо. — Ы-ы-ы-ы-э-э! — Её начало мучительно рвать.
— Эк тебя, — посочувствовал по-прежнему спутанный Ксарбирус. — То-то ты, милая, с ошейником так и не рассталась.
— Ы-ы-ы-э-э-э-х!..
— Прекрасный, прекрасный ответ. Очень выразительный. Твои хозяева, не задумываясь, убили бы тебя, Гончая Стайни. А ты готова на всё, лишь бы им угодить. Не пора ли и о себе подумать?
— Я… х-х-х-ха… уже подумала. Вот о нём. — Девушка кивнула на неподвижного дхусса. — О нём подумала. И о себе. Мы уйдём. А все Мастера, командоры, Ветви и прочее может провалиться сквозь землю или самолично утопиться в Гнили. Мне без разницы.
— Ну, желаю удачи, — отвернулся Ксарбирус. — Я так понимаю, ты сейчас всех нас добьёшь? И меня, и сидху, и даже гнома?
— А он разве жив?
— Неужели я так похож на хладнокровного убийцу?! — возмутился алхимик.
— Не стоит скромничать, мэтр, — очень похож. С того самого момента, как выдал нас «чашникам».
— Не «вас», а только дхусса, — ворчливо поправил Ксарбирус. — Однако стоит признать, что это оказалось бы наилучшим исходом. Причём для всех. А так…
— Х-хватит. — Стайни пошатнулась, взмахнула руками, вновь обретая равновесие. — Я тоже не убийца. Я хочу сказать — больше не убийца. Как там сидха сказала — я вам зла не желаю. Так и я тоже. Никому зла не желаю. Мы уйдём с дхуссом — а вы как хотите.
— Прекрасное, благородное намерение — вот только что об этом скажет другая Гончая?
* * *
Алиедора медленно поднималась к свету из глубины тёплого и ласкового моря. Тёплого и ласкового моря, на котором она никогда не бывала, если не считать время на пути к Смарагду.
Она видела историю Тёрна. Не человека и не дхусса. Ясно, что сам он не мог этого видеть или запомнить, значит, рассказали. И скорее всего сама высокородная Омми з’Элма. Теперь это знает и она, Алиедора.
— Многодостойная! — вдруг прорезался чей-то вопль.
Глаза Гончей открылись.
Над ней нависала жуткая физиономия рогатого демона. Рядом пошевелился и застонал Тёрн.

Рядом пошевелился и застонал Тёрн. А вокруг… вокруг явно только что разыгралась нешуточная схватка.
Гном, застывший вниз лицом; бессильно раскинувшая руки сидха, её стражевая лоза шипит и извивается, словно живая змея, никого не подпуская к хозяйке; алхимик Ксарбирус, накрепко связанный по рукам и ногам зелёными живыми отростками; и тяжело дышащая, вся покрытая потом девушка с окровавленной шеей; на полу валяется лопнувший ошейник Гончей.
— Делили добычу, — медленно проговорила Алиедора, обозревая поле боя. Всё было понятно без слов.
— А ты кто такая? — прошипела в ответ Стайни.
— Доньята Алиедора Венти, Гончая Некрополиса, — холодно ответила Алиедора. — А ты — беглянка, предательница?.. Что ты можешь сказать?
С губ Стайни не сходила кривая усмешка.
— Это я-то предательница? Спроси мастера Ошгрена, не своего Латариуса. Меня, а не тебя, гордячка, отправили на самое важное, самое трудное и опасное дело. Поэтому уйди с дороги… самое меньшее, или, что лучше, помоги мне. Дхусс должен быть доставлен в распоряжение Гильдии Мастеров. Таков приказ.
— Дхусс не вещь, чтобы его куда-то доставляли. — Алиедора встала в позицию. — Тебе придётся перешагнуть через меня, потому что я таких приказов — доставить Тёрна в Некрополис — не получала.
— Это будет нетрудно, — прошипела Стайни.
— Многодостойные! — взвыл демон, кидаясь между готовыми сцепиться девушками. — Храбрая Стайни! Доблестная Алиедора Венти! Оставьте ваш спор, он не имеет уже никакого значения. Как и все прочие приказы. Гниль сейчас будет здесь! Я чувствую прорыв, прорыв небывалый! Она грозит затопить всё и вся! Башня шатается, её основания дрожат! Надо убираться отсюда!
— Мэтр… Кройон… говорит… верно, — раздался слабый голос дхусса. — Башня Затмений… доживает последние мгновения. А вы… я вижу… — приподнявшись на локте, Тёрн покачал головой. — Друзья мои, я не вещь и не приз. Те силы, что наивно думают, будто Беззвучную Арфу можно заставить служить себе, ошибаются. Если мир не может её принять, значит, её не должно быть.
— Очнулся! — констатировал Ксарбирус. — Дорогой дхусс, не были б вы так любезны объяснить вашим чересчур горячим поклонницам, что сейчас…
— Мэтр Ксарбирус, нам надо уходить отсюда. Немедленно. Я ещё держусь… ещё держу… но сил почти не осталось. Помоги им, мэтр Кройон. Освободи мэтра Ксарбируса. Пусть приведут в чувство гнома и сидху. Нам не из-за чего ссориться. Я не стану ничьей добычей. Пришло время сделать последний шаг.
— Какой ещё шаг?! — разом вырвалось и у Стайни, и у Алиедоры.
— Последняя песнь Беззвучной Арфы. Для Семи Зверей. Прошу тебя, друг Кройон, сделай, что нужно.
Стайни заскрипела зубами, однако с места не сдвинулась — Алиедора глядела ей прямо в глаза.
— Только двинься.
— Сама только двинься! — процедила в ответ Стайни, однако Алиедора сейчас видела её словно насквозь: та держалась лишь на эликсирах, да таких, что даже она, почитая себя лучшей из Гончих, поостереглась бы вливать себе в жилы.
Кройон тем временем хлопотал над бесчувственной Нэисс. Наконец сидха застонала и приподнялась.
— Уф! — не мог отдышаться демон.

— Мир сходит с ума. Мои заклятия перестают работать или работают так, что едва не убивают вместо того, чтобы излечивать. Так, теперь ты, гноме…
— Э-э-э… не надо… мне уже лучше… я уже почти в порядке… — простонал Брабер; верно, действие яда оказалось не столь сильным. — Ох, ну и трещит же башка, как пива перепил…
Ксарбирус хмыкнул. Демону пришлось потрудиться, освобождая его от пут, потому что Нэисс только и могла, что сидеть, уставясь в одну точку.
— Никто не проиграл. Никто не победил, — тихо проговорил Тёрн. — Оставьте ваши распри. Смешно звучит, правда? Но ничего лучшего тут не скажешь.
Стайни выругалась.
— Тёрн, я…
— Я понимаю. А сейчас — я постараюсь позвать. Если верны все предчувствия и предзнаменования, то нас услышат — именно здесь, где впервые под небом мира Семи Зверей прозвучала Беззвучная Арфа. Помоги мне встать, Алиедора! И ты, Стайни!
Две Гончие обменялись яростными взглядами, но, взявшись разом, поставили дхусса на ноги.
— Так-то оно лучше, — заметил довольный Кройон. — Керван нерушим, несмотря ни на что.
— К-какой ещё керван, — простонала сидха. — Мы все пришли сюда по приказу пославших нас. Алхимик — от ордена Чаши, Гончая — от Некрополиса, я — от сидхских Ветвей, гном — от подземных властителей. Один только мэтр Кройон был честнен и искренен от начала и до конца…
— Я тоже, — пожала плечами Алиедора, не спуская глаз со Стайни. — Мастера Смерти послали меня следить за дхуссом, и это я делала. Я не лгала никому и никогда.
— Верно. А теперь всё, забыли о приказах! Они уже всё равно безнадёжно устарели. — Тёрна шатало, но голос не дрожал. — Тихо! Пусть скажет Арфа.
Он выдохнул, опустил голову. Пальцы ощутимо сжали запястья Алиедоры и Стайни, ярко вспыхнул клановый знак на щеке.
— Но Звери… мертвы… — неуверенно начала было Стайни.
— Нет, — вдруг вырвалось у Алиедоры.
— Нет, — одновременно с ней отозвался и дхусс. — Я слышу их. Их гнев и ярость. Чувства их живы, они не покинули Райлег. Впрочем… — он глубоко вздохнул, — довольно слов.
Его руки шелохнулись, пальцы словно пробежали по незримым струнам; и Алиедора готова была поклясться, что она на самом деле слышит музыку. Безмолвную музыку Беззвучной Арфы.
Но, против всех её ожиданий, это оказалась отнюдь не та колыбельная, к каким она привыкла. Гром бушующей бури, грохот штормовых волн, разбивающихся о скалистый берег, крик хищной птицы, камнем падающей на добычу, утробное рычание зверя, рвущего ещё тёплую плоть, — вся мощь сурового мира звучала сейчас, звучала беззвучно; как? — этого Алиедора постичь не могла.
Башня Затмений — это место, где Арфа впервые ожила, вдруг поняла Гончая. Камни помнят самые первые аккорды, когда ноори едва только вступили под этот небосвод. Изгнанники, напуганные и растерянные, они бежали из умирающего мира, чтобы — не в первый раз! — обрести новый дом.
И они обрели его. Какое-то время они даже дерзали делать вылазки, корабли под зелёными парусами осторожно пробирались вдоль чужих берегов, Беззвучная Арфа сперва огласила, кроме смарагдских, пустынные в ту пору берега острова Луал, а потом и иных земель.

Однако ноори было слишком мало, чтобы захватить огромные пространства, населённые молодыми и жестокими народами, познавшими свою собственную магию и не желавшими сдаваться без боя.
Великая башня Затмений, шедевр Мудрых народа ноори; магия здесь сплавлена воедино с камнем, создав новую сущность. Тёрн пел, пел беззвучный гимн Семи Зверей, и ему отзывались сейчас каждая плита, каждая потолочная балка и каждый вытесанный блок из стен. Башня словно вспомнила, для чего изначально предназначали её создатели, для разговора с силами, иными, нежели человеческие.
Оцепенев, дхусса слушали и все остальные. Ксарбирус застыл, уголки рта скорбно опустились, и стало видно, как же он всё-таки стар. По щеке медленно катилась одинокая слеза, алхимик забыл и утереть её, и отвернуться, чтобы другие не видели его слабости.
Нэисс сидела, подтянув колени к груди, забывшись, глядела на дхусса, и глазищи лесной чародейки сияли, словно два огромных изумруда. Стайни уронила руки, серая пелена исчезала из её взгляда, ярость и помутнение, вызванные жуткой алхимией, уходили, растворяясь без следа в новой, уже чистой крови.
Слабо и неуверенно, но улыбался чему-то своему Брабер, позабывший даже о красно-золотом клинке. Рядом с ним застыл мэтр Кройон — чувствительный демон рыдал, ничуть не скрываясь.
Стайни глубоко вздохнула, протянула руку сидхе — и та не отдёрнулась. Бывшая Гончая села рядом с недавно ещё смертельным врагом, потому что иная сила, грозно провозглашённая Беззвучной Арфой, властно вступала в свои права, навсегда ли или на миг — никто бы не сказал, но сейчас она была всепобеждающей.
Клановый знак на щеке Тёрна пылал уже не багряным, не ярко-алым, но чисто-белым пламенем; а по челюсти и шее дхусса обильно текла кровь, словно жилы под нанесённым рунным росчерком лопнули, не выдержав напора.
Отзывались и оставленные ножом кора Дарбе руны на теле Алиедоры. Эхо магии отдавалось глубоко под самыми нижними из фундаментов башни, камни покидали веками предназначенное им место, ибо, когда ярятся Стихии, что может устоять перед их гневом?
Беззвучная Арфа прощалась и звала, всё вместе. Сопровождала торжественное шествие Семи Зверей, навсегда покидающих свою юдоль, покорно склоняющихся перед силами куда более могучими, непредставимыми для смертных, силами, что правят всем Великим Древом Миров; или же — нет, не склоняющихся, напротив, вставших на последний и безнадёжный бой, как и положено истинным Хранителям, чей долг — умереть, но не сдаться.
Но слышимая теми, кто должен во всех уголках огромного мира, Беззвучная Арфа требовала свою плату. Кровь текла уже по плечу и груди Тёрна, он дышал всё тяжелее — но плечи его не опускались, и угрюмая решимость никуда не исчезла из глаз.
Он сделал выбор, понимала Алиедора. Без меча и доспехов, дхусс бестрепетно шёл навстречу призрачному, ускользающему врагу, постоянно меняющему формы и обличья; рядом с дхуссом, Избранным ли, нет, Великим Тёмным ли, Светлым — никто бы не сказал — сейчас никого не было. Керван распался.
Арфа звала — но никто не отвечал. Никто не шёл на её призыв, полумрак в подземелье башни Затмений сгустился ещё больше. Что-то злобное, исчезающее, изменчивое, многоликое таращилось из глубины, но, увы, это чудовище не имело сердца, которое можно разрубить или проткнуть.
— Держись, дхусс, — прошептала Алиедора. — Держись, потому что…
* * *
И в этот миг всё кончилось, потому что башня Затмений стала рушиться.
Тёрн хрипло вскаркнул, взмахнул рукой, мешком обваливаясь на пол. Тело его словно налилось жуткой, неподъёмной тяжестью, так что даже Алиедора со Стайни не смогли удержать дхусса на ногах.

