Зимнее обострение

Автор: Сергей Платов

Жанр: Фантастика

Год: 2009 год

,

Сергей Платов. Зимнее обострение

Дружина специального назначения — 3

Действующие лица
Илюха Солнцевский — бывший московский браток и чемпион среди юниоров по греко-римской борьбе, а ныне старший богатырь древнерусской
киевской «Дружины специального назначения». Совершенно освоился на новом месте и в новом времени. По пришествии зимы легкомысленно позволил
себе немного заскучать и тут же поплатился за эту мимолетную слабость.
Изя — черт, простой украинский черт, а по совместительству средний богатырь указанной дружины. Великий авантюрист и финансист в одном
флаконе. После того как сумел избежать обручения с луноликой Газелью, приобрел острую головную боль в лице несостоявшегося тестя, Каюбека
Талибского. Впрочем, такие мелочи не могут помешать старому пройдохе жить в свое удовольствие.
Злодейка-Соловейка Любава — бывшая купеческая дочь, которой косуха младшего богатыря подошла значительно больше, чем личина разбойника.
Одна беда, чувства, которые она испытывает к своему начальству в лице Илюхи Солнцевского, даже с большой натяжкой нельзя назвать
служебными.
Змееныш-Гореныш Мотя — стараниями хлебосольной Любавы изрядно раздобрел и возмужал. Вступив всеми лапами в период взросления, полон
внутренних противоречий и сомнений.
Князь Берендей — действующий правитель Киевской Руси, в меру строгий, в меру справедливый. Процесс примирения с драгоценной супругой
прошел настолько удачно, что помимо дел государственных на его плечи вскоре лягут заботы совсем другого толка!
Княгиня Агриппина — под влиянием новых жизненных обстоятельств тихо и незаметно удалилась от шумной дворцовой жизни. Предпочитает покой,
уют и общество любимого мужа.
Сусанна, их дочь, — характер этой первой культуристки на Руси стал гораздо жестче и решительнее. Если бы была знакома с творчеством Андрея
Макаревича, однозначно взяла бы в качестве жизненного лозунга строчку из его песни: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, однажды он
прогнется под нас!»
Князь Галицкий Вилорий — в семейной паре не может быть двух явных лидеров, и потому это почетное и ответственное место он отдал супруге.
Что ж, каждому свое, по крайней мере, так жить однозначно спокойнее.
Дьячок Микишка — ныне толмач и секретарь Берендея, ранее занимался воспитанием и образованием детей княжеского рода. Именно поэтому,
несмотря на неуживчивый характер, терпят при дворе. С упорством, заслуживающим лучшего применения, ведет неравный бой с Илюхой и его
дружиной.
Воевода Севастьян — оценил по достоинству личные качества богатырей «Дружины специального назначения» и даже перестал переживать по поводу
вопиющих нарушений ими устава караульной службы. Единственное, с чем старый служака не смирится никогда, так это баснословные деньги,
которые с завидной регулярностью выбивает из него средний богатырь обозначенной дружины.
Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович — знаменитые былинные богатыри, тут больше и не добавишь.
Кузнец Захар — мастер золотые руки. После того как выполнил несколько совершенно безумных заказов Солнцевского и его компании, практически
перестал чему-либо удивляться.
Домовой Феофан — старый, сварливый, мудрый домовой. Ни капельки не жалеет, что пустил столь шумную компанию в «Чумные палаты». Видя, в
какой чистоте и в каком порядке содержит жилье Любава, расслабился и смог сконцентрироваться на изыскательской деятельности в тандеме с
неугомонным чертом. Разработанный ими рецепт можжевеловой настойки с добавлением черемухового цвета на Киевском конкурсе горячительных
напитков получил Большую золотую медаль.

Посол Королевства Польского Альфонса Чмоник — несмотря на самую активную роль в прошлых приключениях «Дружины специального назначения», на
этот раз участие его в событиях сведено к минимуму.
Посол Бухарского эмирата Каюбек Талибский — Восток — дело тонкое! После того как Изя опозорил его семейство, любыми доступными способами
пытается поквитаться с несостоявшимся зятем.
Дочурка его, несравненная Газель, — газель не газель, но дочурка, это точно. Целиком и полностью разделяет стремление отца и требует
возмездия.
Родственников не выбираешь, особенно дальних! Эта не слишком свежая мысль всегда приходит в голову Берендею и Агриппине, когда они
вспоминают о следующих действующих лицах:
Феврония Халявщица — где-то на бескрайних просторах Киевской Руси затерялся городишко Малый Халявец. Не слышали о таком? А зря, ведь
именно оттуда прибыла в столицу эта весьма колоритная личность со своим сыном Студнеславом.
Князь Старко — не поверите, но именно он в свое время поймал золотую рыбку, а если быть точнее — то золотую рыбину. Правда, как и старику
из небезызвестной скачки Пушкина, счастья такая рыбалка ему не принесла.
Князь Гордон — тоже погорел на золоте, только вместо рыбки связался с петушком. В отличие от персонажа сказки великого поэта, сумел
выкрутиться и не допустил, чтобы этот самый петушок клюнул его в темечко.
Несмотря на то что история у каждого разная, на данный момент результат один и тот же: откровенное злоупотребление гостеприимством своих
столичных родственников.
Совесть Илюхи Солнцевского — не удивляйтесь, она действительно есть, и под влиянием некоторых обстоятельств пробуждается от длительного,
почти летаргического сна, и только лишь одним фактом своего существования переворачивает вверх дном в голове старшего богатыря.
Действие происходит в стародавние времена, когда Русь еще не поделилась на Великую, Белую и Малую, люди были проще и искреннее, а о
разных «цветных» революциях никто и слыхом не слыхивал.
Зимнее обострение
Густо смазанные барсучьим жиром лыжи несли Илью Муромца к последнему огневому рубежу. От былого преимущества, что удалось ему создать

благодаря меткой стрельбе, не осталось и следа. Буквально в затылок тяжело сопел друг и извечный соперник Алеша Попович, а уже за ним

пристроились не менее пяти богатырей во главе еще с одним представителем былинной троицы — Добрыней Никитичем. Если его можно было не

опасаться (со скоростью у него все в порядке, а вот стрелы упорно летели мимо мишеней), то Попович был угрозой совершенно реальной, и

именно из-за него Муромец мог лишиться заслуженного кубка в Первом Киевском чемпионате по биатлону.
— Ничего, — буркнул себе под нос былинный богатырь, — авось опять отстреляюсь без промаха или, в крайнем случае, с использованием одной

дополнительной стрелы, и тогда меня сам черт не догонит. А для этого нужно беречь силы и не сбивать дыхание, чтобы на стрельбище руки не

дрожали.
Извилистая трасса вынырнула из леса на открытое место. Восторженные крики сотен болельщиков встретили лидеров гонки и невольно заставили

богатырей нарастить темп. Впереди их ждали по пять мишеней на каждого и всего лишь один приз на финише — для лучшего из лучших.
Несмотря на то что все участники соревнований первый раз увидели лыжи — эдакие струганые доски с изогнутыми концами — всего месяц назад,

новшество пришлось богатырям по вкусу. Отдаленно напоминающие привычные снегоступы, прочно прилаженные к валенкам, они позволяли развить

невиданную доныне скорость.

Поговаривали даже, что Алеша Попович на спор, разогнавшись с горы, умудрился обогнать всадника на лошади.

Правда, при этом говорили, что это был и не всадник вовсе, а всего лишь дьячок Микишка, да и лошадь была не то чтобы лошадь, а так, старая

кляча, но такие малозначительные факты общей картины не портили.
Во время ставшей уже привычной зимней скуки новая забава была воспринята ратным людом на ура, и после многочисленных тренировок ребром

встал вопрос о проведении официального мероприятия. Так как князь Берендей слыл фигурой увлекающейся (временами даже очень) и

прогрессивной, то новую забаву поддержал всей душой, прибегнув к административному ресурсу. И уже на следующий день глашатаи объявили на

весь Киев о предстоящем состязании. Горожане крайне заинтересованно восприняли эту весть и буквально в полном составе записались в

болельщики нового, доселе неизведанного, но от этого не менее увлекательного спорта.
И вот настал решающий момент гонки: на последний огневой рубеж почти одновременно выкатились шесть богатырей. Среди них конечно же

оказалась былинная троица во главе с Ильей Муромцем.
«Торопиться нужно медленно» — такое нехитрое, но весьма полезное правило было знакомо Муромцу с детства. Именно поэтому, вместо того чтобы

торопливо приступить к стрельбе (как это сделал Добрыня) и тут же промазать, он прилаживал стрелу медленно, пытаясь хоть немного

восстановить дыхание. Теперь глубокий вдох, задержка выдоха, прицел, звон отпущенной тетивы, и — ура! — сбита первая мишень. Далее

последовала вторая, третья… Последняя, точно поразившая цель, стрела буквально взорвала всю округу громом оваций. Приятно, конечно, но

расслабляться рановато. Уже на ходу закидывая верный лук за спину, Илья бросил взгляд на мишени соперников. Увиденное заставило его

довольно хмыкнуть в бороду: штрафной круг у Поповича и целых два у Добрыни. У остальных и того хуже.
Однако гонка еще не закончена, и у преследователей есть шанс его догнать. А раз так, то ноги в руки, тьфу ты, то есть палки в руки и бегом

к заветному кубку. Муромец со злостью стиснул зубы, негромко матюгнулся и, вложив в последний рывок все остатки сил, рванул к финишу.
Злость, кипевшую в жилах былинного богатыря, спортивной можно было считать лишь отчасти. Он злился, что позволил втянуть себя в эту

авантюру, злился на соперников, упорно висящих у него на хвосте, и конечно же злился на тех, кто вообще заварил всю эту кашу (то есть,

конечно, эту гонку). Причем в адрес последних эмоции были самые яркие и выразительные.
За повальным увлечением жителей древнерусского Киева биатлоном (с поправкой на временные реалии) стояла «Дружина специального назначения»,

а если быть точнее, то отдельные ее члены. Правда, на этот раз никто из представителей этого уникального подразделения не изъявил желания

самолично принять участие в соревновании. Дружина в полном составе заняла законное место на специальном помосте, сколоченном для самых

почетных гостей. В современном мире такое место называлось бы VIP-ложей. И именно в этой самой ложе, рядом с боярами и даже князьями,

расположилась их весьма странная на первый взгляд компания.
В отличие от соседей по подиуму, разодетых в массивные песцовые и собольи шубы, спецдружинники предпочитали укороченные дубленые тулупы,

отделанные кожаными вставками с многочисленными бляхами и шипами. Головные уборы команды так же выделялись на общем фоне. Внушительного

размера лисьи шапки с пышными хвостами, болтающимися на спине, уже давно стали их фирменным отличительным знаком в зимний период.

Летом же

таким отличием служили уже ставшие легендарными кардинально проклепанные рокерские куртки-косухи.
И только для одного, самого юного, члена этой компании одежда была не обязательна. Покрытый сверкающей чешуей модного цвета «мокрый

асфальт», молодой Змей Горыныч, с простым и трогательным именем Мотя, холода не боялся. Его принадлежность к спецдружине подчеркивали три

массивных ошейника на каждой из шей, с жутковатого вида шипами наружу.
Змейчик был далек от спорта вообще, и от соревнований по биатлону в частности. Именно поэтому, не обращая ровным счетом никакого внимания

на бушующие вокруг страсти, он развалился в ногах обожаемого хозяина и задумчиво уставился тремя парами зеленых глаз на когти передней

правой лапы. Он был, пожалуй, единственным, кого совершенно не интересовала развернувшаяся перед глазами гонка, и потому он лениво

предавался размышлениям о превратностях своей судьбы.
С одной стороны, Горенышу грех было жаловаться на эту самую судьбу. Хозяин и просто друг, Илюха Солнцевский, в нем души не чает (вот

только почему-то не разрешает гонять ворон над городом), крыша над головой есть (правда, не мешало бы в «Чумных палатах» дверные проемы

расширить, а то проходить стало трудно), кормит Любава регулярно (хотя пора бы уже перейти на пятиразовое питание), и даже Изя в последнее

время перестал ворчать на его неумеренный аппетит и громкий храп.
С другой стороны, Мотя всеми фибрами души ощущал беспробудную несправедливость. Сами посудите… Мотя, вздохнув выразительно разом всеми

тремя головами, принялся загибать когти.
Коготь первый: Илюха Солнцевский, бывший чемпион по греко-римской борьбе среди юниоров какого-то неведомого и далекого Советского Союза,

опять-таки бывший член солнцевской бригады, а ныне главный богатырь «Дружины специального назначения», элитного военного подразделения в

подчинении князя Берендея. Ничего плохого о своем обожаемом хозяине Мотя сказать не мог (по мнению Змея, у Илюхи просто отсутствовали

недостатки, что конечно же было крайне далеко от истины), а перечисление положительных качеств могло затянуться на неопределенное время,

так что Гореныш сразу пошел дальше.
Коготь второй: черт Изя, средний богатырь их дружины. Что тут скажешь, черт он и в Киеве черт. В меру вредный, в меру нахальный и, без

всяких мер, прижимистый. Единственное, что его отличало от подобной ему рогатой братии, так это совершенно необъяснимая и опять-таки

совершенно искренняя дружба с остальными членами их небольшой компании. До конца Мотя не разобрался, но именно благодаря Изе Илюха свалился

из туманного и очень странного будущего в замечательное настоящее. Дабы никого не шокировать своим неоднозначным внешним видом, Изя

использует искусно наведенный морок и предстает перед окружающими в виде румяного разудалого молодца.
Коготь третий: младший богатырь дружины Любава, она же Злодейка-Соловейка. При описании единственной женщины в их компании частенько

приходилось использовать слово «бывшая». Бывшая купеческая дочка и такая же бывшая мелкоуголовная личность, причем и тот и другой период ее

жизни оставили свой отпечаток на ее характере. В свое время она взбунтовалась против купеческого быта и сбежала из отчего дома, не найдя

понимания в городе. Любава, обладавшая уникальным в своем роде свистом, изрядно пошалила на большой дороге. Кстати, именно там произошло ее

знакомство с остальными членами команды. И если с чертом у Любавы выстроились (хотя и не сразу) чисто дружеские отношения, то Солнцевский

постепенно стал для нее значительно больше, чем коллега и тем более начальник.

Правда, тут нужно отметить, что сам Илюха в отношении с

младшим богатырем испытывал несвойственную ему робость и нерешительность. Ну да ничего, вода камень точит.
Коснувшись запутанных личных отношений между богатырем старшим и младшим «Дружины специального назначения», мысли Моти отклонились от

первоначальной грустной темы. Осознав это, Змей решительно тряхнул каждой из голов и вернул мысли в нужное русло. Итак, когти: раз, два,

три… Старший богатырь, средний и младший… У каждого из их команды есть официальная должность, прописанная чин по чину в реестре, и все они

состоят на официальной службе у князя Берендея. И только у него, несчастного трехголового Змейчика, должности не имелось. А ведь он стоял

буквально у истоков дружины, носил на шеях форменные кожаные ошейники с шипами наружу, и, если считать по головам, составлял ровно половину

от личного состава их небольшого подразделения. Правда, если считать по туловищам, то эта доля тут же падала до четверти, но таким образом

Змей считать не любил.
Так как засорять головы подобными проблемами было не в правилах ущемленного члена «Дружины специального назначения», прения были

закончены, и далее последовало короткое голосование. Как и следовало ожидать, с результатом два против одного (правая и левая головы —

«за», а самая осторожная, центральная, — «воздержалась») было вынесено решение в ближайшее время поставить вопрос ребром и вытребовать себе

какую-никакую, но официальную должность. Говорить человеческим языком Гореныш не мог, но прекрасно обходился и без этого, передавая нужную

информацию напрямую собеседнику. Осталось только выбрать подходящий момент и мягко, но вместе с тем настойчиво обозначить свою позицию в

голове у Солнцевского.

О том, чтобы сделать это немедленно, не могло быть и речи. Хозяин слишком был увлечен нелепой картиной, как лучшие киевские богатыри,

скинув привычные тулупы, махая палками, носятся друг за другом на длинных узких досках, не забывая при этом время от времени постреливать

из луков по крашеным деревянным кружочкам. Нет, таких забав Мотя не понимал и потому, свернувшись комочком (а если быть точнее, то огромным

таким комищем), сладко засопел в ногах у любимого хозяина. И только левая голова по привычке сквозь дрему прислушивалась к тому, что

происходило вокруг.
— Кранты Муромцу, — довольным голосом заметил Изя, потирая ладони. — Попович его в два счета нагонит, он даже на тренировках секунд по

двадцать на круге приносил.
— Биатлон — это не только скорость, но и меткость! — тоном видавшего виды знатока выдал в ответ Солнцевский. — А с ней у Алеши как обычно

проблемы, горяч он слишком. Так что, как бы ты ни злился, чемпионом сегодня станет именно Муромец.
— Это мы еще посмотрим, — недовольно бросил Изя, прикидывая в голове, как бы исхитриться и провести ставший уже очевидным проигрыш десяти

монет по графе «непредвиденные расходы, не подлежащие восстановлению как безнадежные». (Ужас, конечно, но таки нужно жить дальше!)
Старый черт уже давно прибрал все денежные потоки их команды в свои опытные шаловливые ручонки, но до сих пор не мог избавиться от

застарелой привычки вести двойной учет и мухлевать в финансовых отчетах. И неважно, что этот самый отчет он готовил в одном экземпляре,

исключительно для своей рогатой персоны. Каждый месяц Изя радовался, как ребенок, когда ему удавалось провести самого себя, и кругленькая

сумма падала на дно «черной» кассы, держателем которой являлся он же (впрочем, как и «белой»).

Каждый месяц Изя радовался, как ребенок, когда ему удавалось провести самого себя, и кругленькая

сумма падала на дно «черной» кассы, держателем которой являлся он же (впрочем, как и «белой»). Так что небольшой проигрыш коллеге за

неудачно сделанную ставку был для него не более чем досадное недоразумение. Ко всему прочему, организованный на гонке тотализатор обещал

черту нешуточные барыши.
— Ребята, да как вы только можете говорить о каких-то ставках на победителя, когда тут такие страсти кипят?! — подключилась к разговору

Соловейка. — Посмотрите, Алеша Попович того и гляди Муромца догонит!
— Не догонит! — отрезал Солнцевский.
— Догонит, — больше по инерции буркнул Изя.
Тут разгоряченная Любава не выдержала и свистнула. Сделала она это в четверть своей силы, но и этого хватило, чтобы Мотя во сне

перевернулся с боку на бок, с помоста слетела парочка бояр, а остальные гости VIР-сектора возмущенно заголосили, активно используя в своей

лексике совсем не литературную речь.
— Любав, ты того, не увлекайся, — между делом бросил Илюха, ни на мгновение не отвлекаясь от несущихся к заветному кубку богатырей.
— Это мы привыкли к твоему свисту, а у остальных нет нашего опыта каждодневных побудок, — так же спокойно заметил Изя.
Наверняка эта маленькая шалость младшего богатыря так просто не сошла бы ей с рук, но от возмездия ее спасло непредвиденное: Добрыня

Никитич в это самое мгновение споткнулся буквально на ровном месте, упал и тем самым спровоцировал чудный завал перед самым финишем. Хотя

былинный богатырь уже не рассматривался как претендент на победу, но этот прискорбный факт ни капельки не помешал доброжелательно

настроенным зрителям весьма бурно среагировать на его падение. Поддавшись общему порыву, обиженные Соловейкой сановники тут же забыли о ее

глупой выходке и целиком сконцентрировались на громогласной поддержке Добрыни и остальных пострадавших богатырей.
Гонка тем временем подошла к своему логическому концу. Как и предсказывал Солнцевский, победителем Первого открытого чемпионата Киева по

биатлону на приз князя Берендея стал Илья Муромец. Алеша Попович, казалось, уже было догнал друга, но на финише Илюха припал на одно

колено, резко выкинул вперед правую лыжу и первым пересек финишную ленточку.
Несмотря на то что победитель был только один, любовь ликующих киевлян на себе ощутили все участники гонки. Болельщики методично выловили

всех биатлонистов и принялись их качать. Желающих таким образом выказать свое восхищение было много, а богатырей мало, и потому их бережно

передавали с рук на руки и со всей присущей киевлянам широтой души подбрасывали в воздух.
— Хорошо, что лыжи догадались снять, — философски заметил Солнцевский, с улыбкой наблюдая за происходящим.
— А вот колчаны не догадались, — в тон бросил Изя, глядя как сыплются на землю неиспользованные на огневых рубежах стрелы.
Неугомонная Любава тоже хотела броситься в эту куча-малу, но бдительный Илюха вовремя ухитрился поймать ее за рукав. Некоторое время ушло

на бурное выяснение отношений, но вскоре Соловейка была вынуждена признать, что лучше пока остаться в стороне от бушующих спортивных

страстей.
— Слушай, Илюха, а почему ты сам не принял участие в чемпионате? — несколько запоздало поинтересовалась Любава, наблюдая, как в очередной

раз отправляется в полет Муромец.
— Да ну его, — отмахнулся Солнцевский, — нормальных винтовок нет, из лука стрелять я так и не научился, а к беговым лыжам у меня стойкое

отвращение еще со времен школьных уроков физкультуры.

