Бой тигров в долине. Том 1

Автор: Александра Маринина

Жанр: Детективы

Год: 2013 год

Александра Маринина. Бой тигров в долине. Том 1

Бой тигров в долине — 1

Не делай людям того, чего не желаешь себе.
Конфуций

Бывший старший участковый Валентин Семенов все еще не мог понять, нравится ему его новая работа или нет. Семью надо кормить, поэтому из рядов органов внутренних дел он уволился и поступил на работу в частное детективное агентство. Там платили куда больше, а вот насчет того, интересна ли работа, — это еще надо посмотреть. Вот, к примеру, задание, которое он получил сейчас, было ему совершенно непонятно. Дурь какая-то! И кому это нужно? И зачем? Конечно, задание сложное, и выполнял он его не в одиночку — все агентство трудилось без сна и отдыха несколько недель, а докладывать и вообще общаться с заказчиком хозяин агентства поручил именно ему, Валентину. Чего-то не понравился хозяину заказчик, а уж как там и чего — Семенов вникать не стал. Ему велели — он делает.
И не сказать чтоб самому Валентину этот заказчик нравился. Крученый он какой-то, денег куры не клюют, это сразу видно, и мужик, видимо, просто с жиру бесится, не знает, на что потратить. И требования у него странные, не знаешь, как угодить. Смотрит на Валентина с загадочной усмешкой и цедит:
— Нет, это категорически не пойдет, я же предупреждал: никаких больных детей и умирающих престарелых родителей, никаких наркоманов и игроманов, нуждающихся в срочном лечении. Здесь нет дилеммы, здесь решение очевидно. Мне нужны более тонкие, неоднозначные варианты.
Тонкие варианты… Понимать бы еще, что это такое. Семенов быстро пролистал толстую папку с распечатками, выбирая то, что не связано с необходимостью дорогостоящего лечения по жизненным показаниям. Осталось совсем мало, всего пятнадцать вариантов, даже стыдно такое докладывать. А ведь было-то больше восьмидесяти! По дороге сюда, на встречу с заказчиком, которая почему-то назначена в пятизвездочной гостинице в центре Москвы, да еще в выходной день накануне Восьмого марта, Семенов то и дело косил глазами на толстую папку и предвкушал удивление, дескать, надо же, как много сделано, какой объем работы провернули! Он был уверен, что заказчик останется более чем доволен. А он и не доволен вовсе, вон морду кривит, головой качает. И прихвостни его, мужик и баба, что сидят по обе стороны длинного стола, тоже в такт ему кивают, соглашаются. Валентин досадовал сам на себя: лица-то он запоминает влет, один раз увидел человека — и всё, уже не забудет, а вот с именами беда, не держатся они у него в голове — хоть плачь. И имя заказчика ему сто раз говорили, и прихвостней этих представили, как только он вошел, а у него в памяти пустота — ни фамилий не может вспомнить, ни имен. Ну да ладно, пусть так и остаются: заказчик, мужик и баба. Так проще, по крайней мере он не запутается.
— Так что, медицинскую проблематику вообще не предлагать? — спросил Валентин.
— Нет, отчего же, — усмехнулся заказчик, — медицинская проблематика годится, только болезни должны быть нетяжелыми, и проблема лечения не должна носить витальный характер. Можно лечить, а можно и не лечить, никто не умрет. У человека должен быть выбор, понимаешь?
Выбор… Можно лечить, а можно и не лечить… Черт его разберет, что у него в голове, у заказчика этого. Семенов вздохнул и продолжил докладывать, с сожалением глянув на красивую чашку с остывающим чаем. Чай здесь подали необыкновенно вкусный, Валентин такого сроду не пробовал, а вот допить никак не получается, все время приходится говорить. Надо бы узнать, что это за сорт, как называется, может, он не сильно дорогой и вполне можно будет купить. Солнечный луч украдкой протиснулся между не до конца сдвинутыми полотнищами тяжелой шторы и медленно полз поперек длинного стола, достигнув открытой коробки с шоколадными конфетами ручной работы.

Ну вот, если коробку не сдвинуть, шоколад начнет подтаивать, и конфету уже нельзя будет взять, не рискуя перепачкаться. Значит, их есть не станут. А ведь такие деньги заплачены! Эх, эту коробку бы ему домой забрать, пусть бы дети порадовались.
Он думал про конфеты и одновременно говорил, глядя в бумаги.
— Нет, — подал голос мужик среднего роста, симпатичный, но в целом невзрачный, зато в дорогом костюме, со вкусом подобранной рубашке и в галстуке, на котором красовалась знаменитая Горгона Версаче, — открытие нового бизнеса тоже не годится, тут я против.
— Почему? — удивилась женщина, сидящая напротив него, красивая стройная брюнетка лет тридцати трех или чуть больше, в деловом черном костюме, с длинными блестящими волосами, собранными на затылке в строгий тяжелый узел. — Разве это не проблема?
— В наше время? — ехидно хмыкнул мужчина в галстуке от Версаче. — Это более чем сомнительное предприятие. Страна еще из кризиса не выбралась, сейчас открывать новый бизнес может только самоубийца. Или полный идиот. И деньги на это давать тоже может только полный идиот.
Вот в этом Семенов был с ним полностью согласен и начал испытывать к обладателю галстука нечто вроде симпатии. Невзрачный-то он невзрачный, а голова соображает, не то что у некоторых.
— Но банки же выдают кредиты… — попыталась возразить брюнетка. — В том числе и под бизнес-планы.
— То банки, а то — частное лицо. Нет, нормальный человек на это не пойдет. Рискованно, бессмысленно. В общем, нет.
Голос невзрачного мужчины прозвучал твердо, но Семенову показалось, что он отчего-то нервничает. Впрочем, наверное, просто показалось, ибо поводов для нервозности Валентин не видел. Брюнетка бросила на коллегу быстрый острый взгляд, в котором Семенову почудилась хорошо скрываемая досада. Что-то между этими прихвостнями происходит, подумал он, какие-то у них терки между собой.
Семенов посмотрел на заказчика, но тот промолчал, только губами пожевал. Он вообще говорил мало, сидел развалившись, внимательно слушал, поглядывал на своих прихвостней и легонько усмехался. Чему именно — Семенов не понимал. Заказчик — мужиковатый, с грубо вылепленным лицом крестьянина и цепкими умными глазами — довольно странно смотрелся в обставленных дорогой мебелью президентских апартаментах отеля. Надень на него другую одежду — и в жизни не подумаешь, что миллионер. А вот внешние атрибуты недвусмысленно показывают, что не бедствует человек. На крупном, покрытом рыжеватыми волосами запястье левой руки поблескивают часы ценой в приличный автомобиль. Что уж говорить о стоимости этих апартаментов!
— Что у тебя еще есть? — негромко спросил он.
Валентин с сожалением отложил листок и вытащил следующий.
— А вот это неплохо, — в голосе заказчика зазвучало одобрение, — это пойдет. Как вы считаете?
Он переменил позу, нагнувшись вперед и опершись локтями о столешницу, при этом рукав пиджака сдвинулся, и Валентину бросились в глаза бриллиантовые запонки на манжетах сорочки. В общем-то, он не был таким уж знатоком, чтобы на расстоянии трех метров отличить настоящий бриллиант от страза, но разве кому-нибудь придет в голову, что человек с такими дорогими часами станет носить запонки с поддельными камушками?
Заказчик внимательно посмотрел на своих помощников, мужчина с Горгоной энергично закивал, дескать, согласен полностью, а красивая брюнетка только многозначительно улыбнулась. Заказчик на некоторое время задержал на ней взгляд, словно изучал. И вообще, Семенову показалось, что этому человеку куда интересней наблюдать за своими прихвостнями, чем слушать его доклад. Черт возьми, да в чем же тут фишка-то?!
— Значит, решено, этот вариант оставляем.

Черт возьми, да в чем же тут фишка-то?!
— Значит, решено, этот вариант оставляем. — Заказчик легонько ударил рукой по столу. — Давай дальше.
Семенов послушно продолжил докладывать. Его то и дело перебивали:
— Это не годится, это слишком однозначно…
— Это не пойдет, здесь не будет коллизии…
— Это нормально, оставляем…
Как ни силился бывший участковый, ему так и не удалось установить закономерность, в соответствии с которой одни предлагаемые варианты отвергались, а другие принимались. Лично ему они все казались одинаковыми.
— Спасибо, Валентин, — сказал ему на прощание заказчик, и Семенов с удивлением и даже уважением подумал о том, что этот миллионер в отличие от него самого имя докладчика запомнил. — Ваша контора проделала хорошую работу. Мы посоветуемся, выберем из того, что вы нам предложили, окончательный вариант и поставим вашего шефа в известность.
— Зачем? — удивился Семенов, собирая бумаги в папку. — Вы не обязаны.
— Ну, разумеется, я не обязан, — рассмеялся заказчик, и в этом смехе Валентину послышалось высокомерие барина, соизволившего посмеяться шутке холопа. — Но это необходимо, потому что именно с этим окончательным вариантом вашей конторе предстоит работать и дальше. Нам нужна будет информация, много, очень много подробнейшей информации, и собирать ее будете именно вы. Я вашу контору купил на корню, и на долгий срок, имей это в виду. Так что мы с тобой еще встретимся, и не один раз. Будешь регулярно приезжать сюда с докладами, с твоим шефом я уже договорился, никого другого мне тут не надо.
Именно так и сказал: «мне тут не надо». Не «нам», а «мне». Ему лично то есть. А как же брюнетка и симпатичный мужичок с Горгоной? Они не будут больше присутствовать, когда Валентину придется докладывать? Зачем тогда сейчас они здесь? Да и про информацию он говорил: «нам нужна будет». Голову сломаешь с этими миллионерами! Никогда не угадаешь, что у них на уме. Нет, скорее всего прихвостни тоже будут здесь, просто этот заказчик считает себя пупом Земли, привык быть самым главным для самого себя, а других вовсе не замечать.
«Тоже мне, обрадовал, — думал Семенов, спускаясь в лифте на первый этаж. — Вот счастье-то — видеть эти рожи. Контору нашу он, видите ли, на корню купил! Терпеть не могу таких людей, которые считают, что могут купить всё и всех. Впрочем, может, я зря гоню, не такие уж они и противные, а если честно — то совсем не противные, вежливые, чаю подали, не хамят, не грубят. Заказчик на «ты» обращается, не очень-то это приятно, но ничего, я привычный, в ментовке у нас тоже все начальники подчиненным «тыкают». Может, все еще и обойдется без крови».
В июле 2010 года в Москве стояла страшная жара, и даже за городом, где Владимир Григорьевич Забродин построил особняк, спасения от нее не найти. Если только жить под струями прохладного воздуха из кондиционера…
Воскресенье для миллиардера Забродина обычно ничем не отличалось от будних дней, кроме одного: он завтракал вместе с женой Анной, которая много и активно работала, вставала и уезжала в Москву с утра пораньше и только в выходные дни могла себе позволить выходить к завтраку одновременно с мужем. Вот и сегодня она сидит напротив Забродина за длинным столом с мраморной столешницей, спортивная, подтянутая, в шортах и легком топике, и посматривает на него то настороженно, то излишне внимательно, словно чем-то обеспокоена и хочет о чем-то спросить, но не решается. Однако все-таки решилась:
— Такая отвратительная погода, и никакого облегчения в ближайшее время синоптики не обещают.

Почему ты никуда не едешь? Ты же всегда в июле стараешься уехать туда, где поприятнее климат, а в этом году ты и на новогодние каникулы не уезжал, и теперь в Москве сидишь. У тебя что, сложная ситуация в холдинге?
Забродин сделал глоток чаю и задумчиво посмотрел на жену, прикидывая, сказать ей правду или солгать что-нибудь простенькое и понятное. Обманывать жену у него привычки не было, Анна слишком умна, чтобы давать ему повод сказать неправду, она никогда за все совместно прожитые годы не задала ему неудобного вопроса, на который нельзя было бы ответить честно. Разумеется, Забродин ей изменял, он всю жизнь постоянно менял женщин, потому что они быстро ему надоедали, и ни одной из своих трех жен он не сумел сохранить верность даже в первый год после свадьбы. Но Анна была единственной из них, кто не выказывал подозрений и сомнений в его супружеской честности. Владимир Григорьевич отдавал себе отчет в том, что эти сомнения и подозрения у жены наверняка были, но у нее хватало внутренней выдержки и самообладания, чтобы их не демонстрировать. А ни по какому другому поводу врать Анне смысла не было. Да и вряд ли у него получилось бы, потому что Анна — опытный психолог, психотерапевт, она в людях разбирается едва ли не лучше, чем сам Забродин, а уж в своих-то способностях видеть людей насквозь Владимир Григорьевич был более чем уверен.
— Анюта, скажу тебе честно, — улыбнулся он. — Надоело все — сил никаких нет.
В глазах жены он заметил искорки внезапного интереса. Все-таки профессиональный психолог, никуда не денешься.
— Что значит — надоело? Ты хочешь избавиться от своего хозяйства? Продать холдинг?
— Да нет, до этого пока не дошло. Но скучно мне, понимаешь, девочка?
Анне Забродиной уже исполнилось сорок пять лет, но с высоты своего возраста Владимир Григорьевич, справивший в прошлом году шестидесятилетие, считал возможным называть ее «девочкой» и относился как к молодой и малоопытной, несмотря на крепкую профессиональную репутацию жены и ее ученое звание доктора наук.
— Скучно? — переспросила Анна чуть тревожно и снова присела к столу, из-за которого уже встала, готовясь уйти работать в свой кабинет.
— Скучно, — повторил он. — Я без малого двадцать лет ездил за границу, объездил практически весь мир, и что? Еще год назад мне это было интересно, меня это будоражило, развлекало, я получал удовольствие от путешествий, от новых стран, новых пейзажей, новой кухни. И вдруг понял, что больше не хочу. Мне больше не интересно.
— А ты себя хорошо чувствуешь? — заботливо спросила Анна. — Ничего не беспокоит? Может быть, пришло время обратиться к врачам? Нет?
Вот еще, этого только не хватало! Да у него здоровья — на семерых хватит. Не к «мозгоправу» же идти с такой проблемой, тем более дома и без того есть свой собственный психотерапевт. Но в профессиональных услугах жены он не нуждается, он прекрасно справится сам. И он уже придумал, как именно это сделать. Надо успокоить Анну, пусть не волнуется; к тому же и повода для волнений нет ни малейшего.
— Да нет, Анюта, со мной все в порядке. Вся моя скука — здесь, — показал он на голову и на сердце. — Накушался я. Всё, больше ничего не хочу. Кураж пропал. Азарта нет. Ты не беспокойся, я здоров.
Она подошла и ласково взъерошила волосы на его голове.
— Володенька, ты просто ужасно устал. Это и немудрено, если учесть, сколько лет ты беспрерывно и напряженно работаешь. Все-таки владеть и руководить таким огромным холдингом — это невероятно тяжело. Скука пройдет, ты отдохнешь какое-то время, и все наладится, не грусти. А может, это и к лучшему, что ты никуда не будешь ездить.

Посиди дома, книжку, наконец, почитай. А то ты, по-моему, за последние пятнадцать лет ни одной книги не прочел, а ведь сейчас столько всего интересного издают. Или кино хорошее посмотри, сейчас все хорошие фильмы есть на дисках, в том числе и классика, и наша, отечественная, и зарубежная.
Книги! Пятнадцать лет! Да Забродин не то что пятнадцать, он сорок пять лет ничего не читал. Последняя прочитанная им книга была в списке обязательной литературы в десятом классе, «Молодая гвардия» Фадеева. На этом знакомство с художественной литературой Владимир прекратил навсегда. Ему не интересны были чужие судьбы и переживания, он всю жизнь думал только о том, как заработать деньги, и побольше, и как их потратить, чтобы получить удовольствие. Ну и, разумеется, о том, как их приумножить. Что же касается фильмов, то у него просто не было свободного времени для того, чтобы сесть перед экраном домашнего кинотеатра, поставить диск и спокойно посмотреть картину. Не тот образ жизни ведет Владимир Григорьевич, чтобы предаваться такому времяпрепровождению. Он, конечно же, включал телевизор, если бывал дома и у него находилось немного свободного времени, что случалось нечасто, но то, что показывали, его не устраивало, потому что показывали в основном боевики или какие другие шедевры про борьбу хороших парней с плохими. У таких картин лекало было выкроено по голливудскому стандарту, то есть с самого начала известно, что хорошие парни победят плохих. А это Забродину скучно, не любит он предсказуемых финалов, драйва нет. Была бы у него возможность, он бы смотрел другие картины, например японских кинорежиссеров, у которых менталитет совсем не американский и даже не европейский, и никогда не знаешь, чем закончится фильм. Правда, Анюта говорила, что в сороковые-пятидесятые годы в Голливуде еще не было такого стандарта и фильмы этого периода ему понравились бы, но он ей не верил. У него сформировался свой взгляд на американское кино, и он пребывал в святой уверенности в том, что оно ему не подходит. И переубедить Забродина не мог бы никто: единожды утвердившись в каком-либо мнении, он его уже не менял.
Владимир Григорьевич ничего не ответил на реплику жены, молча прижался щекой к ее руке, лежащей на его плече, и поднялся из-за стола.
— Ты уезжаешь? — спросила Анна. — Отдохни хотя бы сегодня, ведь воскресенье. И жара просто невыносимая. Побереги себя.
— У меня совещание, девочка, я вызвал людей, не могу же я взять и не приехать. Ты будешь дома?
— Куда ж я денусь в такую погоду, — вздохнула Анна. — Сяду под кондиционер и буду работать, у меня через месяц срок представления первого варианта монографии. Ну, удачи тебе, милый.
— Спасибо.
Забродин вышел из особняка и в сопровождении дюжего охранника направился к машине. В доме было прохладно, кондиционеры в эту жару вообще не выключались ни днем ни ночью, и в машине хороший кондиционер, и в гостинице, где состоится совещание, — тоже, так что Владимир Григорьевич даже в такую немыслимую для московских широт стойкую жару мог позволить себе не отказываться от привычек в одежде и по-прежнему носить дорогие костюмы. А вот охраннику, одетому, как полагается, в костюм, наверное, тяжко, он ведь с восьми утра как смену принял, так и стоял на лужайке перед входом в дом. Ну, да не Забродина это забота, в конце концов, каждый делает свое дело и получает за него свой доход.
В воскресенье дорога до центра Москвы совсем свободная, машина несется быстро, почти не останавливаясь, и мысли Забродина текут плавно и размеренно. Какие все-таки люди смешные! И почему не принято еще в школьные годы обучать их обращению с деньгами? Ведь это самая насущная необходимость. А то получает человек деньги и совершенно не представляет, что ему с ними делать и вообще как себя вести. Вот, например, два товарища, вместе со школьной скамьи, казалось бы, жить друг без друга не могут, даже жены их ревнуют.

И один из друзей узнает, что через полгода у него будет огромная, по его представлениям, сумма. А у другого есть финансовая проблема: ему, кровь из носу, надо поставить дорогой памятник на могилу родителей. Он умирающей матери пообещал, что поставит именно дорогой большой памятник, и теперь считает своим сыновним долгом обещание выполнить. А денег нет, ведь памятник с граверными работами стоит ох как недешево. И вот мучается он своим невыполненным обещанием уже четвертый год, с тех пор как мать похоронил, отец-то у него лет десять назад умер, и нет этому мужику ни сна, ни покоя. А тут вдруг его задушевному дружбану счастье привалило в виде огроменной суммы, которую он, правда, пока не получил, но через несколько месяцев получит. Конечно, счастливчик немедленно предложил своему другу безвозмездно ссудить его деньгами на памятник. Тот обрадовался, кинулся в кладбищенскую контору цены узнавать и камень заказывать, да не простой, а какой-то особенный, который еще доставлять издалека придется. И все бы ничего, если бы внезапно разбогатевший счастливчик не начал брать в долг под гарантию денег, которые он когда еще получит. Тайная страсть у него: азартные игры. И то, что в черте Москвы казино позакрывали, его не останавливает, как говорится, женщина, которая любит стирать, всегда найдет воду. Вот и этот игрок свою лужу нашел. Частные детективы, которых нанял Забродин, глаз с него не спускают и подсчет всех взятых в долг денег ведут, и уже сегодня получается, что набрал он кредитов на сумму, превышающую будущий доход. Совершенно понятно, что при таких раскладах никаких денег на памятник он своему задушевному дружку уже не даст, на покрытие долгов хватило бы. Но весь драматизм ситуации состоит в том, что безутешный сын поверил в слова легкомысленного друга и занял деньги, чтобы внести аванс за камень. Занял в расчете на то, что через несколько месяцев друг, выполняя обещание, даст ему деньги. А денег-то, по всему видать, не будет. Нет, Владимир Григорьевич Забродин решительно не понимал, как можно так поступать, причем не понимал он ни одного друга, ни другого. Ведь должна же у человека быть элементарная культура обращения с денежными суммами, кредитами, долгами и авансами! А этой культуры ни у кого нет. Ну, почти ни у кого, за редким исключением.
Или взять другой пример: женщина сильно пострадала в автоаварии, осталась с изуродованным лицом. Причем когда после аварии ее доставили в больницу, то сразу предупредили: жизнь спасем, а лицом заниматься не будем, у нас таких специалистов нет, и вообще это лечение платное. Денег на такое лечение тогда у семьи не было совсем, но тут объявился брат мужа и дал нужную сумму со словами: возьми, пусть сделают операцию, а долг отдашь, когда сможешь. Не сможешь отдать — тоже не страшно. Операцию сделали, но очень плохо, топорно, кроме того, возникли осложнения, и страшный шрам, пересекающий лицо от виска до подбородка и спускающийся на шею, стал еще более заметным и уродливым. Женщина относительно молодая, у нее есть любимый муж и маленький ребенок, и ей, само собой, не хочется жить с таким лицом, которое надо прятать от окружающих. А пластика стоит дорого. И они с мужем копят на операцию, ужимая себя во всем и откладывая каждую копейку. И вот перед мужем замаячила перспектива получения больших денег. Что сделал бы нормальный человек в такой ситуации? Ясное дело: начал бы узнавать про клиники и хороших врачей, собирать информацию, чтобы к моменту получения обещанной суммы иметь крепкий плацдарм для быстрого принятия правильного решения и сразу же начать лечить любимую жену. А этот чудак что творит? Он взял все, что с таким трудом было накоплено, и отдал брату в счет погашения долга. У него, видите ли, моральные обязательства, хотя брат ни на чем не настаивал, о долге не напоминал и никак не намекал на то, что денежки надо бы вернуть. Жене же этот герой говорит, что получит деньги и они смогут оплатить операцию в самой лучшей клинике, даже за границей. Она верит, а что ей остается? Лично Забродин так никогда не поступил бы, просто потому, что никогда не верил в виртуальные доходы, которые то ли будут, то ли нет, во всяком случае, сегодня их нельзя пощупать и потратить.

Она верит, а что ей остается? Лично Забродин так никогда не поступил бы, просто потому, что никогда не верил в виртуальные доходы, которые то ли будут, то ли нет, во всяком случае, сегодня их нельзя пощупать и потратить. Мало ли как жизнь повернется? Вдруг это все обман и никаких денег не будет? И что тогда делать? Конечно, долги надо отдавать, с этим никто не спорит. Но и женам помогать надо, это тоже не обсуждается. В конце концов, кому тяжелее: мужчине, которому брат дал денег и не требует возврата, или женщине, которая осталась уродиной? Мужчина-то свою проблему решил, часть долга вернул, тем самым как бы заявив, что он не захребетник и за чужой счет жить не намеревается. А вот с женщиной как быть? Ее проблему кто решать будет? Муж, когда получит деньги, если, конечно, получит? Это еще неизвестно, как он себя поведет. Сегодня обещает золотые горы, а потом? Кому, как не Забродину, знать, что с человеком делают живые деньги, оказавшиеся в руках. Этот человек еще денег не получил, а уже предал жену, что же будет, если он их получит? Нет, не хватает нашим соотечественникам финансовой культуры, не хватает…
Забродин вышел из машины перед входом в гостиницу и вошел внутрь, охранник молча двигался рядом. Вот и президентские апартаменты на пятом этаже. Владимир Григорьевич бросил взгляд на запястье: часы показывают семь минут двенадцатого. Всего семь минут опоздания для финансиста такого масштаба — это как-то несерьезно. Подчиненные должны ждать часами, только тогда они по-настоящему чувствуют власть руководителя и собственную ничтожность. Он слегка улыбнулся и толкнул тяжелую дверь. Охранник протиснулся следом и занял место на стуле в маленькой прихожей. Вообще-то стул здесь предусмотрен не был, но по просьбе Забродина его принесли. Совещания долгие, нечего парню на ногах время проводить; случись какая невзгода — а у него мышцы устали.
Разумеется, все уже в сборе, ждут Забродина. И Юленька Шляго, и Славик Суханов. Ну и, конечно, Семенов, бессменный докладчик собранной информации. Семенов Владимиру Григорьевичу чем-то сразу приглянулся, давно еще, когда только-только начиналась работа, и Забродин поставил перед владельцем детективного агентства вопрос о том, чтобы на совещания приезжал именно этот сотрудник. Когда-то Владимир Григорьевич начинал собственный бизнес вместе с близкими друзьями, которых знал много лет. Одного из них он сделал своим помощником, а когда тому пришло время уходить на пенсию, взял на его место Юлию Шляго. А другому старому товарищу, Коле Самойлову, поручил организовать службу безопасности. Но и он был человеком того же поколения, что и сам Забродин, то есть возраст у него уже далеко не юный, и пора ему на покой. Забродин давно присматривает человека, которым можно было бы заменить Самойлова, и вот этот Валентин Семенов кажется ему вполне подходящей кандидатурой: и опыт работы в милиции немалый, и связи есть в «органах», и толковый, и держится хорошо. Но надо, конечно, присмотреться к нему повнимательнее, а для этого сделать так, чтобы с докладами приезжал только он. Затея у Забродина длинная, долгая, на много месяцев, так что времени изучить кандидата вполне хватит.
Юленька, красавица, сидит, чуть отодвинувшись от стола и скрестив руки на груди, брови слегка сдвинуты, между ними на лбу пролегла маленькая складочка. Она вообще девушка серьезная. Да, ей прилично за тридцать, но для Забродина она совсем ребенок. А Славка Суханов уже бумажки свои разложил, схему на специально купленные и принесенные сюда демонстрационные доски прикрепил, цветные маркеры приготовил. Старается парень, ну, это и правильно, он свою немалую зарплату честно отрабатывает. Даже странно, что у такой матери, как Славкина, мог вырасти столь исполнительный и покладистый сынок. Мать своего помощника Владимир Григорьевич видел всего один раз, в прошлом году, когда устраивал большой прием по случаю своего шестидесятилетия. Помощники, разумеется, тоже получили приглашения на две персоны, и Юлька притащила своего телевизионщика, а у Славки жена приболела, вот он и привел с собой матушку, которая аккурат в это время приехала к нему в гости из какого-то дальнего городка.

Помощники, разумеется, тоже получили приглашения на две персоны, и Юлька притащила своего телевизионщика, а у Славки жена приболела, вот он и привел с собой матушку, которая аккурат в это время приехала к нему в гости из какого-то дальнего городка. Ну, я вам доложу, и штучка! Никого не боится, ничего не стесняется, смотрит прямо в глаза, и улыбочка у нее такая нахальная, дескать, в жизни ни от кого не зависела и зависеть не собираюсь. И с Забродиным разговаривала так, словно он ей ровня. Он-то, Владимир Григорьевич, подошел перекинуться несколькими словами просто как гостеприимный хозяин, одолжение, можно сказать, сделал, а то ведь и вовсе мог не заметить и даже головой не кивнуть, но подошел, слова какие-то необязательные произнес, а она ему с этой своей улыбочкой: «Так вот, значит, у кого мой Славка в холуях бегает? Ну-ну». И руку Забродину протянула, высоко так, словно для поцелуя. Ну, с поцелуем-то ей, конечно, обломилось, но на разговор она юбиляра все-таки спровоцировала. Владимир Григорьевич, сам не ведая почему, вдруг кинулся защищать своего бессменного помощника, дескать, никакой он не холуй, а вовсе даже замечательный и незаменимый сотрудник, но стоявшая перед ним женщина продолжала насмешливо смотреть прямо ему в глаза и улыбаться, а он, произнося слова, никак не мог перестать разглядывать ее более чем экстравагантный наряд. Да, эта дамочка была ни на кого не похожа. И хороша необыкновенно, несмотря на возраст, ведь если Славке в прошлом году исполнилось тридцать семь, то ей-то уж должно быть к шестидесяти, она самому Забродину ровесница. Но хороша, чертовка! А вот Славка, видать, не в нее пошел, хоть и симпатичный парень, но никакой. В отца, наверное. И неудивительно, что рос с одной матерью, без отца, если отец у него такой же, как он сам, то такая штучка, как Славкина матушка, подобного мужа терпеть рядом с собой не стала.
Совещание началось, Семенов смотрел в свой ноутбук и иногда заглядывал еще в какие-то бумаги, видно, в агентстве не успевают всю информацию переносить на компьютер.
— Виктор и Павел Щелкуновы… — произнес он, и Забродин тут же перебил его, недовольно поморщившись:
— Я же просил: никаких фамилий, у меня от них голова пухнет, я их все равно не запоминаю. Говори так, чтобы я понимал. Два брата, два друга, две подруги, муж и жена. Понял?
— Так точно, — нисколько не смутившись, отрапортовал Семенов, — понял. Итак, два брата. Если вы забыли — напоминаю: у одного травма колена, давняя, требуется замена коленного сустава. Без этого вполне можно прожить, но со временем парень начнет хромать, и с годами все сильнее. Другой — бомбила, попал в аварию, разбил машину-кормилицу.
— А кто получит деньги? — поинтересовался Забродин.
— Бомбила.
— Почему? — вскинул брови Владимир Григорьевич. — Почему не тот, у кого больное колено?
— Но вы сами так решили, Владимир Григорьевич. — Суханов оторвался от своей писанины. — Все решения принимали вы сами.
— Да? — Забродин задумчиво почесал переносицу. — Наверное, у меня были какие-то соображения. Но сейчас я уже не вспомню, какие именно. Ладно, пойдем дальше. Так что там с братьями?
— Они пытаются разыскать Дениса. Пока что это у них не очень получается, все-таки они простые ребята, в органах у них связей нет, но они их ищут. И похоже, что найдут. Очень упорные, настойчивые.
— А что с деньгами делать собираются?
— Пока что решили поделить на три части.
— На три? — переспросил Суханов, быстро записывая. — Почему на три? Их же двое.
— У них еще родители в области живут, в собственном домике, — пояснил Валентин.

— Домик — одно название, покосился, сгнил, в общем, вот-вот развалится и требует капитального ремонта. Братья решили дать денег родителям на дом, а что останется — поделить поровну, одному на новую машину, другому на колено.
— Надо же, — желчно усмехнулся Забродин, — Дениса они хотят найти… Ну, и что ты скажешь, Славик? Во сколько ты оценишь такой порыв?
Суханов оторвался от своих записей и поднял глаза к потолку.
— Я бы дал сорок, даже сорок пять.
— Ну, это ты хватил, братец! — фыркнул Владимир Григорьевич. — Куда сорок-то? А ты что молчишь, Юля? У тебя есть мнение?
— Двадцать, — коротко и негромко произнесла Юлия Шляго.
— Это разумно, — согласно кивнул Забродин. — Славка, пометь там на своей схеме. Я бы дал даже пятнадцать, но слово женщины — закон.
Он специально так сказал, на самом деле он был полностью согласен с Юлией, но ему хотелось посмотреть на реакцию Славки, который лицом владеет не очень умело, и все мысли его для Забродина как на ладони. А вот Юля молодец, хорошо держится, ничего по ее лицу не угадаешь. Хотя тут и угадывать-то особо нечего, Владимиру Григорьевичу мысли помощников известны и понятны. Но все равно наблюдать за ними страшно интересно, едва ли не интереснее, чем осуществлять саму затею.
Суханов поднялся, подошел к схеме и красным маркером сделал пометку.
— Интересно, кто-нибудь еще захочет пацана найти или эта парочка останется уникальной? Какая там у тебя есть информация, Валя? — спросил Забродин.
— Больше никто не ищет, — сообщил Семенов. — Пока. Так, теперь следующая пара…
— Погоди, — оборвал его Владимир Григорьевич. — Славка, что ты там все время пишешь?
— Я записываю то, что сообщает нам Семенов.
— Зачем? — удивился Забродин. — Он же после каждого доклада оставляет нам всю информацию на диске или на флэшке, распечатай да читай в свое удовольствие, если что забудешь.
Суханов, занимающий такую же должность, как и Юленька, но считающийся старшим помощником, поднял голову и преданно заглянул в глаза шефа:
— Я записываю кратко, только самую суть, чтобы вам не пришлось перечитывать всю информацию полностью, ее же очень много. Я должен беречь ваше время, это моя работа.
Ну, тоже верно, в общем-то… Или он подлизывается? Да нет, не должно быть, просто Славка по-настоящему предан своему шефу, да и дело свое старается делать исправно. На то и помощник, чтобы помогать, в том числе и время экономить.
— Ладно, пиши, писатель. Давай дальше, Валентин.
Далее последовал отчет о двух подругах, которые работают вместе в научно-исследовательском институте, занимаются чем-то из области микробиологии и живут в одной квартире. Квартира принадлежит подруге номер один (так Семенов поименовал одну из женщин, памятуя требование Забродина), а квартира подруги номер два выгорела при пожаре, и жить в ней нельзя, пока не сделаешь ремонт, на который нет денег. У подруги номер один есть сын младшего школьного возраста, мужей нет ни у той, ни у другой. Подруга номер один собирается помочь подруге номер два отремонтировать квартиру, но подруга номер два пока отказывается. Она считает, что лучше потратить эти деньги на стажировку в Штатах и на закупку новейшего продвинутого оборудования, которого в нашей стране пока нет, но которое абсолютно необходимо им обеим и всей их лаборатории для проведения своих научных исследований. Судя по их разговорам, они к этим деньгам относятся как-то несерьезно, не верят, что смогут их получить и что это не розыгрыш, поэтому в основном хохочут и шутят на тему внезапного грядущего обогащения.

— Вообще они такие веселые обе, очень оптимистичные и легкие, — завершил Семенов эту часть отчета.
— Ну, ясно, — покачал головой Забродин. — Сразу видно: дуры набитые.
И метнул незаметный взгляд на Юлию: как она отреагирует? Нет, все-таки девчонка молодец, сидит с непроницаемым лицом, будто не слышит его откровенно циничных слов. Далеко пойдет, красавица. И самое интересное для Забродина — узнать: как далеко? Насколько?
Валентин Семенов еще долго докладывал собранную информацию, а Забродин слушал и мысленно повторял: какие они идиоты! Нет, ну какие же идиоты! Очень любопытно узнать, как далеко заведет этих людей их собственная глупость. А финансовая культурка все-таки не помешала бы…
Первыми к упавшей с балкона девушке бросились дети, гулявшие с мамочками и нянями во дворе. Взрослые не успели опомниться от шока, как малышня уже окружила неподвижное тело. Следом кинулись женщины, истошно вопя:
— Олеся, иди сюда, не смотри!!!
— Господи!!!
— Ой!!!
— Гена, Гена, ты где? Дай руку, иди ко мне немедленно!!!
— Ужас какой…
— А я видела, я все видела…
— «Скорую» вызывайте!
— Милицию! В милицию звоните!
Кто-то достал мобильник и начал звонить, тут же послышались голоса советующих:
— Сначала в милицию…
— «Скорую» набирайте, «Скорую», может, она еще жива…
— В «Службу спасения» надо…
— Ноль-три не набирается…
— Да вы что, надо набирать сто двенадцать…
Женщина в короткой дубленке, которая первой сказала: «я все видела», протиснулась к телу и отшатнулась от вида крови, выделявшейся из ушей, рта и носа.
— Я все видела, — мертвым голосом повторила она. — Это Катя из девяносто первой квартиры, она там снимает… Ее сестра столкнула, я видела.
— Точно, — раздалось несколько голосов.
— И я видела, они стояли на балконе…
— Это точно Наташка, сестра ее, я ее по куртке узнала, красная такая…
— А я лицо не рассмотрела, все-таки высоко… Точно, что сестра?
— Да точно, точно, я ее узнала. Я их вместе с Катериной много раз видела.
— А где же она? Убежала, что ли?
— Так она ее и столкнула! Я видела!
— И я видела!
— И я…
В этот субботний декабрьский день «Скорая» приехала неожиданно быстро — подстанция была недалеко. Врач осмотрел тело, проверил пульс на шее, провел пальцем по роговице глаза, проверяя корнеальный рефлекс, отметил отсутствие дыхания и констатировал наступление смерти. Сделав запись в выездной карте «Скорой помощи» и в сигнальном листке, забрался в машину и стал ждать прибытия работников милиции, нервно поглядывая на часы. Обычно сотрудники патрульно-постовой службы успевали прибыть на место происшествия, пока врач осматривает тело, и ждать не приходилось, а сегодня что-то они припаздывали. Впрочем, ничего удивительного, город готовится к Новому году, все спешат в магазины за подарками или за необходимыми покупками перед отъездом на длинные новогодние каникулы, так что хоть и суббота, а «пробки» наверняка есть. За неделю до Нового года Москва «вставала» прочно и непробиваемо.
Приехали патрульные, врач в двух словах объяснил им ситуацию, связался по рации со своим диспетчером и уехал на новый вызов.

За неделю до Нового года Москва «вставала» прочно и непробиваемо.
Приехали патрульные, врач в двух словах объяснил им ситуацию, связался по рации со своим диспетчером и уехал на новый вызов.
Старший патруля, полноватый рыхлый блондин лет тридцати, растолкал сгрудившуюся возле тела публику и прошел вперед.
— Что у нас тут? — усталым голосом спросил он. — «Парашютистка»? Кто видел, как все случилось?
— Я видела, — выступила вперед женщина в дубленке. — Ее сестра столкнула. Они обе стояли на балконе, а потом сестра ее толкнула.
— И я тоже видела, — вступила немолодая дама в норковой шубе. — Это Наташа, я ее знаю.
— Сколько времени прошло?
— Да полчаса будет, а то и больше, — охотно пояснила «дубленка».
Старший патруля о чем-то подумал несколько секунд, оглядывая многоподъездный дом, потом вздохнул.
— Ладно, уже все равно не поймаем… Сань, ты участкового не видишь?
— Да нет пока, — отозвался тот.
— А его вызвали?
— Должны были одновременно с нами послать. Пойти в опорный пункт поискать?
— Не надо, сам придет, — махнул рукой старший. — Я пока с дежурным свяжусь, пусть группу высылает, здесь явный криминал. А ты попроси, чтобы принесли покрывало или простыню какую-нибудь, тело прикрыть надо.
Он начал звонить в дежурную часть, а его напарник кинулся добывать что-нибудь, чем можно было укрыть от любопытных глаз то, что осталось от упавшей с высоты шестого этажа девушки.
Покрывало нашли, его принесла та самая дама в норковой шубе, она жила на первом этаже, идти ей было недалеко. Появился участковый, немолодой, невысокий, не особо торопливый, на первый взгляд похожий на сонную черепаху. Едва услышав о том, что произошло, он как-то весь подобрался, немедленно вытащил блокнот и начал переписывать тех, кто утверждал, что «все видел», особое внимание уделяя людям, с уверенностью называвшим имя убийцы — Наталья, родная сестра потерпевшей. Попутно организовал пару активных зрительниц для выполнения роли понятых при осмотре места происшествия: следственно-оперативная группа приедет и не будет терять время понапрасну.
Группа прибыла почти через полтора часа. Молоденькая девочка-следователь, сильно накрашенная, с белокурыми локонами по плечам, два оперативника, криминалист и судебный медик. Следователь была в этой команде самой юной, и участковый, усмехнувшись про себя, подумал, что в такой ситуации непонятно, кто кем будет руководить. Конечно, формально главный все-таки следователь, процессуальное лицо, с этой пигалицы потом весь спрос, но что она умеет-то? А вот криминалист и судебный медик — мужики за сорок, явно опытные, знающие.
Девочка-следователь задала участковому пару вопросов, а услышав, что понятые уже готовы выполнять свой гражданский долг, недовольно нахмурилась. Участковый понял, что она хочет все делать сама, и еле сдержал улыбку. Глупенькая, не понимает, какое это везенье, когда тебе помогают. И ведь это нисколько не умаляет ее роли, не посягает на ее полномочия.
Осмотр места происшествия начался. Один из оперативников полез в карманы валяющейся в стороне куртки погибшей, но того, что искал, не нашел, вытащил только носовой платок, несколько монет, по рублю и по полтиннику, два старых чека из супермаркета.
— Ключей нет, — громко заявил он, обращаясь к следователю. — Я поднимался в квартиру, дверь заперта.
Потом разогнулся, потер спину, снова наклонился и начал обшаривать карманы джинсов, плотно облегавших крепкие стройные бедра.

— Нету, — повторил он и повернулся к толпе. — Кто знает, у кого еще могут быть ключи от квартиры?
— Так у хозяйки, — тут же откликнулась дама в норке. — Катя квартиру снимала у Ольги Валерьевны.
— А Ольгу Валерьевну как найти?
— Она в нашем доме живет, в пятом подъезде, — охотно объяснила дама, которая, кажется, знала всё и про всех.
— Квартиру не подскажете? — Оперативник благодарно улыбнулся ей и подошел поближе. — Нам бы ее найти поскорее.
— Не вздумайте открывать квартиру без меня, — строго проговорила девушка-следователь. — Ваше дело — найти ключи и хозяйку, потом меня позовете.
— Ну, само собой, — ответил оперативник голосом, каким обычно взрослые разговаривают с маленькими детками. — Куда ж мы без вас?
В сопровождении всезнающей дамы он скрылся в дверях пятого подъезда. Ему нужны были ключи от квартиры, с балкона которой упала девушка, чтобы осмотреть место, оценить, поискать следы или улики, да и высоту балконных перил надо обязательно измерить. Участковый заметил злой взгляд, брошенный девушкой-следователем в спину оперу: не нравится, что он сам что-то решил, не получив от нее руководящих указаний. А что ему, стоять и ждать, пока эта пигалица надумает, какое бы такое умное указание дать? Опер, видать, знающий, быстро сообразил, что нужно делать.
— Так, граждане, разошлись все, подальше, подальше, — раздался командный голос криминалиста. — Начинаем фотосъемку, в объектив никто не лезет. Дамочка, вы меня слышите? Возьмите ребенка и идите домой, и вы тоже, бабуля, отойдите, мне ваши фигуры рядом с трупом не нужны.
Упоминание о трупе сработало, как по волшебству: толпа немедленно отхлынула, дав криминалисту возможность снимать с разных ракурсов, делая привязку расположения тела к ориентирам на местности. Следователь сидела на скамеечке и, положив папку на колени, писала «шапку» протокола и вводные данные. Судебный медик присел рядом и закурил. С этим следователем он работал впервые, поэтому поинтересовался:
— Давно на следствии?
Девушка недовольно мотнула головой, дескать, не мешайте составлять документ, но через несколько секунд все-таки ответила:
— Год. С небольшим. А что?
— Это у вас первое падение с высоты?
— А что?
Ну, все ясно, подумал медик, одни вопросы «А что?» говорят сами за себя, падение с высоты у нее действительное первое, а может быть, и первый труп. Девочка боится показаться неопытной и некомпетентной. А чего тут бояться? Отсутствие опыта и знаний — это нормально, если работаешь всего год с небольшим, и стесняться этого просто глупо. Каждая курица когда-то была яйцом. Опыт придет, и знания придут, но со временем. А девчонка, кажется, с характером, многого не знает, но никаких подсказок не потерпит. Ну и ладно. Видели мы таких самостоятельных. И хорошо знаем, что бывает потом.
Ему хотелось искрящегося белого снега, какой бывает только вдали от промышленных регионов. В Москве такого не увидишь, снег сероватый, тусклый, словно преждевременно состарившийся. Он работал в судебной экспертизе уже двадцать лет и до сих пор удивлялся тому, что вид мертвого тела на снегу производил на него впечатление куда более сильное, чем труп на траве, на голой земле, в помещении на полу или просто на асфальте. Откуда-то в его голове появилось представление о том, что снег и смерть несовместимы. Откуда? Наверное, что-то связанное с детскими воспоминаниями. Он часто думал об этом странном феномене, но ни сил, ни времени, ни особого желания копаться в подсознании у него не было. Может быть, дело в сопоставлении белого и красного…
Медэксперт глубоко затянулся сигаретой и перевел взгляд наверх, на тот балкон, с которого упала потерпевшая, оценивая наличие или отсутствие по ходу траектории полета разных препятствий, таких, как балконы, козырьки, фонари и другие выступающие конструкции, о которые тело могло удариться во время падения.

Может быть, дело в сопоставлении белого и красного…
Медэксперт глубоко затянулся сигаретой и перевел взгляд наверх, на тот балкон, с которого упала потерпевшая, оценивая наличие или отсутствие по ходу траектории полета разных препятствий, таких, как балконы, козырьки, фонари и другие выступающие конструкции, о которые тело могло удариться во время падения. Такие сведения необходимы для последующей оценки повреждений на теле, чтобы отличить то, что было получено во время падения, от того, что было получено в момент толчка или даже до него. Балконы по ходу траектории были, но, судя по локализации места приземления, девушка не должна была их задеть. Хотя надо будет поиметь это в виду…
— Тут на каждом этаже балконы, — произнес он, не отрывая глаз от стены дома.
— И что? — недоумевающе спросила следователь.
Ах да, это же ее первое «падение с высоты», она не понимает, что наличие балконов должно вызвать соответствующие вопросы в постановлении о проведении судебно-медицинской экспертизы. Если вопрос поставлен не будет, эксперт имеет право на него не отвечать. А потом начинается: а эти повреждения откуда? А это почему? А это где? Тело к тому времени уже захоронено, а там и до эксгумации дело доходит. Приятного мало.
— Ничего, — со вздохом ответил медик. — Пойдемте осматривать, криминалист уже закончил.
Он озяб, хотелось походить, подвигаться, может быть, даже пробежаться, чтобы согреться. Но почему-то не было сил. Ничего, сейчас он начнет работать, и через несколько минут ему станет совсем тепло. Так всегда бывало.
— Не командуйте, я сама знаю, когда что делать, — резко ответила следователь. — Вы что, УПК не читали? Осмотр места происшествия проводит следователь, и только следователь, а не вы. Прошу замолчать и высказываться только тогда, когда я вас об этом попрошу.
Судебный медик встал и подошел к криминалисту, который как раз укладывал аппаратуру в кофр.
— Откуда такая взялась? — спросил он. — Новенькая, что ли?
— Угу, — мотнул головой криминалист, — была помощником руководителя отдела, справки писала, отчеты, графики рисовала. А два месяца назад подалась в следователи. Да не парься ты, Михалыч, не обращай внимания на дуру молодую, со временем оботрется, обломается. Ты что, молодых следаков не видел? Попервой они все такие.
Медику стало противно. Криминалист прав, повидал он таких на своем веку и хорошо знал, как инструктируют начинающих следователей старшие товарищи: дескать, менты бездельники, их надо строить ежеминутно, чтобы тебя боялись, а судмедэксперты — все сплошь пьянь и болваны, потому что кого еще возьмут работать в морг? Туда люди попадают только по остаточному принципу — либо больше никуда не взяли, либо отовсюду уже выгнали. Похоже, блондиночка такой инструктаж тоже прошла и усвоила урок накрепко. Целый год она составляла бумажки для руководства следственного отдела и теперь считает, что разбирается в предварительном расследовании не хуже любого профи. А практических-то знаний — полный ноль! Ну что ж, он, эксперт с двадцатилетним стажем и ученой степенью кандидата наук, себя не на помойке нашел. Не хочет по-плохому — по-хорошему будет еще хуже.
Следователь, наконец, соизволила подойти к трупу и приготовилась записывать под диктовку эксперта. Он раскрыл чемоданчик, достал и натянул на руки перчатки и приступил к осмотру. Первым делом — описание одежды и обнаруженных в карманах предметов.
— Начинайте с одежды, — дала указание следователь.
Эксперт удивленно посмотрел на нее и укоризненно покачал головой:
— Я вообще-то не в первый раз на месте происшествия, и даже не в сто первый.

Уверяю вас, я отлично знаю свои обязанности.
— Делайте, как я говорю, — надменно произнесла она. — И в карманах не забудьте посмотреть.
Эксперт не стал спорить, поджал губы и приступил к работе. Опытный криминалист, не дожидаясь просьбы, молча протянул ему рулетку.
— Объектом осмотра является участок местности, — начал диктовать судебный медик, — прилежащий к западной стене дома номер… по улице… На данном участке расположен труп молодой женщины, на вид 25-30 лет. Труп лежит головой в сторону стены дома и на расстоянии 4 метра 90 сантиметров от нее. Труп лежит на правом боку, голова его повернута вправо и прижата к правому плечу. Левая верхняя конечность согнута в локтевом суставе под углом около 45 градусов, кисть ее прижата к животу. Правая верхняя конечность неестественно вывернута в плечевом и лучезапястном суставах, вытянута и отведена под углом около 90 градусов… Нижние конечности… Правая нижняя конечность… левая нижняя конечность… На трупе надеты футболка розовая…
А куртка в стороне лежит. Ну, понятно, девушка вышла на балкон, накинув куртку на плечи, не застегивая, потому она и упала далеко от тела.
Осматривая руки погибшей, он увидел на большом пальце правой руки кольцо с камнем.
— На большом пальце правой руки кольцо желтого металла с камнем сиреневого цвета…
Вообще-то странно. Кольцо намертво застряло как раз на суставе пальца, между первой и второй фалангами. Так кольца не носят, в этом месте украшение могло оказаться, только если его в тот момент снимали или надевали. Да и вообще на большом пальце кольцо с камнем выглядит странно. Он повернулся к следователю и оживленно сказал:
— Обратите внимание, как надето кольцо. Это может свидетельствовать…
— Это не ваше дело, — оборвала его блондинка, — занимайтесь своими медицинскими вопросами. Я сама все вижу.
Ну, видишь так видишь. Потом не жалуйся.
Тело лежало далеко от скамейки, записывать стоя было неудобно, и девушка присела на корточки, потом поднялась, снова присела. И почему в дежурной машине никогда не бывает раскладного стульчика для таких случаев? Или он был, но его уже кто-то заныкал?
— Попросите принести вам стул, — вполголоса посоветовал медик, — наверняка кто-нибудь откликнется и притащит из дома хоть табуретку, вон сколько народу кругом. Или пусть ящик какой-нибудь найдут.
— Я сама знаю, что мне делать, — холодно отозвалась она. — Определяйте лучше степень охлаждения трупа и время смерти.
Ого! Какие она слова знает! И с такими обильными познаниями она собирается руководить работой судебного медика?
«Ну и черт с тобой», — в сердцах подумал он, продолжая диктовать описание одежды погибшей и найденных при ней предметов. Потом достал из чемоданчика пузырек-пипетку с раствором пилокарпина и закапал в глаза трупа, чтобы зафиксировать скорость сужения зрачка. На ощупь оценил степень трупного охлаждения на открытых участках и на закрытых одеждой, специальным прибором измерил температуру внутренних органов, определил характер трупного окоченения.
— Трупное окоченение выражено в жевательных мышцах, — мерно и негромко диктовал он, — намечается в мышцах шеи, в других группах мышц отсутствует…
Закончив фиксировать в протоколе трупные явления, эксперт приступил к определению времени наступления смерти. Глянув в приклеенную изнутри на крышке чемодана таблицу, он что-то прикинул в уме, сопоставляя данные с полученными при осмотре результатами, и уверенно проговорил:
— Смерть потерпевшей наступила за полтора-три часа до момента осмотра трупа в семнадцать часов десять минут.

— Ну еще бы, — фыркнула следователь, пытаясь согреть дыханием замерзшие на морозе покрасневшие пальцы, — время смерти точно известно по показаниям свидетелей.
Эксперт промолчал. Не вступать же в свару с этой девочкой? Ничего, пройдет время, она всему научится и сама все поймет. А ему надо заниматься осмотром трупа на предмет наличия телесных повреждений.
— Наблюдается обильное выделение крови из носа, рта, слуховых проходов, — диктовал он.
— Кровотечение, — вслух пробормотала следователь, проговаривая то, что писала.
— Не кровотечение, а именно выделение. — Медик уже с трудом сдерживал раздражение. — Записывайте так, как я диктую, ничего не меняйте.
— А какая разница? — Девушка подняла глаза от бланка протокола и с сердитым недоумением посмотрела на эксперта.
— Термин «кровотечение» применим только к живому человеку, — отрезал он и продолжил осмотр.
Судя по имеющимся повреждениям, падение девушки было все-таки свободным, не ступенчатым, то есть о перила расположенных на нижних этажах балконов она не ударялась. На ощупь эксперт определил наличие нарушений костей скелета, чтобы по преобладанию переломов в той или иной области тела вынести предварительное суждение о том, на какую часть тела упал человек. На какой-то момент он забыл, что работает с молодым следователем, и не остановил ее вовремя, когда заметил, что девушка пишет подряд все то, что он произносит.
— Этого не нужно. — Он чуть повысил голос. — Это мое устное суждение, предварительное, как и суждение о причине смерти. Его не нужно заносить в протокол. Причину смерти мы официально называем только после вскрытия.
Следователь залилась краской, щеки запылали и сделались почти багровыми.
— Меня не интересуют ваши устные суждения, вы должны мне говорить только то, что важно для дела. Я пишу протокол, а не филькину грамоту, — отрезала она.
Эксперту стало одновременно и смешно, и жалко ее. Ну чего она тужится-пыжится? Сказала ведь, что сама все знает, вот он и не стал ее предупреждать заранее, в каком месте закончилась официальная часть и началась неофициальная, содержащая информацию «следователю для сведения». Призналась бы сразу, что не все знает, он бы помог, подсказал. Но ей, похоже, ни помощь, ни подсказки не нужны. Зато вести себя она не умеет. «Надо будет попросить заведующего в понедельник расписать мне этот труп на вскрытие, — подумал он. — Дураков учить надо. Не дай бог, придешь ты ко мне в секционную — я тебя научу экспертов уважать, тебе небо с овчинку покажется. Ты, коза, еще набегаешься ко мне за экспертным заключением!»
Оставшийся оперативник все время куда-то звонил по телефону, отойдя чуть в сторону, и следователь то и дело бросала на него настороженный взгляд, видно, побаивалась, что он без ее ценных указаний соберется что-то предпринимать. Судебный медик хотел побыстрее закончить и уехать до того, как сюда явятся руководители, которым наверняка уже позвонили и сообщили об убийстве. Вряд ли кто теперь сомневается в том, что налицо криминальная смерть, ведь он, эксперт, своими ушами слышал слова очевидцев, что какая-то девушка по имени Наташа столкнула с балкона свою сестру Катю.
Оперативник, наконец, сунул в карман телефон и подошел к ним.
— Есть адрес сестры. Сейчас поедем туда.
— Дождитесь руководства, — сухо бросила ему следователь.
— Да чего тянуть-то? Свидетели однозначно указывают на сестру, надо принимать меры к задержанию…
— Вы вообще соображаете, с кем спорите? — высокомерно спросила она.

— Я руковожу работой следствия, а не вы. И решения принимаю тоже только я.
Сыщик невнятно хмыкнул, пожал плечами и, отойдя подальше, снова принялся названивать куда-то. Судебный медик закрыл чемоданчик и встал.
— Я закончил. Давайте распишусь в протоколе и поеду.
Он бросил взгляд в сторону санитаров давно подъехавшей «труповозки»: мужики сидели в машине с открытыми дверьми, курили и, судя по их веселым рожам, травили анекдоты. Вот с ними он бы и уехал, нечего ему тут время терять. Мысль о том, чтобы возвращаться в одной машине со следователем, неприятно резанула. Ему уже не было смешно. И жалость к этой амбициозной глупой девчонке тоже куда-то испарилась. Сейчас в судмедэксперте были только тупая усталость и глухая злость.
— Осмотр места происшествия еще не закончен, стойте и ждите, — бросила следователь, не глядя на него.
Это стало последней каплей. Больше он терпеть ее выходки не намерен.
— Моя работа здесь закончена, — грубо и громко проговорил эксперт. — Я дежурю, и меня в любой момент могут вызвать на другое место происшествия. Так что я сейчас уеду, а вы, милая моя, предъявляйте своему начальству протокол без моей подписи.
Санитары уже упаковали тело в черный пластиковый мешок с «молнией» и грузили труп в машину.
— Вы никуда не поедете, я вас не отпускала, — заявила следователь.
Ну да, конечно, сейчас. Эксперт молча повернулся и направился к «труповозке». Следователь жестом попросила участкового подойти к ней и скомандовала:
— Пишите направление в морг.
— Так тут же убийство, — удивился старый служака, — тут постановление надо писать, а не направление.
— Ну так напишите, — сердито ответила она.
— Так я ж не следователь. Постановления — это ваша работа.
— Вы меня не учите, я сама знаю, кто и что должен делать. Не умничайте, а выполняйте мои приказы, на месте происшествия главная фигура — следователь. Забыли? Так я напоминаю.
— У меня бланков нету, — проворчал участковый.
Блондинка с ехидной и в то же время победной улыбкой вынула из папки и протянула ему бланки. Участковый, недовольно хрюкнув, начал заполнять их «под копирку» — «шапку», потом, в свободной форме, изложение обстоятельств дела. Эксперт с любопытством наблюдал за происходящим, стоя возле машины, в которую он уже сунул свой чемоданчик. Ему хотелось залезть внутрь и хоть немного погреться, но в то же время было страшно любопытно посмотреть, чем дело кончится. Вот сейчас участковый дойдет до вопросов, которые следователь должен поставить перед судмедэкспертом…
— А вопросы-то какие? — спросил участковый.
— Что, сами не знаете? — послышалось в ответ. — Всему вас учить надо.
Участковый принялся ставить галочки напротив тех вопросов, на которые, по его разумению, надо было бы получить ответ. Судебный медик знал точно, что все пойдет наперекосяк и отмеченными окажутся вовсе не те вопросы, которые нужны на самом деле. И уж конечно, в этом постановлении не окажется никаких дополнительных вопросов, которые должен сформулировать именно следователь исходя из конкретных обстоятельств. Вот кого медику действительно жалко, так это немолодого майора, который сейчас пыхтит над бланком постановления. Он служит давно, он опытен и хорошо понимает, что раздражать начальство лишний раз не следует, участковый вечно остается крайним, уж сколько раз проверено.
Наконец следователь подписала оба экземпляра постановления, один из них отдала санитарам «труповозки».

Наконец следователь подписала оба экземпляра постановления, один из них отдала санитарам «труповозки». Всё, можно уезжать.
Она бросила недоумевающий взгляд на садящегося в фургон судебно-медицинского эксперта.
— Куда это вы собрались? Я вас не отпускала. Вы можете уехать только после того, как подпишете протокол.
Но он даже не повернулся в ее сторону. Просто захлопнул дверь. Машина тронулась.
— Не раздевайся, Тошка, пошли вниз, я тебе кое-что покажу!
Антон Сташис покорно повернулся и шагнул назад к лифту. Галка всегда была заводная и вечно что-то придумывала, с ней легко, может быть, именно поэтому у него и сложились с бывшей одноклассницей такие отношения, при которых все просто и никто никому ничего не должен, встречаются раз в неделю — и никаких взаимных обязательств.
Перед подъездом стояла новенькая блестящая «Мазда» последней модели.
— Ну, как? — радостно спросила Галина, кутаясь в светлую шубку, тоже, по-видимому, новую, во всяком случае, Антон прежде такой шубки на ней не видел. — Правда, здорово?
Он молча кивнул и направился к подъезду. Ничего не здорово. А наоборот, очень даже плохо. Неужели Галка сама не понимает?
Они поднялись в квартиру, разделись, и Галина предложила выпить кофе с пирожными. Антон согласился с удовольствием, сегодня был последний рабочий день перед отпуском, он подбивал бабки и сводил концы с концами, вышел на работу в воскресенье, чтобы все доделать, пообедать не успел, страшно проголодался и устал. Вообще-то он рассчитывал на ужин у подруги, но и кофе с пирожными — тоже неплохо. А Галка что-то надулась, настроение у нее испортилось. Хотя чему удивляться, она же ждала, что он будет радоваться ее приобретению так же сильно, как и она сама, а Антон почему-то отреагировал вяло и равнодушно.
Да и как еще он мог реагировать? Не нравится ему Галкино стремление приобретать и приобретать, без конца и края, тратить деньги, которые самому Антону кажутся более чем сомнительными. Хотя вроде бы все правильно, все по закону: Галина Тишунина получила большое наследство. И все было бы нормально, если бы она повела себя по-другому.
Дело в том, что у Галины есть старший брат Анатолий Тишунин, который в свое время продал квартиру, чтобы вложиться в собственный бизнес. Бизнес у него был давно, но к тому моменту дышал на ладан. Вся его семья, жена и ребенок, прописались к Галине, иначе Анатолию не позволили бы продать квартиру. Теперь брат с женой и сыном живут на съемной квартире, бизнес спасти не удалось, и Анатолий работает менеджером в какой-то фирме. О том, чтобы заработать денег на собственное жилье, речь вообще не идет. И когда Галина два месяца назад радостно сообщила Антону, что получила наследство, он сказал:
— Здорово! Теперь ты сможешь дать Толику денег на квартиру, хватит ему по чужим углам мыкаться.
Галина тогда промолчала, и Антон расценил это как знак согласия, потому что все очевидно и обсуждать тут нечего. Больше они к этому не возвращались, Галина жила своей жизнью, делала какие-то покупки, Антон то и дело обращал внимание на появляющиеся новые вещи, вероятно, очень дорогие, но считал себя не вправе задавать ей вопросы о том, как она распоряжается наследством и кто вообще его оставил. В конце концов, это ее личное дело, а он ей не муж и не близкий друг, так, партнер по сексу раз в одну-две недели. Отношения у них были такие, которые дружбой назвать ну никак нельзя.
И тут вдруг Галка хвастается новой машиной!
— А ты Толику-то дала денег? — спросил Антон. — Когда новоселье?
— Вот еще! — фыркнула Галина. — С какой стати? Это я получила наследство, а не он.

— С какой стати? Это я получила наследство, а не он. Он свое решение принимал, когда продавал квартиру и вкладывал деньги в бизнес. Разве я виновата, что он дела вести не умеет? Он будет ошибаться, а я — платить за это?
Антон был ошарашен, он пытался увещевать, уговорить, усовестить подругу. Как же так? Не может Галка Тишунина, которую он знает сто лет, с первого класса школы, оказаться такой бездушной и жадной.
— Но ведь вы родные брат и сестра. И тот, кто оставил вам наследство, это же ваш общий родственник. Значит, Толик в принципе тоже мог бы рассчитывать на эти деньги. Подумай хотя бы об этом.
— Да никакой он не родственник, — возразила она, — и к Толику никакого отношения не имеет. Он оставил деньги лично мне, мне, а не ему. И только я имею на них полное право.
— Да кто оставил-то?
Галина не сразу, но призналась, что вообще не знает наследодателя. И вот это Антона уже здорово насторожило. Он работал в уголовном розыске и отлично знал, какие неприятные последствия бывают от соприкосновения с деньгами, происхождение которых тебе неизвестно или непонятно.
— И за что тебе наследство? Ты же понимаешь, что это не может быть просто так. Значит, ты с ним знакома и оказала какую-то услугу.
— Не знакома я с ним! Я вообще это имя впервые от нотариуса услышала, когда меня разыскали и сказали, что мне причитается наследство.
Еще интересней! Или Галка врет и на самом деле прекрасно знает, кто и за что оставил ей деньги, или она — воплощение чистого и незамутненного легкомыслия. Но второй вариант как-то кажется сомнительным, ведь она неглупая женщина, занимает достаточно высокий пост в своей фирме, делает карьеру. Неужели она что-то скрывает?
— Но ты же взрослый, здравый человек. — Антону не хотелось злить Галину, и он старался говорить так, чтобы это не звучало сердито или с упреком. — Ты прекрасно должна понимать, что так не бывает. Ты не в сказке про волшебников живешь.
— А вот и бывает! — Галка задорно улыбнулась.
Антон не спускал с нее глаз, внимательно следя за каждым жестом, за каждой позой Галины. Он пытался услышать правду, ту правду, которой не было в ее словах, и не слышал ничего, кроме того, что она говорила. Выходит, Галка не лжет?
А Галина принялась рассказывать о том, что их с Толиком родители всегда покупали лотерейные билетики и надеялись на выигрыш, и она в детстве тоже мечтала о деньгах, сваливающихся с неба. Для нее это нормально, как и для ее родителей. Кто сказал, что деньги надо обязательно зарабатывать? В мире полно случаев, когда они достаются просто так, так почему бы не ей?
— Все равно я на твоем месте узнал бы, что стоит за этим наследством. Это же просто неприлично — пользоваться деньгами, не понимая, откуда они взялись, — продолжал увещевать Антон, все еще надеясь, что она услышит его и согласится с доводами. Но Галина только расхохоталась в ответ:
— Ой, да что там понимать-то? Моя маманя, не будь она тем помянута, царствие ей небесное, была та еще гулена. Это я поняла, когда уже большая стала. Наверняка этот Георгий Петрович Чернецов был материным любовником и попутно моим папашей, вот и отписал мне деньги на смертном одре.
— Так ты бы выяснила.
— Да больно надо! Главное — деньги я получила, а откуда они — вопрос десятый. И даже вообще не вопрос.
— Но все-таки я считаю, что брату ты могла бы помочь, — с упреком проговорил Антон.
— Он считает! Да что ты можешь считать-то! Для тебя, может, и нормально, когда мужик поправляет свои дела за счет женщины, ты вон присосался к богатенькой дамочке, тащишь из нее денежки и ножки свесил.