Тело его словно налилось жуткой, неподъёмной тяжестью, так что даже Алиедора со Стайни не смогли удержать дхусса на ногах. Пол под ногами заходил ходуном, башня издала жуткий и громкий скрип-стон, вопль отчаяния и ужаса.
То ли Гниль в бесплодных, как казалось со стороны, атаках сумела подточить незримые опоры, то ли схватка адептов той самой магии, что возвела башню, внесла свою лепту — но по полу, стенам и потолку побежали многочисленные трещины, они стремительно расширялись. Башня падала не как обычные здания, её части словно раздавались в стороны, распираемые жуткой и необоримой силой.
Чёрный демон играючи вскинул неподвижного дхусса на плечо, заметался, но бежать было некуда, здесь не было лестниц или спасительных ходов. Здесь не было ничего, кроме магического средоточия власти ноори над Смарагдом, и сейчас это всё рушилось во прах.
Все ссоры и раздоры были мгновенно забыты.
Алиедора расширенными глазами, не шевелясь, глядела на мечущегося демона, на пытавшуюся что-то сделать с Тёрном сидху, на другую Гончую-беглянку, что яростно кричала что-то старому алхимику, на скрежещущего зубами гнома, что затравленно озирался, не в силах, верно, найти никакого выхода.
Они метались, а Алиедора не шевелилась. Идти и бежать некуда. Дорога закончена. Тёрн не дозвался, и Арфа умолкла окончательно. Все звуки умерли, Гончую заключила в стальные объятия страшная тишина. Нет врагов, некого убивать и резать.
А ведь ночь так и не кончилась, отрешённо подумала Алиедора. Страшная ночь, приговорившая Смарагд, а быть может, и весь остальной мир.
Что делать? Раздвигаются стены, мечется демон Кройон, на руках его окровавленной куклой болтается бездыханный Тёрн. Неужто всё вот так и завершится?
Что? Демон наконец остановился? Верно, чего мотаться… Тёрн жив, он открыл ей своё прошлое, он, наверное, убил себя в отчаянной попытке дотянуться до старых хозяев Райлега — зачем? А теперь осталось только ждать, и просить все силы, земные и небесные, чтобы ожидание не растянулось слишком надолго.
Да положи же ты наконец дхусса, болван. Ничему ты тут не поможешь. Я уже сделала, что могла. Ага, вроде остановился… и впрямь положил. Услыхал, что ли?
Башня Затмений меж тем неспешно и беззвучно рушилась, вернее сказать — раздавалась всё шире и шире. Трещины обратились разломами, стены словно уплывали; больше всего это напоминало распускающийся цветок.
Над дхуссом хлопотали и алхимик, и сидха, и вторая Гончая, и демон, и даже гном, а Алиедора сидела на холодном камне, равнодушная и безучастная. Рваться и метаться больше нет смысла. Пришли опустошение и спокойствие. Вот… не думала не гадала, а эвон как всё повернулось.
Однако шли мгновения, а стены башни отнюдь не падали на головы доньяте и её невольным соратникам. Плавно, словно поддерживаемые незримой рукой, они опускались в пропасть — да, в пропасть, потому что окружавшее башню скалистое плато исчезло напрочь. Вокруг одинокого каменного столпа кипел сплошной океан Гнили, повсюду, насколько мог окинуть глаз. Исчезли скалы, исчезли деревья и кусты, исчезло всё — осталось одна лишь Гниль.
И уровень её быстро поднимался.
В жёлтой жиже скользили бесчисленные тела многоножек, мокро щёлкали жвала, шуршали лапы и панцири, твари готовились к последнему броску.
Подступал враг, с которым не совладают и тысячи тысяч Гончих.
Алиедора глубоко вздохнула, села, поджав ноги, как любила сиживать в детстве. Что ж, она сделала всё, что могла…
«Не всё, Алиедора».
— А? Что? Кто?
«Твой долг ещё не заплачен, доньята».

— А? Что? Кто?
«Твой долг ещё не заплачен, доньята».
— Кто ты? — вырвалось у Гончей.
«Посмотри сама».
— Гайто… — пролепетала Алиедора.
Соткавшись прямо из воздуха, перед ней возник огромный чёрный скакун, весь облитый чешуйчатой бронёй. Не сам, не во плоти — лишь невесомый призрак, но то был её гайто, сомнений быть не могло!..
Он пришёл. Услышал и пришёл.
«Настаёт твой черёд».
— Почему ты молчал раньше?! — исступлённо выкрикнула Алиедора, прижимая кулаки к груди. — Почему не приходил?!
«Я явился, как только смог. И как только смог — заговорил с тобой благодаря дхуссу Тёрну. Слушай внимательно, доньята Венти. Мы для того и спасли тебя на нашем капище, чтобы сейчас, в последний час, во время крайней нужды, обратиться к тебе напрямую, презрев старинные запреты и законы».
— К-кто ты?
«Ты знаешь, кто я. Мои братья и сёстры тоже здесь».
И точно — рядом с призрачным гайто появились тени ещё шестерых существ. Изменился и сам гайто — на лбу его появился длинный серебристый рог.
Единорог. Левиафан. Кракен. Феникс. Морской Змей. Сфинкс. Грифон.
Семь Зверей Райлега, явившиеся на зов.
— Вы живы?
«Если бы мы были живы, ничего подобного не случилось. Пока мы хранили наш мир, пока он был дик, Гниль здесь не могла укорениться. Но эти времена прошли, а мы слишком поздно поняли, что есть то, над чем не властны даже мы».
— Как Гниль?
«Как Гниль. Но, к счастью, мы нашли тебя. А ещё раньше одна прозорливая ноори завещала нам своего приёмного сына. Исполнились пророчества, произнесённые на заре времён, когда царила Великая Весна. Мы смогли действовать. Чтобы спасти тех, кто живёт на нашем Листе».
— Ничего не понимаю… — простонала Алиедора.
«Ты всё прекрасно понимаешь. Ты прошла путь, ты стала каплей крови Дракона. Настало время Его оживить. Только Он может дать бой Гидре и, значит, дать остальным время спастись. Дхусс Тёрн сокрушил преграды, воззвав к древнему и изначальному в Нём».
— Капля крови? Белого Дракона?
«Конечно. Неужто ты думала, что с тобой хоть что-то произошло совсем случайно, безо всякого смысла? Смысл крылся во всём. Ты выбрала правильный путь, доньята Алиедора. Ты принесла огромную жертву, но мир требует от тебя и всех нас большего, куда большего. В том числе и от дхусса».
— Что мне делать?
«Ты знаешь сама. Мы и так сказали слишком много. Лист не должен сорваться раньше времени».
— Лист? Сорваться?
Ей никто не ответил. Тени колыхались, истаивали, мрак жадно глотал их, словно спеша насладиться кратким своим торжеством.
— Как всегда, — сказала Алиедора, глядя прямо на кипящий гной внизу. — Бросить несколько напыщенных и загадочных фраз, после чего скрыться. Очень, очень разумно, Хранители.
Молчание.
— Что ж, я справлюсь и так. Ну же! Встань и иди! — приказала себе Алиедора и рывком вскочила на ноги. Призраки уже растаяли, вокруг неё кипела Гниль, одна лишь Гниль.

Белый Дракон, милостивый, милосердный. И капля Его крови. Не для того ли она нужна, чтобы в требуемый миг пробудить Дракона, дать ему сил для последнего боя?
Кажется, никто больше не заметил её разговора с Семью Зверями. Дхусс показал ей своё прошлое, объяснил… что заклят при рождении, что отдан Семёрке; но, подумала Алиедора, он неполон без неё, без капли крови, а Белый Дракон неполон без дхусса, вот и чудит, вот и бьётся, точно лишённый рассудка. А может, и просто лишённый.
Кажется, она знает, что надо делать. И что после этого случится с дхуссом, с Тёрном, которого она… в которого она… ой, нет, нет, про это лучше не надо. Это совсем не для Гончих, не про Гончих, это вообще из какой-то иной жизни. Из жизни, где не случилось ни замка Деркоор, ни Байгли Деррано, где она, доньята Алиедора, одна из многочисленных дочерей барона Венти, вышла замуж за славного и доброго рыцаря, во всём — ой-ой-ой! — похожего на Тёрна! — жила с ним душа в душу, рожала детей, строжила прислугу, вела дом, ездила в гости к батюшке с матушкой, к сёстрам и братьям, сбивалась со счёта, стараясь запомнить всех племянников и племянниц, плакала на похоронах нянюшки, сияла от счастья, когда старший сын, совсем юный рыцарь, вышиб из седла фаворита королевского турнира, выдавала замуж дочек, держала их за руку, когда они вопили «мама, мамочка!», рожая первенцев…
Нет, ничего этого не было. Но — милосердные Звери! — Алиедора подняла кружившуюся голову, и вся её неслучившаяся жизнь, тихая и счастливая, встала перед глазами в мельчайших подробностях.
А может, всё по-другому? Они бы вернулись, она железной рукой навела бы порядок в Некрополисе, частично перебив, частично изгнав непокорных, сама провозгласив себя королевой?
Нет, пустое…
Мир послушно поворачивался иной стороной — она стала бы королевой, но в родном Меодоре. В конце концов, Гончая она или нет? А Мастера, что согласны были бы следить за полнотой её эликсиров, нашлись бы, она не сомневалась.
Тоже пустое.
Алиедора поднялась и, словно кукла, на негнущихся ногах шагнула к распростёртому на камнях дхуссу.
Она точно знала, что надлежит делать.
Ты, заклятый Семью Зверями и им вручённый, надежда и проклятие, Белый Дракон, которому ещё только предстоит стать поистине «милостивым и милосердным», — мы славно бились, мы ещё не проиграли. Пусть даже океаны Гнили накатываются на последний остров, пусть почти нечем дышать от смрада — у нас есть шанс. Равный с хранителями этого мира.
* * *
— Големы, благородный дон! — молодой дон Бранно Берлеа сиял, словно новенькая монета от королевского чеканщика. — Навсинай идёт на помощь!
— Навсинай? Откуда они тут взялись? — насторожился Дигвил. Что-то тут не то. Шли через Меодор, шли через дольинскую новосотворён-ную пустыню — ничего. Никому не были нужны. А тут, эвон, големы пожаловали.
— У них есть провиант? Кто предводительствует?
— Не знаю, — растерялся Бранно. — Я так спешил…
— Ничего. — Дигвил хлопнул молодого рыцаря по плечу. — Сейчас сами всё узнаем.
Караван весь короткий зимний день переправлялся через Сиххот. Река ещё не встала, однако не стоило труда найти мост — к нему вывел Латариус.
— Надо же, Гниль их не тронула. Всё сожрала в Долье, а тут — как её и не бывало, — заметил некрополисец.

— Нам повезло.
Переходили реку под заунывный вой холодного северного ветра. Берег Сиххота вымер, пусто, ни тебе страшных зомби, ни ужасных некромансеров, ничего.
И никаких припасов тоже.
— Големы наступают на Скришшар… — пробормотал Дигвил себе под нос. — Что им здесь делать? Прикрывают бок главных сил? Вряд ли, слишком далеко оттянулись.
— Мне это не нравится, — выдохнул Латариус, нахмурившись.
— Мне тоже, — признался Дигвил. — Дон Бранно, собери рыцарей.
Дону Деррано очень хотелось приказать всем остальным выстроиться в боевой порядок, но, увы, он командовал не войском, а толпой. Толпой спасавшихся от жуткой смерти беглецов, с женщинами и ребятишками, с домашним скотом и скарбом, с узлами и тюками. Конечно, сани можно составить в круг, но…
— Вон они, — показал Латариус.
Из сумерек один за другим выныривали громадные фигуры големов, уродливых железных гигантов; ярко светились алым многочисленные глаза.
Они шагали, развернувшись широкой цепью и охватывая обширный лагерь беженцев полукольцом.
— Не меньше сотни, — заметил Дигвил. Руки его сами взялись за меч, но что может меч против такой брони? — Окружают. Зачем? Непохоже, чтобы и впрямь спешили на помощь…
Големы приближались, погромыхивая и лязгая. У кого-то из сочленений вырывался пар.
— Что-то не замечаю никаких припасов… — начал было Дигвил, когда ряды железных воинов Навсиная разом окутались дымом.
Грохот залпа слился с многоголосым воплем боли, ужаса и отчаяния. Не требовалось быть стратегом, чтобы понять — маги Державы скорее уложат всех беглецов в землю, чем позволят уйти к злейшим врагам.
Падали на снег люди, а големы, с лязгающими в их чреве рычагами, надвигались мерным, неспешным шагом, готовя мечи, копья, секиры, булавы и прочее, потому что приказ Навсиная надлежит выполнить буквально — не должно остаться ничего, даже трупов. Потому что трупы тоже могут обратиться в солдат вражеской армии.
Кто-то, размахивая мечом, бежал навстречу стальным гигантам, кто-то вскинул самострел, и с чёрной брони големов полетели искры; но дать настоящий отпор этим исполинам могли разве что варвары кора Дарбе. Толпа хлынула назад, кто-то падал, его топтали, а големы всё приближались и приближались. Сейчас они перезарядят арбалеты и аркебузы, и тогда…
Дигвил оглянулся. Вокруг него собралась кучка рыцарей, в броне и с оружием; слова не потребовались, все понимали, что осталось только одно — отвлечь на себя сколько возможно големов, дать хоть призрачный шанс спастись кому-то из бежан. Может, наткнутся на идущих с подмогой Мастеров…
— Они здесь, — услыхал он вдруг Латариуса. В голосе некрополисца слышалось совершенно ему несвойственное мрачное торжество. — Успели-таки.
В спины големов ударил густой рой стрел. Они возникли словно из ниоткуда, точно родившись в самом чреве снеговых туч. Если бы тут оказалась доньята Алиедора Венти, она припомнила бы почти такую же битву, с которой и начался её путь Гончей…
Големы тотчас развернулись. Кто бы ими ни командовал, он не был ни трусом, ни глупцом. Бомбарды и аркебузы изрыгнули пламя, со свистом рассекали воздух устрашающие лезвия; стальные чудовища Навсиная тем же мерным шагом пошли навстречу новому врагу.
Однако с той стороны тоже шли мёртвые солдаты, уже не боящиеся ни смерти, ни позора.