— Так ради чего ты все это затеял? — поинтересовалась совершенно сбитая с толку Соловейка.
— Скучно было, вот и решил немного развеяться, а заодно и народ поразвлечь, — совершенно честно признался старший богатырь, — а то зимой

мертвый сезон настает, жизнь как будто замирает. Вон у нас с первого снега ни одного задания не было.
— Ну и хорошо, — пожал плечами Изя и ехидно добавил: — Солдат спит, служба идет, а жалование капает. Или забыл, как послы-иноземцы со

своими ратниками нас чуть стрелами не истыкали?
— Во-первых, чуть не истыкали не тебя, а нас с Любавой, — твердо поправил друга Илюха и, поразмыслив, с грустью в голосе добавил: — А во-

вторых… да когда это было!
Изя пропустил уточнение мимо ушей и внимательно посмотрел на компаньона. Через минуту был озвучен поставленный многоопытным чертом

диагноз:
— Все ясно, наш несгибаемый и непобедимый Илюха Солнцевский банально захандрил со скуки.
Старший богатырь возмущенно встрепенулся и хотел было возразить, но тут же стушевался и был вынужден признаться:
— Ну да, есть немного.
Соловейка, которой благодаря неугомонному характеру слово «скука» было знакомо только понаслышке, решила прийти на помощь

непосредственному начальству:
— Илюш, так тебе тем более надо было участвовать в чемпионате. Не победил бы, так хотя б развеялся.
— Я же говорю, что беговые лыжи терпеть не могу! Вот на горных с удовольствием катаюсь.
Тут выходец из далекого будущего спохватился и осторожно поправился:
— То есть катался.
— Горные лыжи — отстой! — категоричным тоном отрезал Изя. — Сноуборд рулит!
— Это горные-то лыжи отстой?! — взвился Солнцевский.
— Конечно, — как ни в чем не бывало отозвался черт. — Ski must die! (Лыжи должны умереть! (англ.))
— Ничего они не должны умирать! Да на сноубордах нынче катаются одни прыщеватые тинейджеры с пепси-колой в голове.
— Ага, а на лыжах пузатые бизнесмены с оглядкой на президента, да их жены, чтобы продемонстрировать друг другу свои крутые горнолыжные

шмотки, — не остался в долгу Изя. И пока возмущенный до глубины души друг пытался собраться с мыслями, дабы достойно ответить, черт резко

обратился к Соловейке. — Так что тебе, Любава, одна дорога — на сноуборд. Ты же наверняка не захочешь, чтобы путёвые пацаны посчитали тебя

лохушкой?
— Нет, — на всякий случай вставила словечко Соловейка, с большим трудом пытаясь разобраться в сути спора, внезапно возникшего между

коллегами.
— Вот видишь! — просиял от восторга Изя, вновь обращаясь к Солнцевскому. — Молодежь выбирает адреналин, а не старческие прогулки на сон

грядущий.
Илюха, поняв, что говорливый черт обходит его на вираже и уже начинает вербовать сторонников, решил идти с другой стороны:
— Да я тебя на трассе даже в режиме прогулки как стоячего сделал бы!
— Никогда ты меня не сделаешь! Даже такому упертому зануде, как ты, должно быть ясно, что доска реально быстрее.
На этот раз Солнцевский торопиться с ответом не стал. Он распрямился, расправил плечи, откашлялся и только после этого торжественным

холодным тоном обратился к рогатому другу:
— Вызываю тебя на дуэль. В любое время, на любом склоне, при любых погодных условиях готов доказать, что лыжи в умелых руках…
На мгновение Илюха сбился, но тут же поправился и продолжил:
— … лыжи на умелых ногах быстрее любого сноуборда.

Черт тут же принял предложенную форму общения и, перейдя на такой же официальный тон, дал свой ответ:
— Ваш вызов, милостивый сударь, я принимаю. О месте и времени предстоящей дуэли я сообщу вам дополнительно через своих секундантов. И

пусть победит сильнейший! Тьфу ты, то есть, конечно, быстрейший.
Соловейка, совершенно сбитая с толку происходящим на ее глазах, заметно заволновалась. Рожденная за много веков до появления на свет как

сноуборда, так и горных лыж, она понятия не имела, что это за диковинные вещи. По непримиримому настрою спорщиков она решила, что разговор

идет об оружии. И что прямо на ее глазах коллеги ни с того ни с сего вызвали друг друга на поединок не на жизнь, а на смерть. Так как

потеря ни одного из спорщиков никоим образом ее не устраивала, Любава решительно встала между сцепившимися коллегами.
— Значит так, — тоном, не терпящим возражения, отрезала она, — никакой дуэли между вами не будет. У меня только жизнь начала устраиваться,

а они туда же, поубивать друг дружку решили!
Друзья-спорщики некоторое время не могли понять, чего это вдруг их боевая подруга встала в стойку, а когда наконец сообразили, чуть не

попадали с помоста от смеха. Не обращая никакого внимания на ярко выраженное недовольство соседей по VIP-ложе, друзья, вволю насмеявшись,

вкратце поведали Соловейке о сути их спора.
— Ну, раз так, можете выяснять кто быстрее, — успокоенная рассказом, смилостивилась Соловейка, — а я достанусь победителю в виде приза.
Ответом бывшей разбойнице послужили два до глубины души удивленных взгляда. Илюха что-то недовольно буркнул, Изя заинтересованно

присвистнул, и оба уставились на Любаву, ожидая пояснений. Та, сообразив, что ляпнула явно не то, быстро прокрутила в уме их разговор назад

и тут же залилась густой как маков цвет краской.
— Да не в этом смысле! — взвилась она, как только смогла говорить. — Я имела в виду, что победитель будет учить меня кататься с горы на

этом самом сноуборде или горных лыжах!
— Уф… — дружно выдали друзья и так же синхронно смахнули пот со лба.
— А вы что подумали? — ехидно поинтересовалась Соловейка, в упор глядя на старшего и среднего богатырей их немногочисленной дружины.
— Я ни о чем таком не думал, — торопливо выдал Илюха, для достоверности усиленно тряхнув головой.
— А я именно обо всем таком и подумал, — развязным тоном заявил ничуть не смутившийся Изя и наглым взглядом окинул с ног до головы Любаву.

— А то Илюха не мычит и не телится. Я же после неудачной женитьбы черт максимально свободный и, как никто другой, нуждаюсь в женской ласке

и сочувствии…
Илюха и Любава, несомненно, обладали чувством юмора и конечно же по достоинству оценили бы остроты Изи, но только лишь при одном условии:

они не должны были касаться их и без того запутанных личных отношении.
От немедленного и неотвратимого возмездия за его двусмысленные намеки черта спасла представительница верховной власти в лице дочки

киевского правителя княгини Сусанны. В свое время команда Солнцевского удачно устроила ее личную жизнь, и после того как княжна обрела

новый статус — стала княгиней, она начала общаться со спецдружинниками по-свойски, без особых церемоний. Кстати, эта самая «личная жизнь»,

в виде законного мужа Галицкого князя Вилория, стояла за ее спиной и даже приветливо помахивала оттуда рукой.
— Мне, конечно, было бы интересно посмотреть, как вы коллективно придушите Изю, он и сам меня временами просто бесит, но вынуждена

прервать ваш милый междусобойчик, — выдала Сусанна и решительно встала между говорливым чертом и его обиженными коллегами.

— Мне, конечно, было бы интересно посмотреть, как вы коллективно придушите Изю, он и сам меня временами просто бесит, но вынуждена

прервать ваш милый междусобойчик, — выдала Сусанна и решительно встала между говорливым чертом и его обиженными коллегами.
— Ничего, ничего, — тут же нашелся Изя, на всякий случай перемещаясь на безопасное расстояние от пылающих жаждой мести друзей, — всегда к

вашим услугам.
— К тому же нам ничто не помешает продолжить наш разговор позже, — сурово заметила Соловейка.
По уму Изе нужно было бы просто промолчать, но такая, по сути, мелочь оказалась рогатому не по зубам.
— Против научного коммунизма не попрешь, назрела революционная ситуация. «Верхи» не могут, «низы» не хотят, и вам все равно придется так

или иначе разобраться друг с другом.
— Это я-то не могу?!
— Это я-то не хочу?!
Как вы понимаете, первый возмущенный возглас вырвался из уст Солнцевского, а второй — Соловейки. Так уж получилось, что в этот момент

никто из почетных гостей не проронил ни слова, и данные высказывания громко прозвучали в тишине, вызвав нескрываемый интерес всех

окружающих.
Дородная дама с огромным количеством белил и сурьмы на рыхлом лице тут же громогласно прокомментировала услышанное, обращаясь к высокому

прыщеватому юнцу, стоящему подле нее:
— Вот видишь, Студнеслав, какие жуткие нравы царят в столице. Она, вишь, хочет и не стесняется об этом заявить во всеуслышание, а он,

несмотря на это, ничего уже не может, но так же не стесняется произнести это вслух.
— Да что тут говорить, мамочка, — незамедлительно отозвался сынок, с интересом рассматривая Любаву, — разврат, да и только. Вот у нас, в

Малом Халявце, такого нет. А если и есть, то не принято выставляться так при всех.
Услышав подобные речи, Илюха стиснул кулаки и сделал шаг по направлению к нагловатой парочке. Соловейка также была настроена весьма

решительно, но еле сдержалась и лишь нервно облизала губы. Обычно это нехитрое действие предшествовало ее молодецкому свисту. И только Изя

был несказанно рад появлению на сцене новых персонажей, ведь, именно благодаря им, его скромная персона на некоторое время избавилась от

излишнего внимания со стороны друзей.
И на этот раз конфликт решительно погасила Сусанна. С тех пор, как под руководством Солнцевского она увлеклась бодибилдингом и стала

первой на Руси культуристкой, ее характер резко изменился, и от плаксивой и истеричной особы, которой она была ранее, не осталось и следа.
— Стоп, — резко бросила она. — Это мои дальние родственники. Феврония и Студнеслав из города Малый Халявец. Между прочим, они княжеского

рода, и конфликтовать с ними не советую. Вам, конечно, многое сходило с рук, но за такое Берендей по головке не погладит.
Под напором подобных аргументов Илюха был вынужден сдаться. Тем более что главный рогатый провокатор с княжеским семейством в родстве не

состоял и от справедливого возмездия за длинный язык укрыться не смог бы никоим образом. Хотя где-то в глубине души Солнцевский отлично

понимал, что черт был прав, и разобраться в отношениях с Любавой рано или поздно придется. Не сейчас, конечно, а как-нибудь потом, когда

будет благоприятная ситуация, или удачное расположение звезд, или еще что-нибудь.
Отложив, таким образом, предстоящее выяснение отношений с Соловейкой на неопределенный срок и освободив плечи от тяжелого гнета,

Солнцевский вспомнил, что у Сусанны было какое-то дело к их компании.

Ничто так эффективно не отодвигает личные проблемы на задний план,

как какое-нибудь срочное и желательно ответственное дело. В крайнем случае, может сгодиться простое поручение или даже отчет о проделанной

ранее работе. Какой вообще может быть разговор о личной жизни, когда служба стоит?
Сусанна уже смекнула, что ее готовы выслушать, и обратилась к дружинникам с простым на первый взгляд вопросом:
— Ребята, а вы не знаете, что, собственно, происходит?
— Как, что? — удивился Илюха и на всякий случай огляделся по сторонам. — Закончился Первый Киевский чемпионат по биатлону на приз твоего

отца, князя Берендея.

— И что планируется дальше? — продолжала гнуть свое Сусанна.
— Поздравление, вручение и обмывание, — тут же влез черт, всем существом не терпящий, когда беседа идет без него, вездесущего.
— Ну с третьим номером программы все более или менее ясно. А что будем делать с первыми двумя? — поинтересовалась супруга князя Галицкого,

бросив выразительный взгляд в сторону спешащего к подиуму Ильи Муромца.
Пока компаньоны выясняли отношения, былинный богатырь стойко выдержал положенную порцию весна родной любви и славы и теперь собирался

получить честно заслуженный кубок.
— А где, собственно, князь? — Любава первой догадалась, куда клонит Сусанна. — Ведь он лично собирался вручать приз.
— Он обещал быть к началу гонки, — уточнил Изя. — Берендею всегда были по душе молодецкие забавы.
— Может, случилось чего? — поинтересовался скромно молчавший доселе Вилорий. В присутствия жены он предпочитал помалкивать и никогда не

лез вперед.
Конечно, Мотя мог бы еще долго сквозь сон выслушивать всевозможные версии происходящего, но вместо этого он лениво выпустил из ноздрей

сноп искр и, убедившись, что привлек к себе внимание, выразительно кивнул на дорогу. Именно по ней, со стороны Киева, во весь опор неслась

княжеская тройка, запряженная белоснежными жеребцами.
— А вот и князь! — обрадовалась Любава.
— Или кто-то в его санях, — остудил эмоции черт.
Спустя пару минут все присутствующие убедились в правоте среднего богатыря. Вместо князя из саней на снег соскочил воевода Севастьян и тут

же стремительно взлетел на помост. Зная степенный и основательный нрав воеводы, все поняли: произошло что-то из ряда вон выходящее. Даже

дремлющий Мотя прервал свой отдых и с интересом стал следить за происходящим.
— Будьте здравы, — торопливо бросил Севастьян именитым гостям и тут же без проволочек обратился к Солнцевскому и его команде: — Как дела?

Вижу, что хорошо. Кто победил? Наверняка Муромец. Живо в сани, Берендей ждет!
Закончил Севастьян особенно «удачно»:
— Вы не волнуйтесь, ничего не случилось.
Если до этого момента хоть у кого-то оставались иллюзии, что все в порядке, то после такого торопливого заверения они испарились

окончательно и бесповоротно.
Между тем воевода перешел от слов к делу и чуть ли не силой потащил Илюху по направлению к транспортному средству мощностью в три

лошадиные силы. Изе с Соловейкой ничего не оставалось, как отправиться следом. Мотя также не пожелал отставать от остальной команды и,

тщательно встряхнувшись, чтобы окончательно прогнать дрему, спрыгнул с подиума и расправил крылья. При всем своем желании Змейчик не смог

бы поместиться в тройке и потому намеревался следовать во дворец по воздуху.
— Э… — начала было Сусанна, но продолжить Севастьян ей не дал.

— Э… — начала было Сусанна, но продолжить Севастьян ей не дал.
— Говорю же, ничего не случилось!
— Но… — попытался вставить хоть слово Солнцевский, указывая на участников соревнований, столпившихся тут же во главе с победителем.
— Ах да! — спохватился воевода.
Старый служака торопливо вытащил из-за пазухи золотой кубок и сунул его Илье Муромцу:
— Поздравляю, — коротко бросил Севастьян ошарашенному богатырю. — Молодец и прочее.
На этом церемония награждения была исчерпана. Видя обиду, застывшую на лице Муромца, Солнцевский попытался исправить ситуацию.
— Первому победителю чемпионата по биатлону, Илье Муромцу, ура! — что есть мочи завопил старший богатырь, когда тройка уже рванула с

места.
Ответом ему послужили восторженные крики тысяч преданных болельщиков и благодарный взгляд победителя. Несмотря на то что шум стоял

невероятный, Изя также решил внести свой посильный вклад в исправление последствий странного поведения воеводы:
— Пир во славу победителей завтра!
Как и следовало ожидать, слова черта были услышаны и оценены по достоинству. Во всяком случае, второе «ура!» было ничуть не тише первого.

Народ во все века любил погулять и повеселиться, особенно за казенный счет.
— Что ты себе позволяешь? — сурово поинтересовался Севастьян, когда бушующая народная масса осталась далеко позади. — Насколько я знаю,

никакого пира не планировалось.
— Так это такой хитрый ход, — не моргнув глазом, отозвался черт, — чтобы все окончательно поверили, что ничего не случилось, так сказать,

отвлекающий маневр.
Севастьян открыл было рот, чтобы высказать свое личное мнение по поводу стратегического гения Изи, но столкнулся с выразительным взглядом

Соловейки, осекся и передумал. Матом ругаться в присутствии женщины (хоть и младшего богатыря) как-то неприлично, а другими словами

выразить свое отношение к выходке черта было просто невозможно.
— Может, все-таки стоит рассказать, что нас ждет у Берендея, — осторожно поинтересовалась Любава, когда легкая тройка въехала в главные

ворота и понеслась по улицам пустынного Киева по направлению к княжеским палатам.
В ответ Севастьян только лишь махнул рукой и отвернулся. Мол, когда приедете, сами все услышите из первых уст. Некоторое время друзья

ехали молча, пытаясь каждый сам по себе угадать, что же произошло во дворце. Несмотря на то что для анализа ситуации было слишком мало

информации, один общий вывод уже можно было сделать. Именно его озвучил черт, обращаясь к Солнцевскому:
— Помнится, кто-то говорил, что стало скучновато жить на белом свете? Таки я уверен, что с этой напастью ты можешь распрощаться надолго…
Рогатый хотел было добавить еще что-то, но в этот момент тройка проезжала мимо неестественно пустого базара (так как все покупатели на

какое-то время переквалифицировались в болельщиков). Сам этот факт ровным счетом для черта ничего не значил, но вот зрелище двух десятков

горожан самого сомнительного вида, столпившихся вокруг двух масштабных личностей в восточных одеждах, вещающих что-то толпе с перевернутых

бочек, не оставило его равнодушным.
— Стоять! — что есть мочи завопил Изя, и в то же мгновение княжеский возница резко натянул вожжи. Лошади, возмущенные таким к себе

отношением, предприняли попытку остановиться, сопроводив ее энергичным ржанием. Сани пошли юзом и только благодаря какому-то чуду не

перевернулись.

Еще никто толком не успел понять, что же, собственно, произошло, как черт ловко спрыгнул на снег и сломя голову понесся к

толпившемуся народу.
— Вот обнаглели, уже средь бела дня…
Кто, почему и в чем «обнаглел средь бела дня» — никто так и не понял. Времени же разобраться, что к чему, просто не оказалось, так как

события стали развиваться с поразительной скоростью. Кто сказал, что один в поле не воин? Еще как воин! Особенно если это не поле, а

городской базар, и один — не просто отвлеченная единица, а черт Изя. Ну и что, что морок он использовал совершенно негероический? Смотреть,

как лупит собравшихся почем зря румяный мальчиш-плохиш, было от этого еще забавнее.
Изя, уступающий противнику в росте, весе и, главное, в количестве, сумел-таки добраться до иноземцев и принялся с толком, с чувством, с

расстановкой объяснять им, что за пределами «Иноземной слободы» никто не может гарантировать им неприкосновенность. Мол, времена сложные,

должного финансирования правоохранительные органы не получают, да еще понаехало, блин, всяких! В результате этих весьма наглядных

разъяснений один из слушателей был отправлен в глубокий нокаут и прилег переварить услышанное где-то под рыбным прилавком.
Далее черт перенес весь свой природный дар убеждения на второго. Тот оказался не таким понятливым, как его коллега, и выдвинул несколько

контраргументов. В качестве одного из них оказался длинный ятаган. Учитывая, что в дискуссию Изя ввязался с голыми руками, она могла

закончиться совсем не в его пользу. Ко всему прочему, остальные участники уже опомнились от первоначального оцепенения и, судя по всему,

собрались предложить рогатому свое видение ситуации. Некоторые особо ретивые даже достали из-за голенищ широкие ножи.
Если до какого-то момента Солнцевский оставался исключительно в роли пассивного наблюдателя, то теперь настало время подключиться к общему

бурному общению. Это потом можно разобраться, какая именно жидкость ударила в Изину голову, сейчас нужно банально прикрыть ему спину.

Соловейка, не меньше Илюхи озадаченная, мягко говоря, странным поведением коллеги, также не захотела оставаться в стороне. Однако, в

отличие от него, она не собиралась махать кулаками. Да и зачем собственно, когда у младшего богатыря есть такое удивительное оружие, как

свист.
В принципе при таком раскладе у участников импровизированного митинга не было никаких шансов. «Дружина специального назначения», конечно,

была далека по своей сути от закаленного в активной уличной жизни столичного ОМОНА, но по эффективности ничуть ему не уступала. Только ни

посвистеть от души, ни помахаться вволю ребятам не удалось. «Воздушная составляющая» оршады(команды?) в лице Моти, искренне обиженная на

то, что его не позвали присоединиться к общему веселью, с троекратным воинственным рыком спустилась с небес прямо на головы нарушителей

спокойствия. С высоты полета Змейчик не мог разглядеть среди них Изю, а при заходе на посадку изменить заданную траекторию было просто

невозможно. Именно поэтому в результате приземления немного пострадал первоисточник всей этой заварухи. Ну как пострадал, всего лишь улетел

за мясной ряд вместе со своим оппонентом, и всего-то делов. Кстати, первым ему на помощь бросился все тот же Мотя, и не его вина, что ему

пришлось грудью расчищать себе дорогу сквозь разгромленную мясную лавку. А черт был абсолютно неправ, когда, извлеченный решительным Змеем

из-под обломков, тут же отвесил ему звонкую затрещину (на этот раз не повезло голове левой). И уж совершенно лишними были те, мягко говоря,

неприличные слова, с помощью которых Изя высказался о его поведении.

И уж совершенно лишними были те, мягко говоря,

неприличные слова, с помощью которых Изя высказался о его поведении. Хотя, заметьте, ни спорить, ни возражать Гореныш не стал. Примерный и

воспитанный Змей всегда придерживался старинной поговорки: «Когда я ем, то глух и нем», — и просто не мог отвлечься от пожирания всего

того, что так удачно свалилось на пол с прилавка. Ну в самом деле, не пропадать же добру!
Наконец с помощью авторитета Севастьяна и решительных действий Солнцевского по усмирению ненасытного Гореныша порядок был восстановлен.

Как ни странно, никто из митингующих не высказал никаких претензий. Напротив, они постарались как можно быстрее исчезнуть с места

происшествия. Правда, при этом на Изю бросались такие красноречивые взгляды, что старый черт с трудом удержался от соблазна натравить на

них Мотю.
С помощью нескольких монет из кармана воеводы (сам Изя категорически отказался платить, а у Солнцевского и Соловейки денег с собой не

оказалось) были исчерпаны последние проблемы. Конечно, если бы всю компанию не ждал во дворце князь, не устроилось бы так быстро. Севастьян

был нрава сурового и не терпел такого вопиющего нарушения дисциплины со стороны подчиненных. Но, судя по всему, ситуация была

исключительная, и старый вояка лишь шепнул что-то расшалившемуся черту на ухо. Тот вздрогнул, задумчиво присвистнул, вздохнул и кивнул в

знак согласия. С виду средний богатырь был полон раскаяния и сожаления о происшедшем, но у Солнцевского и Соловейки его понурый облик был

способен вызвать разве только улыбку, а вот на старого вояку черт явно произвел впечатление.
Правда, тут Изя сам все испортил. Вместо того чтобы поскорее забраться в сани и не отсвечивать, он вдруг о чем-то вспомнил и громко

хлопнул себя полбу.
— Ну честное слово, еще одно дельце и — всё! — клятвенно заверил он озадаченного Севастьяна и быстренько вернулся к разгромленному рыбному

прилавку. Извлек из-под него своего бывшего оппонента, совершенно бесцеремонно вытащил из его кармана свернутый пергамент и без тени

смущения переложил его себе за пазуху. Это было слишком даже для Изи. Тем не менее рогатый совершенно спокойно закончил свою сомнительную

миссию, гордо развернулся и неторопливым, полным достоинства шагом вернулся к ожидающим его коллегам.
— Трогай! — как ни в чем не бывало, выдал черт, и сани продолжили так неожиданно прерванный путь.
Провинившийся, но очень довольный Мотя, схлопотавший только что от хозяина строгий выговор в виде троекратного подзатыльника, на этот раз

был лишен права передвигаться по воздуху и торопливо засеменил вприпрыжку следом, помахивая хвостом.
Илюха Солнцевский, осуществив свою воспитательно-показательную миссию по отношению к Горенышу, более не обращал на него никакого внимания.