И думаешь, что все мужчины должны именно так решать свои вопросы. Конечно, тебе кажется нормальным, чтобы я Толю за свой счет тащила, а вот мне это нормальным не кажется. В конце концов, каждый должен сам есть свое дерьмо и сам платить за собственные промахи.
Антона поразили ее внезапная грубость и жесткость, ему стало неприятно. Ведь Галка отлично знает его ситуацию, зачем же попрекать его Элей? Разве он стремился к тому, чтобы, как она выразилась, «присосаться» к богатенькой дамочке? Разве он заставлял Элю, муж которой оставил его вдовцом, а его детей сиротами, работать у него няней без зарплаты? Это было ее решение, только ее, это было желание оказать посильную помощь, и Антон эту помощь принял с благодарностью, потому что никак иначе он не смог бы совместить работу и воспитание детей. Он с удивлением подумал о том, что за все время знакомства даже не подозревал о такой стороне характера Галины. Впрочем, это и понятно, ведь они совсем мало разговаривали, а если и разговаривали, то все больше ни о чем. Как дела? Все нормально. С шефом поцапалась. С шефом помирилась. Дети болеют. Вот и все.
В кармане звякнул телефон, сообщая о поступлении эсэмэски. Антон вытащил мобильник и прочитал: «Я ложусь спать когда ты предешь?» У восьмилетней дочки Василисы проблемы с русским языком, знаки препинания она не уважает, да и с орфографией беда.
Он сунул телефон в карман и поднялся. Во рту оставался приторный вкус пирожных, который в эту минуту показался ему отвратительным.
— Ты куда? — удивилась Галина. — Что-то случилось? Ты уходишь?
— Да, пойду. Домой надо.
— Не останешься? — В ее голосе звучало искреннее недоумение. — А чего тогда приходил?
— Хотел остаться, но не получается. Надо идти, — соврал Антон.
Идти ему никуда не надо было, все равно Васька уже ложится, и даже если он немедленно кинется домой, к его приходу девочка уже будет крепко спать. Но и оставаться после всего, что сказала Галина, он не хотел. Не мог Антон Сташис сейчас ложиться с ней в постель.
— Жалко, — протянула она. — Ладно, иди.
Уже надев куртку, он еще раз внимательно оглядел Галину. Тонкий джемпер с глубоким вырезом соблазнительно открывал грудь, кожаные брючки тесно облегали бедра, и выглядела она значительно лучше, чем прежде. Во всяком случае, привлекательнее. И в самом деле жалко. Жалко, что он не может остаться. Антон успел поймать эту последнюю быструю мысль и удивиться ей: Галка вызывает у него желание, никак не совмещающееся с тем отвращением, которое он испытывает сейчас к ней, открывшейся ему с такой неожиданной стороны.
Отъезжая от ее дома, Антон пытался мысленно переключиться на что-нибудь приятное, чтобы отвязаться от мерзкого ощущения грязи и пошлости. Галка — алчное и глупое существо, ему противно, что он с ней столько раз спал, и в то же время ему страшно хотелось вернуться и остаться. Что-то в этом было неправильное и непонятное. Он стал думать о том, что скоро Новый год, который он наверняка проведет в обществе детей, не опасаясь внезапного вызова на работу: в этом году он написал рапорт на отпуск с 27 декабря, чтобы все зимние каникулы провести с сыном и дочерью. Мысли о детях всегда помогали ему вернуть себе хорошее настроение, помогли они и в этот раз.
Но беспокойство все-таки осталось. Что-то с Галкиными деньгами не так.
Гудение пылесоса всегда выводило из себя Маргариту Михайловну, хотя вообще-то она была женщиной спокойной и чрезвычайно уравновешенной, никогда не раздражалась и уж тем более не повышала голос. Но пылесос — это что-то особенное, не умела она смиряться с его надсадным ровным воем. Именно поэтому Боря всегда считал, что у нее, у Марго, в квартире нет порядка.

А порядок был, да еще какой! Каждая вещь на своем месте, и все продуманно, красиво, стильно. Просто пылесосить Маргарита Михайловна не любит и делает это быстро, за пять минут, просто потому, что надо. А вот Борис Леонидович с пылесосом дружит, постоянно его включает и наводит чистоту в своей квартире, а заодно и в квартире соседки, с которой он уже давно живет практически одной семьей. Они и обязанности распределили: Борис пылесосит, а Марго за это его кормит, готовит на двоих. Правда, на этом семейственность и заканчивается, потому что бюджет у них все-таки раздельный, да и ночует каждый в своей квартире. Зато они удачно воспользовались тем, что у них общая тамбурная дверь, и устроили между своими квартирами дополнительный холл, в котором Борис повесил полки для книг, а Марго разместила многочисленные художественные фотографии с видами восточных пейзажей, не поместившиеся на стенах ее комнат. Тамбурную дверь в складчину поставили крепкую, стальную, и это позволяло обоим постоянно держать двери своих квартир открытыми друг для друга.
— Боря, тебе еще долго? — просительно произнесла Маргарита Михайловна. — У меня голова сейчас треснет.
— Уже заканчиваю, — весело отозвался Борис Леонидович, сверкнув в улыбке отличными зубами.
Высокий, стройный, длинноногий, он двигался легко, словно танцевал, и никто не дал бы ему его шестидесяти девяти лет. Единственное напоминание о возрасте — абсолютно лысый череп, но зато яркие черные глаза сверкают задором и азартом. Марго всегда любовалась им. Впрочем, не она одна; студентки, аспирантки и разного возраста научно-педагогические работники женского пола с ума сходили по Борису Леонидовичу Райнеру, буквально вешались ему на шею, и Борис Леонидович никогда не отказывал себе в удовольствии почувствовать себя любимым и обожаемым. Романы и романчики сопровождали его всю жизнь, да и теперь он без них не обходился, что всегда вызывало у Марго насмешливую улыбку и давало ей повод для бесконечных шуток на эту тему.
— А чего ты сидишь-то? — Борис оторвался от своего занятия и взглянул на нее. — Ты все сделала?
— Конечно. Много ли нам двоим надо?
— Ну как же, а гость?
— Это если Бог даст, — улыбнулась Марго.
Борис закончил уборку и выключил пылесос. Сразу стало тихо, и Маргарита Михайловна с облегчением вздохнула. Вот и все, приготовления к встрече Нового года окончены, в обеих квартирах чистота и порядок, на кухне стоят блюда с нехитрым, но любовно приготовленным угощением, можно и к подаркам приступить. Борис на минутку ушел к себе и тут же вернулся с книгой большого формата — подарочным изданием «Мудрость Конфуция» в обложке с золотым тиснением, на мелованной бумаге, с красивыми иллюстрациями. Марго увлекалась Конфуцием и подарку была искренне рада. Сама же она подарила Борису колоду карт «Таро йогов». Борис Леонидович с упреком покачал головой.
— Гоша, это же новодел, на таких картах гадать несерьезно.
Всю жизнь для всех Маргарита Михайловна Усольцева была просто Марго, и только Борис Леонидович Райнер называл ее Гошей — сокращение от Маргоши.
— Нет, — заупрямилась Марго, — это очень хорошая колода, мне сказали. И потом, там на картинках асаны, мне это нравится, мне это близко. Я специально тебе дарю эту колоду, чтобы ты мне на ней гадал.
Что поделать, вторым увлечением Марго после Конфуция была йога, которой она занималась с молодости, и после выхода на пенсию Маргарита Михайловна стала инструктором этой восточной практики, вела групповые и индивидуальные занятия с людьми в возрасте и с беременными.
— Да не буду я на ней гадать, — откликнулся Борис, — я ничего не понимаю в йоге, я ее не чувствую.

Все-таки я должен чувствовать смысл изображения, чтобы что-то угадывать. Вот в Мифологическом Таро я ориентируюсь куда свободнее.
— А я тебе все объясню про асаны. Ну пожалуйста, Боренька, не отказывай мне.
Он с улыбкой махнул рукой. Марго все равно своего добьется, но и Борис легко свои позиции не сдаст. «Я не гадалка, — постоянно повторял он, — я ученый». Борис Леонидович, доктор исторических наук, знаток Древней Греции, профессор, преподающий в нескольких вузах, увлекался тарологией, но не как мистик, а как исследователь. Ему в какой-то момент вдруг стало интересно, «как это работает». Он часто говорил Марго:
— Все-таки карты Таро существуют много веков, значит, что-то в этом есть. Если бы это было совершенно нежизнеспособно, оно бы просто умерло. А гадание на Таро живет и процветает. Значит, есть какой-то механизм, который срабатывает. Я как ученый-исследователь хочу его понять.
И он действительно занялся исследованиями, сопоставляя расклады, сделанные на конкретных людей или на конкретные ситуации, с реальным положением вещей, вел подробные записи, анализировал их — одним словом, привнес в изучение карт Таро весь свой опыт научной работы. А вот к попыткам Марго воспринимать гадание серьезно он относился со смехом, поскольку гадалкой себя не считал.
— Гошка, а у нас ведь в этом году юбилей, — заметил Борис Леонидович, аккуратно сворачивая длинный шнур от пылесоса.
— Какой? — удивилась Маргарита Михайловна.
— Мы в десятый раз выходим на охоту за гостем. Это надо отметить.
— Разве в десятый? — Марго наморщила лоб и принялась считать. — Боря, ты же профессор, а с арифметикой отношения так и не наладил. В первый раз это когда случилось?
— На Миллениум.
— Вот именно. В 2001 году. И десятый раз у нас был в прошлом году, а в этом уже одиннадцатый.
— Ах ты, черт возьми! — Борис Леонидович расстроился. — Мне почему-то казалось, что, если от одиннадцати отнять один, останется десять, так, во всяком случае, всегда было в той арифметике, которую я изучал в средней школе. А у тебя арифметика какая-то другая, как будто ты не в советской школе училась.
— Боря, но я же всю жизнь была бухгалтером, за мной можешь не пересчитывать, я в цифрах не ошибаюсь, — засмеялась Марго.
— Ну да, ну да. — Он горестно покачал головой. — Будем считать, что ты права. А я-то уже обрадовался, что можно будет отпраздновать. Выходит, мы с тобой в прошлом году юбилей пропустили. Обидно!
— Не горюй, — утешила его Марго, — все поправимо. Одиннадцать — тоже хорошее число, можно его отпраздновать. Мы когда пойдем?
Райнер взглянул на часы, что-то прикинул в уме.
— Давай в одиннадцать, что ли… Ну да, правильно, раз уж мы с тобой решили, что будем праздновать именно число одиннадцать, то за час до Нового года и пойдем.
В 2001 году Марго и Борис собирались встречать Новый год и в начале двенадцатого вдруг спохватились, что нет хлеба. Вместе вышли в ближайший магазин, работавший круглосуточно, и на улице увидели, как какой-то мужчина поскользнулся и упал. Они кинулись к бедолаге, хотели помочь подняться, но мужчина отчего-то не вставал, и они с изумлением поняли, что он сидит на заснеженном тротуаре и плачет. Ему было лет сорок пять, может, чуть больше, и Марго с Борисом решили, что он очень сильно ударился, а то и сломал ногу и плачет от боли и шока. Борис предложил поймать такси, чтобы незнакомец успел к новогоднему столу, но мужчина только головой покачал:
— Мне некуда идти. Ничего не нужно, оставьте меня.

Ничего не нужно, оставьте меня.
Ну, вот уж на это Маргарита Усольцева и Борис Райнер пойти никак не могли! Как это так: оставить упавшего, да к тому же плачущего человека на улице в новогоднюю ночь. Немыслимо! И неправильно. Ведь есть же примета: как Новый год встретишь, так его и проведешь, и нельзя допустить, чтобы этот мужчина провел весь год в тоске, слезах, боли и с чувством одиночества. Марго не была красноречивой, зато Борис за словом в карман не лез и аргументы умел находить всегда, поэтому уже через десять минут они, купив хлеб, втроем возвращались в квартиру Маргариты Михайловны: у нее было три комнаты, а у Бориса всего две, поэтому гостей всегда принимали в ее доме.
Незнакомец постепенно успокоился, отогрелся, наелся, немножко выпил, рассказал свою историю, которая ему казалась невероятно печальной и сложной, а для них прозвучала совсем обыкновенно: такие истории случаются каждый день. Но Марго и Борис гостю об этом, конечно же, не сказали, а проявили сочувствие, понимание и оказали моральную поддержку. Утром гость ушел от них совершенно умиротворенный и пообещал, что постарается воплотить в жизнь все полезные советы, которые они ему дали. Целый год он постоянно звонил Борису Леонидовичу, к которому проникся большим доверием, и докладывал о своих успехах по выходу из тяжелой ситуации. Каково же было удивление Марго и Бориса, когда 31 декабря 2002 года на их пороге возник прошлогодний страдалец в компании с еще одним мужчиной, которого он представил как своего друга:
— Вы так помогли мне, такие правильные советы мне дали, и в самом деле получилось, как вы и предсказывали: я весь год провел именно так, как встретил праздник, вокруг меня были добрые порядочные люди, которые меня очень поддерживали. Вот я и хотел вас попросить: а можно мой друг встретит Новый год с вами вместе? У него проблемы…
Разумеется, и этот Новый год встречали втроем. Опыт им понравился, живой, энергичный, быстрый Борис мгновенно находил варианты выхода из самых запутанных ситуаций, а мягкая, спокойная и безмятежная Марго умела убедить человека в том, что неразрешимых проблем нет и все обязательно получится.
На следующий год они за час до полуночи вышли на улицу, чтобы найти очередного гостя, нуждающегося в помощи. С тех пор так и повелось. Конечно, не все гости были приятными и умными, один гость их обокрал, другой напился мертвецки и испоганил весь праздник, были и такие люди, которые принимали помощь и советы, а потом исчезали и больше не появлялись. Одна девушка, например, страшно боялась, что ее завлекли, чтобы порезать на органы. Потом, правда, искренне хохотала сама над собой. Одним словом, опыт был разным, в том числе и отрицательным, но из десяти человек пять-шесть остались в круге общения, постоянно звонили, приходили, предлагали помощь, рассказывали о своей жизни, спрашивали совета.
Без пяти одиннадцать Маргарита Михайловна надела простую, немаркую, теплую куртку и натянула удобные сапоги без каблуков на каучуковой подошве, которая не скользила. Она подумала, что, наверное, оделась неправильно, потому что Борис, обожающий «даты и праздники», наденет что-нибудь нарядное, но, к счастью, ее сосед вышел в своей обычной одежде. Впрочем, этого и следовало ожидать, если Боря во что-то влезал, то заставить его снять это и надеть что-нибудь другое было невозможно. И ровно в одиннадцать они вышли из дома.
Степка уже совсем сонный, но хочет дождаться Деда Мороза и не желает уходить в детскую. Посреди комнаты стоит такая нарядная елка, вся в гирляндах и серебристом «дожде», и каждый уголок квартиры заботливо и с выдумкой украшен руками няни Эльвиры и детей, ну как же можно уходить спать от такой красоты? Антону страшно жалко малыша, он так ждал праздника, так хотел чуда, но есть режим, который для такого маленького мальчика пока еще обязателен.
— Никаких Дедов Морозов не бывает, — со смехом заявила братишке восьмилетняя Василиса.

— Никаких Дедов Морозов не бывает, — со смехом заявила братишке восьмилетняя Василиса. — Ложись спать, подарки получишь завтра.
— А ты со мной пойдешь? — спрашивал Степка у сестры.
— Нет, я уже взрослая, — гордо отвечала Вася, — я останусь с папой и Элей встречать Новый год.
Степка хныкал, упирался, но Антон проявил твердость и вместе с няней уложил ребенка.
— А ты, значит, не веришь в Деда Мороза? — спросил он у дочери, вернувшись в гостиную.
Васька наморщила носик.
— Что я, маленькая?
— А подарки ждешь?
— Конечно! Вы с Элей обязательно мне что-нибудь подарите. А я — вам.
— Ну что ж, — Антон весело потер руки, — тогда не станем ждать полуночи, а будем дарить подарки.
Вася тут же убежала в детскую, где спал Степа, тихонько открыла дверь, чтобы не разбудить брата, и принесла давно приготовленные и заботливо спрятанные подарки. Антону она подарила макет дома, Эле — стихотворение, которое написала сама, переписала на большой лист бумаги и украсила аппликацией. Коробочку, предназначенную для маленького братишки, девочка заботливо поставила под елку.
Антон с любопытством рассматривал подарок, он хорошо помнил, что делать его Васька затеяла еще в начале ноября и Эля тогда объясняла ему, что у девочки очень сложный замысел, поэтому делать надо заранее, чтобы иметь запас времени на переделку, если что-то не получится с первого раза. Обе они — и няня и дочка — свято хранили свою маленькую тайну, прятали от Антона все следы своей секретной работы, и результат их трудов он действительно впервые увидел только сейчас. Макет дома был выполнен из картона, внутри расставлена мебель из бумаги, все нарисовано и раскрашено. В домике четыре куколки, две побольше, в сшитых из лоскутков взрослых одежках, одна поменьше, в платьице, и пупс в штанишках и футболочке. Под потолком на толстой нитке висит белый ангел с крыльями.
— Это ты, папа, — принялась объяснять Вася, — это Эля, это Степка, а это я. Похоже?
— Очень, — искренне ответил Антон. — Здорово сделано, ты молодец. Все сама или Эля помогала?
— Сама, — тут же вступила Эля. — Все идеи Васины, я только советами помогала, если она не знала, как идею воплотить.
— А ангел зачем? — спросил Антон.
— Это мама, — очень серьезно произнесла Василиса. — Она теперь на небе и оттуда наблюдает за нами и помогает нам, охраняет нас. Если бы она нам не помогала, у нас бы не было Эли. Как бы мы с тобой тогда жили? Кто Степку из сада забирал бы? И вообще, без Эли мы бы пропали. Это мама нам ее прислала вместо себя.
Антон почувствовал, как у него перехватило горло. Он бросил взгляд на няню и понял, что эти слова она уже слышала раньше. Наверное, Вася делилась с ней своими соображениями, пока делала макет.
Василиса громко и торжественно зачитала стихотворение, написанное для Эли, вручила няне красиво оформленный текст и вопросительно посмотрела на взрослых.
— Теперь ваша очередь подарки дарить.
Антон вышел в свою комнату и принес три пакета, маленький — для Эли и два больших — для детей. Степкин пакет занял свое место под елкой рядом с принесенной Василисой коробочкой. В Васином пакете оказалась теплая зимняя куртка. Эля подарила Антону брелок для ключей в виде выполненного из золота прыгающего ягуара, Степке — трансформер, а девочке куклу Винкс, которая показалась Антону просто необыкновенной, совершенно сказочной, в ярко-бирюзовом платьице и с крылышками за спиной.

В его детстве таких кукол не существовало… Вася надела куртку, пару раз крутанулась в ней перед зеркалом, сняла и буквально вцепилась в куклу. До самого боя курантов она так и не выпустила подарок из рук и ушла спать, прижимая куклу к груди.
Но до того, как Василису отправили в детскую, Антону позвонила Галина.
— С наступающим тебя, — проворковала она, словно ничего не произошло. Да и что, собственно, произошло? Ну, пришел любовник с намерением приятно провести время, но ему позвонили, и пришлось прервать свидание. Эка невидаль! Ничего обидного в этом нет. Она ведь не поняла, почему на самом деле Антон тогда ушел от нее.
— И тебя, — откликнулся Антон.
— А что ты мне пожелаешь в Новом году? — игриво спросила Галина. Антон понял, что она уже празднует и немного выпила в хорошей компании.
— Я тебе желаю не наделать глупостей с твоими большими деньгами.
— Фу, какой ты скучный, — недовольно протянула она. — Нет бы пожелать мне хороших покупок и веселых поездок. Ты даже в праздник собираешься учить меня жизни и читать мораль.
— Галка, дуреха, я вовсе не собирался портить тебе праздник, я только хочу, чтобы ты меня услышала. Не бывает больших денег просто так, за этим всегда что-то стоит. И на твоем месте, прежде чем эти деньги тратить, я бы все-таки выяснил, за что ты их получила. В противном случае мне придется думать, что ты меня обманываешь.
— Я — тебя? — непритворно удивилась Галина. — В чем обманываю?
— Ты отлично знаешь, кто и за что дал тебе такие деньги, но это какая-то некрасивая, постыдная история, которую ты стесняешься мне рассказать. Может быть, ты совершила что-то подсудное? Галка, опомнись, пока не стало поздно.
— Ну перестань, Тоша! Не морочь мне голову. В общем, с Новым годом тебя, здоровья тебе и твоим деткам. Ладно, пока.
Антон закончил разговор и горестно покачал головой.
— Что-то случилось? — встревоженно спросила Эля. — Вас кто-то расстроил?
Он в двух словах рассказал о непонятно откуда взявшемся наследстве своей подруги и о ее упорном нежелании выяснять, кто и почему оставил ей целое состояние.
— Да, — Эля согласно кивнула, — большие деньги — это всегда опасно, если ты их сам не заработал. Я понимаю, отчего вы тревожитесь.
— Почему опасно? — удивленно вмешалась Василиса. — Разве это плохо, когда много денег? Можно же накупить шоколада, мармелада, зефира и фанты и объедаться целыми днями. Это же здорово!
Антон обменялся с няней скептическими взглядами, и оба одновременно усмехнулись. Наверное, каждый из них вспомнил себя в детстве, когда огромная куча сладостей казалась недостижимой мечтой, выше которой ничего не может быть. Но не объяснять же это ребенку, да еще в новогоднюю ночь!
— Пап, а это правда, что в Новый год можно загадывать желание и оно обязательно сбудется?
— А ты хочешь загадать про кучу шоколада и мармелада? — улыбнулся Антон.
— Да нет. — Девочка досадливо тряхнула темными, как у отца, волосами, забранными на затылке в толстый пушистый хвостик. — Я про другое хочу загадать. Можно?
— Ну, давай, рискни, — разрешил Антон.
— Понимаешь, у нас в классе на двери висит список учеников и тех, кто их забирает из школы, это для учителей, чтобы они знали, кому можно ребенка отдавать. Так вот, у всех ребят в классе записаны родители, бабушки с дедушками и няни, а у меня записана только Эля, как будто у меня родителей нет.
Антону стало стыдно.

Антону стало стыдно. Конечно, девочке неприятно, папа никогда не ходит на родительские собрания, и все в классе думают, что у Васи никого, кроме Эли, нет.
— Можно я скажу учительнице, чтобы она тебя вписала в список?
— Васенька, но я же не смогу тебя забирать, у меня такая работа. Я своим временем не распоряжаюсь. Ты же знаешь, я тебе объяснял.
— Пап, ты не волнуйся, не надо меня забирать, пусть Эля забирает, но пусть ты будешь в списке, чтобы все знали, что у меня есть папа, как у других.
— Конечно, скажи учительнице, пусть меня впишет.
Мало, непростительно мало внимания он уделяет детям! Да, у них есть няня и они накормлены и присмотрены, но им, как выяснилось, нужно не только это. Надо проводить с сыном и дочкой как можно больше времени, тем более что в школе теперь каникулы, и ясли тоже закрыты на две недели, и ведь он специально просил, чтобы ему предоставили на работе отпуск именно в это время, хотел побыть с детьми. Правильно он сделал, надо только не забыть о своих благих намерениях. Но он и не забудет. Может быть, только потратит совсем немного времени на Галкину проблему, раз уж она сама не понимает всей опасности ситуации. Но он-то понимает, а Галка ему все-таки не чужая. Да, в последний раз она действительно показалась ему неприятной, незнакомой и чужой, но ведь двадцать лет знакомства просто так в форточку не выкинешь, да и факт близости, пусть и не скрепленной теплыми дружескими отношениями, тоже не отменишь.
Около часа ночи Васю отправили спать, а Антон и Эля остались сидеть за столом.
— Про ангела Васька сама придумала или это вы подсказали? — спросил он.
— Сама, — кивнула няня. — Я только придумала, как укрепить фигурку, чтобы она казалась парящей. А уж откуда она взяла, что я появилась у вас благодаря помощи ее мамы, я понятия не имею. Она мне эту идею озвучила как нечто само собой разумеющееся. А что, вас это обеспокоило?
— Да нет, в самой идее нет ничего плохого, но я не верю, что Васька могла сама до этого додуматься. Если не вы ей подсказали, то кто? У нее есть кто-то взрослый, кто вкладывает в ее головенку такие идеи, а мы с вами этого не знаем? Это неправильно.
— Боже мой, Антон, — рассмеялась Эльвира, — по-моему, вы чрезмерно подозрительны. Я понимаю, вы сыщик, и вам всюду мерещатся злодеи. Но поверьте мне, Вася очень взрослая и умная девочка, она много читает, и не только детские книжки, так что в ее головке еще и не такие идеи могут появиться. Меня другое беспокоит.
— Что именно? — настороженно посмотрел на нее Антон.
Эльвира помолчала несколько секунд, будто собираясь с духом, видно, хотела сказать что-то не особенно приятное. И почему о неприятном нужно говорить непременно и именно в новогоднюю ночь? Неужели в другое время нельзя? Но, с другой стороны, Антон Сташис прекрасно понимал, что при его работе время вот так спокойно посидеть и поговорить выпадает ох как нечасто.
— Что будет, — негромко начала няня, — когда Вася узнает, что лишилась матери из-за моего мужа? Пусть и бывшего, но из-за человека, который был со мной когда-то тесно связан. Представляете, какой для нее будет шок?
Два года назад обалдевший от денег и водки муж Эльвиры устроил на улице пальбу из пистолета, и шальная пуля попала в Риту, жену Антона и маму Васи и Степы. Убийцу осудили и отправили в места лишения свободы, а его жена, желая хоть как-то искупить вину супруга, предложила Антону посильную помощь. Да, Эля права, когда-нибудь вопрос встанет, и как Васька отреагирует на ответ — одному Богу известно.
— Надо сделать так, чтобы она не узнала, — ответил Антон.
— Но как? Пройдут годы, Вася вырастет и спросит, кто тот человек, который застрелил ее маму.

Она имеет право знать, и вы должны будете ей ответить. Вы же не станете ей врать, правда? И потом, он рано или поздно отсидит и выйдет на свободу, и где гарантия, что он не появится рядом со мной, с вами, с Васей?
— Значит, я сделаю так, что это известие не будет для нее шоком, — решительно ответил Антон. — Я придумаю, найду слова и выберу подходящий момент, чтобы все ей рассказать. Но это вопрос не сегодняшнего дня и даже не завтрашнего. Время есть. Скажите-ка мне лучше, Эля, я что, промахнулся с подарком? Мне показалось, что Ваське куртка не понравилась, а ваш подарок она из рук не выпускала. Кстати, почему эта кукла с крылышками? Вы такую специально выбирали или других в магазине не было?
— Ой, Антон, вы ничего не понимаете, — расхохоталась Эльвира. — Кукла Винкс — это самый писк моды у девочек ее возраста. У всех в классе уже есть такая кукла, а у Васьки нет, и она очень расстраивалась. Куртка ваша замечательная, но ведь это же Новый год, это праздник не простой, а волшебный.
— Но Васька не верит в Деда Мороза, — возразил Антон.
— Ну и что? Пусть Деда Мороза не существует, но радости-то хочется, хочется волшебства, хочется, чтобы исполнялись самые заветные желания. Вот такое заветное желание было у нашей Васи, и я его исполнила. А куртка — что ж, куртка — это вещь нужная, полезная, но не волшебная. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Понимаю, — тяжело вздохнул Антон.
Все-таки он преступно мало внимания уделяет своим детям. Даже не знает, какие у них заветные желания. И про список на двери класса тоже услышал сегодня впервые. Он и учительницу-то не знает, потому что в школу всегда ходит Эля. Нет, решено, пока длятся новогодние каникулы, он будет проводить со Степкой и Васей каждую свободную минуту.
Они с няней долго сидели за столом, пили сначала кофе, потом чай, ели всевозможные вкусности, приготовленные и купленные Элей, обсуждали детей и множество самых разных вопросов, периодически посматривали на телевизионный экран, но так ничего интересного и не дождались и около пяти часов разошлись: Эля уехала на своей машине к себе домой, а Антон улегся спать.
Но сна не было, в ушах звучал голос Галины, то веселый и игривый, как несколько часов назад по телефону, то полный ярости и презрения, как в их последнюю встречу. Антон, привыкший обращать внимание не только на то, что ему говорят, но и на то, как говорят, стал вспоминать весь тот разговор у нее дома. Глаза Галины, ее кривящиеся губы, кисти ее рук, которыми она подчеркивала смысл своих слов, ее позу, поворот головы, даже ритм ее дыхания. И вдруг словно услышал то, что осталось за кадром и не было произнесено: «Ты ходишь ко мне потому, что я одинока и тебе это удобно. У меня нет никого, кроме тебя, на меня не позарился ни один мужик, потому что я некрасива и не очень стильно одета, зарплата не позволяет одеваться в по-настоящему дорогие шмотки. И на дорогого косметолога, которого нужно посещать не меньше двух раз в неделю, у меня нет денег, и на дорогого парикмахера, и на хороший фитнес. Мне хватает только на жизнь. Я плачу за квартиру, езжу на старой дешевой машине, покупаю более или менее приличные продукты и раз в год летаю на не самый дорогой курорт, покупая билеты эконом-класса. Я очень стараюсь сделать карьеру в своей фирме, я на хорошем счету, и когда-нибудь меня обязательно повысят, но пока что моя зарплата мало что мне позволяет. И такая я нужна только тебе, тебе, вдовцу, которому просто нужно иногда справлять физиологические потребности и который не хочет глубоких отношений. А меня ты спросил? Ты уверен, что меня все это радует? У меня просто нет выбора, и я соглашаюсь на то скудное, что ты мне предлагаешь. А я хочу большего! И это большее у меня будет, как только я начну нормально выглядеть и чувствовать себя красивой и модной.

А я хочу большего! И это большее у меня будет, как только я начну нормально выглядеть и чувствовать себя красивой и модной. Я не хочу, чтобы мной пользовались, не хочу быть раком на твоем эмоциональном безрыбье. Я хочу, чтобы меня хотели. Чтобы меня добивались. Чтобы меня любили, в конце концов. И если без денег этого добиться невозможно, то я буду пользоваться деньгами, откуда бы они ни пришли и какими бы грязными ни были. Разве это ненормально для молодой женщины: хотеть быть желанной?»
Антону стало муторно. Если все так, как он понял, то что же ему делать? Он не может позволить себе по-настоящему близких отношений с женщиной, потому что рано или поздно встанет вопрос о браке и общих детях. Это будет означать, что ему, оперативнику с Петровки, придется содержать неработающую жену и троих (это как минимум) детей. На какие, позвольте спросить, шиши? Говорят, что с первого марта милиция будет называться полицией и зарплаты якобы поднимут, но что-то Антон сильно сомневается. То есть в том, что их переименуют, сомнений нет, это уже решено точно, а вот насчет денежного содержания — очень большой вопрос. А если жена будет работать, то кто останется с тремя детьми? Няня? На это денег нет, а рассчитывать на Эльвиру при таком раскладе просто неприлично, она ведь вызвалась помочь одинокому вдовцу, а вовсе не счастливому молодожену. И вообще, самое главное — это дети, его дети, а как они воспримут его новую женщину? Элю они приняли и полюбили, но это огромная удача, на которую вряд ли можно рассчитывать еще раз. Его задача — оставаться хорошим отцом, и это означает, что ни о каких любовных отношениях в ближайшее время и речи быть не может. Поэтому он и выбрал Галку Тишунину, в которую — он точно знал — он не влюбится никогда. Как же поступить? Бросить Галину, не приходить больше к ней? Или наплевать на все и продолжать эту ни к чему не обязывающую связь? С одной стороны, Галка показала себя истинной стервой, и ему неприятна мысль о близости с человеком неумным и корыстным. Но почему-то та же самая мысль его будоражит и против его желания рисует какие-то картинки, от которых ему самому стыдно…
Нет, все-таки надо проверить, что там с этими Галкиными деньгами. Да, он дал себе слово проводить во время каникул каждую минуту с детьми, но можно же как-то исхитриться. Не будет Антону Сташису покоя, пока он не выяснит, в чем там дело.
На этот раз с погодой на Новый год москвичам повезло, было не очень холодно, зато с неба плавно падали пушистые снежные хлопья, мягко оседавшие на воротниках, шарфах и ресницах. Маргарита Михайловна и Борис Леонидович быстрым шагом вышли из подъезда, перешли дорогу и уже не спеша отправились вдоль бульвара в сторону станции метро. От украшенных иллюминацией деревьев на бульваре становилось одновременно радостно и немножко грустно, а высокая нарядная елка из чего-то искусственного, стоящая перед входом в метро, вызывала странное чувство собственной неуместности, ненужности и закончившегося праздника. Маргарита Михайловна уже не в первый раз ловила себя на этой неожиданной мысли: наряженная елка так хороша и так нужна 25 декабря, 26-го и 27-го, и даже 30-го, когда идет период «подготовки к радости», а вот вечером 31-го, когда на улицах почти совсем пусто и на город опускается зимняя неприветливая тьма, елка в огнях и игрушках отчего-то вызывает непонятно откуда берущееся ощущение того, что праздник закончился, так и не начавшись, или он все-таки состоялся, но где-то в другом месте и для других людей, а ты его так и не увидел и не успел порадоваться.
— Опять смотришь на елку и грустишь? — понимающе спросил Борис Леонидович, хорошо знавший свою подругу-соседку.
Марго молча кивнула.
— Ничего, сейчас найдем кого-нибудь, и ты отвлечешься. Смотри, дамочка какая-то стоит, на вид вполне себе неприкаянная. Может, это наша клиентка?
Они замедлили шаг и стали присматриваться к хорошо одетой женщине, которая нервно ходила от выхода из метро до елки и обратно, то и дело посматривая на часы.

— Да нет, — неуверенно сказала Марго, — она, похоже, ждет кого-то.
— А если не дождется? — предположил Борис. — Представляешь, Новый год на носу, а ей идти некуда, она тут до полуночи так и прождет.
— Ну, подождем, — согласилась Марго, — понаблюдаем за ней.
Шаг женщины становился все медленнее и постепенно терял нервозность и уверенность, теперь во всей ее осанке, в опущенной голове и ссутулившихся плечах читалось недоумение и готовность расплакаться.
— Ну? — Борис вопросительно взглянул на соседку. — Пошли к ней? Время уже поджимает.
Они успели сделать всего три шага, когда из с визгом затормозившей машины выскочил мужчина и кинулся к незнакомке. Она бросилась к нему, они крепко поцеловались и быстро сели в автомобиль.
— Облом-с, — констатировал Борис. — А осталось у нас с тобой всего полчаса.
Они обошли здание станции метро и двинулись дальше по бульвару. У пешеходного перехода толпилась группка молодежи с бутылками в руках и с сумками, Марго по опыту знала, что в сумках лежат петарды, которые после боя курантов начнут разрывать пустоту и тишину полночных улиц. Это мода такая у нынешних молодых — встречать Новый год на улице, а не в помещении, за столом, как было принято раньше. По проезжей части пролетали машины, в которых сидели люди, опаздывающие к праздничному застолью. Вроде бы все говорило о надвигающемся торжественном моменте, но все равно вид нарядной елки, возле которой никого не было, вызывал необъяснимую грусть. Почему-то вспомнилось стихотворение Окуджавы «Прощание с новогодней елкой»:

Ель моя, Ель — уходящий олень,
Зря ты, наверно, старалась…

И дальше:

Ель моя, Ель, словно Спас-на-Крови,
Твой силуэт отдаленный,
Будто бы след удивленной любви,
Вспыхнувшей, неутоленной.

И, как всегда, от этих слов у Маргариты Михайловны на глаза навернулись слезы, которые она не стала вытирать, чтобы Борис не заметил. Просто запрокинула голову и потрясла ею, тихонько шмыгнув носом. Но Борис, конечно же, все равно заметил, однако виду не подал, знает, что Марго не любит, когда он видит ее расстроенной и слабой. Спасибо ему, он всегда понимал ее, как никто.
Они прошли еще несколько шагов, их обогнали две бегущие девушки, у одной из них в руках была сумка-переноска, из которой выглядывали блестящие перепуганные глазки китайской хохлатой собачки.
— Стой, — Марго схватила Бориса за рукав, — смотри.
Перед ними на скамейке, закрыв лицо руками, сидел молодой мужчина, сгорбленный, будто раздавленный горем. Они отступили за дерево и несколько минут смотрели на него. Мужчина ни разу не взглянул на часы, то есть стало очевидно, что он никого не ждет и никуда не опаздывает. И вообще, за эти несколько минут он ни разу не пошевелился, не переменил позу, не отнял рук от лица. Марго и Борис решительно двинулись к нему.
— У вас что-то случилось? — мягко и негромко спросила Маргарита Михайловна. — Мы можем вам чем-то помочь?
Мужчина поднял голову, и в неверном свете фонарей они увидели, что он совсем молод, почти мальчик. В лице его были тоска и отчаяние, и Марго даже показалось, что в глазах блестят слезы. Он молча смотрел на них и не произносил ни слова.
— Через двадцать минут наступит Новый год, — произнес Борис, — а вы тут сидите.

В лице его были тоска и отчаяние, и Марго даже показалось, что в глазах блестят слезы. Он молча смотрел на них и не произносил ни слова.
— Через двадцать минут наступит Новый год, — произнес Борис, — а вы тут сидите. Это неправильно. Вам есть куда пойти?
Молодой человек покачал головой, по-прежнему не сказав ни слова.
— Тогда вы пойдете с нами, — решительно продолжал Райнер. — Знаете, есть такая примета: как Новый год встретишь, так его и проведешь. Если вы останетесь здесь, то весь год будете тосковать и отчаиваться, причем в полном одиночестве. Разве вы хотите для себя такого будущего?
— Вы кто? — хриплым шепотом спросил парень. — Что вам от меня надо?
— Мы хотим, чтобы вам стало полегче, — все так же мягко проговорила Марго. — Чтобы вы сбросили с себя хотя бы небольшую часть той тяжести, которую сейчас несете. Смотрите, как она вас придавила, вы даже встать не можете. Пойдемте с нами, отогреетесь, посидите, покушаете, мы вместе встретим Новый год. Если пожелаете — расскажете нам, что у вас случилось. Не расскажете — мы не будем приставать к вам с расспросами и лезть с советами. Обещаем.
Борис сделал шаг и оказался вплотную к молодому человеку. Крепко ухватив его за плечо, он потянул юношу к себе и вынудил подняться со скамейки.
— Пойдемте, пойдемте, мой юный друг, хуже вам точно не будет, а вдруг да и лучше станет, — приговаривал он, увлекая незнакомца по бульвару в сторону дома.
Парень почти не сопротивлялся, с трудом сделал несколько шагов, а потом выпрямился и вполне бодро пошел рядом с Борисом. Марго шла чуть сзади, смотрела на них и думала: «Вот что значит молодость! Только что он был раздавлен каким-то горем, казалось, идти вообще не может, но стоило только чуть-чуть подтолкнуть, придать совсем небольшой импульс — и он уже доверчиво идет рядом с Боренькой и не пытается убежать. Неужели мы все в молодости были такими доверчивыми и умели так быстро перестраиваться?»
— Гоша, ты там не отстаешь? — обернулся Борис. — Успеваешь за нами?
Вопрос был не праздным, у высокого длинноногого энергичного Райнера шаг стремительный и широкий, и если он куда-то спешил, то маленькая Марго обычно за ним не поспевала. А в этот момент он действительно торопился, потому что до Нового года оставалось не более десяти минут, так что Марго приходилось почти бежать. Но ей, занимавшейся йогой на протяжении тридцати лет, это было нетрудно.
В квартиру Марго они ворвались без четырех минут двенадцать, оставленный включенным телевизор работал, и прямо с порога они услышали поздравительную речь президента.
— Успели, — выдохнул Борис, сбрасывая башмаки, и понесся в кухню прямо в куртке и в одних носках. — Раздевайтесь, только быстро! — крикнул он. — Я открываю шампанское!
Марго и гость разделись и, не тратя время на надевание домашней обуви, кинулись в комнату, где на столе стояли три комплекта чистых приборов и блюда с закусками. Когда Борис разливал в бокалы шампанское, Марго кинула взгляд на юношу и поразилась: при ярком свете люстры стало видно, какое породистое и красивое у него лицо. А вот глаза потухшие, и темные круги делают их горькими и больными.
— С Новым годом! — торжественно провозгласил Борис под бой курантов.
Все чокнулись, выпили, молодой человек поставил пустой бокал на стол и сделал шаг к двери.
— Спасибо, — все так же глухо произнес он, — я пойду.
— Куда это? — с негодованием воскликнул Райнер. — Куда вы собрались, друг любезный?
— Не знаю, — парень пожал плечами, — куда-нибудь.

Мне все равно куда.
— Э, нет, так не пойдет. — Борис подошел к нему и почти насильно усадил за стол. — Мы вас в таком состоянии не отпустим. Давайте-ка, поешьте как следует, посидите, придите в себя. Проведете здесь всю ночь, а утром, когда метро откроется, можете уматывать, куда пожелаете. Вас здесь никто силком удерживать не станет, но и отпускать вас в таком виде просто бесчеловечно. И кстати, раз уж мы вместе встретили Новый год, так давайте хотя бы познакомимся. Меня зовут Борисом Леонидовичем, а это Маргарита Михайловна.
— Можно просто Марго, — с улыбкой вставила она. — А вас как величать?
— Ленар.
— Какое имя! — удивилась Марго. — Никогда такого не слышала. Оно не русское?
— Татарское. Я из Казани, — ответил гость, не поднимая глаз от скатерти, которой был покрыт праздничный стол.
— В отпуск приехали? Или только на новогодние каникулы? — полюбопытствовал Борис.
— Я здесь живу и работаю.
— Да? И кем, можно узнать? Нет, — тут же спохватился активный Борис, — это я просто так спрашиваю, из чистого любопытства. Я помню, мы обещали в душу к вам не лезть и ни о чем не расспрашивать. Но мне как ученому просто интересно, кем можно работать в Москве, приехав из Казани. У вас какое образование? Только школа или институт тоже?
— Факультет журналистики и социологии Казанского университета, — тихо пробормотал гость. — А что? С таким образованием у вас в столице делать нечего?
Марго показалось, что в его голосе прозвучал вызов. Неужели у мальчика в этом вопросе кроется болезненная мозоль? И неужели именно из-за этого он впал в такое отчаяние?
Но Борис, похоже, ничего не заметил и продолжил расспросы:
— Вот мне как раз и интересно, что молодой человек с таким образованием может делать в Москве. Чем вы на жизнь зарабатываете?
— Курьер в интернет-магазине, — коротко ответил Ленар. — А что? По-вашему, это недостойная работа?
— Более чем достойная, — успокоила его Марго. — Просто жаль времени, потраченного на ваше образование. Неужели другой работы в Москве не нашлось? По специальности.
— Да нет, работа есть, — пожал плечами Ленар.
По его равнодушному тону стало понятно, что тему развивать ему неинтересно. Марго стала накладывать в тарелки угощение, еда была простой, не деликатесной, но очень вкусной и приготовленной с душой.
— Вы поешьте, Ленар, — заботливо сказала она, кладя на маленькую хлебную тарелочку треугольный пирожок с рисом. — Поешьте, и вам станет полегче, много раз проверено.
Ленар поднес пирожок ко рту, откусил, начал было жевать и вдруг заплакал. «Ну вот, — с облегчением подумала Марго, — лед тронулся. Сейчас мальчик оттает и начнет рассказывать, а там, глядишь, и мы с Боренькой чем-нибудь помочь сможем».
Маргарита Михайловна и Борис Леонидович молча и терпеливо ждали, пока гость сможет взять себя в руки. Ленар плакал тяжело и скупо, как и все мужчины, не всхлипывая и вообще не издавая ни звука, только вытирал пальцами слезы, катившиеся из глаз, да судорожно сглатывал. Через несколько минут Борис протянул ему чистый носовой платок. Ленар вытер лицо и руки и мучительно покраснел.
— Простите. У вас праздник, а я тут со своими переживаниями… все вам испортил… Я пойду, наверное.
— Ну вот еще! — фыркнул Борис. — Куда это ты пойдешь? Ничего, что я на «ты»? Мне кажется, разница в возрасте вполне позволяет. Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.

Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
— И что же с тобой приключилось такое в двадцать пять лет, что ты на Новый год остался один на один со своей бедой? Не хочешь поделиться? Я помню, помню, я обещал не лезть, но предложить-то я должен, правда?
Ленар наконец поднял голову и печально посмотрел сначала на Бориса, потом на Марго.
— Спасибо вам за участие. Я вам очень благодарен, правда. Но зачем вам мои беды, когда у вас праздник? Не хочу портить вам настроение. Я лучше все-таки пойду.
Борис перехватил взгляд Марго, красноречиво говорящий: «Не держи его, отпусти, перестань уговаривать».
— Хорошо, твоя воля, — ответил Райнер. — Тебе пирожков с собой завернуть?
Ленар отрицательно покачал головой, встал и вышел в прихожую. Он молча натянул куртку, влез в ботинки и внезапно сполз по стене, присел на корточки и разрыдался уже в голос. Его трясло, он никак не мог справиться с собой и очнулся только тогда, когда обнаружил себя сидящим на диване в окружении Бориса и Марго.
— Ну вот, — констатировал Райнер, — это называется «я ушел». Да куда тебе идти-то в таком состоянии? Ты и двух шагов не пройдешь. Давай-ка ты сейчас снова разденешься, разуешься, спокойно сядешь и все нам расскажешь. Даже если мы тебе не сможем ничем помочь, тебе все равно станет легче, хотя бы от того, что ты уже не один со своей бедой, а нас как минимум трое.
Ленар молча кивнул, отер лицо рукавом свитера и отправился в прихожую.
— Ванная направо! — крикнула ему вслед Марго. — Тапочки на полке, темно-синие.
Через несколько минут он снова появился в комнате, уже без куртки, на ногах темно-синие теплые шлепанцы без задников, волосы влажные, лицо умытое и сосредоточенное.
— Только начинай с самого начала, — предупредил Борис Леонидович. — Я, видишь ли, по профессии историк, люблю танцевать от печки, чтобы было понятно, что было раньше, а что потом.
Ленар Ахатович Габитов, двадцати пяти лет, приехал в Москву из Казани несколько месяцев назад. Живет у дальних родственников, которые в Москве осели еще в начале семидесятых годов прошлого века и имеют квартиру. Работает курьером в интернет-магазине. Его любимую девушку по имени Наташа арестовали и обвинили в том, что она убила свою младшую сестру. А Ленар точно знает, что она не убивала и убить вообще никак не могла, потому что в тот день они все время были вместе, с самого утра и до позднего вечера, когда он проводил Наташу домой, где у входа в ее квартиру на нее набросились и надели наручники. Следователь начал допрашивать Наташу, а оперативник по фамилии Шведов позвал Ленара на кухню и стал задавать ему вопросы. Ленар честно все рассказал, по минутам расписал, как они с Наташей провели день, но этот Шведов оказался страшным ксенофобом, едва увидев паспорт Ленара и прочтя его имя, сразу сморщился и заявил, что такие гастарбайтеры, как он, никакого доверия у следствия не вызывают. Ленар пытался возмущаться, убеждать, доказывать, но Шведов обозвал его «чернозадым лимитчиком» и велел заткнуться, а иначе следователь упечет молодого татарина за лжесвидетельство, потому что ему, Шведову, совершенно очевидно, что Ленар просто-напросто пытается составить ложное алиби своей сожительнице. Он так и сказал: «сожительнице», а не подруге или хотя бы любовнице. И Ленара это почему-то оскорбило даже больше, чем слова о «чернозадом лимитчике и гастарбайтере». А другие милиционеры в это время обыскивали Наташину квартиру и нашли деньги. Много денег. Эти деньги и послужили главным доказательством того, что она убила сестру.
Наташу увезли, на следующий день Ленар ходил в милицию, искал, с кем можно поговорить, кому объяснить, что Наташа не виновата, его отфутболивали из кабинета в кабинет, потом соизволили сказать, что объяснения надо давать не здесь, а в следственном комитете, это совсем в другом месте.

И фамилию следователя назвали. Ленар поехал, долго сидел внизу, возле входной двери, ожидая, пока до следователя дозвонятся и он согласится его выслушать и выпишет пропуск. Прождал почти целый день, хорошо, что на работе попросил отгул. Но все было напрасно. Следователь его выслушала и не поверила ни одному слову. И что ему теперь делать, Ленар не понимает. Как помочь Наташе? Как доказать, что она не убивала свою сестру? Как заставить следователя поверить в его показания? Он как чувствовал, что не будет добра от денег, которые неизвестно откуда взялись.
А сегодня вообще произошло такое, после чего Ленар даже не смог вернуться домой, к дяде Рифату и тете Динаре. Как сел на лавочке на бульваре, так и просидел несколько часов.
Сегодня хоронили Наташину сестру Катю…
Певец взял фальшивую ноту, но нисколько не смутился и продолжал гнать всеми любимый хит. Владимир Григорьевич Забродин искоса глянул на сидящую рядом жену: Анна, обладающая отменным слухом, фальшь заметила и болезненно скривилась. Вся прочая публика на такие тонкости внимания уже не обращала, все были возбуждены и подогреты обильным хорошим спиртным. По залу бесшумно и плавно сновали официанты с подносами в руках, на импровизированной сцене сменяли друг друга самые известные в стране артисты, музыканты и певцы, а ведущий праздника, кинозвезда, изо всех сил старался быть веселым и заводным. Впрочем, ему это удавалось, все-таки он был настоящим профессионалом.
Владимир Григорьевич окинул взглядом переполненный зал и тихонько тронул жену за руку:
— Анюта, я прогуляюсь, что-то здесь душновато.
— Разве? — удивленно откликнулась Анна. — А мне кажется, даже зябко немного. Во всяком случае, здесь точно не душно. Ты здоров, Володя? Может быть, у тебя начинается бронхит и тебе просто не хватает дыхания? Хочешь, поедем домой?
Он хотел. Но так рано уезжать неудобно, хозяин новогоднего приема — его давний знакомец и партнер по бизнесу, обидится еще. Надо протянуть хотя бы часов до трех, а сейчас только четверть второго.
— Нет-нет, — торопливо успокоил он жену, — я в полном порядке. Просто засиделся. Пойду пройдусь по зданию, выйду на улицу, подышу морозом.
— Накинь что-нибудь, — заботливо проговорила ему вслед Анна, — не выходи раздетым.
Забродин кивнул на ходу и стал пробираться к выходу из зала. Он хорошо знал это здание, в котором бывал не раз, и, не раздумывая, поднялся на третий этаж, где были бильярдная и библиотека. Из бильярдной доносились голоса и тянуло табачным дымом, туда Забродин даже заглядывать не стал и сразу толкнул дверь, ведущую в библиотеку. Здесь было пусто, темно и тихо, как раз то, что он искал. Он включил свет и уселся в мягкое глубокое кожаное кресло. Прикрыв глаза, стал вспоминать прежние праздничные приемы по случаю дней рождений и всяческих презентаций, в том числе и те, которые проводились здесь же. Удивительно, как раньше ему все нравилось! Как весело было, с каким удовольствием он общался со старыми знакомыми и заводил новых, с какой готовностью смеялся шуткам известных артистов-юмористов, приглашенных хозяевами, с каким упоением любовался красивыми молодыми девушками, которых на такие приемы привозили специально для развлечения гостей. И куда все делось? Почему стало скучно, пресно, неинтересно? Раньше он не любил встречать Новый год в России, старался уехать куда-нибудь, то в Штаты, то в Европу, то в теплые страны, где в январе можно было плавать и загорать, ездил иногда с женой, иногда с подругами. В прошлом году впервые не поехал. Не захотел. Стало скучно. И в этом году тоже остался дома. Была бы его воля — он бы и на прием не пошел, отсиделся бы в своем просторном доме, может, посмотрел бы хорошее кино, а может, и вовсе спать улегся бы. Праздник больше не будоражил.

И в этом году тоже остался дома. Была бы его воля — он бы и на прием не пошел, отсиделся бы в своем просторном доме, может, посмотрел бы хорошее кино, а может, и вовсе спать улегся бы. Праздник больше не будоражил. И поездки не привлекали. На этот прием он отправился исключительно потому, что все в его тусовке знали: Забродин остался в Москве, и не появись он хоть где-нибудь в новогоднюю ночь, сразу поползут разго-воры, мол, с ним что-то не так. А зачем ему такие разговоры? У Забродина репутация мужика крепкого, сильного и физически здорового, и не нужно давать людям повод сплетничать о том, что он слабеет. Да и Анну развлечь хотелось, все-таки она так много занимается своей работой и своей наукой, света белого не видит, разве правильно лишать ее праздника? Но боже мой, как же ему тошно! Анюта, девочка, все видит, все знает, понимает, как ему все обрыдло, старается хоть чем-то отвлечь, заинтересовать, то поездку какую-нибудь предложит, то разговор заведет о чем-то нетривиальном, но все ее попытки тонут в мутном болоте равнодушия и безразличия, которое затопило душу миллиардера Забродина.
Вся надежда только на его новую затею, которая, похоже, себя оправдывает. Лишь она способна вывести Владимира Григорьевича из состояния тупого раздражения и безысходности. Следующее заседание он назначил на 6 января, не посчитался с тем, что у всех должны быть каникулы и люди хотят куда-то уехать, провести время с семьями. Плевать ему на чужие семьи и чужие планы, он такие деньги платит не за то, чтобы с ними считаться. Помощники явятся как миленькие, никуда не денутся. Скорее бы наступило 6 января! Хоть какое-то развлечение.
Уже три часа ночи, а Ленар Габитов все рассказывал свою историю. Рассказывал путано, перескакивая с одного на другое, но Марго и Борис не перебивали его, слушали внимательно. И сам Ленар слышал себя словно со стороны и, к своему ужасу, понимал, что поверить в его слова очень трудно. Почти невозможно. Слишком неправдоподобно звучал его рассказ.
У его девушки Наташи Аверкиной была младшая сестра Екатерина. Наташа старше Ленара на шесть лет, ей 31 год, а Кате было 26. Мать их оставила около десяти лет назад, вышла замуж и уехала с мужем в другой город, а заботу о шестнадцатилетней Кате поручила старшей дочери, Наташе, которой в ту пору исполнился всего 21 год. До этого они жили втроем в маленькой однокомнатной квартирке, в которой девочки после отъезда матери остались одни. Потом Наташа вышла замуж и переехала к мужу, а квартира осталась Кате, девочке очень красивой и яркой, которая надеялась при помощи собственной жилплощади и хорошей внешности наилучшим образом организовать свою личную жизнь. При этом голова у младшей сестры была забита картинками из глянцевых журналов и дурацкими телевизионными рекламами непонятно кем придуманных стандартов красоты, она мечтала о том, чтобы сделать серию пластических операций и довести свою внешность до идеала. Чем ближе к этому идеалу, считала Катерина, тем выше шансы выйти замуж за миллионера. Работала Катя официанткой в кафе, сначала ездила через весь город, тратила на дорогу по два с половиной часа, потом сняла жилье совсем рядом с работой, свою квартиру сдала и переехала, одной арендой другую оплачивала, так теперь многие делают. Жила, как все девчонки, встречалась с подружками, с парнями, ходила по клубам, если кто-то за нее платил, выкраивала из зарплаты денежки на более или менее модные одежки. Одним словом, жила так, как живут тысячи и миллионы девушек в нашей стране. И мечтала о том же, о чем мечтают тысячи и миллионы.
И вдруг Катя получила какое-то наследство, поистине огромное, и стала все деньги тратить на себя. Начала наводить справки о клиниках, где можно сделать эти самые операции, совсем потеряла голову, даже с работы уволилась, зачем, дескать, корячиться на работе, когда можно жить на наследство. И целыми днями занималась только своей будущей красотой, и разговоры все у нее только о красоте и тряпках.

— Прав был Конфуций, — покачала головой Маргарита Михайловна, — когда сказал: «Я не видел, чтобы люди любили добро так же, как красоту». И почему, в самом деле, все так носятся с внешней привлекательностью и совершенно не думают о привлекательности душевной? Ведь весь мировой опыт показывает, что внешняя красота никому и никогда не приносила настоящего счастья, а все равно все рвутся к ней. Ладно, а что Наташа? Ее не обижало, что сестра вообще не собиралась с ней делиться? И кстати, ты сказал, что Наташа переехала к мужу. Она что, до сих пор замужем? Ты встречаешься с замужней женщиной?
— Нет, что вы, она давно развелась, — ответил Ленар. — Муж при разводе оставил ей квартиру, в ней она и живет. А вот насчет обиды — даже не знаю, но скорее всего она не обижалась на Катю. Наташа очень ее любила и хотела, чтобы у Катерины было все, о чем она мечтает.
Наташа и в самом деле не обижалась, только как-то мельком сказала, что Катя пообещала ей денег дать, а потом передумала, не дала. Но не могла же она убить! Наташа вообще не такая, тем более что она действительно в момент преступления была с ним, с Ленаром. А ее арестовали. В милиции ему сказали, что у Кати пропали деньги, а у Наташи при обыске нашли какой-то документ, свидетельствующий о том, что на следующий день после смерти сестры она собиралась перевести крупную сумму на счет клиники в Швейцарии. И деньги нашли, а на пачках с купюрами отпечатки Кати, то есть это точно ее деньги, так Ленару сказал адвокат, которого назначили. Как они оказались у Наташи — непонятно. И все соседи из Катиного дома утверждают, что видели Наташу, видели, как она пришла, как стояла с Катей на балконе и столкнула сестру с шестого этажа. Это ему тоже адвокат рассказал. Вообще он какой-то странный, Ленару кажется, что он ничего не делает, только присутствует при допросах Наташи, а потом пересказывает Ленару, что спрашивал следователь и что отвечала Наташа. Он, конечно, не знает всех тонкостей работы адвоката, но у него такое впечатление, что защитник совсем не старается, потому что работает бесплатно, по назначению.
И как могло получиться, что все соседи видели Наташу, Ленар не понимает. 25 декабря у него был день рождения, он с утра позвонил Наташе и попросил провести этот день вместе в качестве подарка. У нее были какие-то другие планы, она некоторое время колебалась, потом согласилась, сказала, что постарается перенести встречу на другое время. Ленар заехал за ней, и они вместе отправились в большой торговый центр на окраине Москвы, болтались по магазинам, выбирали подарок для Ленара, два раза перекусывали в кафешках, потом зашли в кино, посмотрели фильм, потом снова пили кофе с тортом и поздно вечером, примерно в начале двенадцатого, приехали к Наташе. А ее арестовали…
— Погоди-ка, Ленар, — перебил его Борис Леонидович, — как так могло получиться, что есть две родные сестры, и при этом одна получает наследство, а другая — нет. Это как-то странно, прямо скажем. Там что, имели место семейные скандалы с разрывом отношений?
— Так в том-то и дело, что нет, — горячился Ленар. — Наташа вообще понятия не имеет, кто оставил Кате эти деньги.
— Большие деньги-то? — поинтересовался Борис.
— Боря, — с упреком произнесла Марго, — ну как не стыдно. Спрашивать про чужие деньги — это дурной тон.
— Ничего не дурной тон, — возразил Борис. — Я собираю информацию для дела, а не проявляю праздное любопытство. Так большое наследство-то было?
— Восемь миллионов рублей.
— Сколько-сколько?! — в один голос воскликнули Марго и Борис.
— Восемь миллионов, — повторил Ленар.
— Это ж получается двести тысяч евро, если перевести на общепонятный язык, — сказал Борис.

— Это ж получается двести тысяч евро, если перевести на общепонятный язык, — сказал Борис. — Ничего себе наследство. И от кого оно?
— Я же говорю: Наташа не знает. И Катя не знала. Просто получила — и все. И начала тратить на свою красоту.
— Хорошо, — вздохнул Борис. — Хотя, конечно, ничего хорошего в этом нет, во всяком случае, все это звучит крайне странно и неправдоподобно. Одна сестра убила другую, потому что одной сестре привалило богатство, а другая чувствует себя обделенной. Вот в это поверить очень даже легко. А в то, что говоришь ты, поверить и в самом деле трудновато. Но допустим, ты действительно больше ничего не знаешь. А что за счет нашли в квартире у Наташи? При чем тут швейцарская клиника?
— Я больше ничего не знаю, мне следователь вообще ничего не говорила, только вопросы задавала. Все, что мне известно, известно только со слов адвоката, а я ему не верю, мне кажется, он бездельник и болтун. И вообще, он старается ничего особенно не рассказывать, говорит, что не имеет права разглашать тайну следствия. Вот если бы я был его клиентом, тогда другое дело, тогда он бы мне все рассказывал, а так я для него — никто. А как я могу стать его клиентом? Он намекает, чтобы я заключил с ним соглашение, это же надо деньги платить, а у меня нет… И вообще, ему я не заплатил бы ни копейки. Я ему не верю.
— Ну, вряд ли стоит так уж сплеча рубить, — успокаивающе произнесла Маргарита Михайловна. — Мы с тобой, дружочек, в адвокатской практике ничего не понимаем. Может быть, он все правильно делает, этот адвокат, а ты зря на него бочку катишь. Так ты говоришь, все это случилось 25 декабря?
— Да, в субботу.
— И ты до самого Нового года пребывал в таком отчаянии? Сидел на лавке на бульваре? Или случилось что-то еще? — допытывался Борис Леонидович, который во всем искал ясность до мельчайших деталей.
— Нет, — Ленар опустил голову, — сегодня… Сегодня Катю хоронили. Мать Наташина приехала, ее следователь вызвала. Я пришел на кладбище, а она…
Мать сестер Аверкиных Ленара встретила озлобленно, она уже с самого утра успела изрядно выпить и устроила безобразную сцену на похоронах, а на поминки вообще его не пустила.
— Что, допрыгались вы с Наташкой? — набросилась она на Ленара. — Не получилось у вас Катьку облапошить и денежки себе заграбастать, так вы ее убить решили? Ты не думай, рожа бусурманская, что тебе это так с рук сойдет, вон Наташку-то посадили, и до тебя не сегодня завтра доберутся, тоже будешь на нарах париться. Знаю я таких, как вы, небось сперва Катьку хотел окрутить, она ведь и помоложе Наташки, и покрасивше. Денежки прибрать к рукам хотел, да? А не вышло, не дала тебе Катька, так ты на Наташку переметнулся. А Наташка-то дура, она любому рада, вот и клюнула на тебя. Признавайся, это ты придумал, чтобы родной матери про наследство ни слова не сказать и ни копеечки не выделить? Ты, конечно, только нехристь такое мог придумать, мои девки до такого не додумались бы. И ты еще посмел на Катькину могилу притащиться? Пошел вон отсюда, пока я глаза твои наглючие не выцарапала! — И кинулась на него с кулаками.
Ленар настолько опешил, что даже не смог ничего ответить. Молча повернулся и ушел с кладбища.
Она почувствовала, как затекла рука, но сил повернуться на койке не было. Пусть болит, пусть немеет, ей уже все равно. Наталья Аверкина совершенно раздавлена, даже не может осознать, что сегодня ночью наступает новый год. Следователь сказала, что сегодня хоронили Катю. Что произошло? Как произошло? Почему она оказалась здесь, она, которая так любила сестру, старалась ей не мешать, чтобы та жила в свое удовольствие и устраивала личную жизнь.

Она так боялась отпугнуть сестру своей любовью и заботой, так хотела, чтобы Катя не отстранялась от нее, не начала избегать, прятаться, отворачиваться. Поэтому даже звонила сестре не каждый день, хотя ежедневно по нескольку раз хваталась за телефон, чтобы позвонить, и осекала сама себя, останавливала, потому что ей казалось, что излишнее внимание может быть расценено Катей как попытка давления. Ей было очень больно в эти моменты, буквально физически.
Сегодня Катю должны были похоронить. Кто? Где? Как? Зима, мороз, Кате, наверное, холодно. В чем ее положили в гроб? Кто подобрал одежду? Мама? Следователь сказала, что мама отказалась писать заявление о предоставлении ей свидания с арестованной дочерью. Не хочет она видеть Наташу, поверила, что ее старшая дочка убила младшую. Вот и вся материнская любовь… Странно, что она вообще приехала, а то ведь могла и не приехать, она своего Семена на пять минут боится оставить. Мама всю жизнь стремилась только к одному — к замужеству. И, осуществив свою главную мечту, потеряла интерес к дочерям, которых родила от случайных сожителей, не приезжала, не звонила. А на кладбище мерзлая земля, комья, страшно, холодно. Кто пришел проводить сестру? Подружки? Поклонники? Работники кафе, где она работала официанткой? А вдруг Катю, кроме матери, никто не провожает? Ей, наверное, обидно. Столько подружек, столько знакомых, а в горе никого нет. Одна Яна, наверное, уж она-то точно придет на похороны, они с Катей были очень дружны, хотя познакомились совсем недавно, но как-то быстро сблизились и виделись почти каждый день. Янка стала самой близкой подружкой для Кати, хотя Наташе она и не очень нравится: Наташа хотела бы видеть рядом с сестрой подругу, которая влияла бы на нее в лучшую сторону, подвигала бы к мысли о получении образования и профессии, а не Янку, которая вместе с Катериной часами могла рассматривать глянцевые издания и обсуждать, кто что нарезал и кто что куда вколол. Но Катя Янку любила, и Наташа с этим считалась. Хотя и чувствовала в новой подружке сестры некую червоточину, но в чем она выражалась — сказать не могла бы. Просто чувствовала — и все. Наташа много общается с людьми, все-таки она медсестра, и пусть не очень хорошо, но как-то умеет чувствовать людей и хотя бы немного разбираться в них. В Яне она видела за манерами фарфоровой кошечки какую-то злость и жестокость. Но Наташа ни разу не позволила себе ни одним словом даже намекнуть Кате, что ей не нравится Яна. Она старалась проявлять максимальную тактичность и деликатность в отношениях с сестрой, чтобы не утратить расположения и доверия с ее стороны. Впрочем, какое все это теперь имеет значение? Кати больше нет. И сегодня, в новогоднюю ночь, в день похорон любимой младшей сестры, Наталья Аверкина не может сосредоточиться ни на чем, кроме без конца встающих перед глазами картин зимнего кладбища, укрытого черным снегом, глубокой холодной заледеневшей могилы и одинокой фигуры матери рядом с гробом Кати. Ни о чем больше думать невозможно. А ведь думать надо. Надо найти в себе силы, собраться, взять себя в руки, потому что в любой момент ее может вызвать на допрос следователь и начать мучить вопросами, на которые у нее нет ответа. Хотя более опытные сокамерницы и говорят, что, пока не закончатся каникулы, никто никаких следственных действий выполнять не будет и на допрос никого не вызовут, но Наташа в этих тонкостях совсем не разбирается, а потому не понимает, можно ли верить этим прожженным теткам. Очень уж любят они поиздеваться над теми, кто попадает в камеру в первый раз. И очень живо интересуются, за что Наташу сюда определили. А что она может им ответить?
Наташа ничего не может ни объяснить, ни доказать. Она сама не понимает, что и как произошло и почему она здесь. Понимает только, что ей никто не верит, что все каким-то необъяснимым образом обернулось против нее, и справиться с этой махиной правосудия ей не под силу. Какие-то опознания, которые дают информацию не в ее пользу, какие-то экспертизы, какие-то результаты обыска.