Мёртвое вновь столкнулось с мёртвым, но по пятам за зомби следовали Мастера, и, похоже, они тоже не собирались отступать.
От ударов зачарованных стрел по чёрной броне големов расползались ядовито-зелёные дыры, обнажая бешено крутящиеся шестерни и червячные передачи механизмов. Копья в руках мёртвых пехотинцев били точно, стальные чудовища взрывались одно за другим, но и зомби погибали во множестве. Только теперь Дигвил Деррано понял, насколько страшным противником были созданные навсинайскими магами големы; казалось невероятным, что простая плоть когда-то погибших воинов способна противостоять железу.
Однако она противостояла. Из-за снежных занавесей выныривали всё новые и новые шеренги зомби, густо летели стрелы, и големы стали падать. Воинов Некрополиса падало куда больше, но они, с неумолимостью муравьёв, спасающих из огня личинки или матку, шли и шли вперёд, опрокидывая одного железного великана за другим.
— Успели-таки, — вновь вздохнул Латариус, когда последний голем рухнул, окутываясь клубами светящегося изнутри пара.
Ошеломлённые, люди замерли кто где. Зомби не двигались, не сходили с места, даже не пытаясь приблизиться к беглецам. Лишь одинокая фигура в тёмном плаще выступила вперёд, высоко подняв безоружные руки.
— Люди Меодора и Долье! Я Ошгрен, Мастер Смерти. Мы здесь, чтобы помочь. Не надо бояться. Вам доставлены припасы. Гильдия Мастеров, прознав о ваших бедствиях, тщится оказать посильную помощь. Мы проводим вас к ближнему лагерю, где вы сможете обогреться и поесть. Если вы позволите, наши лекари позаботятся о ваших раненых. Никто не будет зомбирован, даю вам честное слово. В том числе и погибшие сегодня, — он обвёл широким жестом окровавленный во многих местах снег. — Прошу вас, не медлите. Многих раненых ещё не поздно спасти, но время уходит.
— Мастер Ошгрен! — Дигвил подал гайто вперёд. — Я дон Дигвил Деррано, наследник сенорства Деррано и предводитель этих людей. Они напуганы, растеряны, сбиты с толку. Имя Некрополиса для них — страх и ужас. Поэтому не взыщите, если слова мои покажутся вам лишёнными вежества или благодарности. Согласны ли вы оказать нам помощь бескорыстно, ничего не требуя взамен, кроме лишь того, что люди захотят дать по своей собственной воле?
— Совершенно точно, благородный дон Дигвил, наследник сенорства Деррано, — без тени усмешки в голосе ответил некрополисец. — Мы готовы, и помощь будет оказана именно так. Зомби не приблизятся более ни на волос. Только чтобы доставить припасы. Пища не отравлена. Я готов остаться заложником. Убейте меня сколько угодно мучительным образом, если хоть с кем-то случится что-нибудь плохое.
Сбитые с толку меодорцы и дольинцы недоумённо переглядывались — до тех пор пока тишину не прорезал звенящий от слёз молодой женский голос:
— Лекаря, лекаря надо! Мальчонку у меня подстрелили, аспиды… сыночек мой… кроха совсем…
— Я лекарь, — решительно шагнул Латариус.
— Я тоже. — Ошгрен и виду не подал, что узнает соратника по Гильдии; швырнул плащ прямо на снег и раскрыл сумку, обычную кожаную сумку странствующего врача с инструментами.
Юная девушка, ещё почти девочка, едва ли старше восемнадцати, бросилась перед ними на колени, держа на руках окровавленный свёрток. Малыш тем не менее ещё дышал, хоть и слабо. Латариус и Ошгрен переглянулись.
— За работу, коллега, — сказал Латариус. — К огню давайте, к огню, — держа малыша возле самого пламени, он откинул окровавленные тряпки. Пальцы быстро пробежались по тельцу.

Пальцы быстро пробежались по тельцу. — Гммм… Что ж, состояние пациента тяжёлое, но отнюдь не безнадёжное, как вы считаете, мэтр?
— Совершенно согласен с вами, досточтимый мэтр, — кивнул Ошгрен. — Отнюдь, отнюдь не безнадёжное.
Глаза молодой матери ожили.
— Правда? Правда, господа лекари?
— Правда, правда, — проворчал Ошгрен, уже сжимая в руке ланцет. И добавил, совсем буднично: — Припасы уже несут.
Глава XX
— Отойдите все. — Алиедора склонилась над бездыханным дхуссом. — Отойдите. Я знаю, что делать.
Пальцы её вновь уже почти привычным движением легли ему на виски.
Ты отдал мне своё прошлое, дхусс, чтобы я поняла. Ты позвал Зверей, зная, что должен сделать, если они откликнутся на твой зов. Ну, а я теперь в свою очередь возвращаю тебе будущее, то немногое, что нам ещё осталось.
Хранители Мира есть Хранители Мира, они не пастухи, а мы не скот. Чёрное никогда не станет белым, серое никогда не затопит всё сущее, всегда останутся полюса и всегда пребудут различия. Ты был белым, я — чёрной. Наверное, так могло казаться со стороны. Сейчас всё становится — нет, даже не серым, а жёлтым. Гниль властвует надо всем, Гниль, что шла за тобой, надеясь дотянуться до своего самого страшного врага.
Гончие не сдаются, подумала Алиедора, крепко зажмуриваясь.
Она не видела, как рухнули и сгинули в кипящей Гнили остатки башни Затмений, как погибла мудрость и гордость народа ноори, как она, Ксарбирус, Стайни, Нэисс, Брабер и Кройон остались одни на нагом каменном столпе, без какой-либо надежды выбраться, потому что внизу не осталось ни скал, ни даже их обломков — ничего, кроме океана бушующей Гнили. Доньята ничего не видела, она просто шла той самой дорогой, дорогой духов, дорогой, ведущей к Белому Дракону.
Милостивому, милосердному.
В потоке душ мелькнули знакомые лица. Нянюшка. Сёстры. Братья. Отец. Мама. Мама… она больше не кричит «убейте ведьму», она улыбается ласково и горько.
Алиедора опускает голову. Сил нет смотреть, но смотреть надо. Это твоё настоящее искупление, доньята.
«Нет, — слышится голос Единорога. — Всё ещё впереди».
Вот даже так? Что ж, спасибо за подсказку…
Гончая Некрополиса склонилась над дхуссом. Что ж, пора прощаться. Человек, или дхусс, или гном, или таэнг — он сам в себе, един и неделим. Мало сказать — «стань Драконом», чтобы это случилось по-настоящему, предстоит отказаться от себя; и тогда великая сила, прозябавшая в небесах или где-то за ними, сделается тем, чем должна, и поможет вскормившему её миру в его, мира, последний час.
Узкие ладони опустились Тёрну на плечи. Со стороны казалось, что эти двое сейчас займутся любовью, но нет — Алиедора обняла дхусса, шипы укололи кожу, потекла кровь. Доньята хотела верить: кровь её, если не сомневаться в словах кора Дарбе, есть именно то нужное, чтобы возродился новый, истинный Дракон, Белый Дракон.
Тёрн отозвался. Слабо, словно из дальней дали, но голос его звучал твёрдо. Она не разбирала слов, точно дхусс заговорил на непостижимом языке Беззвучной Арфы, но в них слышались непреклонная твёрдость и решимость. Дхусс пребывал где-то там, на собственном плане бытия, наверное, где только и можно было встретить истинную суть великого Дракона, всепобеждающего, неуязвимого. Тело не повиновалось дхуссу, да и не нуждался он сейчас в нём; его духу предстояли куда более трудный путь и трудное дело.

Тело не повиновалось дхуссу, да и не нуждался он сейчас в нём; его духу предстояли куда более трудный путь и трудное дело.
Шипы входили всё глубже, кровь обильно струилась по их серой поверхности; а закрытые глаза Алиедоры уже видели весь Смарагд, где лопающаяся земля извергала из себя полчища многоножек. Гниль шла в последний бой, хотя ей и так никто не мог противостоять.
Невозможно победить смерть полностью и окончательно. Можно лишь отыскать дорогу в обход.
Невозможно победить и жизнь. Можно лишь отсрочить её торжество.
Там, в конце дороги душ, извивающийся в тёмных облаках Дракон задёргался, словно в агонии.
Как же ты страшен, Дракон. Уродлив и страшен. Страшна твоя суть, проглядывающая из глубины мутных зрачков, страшна пустота в тебе, пустота и незнание. Пустая оболочка, доспехи, оставшиеся без хозяина, без того, кто взденет панцирь и молча выйдет на битву, зная, что может только победить, а все иные исходы — не просто временная неудача с надеждой вернуться и отомстить, а последняя всеобщая гибель, за которой уже никогда не последует возрождения.
Рядом с Драконом, свирепым божеством безжалостных варваров, возводивших пирамиды из черепов в его честь, мелькнула фигурка дхусса. По сравнению с исполинским телом Дракона Тёрн казался лилипутом, ничтожной крупинкой, обречённой исчезнуть в утробе вечного зверя.
Дхусс оглянулся. Их с Алиедорой разделяла бездна, но в то же время казалось, что Тёрн смотрит на неё почти в упор.
«Я иду, — просто сказал дхусс. — Он не сдастся просто так, слишком привык жрать, расти и толстеть. Он забыл, кто он такой и для чего существует. Я должен его вразумить».
«Постой! — безмолвно закричала Алиедора. — Постой, ты не совладаешь с ним один. Он просто поглотит тебя, даже не разобрав, как глотал всё остальное. Я была у варваров. Я помню. Я поняла… только сейчас».
«Спасибо тебе, доньята. Я знал, что могу положиться на тебя. Я буду счастлив и горд, если ты встанешь в этом бою рядом со мной».
Наконец-то, подумала Алиедора. Наконец-то он счёл хоть кого-то достойным сражаться рядом с ним.
Кажется, из глаз у неё потекли предательские слёзы.
«Я люблю тебя, — хотела она сказать. — Я люблю тебя, паладин, отвергавший всё и всех ради вот этого последнего боя, я никогда никому в этом не признавалась, только тебе, когда уже ничего не исправишь и не изменишь».
«Я тоже люблю тебя, — улыбнулся Тёрн. — Просто боялся сказать. Не хотел… тянуть за собой. Но всё равно — когда ты рядом, я знаю, что не поверну и не повалюсь. С тобой и за тебя, доньята!»
«С тобой и за тебя», — повторила она. Слёзы, похоже, уже лились ручьём.
Фигурка Тёрна остановилась перед пастью Дракона, руки дхусса были широко разведены. Вновь зазвучала Арфа и — о чудо! — на сей раз Алиедора слышала её совершенно отчётливо.
Яростная, побеждающая музыка. Поток чистой силы и света, обретший плоть в звуках. Дракон медленно, словно с трудом, повернул отвратительную башку, тупо воззрился на дхусса. Огромная пасть распахнулась, Гончей показалось — оттуда потянуло тухлятиной.
Но Беззвучная Арфа резала, словно нож, проникая сквозь покрывшуюся серым мхом броню, тянулась вглубь, растекалась по жилам зверя — и к творимой Тёрном музыке примешивалась сейчас кровь самой Алиедоры.
Капля крови Белого Дракона, только теперь она поняла истинный смысл слов кора Дарбе.