А вот к рогатому коллеге у него, как и у остальных свидетелей недавнего происшествия, имелось несколько вопросов.
— Изя, ты мне, конечно, друг, мы с тобой столько лет в одном окопе, столько раз в атаку ходили и на берегу оттягивались, — очень

спокойным, тихим голосом начал Солнцевский, обращаясь к компаньону, — но ответь мне на один простой вопрос: ты, что, озверел?!
Средний богатырь обиженно засопел и демонстративно начал рассматривать кончик своего сапога.
— Ответить все равно придется, — сурово заметил Севастьян. — Насколько я понял, ты выяснял отношения с жителями «Иноземной слободы». А раз

так, то дело пахнет политикой и списать его на простую «хулиганку» будет невозможно. Наверняка уже к вечеру у Берендея на столе будет

лежать жалоба от возмущенных иноземцев.

Наверняка уже к вечеру у Берендея на столе будет

лежать жалоба от возмущенных иноземцев.
— Не будет, — буркнул Изя, продолжая любоваться произведением самого лучшего в Киеве сапожника.
— Чего не будет? — не понял воевода.
— Жалобы никакой не будет, это дело личное, можно сказать, семейное.
Некоторое время все пытались собраться с мыслями. На этот раз самой сообразительной оказалась Соловейка:
— Изя, поправь меня, если я окажусь неправа. Ведь это были личные евнухи твоей несостоявшейся супруги, несравненной Газели…
— Они, сволочи, — хмуро отозвался черт, вытирая кровь, текущую из разбитого носа.
Морок изменял лишь внешний вид рогатого, но уберечь его от массивного кулака не мог никоим образом.
— Тогда, может, пояснишь, чего ты с ними не поделил?
— Может, и объясню, — огрызнулся рогатый, — но как-нибудь потом. А пока давайте узнаем, что такое стряслось у князя.
Нет, все-таки в этот день черту категорически везло, и в очередной раз разбор его поведения пришлось отложить до лучших времен, поскольку

тройка уже въезжала во двор княжеского дворца.
Несмотря на то что Мотя слегка проштрафился во время уничтожения последствий разрушения мясной лавки, настроение у Змея было превосходное.

Он не забыл, что вскоре собирался вступить в официальную должность, и решил показать всем, насколько он может быть полезен общему делу. Для

начала он попытался выглядеть как можно более серьезным, а потому картинно нахмурился и перестал вилять хвостом. Правда, чудесный копченый

окорок в его желудке основательно мешал процессу. Ну как, спрашивается, можно быть серьезным, если ты сыт и доволен жизнью? Тем не менее

Гореныш взял себя в лапы и затопал по коридорам дворца со всем своим массивным авторитетом. Дубовые доски стонали, скрипели, но все-таки

выдержали эту могучую поступь.
На подступах к малому тронному залу нашу компанию встретила хорошо всем знакомая фигура дьячка Микишки, идейного противника «Дружины

специального назначения» и личного врага Моти. Завидев Гореныша, он поспешил укрыться за спиной охраняющих покой князя ратников из сотни

Добрыни Никитича и из своего сомнительного убежища завопил нечеловеческим голосом:
— Убери свою змеюку подколодную, лишенец!
Илюха, не терпящий хамства и обожающий своего трехголового друга, конечно же не мог оставить такой наезд без внимания.
— Вот сейчас он у меня совершенно случайно с поводка сорвется, тогда ты узнаешь, как маленьких разными нехорошими словами обзывать.
В качестве иллюстрации и в доказательство серьезности слов хозяина Мотя, выпустив в сторону Микишки струйку дыма, нетерпеливо царапнул

лапой пол и угрожающе натянул кожаный шнур, который Илюха привязал за ошейник средней из голов, как только они вошли во дворец. Конечно,

Гореныш мог с легкостью порвать его одним движением шеи, но не делал этого из уважения к хозяину и настойчивой просьбы все того же

Севастьяна.

— Не сметь меня трогать, я при исполнении! — продолжал верещать Микишка, зорко отслеживая действия трехголового.
— И мы вроде как тоже, — пожал плечами Солнцевский. — Потому, если что не так, ты уж не взыщи.
Вообще-то продолжительное общение с дьячком не входило в планы Солнцевского, но у того было на этот счет свое особое мнение. Микишка ради

этого даже выбрался на оперативный простор из-за могучих спин богатырей. Причем к удивлению окружающих даже пошел в атаку на ненавистную

ему дружину.
— Ты лучше скажи, где со своей бандой шлялся все это время? Князь-кормилец уже который раз интересуется, не прибыла ли его спецдружина, а

ты и в ус не дуешь?! — Тут Микишка совершенно неожиданно перешел на тон заискивающий и скользкий: — Обязательно скажи князю, что я

наипервейшая опора власти, и ни одно важное и тем более секретное дело без моего участия просто не может обойтись!
К наездам и сквернословию дьячка Илюха уже давно привык, но вот вторая часть монолога его озадачила.

— Ты лучше скажи, где со своей бандой шлялся все это время? Князь-кормилец уже который раз интересуется, не прибыла ли его спецдружина, а

ты и в ус не дуешь?! — Тут Микишка совершенно неожиданно перешел на тон заискивающий и скользкий: — Обязательно скажи князю, что я

наипервейшая опора власти, и ни одно важное и тем более секретное дело без моего участия просто не может обойтись!
К наездам и сквернословию дьячка Илюха уже давно привык, но вот вторая часть монолога его озадачила. Да что там Илюха, даже нахальный Изя

не сразу сообразил, как достойно послать по адресу противного дьяка. И только Мотя точно знал, что делать. Чего вообще с ним

разглагольствовать? Куснуть его пару-тройку раз, и всех делов-то! Но Змей решил занять выжидательную позицию и не давать пока волю эмоциям,

тем более что хмурый Севастьян, не обращая ровным счетом никакого внимания на это небольшое препятствие в засаленной рясе, решительно

открыл дверь, пропуская вперед всю команду.
— Да не случалось еще ни разу, чтобы я не был в курсе хоть каких-нибудь княжеских дел! — застрекотал Микишка и попытался проскочить следом

за спецдружиной.
Однако стража оказалась на высоте: могучая рука одного из богатырей цепко схватила дьяка за шиворот и вернула на исходную позицию.
— Это произвол! Я буду жаловаться, да на таких как я держится верховная власть! Да я каждой бочке затыч… Ой, то есть я хотел сказать, что

способен разрешить любую проблему… Без меня никак нельзя!
Он продолжал голосить, но захлопнувшаяся перед его носом дубовая дверь решительно отсекла его от происходящего в малом тронном зале.

Разобраться, какая именно насекомая укусила Микишку, Солнцевскому было не суждено. То, что предстало перед его изумленным взором, заставило

Илюху окончательно убедиться: произошло действительно что-то из ряда вон выходящее!
Сами посудите, упорная и последовательная в борьбе с «зеленым змием» (не путать с Мотей, он у нас вообще непьющий, да и цвета «мокрый

асфальт»!), княгиня Агриппина чуть ли не насильно пыталась всучить своему супругу кубок, наполненный до краев отборным первачом. А тот в

свою очередь упорно пытался избежать этого насилия над личностью. В том, что это был именно первач, сомневаться не приходилось. Тут же на

столе красовался внушительных размеров штоф с фирменной, можно сказать, эксклюзивной, самогонкой на вишневом цвету, произведенной Изей в

своей лаборатории и преподнесенной в подарок верховной власти на именины.
— Берендеюшка, ну за меня, ну хоть пять капель, — гнула упорно свое Агриппина.
— И не уговаривай, — отмахивался Берендей, — не буду.
— Выпей, полегчает…
— Не полегчает…
— Но ведь ничего же не случилось.
— Еще не хватало! — взвился князь и наконец обратил свое внимание на пришедших. — Чего так долго-то?
— Туда и обратно, без остановок, — развел руками воевода.
Севастьян, видимо, решил не вспоминать про небольшую вынужденную задержку, которая произошла по вине Изи. Впрочем, выводить его начистую

воду желающих не нашлось.
— Никому не проболтался? — сурово поинтересовался Берендей, в очередной раз отстраняя протянутый заботливой супругой кубок.
— Ни единому человеку, — немного обиженным тоном отозвался старый служака.
Берендей решительно поднялся и суетливой походкой принялся выхаживать из угла в угол. При этом киевский глава хмурился, что-то ворчал себе

под нос и что есть силы сжимал кулаки.

Видно было, что ему трудно начать разговор. Все присутствующие осторожно выстроились вдоль стеночки

и с интересом следили за этими странными перемещениями. Наконец князь созрел, рубанул рукою воздух и резко повернулся к Солнцевскому со

товарищи.
— Скажи, Илюха, вот кто ты есть?
— Старший богатырь, — небрежно пожал плечами выходец из далекого будущего.
— А чего? — не унимался князь.
— Твоей дружины… — иногда Илюха мог себе позволить говорить с князем если не на равных, то, по крайней мере, без излишнего расшаркивания.
— А какой дружины?
— Слышь, отец родной, давай сразу к теме. Что случилось-то?
— Нет, ты ответь! — уперся Берендей.
— Ну «Дружины специального назначения», — со вздохом выдал Илюха, понимая, что сразу перейти к главному на этот раз не удастся.
— Вот! — обрадовался князь. — Именно, специального! А раз так, то приступай к своим непосредственным обязанностям. Для вас имеется самое

что ни на есть специальное задание, и будьте любезны выполнить его в кратчайший срок.
Еще в солнцевской группировке, в те далекие времена, на Родине Илюхе поручались самые сложные и ответственные стрелки и разборки. Да и при

нынешнем статусе его послужной список выглядел более чем солидно. Так что сложных заданий он не боялся.
— Дык, не вопрос… — начал было богатырь.
Но тут же влез Изя с принципиальным замечанием:
— А к вопросу финансирования наших действий можно будет перейти чуть попозже.
Черт справедливо рассуждал, что любой труд должен быть оплачен, а уж его в особенности.
— Да, конечно, — отмахнулся Берендей. — В общем, хватит разговоров, приступайте к делу.
Сказал как отрезал — вот что значит настоящий правитель! Оставалась только одна загогулинка, и без ее разрешения приступить к делу не

представлялось возможным. Именно поэтому все присутствующие уставились на князя в ожидании продолжения.
— Чего встали-то? Выполняйте!
— Вы ничего не забыли? — осторожно попыталась направить разговор в нужном направлении Соловейка.
— Нет, — засопел Берендей и, разобиженный, уселся на трон. Вид у него был как у ребенка, которому недогадливые родители вместо щенка

подарили на именины печатный пряник. Сердобольная супруга тут же принялась его успокаивать, осуждающе поглядывая на дружинников. Те, в свою

очередь, в полной растерянности переминались с ноги на ногу, не зная, что предпринять дальше. Это было просто невероятно, но князь,

славившийся своим решительным и даже вспыльчивым нравом, на этот раз вел себя совершенно неправдоподобно. Он явно был чем-то взбешен,

расстроен и что-то еще… У Солнцевского даже мелькнула мысль, что Берендей немного смущен, но она показалась богатырю настолько нелепой, что

тут же была с позором изгнана из головы.
Вообще-то из подобного состояния мог вывести алкоголь, однако этот самый простой и надежный рецепт на этот раз оказался бесполезным. Вон

Агриппина тоже смекнула, что супругу просто необходимо пропустить глоток-другой, а все без толку. Хотя, может, если действовать не так

прямолинейно…
И тут Илюха радостно хлопнул себя по лбу. Ничего, толк будет, просто подход нужно знать! Старший богатырь встал по стойке смирно, щелкнул

каблуками и голосом бравого вояки обратился к князю:
— Поставленная задача совершенно ясна, вверенное мне подразделение приступает к ее усиленной и вдумчивой разработке прямо сейчас!
— Но… — начал было Изя, однако тут же замолк, натолкнувшись взглядом на выражение лица коллеги.

— Разрешите выполнять?! — продолжал гнуть свое Илюха.
— Выполняйте, — скромно согласился Берендей.
Солнцевский сделал было вид, что готов покинуть помещение, но как бы нехотя решил вернуться, и опять обратился к своему непосредственному

руководству:
— Вашество, а вы не будете возражать, ежели мы за успех грядущей операции буквально по глоточку?
— Так сказать, за содружество войск, командования и генерального штаба, — понес совершенную околесицу бывший браток и, не дожидаясь

ответа, выразительно кивнул Изе.
Черт, мигом смекнув, куда клонит друг, тут же развил бурную деятельность. В результате неизвестно откуда на столе появились плошка с

солеными груздями, квашеная капуста, бочковые огурцы, сало и каравай хлеба. Вообще в деле организации застолья Изе просто не было равных.

Не давая никому вмешаться в милые сердцу приготовления и совершенно не обращая внимания на вопиющее нарушение этикета и субординации, черт

с любовью откупорил штоф и торопливо наполнил стройный ряд кубков. Себе с Илюхой плеснул побольше, Севастьяну поменьше, а Любаве совсем

капельку.
— Но это как-то… — попытался возразить воевода, когда ему в руки всучили заряженную посуду.
Изя при этом настолько красноречиво ему подмигнул, что спорить воеводе сразу расхотелось. В конце концов, все, даже самые нелепые на

первый взгляд, действия этой странной компании неизменно приводили к замечательным результатам. Может, и на этот раз пронесет…
Короткие приготовления быстро подошли к своему логичному концу. Первым слово взял Илюха. Он торжественно повернулся к оторопевшей парочке

подле трона, откашлялся и заговорил:
— Предлагаю выпить за верховного главнокомандующего, за направляющую и карающую руку, за нашего Берендея, — ура!
Тоскующий за закрытыми перед его носом дверями Микишка был очень удивлен, когда до его слуха донеслось троекратное молодецкое ура. Он

предпринял очередную отчаянную попытку прорваться на таинственное совещание, но стража была начеку и в очередной раз спустила его с

лестницы.
Расчет Солнцевского был совершенно бесхитростным и базировался на простых мужских слабостях. Ни один нормальный мужчина (ежели ему,

конечно, позволяет здоровье) не сможет спокойно смотреть на то, как весело и непринужденно поглощаются в его присутствии спиртные напитки.

А раз не сможет, то непременно захочет присоединиться к этому увлекательному процессу. Берендей был, несомненно, нормальным, и его глаза

тут же загорелись характерным огнем.
— За успешное завершение нашего задания! — подхватил эстафету Изя.
Через четверть часа князь был готов. «Готов» не в смысле пьян, а готов к нормальному разговору. Это и не мудрено, если учесть, какие

могучие дозы ему наливал заботливый черт. Захмелевший Берендей вернул опустевший кубок на стол и наконец-то перешел к тому, ради чего,

собственно, и приглашал к себе спецдружинников.
— Вы меня хорошо знаете, — издалека начал князь, собравшись с духом. — Я, конечно, не святой, со всеми вытекающими отсюда последствиями…
Все присутствующие дружно закивали в знак согласия, а Соловейка даже попыталась убрать со стола изрядно опустевший штоф.
— Да я не об этом! — осадил бывшую разбойницу Берендей. — На этот раз я имел в виду другую свою слабость.
Илюха аж присвистнул от такой откровенности. Конечно, трепетное отношение верховного киевского правителя к противоположному полу уже давно

ни для кого не было секретом, но такое открытое признание в присутствии законной супруги было, по меньшей мере, неразумным.

Илюха аж присвистнул от такой откровенности. Конечно, трепетное отношение верховного киевского правителя к противоположному полу уже давно

ни для кого не было секретом, но такое открытое признание в присутствии законной супруги было, по меньшей мере, неразумным. Рука у княжны

тяжела, а нрав суров. Но на этот раз Агриппина на удивление совершенно спокойно отнеслась к словам мужа и даже трогательно положила голову

ему на плечо.
— Ох и намучилась со мной Грунечка за это время, — продолжал свои откровения князь, — однако хотите верьте, хотите нет, но любил все это

время я только ее.
— Гуляли налево, а любили жену? — не удержалась и вставила шпильку Соловейка.
— А к нам, князьям, с простой меркой подходить нельзя, — тут же надулся Берендей. — Мы натуры творческие, увлекающиеся. К тому же рабочий

день у нас ненормированный, забот государственных ворох… Вороги да супостаты так, бывало, утомят своими кознями, что мне просто необходима

некоторая моральная разгрузка.
— За моральную разгрузку сейчас схлопочешь, — спокойно предупредила Агриппина, не поднимая головы с плеча мужа.
— Прости, увлекся, — тут же спохватился князь, — но это в общем-то не так и важно. А важно вот что: не так чтобы очень давно я, скажем

так, провинился… мы, конечно, поссорились, потом, конечно, помирились… а вот в результате этого бурного примирения я…
— Мы… — поправила его супруга.
— Мы, — охотно согласился Берендей, — мы беременны…
На этом ораторский запал князя сошел на нет, и ему срочно потребовалось восстановить растраченные силы, а для этого как нельзя лучше

подходил Изин первач. На этот раз пил Берендей в одиночестве. Всем присутствующим (кроме совершенно невозмутимой Агриппины) требовалось

некоторое время, чтобы осознать услышанное. Для этого вполне хватило секунды три, далее последовал бурный поток восторженных эмоций и

поздравлений.
Бедный Микишка даже застонал от бессилия, услышав отголоски общего ликования, доносившиеся из-за закрытых дверей.
— Так чего же вы скрывали-то? — выразила общий вопрос раскрасневшаяся Соловейка.
— Во-первых, неудобно как-то, на старости лет… У нас уже внучка растет, а мы вдруг молодость вспомнили, — пожал плечами Берендей и

покрылся легким румянцем. — А во-вторых, по политическим соображениям…
Если по первому аргументу Илюха собирался было пройтись железобетонным катком юмора, то второй заставил его тормознуть это массивное

средство по укладке асфальта. Ну не любил Солнцевский политику, не любил — и всё! Это чувство он перенес с собой из далекого двадцать

первого века, и в нынешних реалиях лишь укрепился в своем отношении к ней. По этой самой причине Илюха старался держаться от политики

подальше, что удавалось старшему богатырю не всегда. Да ладно, любовь любовью, но в старшие богатыри его насильно никто не тянул, и пенять

было не на кого. Настало время вспомнить, что именно он является главой их команды.
— И что это за соображения? — через силу поинтересовался Илюха, видя, что пауза слишком затянулась.
Тут Берендей прокашлялся и вкратце поведал Солнцевскому обо всех сложностях и подводных камнях действующей системы престолонаследия. Если

отбросить подробности и всевозможные нюансы, то из нее следовало, что претендовать на киевский трон в той или иной мере может чуть ли не

любой отпрыск многочисленных княжеских родов мужеского полу.

— Господь наградил меня дочерью, прямого наследника у меня не было, и, вольно или невольно, к моему трону присматривались многие, —

подошел к концу Берендей. — Рождение же сына ставит на этих смотринах жирный крест.
— А вы уверены, что будет именно сын? — на всякий случай поинтересовалась Любава.
— Уверены, — ответила зa двоих княгиня и осторожно погладила пока еще плоский живот, — родится мальчик.
Обычно строгий и решительный голос Агриппины в этот момент наполнился такой теплотой, что все присутствующие невольно заулыбались. А Мотя

так вообще выпустил из ноздрей левой головы облачко пара, напоминающее сердечко. Отчего-то такой нехитрый фокус получался только у него.
— Погодите, погодите, — спохватилась Соловейка, — так мало ли кому чего не понравится, еще не хватало переживать из-за расстроенных планов

каких-то родственников! А что касается возраста, так это вообще ерунда, народ будет в восторге, он у нас любовные истории, да еще в

княжеском доме, страсть как любит. Нужно поскорее объявить о грядущем пополнении вашего семейства и закатить пир на весь Киев!
— Не надо, — хмуро отрезал Берендей.
— Не поняла, почему это? — вскинула бровь Любава. — Ведь радость-то какая!
— Потому что сегодня Агриппину и ребенка собирались отравить.
Никогда еще Илюха не позволял себе ругаться матом на службе, в присутствии своего непосредственного начальства, да еще во дворце (ну почти

никогда). Впрочем, на этот раз такое вопиющее нарушение этикета и дисциплины осталось никем не замеченным. Мало того, Илюха готов был

поклясться, что похожие слова слетели с губ Изи и Соловейки. Что же касается Змея, то он, пожалуй, единственный, кто мог вообще не

стесняться в выражениях: все равно люди не понимали его языка. В общем, «Дружина специального назначения» была совершенно единодушна в

своей оценке происходящего.

Когда первые эмоции улеглись, Берендей смог поведать все подробности этой нелицеприятной истории. Оказывается, из поколения в поколение в

княжеском роду по женской линии передавалась щербатая деревянная плошка с такой же неказистой ложкой. Внешнюю простоту с лихвой

компенсировало удивительное свойство этой посуды. Употребляя пищу из нее, будущие мамы могли не беспокоиться как за свое здоровье, так и за

здоровье будущего ребенка. Нет, конечно, от пожара, али еще от какой напасти посуда уберечь не могла, а вот от отравления вроде как должна

была защитить надежно. Княгини, будучи в положении, вкушали пищу только из нее.
— Честно говоря, я подзабыла, зачем она нужна, — призналась Агриппина, — больше по традиции из нее ела. А тут, во время завтрака, подношу

ложку с кашей ко рту, а она прямо из рук выпрыгивает. Я поначалу даже не поняла, что происходит. А когда попыталась ее урезонить, она

вообще обнаглела и хлопнула меня по лбу.
Тут княгиня продемонстрировала густо замазанный румянами, но все равно рвущийся наружу синяк.
— Пока я охала да ахала, плошка вообще перевернулась и вывалила на пол все свое содержимое.
— Но, может, все же это не связано ни с каким отравлением, может, это просто домовой расшалился?
Соловейка никак не могла поверить, что кто-то мог задумать подобное злодейство, и судорожно искала случившемуся другое объяснение. Однако

Берендей тут же разрушил эти робкие попытки на корню:
— У нас кошка вот-вот окотиться должна была, так она этой кашки с полу отведала да в тот же момент мертвых котят и выбросила.
Ох как не хотелось присутствующим признать очевидное, но поверить в подобные совпадения было сложно.