Она настолько деморализована, что не в состоянии даже обдумать и понять то, что ей говорит следователь. Она понимает только одно: ее жизнь кончена и ее ждет срок на зоне. Но сегодня ей это совершенно безразлично. Сегодня значение имеет только факт Катиной смерти и мысли о том, чтобы ей не было ТАМ холодно, страшно и одиноко. И сама Наташа теперь тоже совсем одна, Кати нет, на мать никакой надежды, подруг тоже в последние годы как-то растеряла, нет, они не ссорились, просто Наташа очень много работает, сутки на смене в больнице, потом отоспаться и бежать по частным пациентам, кому уколы, кому капельницы, кому массаж, кому перевязку. На дружбу нужно время, если она настоящая и близкая, надо встречаться, ездить в гости, к себе приглашать, куда-то вместе ходить, а у нее не остается ни сил, ни времени. Она созванивается периодически с подругами, они обмениваются новостями, но со временем эти отношения стали такими, при которых в беде помощи не попросишь. Так, добрые знакомые, не более того. Хорошо хоть Ленар у нее был в последние месяцы, он очень о ней заботился, понимал, как она устает и как мало у нее времени, и ухаживал за ней странно и своеобразно: после работы звонил, спрашивал, где она и куда направляется, встречал ее и ездил вместе с ней по частным пациентам, пока она работала — ждал на улице или в подъезде, если было очень холодно. Потом провожал домой и оставался до утра, иногда не оставался, если Наташа говорила, что сильно устала. Тогда он помогал ей вымыть посуду и убраться на кухне после ужина, укладывал в постель, целовал и уходил, захлопывая за собой дверь, чтобы она уже не вставала. Конечно, Ленар очень хороший, добрый, внимательный, и он очень ей нравится, он красивый, умный и образованный, но Наташа понимает, что отношения эти недолговечны. Она и старше на целых шесть лет, и образование у нее среднее специальное — медучилище, а он все-таки университет окончил. И самое главное — у нее вряд ли в ближайшее время будут дети, она уже давно лечится от бесплодия, но безрезультатно. Ленар об этом не знает, она не стала ему говорить. Зачем? Все равно он наверняка никогда не станет думать о том, чтобы на ней жениться. А если вдруг станет, то вопрос о детях будет решающим, Наташа в этом совершенно уверена. Ленару не нужна бесплодная жена. А уж теперь-то, после того как ее арестовали за убийство сестры, он наверняка от нее отвернется. Так что никого у нее теперь не осталось, никто ей не поможет, да и не надо. Все равно для нее все кончено.
В шесть утра разошлись спать. Борис Леонидович отправился в свою квартиру, а Ленара Маргарита Михайловна уложила у себя в гостиной на раскладном диване. Диван был не очень удобным, Ленар долго крутился, пытаясь найти положение, в котором можно уснуть, но скоро понял, что уснуть все равно не удастся. Он лежал на боку, открыв глаза и уставившись на свисающий край клетчатой скатерти, на которой после основного угощения Марго сервировала чай со сладостями, и думал о том, как непохож этот Новый год на те праздники, к которым он привык дома. И вообще вся его жизнь в Москве не похожа на жизнь в родной Казани. Здесь все другое, и люди тоже совсем другие, злые, жестокие, равнодушные, готовые вцепиться в глотку любому, кто даже мысленно попробует посягнуть на их место под солнцем.
Ленар Габитов вырос в семье состоявшихся профессионально людей, папа и мама сделали хорошую карьеру, занимали высокие должности и были уважаемыми в городе людьми. После того как Ленар окончил университет, они приискали ему престижное место в одной из крупных газет, где молодой человек и начал оттачивать навыки, полученные на факультете журналистики и социологии. Но очень скоро он почувствовал, что ему неинтересно писать для газеты, ему захотелось стать писателем и написать жестокую и неприятную правду о том, как провинциалы стремятся в Москву и как столица России, страшный безжалостный молох, перемалывает их жизни и души. Многие из тех, кого он знал, уезжали в Москву, и многие возвращались изломанными и разочарованными, мало кому удавалось зацепиться и хорошо устроиться.

Многие из тех, кого он знал, уезжали в Москву, и многие возвращались изломанными и разочарованными, мало кому удавалось зацепиться и хорошо устроиться. Одноклассник Ленара, его хороший товарищ, бросил институт и поехал делать бизнес в Москву, а вернулся без денег и искалеченный, потому что все потерял и был жестоко избит. Он рассказывал про Москву и про царящие в ней нравы такое, что у Ленара волосы на голове шевелились. Ленару давно казалось, что стремление в большой мегаполис — это страшная ошибка. Он решил написать роман, который откроет населению страны глаза на распространенный миф о том, что Москва — это город больших и, главное, равных возможностей и карьеру и настоящий бизнес можно делать только там, а заодно прославиться при этом. Но для этого ему нужно было пройти весь путь провинциала в столице самому и прочувствовать все на собственной шкуре, увидеть своими глазами и услышать своими ушами. Он собрался уехать к дальним родственникам мамы, тете Динаре и дяде Рифату, которые давно уже жили в Москве и к которым Ленара с самого детства привозили родители, когда хотели провести отпуск в столице, походить по театрам и музеям, пообщаться со старыми друзьями. Родители были категорически против отъезда сына из Казани, настойчиво уговаривали одуматься и не делать глупостей, у него такая хорошая работа в престижном издании, и здесь рядом папа с мамой, которые помогут, если что, и посоветуют. От Динары и Рифата ни помощи, ни совета не дождешься, они очень хорошие, добрые и порядочные люди, но недалекие и малообразованные, они в сложной жизненной ситуации не помощники, да и немолодые, и здоровьем не блещут. Но Ленар уперся и сделал по-своему, заявив, что он давно уже не ребенок и прекрасно обойдется без всякой помощи. В конце концов, его личная задача как раз в том и состоит, чтобы попытаться жить в Москве без всякой помощи и поддержки, без советов и финансовых вливаний. Одним словом, он уехал, поссорившись с родителями и практически хлопнув дверью. С момента отъезда Ленар ни разу не позвонил домой, но подозревал, что тетя Динара и дядя Рифат систематически докладывают в Казань о его жизни и успехах. Успехи, правда, были пока что весьма и весьма скромными, зарабатывал он около двадцати тысяч рублей в месяц, а бывало и меньше, и за эти двадцать тысяч приходилось с утра до вечера разъезжать по столице и Подмосковью на метро, автобусах, маршрутках и электричках, да еще с пакетами и коробками в руках. Одним словом, деньги даром здесь не платили. И материала для будущего литературного шедевра пока набралось не очень много, так, кое-какие наметки. Зато в его жизни появилась Наташа Аверкина, и это можно было считать огромной удачей, неожиданным и незаслуженным счастьем.
Только вот счастье это повернулось какой-то чудовищной стороной, и что с этим делать — Ленар Габитов не знал. Он знал только одно: сейчас, в новогоднюю ночь, он лежит на чужом неудобном диване в чужой квартире, рядом спят совершенно незнакомые ему люди, с которыми познакомился всего несколько часов назад, и он совсем один со своей бедой. И никто ему не поможет.
— И народу человек шестьсот пригласить, гостей, артистов, музыкантов, телевизионщиков, журналистов, всем оплатить отели и перелеты, и место выбрать какое-нибудь необычное, экзотическое, — возбужденно говорил Федор. — Ты сошьешь такое платье, что вся страна потом полгода будет его обсуждать. И я себе какой-нибудь зашибенный смокинг забабахаю, пусть удавятся. Понимаю, это все звучит ужасно, и мне самому это не нужно, но зато потом будет много разговоров, репортажей, фотографий в журналах, а если повезет, то и сюжет на одном из основных каналов.
Юлия Шляго вздохнула и опустилась в пенную воду по самые плечи. Федору это не нужно, а уж ей-то — тем более. Она совсем не стремилась к публичности, и пышная свадьба, затеянная женихом, ей вовсе не улыбалась. Но Юлия понимала, что так надо. Федор — телеведущий, у него новая программа «Шоу Федора Огнева», и ему очень нужен пиар, поскольку на телевидении идет борьба за рейтинг.

Он — человек здравый и умный, иначе Юлия не прожила бы с ним в гражданском браке столько лет, и отлично понимает, что борьба за рейтинг — это правила игры, в которую он ввязался, а значит, должен их принимать и выполнять. А ее задача — ему помочь, потому что она очень его любит.
— Юльчик, котенок, — умоляюще продолжал Федор, сидящий на краю просторного джакузи в коротком махровом халате, — не сердись. Я знаю, что тебя коробит от всего этого, мне и самому тошно, но ведь придется соответствовать, никуда не денешься. Ты же знаешь, какой у нас народ: о ком много говорят, того и смотрят, даже если он совершенная бездарь, а если об умном и достойном человеке никто не говорит, не пишет и не сплетничает, то он так и пропадет в безвестности. И вообще, выброси все это из головы, я просто так брякнул, новогодние праздничные мечтания, совершенно бесплодные. Все равно на такую свадьбу у нас с тобой нет денег. Поженимся потихоньку, как и запланировали, где-нибудь летом, и сразу уедем отдыхать. Тебя твой монстр отпустит? Или он в личном помощнике нуждается круглый год? Мало того, что он нам с тобой зимние каникулы обломал, так он еще и свадьбу нам ухитрится испортить. Юлька, бросала бы ты эту работу, а? Ну что я, не прокормлю тебя?
Юлия вытащила из воды покрытую нежной пузырящейся пеной руку и погладила колено жениха. Да, работа личного помощника господина Забродина — не сахар, это правда. И насчет зимних каникул — тоже правда, Владимир Григорьевич назначил совещание на 6 января, так что толком никуда и не уедешь. Но свадьбу, наверное, он все-таки портить не станет. Надо будет только заранее предупредить его, месяца за два, а лучше — за три, шеф любит все планировать загодя. И обязательно пригласить на свадьбу, хотя и не хочется…
— Давай я тебе кофе принесу, — предложил Федор, — и что-нибудь сладенькое. Хочешь?
— Поздно уже, — засомневалась Юлия. — То есть рано. Шесть утра. Какой смысл пить кофе, если скоро спать ложиться?
— Ты уверена, что именно спать, а не что-нибудь другое, более интересное? — Федор улыбнулся и лукаво подмигнул ей.
Юлия улыбнулась в ответ. Они столько лет вместе, и у нее почти никогда не возникало сомнений в том, что Федор Огнев ее любит. Наверное, им давно надо было пожениться, а не дотягивать до такого возраста, когда еще чуть-чуть — и рожать будет опасно. Ей уже тридцать пять, если не родить сейчас, то в будущем могут возникнуть проблемы. Надо было регистрировать брак лет пять-семь назад, когда у Федора еще не было своей программы и вопрос о пиаре не стоял так остро, как сейчас.
Но очень хочется ему помочь. Очень. Она ведь живет и работает в мире, функционирующем по правилам, созданным мужчинами, и правила эти Юлия Николаевна Шляго отлично знает и понимает. Федору-мужчине пышная свадьба не нужна, а телеведущему Огневу просто необходима. Может, стоит обнадежить его, пусть порадуется хотя бы в эту праздничную ночь?
— Знаешь, вполне возможно, деньги у нас с тобой будут, — осторожно сказала она.
Федор, уже поднявшийся, чтобы идти варить кофе, остановился у самой двери ванной и обернулся.
— Я не понял, — протянул он удивленно. — И откуда же они возьмутся?
— Я тебе потом расскажу, не сейчас, — уклончиво ответила Юлия. — Ты же кофе шел варить? Вот и иди. Просто имей в виду, что все твои мечты могут сбыться.
Федор вернулся и снова уселся на край ванны.
— Юльчик, не темни. Что за деньги? Откуда?
— Феденька, все потом, потом. — Она плеснула в него водой. — Может вообще ничего не получиться. То ли деньги будут, то ли нет.
— А от чего это зависит? — поинтересовался он.

— Она плеснула в него водой. — Может вообще ничего не получиться. То ли деньги будут, то ли нет.
— А от чего это зависит? — поинтересовался он.
— К сожалению, не от меня и не от тебя. Все зависит от поступков и доброй воли других людей.
— Звучит загадочно, — заметил Огнев.
— Всё, выбрасывай это из головы, — решительно произнесла Юлия. — Я уже жалею, что сказала тебе. Забудь. Задерни занавесочку, пожалуйста, я включу душ.
Пока она смывала под душем пену, Федор успел сварить кофе и снова вернулся в ванную. Он помог Юлии вылезти на мягкий розовый коврик, заботливо вытер ее большим полотенцем и на руках отнес в спальню. Все было красиво и романтично в эту ночь: и фрукты в большой вазе, и сладости на серебряном подносе, и горящая огоньками живая елка в углу комнаты, и дымящийся кофе в фарфоровых чашечках, и роскошное постельное белье на широкой кровати.
— Юльчик, я тебя очень люблю, — прошептал Федор. — Скажи, что ты пошутила насчет денег, и я сразу успокоюсь.
— Я не пошутила, — так же тихо откликнулась она. — Но я просила тебя об этом забыть.
— Уже забыл, — рассмеялся он. — Мне правда противно, что я вынужден говорить о деньгах и тратах, хотя я отдал бы все на свете для того, чтобы мы были просто мужем и женой, жили вместе и растили детей. И еще я бы хотел, чтобы ты не работала. И давай устроим бартер: я забыл о твоих мифических деньгах, а ты забудешь мои бредни о пышной свадьбе. Договорились?
Юлия крепко прижалась к жениху и зажмурилась. Нет, ей не в чем себя упрекнуть, восемь лет она провела рядом не просто с любимым, а еще и с умным и достойным человеком.
Вячеслав Суханов перевернулся на другой бок и натянул одеяло до самого носа. Господи, как же здесь хорошо! Он любил этот небольшой горнолыжный курортный городок в Австрии и всегда с удовольствием приезжал сюда на зимние каникулы, сначала вдвоем с женой Аленой, а с прошлого года стал брать с собой и дочку Лику, которой исполнилось четыре, и Суханов решил, что пора ставить девочку на горные лыжи. Благо с детскими школами и опытными инструкторами здесь проблем не было.
И как хорошо, что Новый год и сегодня можно спать хоть до самого вечера! Уже проваливаясь в дрему, Вячеслав все-таки приподнял голову и посмотрел на часы: еще только начало восьмого, а они с Аленой договорились, что встанут не раньше полудня. Есть время, чтобы всласть выспаться!
Алена всегда спит чутко, поэтому стоило Суханову оторвать голову от подушки, как она моментально открыла глаза и испуганно спросила:
— Ты что? Уже встаешь?
— Спи, спи, — успокоил ее Суханов. — Я только время посмотрел.
Но Алена все-таки проснулась окончательно — сон у нее тревожный, прерывается легко, — села в постели и подтянула колени к груди.
— Слава, я не хочу, чтобы ты уезжал, — капризно заявила она. — Неужели ты не можешь остаться? Ну что это такое: только приехали — и ты уезжаешь. Тебе нужно отдыхать. И нам с Ликой без тебя плохо.
— Я не могу, — ответил Вячеслав, — шеф назначил совещание на шестое января, я же тебе объяснял десять раз. Для чего ты снова заводишь эту песню? Мы же все решили, все обсудили.
— Но я не понимаю! — В голосе Алены послышалось раздражение, смешанное с недоверием. — Какие совещания во время каникул, когда вся страна отдыхает? Твой Забродин тоже всегда уезжает до старого Нового года. Не ври мне, Слава.
— Он не уехал. И в прошлом году не уезжал. У него новые идеи, новые проекты, он не хочет останавливаться и собирается максимально все подготовить к тому моменту, когда все вернутся с каникул и начнут работать.

Суханов старался быть как можно более убедительным. Он почти ни в чем не солгал, Владимир Григорьевич действительно в прошлом году не уезжал на новогодние каникулы, и сейчас он тоже остался в Москве. Насчет новых проектов — это, конечно, было не совсем так. Но, в конце концов, то, что затеял шеф, вполне можно назвать проектом. И проектом относительно новым.
— И что, он не может обойтись без помощников? Или он Юленьку твою отпустил, а на тебе собирается пахать, потому что ты безотказный?
— Юля тоже в Москве, — сухо ответил Вячеслав, — и тоже будет на совещании.
— Тогда тем более, — не унималась Алена. — Зачем ему оба помощника? Хватит одной Юли, а ты мог бы остаться с семьей.
В этом Алена была, конечно же, абсолютно права. Владимир Григорьевич, назначая совещание на 6 января, посреди каникул, сразу оговорил, что помощников это ни к чему не обязывает, он готов один встретиться с Семеновым и принять очередной доклад. Но Суханов не может позволить себе пропустить хотя бы одну такую встречу. И Юленька наверняка ее не пропустит. Слишком многое поставлено на карту.
— Алена, давай спать, — недовольно проговорил он. — Еще так рано! Мы своими разговорами Лику разбудим, и тогда она уж точно не даст нам выспаться, будет прыгать, скакать и требовать внимания. У меня всего три дня, дай мне отдохнуть.
— Но почему всего три, если тебе надо быть в Москве шестого? — не унималась Алена. — Ты можешь улететь пятого, а взял билет на четвертое. Почему?
— Я сплю, — холодно объявил Суханов, отворачиваясь и накрываясь одеялом с головой.
Он хорошо относился к жене, как хорошо относятся к вещи, которая исправно выполняет свои функции. Эту вещь берегут, вовремя носят к специалистам, ремонтируют, если надо, в самых лучших мастерских, любовно стирают с нее пыль, но никому ведь не придет в голову с ней дружить, объяснять свои поступки, аргументировать решения и делиться сокровенными мыслями, верно? Вячеслав Суханов — истинный и добросовестный хозяин своим вещам и членам своей семьи, что бы там мама ни говорила. На ее взгляд, быть хозяином в семье — это полная ерунда и слова доброго не стоит, она всегда повторяла, что мужчина должен быть хозяином жизни, всей жизни целиком, в том числе и своей собственной, а семья — так, мелочь, о которой и говорить нечего. Сама-то она стала настоящей хозяйкой своей жизни, делала только то, что хотела, жила, где хотела и с кем хотела, говорила то, что считала нужным, и была по-настоящему свободной, ибо никогда не делала то, что ей не нравилось. Ей очень хотелось видеть сына таким же свободным и полновластным хозяином. А он не соответствовал ее представлениям о настоящем мужчине. Вячеслав до сих пор, как кошмарный сон, вспоминает шестидесятилетие шефа, куда он пришел вместе с матерью. Мама ничтоже сумняшеся заявила Забродину, что ее сын — у него в холуях. Она такая, говорит, что думает, невзирая на лица. Ей даже в голову не пришло, что ее эскапада может стоить Вячеславу работы. Слава богу, все обошлось, все-таки Забродин — человек с незаурядным чувством юмора и сумел обернуть все в шутку. Но потом, уже вернувшись домой, Вячеслав попытался попенять матери на ее невыдержанность, на что та ответила, пожав плечами, закутанными в тонкую яркую шаль из батика: «Неужели тебе это нравится — быть мальчиком на побегушках? Я вот смотрю, как ты с домашними своими обращаешься, — ну настоящий хозяин! А толку-то? Ты над кем хозяин? Над безмозглой бабенкой, малолетней девчонкой да прислугой? Невелика честь! Уволят тебя — еще и лучше, может, нормальную работу найдешь, станешь хозяином своей жизни».
И Вячеслав Суханов не мог с ней спорить, потому что признавал: мать права. Она всегда была права, всю его жизнь, она всегда и всё делала правильно, никогда не ошибалась, была для него самой умной.

Она всегда была права, всю его жизнь, она всегда и всё делала правильно, никогда не ошибалась, была для него самой умной. И самой красивой. И самой любимой. Ему очень хотелось заслужить ее одобрение. И очень хотелось, чтобы она была им довольна.
И все-таки Ленар в конце концов уснул, измученный и опустошенный, окончательно раздавленный последней обидой, нанесенной ему матерью Наташи, обидой горькой и незаслуженной.
Проснулся он от голоса Маргариты Михайловны, которая с кем-то разговаривала по телефону. Она старалась говорить негромко, но Ленар все равно услышал:
— Мне бы хотелось заехать поздравить тебя с Новым годом… у меня для тебя есть подарок… Но есть и просьба, которую сложно изложить по телефону. Ничего, если я буду не одна?.. Со мной приедут мой старый друг и еще один молодой человек… Я уверена, что они тебе понравятся.
Ленар оделся и вышел из комнаты, чуть не столкнувшись лоб в лоб с хозяйкой квартиры, которая посмотрела на него весело и чуть недоуменно:
— Ты встал? А чего не умываешься? Давай-ка быстренько приводи себя в порядок, завтрак уже готов, сейчас покушаем и поедем к Нонне, она может дать дельный совет.
— Кто такая Нонна? — удивился ничего не понимающий Ленар.
— Это моя ученица. Иди в ванную, там чистое полотенце на крючке. Если нужна бритва, я сейчас принесу, возьму у Бориса. Нужна?
Ленар смущенно кивнул. Когда он несколько часов назад соглашался остаться здесь спать, он совершенно не подумал об утреннем бритье. Теперь вот у Бориса Леонидовича придется одалживаться, наверное, старику будет неприятно, что посторонний человек воспользуется его бритвой. Самому Ленару в подобной ситуации уж точно было бы… как-то брезгливо, что ли.
Марго вышла из квартиры, через минуту вернулась и протянула Ленару одноразовый станок в неразорванной упаковке и пену для бритья. Он закрылся в ванной и принялся за утренний туалет. «Какая еще Нонна? — рассеянно думал Ленар, глядя в зеркало на свое усталое, покрытое пеной лицо. — Ученица! Надо же! Кто такой ученик? Это школьник или в крайнем случае студент. Наверняка Нонна — это девушка или молодая женщина. И каким же образом, интересно, эта соплюшка может мне помочь и уж тем более дать дельный совет? Что она понимает в жизни? Нет, определенно Маргарита Михайловна окончательно выжила из ума». Утром Марго показалась ему очень старой, и он не понимал, как мог накануне пойти к ней домой, сидеть с ней и ее стариком соседом всю ночь, да еще все рассказать. Морок на него нашел, что ли? Наверное, у него было помрачение рассудка.
И тут же Ленар Габитов начал с новой силой себя ненавидеть и считать слабаком, который разнюнился до такой степени, что прильнул к жилетке первой встречной старушки и ее дружка-старичка. А что старики могут понимать во всех сложностях современной жизни? Ленар отдавал себе отчет, что не хочет никуда ехать, но где взять аргументы, чтоб отказаться? И за это свое неумение вовремя найти нужные слова молодой человек презирал себя еще сильнее.
Завтракали втроем, быстро поели, выпили кофе и отправились к «ученице». Ленар отчего-то был уверен, что поедут на метро, и страшно удивился, когда Марго уселась за руль вполне приличной иномарки. Борис устроился рядом с ней на переднем сиденье, а Ленар сел сзади.
По дороге он ничего не спрашивал, ему все было ясно: выжившие из ума старики, которые везут его к какой-то дуре, а он — безмозглый идиот, который не умеет сказать «нет» и найти правильные слова, чтобы обосновать свой отказ. Он настолько слаб, что даже не может сказать «нет» без объяснения причин. Он бесхребетный, глупый и недостоин уважения. Вместо того чтобы оказывать Наташе реальную помощь и биться за ее освобождение, он едет черт-те куда черт-те с кем и непонятно зачем.

Вместо того чтобы оказывать Наташе реальную помощь и биться за ее освобождение, он едет черт-те куда черт-те с кем и непонятно зачем.
Выехали за МКАД, и Ленар подумал, что эта ученица вообще не москвичка, живет в какой-то дыре. Дыра, однако, оказалась хорошо охраняемым поселком, застроенным дорогими красивыми домами. Марго притормозила возле высоких кованых ворот, позвонила по мобильнику, и ворота плавно открылись. Они въехали на участок, и Марго аккуратно поставила машину между двумя высоченными соснами. «Ювелирная работа», — с невольным одобрением подумал Ленар. А на крыльцо уже вышла хозяйка дома, та самая Нонна. Ученица. Соплюшка.
Она была высокой, полной и очень немолодой. Но больше всего Ленара поразило то, как она выглядела: в длинном пестром платье-балахоне, с распущенными длинными седыми волосами, на шее, руках и даже щиколотках — множество украшений. И самое невероятное: в этот морозный январский день она стояла на каменном заснеженном крыльце босиком. От одного взгляда на ее босые ступни Ленара пробил озноб. А странная Нонна стояла совершенно спокойно, даже не ежилась и с улыбкой смотрела на приближающихся гостей. Она расцеловала Марго, протянула руку сначала Борису, потом Ленару и представилась:
— Нонна Станиславовна. Прошу в дом, чай вас ждет.
В таких домах Ленару доводилось бывать только в Казани, когда родители брали его с собой в гости к своим высокопоставленным друзьям. Здесь, в Москве, круг его общения был куда проще. Они уселись на мягкий угловой диван вокруг большого, но очень низкого стола, и Нонна Станиславовна приступила к церемонии. Это была именно церемония, поскольку хозяйка поставила на деревянный поднос глиняную лягушку и, прежде чем разливать чай в крохотные пиалушки, полила из чайника ей спинку. Ленар решил, что оказался в сумасшедшем доме. Да-да, именно, он вспомнил, что читал когда-то: сумасшествие частенько проявляется и в том, что человек, во-первых, не чувствует холода, а во-вторых, совершает понятные только ему одному ритуальные действия. Полный дурдом на колесах!
— Поливать лягушку чаем — это своего рода жертвоприношение, — стала объяснять ему Нонна Станиславовна, видимо заметив, как изменилось его лицо. — Лягушке отдается первый глоток чая, самый ароматный, чтобы боги были милостивы и послали здоровье и благополучие. Это восточный обычай.
И все это она произносила на полном серьезе! Ленар с трудом сдержал нервный смех. Это уж вообще ни в какие ворота не лезло! И куда Марго с Борисом его завезли? В секту, что ли, заманивают? Надо быстро делать ноги из этого роскошного дома с такой чудной хозяйкой.
— Нонночка, нам нужна помощь твоего зятя, — проговорила Марго, сделав несколько глотков душистого напитка.
Так, еще и зять какой-то нарисовался… Черт, и куда его угораздило вляпаться?
Марго повернулась к Ленару и улыбнулась:
— Зять Нонны — адвокат Никольский. Слышал о таком?
Еще бы не слышать! Весь город пестрит рекламными щитами, на которых огромными буквами написано, что адвокатская контора «Никольский и партнеры» — гарант защиты прав и законных интересов. Надо же, какие у Марго, оказывается, знакомства! Ленар устыдился своих недавних мыслей и особенно подозрений. Устыдился и смутился. А вдруг они заметили, вдруг поняли, о чем он думал?
— Тот самый Никольский? — едва слышно пробормотал он.
— Тот самый, тот самый, — рассмеялась хозяйка дома. — А в чем проблема? Кто-то попал в неприятную историю?
Борис, кинув быстрый взгляд на Ленара, сам в двух словах изложил суть проблемы, и Ленар удивился тому, как складно, точно и — главное — коротко у него получилось. Сам бы Ленар не сумел так здорово все рассказать, ни слова лишнего, но и ничего не упущено.

Сам бы Ленар не сумел так здорово все рассказать, ни слова лишнего, но и ничего не упущено. Он подумал, что ему-то самому сегодня ночью потребовалось куда больше времени, чтобы поведать свою историю.
— Ясно, — кивнула Нонна Станиславовна. — Но я не советую вам связываться с моим зятем.
— Почему? — вскинула брови Марго.
— Это сто двадцать килограммов самовлюбленности и самомнения. Вам с ним будет трудно и некомфортно. Я, конечно, золотая теща, но не страдаю чрезмерной лояльностью к мужу своей дочери, хотя и отдаю ему должное как профессионалу. Но человечек он малоприятный, уж вы мне поверьте. Обратитесь лучше к… — Она задумалась, подняв глаза к потолку, и вдруг усмехнулась. — Лучше всего — к Виталику Киргану, это будет правильно.
— Почему? — снова спросила Марго.
— Виталику сейчас очень нужен толчок, который заставит его выйти из бездействия, он утратил интерес к работе и начал попивать. Виталик — хороший мальчик, я его давно знаю, он коллега и приятель моего зятя и часто бывал у нас. В последнее время, правда, появляется реже, и я это расцениваю как плохой признак. Виталик нравится мне куда больше, чем мой собственный зятек, ни дна ему ни покрышки.
— А что, у вашего Виталика какая-то беда? — озабоченно спросил Борис Леонидович. — Почему он утратил интерес к работе? Почему начал попивать? Нам адвокат-алкоголик не нужен. Да еще такой, которому не интересна его работа.
— По-моему, он впал в депрессию, — задумчиво ответила Нонна, — у него просто руки опустились, что-то там произошло, я в точности не знаю, что именно, какая-то личная драма. В последний раз он мне очень не понравился. Мальчика надо спасать, протянуть ему руку помощи, а то он совсем скисает, дела не ведет, сидит дома или на даче, пробавляется консультациями. А за серьезную работу не берется. Только такой человек, как Марго, может найти слова, чтобы уговорить его и подвигнуть к каким-то действиям. А адвокат он очень хороший, можете мне поверить. Если вам удастся сдвинуть его с мертвой точки, вы не пожалеете, слово даю.
— Не знаю, не знаю. — Марго с сомнением покачала головой. — Выказать доверие тому, кто совершил ошибку и испугался, это правильно, а вот заставлять работать человека, который работать не хочет, а хочет напиваться, это, по-моему, пустая затея. Может быть, ты порекомендуешь кого-нибудь другого, понадежнее? Что-то мне не очень нравится этот твой протеже.
Нонна снова усмехнулась, и это почему-то вызвало у Ленара острое раздражение. Ну чего она все время усмехается? Что смешного-то? У человека беда, а она…
— Марго, я тебя уверяю, Виталик очень профессионален, он превосходный адвокат. Но по каким-то причинам отказывается работать. Заставь его, вынуди прервать свое затворничество и безделье. У тебя должно получиться. Потому что если не ты, то вообще никто. А парня жалко, пропадает ведь! Вы ему поможете, а он — вам. Главное — уговорить, встряхнуть, вытащить из трясины. Хочешь, я прямо сейчас ему позвоню?
Марго и Борис уставились вопрошающими глазами на Ленара, и тому ничего не оставалось, кроме как утвердительно кивнуть. Ему и самому не нравился адвокат с депрессией и пьянством, но никого другого у него не было.
Нонна вытащила из кармана своего необъятного балахона мобильный телефон, нашла в записной книжке нужный номер и включила громкую связь, чтобы все присутствующие могли слышать разговор. Долго никто не подходил, потом послышался глухой усталый недовольный голос. Через минуту стало понятно, что абонент с тяжкого похмелья, злой и страдающий головной болью.
— Пусть приезжают после праздников, — наконец пробурчал он, выслушав объяснения Нонны Станиславовны.

— Но это не может ждать, человек ведь под стражей. Ты хотя бы предварительно выслушай все обстоятельства, наметь ход работы, а сразу после праздников и начнешь действовать, — нажимала Нонна.
— Ладно, — нехотя согласился адвокат, — но только ради вас. Пусть приезжают завтра в контору на Маросейке.
— Ты же говоришь — праздники, — удивилась она. — Разве контора работает?
— Ну, кто-то обязательно дежурит, преступность-то не останавливается.
— Виталик, а если все-таки сегодня? — Нонна Станиславовна, оказывается, не умела сдаваться без боя. — Чего тянуть-то?
— Но меня нет в городе, я на даче.
— Ну и что? Значит, они приедут на дачу.
— Они не найдут, — вяло сопротивлялся Кирган. — А я не смогу толково объяснить, у нас тут сложно…
— Я знаю, где твоя дача, я же была у вас много раз, забыл? И я все отлично объясню, и схему нарисую, не заблудятся. Ну так что, Виталик? Ради меня, а?
Одним словом, она его додавила. Адвокат Виталий Кирган, скрипнув зубами, согласился принять в тот же день у себя на даче Ленара, Маргариту Михайловну и Бориса Леонидовича.
— А что все-таки с ним случилось? — участливо спросил Борис. — Из-за чего он впал в такое состояние, что даже дела брать не хочет?
Нонна пожала плечами.
— Не знаю, в чем причина, он сам ничего мне не рассказывал, и зять ничего не говорил. Но однажды я услышала, как Виталик сказал: «Я должен был оказывать помощь, а я вместо этого оказывал услуги. Это принципиальная разница. За это и поплатился». Только вы ему не говорите, что я вам об этом рассказала. Предполагается, что я ничего не слышала, он ведь не мне говорил, а зятю.
И снова они сидят в машине, и снова Ленар видит по бокам убегающие назад заснеженные деревья, многие из которых из-за прошедшего недавно ледяного дождя стоят согнувшиеся чуть не до земли, сверкая заледеневшими ветвями, и снова думает о том, что за него все решили, обо всем договорились и везут, как щенка в корзинке, неведомо куда. Нет, надо взять себя в руки и хотя бы у адвоката проявить себя настоящим мужчиной, владеющим ситуацией и принимающим решения.
Он собрался было опять молчать всю дорогу и настраиваться на встречу с адвокатом, но все-таки любопытство взяло верх. Ему ведь нужно собирать материал о людях, живущих в столице, и о том, как они делают деньги.
— У вас все клиентки такие богачки, как Нонна Станиславовна? — спросил он у Марго.
— Нет, что ты, — рассмеялась та, — в основном ученики у меня попроще, но с них я и беру поменьше. Конечно, есть и такие, как Нонна, но их меньшинство.
— А почему бы вам не завести себе всех клиентов таких, как Нонна Станиславовна? — не отступал Ленар. — Вы могли бы большие деньги зарабатывать. Какой смысл терять в доходах, если можно не терять?
— Голубчик, мудрец Конфуций говорил: «Стыдно быть бедным и занимать низкое положение, когда в государстве царит закон; равно стыдно быть богатым и знатным, когда в государстве царит беззаконие».
— Понял, — коротко кивнул Ленар.
Глядя на посетителей, Виталий Кирган с непонятным злорадством думал о том, как правильно сделал, что не стал приводить дачу в порядок перед приездом незваных гостей. Вот именно что незваных, а коль их не звали, то и нечего рассчитывать на то, что хозяин перед их появлением будет надрывать измученное многодневным употреблением алкоголя тело, пытаясь изобразить видимость убранного помещения. Помещение было откровенно неубранным, более того — запущенным, с явными следами безалаберности и неаккуратности.

Помещение было откровенно неубранным, более того — запущенным, с явными следами безалаберности и неаккуратности. Во всяком случае, пустые бутылки Виталий Николаевич прятать и не подумал, оставил их стоять там, где они и были — на полу, на подоконниках, на буфете, одним словом, на всех горизонтальных поверхностях. Выпиты они были в течение последних месяцев, но до того, чтобы их выбросить, руки, конечно же, не доходили.
Ну и нечего выпендриваться перед этой странной троицей, незачем строить из себя благополучного и полного уверенности в себе юриста, адвоката по уголовным делам, пусть с самого начала понимают, с кем собираются иметь дело. Да и что толку в выпендреже, ведь Нонна Станиславовна наверняка сказала им правду, не та она тетка, чтобы что-то скрывать. Нонну Станиславовну, тещу своего давнего приятеля и коллеги Никольского, Виталий любил и уважал, в частности, и за то, что она никогда не обманывала, и даже если ей не хотелось о чем-то говорить, она не начинала лгать, а так прямо и заявляла: не спрашивай, не скажу.
Самым привлекательным в этой нежданной троице Виталию показался пожилой мужчина, высокий, очень стройный, в дорогой меховой распахнутой куртке, под которой виднелся кашемировый темно-серый джемпер, тоже, пожалуй, недешевый. Мужчина был лыс, крупнонос, обладал яркими живыми темными глазами, в которых светились ум и ироничность. Женщина, примерно его ровесница, тоже весьма, на взгляд Виталия, немолодая, была крохотного росточка, очень худенькая, с коротко стриженными седыми волосами и невероятно спокойными глазами. Не глаза — стоячая вода в замершем перед грозой озере. Таких глаз Виталий боялся, как вообще боялся чрезмерно спокойных и уравновешенных людей. Сам он таким не был, а всех, кто не похож на него, считал инопланетянами, с которыми ухо надо держать востро. Одним словом, женщина вызывала у него некоторую настороженность. А вот третий гость, молодой парень, ему не понравился совсем. Ну ни капельки. Потому что прямо с порога заговорил о деньгах, о том, что заплатит, сколько надо, ничего не пожалеет, денег достанет, только бы вытащить Наташу. Какую такую Наташу? О чем вообще речь? Кирган невольно поморщился, он любил неспешное и последовательное изложение вопроса, а чтобы вот так, с места в карьер, да еще и про деньги… Виталий воспринял это как прямой намек на то, что он давал взятки направо и налево за освобождение убийцы от уголовной ответственности, и сразу почувствовал острую неприязнь к парню. Он много за последние годы насмотрелся на молодых парней, которые считали, что деньгами можно разрешить любую проблему, при этом, что характерно, деньгами, которые заработали не они, а их родители. К таким Виталий всегда питал отвращение, и именно таким показался ему в первый момент Ленар.
Нет, не понравился молодой человек сорокалетнему адвокату.
Зато понравился мужчина в куртке, который, едва парень начал выступать, резко и решительно осек его, схватив за рукав и буквально затащив себе за спину.
— Позвольте, я изложу суть дела, — сказал мужчина, представившийся Борисом Леонидовичем Райнером.
Виталий молча кивнул и подумал, что надо бы предложить им присесть, а то как-то невежливо получается. Нет, пусть разговор проходит на ногах, так они быстрее уметутся. Все равно браться за дело Кирган не собирается, просто невозможно было отказать Нонне Станиславовне, которая так просила принять ее знакомых. Ну, ладно, он их примет, вернее, уже принял, выслушает, теперь надо сделать так, чтобы они все поняли и поскорее убрались из его дома. И правильно, что он не стал затевать уборку и выбрасывать бутылки, пусть видят всю неприглядную правду. Ему скрывать нечего, он никому ничего не должен. Так что краткий и, надо признать, довольно внятный рассказ Бориса Леонидовича адвокат Кирган выслушал стоя.
— Мы не просим ничего сверх того, что предусмотрено законом, — говорил Борис Леонидович.

— Да, Ленар убежден в том, что его девушка невиновна, но признаюсь вам честно, мы с Маргаритой Михайловной знаем этого молодого человека меньше суток и не можем ручаться за его слова. Вполне возможно, что Наталья виновна…
При этих словах стоящий у него за спиной парень со странным именем Ленар вспыхнул и сделал быстрый шаг вперед, явно собираясь что-то сказать, но Райнер повелительным и уверенным жестом остановил его. Парень притих и как-то затух. И это тоже очень понравилось Виталию Николаевичу. Однако странно выходит: старики знают парня всего ничего, а девицу, за которую хлопочут, вообще в глаза не видели. И с чего они ввязались во все это? Виталий поначалу решил было, что парнишка их родственник, может быть, даже внук, а получается, он вообще с боку припека… Да и дело, судя по тому, что рассказал старик, тухлое, иначе девчонку не отправили бы в изолятор. А коль отправили, стало быть, у следствия оказалось достаточно аргументов, чтобы убедить суд, то есть очень даже весомых доказательств. А парнишка — что ж, он вполне может быть просто не в курсе и безоглядно верить своей подружке. А может, и в курсе и просто дурит доверчивых стариков, но это еще противнее.
— В этом случае пусть свершится правосудие и она получит по заслугам, — закончил свою речь Райнер.
Вот это точно, пусть получит. И скорее всего именно так и произойдет.
— Конфуций считал, — заговорила маленькая женщина, — что за добро нужно платить добром, а за зло — по справедливости. Вот мы и хотим обеспечить девочке эту самую справедливость.
— Для нас важно, — продолжал Борис Леонидович, — чтобы у нее был защитник, который станет оберегать ее права. Мы все отлично знаем, какой беспредел творится в правоохранительных органах, и не можем оставить человека без правовой помощи. Вы согласны эту помощь оказать?
С такой постановкой вопроса Виталий Кирган был полностью согласен. И в этот момент подумал, что зря не предложил гостям присесть. Хотя куда тут присядешь? Диван завален газетами, журналами и пустыми упаковками от фастфуда, который Кирган постоянно прикупает в местной торговой точке, за стол тоже приглашать неудобно, не больно-то он чистый. Хотя с похмелья голова покруживается и стоять все-таки тяжеловато. Да и невежливо. Но, с другой стороны, им тоже, наверное, неудобно разговаривать стоя, и они скоро отбудут, правильно прочтя подтекст его неделикатного поведения и сделав соответствующие выводы. А с третьей стороны, уж больно правильные вещи говорит этот Борис Леонидович с яркими живыми глазами и приятным баритоном. Может, не стоит так уж отчаянно упираться и отказывать им? Да, он давно не берется за серьезную работу, пробавляется краткими и не требующими большого напряжения консультациями, но ведь так не может продолжаться вечно, когда-нибудь все равно придется начать, так почему бы не сейчас?
— И еще, — добавила Маргарита Михайловна, — насчет передач…
Кирган снова почувствовал внутреннее сопротивление, которое уже было совсем угасло при последних словах мужчины.
— Передачи носить и в очередях стоять я не буду, — грубовато и резко прервал он женщину. — Если вам нужно именно это, я дам вам координаты своих коллег, которые на этом специализируются. Вы им заплатите и не будете иметь головной боли с передачами.
Вот и слава богу, сейчас они сами откажутся от рискованной идеи заполучить адвоката Киргана.
— Да нет, вы не поняли. — Голос женщины по имени Маргарита Михайловна был прозрачен и невозмутим, словно она не только не обиделась на грубый тон адвоката, а даже не заметила его. — Передачи мы будем носить сами. Но такая ситуация в нашей жизни впервые, и мы совершенно растерялись. Не знаем, куда ехать…
— На Шоссейную улицу, — перебил ее Кирган.

Не знаем, куда ехать…
— На Шоссейную улицу, — перебил ее Кирган. — Женский следственный изолятор находится там.
— Мы никаких порядков не знаем. Что можно передавать, что нельзя, в каком виде. Что, в конце концов, нужно молодой женщине в камере. Нужно ли получать разрешение какое-то специальное и так далее. Очень надеемся, что вы нам все разъясните и убережете от ненужных ошибок.
И все равно браться за дело Виталию Киргану не хотелось. Ну вот просто откровенно не хотелось. Придется сказать правду, если эти старики ее сами не увидели. Но как же можно было не увидеть его помятое небритое лицо и воспаленные глаза? Чудеса, право слово!
— Вы не понимаете, к кому пришли, — негромко и неторопливо, даже как-то обреченно произнес он. — Я в плохом состоянии и не гожусь для того, чтобы оказаться вам полезным. Вы сами видите, что со мной происходит, да и Нонна Станиславовна наверняка вас просветила. Найдите кого-нибудь повеселее и пободрее, от него будет больше толку, чем от меня.
Он бросил выразительный взгляд на пустые бутылки, нахально торчащие из всех углов и закоулков. Вот и правильно, что не стал приводить помещение в порядок, в который раз подумал адвокат, пусть следы его чудесного образа жизни сослужат свою службу.
Маргарита Михайловна вздохнула и легонько тронула Виталия за рукав толстого вязаного свитера. В доме было натоплено и даже жарковато, но Кирган одевался тепло, потому что его все время познабливало, весь последний год он ощущал неведомо откуда тянущийся холод, словно широкая плоская струя ледяного воздуха дула откуда-то справа из неведомо откуда взявшейся прорехи. Раньше такого не бывало, а вот после ТОГО — началось…
— Я не знаю, каковы ваши личные обстоятельства, — зажурчал ее хрустальный прохладный голосок, — которые довели вас до такого, но догадываюсь, что они очень тяжелы. Возьмите себя в руки, потому что, как бы ни были они тяжелы, нельзя ни слишком радоваться, ни слишком печалиться. Это неправильно и неумно.
Кирган не понял ни слова из того, что сказала эта маленькая худенькая пожилая дама. Как это: нельзя слишком радоваться? И как же не печалиться?
— Человек во всем должен придерживаться середины, — продолжала она, — он не должен иметь ни чрезмерной злобы, ни чрезмерной любви, не должен слишком предаваться печали, ни восторгаться от радости — одним словом, в нем должно быть полнейшее отсутствие крайностей и увлечений. В этом заключается основное правило личной нравственности. Конфуций сказал: «Переходить должную границу то же, что не доходить до нее».
— А все остальное кто сказал? — недовольно спросил Кирган.
Недовольство его было вызвано исключительно тем, что мысль показалась ему бредовой и неправильной. Разве это плохо, когда много любви? Пусть даже чрезмерно много. Любовь не может быть избыточной, чем ее больше — тем лучше. И только после ТОГО он начал понимать, как много значит для него любовь окружающих, как он привык чувствовать ее согревающее тепло, привык опираться на нее и знать, что она окутает его непробиваемым коконом, сквозь который не проникнет ни одно плохое событие и ни одна злая мысль не сможет его ранить. Он жил с этим ощущением всю жизнь, только не понимал, что все дело было именно в любви, которая его окружала. Теперь любви нет, осталась только ледяная колючая ненависть, эту ненависть он не может забыть, не может сделать вид, что ее нет, он ее ощущает каждой клеточкой и мерзнет, страшно мерзнет… А эта пожилая тетка с хрустальным голоском утверждает, ссылаясь на древнего мудреца, что человек не должен иметь чрезмерной любви! Глупость несусветная! Не этому его учили в школе, и не об этом была великая русская литература, которую он в таком количестве прочел еще в юные годы.

И, уж во всяком случае, он не собирался выслушивать доморощенную философию этой старушенции. Пусть и элегантно одетой.
— Все это сказал тоже Конфуций, — спокойно ответила Маргарита Михайловна.
Кирган презрительно поморщился. Ему страшно захотелось присесть и опереться локтями о стол, стоять становилось все труднее, но теперь уж как-то глупо было приглашать гостей занять места на стульях. Черт, надо было сразу… Но кто ж мог знать, что визит так затянется?
— Со времен Конфуция прошло слишком много времени, чтобы ориентироваться на его высказывания. Человек изменился, и весь мир изменился. А вы собираетесь потчевать меня давно прокисшим блюдом, — сказал он, скривившись.
— А вы поспорьте хотя бы с одним постулатом Конфуция, — улыбнулась посетительница. — Он формулирует пять верховных добродетелей: человеколюбие, то есть сострадание ко всем нам подобным без различия, правосудие, или воздаяние каждому должного без всякого лицеприятия, повиновение действующим законам и соблюдение установленных обрядов господствующей религии, правдолюбие, то есть неуклонное отвращение от всего ложного, и, наконец, верность и честность всегда и во всем.
Неужели все так просто? Да нет, не может быть, наверняка эта тетка что-то переиначила и добавила отсебятины, трудно поверить, что два с половиной тысячелетия назад китайский мудрец мог проповедовать подобные истины. Да и насчет человеколюбия не все сходится…
— Ну, с ходу мне поспорить будет трудновато, — признался он, — но я вам навскидку сразу отвечу, что, имея постоянно дело с преступниками, сохранить человеколюбие как-то проблематично, прямо скажем.
Женщина снова улыбнулась. Вообще она все время улыбалась в отличие от ее серьезного и сосредоточенного спутника, и это почему-то очень нравилось Виталию Киргану. Нравилось помимо его воли.
— Трудно, говорите? — повторила она следом за адвокатом. — Испытать трудности, а затем добиться успеха — в этом состоит человеколюбие.
Вот тут уж Кирган точно ничего не понял. Слишком сложной оказалась мысль для него сегодняшнего. И он даже не стал притворяться, что понял.
— А вы сами подумайте, — предложила ему Маргарита Михайловна.
— Может быть, наше время все-таки не соответствует мыслям вашего любимого Конфуция? — недоверчиво спросил Виталий. — Два с половиной тысячелетия с чаши весов не скинешь, ушло времечко-то, а?
— У-у, вот тут вы ошибаетесь кардинально. — Маргарита Михайловна уже не улыбалась, а открыто смеялась. — Конфуций намного более современен, чем вы даже можете себе представить. А уж вы-то, юрист, должны себе это представлять в полном объеме.
— А при чем тут моя профессия? — удивился Кирган.
— А при том. Даже право не давать показания против своих близких — это тоже из конфуцианства.
— Да быть не может! — вырвалось у него.
— А вы послушайте. Ученик в разговоре с Конфуцием сказал: «В нашей деревне был один прямолинейный парень; отец его угнал чужого барана, а сын явился в качестве доказчика, то есть обвинителя». Конфуций ответил: «В нашей деревне прямолинейные люди отличаются от этого: у нас отец прикрывает сына, сын прикрывает отца. В этом и есть прямота». Понимаете? У каждого человека есть право прямо и честно заявить: я не буду давать показания против близкого. Ну, и чем не современное правосудие?
На это возразить было нечего. И все-таки, все-таки… Нет, все-таки не хотелось адвокату Киргану ни во что ввязываться, не в том он был настроении и состоянии духа. Но, положа руку на сердце, его собственное «не хочу» являлось единственным аргументом.

Но, положа руку на сердце, его собственное «не хочу» являлось единственным аргументом. Других он, как ни силился, найти не мог. Эти старики, как ни удивительно, нашли к нему правильный подход. Если бы они добровольно отказались от его услуг, увидев явные следы затяжного пьянства и непреходящего похмелья, — тогда другое дело. Он был бы только рад. А отказываться самому в такой ситуации просто неудобно. И потом, парень с нерусским именем Ленар, конечно, никуда не годится, а вот старики отчего-то вызывают у него симпатию и даже какое-то теплое чувство. Нечасто встретишь людей, которые вот так, ни с того ни с сего, кидаются на помощь незнакомому человеку.
— Ну что, мы вас убедили? — осторожно спросил Райнер.
Парень, молодой и горячий, по-прежнему хранил молчание и неподвижно стоял в углу комнаты, излучая вполне ощутимые волны возмущения и нетерпения, но Кирган то и дело перехватывал предостерегающие взгляды, которые старик бросал на юношу. Молодец, Борис Леонидович, держит руку на пульсе, старается контролировать ситуацию, прекрасно понимает, что выпад Ленара, с которого начался их визит, адвокату страшно не понравился.
— Убедили, — вздохнул адвокат. — Но я вас честно предупреждаю: я не в форме. Так что никаких гарантий не даю. И еще одно: сейчас праздники, в тюрьму никого не пускают, так что даже если я возьмусь за ваше дело, то встретиться с подзащитной смогу не раньше десятого января. Готовы ждать?
— Как?! — возмущенно закричал молодой и горячий. — Почему так долго? Неужели ничего нельзя сделать?
Старик с яркими глазами быстро схватил парня за руку и несильно дернул.
— Конечно, конечно, — быстро проговорила Маргарита Михайловна. — Мы готовы ко всему.
Виталию в этот момент отчего-то стало неловко и захотелось сказать им хоть что-то приятное или хотя бы обнадеживающее:
— Я узнаю, когда дежурит следователь, ведущий дело, и попробую заранее получить у него разрешение на встречу с подзащитной, чтобы в понедельник, десятого числа, не терять времени и прямо с утра ехать в изолятор.
— Может быть, вы пока сможете почитать дело? — спросил Райнер.
— Не получится, — покачал головой Кирган. — Для этого я должен буду предъявить ордер, а ордер можно оформить только после подписания соглашения с клиентом. Дело же мне покажут только после получения заявления от подзащитной о том, что она отказывается от услуг назначенного ей адвоката и согласна с тем, что ее защиту буду осуществлять я, Виталий Николаевич Кирган. Соответственно мне нужно попасть в изолятор, познакомиться с вашей девушкой, добиться от нее согласия на то, чтобы я представлял ее интересы, получить ее заявление, потом отвезти его следователю, подать ходатайство, и только после этого я смогу получить дело для ознакомления. И все это возможно не раньше, чем закончатся каникулы. Кстати, кто будет доверителем? Вы? — Он остановил взгляд на Райнере, который казался ему наиболее деловым и энергичным.
— Я, — выступил вперед юноша. — Я буду доверителем.
— И деньги тоже ваши? Вы будете платить?
— Да, — твердо ответил тот.
— Учтите, моя работа стоит недешево, — предупредил Кирган. — Вы к этому готовы?
— Я найду деньги, я заплачу, сколько надо.
— Хорошо, приезжайте в контору, вот моя визитка, там есть адрес, все оформим.
— Когда?
Виталий задумался. Конечно, праздники, причем длинные, и никто не работает… Но в конторе все равно кто-то есть, потому что в выходные и праздничные дни и задержания производятся, и людей в ИВС закрывают, и задержанные нуждаются в адвокатах, невзирая на календарь.

Жаль, что девочку перевели в СИЗО, если бы она оставалась в изоляторе временного содержания, с ней можно было бы встретиться сразу, а вот следственный изолятор — совсем другая песня, туда в выходной не прорвешься ни под каким видом. Ну да ладно, будем надеяться, хоть со следователем повезет. Интересно, какое объявили усиление в этом году на каникулы? Двадцать пять процентов, тридцать или пятьдесят? Хорошо бы пятьдесят, тогда следователь будет выходить на службу через день и есть хорошие шансы застать его и договориться о получении разрешения на посещение этой Наташи в изоляторе. Хотя если рабочим у него будет только каждый третий день, тоже ничего. Значит, не будем затягивать, пусть мальчик приезжает в контору в понедельник, 3 января, чтобы до 10 января адвокат Кирган успел договориться со следователем и был готов к встрече с подзащитной.
— Вы уверены, что ваша девушка согласится написать заявление? — спросил он. — Она не начнет упрямиться и говорить, что ее все устраивает, что назначенному адвокату она доверяет, а мне — нет?
— Не должна… — В голосе Ленара впервые послышалась неуверенность. Видно, ему и в голову не приходило, что у его арестованной подружки могут иметься какие-то собственные мысли, мнения и представления, он сам за нее все решил.
— Она просила вас найти ей хорошего защитника? Вы же были с ней при задержании, она могла с вами разговаривать. Просила? — настаивал Кирган.
— Нет, она ничего такого не говорила. Но она растерялась и вообще плохо понимала, что происходит.
— А с вами, простите, у нее отношения доверительные? — задал Виталий вопрос в лоб.
Ленар растерялся еще больше, очевидно, он не совсем понимал суть вопроса.
— Я… не знаю… она моя девушка… — пробормотал парень.
— Если она получит от вас записку, она вам поверит?
— Поверит, конечно, поверит, — горячо заверил его Ленар.
— Тогда вы мне потом черкните пару слов для нее, чтобы мне было чем подкрепить свое появление. Ну что вы на меня так смотрите? Знаете, сколько раз бывало, что меня нанимали родственники задержанного, я приходил к нему, а он морду воротил и бубнил, что это подстава, что меня наняли его враги, чтобы наверняка засадить, и разговаривать со мной он не станет. Так что записочка от вас мне понадобится.
Райнер взглянул на Виталия с любопытством и одновременно с недоверием.
— А разве это можно? Я где-то слышал, что в тюрьму нельзя проносить письма, и телефоны тоже нельзя, с этим строго.
Кирган только усмехнулся в ответ и ничего не сказал. Конечно, нельзя, кто же спорит? Но только без таких записочек частенько и в самом деле не обойтись. Телефон он, конечно, сдает при входе, равно как и лекарства, и режущие и колющие предметы, и любую технику, но вот бумаги адвоката никто не имеет права проверять, так что невинную и вполне безобидную записку пронести всегда можно.
Гости благодарно пожали ему руку и двинулись к выходу. На прощание Маргарита Михайловна обернулась и произнесла:
— Вот вам напоследок еще один Конфуций, авось пригодится: «Благородный муж безмятежен и свободен, а низкий человек разочарован и скорбен».
На этот раз у Виталия никаких вопросов не возникло.
Антон Сташис данное самому себе слово выполнял и проводил с детьми целые дни. Впрочем, это не помешало ему сделать несколько телефонных звонков, в результате которых в его кармане появилась бумажка с адресом некоего Дениса Чернецова, племянника того самого Георгия Петровича Чернецова, оставившего такое странное наследство Галине Тишуниной.
Но сегодня Эля повела детей на елку, и Антон решил воспользоваться освободившимся временем, чтобы навестить этого племянника.

Но сегодня Эля повела детей на елку, и Антон решил воспользоваться освободившимся временем, чтобы навестить этого племянника. Звонить и договариваться о встрече он не стал, решил съездить наудачу, ибо знал точно: неготовый к разговору человек куда чаще и быстрее говорит правду, нежели тот, кто тебя ждет и к разговору успевает подготовиться. Ну, не застанет он Дениса дома — и ладно, в другой раз попробует, но заранее звонить все равно не станет.
Антону повезло, едва он нажал кнопку звонка, как дверь немедленно распахнулась. Похоже, этот невзрачный субтильный парнишка с редкими волосами и прыщами на лице кого-то ждал. Придется его разочаровать.
— Вы Денис Чернецов? — вежливо спросил Антон, доставая удостоверение.
— А в чем дело? — с вызовом спросил парень. — Вы кто? — На удостоверение он кинул всего один короткий и незаинтересованный взгляд.
— Я хотел бы поговорить с вами о вашем дяде.
— О дяде Жоре? — Денис, казалось, ни капли не обеспокоился и не удивился, словно оперативники с Петровки регулярно навещали его именно с вопросами о покойном дядюшке. Интересно.
— Да, о Георгии Петровиче. Вы давно проживаете в этой квартире?
— Давно, года три уже, — беззаботно улыбнулся Денис. — Как приехал из своей деревни, так и поселился у него. Дядя Жора — материн брат, родной, так что он меня принял без разговоров. А что? И ему хорошо, и я при жилье.
— А ему-то чем хорошо? — спросил Антон. — И кстати, можно пройти куда-нибудь или мы так и будем на пороге стоять?
— Конечно, проходите. — Денис махнул рукой в сторону комнаты, обставленной довольно убого. Однако среди всего этого убожества сверкали явно недавно купленные предметы — дорогой музыкальный центр, плазменная панель телевизора и на столе — мобильный телефон последней модели, самый модный и навороченный. — Дядя Жора сильно пил, допился до цирроза, а я за ним ухаживал, в магазин ходил, в аптеку, еду готовил, убирался. В общем, всем выгодно. А мамка моя с ним не общалась совсем, так что от нее никакой помощи не было. Поэтому он все мне оставил, ей ни копья не выделил.
— А что ж так? — полюбопытствовал Антон, усаживаясь на продавленный диван. — Родная сестра все-таки.
Денис оседлал верхом стул, производивший впечатление довольно-таки шаткого, того и гляди рухнет.
— Да ну ее, дурная она у меня, считала, что дядя Жора сам виноват в своей болезни, потому что пил сильно. А она пьющих мужиков на дух не выносит. Подумаешь, цаца какая! В деревне ведь живет, а какая деревня без пьющих мужиков? Она и батю моего за это дело выгнала, так что по ее милости я без отца вырос. Тоже мне, принцесса. Ну, как она к дяде Жоре — так и он к ней. Так ей и надо.
Антона покоробило то, каким пренебрежительным, даже брезгливым тоном Денис говорил о своей матери.
— А мне дядю Жору было жалко, — продолжал молодой человек, — он хороший, в детстве со мной много возился, вот я и помогал ему. А он мне за это наследство оставил, квартиру отписал и бабла отвалил. Так что все по справедливости.
— Сколько денег он тебе оставил?
— Двадцать лямов деревянных, — усмехнулся Денис.
Антон некоторое время молча смотрел на него, пытаясь справиться с желанием дать ему в морду. Если бы этот недоумок знал, какое счастье иметь мать и как больно ее не иметь!
— Вы знаете, что ваш дядя оставил наследство не только вам, но и некоей Галине Тишуниной? — спросил он, взяв наконец себя в руки и решив оставаться вежливым.
Денис равнодушно пожал плечами, но вопросу не удивился.

Денис равнодушно пожал плечами, но вопросу не удивился. И это тоже показалось Антону странным.
— В первый раз слышу, — коротко ответил он. — Никакую Галину я не знаю.
А вот это уже было явной ложью. Если он впервые слышит об оставленном Галине наследстве, то должен был удивиться или хоть как-то прореагировать.
— И ваш дядя никогда не упоминал этого имени? — продолжал Антон как ни в чем не бывало.
— Нет, никогда.
Денис уставился на него широко открытыми наглыми маленькими глазками, в которых плескалась плохо скрытая насмешка.
— И нотариус вам об этом не говорил?
— Нет, не говорил.
Ответы были короткими, сухими и явно заученными. Антон внимательно присматривался к Денису Чернецову: барабанит не задумываясь, даже не пытается ничего вспомнить. К разговору мальчишка готов отлично. И кто же это, хотелось бы знать, так его подготовил? Неужели сам? Или был толковый консультант-репетитор?
— Денис, а вы завещание-то читали? — коварно спросил Сташис.
И снова никакой реакции, то есть к этому вопросу Денис тоже готовился. Ну, или его готовили.
— Читал, — невозмутимо кивнул он, — оно же у меня на руках было.
— И что там написано?
— Ну, там перечислены какие-то люди, которым дядя тоже что-то завещал.
— Какие люди? — насторожился Антон.
— Я их не знаю. Наверное, какие-то его друзья, которым он хотел помочь напоследок.
— Фамилии запомнили?
— Вот еще! — фыркнул Денис. — Оно мне надо — мозг засорять?
— Не надо, — согласился Антон. — Но неужели не любопытно было?
— Да ну, не мое это дело, я чужие деньги не считаю.
И вот тут он снова солгал, Антон это явственно увидел. Очень даже хорошо и быстро считает Денис Чернецов деньги, особенно чужие, которые вполне могли бы принадлежать ему самому, а уплыли к каким-то неведомым дядюшкиным друзьям-приятелям.
— Но хотя бы о каких суммах идет речь, вы помните?
— По восемь лямов каждому, всем поровну. Только мне, как родственнику, побольше досталось, да еще квартира обломилась, так что я на дядю не в обиде.
«Всем поровну»! Это что же получается, Георгий Петрович оставил наследство не только племяннику и Галине, но и еще кому-то? Рокфеллер, не иначе.
— И много их было — этих «всех»?
— Я не считал, — коротко ответил Денис. — Оно мне надо — не в свои дела лезть?
— Но хотя бы примерно, — настаивал Антон. — Двое, трое, десять? Приблизительно.
— Да чего вы приматываетесь? — Наконец самообладание стало покидать паренька, он уже готов был закипеть. — Я только свою часть прочитал, где написано, чего и сколько мне лично причитается. Для меня это важно. А кому там еще чего — не мое дело.
Всё, отрепетированная часть закончилась, парень поплыл. Только что сказал, что «всем поровну, по восемь лямов», значит, читал, и очень даже внимательно, а теперь дурака валяет, делает вид, что ничего не знает. Но добиваться правды смысла нет, если у Дениса четкая установка никому ничего не рассказывать, то он запрета не нарушит, это ясно. И все-таки хотелось бы понимать, за что Галке оставили такие деньги.
Антон обвел недоверчивым взглядом бедноватую и давно не обновлявшуюся обстановку. Ничего себе жилище человека, который оставляет после смерти такие суммы! Корейко, что ли, новоявленный? А что, все бывает в этой жизни.