Способные крушить горные цепи и обращать в иссушённые пустыни целые моря, великие Силы слепы и беспомощны, если не оживлены горячей человеческой кровью.
Была ли она, Алиедора, на самом деле «избрана», «отмечена» какими-то особыми небесными знаками? Или просто требовалось то неведомое, что составляет сердцевину души каждого, кто встаёт, выходя на безнадёжный бой.
Алиедору отделяли от Белого Дракона неизмеримые бездны пространства — и в то же время он был совсем рядом, протяни руку — и коснёшься. Гончая протянула — с кончиков пальцев срывались мелкие капельки крови, тотчас распадавшиеся на совсем крошечные, почти невидимую алую пыль. Пыль плыла, оседая на грязно-серой броне, и Дракон начинал изменяться.
То уродство, что являлось Алиедоре ранее, бельмы на глазах, отвислые брыли, грязно-серый цвет чешуи — всё исчезало сейчас, смываемое её собственной кровью. Снежная белизна, пробивавшаяся сквозь алое, глаза цвета старого янтаря, блестящая чешуя — панцирь героя.
Дракон наливался силой, преображался, рос.
«Теперь ты поняла», — сказал кор Дарбе, останавливаясь рядом с ней, задержавшись на краткий миг перед тем, как вновь вернуться обратно, в великую процессию душ.
«Едва ли, — подумала Алиедора. — Ты ведь сам не знал, что творишь, вожак варваров. Ты ощупью искал дорогу дикарским своим чутьём, не более того. Однако — смог найти и смог вывести на верный путь меня саму. Спасибо тебе, вождь варваров. Спасибо за всё, даже… даже за чёрный куб».
Кружилась голова. Кажется, это всё? Капля крови сольётся с Белым Драконом, сделает его таким, каким ему следовало стать, и уйдёт, растворится в нём навеки?
Сердце дхусса билось сильно и ровно. Ещё немного, и дело будет сделано, она вернёт его, она оживит уходящего, и всё будет хорошо.
Однако чем сильнее, чем чище и прекраснее становился Белый Дракон, истинно милостивый и по-настоящему милосердный, тем слабее и реже звучали удары дхуссова сердца.
Я его убиваю, пронзило Алиедору словно ножом. Я убиваю Тёрна, чтобы жило это страшилище! Конечно, сейчас оно уже совсем не страшилище, но всё равно, всё равно — слишком хорошо Алиедора помнит изначальный облик Дракона милостивого, милосердного.
Она дёрнулась, но бесполезно. Их связало накрепко.
«Девятый Зверь приходит, чтобы положить конец Зверю Восьмому, — сказал на ухо невидимый Единорог. — Белый Дракон победит Чёрную Гидру и откроет дороги. Развяжет пути. Тогда мы сможем стать теми, кем должны».
Что за чушь?! Белый Дракон… победит Чёрную Гидру… что за детские сказки? Нянюшка куда лучше рассказывала!
«Иногда серому действительно не остаётся места. Иногда меньшего зла не существует, а остаётся одно зло, очень большое и страшное».
— Нет! — проревел Дракон, расправляя кольца на полнеба. — Ты не уйдёшь. Ты не можешь уйти. Мы только начали. Дорогу можно осилить лишь вместе, нам с тобой.
…Это было словно жестокий удар, удар, швырнувший её обратно на жёсткий камень, в ночь, на заливаемый Гнилью Смарагд, на высокий каменный столп, откуда нет и не может быть выхода.
— Спасибо, — сказал Дракон, извиваясь среди туч. — Прости, что так всё кончилось, но… иначе кончиться и не могло. Нет больше ни того Дракона, что ты увидала в небесах, нет и Тёрна, но есть я…
— Ч-что? К-как? — только и смогла пролепетать Алиедора.

Чьи-то руки оттащили её от бездыханного дхусса, что-то обжигающее коснулось многочисленных ран.
— Он принёс себя в жертву, заплатил последнюю, самую высокую цену. Погиб не на миру, где смерть красна, в одиночестве… вернее, лишь с одним другом, что стоял с ним плечом к плечу, с тобой. Однако жертва есть жертва. Мне пришлось взять его. Но он ещё вернётся, потому что я — это и дхусс тоже.
Алиедора отвернулась, по щекам катились давно и прочно позабытые слёзы.
«Я люблю тебя, дхусс, — колотилось в голове. — Я люблю тебя, но не успела даже обнять по-настоящему».
— Я иду, — просто сказал Дракон, и Алиедоре почудилось смущение и раскаяние в нечеловеческом гласе. — Время истекает. Гниль всё сильнее, и тут ничего не сделают ни Семь, ни Восемь, ни даже все Девять Зверей, объединись мы с Гидрой. Великая Осень, завершение круга. Листьям суждено опасть.
— Что?! — заорала Алиедора, глуша яростью неизбывные тоску и боль, эхо простого, незамысловатого «я люблю тебя». — Какая «осень»?! Это враки! Древо вечно! И Листья на нём! Это так! Иначе и быть не может!
— Почему? — спросил Дракон. Скорбь в его голосе сделалась нескрываемой. Это говорила уже не просто слепая, хоть и могущественная Сила, поставленная управлять ходом времени и светил. — Почему ты так уверена, капля моей крови? Давшие нам жизнь Изначальные, чью природу постичь невозможно, заложили круг вечного обновления, где смерть — неизменная спутница жизни. Чтобы Древо жило вечно, Листья должны опадать, питая корни. Преобразуя элементы, пространство и само время, Древо вырастит новые. Новая жизнь оплодотворит их чудесной силой, сознание дарует мудрость, но она же и заставляет страдать. Но именно это, сила разумных рас, и делает Листья тем, что они есть — незаменимой пищей для Древа, залогом того, что Оно и в самом деле будет стоять вечно.
— А люди, значит, этакие мураши, истребляют вредных гусениц и жуков-короедов, — зло бросила Гончая. — А когда наступает осень — мы должны умереть?
— Как и всё живое. — Дракон смотрел прямо в глаза Алиедоре. — Как умру в своё время и я, уступив место иной форме, иному смыслу, что станет хранить новый мир.
— Спасибо, утешил! — отвернулась доньята.
— Тебе пора, — мягко сказал Дракон. — Времени мало, а сделать предстоит ого-го сколько.
Её мягко толкнуло в грудь. Белая дорога, великая тропа душ меркла, сквозь завесу видений всё ярче и жёстче проступали очертания «настоящего» мира.
* * *
Страх и отчаяние владели столицей Державы Навсинай уже несколько дней. Гниль прорывалась там, где доселе не прорывалась никогда, прямо посреди каменных мостовых, пробивая толстенные каменные плиты, защищённые всеми мыслимыми и немыслимыми заклятьями.
Над городом поднимался дым — отчаявшиеся обыватели сами поджигали дома, надеясь, что это преградит дорогу тварям. Напрасно; бестии легко обходили очаги, а иногда с истинно «гнильим» презрением к смерти бросались прямо в пламя до тех пор, пока огонь не угасал, задавленный множеством грязно-жёлтых тел.
Коллегиум, собравшийся вновь в знакомой зале, заметно поредел. Никак не меньше трети магов куда-то делись; правда, оставались все главнейшие. Азерус, Зильфер, Ференгаус, как и сам мэтр Эммер, — стояли, склонившись над картами. Однако на сей раз это были не карты Некрополиса, и планы изображали отнюдь не осаду вражеской столицы, а отчаянную попытку спасти свою собственную.

— Досточтимые! — Господин верховный распорядитель кашлянул несколько раз, и притом не для того, чтобы привлечь внимание. Ядовитые испарения Гнили, несмотря на зимнее время, заполняли воздух, и от них не находилось спасения даже здесь, в цитадели магов. — Я не буду потчевать вас сладкими сказками. Мы бились отчаянно и отважно, чудеса нашего героизма ещё долго будут памятны всем, но…
— Но столицу придётся оставить, — мрачно сказал Зильфер, не поднимая глаз на мэтра Эммера. — Мы едва удерживаем старый город и третье кольцо стен. Сколько погибло простолюдинов, ремесленников, купцов и прочего люда — не поддается исчислению.
— Мы только что отступили с южного бастиона, — вступил Азерус. — Заклятья хорошо если сдерживают Гниль ненадолго. Такого прорыва не описано ни в одних анналах…
— Господа! — Мэтр Эммер потёр красные глаза с ненаигранной усталостью. — Господа, я получил послание из Некрополиса.
Все замерли.
— Гильдия Мастеров уведомляет нас, что война стала совершенно бессмысленной. Их калькуляции показывают, что Гниль проникает к самым основам нашего мира, обращая их в ничто. — Эммер приподнял несколько мелко исписанных пергаментных листков, потряс и вновь опустил. — Коллега Ференгаус, прошу вас взглянуть на это…
— Чего там смотреть, — буркнул тот. — Я сразу могу сказать, что так оно наверняка и есть. Все наши эксперименты пошли прахом. Камни Магии взрываются, сгорают, рассыпаются во прах. Всё летит в тартарары, досточтимые коллеги…
— Исчерпывающе, — вздохнул Эммер. — Некрополис предлагает перемирие. Под, гм, патетическим предлогом, что надо спасать мир.
— Мне этот предлог отнюдь не кажется патетическим, мэтр, — дерзко бросил Азерус.
— А что с Гнилью у них самих, Мастера не пишут?
— Пишут. Пишут, что так же плохо, хотя, наверное, не как у нас. — Эммер кивнул в сторону тщательно занавешенного окна. — Однако Гильдия не забыла сообщить нам, что остановила наших големов уже на окраинах Скришшара. Остальное, как они заявляют, докончила Гниль. Нет больше ни города, ни тех, кто наступал на него… — Он на миг закрыл лицо ладонями, вновь с усилием потёр слезящиеся глаза. — Некроманты полагают, что, если мы не объединим силы, Гниль станет поистине неудержимой.
— А если объединим?
— Тогда, быть может, коллега Азерус, мы и сумеем её сдержать. Обязаны. Хотя бы потому, что отступать ни нам, ни им некуда — дорогу на другой Лист не смогли открыть ни мы, ни они.
* * *
Алиедора сидела на жёстком камне, что остался от башни Затмений и плакала. Горько рыдала, уткнувшись лицом в колени, и одежда, рваная и грязная, насквозь промокла от слёз.
Дхусса больше нет. Он ушёл тихо, не в страшной схватке со смертельным врагом, не в величественной битве с невиданным монстром, а просто перестал быть. Уступил собственную жизнь, чтобы оживить и без того живого Дракона. Как такое может быть? Почему этим иномировым тварям так нужны наши жизни, почему они не могут без них?
Они ничто без нас, с глубочайшим презрением подумала Алиедора. И зарыдала ещё сильнее — от обиды, от утраты, ибо ради кого, ради кого расстался с земным бытиём её дхусс?
Рядом с телом Тёрна на коленях застыли Нэисс и Стайни. Кажется, они тоже плакали.

Кажется, они тоже плакали. Кажется, друг у друга на плече, обнявшись, словно сёстры. Стоял, растерянно опустив длинные лапы, чёрночешуйчатый демон, растерянно топтался с бесполезными уже склянками алхимик Ксарбирус, бросил красно-золотой меч на землю, в ярости топая ногами и потрясая кулаками, гном Брабер.
Они явно не видели парящего в небесах Дракона.
— Теперь ты доволен? — выкрикнула Алиедора сквозь слёзы.
— Я не могу быть доволен, — пришёл ответ. — Мой Лист должен опасть, и я вместе с ним.
— Тогда зачем всё это? Я, он, «капля крови»? Семь Зверей и моё спасение? Какой был во всём этом смысл?
— Смысл прост, Алиедора Венти. Спасать то и тех, что может быть спасено.
— Как?
— Когда Гниль сожрёт всё, что только возможно, когда живым будет некуда бежать, Лист сорвётся и канет с Великого Древа в неведомую черноту. Такое случалось и раньше. Листья опадали, но живые с них могли уйти на другой Лист, пока ещё не затронутый Гнилью. Но время шло, и Великая Осень становилась всё ближе и ближе. Теперь она настала. Не остаётся больше Листьев на Великом Древе. Всем им суждена гибель, Гниль победит всюду, и не потому, что с ней сражаются трусы или же слабаки. Нет, как день сменяет ночь, как осень сменяет лето, так и для Великого Древа Миров наступает пора Зимы. Гаснет свет и уходит тепло. Гниль пожирает Листья.
— Мы все умрём. — Слёзы по-прежнему текли из глаз, но былая злость вновь пробудилась.
— Да, — просто сказал Дракон. — И мы тоже.
— Тогда зачем…
— Слушай и понимай, Гончая. Ни тебя, ни Тёрна не избрали понапрасну. Всё то, что казалось сказками о проклятых детях, — правда. Без жертвы нет ни искупления, ни возрождения.
— Что нам нужно делать?! — вскакивая на ноги, заорала Алиедора. — Ты, проклятый! Отвечай!
— Алли… — услыхала она, и у неё тотчас подогнулись ноги, потому что это был голос Тёрна. — Оглянись!
Рядом с ней на коленях, закрыв жуткую физиономию лапищами с не менее жуткими когтями, стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, сам демон Кройон.
— Он… слышал, — с запинкой сказал голос Тёрна.
— Так ты жив?
— И да, и нет. Жива часть меня… что стала частью и Белого Дракона. У Семерых был план. Точнее, не план, а то, что составляло самую их суть, их назначение. Сделать так, чтобы на Листьях вновь появились мыслящие, когда наступит Великая Весна.
— Семеро — они что же, только от нашего мира, или во всех остальных?
— Они — аспекты, как я понял. В каждом мире их знают под разными именами. И в каждом мире они сейчас пытаются спасти хоть что-то, хоть кого-то, хоть как-то, помочь пережить Великую Зиму.
— Так за чем же дело стало?
— Алиедора, это их первая Зима. Никто не знает, когда настанет конец Древу, и настанет ли он вообще, но аспекты молоды. Они родились с прошлой Великой Весной.
— И что теперь?
— Безымянные, Изначальные, неведомые силы, что стояли у самого начала начал, чьим попущением, или соизволением, или благом, или ошибкой — но родилось Великое Древо, — тоже могут ошибаться. Я гляжу в память и сознание Белого Дракона, что соединяет всех Семерых Зверей, — и не вижу ответа.