Ох как не хотелось присутствующим признать очевидное, но поверить в подобные совпадения было сложно. Оставалось только согласиться, что

князь был прав и дело явно находилось в юрисдикции «Дружины специального назначения». Но для начала Солнцевский решил все-таки уточнить

поставленную перед его командой задачу.
— Нам нужно организовать охрану княгини? — высказал предположение он.
— Нет, — тут же отозвался князь, — личной охраной Агриппины займется Севастьян.
— Думаю, десятка богатырей, посменно сменяющих друг друга, будет достаточно, — отозвался воевода.
— Вполне, — согласился Берендей, — а вашей дружине достается задача вытащить эту злыдню, что задумала смертоубийство моего будущего

ребенка, на свет божий. Причем вытащить живым и по возможности невредимым, это обязательное условие.
Нельзя сказать, что от услышанного Солнцевский пришел в восторг. Честно говоря, к сыскному делу, в виду специфики предыдущего рода

деятельности, он относился, мягко говоря, с прохладцей. Его опыт общения со следователями, как вы понимаете, тоже положительным считать

было сложно. А дедуктивный метод он, как и большинство его сверстников, осваивал исключительно во время просмотра многосерийного фильма про

знаменитого сыщика с Бейкер-стрит. Тогда у сидящего перед телевизором Илюхи получалось распутывать преступления ничуть не хуже чем у

Холмса, но ведь между жизнью и фильмом слишком большая разница. Тут дело серьезное, речь идет чуть ли не о заговоре.
Именно об этом он собирался в корректной форме поведать непосредственному начальству, дабы оно сразу не ожидало от него каких-то

феноменальных результатов. Однако, оказывается, на этот счет у Изи были свои резоны.
— Мы беремся за это дело, — торжественным голосом выдал черт. — Но для этого требуются особые…
— Средства? — голосом, полным скорби, поинтересовался Севастьян, отвечающий за расходы на оборону.
— Это само собой, — отмахнулся Изя, — нет, на этот раз ко всему прочему необходимы особые полномочия.
Черт сделал ударение на слове «особые» и принялся нервно подмигивать обоими глазами Солнцевскому, чтобы тот не вмешивался в разговор и не

мешал работать профессионалу. Нужно было признать, что проведение всевозможных переговоров действительно удавались черту как никому

другому. Именно поэтому Илюха был вынужден уступить инициативу другу, уйти на второй план, и уже оттуда надеяться, что рогатый на этот paз

не зайдет слишком далеко.
— Согласно этим полномочиям нашей команде разрешаются любые действия во благо верховной власти, ну и банальная неприкосновенность.

Отчитываться будем лично перед князем, — выдал Изя и обвел присутствующих торжествующим взглядом.
Обычно черт старался быть невозмутимым в любой ситуации, но на этот раз он даже не скрывал своего полного удовлетворения происходящим.
— Можно подумать, что ранее вы отчитывались кому-то другому, — пробурчал в бороду Севастьян.
Он явно собирался добавить еще пару-тройку слов в адрес среднего богатыря, но присутствие верховной власти в главном ее воплощении не

позволило старому вояке отвести душу. Формально «Дружина специального назначения» находилась у него в подчинении, на деле его полномочия

заканчивались на этапе их финансирования. Такое положение вещей не могло не волновать воеводу. Но он был реалистом и прекрасно отдавал себе

отчет, что взять под контроль строптивое подразделение ему не удастся.
— Договорились, — чуть поразмыслив, согласился Берендей, не забивающий свою голову такими мелочами, — нынче же справим именной указ.

— Договорились, — чуть поразмыслив, согласился Берендей, не забивающий свою голову такими мелочами, — нынче же справим именной указ.
— А еще велите торжественно огласить его на площади, — продолжал гнуть свою линию неугомонный черт и тут же пояснил суть своего странного

требования: — Все равно по дворцу слухи поползут. Так вот, суть проблемы мы оглашать не будем, просто согласимся, что она присутствует. А

вот что ей занимается наша команда, пусть все знают. У нас сложилась стойкая репутация ребят без комплексов и авторитетов, так что этим

ходом мы заставим таинственного ворога поволноваться.
— Э-э… — протянул князь, пытаясь сообразить, что именно затеял средний богатырь.
— Заставим, заставим! — как мог, успокоил его черт. — А раз так, то они наверняка занервничают, наделают ошибок, а мы, как карающая рука

государства, хвать их за жабры, да и на солнышко.
Прежде чем хоть кто-то попытался ему возразить, Изя быстренько раздобыл пергамент и в два счета набросал проект княжеского указа. Робкие

попытки Берендея его внимательно прочитать были решительно отвергнуты, и со словами «таки я разве когда вас подводил?!», средний богатырь

сунул в руку князя перо, предварительно заботливо обмакнув его в чернила. Противостоять такому натиску было сложно, и в следующее мгновение

был дан старт официальному расследованию.
Получив заветную бумагу, Изя облегченно вздохнул, радостно потер руки и тут же засобирался домой.
— Пожалуй, мы пойдем. Нужно еще план следствия составить, схему расследования начертить, круг подозреваемых обозначить, ну и, конечно,

выспаться хорошенько. Завтра нас всех ждет трудный день.
— Но я хотел рассказать о тонкостях политики. О тех, кто, так или иначе, может претендовать на мой трон и кому, соответственно, мог

помешать прямой наследник, — слабо запротестовал Берендей. — Ведь это же первые подозреваемые в нашем деле.
— Да знаю я всех, — отмахнулся средний богатырь и принялся загибать пальцы. — Помимо штатных пакостников в лице иноземных послов, в числе

главных подозреваемых у нас числятся: Феврония Халявщица со своим сыночком Студнеславом да князья Старко с Гордоном. Никого не забыл?
Тут Изя немного замялся и заметно занервничал. На всякий случай он отошел подальше от княжеской четы и только тогда продолжил:
— Я дико извиняюсь, но ваша дочь, княгиня Сусанна, со своим мужем тоже в списке подозреваемых.
Как вы считаете, у кого лучше реакция? У воспитанника советской спортивной школы и криминальных девяностых годов двадцатого века? У

старого черта, возраст которого исчисляется веками? Или у взбешенного самодержца, единственным желанием коего является придушить этого

самого рогатого представителя нечисти…
А вот и не угадали! Обладателем лучшей реакции оказался Мотя, справедливо решивший, что обозначенная троица в пылу разборок может отдавить

ему лапу или, чего доброго, хвост, и потому вовремя покинувшим належенное место перед троном. Несмотря на то что события развивались с

поразительной скоростью, он успел оценить то, как любимый хозяин сумел-таки временно нейтрализовать князя за мгновение до того, как он

дотянулся до Изи. Последний, в свою очередь, справедливо рассудил, что на этот раз лучше всего будет покинуть это небольшое собрание

первым, причем не дожидаясь разрешения начальства. Черт в отчаянном прыжке достиг двери, резким ударом ноги убрал это досадное препятствие

на своем пути, и уже в коридоре, чувствуя себя в относительной безопасности, чуть снизил свою скорость перемещения в пространстве.

Изя

просто не был бы самим собой, если бы последнее слово осталось не за ним.
— Вы забываете, у меня неприкосновенность! — нагловато заявил он, обращаясь к Берендею, безуспешно пытающемуся вырваться из цепких объятий

Солнцевского. — Документ, между прочим, подписан вами!
В качестве иллюстрации средний богатырь помахал над головой пергаментом. Больше испытывать судьбу черт не стал (она и так сегодня

максимально благоволила к нему, запас прочности мог закончиться в любую минуту), махнул на прощание рукой и скрылся с глаз. Оставшиеся

члены дружины также постарались поскорей последовать его примеру. Так как Берендей был человеком отходчивым, это удалось сделать без

потерь. Ну а выговор, который тут же схлопотал Солнцевский от Севастьяна за скверную дисциплину во вверенном ему подразделении, был

воспринят богатырем с философским спокойствием. Да и чего нервничать, если на его счету он был уже восемнадцатым?
Как ни старались спецдружинники догнать Изю, это им так и не удалось. Черт оказался чересчур шустрым и, беззастенчиво используя только что

полученный от князя пергамент, реквизировал еще не распряженную тройку и отбыл со двора под звон бубенцов. Просить дополнительный транспорт

друзья постеснялись и решили добраться до «Чумных палат» на своих двоих. Конечно, последнее относилось только к человеческой составляющей

команды. Даже из коллективной солидарности Мотя не собирался вместо четырех лап ходить на двух. Во-первых, это не удобно, а во-вторых,

медленнее.
Как обычно, чтобы скоротать время в дороге, Змей выломал из первого подходящего забора колышек помассивнее и активно начал предлагать

хозяину поразвлечься. Мол, служба службой, должность должностью, но и о простых радостях забывать не след. К великому разочарованию

Гореныша, на этот раз Илюха наотрез отказался участвовать в забаве и кидать оглоблю, дабы Змей мог вволю побегать за ней. Видите ли, ему

понадобилось обсудить с Любавой странное поведение Изи и определиться, как дальше реагировать на выходки черта, дабы и друга не подставить,

и со службы не вылететь. Пришлось Моте довольствоваться малым и загнать на дерево кошку, выбравшуюся из теплой избы подышать свежим

воздухом и потерявшую на некоторое время бдительность.
За время существования «Дружины специального назначения» их неизменная база, именуемая по привычке в народе «Чумные палаты», встретила

озябших богатырей щедро натопленной печью, шумом, гамом и суетой. Первое, несомненно, являлось заслугой домового Феофана. Старый ворчун

колоть дрова отказывался категорически, а вот тепло в доме поддерживал с удовольствием. Все остальное было привычными составляющими кипучей

натуры черта. Его самого видно не было, но следы его активной деятельности были повсюду в виде повсеместного беспорядка.
— Это ты мне брось! — доносился звонкий голос рогатого со второго этажа, целиком и полностью находившегося в ведении черта и домового. —

Значит, какие-то там дикие индейцы могли, а ты не можешь?!
— А ты не ори на меня, черти что и сбоку бантик! — вторил ему бас домового. — Я, почитай, веков на пять его старше, а он туда же, орать!
— Я не ору, а веду конструктивный диалог в целях научного прогресса и взаимопонимания, — не сдавался Изя, — а раз не можешь, так и скажи.

Признайся, так сказать, перед общественностью, что какой-то там захудалый шаман трижды не открытой еще Америки умеет больше заслуженного и

многоопытного домового Руси-матушки!
Еще полгода назад, став свидетелем подобной перепалки, Илюха бросился бы разнимать черта с домовым, пока не дошло до рукоприкладства (или

до копытоприкладства, как кому больше нравится).

Но теперь, с вершины приобретенного опыта. Солнцевский даже не моргнул бровью и лишь

философски заметил:
— Не знаю, в чем там у них дело, но Феню опять развели на патриотизм. Вроде солидный домовой, а ведётся каждый раз как маленький.
Соловейка на это ничего не ответила. Во-первых, она была полностью согласна с Илюхой, а во-вторых, она прекрасно знала, что споры спорами,

служба службой, а скоро все присутствующие захотят есть. И несмотря на то что золотые руки бывшей купеческой дочки могли сотворить

деликатес (это новое слово с временной Родины коллег ей необычайно нравилось) буквально из самых простых составляющих, хоть какое-то время

на процесс его приготовления было необходимо даже для нее.
— Ты это брось демагогию разводить!
Домовой также нахватался у Солнцевского с Изей новых словечек и с огромным удовольствием использовал их в своей речи.
— Зима на дворе, никаких условий для творчества! — продолжал бушевать Феофан. — И это притом, что я даже не знаю, как оно должно выглядеть

и пахнуть!
— Нелепые, смешные отмазки! — не оставался в долгу Изя. — У тебя сухостоя запасено столько, что любой гомеопат от зависти удавится!
— За гомеопата можешь и в пятак схлопотать, — огрызнулся домовой. Судя по всему, еще не все термины далекого будущего были ему знакомы.
— Да это лекарь-травник по-нашему, — успокоил обидчивого Феофана черт и тут же вернул разговор в нужное для него русло. — Так будем и

дальше к словам цепляться или делом займемся?
— Дык… это нужно экспериментировать… — задумчиво протянул домовой, окончательно сдавая свои позиции. — Так говоришь, после сытного обеда,

да под рюмочку анисовой, сплошное удовольствие?
Видимо, вместо ответа рогатый просто кивнул. Во всяком случае, больше споров на повышенных тонах со второго этажа не доносилось. Так,

простое ворчание, негромкий витиеватый матерок домового и полный набор междометий из уст среднего богатыря. В общем, пошел нормальный

творческий процесс. Подобные звуки слышались оттуда, когда создавался новый сорт самогона, наливки или вина, а также при разработке

какого-то оригинального пивоваренного рецепта. Черт на пару с домовым вообще были натуры увлекающиеся. Правда, в отличие от предыдущих

случаев, из Изиной лаборатории ко всему прочему потянуло дымком. Но и тут волноваться не приходилось. У Феофана, как у примерного

домоправителя, меры пожарной безопасности соблюдались неукоснительно.
Опять-таки, исходя из предыдущего опыта, Илюха знал, что в этот момент отвлекать друга от творческого процесса было совершенно бесполезно.

А раз так, то серьезный разговор с ним опять откладывался на некоторое время. Одно радовало, что как бы ни был увлечен Изя, от ужина он не

откажется ни при каких обстоятельствах. Вот тогда рогатому и придется держать ответ перед коллегами.
Некоторое время Солнцевский без дела слонялся по обширным палатам. Почесал задремавшему Моте пузо, умыкнул буквально из-под носа Соловейки

пирожок с вязигой, увернулся от карающей деревянной ложки, честно поделил добычу с моментально проснувшимся Змеем и уже только после этого

совершенно случайно наткнулся взглядом на кончик пергамента, торчащего из кармана Изиного тулупа. Поначалу показалось, что это памятный

указ Берендея, но, присмотревшись, Илюха сделал вывод, что перед его глазами бумага, которую Изя умыкнул во время разборок на базаре. Так

как сей трофей отнести к личной переписке нельзя было никоим образом, он незамедлительно перекочевал в руки Солнцевского.

Так

как сей трофей отнести к личной переписке нельзя было никоим образом, он незамедлительно перекочевал в руки Солнцевского.
Быстренько пробежав его глазами, старший богатырь выразительно крякнул и старательно почесал стриженый затылок. И хотя в Киеве никто уже

так не стригся, расставаться с неизменным атрибутом бурной солнцевской молодости он не собирался.
— Нехорошо чужие письма читать, — лукаво заметила Соловейка, на мгновение отвлекаясь от стряпни.

— Конечно, нехорошо, — тут же согласился Илюха, — и окажись это чье-нибудь письмо, мне, несомненно, было бы стыдно. Но тут, как бы это

сказать попроще… Любопытный документ, в общем.
Илюха еще раз активно помассировал стриженый затылок и торжественно зачитал содержимое пергамента, добавив в голос восточного акцента:
«Я, Каюбек Талибский, волею мудрейшего и справедливейшего эмира Бухарского посланный в этот забытый Аллахом жутко холодный край

полномочным представителем, сообщаю:
этот ишак противный, баран хромой и невкусный, саксаул собакой меченный, ифрит нетрадиционно-озабоченный, верблюд шайтаном испорченный (в

нехорошем смысле, конечно!), и просто шакал паршивый, Изя, опозорил мой род до восьмого колена включительно. Дочурка моя, несравненная и

луноликая Газель плачет, замуж хочет, мстить хочет, меня извела совсем, так что даже кушать не могу.
Чтобы навсегда смыть несмываемый пятно (стиль автора был Солнцевским сохранен) на чести и достоинстве моей дочери, даю десять

(зачеркнуто), пятьдесят (зачеркнуто), сорок золотых монет тому, кто притащит охальника ко мне живым (обязательно связанным!) и невредимым,

дабы совершенно добровольно женить его на моей дочери по законам шариата в присутствии установленного числа правоверных свидетелей.
И двадцать (зачеркнуто), тридцать золотых тому, кто с помощью острого (можно и тупого) кинжала более никому не позволит ему ни на ком

жениться.
P.S. Оплата каждого из указанных случаев производится в моем доме по предъявлению неоспоримых доказательств и непременном опознании.

Совмещение случаев невозможно, так как… а зачем он такой в хозяйстве нужен?»
— Во всяком случае, становится понятно, чего это Изя так озверел, когда заметил евнухов своей несостоявшейся супруги, зачитывающих на

базаре этот опус, — с трудом сдерживая улыбку, философски заметил Илюха.
Рассмеяться в голос ему не позволяла корпоративная мужская этика. Необремененная подобными условностями, Соловейка с чистой совестью

отсмеялась и уже только после этого развила мысль своего коллеги:
— И то, что он выпросил у князя бумагу, гарантирующую полную неприкосновенность, тоже находит свое логичное объяснение.
— Ну да, — согласился старший богатырь. — Думаю, что охотников таким образом подзаработать в городе хватает, а деньги за них дают немалые.
— Не поняла, за кого это за «них»? — по простоте душевной заинтересовалась Любава. — Он же один?
Солнцевский открыл было рот, чтобы коротко и ясно пояснить, что именно он имел в виду, но осекся на полуслове. Несмотря на внушительный

послужной список, в некоторых вещах младший богатырь была абсолютно наивной и неискушенной и время от времени ставила коллег в неловкое

положение. Пришлось быстро выбирать более сглаженный вариант.
— Ну собственно, он и… он. А всего их двое.
— Опять не поняла, — пожала плечами Соловейка, и тут наконец-то до нее дошло, что именно имел в виду Илюха.
Краснели они одновременно, можно сказать, «на брудершафт».

Краснели они одновременно, можно сказать, «на брудершафт». Мотя даже залюбовался этим весьма выразительным зрелищем.
— Таки я понял, что часть вопросов отпали сами собой, — раздался до глубины души знакомый голос коллеги. — Это, конечно, несколько

облегчает мою задачу, но по карманам шарить все-таки неприлично.
— Ага, а сам-то откуда этот пергамент достал? — огрызнулся Илюха, усилием воли пытающийся вернуть своему лицу натуральный цвет.
— Так я, можно сказать, у врагов по карманам лазил, а ты у друга, коллеги и брата по оружию, — не остался в долгу черт, — сечешь разницу?

Ну да ладно, проехали. Насколько я понимаю, до ужина еще есть время, так что предлагаю употребить его с пользой и обсудить накопившиеся

вопросы по новому делу.
С этими словами Изя уселся на стул и принялся вольготно раскачиваться на задних ножках. Тут только Солнцевский с Соловейкой удосужились

заметить, что выглядит их друг, по меньшей мере, странно. Богатый камзол довольно сильно видоизменился и походил более на классический

сюртук. Вместо свободной рубахи на нем красовалась белая сорочка тонкого полотна, а на шее — чудный галстук с заколкой. Штаны уступили

место брюкам, а сапоги лаковым ботинкам. В довершение всего, вместо привычного картуза (или банданы) на голове очутилось старомодное

клетчатое кепи с длинным козырьком. Конечно, все это было не более чем морок, но заставляло присутствующих призадуматься. Судя по всему,

увлекающаяся натура Изи выбрала новое обличие.
Но и на этом метаморфозы среднего богатыря не закончились. Довольный произведенным эффектом Изя достал из-за спины гусли и вдарил по

струнам:
Брень-нь-нь…
Ударил он, конечно, лихо, но вот извлекаемый из инструмента звук заставил всех присутствующих недовольно поморщиться. Музыкой «это» нельзя

было назвать даже с большой натяжкой. Но разве этакие мелочи могли волновать черта?
Брень-нь-нь, брень-нь-нь…
Друзья были настолько поражены происходящим, что даже и не пытались воспротивиться этому трижды сомнительному выступлению. Справедливости

ради стоит заметить, что отсутствие реакции друзей нисколько не смутило рогатого.
— Под музыку лучше думается, — пояснил Изя и, чуть поразмыслив, добавил: — Проверено лучшими умами человечества.
В тот момент, когда Изя решил продолжить стимулировать свой мыслительный процесс, показались раскидистые волосатые уши домового, а после и

сам Феофан собственной ворчливой персоной. Он всегда появлялся именно в таком порядке.
— На-ка вот, — буркнул он и протянул Изе… курительную трубку, уже набитую и дымящуюся. Вторая такая же красовалась в зубах домового. — Не

обманул, шельмец. Это даже забавно ароматный дымок поглотать.
— Только ты не переусердствуй с непривычки, — предупредил его черт и с видимым удовольствием сделал глубокую затяжку.
Тот аромат, что заструился по горнице, был, конечно, далек от фирменного трубочного голландского табака, но противным, как ни странно, не

оказался.
— Завтра еще поэкспериментирую, — важно заявил Феофан и привычно растаял в воздухе.
Так они и просидели в тишине некоторое время. Илюха, Соловейка и Мотя в оцепенении уставились на Изю. Тот, в свою очередь, обожающий

чувствовать себя в центре событий, раскачивался на ножках стула с блаженной улыбкой на лице, то и дело попыхивая трубочкой.
— Может, пора очнуться и начать ругаться? — первым нарушил молчание Изя. — А то даже как-то неприлично получается, я так старался, а вы

молчите как рыба об лед!
— Ну ты совсем ошалел, — подал голос Солнцевский.

— А то даже как-то неприлично получается, я так старался, а вы

молчите как рыба об лед!
— Ну ты совсем ошалел, — подал голос Солнцевский.
— Вот так-то лучше, — исключительно довольным голосом заметил рогатый, — а то я уже переживать начал.
— Изя, ты в своем уме? — застонал Илюха, пропуская мимо ушей заявление наглого черта. — Ты уже вывел на новый уровень самогоноварение,

твои рецепты давно стали народным достоянием. Тебе этого показалось мало, и ты стал первым пивоваром на Руси. Зная твой размах, можно не

сомневаться, что теперь уже не Прага, а Киев станет пивной столицей мира. А теперь хочешь нашу многострадальную Родину к табакокурению

пристрастить? Тоже мне Петр Первый выискался!
— Брень-нь-нь… — торжественно отозвался Изя. — Давно я от тебя столько комплиментов не слышал. Отвечать буду по порядку: метод перегонки

браги был известен и без меня, я всего лишь подсказал, как это делать быстро и качественно, тут я, так сказать, только ускорил научно-

технический прогресс. Что касается пивной столицы, так согласитесь, не так это и плохо — лицензии на Запад продавать будем. Опять-таки в

области туризма перспективы огромные открываются. Да мне потомки только спасибо скажут!
— А табак? — напомнил то, с чего начался разговор, Илюха. Как профессиональный (хоть и бывший) спортсмен, он терпеть не мог табак вообще и

курильщиков в частности.
— Во-первых, это и не табак вовсе, а травы, — хмыкнул черт. — Во-вторых, «в народ» я свое ноу-хау пускать не собираюсь. А в-третьих, мне

для завершения образа трубка была просто необходима.
Илюха так устал за этот день от выходок черта, что признавать очевидное не спешил. Соловейка же имела меньше шансов идентифицировать новый

облик коллеги, а если быть точнее, то их у нее не было вовсе.
— Какого образа? — беззлобно поинтересовался Илюха.
— Вы что, издеваетесь? — после длительной паузы даже обиделся Изя. — Ну с Любавой все проще, она необразованная…
— Получишь сковородкой по рогам, — беззлобно предупредила Соловейка, уже немного попривыкшая к его манере изъясняться.
— Извини, — торопливо поправился черт и сосредоточился на Солнцевском. — Я так старался, исходя из временных нюансов, совершил практически

невозможное, а ты не хочешь меня узнавать!
— Почему же не хочу? Ты болтун, зануда, аферист, совратитель юных Газелей и наконец просто мой друг, — пожав плечами, отозвался

Солнцевский, откровенно издеваясь над чертом.
— Это все верно, а еще кто?! — надулся оскорбленный в лучших чувствах Изя.
— Вот только не надо говорить, что ты решил закосить под Шерлока Холмса, — наконец сдался Илюха.
— Именно! — возликовал черт.
— Но согласись, гусли плохая замена скрипке, и, как бы ты ни правил свой морок, сквозь английский сюртук всегда будет просвечивать твоя

наглая одесская сущность.
— То есть ты хочешь сказать, что я не похож на Холмса?! — голосом, не предвещающим ничего хорошего, проскрипел Изя.
Честно говоря, Илюха собирался ответить откровенно и даже прикидывал в уме, как бы при этом утихомирить разбушевавшегося друга с

наименьшими для него последствиями. Но тут на первый план выдвинулась женская составляющая их команды.
— Брек! — Для начала Любава на корню пресекла зарождающийся конфликт между друзьями. Из ее уст этот термин боксерских боев из далекого

будущего звучал особенно выразительно.