Ничего себе жилище человека, который оставляет после смерти такие суммы! Корейко, что ли, новоявленный? А что, все бывает в этой жизни.
— Денис, а откуда у вашего дяди такие деньги? — осведомился он невинным тоном.
— А, — махнул рукой Денис, — он всю жизнь какими-то левыми делами занимался, с криминалом дело имел, вот и наворовал, я так думаю. Он же сидел, вы, наверное, и сами знаете.
Об этом Антон Сташис, конечно же, знал. Но факт отбывания наказания в колонии за пьяную драку никоим образом не объяснял наличия таких фантастических сумм. Восемь миллионов Галине, еще больше — Денису, и еще по восемь миллионов каким-то неведомым людям, имен которых Денис не запомнил. Это что за фокусы?
— В последние годы дядя Жора тихий был, — между тем продолжал Денис, — только пил и спал, а чем раньше занимался — мне не докладывал. Но по некоторым проговоркам я понял, что с каким-то хитрым бизнесом он был связан крепко. И еще он как-то сказал, что во время отсидки оказал неоценимую услугу какому-то крупному авторитету и тот после освобождения дядю Жору отблагодарил. В общем, темная история с этими деньгами, а я так считаю: меньше знаешь — лучше спишь, особенно когда дело касается криминала. Так что я ничего не запоминал и в голову не брал.
Понятно, парень быстро сориентировался и постарался с честью выйти из сложного положения.
— Слушай, Денис… — Антон сделал вид, словно только что додумался до самого простого и очевидного решения. — А покажи-ка мне завещание, я сам посмотрю.
— Зачем вам? — настороженно спросил Чернецов-младший.
— Я же тебе объясняю: мне нужно понимать, откуда у Галины Тишуниной деньги. Она говорит, что ей оставил наследство Георгий Петрович Чернецов, а как я могу это проверить? И на слово ей верить я тоже права не имею, я же милиционер, а не бабка в очереди за сметаной. Так покажешь?
Денис отрицательно покачал головой.
— У меня нет завещания, я его выбросил.
— Как — выбросил? — Антон ушам своим не верил. — Это же документ!
— А на фига он мне? Я по нему все, что мне причиталось, получил, квартиру на себя переоформил, деньги на счет положил. Чего лишнюю макулатуру в доме держать? Я тут постепенно разбираюсь, всякий хлам выбрасываю, чтобы новую жизнь начать.
Антон внимательно наблюдал за Денисом, вслушивался в интонации. Да, насчет новой жизни он не соврал. И насчет того, что завещания у него на руках нет, — тоже правда. А вот насчет того, что он документ выбросил, — что-то сомнительно. Хотя все может быть, никогда не угадаешь, что на уме у таких, как Денис, которые от родной матери открещиваются и называют ее словами, больше приличествующими пьяному разговору малограмотных мужиков.
В кармане Антона звякнул мобильник: пришла эсэмэска. Наверное, от дочери, она всегда сообщает отцу о своих передвижениях. Ну что ж, больше от Дениса Чернецова все равно ничего не добиться.
Он попрощался, заметив в лице парня нескрываемое облегчение, и вышел на лестничную площадку. Вытащив телефон, прочитал сообщение от Василисы: «Мы прешли с елки дед мороз прекольный». Да, с орфографией беда…
Антон собрался было нажать кнопку вызова лифта, но передумал и позвонил в квартиру напротив той, в которой обретался Денис. Дверь открыли через несколько секунд, на пороге стояла приятная женщина лет пятидесяти. Он представился, снова показал удостоверение и начал задавать вопросы о покойном Георгии Петровиче. Соседка слово в слово подтвердила все сказанное Денисом: и насчет того, что он поселился у дяди три года назад, и о том, что приехал из деревни, и о пьянстве Чернецова-старшего, и о его тяжелой и скоротечной болезни, и о том, как племянник старательно ухаживал за умирающим дядюшкой.

Никого из соседей не удивило, что Чернецов оставил квартиру Денису, это выглядело совершенно естественным.
— Кто приходил к Чернецову? Навещал его кто-нибудь?
— Да кому он нужен был! Пьяница несчастный. Правда, тихий, не скандальный, слова худого никому не скажет.
— Ну уж и не скандальный, — усомнился Антон. — А как же судимость за пьяную драку?
— Так это когда было! — улыбнулась соседка. — Он тогда пил не так много, и силы были. А после тюрьмы он вернулся каким-то ослабевшим, пришибленным, только работал и пил, а как на пенсию вышел — совсем запил. Нет, с ним только Дениска был, больше никто не ходил, я, во всяком случае, не видела.
— Меня интересует молодая женщина, среднего роста, волосы каштановые, зовут Галина. Не появлялась такая?
Женщина отрицательно покачала головой.
— Не видела. Честное слово, не видела. Если бы к Георгию Петровичу пришла молодая женщина, я бы запомнила. А так до самой его смерти я только одного Дениску и видела.
— А после смерти дяди? — спросил Антон. — Как Денис себя ведет?
— Ну что вы хотите, молодой человек? — всплеснула руками соседка. — Мальчишка, из деревни, и вдруг оказался в Москве, да при квартире, да при деньгах. Мы все страшно удивились, когда Денис нам сказал, что Георгий Петрович оставил ему кучу денег, ведь мы Георгия Петровича давно знали, он жил очень скромно, пропивал все, что зарабатывал. А у него, оказывается, вон какие деньжищи водились!
— Про Дениса… — осторожно напомнил Антон.
— Ах, ну да, — спохватилась соседка. — Дениска начал кутить, швырять деньгами, компании какие-то водить, шумно у них стало, музыка громко играет, пьянка день и ночь. Машину купил, носится на ней как угорелый. А в квартире — полная разруха, на стены без слез не взглянешь. Я у него как-то спросила, не собирается ли он квартиру ремонтировать, а то у меня есть хорошая бригада мастеров, и им как раз нужна работа, так Дениска только рукой махнул, некогда, говорит, ерундой заниматься, надо жить и радоваться. А я как-то зашла к нему по-соседски, смотрю — мебель на ладан дышит, обои отваливаются, на потолке протечки — их года два назад сосед сверху залил, так ничего и не сделано. Вот вы мне скажите: это что теперь, всем молодым наплевать на свое жилище?
— Не всем, — улыбнулся Антон. — А насчет завещания Денис вам ничего не рассказывал? Не делился?
— Нет. А что там было рассказывать? — пожала плечами женщина. — Завещание и завещание.
— Но вы все-таки подумайте, — попросил он. — И насчет завещания, и насчет посетителей Чернецова. Вдруг что-нибудь вспомните. Ладно? И если вспомните — позвоните мне, не сочтите за труд. — С этими словами он достал из портмоне визитку и положил перед ней на полочку, на которой стоял телефон.
— А вы почему интересуетесь? — вдруг спохватилась соседка. — Дениска что-то натворил?
— Нет-нет, — поспешил успокоить ее Антон, — с Денисом все в полном порядке. Мы завещание проверяем.
Почему-то такое невнятное и явно неправдоподобное объяснение женщину полностью удовлетворило.
Антон ехал домой, не переставая размышлять о таком странном завещании Георгия Петровича Чернецова. Несколько наследников, то есть, если верить словам Дениса, племянник и Галка — не единственные, кого осчастливил покойный. Три вопроса: откуда у него столько денег? Почему он их не тратил? Почему завещал тем, кому завещал?
Первый и второй вопросы можно объединить, если предположить, что деньги из криминального источника.

Ясно, что тратить их нельзя, они чужие. Кстати, где Чернецов их хранил? На счете в банке? Или дома в кубышке? Но это не суть важно. Важно, почему он их оставил Галине Тишуниной и остальным наследникам, кроме племянника. Племянник — это святое. А все прочие? Кто они покойному? Члены семей тех, с кем он сидел? Но у Галки нет судимых родственников, это точно. Какую услугу она могла оказать тихому пьянице Чернецову? Или не ему, а тому, кто являлся настоящим владельцем этих фантастических сумм? Совершенно очевидно, что наследодатель Чернецов выполнял чью-то волю, вполне возможно — последнюю, предсмертную. Кто-то оставил Георгию Петровичу эту колоссальную сумму и дал указания, как ею распорядиться. Но зачем это все? И при чем тут Галка Тишунина?
А если Денис Чернецов не соврал и его дядюшка действительно оказал в период отбывания наказания неоценимую услугу какому-то крупному авторитету? Такое бывает. Кто-то делит власть на зоне, готовит убийство конкурента, а «шестерки» случайно что-то узнают и доносят кому следует. Допустим, Чернецов донес, сообщил о готовящемся покушении, авторитет его отблагодарил. И что? Галка-то тут при чем? Это объясняет наличие денег, но никак не проясняет вопрос о наследниках. Другой вариант: авторитет после оказанной услуги сделал Чернецова доверенным лицом и, когда Георгий Петрович освобождался, договорился с ним, что люди авторитета на воле переведут Чернецову деньги, а тот определенным образом ими распорядится. Например, материально поможет конкретным людям. Чернецов на воле денежки получил, а тут авторитет возьми да и помри на зоне, вот Георгий Петрович с деньгами расставаться и не спешил, думал: авось прокатит. Никто не спросит, никто не хватится, и можно будет денежки оставить себе. Все ждал, боялся… А потом, перед лицом смерти, опамятовался, устыдился и решил деньги отдать тем, кому они предназначались. Вполне себе версия… Но опять же: почему Галка? За что ей отбывающий наказание криминальный авторитет решил дать денег? Тем более что Чернецов сидел довольно давно, когда Галка была еще школьницей. Может быть, деньги предназначались ее родителям, отцу или матери? Теперь их уже нет в живых, и Чернецов, выполняя данное слово, оставил деньги их прямой наследнице. Это многое объясняет, в том числе и то, почему Галка не знает, за что ей оставили деньги. Но тогда почему только Галке, ведь у ее родителей двое прямых наследников, есть еще брат Анатолий. Почему же Чернецов его обделил? Не знал о его существовании? Может, и так.
Конечно, если бы Антон занимался работой по конкретному уголовному делу, то так просто он от Дениса не ушел бы. Способы есть, и все они ему отлично известны, во всяком случае, заставить этого молокососа сказать правду он бы сумел. Но в данном случае он — частное лицо, а не опер с Петровки, и никакого уголовного дела, в котором фигурировало бы наследство Чернецова, в производстве нет. Да и чем Дениса прижмешь? Никакой компры на парня у него нет, деньги он получил законно, бояться и стесняться ему нечего. Бить? Запугивать? Обманывать? Можно, конечно, но где гарантия, что Денис завтра же не побежит в милицию жаловаться на него? А ведь он имеет полное право, он перед законом чист, а опер с Петровки на него «наезжает». Да и стоит ли прилагать такие усилия? Галка не обманула, деньги она действительно получила по наследству, и сумма совпадает. Вообще-то хотелось бы знать, откуда у Чернецова такие деньги. Но опять же, чтобы это выяснить, нужно посылать запрос на информацию о пребывании его в местах лишения свободы, о его контактах в период отбывания наказания, о криминальных авторитетах, которые мотали срок одновременно с Георгием Петровичем, а ведь никакого дела, под которое можно было бы запросить эту информацию, в производстве нет. А просто так, под «честное слово», ее фиг раздобудешь.
В общем, по-прежнему ничего не понятно. И очень не хочется, чтобы у Галки были неприятности.

А просто так, под «честное слово», ее фиг раздобудешь.
В общем, по-прежнему ничего не понятно. И очень не хочется, чтобы у Галки были неприятности. Антон еще раз мысленно воспроизвел разговор с Денисом Чернецовым и пришел к окончательному выводу: имя Галины Тишуниной ему и в самом деле ни о чем не говорило. Но он что-то тщательно скрывает. И при этом совершенно не боится.
Мать Ленара Габитова звонила в Москву регулярно, раз в три-четыре дня, справлялась у своей дальней родственницы Динары Айратовны о сыне, который на родителей обиделся и звонить им нужным не считал. Они действительно плохо расстались с Ленаром, мальчик замкнулся в гордом молчании, но материнское сердце с этим смириться никак не могло, поэтому два раза в неделю Динара Айратовна давала точный и подробный отчет о том, как Ленар выглядит, как он ест и крепко ли спит, не болеет ли, где и кем работает и вообще чем занимается в свободное от работы время. Динара Айратовна одинаково нежно любила и свою казанскую родственницу, и ее сына, Ленара, поэтому, отдавая должное желанию матери быть в курсе, все-таки интересы юноши тоже блюла и про его роман с московской медсестричкой Наташей до поры до времени ничего не рассказывала.
Но сегодня ей пришлось нарушить данное самой себе слово и про Наташу все-таки рассказать. Голос матери Ленара по телефону звучал встревоженно, в нем слышались паника и отчаяние.
— Динара, что происходит? Что с Ленаром? — начала она сразу, даже не поздоровавшись.
— С ним все в порядке, — неторопливо ответила Динара Айратовна, тучная невысокая женщина пенсионного возраста с приятным округлым лицом, на котором почти совсем не было морщин. — Он здоров, все хорошо. А чего ты так разволновалась?
— Он звонил Ахату.
— Сам позвонил? — изумилась Динара. — Что, решил помириться с вами?
Вообще-то это было странно, Ахат, отец Ленара, был человеком строгим и не склонным с сантиментам, и если уж мириться, то звонить следовало бы матери, которая была намного мягче и нежнее.
— Он денег попросил. Сказал, что не может объяснить зачем, но ему очень нужно. И сумма приличная, не копейки. Скажи мне правду: он попал в беду? Какая-нибудь уголовщина? Долги? На него наезжают? Ну что ты молчишь, Динара? Объясни мне, что происходит. Я знала, я чувствовала, что эта его попытка жить самостоятельно до добра не доведет, он еще совсем ребенок, а у вас там в Москве…
Динара не стала дослушивать, что у них там в Москве, потому что жила в столице уже сорок лет, считала ее своим родным городом и искренне обижалась, когда этот город начинали ругать и рассказывать страшные истории про царящие здесь нравы. Какие уж такие необыкновенные нравы? Она не понимала. Они с Рифатом — люди простые, всю жизнь проработали на заводе, он — в цеху, мастером, потом начальником цеха, она трудилась в ОТК, на заводе же и познакомились, оттуда и на пенсию выходили. И никаких таких особенных страшных нравов вокруг себя не видели. Все люди, все обычные, нормальные, как и всюду. Сердитым жестом она разгладила ладонью на коленях яркий цветной фартук, повязанный поверх теплого байкового халата.
— Не волнуйся, с Ленаром все в порядке, — строго повторила она в телефонную трубку. — Просто его девушка попала в беду, ей надо помочь. И для этого нужны деньги.
— Что за девушка? — В голосе матери Ленара послышалось неудовольствие. — Он что, хочет сделать ей дорогой подарок? Их отношения зашли так далеко?
Динара тихонько улыбнулась: какая же она глупенькая! Едва услышала про то, что неприятности не у ее сына, а у кого-то другого, — так сразу же в голову полезли самые банальные объяснения. Боится, боится, что мальчик привезет русскую невестку из столицы! И откуда у нее, интеллигентной образованной женщины, такие предрассудки? Чем плоха русская невестка в татарской семье? Вот у них с Рифатом невестка из Украины, так, когда сын привел ее знакомиться, у них даже мысли не появилось, что это неправильно.

Боится, боится, что мальчик привезет русскую невестку из столицы! И откуда у нее, интеллигентной образованной женщины, такие предрассудки? Чем плоха русская невестка в татарской семье? Вот у них с Рифатом невестка из Украины, так, когда сын привел ее знакомиться, у них даже мысли не появилось, что это неправильно. Хорошая девушка — и это главное, и ни разу с тех пор они о выборе сына не пожалели, и внуки хорошие растут, и невестка оказалась верной и доброй женой.
— Девушку зовут Наташа, она очень хорошая, порядочная, милая. Ее арестовали, обвиняют в преступлении, которого она не совершала, а деньги нужны, чтобы оплатить хорошего адвоката.
— Порядочная? — недоверчиво переспросили на том конце провода. — Милая? И обвиняют в преступлении? Динара, ты морочишь мне голову!
— Уверяю тебя, все так и есть. Разве ты не знаешь, как часто арестовывают невиновных? Да сплошь и рядом! Голову дам на отсечение, что Наташенька ни в чем не виновата, я ее хорошо знаю.
— Ах вот даже как! То есть ты хочешь сказать, что Ленар постоянно приводит ее в твой дом? И ты ее принимаешь? Может, она у вас и ночует? Или вообще живет? Ты мне скажи честно, Динара: она не беременна?
Господи, господи, до чего может довести беспокойство материнского сердца! Совсем женщина разум потеряла. Нет, Динара Айратовна отлично все понимает, она сама мать, и у нее тоже есть сын, который далеко, строит газопроводы по всей Сибири и домой приезжает только во время отпуска, и то всего на несколько дней, проездом. Но ей никогда и в голову не приходило беспокоиться о своем мальчике по ТАКИМ поводам.
— Она не беременна и у нас не живет и не ночует, у нее есть своя квартира, — сдержанно принялась объяснять Динара. — Я познакомилась с ней, когда лежала в больнице с обострением холецистита, она очень по-доброму отнеслась ко мне. Потом в этой же больнице оказался Рифат с инсультом, и вот тогда мы с ней познакомились еще ближе, а после того, как Рифата выписали, ему назначили курс капельниц, который надо проходить несколько раз в год, и я договорилась с Наташенькой, что она будет приезжать к нам домой. Конечно, мы ей платим, но это куда удобнее, чем возить каждый раз Рифата на эти капельницы. У нее ручки золотые, она колет не больно, в вену хорошо попадает, и ласковая такая, и массажи нам делает, и мне витаминчики колет, когда надо. Так что мы ее знаем давно.
— И Ленар…
— Да, он познакомился с Наташей у нас. У них очень хорошие отношения, и я не вижу повода тебе беспокоиться.
— А деньги…
Динара решила, что правильнее всего не давать матери Ленара много говорить, чтобы она сама себя не заводила. Надо прерывать ее и говорить самой, успокаивать, объяснять.
— Деньги нужны, — твердо проговорила она. — Очень нужны. Срочно. Девочку надо спасать. Так и объясни Ахату.
В конце концов ей, кажется, удалось убедить свою родственницу. Положив трубку, она прошла в комнату, где на диване лежал накрытый пледом ее муж Рифат Рушанович. Рифат подремывал под тихое журчание «телевизионного» голоса, рассказывающего, какие меры следует предпринимать для профилактики вирусной инфекции.
— Кто-то звонил? — сонным голосом спросил Рифат Рушанович.
— Ты представляешь, оказывается, Ленар позвонил сегодня отцу и попросил денег на адвоката, — возбужденно заговорила Динара Айратовна.
Рифат Рушанович приподнялся и подсунул подушку под спину.
— Что ты говоришь? — оживился он. — И что Ахат? Даст денег?
— Надеюсь, что даст. Я старалась, уговаривала, объясняла, что Наташенька нам как родная и что мы с тобой не верим ни одной минуточки в ее виновность.

Не может такая девочка, как она, совершить преступление, да еще такое страшное. Сестру убить! Да как же это можно было такое про нее подумать! Она про сестричку свою всегда с такой любовью говорила, беспокоилась о ней, все хотела, чтобы у нее жизнь сложилась хорошо, удачно. Теперь вся надежда только на этого адвоката, мы-то с тобой уже ничем помочь не можем.
— Это да, — вздохнул Рифат Рушанович, — это ты верно сказала, Дина, нет у нас с тобой никаких возможностей. Мы люди простые, и знакомые у нас с тобой такие же простые, как мы, среди них нет влиятельных людей. Только если деньгами…
— Да я уж думала, — согласно кивнула Динара Айратовна, — посмотрела, сколько у нас есть, посчитала — нет, не хватит на адвоката. Всё, что мы можем, — это верить, надеяться и помогать Ленару не падать духом. Хорошо бы Ахат не отказал, дал бы денег. Как ты думаешь, долго будет перевод идти?
— Ну что ты, — рассмеялся муж, — теперь это моментально делается, через компьютерные системы. Ты деньги в Казани в банке отдаешь, а через час их уже можно получить в Москве. Это-то как раз не проблема. Только бы не отказал.
— Да, — тихо повторила следом за ним Динара Айратовна, — только бы не отказал.
Виталий Кирган клял себя последними словами за то, что не удосужился еще до подписания соглашения с Ленаром Габитовым узнать фамилию следователя. Если бы догадался спросить заранее, то и соглашения бы не было. А теперь отступать поздно, документ подписан, деньги внесены в кассу. Надежда Игоревна Рыженко… век бы ее не видеть.
Усиление было объявлено на эти каникулы такое, что застать следователя Рыженко в служебном кабинете проблемы не представляло. Она была почти такой же, какой Кирган видел ее в последний раз, год назад, только еще более суровой и немногословной. Когда она подняла голову и посмотрела на Виталия, в глазах ее полыхнула ненависть и что-то еще, чего адвокат в тот момент расшифровать не сумел. Она молча изучила ордер, который Кирган положил перед ней на стол, и произнесла:
— И что? До конца каникул вы в СИЗО все равно не попадете. А без заявления подследственной я не могу предоставить вам дело для ознакомления. Вы не хуже меня порядки знаете. Получите от нее заявление — тогда и поговорим. Зачем вы сейчас-то пришли?
— Мне нужно разрешение на встречу с Аверкиной в следственном изоляторе, — сдержанно ответил Кирган, стараясь не смотреть на нее. — Тогда я поеду в изолятор в понедельник прямо с утра, пока есть свободные допросные, и если получу от подследственной заявление, то смогу еще до обеда начать знакомиться с делом. Не хочется время терять.
Рыженко молчала, сосредоточенно читая какой-то документ и всем своим видом показывая, что настырный адвокат отвлекает ее от важного дела.
— Вы же знаете, — снова заговорил Кирган, выдержав небольшую паузу, — если к девяти не приехать в изолятор, то все допросные потом будут заняты, и придется ждать неизвестно сколько, пока какое-нибудь помещение не освободится. А потом они скажут, что у них не хватает людей, и придется ждать, пока подследственного приведут из камеры. А там окажется, что уже без двадцати пять и никакого посещения не будет. Не хочу рисковать. Можно получить разрешение на встречу прямо сейчас?
Следователь подняла глаза и в упор посмотрела на Киргана. В прошлом году она выглядела куда хуже, лицо было опухшим, с черными кругами вокруг ввалившихся глаз, и голос был сухим и надтреснутым. Теперь перед ним сидела женщина-скала, массивная, наглухо закрытая официальным мундиром, непробиваемая, жестокая и хладнокровная. Ему стало не по себе.
— Что, собираетесь опять мне дело развалить, господин адвокат? — В ее голосе не было злости, в нем звучали только холод и презрение.

И ненависть. Та самая ненависть, которую за последний год Виталий Николаевич научился так хорошо различать и чувствовать, которой он боялся и от которой страшно мерз.
— Не выйдет, даже не пытайтесь, — продолжала она. — Все улики налицо, посмотрите дело — сами все увидите. — И снова уткнулась в документы.
И все-таки Виталий Николаевич в конце концов добился своего, хоть и не без труда. Теперь в понедельник, 10 января, он сможет увидеть подследственную и получить от нее заявление о том, что она доверяет ему осуществление защиты по уголовному делу. Потом он у следователя ознакомится с материалами, касающимися его подзащитной, и на следующий день снова встретится с ней и подробно побеседует по каждому пункту. А если повезет, не будет «пробок», материалов в деле окажется не так уж много и при этом после обеда в изоляторе найдется свободная «допросная», то, вполне возможно, он сумеет второй раз переговорить с подзащитной прямо в понедельник, во второй половине дня. Такие удачи случаются редко, но ведь случаются же!
Будь он неладен, этот заказчик по фамилии Забродин! Вот неймется ему, надо непременно в праздники требовать очередной отчет! Валентин Семенов, конечно, женат давно, и супруга его, привыкшая к ненормированной рабочей неделе участкового, отнеслась к особенностям новой работы с пониманием, но ведь и самому обидно: у детей каникулы, у жены тоже, самое время побыть вместе и поделать что-нибудь полезное для дома, для семьи, для себя самого! Впрочем, не будем лукавить, оборвал сам себя Семенов: когда стало понятно, чего хочет заказчик, то только полный придурок мог понадеяться на то, что у сотрудников частного детективного агентства будут выходные дни. Не будет их в ближайшее время. Зато деньги будут хорошие.
Ехать по городу 6 января — одна сплошная радость: машин мало, нигде не стоишь, кроме светофоров. Семенов на всякий случай выехал заранее и прибыл к отелю за полчаса до назначенного времени. Зашел внутрь, не болтаться же на морозе! Бросил взгляд по сторонам, прикидывая, как можно провести полчаса, чтобы получить удовольствие. Ничего подходящего не обнаружил, из помещения лобби виднелись бар, кафе и рестораны, но туда идти Валентину не хотелось. Он с сожалением расстался с мечтами о незапланированном удовольствии, уселся в мягкое кресло и открыл ноутбук. Лучше еще раз просмотреть материалы, продумать, как покомпактнее их доложить, чтобы совещание особо не затягивалось, тогда можно рассчитывать на то, что он пораньше освободится и еще успеет сходить со всей семьей в кино.
— Вы уже здесь? — раздался голос прямо у него над ухом.
Семенов поднял глаза и увидел Вячеслава, помощника заказчика. Теперь Валентин уже твердо запомнил имена тех, с кем каждую неделю встречался в этом отеле.
— А чего вы тут сидите, как бедный родственник? — продолжал Вячеслав. — Зашли бы в бар, кофе выпили.
— Да я… — начал было оправдываться Семенов, но Вячеслав уже вытащил из бумажника карточку-ключ от номера.
— Пойдемте, — бросил помощник и направился к лифтам.
Семенов закрыл ноутбук и послушно последовал за ним. Удивительная способность у этого мужичка — заставлять себе подчиняться, подумал бывший участковый. И вроде должность у него не так чтобы очень важная, не начальник, не руководитель, всего лишь помощник, а почему-то даже в голову не приходит ослушаться или возразить. Вот он только спросил, почему Семенов не сидит в баре, а тот уже собрался оправдываться, словно сделал что-то нехорошее, неправильное. Строго-то говоря, почему он должен этому Славе что-то объяснять? Не хочет он в бар — имеет полное право сидеть там, где ему нравится. Ан нет, начал что-то блеять… Тьфу, самому противно! И главное — непонятно, что в этом Славике Суханове такого, что невозможно ослушаться.

Ан нет, начал что-то блеять… Тьфу, самому противно! И главное — непонятно, что в этом Славике Суханове такого, что невозможно ослушаться. Вроде и голос не повышает, и грубостей не говорит, а что-то такое есть. Властность, что ли, или уверенность, или еще что.
Они едва успели раздеться в номере, как открылась дверь и появилась Юлия. Семенов уловил некоторую неловкость, сразу же повисшую в воздухе над длинным полированным столом, за которым они обычно сидели. Слава молчит, раскладывает свои бумажки, развешивает на демонстрационных досках листы ватмана, покрытые графиками и диаграммами, а Юлия просто сидит на своем месте, смотрит то на Вячеслава, то на Семенова и тихонько улыбается. Валентину даже показалось, что в тот момент, когда Юлия вошла, на лице Суханова мелькнула досада. Впрочем, наверное, просто показалось.
Заказчик опаздывал, как обычно. Семенов приготовился к тому, что придется ждать минут двадцать-тридцать. Хоть бы телевизор включили, что ли, подумал он, поглядывая на большую панель, висящую на стене как раз напротив него. Чего так-то сидеть? После сорока минут, проведенных за рулем, он бы с удовольствием размялся, походил, вон сколько помещений в этом «президентском» люксе, отчего не прогуляться да не посмотреть, как тут все устроено. Поди, спальня с кроватью «кинг-сайз», кабинет, еще какие-нибудь комнатенки, санузел любопытно бы глянуть… Но нет, не принято у них шляться по номеру, сколько раз приезжал Валентин на эти совещания, а кроме прихожей и вот этой комнаты, ничего не видел. Нет, забыл совсем, еще гостевой туалет видел, куда вход прямо из прихожей. Чем же ожидание скрасить?
— А чаю нельзя попросить принести? — спросил он, глядя куда-то в центр стола, чтобы не было понятно, к кому из помощников он обращается. — Или нужно ждать Владимира Григорьевича?
— Сейчас я позвоню, — тут же откликнулась Юлия, и Семенов благодарно улыбнулся ей.
Принесли чай, расставили на столе коробочки с печеньем и конфетами ручной работы.
— Ну, Валя, чем порадуешь? — подал голос Суханов. — Какие новости с фронта?
Семенов сделал впопыхах слишком большой глоток и обжегся.
— Я доложу, когда придет Владимир Григорьевич, — сдавленным голосом ответил он.
— Да брось ты эти церемонии! Тут все свои, — настаивал Вячеслав. — Расскажи хотя бы в двух словах.
Семенов отрицательно покачал головой.
— Не могу. Не положено. Наш заказчик — Владимир Григорьевич, и отчитываться я имею право только перед ним, а уж это его решение — кому позволять присутствовать при отчетах.
— Ох, эти крючкотворы-законники! — В голосе Суханова зазвенела досада.
— Валентин прав, — мягко возразила Юлия, — он связан правилами, не надо заставлять его нарушать их. Нам с тобой любопытно, а у него будут проблемы. И Владимир Григорьевич рассердится, а виноват будет Валентин.
Суханов придвинул к себе поближе листы, исписанные очень крупным почерком, что-то прочитал, что-то подчеркнул, одним словом — всячески изображал, что работает. Юлия по-прежнему молча, спокойно сидела за столом, скрестив руки на груди. Ее чай одиноко остывал в красивой чашке, она к напитку даже не притронулась. Встречаясь глазами с Валентином, дружелюбно улыбалась, обнажая в улыбке замечательные зубы, уж слишком замечательные, чтобы быть настоящими, это даже Семенов понимал.
Забродин явился с опозданием на двадцать пять минут, веселый, оживленный, энергичный.
— А вы уже чай пьете? — радостно заметил он. — Пусть мне тоже принесут.
Юлия тут же встала и направилась к стоящему в углу столику с телефоном.

Заказчик стал усаживаться за стол, и Семенов бросил уже привычный взгляд на манжеты его сорочки, выглядывающие из рукава пиджака. Очередные запонки, таких Семенов еще не видел. Интересно, сколько их у этого Забродина?
— Мне тоже закажи красный чай, — бросил Суханов Юлии, не отрываясь от своих бумажек.
— Ты теперь пьешь красный чай? — удивился заказчик. — Ты же раньше пил только черный.
— Я решил попробовать, как вы и советовали, — объяснил Вячеслав. — И вы знаете, мне так понравилось! Почему я раньше его не оценил? Это же восхитительный напиток. Я его распробовал и теперь больше ничего другого пить не могу.
Семенов перехватил слегка удивленный и насмешливый взгляд Забродина в сторону своего помощника. И что они все время переглядываются? Семенов давно заметил эту игру глазами, то Суханов на Юлию зыркнет, то она на него, то Владимир Григорьевич их обоих разглядывает, да так внимательно, что, кажется, и доклад Семенова не слушает. Ладно, не его это дело, пусть как хотят…
Он начал доклад, который то и дело прерывался странными фразами присутствующих о каких-то красных и синих баллах. Про баллы он слышал каждый раз на протяжении всех последних месяцев, но так и не понял, о чем речь.
— Мать и дочь, — говорил он, твердо памятуя о требовании заказчика не напрягать его именами и фамилиями. — Наследство получила мать…
История была простая и в то же время чудовищная. Мать, дочь и внук живут втроем в однокомнатной квартире, мужа у дочери нет. Мальчик, внук наследницы, занимается спортом, дочь мечтает сделать из него олимпийского чемпиона, но на это нужны серьезные деньги, потому что тренеров надо искать в Европе, а следовательно, нужно там жить, в России пока нет хорошей тренерской школы по этому виду спорта. Мать, наследница, — бывший хирург, спасшая множество жизней, и думает, что наследство ей оставил кто-то из спасенных ею больных, поэтому ничего не выясняет. Она категорически против спорта высоких достижений, ибо как врач очень хорошо знает, чем это заканчивается: человек в молодом возрасте остается с кучей болезней, инвалидностью и без профессии в руках. Она хотела положить деньги на книжку до совершеннолетия внука. Дочь с таким решением не согласна, она требовала деньги на то, чтобы готовить сына к олимпийским победам за границей, но мать все равно сделала по-своему и деньги положила на счет в банке, сказав, что отдаст их внуку только тогда, когда он станет взрослым. Возник длительный и тяжелый конфликт, в результате которого мать не выдержала, собрала вещи и уехала жить на дачу. Да и немудрено, в такой маленькой квартирке при таком серьезном конфликте ужиться трудно.
Кончилось все ужасно. Одержимая своей идеей фикс, дочь наняла рабочих на стройке в том же поселке, где находилась дача. Рабочие оказались непритязательными и не сильно чистоплотными, за очень скромное вознаграждение они взялись за дело, ночью ворвались на дачу, где спала мать, и задушили ее подушкой. Забрали все ценное, что смогли найти, — таково было одно из условий соглашения. Милиция нашла их практически мгновенно, к вечеру того же дня. Рабочие долго упираться не стали, дали показания на заказчицу — дочь потерпевшей, которую тут же и арестовали.
— То есть она сидит? — уточнил Суханов, не отрываясь от записей.
— Как миленькая, — подтвердил Валентин. — И показания дает. Знаете, есть такие люди, которые если начнут признаваться, то их вообще не остановишь. Вот эта дамочка как раз из таких.
— Надо же, Владимир Григорьевич, — Суханов повернулся в сторону шефа, — вы как в воду глядели. Помните, мы с вами обсуждали этот вопрос, и вы сказали, что этим все и кончится. И, как всегда, оказались правы.
Забродин загадочно усмехнулся, а вот обычно сдержанная и спокойная Юлия при этих словах резко вздернула брови.

И, как всегда, оказались правы.
Забродин загадочно усмехнулся, а вот обычно сдержанная и спокойная Юлия при этих словах резко вздернула брови.
— То есть? — произнесла она, и Семенов страшно удивился: в первый раз за все время эта женщина заговорила по собственной инициативе. Обычно дождаться от нее каких-то слов можно было, только задав ей прямой вопрос.
— Ты не в курсе, Юля, — в голосе Вячеслава улавливалось едва заметное торжество, — мы это обсуждали с Владимиром Григорьевичем без тебя.
Снова перестрелка взглядами, и снова сдержанная ухмылка заказчика и пылающий огонь в глазах красавицы Юлии. И что они могли обсуждать? Они же не могли заранее знать, что женщина убьет свою мать, о таком даже помыслить невозможно. И почему это вызывает у них не ужас и отвращение, а усмешки? Не могли же они предвидеть это убийство? Или могли? Черт, куда он впутался вместе со всем своим агентством?
Семенов ушел, и шеф начал обсуждение. Обсуждение в этот раз получилось коротким, потому что особых споров убийство не вызывало и вызвать не могло: никто не станет утверждать, что женщину, убившую собственную мать из-за денег, можно хоть чем-то оправдать. Поступила она однозначно плохо, Славик Суханов высказал свое мнение, Юлия с ним согласилась, а Забродин, как обычно, усмехнувшись, решение утвердил.
— Ладно, отдыхайте до понедельника, — сказал он, одеваясь в прихожей. — Закройте тут все. И свет не забудьте выключить.
Юлия с трудом сдержалась, чтобы не выдать себя. Можно подумать, без его указания никто не догадается закрыть дверь номера, предварительно выключив свет. Да его вообще можно не выключать — все равно, как только они покинут отель, в номер прибежит горничная убираться. Есть у Владимира Григорьевича такая привычка: руководить всем и по каждой мелочи, как будто все кругом идиоты и ничего не соображают. Но надо держать лицо, надо быть милой и покладистой. Она не может, не имеет права рисковать потерей этой работы.
А для опасений у тридцатипятилетней красавицы Юлии Николаевны Шляго основания есть, да еще какие! В свое время она работала в серьезной фирме с серьезными людьми и повела себя неосмотрительно: высказывала свое мнение, подкрепленное образованием и имеющимися знаниями, посмела ослушаться руководителя и принять собственное решение, которое потом оказалось очень правильным и удачным. Но руководитель ей этого не простил. Ее уволили. Юлия поняла, что есть правила игры в большом бизнесе, который делают мужчины, и женщин, имеющих собственное мнение и принимающих решения, в этом бизнесе не терпят. Одно дело, когда бизнес твой, тогда ты имеешь право на все наравне с мужчинами, но если ты наемный работник, то соблюдай правила.
С тех пор она стала очень осторожной. Попав на должность личного помощника Забродина, пообещала себе, что будет этим местом дорожить, и не высказывала никаких суждений, стараясь быть не более чем идеальным исполнителем, не совалась с мнениями и оценками, даже если ей что-то откровенно не нравилось. Она ничего ни с кем не обсуждала и ничего никому не рассказывала. Конечно, Юлия Шляго знала, что в компании Забродина ее ненавидят, потому что она ни с кем не дружит, ни с кем не водится и ни с кем ни о ком не сплетничает. Знала и то, что Забродин ее за это очень ценит, а с тем, что сотрудники за ее спиной постоянно говорят о ней гадости, придется смириться. Она будет терпеть, потому что держится за место и точно знает, что, если у нее возникнет с кем-нибудь открытый конфликт, шеф ее сразу уволит, такая у него политика.
И выключать свет в помещениях «президентского» люкса придется, разумеется, тоже ей, Юлии. Труд невелик, но зато расставляет все по своим местам: Вячеслав Суханов — старший помощник, а она — рангом ниже. Хотя все это весьма и весьма условно, потому что должности обоих именуются одинаково и зарплата у обоих тоже одинаковая, во всяком случае, сам Забродин не упускает случая лишний раз напомнить об этом.

Хотя все это весьма и весьма условно, потому что должности обоих именуются одинаково и зарплата у обоих тоже одинаковая, во всяком случае, сам Забродин не упускает случая лишний раз напомнить об этом. Хотя, возможно, это и неправда, но узнать точно невозможно: в больших корпорациях никто никогда точно не знает, сколько получает коллега, сидящий за соседним столом. Не принято такие вещи обсуждать. Финансовые условия трудового договора — коммерческая тайна. Но Славик работает у Забродина уже десять лет, если не больше, а Юлия пришла только четыре года назад, и как-то так сложилось с самого начала, что именно он вводил новую сотрудницу в курс дела, все ей объяснял и показывал, со всеми знакомил и естественным образом занял позицию «старшего». Юлия Николаевна не протестовала, ей было все равно, только бы не уволили, только бы не лишиться высокой зарплаты.
— Юля, у тебя есть хороший стоматолог? — спросил Суханов, когда они уже спускались в лифте на первый этаж.
— Есть, — кивнула она. — Тебе нужен?
— Алене, — пояснил Вячеслав. — Она начала делать зубы, хочет голливудскую улыбку, полработы до Нового года успела сделать, а ее стоматолог попал в аварию, лежит в больнице и раньше чем через три-четыре месяца к работе не вернется. Поможешь?
— Ну конечно, — улыбнулась Юлия, — нет вопросов. Мой доктор сейчас на каникулах, но я прямо в понедельник позвоню и договорюсь, чтобы твою Алену приняли побыстрее.
— А он хорошо обезболивает? — озабоченно спросил Суханов. — А то Аленка боль плохо переносит, у нее сосудистый криз может случиться.
— За это не волнуйся, — успокоила его Юлия, — если она захочет, пригласят анестезиолога, он вколет коктейль, и Алена просто поспит, а когда проснется — все будет сделано. Я именно так поступала, очень удобно. Только после коктейля за руль сразу нельзя, отправляй ее с водителем или сам вози. На какое время договариваться? Когда Алена возвращается в Москву?
— Пятнадцатого января. Так что договаривайся на любой день после пятнадцатого.
— Идет, — кивнула она. — Насчет качества работы можешь не сомневаться, он очень хороший доктор.
— Ну, глядя на твою улыбку, сомневаться не приходится, — рассмеялся Суханов.
Юлия не поняла, были ли эти слова комплиментом или намеком на то, что всем понятно: красота ее зубов искусственная, не природная. Да ладно, пусть Суханов говорит, что хочет, и думает, что хочет, лишь бы хорошо к ней относился. Нельзя ей допускать ни малейших конфликтов с доверенным сотрудником шефа, потому что Забродин — в этом Юлия Николаевна ни минуты не сомневалась — обязательно примет сторону Вячеслава, даже если «старший» помощник будет кругом не прав. Не родился еще руководитель такого ранга, как Владимир Григорьевич, который при конфликте между мужчиной и женщиной признает правоту представительницы слабого пола. Не то у него воспитание.
Они вышли из вращающихся дверей отеля, и каждый направился к своей машине. Юлия замешкалась, выискивая в сумочке ключи, и когда завела двигатель, автомобиль Суханова, быстро набирая скорость, проехал мимо нее. Она задумчиво посмотрела вслед.
Сколько еще это будет продолжаться? Игра, затеянная Забродиным, ей не нравилась. Было в ней что-то… даже трудно выразить, что именно, но что-то жестокое и нечистоплотное. Но нельзя даже виду показывать, что ее что-то не устраивает. Она должна быть послушной, исполнительной, старательной и незаметной. То есть не иметь своего мнения и не высказываться, пока напрямую не спросят.
В понедельник, 10 января, Виталий Кирган выехал из дому заранее, чтобы вовремя оказаться на Шоссейной улице.

«Вовремя» в данном случае означало «задолго до девяти утра». Он не мог позволить себе долгое и, вполне возможно, безрезультатное ожидание встречи с Натальей Аверкиной.
Ему повезло, он доехал быстро, в здание следственного изолятора вошел именно тогда, когда нужно, чтобы Аверкину привели в свободную «допросную».
Впечатление от встречи с молодой женщиной было ужасающим. Кирган увидел перед собой совершенно опустившегося человека, он даже с трудом поверил, что Наталье всего тридцать один год. Волосы нечесаные и грязные, немытые сальные пряди свисают сосульками по обе стороны лица, нос распух, и из него течет — она простудилась, глаза потухшие, плечи опущенные. Аверкина сидела, опустив голову, ссутулив спину, обхватив себя руками, и постоянно раскачивалась взад-вперед.
Казалось, она плохо понимала то, что пытался втолковать ей адвокат.
— Мой доверитель, Ленар Габитов, хочет, чтобы я осуществлял вашу защиту, — повторил Кирган уже в третий раз.
Кажется, слова его дошли наконец до сознания подследственной.
— Ленар? — тупо переспросила она. — Почему Ленар?
— Потому что он о вас беспокоится и хочет, чтобы у вас был хороший адвокат, — терпеливо объяснял Виталий.
До вчерашнего дня он предавался своему любимому занятию — попивал, лежа на диване перед телевизором, сделав перерыв только на тот день, когда встречался с Ленаром для заключения соглашения и оформления ордера, поэтому голова у адвоката была не очень-то свежей. Тяжеловатой, прямо скажем, была голова. И настроение не так чтоб уж очень. Тупость будущей подзащитной выводила его из себя. И отталкивающая внешность этой девахи тоже положительных эмоций не вызывала.
— И что теперь будет? — без всякого выражения спросила Аверкина.
— Если вы согласны с тем, чтобы я принял на себя вашу защиту, вы должны написать заявление на имя следователя, в котором указать, что вы отказываетесь от того адвоката, которого вам назначили, и поручаете свою защиту мне. Вот и все.
Она снова замолчала, раскачиваясь на табуретке.
— Вы будете писать такое заявление? — спросил Кирган, чуть повысив голос. — Если не хотите, чтобы я вас защищал, я просто уйду. Вас будет защищать назначенный адвокат.
— А он хуже вас?
Она наконец подняла глаза на Виталия. Ну, слава богу, хоть какой-то осмысленный вопрос — значит, хотя бы понимает, о чем идет речь.
— Я этого не знаю, — Кирган слегка улыбнулся, — и никто не знает. Просто есть старая истина: бесплатный труд всегда менее эффективен труда оплаченного. Во всяком случае, ваш друг Ленар Габитов считает именно так. Он написал вам записку. Прочтите.
Адвокат открыл папку и достал сложенный вчетверо листок, на котором Ленар набросал несколько фраз. Наталья протянула было руку, но он отрицательно покачал головой, развернул записку и поместил ее поверх бумаг в раскрытой папке.
— Я не имею права передавать вам записки. Вы посмотрите издалека, вот я вам повернул листочек, чтобы вам было удобно читать, видите? Сможете прочесть?
Наталья вытянула голову, сощурила глаза, потом кивнула. Кирган знал, что в «допросных» могут быть установлены камеры видеонаблюдения, уж сколько его коллег-адвокатов на этом прокалывались, передавая подследственным наркотики или еще что-нибудь запрещенное.
Читала она медленно. Наконец Кирган увидел, что она снова втянула голову в плечи и приняла прежнюю позу.
— Ну, так что, Наталья? Будем писать заявление? Или я пойду?
— Я не знаю, что нужно писать, — кивнув, невнятно проговорила она.

— Я продиктую.
Виталий достал чистый лист бумаги и ручку и пододвинул Аверкиной. Она медленно писала под его диктовку, и Кирган удивился тому, какой у нее оказался четкий и красивый почерк.
— И что теперь будет? — задала она снова тот же вопрос, закончив писать.
— Теперь я отнесу ваше заявление следователю и смогу ознакомиться с материалами, которые есть в вашем деле. А потом приду к вам еще раз, и уже тогда мы побеседуем более предметно.
Она покорно кивнула, уставившись глазами в обтянутые спортивными брюками коленки.
Виталий вышел из здания изолятора, испытывая огромное облегчение. Тюрьма его никогда не угнетала, он давно привык, но вид этой Аверкиной… И ее невнятное бормотание, словно во рту каша… И ее непрезентабельный вид… И тупая покорность… Но во всем есть свои плюсы: Наталья Аверкина — не боец, это сразу видно, зато она и не стала возражать против замены адвоката, и времени на все про все ушло совсем немного. Так что есть хорошие шансы реализовать план быстрого ознакомления с материалами дела, а там, глядишь, и второе свидание удастся организовать прямо сегодня. Нужно только немного везения: чтобы следователь Рыженко, век бы ее не видеть, оказалась на месте и чтобы подфартило с «допросной».
Первая из вожделенных «удач» не заставила себя ждать: Надежда Игоревна Рыженко сидела в своем кабинете и, ознакомившись с заявлением подследственной Аверкиной и письменным ходатайством адвоката, молча вынула из сейфа папку с материалами уголовного дела и, не произнеся ни слова, кивнула на свободный стол рядом с дверью в коридор. Кирган уселся, достал блокнот и приготовился делать выписки.
25 декабря 2010 года в 14.18 поступил звонок в службу «02» о том, что по адресу… девушка упала с балкона шестого этажа. Первой на место происшествия приехала «Скорая помощь», через какое-то время, судя по всему довольно длительное, подоспели сотрудники патрульно-постовой службы, потом и участковый подтянулся. Свидетелей падения было много — во дворе гуляли мамочки с детьми и пенсионеры. Несколько человек видели все, что произошло, и уверенно утверждали, что потерпевшая, Екатерина Аверкина, стояла на балконе вместе со своей сестрой Натальей и Наталья Катю столкнула. Никаких разногласий в показаниях очевидцев на тот момент не усматривалось. Через час с небольшим после события на место приехала следственно-оперативная группа, начался осмотр места происшествия, потом криминалист сделал фотографии, после чего к делу приступил судебно-медицинский эксперт. Следователь получил от участкового довольно внятные объяснения и немедленно дал указание оперативникам разыскать и за держать сестру погибшей Наталью Аверкину. Группа выехала в адрес, но Аверкиной дома не оказалось, и милиционеры остались ждать, когда она появится, поскольку не было понятно, где ее искать. Она появилась вскоре после одиннадцати вечера в компании с Ленаром Габитовым и была немедленно задержана, а в квартире произведен обыск, в ходе которого найден пакет с большой суммой денег — более семи миллионов рублей купюрами по пять тысяч. Там же, в квартире, обнаружен счет, выставленный 25 декабря московским филиалом швейцарской клиники на весьма солидную сумму за проведение ряда медицинских исследований. Счет на имя Натальи Аверкиной.
Кирган привычно обращал внимание на сроки по ст. 165 Уголовно-процессуального кодекса, в соответствии с которой можно было проводить обыск и выемку без судебного решения. Иногда здесь удавалось зацепиться за нарушение сроков, и тогда легче было ставить под сомнение результаты вышеозначенных следственных действий. Когда производство этих действий не терпит отлагательства, следователь имеет право вынести соответствующее постановление, но в течение 24 часов должен уведомить судью и прокурора, а судья в течение 24 часов все проверяет и выносит постановление о законности или незаконности действий следователя.

И если эти действия признаются незаконными, то все доказательства считаются недопустимыми. Но в деле Аверкиной все сроки были четко соблюдены.
Пока оперативники ждали Аверкину возле ее квартиры, следователь, закончив осмотр места происшествия, захотел осмотреть и ту квартиру, с балкона которой произошло падение потерпевшей. Квартира оказалась съемной, дверь была закрыта, ключей в карманах одежды погибшей обнаружено не было, и пришлось искать и вызывать хозяйку, которая смогла бы открыть замок. Протокол допроса хозяйки квартиры имелся. Из него адвокат узнал, что «у Кати появились деньги в последнее время, причем явно немалые. Когда я в последний раз приходила за квартплатой, Катя выразила желание заплатить за год вперед. Я удивилась, откуда у нее деньги, а она сказала, что получила наследство. Я согласилась принять оплату, и она достала деньги и отдала мне. Деньги хранились в диванном ящике для постельного белья, большой пакет. Я еще обратила внимание, что из магазина «Перекресток». Катя его развернула, достала пачку пятитысячных и отсчитала мне. Я ей сказала, чтобы не валяла дурака и не хранила такие деньги в квартире, посоветовала отнести их в банк и положить на счет. Но она только рассмеялась и рукой махнула, сказала, мол, ей они душу греют, она на них каждый день смотрит и считает». Судя по адресу, сама хозяйка квартиры живет в этом же доме, но в другом подъезде, поэтому нашли ее быстро, еще до того, как задержали Наталью Аверкину. А вот денег в квартире погибшей не обнаружили.
Два протокола допроса Ленара. В первый раз его допрашивал какой-то оперуполномоченный старший лейтенант Шведов сразу после задержания Натальи. Адвокат сличил время, проставленное на протоколах допросов Натальи и Ленара, и понял, что их допрашивали одновременно, Аверкину — дежурный следователь, Ленара — опер. Посмотрел отдельное поручение следователя Шведову — есть. Жаль, а то можно было бы прицепиться… Показания Ленара полностью сходятся с показаниями Наташи. Во второй раз Габитова допрашивала уже сама Рыженко, принявшая дело к своему производству в понедельник, о чем, к сожалению, имелся соответствующий документ. Значит, и тут ничего не выловишь полезного для дискредитации результатов следствия.
— Надежда Игоревна, я не усматриваю разногласий в показаниях Аверкиной и Габитова, — осторожно произнес Кирган. — Они говорят в точности одно и то же, какие у вас основания им не верить? Если бы Габитов лгал, чтобы составить алиби Наташе, то непременно были бы расхождения, уж вам ли не знать.
— А они хорошо подготовились, — не глядя на него, ответила Рыженко и добавила, не скрывая сарказма: — Вам ли не знать? Когда речь идет о таких суммах, люди имеют обыкновение как следует готовиться.
Виталий нашел протокол обыска квартиры Натальи Аверкиной: деньги были обнаружены в ящике туалетного столика все в том же пакете из «Перекрестка».
Протокол изъятия одежды, в которой Аверкина была в момент задержания. Протоколы опознания одежды свидетелями: им были предъявлены «три куртки женские зимние красного цвета», и они единодушно указали именно на куртку, принадлежавшую подследственной. Протоколы опознания самой Натальи Аверкиной, в которой свидетели без колебаний признали человека, стоявшего на балконе вместе с погибшей и столкнувшего ее. Н-да, дело, похоже, совсем тухлое. Все доказательства против его подзащитной.
Кирган поднял голову и увидел, что Надежда Игоревна Рыженко больше не смотрит в свои документы. Теперь она смотрела на него, смотрела холодно и пристально, и в глазах ее были презрение и отвращение. Он на мгновение смешался от этого ледяного взгляда, но быстро взял себя в руки и спросил:
— Вам не кажется, что если бы Аверкина была виновна, то не отправилась бы с любовником разгуливать по городу и потом не явилась бы домой как ни в чем не бывало, да еще в той же одежде, в которой совершила убийство? Уж наверное, она бы предприняла какие-то меры, чтобы скрыть улики.

Он на мгновение смешался от этого ледяного взгляда, но быстро взял себя в руки и спросил:
— Вам не кажется, что если бы Аверкина была виновна, то не отправилась бы с любовником разгуливать по городу и потом не явилась бы домой как ни в чем не бывало, да еще в той же одежде, в которой совершила убийство? Уж наверное, она бы предприняла какие-то меры, чтобы скрыть улики. Или сама уехала бы, или переоделась, или позаботилась об убедительном алиби. А получается, что она вела себя как полная дура.
— А она дура и есть, — пожала плечами Рыженко, не переставая пристально смотреть на него. — Вы же ее видели, неужели сразу не поняли? Вот познакомитесь с ней поближе — и сами убедитесь. У нее мозгов меньше, чем у курицы.
Судя по имеющимся материалам, в момент задержания у Аверкиной сразу же изъяли ключи от квартиры, открыли ее и провели обыск в присутствии хозяйки, при этом предложили добровольно выдать имеющиеся денежные средства. Аверкина, наверное, была совершенно растеряна, потому что сразу сказала: деньги храню в ящике туалетного столика, и показала, в каком именно. Как раз там и нашли похищенные у сестры деньги в пакете из магазина «Перекресток», причем Аверкина заявила, что не знает, откуда они там появились. Там же лежали в конвертике и семь тысяч рублей собственных накоплений Аверкиной, а также документы, из которых следовало, что у Натальи Аверкиной существует счет в одном из московских банков, на который она то и дело вносит от пяти до пятнадцати тысяч рублей. Итоговая общая сумма счета не так уж велика, видно, Наталья не только вносила деньги, но и снимала.
— То есть получается, — продолжал Виталий, — что Аверкина убила сестру, украла ее деньги, принесла домой, положила в незапирающийся ящик к своим собственным деньгам и ушла гулять с любовником. Вам не кажется, что это более чем странное поведение для убийцы, который совершил преступление из-за денег? Уж наверное, она должна была бы спрятать их подальше, а не держать у себя дома.
— Я вам уже ответила — она недалекого ума, чтобы не сказать грубее. Сами увидите. Они с любовником все проговорили насчет алиби, вызубрили наизусть и решили, что этого вполне достаточно.
И снова ему стало зябко от ее неподвижных глаз. Ну что ж, имеет право. Во всяком случае, основания не любить адвоката Киргана у Рыженко есть, он и спорить не станет.
Протокол допроса матери сестер Аверкиных, прибывшей в Москву из небольшого городка после сообщения о гибели одной из дочерей. Об отношениях между дочерьми ничего интересного рассказать не может, она давно уже не живет с девочками, вышла замуж и уехала из Москвы десять лет назад, но, насколько она может судить, конфликтов между Катей и Наташей никогда не было. Хотя она не очень в курсе, потому что общалась с дочерьми крайне мало и нерегулярно.
— Надежда Игоревна, — Кирган решил не обращать внимания на пристальный неподвижный взгляд следователя и работать как ни в чем не бывало, — скажите, пожалуйста, что собой представляет мать Аверкиной? Она была на свидании?
— Она? — Рыженко моргнула и отвела глаза, словно внезапно вышла из ступора. — Да что вы, господин адвокат, о чем вы говорите! Она и на допрос ко мне приходила не вполне трезвая, а уж когда явилась за разрешением на захоронение, вообще лыка не вязала. Ничего удивительного, что дочери с ней мало общались и она ничего о них толком не знает. Жуткая тетка, тупая, крикливая, жадная. Я думала, такие только в кино бывают. Совершенно карикатурный типаж. И от свидания с дочерью она отказалась, хотя я ей предлагала.
— Как — отказалась? — не поверил Кирган. — Не может быть. Мать отказывается от свидания с дочерью?
— А вы почитайте протокол, там все написано, — едва потеплевший голос следователя вновь зазвенел металлом.

— Или, если хотите, я вам диктофонную запись включу, послушаете, впечатление составите.
— Хочу, — быстро ответил адвокат. — Буду вам очень признателен, если дадите послушать.
Он не обольщался насчет того, что Надежда Игоревна стала вдруг хорошо к нему относиться и готова к сотрудничеству. Не будет она хорошо к нему относиться, никогда не простит того, что произошло год назад. И если она почему-то пошла навстречу и предложила даже запись прослушать, то, стало быть, у нее есть в этом свой интерес.
В протоколе все выглядело прилично и приглаженно, живой разговор оказался куда более информативен.
Судя по диктофонной записи, мать сестер Аверкиных думала только о деньгах. Услышав от следователя, что Катя получила наследство и ничего не сказала матери, грязно разоралась и отказалась от свидания с Наташей. Узнав, что Наташа будет признана недобросовестным наследником, если будет доказана ее вина, и все деньги достанутся матери, тут же заявила: «Конечно, это она убила, даже не сомневайтесь. Вы уж разберитесь как следует и посадите ее на подольше. Надо же, сука какая! И сама мне ничего не сказала, и Катьку подбила, небось рассчитывала сестру облапошить, все денежки к рукам пригрести и тратить их со своим хахалем-бусурманом. А мне деньги когда отдадут? Может, можно хотя бы немножко сейчас получить? И свидания мне не надо, и передачи я носить не буду. Пусть сама с голоду там сдохнет, раз матери на кусок хлеба пожалела».
— Как видите, даже родная мать не сомневается в виновности Аверкиной. — Следователь снова смотрела в бумаги. — Так что шансов у вас, господин адвокат, никаких.
Ну вот, теперь понятно, чем вызвано кажущееся смягчение следователя. Просто прием психологического давления на адвоката: дескать, не старайся понапрасну, не рой землю носом, все очевидно настолько, что «даже родная мать не сомневается».
Кирган вздохнул и вернулся к изучению документов. Вот постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы, вынесенное предыдущим следователем. Обычный распечатанный с компьютера бланк, в котором «забиты» стандартные вопросы из «Справочника следователя». Вопросы на все случаи жизни, и при вынесении постановления в каждом конкретном случае просто ставятся галочки напротив нужных пунктов. Внизу есть свободные строки для нестандартных вопросов, в этом постановлении они были девственно пусты, видно, следователю ничего оригинального на ум не пришло. Это хорошо, здесь есть где развернуться. Может быть, погибшая страдала каким-то заболеванием, сопровождающимся судорогами или головокружениями, и ей стало плохо на балконе, сестра пыталась ее поддержать, оттащить от края, но сил не хватило, и девушка все-таки упала… А снизу людям показалось, что все было наоборот и одна сестра столкнула другую. Надо будет выйти с ходатайством об истребовании амбулаторной карты потерпевшей и о постановке перед судебным медиком дополнительных вопросов. Конечно, Рыженко откажет, это к бабке не ходи, она будет отказывать адвокату Киргану во всем, но это ничего, он готов к такому повороту. Есть надзирающие инстанции, есть судебный контроль за предварительным следствием, в общем, не пропадем.
Что-то показалось неправильным, что-то раздражало глаз… Виталий еще раз прочел постановление, медленно, слово за словом. Да нет, ничего нового он не увидел. И все-таки что-то не так. Он перелистал документы и нашел выполненный от руки протокол осмотра места происшествия. Ну, точно! Почерк, которым написан протокол, абсолютно не похож на почерк, которым заполнен бланк постановления о назначении судебно-медицинской экспертизы. Зато подпись следователя на обоих документах одна и та же. Это что же получается? Исполнение процессуального документа перепоручено непроцессуальному лицу? Очень хорошо. Даже великолепно.

Даже великолепно. Но если следователь на месте происшествия повел себя так неосмотрительно, то, может, там еще какие промахи можно найти? Кирган стал заново рассматривать протокол и почти сразу увидел то, что упустил при первом чтении: в протоколе должны быть подписи пяти человек, эксперт-криминалист и судебный медик расписываются в начале и в конце протокола, двое понятых — на каждой странице, следователь — в конце. Подписи понятых на месте. Подпись следователя — тоже. А вот с экспертами что-то не задалось. Не было подписей одного из них. Ну что ж, все это радует. Есть на чем поиграть.
Он закончил знакомиться с материалами уголовного дела около половины третьего. Еще можно успеть в изолятор. А вдруг снова повезет?
Виталий Кирган ловко лавировал между автомобилями, стараясь проехать побыстрее. В какой-то момент пришлось долго стоять на светофоре, он начал нервничать и раздражаться, и вдруг подумал, что зря ввязался в эту историю. Не надо ему работать. Он пока еще не готов. К тому же со следователем не повезло просто катастрофически. Если бы судьба решила напакостить Виталию, то послала бы ему именно Надежду Игоревну Рыженко, видеть которую Киргану не хотелось больше всего на свете. Вот она, судьба то есть, видимо, так и решила. Может, это знак, что не надо вести дело? Но куда теперь денешься, адвокат не вправе по собственной инициативе отказываться от принятой на себя защиты, так в законе написано. Значит, придется тянуть лямку, от которой не то что плечо — все тело болит и ноет. И зачем он поддался на уговоры этих смешных стариков? Зачем дал себя убедить? Дурак! Безвольный кретин! Пьяница, утративший последние остатки способности к сопротивлению. «Вечером напьюсь», — решил Виталий, трогаясь на зеленый сигнал. При этой мысли ему стало легче.
— Сынок, я так рада, что ты опять работаешь! — голос матери возбужденно звенел в телефонной трубке.
Виталий переложил трубку в левую руку, а правой налил в стакан коньяк. Первая порция спиртного дала чувство тепла и расслабления, но уже через пятнадцать минут захотелось добавить.
— Только мне кажется, — продолжала мать, — ты сегодня… не очень-то в форме. Ты же начал работать, сынок, может, не стоит?
Мама всегда проявляла деликатность, стараясь не называть вещи своими именами, но слова выбирала такие, в каких отчетливо читался подтекст. Весь год она беспокоилась о том, что ее сын становится алкоголиком. А какой же он алкоголик? Алкоголики не могут перестать пить, даже если очень захотят, а он, Виталий Кирган, может. Просто пока не хочет. А как только захочет — непременно бросит, сразу же.
— Я в порядке, мам, — пробормотал он, не отрывая глаз от жидкости цвета крепкого чая, — не волнуйся за меня.
— Но у тебя такой голос…
— Я просто устал.
Попрощавшись с матерью, Виталий одним глотком выпил коньяк и растянулся на диване, заложив руки за голову. Удачно сегодня сложился день, грех жаловаться! Ему удалось почти невозможное: ознакомиться с делом и дважды встретиться с подзащитной в СИЗО. Итак, что мы имеем?
24 декабря, накануне убийства Екатерины Аверкиной, ее сестре Наталье звонят из центра планирования семьи с рекомендацией посетить гомеопата, который принимает на дому и лечение которого дает прекрасные результаты. Наталья давно лечится от бесплодия и является давней пациенткой этого центра. «Мы вас можем записать на завтра на четырнадцать часов», — сказали ей. Наталья согласилась сходить на прием и записала адрес.
На следующий день, 25 декабря, в субботу, утром Наташе позвонил Ленар и сообщил, что у него день рождения. Он очень просил провести этот день вместе с ним, для него, по его собственным словам, это будет лучшим подарком.

Наталья некоторое время колебалась, но все-таки отменила визит к гомеопату в надежде перенести его на другой день. Они с Ленаром провели весь день вместе, ходили по магазинам, выбирали ему подарок, сидели в кафе, потом пошли в кино, потом опять в кафе, поздно вечером приехали к Наташе домой, а там на лестнице ее ждала милиция. У нее дома провели обыск и нашли деньги, а также счет из клиники в Швейцарии. На вопрос Киргана, что это за клиника, Наташа объяснила, что, когда Катя получила наследство, она пообещала сразу дать денег на лечение от бесплодия, и Наташа ездила в филиал швейцарской клиники, потому что долго лечилась у нас и все без толку, она разуверилась в российской медицине. В клинике ей сказали, что надо пройти предварительное обследование здесь, чтобы наметить план расширенного углубленного обследования на их продвинутой аппаратуре их продвинутыми методами; только после этого можно будет прикинуть, как много времени это займет и сколько будет стоить. Наташа прошла предварительное обследование, и ей сказали, что, когда она будет готова, ей выпишут счет за полное обследование в головной клинике в Швейцарии, она его оплатит и предъявит в посольстве, это хорошо для получения визы. Но больше она в эту клинику не ходила и никакого счета не получала. Она не может объяснить, как счет оказался у нее дома, ей и в голову не пришло бы его получать, потому что сестра отказалась давать деньги.
А ведь в материалах дела не было протокола допроса сотрудников московского филиала зарубежной клиники. Почему? Следователь недоглядела? Или просто пока не успела? Дело возбуждено перед самым Новым годом, кругом суета, отчеты, доклады, статистика, заполнение документов, начало всяческого «отмечания»… А потом каникулы, когда никто нигде не работает. Во всяком случае, это надо иметь в виду и заявить Надежде Игоревне ходатайство о допросе сотрудника клиники, который выписывал и выдавал на руки Аверкиной счет. Но предварительно следует самому с ним встретиться.
Что же касается доктора-гомеопата, на прием к которому Наталья должна была пойти, то его тоже не допрашивали. Но, строго говоря, зачем? Что он может знать об убийстве?
— Фамилию доктора, к которому вас записали на консультацию, помните? — на всякий случай спросил Кирган, который в невиновность своей подзащитной ни одной минуты не верил: слишком уж выразительными и убедительными были собранные следствием доказательства.
— Веревкин, — ответила Наталья тусклым голосом, не глядя на него.
— Имя и отчество?
— Кажется, Андрей Михайлович, или Михаил Андреевич, я могу напутать.
— А куда вы записывали? Где бумажка?
— Не помню, я уже ничего не помню, у меня в голове все помутилось за последние дни.
Вот это верно, вот в это Виталий Кирган как раз очень даже верил, Наталья Аверкина действительно производила впечатление совершенно бестолковой.
— Как вы можете объяснить, что вас все опознали?
— Я не знаю.
— Как вы можете объяснить, что у вас оказались деньги сестры?
— Я не знаю.
— Как вы провели день убийства?
— Я уже рассказала…
— Мне нужно подробно, в деталях, — настойчиво продолжал Кирган. — В котором часу вы пошли в такой-то магазин, его адрес, что вы там делали, с кем разговаривали, что выбирали и так далее. Мне нужно доказывать ваше алиби на момент убийства, понимаете?
Наталья молча кивнула, но Виталий сильно сомневался в том, что она его поняла. Детали она помнила плохо и постоянно путалась. То есть если при первом допросе в момент задержания она говорила внятно и ее показания совпали с показаниями Ленара, то теперь она ничего толкового сказать не могла.