Я гляжу в память и сознание Белого Дракона, что соединяет всех Семерых Зверей, — и не вижу ответа. И он ничего не сможет тебе ответить, ибо великие силы ограничены в собственном понимании, не зная, что такое смерть или страдание. Они должны умереть, но до того мига смерть они не могут познать.
— Осень… — простонала Алиедора.
Ну, конечно, осень. То, что приходит после долгой весны и не менее долгого лета. Пора, когда миры-Листья облетают с изначального Древа. Самое простое и самое невозможное, во что отказывается верить разум. Нет ни страшных чародеев, засевших где-то и повелевающих Гнилью, нет ужасных властелинов, мечтающих о власти надо всем сущим. А есть лишь осень. Просто осень, но за ней ни для Алиедоры, и вообще ни для кого в мире уже не наступит следующая весна.
Дракон кольцами извивался в тёмном небе. Ночь не кончалась, рассвет всё не наступал, а по равнинам Смарагда текла Гниль, пожирая его удивительные леса, каких нет больше нигде в мире Семи Зверей. Звёздные странники, ноори уходили из одного обречённого мира в другой, потом в третий, пока не оказались здесь, где и угодили в ловушку.
Ксарбирус и гном удивлённо пялились на демона и Алиедору, что стояли на коленях явно перед чем-то или кем-то незримым.
— Многомудрый… — простонал демон, раскачиваясь из стороны в сторону. — Я, ничтожный, отягощённый…
— Оставь, друг мой, — мягко сказал голос Тёрна. — Просто скажи, что хотел сказать.
— Великая Осень… падение Листьев… а мы, демоны? Наш план? Наш мир, откуда меня вырвали заклятья премерзких, хоть и нехорошо отзываться так о живых существах, таэнгов?
— Демонический план — это не другой Лист, — это вновь говорил Белый Дракон, милостивый, милосердный. — Так открыто мне.
— Но это значит… это значит… что, наверное, можно было бы…
— Нет в этом мире ни сил, ни заклятий, чтобы открыть туда врата, — печально вздохнул Дракон.
— Верни Тёрна. — Алиедора вытерла наконец слёзы, встала, сжав кулаки. — Верни, я хочу говорить с ним!
— Ненадолго, — сказал Дракон. — Он часть меня, не забывай.
— Я тоже часть тебя!
— Верно. И твой черёд настанет тоже.
— Когда? — Честное слово, она почти обрадовалась. Они будут вместе, а всё остальное уже неважно.
— Когда всё закончится, и мы, Хранители, исполним свой долг. Сохраним разум для последующего возрождения. Пока — после нашей смерти — что-то от нас оставшееся будет ждать в бесконечной ночи, когда вновь настанет Великая Весна.
— О непостижимый… но значит ли это, что взойдёт где-то солнце? Солнце, что станет светить для Древа Миров?
— Нет, демон. Свет для Древа в нём самом. Не спрашивай меня как. Изначальные не открыли сего своему творению.
— Но почему «нет силы»? Я сам возвращался домой через портал в храме Феникса, и помню слова многомудрого Тёрна о том, что Феникс способен «летать меж мирами»!
— Вернуть одного демона… — начал было Дракон, — и тут в размеренный голос его вмешался новый, голос дхусса, словно пытающегося докричаться со дна исполинской пропасти:
— Вы же Хранители! Хранители разума! Но не лучше ли дать ему, разуму, расти и крепнуть, пусть даже в жестокой борьбе, чем… чем…
— Чем сохранить его в «яйце»? — перебил Дракон самого себя.

Видно было, что вторжение дхусса ему не слишком по нраву. — Так установлено Изначальными. Таков закон. Это всё, что мы можем сделать.
— Феникс способен летать меж планами. Он может проникнуть и к демонам! Я вскрывал оболочку мира его силой и его заклятьями! Почему ты говоришь, что это невозможно, Девятый Зверь?! И что за «яйцо»?!
— «Яйцо», вместилище, то, куда вольётся разум поглощённых Гнилью. Куда придут души, те, что шагают по великой дороге, — помолчав, ответил Зверь. Ему явно не хотелось говорить, но и лгать он, похоже, не мог. — То, откуда родится новое и воплотится в новых расах, что явятся с Великой Весной.
— Но мы, нынешние?..
— Мы погибнем, — просто сказал Дракон. — И мы, и вы. Все. Изначальные не знали исключений. Но средоточие душ и разумов, то первичное «яйцо», что создадим мы, Хранители, переживёт всё.
— Постой, Дракон. — Алиедора смотрела прямо в нечеловеческие глаза. — Раз уж ты здесь и говоришь со мной, скажи — для чего был весь мой путь? Чтобы капля Твоей крови вернулась к тебе?
— Чтобы я стал тем, кем должен. Жить должны сильные и справедливые. Слабые и подлые уйдут. Таков закон Изначальных и всего сущего.
— Слабые — не значит подлые! Сильные — не значит справедливые!
— Не тебе спорить со мной!
— Мне! Мне! Я капля Твоей крови, забыл?! Если б не мы с Тёрном, так бы ты и гнил божком северных варваров, Девятый Зверь!
— Благородная госпожа… — кажется, это алхимик. Подходит осторожно, глядит искоса, наготове какой-то эликсир.
Алиедора только отмахнулась.
За извивами Дракона небо наконец начало медленно светлеть. Кажется, наступал рассвет. Кажется. Потому что сейчас уже нельзя было быть уверенной ни в чём.
Вновь пробился голос дхусса, яростный, непохожий:
— «Яйцо»?! Вместилище? Я говорю тебе, Дракон, обратись к самому себе! Зачем Изначальные дали Фениксу эти таланты?! К чему готовили?! Сильные и справедливые должны жить, говоришь ты?! А я добавлю — и те, кто способен думать! Новая мысль, правда? Прямо-таки поражающая своей новизной! Феникс откроет врата. Остальные Звери поддержат их. Пока ещё есть время…
— Выведем всех, кого можно, на мой план! — возопил демон. — Будет тяжко. Будет битва. Но будет жизнь! Жизнь, а не «яйцо»!
— И «яйцо» останется. Разве мало у вас уже душ?
Дракон замолчал. Рассветное солнце сделало исполинское тело чёрным из белоснежного. Кажется, он растерялся. В конце концов, что он такое — не мудрый правитель, даже не бог, просто слепая сила, поставленная выполнять приказ. Как реки текут с гор к морю, не задаваясь вопросом, почему и отчего сие происходит.
— Откройте врата. И пусть все, кто захочет и сможет уйти, уйдут.
В зареве разгорающегося утра рядом с Драконом один за другим появились ещё семь теней, в своём истинном облике. Призрачным, им всё равно было, в каком океане плавать.
— Он растерян, — прошептал демон, по-прежнему стоя на коленях. — Он не свободен. И не знает, как им быть. Ему нужно пустить обратно многомудрого Тёрна…
— Если у тебя, великий, есть свобода воли, то реши сам! Если нет, если ты просто кукла — скажи! Я тогда брошусь головой вниз в эту Гниль, всё равно ведь спасения отсюда нам нет!
Звери молчали.

— Он растерян, — прошептал демон, по-прежнему стоя на коленях. — Он не свободен. И не знает, как им быть. Ему нужно пустить обратно многомудрого Тёрна…
— Если у тебя, великий, есть свобода воли, то реши сам! Если нет, если ты просто кукла — скажи! Я тогда брошусь головой вниз в эту Гниль, всё равно ведь спасения отсюда нам нет!
Звери молчали. Аспекты, духи, силы — куда им, могущественным, до истинно всесильного человека!
Тело Белого Дракона вдруг конвульсивно дёрнулось. И голос, странный, изломанный, где слились разом и низкий бас не знающего сомнений слуги Изначальных, и дхусса Тёрна, медленно произнёс:
— Мы откроем врата. Семь. Восьмым я стану сам. Но Гидра — она непременно преградит путь. И сразиться с ней придётся уже всем нам, одному мне не справиться. Садитесь. — Белая чешуя вдруг заблистала первозданной чистотою. — Садитесь и прочь отсюда.
— А ноори? — вдруг вырвалось у Алиедоры.
— Шанс уйти будет у всех, — это уже говорил Тёрн, не Дракон.
* * *
Кажется, можно никуда не спешить. Вытянуть ноги к огню, поднести к губам кружку с горячим сбитнем. В камине гудит и ярится огонь, дон Дигвил Деррано сидит, сбросив тяжёлые одежды, на низком стуле, глядя прямо на языки пламени.
Всё хорошо, сказал он себе. Вот сопят под тёплыми одеялами ребятишки, прикорнула рядом с ними выбившаяся из сил Юталя. Всё хорошо. Мастера не обманули, доставили припасы, и, хотя сперва кое-кто боялся медленно действующих ядов, сейчас это всё уже забылось.
Несколько пустых и заброшенных поселений вновь пробудились к жизни. Тысячи людей таскали воду и дрова, наскоро латали крыши, чинили печки, кое-как устраивая скудный скарб. Неуёмные торговцы тотчас расставили свои извечные лотки, однако Мастера не мешкали. Ошгрен явился словно из ниоткуда, прошёлся взад-вперёд, коротко взглянул разок-другой, и цены на самое необходимое сами, как по волшебству, поползли вниз.
Гниль осталась где-то на северо-западе; там же ещё полыхали пожары, после удара неведомого оружия магов никак не могла погаснуть сама земля, тлела, дымила и порой вспыхивала, словно грозя небу огненными кулаками.
И некромансеры совсем не страшные. Жуткие зомби оказались послушными работниками, бессловесными, медленными, но исполнительными. Чего ж, живи да радуйся. И с едой пособили. Глядишь, до весны дотянем, а там уж как-нибудь…
Осторожный стук.
— Благородный дон Дигвил! Тут… до вашей милости… лекарь Латар…
— Впусти.
Слуги были вышколены и дело своё знали.
— Благородный дон, — повторил некрополисец, покосившись на челядинца и низко кланяясь.
— Ступай, любезный, — отослал прислужника Дигвил.
Дверь не скрипнула — старый, едва двигающийся работник-зомби долго, тщательно и медленно смазывал петли. Каждый день.
— Дон Деррано, я…
На улице завопили. Вопли сменились криками, визгом, ором — словно людей разом охватило смертельным ужасом.
— Что такое? — подскочил Дигвил.
Проснулась жена, обхватив первым неосознанным ещё движением спящих детей.
— Я сейчас. — Дигвил схватил меч, бросившись прочь из дома.
Латариус спешил следом.

Солнце опускалось за западные горы, тени заливали покрытую снегом равнину, а в безоблачном зимнем небе прямо над головами сотен и сотен беженцев извивался исполинский белый дракон.
Люди кричали, падали на колени, заламывали руки; мужчины посмелее, рыцари, воины, кондотьеры — все, кто примкнул ко знамени Дигвила, хватали оружие, над толпой поднимались острия пик.
Сам Дигвил вырвал меч из ножен, уже сейчас понимая бесполезность этого. Дракон был, несомненно, магическим созданием, поскольку удерживался в воздухе безо всяких крыльев. Как сражаться с таким?
— Я пришёл с миром, — прогремело над толпой. — Я, Белый Дракон, Девятый Зверь. Слушайте меня, люди! Дни этого мира приходят к концу. Великая Осень, чьей провозвестницей явилась Гниль, идёт по вашему следу. Спасения нет. Оно лишь в одном — в ваших мечах и вашей храбрости. Слушайте посланницу мою, доньяту Алиедору Венти, — она укажет вам путь. А мне пора — мириады других должны услышать весть.
Гибкое стремительное тело пронеслось низко над самой землёй, взвилась снежная пелена, а когда ветер отнёс её чуть в сторону, поражённый Дигвил увидел ту самую Алиедору, доньяту Венти, с которой они расстались за немереные сотни лиг от холодных пустошей Некрополиса — когда-то давным-давно, в другой жизни.
На доньяте появилась новая одежда, тёплый мех, рукоять меча поднималась над правым плечом, на широком поясе слева висел длинный и тонкий кинжал. За ней следом шли другие — старик с кожаной сумкой, по виду — лекарь, ещё одна молодая воительница, чем-то неуловимо напоминающая саму Алиедору, тонкая сидха, так похожая на хищную стремительную птицу, коренастый гном с чудовищным красно-золотым клинком и огромное черное рогатое существо с хвостом, покрытое чешуёй, не могущее быть никем иным, кроме как демоном.
Белый Дракон взмыл вверх, исчезая в вечернем небе.
Его провожали изумленными взглядами.
Доньята Алиедора Венти остановилась перед толпой, окинула её пронзительным взглядом, одним лёгким движением запрыгнула на стоящую у изгороди телегу, припорошённую снегом.
— Люди! — звонкий и сильный голос. — Слушайте слово Белого Дракона, милостивого, милосердного! Слушайте и не говорите, что не слышали!
Много земель мы уже обошли. Многое видели. Со многими говорили и вели речи. Семь Зверей вернулись! Вернулись, чтобы дать нам шанс. Мы уйдём от Гнили, уйдём из мира, коему суждено опасть, подобно осеннему листу с ветки древа. Уйдём туда, где нужно сражаться и побеждать. Но сражаться и побеждать как люди — вместо того чтобы сгинуть без надежды и возрождения! Гниль владеет старым миром — мы идём в новый!
Тишина. Только плакал где-то ребёнок, в суматохе потерявший маму.
— Гниль пойдёт за вами следом, — продолжала доньята. — Она не оставит вас в покое. От неё не спрячешься и не скроешься. Она придёт. Уже сожраны Долье и Меодор. Здесь, в этих местах, откроются врата, и люди всех Свободных королевств, что вокруг моря Тысячи Бухт, уйдут на иной план. Не в иной мир, на иной план. Там, где надо будет сражаться, чтобы выжить. Мэтр Кройон, поэт и странник, тамошний житель, скажет лучше.
Чёрночешуйчатый страхолюд вышел вперёд, изящно поклонившись многолюдству.
— Многодостойные! Трудна жизнь ваша, велики опасности, но я, скорбный и отягчённый несовершенствами, скажу так: огненный план, где живут подобные мне, ждёт вас. Там нет одной сплошной тверди, множество летающих островов передвигаются, гонимые ветрами магии. Огненные пропасти чередуются с ледяными горами; густые леса соседствуют с опалёнными жаром пустынями.