Из ее уст этот термин боксерских боев из далекого

будущего звучал особенно выразительно. Во всяком случае, коллеги послушались ее беспрекословно. — Вы уж извините, что я вмешиваюсь, но у

меня к вам поднакопилось несколько вопросов.
Богатыри, старший и средний, выразительно шмыгнули носами, метнули друг на друга суровые взгляды и вольготно расположились за столом на

широкой скамье. Они оба дали выход накопившимся эмоциям и теперь были готовы заняться серьезным делом. Как бы друзья ни резвились, задание,

полученное от князя, не выходило из головы ни у того, ни у другого.
— Для начала вкратце расскажите мне, кто такой этот Шерлок Холмс, какое отношение к нашему делу имеют гусли и с чего это ты, Изя, вздумал

дым глотать?
Солнцевский демонстративно скрестил руки на груди и всем своим видом показал, что отдуваться перед Соловейкой за Изины выходки он не

собирается. Впрочем черт был сегодня, несомненно, в ударе и не возражал поработать языком. Он довольно толково в общих чертах удовлетворил

Любавино любопытство по всем пунктам, сопровождая свой рассказ неизменным треньканьем на своем новом музыкальном инструменте и умело

поставленной дымовой завесой.
По ходу этого повествования, к своему удивлению, Илюха обнаружил, что его друг, оказывается, собаку съел на сыскном деле. И не маленькую

там собачку, вроде пуделя или болонки, а как минимум собаку Баскервилей. Оказалось, что черт только того и ждал, чтобы проявить весь свой

уникальный талант на деле и доказать всем, что лучшие Холмсы во все времена обитали только на Руси. Мол, дело чести помочь Берендею и

Агриппине, попавшим в такое сложное положение и способным воистину по-княжески оплатить помощь спецдружинников. Закончил рогатый совсем

неожиданно, нагло заявив, что его опыт прохождения службы в войсках НКВД также не стоит списывать со счетов. После такого заявления

Солнцевский просто не мог не вмешаться.
— Ты же говорил, что всю жизнь ошивался в службе тыла, интендантом? А тут вдруг оказывается, что ты и сталинским соколом был, и фуражку с

малиновым околышем носил?
— Во-первых, не ошивался, а служил! — привычно огрызнулся черт. — А во-вторых, я никогда не вру. Ты хоть знаешь, какое время тяжелое было,

как во времена запрета на частную собственность простому малороссийскому черту было сложно проявить свои уникальные таланты на практике?

Вот и приходилось шустрить.
Илюха продолжал с нескрываемым интересом смотреть на друга, явно ожидая пояснений. Рогатый вздохнул, что-то буркнул себе под нос и

принялся растолковывать коллеге прописные истины, с самого рождения близкие и понятные каждому приличному черту.
— Если есть серьезная организация — есть не менее серьезное финансирование, а раз так, то от большого денежного потока всегда можно

направить в сторону малюсенький ручеек. И государство не внакладе, и бедному Изе останется на корку хлеба. А какие у тебя при этом петлицы,

голубые или малиновые, не так уж и важно.
Вообще-то Солнцевскому было что возразить рогатому, но пускаться в очередную дискуссию уже не хотелось. Все равно в смысле словоблудия его

коллеге не было равных.
— Таки если у уважаемой публики нет ко мне более вопросов за мое темное прошлое, предлагаю перейти к нашему новому заданию. Так как только

у меня есть обширный опыт в подобных мероприятиях, считаю правильным назначить меня основным докладчиком и, собственно, главным

координатором по этому делу.
Тут Изя вопросительно посмотрел на свое непосредственное начальство в лице старшего богатыря.

Несмотря на то что в их небольшом

подразделении процветала демократия, главным был, несомненно, Солнцевский. Это получилось как-то само собой, менять заведенный порядок

никто не собирался (разве только сам Илюха), но время от времени ушлому черту для душевного равновесия просто требовалось кем-то или чем-то

поруководить. Правда, при этом он категорически не собирался брать на себя ответственность, и потому эти периоды длились совсем недолго.
Зная эту слабость коллеги. Солнцевский снисходительно закрывал на нее глаза и лишь присматривал за тем, чтобы эта «руководящая и

направляющая» роль рогатой нечисти не привела их мини-дружину к катастрофе. Вот и на этот раз одним кивком головы он предоставил среднему

богатырю всю полноту полномочий, естественно, в разумных пределах.
В отличие от того же Илюхи, черт в дворцовых сплетнях и интригах купался, словно рыба в воде, и обладал всей полнотой информации о том,

что творилось во внутриполитической жизни страны. Изя, с присушим ему красноречием, набросал список подозреваемых, кто прямо или косвенно

мог бы претендовать на киевский престол. Как ни странно, на этот раз черт говорил ясно, внятно и в основном по делу. Однако сделать это

просто так, без спецэффектов, было выше его сил. Лишенный напрочь комплексов, и совершенно игнорируя созданный с таким трудом образ

великого сыщика, как-то само собой черт сменил сюртук Холмса на черный эсэсовский мундир Штирлица и принялся старательно подражать голосу

Копеляна. Этот безумный коктейль из лиц, времен и национальностей ничуть не смущал докладчика. Ну и что с того, что штандартенфюрер говорит

с одесским акцентом, время от времени тренькает на гуслях и покуривает трубочку? Главное, что нарисованные им портреты получились

колоритными, как лубочная картинка, и точными, как картотека рейхсканцелярии.
Итак, фигурант первый, Вилорий Галицкий. Князь, русский, молодой, женатый. Под непосредственным руководством жены с переменным успехом

занимается бодибилдингом. По характеру — тряпка и подкаблучник. В связях, порочащих его, замечен не был (в том смысле, что болтают всякое,

но за руку никто не ловил). Удовлетворительный семьянин. Побаивается и, возможно, даже любит свою жену. Имеет дочь. Сам по себе ничего

собой не представляет, но, являясь зятем Берендея, при отсутствии прямых наследников вполне может занять пост номер один в государстве.

Галич, принадлежащий ему по праву рождения, город, конечно, славный, но киевский престол не в пример слаще и привлекательнее.
Брень-нь-нь…
Евойная супруга, Сусанна. Княгиня, русская, молодая, замужем, отличная спортсменка, первая культуристка на Руси. Характер нордический,

стойкий. Время от времени даже очень стойкий. Крайне увлечена идеями феминизма (хотя и не знает этого слова). К счастью для окружающих,

последователей в этом сомнительном увлечении не имеет. В связях, порочащих ее, замечена не была (даже слухов никаких по городу никогда не

ходило). Хороший семьянин (просто слово «семьянинка» звучит как-то странно), строго следит за спортивным режимом мужа, возможно, даже его

любит. Имеет дочь. Подозревать в душегубстве трудно, но и исключать такую возможность нельзя.

Как и следовало ожидать, эти кандидатуры вызвали бурные протесты со стороны Соловейки. Однако, несмотря на них, Изя категорически отказался

исключать из списка подозреваемых как Вилория, так и Сусанну. Ну и что, что они хорошо знают эту парочку? Следствие должно вестись

беспристрастно! Теоретически могли покуситься на будущего наследника престола? Могли! А раз так, то могли и практически.

Могли действовать

как поодиночке, так и по предварительному сговору. Как вариант, можно было предположить, что княжеская парочка коллективно сбилась с пути

истинного и решила совершить тихий семейный дворцовый переворот. Логика в рассуждениях черта была железная, и присутствующие были вынуждены

это признать. Отложив обсуждение этого неприятного момента на потом, команда продолжила знакомиться с Изиной картотекой.
Брень-нь-нь…
Князь Старко — князь, русский, возраста неопределенного (скорее, пожилого, но кто его знает, может просто выглядит не очень?), до сих пор

женат. К спорту никакого, даже самого отдаленного, отношения не имеет. Характер временами нордический, но совершенно не стойкий. Жаден,

завистлив, склонен к чрезмерному потреблению спиртных напитков и пьяным дебошам. Неоднократно замечен в связях, порочащих его и без того не

самое честное имя. Неудовлетворительный семьянин. Детей нет и не было. При упоминании о его жене выходит из себя и бьет посуду или лица

(что окажется ближе). Называет ее не иначе как «старуха». Если напоить посильнее, непременно расскажет о своей тяжелой судьбе. Мол, когда-

то давно его маленькое княжество было такое бедное, что ему самому иногда приходилось ловить рыбу. И вот однажды ему удалось выловить

золотую рыбину. «Золотую» не в смысле, что она желания исполняла, а в том, что в ней было три пуда чистого золота. Не забивая себе голову

природой такого удивительного явления, Старко ошарашил ее веслом по голове и выгодно толкнул эту махину каким-то купцам. Супруга уговорила

вложить деньги в дело, и понеслось: завертелась торговля, расцвел бизнес. Не имеющий должной хватки, он постепенно передал контроль над

финансовыми потоками супруге. Та оказалась теткой ушлой и быстро пошла вверх. Но, как известно, наверху места всем не хватает, и вот в один

прекрасный момент Старко узнал, что он отправлен в отставку. Причем как с должности мужа, так и верховного правителя княжества (а вот не

надо бумаги, не читая, подписывать!). Какое-то время он еще пытался урезонить зарвавшуюся старуху, но, после того как она применила к нему

принудительные меры воздействия, был вынужден искать защиты и крыши над головой у дальнего родственника — князя Берендея. Тот в свою

очередь крышу предоставил, а вот лезть в семейные разборки отказался категорически. Вот и остался Старко при дворе, но без двора. Кутит,

куролесит, дебоширит и при этом костерит свою старуху, золотую рыбину и тот день, когда закинул в воду свой невод.
Правда, справедливости ради надо заметить, что афера с документами, недвижимостью и княжеским троном не пошла на пользу его супруге.

Какое-то неудачное вложение капиталов, неоплаченный кредит и все, что было нажито непосильным трудом, пошло в счет оплаты долга. Само

княжество, заложенное-перезаложенное несколько раз, ей фактически уже не принадлежало.
— Так и осталась эта старуха у своего разбитого корыта, — подвел итог Илюха, — прямо как по Пушкину.
— А кто такой Пушкин? — скромно уточнила Соловейка.
— Пушкин — это наше всё! — Тут же выдал цитату Изя. — Ты поверь мне на слово, а его стихи я тебе потом почитаю. Сейчас же давайте

продолжим наш список, тем более что следующий фигурант по делу тоже словно сошел со страниц сказок великого поэта.
Брень-нь-нь…
Князь Гордон — князь, считай, русский, не молодой, но еще весьма и весьма шустрый. Разведен. Характер слегка нордический и немного

стойкий. Задирист, агрессивен, но при получении должного отпора быстро успокаивается.

Задирист, агрессивен, но при получении должного отпора быстро успокаивается. Что такое спорт даже не знает. Удовлетворительный

семьянин. В порочащих его связях замечается с регулярной периодичностью. В столице ведет разгульный образ жизни, частенько посещает

«веселые» дома и всевозможные питейные заведения. Правда, откуда у него на это берутся деньги, никто не знает. История его появления в

Киеве не менее узнаваема, чем у его соседа по списку подозреваемых.
Чуть ли не со всех сторон окруженное хазарами, маленькое княжество вело бесконечные войны со степняками. В таких условиях Гордон был

просто счастлив получить от заморского чародея «золотого» петушка в качестве сигнализации. Только был он не из благородного металла, как в

сказке Пушкина, а самый что ни на есть натуральный голосистый петух, со шпорами, гребешком, отвратительным голосом и чрезвычайной половой

активностью. Вскоре после его появления чуть ли не все цыплята в городе и окрестностях были характерного золотого цвета. При этом свои

прямые обязанности он выполнял исправно, и эти шалости птице прощали. Тот факт, что платой за такого вот сторожа послужило данное Гордоном

слово исполнить любое желание пришлого чародея, в тот момент его ни капли не смущал.
Ну а далее все было весьма похожим на первоисточник: многочисленные победы над хазарами, процветание княжества, гибель сыновей и —

появление Шемаханской царицы. Пожениться, правда, они успели, и даже успели составить и подписать брачный контракт. Эта шемаханка уверила

своего доверчивого супруга, что во всем мире так принято, и негоже ему идти не в ногу со временем. Молодящийся Гордон, конечно, повёлся и

подмахнул предложенный документ. После этого на сцене вновь появляется чародей, но уже с отрядом отборных головорезов. И что характерно, на

этот раз петушок даже не чирикнул со своей спицы, так что княжеская дружина и пикнуть не успела, как была блокирована и разоружена. Как вы

понимаете, в такой ситуации Гордон сделал всё, что от него требовалось, петушку в темечко даже клевать его не пришлось. Шемаханская царица

была передана чужеземцу, а вместе с ней, по брачному контракту, ушло и все княжество со всем движимым и недвижимым имуществом. Сам князь до

сих пор не понимает, как ему вообще удалось унести оттуда ноги.
Брень-нь-нь…
Тут последовала небольшая пауза. Во-первых, оратору в черной форме потребовалось промочить горло, а во-вторых, у него погасла трубка. Пока

доморощенный штандартенфюрер сходил за пивом, пока набил и раскурил трубку, пока вновь вошел в образ, его коллеги смогли хоть немного

осмыслить услышанное. Мысли Солнцевского, правда, при этом отчего-то ушли далеко в сторону от рассматриваемого дела. В результате этого в

его стриженой голове нарисовался вполне четкий вопрос к своему рогатому коллеге. Илюха дождался, пока тот ополовинит огромную глиняную

кружку, сделает несколько глубоких затяжек, и уже после этого обратился к рогатому другу:
— У меня, конечно, в школе по истории была тройка, но я точно помню, что в истории Руси ни князя Старко, ни Гордона не было. Честно

говоря, я даже не помню, чтобы имелся Берендей. А как же тогда…
Дослушивать вопрос коллеги Изя не стал. Он вообще не считал, что перебивать собеседника неприлично. Что, если его голова работает быстрее,

чем чей-то язык, и у него уже давно готов досрочный ответ?
— А про змеев горынычей, соловьев-разбойников, чертей да домовых ты в учебниках по истории много читал?
— По истории нет, — признался Илюха, — все больше по литературе, когда сказки да былины проходили.

— А между тем все они находятся здесь, под одной с тобой крышей. В ногах валяется трехголовый проглот, Злодейка-Соловейка лихорадочно в

уме прикидывает, как бы оправдать бывших жен наших подозреваемых, волосоухий домовой тянет уже пятую трубку на чердаке, а скромный,

интеллигентный черт распинается перед тобой.
— Но ведь они и вправду не так уж и виноваты, если хорошенько поразмыслить! — встрепенулась Любава. — И потом, я уже давно прощена за свои

шалости на большой дороге, так что попрекать темным прошлым даже как-то некрасиво!
К сожалению, высказывания Соловейки не произвели на рогатого ровным счетом никакого впечатления. Похоже, он вообще их не заметил и вновь

обратился к Илюхе:
— Тебя не сильно волнует, что ты окружен сказочными персонажами?
— Да нет, — честно признался бывший мастер спорта международного класса, — я уже привык.
— Так почему тебя волнует, что на киевском троне сидит не князь Владимир, а совсем наоборот — Берендей? Расслабься и получай удовольствие

от того, что кто-то по ошибке заменил скучный урок по истории на увлекательную сказку. Короче, не парься и не забивай голову такой ерундой.
Предложенный чертом вариант, честно говоря, пришелся Илюхе по душе, он и сам любил следовать по жизни этому совету.
— А почему ты запрещаешь ему париться? — удивилась Соловейка. — Вы же сами говорили, что душ с джакузи вещь хорошая, но лучше жарко

натопленной баньки все равно ничего нет?
Изя вздохнул, почесал затылок и еще разок выписал свой универсальный рецепт. На этот раз он предназначался для Любавы.
— Ты тоже не парься!
И пока та не попыталась переспросить, резко вернулся к нашим «баранам», точнее к подозреваемым.
Брень-нь-нь…
Напоследок черт оставил парочку весьма колоритных личностей. И хотя они отличались как полом, так и возрастом, из-за поразительного

сходства характеров Изя решил описать их обоих сразу, так сказать, списком. Феврония Халявщица и ее сынок Студнеслав. Роду княжеского,

русские, вдова, не женат, спортом не занимаются вовсе. Характер ни капли не нордический и совершенно не стойкий. Наоборот вредный, склочный

и пакостный. Несмотря на все предосторожности, время от времени бывают замечены в связях их порочащих. Удовлетворительные семьянины (ну это

просто «семьянин» во множественном числе). Родились и до недавнего времени проживали в заштатном городке Малый Халявец. Приходятся Берендею

седьмой водой на киселе. После смерти мужа (отца) приехали на недельку погостить в Киев и живут здесь уже полтора года. Презирают как

столицу, так и столичных жителей. Считают, что Киев незаслуженно процветает и жирует, когда «вся страна на него горбатится». Возвращаться в

Малый Халявец не собираются ни при каких обстоятельствах.
— Знакомый типаж, — буркнул Илюха, — другая страна, другой город, другое время, а люди все те же.
— Это в тебе великодержавный шовинист говорит, — не мог промолчать черт. У него с «москалем» Илюхой время от времени были бурные и

совершенно никчемные споры на национальную тему. Правда, на этот раз отчего-то в его голосе было маловато твердости и полностью

отсутствовал вызов на очередную подобную разборку.
— Может, и говорит, — совершенно спокойно заметил старший богатырь. У него также не было никакого настроя в очередной раз вывести на

чистую воду своего друга с характерным именем.
— Кстати, вы их видели давеча, — черт решил увести разговор в сторону, подальше от неприятной темы.

— Кстати, вы их видели давеча, — черт решил увести разговор в сторону, подальше от неприятной темы. — Помните, на соревнованиях по

биатлону бесцеремонную даму и не сильно отстающего от нее сынка?
Илюха переглянулся с Любавой, и оба отрицательно махнули головой. Слишком много всего произошло за последние часы, такие мелочи не

остались в их памяти.
— Вспомните: «Ты не можешь, а ты не хочешь», — услужливо подсказал черт, — или наоборот.
На этот раз память их не подвела. Старший и младший богатырь хотели было по традиции возмутиться, но черт среагировал быстрее и пошел на

опережение:
— Да, да! Я помню, вам и хочется и можется, да только мама не велит. Но сейчас не об этом.
— А о чем?
— А о том, что время не ждет, и нам уже пора из общего списка подозреваемых выделить кандидатуру номер один.
Тут черный мундир опять уступил место сюртуку, а фуражка — кепи. Перед друзьями опять красовался великий лондонский сыщик, но уж больно

какого-то местного розлива.
Брень-нь-нь…
Положа копыто на сердце, Изя, мягко говоря, лукавил, когда рассказывал друзьям о своем огромном опыте в сыскном деле, на самом деле его

почти что не было. Но сказать, что он никаким боком к нему не касался, тоже было нельзя. Касался, и еще как, но как бы с другой стороны.

Стражники, сыщики, полиция и милиция многих европейских стран во все времена неоднократно пытались вывести на чистую воду ушлого черта.

Иногда это им удавалось, и он на непродолжительное время оказывался за решеткой, но чаще всего рогатый выходил из воды совершенно сухим,

довольным и готовым к новым аферам. Таким образом, Изя все-таки был в курсе некоторых методов, используемых правоохранительными органами

для поимки и доказательства его вины.
В НКВД он, надо сказать, служил, это была чистая правда. Вот только тот факт, что буквально через полгода сослуживцы чуть было не

поставили его к стенке за слишком вольное отношение к доверенным ему материальным ценностям, он старался не афишировать. Тогда ему (как

обычно) помогли связи, длинный язык и заступничество одного дальнего родственника из министерства финансов.
При этом черт совершено не ощущал никаких (даже самых маленьких и робких) угрызений совести. Друзьям он не то чтобы не врал, а всего лишь

слегка недоговаривал. С такой формулировкой со своей совестью договорится даже младенец, а Изя обладал значительным опытом общения с этим

свойством своей души.
Так как, спросите вы, он собирался разобраться в деле, порученном их компании князем Берендеем? На этот счет у среднего богатыря были

некоторые мысли. Правда, до поры до времени он планировал держать их при себе и не делиться с коллегами. Ну их! Илюха наверняка будет

ругаться и обещать лишить его тело всех выпирающих частей, Мотя угрюмо вздыхать, а Соловейка сыпать проклятиями и грозиться отлучить от

стола. Конечно, они все ребята отходчивые (особенно Гореныш), но раньше времени их будоражить Изя не собирался. Придет время, сами все

узнают.
Однако вернемся к тому, что напридумывал черт после того, как вписался в дело. Это было похоже на ловлю «на живца», но в несколько другом

виде.
Представьте себе, вы отправились ловить крокодила.
Этот самый крокодил о ваших планах ничего не знает, но богатый жизненный опыт подсказывает ему, что надо сидеть смирно и не отсвечивать.

Так вот, перед вами журчит тихая на первый взгляд река, в которой притаилась эта зубастая тварь. Ваши действия? Можно полезть в воду и

попытаться обнаружить его там, дабы поставить перед фактом, что желаете его поймать.