Видно, за две недели, проведенные в изоляторе, ее совсем развезло. Кроме того, она все время плакала, плакала не переставая, даже когда разговаривала с адвокатом, и то и дело переводила разговор на погибшую сестру: Кати больше нет, ее похоронили, а я даже попрощаться с ней не смогла. Мама приезжала, но ко мне на свидание не пришла, видно, я ей совсем не нужна, она тоже верит, что я убийца, и никогда меня не простит. Кати нет, мамы нет, я осталась совсем одна, я никому не нужна, никому до меня нет дела, ну и пусть я сдохну в тюрьме, никто обо мне не заплачет.
В какой-то момент Кирган не выдержал и сердито проговорил:
— Зачем вы так? А как же Ленар? Он ведь борется за вас. Вот меня нанял, деньги нашел, он беспокоится, переживает, значит, вы ему нужны.
Наталья безнадежно покачала головой, хотя об этом движении можно было только догадываться: она и без того все время раскачивалась взад-вперед.
— Глупости это все, он просто маленький мальчик, который ничего в жизни не понимает. Зачем я ему? Все равно он меня бросил бы, не сейчас — так через месяц. Придумал себе какую-то любовь, но скоро опомнится. Нет, ему я тоже не нужна. Я никому не нужна.
И все в таком роде. Киргана это просто взбесило. У Натальи опустились руки, она не хочет бороться за себя, и это вызывало в нем не сочувствие, а какую-то брезгливость.
Уже в конце свидания она перехватила взгляд, который он задержал на ее немытых и нечесаных волосах. И смутилась. Это было первое проявление хоть какого-то иного чувства, кроме отчаяния и безразличия.
— Ужасно, да? Я не взяла из дома расческу, как-то не сообразила, растерялась. Меня первый раз в жизни в милицию забирали… Хорошо, что с ними женщина была, она личный досмотр проводила, так она мне посоветовала переодеться, сказала, что в белых джинсах в камеру как-то не очень правильно идти. Я вот спортивный костюм надела… А насчет расчески она мне не подсказала.
Это была самая длинная тирада, которую Киргану удалось услышать от подзащитной в тот день.
— У вас есть деньги на лицевом счете? — спросил он. — Можно ведь купить в местном магазине то, что вам нужно. Вы об этом знаете?
— Да, мне женщины в камере сказали. Но у меня нет денег.
— Завтра будут, — заверил ее Кирган. — Я скажу Ленару, чтобы перевел вам деньги.
И о чем только думает этот мальчишка! Ведь Виталий ему все объяснил и про передачи, и про деньги. Чем у него голова занята?
— Да нет, не надо, не утруждайтесь, мне уже все равно.
И вот это «мне уже все равно» она повторяла через фразу. Под конец Кирган готов был взорваться и придушить Наталью Аверкину собственными руками. Чем ближе к вечеру, тем больше ему хотелось выпить, и теперь его выводило из себя всё, буквально всё, каждая мелочь.
Вспоминая и анализируя разговор с Натальей, он не заметил, как начал задремывать. Проваливаться в сон было сладко и мягко… Но телефон прямо над ухом звенел назойливо и не хотел замолкать. Пришлось открывать глаза и отвечать на звонок.
— Виталий Николаевич, это Маргарита Михайловна. Вы заняты? Можете разговаривать?
— Я сплю, — машинально буркнул он, плохо представляя, который теперь час.
— Да господь с вами, — изумилась Марго, — еще только начало девятого. Я хотела попросить вас о встрече. Вы ведь сегодня собирались знакомиться с делом и встречаться с Наташей.
— Ну, — невнятно не то подтвердил, не то спросил Кирган. Он все еще не мог окончательно стряхнуть с себя душную коньячную дрему.
— Если вы сейчас дома, мы бы с Ленаром и Борисом Леонидовичем подъехали к вам.

— Если вы сейчас дома, мы бы с Ленаром и Борисом Леонидовичем подъехали к вам. Нам ведь очень важно знать, как дела и что происходит.
Этого еще не хватало! Виталий наконец окончательно проснулся и осмотрелся. Н-да, его городская квартира едва ли в лучшем состоянии, чем дача. Приглашать сюда людей, которые считают его дорогим адвокатом и платят большие деньги, не просто неприлично — это опрометчиво.
— Я не расположен принимать гостей сегодня вечером, — уклончиво ответил он. — У меня были другие планы.
— Я понимаю, — голос Марго звучал мягко и одновременно звонко, как-то переливчато. — Тогда, может быть, вы заедете к нам? Позвольте пригласить вас на дружеский ужин. Простите мою настойчивость, Виталий Николаевич, но Ленар очень нервничает, и нам никак не удается его успокоить. Ему нужно знать, что вы сделали и какие есть перспективы.
Виталий открыл было рот, чтобы категорически отказаться от приглашения, сославшись на занятость, и вдруг увидел Наталью Аверкину, раскачивающуюся взад-вперед, уставившуюся глазами в пол и твердящую: «Я никому не нужна, мне уже все равно».
Он решительно встал с дивана и с телефоном в руке прошел в ванную, включил свет, посмотрел на себя в зеркало. Увиденное ему не особо понравилось.
— Алло! Виталий Николаевич! Вы здесь? Вы меня слышите? — переливался в трубке голос Маргариты Михайловны.
«Ну и чем ты отличаешься от Аверкиной? — спросил он сам себя. — Тебя злит, что она не борется, что у нее опустились руки, что она сдалась. А ты сам? Разве не такой же?»
— Я вас слышу, — твердо проговорил он. — Диктуйте адрес, я подъеду к вам.
Он, конечно, выпил и за руль садиться не рискнет, но ведь такси и «бомбил» еще никто не отменял.
Едва адвокат Кирган появился на пороге, Маргарита Михайловна учуяла запах. Виталий был, мягко говоря, несвеж. Она решила сделать вид, что ничего не заметила, и пригласила гостя войти. В целом он выглядел на этот раз куда лучше, нежели тогда, на даче, и лицо посвежее, и выбрит чисто, но все равно следы регулярного злоупотребления алкоголем налицо.
— Сейчас подъедет Ленар, и вы нам все-все расскажете, — весело говорила она, подавая ему тапочки.
— Насчет всего-всего — это вряд ли, — криво усмехнулся Кирган. — Существует такое понятие, как разглашение тайны следствия. Я подписку давал, между прочим.
— Я понимаю, — кивнула Марго. — Но вы расскажите только то, что можно, никаких тайн мы выведывать не будем. Как там Наташа? Что она говорит?
Адвокат поудобнее устроился на диване, потер пальцами виски.
— У вас голова болит? — заботливо спросила Маргарита Михайловна.
В общем, она догадывалась, что Кирган чувствует себя не лучшим образом, но не в ее правилах было высказывать претензии и учить людей жить.
— Да, немного, — признался он и начал рассказывать о своих впечатлениях от встречи с подзащитной.
Марго слушала внимательно, и нельзя сказать, чтобы ей нравилось то, что поведал Виталий. Выходит, Наташа совершенно раздавлена и не готова бороться за себя. Это плохо, очень плохо. Она совсем пала духом.
— И пока не слышит Ленар, — добавил Кирган, — скажу вам по секрету: она глуповата, как мне показалось, совершенно растеряна и ничего не соображает. Моей работе она никак не поможет.
— Похоже, у девочки нет внутреннего стержня, — задумчиво проговорила Маргарита Михайловна. — Про таких, как она, Конфуций говорил: «Благородный человек, впадая в нужду, стойко ее переносит.

— Про таких, как она, Конфуций говорил: «Благородный человек, впадая в нужду, стойко ее переносит. Низкий человек, впадая в нужду, распускается». Ваша подзащитная, похоже, именно распустилась.
— Ну, если верить вашему китайцу, то она низкий человек, — согласился Кирган. — Даже странно, что такой интеллигентный мальчик из хорошей семьи, как Ленар, смог заинтересоваться такой курицей, которая к тому же на шесть лет старше.
Хм, вот уж такого она от Виталия не ожидала! Что такое шесть лет? Ерунда! Да и вообще, какая разница, кто старше, кто младше, главное, чтобы людям было психологически комфортно друг с другом. Про «шесть лет» можно рассуждать, когда тебе двадцать, но уж в сорок-то пора бы ума набраться.
— Но она хоть симпатичная? — спросила Марго.
Кирган пожал плечами.
— Да трудно сказать, она плохо выглядит, немытая, нечесаная, опустошенная, кто знает, как она выглядит, когда в настроении. Но одно могу сказать точно: дура дурой. Так что и насчет интеллигентности Ленара у меня возникают большие сомнения, если он в такую девицу смог влюбиться. Какой-то он несерьезный, пацан совсем, сопляк, а пытается строить из себя крутого мачо.
О, да вы, уважаемый Виталий Николаевич, еще и на суждения скоры? Так быстро и легко составляете мнение о людях? Неужели ни разу не ошибались? А если ошибались, то, выходит, ваши промахи ничему вас не научили? Да, взрослеть вам еще и взрослеть. Марго подавила улыбку и постаралась говорить как можно мягче:
— Знаете, что говорил Конфуций? «На молодежь следует смотреть с уважением. Почем знать, что будущее поколение не будет равняться с настоящим?» Так что не судите с размаху, Виталий, вы можете оказаться не правы.
— А молодежь — это кто? — весело спросил Кирган. — Для вас, наверное, и я тоже молодежь?
Марго внимательно посмотрела на него и чуть заметно усмехнулась:
— А для таких, как вы, у Конфуция есть продолжение той же мысли: «Но тот, кто в сорок-пятьдесят лет все еще не приобрел известности, уже не заслуживает уважения». Не обижайтесь, это ведь не я сказала, а Конфуций.
Но гость все-таки успел обидеться и даже расстроиться, это Марго увидела совершенно отчетливо. Она еще раздумывала, попытаться ли исправить ситуацию и вернуть адвокату хорошее расположение духа, или оставить его помариноваться в собственной, такой детской обиде, как раздался звонок в дверь: пришел Ленар.
— Как там Наташа? — первым делом спросил он, едва войдя в комнату.
Маргарита Михайловна надеялась, что Кирган смягчит краски, но он Ленара не пощадил и рассказал все как есть, почти дословно повторив то, что уже поведал хозяйке.
— Улики против Наташи несокрушимы, — говорил он. — Ее видели как минимум шесть человек, и все безошибочно опознали и одежду, и саму Наташу, и у нее найдены деньги Кати. Это ничем не прошибешь, так что и не знаю даже, как ей помочь в такой ситуации.
Марго улыбнулась и тихонько пробормотала:
— Нередко кажется несокрушимым то, что, в сущности, легко уничтожить.
— Как вы сказали? — вскинул глаза Кирган.
— Это не я сказала, а Конфуций. Мудрый был дядька, жалко, что он не очень популярен сегодня.
— Ну и как вы предлагаете уничтожить бесспорные доказательства? — ехидно спросил он. — Взорвать следственный отдел? Устроить пожар в кабинете следователя? Или еще что-то не менее остроумное?
Марго не успела ничего ответить, потому что услышала, как гремит ключ в замке тамбурной двери: вернулся Борис Леонидович. Значит, сейчас ей придется уйти на кухню готовить ужин, а Борис тем временем пообщается с адвокатом и Ленаром.

Борис Леонидович готовить не умел и не любил, предпочитал покупать готовое в кулинарии, чем страшно сердил свою соседку, неустанно повторявшую, что она это приготовила бы лучше, вкуснее, быстрее и дешевле, и упрекавшую его: «Ты не еврей, Боречка, ты совершенно не умеешь считать деньги».
Бориса Маргарита Михайловна считала страшным транжирой, который обожает шопинг, покупает дорогую готовую еду, всякую ерунду и, кроме того, очень любит делать подарки всем подряд. Но при этом была снисходительна и понимала: он просто искренне радуется, что у него есть деньги и он может их тратить, потому что в молодости денег все время не хватало, у Бориса Райнера была зарплата сначала аспиранта, потом старшего преподавателя, потом доцента, а надо семью кормить, и трат много, и престарелые родители.
Так что по взаимной договоренности Марго готовила на двоих и кормила Бориса, но готовила она без изысков; ей жаль было тратить время на кухне, она стряпала, как было принято в советское время. Наварит картошки на три дня и разжаривает то с сосисками, то с колбасой. Суп варит тоже на три дня. Макароны с сыром или с сосисками. А уж макароны с маслом и сахарным песком — это вообще ее самое любимое блюдо еще с молодости. Маргарита Михайловна приняла в йоге образ мысли, но совершенно не приняла образ жизни, питалась очень по-русски: гречка, рис с чесночком и сливочным маслицем. Еда простая, но сытная. Правда, сегодня у нее гости, Ленар и Виталий, так что придется постараться… А впрочем, зачем? Она живет так, как живет, и для чего делать вид, что она живет как-то иначе?
Борис ворвался в квартиру, как снежный вихрь, внеся с собой запах морозного воздуха и огромное количество снега, нападавшего на широкий воротник куртки. Куртку он принялся отряхивать в предбаннике, но дверь в квартиру Марго уже открыл, и снег нападал на пол в прихожей. Марго, вышедшая ему навстречу, смотрела на мокрый пол совершенно равнодушно, тем более что Борис тут же виновато проговорил:
— Извини, Гошка, я сейчас вытру.
— Откуда столько снега? — спросила она. — Разве ты не на машине?
— Поставил далеко от дома, — объяснил Райнер, — рядом ни одного свободного места, пришлось даже круг делать, чтобы что-то найти.
Он разделся и тут же, бурно жестикулируя, начал обсуждать с Маргаритой Михайловной последние политические новости, которые услышал по радио, пока ехал в машине. Марго сразу осекла его:
— Если не находишься на службе, нечего думать о государственных делах.
— Опять Конфуций? — фыркнул Райнер.
— Ну а то кто же? — пожала плечами Маргарита Михайловна. — Сейчас будем ужинать, а потом ты погадаешь Ленару, ладно? Я обещала мальчику.
— Гоша, ну зачем? — простонал Борис. — Я же не гадалка, я ученый, исследователь. Для чего ты вводишь людей в заблуждение?
— Так надо, — твердо произнесла Марго. — Мальчику необходима психотерапия. Ему нужна не правда, а старший товарищ, которому он мог бы поверить. Сделаешь, Боренька?
— Сделаю, — со вздохом кивнул Райнер.
Он прошел в комнату, а Марго отправилась на кухню. Когда через двадцать минут она внесла и поставила на стол поднос с тарелками и приборами, Борис уже живо обсуждал с адвокатом суть дела.
— Прошу к столу, — пригласила хозяйка.
Похоже, все были страшно голодными, потому что смели пельмени со сметаной мгновенно и, главное, в полном молчании.
— Итак, — подал голос Борис Леонидович, вытерев губы салфеткой, — что мы имеем? Если вы нам все правильно рассказали, дорогой Виталий, то получается, что множество свидетелей видели Наташу входящей в дом и стоящей на балконе вместе с сестрой, но нет ни одного показания о том, что кто-то видел, как она выходила.

Правильно?
Кирган слегка нахмурился, снова потер пальцами виски и вдруг просиял.
— Странно, что следователь этого не заметил. И я не обратил внимания. Но это не очень хорошо. Хотя, может быть, и наоборот, очень хорошо.
— А что это может означать? — непонимающе спросил Ленар. — Почему плохо? И почему хорошо?
— Сейчас объясню насчет «плохо», — вздохнул Виталий. — Это может означать, что Наташа гораздо умнее, чем хочет показаться. Она разыгрывает невинную овцу, дурочку, которая не способна спланировать и осуществить такое преступление, а ведь если никто не видел, как она выходила из дома, значит, она где-то пряталась, а может быть, даже переоделась, то есть принесла одежду с собой. Она хитрая и предусмотрительная, она понимает, что за это обязательно кто-нибудь зацепится и начнет доказывать ее невиновность.
Ленар от возмущения даже задохнулся, его темные глаза, обращенные на адвоката, засверкали яростью и ненавистью.
— Наташа не такая, — горячо и быстро заговорил он, — она не может сделать так, как вы тут напридумывали.
— Никогда не знаешь, на что способен человек, даже если тебе кажется, что ты видишь его насквозь, — усмехнулся Кирган, и Маргарите Михайловне показалось, что усмешка эта была полна горечи и какой-то вины. — А вы сколько времени знакомы с Наташей?
— Два месяца.
— Ну, вот видите, два месяца — это ничто, вы ровным счетом ничего о ней не знаете.
— Почему вы думаете, что два месяца мало? — окрысился Ленар.
— Потому что я прожил со своей женой семнадцать лет, и через семнадцать лет выяснилось, что я совершенно ее не знаю. Я был уверен, что в определенной ситуации она поступит так-то, а она поступила совсем иначе.
«Ах вот в чем дело, — мелькнуло в голове у Марго. — Стало быть, у тебя, голубчик, нелады с женой, и из-за этого ты так распустился. Ладно, учтем».
— И все равно я не верю, что Наташа могла так… — Ленар упрямо мотнул головой и стукнул ладонью по столу. — Я же был с ней весь день, вы что, не верите мне?
Кирган обезоруживающе улыбнулся, и была в этой улыбке, помимо доброжелательности, какая-то снисходительность, причину которой Марго очень быстро поняла.
— Ленар, друг мой, я знаю вас еще меньше, чем вы свою Наташу, почему я должен вам безоговорочно верить? Сами подумайте, вы для меня человек с улицы, я вас впервые увидел несколько дней назад, мы с вами разговаривали, в общей сложности, за две встречи два часа от силы, откуда же мне взять ресурс для веры в ваши слова? Будьте благоразумны и не требуйте от меня больше, чем я могу реально.
Маргарите Михайловне его слова понравились, они свидетельствовали о том, что адвокат не пытается заигрывать с тем, кто платит ему деньги. Что ж, несмотря на отсутствие зрелости в некоторых вопросах, этот сорокалетний мальчик делается ей все более симпатичным. В нем много слабости, но зато есть прямота.
— Как же вы можете защищать человека, если не верите в его невиновность? Зачем вы тогда взялись за наше дело? — спросил Ленар звенящим от злости голосом.
— Смысл работы адвоката не в том, чтобы помочь человеку избежать обвинительного приговора, а в том, чтобы защитить его права. Права есть у каждого, даже у насильника и убийцы. Каждый человек имеет право быть осужденным только за то, что он в действительности совершил, и получить такое наказание, которое адекватно содеянному и мере его вины. Если это право не соблюдать и не защищать, то любого, совершившего одно преступление, можно будет обвинить в десятке, навешать на него всех нераскрытых собак.

Если это право не соблюдать и не защищать, то любого, совершившего одно преступление, можно будет обвинить в десятке, навешать на него всех нераскрытых собак. Каждый преступник имеет право быть наказанным ровно в той мере, в какой он этого заслуживает. И если это право не соблюдать и не защищать, то каждому суд будет выносить приговор по максимуму, предусмотренному в соответствующей статье Уголовного кодекса. Девяносто пять процентов нашего населения считают, что адвокаты занимаются только тем, чтобы помочь страшному преступнику избежать ответственности и наказания. Но это неправильно. У каждого есть права, кем бы он ни был. В конце концов, существует такая штука, как справедливость, ее тоже никто еще пока не отменил. А уж если человек невиновен, то тогда, конечно, адвокат занимается тем, что собирает доказательства его невиновности и пытается не допустить обвинительного приговора. Вы поймите, мне все равно, виновна ваша Наташа или нет, но у нее есть права, и мое дело — их защищать и отстаивать.
Он произнес этот длинный монолог устало и чуть прикрыв глаза, и Марго поняла, что говорить эти слова ему приходилось не один раз. Наверное, давал интервью прессе после каких-то громких процессов. Надо будет посмотреть потом в Интернете, может, есть какая-то информация об адвокате Виталии Николаевиче Киргане. И почему ей раньше это в голову не пришло? Хотя зачем? Есть рекомендация Нонны Станиславовны, и этого более чем достаточно.
— Ну ладно, — буркнул Ленар, — а насчет хорошего что вы скажете?
— Скажу, что есть и другое объяснение. Если Наташа действительно не виновата, то есть убийство Кати Аверкиной совершил кто-то другой, то этот другой, точнее — другая приехала к Кате одетая, как Наташа, в парике и в темных очках, совершила убийство, потом быстро переоделась, сняла парик и очки и вышла. Все были уверены, что видели Наташу, а на эту девушку в другой одежде и с другой прической никто не обратил внимания. Поэтому первоочередная задача, стоящая передо мной, это тщательнейшим образом опросить всех жильцов дома Кати и выяснить, видел все-таки кто-нибудь Наташу выходящей или нет и кто вообще выходил из дома сразу после убийства. К сожалению, на доме нет камер видеонаблюдения, так что придется ножками, ножками. Ленар, у вас есть еще деньги?
— Нет, — растерялся юноша, — а зачем? Вы же сказали…
— Можно было бы привлечь частных детективов, — прервал его Кирган, — а то уж больно работа объемная, мне одному не справиться.
— Нет, — повторил Ленар, — денег нет. То есть я могу попытаться их достать, но мне…
Он не договорил, и всем стало понятно, что достать еще деньги ему будет трудно. Парень расстроился чуть не до слез.
— А что, без детективов ничего не получится? Значит, все зря? Зря я с вами соглашение заключил, да? Вы ничего не сможете один?
Марго переглянулась с Борисом и слегка кивнула.
— Мы с Маргаритой Михайловной можем помочь, — сказал Райнер. — Командуйте, что нужно сделать, и научите, как это сделать правильно. Мы мобильные, у нас обоих есть машины, и времени свободного полно, так что распоряжайтесь нами.
Кирган от души рассмеялся, и в этот момент его помятое лицо помолодело и выглядело почти красивым.
— Господь с вами, Борис Леонидович, это не так-то легко, как показывают в кино, это муторно и требует большой тщательности и усердия.
— Я тоже буду помогать, я могу отгулы взять, если надо, или отпуск оформить на работе, вы только скажите, что нужно сделать, — вмешался Ленар.
Марго видела, что адвокат колеблется, он уже готов согласиться на их предложение, надо только чуть-чуть подтолкнуть.
— Мы хорошие ученики, — сказала она с улыбкой, — мы будем соблюдать все ваши указания и инструкции.

— Мы хорошие ученики, — сказала она с улыбкой, — мы будем соблюдать все ваши указания и инструкции. Ну правда, Виталий, у Ленара больше нет возможности платить, он достал только ту сумму, которую вы обозначили как свой гонорар, но не останавливаться же на полпути? Если уж мы все вместе взялись помочь Наташе, то бросать дело не годится. Давайте попробуем дойти до логического конца.
Кирган тяжело вздохнул.
— Уговорили. Маргарита Михайловна и Борис Леонидович будут беседовать с жильцами дома, где жила потерпевшая. Ленар, нам с вами придется ехать в торговый центр на МКАД и там обходить все магазины и точки, где вы с Наташей были вместе. Может быть, кто-то вас помнит и согласится дать показания на допросе у следователя, при этом надо, чтобы вас вспомнили именно применительно к тому времени, когда было совершено преступление. То есть люди, которые смогут подтвердить, что вы с Наташей были в магазине в интервале с четырнадцати до пятнадцати часов двадцать пятого декабря. Вы сами-то понимаете, насколько это нереально? Прошло больше двух недель, перед Новым годом в магазин приходили десятки тысяч покупателей, продавцы просто физически не в состоянии всех упомнить. А еще надо проверить показания Наташи в части звонка из центра планирования семьи.
— А зачем? — удивился Райнер. — Что это дает для убийства?
— Для убийства — ничего, но я хотел бы все-таки понимать, что произошло на самом деле, потому что без этого мне не собрать необходимые доказательства. Виновна Наташа или нет — это совершенно не мое дело, но я должен понимать тактику своей работы: искать ли мне доказательства ее невиновности или искать возможности для того, чтобы скомпрометировать материалы следствия. Да, кстати, Ленар, Наташа спрашивала про твоих родственников. У них все в порядке? Она беспокоится, что некому ставить капельницы и делать уколы твоему дяде.
Марго обратила внимание, что адвокат внезапно перешел на «ты», сочтя, вероятно, что Ленар Габитов еще достаточно молод для такого фамильярного обращения. Молодой человек никак на это не отреагировал, то ли не заметил, то ли счел, что так и должно быть.
— Все нормально, спасибо, — скупо улыбнулся он. — Скажите Наташе, чтобы не переживала, я медсестру из поликлиники пригласил, она делает все, что нужно. Подумать только: сама за решеткой, а о них беспокоится! Я же говорю, что она необыкновенная девушка.
— На этот счет не обольщайся, все, кто сидит, очень интересуются жизнью на свободе, это синдром такой. О насущном-то думать страшно, вот и отвлекаются, кто на что может, — покачал головой Кирган.
Они не спеша пили чай, и Марго то и дело ловила на себе вопрошающий взгляд Ленара, в котором ясно читалось: вы же мне обещали… Когда же?
— Боренька, ты погадаешь Ленару? — спросила она, будто никакого разговора в прихожей не было.
— Конечно. — Борис Леонидович тут же с готовностью поднялся. — Прошу за мной.
— А вы, Виталий? — обратилась Марго к адвокату. — Не хотите погадать на картах Таро?
— Спасибо, нет. Я, пожалуй, поеду.
Она проводила его до двери, поблагодарила и заверила, что все будет сделано именно так, как они и договаривались. Закрыв дверь за Кирганом, зашла в соседнюю квартиру.
Марго очень любила кабинет Бориса и могла находиться там часами, если он позволял. В кабинете стояли рабочий стол и удобный мягкий диван, а также двустворчатый шкаф, в одной части которого висели три рабочие рубашки Бориса — черная, белая и светло-голубая, а в другой — различные предметы, используемые им при гадании в качестве ритуальных инструментов и шутливо на-зываемые «причиндалами».

Рубашки он стирал только сам, руками, даже стиральной машиной не пользовался, а о том, чтобы отдать их в прачечную или в химчистку, и слышать не хотел: не положено, к одежде таролога никто не должен прикасаться, кроме него самого. Среди «причиндалов» были ароматические свечи, благовония, пирамидка из горного хрусталя, скарабей из оникса, древнетибетские молитвенные колокольчики, кованная вручную курильница для возжигания ароматических смол, семисвечник, зажигаемый для рождественских гаданий, ваджра — тибетский кинжал для отсечения негатива, трехгранный, и многое другое. Еще на полках стояли фотографии родных Бориса и Марго. Борис периодически гадал на них и смотрел, все ли в порядке. Для работы он доставал эти предметы и расставлял на столе в определенном порядке. Как-то Марго спросила, для чего все это, и Борис очень серьезно ответил:
— Понимаешь, Гоша, у меня интерес чисто научный, я хочу понять, как это работает. И если опытные тарологи говорят, что эти предметы необходимы для привлечения позитивной энергии и отсечения негативной, для усиления дара провидения, то я тоже должен их использовать, даже если в это не верю, иначе не смогу понять, каков механизм. А вдруг за этим что-то стоит? Как говорил философ, я знаю только то, что ничего не знаю.
Ленар вошел в кабинет с опаской и оглянулся на стоящую у него за спиной Марго.
— А вы тоже будете со мной? — робко спросил он.
— Если хочешь, я останусь, хотя Борис Леонидович не приветствует присутствие третьих лиц при гадании.
— Останьтесь, пожалуйста, а то мне как-то не по себе.
Они сели рядышком на диван. Бориса не было.
— А где Борис Леонидович?
— Моет руки. Карты Таро не терпят грязных рук.
Пришел Борис и принялся вынимать из шкафа и ставить на стол свои ритуальные инструменты. Глаза Ленара расширились, он никак не мог понять, зачем все это и что вообще происходит. Марго тихо улыбалась и молчала. Борис зажег благовония и включил негромкую музыку для медитации, потом достал из шкафа черную рубашку и вышел в другую комнату. Вернулся он через минуту уже в рубашке, поверх которой на тонкой золотой цепочке висела золотая шестиконечная звезда размером в пятирублевую монету.
— Ну-с, молодой человек, какой колодой будем гадать?
Ленар оторопело молчал. Борис посмотрел на него весело и вопросительно.
— Так я жду ответа, Ленар Ахатович. Вы мне должны сказать, какой у вас вопрос и что мы с вами будем пытаться выяснить, а я в зависимости от этого выберу колоду. К примеру, если вас интересуют вопросы романтического плана и разных эмоций, то я возьму колоду Мадам Ленорман, а если вы не понимаете, почему с вами происходят те или иные события, для которых вроде бы нет никаких предпосылок, то лучше гадать на Магических Таро Кроули. Можно взять колоду Райдера, это классика, дает ответы на все вопросы, только расклады в зависимости от вопросов интерпретируются по-разному. Но лично я больше всего люблю Мифологическое Таро, я его хорошо понимаю и чувствую, потому что всю жизнь занимался изучением мифологии разных стран. Хотя эта колода, конечно, новодел и уважающие себя тарологи ею не пользуются. Ну так что, Ленар Ахатович?
Марго тихонько улыбнулась: Боря в своем репертуаре, все время обращался к Ленару на «ты», что и понятно, учитывая разницу в возрасте, а тут вдруг назвал его по имени-отчеству, словно подчеркивая торжественность момента.
— Вы можете погадать на Наташу? Ее оправдают? Ее выпустят?
Борис Леонидович отрицательно покачал головой.
— Таро на такой вопрос не ответит достоверно, потому что речь идет о будущем, а будущее в руках человека, и малейшее вмешательство может его изменить.

Может быть, у тебя самого есть какие-то проблемы?
Ленар уставился глазами в пол и умолк. Марго и Борис молча терпеливо ждали, пока он соберется с силами, чтобы ответить.
— Я чувствую себя слабым и беспомощным.
Именно это Марго и готовилась услышать. С момента знакомства юноша звонил ей каждый день, они подолгу разговаривали, Марго утешала его, успокаивала, пыталась обнадежить и довольно отчетливо поняла, что больше всего тяготит и беспокоит его: Ленар очень переживает из-за того, что не смог решить проблему Наташи сам и обратился за помощью к родителям, с которыми плохо расстался. И вообще в этом деле ему все помогают, и Марго с Борисом, и родители, и дядя Рифат с тетей Динарой, и адвокат Кирган. То есть он ничего не может сам, он слабак и ничтожество, и весь его план пройти путь самостоятельно рухнул. Марго даже процитировала ему своего любимого Конфуция:
— «Не путь делает человека, а человек делает путь».
Но Ленар, похоже, не оценил всей глубины этой простой мысли.
Борис достал из ящика стола колоду, завернутую в красный бархат, расстелил этот бархат и на него положил карты. Перетасовал. Ленар смотрел на его руки, не отрывая глаз, словно пытался разгадать механизм фокуса. Райнер выложил Кельтский крест и задумчиво рассматривал его.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Ленар. — Что вы видите?
— Погоди, нужно выложить дополнительные карты, мне пока не все понятно, — ответил Борис Леонидович.
Он выложил еще несколько карт, поднял глаза на Марго и Ленара и торжественно проговорил:
— Голубчик Ленар, твоя судьба — быть воином, солдатом, быть надежным защитником и рыцарем, бороться за то, что тебе дорого, а вот известность и слава тебе не светят.
— Как это? — оторопел Ленар. — Почему не светят? Откуда вы знаете? Вы же сказали, что про будущее карты не говорят.
— А это не про будущее, это очень даже про настоящее, — улыбнулся Борис. — Это про твои мозги, твои душевные качества, твои возможности и способности, которые существуют на сегодняшний день. Со всем этим комплектом невозможно добиться славы и известности, но можно защищать людей, ограждать их от бед и несчастий, вытаскивать из тяжелых ситуаций, и за это они будут тебе искренне благодарны. Надо прислушаться к своему предназначению и не пытаться его обойти или сломать, все равно ничего хорошего не выйдет.
Маргарита Михайловна видела, что Ленару такой поворот совсем не нравится. Ну еще бы, кому понравится в двадцать пять лет услышать, что славы и известности не будет? Но на самом деле это еще бабушка надвое сказала, потому что ничего этого Борис в картах не увидел. Боря хороший психолог, он всю жизнь общается с молодежью, со студентами и аспирантами, и никто лучше его не представляет себе, о чем думают и мечтают двадцатипятилетние мужчины и как с ними нужно разговаривать, чтобы заставить их поступать определенным образом.
Через полчаса Ленар ушел, расстроенный окончательно. Мало того что адвокат не видит перспектив оправдания Наташи и вообще не верит в ее невиновность, так еще и будущее под вопросом. Марго было его ужасно жаль, но она понимала: слова Бориса нельзя смягчать никакими утешениями, зерно брошено в почву и должно прорасти.
У Виталия Киргана забарахлила машина. Как всегда, неожиданно и, как всегда, некстати. У него были четко расписанные планы на день, жертвовать которыми очень не хотелось. Он сердито чертыхнулся и погнал автомобиль в сервис. Сдав машину и услышав, что забрать ее в отремонтированном виде можно будет только через четыре дня, адвокат вышел на улицу и, остановившись перед зданием автосервиса, принялся прикидывать и размышлять, то ли вызвать такси, которое придется еще неизвестно сколько ждать, потому что среди дня заказать машину «на сейчас» практически невозможно, то ли ловить частника и ехать в фирму, где можно взять машину напрокат.

Размышления оказались прерванными звонком Маргариты Михайловны. Кирган некоторое время смотрел на дисплей, борясь с искушением не отвечать: ну что умного может ему сказать эта старушонка? И все-таки ответил. Сам не зная почему.
— Я хотела вам сообщить, что только что разговаривала со своей приятельницей из центра планирования семьи, — послышался спокойный и почти ласковый голос Марго. — Я, как мы с вами и договорились вчера, выясняла насчет того доктора, Веревкина, к которому записали на прием Наташу.
— Что-нибудь удалось узнать? — поинтересовался Кирган.
— О таком докторе там никогда даже не слышали. Что вы на это скажете?
— А что я должен сказать?
— Ну как же, Виталий, надо ведь все до конца проверить. Вы спрашивали у Наташи, по какому адресу она должна была явиться?
— Спрашивал.
— Значит, надо туда поехать и выяснить, что там находится. Может быть, она фамилию спутала, а по тому адресу как раз и принимает гинеколог. А может, там на самом деле никакого врача нет; значит, этот звонок был как-то связан с убийством. Разве вы сами так не думаете?
— Я бы с удовольствием поехал, Маргарита Михайловна, но у меня машина сломалась, я как раз только что ее в сервис отогнал.
— Не вопрос, я вас сама отвезу. Не бойтесь, — со смехом добавила Марго, уловив паузу, — я хорошо вожу машину, можете не беспокоиться за свою жизнь. У меня водительский стаж безаварийной езды — тридцать пять лет.
— Мне как-то неловко вас затруднять, ведь это моя работа, я за нее деньги получаю, а вы — ничего.
— Я просто хочу помочь.
Кирган сдался, назвал Марго адрес сервиса и отправился в ближайшее кафе. Она приехала на удивление быстро и, как только Виталий сел в машину, достала атлас.
— Какой адрес назвала Наташа?
Он сверился с записями.
— Улица Головачева, дом сорок два.
Марго быстро перелистала страницы, нашла нужную и, надев очки для чтения, стала всматриваться в обозначения улиц и номера домов.
— Сейчас посмотрим, где это и как лучше доехать… Так, это за Люблинским кладбищем, значит, поедем по Третьему кольцу, потом по Волгоградке… Виталий, а ведь дома с таким номером на улице Головачева нет.
— Как — нет? — удивился он.
— Вот так и нет. Последний номер на этой улице — двадцать семь.
— Так это же здорово! — обрадовался он. — Значит, со звонком все вранье. И либо врет ваша Наташа, либо ее выманивали из дома. Хорошо, что вы атлас посмотрели, мы сэкономили кучу времени.
Маргарита Михайловна покачала головой и сняла очки.
— Все равно надо поехать и убедиться самим. Я, знаете ли, все тридцать пять лет, пока вожу машину, изучаю наши карты и давно уже пришла к выводу, что они делаются специально для оккупантов. В них все неправильно, по ним невозможно сориентироваться. Надо обязательно выезжать на место и смотреть своими глазами. Мало ли какой давности сведения в этом атласе? Может, этой информации уже десять лет, а за десять лет могли построить новые дома.
Пришлось согласиться, потому что возразить Виталию было нечего. По поводу дорожных атласов он думал примерно то же самое.
По дороге Марго рассказывала о Борисе: оказалось, что у него есть сестра, которая живет в Израиле, и он туда часто ездит, иногда вместе с Маргаритой Михайловной. И сын у него в Канаде.
— Чего ж он не уезжает? — искренне удивился Кирган. — Зачем продолжает жить здесь, когда у него такие роскошные возможности для эмиграции? Я бы на его месте обязательно уехал.

По дороге Марго рассказывала о Борисе: оказалось, что у него есть сестра, которая живет в Израиле, и он туда часто ездит, иногда вместе с Маргаритой Михайловной. И сын у него в Канаде.
— Чего ж он не уезжает? — искренне удивился Кирган. — Зачем продолжает жить здесь, когда у него такие роскошные возможности для эмиграции? Я бы на его месте обязательно уехал.
Марго объяснила, что у Бориса Леонидовича здесь работа, студенты и аспиранты, в том числе студентки и аспирантки.
Виталий удивился еще больше:
— Неужели? Я имею в виду: я вас правильно понял?
— Правильно, правильно, — рассмеялась Марго. — А вы как думали? В полный рост! И всю жизнь так было, поэтому в один прекрасный момент жена от Бори и ушла. Терпела больше двадцати лет — и не выдержала.
— Но в Канаде или Израиле наверняка тоже есть много красивых аспиранток, а Борис Леонидович, как я понимаю, специалист универсальный, то есть его научные интересы можно реализовывать практически в любой стране.
— Можно, — согласилась Марго, — но он все равно никуда не поедет.
— Почему?
— Потому что здесь я. Между прочим, вы имеете полное право спросить, почему я не уезжаю, ведь у меня тоже дочь в Канаде живет.
— Ого, какое совпадение! — хмыкнул адвокат. — У вас дочь в Канаде, у Бориса Леонидовича — сын… Как это вы так устроились?
— Никакого совпадения, моя дочь — жена Бориного сына, так что мы с ним почти родственники. То есть родственники, но не кровные. По-моему, на вашем юридическом языке это называется «свойственники».
— Ну да, — кивнул Виталий. — Так и уехали бы вместе.
— Не хотим. Во всяком случае, я точно не хочу и не могу, у меня во Владимирской области мама и сестра с семьей, я не могу их оставить. А Борис не может оставить меня.
— Вот даже как?
Виталий хмыкнул и слегка скривился. Ему представились Марго и Борис в интимной ситуации, и это вызвало у него приступ смеха, который он постарался сдержать, но, видимо, не очень успешно, потому что Марго это заметила.
— Вам смешно? — безмятежно улыбнулась она. — Могу себе представить, что пришло вам в голову. Но, как говорят в плохом кино, это не то, что вы подумали.
— А что же? — спросил Кирган уже вполне серьезно.
Ему вдруг стало по-настоящему интересно. И еще он поймал себя на странном ощущении: рядом с этой женщиной ему не было зябко. Ледяная плоская струя воздуха больше не дула откуда-то справа. Он почти согрелся.
Когда Маргарита училась на третьем курсе экономического факультета МГУ, в одной студенческой компании она познакомилась с Борисом Райнером, студентом пятого курса истфака. Роман вспыхнул мгновенно и развивался бурно и так же мгновенно закончился из-за глупой, но показавшейся в тот момент необыкновенно принципиальной ссоры. Они перестали звонить друг другу и встречаться, хотя общие знакомые остались, и от них Марго то и дело слышала о том, как живет Борис. Узнала, что после защиты диплома ему предложили остаться в аспирантуре, что он успешно пишет кандидатскую диссертацию. Потом Марго вышла замуж, родилась дочь, сама Марго работала в Министерстве финансов и о Борисе вспоминала все реже. Однако, когда к ней обратилась коллега за советом, где найти толкового и недорогого репетитора по истории для сына-десятиклассника, которому нужно было сдавать этот предмет на вступительных экзаменах в институт, она вспомнила про Райнера и решила его разыскать. Все те же общие знакомые дали новый телефон Бориса, он к тому времени тоже обзавелся семьей и переехал.

Марго позвонила. Она очень волновалась, когда набирала номер, и заранее готовила слова, чтобы напомнить ему, кто она такая, ни минуты не сомневаясь, что Борис ее накрепко забыл, ведь роман их хоть и был бурным и страстным, но продлился всего несколько месяцев, и прошло с тех пор десять лет, даже чуть больше. Однако никакие слова не понадобились, Борис узнал ее голос сразу же и радостно завопил в трубку:
— Гоша! Гошка! Как же я рад тебя слышать. Как ты? Где ты? Давай скорее все рассказывай.
Он всегда был таким — горячим, быстрым, живым как ртуть, как огонь. Не скрывал эмоций и не страдал сдержанностью.
Она все ему рассказала про себя, он ей — про себя. У него жена и сын, причем женился он почти сразу же после разрыва с Марго, и сын у него старше ее дочери на четыре года. Он обещал помочь с репетитором, найти толкового и знающего паренька, который подготовит хорошо, а возьмет недорого. Взял телефон Марго и сказал, что позвонит. Позвонил через пару дней, дал координаты одного аспиранта истфака, на прощание произнес:
— Все, Гошка, мне надо бежать, но я тебе обязательно позвоню.
Она сомневалась. Но он действительно позвонил на следующий же день и предложил встретиться. С тех пор они начали общаться, не очень часто, примерно раз в месяц созванивались и раз в год встречались, ходили в кафе или просто гуляли. Но если у Марго что-то случалось, например болели мама, муж или дочка, Борис начинал звонить каждый день, а то и по нескольку раз в день, справлялся о здоровье, спрашивал, не нужна ли какая-то помощь. Когда ситуация разрешалась, он опять переходил на режим ежемесячных звонков. Они никогда не вспоминали свой роман и не обсуждали, правильно ли сделали, что расстались тогда. Просто выстроили свои отношения заново и сделали их теплыми и дружескими.
Когда Марго было пятьдесят, а ее дочери — двадцать три, внезапно умер муж Марго. Удар оказался неожиданным, муж ничем не болел и считался полностью здоровым, просто упал и умер прямо на улице. Марго не справилась с шоком, она совершенно растерялась и никак не могла собраться с мыслями даже для такого простого дела, как заваривание чая. И тут рядом оказался Борис, который дневал и ночевал у Марго, поил ее чаем, кормил, заставлял ходить на прогулки и постоянно разговаривал с ней. Он к этому времени уже развелся и жил один. Так прошло около месяца, в течение которого Марго, взявшая на работе отпуск, сидела дома и ждала Бориса. Ему отпуск посреди учебного года, конечно же, не дали, но он приезжал к ней сразу после окончания занятий в университете. Борис к этому времени уже защитил докторскую и заведовал кафедрой, так что своим временем распоряжался довольно свободно. Марго начала постепенно приходить в себя, и Борис как-то сказал, что она слишком бледная, ей нужен свежий воздух и он на три дня забирает их с дочерью к себе на дачу. Туда же приехал и двадцатисемилетний сын Бориса, такой же высокий, легкий, горячий и живой, как его отец. Неудивительно, что дочь Марго влюбилась в него с первого взгляда. Через полтора года сыграли свадьбу, шел 1995 год, и новоиспеченный зять Маргариты Михайловны поставил вопрос о переезде в Канаду. Он хотел, чтобы уехали все, включая отца, мать и тещу, но Борис и Марго отказались сразу. Ей было пятьдесят два, Борису пятьдесят четыре, до пенсии далеко и можно еще поработать, а что они будут делать там, за границей? В их возрасте найти работу будет нелегко, а сидеть дома и ждать, пока появятся внуки, как-то глупо. Тем более что у Марго мама и сестра остаются в России, а бросить их она не может.
— Я бы поехал, — задумчиво сказал тогда Борис. — На преподавательскую работу меня бы взяли, французский у меня хороший, говорю свободно. Но ведь тоска зеленая среди чужих! Нет, я здесь родился, здесь и пригодился. И без тебя, Гошка, я вообще загнусь от скуки. Давай-ка я лучше к тебе поближе перееду.

Давай-ка я лучше к тебе поближе перееду.
— Это как? — не поняла Марго.
— У тебя соседи по лестничной площадке живут в «двушке», а у них двое маленьких детей и никаких перспектив на расширение жилплощади. Я как-то по случаю с ними разговорился и все выяснил. Попробую предложить поменять их «двушку» в центре на мою «трешку» на окраине Москвы. Конечно, моя «трешка» стоит дороже, она улучшенной планировки, но я готов поменяться без доплаты. Зато мы с тобой будем рядом, у нас даже тамбурная дверь будет общая.
В тот момент пятидесятидвухлетняя Маргарита Усольцева впервые за много лет подумала о том, что, может быть… Ведь не зря же Борис хочет переехать поближе к ней. А то, что он не подавал никаких романтических сигналов все эти годы, ни о чем не говорит, ведь Марго была замужем, а потом шел первый год траура. А сейчас уже полтора года прошло, как мужа не стало, и дети поженились, так почему бы и нет? В конце концов, ведь это все было, было… Она не могла понять, хочется ей возобновления близости с Борисом или нет, прислушивалась к себе и не находила ответа, а он тем временем активно занимался оформлением обмена квартиры и организацией переезда. Марго ждала, что в любую минуту он может повести себя так, что ей придется принимать решение, к которому она не была готова.
Но решение принимать не пришлось. Никак «так» Борис Райнер себя не повел. Более того, он продолжал активно интересоваться молодыми студентками и аспирантками и даже не пытался скрывать от Марго свою бурную личную жизнь.
— Гошка, ты мне ближе, чем лучшая подруга и родная сестра, я тебя сто лет знаю, мне с тобой уютно и надежно. И потом, ты умная, — частенько повторял он, — мне с тобой не скучно. И ты не зануда, с тобой очень легко. И вообще, мы ведь члены одной семьи. Не представляю, как бы я сейчас жил, если бы сто лет назад твоей коллеге не понадобился бы репетитор по истории. А кстати, ты не помнишь, из-за чего мы с тобой тогда поссорились и разбежались? Я, честно признаться, забыл.
Марго помнила, но сказала, что тоже забыла. Повод для ссоры выглядел сейчас таким смехотворным и идиотским, что даже неловко было о нем говорить. Впервые за много лет Борис затронул тему их прошлого романа, и Марго немного растерялась, она как-то привыкла к тому, что эта тема не обсуждается вообще. Но первое упоминание оказалось и последним же.
Ну разве может сорокалетний мужчина вроде Виталия Киргана понять, что связывает ее с Борисом и почему они не могут расстаться друг с другом? Небось он представляет себе двух престарелых любовников и морщится от брезгливого отвращения. Ладно, пусть думает, что хочет.
Они приехали на улицу Головачева. Как и показывал атлас, никакого дома 42 там не оказалось, нумерация домов заканчивалась числом 27.
— Вот видите, — торжествующе сказала Марго, — никакого доктора Веревкина нет, и адрес несуществующий. Совершенно очевидно, что девочку просто-напросто выманивали из дома. Она невиновна.
Но Кирган, казалось, ее радости не разделял.
— Ой, не радуйтесь раньше времени, Маргарита Михайловна, эта ваша Наташа может оказаться опытной преступницей, которая все продумала до мелочей. И историю про доктора она сама же и выдумала.
— Неужели такое возможно?
— Да что вы, еще и не такое может быть, — заверил ее Кирган. — Вы просто не знаете, на какие ухищрения идут преступники, чтобы запутать следствие.
— Жаль, очень жаль, — задумчиво и огорченно протянула Марго. — Мне не хотелось бы, чтобы вы оказались правы.
— Да что вам эта Аверкина? Вы ее совсем не знаете, даже в глаза не видели. Почему вас так волнует ее судьба?
— Да скорее не ее, а Ленара.

Почему вас так волнует ее судьба?
— Да скорее не ее, а Ленара. Все-таки его-то мы хоть немножко, но знаем, бедный мальчик так нуждается в помощи.
— Да вы ведь и Ленара знаете всего ничего, он вам совершенно посторонний человек. Вы что, каждому встречному готовы помощь оказывать?
Марго переливчато рассмеялась:
— Ну, не каждому, а только тому, кому мы с Борисом реально можем помочь.
— А у вас большие возможности?
В его голосе Маргарита Михайловна уловила неприкрытый скепсис. Ну да, они с Борисом в глазах сорокалетнего адвоката, наверное, выглядят совсем старыми и немощными. Какие у них вообще могут быть возможности!
Все тем же спокойным мягким голосом она объяснила, что у них есть реальные возможности в решении довольно широкого спектра проблем, потому что круг общения у нее и Бориса Леонидовича достаточно велик, у него — студенты, аспиранты и соискатели, как нынешние, так и бывшие, у нее — нынешние ученики и бывшие коллеги по работе в Минфине, и всегда можно найти ходы в любое место и к любому человеку. Да и те люди, которым они оказали помощь и которые продолжают поддерживать с ними отношения, тоже обладают какими-то возможностями и с готовностью помогают.
— Ну, раз уж вы готовы помогать, тогда давайте съездим в клинику, выставившую Наташе счет, — предложил Кирган. — Следователь пока до нее не добралась, а вдруг нам повезет?
Пока они выбирались на Волгоградский проспект, Виталий успел сделать несколько звонков по телефону и получить адрес, по которому находился филиал швейцарского медицинского центра. Оказалось, что эта организация арендует этаж в одной из московских больниц.
Ехать пришлось долго. Виталий то и дело начинал злиться на Маргариту Михайловну, которая вела машину вежливо, никуда не пыталась влезть без очереди, в обход других автомобилей, никого не подрезала и не забывала обозначать маневр «поворотником». Сам Виталий все время выискивал глазами «дырки», в которые можно было бы встроиться и выгадать пару десятков метров, и его сердило, когда Марго этим не пользовалась. Он нетерпеливо ерзал на сиденье и клялся больше никогда не садиться в машину, если за рулем будет эта невозмутимая старушенция.
К удивлению адвоката, Марго безошибочно выбрала самый короткий путь и подъехала к зданию больницы, нигде не плутая. Больница была большой, с несколькими корпусами и собственной обширной территорией, огороженной забором. За калиткой обнаружилась проходная со свирепого вида охранником. Он строго спросил, «куда и к кому», но, услышав название швейцарской клиники, помягчел взглядом и обстоятельно объяснил, как пройти и куда свернуть. Видно, цены в этой медицинской фирме были настолько высоки, что все, кто готов платить, вызывали у охранника уважение, граничащее с подобострастием.
— Мы не можем разглашать… — надменно начала было девушка в униформе, стоящая за стойкой в маленьком, но дорого отделанном холле.
— Вы не поняли, — прервал ее адвокат. — Мне не нужна история болезни, мне нужно поговорить с врачом, который вел мою подзащитную, и с сотрудником, выдавшим ей на руки счет за медицинские услуги в головной клинике.
Девушка недовольно скривилась, но все-таки полезла в компьютер. Видно, адвокат ей не очень понравился, потому что лицо ее внезапно просияло, а в глазах мелькнуло удовлетворение.
— Ее вел доктор Шубарин.
— Я могу с ним встретиться? Он сейчас принимает?
— Он в отпуске, — торжествующе сообщила девушка.
— И давно он уехал?
— Он в отпуске с двадцать седьмого декабря.
— А вернется когда?
— В конце января.

— А вернется когда?
— В конце января.
Вот, значит, почему Рыженко его не допросила… Но и Киргану это не удастся.
— Хорошо, а сотрудник, который выписывал и выдавал счет? С ним я могу встретиться?
Она снова посмотрела в компьютер и хмыкнула:
— Она тоже в отпуске, будет в конце января.
Да что ж за невезенье!
— Как интересно! — невольно вырвалось у Виталия. — Мне нужны два человека, и оба в отпуске в одно и то же время.
— Ничего интересного. — Девушка выразительно пожала плечами. — Они муж и жена, потому и уехали вместе.
Ну что ж, придется ждать. Главное — успеть раньше, чем этих свидетелей перехватит Рыженко. Вдруг окажется, что супруги Шубарины могут быть использованы в качестве свидетелей защиты? А если получится поговорить с ними до того, как их допросит следователь, то потом, когда Надежда Игоревна начнет их трясти, можно поднять крик насчет того, что следствие давит на свидетелей. Дело, конечно, тухлое, ничего он не выгадает, но хоть нервы попортит этой бабище в синей форме с погонами.
Магазин, в котором Ленар и Наташа провели день 25 декабря, оказался огромным торговым комплексом за Московской кольцевой дорогой. Виталий Кирган встретил Ленара с утра возле метро и усадил в такси, на котором приехал из дома.
— Фотографию Наташи не забыл? — первым делом спросил адвокат.
— Принес, — кивнул Ленар. — И часы тоже, и гарантию.
— А чек не нашел?
— Нет, чек выбросил. Я же не знал, что понадобится.
— Ну да, конечно, — удрученно вздохнул Кирган.
Поход по торговому центру не обещал стать легким, Ленар не очень точно помнил, в какие именно магазины они заходили, ориентировался «на глазок», главным образом — на витрины, оформление которых после новогодних праздников успели сменить.
— Там на витрине был манекен в горнолыжном костюме, синем с белым, — говорил Ленар, пытаясь отыскать взглядом то, что видел больше двух недель назад. — Кажется, этот магазин был вот здесь, но тут совсем другое на витрине…
И они заходили во все двери подряд, кроме тех, о которых Ленар мог с уверенностью утверждать:
— Здесь мы не были, точно не были, здесь очень дорого.
Или:
— Здесь мебель, мы ее не смотрели вообще.
Через три часа они присели в кафе передохнуть и перекусить. К этому времени нашелся только один магазин, продавщица которого вспомнила Ленара, а точнее — не его самого, а его спутницу, молодую женщину в ярко-красной куртке и белых джинсах. Но назвать время, когда они посетили магазин, она не смогла. То есть для обеспечения алиби ее показания не годились.
Выпив кофе и съев по сэндвичу с лососем, они отправились дальше.
— Вот! — радостно воскликнул Ленар. — Вот этот магазин, в котором мы покупали часы мне в подарок.
Ему казалось, что все проблемы решены, ведь адвокат ясно сказал: в магазинах хранятся копии чеков, а на чеке обязательно стоит время покупки. Сейчас они найдут чек, и это уже можно будет предъявлять следователю. Какой он молодец, что вспомнил, где находится этот магазин!
Но и тут их ждало разочарование. Сначала адвокат долго объяснял девушке-продавщице суть своей просьбы, потом она так же долго искала старшего менеджера, который снова выслушивал объяснения и пристально разглядывал удостоверение адвоката, потом этот старший менеджер сказал, что без разрешения и прямого указания управляющего он ничем помочь не сможет, потому что копии чеков все равно хранятся в сейфе, а ключа от сейфа у него нет.

Информация есть в компьютере, но, конечно, не за такой длительный период. За вчерашний день — пожалуйста, а за 25 декабря ничего не сохранилось. Управляющего разыскивали по телефону минут двадцать, потом, к счастью, выяснилось, что он едет как раз сюда и будет примерно через час. Этот час Ленар и Кирган потратили на то, чтобы продолжить обход магазинов. И еще раз им вроде бы повезло, еще одна продавщица в магазине, торгующем трикотажем, вспомнила Наташу по фотографии, потому что именно здесь нашлось несколько вещей, которые Наташе понравились, и она их примеряла и советовалась с продавщицей насчет цвета и размера. Но и в этом случае точного времени установить не удалось.
Наконец в часовом магазине появился управляющий. Он быстро уловил, что от него требуется, и без долгих разговоров открыл сейф. «Вот она, удача, — радостно думал Ленар. — Сейчас все выяснится, сейчас мы найдем чек, и Наташу выпустят». Чек действительно нашелся, но пробит он был в 17 часов 42 минуты. По разочарованному лицу адвоката Ленар понял, что что-то не так.
— Разве мы чек не заберем? — озабоченно спросил он.
— Нельзя, — покачал головой Виталий Николаевич. — Я должен подать ходатайство следователю об изъятии копии чека, обосновать, почему это необходимо, а уж следователь сам все сделает. Но смысла в этом я не вижу.
— Но почему? — почти закричал Ленар.
— Да потому, что преступление совершено сразу после двух часов дня, а часы куплены больше чем через три часа. Какое же это алиби? За три часа можно пять раз доехать от места преступления до этого торгового центра.
— Значит, все напрасно? — горестно проговорил Ленар. — У нас ничего не получилось?
— Значит, не получилось, — холодно констатировал адвокат. — А ты думал, у нас с первого раза все получится? Так не бывает. Знаешь, что сказал один умный человек? Девяносто пять процентов полицейской работы состоит в том, чтобы искать не там. И главная задача — научиться любить эти девяносто пять процентов. Пойдем, обойдем те магазины, в которых мы еще не побывали.
В душе Ленара снова вспыхнула надежда. Может быть, в этих магазинах… Ведь сколько раз в книжках он читал, да и в кино видел, что доказательство находится в самом последнем месте, когда все уже потеряли надежду… Но в жизни все оказалось не так, как в книжках и в кино.
Они вышли из торгового центра, едва волоча ноги от усталости. Никаких доказательств, подтверждающих алиби Натальи Аверкиной, так и не было найдено.
Едва Ленар открыл дверь квартиры, как тут же из комнаты появилась тетя Динара.
— Ну что, Ленар? Как дела? — с тревогой в голосе спросила она. — Удалось то, что ты планировал? Что адвокат говорит?
Она так искренне беспокоилась за Наташу, что Ленар не мог позволить себе отделаться ничего не значащими фразами, хотя разговаривать совсем не хотелось, да и сил не было.
— Все идет потихоньку, — постарался он успокоить родственницу, — адвокат работает, собирает информацию. Ты не волнуйся, тетя Динара, он делает все, что может.
Ленар старался успокоить пожилую женщину, хотя сам очень сомневался в том, что Виталий Николаевич действительно делает все, что может. Наверное, можно было сделать что-то еще, что-то придумать неординарное, остроумное, а он целый день таскался по торговому центру и задавал одни и те же вопросы. Скукотища! И — главное — никакого результата.
Дядю Рифата и тетю Динару Фазуловых Ленар Габитов знает всю свою жизнь. Его родители когда-то учились в Москве, у них здесь много друзей, и они очень любили приезжать в столицу. Останавливались всегда у Динары и Рифата, которые приходятся дальней родней матери Ленара.

Его родители когда-то учились в Москве, у них здесь много друзей, и они очень любили приезжать в столицу. Останавливались всегда у Динары и Рифата, которые приходятся дальней родней матери Ленара. И маленького Ленара всегда с собой брали, водили его по музеям, паркам и театрам. Динару и Рифата Ленар с детства обожал, они были простые и добрые, никогда не повышали голос и вообще громко не разговаривали, зато всегда улыбались и угощали вкусным. Они очень хорошие, и Ленар к ним искренне привязан, но в деле с Наташей они ничем помочь не могут. У них ни связей нет, ни больших денег, ни сил. Все-таки они уже давно на пенсии и от жизни оторвались, а ведь современная жизнь развивается так быстро, что и люди помоложе не всегда за ней поспевают. Они переживают за Наташу, любят ее и от всей души хотят помочь, но не знают, как и чем. Вот тетя Динара вызвалась поехать на Шоссейную улицу, в следственный изолятор, и отвезти передачу для Наташи, сама ее собирала: продукты, теплые носки, теплый свитер своего сына, ведь Кирган сказал, что девушка простужена, а у Ленара нет ключей от ее квартиры и он не может привезти Наташе ее собственные вещи. Динара Айратовна сама сидела весь вечер и разворачивала каждую конфетку, распечатывала пачки с печеньем, сахаром и чаем — в изолятор продукты принимают только россыпью. Спасибо Киргану, что предупредил заранее, а то передачу не приняли бы. Еще тетя Динара ходила в аптеку и покупала для Наташи какие-то женские принадлежности, в которых Ленар не разбирался и вникать не стал. А что еще может пожилая женщина, всю жизнь проработавшая на заводе и живущая на пенсию? Конечно, сын им помогает, постоянно деньги шлет, но это не те деньги, на которые можно здорово разбежаться.
С Наташей Аверкиной Ленар познакомился месяца через три после того, как приехал в Москву. Когда подошло время очередного курса капельниц, к перенесшему инсульт дяде Рифату стала ходить медсестра, которую Ленар пару раз видел мельком и внимания не обращал, хотя и Динара, и Рифат постоянно ее вспоминали и нахваливали. Но молодой человек занимался своей работой, был весь погружен в сбор материала для будущего литературного шедевра и к разговорам стариков относился невнимательно. Мало ли кто там ходит ставить капельницы! Но однажды он застал медсестру во время процедуры и был совершенно потрясен тем, как ласково она разговаривала с дядей Рифатом и как ловко проделывала свои манипуляции.
— Потерпим, мой хороший, — говорила Наташа, — сейчас будет немножко больно, у вас веночка на этой руке спалась, но мы с ней договоримся, она пойдет нам навстречу, правда?
До этого Ленару никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь пытался договориться со спавшейся веной и убедить ее пойти кому-то навстречу. Это показалось ему диким и забавным одновременно, он присел на край дивана, рядом с дядей, и стал смотреть, что будет дальше. Дальше ничего особенного не происходило, медсестра не пыталась разговаривать со стойкой или с лекарствами, она тоже сидела рядом с Рифатом Рушановичем, поглаживала его руку и что-то рассказывала. Ленар поймал себя на том, что не может сосредоточиться на ее словах и не понимает, что она рассказывает, потому что рассматривает ее руки. Они были крошечными, под стать невысокой девушке, на вид необыкновенно мягкими и нежными, с тоненькими хрупкими пальчиками, и он изо всех сил боролся с искушением протянуть руку и потрогать их. Голос у медсестры был таким же мягким и нежным, как и ее ручки, и на Ленара начала накатывать дрема. Он то и дело встряхивался, посматривал то на Рифата, то на сестричку, потом снова утыкался глазами в ее пальцы и снова незаметно задремывал. Когда процедура была закончена и медсестра ушла, он спросил тетю Динару, как зовут девушку.
— А что? — лукаво прищурилась Динара Айратовна. — Понравилась?
— Да я… — смутился растерянный Ленар.
Он и в самом деле совсем не думал в тот момент о том, понравилась ли ему медсестра.

Она была необыкновенной, он таких раньше не встречал, и ему просто захотелось узнать, как ее зовут. Именно так он и сказал тете Динаре. А о том, что испытывает желание еще раз ее увидеть и взять за руку, он, разумеется, благоразумно промолчал. Спросил только, когда Наташа опять должна прийти.
К ее следующему приходу он был дома и сидел в комнате рядом с Рифатом Рушановичем перед телевизором, старательно делая вид, что ему безумно интересно то, что показывают, и уходить он никуда не собирается. Показывали документальный фильм про войну, и Рифат его с удовольствием смотрел на протяжении всего времени, пока капало лекарство. А Ленар на правах хозяина развлекал медсестру светской беседой. Потом пошел ее провожать. Жила Наташа очень далеко от дома Фазуловых, и Ленар не мог нарадоваться тому, что может побыть с ней рядом так долго.
Спустя пару недель тетя Динара и дядя Рифат обо всем догадались и не скрывали своей радости.
— Наташенька такая хорошая, — твердили они в два голоса. — Мы были бы счастливы, если бы у вас все сложилось.
— Она старше меня, — уклончиво отвечал Ленар. — Вряд ли я ей подхожу.
— Да ты тоже очень хороший, — уверяли они. — Из вас получится прекрасная пара. А возраст не помеха, это не имеет ровно никакого значения.
Он думал о ней постоянно и радовался, когда она была рядом, просто дышал Наташей, а вот сама она частенько напоминала Ленару о разнице в возрасте, давая понять, что ни на какие серьезные отношения с ним она не рассчитывает. Но что бы ни говорила Наташа, как бы ни относилась к тому, что он моложе ее на целых шесть лет, он должен, он обязан сделать все, чтобы ей помочь. Никто не верит в невиновность Наташи, ни следователь, ни адвокат, ни Марго с Борисом, но он-то, Ленар Габитов, точно знает, что она никого не убивала.
А что толку от того, что он знает? Он — ничтожество, слабак, который ничего реального не может. И раньше не мог. Не смог доказать в милиции невиновность Наташи и добиться, чтобы его услышали и ему поверили, не смог найти нужных слов, когда оперативник открыто его оскорблял, не смог достойно ответить матери Наташи, когда та устроила безобразную сцену на кладбище, не смог обеспечить адвоката, а вынужден был просить денег у родителей, с которыми поссорился. И теперь он вынужден признать, что родители оказались правы — он действительно пока ничего не может. А тут еще какие-то старики оказывают ему помощь, и он вынужден ее принимать, потому что у него нет другого выхода. Ну как ему при таких раскладах уважать самого себя? Никак.
Маргарита Михайловна Усольцева всегда знала, что не может расположить к себе человека с первой секунды знакомства. Наверное, эта особенность появилась в ней после многих лет занятия йогой: она стала закрытой и отстраненной, погруженной в себя и в свои мысли. Зато тех людей, которые хоть чуть-чуть ее узнали и начали ей доверять, она могла убедить в чем угодно и уговорить. А вот Борис Леонидович, напротив, обладал мощным обаянием, и люди начинали тянуться к нему и доверять, едва он успевал произнести хотя бы несколько слов.
Подъезжая к дому, где жила и была убита Катя Аверкина, они так и не закончили затеянный в самом начале дороги спор о том, кто должен играть активную роль в их самодеятельном предприятии, а кто останется как бы в тени.
— Гошка, нам предстоит огромная работа, нам придется опросить кучу людей, мы просто не можем терять время на то, чтобы они поняли, какая ты. Нам нужен быстрый результат, — горячился Райнер.
— Вот именно, быстрый, — хмыкала Марго. — У тебя натиск и напор, этого не отнять, и они порой приносят отличные результаты, но не со всеми. Вот ты представь себе восьмидесятилетнюю одинокую пенсионерку, которая откроет тебе дверь. И что она увидит?
— Она увидит доброжелательного симпатичного мужчину, — откликнулся Райнер.