Там нет волшебных Камней, там каждый может стать чародеем, если откроет сердце и разум новому. Снеговые шапки на высочайших пиках дают там воду, на равнинах могут расти злаки и пастись стада. Никто никого не неволит, все, кто захочет остаться, останутся здесь. Но Гниль, боюсь, не предоставит никому выбора. Вы видели Белого Дракона. Его слово истинно. Я сказал.
…Потом была тишина, ещё потом — крики, вопли, хор недоверчивых голосов, от «на съедение демонюкам заманивает!» до «Прокреатор спасёт нас!». Было много чего, людской водоворот, отчаяние, страх, надежда — всё вместе. И посреди него стояла Алиедора, стояла, подняв обе руки к небу.
Она смотрела в толпу и улыбалась — потому что потерявшийся было малыш уже не плакал, крепко вцепившись ручонками в материну юбку.
Алиедора говорила. О бескрайних просторах Навсиная, где катятся сейчас навстречу друг другу волны Гнили, а уцелевшие бегут на восток, к Некрополису. О Некрополисе, где ещё удается как-то сдержать Гниль, пустив в ход всё, чем богаты Мастера Смерти, но и им не простоять долго. О Семи Зверях, что откроют врата, и о Белом Драконе, что должен скрепить их все.
Мало-помалу стихали возмущённые, испуганные, отчаявшиеся голоса. Люди слушали. Было что-то в этой тоненькой доньяте, неведомая сила, рвущаяся из глубины, заставляющая не просто слушать — но и верить.
* * *
Зима неслась над истерзанным Гнилью миром, укутывая бескрайние равнины снежным саваном. Где-то молились в храмах. Где-то предавались диким оргиям. По немногим ещё уцелевшим дорогам бродили безумные проповедники — и просто безумные. Над полями и лесами, над равнинами и болотами простирали теперь крылья тени Семи Зверей, не сами Звери, увы.
Скользил среди облаков Белый Дракон, милостивый, милосердный, с доньятой Алиедорой Венти на спине. Город за городом, страна за страной, пустыни и оазисы, степи и непроходимые чащобы. Чужие лица. Страх, недоверие, ужас, отчаяние, горе, робкая надежда. Руки, тянущиеся со всех сторон, чтобы коснуться одежды. Младенцы, протягиваемые ей матерями. Глаза, глаза, глаза, несчётные тысячи глаз.
И ещё Гниль. Гниль и демоны. Последних Алиедора даже стала жалеть. В конце концов, они сами не стремились ничего захватывать и никуда вторгаться. Их просто выдёргивало с родного бытийного плана, швыряя в самую гущу многоножек.
И они погибали.
Не напрасной смертью — чем больше людей своими глазами видело раскрывающиеся порталы, тем легче становилось Алиедоре убеждать и доказывать.
Дни и ночи слились воедино, а все прочие мысли Гончей просто исчезли. Оставались только чужие глаза и слова, свои собственные, всякий раз разные.
…По равнинам, через холмы и реки, ползли живые потоки. Шли люди и — неведомо как! — вместе с ними шли и звери. Летели птицы. В морях и океанах, по словам не верящим собственным глазам рыбаков, гады и рыбы сбивались в огромные стаи, прижимаясь к берегам — там, где Семи Зверям предстояло открыть врата.
Сколько тех, кто не дошёл, сколько исчезло под волнами Гнили — никто не сможет дать ответ. Но большинство шло, сбиваясь огромными, невероятными полчищами, и ясно было, что долго в одном месте такое многолюдство находиться не может.
Пришло время открывать врата. Главные врата.
* * *
— Сегодня, — сказал Дракон.
Алиедора молча кивнула. Они вернулись обратно на берега моря Тысячи Бухт, оставив позади весь мир. Сделали, что могли.
— Слышишь? — спросил Дракон. Вернее, это был уже Тёрн.

— Слышишь? — спросил Дракон. Вернее, это был уже Тёрн.
Алиедора вновь кивнула. Спускался вечер, зима была в самом разгаре, а во тьме, не осмеливаясь приближаться к Белому Дракону, вздыхало неисчислимое людское море.
— Собрались.
На сей раз Алиедора даже не кивнула. Только что пришлось помогать роженице — спешивший в этот погибающий мир мальчик лежал неправильно, вперёд ножками, а не головкой. Поправила. Развернула, как полагается, сама не зная как. Женщины норовили упасть перед ней на колени; кто-то целовал край одежды, кто-то рыдал, кто-то молился. Было тяжело и неприятно. Она должна открыть врата, потому что, как говорил Дракон, милостивый, милосердный, перед главными вратами непременно должна появиться Гидра.
— Сейчас, — вдруг сказал Дракон, прислушиваясь к недоступным Алиедоре голосам. — Братья готовы.
Сейчас? Стой, как это «сейчас»? Я… я не могу… я не успела…
— Сейчас, — повторил Девятый Зверь. — Гниль поднимается.
Обе Гончие встали над горизонтом. Ночь за спиной Алиедоры вздыхала и шевелилась.
— Идём.
Алиедора оглянулась. Ксарбирус, Стайни, Нэисс, Брабер… демон Кройон. Все в сборе. Те, за кем она гонялась, — все тут. Забыты ссоры и споры, кажутся смешными и нелепыми «приказы», из-за которых они едва не поубивали друг друга, вырывая дхусса, словно повздорившие дети — куклу.
И ещё множество других. Кого-то она наверняка знает, ведь здесь почти все уцелевшие из Долье и Меодора, наверняка есть родственники из Доарна… И Дигвил Деррано тоже здесь, с женой и детьми. А вот старого сенора Деррано с супругой и Байгли, что отправился в Деркоор, здесь нет. Они пропали, и даже Белый Дракон не смог их разыскать.
Алиедоре было грустно. Она и представить себе не могла, что станет сожалеть о Байгли, от которого не осталось даже могилы. Но, с другой стороны, он ведь вступил на великую дорогу, если не врали ей тогда всякие силы, большие и малые. Если прав и Девятый Зверь, и они действительно сотворят то самое «яйцо», вместилище душ, что оплодотворит жизнью дивный новый мир — когда придёт Великая Весна и Древо покроется свежими, молодыми Листьями.
— Сейчас, — в третий раз сказал Дракон, и Алиедора послушно поднялась, одёрнула короткую меховую куртку.
Снег поскрипывает под ногами, ярок свет обеих Гончих, её небесных сестёр. Невольно Алиедора оглянулась — там, в ночной темноте, горело множество костров. Спасибо некромансерам, привезли вдоволь топлива, несмотря на бушующую Гниль, что затопила уже и саму столицу с Гильдией.
Новости ещё приходили, но всё меньше и меньше. Зима сдвигалась, сжимала многолюдство в суровых объятиях; все припасы, всё, что могла дать земля Мастеров Смерти, свезено сюда. Сколько за спиной Алиедоры людей, доньята боялась даже подумать. Увы, заветные двери, как объяснил Дракон, не откроешь в каждой деревне, на каждом перекрёстке; их будет много, но всё-таки не везде. Да и Гниль по-прежнему гуляет туда-сюда.
— Я готова, — сказала Алиедора. — Что нужно сделать?
— Ты не чувствуешь её, капля Моей крови?
Где-то впереди замерло, застыло море Тысячи Бухт, скованное зимними льдами. Безмолвие, беззвучие. Ничто не шевельнётся там, всё оцепенело до самой весны.
Темнота, холод. Воздух недвижим, только ярко сияют луны, да блестит белый снег.
На самом берегу, возле кромки льдов, Алиедора увидела чёрное пятно.

Пятно шевельнулось, растянулось, отделились щупальца, легли на снег.
Ты уже видела нечто подобное, доньята. У кора Дарбе, на арене. Но тогда ты победила, хотя осознание, что ты именно победила, пришло много позже.
Хорошо смазанный меч бесшумно выскользнул из ножен. Обычный клинок, хоть и гномьей работы, — его раздобыл Брабер в одном из приморских городков державы Навсинай, на их первой остановке после Смарагда.
Рядом по снегу скользил Дракон, словно самая обычная змея, пусть и очень большая.
— Что нужно сделать?
— Победить, — в обычной своей манере отозвался Девятый Зверь.
— Как?! Что ей отрубить, что проткнуть, этой Гидре?!
— Не ведаю.
Алиедора онемела.
— У Гидры нет сердца. Нет головы. Она вся… Гидра. Ничего больше.
— Прекрасно, превосходно. А что же сделаешь ты, милостивый, милосердный? И зачем нам вообще с ней сражаться, с этой Гидрой? Чего она от нас хочет? Сожрать?
— Нет. Гидра противостоит мне, вот и всё. Это закон. Если я открываю двери, она их закроет.
— Разве не погибнет она вместе с нашим Листом?
— Не ведаю, — вновь ответил Дракон. — Это вы, люди, учитесь. Мы лишь знаем, что нам было открыто Изначальными.
— А почему тогда всегда говорили «Семь Зверей»? Семь, а не Восемь и даже не Девять?
— Потому что меня не было, — просто сказал Дракон. — Я появился, когда меня оживили ты и Тёрн.
— А до этого?
— Чудовище, — отрезал Девятый Зверь. — Бессмысленное и беспощадное. Я не был рождён. Много ты помнишь из случившегося с тобой в материнской утробе, доньята Венти?
— Для только что родившегося ты очень неплохо осведомлён, Девятый.
— Это не я. Так создано Изначальными.
— А они не открыли тебе, как надо побеждать Гидру? И что станет победой?
— Победой? Раскрывшиеся врата, разумеется.
— А договориться с ней нельзя? Если правда всё, что я помню, Гниль с Тьмой были очень даже разговорчивы.
Дракон не счёл нужным ответить.
— Надо полагать, что нельзя. Почему, спрашивать тоже бесполезно.
— Какой ответ тебе нужен, доньята?! — Зверь вдруг замер, и в голосе его явственно пробились интонации Тёрна. — Почему вообще есть две силы? Откуда взялось и на чём произрастает Древо Миров? Зачем Гидре вставать у нас на дороге?
— Я бы не отказалась. Даже сейчас, в последний момент. Мастера Смерти учили меня, что всем управляет интерес. Значит…
— Это верно для вас, людей, как я вас понимаю. — Дракон вновь загнал дхусса куда-то в глубины сознания. — Силы просты. Они могут злоумышлять, противостоя друг другу, но в сути они просты. Гидра ненавидит меня просто потому, что я — Белый Дракон. А я ненавижу её просто потому, что она — Чёрная Гидра.
— Ненависть присуща людям, великий. Никак не Силам, которые «просты». Люди не ненавидят просто так. Нужны причины.
— Ну как же? Ненавидят чужаков, потому что они чужие. Ненавидят рыжих, потому что они «разносят заразу».

Ненавидят рыжих, потому что они «разносят заразу». Ненавидят…
— «Разносят заразу» — это причина. Для тех, кто в неё верит. Во что верите вы с Гидрой? Друг для друга вы такие же «чужаки»?
Дракон замолчал. Тёрн безмолвствовал также.
— Не надо только ссылаться на «волю Изначальных», — попросила Алиедора.
— Не получится, — горько ответил Дракон. — Есть порог. Барьер. Преграда. В неё упирается любой, кто размышляет о начале начал.
— Я поговорю с ней, — вдруг сказала Алиедора. — Когда-то она звала меня. Потом отреклась. Быть может, что недоступно Белому Дракону, милостивому, милосердному, будет открыто мне?
Дракон остановился и уставился на неё, взгляд Девятого Зверя показался пугающе схож с тем, что она увидела в первый раз, едва увидав в небесах его «старого».
— Поговори, — вдруг раздался голос Тёрна. — Поговори. Может, она не понимает, что с нашим Листом канет и она?
— А она канет? — усомнилась доньята. — Дракон…
— Я не знаю. И ты не знаешь. Просто говори с ней. Я… чувствую, как мир гниёт заживо, всё быстрее и быстрее. Гниль очищала Лист от разумных и неразумных, наверное, потому, что погубить жизнь так — самую малость, милосердней, чем ждать всеобщей и неотвратимой катастрофы.
Они шли, Дракон скользил по снегу, Алиедора шагала рядом.
И чего страшного и ужасного в этом корчащемся впереди пятне мрака? Было страшно, пока я не знала, ради чего жить и ради чего умирать. А теперь знаю. Знаю, но проговаривать вслух не стану, даже себе. Мне достаточно того, что это есть не в словах, но в картинах, стоящих перед внутренним взором.
Я люблю тебя, Тёрн.
Я тоже тебя люблю, Алли. Прости, что не сказал этого первым.
Дракон остановился. Тёплое дыхание, словно подул вдруг ласковый весенний ветер, обволокло доньяту, слегка подтолкнуло в спину.
— Иди. Я всегда с тобой.
Сказал ли это Тёрн или сам Дракон?..
Тьма впереди шевельнулась, бесчисленные отростки, стремительно удлиняясь, потянулись к доньяте. За её спиной — она чувствовала — огромная, неисчислимая толпа затаила дыхание. Они не видели, что им противостоит, подсказало нутряное, почти звериное чутьё, поднимающееся на поверхность у всех в мгновения смертельной опасности.
Где-то там и Ксарбирус, и гном Брабер, и сидха Нэисс, и Гончая Стайни… Подумать только, ещё совсем недавно она считала всё это очень важным, просто смертельно важным. Собиралась сделаться королевой Некрополиса! А теперь идёт навстречу пятну тьмы, навстречу протянувшимся отросткам и вспоминает варваров кора Дарбе и ту самую «арену», где за неё умирали пленные доарнцы. Всё повторяется, доньята Алиедора Венти, всё движется по спирали. Ты угодила в руки мучителей — но перестала бояться боли. Ты думала лишь о себе — а теперь думаешь исключительно о других.
Но я ещё не расплатилась, подумала Алиедора. Последний взнос предстоит сделать сейчас.
«Послушай, — сказала она, останавливаясь и глядя на извивающиеся тёмные щупальца. — Великая Гидра, если со мной случившееся меня чему-то и научило, то лишь тому, что в мире есть место всему. Даже тебе. Открой нам дорогу. Какая тебе выгода от боя?..»
«Ты не поймешь, смертное». — Это было сказано без выражения, прошелестело в сознании, словно сонм осенних листьев плавно опустился наземь.