Ваши действия? Можно полезть в воду и

попытаться обнаружить его там, дабы поставить перед фактом, что желаете его поймать. Правда, тут есть небольшая проблема: крокодил вас в

гости не звал и может не обрадоваться вашему появлению и сомнительным (с его точки зрения) намерениям. Ничего удивительного, если он

попытается избавиться от непрошеных гостей, а, если повезет, то и закусить ими. Действовать он будет в своей стихии, в воде, и вероятность

из ловца переквалифицироваться вам в добычу возрастает многократно.
Теперь другой вариант. Набираете побольше камней и начинаете кидать их в воду. Рано или поздно обязательно какой-нибудь булыжник шарахнет

крокодилу по башке. Тот наверняка обидится и рванет на берег разбираться с вами «по-мужски». Ваша же задача успеть заготовить несколько

ловушек и тем самым заранее подготовиться к радостной встрече, дабы она оказалась для вас как можно более понятной. К тому же эта зверюга

на земле будет уже не такой ловкой, и шансы оказаться победителем у вас, несомненно, остаются. Кстати, для подстраховки, на всякий случай,

неплохо было бы иметь где-нибудь в кустах двух-трех приятелей. Разговор тет-а-тет дело хорошее, но и о численном перевесе забывать не

следует.
В нарисованном сценарии Изя отводил себе роль того, кто выманит таинственного ворога на берег. Далее он планировал уступить место на

передовом крае остальным членам их команды. «Хорошо устроился!» — скажете вы. И будете, конечно, правы, черт всегда и везде устраивался

хорошо. Но, согласитесь, попасть камнем в мутной воде крокодилу по голове тоже дело непростое. Тут нужны умение, точность, удача и, конечно

же, беспредельная наглость. Всеми этими качествами в должной мере обладал средний богатырь «Дружины специального назначения». Несмотря на

то, что у Изи для каждого был припасен свой булыжник, самый увесистый он приготовил для главного подозреваемого. На его роль черт подобрал

самую очевидную, на его взгляд, кандидатуру.

Брень-нь-нь…
— Ты можешь не бренчать на своей балалайке? — сквозь зубы выдавил Солнцевский. — У меня от нее уже голова гудит.
— Это не балалайка, а гусли, — отозвался Изя, — причем не просто гусли, а гусли в роли скрипки, придется потерпеть. Так что насчет

подозреваемого номер один? Лично мне мой жизненный опыт, в унисон с внутренним голосом и развитой интуицией, говорит, что это все дело рук

Вилория.
— Это почему это? — удивилась Соловейка.
Как и предполагал Илюха, свой ответ рогатый сыщик начал с фразы, уже давно ставшей крылатой:
— Элементарно, Ватсон! Таки «кви продест», — с одесским акцентом заговорил на латыни Изя, — кому выгодно? Если верить древним нашим

предкам, а они были точно не дураки, коли нам столько мудрых мыслей оси вили, то наиболее вероятным претендентом на престол будет именно

он. Лично я, как единственный профессионал среди нас, считаю, что надо разрабатывать именно эту версию.
С точки зрения Илюхи, кандидатура Вилория была не лучшей не хуже других, о чем он тут же поведал Изе. Рогатый среагировал по традиции

бурно и, помогая себе активной жестикуляцией, принялся засыпать коллег огромным количеством доводов и косвенных улик. Слабые возражения

Соловейки им вообще не рассматривались. Черт решил сконцентрировать свои усилия на старшем богатыре, справедливо полагая, что, если сможет

убедить его, Любава будет просто вынуждена выкинуть белый флаг.
Но блеснуть красноречием в полной мере Изе не дали.

Дремавший доселе Мотя приподнял левую голову и выпустил в сторону входной двери струю

дыма. Это могло значить только одно: в «Чумных палатах» ожидаются гости, причем гости знакомые. Чужих трехголовый встречал не паром, а

огнем.
— Вечер добрый! — раздался вскоре до глубины души знакомый голос, и на пороге возник… только что назначенный на роль главного

подозреваемого князь Вилорий.
Никто особенно не скрывал своего удивления при виде такого гостя, но не скрывал каждый по-своему. Илюха обозначился широкой звуковой

гаммой. Он крякнул, хмыкнул, что-то непонятное буркнул себе под нос и уже после этого радостно хлопнул себя полбу. Последний жест обозначил

то, что с первой растерянностью удалось справиться и пора вспомнить о простом человеческом гостеприимстве. Пусть немного запоздало, но

Вилория не только пригласили пройти в палаты, но и усадили за стол.
Соловейка удивлялась по-своему. Она сразу как-то засуетилась, заметалась по горнице, параллельно предпринимая отчаянные попытки накрыть на

стол. Причем никак не могла решить, как именно ей это сделать — сотворить полноценную трапезу или обойтись банальным чаем. Сей простой, на

первый взгляд, вопрос никак не давался младшему богатырю. Наконец выбор был сделан в пользу последнего, и в действиях хозяйки появилось

значительно больше смысла.
Мотя удивился, приподняв левую бровь опять-таки левой головы. Именно она посчитала возможным ненадолго прервать сон и выразить свое

отношение к происходящему. Выразила? Ну и хватит с него, можно досмотреть бесцеремонно прерванный сон.
А вот доморощенный Шерлок Холмс повел себя так, словно на его родную Бейкер-стрит приперся кто-то никак не меньше профессора Мориарти.

Одно мгновение, и прямо на глазах окружающих черт стал живым воплощением сурового и неотвратимого правосудия.
Брень-нь-нь…
И без того несколько смущенный молодой князь от такого музыкального приветствия вовсе стушевался и покраснел. При этом Изя заработал два

осуждающих взгляда от коллег, но показательно их проигнорировал, и выражение своего лица не поменял. Не сводя глаз с подозреваемого номер

один, он старательно набил трубку и с удовольствием затянулся ароматным дымом.
— А это что? — хриплым голосом поинтересовался незваный гость. — То есть зачем?
Некоторое время Илюха ждал, когда его коллега ответит на вопрос, но потом, видя, что тот категорически не намерен раскрывать свой рот, был

вынужден взять на себя функции переводчика с красноречивого молчания на разговорный русский.
— Это фишка такая — дым глотать. С моей точки зрения, вещь совершенно идиотская, но многим нравится.
— Понятно… — протянул Вилорий, хотя ничего понятного в происходящем для него не было.
Видя, что берендеевский зять никак не решается перейти к главному, Илюха решил немного ему помочь. В качестве разминки перед серьезным

разговором вполне подошло обсуждение только что прошедшего соревнования по биатлону. С грехом пополам Солнцевскому на пару с Соловейкой

удалось-таки немного растормошить князя. В конце концов, он даже смог дрожащим голосом отметить несомненные радужные перспективы сотника

Алеши Поповича на следующем чемпионате.
Однако долгий разговор на околоспортивные темы никоим образом не устраивал убежденного последователя гения знаменитого английского сыщика.
Брень-нь-нь… — напомнил о жизненных реалиях Изя.
— Что? — переспросил Вилорий, уже с некоторой опаской переводя взгляд на Изю.
Брень-нь-нь… — повторился черт.

Брень-нь-нь… — повторился черт.
— Ты прав, пора переходить к главному, — согласился с чертом молодой князь. — Я чего пришел-то…
Чего пришел Вилорий, друзья узнали не сразу. Начинающий оратор долго собирался с мыслями, потом не менее плодотворно вздыхал, а уже только

после этого решительно махнул рукой.
— Да чего там, все верно! — рубанул Вилорий. — Я что ни на есть главный подозреваемый.
— Подозреваемый в чем? — поинтересовался Солнцевский, старательно изображая растерянность на своем лице. Мол, даже не знаю, о чем это ты?

И как вообще князь может быть подозреваемым?
— В жутком злодействе, — дрожащим голосом выдавил из себя молодой князь и уже совсем тихо добавил: — Но это не я, честное слово. Чем

угодно поклянусь.
Брень-нь-нь…
— Клянусь здоровьем моей жены, княгини Сусанны! — на одном дыхании выдал Вилорий и с надеждой уставился на спецдружинников. После подобной

клятвы он мог рассчитывать на определенное изменение в отношении богатырей к его персоне.
Одного взгляда на присутствующих было достаточно, чтобы понять: расчет оказался верен, во всяком случае, на две трети. Солнцевский с

Соловейкой на глазах расслабились и заметно повеселели, а Изя… Изя был непреклонен. Услышанное никоим образом не отразилось ни во взгляде,

ни на выражении лица среднего богатыря. С чувством видимого удовольствия он продолжал пыхтеть трубкой и буравить взглядом подозреваемого

номер один.
— Изя, ну прекрати, в конце концов, — не выдержала Соловейка, — он же поклялся!
— Братан, действительно завязывай, — поддержал боевую подругу Солнцевский.
Брень-нь-нь… — отозвался черт.
— Ты нормальным, человеческим языком можешь сказать? — начал закипать Илюха, глядя на своего невозмутимого друга.
— Да нет, что вы, — остановил его князь. — Пусть играет. К тому же Изя совершенно прав, снимать с меня подозрение было бы неправильно.
Брень-нь-нь… — на этот раз рогатый был полностью согласен с подозреваемым и даже позволил себе еле заметно кивнуть головой. На этом его

живое участие в допросе подозреваемого ограничилось.
Илюха, имеющий минимальный опыт в сыскном деле, не мог полноценно заменить загадочного коллегу. Нет, он мог конечно же взять того за

грудки, тряхнуть хорошенько и напомнить о служебных обязанностях. Однако устраивать внутренние, практически семейные, разборки перед

молодым князем не хотелось. Пришлось старшему богатырю на какое-то время брать бразды правления в свои руки.
— Рассказывай все, что знаешь, а там посмотрим, — выдал наконец Илюха и тут же ощутил на себе осуждающий взгляд Изи.
— А кому не нравится, пусть вынимает трубку изо рта и сам приступает к допросу! — тут же отреагировал на него Солнцевский.
Брень-нь-нь… — огрызнулся упрямый черт.
— Тогда сиди и не мешай! — отмахнулся Илюха и вновь обратился к Вилорию: — Излагай.
Получив моральную поддержку со стороны старшего и младшего богатыря (Мотя в допросе не участвовал, справедливо рассудив, что крепкий,

здоровый сон лучше любой говорильни), Вилорий немного расслабился и принялся излагать.
Рассказ молодого князя был весьма эмоциональным и сбивчивым. Тем не менее, его суть оказалась вполне ясна.
Когда Вилорий узнал о попытке извести еще не родившегося сына Берендея, как любой нормальный человек был полон праведного гнева и

возмущения. Но в буре этих эмоций вдруг осознал, что, если бы душегуб успешно закончил свое дело, лично для него было бы лучше.

Но в буре этих эмоций вдруг осознал, что, если бы душегуб успешно закончил свое дело, лично для него было бы лучше. Эта мысль

была настолько дикая и нелепая, что поначалу Вилорий просто растерялся. Когда закончил теряться, начал паниковать. И уже только после этого

пришло время здравых мыслей.
Вначале их оказалось совсем немного, а если быть более точным, то всего две: наложить на себя руки или попросту сбежать в родной Галич. Но

поступи он таким образом, всем окружающим стало бы совершенно очевидным его участие в этой скверно пахнущей истории. Чуть более

оптимистическая третья мысль пришла в голову немного позже: нужно как можно скорее вывести душегуба на чистую воду и тем самым полностью

оправдать себя в глазах как тестя с тещей, так и дражайшей супруги. Кстати, последнюю он звал с собой в «Чумные палаты», но получил

категорический отказ в самой твердой форме.
— Я так и не понял, почему она так завелась, когда я упомянул о вашей компании, — подвел промежуточный итог Вилорий, — даже силой пыталась

задержать, но я вырвался.
В качестве иллюстрации к своим словам он продемонстрировал порванный рукав кафтана и красное правое ухо.
Брень-нь-нь… — вставил свое веское слово черт и выпустил к потолку очередную порцию дыма.
— Что, откуда я про неудавшееся отравление узнал? — встрепенулся Вилорий. — Так Сусанна и рассказала.
Брень-нь-нь…
— А про то, что это дело поручено вам, сегодня на базарной площади объявляли. Там, конечно, не говорили, чем конкретно будет заниматься

ваша команда, но догадаться было не сложно.
— Почему Сусанна отказалась с тобой пойти? — первый раз за все это время подала свой голос Соловейка.
— Это вы у нее спросите, — тут же набычился Вилорий, — муж за жену не в ответе.
— Спросим, — охотно согласился Солнцевский. — Скажи, а чего ты, собственно, от нас хочешь?
— Чтобы вы поскорее поймали этого злодея, — тут же бравым голосом отрапортовал князь. — А я вам помогу.
— Чем это?
— Как это чем? — удивился подозреваемый, — я могу подробно обрисовать тех, кому смерть еще не родившегося сына Берендея была бы выгодна.
Брень-нь-нь… — тут же обозначился вредный черт.
— Да, конечно, именно я буду возглавлять этот список, — охотно согласился князь и продолжил: — Я в курсе всех дворцовых сплетен, я могу

узнать, кто и где находился во время приготовления еды для Агриппины, я…
— Ясно… — попытался прервать его Солнцевский, но Вилорий не обратил на старшего богатыря никакого внимания. Глаза молодого князя горели

огнем, и он продолжал красочно расписывать свои перспективы в роли добровольного помощника следственных органов:
— …чтобы не вспугнуть душегуба, я могу сделать все это, не привлекая к себе внимания. Никто даже не подумает, что я буду активно помогать

следствию, и остальные из списка подозреваемых со мной наверняка будут более откровенными, чем с вами. Не сомневаюсь, что вы справитесь и

без моей помощи, но с ней ваше расследование пройдет значительно быстрее. Соглашайтесь, от нашего сотрудничества прямая выгода всем: для

вас благодарность Берендея и Агриппины, а для меня вновь обретенное честное имя без каких-либо подозрений и недомолвок.
Получить такого осведомителя было очевидной удачей, в этом Илюха прекрасно отдавал себе отчет, тем более что в данной ситуации желание

Вилория помочь следствию было более чем объяснимым.

Только вот одно — связываться со стукачами Солнцевский не любил с детства.
Видя, что старший богатырь сомневается, молодой князь как-то сразу стушевался. Видимо, он уже не находил аргументов, чтобы доказать

присутствующим чистоту своих намерений.
— Не я это, — еле слышно выдавил из себя Вилорий, — ну честное слово.
В этот момент Изя вскинул руку, чтобы выдать очередной аккорд на своем музыкальном инструменте, но Солнцевский так выразительно на него

посмотрел, что черт сделал вид, будто собирался только поправить свой головной убор.
— Вы даже не представляете, как тяжело ощущать себя подозреваемым в покушении на члена своей семьи, ловить на себе тяжелые взгляды

Берендея и чувствовать, что любимая жена тебе не доверяет.
Вилорий, в обычное время производящий впечатление вполне уверенного в себе человека (особенно, когда рядом не было его жены), сейчас

выглядел совершенно разбитым и несчастным. Как и следовало ожидать, первой не выдержала Соловейка. Она хоть и стала богатырем, но при этом

все равно оставалась впечатлительной девушкой.
— Да не расстраивайся ты так, найдем мы этого изверга.
— Точно, найдем и мехом вовнутрь вывернем, подтвердил слова своей коллеги Солнцевский. — Знаешь, какой Изя дока в этом деле?
Брень-нь-нь… — тренькнул черт, выпуская очередную порцию дыма.
— Ну вот, видишь! К тому же нам особые полномочия дали, так что кем бы он ни оказался, карающий меч революции неизбежно и неотвратимо

отсечет черные щупальца заговора, тянущиеся к горлу абсолютной монархии свободного и демократического Киева.
Брень-нь-нь…
— Ну да, слегка увлекся, — согласился с другом Солнцевский, — но суть указана верно.
— Вы хотите сказать, что Берендей лично будет казнить того, кто осмелился на смертоубийство? — дрожащим голосом уточнил Вилорий.
— Почему бы и нет? — пожал плечами старший богатырь. — Но это чуть позже. А пока возвращайся во дворец, походи, послушай, кто что говорит,

поговори с коллегами.
— С какими коллегами? — не понял Вилорий.
— Ну, по списку подозреваемых. Кстати, кто, по твоему мнению, в нем значится?
— Феврония Халявщица, Студнеслав, Старко и Гордон.
Брень-нь-нь…
— И еще Сусанна, — осторожно добавил Вилорий.
Брень-нь-нь…
— И я, — смиренно согласился молодой князь.
По большому счету, немного приободренный Вилорий не собирался домой так рано. Он с удовольствием посидел бы еще, пообщался со

спецдружинниками на предмет предстоящего расследования, но молчаливо сидящий Изя, время от времени тренькающий на гуслях и продолжающий

буравить его суровым взором, был ему немым укором. Это заставило князя скоренько распрощаться и покинуть «Чумные палаты».
Брень-нь-нь… — тут же выдал Изя, как только за Вилорием закрылась дверь. С видимым удовольствием он сделал пару затяжек и торжественно

обратился к коллегам:
— Итак, следствие подошло к концу. Виновник найден, осталось только найти доказательства его вины.
От такого, мягко говоря, неоднозначного заявления старший богатырь в растерянности опустился на широкую скамью. Только что он собирался

пропесочить друга за его в высшей степени странное поведение, но вместо этого только обхватил голову руками и тихо застонал.
— Изя, если супруга немного не рассчитала размер своей любви, дала человеку по уху, и у него от этого с головой стало не в порядке, так

это еще не повод, чтобы из него убийцу делать, — старательно проговаривая слова, выдала совсем сбитая с толку Соловейка.

— Почему это не повод? — удивился черт. — Очень даже повод. К тому же если мы закончим это дело сегодня, ну или, скажем, завтра, то я

обязуюсь выбить из Берендея премию за скорость. Молодец, Феофан. Вроде и не табак, а курится ничуть не хуже.
Вообще-то Мотя не любил громкие крики и масштабно замешанную ругань. Но он, как действующий член «Дружины специального назначения», должен

был стойко преодолевать все тяготы повседневной службы. Именно поэтому Гореныш уже давно привык не обращать внимания на такие вот мелочи.

Средняя голова, например, вообще не проснулась, а вот левая и правая, сладко позевывая, принялись следить за тем, что происходило на их

глазах.
Начнем, пожалуй, с того, что старший, средний и младший богатыри не говорили, а орали. Пожалуй, на этом все сходства заканчивались, так

как орали они каждый о своем. Соловейка о том, чтобы черт не смел больше вытряхивать пепел в блюдечко для варенья, о том, что он совсем

ошалел от этого дыма, думает только о деньгах и строит свои умозаключения исключительно на нелепых домыслах.

Средний богатырь рвал на себе белоснежную рубашку (предварительно аккуратно сняв сюртук), вопил про культуру табакокурения в разных странах

мира, вспоминал про опыт службы в каком-то НКВД, бурно восхищался дедуктивным методом и грозился вывести на чистую воду не только весь

преступный элемент, но и его (элемента, в смысле) пособников и укрывателей.
Старший богатырь тоже в своей бурной речи помянул НКВД, но совсем другими словами, нежели его коллега. Самому же коллеге было торжественно

обещано провести зачистку рядов. Далее Солнцевский в резких выражениях напомнил другу, как кончили те, кто допускал многочисленные перегибы

на местах, и клятвенно заверил, что «в случае чего, рука у него не дрогнет».
Также он бурно выразил свое отношение к курению и припомнил парочку жутких случаев из своей прошлой жизни. Кстати, Мотя даже не

предполагал, что капля той пакости, что глотал весь вечер Изя (правда Змею было не совсем понятно, как это дым может быть жидким?), может

наповал убить лошадь, а уж простую белочку просто разрывает на части. Услышав такое, Змей на всякий случай перебрался в сени (несмотря на

протест спящей головы), подальше от дымных спорщиков. Он, конечно, не был лошадью, да и на лесного грызуна был похож меньше всего на свете,

но все равно решил поостеречься. Уже оттуда Гореныш наблюдал за тем, как старший, средний и младший богатыри выговорились, успокоились,

помолчали, повздыхали, помирились и побратались. В общем, все было как обычно.
Когда страсти окончательно улеглись, команда заняла место за столом и приступила к спокойному обсуждению сложившейся ситуации. Так как все

порядком устали, решили ограничиться обшей концепцией, а уж подетальную проработку оставили на потом. После короткой (и весьма вялой)

дискуссии порешили разрабатывать всех подозреваемых, но при этом не мешать Изе считать виновным во всех смертных грехах князя Вилория. От

черта же потребовали лишь не злоупотреблять служебными полномочиями в поисках неопровержимых доказательств своей сомнительной версии. Он,

конечно, поворчал для приличия, но с коллегами согласился.
Молодецкий свист Любавы, каждое утро поднимающий друзей лучше всякого будильника, уже давно перестал их раздражать. Не то чтобы они были

так уж довольны таким экстремальным будильником, просто с ним смирились. В этой побудке даже нашлись положительные стороны — все члены

дружины вскакивали со своих кроватей (что касается Горыныча, то с коврика) бодрыми и совершенно незаспанными.

