— Мустафа никогда не согласится быть плохим джинном, — сказала Алиса. — Он думает, что все джинны хорошие.
— Вот именно! — рявкнул Мустафа, который незаметно вошел в комнату. — Кто решил, что я плохой джинн? Тогда он пускай готовится к смерти. От него останется порошок и мокрое место.
Герман Шатров смотрел на Мустафу, широко открыв глаза.
— Это чудо! — воскликнул он. — Второго такого джинна нам никогда не найти. Теперь я понимаю, почему джиннов так боялись дети!
— И не только дети, — поправил его Мустафа и почесал когтями волосатую голую грудь. — Меня боялись целые армии.
— Меня боялись целые армии. Из-за меня убежал из Индии Александр Македонский. Ты его знаешь?
— Читал, — осторожно сказал Герман.
Алиса подмигнула Герману. Мустафа опять выдумывал — он только вчера посмотрел по телевизору исторический фильм об Александре Македонском и страшно завидовал славе древнего полководца.
— Чем ты мне заплатишь? — спросил Мустафа.
— Боюсь, что рубинов, алмазов и жемчуга у меня нет, — признался Герман.
— Этого добра у меня целые сундуки, — расхохотался джинн. — Ты меня соблазни чем-нибудь бесценным, чистым, как весенний цветок.
— Я обещаю тебе славу, — сказал Герман.
— Какую? Неужели ты дашь мне войско, чтобы победить твоего ничтожного соседа и стать славным полководцем?
— Нет. Я обещаю тебе аплодисменты зрителей, цветы поклонниц, наградные вазы и миллион писем от почитателей.
— Чепуха, — проворчал джинн, — я не умею читать и не намерен учиться. Пускай учатся слабые!
— Тебе даже не надо учиться, — сказал Герман. — Мы дадим тебе секретаря, который будет читать для тебя все вывески и объявления. Конечно, если тебе некогда играть в кино, то скажи — и мы найдем другого артиста.
— Только попробуй! — рассердился Мустафа. — Или я играю главную роль, или я разнесу на куски все твое кино.
— Просто уж и не знаю, что тебе сказать, — произнес Герман.
Но глаза у него были хитрые и смеялись. Он заманил к себе Мустафу, хоть Мустафа думает, что это он сам решил играть в кино.
Мустафа обернулся к Алисе и спросил:
— А что думает по этому поводу моя недостойная сестра?
— Я всю жизнь мечтала сняться в кино, — сказала Алиса, — чтобы потом все жители Земли и всей Галактики видели меня на экране или по телевизору и говорили: «Какая красивая девочка! Какая талантливая актриса!»
Мустафа знал, что такое кино и что такое телевизор. По вечерам его было не оттащить от экрана, особенно если показывали мультики. Поэтому слова Алисы ему были понятны. Но все же он продолжал сомневаться.
— А вдруг, — сказал он не очень уверенно, — они захотят посмеяться над несчастным доверчивым и добрым джинном!
— Если ты заподозришь что-то подобное, — удивилась Алиса, — неужели ты не сотрешь с лица Земли всю съемочную группу, а заодно и всю киностудию?
— Сотру, — согласился джинн и обернулся к экрану видеофона: — Я согласен сниматься в вашем ничтожном фильме. Но только попробуйте не заплатить мне аплодисментами и премиями!
Нужно ли говорить, что, когда Алиса привезла Мустафу на съемочную площадку, при виде настоящего дикого и злобного джинна все заверещали, а некоторые смертельно перепугались. Мустафе там понравилось.
Только старика Хоттабыча он не уважал. Он его щипал, дергал исподтишка за бороду и ругал по-арабски.
Так как снимали исторический фильм, то со всей Москвы, из всех театров и даже музеев на площадку свезли множество вещей и инструментов, которыми пользовались древние люди в середине двадцатого века. Когда Алиса пришла в первый зал, где подготавливали декорации, она там увидела вот что: трамвай, примус, галоши, чайник, железный утюг, гладильную доску, этажерку, покрытую кружевной салфеточкой, патефон, модель самолета-биплана, кровать с никелированными шариками на спинке, красный галстук, много портретов всяких забытых людей с усами и лысинами, в париках и шляпах, корыто, подкову, колесо от телеги, амбарный замок, эмалированную кастрюлю, шесть сковородок, валенки с заплатами, лапти изношенные и лапти новые, прялку, сани, ящик гвоздей и шурупов, костыли, шелковый веер, керосиновую лампу, связку толстых свечей, сундук, ножную швейную машинку, карету и еще массу вещей, которые Алиса не успела разглядеть.
Среди всего этого богатства стояла костюмерша, а может, реквизиторша Оксана с толстой белой косой и розовыми щеками. От нее пахло земляникой, и она казалась случайно залетевшей на свалку бабочкой.
— Что делать? — спросила она у Алисы.
— Что делать? — раздались голоса.
И тут Алиса увидела, что в глубине зала, за грудами вещей, стоят пожилые и даже старые люди. Человек десять.
Девушка-реквизитор заметила удивление Алисы и объяснила:
— А это наши консультанты. Мы позвали сюда самых ученых стариков и старушек, чтобы они объяснили нам, какие из этих вещей были в ходу в тысяча девятьсот тридцатом году, а какие еще раньше. Вот они и думают.
— Это очень сложно, — сказала Алисе одна бабушка. — Мне вот сто двадцать лет, и я совершенно забыла, в каком году по Пушкинской площади ходил трамвай, а в каком — троллейбус.
— А я стараюсь решить, — вмешался в разговор старик с бородой почти такой же длинной, как у джинна, — что было сначала, свечки или керосиновые лампы? А вы как думаете?