— Это было сказано без выражения, прошелестело в сознании, словно сонм осенних листьев плавно опустился наземь.
«Постарайся».
«Зачем?»
«Зачем тебе сражаться?»
«Ты не поймешь».
«Почему?»
«Кто не в силах понять первое, тому не объяснишь и второе».
«И всё-таки?..»
«Зачем?» — повторила Гидра.
Кольцо замкнулось.
Белый Дракон вытянулся на снегу рядом с Алиедорой. Молча смотрел на извивающиеся щупальца.
— Она не ответила?
— Нет.
— Догадываешься почему?
— Нет, и гадать у нас времени нет.
— Потому что не всегда и не у всех бывает своя правда. Камень падает на землю, потому что таков закон. Гидра загораживает нам путь, потому что такой закон. Прими это, Гончая.
— Никогда! Мы всегда нарушали законы. Всегда шли против ветра, поднимались против течения. Иначе нас бы просто не было, Дракон. Иначе…
— Тогда я начну, — буднично сказал Девятый Зверь.
Алиедора осеклась. Силам было наплевать на её слова, и это выходило… неправильно. Всегда человек оставался мерой всех вещей, всегда он, одинокий против самых могущественных сущностей, выходил победителем, становясь последней соломкой, что ломает спину перегруженному тягуну — а тут всё не так. Дракон и Гидра сойдутся в бою — а что делать ей? Что может её меч против не поражаемого сталью пустого мрака?
Дракон метнулся вперёд белым копьём, стремительным неразличимым броском, оставив позади лишь облачка взвихрённой снежной пыли.
Тьма расступилась, и Дракон пронёсся насквозь, заскользив бронированным брюхом по льду, разворачиваясь и изгибаясь по-змеиному.
Гидра слилась обратно, не претерпев никакого ущебра.
Алиедора держала меч наготове, но понятия не имела, что ей сейчас делать. Гончую из неё сделали, а вот чародейку — не успели. Хотя то, чему её научил мэтр Латариус… в конец концов, это ведь сработало в башне Затмений…
Она села прямо на снег, крепко зажмуриваясь, заставляя себя забыть обо всём вокруг.
«Ты ушла слишком глубоко в тот раз, — сказал Тёрн, неслышно появляясь рядом. — Отделила слишком многое».
«Я ничего не чувствую», — возразила она.
«Гниль подбирает всё. Гидра владеет частью тебя, потому-то ты и можешь её слышать».
«Что дальше? Дхусс, ты всегда обожал поговорить. Даже сейчас ты болтаешь попусту!»
«Не делай ничего, Алли. Ты… ты слишком дорога…»
«Что ты несёшь?!»
«Я люблю тебя, Алли. Частью ли Белого Дракона, как-то ещё — пока я есть, я люблю тебя. И потому — не вмешивайся, слышишь?! Ты отрезала от себя чересчур многое. Мастера Смерти не объяснили, видать, чем это грозит!»
«Чем бы ни грозило. — Алиедора не собиралась сдаваться. — Меч тут не поможет. Тьму он рубить не способен. Значит, поможет другое».
«Погоди…»
Слишком поздно. Тёмный двойник отделился, зажив собственной жизнью, очень-очень короткой, но, наверное, так надо?
Только на сей раз всё совсем иначе.

Тёмной Алиедоре надо отдать всё, куда больше, чем в башне Затмений, всё до конца, до капли и до крошки.
На снегу осталось неподвижное тело. Серая тень заскользила через белое пространство туда, где сплелись Дракон и Гидра — и никто из них не мог взять верх. Мелькало белое и чёрное, вздрагивала земля, и тень сжималась от боли всякий раз, когда чёрные щупальца охватывали стремительное драконье тело.
Не осталось ни высоких слов, ни высоких мыслей. Потому что Алиедора спиной чувствовала, что наискось рассёкшей небеса комете осталось лететь совсем недолго, что путь её изменён и она опускается — точно туда, где был Смарагд. Туда, где остались бежавшие в ужасе ноори, до последнего верившие, что именно в правильном выборе момента для бегства сокрыта истинная мудрость, туда, где истинное дитя Гнили, девочка Мелли, тоже ждет конца…
Великая Осень уравняла всех.
Алиедора не знала, что именно должна сделать. Но верила, что в нужный миг знание придёт само.
Гидра не обращала на неё внимания. Само собой, чего ещё ожидать от тупой силы, за которой не стоит никакой «своей правды»? Ведь так, Алиедора? Нет там никакой правды?
…А есть ли она у могильщика, роющего яму? У гробовщика, сколачивающего домовину? У тех, кто насыпает холмик над погребением?..
Комета сорвалась со звёздных путей и падает. Полчище жадных духов, притянутых девочкой, дитём Гнили.
А ей даже не нужно «победить». Надо просто открыть ворота. Один раз Тёрн уже сделал это — Алиедора слышала историю со всеми подробностями, — возвращая домой одного-единственного демона Кройона.
Теперь предстояло открыть дорогу к новому дому для всего мира Семи Зверей.
Тёмное щупальце метнулось к Алиедоре; доньята не защищалась. Напротив, пусть, пусть хватает.
Мир вокруг неё исчез, осталась только чернота, но тёмной Алиедоре не требовалось зрения. Это последний шаг, который она должна сделать, и она его сделает. Как положено истинной Гончей.
* * *
Ксарбирус, мэтр Кройон, Брабер, Нэисс и Стайни стояли в толпе. Никто не обращал никакого внимания на огромного чёрного демона, никто не шарахался и не вопил от ужаса. Половина людей глядели назад, где обманчиво медленно опускался к обречённой земле исполинский огненный шар — та самая комета.
— Вот и всё, дорогие мои, — даже сейчас демон-стихописец не удержался от пафоса. — Доблестная Алиедора вошла во тьму. Стала частью Гидры.
Нэисс и Стайни взялись за руки. Совершенно неосознанным, почти инстинктивным движением.
— Надеюсь, мои бывшие коллеги сумеют вывезти университетскую библиотеку… — ни к селу ни к городу пробормотал Ксарбирус.
— А гномы не бросят летописные своды, — подхватил Брабер. — Их ведь у нас, распечать во все кости, на камне высекали!
— Да много чего бросать нельзя, — опустил голову Ксарбирус. — Зверюг и птиц тоже. Да и насекомые… зима сейчас, никто не летает. Не уцелеют, боюсь.
— И деревья… — шевельнулась Нэисс. — Надеюсь только, сидхи захватят саженцы. Времени должно было хватить…
— Хватило бы его у Алиедоры. — Стайни неотрывно смотрела вперёд, где чёрное по-прежнему смешивалось с белым. Под ногами всё ощутимее вздрагивала земля. — Не приведи Звери, сейчас Гниль здесь прорвётся…
— Скорее вон та штука грохнется, распечать меня, — указал Брабер.

— Не приведи Звери, сейчас Гниль здесь прорвётся…
— Скорее вон та штука грохнется, распечать меня, — указал Брабер.
— Достойная Алиедора победит, — без тени сомнения заявил демон. — Но цена будет… страшной.
Разговор пресёкся. Огромная толпа — десятки, сотни тысяч людей, собравшиеся, несмотря на все тяготы северной зимы, — молча ждала.
Падает комета, сплелись в бою Дракон и Гидра — никто не может одолеть, что и понятно — Свету не справиться с Тьмою, Тьме не взять верх над Светом.
* * *
Тёмный двойник доньяты Алиедоры Венти плыл в полном, абсолютном мраке, словно в воде, где, однако, можно было дышать. У Гидры должно быть сердце! Не может не быть. Она найдёт его, и…
«Глупая. У Сил не бывает сердец».
Верно. Не бывает.
Тогда что же делать?!
Всем существом Алиедора чувствовала — комета всё ниже и ниже, этого удара подточенный Гнилью мир уже не выдержит.
У Гидры нету сердца. А у Белого Дракона оно есть — Тёрн. Неисчезнувший, нерастворившийся — он там, заставляет Силу быть тем, чем она обязана быть.
Значит…
Алиедора улыбнулась.
Ну конечно же. Как она могла не понимать этого раньше?!
Вот оно, настоящее искупление и настоящая жертва.
— Гидра, я твоя, — прошептала она. И выбросила руки, словно щупальца, норовя обхватить, прижать к себе извивающегося Дракона.
Я твоя, Гидра, и всегда была твоей. Я убила свою семью, не пощадив даже родную мать. Мой дом опустошён моими собственными руками, я начала истребительную войну меж Долье и Меодором, я столкнула с горы тот камешек, что породил лавину. Я хотела стать владыкой Некрополиса, а потом — и всего мира. Гончие стали бы моей армией, перед которой не устояли бы даже маги Навсиная. Я заставила бы всех поклоняться тебе. Ну, и мне тоже, естественно.
«Алли! Нет! Я не могу… не заставляй меня…»
«Я была со Светом, и он убил меня, как ты видишь. У меня нет ничего, кроме Тебя, великая».
Гидра не отвечала, однако Алиедора теперь видела лучше — мечущееся в паутине чёрных щупалец стремительное белое тело. Она попыталась дотянуться. Хлестнуть — и одно из щупалец послушалось.
Ага! Теперь-то ты точно мой.
Ударила — на сей раз подчинилось сразу три чёрных отростка — и попала. Выучка Гончей никуда не делась.
Я — это ты, великая Гидра. Я выиграю для тебя этот бой.
«Алли! — взмолился Тёрн. И повторил, словно заклинание: — Я не могу… ты… тебя…»
«Ты — не можешь, — ответила она спокойно и хладнокровно. Теперь она видела многочисленные открытые раны, сорванную чешую и распыляющуюся в воздухе серебристую кровь. — А вот я — могу. Я и тут, и там. В Гидре и в Драконе. Я — единое, Я — королева. Королева всего и вся!»
Дракон взревел — рёв ярости, боли и отчаяния. И — прянул истерзанной головой прямо в сердцевину тёмного облака, смыкая зубы на его бьющемся сердце.
* * *
Толпа ахнула. Дигвил Деррано стиснул зубы, прижимая к себе жену и детей. Белая молния Дракона вонзилась в кипящую чёрную тучу, пронзила её… и мир сотрясся от вопля.

Дрожали небеса, хрустальные звёздные сферы шли трещинами. Срывались с мест звёзды, пара Гончих-лун сошла с веками неизменных путей.
Тёмное облако медленно рассеивалось, Белый Дракон бешено крутился, словно пытаясь ухватить собственный хвост, и там, на берегу, медленно открывалась величественная, огромная, в сотню человеческих ростов, сияющая всеми цветами радуги арка.
И такие же арки открывались сейчас по всему миру — даже на истерзанном Гнилью Смарагде, где последние ноори с ужасом взирали на приближающуюся к земле комету.
Открылись врата и в столице Державы Навсинай, и за морем Мечей, и в Облачном Лесу, и в далёких царствах юга. Сколько их было, этих врат? — никто не смог бы сказать. Тысячи, десятки тысяч.
Исход свершился.
Шли люди и гномы, клоссы и таэнги. Шли аэлвы и сидхи, шли все, кто мог идти. Смешавшись с людьми, шли звери, летели птицы, в воронки врывалась и океанская вода с рыбами и гадами — Семь Зверей не забывали никого и ничего.
Сильному — жить! Простая и яростная истина, такая же простая, как сами жизнь и смерть.
— Вперёд, друзья, — тихо сказал алхимик Ксарбирус. — Время начинать всё заново.
* * *
И когда комета, наконец, коснулась истерзанной плоти усталого мира, там уже никого не осталось.
* * *
Она больше не дышала. Просто не осталось нужды в дыхании. Пробуждаться, приходить в себя оказалось сущим мучением, сухая кусачая боль сидела в горле, огнём горела грудь, не чувствовались руки и ноги, словно их не стало совсем. Но зрение и слух вернулись.
— Тёрн… — У неё вырвался хрип. — Где ты, Тёрн?
— Здесь я, здесь, — раздалось знакомое. — Куда же нам теперь деться друг от друга…
— Где… где я? Так странно всё…
Перед глазами были внутренности какого-то обширного строения, вроде как храма, если судить по какой-никакой, но роскоши убранства: цветные витражи, многоцветные тканые шпалеры по стенам, причудливые кованые шандалы, где горит пламя, не нуждающееся в топливе.
— Удалось ведь, Тёрн? Скажи, ведь удалось, верно?
— Удалось, — ответил по-прежнему невидимый дхусс. И Алиедора по-прежнему не могла пошевелиться. Смотрела прямо перед собой, даже глаза не двигались.
— Что со мной, Тёрн? Г-где я?..
Дхусс негромко вздохнул:
— Там же, где и я. Ну, посмотри сама, что видишь?
— Церковь какая-то… храм… вроде как Ома-Прокреатора…
— Приглядись получше. Ещё что-нибудь видишь?
— В-вижу… ой, это другой храм, поменьше… люди стоят… кланяются… кому это? На меня смотрят, они что, не видят, что ли? Тёрн, это как, я разом в двух местах?
— Привыкнешь, — покровительственно заметил голос дхусса. — А знаешь, ты хорошо получилась. Прямо как живая, даже лучше.
— П-получилась? — пролепетала Алиедора, окончательно сбитая с толку.
— Сейчас, сейчас. Это пройдёт, ты сможешь осмотреться.
— Да почему ж ты так отвечаешь невпопад, словно тебя в Навсинае допрашивают?!
— Отвечать тут нечего. Только самой смотреть и можно.