В этой побудке даже нашлись положительные стороны — все члены

дружины вскакивали со своих кроватей (что касается Горыныча, то с коврика) бодрыми и совершенно незаспанными. Сладкий утренний сон боялся

ее свиста не меньше и исчезал из «Чумных палат» с первым же звуком. Единственным, на кого свист не действовал, был Феофан. Старый домовой

жил по своему распорядку дня и ночи и на такие мелочи не обращал внимания.
После того как под чутким руководством Солнцевского княжеский кузнец, а по совместительству мастер на все руки, Захар пристроил к горнице

душ, джакузи и соответственно туалет, утренний моцион не занимал много времени. Даже Соловейка, долго сопротивлявшаяся поступи прогресса,

была вынуждена признать несомненное удобство этого сооружения. За наличие теплой воды в импровизированном водопроводе отвечал, конечно,

Мотя. Трехголовому огнемету было совсем не сложно с помощью дыхания нагревать небольшой металлический бак. Тут главное было вовремя

остановить Змея. Это удавалось не всегда, и время от времени приходилось менять оплавленные емкости.
После водных процедур вся команда по традиции усаживалась за столом (а Змей подле него) в ожидании завтрака. Как это удавалось Соловейке,

друзья не понимали, но неизменно к их пробуждению на столе уже красовались только что испеченные пироги, каша и что-то еще очень

вкусненькое — на усмотрение хозяйки. В связи со спецификой службы обедать дома команде приходилось нечасто, и заботливая Любава старалась

как можно плотнее «заправить» спецдружинников с самого утра. Благодарные же коллеги весьма ценили такую заботу и даже начали время от

времени мыть за собой посуду, что, поверьте, было колоссальным достижением.
— Итак, какие у нас планы на сегодня? — вытирая полотенцем рот, Солнцевский перешел от приятной части к полезной.
— Вечером пир в честь наших биатлонистов, — напомнил Изя. — Предлагаю начать расследование именно с него.
— С кого «с него»? — не поняла Соловейка.
— С пира, конечно.
— Не пойдет! — отрезала младший богатырь, и глаза ее засверкали нехорошим огнем.
— Это почему еще? — хором не поняли друзья, и уже поодиночке добавили:
— Неформальное место общения с подозреваемыми!
— И неформальные методы разговора!
— Знаю я ваши методы, — еще больше нахмурилась Любава, — будете первач хлестать кубками да песни орать как в прошлый раз. В конце концов,

мне придется где-то сани искать, чтобы вас домой доставить.
— А что у нас было в прошлый раз? — принялся вспоминать Солнцевский. Судя по всему, этот процесс завершился удачно. Во всяком случае,

больше перечить младшему богатырю он не стал и только немного обиженно заметил:
— Кстати, песни, которые мы пели, были очень даже хорошие.
— Розенбаум, казачий цикл, — поддакнул немного смущенный Изя.
— К песням у меня претензий нет, — отозвалась Любава, — а вот к вам есть. В общем, так, мы сегодня на ответственном задании, и поэтому ни

капли алкоголя.
— Но…
— Никаких «но», и никаких неформальных методов!
Самое обидное, что как Солнцевский, так и Изя отчетливо осознавали правоту слов их боевой подруги, тем более что в прошлый раз они

действительно слегка перебрали. Да и как было не перебрать, коли Алеша Попович нагло заявил, что может перепить любого из присутствующих.

Вот и пришлось доказывать богатырю, что его претензии на первенство в этом деле, по меньшей мере, не обоснованы.

Пир закончился боевой

ничьей и жуткой головной болью на следующий день.
— Ладно, мы не будем, — наконец выдавил из себя Солнцевский, — дело есть дело…
— Ведем расследование на трезвую голову, сытый желудок и чистые руки, — вставил свое слово черт.
На том и порешили. Пользуясь свободной атмосферой, царящей на княжеском пиру, легко и ненавязчиво, под видом дружеской беседы, допросить

подозреваемых. Список вопросов поручили составить Изе — главному координатору в этом деле. Кстати, всю подготовку к вечеру также повесили

на него. К всеобщему удивлению, доморощенный сыщик совершенно не сопротивлялся и пообещал все сделать в лучшем виде. Илюха почувствовал

было неладное, но его отвлек Мотя, и разобраться в этих своих ощущениях он просто не успел. А Изя тем временем сослался на совершенно

неотложное дело и, нахлобучив на голову форменную шапку с лисьим хвостом, исчез в двери, попыхивая трубочкой.
Вскоре остальные члены команды также покинули жарко натопленные «Чумные палаты». Соловейка отправилась на базар, послушать, что говорят в

народе, а Солнцевский с Мотей навострили лыжи в сторону княжеского дворца. Старший богатырь собирался вдумчиво пообщаться с воеводой, а

потом… потом у него тоже нарисовалось совершенно неотложное дело.
Разговор с Севастьяном прошел не совсем так, как задумывал его Солнцевский. Воевода отчего-то требовал конкретных планов, а Илюха пытался

отвертеться от въедливого руководства общими словами и стандартными отмазками. Севастьян пригрозил урезать финансирование, Солнцевский

напомнил об исключительных полномочиях, данных Берендеем его команде. В общем, оба остались недовольны друг другом и разошлись с тяжелым

сердцем.
Не знаю как воевода, но Илюха переживал на этот счет минут пять, не больше. Он вообще не любил держать тяжесть на сердце, а тут еще такой

случай замечательный подвернулся. Ноги сами собой привели старшего богатыря к стоящей чуть поодаль от терема вотчине княжеского кузнеца

Захара. Хозяйство этого кудесника уже давно перестало быть кузницей, а стало скорее мастерской очень широкого профиля. Илюха с Изей,

несмотря на то, что в техническом плане были не шибко подкованы, тем не менее, время от времени подкидывали кузнецу некоторые идеи, чтобы

сделать свой средневековый быт чуть более комфортным.
Без особых церемоний Захар протянул вошедшему богатырю руку. Крепкое мужское рукопожатие значило для обоих много больше слов.
— Это правда, что какое-то злодеяние во дворце готовилось, а вы с Изей да Любавой супостатов на чистую воду вывели? — скромно так

поинтересовался кузнец.
— Гра-ам! — обиженно заметил Мотя.
— Ой, извини, пожалуйста! — спохватился Захар. — И с тобой, конечно.
— Рэ-э… — принял извинение Гореныш и, присмотрев в дальнем углу моток бечевки, принялся самозабвенно гонять ею по мастерской. Кузнец

обреченно прикинул в голове масштаб возможных разрушений, которые был способен организовать расшалившийся Змей, но только лишь философски

вздохнул. Пусть играет, он же еще маленький.
— По делу зашел али как? — поинтересовался кузнец.
— Да не то чтобы по делу… — протянул Солнцевский. — Так, мелочь.
— В прошлый раз, когда ты пришел за очередной мелочью, я чуть голову не сломал, как сделать, чтобы входная дверь в палаты закрывалась сама

собой, но не хлопала.
— Да ладно, всего лишь доводчик для двери, — отмахнулся Илюха, иногда забывающий, где и в каком времени он сейчас находится.

— Зато теперь

на Изю домовой баллоны не катит, что тот дверь забывает закрывать и горницу выстужает. А Соловейка мне не предъявляет претензии, что

слишком сильно ей хлопаю.
— Соловейкой? — удивился Захар.
— Дверью, — уточнил Солнцевский.
— А сейчас какую диковинную штуку хочешь заказать? — осторожно подошел к главному мастер.
Илюха вздохнул, по привычке почесал затылок и задумался. Руки у Захара, конечно, были золотые, но задачу нужно было ставить максимально

точно и грамотно. Техническими навыками бывший борец обладал в минимальной степени, и все приходилось пояснять буквально на пальцах.
— Ты на биатлоне вчера был? — Кивок головы.
— На чем богатыри бегали, помнишь?
Очередной утвердительный кивок.
— Так вот, я хочу, чтобы ты эти штуки приспособил для того, чтобы с гор на них кататься… — выдал заковыристую мысль Илюха и потянулся к

рулону бересты набросать простенькое изображение вожделенного спортинвентаря.
— Ты про горные лыжи, что ли, говоришь? — скромно так поинтересовался княжеский кузнец. — Ты пойми, Илюха, лыжи — это сплошные понты,

настоящие путёвые пацаны выбирают сноуборд!
Услышав такое категоричное заявление от Захара, Солнцевский даже присел на стоящую подле перевернутую бадью. Слов отчего-то не было. Илюха

только и мог, что ошарашенно уставиться на кузнеца и ждать продолжения. И тут его добили окончательно. Мастер пошарил в кармане, достал

оттуда кусок бересты и старательно прочитал то, что там было накарябано:
— Ски маст дай!
Простая до банальности мысль тут же материализовалась в стриженой голове старшего богатыря, и он воскликнул:
— Изя!
— Не понял, что Изя?
— Тут был Изя и запудрил тебе мозги, — резюмировал Илюха. — И не говори, что это не так, все равно не поверю.
— Да я, в общем-то, и не говорю. Но, все же, сноуборд реально рулит.
Вместо ответа на это заявление Илюха глухо застонал. Как его рогатый коллега умеет прессовать публику, ему было хорошо известно.
— Давай так, — нашел верное решение Солнцевский, — ты делаешь мне путёвые лыжи с ботинками, этому говорливому типу сноуборд, а мы

приглашаем тебя на нашу дуэль. И пусть горы нас рассудят.
— В смысле? — не понял Захар.
— В том смысле, что ты сам поймешь, что лыжам пока умирать рановато.
Спорить о том, чего он никогда не видел, было сложновато, и поэтому мастер охотно согласился с таким предложением. Далее потребовалось с

полчаса, чтобы Захар отчетливо уяснил, что именно хочет от него старший богатырь. Судя по тому, как в процессе обсуждения загорелись его

глаза, поставленная задача пришлась мастеру по вкусу. Можно было не сомневаться, что вскоре два члена «Дружины специального назначения»

получат лучший спортивный инвентарь, какой только могут создать руки человека в одна тысяча сто …надцатом году.
Любопытство — вот то всепоглощающее чувство, которое без единого выстрела взяло могучий Киев в плен. Оно буквально распирало горожан,

причем подвластны ему оказались все — от последнего нищего до первого боярина. Весь город знал, что что-то произошло, но не знал, что

именно. Княжеский указ, зачитанный глашатаями на базарной площади, также не прояснил ситуацию, но подтвердил худшие из подозрений: Берендей

не собирается ничего рассказывать своим подданным, во всяком случае, пока. А вот размер этого «пока» напрямую зависел от «Дружины

специального назначения».

А вот размер этого «пока» напрямую зависел от «Дружины

специального назначения». Рассчитывать на утечку информации от членов обозначенной дружины не приходилось, и поэтому жителям славного

города ничего не оставалось, как затаиться и ждать, по традиции надеясь на лучшее.
С каким удовольствием Илюха поменялся бы местами с любым, изнывающим от любопытства горожанином. Знание того, что произошло в княжеском

тереме, не только не радовало его, а тяготило. Нет, он был готов в любой момент взять в руки палицу, спустить с поводка Мотю, дать «добро»

Соловейке на звуковое вмешательство, но хотелось бы, чтобы перед этим ему показали, против кого направить эти совместные усилия его

команды. Конечно, согласно штатному расписанию в его подчинении значился пронырливый черт, который обещал составить подробный план их

действий, но тот куда-то испарился из поля зрения с самого утра.
— Ну и где он шляется? — уже, наверно, в десятый раз поинтересовался старший богатырь у Соловейки. — Вон уже пир начинается, а его все

нет.
Любаве оставалось только лишь пожать плечами (в тот же десятый раз) и на всякий случай бросить взгляд на парадные двери. В них то и дело

появлялись очередные княжеские гости и торопливо занимали места за расставленными по всему большому тронному залу столами.
— Ничего, придет, — ободряюще бросила она, когда в очередной партии вошедших опять не оказалось их коллеги. — Чтобы наш Изя пир пропустил?
— Ты забыла, пир для нас не простой, а безалкогольный, — напомнил и без того хмурый Илюха, — а на такое извращенное мероприятие он может и

не прийти.
— Это ты забыл, что он на службе! — взвилась Соловейка. — Кстати, хочу напомнить, что ты также находишься при исполнении, и четыре раза

обещал мне не брать в рот ни капли спиртного!
— Пять…
— Что пять?
— Не четыре, а пять раз обещал, — хмуро пояснил Солнцевский и спустя мгновение чуть не подпрыгнул на скамье. — Вот он, черт безрогий!
Легкой пружинящей походкой к их столу направлялся их коллега и собрат по оружию. Правда, на этот раз в руках вместо оружия красовались

неизменные гусли, а во рту торчала трубка.
— Изя, ты же обещал курить только дома! — простонал Солнцевский.
— Извини, увлекся, — охотно согласился Изя, выпуская очередное облако дыма. — Итак, какие у нас планы?
Только благодаря реакции Соловейки, которая в буквальном смысле этого слова заткнула Солнцевскому рот пирогом, Изе не пришлось узнать о

себе много нового и интересного.
— А шо ви так нервничаете? — удивленно-обиженно захлопал ресницами черт. — Уже и пошутить нельзя. Таки дожевывай пирожок и слушай сюда.
Солнцевскому ничего не оставалось делать, как воспользоваться советом своего рогатого коллеги. С набитым ртом спорить с ним не было

никакой возможности. Хотя, по чести говоря, пустой рот также не давал старшему богатырю никакого преимущества.
— Для начала предлагаю пересмотреть некоторые наши договоренности, — начал было черт, но тут же получил решительный отпор со стороны

Соловейки.
Об этом не может быть и речи! — отрезала она. — На пиру ни капли, вы слово дали.
— Ты даже меня не дослушала, — с обидой в голосе заметил Изя, — может, я про другое хотел сказать.
— И про что это, позвольте спросить? — ехидно поинтересовалась бывшая мелкоуголовная личность.
— Что ж, переходим ко второму вопросу, — был вынужден сдаться оппонент и старательно раскурил чуть было не погасшую трубку.

— Что ж, переходим ко второму вопросу, — был вынужден сдаться оппонент и старательно раскурил чуть было не погасшую трубку. — Обсудим наши

дальнейшие действия. Несмотря на то, что для меня личность преступника совершенно очевидна, по вашему настоянию нам предстоит небольшая

операция по дестабилизации и деморализации подозреваемого контингента. Думаю, при нынешнем уровне нашей квалификации выполнение

поставленной задачи не займет много времени, и мы еще успеем как белые люди пропустить по стаканчику, дабы вечер был прожит не зря.

— Исключено!
Как вы понимаете, данное категоричное заявление сорвалось с уст младшего богатыря. Оно и понятно, старший богатырь такое сморозить не мог

по определению.
— Хорошо, — временно отступил Изя, — вернемся к этому вопросу позже, когда разберемся с нашей сомнительной компанией. Каждый берет на себя

по одному объекту и обрабатывает его по полной программе. После экзекуции собираемся на этом же месте для обмена мнениями. Ну чего

расселись-то? Пошли делом заниматься, а то водка стынет!
Изя проворно вскочил со скамьи и успел даже сделать пару шагов по направлению к выбранной цели, но его остановил решительный окрик

Солнцевского:
— Стоять! Кру-у-гом, ко мне ша-а-гом ма-а-арш!
— Ты мне тут прекрати дедовщину разводить, — по привычке пробурчал Изя, тем не менее исполняя приказание, — Товарищ старший богатырь,

докладываю, богатырь средний твое указание выполнил и вернулся. Смею задать один единственный вопрос: что-то непонятно?
— Всё, — совершенно честно признались коллеги. — Что нам делать-то?
— Наехать на них.
— На кого и как?
— Со всем усердием и ответственностью. Наехать так, чтобы у каждого из подозреваемых появилось желание во всем чистосердечно сознаться,

причем даже в том, в чем не был ни капли виноват. Глядишь, под это дело пару-тройку «глухарей» спишем.
— Изя, у нас нет никаких «глухарей», и такие методы дознания чистой воды произвол, — попытался урезонить ретивого коллегу Солнцевский. Он

только сейчас начинал осознавать, в какую авантюру тот его в очередной раз втянул.
— Подумаешь, какие мелочи! — отмахнулся черт. — Было бы чистосердечное признание, а что на кого навешать — всегда найдется!
На этот раз его уже никто не останавливал, и представитель древнего вида нечисти удалился прочь, попыхивая трубкой и старательно пытаясь

выдать на гуслях «Каприз» Паганини.
«Нет справедливости на белом свете, вот нет и все!» — такая нерадостная мысль посетила все три головы Моти, когда про него опять забыли.

Конечно, забыт он оказался не как всеобщий любимец (еще чего не хватало!), а как член «Дружины специального назначения», но от этого

маленькому Змеенышу было не легче. Богатыри разделили между собою подозреваемых и отправились их нервировать, а чтобы дать задание бедному

Горенышу никто и не подумал. Но тем и отличается опытный дружинник от зеленого новобранца, что в трудную минуту душевным мукам и страданиям

он предпочитает решительные действия. Как уже неоднократно говорилось, Змей был цвета «мокрый асфальт», а стало быть, решительно и

бесповоротно причислил себя к категории закаленного в боях, умелого, матёрого и где-то даже безжалостного бойца. Новое состояние души и

тела требовало немедленного своего проявления. К величайшему сожалению, никакой войны или, на худой конец, пьяной драки на горизонте не

наблюдалось.

Первого — по причине традиционного зимнего затишья, а второго — вследствие именного княжеского указа, запрещающего на пирах

всяческое рукоприкладство. В сложившейся ситуации единственной возможностью показать себя с лучшей стороны, решил Мотя, было забыть обо

всех обидах и поскорее присоединиться к остальным членам команды, дабы помочь им воплотить план черта в жизнь. Первым в очереди на помощь

Гореныша конечно же оказался обожаемый им хозяин.
Общаться с Февронией Халявщицей и ее сынком Студнеславом Соловейка отказалась категорически, сославшись на расшатавшиеся нервы и стойкое

желание в их присутствии применить свой необычный талант на практике. Так как Илюха на свои нервы не жаловался, а время силовых операций

еще не пришло, старший богатырь скрепя сердце взял уже знакомую ему парочку на себя.
После недолгого поиска она была обнаружена в состоянии поглощения пищи за отдельным столом неподалеку от трона. Из-за прямо-таки

немыслимого количества сурьмы и белил на лице возраст мамаши определить было невозможно, а вот ее отпрыску, на первый взгляд, было лет

двадцать. Несмотря на разницу в поле и возрасте, харчевались родственнички с примерно одинаковой скоростью.
— Смотрите-ка, мамаша, опять этот монах-расстрига! — встретил Солнцевского противный голосок Студнеслава. — Ну помнишь, который еще на

соревнованиях со своей полюбовницей разобраться никак не мог!
— Конечно, помню, — хмуро отозвалась Феврония, со свирепым выражением лица отрывая несчастному жареному куренку ногу. — Гнать нужно этого

повара, опять пересолил.
— А ведь соль-то нынче на базаре чуть не на вес золота идет, поддакнул сыночек, ненадолго отрываясь от свиного окорока. — Совсем столица

зажралась.
— Не говори, вся страна на них горбатится, а они тут жируют, — охотно согласилась с отпрыском Халявщица, продолжая расчленять несчастную

птицу.
Честно говоря, Илюха слегка онемел, услыхав такой до глубины души знакомый ему диалог. Подумать только, много веков спустя, на своей

временной Родине, он, как столичный житель, не раз слышал подобные высказывания;
— Поди всем, что на этом пиру сожрано, можно было наш родной Халявец цельный месяц кормить, — не унимался Студнеслав, не обращая на

подошедшего богатыря ровным счетом никакого внимания.
— Скажешь тоже, месяц… — смачно рыгнув, возразила сыну Феврония — Два, как минимум!
Тут княгиня решила немного передохнуть. Запустив руку за пазуху, извлекла на свет божий огромный кулек семечек, высыпала их на центр стола

и принялась лузгать, сплевывая шелуху прямо под ноги. Происходящее заставило Солнцевского в очередной раз поморщиться. Как коренной

городской житель, лично он к семечкам относился, мягко говоря, отрицательно, а уж к тому, кто плевал на пол, более чем, без всякого

«мягко».
— Чего встал-то, проходи давай!
Как вы поняли, старшего богатыря наконец заметили.
— Ишь, бездельников развелось! Пахать некому, ковать некому, а он тут по пирам шляется.
Потихоньку закипая, не дожидаясь приглашения, Солнцевский опустился на скамью напротив сладкой парочки и даже открыл было рот, чтобы

высказать все, что он о них думает, но Феврония оказалась шустрее:
— Ты представляешь, Студнеслав, если старшие богатыри у Берендея такое вот хамло и быдло, что же из себя тогда представляют обычные

ратники?
— Не говорите, мамаша, вот в нашей дружине половина воинов даже читать умеет.
Тут князек решил последовать примеру матери и, вытерев руки об и без того заляпанный жиром кафтан, принялся истово грызть семечки.

Тут князек решил последовать примеру матери и, вытерев руки об и без того заляпанный жиром кафтан, принялся истово грызть семечки. Как и

следовало ожидать, шелуха так же полетела под стол.
— Эх, зря меня родственнички не слушают, — мечтательно заметила Халявщица, — уж я бы тут порядок навела, по струнке бы у меня по дворцу

ходили. Всех бы лоботрясов да лодырей на чистую воду вывела!
— У тебя бы получилось. Кстати, мамаша, раз уж этот грубиян к нам за стол уселся, спроси его, чего это во дворце происходит? А то я

сегодня к Берендею хотел зайти, так меня чуть ли не взашей вытолкали.
— Увы, кровиночка моя, родственнички наши взлетели шибко высоко, с нами даже общаться не хотят. Ну да ничего, глядишь, все переменится, —

вздохнула Феврония и тут же обратилась к Солнцевскому: — Слышь, ты, стриженый, чего происходит-то? Глашатаи объявили, что этим тайным делом

твоя шайка занимается, так изволь доложить но неси(по всей?) форме. Не забывай, с тобой княгиня разговаривает!
— И князь, — поддакнул Студнеслав.
— Точно, и князь, — согласилась с сыном Феврония.
Внутри у Солнцевского все кипело, клокотало и бурлило. И уже давно было готово вырваться наружу, не хватало всего лишь окончательного

повода.
Моте и делать-то ничего особенно не пришлось, так, чуть подтолкнул под руку хамоватую Халявщицу в тот момент, когда она собиралась в

очередной раз плюнуть на пол. Легкое вмешательство кончиком носа под локоток и шелуха летит не вниз, под стол, а, как и рассчитывал

Змейчик, на старшего богатыря, вернее на его правую руку. Этого хватило с лихвой.
— Документы! — рявкнул старший богатырь. При этом выражение лица бывшего солнцевского братка изменилось настолько быстро и кардинально,

что сидящие напротив даже стали немного заикаться. Точнее нет, не так. Заикаться стала только Халявщица, она оказалась покрепче, а вот

Студнеслав вообще потерял дар речи.
— Ч-что?
— Верительные грамоты покажи!
— Д-дома остались…
— Ага, так я вам и поверил! Значится, так и запишем: документов нет, регистрация отсутствует, на вопросы отвечать отказались, да еще в

извращенной форме.
— К-куда запишем?
— В доклад Берендею запишем, — отрезал Илюха, совершенно невольно пародируя не самых лучших представителей столичной милиции, — а еще туда

же запишем, что вели с сыном крамольные речи и всячески поносили верховную власть и существующие в Киеве порядки. Князь у нас, конечно,

строгий, но справедливый. Казнить, может, не казнит, но на сто первый километр вышлет. Так что можете паковать чемоданы и собираться в

дальний путь!
— К-куда? — повторил вопрос маменьки неожиданно обретший дар речи Студнеслав.
— Как куда? — искренне удивился Солнцевский. Домой, на малую Родину, в родимый Малый Халявец.
— Н-нет, простонал князек, — только не туда!
— Туда, и только туда. Причем без права покидать город.
Последняя фраза окончательно подкосила гостей столицы — дар речи у них пропал окончательно и бесповоротно.
— Завтра поутру с вещами попрошу прибыть в «Чумные палаты» для дальнейшего выбора меры пресечения, — подвел итог Солнцевский, стараясь

зайти не слишком далеко. Ответом ему послужили два судорожных кивка и полные неподдельного ужаса взгляды.
— Понаехало тут! — скрипя зубами, бросил Илюха напоследок и твердой походкой отправился прочь от негостеприимного столика.

