Значит, дела у нас такие: жила на свете женщина и был у нее единственный сынок. Звали его Дюра. Очень матушка своего сыночка любила, и так и эдак с ним нянькалась, никуда не пускала, ничегошеньки делать не давала. Подрос Дюра, нигде не бывал, никого не видел. Ничего-то он не знает и ничего не умеет.
Как-то раз пришлось все-таки матери отправить его в люди, и сразу на ярмарку. У нее-то у самой, нога разболелась. Все она Дюрке растолковала, что делать да как!
– Ступай, – говорит, – сынок, на ярмарку. Купи мне сито, муку сеять. Старое совсем прохудилось, да и пора ему, оно мне от бабушкиной бабушки досталось. Только гляди, не покупай частое, а купи редкое. А чтоб не забыть, всю дорогу повторяй: сито редкое, сито редкое!
– Сито редкое, сито редкое! – послушно повторил Дюрко и побежал через поле на ярмарку.
А на том поле пахари землю пашут, жито сеять собираются. Слышат бежит парень, что-то бормочет и показалось им будто он кричит:
– Жито редкое, жито редкое.
– Эй, дуралей, вот мы тебя! Ты зачем нам плохого урожая желаешь? Схватили дубинку и как следует отлупили Дюрку.
– Будешь теперь помнить: говорить надо – посильнее да почаще!
– Посильней да почаще! – повторил Дюро и дальше побежал. Добрался до трактира, а там два парня друг друга мутузят.
– Посильнее да почаще! – кричит им Дюрко.
– Ах ты, такой-сякой! Еще подначивать! – накинулись на него парни. – Молчал бы лучше! – И задали ему трепку.
Совсем наш Дюро растерялся. Начисто позабыл, зачем его мать посылала. Прибежал на ярмарку, стоял, стоял, думал, думал, заплакал и домой пошел.
– Ты что, Дюрка, плачешь? – спрашивает мать.
– Да меня поколотили!
– За что?
– А я им сказал . . .
– А что сказал-то?
– Да позабыл!
– Дуралей, ты дуралей, надо было тебе от них убежать.
– Так ведь я бежал и домой прибежал.
– Вот и молодец, я-то ведь тебе денег не дала. На, возьми денежки, да купи мне нет, не сито, старое еще послужит, купи сковородку на трех ножках. Старая уже прохудилась.
Бежит Дюрка, денежку в кулаке мусолит. Добрался до города, схватил сковородку на трех ножках, денежку на землю бросил и назад побежал. Видит на дороге птичка-невеличка скачет. Он за ней. Птичка в кусты, Дюра за ней, но мешает ему что-то. Глянул – а это сковородка!
– Ах ты, трехногая, ты мне еще мешать будешь! – кричит он. – Ступай домой сама. У тебя три ноги, а у меня только две!
Положил сковородку на землю и опять за птичкой кинулся. Не поймал, домой побрел. У дверей спрашивает:
– Матушка, пришла сковородка домой?
– Ах ты, Дюро-дуралей, как она придет, коли ноги у нее не двигаются! Так и живет Дюра-дуралей.
Не знает мать, что с ним дальше делать. Думала-думала, наконец надумала.
– Надо его женить. Жена из него человека сделает. Послала его на смотрины в соседнюю деревню.
– Ступай, – говорит, – к Халабалам, к Катруше, помнишь, еще ее мать к нам хаживала. Там уже знают, что ты явишься. Да сиди тихонько, не то опять какую-нибудь глупость выкинешь.
Пошел наш Дюра, около домов бродит, не знает, в который войти. К счастью, видит Катрушина мать на крылечке стоит. Встретила она его, в дом позвала. Лавку обтерла, Дюру к столу усадила. Для первого знакомства испекла в золе яички вкрутую. На тарелку положила, десять раз поклонилась. Отведай, мол, гость дорогой. Но Дюра к угощению не притронулся. Сидит под нос себе что-то гудит. Что с ним делать? Рассовала ему Катрушина мать яички по кармадам и домой отправила.
– Ну, как там, да что там? – спрашивает Дюру матушка.
– А что? Встретили-приветили. Лавку обтерли. И яички в золе испекли. Где же они? Ага, вот, в карманах.
– Почему же ты их не съел?
– Так ведь вы же велели сидеть смирно да тихо и больше ничего не наказывали.
– Ах ты, Дюра-дуралей! Надо бы тебе яички облупить, каждое на четыре части разрезать, каждый кусок на кончик ножа надеть, в рот положить и съесть. Вот что надо было сделать!
– Ладно, матушка, ладно, в другой раз буду знать.
Пошел второй раз на смотрины. Наварили ему гороху, так просто, для забавы, и поднесли в миске. Берет Дюра по одной горошине, каждую обдирает, перед собой кладет, на четыре части режет. На кончик ножа насаживает, глядь – а от горошины только мокрое место осталось! Ах, чтоб тебя! – думает Дюра.
А Катруша – девица видная – на лежанке сидит, рот закрывает, чтобы со смеха не прыснуть.
Пришел Дюра домой надутый и взъерошенный.
– Ну, как дела?
– Да там надо мной смеются!
– Отчего же так-то?
– Стал я делать, как вы велели: горошинку облуплю, на четыре части разрежу и на нож нанизываю.
Дальше говорить не стал, слезы из глаз ручьем бегут.
– Никуда, – говорит, – больше не пойду!
– Ах ты глупенький, почему не пойдешь? Такой беде легко помочь! Надо было горошек в горсть брать да в рот сыпать.
– Так ведь и впрямь дело не трудное, – согласился Дюра. И пообещал еще разок на смотрины сходить.
Пришел, а там загон для овец ладят. В земле ямы железным ломом долбят, чтоб туда колья забивать. Разинул Дюра рот, уставился, глядит:
– Не трудна работа! А у нас такого лома нету. Может и мне лом пригодится загон для овец поставить.
Ладно. Дали ему лом. А он, бестолковый, схватил его и давай в рот заталкивать. Только зубы вышиб. С тем Дюра и домой прибежал.