Только самой смотреть и можно.
Мало-помалу сковавшее оцепенение, чёрная бездна, где утонули все воспоминания, начала отступать. Во всяком случае, теперь Алиедоре подчинялись глаза, или, вернее сказать, это она после отчаянной борьбы всё-таки заставила их подчиниться.
Храм. Да, храм. И прямоугольник могильного камня в середине. Что там? «Святая Алиедора»? «Мира Спасительница»? Что за ерунда?
Семь Зверей, как же больно…
— Я долго ждал, когда это случится, — сказал голос Тёрна. Тёрна, а не Белого Дракона. — Когда ты проснёшься.
— Когда я проснусь? — пролепетала она.
— Да. Когда вера всех спасшихся вернёт тебя обратно. Сюда, в храмы, в твой новый дом.
— А почему посередине…
— Твоя могила, Алли.
— Моя… могила?
— Ты умерла на берегу моря Тысячи Бухт, точно так же, как и я умер на развалинах башни Затмений. Я стал Драконом, ты — Гидрой. И… я убил тебя. Восьмой Зверь обрёл сердце, стал уязвим. Мой враг расточился, распался, и врата открылись. Люди покинули Райлег, все, кто только мог.
— А кто не смог?
— Скорее не захотел. Такие тоже нашлись.
— И где ж мы сейчас?
— На демоническом плане. Родина моего доброго друга мэтра Кройона. Тяжело, но мы наступаем.
Мы наступаем…
— Мы теперь вместе, — негромко сказал Тёрн. — Погоди, ты привыкнешь. И наверное, по-другому случиться и не могло. Я — Белый Дракон, ну, а ты — Спасительница всех живых.
— Откуда они узнали?!
— Я рассказал, — скромно уронил Тёрн.
— Ты-ы?
— Конечно. Долги уплачены, доньята. А нам теперь только и осталось, что засучить рукава и работать. Отдыхать… гм, отдыхать после Великой Весны станем.
И они оба рассмеялись.
Эпилог
Сир и благородный дон Дигвил Деррано — первый король Нового Долье, раскинувшегося на обширном летающем архипелаге как раз посредине меж ледяными водопадами и огненным смерчем, так что вышло не слишком холодно и не слишком жарко, а в самый раз, — вошёл в храм. Здесь ещё пахло краской, свежей известью, молодым камнем, строители только-только закончили работу. На стенах уже висели образа, но алтарное убранство ещё не всё поспело. Храм вышел на славу, и не сказать, что строили его не на твёрдой земле оставшегося — и сгинувшего — родного мира, но на зыбких летающих островах тверди, на плане, где отродясь хозяйничали демоны, откуда они, случалось, прорывались на его, Дигвила, родной Лист…
Как всегда, сильно и с болью сжалось сердце. Как поверить в случившееся, как осознать? Нет больше ни Долье, ни Меодора, ни моря Тысячи Бухт, ни Реарских гор. А что есть? — а ничего нету. Великая Осень. Листья опадают с Древа Миров, и когда настанет столь же Великая Весна, не знает никто.
Листья опадают, да. Но демонические планы остаются в целости и сохранности, во всяком случае, пока.
Дигвил потряс головой, потом невольно улыбнулся. Да, сперва жутко было и страшно, мол, лютую смерть лишь ненадолго отсрочили, Гниль променяли на голод и жажду. Ан ничего, обустроились, освоились, приноровились, теперь, эвон, даже научились один летучий островок к другому подгонять и мостами соединять.

Вода морей и океанов, ворвавшись в открывшиеся врата, затопила часть демонических владений, бушующее пламя угасло, остывшая лава сделалась дном новых морей.
Но сейчас, в светлые часы, его величество король Дигвил Первый пришёл в новый храм совсем за другим.
Пусто, тихо, настолько тихо, что закладывает уши. Подсвечники и лампады пустуют, их зажгут только после освящения. Храм, словно новорождённый, ждёт заботливых рук матери.
Дигвилу доносили только слухи о том, что должно случиться. Этому он и хотел верить, и боялся.
Молодой король сбросил плащ прямо на каменные плиты. Эх, эх, по-простому строим пока ещё, не доросли до мозаик и прочих красивостей. Ну ничего, то дело наживное…
— Здравствуй, — тихо сказали за его спиной. Голос и знакомый, и совершенно в чём-то новый. Воля с силой в нём остались, а вот жизнь ушла, окончательно и безвозвратно. — Вижу, вижу, зачем пришёл. Не поверил, когда услыхал? Так, твоё величество?
Дигвил осторожно повернулся, словно боясь спугнуть гостью.
Доньята Алиедора Венти внешне почти не изменилась. Только вот вместо обычной человеческой одежды — нечто вроде тёмно-серого, почти чёрного плаща, где тонут очертания фигуры. Видно только лицо да кисти рук, белые, каких никогда не случается у живых. А вот огромные глаза — совершенно как прежде.
— Не бойся. — Бледные губы чуть дрогнули в легкой улыбке.
— Я не боюсь… Алиедора.
— Спасибо, что по имени зовёшь, а не «святой», как многие.
Дигвил ощутил, как лицо заливает пот.
— Спасибо тебе, что пришла.
— Я всегда в новый храм прихожу, — вздохнула она.
— Сама, своей волей?
Она покачала головой, серые одеяния заколыхались. Невольно Дигвил заподозрил, что это никакая не одежда, а нечто совсем иное.
— Воля моя, а вот соизволение — Семи Зверей. — Она обвела вокруг рукой. Под самым потолком на явившегося во храм строго смотрели во всей исконной мощи Семь Зверей Райлега, Семь Зверей погибшего мира, сумевшие в последний миг обойти запреты и законы. — Но я не против. Иначе совсем было бы тяжко.
— Ты не можешь своей волей ходить? Но как же…
— Могу, Дигвил, могу. Семь Зверей — это тебе не Белый Дракон прежних дней, когда ему варвары поклонялись. Они свободу любят. Нет, никто меня не заставляет. Самой… — она сделала паузу, — самой тяжко.
— Тяжко? Но ведь ты теперь…
— Ну да. Должна была б умереть, как мне и полагалось, за дела мои прошлые, — по бледному лицу прошла судорога.
— Оставь, — тихо попросил Дигвил. — Это ведь я во всём виноват, если разобраться. Погнался за тобой, не понял ничего… дурнем был, ох, каким же дурнем! С того-то всё и началось…
— Мучить меня пришёл? — глухо сказала живая тень. — Зачем? Мало того, что есть, ещё добавить хочется?
— Прости. — Он осёкся, даже опустился на колено. — Конечно, сейчас про то говорить… но… — Он замялся, мучительно подбирая слова.
— Знаю, о чём спросить хочешь, — одними губами усмехнулась Алиедора. — Чего мы все боимся, даже те, из Некрополиса… Что там, за смертью? Так?
Дигвил кивнул, чувствуя себя последним подлецом.

— Чего мы все боимся, даже те, из Некрополиса… Что там, за смертью? Так?
Дигвил кивнул, чувствуя себя последним подлецом. Не о том же пришёл говорить! Видят Семь Зверей сильномогучие, не о том! Да, выходит, Алиедоре-то теперь читать в душах куда сподручнее. Сам от себя этот вопрос прятал, боялся — или стыдился.
— А я не знаю, — неожиданно легко ответила она. — Что видений всяких было столько, что и не перечесть, — так то видения. Им цена грош в базарный день. Я же не умерла по-настоящему, мой король. Телом — да, но не душой. Душа — она здесь, — она повернулась, указала на образа. — За досками. Не простые они, ох, не простые, если пишутся с подлинной верой. За такими — как в дому хорошем, зимой у огня. Тепло… — Бледные ладони поднялись, словно норовя обхватить плечи. — Так что не скажу я тебе ничего, мой король. Не знаю. И Звери не говорят. Мол, мало-помалу все сами узнаете. Провидицы, ясновидящие… ну и прочее.
— Х-хорошо, — с усилием сказал Дигвил. — Ты… прости меня. Прости, если сможешь.
Алиедора слабо улыбнулась.
— Простила, мой король. Пришлось научиться. Спасибо Тёрну.
— Да. Ему тоже. Знаешь, я о нём собрал всё, что только мог. Многомудрый алхимик Ксарбирус, декан нового университета, что в Новом Симэ…
— О да. Он рассказать может. Но ты прав — Тёрну спасибо прежде всего. Если б не он… ничего бы я не смогла.
— Ты… его видишь? — вырвалось у Дигвила, и молодой король тотчас устыдился этого вопроса.
— Вижу, конечно. Не так чтобы очень часто, но вижу. Это у меня дело простое, понятное — среди людей, или гномов, или сидхов, или прочих, а у него, ох, трудное. Не на Листе живём, тут всё другое. Да и Звери… они ведь не всемогущие. Вот он и старается. Уж как именно — не спрашивай, не знаю.
— Хранитель.
— Хранитель? Нет. Скорее Строитель. Кто управляет потоками, чтобы острова наши не разносило, не ломало штормами, молниями бы не так полосовало?
Дигвил только покачал головой, не в силах подобрать слов.
— Ему — вся боль, — с тихим отчаянием проговорила Алиедора. — Он не жалуется. Никогда. Улыбается, когда появится. Мол, Алли, что тоскуешь? Хотела искупить — вот тебе искупление. За маму, за сестричек, за братиков, за… за всех. Радуйся.
— Девятый Зверь…
— Да, Девятый Зверь. Гидра-то ведь тоже никуда не делась. Тёрн объяснял, мол, без неё никуда, потому что баланс должен быть. План-то демонический, тут всё другое. Вот они вдвоём и держат.
Дигвил кивнул:
— Мастер Латариус говорил. Их Гильдия дозналась, докопалась наконец.
Вновь слабая улыбка.
— Молодцы… умные всё-таки. А вот навсинайцы, бедолаги, всё никак в себя не придут. Никаких тебе Камней Магии! Силы черпай прямо из воздуха, только умение совсем другое нужно. Но, мой король, мне их теперь тоже жалко. Помогаю… как могу. А теперь — прости, твоё величество. Заболталась я с тобой… по-родственному. А у меня тут девочка молоденькая никак не разродится. Пойду, помогу. Они меня не увидят, конечно.
— Спасибо. — У Дигвила сдавило горло, глаза защипало. — Спасибо тебе, Алли.
— Не благодари, — строго остановила она его.

— Не благодари, — строго остановила она его. — Зверям скажи спасибо. До встречи, дон Дигвил. Приходи в храм. Я… постараюсь, чтобы ты меня увидел. Как-то… легче становится.
Тень подняла руку, бескровные губы вновь улыбнулись, а из глаз — таких живых, настоящих, отнюдь не призрачных! — скатилась слезинка, сверкнувшая, словно капля живого серебра.
Дигвил так и остался стоять на одном колене.
Алиедора скрылась — молодому королю показалось, она исчезла за своим образом, писанным в полный рост самим мэтром Кройоном. Дигвил глубоко вздохнул и поднялся.
Работы непочатый край. И первее всего — акведуки, что от ледяных гор. Дело нелёгкое — малые островки найти, да к месту подогнать, да цепи для них выковать, болты ввернуть в самую сердцевину, а поверху пустить желоба. Сейчас-то приходится айсберги подгонять, а это дело нелёгкое, раз-два и обчёлся тех, кто может их летать заставить. Если бы не мэтр Кройон и его сородичи, те, «кто ядство плоти разумных отринул», так и вовсе скверно бы вышло.
Дигвил вышел из храма. Свита почтительно ждала.
Всё у нас будет, подумал он. И города, и хутора, и пашни. Пруды устроим. Хорошо, успели и стада увести, и семена захватить, и саженцы… да и портал всё подряд засасывал: кроме людей, и зверьё, и птиц, и даже воду морскую… Заселим и этот план.
Не отступать и не сдаваться — правильно о людях сказано.