Вот ты представь себе восьмидесятилетнюю одинокую пенсионерку, которая откроет тебе дверь. И что она увидит?
— Она увидит доброжелательного симпатичного мужчину, — откликнулся Райнер.
— Нет, дорогой мой, она увидит дьявола во плоти. Лысый череп, жгучие черные глаза, высоченный рост, опять же напор и натиск. Да она перепугается до смерти и тут же дверь захлопнет.
— Точно? — с сомнением спросил он.
— Точно, — заверила его Марго. — Ты хорош в общении с молодыми дамами и мужчинами всех возрастов, а нам предстоят встречи в основном с пенсионерами. Ты же помнишь, что говорил Виталий? Люди активного возраста днем либо работают, либо развлекаются, а все свидетели того, что происходит в жилых домах и рядом с ними, — неработающие пенсионеры.
— Или молодые мамочки, — добавил Борис Леонидович. — Ладно, уговорила. Будем делиться в зависимости от того, кто откроет дверь. Старушки — твои, весь остальной контингент — мой. — Он припарковал машину во дворе и задумчиво спросил: — Интересно, кто-нибудь поверит, что у адвоката могут быть помощники нашего с тобой возраста?
— А кто-нибудь вообще видел их, этих помощников адвоката? — ответила Марго вопросом на вопрос. — Никто, поди, не знает, что это такое и как должно выглядеть.
Они начали методично обходить все квартиры, начиная с первого подъезда. Виталий четко проинструктировал их: представляться помощниками адвоката, задавать вопросы, в случае получения интересного ответа спрашивать, согласится ли человек встретиться с самим защитником и повторить все сказанное. При этом Кирган дал им в руки список тех свидетелей, которые давали показания следователю.
— Постарайтесь с ними не общаться, чтобы меня потом не упрекнули в попытках давления на свидетеля. Ищите тех, кто что-то видел, но показаний не давал.
— Но если такой человек найдется и окажется, что он показаний следователю не давал, где гарантия, что он захочет дать их вам? — не понял Райнер.
— Пятьдесят на пятьдесят, — пожал плечами Кирган. — Может быть, он не давал показаний из принципиальных соображений, не хочет связываться с нашим судопроизводством, тогда, конечно, он и со мной разговаривать не станет. А если его вообще не спрашивали? Вы что же думаете, оперативники большие мастера проводить поквартирные обходы? Они тоже люди, им тоже лень, особенно если в какой-то квартире дверь не открыли. Что успевают сразу сделать — на том и останавливаются.
Вооруженные инструкциями адвоката, Маргарита Михайловна и Борис Леонидович принялись за дело. Им действительно удалось найти несколько человек, которые видели, как Наталья Аверкина входила в третий подъезд дома 25 декабря около двух часов дня, и которых следователь не допрашивал. Кроме того, в одной из квартир дверь им открыла симпатичная девушка по имени Ксения, которую Борис Леонидович моментально очаровал и которая неплохо знала погибшую Катю. Правда, до личного знакомства дело у них не дошло, но живущая на первом этаже в квартире с окнами, выходящими на подъезд, Ксения интересовалась жизнью красавицы соседки и проявила недюжинную наблюдательность.
— Нет, постоянного парня у Кати в последнее время не было, — уверенно говорила она. — Она встречалась с одним, но я его уже примерно с сентября не видела. Зато у нее был очень симпатичный тайный поклонник. Даже удивительно, почему Катя не обращала на него внимания, такой классный парень, и машина у него хорошая.
— Почему вы думаете, что это был поклонник? — уточнила Марго.
— Я несколько раз видела, как он ждал ее в сторонке, — охотно пояснила Ксения. — Знаете, он явно от нее прятался.

А когда она выходила, шел за ней следом, но не приближался и не заговаривал. Наверное, Катька его гоняла от себя и он просто не хотел, чтобы она в очередной раз его грубо отшила.
— Неужели такое может быть? — Марго изобразила недоверие. — И симпатичный, и машина хорошая, а девушка грубо отшивает. Может, он не в ее вкусе? Может, не очень симпатичный?
— Да вы сами посмотрите! Пойдемте в маленькую комнату, я вам покажу.
Они прошли в тесную комнатушку, в которой, судя по обстановке и вещам, обитал кто-то помоложе самой Ксении. Девушка указала на фотографию, висящую на стене над узким, видавшим виды диваном.
— Вот он! — торжествующе объявила Ксения. — Моя сестренка, ей четырнадцать, увидела как-то этого хмыря и запала с первого взгляда. Ну, я его и сфоткала ей на радость. Что, скажете, не симпатичный? По-моему, так просто Голливуд.
Да, действительно… Хорош, ничего не скажешь. А Кате Аверкиной почему-то не нравился. Интересно, почему? Неужели она была такой разборчивой? Или у нее все-таки был постоянный мужчина и ни на кого больше она внимания обращать не собиралась? Вроде бы Виталий спрашивал об этом у Наташи, и выходило, что никакого прочного романа у погибшей на момент смерти не было. Но ведь Наташа могла и не знать… А, собственно, почему? Почему она могла чего-то не знать о своей любимой младшей сестре? Потому что сестра что-то скрывала. Вот и вопрос: почему она скрывала от старшей сестры своего мужчину? Что с ним не так?
— Ксения, как бы нам получить эту фотографию? — обаятельно улыбнулся Райнер. — Вы бы нас очень выручили.
— Да не вопрос. — Девушка мотнула головой в сторону компьютера. — Я сейчас флэшку из фотика вытащу, в комп вставлю и на ваше «мыло» перешлю.
Процедура заняла несколько минут, после чего Марго и Борис могли быть уверены: фотография тайного поклонника Кати Аверкиной ждет их дома.
— Вы не помните, когда была сделана фотография? — спросил Борис.
— Так там же число стоит, в нижнем углу. Вот, десятого декабря.
— Если к вам придет адвокат, вы повторите ему то, что рассказали нам? Это вас не очень затруднит?
— А адвокат мужчина или тетка? — хитро прищурившись, спросила Ксения.
— Мужчина, — улыбнулась Марго. — В хорошем возрасте и с хорошей внешностью.
— Ну, тогда конечно, — кивнула девушка. — Вообще-то я пошутила. Мне все равно, кто адвокат; это я так, для прикола.
Домой Марго и Борис возвращались в приподнятом настроении, им казалось, что они добились очень важного результата. И дело было вовсе не в фотографии тайного поклонника, поскольку не было никакой уверенности в том, что это приведет к чему-то существенному. А вот что было по-настоящему важно, так это то, что нашлись люди, которые видели Наташу Аверкину входящей в подъезд, но никто, ни одна живая душа не видела, как она выходила.
Антон с четырехлетним Степой вернулся из парка, где они гуляли и катались на санках с горки. До конца отпуска еще долго, и Степа вообще сегодня в сад не ходил, Антон решил провести с сыном весь день. Жаль, что у Васьки каникулы закончились, сегодня такая солнечная мягкая погода, было бы славно погулять всем вместе. Но школа — это святое.
Едва вошли в квартиру, Степа кинулся рассказывать Эле, как они катались, как он несколько раз сначала упал, а потом научился съезжать и не падать и как папа купил ему горячих пончиков в сахарной пудре, а потом они поехали в магазин игрушек, и папа купил ему машинку.
Эля уже привела Васю из школы, так что обедать сели все вчетвером. Когда дошло до десерта, Эля протянула Антону тонкую тетрадку.

Когда дошло до десерта, Эля протянула Антону тонкую тетрадку.
— Прочтите, это сочинение, которое Вася написала на тему: «Что интересного было в школе за первое полугодие».
Антон открыл тетрадку и углубился в чтение. Вася написала о многом, в том числе об экскурсии в музей шоколада и какао. «Если бы у меня была 1000 рублей, я бы накупила шоколада и съела за один раз».
— Что, неужели съела бы? — Он поднял на дочь недоверчивый взгляд. — И не лопнула бы?
— Вот еще! — фыркнула Василиса.
Девочка также написала про самостоятельный проект «Черепахи» и свои надежды дойти до Всероссийского тура. Были в сочинении и воспоминания о том, как Эля возила ее на конюшню, и она очень жалеет, что уже начала писать про черепах, потому что про лошадей ей было бы еще интереснее, она никогда не думала, что лошади такие красивые и необыкновенные. Особенно ей понравились рыжеватые лошади с длинными гривами и развевающимися хвостами кремового цвета. Но следующий проект Вася обязательно сделает про лошадей.
Антон дочитал сочинение и тяжело вздохнул:
— Вася, у тебя неприлично много орфографических ошибок, ты плохо знаешь русский язык. Надо больше заниматься, больше читать.
— Она и так много читает, Антон, — вступилась за девочку няня, — книжки из рук не выпускает.
— Значит, надо читать еще больше, этого недостаточно, — строго произнес он. — Человек, который плохо владеет родным языком, не вызывает уважения.
Вася обиделась и, глотая слезы, убежала в детскую. Эля укоризненно покачала головой, глядя ей вслед.
— Ну зачем вы так, Антон? Девочка огорчилась, ведь она так старается, — с упреком сказала она.
— И хорошо, что старается. Но она должна понимать, что старается пока еще недостаточно. Пусть привыкает к тому, что у нее есть недочеты и что их видят и замечают другие люди. Пусть знает, что за это не похвалят. Вырастет — крепче будет. А вот насчет конфет и шоколада я хотел с вами отдельно поговорить. Как вы думаете, она действительно способна съесть столько сладкого? Помните, на Новый год у нас уже речь об этом заходила, и Васька сказала, что накупила бы сладостей и фанты. Может быть, у нее повышенная потребность в сахаре? Может, ее надо врачу показать, кровь сдать на сахар?
— Не беспокойтесь, я все проверю, — улыбнулась Эля, — в ближайшее же время отведу Васю к терапевту и попрошу назначить анализы.
Господи, что бы они делали без Эли? Не дай бог, у нее кто-нибудь появится и няня захочет устроить собственную семейную жизнь. Как они тогда будут справляться одни?
Эля увела Степу спать, а Антон ушел в свою комнату, взял книгу и улегся на диван. Он может быть вполне доволен собой, за все время каникул только один день оторвал от общения с детьми, когда заезжал на работу, на Петровку, чтобы пробить данные Чернецова, и потом ездил к этому странноватому парню Денису. Все остальное время он честно посвятил сыну и дочери, гулял с ними, два раза водил на елки, возил в Коломенское и в парк Горького, играл с ними, читал Степке книжки и собрал с ним из конструктора целый город с улицами и машинами. Даже мультики вместе с детьми смотрел по телевизору, хотя никогда их особо не любил.
И все-таки племянник покойного наследодателя Чернецова не давал покоя Антону Сташису. В чем-то этот парень врал. Но в чем? Может, стоит покопаться в криминальных связях покойного, отсидевшего срок? Может, дядя приобщил племянничка к преступному бизнесу? По документам все чисто, в противном случае нотариус обязательно зацепился бы за неточности или неправильности. Но раз Галина получила свое наследство, значит, нотариусу придраться было не к чему.

Что же могло связывать его одноклассницу Тишунину с бывшим зэком Чернецовым и его племянником, который явно что-то знает и пытается скрыть?
Антон больше не занимался этим до тех пор, пока не закончились каникулы. Он дал себе слово посвятить время детям и это слово сдержал. В конце концов, у него после окончания каникул остается еще почти три недели отпуска, и если придется заниматься какими-то изысканиями по поводу Галкиных денег, времени будет вполне достаточно.
С Галиной он с той предновогодней встречи больше не виделся и, прислушиваясь к себе, с ужасом понимал, что скучает по ней. Тоскует. Нет, это не любовь, совершенно точно не любовь, это какая-то животная тяга, которая тем острее, чем отчетливее он вспоминает свое отвращение к Галине. Стоит только подумать о том, какая она неправильная, глупая, порочная, жадная, грубая, — и ему уже хочется ей позвонить и договориться о встрече. Она начала ему сниться, он стал думать о бывшей однокласснице куда чаще, чем прежде. Ну, если уж положить руку на сердце, то раньше он о ней вообще не думал, просто звонил, обговаривал удобное обоим время, приезжал, ложился в постель, вставал и уезжал. А теперь постоянно вспоминает. С чего бы?
Антон был сам себе противен, потому что брак с Ритой приучил его думать о нежных, уютных, доверительных отношениях, которые возможны только с человеком, которого уважаешь. А Галку Тишунину он не уважал, особенно после того, как она себя повела с этим чертовым наследством.
Не уважал. Но отчего-то хотел. И сам себя за это ненавидел.
К следующему визиту в следственный изолятор Виталий Кирган подготовился, он вез в своей папочке целый список вопросов, ответы на которые ему нужно получить у подзащитной Аверкиной. Накануне он снова позволил себе выпить, но, видимо, выпил что-то не то, к тому же чересчур много курил; во всяком случае, голова сегодня болела просто отчаянно. Он порылся в домашней аптечке, нашел только одну, последнюю таблетку спазмалгона и понял, что это его не спасет. По дороге заехал в аптеку и затарился целой пачкой различных анальгетиков. Попросив у продавщицы стакан воды, заглотил сразу три таблетки.
В следственном изоляторе пришлось сдавать на хранение все, в том числе и лекарства. Кирган поколебался было, подумав, что, если во время беседы голова снова сильно разболится, придется терпеть, а терпеть не хотелось. Но и не сдать таблетки тоже опасно. Есть же закон подлости, по которому проверку устраивают именно тогда, когда у тебя не все в порядке. На всякий случай он отколупнул еще пару пилюль и сунул в рот, проглотил не запивая, остальное сдал вместе с мобильным телефоном.
Наташа была все такой же вялой и равнодушной, по-прежнему смотрела в пол и раскачивалась на своем жестком стуле. Адвокат достал перечень вопросов и приступил к работе.
— Есть ли в вашей жизни или в жизни вашей сестры мужчина, который мог бы мстить? Может быть, вы или Катя кого-то бросили, обошлись жестоко, заставили ревновать?
Она глаз не подняла, но по вздрогнувшим плечам Виталий понял, что вопрос оказался неожиданным. Наташе пришлось подумать, прежде чем ответить, что таких мужчин нет, и Катю, и ее саму все почему-то сами бросали, да и вообще мужчин в их жизни было немного.
— Второй вопрос: не появился ли в окружении сестры кто-нибудь новый после получения наследства? Может быть, происходили какие-то странные события?
Ровным монотонным голосом Наташа рассказала о новой подруге сестры, которую зовут Яной.
— Фамилия?
— Орлова.
— Как ее найти?
— Я не знаю.
— Где она работает? Где живет? — допытывался Кирган.
— Где живет — не знаю, а работает в каком-то магазине автозапчастей.

— В каком именно?
— Я не знаю, она говорила вроде бы, что сеть называется «Колесо», а сам магазин где-то у черта на куличках. Но, кажется, Яна рассказывала, что уволилась оттуда и сейчас не работает, подыскивает себе что-то поинтереснее.
Кирган задавал все новые и новые вопросы, но ему так и не удалось достоверно уточнить, где же работает или живет пресловутая Яна Орлова. Похоже, она действительно нигде не работает; во всяком случае, сама Наташа ни разу не слышала ни от сестры, ни от ее подруги, что «Яна не может, потому что ей нужно на работу». Она всегда была свободна. Даже Катя как-то сказала, что, мол, с тобой, Наташка, связываться — сто рублей убытку, то у тебя работа, то уборка, то стирка, то свидание, а вот Янка у меня подруга безотказная, только свистни — и она тут как тут.
Виталий мысленно отметил, что подругу надо искать, потому что она может знать что-то интересное. Но вот как ее искать? Ну, понятно как: через других подруг, раз уж Наташа ничего толком не знает.
— А каких вообще подруг сестры вы знаете? — спросил он, приготовившись записывать имена, фамилии и прочие данные.
Наташа назвала четыре имени, о двух подругах сестры она знала более или менее достаточно, чтобы их разыскать, а о двух других — совсем мало, ни адреса, ни места работы. Кирган понял, что старшая сестра — далеко не самая близкая подружка убитой. Она много чего может не знать, а близкие подружки могут оказаться в курсе. Если Катю убила не Наташа, то кто-то же захотел свести с ней счеты, отомстить. А деньги подбросил Наташе, чтобы отвести от себя подозрение. При этом желание отомстить Кате должно быть ну просто о-очень сильным, потому что преступник сумел преодолеть соблазн взять деньги и сунул их в квартиру сестры потерпевшей, то есть добровольно отказался от такой огромной суммы. Стало быть, мотивация у этого человека была — будь здоров и не кашляй.
Напоследок адвокат достал из папки распечатанную с компьютера фотографию таинственного поклонника младшей сестры.
— Вы знаете, кто это? Вы его когда-нибудь видели?
Наташа подняла глаза и внимательно посмотрела на снимок.
— Нет. Никогда.
— Уверены?
— Да, я никогда его не видела. Не знаю, кто это.
Ей было настолько все равно, что она даже не спросила, кто тот мужчина на фотографии и почему адвокат показывает снимок Наташе. Кирган вышел из «допросной» со смутным неудовольствием на сердце. Зачем он взялся за это дело? Дело-то стопудово провальное, и подзащитной, судя по всему, все его старания глубоко по барабану. И голова болит все сильнее… Может, надо поаккуратней с алкоголем?
К вечеру головная боль прошла окончательно, и мысль о выпивке уже не казалась отвратительной, совсем даже наоборот. Виталий Кирган вернулся домой, снял костюм и, завернувшись в теплый махровый халат, уселся в кресло с бутылкой, рюмкой, пачкой сигарет и пепельницей. После первого глотка ему показалось, что боль возвращается, но уже через несколько минут он почувствовал себя намного лучше. Легче, спокойнее, увереннее.
Итак, что же там с этой Натальей Аверкиной? Фигня какая-то получается. Либо она действительно в сговоре со своим любовником Ленаром, либо… Но Ленар как-то не очень похож на хорошего актера, смотрится совершенно естественно, и реакции у него нормальные, такие, какие и должны быть у человека, который ни в чем не виноват и ничего не понимает. И если Ленар не врет и Наталья тоже говорит правду, то что же получается? Кто-то хотел таким образом свести счеты с Катей Аверкиной? Или… Кирган помотал головой, выпил еще одну рюмку и закурил. Получается, что мишенью преступника была либо Катя, либо Наташа.

Получается, что мишенью преступника была либо Катя, либо Наташа. А что? Очень даже вероятный поворот дела: убить одну сестру и подставить вторую, подвести под статью и упечь в зону на долгий срок. Только вот откуда у Натальи такие враги? Скромная медсестра в больнице, разведена, лечится от бесплодия, крутит роман с молодым мальчиком. За что зацепиться? У Кати-то недоброжелателей могло быть сколько угодно, девка, судя по фотографиям, красивая, активно искала богатых женихов, а стало быть, легко вступала в отношения с мужчинами. У такой девицы враги точно должны быть. А у Наташи они откуда возьмутся?
Ох, не надо было ему браться за это дело, не надо! С другой стороны, хорошо, конечно, что он вообще начал хоть что-то делать, хоть как-то работать. Правда, было бы намного лучше, если бы после годичного перерыва ему досталось какое-нибудь другое дело, попроще, попонятнее. А ведь раньше он таких дел не боялся, раньше в нем был азарт, кураж, радость и удовлетворение от хорошо выполненной работы. Раньше он был другим, совсем другим. Подкосило его…
Родился Виталий Кирган в интеллигентной семье, дед и отец — адвокаты, очень любившие свою профессию, и Виталик с детства слышал, как увлеченно и горячо они обсуждали профессиональные вопросы. Мальчик вырос с убеждением, что нет на свете профессии лучше, чем адвокат. Он хорошо учился, был очень способным, школьные науки давались легко. Судьба Виталия хранила, ему повезло: вокруг него всегда были порядочные добрые люди, и он не знал лжи, предательства, подлости, поэтому и к окружающему миру относился с открытостью и доверием, ни от кого не ожидая подвоха и удара в спину.
После школы Виталий поступил на юрфак, готовился к карьере адвоката, и поскольку с детства впитал азы адвокатской этики, которые ему вдалбливали дедушка и папа, он искренне хотел помогать людям и быть полезным. После защиты диплома ему предлагали остаться в аспирантуре, но он рвался осуществлять свои юношеские идеалы и пошел в обыкновенную юридическую консультацию. Завконстультацией был знакомым деда и отца, дед ему позвонил и попросил поопекать мальчика и попестовать. Ему пообещали, что за Виталиком присмотрят и всему научат. Деда в консультации знали и уважали, равно как и отца, поэтому с Виталия пылинки сдували и старались, чтобы он не окунался в грязные стороны повседневной юридической практики. Шел 1992 год, все начало меняться и перерождаться, порой в полную противоположность. Но молодой юрист горел желанием бороться за справедливость и ничего вокруг себя не замечал.
Отец Виталия в 1994 году оставил адвокатскую практику и ушел в академию Минюста на преподавательскую работу, потому что понял, что время адвокатов, оказывающих помощь, уходит и наступает время адвокатов, которые решают вопросы, то есть оказывают услуги. Сыну он ничего этого не объяснял, но встраиваться в новые отношения не захотел.
А Виталик начал работать с розовыми очками на глазах. Первое дело у него было по хулиганству, подзащитный — испитой алкаш, у которого не было денег на платного адвоката, но защиту он хотел, и эту защиту ему в соответствии с законом предоставило государство в лице мальчика из юридической консультации. Алкаш получил условный срок благодаря усилиям защиты, и Виталий страшно собой гордился: вот оно — то самое, ради чего он получал образование. Вот оно, призвание всей его жизни.
В 1995 году, когда ему было 25 лет, в консультацию пришла женщина, совершенно несчастная и убитая горем: ее семнадцатилетний сын связался с какими-то бандитами и находится под стражей по обвинению в групповом разбое. Его втянули, его обманули, его заставили. Он хороший. Виталий начал работать по этому делу и очень скоро убедился, что мать не преувеличивала, хотя поначалу он был уверен, что она заблуждается и сын не такой уж хороший, как она думает. Настоящих бандитов было трое, а мальчик оказался случайным знакомым одного из них.

Им нужен был подельник, и парня просто взяли на «слабо». В 1995 году было круто и по-пацански не отступать и не бросать своих братанов, а он был по молодости лет заражен бандитской романтикой и не посмел сказать им «нет», хотя участвовать в разбое не хотел. Но зато очень хотел быть крутым. Кроме того, у одного из парней имелось оружие, но мальчик об этом не знал. То есть он шел на грабеж, а не на разбой. Кирган был уверен, что все эти обстоятельства позволят его подзащитному получить минимальный срок.
На суде он столкнулся с адвокатами других подсудимых. В перерыве на второй или третий день слушаний Виталий пошел в кафе рядом со зданием суда перекусить. К нему подсел адвокат того подсудимого, кто был заводилой и у кого был нож: лощеный, самоуверенный, наглый молодой человек, примерно ровесник Виталия.
— Ты давно приехал? — спросил он.
— Откуда? — не понял Виталий. — Я никуда не уезжал.
— Да из Жмеринки своей. Или откуда ты там? Из Урюпинска?
— Я москвич, родился здесь и всю жизнь прожил.
— Да? — делано изумился адвокат. — А где ж ты учился, москвич? На ускоренных курсах бухгалтеров?
— В университете, — пояснил Виталий, все еще не чуя подвоха.
— Да ладно! Быть не может. Никогда не поверю. Неужели наш универ плодит такой наивняк?
И только тут Виталий начал понимать, что над ним издеваются. Адвокат популярно и не стесняясь в выражениях дал ему понять, что его правовая помощь никому не нужна, а надо решать вопросы. То есть знать, кому и сколько следует занести, и уметь это сделать так, чтобы взяли и пообещали соответствовать уплаченной сумме. А детали субъективной стороны преступления и тонкие различия между грабежом и разбоем сегодня в суде мало кого интересуют. Виталий был шокирован, но не поверил, посчитал это за дурную шутку и списал на особенности характера адвоката, который просто, наверное, захотел деморализовать противника и выбить его из колеи. Но в то же время Виталий не мог не заметить, на какой дорогой машине приехал этот молодой прохиндей, какой у него портфель и какие чаевые он оставил в кафе. Адвокат был явно на другом уровне благосостояния, нежели сам Виталий и даже его отец, практиковавший без малого сорок лет. Но Виталий решил, что считать деньги в чужом кармане неприлично, мало ли какие у человека обстоятельства, может, у него жена богатая или родители.
Наступил день оглашения приговора. И каково же было потрясение Виталия, когда его подзащитный получил второй по величине срок. Самый большой срок получил вовсе не тот, у кого было оружие и кто был главным во всей этой истории, кто задумал преступление и подбил подельников на соучастие. Он как раз получил самый маленький срок. Почему-то оказалось, что наличие оружия у него не доказано, то есть судья счел доказательства, приведенные стороной гособвинения, неубедительными, а аргументы защиты достаточно весомыми. В общем, приговор Виталия совершенно ошарашил; он никак не мог понять, что произошло и как такое возможно. Совершенно его добило лицо матери и глаза самого мальчика, когда огласили резолютивную часть приговора. И наглая усмешка дорогого адвоката, когда тот во время оглашения приговора посматривал на Виталия.
В этот же день он поехал к отцу и спросил: что такое хорошо и что такое плохо? То есть что же это такое происходит и как это нужно понимать? Отец, слушая Виталия, грустнел на глазах.
— Я ждал этого разговора, но признаюсь тебе честно: я был уверен, что он состоится намного раньше.
— Что ты хочешь этим сказать? — не понял Виталий.
— Видишь ли, сынок, я ушел из профессии именно тогда, когда понял, что есть не только адвокаты, оказывающие юридическую помощь тем, кто в ней нуждается, но и адвокаты, которые решают вопросы и оказывают услуги, имеющие мало общего с юриспруденцией.

Проносят в следственный изолятор письма с воли, мобильные телефоны и наркотики, дают взятки следователям, прокурорам и судьям, а также работникам СИЗО, договариваются, торгуются и много чего другого делают. И их услуги стоят намного дороже, чем та помощь, которую стремился оказывать ты. Да, они зарабатывают много, очень много, но это деньги грязные и опасные. Для меня все это стало очевидным еще тогда, когда тебе предлагали после окончания университета остаться в аспирантуре. Помнишь, как долго и упорно я тебя уговаривал принять это предложение? Но ты твердо стоял на своем, а я понимал, что ты со своими наивными взглядами и чистыми помыслами непременно столкнешься со всей этой грязью, и столкновение будет болезненным.
Виталий сидел перед отцом, оглушенный и подавленный. Это что же получается, он — слепой идиот, который ничего не видит вокруг себя и не понимает?
— Но почему ты мне тогда ничего не сказал? Почему ничего не объяснил? — В его голосе звучала обида на отца, Виталию казалось в тот момент, что его предали, бросили на произвол судьбы и не предупредили об опасностях.
— Потому что ты мне не поверил бы, — устало объяснял отец. — Вспомни, я ведь намекал тебе, пытался до тебя донести, что придется столкнуться со многими издержками профессии, что в ней не все так гладко и позитивно, как тебе кажется, что в ней есть и свои темные и сложные стороны, я честно пытался дать тебе это понять, но ты ничего не хотел слушать. Я понял: пока ты собственными глазами не увидишь, пока на собственной шкуре не прочувствуешь, все мои слова останутся пустым сотрясанием воздуха. И вот, наконец, все случилось. Просто удивительно, что тебе удалось проносить свои розовые очки почти три года. Я думал, что уже через месяц практической работы ты прибежишь ко мне со своими вопросами, а тебя судьба хранила и давала возможность пребывать в приятном заблуждении. Я и сам не сразу ушел с практики, проработал еще полтора года, надеясь, что сумею встроиться в новые обстоятельства и условия и при этом не замараться. А когда понял, что ничего не получится, тогда и ушел. Теперь твой черед принимать решение.
— Какое решение, папа?
— Уйти из профессии, разумеется. Ты можешь заняться наукой или преподаванием, как я, поступить в аспирантуру. В конце концов, можешь получить другое образование и заняться другим делом, более чистоплотным. Выбор за тобой.
После этого разговора Виталий вернулся домой сам не свой и напился. На следующий день он постоянно думал о словах отца, прислушивался к себе и понимал, что вопрос «замараться или не замараться» его почему-то мало волнует. В 25 лет хотелось всего, о чем говорили и что показывали на журнальных картинках и по телевизору. Ему снился красный «Сааб», а от слов «Канарские острова» подгибались коленки. Зачем же уходить из профессии, если можно все это иметь и радоваться жизни? К этому моменту он уже был женат, и жена Мила, его ровесница, тоже очень хотела всего, и много, и сейчас. Она тоже была заражена зарождающимся гламурчиком. И когда Виталий пересказал ей свой разговор с отцом, удивленно вздернула красиво очерченные бровки:
— Да ты с ума сошел — профессию менять! Если бы я знала, что у вас можно столько зарабатывать, ты бы у меня давно уже деньги домой чемоданами носил.
Виталия покоробила такая меркантильность, но он не смог долго сердиться и негодовать, потому что понял: Мила, которая хочет много и сразу, ничем не отличается от него самого, желающего в те годы того же. Они были молоды, азартны, задорны, они сразу же после свадьбы решили не торопиться с детьми и пожить в свое удовольствие, и разве можно было успешно бороться с соблазном сделать это удовольствие еще более ярким и полным? Наверное, есть на свете люди, которым такая борьба вполне удавалась, но Виталий Кирган оказался не из их числа.

Примерно через месяц отец спросил:
— Ну, что ты решил?
— Ты о чем? — Виталий сделал невинное лицо.
— О твоем уходе из профессии.
— Я остаюсь, — спокойно и даже весело ответил Виталий.
— Ты уверен, что у тебя хватит ума и сил, чтобы достойно противостоять тем опасностям, которые тебя подстерегают? — аккуратно сформулировал свой вопрос отец.
— Ой, пап, брось нагонять! — махнул рукой Виталий. — Ты сильно преувеличиваешь все эти опасности и трудности. Не волнуйся, все будет нормально. Другое время наступило, пришли другие люди с другими понятиями. Это надо принять и смириться с этим. Все как-то выживают, и выживают очень даже неплохо. А я чем хуже? Да, все будет немножко не так, как у вас с дедом, но и не так, как ты мне тут живописал. Не беспокойся за меня, я не пропаду.
Отец укоризненно покачал головой.
— Мне жаль, что ты принял такое решение, но я отдавал себе отчет в том, что другого решения ты принять и не мог в силу собственной слабости.
— Ты о чем? — рассердился Виталий. — Почему ты считаешь меня слабым?
— Не сердись, сынок, лучше послушай меня. Тебе слишком хорошо жилось, тебе всю жизнь везло на людей и на обстоятельства, тебя не обижали и не предавали, тебе никто никогда не сделал по-настоящему больно. В этом есть и наша с мамой вина, ты был нашим единственным сыном, и мы делали все возможное, чтобы уберечь тебя от боли, чтобы защитить, махали над тобой крыльями, опекали. Ну, и судьба, конечно, у тебя счастливо сложилась, так везет очень и очень немногим. Я радовался, глядя на то, каким добрым и открытым мальчиком ты рос. Радовался, что ты искренне любишь людей и не ждешь ни от кого ни подлости, ни того, что тебе подставят подножку. Но теперь я понял другое: только в противостоянии невзгодам в человеке прорастает, формируется и крепнет тот самый стержень, который не дает ему сломаться и позволяет принимать трудные, но верные решения. Когда противостоять нечему, когда не с чем бороться, то и стержень не появляется. И я вижу, что у тебя его нет. Ты принял не то решение, которого я от тебя ждал. И мне очень жаль. Я отдаю себе отчет в том, что убеждать тебя сейчас бессмысленно, мои слова для тебя — пустой звук, ты считаешь меня отжившим свой век, старым, глупым и бесполезным, думаешь, что я ничего не понимаю в современной жизни, и у меня нет способа переубедить тебя. Мне остается только ждать, когда жизнь сама тебе все объяснит, и хочу надеяться, что это не окажется для тебя невыносимо болезненным. Впрочем, если судьба тебя действительно хранит, то она тебя и от этого убережет. Удар будет не слишком сильным.
— А может, вообще без удара обойдемся? — весело спросил Виталий. — А то у меня такие радужные перспективы, а ты мне настроение портишь. Мы с Милкой этим летом, если все будет нормально, хотим на Канары съездить. А к концу года я, глядишь, и на машину заработаю. Хочу «Сааб» взять, давно мечтал. Жизнь-то налаживается! А ты меня какими-то ударами судьбы пугаешь.
— Удар тебя настигнет, можешь не сомневаться, — сухо сказал отец. — И дай бог, чтобы он оказался не смертельным.
Отец вышел в прихожую, оделся и ушел. С того момента отношения у него с сыном стали сухими, ровными, гладкими, как хорошо обработанная доска. Виталий жил и строил карьеру по собственному разумению, отец ни во что не вмешивался и вопросов не задавал, но теплота и нежность в его глазах исчезли.
Прошло пятнадцать лет, и оказалось, что отец все-таки был прав. Удар нанесен, и Виталий Кирган, похоже, не справляется с его последствиями. Или все-таки справляется? Ведь он же взялся за дело, он работает. Да, ему не нравится, да, ему не хочется, да, ему в тягость все то, что раньше приносило удовольствие, но неужели он такой же, как его новая подзащитная, которая опустила руки и равнодушно ждет, когда молох правосудия раздавит ее? А ведь она такая симпатичная девушка! Когда Ленар показал ему фотографию Наташи, Виталий даже сперва не поверил, что это она, настолько милое и нежное лицо, обрамленное густыми каштановыми волосами, «как у Мирей Матье», не походило на то лицо, которое он видел перед собой в «допросной».

Удар нанесен, и Виталий Кирган, похоже, не справляется с его последствиями. Или все-таки справляется? Ведь он же взялся за дело, он работает. Да, ему не нравится, да, ему не хочется, да, ему в тягость все то, что раньше приносило удовольствие, но неужели он такой же, как его новая подзащитная, которая опустила руки и равнодушно ждет, когда молох правосудия раздавит ее? А ведь она такая симпатичная девушка! Когда Ленар показал ему фотографию Наташи, Виталий даже сперва не поверил, что это она, настолько милое и нежное лицо, обрамленное густыми каштановыми волосами, «как у Мирей Матье», не походило на то лицо, которое он видел перед собой в «допросной». В тот момент он даже подумал, что Наталья не просто раздавлена — она полностью уничтожена как личность. Встреча с Аверкиной заставила его посмотреть на себя словно со стороны. Виталий увидел и содрогнулся. Ему хотелось бежать по улице и отчаянно кричать:
— Я не такой! Я не такой! Я другой!
А какой — другой? Более сильный? Вряд ли, потому что работать ему по-прежнему не хочется, а хочется напиваться в тиши собственной квартиры, никого не видеть и ни с кем не разговаривать. Более умный? А кто это может оценить?
Он окончательно запутался в своих размышлениях и пришел к выводу, что надо, наверное, еще выпить.
Владимир Григорьевич Забродин даже и не собирался задумываться над тем, как его помощники относятся к еженедельным совещаниям, проводимым в выходные дни. За те деньги, какие он им платит, могут и без выходных поработать, не переломятся. Хотя он и поглядывал на Суханова и Юлию, пытаясь уловить в их поведении нотки недовольства таким жестким режимом, который неизвестно еще сколько месяцев продлится. Ему было любопытно, как надолго хватит у них терпения. Но, с другой стороны, не проводить же совещания в здании головного офиса холдинга! Все сразу заметят, да и Семенова на карандаш возьмут, потом разговоры начнутся, сплетни пойдут, кто приходит с такой регулярностью, да зачем, да почему… Не надо этого Забродину. Потому и выбрал он для еженедельных встреч отель в центре Москвы. Даже если кто и обратит внимание на то, что он появляется здесь каждое воскресенье, то досужие умы моментально припишут ему любовницу, а уж на такие слухи Владимиру Григорьевичу было плевать. Даже к лучшему, молодая любовница только украшает имидж шестидесятилетнего миллиардера.
Сегодня Валентин Семенов начал с рассказа о нежной любви дамы-продюсера и ее гражданского мужа-кинорежиссера. Там все развивалось вполне благополучно, и никакого интереса у Забродина эта история не вызвала. Но, может быть, ПОКА не вызвала? Затеянная им игра достоверно показала, что неожиданности могут случиться в любой момент.
Славик Суханов все записывал, глаз от своих записей не отрывал, но Забродин видел, что помощник ерзает, словно ему не по себе. Ну, это и понятно, курить хочет, еле терпит. Сам Владимир Григорьевич курить недавно бросил, и теперь Славке неудобно при нем дымить.
— Слава, ты кури, если хочешь, — предложил он. — Вон и пепельница стоит.
— Нет, что вы, Владимир Григорьевич, не надо, я потерплю, зачем вам моим дымом дышать, вы же бросили, — быстро заговорил Вячеслав.
Ну-ну. Ладно, пусть терпит, если охота. Забродин отлично понимал, в чем тут фишка. И чай-то Суханов теперь любит красный, и курить не станет… Плавали, знаем.
— Теперь по поводу Аверкиных… — сказал Семенов, открывая новый файл в своем ноутбуке.
— Я же просил — не морочить мне голову фамилиями, — сразу перебил его Забродин. — Кто это такие?
Семенов ничуть не смутился, даже улыбнулся слегка. Нет, самообладание у этого парня отличное, похоже, Забродин не ошибся, когда начал присматриваться к нему.

Пора Коле Самойлову на покой, пора, хватка уже не та, здоровье порой подводит, а что вы хотите — возраст. А этот еще молодой, сорока нет, пацан, можно сказать, этот еще поработает в полную силу.
— Две сестры, старшая убила младшую, с балкона скинула, — спокойно пояснил Валентин.
— А, вспомнил, — кивнул Владимир Григорьевич. — Ну, и что там? Выяснилось что-нибудь новенькое?
— Нет, старшая сестра под следствием, находится в изоляторе, ее вина полностью подтверждается, у следователя нет никаких сомнений. Правда, в дело вступил адвокат…
— Интересно, откуда он взялся? — удивился Забродин. — И вообще, насколько я знаю уголовный процесс, какой-то адвокат уже должен быть с самого начала. Новый, что ли, появился?
— Ну да, — кивнул Семенов. — Его нанял любовник старшей сестры.
— Вон как… И что, хороший адвокат? Впрочем, это не имеет никакого значения. Важно, что одна сестра убила другую, а все остальное — несущественные детали. Верно, Славик?
Владимир Григорьевич вперил в помощника насмешливый взгляд. Вот у Славки с самообладанием куда хуже, нежели у этого частного детектива, как он ни старается, а все равно все мысли на лбу написаны.
— Верно, Владимир Григорьевич, — с готовностью отозвался Суханов, и в голосе его звучало удовлетворение.
Забродин перевел глаза на помощницу, которая сидела, как обычно, молча, скрестив руки на груди.
— А ты все молчишь, Юля? Я понимаю, тебе такой расклад не нравится, но тут уж ничего не поделаешь.
Она слегка пошевелилась, словно собиралась поменять позу, но почему-то передумала, только улыбнулась краешком губ.
— И все-таки мне кажется, следствие ведется поверхностно, — сказала она, глядя прямо перед собой. — Какое-то глупое преступление получается. Пришла, среди бела дня у всех на глазах скинула сестру с балкона… Не верю, что это было предумышленное преступление из-за денег.
— Ну а из-за чего же? — вскинулся Суханов. — Деньги-то у нее нашли, значит, она их взяла, это ведь очевидно. Не понимаю, с чем здесь можно спорить.
— Да ни с чем, — вздохнула Шляго. — Ты прав, Слава. Но, по-моему, убийство было совершено не из-за денег, а по личным мотивам. Младшая сестра чем-то обидела старшую, сказала ей что-то оскорбительное, мерзкое, и та просто не выдержала. А деньги взяла уже потом, вспомнила про них и взяла.
— И чем же таким младшая сестра могла оскорбить старшую? — прищурился Забродин.
— Вы вспомните, что нам рассказывал Валентин. Младшая сестра хотела сделать себе серию пластических операций, чтобы обрести модельную внешность. А старшая хотела родить ребенка и надеялась на то, что младшая поделится с ней деньгами. Возможно, она и завела разговор о деньгах, когда пришла к сестре в день убийства, а та отказала ей в грубой и жесткой форме, да еще и ляпнула что-нибудь насчет желания иметь ребенка. Слово за слово — и ссора разгорелась. Ведь могло так быть?
— Теоретически — могло, — согласился Суханов. — Но ведь старшая сестра ничего такого следователю не рассказывала, так ведь, Валентин?
— Так, — подтвердил Семенов. — Она вообще в полном отказе.
— А что там с младшей-то? — с интересом спросил Забродин. — Она что, такая страшная, что ей целая серия операций была нужна?
— Да нет, она вполне хорошенькая, — пожал плечами Семенов. — Я же вам вместе со всеми материалами фотографии представлял.
— Кстати, насчет фотографий, — жестко произнес Владимир Григорьевич.

— Кстати, насчет фотографий, — жестко произнес Владимир Григорьевич. — Я их не смотрел и сразу же стирал. И не вздумай мне в дальнейшем их подсовывать.
— Почему?
— Потому что мне не нужны ни имена, ни лица, мне не нужно личное впечатление и личное отношение к этим людям, понял? Мне важна только фактура. — Забродин знал, что в данном случае не прав: требование не показывать ему фотографии пришло в голову только сейчас, раньше он их действительно не смотрел и сразу же стирал, ни слова не говоря Семенову. Но ему хотелось посмотреть на реакцию потенциального сотрудника, ибо реакция на несправедливость со стороны начальства говорит о многом. Что ж, можно констатировать, что Валентин надежды оправдывает, реагирует правильно, даже бровью не ведет. — А тебе, Юленька, я так скажу: если баба дура, то и преступление она совершает дурацкое. Бабы вообще заточены под другое, под семью, детей, мужей, а не под преступления, поэтому они ничего толкового в криминальном плане никогда не могли. Мужики — другое дело, у них в крови потребность уничтожить противника и отобрать его добро и его женщину, поэтому среди преступников всегда мужиков было больше. Я как-то даже интересовался статистикой, так вот, к твоему сведению, среди преступников женщин не больше пятнадцати процентов. Так, Валя? Ты же в милиции работал, должен знать.
— Так, Владимир Григорьевич, — кивнул частный детектив.
Шляго снова замкнулась в молчании, скрестив руки на груди и слегка отодвинувшись от стола. Забродин видел, что она расстроена. Ничего, справится. А Славка, похоже, доволен. Ну что ж, его можно понять. Самому Забродину все равно. Не для того он затевал свою игру, чтобы переживать. Он хотел развлечения, и он его, похоже, получил.
В 2009 году Забродин отметил 60-летие и в конце того же года задумал свою игру, к осуществлению которой приступил в начале 2010 года.
Он был очень богат. И неожиданно выяснилось, что это никому не нужно, в том числе и ему самому. Все было налажено, все устойчиво, все спокойно. Он тяжело пережил 60-летие, ему показалось, что это некий рубеж типа точки невозврата, когда все уже в прошлом, а впереди только тихая старость. Драйва с адреналином Забродину не хотелось — устал, новое дело начинать нет запала, зато есть ощущение тихой скучной пустоты впереди.
Владимир Григорьевич Забродин вышел из среды «теневиков» советского времени, с молодости был при деньгах и при делах, так что шмотками, удобствами и хорошей едой уже был обеспечен и до перестройки. После перестройки он насытился новыми возможностями довольно быстро и к 2009 году откровенно соскучился. При советской власти он успел посидеть 5 лет за экономическое преступление, первая жена его не дождалась, сразу же после его осуждения подала на развод, потому что в те годы быть членом партии и иметь мужа — расхитителя государственной собственности было не очень удобно. Их десятилетнему сыну жена сказала, что папа плохой, он совершил преступление и больше она не будет считать его своим мужем, а мальчик должен перестать считать его отцом. Таким манером она промывала ему мозги довольно долго, и мальчик поверил. Через какое-то время она снова вышла замуж, новый муж мальчика усыновил, и семья у них сложилась очень хорошая, дружная. После освобождения Забродин предпринял попытку повидаться с сыном и возобновить отношения, но мальчик, которому уже было лет 15-16, сказал: «Ты — плохой человек, ты совершил преступление, я не хочу тебя знать. У меня теперь другой папа». Владимир Григорьевич был настолько этим обескуражен, что даже не нашел, что сказать в ответ.
Спустя много лет, когда он уже стал очень богатым, Забродин снова нашел сына и предложил ему материальную помощь, но тот снова отказался, сославшись на собственную финансовую состоятельность и на то, что денег от вора он не возьмет.

И вообще, Забродин ему — никто, а брать деньги от посторонних людей он не приучен. В этот раз Владимир Григорьевич понял отчетливо и бесповоротно: сына он потерял.
После освобождения через какое-то время Забродин женился снова, но брак оказался недолгим и бездетным. Жена быстро надоела. Женился в третий раз, на Анне, красивой и умной женщине, увлеченной своей профессией, и у них родился сын. Владимир Григорьевич мальчишку обожал. Вот для кого он будет стараться, вот для кого укрепляет и расширяет свою империю, вот кому он передаст рано или поздно бразды правления в созданном им гиганте! Но все сложилось совсем не так. У мальчика выявили серьезное заболевание. Забродин искал лучшие клиники, лучших врачей, самые передовые методики лечения, бился за своего наследника, как лев, но ничего сделать не смог. До 9 лет они с Анной ребенка дотянули, больше не смогли. И теперь Забродин понимал, что созданный им капитал оставлять некому, детей нет, внуков нет, а жене много не надо, она и не знает, что делать с такими деньгами.
С Анной в последнее время он общался мало. Пока их объединял больной ребенок, они были очень близки, а после смерти сына она с головой ушла в работу, а Забродин, как и прежде, возвращался среди ночи: то он на переговорах, то на банкетах и презентациях, то с девицами. Как-то так оно и устоялось, что они спокойно и мирно живут под одной крышей, но, в сущности, как чужие. Владимир Григорьевич в принципе мог бы и развестись, но ему этого не надо. Если бы он хотел снова жениться, то, конечно, развелся бы, но и это ему скучно и не нужно. А Анне такой брак вполне удобен, потому что наличие денег и прислуги дает ей возможность полностью заниматься работой и не отвлекаться на быт и прочие проблемы. Она благодарна Забродину за то, что он позволяет ей жить своей жизнью и ничего не требует, и за это она к нему очень доброжелательна, ласкова в обращении, внимательна, всегда улыбается, никогда не повышает голос и не высказывает претензий. А он воспринимает это как должное. Они и видятся-то мало, дом огромный, у каждого свои комнаты и свой график жизни. И жизнь эта скучна и монотонна для Владимира Григорьевича Забродина.
Освободился он в 1987-м и сразу же влился в кооперативное движение. Поскольку был толковым и имел хорошие связи, денег наварил быстро и много, тем более что при осуждении сумел укрыть от конфискации огромные суммы, которые немедленно пустил в дело. Пресыщение наступило не сразу, Забродин прошел через период жадного и безудержного потребления, швыряя пачки долларов направо и налево и приобретая все подряд. Это был достаточно короткий период, когда у него снесло крышу от денег и возможностей. Но очень скоро опять стало скучно. Вообще скука — это тот фактор, который всегда гнал его по жизни, подталкивая к переменам. Он менял жен, потому что становилось скучно, менял сферы деятельности и бизнеса, менял друзей и увлечения, и вот, в момент 60-летия, вдруг понял, что ему опять скучно, но на перемены уже нет сил. И ни поездки, ни приобретения больше не прельщают.
Владимир Забродин всегда считал, что хорошо наблюдать бой тигров в долине, сидя на холме. Он любил смотреть соревнования по боксу и боям без правил и вообще предпочитал спорт не игровой, а такой, где есть единоборство. Он и в руководящей работе действовал по принципу «разделяй и властвуй»: стравливал людей и смотрел, как они бьются в конфликте. Мог, например, специально распустить слухи о грядущем сокращении и наблюдать, как люди начинали нервничать и подсиживать друг друга. Он поощрял стукачество и доносительство, любил чувствовать, что владеет информацией и держит руку на пульсе.
Забродин был из тех людей, которые с удовольствием смотрят корриду, но никогда не прыгнут с парашютом. Он не любил риск применительно к себе, не ввязывался в авантюры, всегда проявлял большую осторожность. А вот понаблюдать за тем, как бьют друг другу морды или дерутся до смерти, — милое дело.

А вот понаблюдать за тем, как бьют друг другу морды или дерутся до смерти, — милое дело. При этом попивать кофеек с коньячком и покуривать сигару.
Именно поэтому он вовлек в игру и своих помощников, бросив им жирную кость, и смотрел, как они за нее дерутся.
Для него исход игры не так уж важен, ему все равно, кто победит. А уж каждый из помощников, заинтересованный в выигрыше, сам ничего не упустит, так что можно не волноваться. Однако Владимир Григорьевич поставил условие: при подсчете баллов его мнение является решающим. И еще он строго-настрого велел не мошенничать и ни во что не вмешиваться, потому что подозревал, что Юля станет «левачить». В Славке-то он полностью уверен, Славка с ним уже много лет, и Забродин знает его как облупленного. Мальчишка, поденщик, старательный исполнитель, он не способен на яркую инициативу. А вот Юленька — темная лошадка, в ней Забродин пока не очень разобрался, но чувствует, что в ней есть второе дно и она способна на поступок. Вот он и проверит заодно.
Вообще-то Забродин полагал себя отличным знатоком людей. Ему даже в голову не приходило, что люди уже очень давно не ведут себя с ним естественно, потому что он очень давно при деньгах и власти. Ему казалось, что он всех видит насквозь и понимает истинные побуждения каждого, с кем имеет дело, и пребывал в уверенности, что огромное число людей его обожает и уважает. Ему льстили долгие годы, пресмыкались перед ним, боялись, заискивающе улыбались, врали, и он совершенно утратил истинное представление о самом себе и окружающих его людях, а также о людях вообще. Но ничего этого Владимир Григорьевич не понимал и не видел и жил в сладостном убеждении, что может предсказать поведение любого человека и развитие любых событий. Люди тоже стали ему скучны. И только игра развлекала.
Он с любопытством наблюдал за помощниками во время игры, видел, как напряжена Юленька Шляго, прекрасно понимал, что Славик Суханов вертит хвостом и подхалимничает. Теперь он и красный чай любит, и невозможность курить терпит, все только для того, чтобы шеф подсчитывал баллы в его пользу. На самом же деле Забродин при подсчете баллов очень внимательно следил за тем, чтобы ни у одного из помощников не было явного преимущества. Ему нужно, чтобы они по-настоящему сцепились в схватке, ему хочется спровоцировать их на яркие поступки, на обман, на попытку сжульничать, и когда у кого-то получается явный перевес в красных или синих баллах, он пользуется своей властью, чтобы при ближайшем совещании их уравнять. Если у кого-то окажется существенное преимущество, то станет неинтересно, потому что сразу понятно, кто выиграет. А следить за поединком с предсказуемым концом Забродину скучно. Когда один друг убил другого, не получив денег на памятник родителям, Юленька уже торжествовала победу, а Славик Суханов совсем сник, и Владимир Григорьевич всерьез подумывал о том, чтобы присудить выигрыш своей помощнице, но тут случилось убийство дочерью матери, и Суханов воспрял — шансы уравнялись. А когда старшая сестра убила младшую, Суханов стал глядеть победителем, а Юленька не могла скрыть, как она расстроена.
А что, если в итоге выйдет поровну и победителя не будет? Тоже любопытно получится.
— Хотите выпить? — предложила девушка, рыжеволосая и прехорошенькая.
Кирган колебался недолго. Вообще-то он за рулем, но пятьдесят граммов ничего не решают. А выпить хотелось. Очень.
Весь этот воскресный день он потратил на то, чтобы объехать подружек Кати Аверкиной, о встрече с которыми договорился накануне. Установить телефоны девушек оказалось делом несложным, все они знали друг друга; достаточно было отыскать только одну — и все остальные потянулись цепочкой. Рыжеволосая красавица была четвертой, последней, с кем ему предстояло пообщаться. Виталий устал не столько от работы и разговоров, сколько от понимания, что ничего существенного для дела узнать ему не удалось.

Все девушки говорили одно и то же, вот и эта, рыженькая, вторила вслед за ними, что в последнее время Катя как-то отдалилась от них, потому что у нее появилась новая подружка.
— Вы ее видели? — спросил он, пробуя на язык напиток, который налила в его бокал девушка. Черт его знает, где она покупает спиртное, отравишься еще.
— Да, видела пару раз, а потом Катя перестала с нами общаться, видно, с этой Яной ей было лучше. Мы звонили, предлагали встретиться, но она говорила, что занята и у нее другие планы. Вот мы и подумали, что Яна заняла наше место. Хотя, может быть, у Катьки просто появился кто-то, а она специально нам не говорила и не показывала его, потому что боялась, что отобьем. — Она сделала большой глоток и хихикнула.
— А что, у нее были основания бояться? — поинтересовался адвокат.
— Да был один раз случай, когда Катя познакомила нас со своим поклонником и очень гордилась, что у нее такой симпатичный парень и при деньгах, а одна наша знакомая его отбила. Катька переживала тогда, злилась ужасно и с тех пор никого с нами не знакомила, у нее парни были отдельно, а мы, подружки, — отдельно.
Ну что ж, предусмотрительно. Хочешь выйти замуж — ликвидируй всех подруг, старая истина.
— А вот эта Яна, какая она? Что вы про нее знаете?
— Да ничего не знаем, Катька особо не рассказывала, — пожала плечами рыженькая. — Обыкновенная девчонка, хорошенькая, одета неплохо, не в бренды, конечно, но вполне пристойно. Только неприятная она какая-то, у нее все разговоры про деньги, про глянец, про богатых мужиков. В общем, скучно.
Кирган с любопытством взглянул на собеседницу. Неужели действительно ей не интересны разговоры про деньги, глянец и мужчин? Что-то непохоже, она, судя по всему, принадлежит как раз к той категории девушек, которые только об этом и говорят.
— А вы сами чем занимаетесь? — спросил он. — Работаете, учитесь?
— И работаю, и учусь. Деньги же надо зарабатывать, на стипуху не проживешь, а сидеть на шее у предков неохота.
— И кем работаете?
— В зоомагазине, продавцом, — рассмеялась девушка. — Я животных люблю, всяких там крысок, мышек, попугайчиков, черепашек. Мне в кайф.
— А учитесь где?
— В Тимирязевке, на ветеринарном.
Ну надо же, такая девушка — и вдруг оказалась любительницей животного мира! Интересно, что у нее могло быть общего с Катей Аверкиной, которая бредила только модельной внешностью и богатым мужем? Наверное, ничего, потому и дружба распалась.
Все-таки вкус предложенного напитка показался Виталию сомнительным, допивать свой бокал он не стал. Уже сев за руль, с неудовольствием подумал о том, что день прошел впустую, никаких следов Яны Орловой он не нашел, кроме одного-единственного: подтверждения того, что она действительно существует.
Придется завтра ехать к следователю Рыженко. Ох, как не хочется… Ну почему судьбе было угодно послать ему именно этого следователя?
Надежда Игоревна Рыженко встретила адвоката прохладно, но спокойно.
— У меня нет для вас ничего нового, — заявила она, едва Виталий переступил порог ее кабинета. — В деле не появилось ничего, что касалось бы вашей подзащитной, так что знакомиться вам не с чем.
Кирган объяснил, что его интересует телефон погибшей Екатерины Аверкиной.
— С какой стати? — нахмурилась Рыженко.
— Я пытаюсь разыскать одну ее подругу, Яну Орлову. Мне кажется, она может располагать сведениями, существенными для дела. Но в материалах я не нашел ни одного упоминания о ней, — сказал Виталий, стараясь говорить как можно убедительнее и доброжелательнее.

Мне кажется, она может располагать сведениями, существенными для дела. Но в материалах я не нашел ни одного упоминания о ней, — сказал Виталий, стараясь говорить как можно убедительнее и доброжелательнее.
При всей своей неприязни к следователю ссориться с ней не хотелось. Выяснилось, что в момент убийства телефон был у Кати в руке, она, как и многие девушки, даже в туалет без него не ходила и постоянно с кем-то чирикала. Телефон при падении разбился, но сим-карта уцелела. Ее изъяли на месте происшествия, но оказалось, что все контакты хранились в памяти телефона, на карту Катя их не дублировала. Поэтому для определения круга ее контактов пришлось запрашивать детализацию звонков.
— Но вы контролируете ее номер? — спросил Кирган.
— Естественно, — усмехнулась следователь. — Из компании сотовой связи мне поступают сведения обо всех звонках, которые делаются на номер Аверкиной.
— И никакая Яна Орлова не звонила?
— Нет.
— Список контактов можно посмотреть?
— Смотрите. — Рыженко с равнодушным лицом достала из сейфа папку с материалами дела и протянула адвокату.
А ведь Яна должна была после смерти Кати позвонить ей, потому что об убийстве подруги не знала. Откуда она могла узнать? Ниоткуда. Она должна была звонить Кате настойчиво, много раз, пока кто-нибудь не ответит. А потом она должна была поехать домой к Кате, звонить в дверь, стучать, попробовать поговорить с соседями. Ведь не может же нормальный человек не озаботиться и не перепугаться, когда подруга, ни о чем не предупреждая, вдруг выключает телефон и в течение нескольких дней недоступна контакту! Кроме того, Яна должна была попытаться дозвониться до Наташи. Виталий полистал дело и обнаружил детализацию звонков обеих сестер.
— Я скопирую? — на всякий случай спросил он, хотя законом такое право ему предоставлено. Но лучше не злить эту бой-бабу.
Надежда Игоревна молча встала, подошла к шкафу, открыла дверцу и выдвинула нижнюю полку на колесиках. На полке стоял копировальный аппарат.
— Пользоваться умеете?
Он хотел было пошутить, сказать что-нибудь насчет того, что аппарат этот тот же самый, который был и в прошлом году, и в прошлом году он довольно ловко с ним управлялся. Хотел было… Но одумался. Не стоит ворошить прошлое, не стоит вспоминать дело о скинхедах, которое вела Надежда Игоревна Рыженко и которое он выиграл в суде.
— Надеюсь справиться, — сдержанно ответил Виталий.
Он быстро сделал копии всех документов, пришедших из компании сотовой связи, и аккуратно задвинул копир на место. Закрыл папку с делом и положил на стол перед следователем.
— Спасибо, до свидания.
— Всего доброго, господин адвокат, — ответила она, не глядя на него.
Дома Кирган разложил перед собой документы и принялся искать Яну Орлову. Все номера и их владельцы установлены, и никакой подружки Яны среди них нет. Очень любопытно! Почему же эта подружка ни разу не позвонила, хотя со дня смерти Кати прошло три недели? Может, они поссорились и разорвали отношения? Но когда? Наташа вообще не знает о том, что девушки поссорились, значит, никакой ссоры не было и Яна оставалась самой близкой подружкой погибшей до последнего дня. Ну, и куда она делась? Выходит, она знает, что Кати больше нет. Но откуда? Надо будет еще раз поговорить с соседями Кати, может быть, Яна все-таки приходила, спрашивала и от них узнала о несчастье. Так, хорошо, это понятно, но почему ее звонков нет и до убийства? Ведь девушки постоянно общались, встречались, перезванивались, во всяком случае, именно так говорила Наталья. Ну конечно! Яна Орлова пользуется сим-картой, купленной на другое имя, так часто случается, когда богатые друзья или любовники покупают телефоны с «симкой» для своих не столь состоятельных друзей-любовниц и потом оплачивают их счета.

Или просто отдают один из своих старых телефонов, потому что есть еще один или даже два. Стало быть, чтобы найти Яну, надо проверять каждого человека, указанного в распечатке, а где взять силы и время? Может, перепоручить кому-нибудь, например Ленару или старикам, которые рвутся в бой и хотят быть полезными?
Нет, решил Виталий, так не годится. Старики и без того помогли, и здорово помогли. И их услуги ему еще понадобятся в самое ближайшее время, если он не найдет Яну Орлову сам. Работать так работать, нечего дурака валять. И с выпивкой надо завязывать.
Кирган уселся поудобнее, взял телефон, положил перед собой документы и начал звонить по всем номерам подряд:
— Будьте добры Яну…
— Можно позвать Яну?..
— Здравствуйте, это Яна?..
Контактов у Кати Аверкиной оказалось великое множество, и когда Виталий дошел до конца списка, в глазах у него рябило от цифр, а язык распух и прилипал к небу.
Но везде ему отвечали: «Здесь таких нет. Вы ошиблись». Яну Орлову он не нашел.
На следующее утро, проснувшись, Виталий мысленно похвалил себя за то, что накануне удержался и не выпил. Голова была ясной и легкой, и настроение, как ни странно, оказалось приподнятым. Он быстро позавтракал, оделся, сел в полученную еще в субботу отремонтированную машину и помчался к дому, где жила Катя Аверкина.
Поднявшись на шестой этаж, позвонил в одну из квартир. Ему никто не открыл. Зато открыли в другой квартире на этой же площадке.
— Конечно, я знаю Катину подружку, — уверенно проговорила женщина лет шестидесяти. — Такая яркая блондиночка с короткой стрижечкой, да?
Вроде бы Наташа говорила именно так… И еще что-то насчет белой меховой куртки, кажется.
— И в белой курточке, — добавил Виталий, не очень, впрочем, уверенно.
— Ну да, да, в такой меховой, — закивала женщина. — Я, конечно, не знаю, как ее зовут, нас Катя не знакомила, но я их вместе много раз видела. Хорошая такая девочка, добрая, веселая.
— Добрая? — удивился Кирган. — Почему вы так решили?
— Ой! — всплеснула руками женщина. — Один раз я их встретила всех троих…
— Троих? — не очень вежливо перебил он.
— Ну да, Катю, Наташу, ее сестру, и подружку эту. Они к подъезду подошли, а тут я им навстречу вышла, я в магазин шла как раз, так эта подружка и говорит: смотрите, мол, какие красивые вещи мы Наташе купили, как ей идет, какая она в них красавица. И радовалась так! Ну, вы мне скажите, разве многие современные девушки будут искренне радоваться, что их подружка купила красивые вещи, которые ей идут? Нынче девушки совсем другие, они как акулы друг у друга добычу выхватывают, все стараются себе побольше урвать…
Женщина еще долго распиналась на тему о нравах современной молодежи. Кирган терпеливо слушал, хотя насчет нравов, принятых в среде акул, он не был до конца уверен. Но дослушать надо было обязательно, потому что ему предстояло задать очень важный вопрос и нужно было получить на него точный, детальный и неформальный ответ. Наконец он дождался паузы и сумел вклиниться.
— А что, Наташе действительно купили красивую одежду? — спросил он, изображая острую заинтересованность.
— Ну, я не знаю, как там насчет красоты, — женщина невольно поморщилась, и Кирган понял, что, на ее взгляд, обновки Наташи были не очень-то хороши, — но ярко, ничего не могу сказать, ярко. Броско так. Красная куртка, белые джинсы, сапоги выше колена, кажется, это называется «ботфорты». Наверное, так сейчас модно?
— Ну да, — рассеянно кивнул Виталий.

Броско так. Красная куртка, белые джинсы, сапоги выше колена, кажется, это называется «ботфорты». Наверное, так сейчас модно?
— Ну да, — рассеянно кивнул Виталий. — И что, после смерти Кати эта Яна не приходила? Не искала Катю? Вы ее больше не видели?
На все три вопроса женщина ответила твердое «нет». И такой же уверенный отрицательный ответ она дала на все вопросы о таинственном поклоннике Кати: не видела, не замечала, не обращала внимания, человека на фотографии вижу в первый раз. После разговора с ней адвокат последовательно обошел все квартиры в подъезде и выяснил, что после убийства Кати Аверкиной из девяносто первой квартиры ее подружку Яну никто не видел, равно как и неизвестного воздыхателя. Куда пропала эта девица сразу после гибели подруги? Если до этого момента Виталий стремился найти девушку, потому что надеялся, что она знает что-то важное о личной жизни Кати, о людях, которых она обидела и которые могли бы захотеть ей отомстить, то теперь в его голову закрались сомнения. Что-то с этой Яной Орловой не так. Причем здорово не так. Да еще поклонник, которого, похоже, никто, кроме глазастой Ксении, не заметил.
Адвокат Кирган попросил Марго и Ленара съездить в головной офис торговой сети «Колесо», в которой якобы работала Яна Орлова. Сам он никак не успевал, ему нужно было встретиться и побеседовать с людьми, составляющими окружение Натальи Аверкиной. Вернее, обратился-то он со своей просьбой только к Маргарите Михайловне, а уж та поставила в известность Ленара и предложила ему присоединиться. Ленар заверил, что сумеет договориться на работе и взять дни за свой счет или в счет отпуска.
Молодой человек был радостно возбужден, уверенный, что сейчас они найдут координаты Яны Орловой, найдут саму Яну, встретятся с ней, зададут свои вопросы, она на них ответит, и все сразу выяснится, потому что окажется, что Яна знает о жизни и знакомствах Кати что-то такое, что сразу же прольет свет на ее убийство и докажет полную непричастность Наташи. По дороге в «Колесо», сидя в машине рядом с Марго, он без умолку говорил только о том, что наконец-то сможет сделать для Наташи что-то действительно важное и полезное, а заодно и утрет нос адвокату Киргану, который только деньги брать горазд, а никакой полезной информации за все время не нашел.
Головной офис компании «Колесо» располагался в большом офисном здании на окраине Москвы. Ленар с первой минуты взял все на себя, решительно вошел внутрь и сразу спросил, с кем можно поговорить о их сотруднице. Вопрос был задан неконкретно, и его долго мурыжили, спрашивая, зачем ему Яна Орлова да для чего. Краем глаза юноша видел, что Марго стоит чуть в сторонке и поглядывает на него, но не вмешивается. Толком объяснить, зачем ему сотрудница Яна Орлова, Ленар не сумел, поскольку не хотел говорить о том, что она может оказаться связанной с преступлением, но без внятных объяснений его не пропускали дальше ресепшена и не давали никаких сведений. Он совсем растерялся, и тут вступила Марго, которая подошла к девушке на ресепшене и, мило улыбнувшись, сказала:
— Молодой человек пытается помочь мне. Это я разыскиваю Яну Орлову. Дело в том, что я подруга бабушки Яны. Яна не звонила ей уже две недели, а телефон у нее не отвечает, и бабушка волнуется. Она попросила меня разыскать Яночку, но дело в том, что Яна недавно переехала и нового адреса бабушка не знает. Знает только, что она работает продавцом-консультантом в одном из магазинов вашей сети. Вы уж не откажите нам, вы же понимаете, мы, старики, совершенно ненормальные, когда речь заходит о наших внуках, нам всюду мерещатся несчастья и страшные болезни. Мы просто теряем голову от беспокойства.
На такую тираду девушка не смогла ответить отказом, кому-то позвонила и велела Ленару и Марго пройти в шестой кабинет. В шестом кабинете оказался отдел кадров.

