Друзья еще раз переглянулись, и Этихо вымолвил:
— Говоря по правде, господин, за нами гонится бог.
Оффа замер. Стало тихо и неприютно. Потом Оффа шевельнулся, и в тюфяке зашуршала сухая трава.
— Бог? — переспросил он. В его голосе прозвучали непонятные нотки: он не то удивлялся, не то пытался понять, не издеваются ли над ним. — А какой он из себя, этот ваш бог?
— Ужасный! — выпалил Этихо, а Хеддо объяснил:
— Это рогатый конь с темной шерстью, вдвое больше обычного коня. Он пожирает сырое мясо. Мы оскорбили его, и теперь он хочет покарать нас.
Оффа плюнул, его темное лицо стало почти синим — так он разозлился.
— Кого вы называете богом, несчастные остолопы! — заревел он. — Какую-то бешеную лошадь? Вас, должно быть, покусали муравьи!
— Я служил ему раньше, господин, — сказал Хеддо. И хоть говорил он тихо, Оффа его услышал и замолчал, только продолжал трясти косой и скрести ногтями тюфяк, таким сильным было его раздражение. — Я прислуживал жрецу, — продолжал Хеддо, — и видел, как бог выходит из истукана и пожирает трапезу. Нет, он не просто какая-то лошадь, господин, это грозное божество, и мы прогневили его.
— М-м, — сказал Оффа и с подозрением посмотрел сперва на Хеддо, затем на Этихо. — А есть, наверное, и другие какие-нибудь боги, а?
Оба его собеседника пожали плечами.
Глупый вопрос. Конечно, другие боги есть! Мир полон богов. Это все знают.
— Почему же вы не обратились за помощью к этим другим богам? — продолжал Оффа. — Ведь ваши боги враждуют между собой, не так ли? Натравили бы на свою лошадь какого-нибудь кусачего леопарда!
— Леопард не станет нас слушать, — вежливо сказал Хеддо, боясь оскорбить полоумного старика.
— Неужто упустит возможность напакостить недругу? — хищно спросил Оффа.
Этихо ответил, тоже вежливо:
— Боги не любят людей и не помогают им.
Оффа замолчал, раздумывая о чем-то, а потом вдруг сказал вот что:
— А если вы перейдете под покровительство Единого Бога?
— Громовержца? — спросил Хеддо.
Оффа сморщился.
— Не верховного, а единого, — поправил он и почему-то кивнул в сторону щита, выставленного возле кровати. — Времени у нас, я так понял, совсем мало, вдаваться в объяснения некогда, но это ничего. Сначала попробуем избавиться от лошади, пока она нас тут всех не заела.
Хеддо накрыл голову ладонями в знак скорби и затих, примиряясь с судьбой, а Этихо уставился на Оффу и прикусил губу, чтобы не сказать ненароком чего-нибудь обидного для старика.
— Лучше нам оставить тебя, господин, — вымолвил он наконец.
Оффа рявкнул:
— Молчать! Ступайте к колодцу и ждите меня. Не вздумайте удирать, дурацкие онагры!
Друзья послушно выбрались из избушки наружу, к утреннему солнцу, которое постепенно нагуливало в небе жирок и истекало жаром, точно золотистым бульоном, напитывая благодарную почву. Жаль уходить с этой земли куда-то в тесноту и смрад утробы божества. И оба друга, не сговаривась, остались ждать Оффу.
Оффа показался вскоре, с ведром в одной руке и разрисованным щитом в другой. Хеддо глянул на Этихо с тоской.
— Думаешь, этим он остановит рогатого?
Он жалел, что доверился старику. Зря потеряли время. Они могли бы уйти уже далеко, если бы не задержались в избушке.
Оффа нацепил ведро на крюк багра и опустил в колодец. Затем сказал, заранее недовольный:
— Сейчас я над вами кое-что скажу, а вы будете молчать и соглашаться! А потом я кое-что спрошу — тут вы плюньте, но ничего не говорите! А потом я кое-что сделаю — не вздумайте отшатнуться!
И закричал непонятное, а потом действительно обратился с вопросом:
— И что вам до сатаны и злых дел его?
Друзья осторожно плюнули.
Оффа топнул ногой:
— Сильней плевать! Злее! Что вам до сатаны и злых дел его, а?
Тут уж они плюнули от души, а Оффа с размаху окатил обоих ледяной водой из колодца и победно захохотал.
— Ну, все! Пусть теперь только сунется!
Божество показалось под вечер — сперва сгустком тьмы между деревьев на краю поляны и густой волной горячего звериного запаха. Затем оно выступило на открытое пространство и нацелило красный от прилившей крови рог на избушку. Белые глаза на морде зверя горели, вокруг носа шерсть слиплась от крови недавно убитого оленя. Острые копыта оставляли в болотистой почве глубокие отпечатки.
Оффа и двое молодых людей ждали его на пороге дома. Конь замер — как раз там, где в первый раз остановились, подходя к избушке, беглецы, — поднял голову и громко зафыркал.
Конь замер — как раз там, где в первый раз остановились, подходя к избушке, беглецы, — поднял голову и громко зафыркал.
Оффа, закрываясь щитом, крикнул:
— Уходи отсюда, погань! Тут нет ничего твоего!
Звериные глаза жадно выискивали Хеддо, но тот прятался за спиной Оффы и пытался, как учил его старик, думать только о Едином Боге — о единственном, не верховном — о таком Боге, который сильнее всех на свете, а о рогатом коне не думать вовсе, как будто его и не существует. Он слышал, как мычит и лупит о землю копытами разозленное существо, как оно то отбегает, то вньвь приближается, — и удивлялся, отчего оно медлит нападать.
— Тут нет твоих! — повторил Оффа. — Убирайся, животное, и не попадайся мне на глаза!
Ох, как разозлили его эти слова! В огромной несытой утробе зародилось глухое рычание, и все громче оно становилось, словно все внутренности зверя начали гудеть одновременно, и вот уже оглушительный рев накрыл всю поляну и всколыхнул на ней растения, а птицы снялись с веток и рассыпались в небе. Хеддо упал на землю, вжимая ладони в уши, а Этихо опустился рядом с ним на корточки. Этихо дрожал с головы до ног, но не стыдился этого.