Кларисса подталкивает ее в комнату. В наступившей тишине кажется, что Кларисса, Салли и даже Лора — нервные, неловкие, мягко говоря, неподходяще одетые — пришли в гости к Джулии, на ее вечеринку.
— Джулия, спасибо тебе, что прибралась, — говорит Салли.
— Я почти до всех дозвонилась, — сообщает Джулия. — Но несколько человек все?таки пришли. Луи Уотерс.
— О господи. Я же оставила ему сообщение.
— И еще две женщины, не помню, как их зовут. И чернокожий мужчина. Джерри… забыла, как дальше.
— Джерри Джармен, — говорит Кларисса. — Было очень тяжко?
— Ну, с Джерри Джарменом более или менее обошлось. А вот Луи, да, Луи расклеился. Мы с ним почти час проговорили. По?моему, к концу он немного пришел в себя.
— Прости, Джулия. Прости, что все это свалилось на тебя.
— Ничего страшного. Пожалуйста, обо мне не беспокойся. Кларисса кивает.
— Наверное, вы очень устали? — обращается она к Лоре.
— Трудно сказать. Я уже сама не понимаю, — отвечает Лора.
— Садитесь, пожалуйста, — предлагает Кларисса. — Может, вы бы хотели поесть?
— О нет. Не думаю. Спасибо.
Кларисса подводит Лору к дивану. Она садится благодарно, но осторожно, словно опасаясь, что диван окажется недостаточно прочным. Джулия подходит и наклоняется к Лоре.
— Хотите чаю? А может быть, кофе? Или бренди? — спрашивает она.
— Чашка чаю — это прекрасно. Спасибо.
— Но, по?моему, вам все?таки стоило бы поесть. Наверное, вы как вышли из дому утром, так с тех пор ничего не ели.
— Ну…
— Я пойду на кухню, посмотрю что?нибудь, — говорит Джулия.
— Спасибо, дорогая, — говорит Лора. Джулия поворачивается к Клариссе.
— Мама, — говорит она. — Ты посиди здесь с миссис Браун, а мы с Салли пойдем поглядим, что у нас есть.
— Хорошо, — отвечает Кларисса и садится на диван рядом с Лорой. Ей удивительно приятно выполнять распоряжения дочери, Может быть, вот так и начинается наш уход из этого мира — мы вверяем себя заботам повзрослевшей дочери, растворяемся в комфорте квартиры. Может быть, это и есть старение. Простые радости, лампа, книга. Мир, которым — хорошо ли, плохо — управляют люди, никак с нами не связанные. Они проходят мимо нас по улице так, будто нас уже нет.
— Как ты думаешь, будет очень дико, если мы возьмем что?нибудь из продуктов, купленных для приема? — спрашивает Салли у Клариссы. — Вся еда осталась.
— По?моему, это будет правильно, — отвечает Кларисса. — Мне кажется, Ричард бы это одобрил.
Она бросает нервный взгляд на Лору. Лора улыбается, обнимает себя за локти, смотрит на носки своих туфель.
— Да, — говорит она. — Мне тоже так кажется.
— Хорошо, — говорит Салли.
Они с Джулией уходят на кухню. На часах десять минут первого. Лора сидит неестественно прямо, губы сжаты, веки полуприкрыты. Она, думает Кларисса, просто ждет, когда все это кончится и можно будет остаться одной и лечь спать.
— Лора, если хотите, вы можете лечь прямо сейчас, — говорит Кларисса. — Гостевая комната в конце коридора.
— Спасибо, — отвечает Лора. — Я скоро так и сделаю.
Опять повисает молчание, ни доверительное, ни тягостное. Значит, вот она, думает Лора, вот главная героиня Ричардовой поэзии. Потерянная мать, неудавшаяся самоубийца, женщина, бросившая свою семью. Есть что?то шокирующее и одновременно утешительное в том, что она оказалась такой обыкновенной.
— Ричард был замечательным человеком, — говорит Кларисса.
И сразу же испытывает жгучее чувство стыда. Ну вот, уже начались надгробные панегирики, в которых покойник, подвергнутый обязательной переоценке, оказывается свободолюбивым гражданином, творцом добрых дел, замечательным человеком. Для чего она это сказала? Ей искренне хотелось утешить старую женщину, и еще ей хотелось завоевать ее расположение. И да, она сказала это, чтобы застолбить свое право на покойника. Я была его самым близким другом. Только я могу оценить его по достоинству. Она с трудом сдерживается, чтобы не попросить Лору уйти в свою комнату, закрыть дверь и не появляться до утра.
— Да, — отзывается Лора. — И замечательным писателем, по?моему.
— Вы читали его стихи?
— Да. И роман.
Значит, ей все известно. И кто такая Кларисса, и что сама она, Лора Браун, играла исключительную роль — тени и богини — в этом небольшом своде личных мифов, ставших достоянием читательской публики (если только слово «публика» в принципе применимо к малочисленной группке чудаков, упрямо продолжающих интересоваться поэзией). Следовательно, она знает, что ее обожали и презирали; знает о своем никогда не прекращавшемся влиянии на человека, который, может статься, и впрямь будет признан большим писателем. И вот теперь она сидит здесь — лицо и руки в пигментных пятнах, платье в цветочек — и спокойным голосом сообщает, что ее сын был замечательным писателем.
— Да, — беспомощно соглашается Кларисса. — Он был замечательным писателем. А что еще она может сказать?
— Вы, кажется, никогда не редактировали его тексты?
— Нет. Мы слишком тесно общались. А это всегда создает дополнительные сложности.
— Да. Понятно.
— Редактору требуется определенная объективность.
— Разумеется.
Кларисса начинает испытывать что?то вроде удушья. Почему ей так непросто с Лорой Браун? Почему ей так трудно прямо говорить с этой женщиной? Задать ей самые главные вопросы? А собственно, о чем?