В шестом кабинете оказался отдел кадров. Симпатичная женщина средних лет была очень любезной, посмотрела в своем компьютере списки сотрудников и удивленно сказала, что никакой Яны Орловой у них никогда не было. Ленар ей не поверил:
— Это точно? Вы хорошо посмотрели? Нет, вы посмотрите еще раз, я же точно помню, она говорила, что работает в «Колесе», только не сказала, в каком конкретно магазине. Ну пожалуйста, посмотрите еще раз, — уговаривал он умоляющим голосом.
Женщина вздохнула и снова просмотрела несколько компьютерных страниц списка, где перечислялись сотрудники с фамилией на нужную букву. Ленар попросил разрешения посмотреть самому.
— Ну вот, пожалуйста, у меня списки в алфавитном порядке, можете посмотреть всю букву «О».
Он прилип глазами к экрану компьютера, охваченный надеждой, что сотрудница отдела кадров что-то пропустила, не заметила, а он сейчас будет читать все фамилии и имена не торопясь и обязательно найдет Яну Орлову. Но уже через несколько минут ему пришлось сдаться и согласиться с тем, что Яны Орловой в списке сотрудников «Колеса» нет. Есть двое мужчин с такой фамилией и ни одной женщины.
Всю дорогу назад Ленар удрученно молчал.
— Ты расстроен? — спросила Марго, выворачивая на Третье кольцо.
— А вы как думаете? — огрызнулся Ленар, помолчал и вдруг в отчаянии заговорил, словно его прорвало: — Опять у меня ничего не получилось. Я ничем не могу помочь Наташе. И вообще, я совершенно никчемный. Ничего не могу сам, даже не смог договориться, чтобы меня пропустили к кадровичке. Без вашей помощи у меня не получилось бы. Вы с Борисом Леонидовичем оба мне помогаете, и мне стыдно…
— Тебя смущает, что мы тебе помогаем? Ленар, голубчик, попросить о помощи — не значит признать свою слабость. Просьба о помощи означает только одно: констатация того, что данные конкретные обстоятельства оказались сильнее имеющихся у человека сил и возможностей и без посторонней помощи ему не справиться. В этом нет ничего стыдного и зазорного. Даже самый сильный человек на земле не сможет поднять товарный поезд без посторонней помощи. И если он эту помощь попросит, это не будет означать, что он признал собственную слабость, только то, что его собственных огромных сил для данных обстоятельств все-таки недостаточно. Не зря же говорят, что обстоятельства бывают сильнее человека. Многие лукавят, опираясь на эту фразу, пытаются оправдать собственное бездействие или кривые поступки. На самом деле фраза мудрая: если обстоятельства сильнее, то нужно попытаться получить помощь, чтобы их преодолеть.
Ленар не очень хорошо понял, о чем толкует Маргарита Михайловна, потому что слушал вполуха, весь поглощенный мыслями о том, что не может сделать ничего толкового и полезного для Наташи.
— И все-таки я не сумел найти Яну и, значит, не смог помочь Наташе, — упрямо твердил он.
— Но Ленар, голубчик, как же ты не понимаешь: отрицательный результат — тоже результат, — убеждала его Марго, — и в данном случае результат очень хороший.
Ленар повернулся на сиденье и изумленно уставился на сидящую за рулем женщину.
— Как — хороший? Вы что имеете в виду?
— Раз Яна все наврала и исчезла, значит, за этим что-то кроется, — пояснила Марго. — И это говорит в пользу Наташи. Другое дело, что вряд ли это в чем-то убедит следователя, потому что следователю нужны свидетельские показания, а не слова о том, что вот был такой свидетель, но куда-то пропал. Но в любом случае то, что Яну мы не нашли, говорит о том, что наш адвокат на правильном пути.
Но Ленар по-прежнему сомневался в добросовестности Киргана, ему казалось, что адвокат копается в каких-то непринципиальных мелочах и не делает главного.

Он не счел нужным скрывать свои сомнения от Марго.
— «Когда нет желания заниматься малыми делами, это вредит большим замыслам», — с улыбкой ответила Маргарита Михайловна. — Как видишь, Конфуций и здесь отметился. Нет, чем больше я живу, тем больше убеждаюсь в его великой мудрости и неувядающей современности. Нет неважных мелочей, все имеет значение, и любая незначительная деталь может на поверку оказаться важной. Виталий знает, что делает. Я в нем уверена.
— А я — не очень, — буркнул Ленар.
Он все еще продолжал нервничать и волноваться, словно перед экзаменом, и удивлялся, как Маргарита Михайловна может всегда оставаться такой невозмутимой и даже как будто отстраненной. Вот же нервная система у бабки!
Пока Ленар и Маргарита Михайловна пытались найти Яну Орлову по месту ее работы, адвокат Кирган действовал по собственному плану. Во время последнего визита в СИЗО он спросил у Наташи, есть ли у нее близкие подруги, с которыми она постоянно общается, которым рассказывала про Катино наследство и которые смогут подтвердить, что она не завидовала сестре и не строила планов насчет ее денег. Наташа с грустью ответила:
— Нет у меня никого, всех подружек растеряла, когда начала вкалывать и копить деньги на лечение. Дружба ведь требует времени, надо звонить, подолгу разговаривать, надо встречаться, ездить куда-то, к себе приглашать. А у меня этого времени нет. С того момента, как Катя получила эти злосчастные деньги, я про них разговаривала только с Ленаром и еще с Лялей, это медсестра, она в нашей больнице работает, мы с ней приятельствуем. Когда у нас смены совпадают, много болтаем, если, конечно, время есть, в основном по ночам. Еще я рассказывала про наследство Нине, мы с ней дружили, когда в медучилище учились, с тех пор регулярно перезваниваемся, а вот встречаемся совсем редко. И еще Люсе, мы с детства в одном доме жили, пока я замуж не вышла и не переехала, с детства общались, она и Катю знает… знала… Она мне как-то позвонила, в ноябре, кажется, сообщила, что родила второго ребенка, спросила, как у нас с Катей дела, вот я ей и рассказала.
Кирган попросил дать координаты этих женщин и теперь начал встречаться с ними. Первым делом он поехал в больницу и поговорил с медсестрой Лялей.
— Ой, что вы, — замахала руками девушка. — Наташка так радовалась за свою сестру, говорила, что теперь она сможет сделать себе все операции и стать красавицей, как мечтала.
— А Аверкина ничего не говорила о том, что лучше бы сестра отдала ей деньги на лечение от бесплодия?
— Даже речи не было! — горячо заверила его Ляля.
— И о том, что сестра пообещала ей деньги на лечение, она тоже не говорила?
— Почему же, говорила. Наташка даже съездила в клинику на какие-то предварительные обследования, но потом все заглохло. Больше ничего не происходило. Наташка все время рассказывала, как ее сестра целыми днями сидит в Интернете и ищет информацию об операциях и клиниках, звонит куда-то, какие-то проспекты все время изучает. И никакого раздражения, никакой злости я в ее голосе не слышала. Наоборот, она все время говорила о том, что несет ответственность за Катю и хочет сделать все для того, чтобы та была счастливой и устроила свою личную жизнь. Конечно, она беспокоилась за Катю, потому что очень ее любила.
— О чем беспокоилась? — спросил Кирган.
— Ну, эти операции — это же небезопасно. Могут быть всякие осложнения, в том числе фатальные. Были такие случаи. А Наташка все-таки медработник, хоть и без высшего образования, но в медицине разбирается, а в некоторых вопросах — так еще и получше иного врача. Она все время чему-то училась, читала литературу, задавала докторам вопросы всякие, ходила вместе с ними смотреть сложных больных.

Она все время чему-то училась, читала литературу, задавала докторам вопросы всякие, ходила вместе с ними смотреть сложных больных. В общем, она любит свою работу, ей бы врачом быть, а не медсестрой. И она боялась, как бы с Катей при этих операциях чего не случилось.
В точности то же самое Виталию Киргану сказали две другие приятельницы Наташи Аверкиной.
Ну что ж, теперь можно ехать к Рыженко.
Когда он положил перед следователем ходатайство о допросе свидетелей и адвокатские опросные листы с протоколами бесед и подписями опрошенных, Надежда Игоревна мазнула по ним глазами и выжидательно посмотрела на Киргана:
— Что это вы мне принесли, господин адвокат?
— Ходатайство о допросе трех свидетельниц, которые могут показать, что Аверкина и не помышляла о деньгах сестры, наоборот, она радовалась, что у Екатерины теперь появится возможность осуществить все свои мечты. Аверкина не завидовала сестре и не сердилась на нее за то, что она не поделилась деньгами.
— И зачем мне это? Как их показания могут повлиять на оценку всех остальных доказательств?
— Ну как же, Надежда Игоревна, а мотив? Ведь следствие исходит из того, что Аверкина убила сестру из корыстных побуждений, а эти свидетели…
— Эти свидетели никак не смогут опровергнуть тот факт, что у Аверкиной были при обыске найдены деньги сестры, — оборвала его Рыженко.
— То есть вы мне отказываете?
Следователь выдержала паузу, потом придвинула бумаги к себе.
— Я рассмотрю ваше ходатайство и дам ответ в установленный законом срок. Сроки, я надеюсь, вам известны, господин адвокат?
В ее голосе послышалось ехидство. Ну, ясное дело, законом предусмотрен трехдневный срок рассмотрения ходатайств, и следователь имеет полную возможность не дать ответ сразу, а потянуть, сославшись на занятость.
— Значит, мне позвонить вам через три дня? — осторожно уточнил Виталий.
— Я уведомлю вас о своем решении в письменном виде, ответ получите по почте. — Она уже не смотрела на Киргана, уткнувшись в разложенные на столе бумаги.
Кошмар! Впрочем, этого следовало ожидать. Честно говоря, после процесса над скинхедами от Надежды Игоревны Рыженко можно ожидать чего угодно. Но и у нее есть свои резоны, Кирган не имеет права этого не признать. Человек может подругам говорить одно, а в голове вынашивать совсем другое. Показания этих женщин ее ни в чем не убедят, и тратить время на них она не собирается.
Ну а что касается ответа по почте, то тут мы еще поцарапаемся, подумал адвокат. Через три дня он позвонит и попробует договориться по-хорошему, пусть Рыженко ответит, какое решение по его ходатайству она приняла. Если решит удовлетворить и допросить свидетелей, это будет неслыханной победой. Если ограничится только приобщением адвокатских протоколов к делу, тоже неплохо, а свидетелей потом можно будет и в судебное заседание вызвать. А вот если откажет, значит, открыто объявит ему войну.
Ну что ж, он это заслужил.
И снова Виталий Кирган приехал на Шоссейную улицу в следственный изолятор. Он уже не мог припомнить, когда в последний раз вел дело, требовавшее таких частых и многочисленных посещений подследственного. Везенье давно закончилось, и, несмотря на то что он приехал с утра, все «допросные» уже были заняты, пришлось ждать полтора часа. Потом он ждал уже в самой «допросной», пока приведут Наталью Аверкину. Судя по всему, Ленар деньги на ее лицевой счет перевел, а может, передачи приносил, во всяком случае, выглядела Наташа чуть лучше. Волосы вымыты и лежат вокруг лица густой ровной рамкой, и свитер на ней другой, явно с чужого плеча — слишком свободный, зато даже на вид очень теплый.

Она все еще была простужена, из носа по-прежнему текло, но теперь у нее были бумажные носовые платки, которые она прятала в рукаве. Виталий не смог бы объяснить, почему ему приятно видеть такие позитивные перемены в своей подзащитной, но факт оставался фактом: он обрадовался.
— Помните, как вы втроем пришли домой к Кате, вам тогда покупали одежду? — начал свои изыскания Кирган.
— Помню, — кивнула Наташа.
— Это та одежда, в которой вы были в день убийства сестры?
— Да, в ней меня и арестовали.
— При каких обстоятельствах вы ее купили?
Наташа недоуменно взглянула на него.
— Это что, важно?
— Очень важно, — негромко сказал Виталий. — Даже не представляете себе, насколько важно. Вспоминайте все подробно.
Наташа рассказала, что Катя под влиянием новой подружки Яны Орловой решила сделать старшей сестре подарок. Неожиданно позвонила и радостно сообщила, что они втроем поедут покупать для Наташи новые шмотки. Наташа удивилась такой щедрости, но принять подарок согласилась без колебаний. Яна активно участвовала в выборе вещей и настояла на белых джинсах, красной куртке со стразами и высоких сапогах. Сама Наташа собиралась выбрать себе что-нибудь более практичное, неброское и немаркое, но не устояла: она так давно жила на зарплату медсестры и доходы от частных пациентов, откладывая каждую копейку на долгое и дорогостоящее лечение, и у нее так давно не было ярких красивых вещей…
Значит, это Яна настояла на белых джинсах и красной куртке. Ее выбор. Ее вкус. Или… ее особые намерения?
— В каком магазине это было?
Наташа задумалась, отведя глаза в сторону, потом неуверенно покачала головой.
— Я не помню точно, где-то на Ленинском. Мы в тот день много магазинов объехали, во всех что-то примеряли…
— Наташа, — строго проговорил Кирган, — напрягитесь и вспомните, мне нужно знать точно. Повторяю: это может оказаться очень важным.
Он помогал ей наводящими вопросами, рассказывал, какие здания, магазины, рестораны и банки находятся на Ленинском проспекте, и в конце концов она вспомнила. Что ж, сегодня он уже не успеет, а завтра прямо с утра помчится в магазин. Виталий почувствовал, как в нем шевельнулся, только на миг, на один короткий миг, но шевельнулся прежний, давно забытый кураж. Шевельнулся — и тут же пропал.
Наташа спросила, встречался ли он с ее приятельницами и что они сказали. Кирган рассказал о том, что поговорил с ними, но следователь скорее всего откажется их допрашивать и приобщать эти показания к делу.
— Почему?
— Потому что она уверена в вашей виновности и не хочет признавать никаких фактов, которые поставят вашу виновность под сомнение.
— Значит, мне уже ничто не поможет? — На глазах Натальи появились слезы, почти сразу покатившиеся по ее запавшим щекам.
— Ну почему же, — заговорил Виталий тепло, желая как-то поддержать и подбодрить ее, — я стараюсь, работаю, не надо терять надежды…
Но его попытка бесславно провалилась, Наталья даже дослушать его не захотела, снова впав в отчаяние.
— Нет, — выдавила она сквозь слезы, — мне никто не поможет, я никому не нужна, я и для вас совершенно посторонний человек, и не надо меня уверять в том, что вы стараетесь. Вам все равно, что со мной будет.
— Нет, Наташа. Вы не правы…
Он принялся уверять ее, что это неправда, будто она никому не нужна, что Ленар переживает за нее, бьется изо всех сил, чтобы ей помочь, но, к его удивлению, Наталья на упоминание имени возлюбленного отреагировала как-то вяло.

— Что такое, Наташа? — озабоченно спросил Виталий. — С Ленаром что-то не так? Вам почему-то не нравится, что он пытается вам помочь?
Этого только не хватало! Не дай бог окажется, что между ними какие-то сложные отношения, завязанные на обоюдное участие в убийстве Кати Аверкиной. Он-то исходит из того, что нащупал верную линию защиты. А тут может вылезти черт знает что!
Но когда Наташа заговорила, Виталий с облегчением перевел дух. Она нехотя, глядя, как обычно, в пол и раскачиваясь, объяснила, что Ленара всерьез не воспринимает, потому что он слишком молод для нее. Сейчас, когда сестра убита, а мать уехала, отказавшись от свидания, она осталась одна со своей бедой, и никто ей уже не поможет. Кирган слушал ее и понимал, что Наташа ничего не скрывает, просто у нее упаднические настроения. Он снова начал рассказывать о том, как старается Ленар, как каждый день приходит к Борису Леонидовичу и Маргарите Михайловне, обсуждает с ними ситуацию, потому что одному ему тяжело, ему нужна поддержка.
— Так что вы, Наташенька, не одиноки, вон сколько людей за вас борются.
— Кто такие Борис Леонидович и Маргарита Михайловна? — испуганно спросила Наташа. — Это его родители? Они что, приехали? И он им рассказал, что меня…
Кирган рассмеялся и успокоил ее, поведав в подробностях новогоднюю историю. Услышав о том, что Борис Райнер увлекается картами Таро, Наташа внезапно оживилась:
— А он может мне погадать?
— Не знаю, — улыбнулся Виталий, глупо радуясь тому, что она перестала плакать и говорить о собственной ненужности. — Я не уверен, что можно гадать заочно, но спрошу. Что вы хотите узнать? Выпустят вас или осудят?
— Нет, — прошептала Наташа, боязливо оглянувшись, — мне бы про Катю… Как она там? Не страшно ли ей, не одиноко ли, не холодно ли, ведь зима все-таки. А вы не были на похоронах? Хотя, конечно, что я спрашиваю, вы не были, вас ведь потом наняли, уже после похорон. А Ленар был, не знаете?
— Был, — кивнул Кирган. — Но ваша мама его прогнала и гадостей наговорила.
— О господи… — Наташа снова всхлипнула и достала из рукава бумажный платочек. — Мама, мама… Вы спросите у Ленара, в чем Катю в гроб положили, а то я боюсь, что мама не ту одежду подобрала, она же не знает, какие вещи у Катюши самые любимые.
— Хорошо, я спрошу.
Ему стало тягостно, он уже бранил себя за то, что сказал про поведение матери на похоронах и тем самым вызвал новые слезы и новый приступ отчаяния. Но, в конце концов, он всего лишь адвокат, защитник, а не психоаналитик. Вид сжавшейся в комочек плачущей Наташи неожиданно вызвал у него одновременно брезгливую жалость и нестерпимую боль.
Дома Кирган напился. Слова Наташи о ее отношении к Ленару растревожили Виталия, и теперь он, оглушив себя изрядной порцией алкоголя, тупо сидел в кресле и вспоминал…
В период конфликта с отцом по поводу ухода с работы у Виталия был в разгаре роман с девушкой, работавшей секретарем в его юридической консультации, двадцатитрехлетней красавицей Гаянэ. Виталий к этому времени уже два года был женат на Миле, своей ровеснице. Мила выросла в семье дипломатического работника, который два последних срока провел в Италии, где Мила и прожила с 10 до 18 лет и окончила школу при посольстве. Когда ей было 18, командировка у отца закончилась, семья вернулась в Москву, и Мила поступила в МГИМО. Во время командировки родители часто разъезжали по Европе и всегда брали с собой дочь, ей удалось побывать в Мадриде, в Париже, в Лондоне, а Италию она вообще всю объездила и видела все музеи и достопримечательности. Но кроме развития культурного Мила получила неплохой опыт сугубо материального характера, она перемерила в миланских бутиках всю брендовую одежду, всего «наелась» и «насмотрелась» и очень хорошо представляла себе, какие удовольствия и радости можно получить, если иметь возможность выезжать за границу с деньгами.

Но кроме развития культурного Мила получила неплохой опыт сугубо материального характера, она перемерила в миланских бутиках всю брендовую одежду, всего «наелась» и «насмотрелась» и очень хорошо представляла себе, какие удовольствия и радости можно получить, если иметь возможность выезжать за границу с деньгами. Поэтому всячески подвигала Виталия к тому, что надо зарабатывать деньги, что быть богатым не стыдно, а, наоборот, даже очень хорошо.
Мила очень любила Виталия, вышла за него замуж, несмотря на то что он был не из среды дипломатов и не имел перспектив выезда за рубеж. Для нее самым главным была именно любовь. Через некоторое время после возвращения из Италии открыли границу и можно было путешествовать где душа пожелает. И вот тут Мила случайно подслушала разговор матери с подругой. Мать говорила о том, что теперь можно свободно выезжать и жить где угодно, были бы деньги. Если бы она знала, что жизнь так повернется, она бы ни за что не вышла замуж за отца Милы, которого никогда не любила. Она всю жизнь любила другого человека, долго с ним встречалась, но замуж вышла за нелюбимого, который был ей даже неприятен, просто для того, чтобы жить за границей. Оказывается, мама все эти годы была по-женски несчастлива, но все терпела ради пресловутой загранки. А вот теперь выяснилось, что можно было не терпеть, а выйти за любимого и просто подождать. Мама говорила о том, что ей очень обидно, кажется, что жизнь прожита впустую и жертва оказалась напрасной. Этот разговор и слова матери произвели на Милу сильное впечатление, и она сама себе дала слово, что никогда не поставит перспективу благополучной и красивой жизни выше любви. Это и понятно, для юной девушки нет и не может быть ничего важнее чувств. Но красивой жизни все равно хотелось, потому что она была молодой, легкомысленной и, как и большинство молодых, подверженной влиянию глянцевых картинок. Она, разумеется, очень любила Виталия, но при этом и очень хотела благополучия и достатка, хотела, чтобы были дорогие вещи, хорошая машина, евроремонт и поездки по миру.
После окончания института Мила устроилась на работу в МИД, должность была маленькой, незаметной, но зато это был МИД! Любая карьера начинается с первой ступени. Отношения Виталия с молодой женой можно было без колебаний назвать безоблачными, они никогда не ссорились и не дулись друг на друга, делились всем, что происходило у каждого на работе, были в курсе служебных проблем и знали коллег и друзей супруга.
Виталий был очень привязан к жене, но все-таки не до такой степени, чтобы не быть обычным мужиком. Он ей изменял все годы, правда не всерьез, по мелочи. Повстречается месяц-другой — и прекращает отношения, а то и вовсе одной-двумя встречами ограничивался. Он ни одной минуты не желал себе другой жены, кроме Милы, и, несмотря на наличие любовниц, все годы регулярно и с удовольствием исполнял супружеский долг. Мила всегда была для него по-женски привлекательна.
Гаянэ влюбилась в Виталия с первого взгляда, как только он после университета пришел в консультацию. Она совершенно потеряла голову, хотя и знала, что он женат, но ничего не могла и не хотела с собой поделать. Она буквально преследовала его, не скрывая своей влюбленности, и в какой-то момент Виталий поддался, уж очень привлекательным было самоощущение мужчины, которого так сильно и беззаветно любят. И как раз тогда, когда Виталий бесславно проиграл процесс о групповом разбойном нападении и вступил в конфронтацию с отцом, Гаянэ заявила ему, что беременна. Виталий совершенно растерялся, никаких детей он не хотел и от Милы уходить тоже не хотел, и вообще Гаянэ ему не так уж и нужна, просто было приятно, что она его так любит и смотрит на него восхищенными глазами. И Кирган не нашел ничего лучше, как сунуть девушке конверт с деньгами и сказать:
— Сделай аборт. Найди клинику поприличнее, сейчас это не проблема, под хорошим наркозом ты ничего не почувствуешь.

Найди клинику поприличнее, сейчас это не проблема, под хорошим наркозом ты ничего не почувствуешь. И вообще, давай закончим эту историю, пора завязывать. Будем считать, что между нами ничего не было.
И ушел. На следующий день Гаянэ на работу не пришла. И в консультации ему сказали, что она нездорова и взяла больничный. Виталий расценил это как добрый знак: Гаянэ быстро нашла клинику и легла на аборт, через несколько дней она вернется, и про этот роман можно будет благополучно забыть. Но прошла неделя, другая, а девушка не возвращалась. А потом ему сказали, что Гаянэ уволилась и вместо нее взяли другого секретаря. Виталий обрадовался, что хотя бы эта проблема с него свалилась, потому что он, честно признаться, с некоторой тревогой ждал возвращения любовницы на рабочее место. Да, она взяла деньги и послушно избавилась от ребенка, но кто знает, согласится ли она с такой же покорностью прекратить их отношения и делать вид, что ничего не было? А вдруг начнет преследовать его, подкарауливать в коридоре или на улице, названивать домой, смотреть несчастными глазами или — того хуже — прилюдно плакать? Слава богу, в консультации об их романе пока никто не догадался, Виталий настаивал на том, чтобы быть очень осторожными и предусмотрительными, все-таки заведующий — добрый знакомый деда и отца, а лишние разговоры ему не нужны. Так что известие об увольнении Гаянэ он воспринял чуть ли не с восторгом.
Если бы он знал, к чему это приведет… Если бы только мог предположить, что в конце этой истории будет безвольно и бессмысленно напиваться в пустой квартире…
— Ну, чего там? — Сокамерницы жадно следили за Наташиными руками, разбирающими очередную передачу. — Конфеты есть? А колбаска?
Наташа молча вынула полиэтиленовый пакетик с конфетами и положила на стол. Потом вынула сухари и полпалки копченой колбасы. Пусть едят, ей не жалко, да и не хочется ничего. Кроме продуктов, Динара Айратовна передала еще один свитер и две пары толстых носков. Чужой, в сущности, человек о ней заботится, а родная мать не захотела даже на свидание прийти, так ей сказала следователь Надежда Игоревна. Наташа надеялась, что мама останется в Москве и будет ждать, чем закончится следствие, как-то попытается помочь, все-таки родная мать, но не тут-то было.
Наталья и Екатерина были рождены от разных мужчин, с которыми мама в браке не состояла. Девочки своих отцов не знали и не видели, это были какие-то случайные сожители, которые подолгу не задерживались и очень быстро сбегали. Но мать всегда исступленно хотела выйти замуж и с детства вдалбливала дочерям, что замужество — это самое главное, это высшая цель, по сравнению с которой все меркнет и которую надо обязательно достичь, причем любыми средствами.
Встретив жителя небольшого провинциального городка, пожелавшего на ней жениться, мама про все забыла, дочерей бросила и уехала, оставив шестнадцатилетнюю Катю на попечение Наташи, которой был 21 год. Девушки остались одни в однокомнатной квартирке. Мать страшно боялась, что с таким трудом приобретенный муж ее бросит, и жутко ревновала его ко всем подряд, стараясь всегда быть рядом, чтобы пресечь интерес к нему со стороны других женщин. Муж неказист и невиден, но ей казалось, что таких, как она сама — истово жаждущих замужества, — огромное количество и им все равно, казистый или нет, лишь бы был. Она ни разу за десять лет не приехала в Москву к дочерям и ни разу не пригласила их к себе, потому что опасалась, что Наташка и в особенности выросшая красавица Катерина могут приглянуться ее обожаемому супругу, а жить-то придется под одной крышей. И вообще, она рада была избавиться от дочерей и от заботы о них, потому что никогда их особенно-то и не любила, рожала в расчете на женитьбу, девочки ей мешали устроить жизнь и вообще досаждали, они требовали внимания, заботы и денег, а матери хотелось веселья, радости и любви, желательно в замужестве.

Жили сестры Аверкины трудно, потому что Катя еще училась в школе, а Наташа окончила медучилище и работала медсестрой в больнице в отделении общей терапии. Она старалась заработать как можно больше, бегала по домам делать уколы и ставить капельницы. Наташа всегда была ласковой и внимательной к людям, и теперь, когда стала работать, больные ее обожали и очень часто после выписки, если назначались курсы уколов или капельниц, договаривались именно с ней, чтобы она приходила на дом. Наташа прекрасно понимала, что, живя вдвоем в однокомнатной квартире, и ей, и сестре личную жизнь устроить трудно. Поэтому когда за ней начал настойчиво ухаживать приятный молодой мужчина с квартирой, она не раздумывая вышла за него замуж, чтобы оставить Катю одну. Катя, таким образом, превращалась в невесту с приданым, и ее шансы выйти замуж удачно многократно возрастали.
Наташа к мужу относилась хорошо, была заботливой и верной, но страстной любовью не пылала, просто была благодарна ему за то, что разрешилась жилищная проблема и сестра осталась с квартирой. Они оба очень хотели ребенка, и Наташа рассчитывала на то, что с появлением малыша семья станет «настоящей», полноценной, дружной, в которой вопросы страстной влюбленности как-то сами собой отпадут. Однако ребенка все не было, Наташа с мужем сходили к врачу, и оказалось, что причина бесплодия в ней, а муж совершенно здоров. Пришлось Наташе делать нелегкий выбор: оставить мужа без детей, вынудив его продолжать жить с бесплодной женой, или любимую младшую сестру без квартиры и перспектив выйти замуж. В конце концов она набралась решимости и, стараясь выглядеть спокойной, поговорила с ним о разводе и о том, что ему нужно найти другую жену, которая родит ему детей. Решение было непростым для обоих, они промаялись еще год, потом все-таки разошлись. Муж вернулся к родителям, оставив Наташе свою «однушку». «Мне хоть есть куда вернуться, — сказал он, — я могу жить с родителями, а у тебя совсем никого нет, не к Катерине же тебе возвращаться, ты на это не пойдешь, ты хочешь устроить ее жизнь. А снимать квартиру тебе не на что».
Муж Наташи был хорошим мужиком и неглупым, поэтому Катю не любил за пустоголовость и разговоры только о том, как бы «нарезаться», сделать пластику, накачать грудь и стать супермоделью, чтобы подцепить богатого мужа. Учиться Екатерина не хотела, получить профессию не стремилась, делала ставку на внешность и замужество. Ему это все было крайне неприятно, и он искренне жалел Наташу, которая, как он сам выражался, вынуждена была «возиться с такой дурой и переживать за нее».
После замужества Наташа дала Кате полную свободу. Не лезла к ней, не приходила без приглашения и тем более без предупреждения, уважая право сестры на частную жизнь. Конечно, она видела, что Катя непутевая, за найденную с таким трудом работу официантки не держится, позволяет себе и опаздывать, и не выходить на работу, ссылаясь на мнимые болезни, в свободные дни шатается по ночным клубам, водит знакомство черт знает с кем; но она боялась быть навязчивой, чтобы вспыльчивая сестра от нее не отвернулась. И чтобы, не дай бог, не помешать Кате в устройстве личной жизни. Наташа даже звонила ей не каждый день, чтобы не надоесть. Результатом ее стараний стало хорошее отношение Кати к сестре: Наташка не зудит, не поучает, не стоит над душой, ничего не требует, у нее можно деньжат перехватить и не отдавать. Поэтому Катя с удовольствием приглашала сестру в гости и знакомила со своими подружками и ухажерами. Наташе хватало деликатности никогда не высказывать оценок, хотя эти подружки и ухажеры ей не особенно нравились, они были такими же пустыми, как ее сестра. Наташа оценивала Катю объективно и видела, что та глуповата и поверхностна, но считала себя обязанной создать все условия для того, чтобы у девочки все сложилось.
С Рифатом Рушановичем Фазуловым и его женой Динарой Айратовной Наташа познакомилась, когда Динара лежала в отделении общей терапии с обострением хронического холецистита.

С Рифатом Рушановичем Фазуловым и его женой Динарой Айратовной Наташа познакомилась, когда Динара лежала в отделении общей терапии с обострением хронического холецистита. Сестричка ей очень понравилась своей ласковостью и внимательностью, и когда через какое-то время у Рифата Рушановича случился инсульт и после выписки ему назначили курс лечения, Динара обратилась именно к Наташе, которая стала приходить и делать инъекции и ставить капельницы. В один из таких визитов Наташа застала дома дальнего родственника Фазуловых, Ленара. Он почти сразу начал за ней ухаживать, и делал это так трогательно и неуклюже, что Наташа пренебрегла на какое-то время собственными представлениями о том, что мужчина непременно должен быть старше женщины, а никак не наоборот.
И почему так получается, что близких людей теряешь, а чужие находятся рядом? Мамы нет, Кати нет, зато есть Фазуловы и Ленар, ставшие теперь для нее единственными близкими. Разве это правильно? И снова Наташа подумала о том, как все временно, неустойчиво и ненадежно. Вот сейчас Ленар пытается как-то ей помочь, а потом все равно бросит, и Фазуловы от нее отвернутся, и останется она совсем одна, совсем.
Память у Натальи Аверкиной была не сказать чтоб блестящая, по указанным ею ориентирам найти на Ленинском проспекте нужный магазин оказалось нелегко, но адвокат Кирган его все-таки отыскал. В просторном зале на кронштейнах висели яркие разноцветные дамские вещи, на полках теснилась экстремально модная обувь, и Виталий, глядя на непомерно высокие тончайшие каблуки, в который раз удивился, как же можно на них ходить и не падать. Покупателей не было совсем, и по пустому залу со скучающим видом прогуливались две молоденькие продавщицы.
Он вытащил фотографию Наташи, представился и показал им снимок.
— Нет, — девушки дружно покачали головами, — мы ее не помним. Хотя… когда, вы говорите, это было?
Виталий задавал такой же вопрос Наташе, но точную дату она припомнить не могла, сказала только, что это было среди недели, примерно вокруг пятнадцатого декабря.
— Так это Олеся работала, точно! — обрадованно воскликнула одна из девушек. — Она как раз на всю ту неделю договорилась, чтобы работать без выходных, хотела потом отгулы подряд брать, к празднику.
— Правильно! — подхватила другая. — Второй продавец менялся сменами, как по графику положено, а Олеся каждый день трубила от звонка до звонка.
— И когда теперь эта Олеся появится? — спросил Кирган.
— Завтра.
Ну что ж, завтра так завтра. Конечно, можно было бы попросить у девушек телефон Олеси, позвонить ей и договориться о встрече уже сегодня, но… Адвокат Кирган хорошо знал, что, если хочешь добиться точных воспоминаний, свидетеля нельзя раздражать и нервировать. Что хорошего получится, если он выдернет девушку в ее законный выходной? У нее планы, вероятно, на личную жизнь или на какие-то домашние дела, а тут — нате вам, пожалуйста, — адвокат какой-то! Ясное дело, кому это понравится? Кроме того, вопросы, которые он собирался задать, касались того, что происходило непосредственно в этом самом магазине, вот в этом зале, и Олесе куда легче будет вспомнить детали, находясь в той же обстановке, в которой она наблюдала те события. Значит, придется потерпеть.
На следующий день Виталий снова приехал. Продавец Олеся Кривенкова была на месте. Взглянув на фотографию, она недоуменно пожала плечами.
— Нет, я не помню такую покупательницу. А что? Что-то случилось?
Виталий принялся рассказывать про трех девушек, красную куртку, белые джинсы и сапоги-«ботфорты».
— Ну конечно! — встрепенулась Олеся. — Красная куртка, белые джинсы и сапоги! Я сам факт помню, и девушку теперь вспомнила.

— Ну конечно! — встрепенулась Олеся. — Красная куртка, белые джинсы и сапоги! Я сам факт помню, и девушку теперь вспомнила. Очень прикольно было.
— Прикольно? — насторожился Кирган. — И в чем прикол?
— Понимаете, эта девушка, ну, которая на снимке, она сначала не хотела эти вещи, мерила другие, поспокойнее и подешевле, а подружки ее сильно уговаривали. Ну и уговорили в конце концов. Это бы все ничего, но на следующий день одна из подружек снова сюда пришла, представляете? У меня, говорит, вчера денег не было, а сегодня я достала, сколько нужно, и хочу купить такие же вещи, как мы вчера брали. Очень, говорит, они мне понравились, я прямо вся обзавидовалась, решила себе тоже купить.
О как! Это уже горячо. Интересно, кто покупал, Катя или Яна? Впрочем, вопрос, конечно же, риторический, у Кати не могло не быть денег. Значит, Яна.
— И как, купила?
— Конечно, купила. И куртку, и джинсы, и сапоги, и даже очки солнечные.
— А что, накануне девушки и очки покупали?
— Ну да.
— Как подружка выглядела?
— Стройная такая, блондинка крашеная, очень короткая стрижка, в белой куртке из меха, по-моему, стриженая норка, джинсы такие нехилые, сумка «Балдинини». Я еще удивилась тогда: одета так прилично, недешево, а денег с собой не было. Ну, все бывает.
— Это верно, — улыбнулся Кирган. — Вы не возражаете, если я нашу с вами беседу запишу, а вы потом подпишете?
— Зачем это? — испугалась Олеся.
— Для того чтобы с вашими показаниями ознакомился следователь. Может быть, вас даже официально вызовут на допрос. И в любом случае я скорее всего буду просить вас впоследствии выступить в судебном заседании и дать свидетельские показания. Согласны?
— Показания? — еще больше перепугалась девушка. — Какие показания? Я же ничего не знаю!
— Да вы не бойтесь, Олеся, это совсем не страшно. Просто для следствия и установления истины по делу очень важен тот факт, что одна девушка купила точно такую же одежду, обувь и очки, как другая. Понимаете? Вас будут спрашивать только об этом. Ну, может быть, если мне повезет, вас еще попросят опознать двух девушек из тех трех. Сможете?
Олеся поколебалась, потом тряхнула головой и кивнула.
— Смогу, я их вспомнила. А почему двух, а не трех?
— Потому что одна их них погибла, — вполголоса сообщил Виталий. — Ведется следствие.
Олеся вздрогнула и изменилась в лице.
— Ой, ужас какой! А которая погибла? Та, что на фотографии? Или та, что на другой день приходила?
— Третья, — коротко ответил адвокат. — А та, что на фотографии, как раз арестована по подозрению в убийстве. Так вы согласны подписать свои показания?
— Да-да, разумеется. Только мне из зала уходить нельзя, напарница заболела, я сегодня одна работаю. Так что давайте где-нибудь здесь устроимся, покупателей все равно пока нет.
Она показала на два стоящих рядом низких кресла, предназначенных для примерки обуви. Кирган уселся, достал папку, вытащил бланк и приготовился начать опрос. Олеся устроилась рядом, сложив руки на коленках, как примерная ученица.
— У вас всегда так мало покупателей? — спросил он, заполняя шапку бланка.
— Обычно — да, — кивнула девушка. — У нас спокойно. Цены, сами понимаете…
Он понимал. Записать показания Олеси Кривенковой удалось быстро и без единого перерыва. На обратном пути, в машине, Кирган думал о том, что в деле сестер Аверкиных есть какая-то подстава.

Но какова цель? Ведь деньги, все до копеечки, найдены у Наташи, значит, у убийцы не было корыстного мотива. А если мотив не корыстный, тогда какой? Чем кому-то могла помешать обыкновенная медсестра из больницы? Что есть в ее биографии такого, что могло бы пролить свет на эту более чем странную историю? Единственные более или менее значимые события в жизни Натальи Аверкиной — это отъезд матери десять лет назад, замужество и развод, больше ничем жизненный путь этой тихой забитой девочки не отмечен. Могла мать быть причастной к преступлению? Крайне маловероятно, ведь в итоге одна дочь убита, другая под следствием. Правда, если Наташа будет признана виновной, то деньги, оставшиеся от полученного Катей наследства, достанутся матери. Вот и мотив, и как раз корыстный. Но что-то уж больно… Нет, не катит. Мать о наследстве не знала. И чтобы провернуть такую авантюру с убийством одной дочери и подбрасыванием улик в отношении другой, нужно быть, во-первых, в здравом рассудке и, во-вторых, при деньгах. Ни того, ни другого у матери Аверкиных, судя по всему, нет и не было. Значит, эта версия отпадает. Замужество и развод? Ревность? Сожаления об оставленной бывшей жене квартире? Может быть. Но! Наташа рассказывала, что ее бывший муж вполне устроен, ему удалось поднять на ноги собственный бизнес, он обзавелся новым жильем, вскоре после развода женился, и у него уже родились близнецы. У Наташи сложились очень теплые отношения с его родителями, они часто перезванивались, и обо всех переменах в жизни экс-супруга она узнавала сразу же. Врет? Может быть. Надо проверить.
Надежда Игоревна Рыженко уже который час составляла обвинительное заключение по уголовному делу. Заключение большое, дело многоэпизодное, она писала его далеко не первый день, и от одних и тех же без конца повторяющихся фамилий ее уже тошнило. Услышав стук в дверь, Надежда Игоревна поймала себя на мгновенной радости: хоть какой-то повод отвлечься от надоевшего до смерти документа. Но радость оказалась преждевременной. На пороге возник адвокат Кирган.
Она его почти ненавидела. Да нет, наверное, даже и не «почти». Просто ненавидела. Как только он входил, у нее внутри все сжималось и леденело, и откуда-то снизу начинала наползать густая вязкая чернота, в которой Надежда Игоревна боялась захлебнуться. Потому что каждое его появление напоминало ей о тех страшных днях прошлого года, когда при исполнении задания погиб ее муж, оперативник, работавший на Петровке. Она тогда плохо соображала, после похорон никак не могла отойти от шока, начальник предложил все ее дела передать другому следователю на то время, пока она будет восстанавливаться, но Надежда Игоревна отказалась и через четыре дня вернулась к работе, потому что не могла находиться дома, где все напоминало о муже: его вещи, его запах. Она с трудом сосредоточивалась на служебных обязанностях, совершала много ошибок, но не критичных, а мелких, не влияющих на общий ход следствия. Зато адвокат Кирган, защитник одного из обвиняемых по делу скинхедов, этими ошибками воспользовался для дискредитации некоторых материалов следствия и признания ряда доказательств недопустимыми. В итоге подзащитный Киргана был оправдан, а ей пришлось выслушивать нелицеприятную критику от вышестоящих начальников за некачественно проведенное предварительное расследование.
И теперь Надежде Игоревне было неприятно смотреть на этого адвоката, ей казалось, что он — человек, который может нанести удар в спину. Она даже не могла заставить себя произнести его имя, обращалась к нему безлично и надменно-официально: господин адвокат. Она понимала, что, вероятно, не совсем права в своей ненависти, потому что Кирган ведь ничего не выдумал и не сфальсифицировал, он просто воспользовался теми промахами, которые она действительно допустила. Но промахи-то были вызваны такими обстоятельствами… В общем, ей казалось, что адвокат поступил не этично, не по-человечески, ведь он знал, в каком она состоянии.

А в результате убийца, в виновности которого у следствия не было и нет никаких сомнений, остался на свободе.
Ну, и с чем он явился сегодня? А, с ходатайством о допросе какой-то продавщицы! Ну что ж, в изобретательности ему не откажешь.
— Я совершенно не понимаю, какое отношение к делу имеет покупка одежды для подследственной, — сухо проговорила она, ознакомившись с ходатайством и приложенным протоколом. — Считайте, что я приняла решение на месте: в удовлетворении ходатайства отказать. О своем решении в письменном виде я вас уведомлю позже.
«Может, я вредничаю? — честно спросила сама себя Надежда Игоревна. — Может быть, банально и пошло свожу с ним счеты? Да нет, все доказательства говорят о том, что сестру убила именно Наталья Аверкина, и свидетели ее опознали без колебаний, и одежду эту, к слову сказать, тоже опознали. И деньги у нее нашли, и следы рук погибшей на этих деньгах тоже есть, то есть нет никаких сомнений в том, что Наталья Аверкина хранила у себя дома именно деньги погибшей сестры. Ну какие еще доказательства нужны? Глупость сплошная. А то, что на пакете с деньгами арестованная своих потожировых следов не оставила, ни о чем не говорит. Аверкина, конечно, глупая, но не настолько, чтобы хвататься за пакет голыми руками. Сейчас все грамотные, все книжки читают и телевизор смотрят. Конечно, тактика адвоката мне понятна, должен же он отрабатывать свои деньги, вот и пишет одно ходатайство за другим, чтобы клиент знал: адвокат не сидит без дела, старается, работает. Вон сколько ходатайств написал, а то, что они не удовлетворяются, так это следователь сволочь. Еще, того и гляди, начнет судье жалобы на меня строчить, чтобы пыль в глаза клиенту пустить».
— Что, жалобу подавать будете на мой незаконный отказ в удовлетворении ходатайства? — холодно спросила она, пробегая глазами текст на экране компьютера и поправляя найденную опечатку.
— Не буду, Надежда Игоревна. Моя задача найти доказательства, которые вас убедят. Пока что я с этой задачей справляюсь откровенно плохо, вы отказываете мне в удовлетворении ходатайства уже во второй раз, — улыбнулся Кирган. — Но я не оставляю попыток. Вы уж не сердитесь на меня, у каждого из нас своя работа. Вы свою делаете очень хорошо, я буду стараться вам соответствовать.
Он закрыл портфель и направился к двери.
Рыженко оторвалась от компьютера и с удивлением посмотрела ему вслед. Да, она его ненавидит, но надо отдать должное этому адвокату: он умеет достойно проигрывать. Если бы не то, что случилось в прошлом году, она бы, наверное, даже смогла его уважать. Мысль привычно соскользнула на дочь Лену, семнадцатилетнюю пышнотелую, в мать, красавицу. Ею начали интересоваться молодые мужчины, и не только совсем молодые, но и те, кому за тридцать, и Ленка явно испытывает к ним симпатию, тянется к ним, а на ровесников внимания не обращает. Ведь одиннадцатый класс, ей в институт поступать, а в голове одна любовь! Нельзя упрекать ее в том, что ровесники не вызывают интереса, Ленка потеряла отца и инстинктивно пытается прилепиться к мужчине постарше, чтобы не так остро ощущать свое внезапное сиротство, но как бы хотелось уберечь ее, чтобы никто не обидел, не унизил, не искалечил жизнь… Интересно, такой, как этот адвокат Кирган, смог бы составить счастье семнадцатилетней девочки? Да, наверное, он жестокий и беспринципный, но ведь сильный, уверенный в себе, не опускающийся до хамства, грамотный и профессионально состоявшийся. И каким вообще должен быть мужчина, которому Надежда Игоревна Рыженко без колебаний доверила бы судьбу своей дочери? Она в последнее время постоянно ловила себя на том, что рассматривает под этим углом зрения каждого мужчину, попадающегося на ее пути, будь то оперативник, следователь, свидетель или преступник. Когда же закончится период ее материнского беспокойства? Когда Ленке исполнится сорок? Когда она выйдет замуж? Когда родит ребенка? Или материнское беспокойство умирает только вместе с самой матерью, даже если ее дочь уже бабушка?
Виталий Кирган и сам не мог бы объяснить, что так тянет его в этот дом на Бульварном кольце.

Когда же закончится период ее материнского беспокойства? Когда Ленке исполнится сорок? Когда она выйдет замуж? Когда родит ребенка? Или материнское беспокойство умирает только вместе с самой матерью, даже если ее дочь уже бабушка?
Виталий Кирган и сам не мог бы объяснить, что так тянет его в этот дом на Бульварном кольце. Он никому ничем не обязан, и уж тем более не обязан приезжать сюда, сидеть с Маргаритой Михайловной, Борисом Леонидовичем и Ленаром, разговаривать с ними и что-то объяснять. Но он все равно приехал, более того, явился не потому, что Марго позвонила и пригласила. Он сам позвонил Борису Леонидовичу, а когда тот озвучил предложение приехать на ужин, без колебаний согласился. Почему? Зачем? Что ему тут делать? Что он вообще забыл в этой странной «двойной» квартире, у этих странных людей, которых Виталий про себя называл «старичье»? Он не был приучен прислушиваться к себе и своим внутренним ощущениям, он вообще не очень хорошо разбирался в чувствах и мыслях людей, в том числе и в своих собственных. Во всяком случае, для себя лично он решил, что едет к Марго и Борису исключительно потому, что его подзащитная просила погадать ей на картах Таро. А что? Хороший предлог.
Когда он приехал, Ленар уже сидел у Марго, а вот Бориса Леонидовича не было.
— Он скоро освободится, — пояснила хозяйка и как-то странно улыбнулась.
Впрочем, причина этой улыбки стала понятна Виталию уже через четверть часа: он услышал, как открылась дверь соседней квартиры и раздались два голоса: звучный баритон Райнера и веселый девичий смех. Через пару минут Борис Леонидович появился в гостиной и присоединился к трапезе.
Кирган рассказал о знакомстве с продавщицей Олесей Кривенковой и об отказе следователя ее допросить или приобщить ее показания к делу.
— И что же в таких случаях бывает? — расстроенно спросила Марго. — Неужели ничего нельзя сделать?
— Ну почему же? Я могу подать жалобу судье на отказ следователя в удовлетворении ходатайства.
— А судья может вам помочь? — встрепенулся Ленар.
— Крайне маловероятно, — развел руками Виталий, — судьи обычно становятся на сторону следователя, а не адвоката.
— А почему? — продолжала допытываться Марго.
— Потому что для того, чтобы понять, насколько обоснован отказ следователя, судья должен очень хорошо знать материалы дела и ориентироваться в нем. А как вы себе это представляете? Судья не может достать дело из шкафа и прочитать, оно у следователя. Откуда ему знать, нужно для следствия то, что предлагает адвокат, или это пустая трата времени и сил? Вы поймите, судья очень загружен, он ведь не только ходатайства рассматривает, он еще и дела слушает, и множество других функций выполняет в рамках судебного контроля, он не может вникать в каждую бумагу, ему куда проще встать на сторону следствия, потому что следователь наверняка знает дело хорошо, и если он отказал, то не без оснований, а адвокаты довольно часто буквально бомбардируют судей разными жалобами на действия следователей, просто чтобы показать, что они не зря хлеб едят и честно отрабатывают деньги клиента. Так что надеяться на то, что суд удовлетворит мою жалобу, не приходится. Но если Ленар настаивает, то я, конечно, ее подам.
— А что же мне делать теперь? — растерянно проговорил Ленар.
— Работать будем дальше, — бодро ответил Виталий, — пока не найдем то, что убедит нашего несговорчивого следователя. Конечно, с ней будет трудно, она ко мне предвзято относится и ни с чем не соглашается.
— Так, может быть, это и неплохо? — сказала Марго.
— Как так? — вскинул на нее удивленные глаза адвокат.

— По-моему, это как раз очень плохо.
— Не скажите. Было бы куда хуже, если бы ваша следователь со всем соглашалась. Тогда вы не могли бы двигаться вперед.
Кирган глянул с интересом, усмехнулся.
— А что, Конфуций и про следователя что-то умное говорил? Или про адвоката?
— Он сказал про одного из своих учеников: «Он не помощник мне; во всех моих речах он находит удовольствие». А Конфуцию не нужны были рядом те, кто находит правильным все то, что он говорит, ему нужны были оппоненты и критики, это позволяло ему оттачивать собственные аргументы и делать их более убедительными. Так что от вашего несговорчивого следователя должно быть много пользы.
— Не знаю, — задумчиво протянул адвокат, — не знаю. Мне кажется, она меня просто ненавидит, и все ее возражения продиктованы не профессиональными соображениями, а личной неприязнью.
— За что же ей вас ненавидеть? Вы чем-то ее обидели?
Марго показалось, что в глазах Киргана мелькнуло раскаяние или сожаление. Но он ничего не пояснил и не рассказал, просто пожал плечами:
— Да она такая, она всех адвокатов ненавидит, как и любой следователь, впрочем. И здесь ничего нельзя изменить.
— А вот тут вы ошибаетесь. — Марго лукаво посмотрела на адвоката. — Изменить можно любого человека.
— Ну нет, — рассмеялся Виталий, — только не Надежду Игоревну. Бой-баба, кремень, непробиваемая абсолютно.
— Она что, невероятно умна? — спросила Маргарита Михайловна.
— Да нет, я бы не сказал. Обыкновенная.
— Тогда, наверное, она круглая дура, — с усмешкой предположила Марго.
— Вот это уж точно нет, — горячо возразил адвокат. — Я же говорю — обыкновенная.
— Тогда она может перемениться. Конфуций говорил: «Лишь самые умные и самые глупые не могут измениться».
По глазам Киргана она поняла, что цитирование Конфуция ему изрядно поднадоело. Ничего, перетерпит. Все равно Марго Усольцева будет приводить слова своего любимого мудреца, даже если кто-то будет думать, что они не к месту. Практика показывает, что рано или поздно умные мысли достигают нужных ушей, надо только не лениться эти мысли озвучивать и не обращать внимания на то, что над тобой посмеиваются. Да и пусть посмеиваются. Потом сами же спасибо скажут.
— Борис Леонидович, Наташа просила ей погадать. Это делается заочно? У меня есть фотография.
Райнер поморщился, словно съел что-то горько-кислое.
— Ну что вы из меня гадалку делаете, право слово! Сколько раз я объяснял…
— Боренька, — тихо проговорила Марго, ласково погладив его по руке, — не отказывай. Наташе нужно утешение, разве ты не понимаешь? От тебя никто не ждет пророчеств и каких-то невероятных прозрений, нужно просто передать ей какие-то слова, которые ее поддержат.
— Что с вами сделаешь… — проворчал Борис Леонидович. — Ладно, давайте фотографию, сидите здесь, приду — все расскажу.
Как только Райнер покинул квартиру Марго, сразу стало тихо и как-то пусто. Просто удивительно, как всего один человек, причем весьма и весьма стройный, ухитряется заполнять собой все пространство, которое буквально вибрирует вокруг него эмоциями, звуками, настроением и еще чем-то, чему нет названия, но что ощущается явственно каждой клеточкой. Ленар удрученно молчал, машинально помешивая ложечкой в своей чашке с чаем, Марго бесшумно сновала из гостиной в кухню и обратно, убирая посуду, а Виталий Кирган пересел на диван, прижался затылком к подголовнику и закрыл глаза.

Он понял, что его так тянет в этот дом. Здесь ему не было холодно.
Кажется, он даже задремал. Во всяком случае, появление Бориса Леонидовича стало для него полной неожиданностью: Виталию казалось, что прошло всего несколько минут. Ленар с грохотом отодвинул стул и кинулся к Райнеру:
— Ну что? Что вам карты показали?
— Да сядь ты, торопыга. — Борис усмехнулся и присел на диван рядом с Кирганом. — Где Гоша?
— Она на кухне, — с готовностью откликнулся Ленар. — Позвать?
— Не надо, сама придет, когда управится.
— Я все-таки позову, — упрямо ответил юноша.
Ему так хотелось услышать хоть что-то утешительное о своей любимой! Борис с иронической улыбкой посмотрел ему вслед и неопределенно протянул:
— Молодость…
— Н-да, — поддакнул Виталий, не зная, что сказать.
Когда пришли Марго и Ленар, Райнер заговорил:
— Наташе для нормального развития жизненного пути нужно отказаться от стереотипов, которые ее тормозят и не дают двигаться вперед. Она страдает ригидностью мышления, вбивает себе что-то в голову и уже не прислушивается ни к каким доводам. Гоша, ты помнишь, что говорила твоя знакомая дама из Института планирования семьи? Ведь в нашей стране бесплодие лечат точно так же, как за границей, те же методы, те же препараты, а Наташа вбила себе в голову, что у нас врачи плохие и медицина не развита и нужно лечиться непременно в Швейцарии. Это ее и погубило. Ей мешают и другие стереотипы.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился Ленар.
— Наверное, то, что мужчина не должен быть моложе женщины, — предположил Кирган, пряча усмешку.
— Или ее исступленное стремление иметь ребенка любой ценой, — возразила Маргарита Михайловна. — Может, ей природа детей не дает, потому что у нее совершенно другое предназначение. Или природа точно знает, каким должен быть мужчина, от которого ей следует рожать, и от всех остальных она просто не беременеет. Как знать, может быть, ты, Ленар, и есть тот самый мужчина.
— Не беременеет? — Он все никак не мог прийти в себя, и Виталию вдруг стало понятно, что о бесплодии Натальи юноша слышит впервые. — Лечение в Швейцарии? Но я же ничего не знал! — В его голосе были отчаяние и недоумение. — Почему Наташа ничего не сказала мне? Ведь у моей мамы близкая подруга — один из лучших специалистов по бесплодию в Татарстане, у нее и связи есть за границей, я бы мог помочь.
Марго неожиданно рассмеялась:
— Ленар, голубчик, ты себе противоречишь. Ты же зациклен на том, что человек должен пробиваться своими силами, в одиночку, переживаешь из-за того, что чего-то не можешь сам и вынужден обращаться за помощью. А тебе известен закон, по которому к человеку относятся именно так, как он сам относится к другим? Ты не хочешь посторонней помощи, избегаешь ее, а удивляешься, что Наташа не просила помощи у тебя. Ты, наверное, ей все уши прожужжал про то, что просить о помощи — стыдно. Было?
— Было, — признался Ленар, понурившись.
— Чего ж ты теперь хочешь? Ты — один на один со своими проблемами, и она одна. Кстати, и у Конфуция есть мудрость на этот счет. Ты вот расстраиваешься, что Наташа не поделилась с тобой, а ведь ты и сам ничем с ней не делился. Ученик спросил: «Есть ли слово, которым можно было бы руководствоваться всю жизнь?» Философ сказал: «Это — снисходительность; чего сам не желаешь, того не делай другим».
Ленар выглядел таким подавленным, что Киргану стало жаль его, захотелось поддержать парня, но он ничего не придумал, кроме как перевести разговор на другую тему.

— Вообще-то Наташа просила погадать не насчет себя, а насчет Кати, — сказал он. — Я же объяснял.
— Э, нет, друг мой, — покачал головой Райнер, — про загробную жизнь карты Таро не рассказывают.
— Но как же… — попытался настаивать Ленар, но тут вступила Марго:
— Ученик спросил Конфуция о смерти. Конфуций ответил: «Мы не знаем жизни, как же мы можем знать смерть?» И вообще, Виталий, голубчик, смерть — это такая субстанция, к которой лучше лишний раз не прикасаться, особенно неумелыми руками. Поверьте мне.
— А что же мне сказать Наташе? — спросил Виталий. — Она ведь переживает.
— Скажите, что у Кати все хорошо, — посоветовал Борис Леонидович, — она не мучается, ей не больно и не страшно. Ну, сами придумайте.
— А еще она просила узнать у Ленара, в чем Катю похоронили, а то она боится, что мать не ту одежду выбрала.
Ленар насупился, было видно, что воспоминания о похоронах для него тягостны.
— Катю хоронили в закрытом гробу, так ее мать решила. Наверное, Катя вся разбитая была, — процедил он сквозь зубы.
— Ладно, я так ей и скажу.
— Да вы с ума сошли, Виталик, голубчик! — всплеснула руками Маргарита Михайловна. — Как можно Наташе такое сказать! Она этого не вынесет. Скажите, что… Ленар, какая у Кати была любимая одежда?
— Я не знаю, я в этом не разбираюсь.
— Тогда скажите, что мама купила новое платье, красивое и теплое, шерстяное, с длинными рукавами.
— А цвет какой? — деловито уточнил Кирган.
— Скажите, что синий.
— Нет, я запутаюсь, уж вы мне поверьте, нет ничего хуже умозрительного вранья. Давайте вы мне покажете какое-нибудь свое теплое платье, я его запомню и опишу, так будет вернее.
Маргарита Михайловна вышла в другую комнату и вернулась с платьем, которое Виталий Кирган внимательно разглядел и постарался запомнить.
— Ну и цирк вы тут устроили, друзья мои! — хохотал от всей души Борис Леонидович, наблюдая за адвокатом и Марго. — И это в присутствии Ленара, представителя молодого поколения, которое мы пытаемся воспитать в убеждении, что врать — нехорошо. Чему мы тут все его учим?
— Мы учим его щадить людей, только и всего, — улыбнулась Маргарита Михайловна. — И кто мне скажет, что это плохо, может выйти вон.
Но выходить вон никто не захотел.
Виталий Кирган почувствовал, что устал и хочет спать, а ведь ему еще за руль садиться и домой ехать. Он поднялся с дивана, на котором так уютно и удобно присиделся, и начал прощаться. Спускаясь вниз в лифте, посмотрел на часы: почти половина двенадцатого. Только в душ — и спать. Может, это и хорошо, что из-за вечерних посиделок у стариков ему не хватило времени, чтобы в очередной раз напиться? Впрочем, это ведь дело недолгое… Почему-то вспомнился взгляд Маргариты Михайловны, когда она в прошлый раз явно учуяла исходящий от него запах перегара. Взгляд был не то чтобы неодобрительный, а какой-то брезгливо-снисходительно-жалостливый, каким смотрят на бродячую голодную шелудивую собаку. Нет, сегодня пить все-таки не стоит. В душ и в постель.
Памятуя высказанное в новогоднюю ночь желание Василисы, Антон Сташис отправился в школу забирать дочку после уроков, а заодно и с учительницей познакомиться. Учительница, молодая женщина, видимо, знала, что Васина мама умерла, потому что смотрела на папу своей ученицы с нескрываемым интересом, именно таким, с каким обычно смотрят на потенциальных женихов.

Она заверила Антона, что безумно рада увидеть, наконец, папу Васеньки и что Вася очень хорошая девочка, добрая и послушная, но не особенно усидчивая, и с правописанием у нее не ладится. Вася стояла чуть поодаль и горделиво поглядывала по сторонам, радуясь, что все одноклассники видят ее отца. Они вернулись домой, пообедали, Антон оставил девочку на попечение няни и отправился навестить лежавшего в госпитале товарища по работе. Конечно, как водится, зацепились языками, обсудили и служебные дела, и личные, и грядущую реформу МВД, и ближневосточную политику президента Обамы, сошлись на том, что нанотехнологии — это какая-то туфта, а что будет с Олимпиадой в Сочи — вообще непонятно, и есть опасность, что наша страна опозорится на весь мир. Съели по две упаковки картофельных чипсов и по пакетику соленых сухариков и расстались вполне довольные друг другом.
Вернувшись домой, Антон увидел под столом в большой комнате Степку, сидящего на полу и увлеченно стреляющего из рогатки по клеткам с птичками на экране отцовского айпада, а посреди стола несколько плиток шоколада и еще три пакетика странной формы в нарядной оберточной бумаге, неумело перевязанные ленточками с кривыми бантиками на концах. Вася у себя в комнате делала уроки, а няню Антон нашел на кухне.
— Что это там на столе? — изумленно спросил он.
— Я провела эксперимент, — со смехом объяснила Эля. — Дала Васе 5000 рублей и разрешила на все накупить шоколада. Вася на 300 рублей купила шоколад, а на остальное — подарки. Да и тот, что купила, доесть не смогла.
Выяснилось, что няня подарила Васе 5000 рублей и разрешила купить на все деньги то, что девочка хочет. И выразила готовность отвести ее для этого в любой магазин. Эля предполагала, что ее подопечная захочет поехать в магазин игрушек, но Вася попросилась в супермаркет, схватила корзину на колесиках и направилась прямиком к стеллажу с кондитерскими изделиями. Набрала шоколада, коробки с зефиром, мармеладом, упаковки с пастилой, пакеты с конфетами «суфле» и все время спрашивала Элю, можно ли взять еще и хватает ли денег, потому что считать умеет только до ста. Набрав полную корзинку сладостей, она направилась к кассе, и они с Элей встали в очередь. Однако через пару минут Вася вышла из очереди и повезла корзинку назад к стеллажу.
— В чем дело? — удивилась Эля. — Ты хочешь взять что-то еще? Что-то забыла?
Вася молча и сосредоточенно принялась вынимать продукты из корзинки и ставить их на место.
— В чем дело, Василиса? Ты передумала? Или тебе что-то не понравилось? Ты хочешь в другой магазин?
— Нет, я просто не хочу столько шоколада. Мне не нужно, — мрачно произнесла девочка.
— Почему? Ты же хотела, ты мечтала о том, чтобы у тебя было много денег и ты смогла наесться сладкого. Забыла?
— Я помню, — насупилась Вася. — Но все как-то не так… Я подумала, что вот приду домой и буду есть этот шоколад, мне будет вкусно, у меня будет праздник, а у вас? Степке шоколад нельзя, у него диатез, папа не любит, ты тоже не ешь. Получится, что у меня праздник, а у всех остальных обычный день. Так неинтересно. Я так не хочу.
— А как ты хочешь?
— Если можно, я бы купила что-нибудь Степке и папе. И тебе тоже. Я подарю вам подарки, и у всех будет праздник. Вот если я себе три шоколадки оставлю, самые маленькие, нам хватит на подарки?
— Конечно, хватит, — улыбнулась Эля. — Только помни, что у Степы диатез.
— Я помню. Я ему диск с мультиками хочу купить. Это дорого? Нам хватит денег?
— Хватит, — заверила ее няня. — Пойдем, выберешь.
Они подошли к вертящейся стойке с дисками, и Вася выбрала подарок для брата.

Это дорого? Нам хватит денег?
— Хватит, — заверила ее няня. — Пойдем, выберешь.
Они подошли к вертящейся стойке с дисками, и Вася выбрала подарок для брата.
— Теперь папе, — деловито произнесла она. — Как ты думаешь, что ему нужно?
Эля задумалась. Она отлично видела, что в ванной в стаканчике для зубных щеток стоит щетка Антона, давно нуждающаяся в обновлении. Да и бритвенный станок у него не новый, пора бы заменить. Антон и сам несколько раз говорил о том, что никак не соберется купить новый станок — то забывает, когда проходит мимо магазина, то времени нет, то поздно уже и магазин закрыт.
Они нашли подходящие по цене щетку и станок. Вася, разумеется, настаивала на том, что ее папа заслуживает самого лучшего, поэтому и щетка, и бритвенный станок были фирменными, немецкими, с встроенными батарейками.
— Теперь тебе, — решительно сказала Василиса.
— Да что ты, детка, мне ничего не нужно, у меня все есть, — запротестовала Эля.
— Нет, не все. — Вася упрямо мотнула головой, и темный «хвостик» взметнулся над воротом ее «пуховичка». — Я знаю, что тебе нужно. Ты когда к нам приходишь, волосы в косу заплетаешь и закалываешь шпильками, а это старомодно, я в кино видела, так только старые бабушки делают, а ты молодая. Тебе нельзя шпильки, это немодно. Вот сейчас я выберу тебе заколку, будешь волосы закалывать и станешь модненькой и стильной. Пошли, я знаю, какую заколку тебе нужно.
Вася выбрала розовую пластмассовую заколку «в жутких розочках». По ее девчачьим представлениям, это был суперэталон красоты и элегантности. Эля молча улыбнулась и ничего не сказала.
— А там еще остались деньги? — озабоченно спросила Вася. — Можно мы купим красивую оберточную бумагу и ленточки? Я все заверну, чтобы было нарядно и похоже на настоящие подарки.
Они прошли к соседнему стеллажу и купили бумагу и ленточку, снова направились к кассе, но Вася вдруг остановилась:
— Эля, а еще деньги остались?
— А что ты хочешь? Еще что-то забыла?
— Я подумала, что раз у всех будут подарки, то это как будто настоящий праздник, а если праздник, то надо, чтобы мы все собрались за столом и ели что-нибудь вкусное. Тогда все будет по правде.
— Ты хочешь купить торт? — догадалась Эля.
— Торт нельзя, Степка его есть не будет, у него диатез. Что бы такое купить, а? Чтобы всем было вкусно и можно, чтобы все это любили. Может, взять салат в кулинарии?
— Знаешь что, давай испечем яблочную шарлотку, — предложила Эля. — Мука у нас дома есть, сахар есть, яйца тоже, мы сейчас с тобой купим яблочек, а если останутся денежки, то коробочку ягод каких-нибудь для украшения. Придем домой, вместе с тобой испечем шарлотку, украсим ягодами и подадим, когда ты подаришь свои подарки. Тогда будет настоящий праздник, ведь шарлотку ты сама испечешь, и это будет тоже подарок для всех. И Степе можно, в домашней шарлотке нет ничего, что может ему повредить.
— Давай! — обрадовалась Василиса.
Денег от пяти тысяч почти не осталось, яблоки еще купить можно было, а вот на ягоды уже точно не хватило бы, ягоды в январе очень дороги, но Эля про себя решила, что добавит столько, сколько нужно, чтобы поддержать намерение Васи устроить праздник…
— Так что на ужин у нас сегодня будет десерт, — закончила она свой рассказ.
— Эля, это безобразие, — недовольно заметил Антон. — Разве можно маленькой девочке давать в руки такие суммы?
— Поверьте мне, — ответила няня, — эксперимент того стоил.

Вася теперь будет думать о результатах и не забудет этот случай, будет его вспоминать и на следующий год, и через год, и каждый раз будет делать полезные выводы.
— Выводы? Какие, например? — Антон все еще сердился и даже не пытался это скрыть.
Эля открыла духовку и проверила пекущуюся шарлотку. Антона обдало струей горячего воздуха, пахнуло яблоками и ванилью.
— А вы сами разве никаких выводов не сделали? — спросила Эля, не глядя на него, потому что на плите в кастрюльке томилось что-то требующее ее неусыпного контроля. — Разве не интересно, например, подумать о том, что человек, у которого нет денег, и тот же человек, когда деньги у него есть, это, в сущности, два совершенно разных человека. Неужели вам не интересно такое наблюдение? Да, совсем забыла вам сказать, мы сегодня еще успели в поликлинику сходить.
— А что, анализы уже готовы? — удивился Антон. — Вася же только вчера их сдавала.
— Ну, теперь все быстро, анализы обычно бывают готовы в тот же день.
— Что сказал врач?
— Вася совершенно здорова. — Эля обернулась и широкой улыбкой подтвердила, что все опасения Антона по поводу «сахара в крови» были напрасными. — Кстати, именно доктор и посоветовал дать девочке возможность один раз наесться досыта сладкого, чтобы лучше ориентироваться в собственных желаниях. А то ей все время будет казаться, что сладкое — это предел мечтаний. Совет показался мне дельным, собственно, именно поэтому я и решилась на эксперимент. Так что сразу из поликлиники мы отправились проматывать деньги.
Когда Эля позвала детей ужинать, Вася объявила, что сегодня у всех праздник и она будет дарить подарки. Антон сделал вид, что страшно удивлен, а Степка не скрывал своей радости и требовал, чтобы подарок ему вручили немедленно. Но упрямая Вася твердо стояла на том, что сначала все будут есть шарлотку, готовить которую она помогала собственноручно, и только потом состоится «раздача слонов». Это возымело положительный эффект: обычно плохо кушающий и капризничающий Степан смел содержимое своей тарелки безропотно и быстро. Получив свой пакетик, Степка попросил немедленно поставить ему новый диск с мультиками, улыбающаяся и светящаяся удовлетворением Вася уселась рядом с братишкой перед телевизором. Антон собирался уйти к себе, но остановился и остался с сыном и дочерью. Мультики ему неинтересны, он никогда их не любил, но нельзя упускать редкую возможность просто посидеть на диване рядом с детьми, слушать их радостные или удивленные возгласы, смотреть на их мордашки и вдыхать их запах.
Он сидел и думал о Галине Тишуниной, с которой почему-то перестал встречаться. После того разговора он понял, что ему неприятно разговаривать с ней и знать, что она не так умна и добра, как ему казалось прежде. Но что хуже всего — он понял и другое: его тянет именно к женщине, которая вызывает отторжение. Это было стыдно и неправильно, Антон ощущал в этом какую-то грязь и порочность и старался выдерживать с бывшей одноклассницей прохладную дистанцию. Галина, однако, его отчуждения не почувствовала и продолжала регулярно звонить и радостным голосом сообщать об очередных немыслимых по своей ненужности тратах. Господи, даже восьмилетний ребенок сумел распорядиться неожиданными деньгами с умом и добротой, а взрослая двадцатидевятилетняя тетка делает глупость за глупостью. Неужели способность к нормальным поступкам присуща человеку от рождения, но с возрастом исчезает?
Утро адвокат Виталий Кирган провел за компьютером, выясняя, где в Москве можно найти большой выбор париков. Записав пару подходящих адресов, он сунул в сумку фотоаппарат и фотографию Натальи Аверкиной и вышел из дома.
В первом магазине ему не повезло, продавщица, посмотрев на снимок, отрицательно покачала головой:
— Такие у нас только светлые.

В первом магазине ему не повезло, продавщица, посмотрев на снимок, отрицательно покачала головой:
— Такие у нас только светлые. Не подойдет?
— Нет, — огорчился Виталий. — А каштановых точно не найдется?
Продавщица окинула взглядом ассортимент и предложила ему несколько каштановых париков, форма которых не имела абсолютно ничего общего с прической Наташи. Пришлось ехать по второму адресу, долго блуждать в переулках, запутавшихся в центре Москвы, зато там нужный парик нашелся. Сев в машину, он вытащил мобильник и позвонил Олесе Кривенковой.
— У вас в магазине еще остались такие же куртки, джинсы, сапоги и очки?
— Есть пока, — растерянно протянула Олеся. — А что, еще кому-то надо? А то остались только маленькие размеры, все разобрали.
— Вы сегодня работаете?
— Ну да, я сейчас в магазине.
— Ждите! — крикнул Кирган в трубку. — Я скоро буду.
Он помчался на Ленинский проспект и вихрем ворвался в магазин. Выслушав его просьбу, Олеся опешила.
— А зачем это надо?
— Да вы не беспокойтесь, — принялся уговаривать ее адвокат, — ничего плохого в этом нет, я просто хочу доказать, что парик и яркая одежда делают человека совершенно безликим и оттого неузнаваемым. Понимаете? Вы оденетесь, наденете парик, я вас сфотографирую — и все, больше от вас ничего не потребуется. В самом крайнем случае, если потом вас кто-то спросит про эту фотографию, вы просто расскажете все, как было, ничего не выдумывая и не скрывая.
— Но у нас только маленькие размеры, — растерялась девушка. — Мне не подойдет…
Виталий окинул взглядом ее хрупкую тоненькую фигурку. Ничего себе! Если вещи ей малы, то на кого вообще они сшиты? На младенцев, что ли? Или на кукол?
— Да пусть будет тесно, какая разница! На фотографии этого никто не увидит.
— Но джинсы не застегнутся…
— И пусть! Пусть будут незастегнутыми, под курткой все равно не видно.
— А сапоги? Совсем маленький размер, — сопротивлялась Олеся.
— Ну, потерпите пару минут, пожалуйста, — взмолился Виталий.
В конце концов девушка о чем-то пошепталась с напарницей, позволила Виталию сфотографировать себя в «натуральном» виде, взяла одежду, обувь и парик и скрылась в примерочной. Через несколько минут она появилась перед Виталием.
— Очки, — напомнил он.
Олеся послушно сняла с витрины очки в украшенной стразами оправе. Он глянул на фотографию Наташи, потом перевел взгляд на переодевшуюся продавщицу. Да, пожалуй, вряд ли кто усомнился бы, что это Аверкина. Лица совсем не видно, густые волосы и длинная челка полностью скрывают все характерные признаки, глаз за темными очками не различить, остаются только губы, которые можно накрасить как угодно и придать им почти любую форму.
— Давайте быстрее, пока никто не видит, — прошептала Олеся, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Мне стоять больно, размер очень маленький.
Кирган быстро сделал несколько фотографий, как портретных, так и поясных, и в полный рост. Поблагодарив девушку, он чуть ли не бегом помчался к машине: теперь нужно найти старого знакомого, профессионально работающего с фотошопом.
Знакомый, как оказалось, сидел дома и болел бронхитом, но на просьбу помочь откликнулся с готовностью. Правда, ехать пришлось на самую окраину Москвы, в противоположный от Ленинского проспекта конец. Зато результат манипуляций с фотографиями был достигнут в рекордные сроки, и к четырем часам дня в руках у Виталия Киргана были фотографии Олеси Кривенковой и Натальи Аверкиной как в их естественном виде, так и в одинаковой одежде, обуви и больших темных очках.

Теперь надо ехать к следователю.
На этом везенье, сопутствовавшее Виталию с самого утра, закончилось: Надежда Игоревна Рыженко уехала в следственный комитет. Правда, обещала к концу дня вернуться. Виталий занял место на обитом дерматином стуле в коридоре перед ее кабинетом и приготовился к долгому ожиданию. Он был готов сидеть здесь сколько угодно, но дождаться следователя и все-таки додавить ее своими аргументами. Более того, он спрятал в рукаве козырную карту, с которой собирался зайти с самого начала.
Рыженко появилась около семи часов, когда Виталий, давно уже не выходящий из дома без ноутбука, прочел все новости и массу газетных публикаций.
— Вы ко мне? — равнодушно спросила она, проходя мимо Киргана и доставая ключи от кабинета.
— К вам, Надежда Игоревна.
Она не предложила ему войти, но и дверь за собой не закрыла, что Виталий расценил как приглашение. Он подождал, пока следователь повесит шубу в шкаф и сядет за стол.
— Ну? — Она вопросительно уставилась на него. — Что на этот раз? Очередное ходатайство?
Виталий откашлялся.
— Надежда Игоревна, это, наверное, не мое дело, но я хотел вам сказать, что у вас в протоколе осмотра места происшествия накладочка вышла.
Рыженко сдвинула брови и потянулась к лежащей перед ней связке ключей, на которой был и ключ от сейфа.
— Что такое?
Она повернулась и стала открывать сейф, чтобы достать дело. Кирган молча ждал. Надежда Игоревна открыла папку, нашла протокол осмотра места происшествия и пробежала глазами.
— Здесь все в порядке, — сказала она, но Виталий уловил в ее голосе нотки неуверенности. — Вы что имели в виду?
— Я имел в виду подписи, — пояснил он. — Там не хватает подписи судмедэксперта, ее нет ни в начале, ни в конце.
Она снова впилась глазами в документ, и щеки ее слегка побледнели.
— Черт, — процедила она едва слышно. — Как же это вышло?
Адвокат отлично знал, как это могло «выйти», он с самого начала обратил внимание на то, что дело в день совершения преступления возбудил один следователь, а потом его приняла Рыженко. Рыженко профессионал опытный, а вот тот, другой следователь, имеющий женское имя, мог оказаться совсем молодым и наделать ошибок.
— Ну, — развел руками Кирган, — всякое бывает. Но это ведь дело поправимое, правда?
— Конечно, — машинально согласилась Рыженко, и в этот момент Виталий понял, что спрятанный в рукаве козырь побил туза: голос у Надежды Игоревны был совершенно нормальным, человеческим и даже слегка растерянным, а не тем металлическим и холодным, каким она все время разговаривала с ним.
— Вы на вскрытии-то сами были? — спросил он невинным тоном.
— Была.
— С экспертом, который проводил осмотр трупа на месте, общались?
— Конечно, он же и вскрывал.
— И что, эксперт вам ничего не сказал? Не предупредил, что протокол не подписывал? Не рассказывал, что у него там вышло со следователем?
— Да нет же, — с раздражением ответила Надежда Игоревна, листая дело. — Ничего он мне не сказал, видно, крепко поцапался с этой девчонкой. Она молодая совсем, ничего еще не умеет, только кодекс прочитала. Она наколбасила, а мне теперь разгребать. И сама я не заметила, что подписи нет.
Рыженко вдруг подняла голову, и Виталию показалось, что следователь, жесткая и несгибаемая бой-баба, собралась улыбнуться. Во всяком случае, взгляд ее потеплел, это точно.
— Спасибо, господин адвокат.

Рыженко вдруг подняла голову, и Виталию показалось, что следователь, жесткая и несгибаемая бой-баба, собралась улыбнуться. Во всяком случае, взгляд ее потеплел, это точно.
— Спасибо, господин адвокат. Не ожидала от вас такого благородства. Это что, взятка? Вы собрались меня о чем-то просить?
Виталий достал две фотографии и положил перед ней на стол.
— Взгляните, Надежда Игоревна.
— И что это? — Она прищурилась, вглядываясь в снимки. — Зачем вы мне принесли фотографии Аверкиной, да еще две почти одинаковые? Что вы хотите мне доказать?
— Я хочу вас попросить, чтобы вы точно указали мне, на какой фотографии Аверкина.
— А разве не…
Она запнулась, метнула в Киргана настороженный взгляд, поняв, что он подстроил ей какой-то подвох, и поднесла фотографии поближе к глазам.
— Вот эта. — Она решительно указала на снимок, где была изображена Олеся Кривенкова. — Точно, это Аверкина.
— А вторая девушка? — коварно спросил адвокат. — Не Аверкина?
— Я не знаю, чего вы добиваетесь, — рассердилась Рыженко. — Можете внятно объяснить, что это за фотографии и зачем вы мне их показываете?
Виталий выложил перед ней на стол два портрета — Олеси и Наташи.
— Вы узнали мою подзащитную вот на этой фотографии, верно? А ведь на ней вовсе не она, а вот эта девушка. — Он ткнул пальцем в фото Олеси. — А на второй фотографии как раз Аверкина, в точно такой же одежде. В общем-то, в той самой, в какой ее видели на месте преступления и какую опознали свидетели.
Бледность на щеках следователя проступила явственнее. Она долго рассматривала все четыре снимка, покачивая головой, и было в этом движении не то сожаление, не то раскаяние, не то недоумение.
— Надо же, — наконец произнесла Рыженко, — и куда я смотрела? Почему сама об этом не подумала? И ведь что обидно, меня же всему этому учили. Правда, давно, почти двадцать лет назад, но учили ведь, что в первую очередь запоминается прическа, во вторую очередь — одежда, затем следует весь внешний облик целиком, фигура, рост, походка, и только потом черты лица. Неужели я нюх теряю и становлюсь профнепригодной? Уели вы меня, господин адвокат, уели, признаю. Довольны небось?
— Все совершают ошибки, — примирительно улыбнулся Кирган. — И это не повод для того, чтобы считать себя профнепригодным. Это нормально. Я рад, что нашел аргументы, которые заставят вас прислушаться к моим доводам. Ну так как, подавать мне еще одно ходатайство о допросе продавщицы Кривенковой?
— Не нужно, — вздохнула Рыженко. — Оставьте мне ее координаты, я ее вызову. Идите, Виталий Николаевич, празднуйте победу. Заслужили.
Впервые за без малого три недели следователь Рыженко назвала его по имени. Вот это была настоящая победа!
— Надежда Игоревна, следователь и адвокат на правовом поле всегда соперники, иногда даже враги, я это понимаю, и вы тоже понимаете. Но в данном случае у нас с вами появилась общая цель: раскрыть истинный замысел этой комбинации и найти истинного виновника. Ведь вы, я надеюсь, теперь уже не сомневаетесь, что имела место какая-то мудреная комбинация?
— Не знаю, не знаю, — покачала головой следователь. — Я не вижу цели подобной комбинации, не вижу мотива. Пока что я не готова с вами сотрудничать и играть на одной стороне. Я согласна с тем, что допустила некий промах, и готова его исправить, но не более того.
Ну конечно, подумал Кирган, эта Рыженко — бой-баба и просто так не сдаст свои позиции, но она поддается убеждению, у нее хватает гибкости, значит, не все еще потеряно.

Будем надеяться, что она не настолько упертая в своей ненависти, как показалось ему вначале.
Домой он вернулся вполне удовлетворенным, хотя и страшно уставшим и голодным. Впервые за последний год у него мелькнула мысль, что от своей деятельности он может получать какие-то положительные эмоции.
Тогда, в 1995 году, Виталий решил, что если можно адвокатской практикой зарабатывать деньги, то он и будет их зарабатывать, но не любой ценой. Каждый человек сам для себя определяет, до какого предела может дойти, а какую грань не переступит ни при каких условиях. Виталий Кирган сказал себе, что никогда не понесет в следственный изолятор «маляву» или наркотики. И никогда не будет давать взятки следователям и прокурорам для того, чтобы освободить от ответственности или наказания убийц, насильников и педофилов. И не будет «шестеркой» у бандитов. Он тщательно и придирчиво будет следить за ходом следствия, изучать материалы дела, выкапывать малейшие «блошки» и несостыковки, как и полагается добросовестному адвокату, а уж если его подзащитный окажется человеком, попавшим в криминальную ситуацию по глупости или недоразумению, человеком, которого просто жалко, которого подставили или сделали «стрелочником», то за такого не грех и взятку дать. Кроме того, у любого адвоката есть возможность выбирать клиентов и не браться за дела, которые кажутся финансово неперспективными. Он будет выбирать только тех клиентов, за защиту которых можно получить хорошие деньги. Пусть не такие большие, как у того адвоката, который разговаривал с ним в кафе, но достаточные. И особое внимание станет уделять тем случаям, когда под следствием оказываются несовершеннолетние, вся вина которых в том, что они по глупости и недомыслию оказались в плохой компании. Особенно если у них состоятельные родители, которые смогут оплатить его услуги. Но для того, чтобы так свободно выбирать клиентов, ему надо было уйти из консультации и начать работать в адвокатской конторе, что он и сделал, к неудовольствию отца.
Жизнь вошла в просторную и относительно безопасную колею и покатилась вперед. Так она и катилась бы, если бы не случилось то, что случилось. После этого Виталий Кирган почувствовал отвращение к своей работе. А вот спиртное, напротив, отвращения не вызывало. И неизвестно, сколько времени продлился бы этот тяжкий период пребывания в медленно засасывающем его болоте, если бы не появились странные и забавные старики, Маргарита Михайловна и Борис Леонидович, которых Кирган про себя любовно называл «мое старичье», хотя внешне старался казаться ершистым и ни в чем с ними не соглашаться. Особенно с Марго, которая совершенно задолбала его своим Конфуцием. Она так часто, к месту и не к месту, его цитирует, что слова великого китайца волей-неволей оседают в голове Виталия, и он то и дело о них думает. Как будто ему больше подумать не о чем!
Но ведь старушка Марго оказалась права: Рыженко изменила свое отношение. Или это Конфуций прав?
Он не любил заниматься хозяйством, терпеть не мог мыть посуду и после развода, оставшись один, регулярно покупал в супермаркете одноразовые тарелки, которые выбрасывал после каждой трапезы. Вот и сейчас он, погруженный в размышления, доел что-то невнятное, купленное по дороге в ближайшей кулинарии, выбросил тарелку и магазинные контейнеры в мусорное ведро, налил себе чаю и сделал бутерброд с белым хлебом и шоколадным маслом, которое любил с самого детства. Мысли крутились вокруг Натальи Аверкиной, то и дело соскальзывая на следователя Рыженко, и Виталий чувствовал, что где-то спряталась маленькая слабенькая мыслишка, которая то и дело высовывала головку из своего убежища и тут же пряталась снова. Он перебирал в голове разные слова и фразы, стараясь выманить пугливую юркую мыслишку, наконец уловил момент и ухватил ее за ушко: кто оставил Кате Аверкиной наследство? Почему никому, в том числе и ему самому, не пришло в голову этим поинтересоваться? Почему Рыженко ничего не проверила? Не видела оснований? Ну да, ее можно понять, ведь никто в виновности Натальи не сомневался, и наследодатель тут совершенно ни при чем.

А если…
И снова Виталий сидел в «допросной» и ждал, пока конвой приведет подзащитную. Сегодня пришлось ждать особенно долго: ему сказали, что все конвоиры заняты, Аверкину некому привести. Наконец она появилась, уже в другом свитере, не таком просторном, но все в тех же спортивных брюках. Лицо еще больше осунулось, глаза потухшие, губы потрескавшиеся.
— Вы попросили погадать на Катю? — первым делом спросила она, даже не поздоровавшись с Кирганом.
— Да, у нее все хорошо, не волнуйтесь.
Он постарался обойтись максимально обтекаемой формулировкой, чтобы не вдаваться в подробности. И кажется, Наташа поняла, что он не расположен обсуждать, «как там Катя», потому что про гадание больше ничего не спросила.
— А с Ленаром вы виделись? Спросили про похороны?
Виталий старательно описал платье Маргариты Михайловны, пытаясь ничего не перепутать. Наташа недоверчиво покачала головой:
— Не похоже на маму, чтобы она купила Кате платье, да у нее и денег лишних нет, наверное, на похороны с трудом наскребла. Вы меня обманываете.
А не такая уж она дура, как ему показалось вначале и как думает следователь, просто растерянная и оттого плохо соображающая девчонка. Он решился еще на одну ложь:
— Платье купил Ленар и передал вашей маме.
— И она взяла?
Кажется, Наташа снова ему не верит.
— Взяла, — подтвердил он, опасаясь выглядеть чересчур честным.
— И после этого прогнала Ленара с похорон?
— Получается, что так.
— Все-таки она чудовище… — Наташа опустила голову еще ниже и горько заплакала.
Кирган мысленно упрекнул себя за то, что так неудачно соврал. Надо чем-то ее отвлечь.
— Вспоминайте всех, кого вы за свою жизнь обидели, — потребовал он, будто не замечая ее слез. — Кто мог бы злиться на вас, ревновать, мстить.
— Да никто… — прорыдала Наташа, комкая в ладони бумажный платочек. — Я не знаю… Почему вы решили…
— Вы знаете того, кто оставил наследство вашей сестре? — жестко продолжал адвокат.
Наташа как-то сразу перестала плакать и подняла опухшее покрасневшее лицо.
— Нет, не знаю. А что?
— А Катя этого человека знала?
— Она говорила, что тоже не знает.
— А ваша мать его знает?
— Нет, но с нее какой спрос, она давно все мозги пропила, ничего уже не помнит и не соображает. — Наташа, кажется, снова собралась расплакаться, но, глубоко вздохнув и взяв себя в руки, продолжила: — Может, это какой-то наш родственник, только мамка его не помнит? Или отец Кати, у меня ведь другой папаша.
— А мама-то ваша что по этому поводу говорила? Она вам рассказывала об отце?
— Пока еще была вменяемая, говорила, что была замужем и папка нас бросил. А потом, когда уже попивать начала, призналась, что она и замужем-то не была никогда, а пригуляла нас от разных мужиков. А вы почему про это спрашиваете?
— Смотрите, — теперь Кирган старался говорить неторопливо, чтобы Наталья поняла каждое его слово, — кто-то оставляет наследство вашей сестре, то есть явно демонстрирует хорошее отношение к ней и плохое — к вам. А потом подставляет вас, чтобы вы сели в тюрьму. То есть это очень похоже на тщательно спланированную месть. Кто может вам так мстить?
— Не знаю, — растерянно пробормотала Наталья. — У меня нет таких знакомых.

А потом подставляет вас, чтобы вы сели в тюрьму. То есть это очень похоже на тщательно спланированную месть. Кто может вам так мстить?
— Не знаю, — растерянно пробормотала Наталья. — У меня нет таких знакомых.
— Ну хорошо, давайте подойдем с другой стороны. Кому выгодно, чтобы Катя умерла, а вы сели в тюрьму?
— Не знаю.
Значит, надо искать того, кто оставил наследство. Может быть, его родственники что-то знают.
— Но хотя бы имя того, кто оставил Кате деньги, вы знаете? — спросил Виталий, уже ни на что не надеясь — слишком часто на его вопросы подзащитная отвечала «не знаю».
— Конечно, Катя говорила. Какой-то Чернецов.
Ну, слава богу! Хоть что-то.
— А имя и отчество?
— Кажется, Георгий Петрович, но я не уверена. Что-то похожее. Может быть, Григорий.
— Ну да, — безнадежно вздохнул Кирган. — Или Павлович. Может, еще что-то вспомните про наследство?
Наташа сдвинула брови и сосредоточилась, потом вскинула голову.
— Катя ездила к нотариусу куда-то на Беговую.
— На Беговую улицу или на станцию метро «Беговая»? — уточнил Кирган, делая запись в блокноте.
— Не знаю… Она просто сказала: на Беговую.
— Фамилию нотариуса не называла?
— Нет. Да я и не спрашивала.
Что ж, есть примерный адрес нотариальной конторы и приблизительное имя и отчество наследодателя, но зато фамилия установлена точно, и от этого можно танцевать.
— Послушайте, — он глубоко вздохнул, — я не понимаю логики ваших поступков. Ваша сестра получает наследство неизвестно от кого, и вы не предпринимаете ровным счетом ничего, чтобы выяснить, кто этот человек и почему оставляет такие большие деньги. Вам что, все равно? Или вы, может быть, привыкли к тому, что на вас с неба сыплются такие суммы просто за красивые глаза? Ну ответьте же мне, Наталья! Или вы что-то скрываете от меня? Вы знаете, кто этот Чернецов и почему он оставил Кате деньги? Не молчите, говорите, ведь это может оказаться очень важным для поиска настоящего убийцы. Вполне возможно, именно в этих деньгах и кроется причина того, что с вами случилось.
— Я ничего не знаю, — едва слышно ответила Аверкина. — Правда.
— Ну хорошо, вы не знали сначала, но почему потом не захотели узнать? — допытывался Виталий.
Он в самом деле стремился понять: как так можно? Неужели не интересно? Не любопытно? Не страшно?
— Я боялась, — еще тише ответила она.
— Боялись? Чего?
— Что все рухнет… Что все окажется не так и деньги отнимут… Катя их получила, и я радовалась, что теперь она сможет устроить свою жизнь, потому что я все время чувствовала, что недодала ей, не создала условий, не делала все, что нужно, чтобы Катюшка была счастливой. И очень я себя за это корила… А тут вдруг такие деньги! Я не хотела, чтобы их у нее отняли.
— И предпочли ничего не знать и ни во что не вникать?
— Да.
Виталий сам не понимал, отчего у него так испортилось настроение. Домой он вернулся злым и каким-то растерянным. Перед глазами все время вставала Наталья, ее опущенная голова, сутулые плечи, сцепленные друг с другом руки и тоскливый взгляд. Он с удивлением вспоминал о том, что еще совсем недавно она вызывала у него раздражение и негодование своим нежеланием бороться и выстоять, своим отчаянием и откровенной слабостью. Теперь адвокат Кирган чувствовал только жалость к этой убитой горем молодой женщине.

Теперь адвокат Кирган чувствовал только жалость к этой убитой горем молодой женщине. Когда же она появилась, жалость? Сегодня? Нет, точно нет, раньше. Когда же? Он перебирал в памяти все, что говорила ему подзащитная во время их встреч, и нашел-таки тот момент, когда неприятие сменилось сочувствием. Ее просьба погадать на сестру. Ее вопросы. Ее исступленное желание ухватиться хотя бы за что-то успокаивающее. Она очень любила свою сестру…
А у него, у Виталия Киргана, не было ни братьев, ни сестер. И никто не любил его так сильно, как Наталья Аверкина любила Катю. Конечно, его любили родители, но почему-то Виталий был уверен, что их любовь есть нечто непреходящее, само собой разумеющееся, ведь он же не удивлялся собственной любви к сыну. А вот другая любовь, не родительская, не обязательная… Как он по ней тосковал!
Он только сейчас это понял.
— Юлька, когда ты бросишь работать у своего Забродина, я возьму тебя к себе личным шофером. — Федор Огнев отодвинул сиденье подальше, чтобы вытянуть длинные ноги, устроился поудобнее и повернулся к Юлии. — И тогда я никому не позволю двигать это сиденье, оно будет только моим.
— Если ты возьмешь меня шофером, — усмехнулась Юлия, — то сидеть будешь сзади.
— Ну, тоже верно, в общем-то, — согласился Огнев. — А как я буду сегодня обратно добираться?
— Я за тобой заеду, — пообещала она. — Ты все равно раньше девяти не освободишься, я успею.
Они ехали в Останкино, где у Федора назначена съемка, и после этого Юлия должна была встретиться с женой Вячеслава Суханова Аленой и отвезти ее к своему стоматологу. Федор теперь был полностью в курсе игры Забродина, Юлия решила не иметь секретов от жениха и по дороге рассказывала ему о том, как прошло последнее совещание с участием частного детектива. Речь шла о ситуации с женщиной-продюсером и ее гражданским мужем-режиссером. Женщина получила наследство и отдала всю сумму гражданскому мужу, который много лет хотел снять картину, авторское кино, и сценарий у него был, но никто не хотел давать деньги под этот сценарий. Какие-то средства он уже собрал, но недостаточные для того, чтобы снять фильм. А с этими деньгами он вполне укладывался в бюджет, потому что кино вообще планировалось незатратное, недорогое. У самой женщины тоже была проблема, которую она собиралась решить с помощью этих денег.
— Понимаешь, у нее в Москве мама, а бабушка с молодости жила где-то в Прибалтике, ее туда после института по распределению послали как молодого специалиста. Языка она не знала и не выучила, но при советской власти это было необязательно. А теперь она оказалась за границей, да без языка, да на пенсии, да вдова. Ей там очень тяжело, а ее дочка, то есть мама нашей дамы-продюсера, хочет забрать бабушку в Москву и ухаживать за ней, но жить им всем вместе негде, у мамы очень стесненные жилищные условия, там с ней еще сын с женой и ребенком проживает, и бабушку негде поселить. Дама-продюсер прикинула, что на полученные деньги может купить для бабушки вполне приличное жилье в столице или еще более приличное в Подмосковье. И мама обрадовалась, и бабушка начала готовиться к переезду. И вдруг она передумала и отдала все деньги своему гражданскому мужу-режиссеру.
— Чтобы он кино снимал?
— Ну да. Как тебе такой поворот?
— Как творческого человека, меня он вполне устраивает, — усмехнулся Огнев.
— Я даже догадываюсь почему, — ответила Юлия, не отрывая глаз от дороги. — И тебе совсем не жалко старенькую бабушку, ее дочку и внучку?
— Солнце мое, я нормальный мужик и думаю в первую очередь о себе и своей любимой женщине, а не о какой-то абстрактной бабушке и ее родственниках. Ты же понимаешь, что порыв твоей дамы много значит для нас с тобой.

Ты же понимаешь, что порыв твоей дамы много значит для нас с тобой.
Что верно, то верно, с этим Юлия Шляго не могла не согласиться. Но не такой же ценой! Наверное, эта женщина действительно любит своего гражданского мужа и готова ради него пожертвовать собственным душевным комфортом. Но ладно бы, если только собственным. А как быть с ее мамой, которая переживает за свою мать и хочет о ней заботиться, ухаживать, присматривать, но не имеет такой возможности? И как быть с самой бабушкой, оказавшейся в далеко не самом дружественном окружении и не знающей национального языка, который ей уже не под силу выучить в ее возрасте? Получается, дама-продюсер принесла в жертву своей любви не только свое, но и чужое. Правильно ли это? И — что самое главное — как это оценить? В синих баллах или все-таки в красных? И каким количеством? Решающее слово за шефом, как он скажет, так и будет. А как он скажет — неизвестно. Юлия Николаевна работает на Забродина уже четыре года, но не может дать руку на отсечение, что изучила его вдоль и поперек. Шеф так и остался для нее непредсказуемым и неожиданным. Было бы хорошо, если бы Владимир Григорьевич был похож на Федора и рассуждал как человек, для которого самое главное в жизни — осуществление его творческих планов. Но шеф на Федора не похож, совсем не похож. И как он оценит ситуацию, которую им доложил Валентин Семенов, — одному Богу известно. Понятно одно: он тоже слегка озадачен, поэтому во время последнего совещания они не расставляли баллы, как обычно, сразу после получения информации, а перенесли этот этап на следующее заседание. Забродину тоже надо подумать. Слава Суханов, конечно, свое мнение высказал сразу, и было это мнение не в пользу дамы-продюсера. Но этого и следовало ожидать. Глупо думать, что Славе не понравился ее поступок. Нет, дело тут совсем в другом… Что ж, остается надеяться только на то, что Забродин к словам своего помощника не прислушается и вынесет свой вердикт.
Высадив Федора у здания телецентра, Юлия развернулась и направилась к проспекту Мира, чтобы по нему выехать на Садовое. С Аленой Сухановой она договорилась встретиться у входа в здание, где располагался кабинет стоматолога.
Алена уже была на месте, ждала, не выходя из машины. Они поднялись на крыльцо, и Юлия нажала кнопку домофона.
— Юлия Николаевна? — раздался голос из динамика.
— Да-да.
Дверь зажужжала, они вошли.
— Доктор просил подождать минут десять-пятнадцать, — виновато произнесла девушка, открывшая им дверь. — Вам сделать чай или кофе?
Юлия отказалась, Алена попросила чай.
— Боюсь, — смущенно призналась Суханова. — У меня это с детства. Страх перед зубным врачом просто панический. Он не больно делает?
— Ну что ты, сейчас никто больно не делает, — успокоила ее Шляго. — Времена не те. Твой врач ведь тебе больно не делал?
— Не делал, — вздохнула Алена. — Но я все равно каждый раз боюсь. Юля, скажи мне, только честно: у Славки кто-то есть?
Переход был настолько неожиданным, что Юлия непроизвольно вздрогнула, и это не укрылось от настороженного взгляда жены Вячеслава.
— Что за глупости? — нахмурилась Юлия. — С чего ты взяла?
— Все эти совещания по выходным… Мне что-то слабо верится.
Алена старалась казаться спокойной и даже равнодушной, но Юлия четко улавливала исходящее от женщины ревнивое напряжение. Алена, такая красавица, ревновала своего невзрачного мужа! Господи, дурочка, нашла о чем беспокоиться!
— У нас действительно каждое воскресенье проходят совещания по новому проекту, — сказала Шляго. — У тебя нет ровно никаких оснований для беспокойства.

— У тебя нет ровно никаких оснований для беспокойства.
— Ты меня не обманываешь?
Теперь в больших светлых глазах Алены стояла мольба, и непонятно, чего ей хотелось больше: узнать правду или услышать, что все в порядке и муж ей не изменяет.
— Алена, я тебе клянусь. — Юлия говорила совершенно искренне. — У нас действительно каждое воскресенье проходят совещания.
— А почему в воскресенье? — не унималась Суханова. — Почему нельзя новый проект обсуждать в рабочее время?
— Слава тебе не говорил? Ничего не объяснял?
— Нет.
— Понимаешь, шеф не хочет, чтобы информация просочилась раньше времени, а у нас в офисе, сама знаешь, кругом глаза и уши. В общем, это очень интересный и важный проект, и шеф пытается сохранить полную секретность, пока отрабатываются детали. Эти совещания проходят не в офисе, а в отеле, чтобы никто из наших не видел, с кем шеф встречается и ведет переговоры. Только ты Славе не говори, что я тебе рассказала, ладно?
Алена округлила свои и так огромные глаза.
— Да что ты, Юля, я никому не скажу.
Скажет, подумала Шляго, еще как скажет. У этой дурочки язык на месте не держится. Но это не страшно. Легенда о новом проекте была обговорена заранее, чтобы можно было ею прикрыться от домашних или от тех, с кем случайно столкнешься в отеле или рядом с ним. Юлия знала, что шеф своей супруге именно так и объяснял свое отсутствие по выходным. И Славка должен был сказать жене то же самое, если бы она спросила. Вероятно, он и сказал, только Алена почему-то не поверила. Ну что ж, теперь Юлия ей все подтвердила, и она должна успокоиться.
— И вообще, ты Славу не ревнуй, — Юлия мягко дотронулась до руки Алены, — он тебя очень любит. Правда-правда. Он вообще ни на кого не смотрит, поверь мне.
— Честно?
— Абсолютно.
Она старалась выглядеть убедительной, хотя ровным счетом ничего не знала о личной жизни Вячеслава Суханова. Может, у него и есть любовница, может, даже две или три. Юлия неоднократно замечала, что некоторые телефонные разговоры первый помощник шефа старается вести, когда его никто не слышит. Раньше за ним такого не водилось. Но Алене этого знать не нужно. И вовсе не потому, что Юлии жалко ее, а по совершенно другой причине: Суханова нельзя злить, нельзя вступать с ним в конфликт. Поэтому на вопросы Алены нужно давать такие ответы, которые максимально доброжелательны по отношению к ее мужу. Алена обязательно проболтается Вячеславу, в этом Юлия ни минуты не сомневалась.
Доктор освободился, Юлия представила ему Алену. Всё, можно быть свободной.
Она села в машину, но не стала заводить двигатель, просто сидела, закрыв глаза. Отчего-то навалилась страшная усталость, захотелось свернуться клубочком под теплым одеялом и заснуть. А ведь еще только половина двенадцатого, впереди несколько часов рабочего времени. Надо ехать в офис, шеф отпустил ее только до обеда. Но как не хочется…
Значит, Славка правду жене не рассказал. Ну и что это за отношения, когда надо врать и выкручиваться? Какой смысл в браке, если не дружить с супругом и не делиться с ним, а вместо этого обманывать? Сама Юлия к такому готова не была, именно поэтому ее решимости ни во что не посвящать Федора хватило ненадолго. Она все рассказала ему сразу после Нового года.
Юлия никогда не была замужем, Федор Огнев стал ее первым женихом, с которым она прожила восемь лет, а до этого остервенело делала карьеру и семью заводить не собиралась. После увольнения с предыдущей работы она сделала для себя ряд горьких выводов, одним из которых стал постулат: если хочешь чего-то добиться, мужчинам надо потакать и ни в коем случае их не злить, потому что погоду в этом мире делают именно мужчины и правила игры устанавливают тоже они.

Теперь же ей хотелось помочь жениху сделать пиар из их свадьбы просто потому, что это нужно Федору, играющему по мужским правилам. Только денег на это пока нет.
Но, вполне возможно, они появятся.
Юлия считала Владимира Григорьевича Забродина умным и проницательным, искренне ему симпатизировала и радовалась тому, что наконец-то у нее появился нормальный шеф. С того момента, как началась игра, она очень внимательно наблюдала за Забродиным, ловила его настроение, потому что пыталась понять. Пыталась — и не понимала. Она заметила, что в последний год шеф изменился, ему все надоело, стало скучно, он перестал ездить по миру, перестал гореть новыми проектами. И Юлия Шляго то и дело думала о том, что вот у человека так много денег, а счастья нет. Старший сын его не признает, младший умер, жена хорошая, умная, спокойная, но Владимир Григорьевич к ней привык и перестал ценить, принимает все как должное. Ничто его не радует, он нередко заговаривает о том, что заработал кучу денег, а оставить ее некому, нет наследников. Даже молодые любовницы перестали его интересовать. Раньше он часто поручал Юлии купить тот или иной подарок для молодой женщины или послать ей цветы, а поскольку адреса то и дело менялись, было понятно, что это не одна и та же женщина, а с прошлого года и это прекратилось. И, глядя на Забродина, она стала понимать, что самое ценное в ее жизни — это Федор и отношения с ним и что на самом деле ей нужна не карьера, а семья с детьми и любимым мужем.
Они с Федором оба созрели для создания семьи, да и возраст у Юлии такой, что уже пора рожать. Он тоже хочет детей, и желание оформить отношения было обоюдным. Юлия планировала летом выйти замуж и сразу беременеть и рожать, а поскольку зарплата у нее очень высокая, она хотела во что бы то ни стало уйти в декрет именно с этой должности. Потом она уже сюда не вернется, будет сидеть дома, рожать и воспитывать детей. Но до этого срока необходимо продержаться и ни в коем случае не допустить увольнения.
Поэтому нельзя ссориться со Славой Сухановым. И поэтому же она тщательно скрывала тот факт, что ей не нравится затея Забродина. Шефа не нужно сердить, чтобы не уволил раньше времени.
Ленар Габитов никогда прежде не сталкивался с нотариусами и имел представление о них только из увиденных в детстве фильмов и прочитанных книг. Там нотариусы обычно были очень пожилыми мужчинами, облаченными в длинные черные одежды, в очках и с неизменной папкой с документами под мышкой. Они вели себя очень сдержанно и сурово, особенно если оглашали завещание перед собравшимися в их кабинетах родственниками умершего. И саму нотариальную контору Ленар тоже раньше никогда не видел и отчего-то представлял себе величественное здание с колоннами и высоченными потолками, где ходят тихо и разговаривают вполголоса. Первая же нотариальная контора на Беговой улице, в которую он вошел, вызвала оторопь: первый этаж обыкновенного жилого дома, затрапезное помещение со стенами, выкрашенными масляной краской, много народу, духота, несмотря на холод на улице, и никакой торжественности. И еще его страшно удивило, что в этих конторах работали только женщины. Никаких по-жилых дядек в мантиях, а вместо них дамы и девушки разного возраста, но далеко не пожилые. Некоторые были даже очень симпатичными и никак не соответствовали представлениям Ленара о человеке, который носит строгое название «нотариус».
По совету Киргана он представлялся помощником адвоката. Задание показалось ему ерундовым, и молодой человек с готовностью взялся за выполнение, даже не представляя себе, какие препоны могут возникнуть на его пути. Нотариальных контор оказалось много. Во всяком случае, их обнаружилось куда больше, чем он предполагал. В некоторых он натыкался на толпы людей и очереди и совершенно не мог сориентироваться, в какую дверь стучаться и кому задавать свои вопросы. Тетки из очереди смотрели на него волком, когда он пытался пройти в кабинет, и ему приходилось ловить у дверей каждого выходящего сотрудника конторы и на бегу задавать свой вопрос, чтобы выслушать ответ: в порядке очереди зайдете и все спросите.

Тетки из очереди смотрели на него волком, когда он пытался пройти в кабинет, и ему приходилось ловить у дверей каждого выходящего сотрудника конторы и на бегу задавать свой вопрос, чтобы выслушать ответ: в порядке очереди зайдете и все спросите. Иногда говорили: ждите, вас вызовут. А как его могут вызвать, если он еще никуда не заходил, имени своего не называл и проблему не озвучивал? Ленар ничего этого не понимал. И терпеливо стоял в этих очередях, причем именно стоял, потому что сесть было негде. Ноги гудели, стопы горели, время шло. Он нервничал и злился сам на себя: даже такое простое дело и то нормально сделать не может. Нет, все-таки он ни на что не годен.
В четвертой по счету конторе посетителей не оказалось. Не увидев очереди, Ленар даже подумал было, что ошибся дверью. Но выяснилось, что не ошибся. Помощник нотариуса, молоденькая девочка лет двадцати трех в джинсах и свитере, с волосами, выкрашенными в экстремальный цвет, сообщила, что нотариус в отпуске, поэтому приема сейчас нет. Да, наследственное дело Чернецова Георгия Петровича вели они. Фамилия нотариуса — Муат, имя — Лилия Рудольфовна. Но никаких подробностей Ленару сообщить не могут. И никаких документов ему тоже не покажут.
— Пусть адвокат привезет официальную бумагу с номером постановления о возбуждении уголовного дела, тогда мы ему выдадим копию завещания. Вам я все равно никакую информацию не дам, — заявила девушка с разноцветными волосами. — Нотариус в отпуске, выйдет двадцать первого февраля. Вы запрос подготовьте, не забудьте указать номер постановления о возбуждении уголовного дела, а еще лучше — копию самого постановления приложите, а как Лилия Рудольфовна появится, приходите.
Ленар сделал вид, что все понял, записывать на глазах у этой разноцветной он не хотел, потому что должен был выглядеть помощником адвоката, который порядки знает наизусть. Он судорожно старался все запомнить, все эти сложные слова про номер постановления о возбуждении уголовного дела… Едва выйдя из конторы, он тут же достал телефон и позвонил Киргану, предвкушая, как он сейчас все ему передаст и как Кирган похвалит его за то, что он так толково все запомнил. Но адвокат перебил его с первого же слова:
— Ну, это все понятно, ладно, спасибо, я подготовлю запрос. Мне нужен только номер конторы и точный адрес.
Ленар разочарованно сунул телефон в карман. И впервые в жизни ему вдруг пришло в голову, что почему-то все происходит не так, как он себе заранее представляет. И ведь так было всегда. Он что-то придумывал, начинал свято в это верить, а потом разочаровывался и страшно переживал, когда все происходило совсем не так, как в его воображении. Раньше он считал, что это ошибка мироустройства, но сейчас неожиданно для себя подумал, что это не ошибка мироустройства, а ошибка его собственного мышления.
Ну вот, опять кто-то приперся! И что им всем неймется? То мужики какие-то вдвоем явились, всю душу вымотали, за что да почему, то этот высоченный тип с Петровки ксивой пугал, а теперь еще адвокатишко припожаловал. Но ничего, его голыми руками не возьмешь, он ко всему готов. Не такой он идиот, чтобы каждому направо-налево про дядины деньги объяснять.
Главное — валить все на дядьку, с покойника какой спрос? Георгий Петрович Чернецов, а для Дениса — просто дядя Жора, отсидел в свое время шесть лет за злостное хулиганство, напился-подрался, в общем, все такое, а до этого всю жизнь проработал на фабрике. Сесть он ухитрился в предпенсионном возрасте, поэтому когда вышел, на работу уже не устраивался, но продолжал контактировать с криминальным элементом и оказывать какие-то мелкие услуги типа «предоставить ночлег», «передать» или «подержать у себя вещи». За это имел небольшой куш, на который и жил, плюс пенсия. В последние годы пил сильно, допился до цирроза, от него и помер.

За это имел небольшой куш, на который и жил, плюс пенсия. В последние годы пил сильно, допился до цирроза, от него и помер. Был дядя Жора старым холостяком, с молодости водку любил больше женщин, жениться никогда не хотел. Квартиру однокомнатную когда-то от своей фабрики получил, приватизировал ее и жил себе, в ус не дул.
Денис материного брата помнил с раннего детства, и хотя виделись они нечасто, но паренек всегда знал: в Москве у него есть родня. Тянуть лямку в родной деревне он не собирался и после армии, вернувшись домой к матери и попив-погуляв с приятелями пару месяцев, понял, что надо рвать когти в столицу, к дяде. Дядя Жора принял племянника радостно, он вообще был мужик душевный, добрый, хоть и пьющий.
— Будем теперь вместе жить, — говорил он, обнимая Дениса и подливая в его стакан водку, — вместе оно завсегда легче, да и веселее. Деньги у меня есть, не бог весть какие, но нам прокормиться хватит, так что не пропадем.
А Денис только этого и ждал. Его мать брата своего родного недолюбливала и часто говорила сыну, что Жорка непутевый, допился до тюрьмы и сдохнет под забором. Собственно говоря, именно на скорую смерть дядюшки юный Чернецов и рассчитывал, когда ехал в Москву с твердым намерением поселиться у родственника и влезть к нему в доверие. А чтобы дядя Жора не вздумал умереть, не оставив завещания, без которого имущество, в том числе и квартиру, пришлось бы делить с матерью, надо было очень стараться. И Денис Чернецов старался. Он, с одной стороны, трогательно ухаживал за дядей, покупал продукты, убирал квартиру, стирал, сидел вечерами с Георгием Петровичем перед телевизором или на кухне за рюмкой, терпеливо выслушивал его рассказы и поддакивал всем его суждениям, а с другой стороны, на чем свет стоит костерил собственную мать, рассказывая про нее всяческие гадости, в основном насчет того, как она плохо отзывается о брате, как не любит его и осуждает. И он своего добился: дядя Жора в конце концов запретил даже упоминать о сестре и заявил, что квартиру отпишет племяннику. Оставалось только дождаться, пока дядя отдаст концы.
Денис рассчитывал только на квартиру, больше, как он думал, у дяди Жоры ничего не было. А уж когда такая удача привалила, он вообще от радости голову потерял.
Он нетерпеливо поглядывал на часы — новые, дорогие, стильные — и старался отвечать на вопросы адвоката так, чтобы тот поскорее отстал. Сегодня Денис собирался покупать себе компьютер и договорился с приятелем, чтобы тот помог: сам-то Чернецов-младший в технике не сильно разбирался. Приятель уже, наверное, ждет, а тут приходится время терять. Но и грубить не следует, все должно быть тип-топ.
Когда адвокат попросил показать завещание, Денис ответил ему то же самое, что говорил тому менту с Петровки: выбросил.
— Зачем? — изумился адвокат. — Это же документ.
— А на фига он мне сдался? Деньги я получил, квартиру на себя оформил, зачем мне теперь эта бумажка? Я ее хранил, пока квартиру оформлял, мне ее показывать надо было. А как в регистрационной палате я свидетельство о собственности получил, так сразу всю квартиру перебрал, весь хлам повыкидывал, ну и бумажки ненужные туда же отправил. А вам зачем завещание? Я же вам все объяснил.
— Мне интересно, кому еще ваш дядя оставил средства. И главное — почему именно им, за что, за какие заслуги.
— Интересно ему! — фыркнул Денис. — Вот мне, например, совсем не интересно. Это дядькины деньги, и его право распоряжаться ими, как ему вздумается. Я в чужих карманах бабло не считаю и вам не советую.
— Значит, Георгий Петрович оставил все вам и каким-то неизвестным людям, а вашей маме ничего не досталось, верно? Не знаете почему?
Почему, почему… Потому что. Не признаваться же, что он, Денис, приложил к этому руку.

Не признаваться же, что он, Денис, приложил к этому руку. А что? Сама виновата, дура, нечего было про дядю Жору гадости говорить. Была бы с братом поласковей, глядишь, и получила бы что-нибудь. Ума-то не хватило сообразить вовремя, вот пусть теперь и остается ни с чем. Он так адвокату этому и заявил, в выражениях не стеснялся и слов особо не выбирал, чтоб уж все стало сразу понятно и вопросов не вызывало.
Короче, отбился он от адвоката. Гость ушел, и Денис с облегчением перевел дыхание. И что им всем далось дядькино завещание? И ходят, и ходят, и спрашивают, и в душу лезут. Покоя от них нет.
Выйдя из квартиры Дениса Чернецова, Виталий Кирган шагнул было к лифту, но передумал и позвонил в дверь соседней квартиры. Ему открыла бодрого вида приятная дама, которая, очевидно, скучала и не знала, чем себя занять, поэтому с готовностью согласилась поговорить, пригласила нежданного гостя пройти в комнату и даже предложила чаю. Покойного Георгия Петровича и его племянника она знала, хоть и не близко, но кое-что рассказать могла:
— Георгий Петрович сильно пил, потом болел, но недолго, видно, болезнь была тяжелой и скоротечной. После его смерти Дениска совсем в отрыв пошел, без конца компании всякие водит, пьянки-гулянки, дружки и девицы непотребного поведения, — осуждающе говорила она, качая головой. — Покупать начал все подряд, я видела, он коробки какие-то таскал, а недавно машину купил. Лучше бы квартиру отремонтировал. Вы были у него? Видели, какая разруха?
Насчет наследства соседка ничего не знала, кроме того, что квартира и кое-какие денежки — судя по всему, немалые — достались Дениске. Нет, перед смертью Чернецова ничего странного или особенного не происходило, во всяком случае, она ничего такого не видела и не слышала. И, кстати, об этом ее уже спрашивали.
— Кто? — вмиг насторожился Виталий.
— Такой приятный молодой человек с Петровки, он и визитку свою оставил.
С Петровки! Выходит, молодым Чернецовым уже интересуется уголовный розыск… Это любопытно. Может быть, в этом направлении удастся что-нибудь прояснить?
— Вы мне эту визитку не покажете? — попросил он.
— Да ради бога!
Женщина покопалась в широкой низкой вазочке, стоящей на столе, вынула оттуда горсть каких-то лекарств, черную аптечную резинку, две заколки-«невидимки» и визитную карточку.
— Только вы у меня ее не забирайте, вы спишите телефон, а карточку оставьте, а то вдруг что.
— Что, например? — улыбнулся Кирган, доставая телефон и быстро вбивая в записную книжку указанные на карточке данные оперуполномоченного Антона Сташиса.
— Ну, знаете, всякое бывает, а тут человек с Петровки… Пусть у меня визитка останется.
Едва оказавшись на улице, Кирган набрал списанный с визитки номер. Ответивший ему мужчина выказал горячую заинтересованность в обсуждении Дениса Чернецова и выразил готовность встретиться хоть завтра.
— А сегодня? — спросил Виталий.
Ему не хотелось откладывать встречу. Но Антон Сташис замялся и объяснил, что он в отпуске и запланировал провести время с детьми, они ждут, он обещал пойти с ними на каток, и не хотелось бы их разочаровывать.
— При моей работе я так мало бываю с ними, — смущенно говорил Антон.
Эти резоны адвокату Киргану были понятны, он хорошо помнил, как стремился провести с сыном каждую свободную минуту. Он хотел еще детей, мечтал о дочке, но Мила рожать больше не собиралась. И в этот момент он горячо позавидовал своему невидимому собеседнику, который с такой нежностью произносил слово «дети». Значит, у него их как минимум двое, а может, и трое… У самого Виталия теперь не осталось ни одного, он, конечно, видится с сыном, но Мила эти встречи не поощряет, да Кирган и сам понимает, что вид несвежего от пьянства отца парня не порадует.

И снова сердце дрогнуло и замерло от невыносимой боли: все могло быть иначе, все могло сложиться по-другому, и он тоже мог бы говорить «у меня дети».
— Ладно, завтра так завтра, — согласился он.
Дома Виталий привычно собрался выпить, но внезапно остановил сам себя и подумал про Георгия Петровича Чернецова, который много пил и умер от цирроза печени, причем болезнь развивалась очень быстро. «Мы как-то всегда думаем, что все неприятности могут произойти с кем угодно, только не с нами. Наверное, Чернецов, когда пил, тоже так думал, он же не мог не знать, что от водки умирают. И я тоже так думаю. И стараюсь не замечать, что пью почти каждый день и все это отражается и на моем внешнем виде, и на моей работе. Я и в зеркало-то стараюсь не смотреть, только когда бреюсь, и то пытаюсь в эти минуты о чем-нибудь другом думать и со своим отражением глазами не встречаться. Наверное, в глубине души я все понимаю и боюсь, а воли остановиться не хватает. И все-таки Чернецов… Оставил квартиру и 20 миллионов рублей племяннику, 8 миллионов — Кате Аверкиной, сумма поистине огромная, а жил скромно, квартира обставлена плохо, мебель старая, ветхая, ни одной вещи, которую можно было бы счесть не просто роскошью, а хотя бы излишеством. То есть такие вещи есть, но они явно куплены племянником после получения наследства, например плазменный телевизор, коробка от которого так и валяется в прихожей, или музыкальный центр с наворотами, такие появились в продаже всего месяц назад, по всей Москве реклама висела. Почему же Чернецов жил так убого, если обладал огромными средствами? Какая-то тайна связана с происхождением этих денег. И только узнав эту тайну, можно будет понять, почему получила наследство Катя Аверкина и кто мог быть заинтересован в том, чтобы убить ее и подставить ее сестру Наташу».
Кирган попытался отвлечь себя от выпивки сначала чтением, потом поставил диск с каким-то американским фильмом. Через полтора часа он все-таки выпил.
Но только одну рюмку.
С позвонившим накануне адвокатом Антон Сташис договорился встретиться в тихом кафе, расположенном в одном из переулков внутри Бульварного кольца. Антон помнил энергичную манеру говорить и напористый голос адвоката Киргана и был уверен, что на встречу придет человек совсем молодой, может быть, даже моложе Антона, которому в этом году исполнилось двадцать восемь. Но подошедший к его столику мужчина выглядел лет на сорок с небольшим. Сосредоточенный, дорого одетый, хмурый и неулыбчивый, он с первой же минуты заставил Антона насторожиться. Был бы этот адвокат молодым, Антон, без сомнения, нашел бы с ним общий язык, а этот наверняка начнет давить авторитетом, опытом, жизни учить станет. Впрочем, уже через полчаса настороженность пропала, уступив место озадаченности.
Получалось, что у Георгия Петровича Чернецова два наследника, а с учетом племянника — три. Племяннику он оставил квартиру и двадцать миллионов рублей, а Галине Тишуниной и Екатерине Аверкиной — по восемь миллионов. Откуда у него такие деньги? И почему он оставил их не только Денису, но и двум молодым женщинам, одной из которых двадцать шесть лет, другой — двадцать девять?
— А вам он тоже пропел песню о том, что выбросил завещание? — спросил Антон.
— Ну да, — кивнул адвокат. — Только я в это что-то слабо верю.
— Почему? Вы что-то заметили? Вам показалось, что он врет?
— Нет, я ничего не заметил, — признался Виталий Николаевич. — Просто… Не знаю даже, как сказать.
— Я спрашиваю потому, что мне совершенно точно показалось, что он врет. Но я никак не могу поймать: в чем именно? И зачем? А вы что думаете?
— Я ничего не думаю, — покачал головой Кирган. — У меня нет никаких дельных соображений.

Но я никак не могу поймать: в чем именно? И зачем? А вы что думаете?
— Я ничего не думаю, — покачал головой Кирган. — У меня нет никаких дельных соображений. Просто я знаю, что верить можно только тому, кто не утратил родственных чувств. А Денис Чернецов их определенно утратил, вы же помните, как он отзывался о своей матери и вообще как повел себя с ней. Деньгами не поделился, дурой назвал.
Антон заинтересованно посмотрел на адвоката.
— Насчет родственных чувств — это откуда? Ваш богатый опыт подсказал? Или где-то прочитали?
— Ни то и ни другое, — признался с усмешкой Кирган. — Услышал от одной умной старушки, которая любит цитировать Конфуция. Когда я рассказал ей про визит к Денису, она произнесла именно эти слова, а я запомнил, уж очень в точку. Но со мной-то все понятно, я — адвокат, человек без реальной власти в руках, меня бояться незачем, вот Чернецов и врал мне со спокойной душой. А вы-то, Антон? Вы же оперативник, у вас власть, у вас удостоверение в кармане. Почему вы позволили ему морочить вам голову? Почему не прижали его, не раскололи?
Ну вот, он так и знал: адвокат Кирган собирается его учить, как надо работать. Положа руку на сердце, Антон Сташис готов был признать, что не сделал все возможное, чтобы заставить Дениса сказать правду. Но ведь Антон был не на службе, не задание выполнял, а действовал как частное лицо… Да и расслаблен он был, что греха таить, чувствовал себя в отпуске, не собрался вовремя, не сосредоточился, просто не ждал, что во время этого визита ему понадобится то, что принято называть оперативной смекалкой. Он шел к Денису Чернецову, чтобы получить прямой ответ на прямой вопрос: почему его дядя оставил наследство Галине Тишуниной. И когда выяснилось, что прямого ответа он не получит, он… С силами не собрался, что ли… В общем, повел себя как полный лох, которому можно втереть любую туфту и который, прекрасно понимая, что его обманывают, все равно утирается и уходит. Ну и что теперь, признаваться в этом адвокату, которого Антон видит впервые в жизни?
— Дурака я свалял, — честно ответил Антон. — Не проявил должного профессионализма. В голове дети, ёлки, походы в парки, аттракционы, няня, продукты. Сами понимаете. Вот и лоханулся.
— Бывает, — спокойно отозвался Кирган. — Со мной тоже часто такое случается.
Антон со все нарастающим интересом слушал рассказ адвоката о его подзащитной Наталье Аверкиной и ее сестре, о неуловимой подружке Яне Орловой, а также о таинственном поклоннике погибшей Кати, фотографию которого Кирган тут же продемонстрировал.
— Ну да, — задумчиво проговорил Антон, допивая третью чашку зеленого чая, — вокруг погибшей крутились два человека, поклонник и подружка, которые все время были, а потом одновременно куда-то исчезли. Вы совершенно правы, Виталий Николаевич, их надо найти. Причем подруга явно подставная, поэтому искать ее будет трудно, она уже давно и надежно спрятана. А вот поклонник… Его надо бы установить, потому что он может что-то интересное знать и про эту пропавшую подружку, и про ситуацию в целом.
— У меня нет ресурса, чтобы искать девушку, — угрюмо заметил адвокат. — Мой доверитель не располагает финансовыми средствами, чтобы оплачивать услуги частных детективов, а непрофессиональные методы я уже все использовал.
— Какие? — заинтересовался Антон.
Кирган рассказал, как звонил по телефонам, указанным в детализации звонков на номер Екатерины Аверкиной, и спрашивал Яну.
— Немудрено, что у вас ничего не получилось, — усмехнулся Антон. — Это не так делается. У вас распечатка с собой?
Кирган полез в портфель, достал кожаную папку, из которой извлек несколько скрепленных листов.

У вас распечатка с собой?
Кирган полез в портфель, достал кожаную папку, из которой извлек несколько скрепленных листов.
— Давайте посмотрим, какой номер до гибели Кати фигурирует наиболее часто, а после ее смерти не появился ни разу, — посоветовал Антон.
Адвокат недоверчиво посмотрел на него.
— Вы думаете, это она и есть?
— Будем пробовать, — улыбнулся Антон. — Мы же ничего не теряем.
Они по очереди просмотрели список номеров и сошлись на том, что чаще всего Катя разговаривала по мобильному телефону с некоей Евгений Головкиной.
— Но я ей звонил! — воскликнул Кирган. — Я спросил Яну, а мне сказали, что я ошибся.
— Ничего, я сейчас сам позвоню.
Антон вытащил телефон, который на время встречи с адвокатом поставил на режим «без звука», и обнаружил целых два послания от Васи. Первое гласило: «По русскому трояк не ругайся», во втором же гордо сообщалось: «По окружающему миру пять я буду делать проект про рыжех лошодей». Н-да, «трояк» по русскому языку — это слишком либерально, при таких ошибках впору «колы» ставить.
Он набрал номер Евгении на своем мобильнике и вежливо произнес в трубку:
— Добрый день, можно попросить Евгению Головкину?
— Вы не туда попали, — послышался в ответ довольно нелюбезный, но звонкий девичий голосок.
— Ну вот, — сказал он Киргану, — это точно она, ваша Яна.
— Почему вы так думаете? — не понял Виталий Николаевич.
— Да потому, что если бы Евгения Головкина дала ей этот телефон, то сейчас мне объяснили бы, что по этому номеру Жени нет и им пользуется другой человек, а у Жени номер теперь новый. Еще и телефончик продиктовали бы. А в нашем случае совершенно очевидно, что девушка, которая подошла к телефону, вообще понятия не имеет, на чье имя куплена симка. Ей просто дали карту, может быть, вместе с аппаратом, и велели связываться по нему с определенным кругом лиц. А больше ей знать не положено.
— Думаете? — с сомнением спросил адвокат.
— Уверен, — кивнул Антон. — Я с этим много раз сталкивался.
— А почему же она не откликнулась, когда я звонил и спрашивал Яну?
— Ну, это же очевидно, — рассмеялся Антон. — Именно потому, что этот номер ей дали только для узкого круга контактов, например для общения с вашей потерпевшей и для связи с тем, кто ее нанял. И всё. Больше никто по этому номеру Яну спрашивать не должен. Вот она вам и ответила, что вы ошиблись. Но вообще-то это плохо, теперь она может забеспокоиться: кто это ей звонил и откуда получил ее номер? Как бы не оказалось, что вы ее спугнули.
Они проговорили еще около часа, обмениваясь информацией и своими соображениями. Антон подумал о брате Галины и вздрогнул: если такая история произошла с двумя сестрами, то почему не может произойти с сестрой и братом? Надо обязательно повидаться с Толиком Тишуниным и порас-спрашивать его, потому что Галка или действительно ничего не знает, или что-то скрывает. Но, возможно, ее брат располагает хоть какими-то полезными сведениями. Жаль, что отпуск заканчивается и скоро придется выходить на службу: свободное время Антону Сташису сейчас было бы очень кстати.