«Один есть!» — довольный собой заметил Гореныш и, пошарив взглядом по залу, зафиксировал новую цель и засеменил по направлению к ней.
Никакого особенного плана действий у Соловейки не было, но это младшего богатыря ни капли не смущало, в своих силах она не сомневалась.

Нагнать побольше таинственности, туда же добавить ворох недоговоренности и обрывков странных фраз, присоединить подозрительный взгляд,

стальной голос, и готово вполне удобоваримое блюдо. Да напоследок, в качестве специи, можно обвинить подозреваемого. В чем? Да ни в чем

конкретно, просто обвинить и всё. Конечно, Изя справился бы с такой задачей не в пример тоньше, но и намеченный рецепт сулил скорое и

успешное выполнение задания.
Князь Гордон оказался невысокого роста сухоньким мужчинкой неопределенного возраста, с длинным носом и обширной лысиной. В тот момент,

когда суровая Любава (это ей казалось, что она была суровой) остановилась напротив князя, тот что-то нашептывал на ухо румяной молодке.

Последняя сияла, словно маков цвет, и от словоохотливого собеседника не отстранялась.
— Разрешите представиться, младший богатырь «Дружины специального назначения», — стараясь говорить чуть громче, чем положено в подобном

случае, представилась Соловейка. — В данный момент обладаю особыми полномочиями, подтвержденными именным княжеским указом. Поговорить бы

надо…
Любава еще не закончила фразу, как вокруг Гордона образовалась полнейшая пустота. Из-за его стола в одно мгновение исчезла не только

молодуха, но и все остальные гости.
— Я просто счастлив! — ни капли не смутившись, тут же отозвался Гордон. — Прошу вас, присаживайтесь.
Вообще-то Соловейка собиралась сесть напротив подозреваемого, но тот изящным движением руки предложил ей место подле себя. Отказываться

Любава посчитала неприличным и воспользовалась предложением.
— И отчего это вы счастливы? — добавив в свой голос как можно больше стальных ноток, поинтересовалась бывшая разбойница. — Хочу

предупредить, что разговору нас будет не простой, а согласно указу Бе…
— Да, да, конечно, конечно! — не совсем прилично прервал собеседницу Гордон. — Особые полномочия и прочее… Я готов ответить на все

вопросы, понимаю, разговор будет не самый приятный и прочее в том же духе… но пока он не начался, с вашего позволения, я повторюсь: я

счастлив!
Соловейка от такого начала даже растерялась. Этой заминкой тут же решительно воспользовался подозреваемый.
— Наконец-то мне представилась возможность познакомиться с вами. Не скрою, в своих мечтах я представлял это мгновение несколько по-

другому, но даже в сложившейся ситуации сам факт знакомства с самой очаровательной девушкой Киева перевесит все условности и недомолвки.
— Я… — попыталась вернуть ситуацию под свой контроль Соловейка, но ее робкая попытка была обречена на провал.
— Да, да, именно вы! Вы — само очарование, а эта грубая мужская одежда богатыря лишь подчеркивает вашу женственность и тонкую, ранимую

душу.
Вышедшая сухой из множества передряг, остановившая своим свистом орду кочевников, без страха летавшая на дельтаплане, закаленная в

ежедневном противоборстве с рогатым коллегой по дружине, Соловейка оказалась совершенно неспособной противостоять таким словам. Она всегда

стремилась к тому, чтобы окружающие (конечно, за исключением Илюхи) воспринимали ее исключительно как богатыря, и, надо сказать, в

последнее время сама подзабыла, что является в некотором роде особью не мужеского полу.

— Но…
— Да, вы правы, — продолжал гнуть свое Гордон, — я уже не молод, и смешно, наверное, выглядит, как я страдаю от неразделенной любви к

столь юному и прелестному созданию, как вы.
— Вы… обо мне?
— Да, я бесповоротно в вас влюблен, и не в моих правилах скрывать пылающий в груди огонь от своей избранницы! Кстати, мне говорили, что вы

из известного купеческого рода?
— Да…
— Замечательно, значит, денежки водятся, — еле слышно, потирая потные ладони, в сторону заметил Гордон. И уже громко добавил: — Но не это

важно, а важно то, что никакая преграда, стоящая между нами, не сможет удержать меня от тех безумств, которые я готов сотворить ради вас!

Скажите, а что, Илюха Солнцевский действительно имеет вес при дворе? Поговаривают, что к его слову сам Берендей прислушивается?
— Да… — пролепетала Соловейка, изо всех сил пытающаяся прийти в себя от услышанного.
Не часто в своей не такой уж длинной жизни ей приходилось слышать от мужчин подобные слова, а если быть честной, то вообще никогда.

Конечно, бывший жених, оставшийся в прошлой, купеческой жизни, пролепетал перед смотринами что-то вроде: «Я того, тебя всем сердцем долго,

счастливо и часто…» Но, согласитесь, от настоящего признания в любви эти слова отличались так же сильно, как домашний гусь от соловья.
Между тем коварный обольститель продолжал гнуть свое:
— Пусть в данный момент я лишен всех своих земель, но перспективы, открывающиеся передо мной, просто запредельные. И это я с трепетом

брошу к твоим ногам!
Гордон ненавязчиво перешел на «ты» и, чтобы закрепить успех, осторожно накрыл своей ладонью руку Любавы. Та, к своему ужасу, руку не

отдернула. Окрыленный такой победой, князь пошел в решительное наступление.
— Кругом враги, завистники и проходимцы. Но даже среди такого окружения наша любовь будет цвести ярким, всепоглощающим цветом, особенно

если ты мне расскажешь, что именно произошло во дворце. Мне просто необходимо подстроить свои действия под новые реалии. Конечно, с милым

можно миловаться и в шалаше, но я все же предпочитаю другой вид недвижимости. Ты только представь, ты можешь стать княгиней! Конечно,

придется серьезно постараться, но в принципе нет ничего невозможного.
Тут Гордон совсем обнаглел и, торопливо оглянувшись по сторонам, опустил под столом руку на колено оцепеневшей Соловейке. Несмотря на все

попытки взять себя в руки, она вчистую проигрывала говорливому ухажеру. К такому решительному штурму она оказалась катастрофически не

готова.
Мотя появился как нельзя кстати. Трехголовый в одно мгновение оценил ситуацию, отфиксировал совершенно растерянный взгляд Любавы, руку

Гордона на ее колене и довольную ухмылку на его лице. Горенышу оставалось только чуть коснуться сознания своей кормилицы, чтобы дать ей

возможность взглянуть на происходящее со стороны. Вообще-то Мотя не любил шариться по чужим головам, но тут был случай исключительный.

Соловейке потребовалось совсем немного времени, чтобы оценить увиденное и сбросить с себя всю ту липкую лапшу, что с таким

профессионализмом навешал ей на уши говорливый князек. Тот еще некоторое время продолжал рисовать крупными, уверенными мазками небо в

алмазах, пока под столом не раздался негромкий, но очень характерный хруст. Спутником этого хруста явилась дикая боль, заставившая Гордона

в то же мгновение прикусить язык, причем в буквальном смысле этого слова. Железная хватка, с которой прозревшая Соловейка сжала чересчур

обнаглевшую конечность ухажера, до того момента вольготно располагавшуюся на ее колене, совершенно парализовала его.

Спутником этого хруста явилась дикая боль, заставившая Гордона

в то же мгновение прикусить язык, причем в буквальном смысле этого слова. Железная хватка, с которой прозревшая Соловейка сжала чересчур

обнаглевшую конечность ухажера, до того момента вольготно располагавшуюся на ее колене, совершенно парализовала его.
— Слушай сюда, паскудник, — не повышая голоса, обратилась она к Гордону, — слушай внимательно и не вздумай открыть свой поганый рот.
Предупреждение последовало чрезвычайно вовремя, так как подозреваемый уже был готов заорать во все горло. Чтобы этого не произошло, на

всякий случай Любава чуть посильнее сжала его пальцы. Всё, теперь ее готовы были слушать не перебивая.
— Очень мне хочется просто оторвать твою шаловливую ручонку или еще какую выпирающую часть тела. Но я, к моему огромному сожалению, сейчас

выполняю важное задание Берендея и не могу позволить, чтобы личное мешалось с общественным. Вот закончим дело, и я обязательно вернусь к

нашему разговору…
Со стороны могло показаться, что наша парочка просто мило беседует. Младший богатырь что-то старательно втолковывает князю, а тот

внимательно слушает и кивает головой в такт словам. Даже проходящий неподалеку Севастьян отметил про себя полное взаимопонимание сторон и

тут же завязал узелок на бороде, дабы не забыть намекнуть Илюхе Солнцевскому, чтобы он держал своего богатыря подальше от этого

длинноносого прохвоста.
— … а пока будем действовать исключительно в правовом поле. Завтра ты прибудешь в «Чумные палаты», будем твой «полиморсос» оценивать.
Услышав такие непонятные, а от этого еще более страшные слова, Гордон на некоторое время забыл о пухнущей прямо на глазах руке. Совершенно

инстинктивно на всякий случай он поплотнее сдвинул ноги и осторожно поинтересовался:
— Что оценивать?
— Полиморсос, — старательно, по буквам, проговорила Соловейка, — и если он окажется не на должном уровне, будем принимать соответствующие

меры.
На этом младший богатырь ослабила хватку и чуть погодя вообще отпустила руку неудавшегося соблазнителя.
— И не вздумай удариться в бега, — напоследок заметила Соловейка, — у нас длинные руки.
Тут Мотя ненавязчиво напомнил о себе, ткнувшись носом в руку своей сослуживице.
— А еще длинные крылья, хвост и когти, — тут же поправилась Любава, потрепав трехголового друга по холкам. — Пойдем, проглот трехголовый,

еще не хватало на этого упыря весь вечер тратить.
Несмотря на скомканное и совершенно несуразное начало разговора, его концовкой Любава осталась вполне довольна. Поскольку ей очень кстати

удалось ввернуть очередное словечко, выуженное пытливым умом из богатого (но часто непонятного) словарного запаса Изи. Не так давно рогатый

рассказывал за ужином забавную историю про то, как в самом начале двадцатого века его за невысокий уровень этого самого «полиморсоса» чуть

было не выгнали из какой-то партии. Тогда-то Соловейка и узнала расшифровку этого не совсем благозвучного термина: политико-моральное

состояние. Младший богатырь не до конца понимала смысл этих слов, но сейчас была твердо уверена, что использовала их правильно.
«Второй!» — продолжил свой счет Мотя, не скрывая полного удовлетворения подобной арифметикой.
Брень-нь-нь… — выдал аккорд Изя и с огромным удовольствием затянулся ароматным, чуть сладковатым дымом.
— Ну как, будем говорить или будем в молчанку играть? — лениво поинтересовался средний богатырь у очередного подозреваемого.

— Не забудь,

у меня полномочия.
Он, конечно, мог провести это дело значительно быстрее, но зачем? Пить Соловейка наверняка не разрешит, а гулять «на сухую» было как-то

противоестественно. С его-то опытом всевозможных гулянок — попоек — вечеринок — пиров — презентаций — корпоративов такая перспектива была

черту глубоко неприятна и даже оскорбительна. Вот и развлекался рогатый, словно кошка с мышкой в состоянии легкой полудремы. Однако то, что

он услышал в следующее мгновение, заставило главного финансиста концессии навострить уши и отмахнуться от объятий Морфея.
Князь Старко, маленький, толстенький человечек, нетерпеливо ерзающий на своем месте, в очередной раз подтвердил тот очевидный факт, что у

каждого человека найдется свой «скелет в шкафу», а если поискать хорошенько, то не один.
— Буду говорить, — со вздохом выдал князь, — но попрошу оформить явку с повинной.
— Посмотрим.
— Я давно хотел рассказать, но не знал кому, — продолжил колоться Старко, — или княжескому казначею, или самому Берендею.
— Казначею? — вскинул бровь черт, нервно поправляя свой новый головной убор. — Да ну его, давай мне выкладывай, у меня же особые

полномочия.
Старко воровато оглянулся по сторонам, вытер потные ладони о полы кафтана и, подвинувшись поближе к последователю славного лондонского

сыщика, зашептал:
— Вы, конечно, знаете мою историю, как я поймал золотую рыбину и что после этого последовало?
Изя хотел было ответить, но ответ как таковой собеседнику не понадобился, во всяком случае, продолжил он практически сразу же:
— Так вот, это все правда!
Средний богатырь опять вскинул бровь, пытаясь определить, издевается над ним допрашиваемый или просто слегка умом тронулся.
— Правда, но не вся, — не обращая внимания на выразительную мимику Изи, продолжил Старко, — там, где я поймал свою золотую рыбину, их было

полным-полно!
Некоторое время понадобилось среднему богатырю, чтобы осознать услышанное. Пока длился этот процесс, у него даже трубка потухла. Так как

на данный момент выбранный образ стал для черта чем-то очень естественным, прежде чем продолжить допрос, он старательно набил и раскурил

трубку, выпустил тонкое кольцо дыма и уже только после этого вплотную подошел к проблеме нереста крайне ценных промысловых рыб.
— Полным-полно?!
— Ну да…
— А чего же ты тогда только одну золотую рыбку выловил?
— Рыбину, — настойчиво поправил князь. — Ты же знаешь, чем вся эта история закончилась. Чувствовал, наверное, что никому доверять нельзя,

решил на «черный день» ocтавить.
— И что, этот самый день настал? — ехидно поинтересовался Изя.
— Настал, — вздыхая, согласился Старко, — совсем поистратился, в Киеве такие цены, просто ужас!
Сладкое звучание слова «золото» несколько затуманило рассудок Изи, но не до такой степени, чтобы не задать подозреваемому несколько вполне

логичных, уточняющих вопросов. По мере получения на них ответов общая картина сложилась примерно следующая.
Золотой представитель фауны был выловлен в небольшом горном озере на самой границе небольшого княжества, которое еще совсем недавно

являлось вотчиной Старко. Само озеро у местного населения считается гиблым местом, и люди в его окрестностях появляются крайне редко, тем

более что единственная горная тропа к нему заросла травой и стала почти не видна.

Князь признался, что для организации экспедиции в это

заповедное место требуется весьма значительная сумма (коей он сам конечно же не обладал), зато на финише операции посулил черту златые горы

и сумасшедшие дивиденды. Единственно, чего не смог добиться от подозреваемого Изя, — это какого лешего князь Старко поперся на рыбалку в

столь сомнительное место.
Дым скорого и неотвратимого богатства окончательно заполнил все свободное пространство в голове среднего богатыря. Нет, конечно,

предстояла огромная работа, но в том, что в ее конце прольется золотой дождь в размере не менее пятидесяти процентов от улова, он не

сомневался. Оставались сущие мелочи: составить договор, придумать отмазку для коллег, взять отпуск за свой счет и приступить к воплощению

задуманного.
Именно в этом мечтательном состоянии и застал своего коллегу Змей. Тот внимательно послушал выступление князька на тему: «Мы купим этот

мир!», — чихнул левой головой, пожелал себе доброго здоровья и поместил в дурью башку своего рогатого коллеги красочную картинку. На медной

монете самого низкого достоинства красовался гордый профиль главного финансиста «Дружины специального назначения» в венке из обглоданных

рыбьих скелетиков, а под ним большими буквами оказалась выбита надпись: «Изя — лох!»
Представитель рогатой нечисти чуть трубкой не подавился, когда рассмотрел предложенное Змеем зрелище. Далее последовала длительная тряска

головой и даже битье себя по щекам. Как ни странно, такая экзекуция принесла свои плоды. Видение исчезло, а вместе с ним испарился заветный

золотой дым и уверенность в том, что услышанное от Старко является правдой хоть на четверть. Сейчас весь рассказ рыбака-любителя казался

классической заманухой для лоха, которым, к ужасу Изи, являлся именно он. А увиденное только что было классическим предостережением каких-

то невиданных, потусторонних сил. Так как черт в некотором роде тоже являлся одним из представителей этих сил, такому предостережению,

помноженному на богатый личный опыт, поверил незамедлительно. Поверил и тут же сделал организационные выводы.
Князь еще продолжал настойчиво вещать о радужных перспективах, откроющихся после подписания необходимых бумаг и осуществления должного

финансирования предстоящего предприятия, но был решительно прерван последователем Шерлока Холмса.
Брень-нь-нь…
— Пожалуй, я тебе найду спонсора получше, чем простой дружинник (тут Изя явно поскромничал, жалование простого дружинника отличалось от

его содержания довольно большим количеством нулей). Берендей подойдет?
— Берендей?! — переспросил Старко, лихорадочно пытаясь понять в чем подвох?
— А что, по-моему, идеальный вариант. Денег даст, ратников даст, да еще дело под свой личный контроль возьмет. Правда, тут есть один

нюанс… Ну не любит наш правитель, когда его кинуть пытаются, не любит и всё!
Рыболов-любитель сразу как-то сник, осознав, куда клонит Изя.
— Кстати, тут я с Берендеем полностью солидарен. К счастью, мораторий на смертную казнь у нас еще не скоро введут, так что не трудно

представить, какая именно участь ждет того, кто попытается подобным образом с ним поступить.
— Так я не с ним… — пролепетал Старко.
Если у Изи еще и оставались какие-то сомнения, то после этой фразы они исчезли окончательно. Как у матерого профессионала, в следующий

момент у среднего богатыря «Дружины специального назначения» разум стал холодным, сердце горячим, а руки чистыми.

Первое и второе качество

были извлечены из глубин его души (он всегда так поступал по мере необходимости), а последнее удалось воплотить в жизнь с помощью не совсем

свежего носового платка (тоже извлеченного, но не из души, а из кармана).
— Значится, так! Используя данные мне Берендеем особые полномочия, назначаю себя главным инспектором рыбоохраны для разбирательства дела о

браконьерстве. Для расследования дела о попытке мошенничества в особо крупных размерах я становлюсь старшим оперуполномоченным, а для

производства следствия о финансовых махинациях, пожалуй, стану следователем ОБХСС. Так вот, как инспектор, оперуполномоченный и

следователь, а также как сыщик с мировым именем, приказываю завтра прибыть ко мне на допрос к двенадцати ноль-ноль для принятия решения о

применении меры пресечения. Понял меня? По глазам вижу, что понял.
Положа руку на сердце, из всего услышанного Старко понял только одно — он попал. Причем так конкретно, как не попадал еще никогда в своей

жизни.
«Третий готов!» — отметил про себя Мотя, глядя, как средний богатырь закончил говорить и, резко отодвинув скамью, выбрался из-за стола.
На этом свой служебный долг Гореныш посчитал исполненным, настало время подумать и о себе. Тут очень кстати он углядел поваренка, который

с огромным трудом тащил на своих плечах большущий поднос с жареным барашком. Нет, сам работник кухни Мотю абсолютно не интересовал, а вот

содержимое подноса приятно щекотало три пары ноздрей дивным ароматом.
Ай, ну нельзя же быть таким неаккуратным! Где это видано, наступать отдыхающему Змею на хвост? Конечно, от неожиданности он может резко

вскочить и совершенно случайно сбить обидчика с ног. Грохот, крики, и баранья туша летит под стол к пирующим богатырям. Взгляд трех пар

удивительно чистых и честных глаз: «Мол, вы все видели, простая случайность, с кем не бывает. Но не пропадать же добру, в самом деле! Эх,

придется помочь, хотя брать лакомство с пола негигиенично. Спасибо за внимание, дальше я справлюсь сам».
Трезвое настроение Солнцевского было и без того не очень хорошим, а тут еще его цепкий взгляд выхватил среди пирующих сальную физиономию

Гордона, нашептывающего что-то на ухо его Любаве. Ну, то есть не «его» в личном смысле, а «его» в смысле исключительно служебном. Как главе

«Дружины специального назначения», Солнцевскому было совсем не безразлично с кем и, главное, как проводят расследование его подчиненные. И

вообще, этому Гордону пора и честь знать, нечего чужим богатырям нашептывать!
Наблюдая эту неприятную для него картину, Солнцевский прикидывал, сможет ли он грамотно списать на «особые полномочия» тот факт, если

прямо сейчас даст по роже этому Гордону. Так, стоп, у князей оно все по-особенному, по-благородному, с ними так вот грубо нельзя. А раз

так, то дать ему не по роже, а исключительно по лицу. Илюха уже было сделал шаг вперед, чтобы воплотить задуманное в жизнь, как его

остановила судьба в лице его тезки. Солнцевский оказался неосмотрительно близко от победителя чемпионата по биатлону, был решительно

схвачен Муромцем и чуть ли не насильно усажен за стол. Никакие отговорки на былинного богатыря не действовали, ссориться с ним не хотелось,

так что пришлось уступить грубой силе.
А вот пропустить кубок-другой за здоровье победителя Илюха отказался категорически. Дабы не провоцировать не совсем трезвые обиды, он тут

же честно обозначил Муромцу странности своего поведения: мол, расследование, дисциплина и данное Соловейке слово сегодня не употреблять.

Доводы были вынесены на обсуждение, и с минимальным перевесом были признаны уважительными. В результате в кубок Солнцевского плеснули

клюквенного морса и сочувственно похлопали его по плечу. Именно в этот момент на горизонте появился неугомонный Изя с неизменной трубкой во

рту и гуслями под мышкой.
— Прежде чем сделать глоток в честь победителя, подумай, что с тобой сделает Любава.
Солнцевский обреченно вздохнул, а средний богатырь бесцеремонно плюхнулся на скамью и тут же сунул свой длинный нос в кубок друга.
— Фу, какая пошлость! — отмахнулся черт, оценив его содержание. — Хотя, с другой стороны, голова целее будет.
Тут Изя на секунду задумался и лихо махнул рукой:
— Эх, ради службы да дружбы на какие только извращения не пойдешь! Раз ты решил покатиться по наклонной плоскости и на пиру лакаешь

безалкогольные напитки, пожалуй, составлю тебе компанию.
Черт тут же наполнил свою посуду квасом и, несмотря на трезвую голову, выдал серию сногсшибательных тостов за процветание спорта вообще,

биатлона в частности, и первого чемпиона по этому зимнему виду спорта. Захмелевший Муромец казался совершенно счастливым, и то и дело

подливал квасу вновь образовавшемуся тамаде.
Средний богатырь с показательной благодарностью принимал кубок за кубком и продолжал радовать всех за столом новыми тостами и остротами.

Речи свои он произносил, не выпуская изо рта трубку и пытаясь себе аккомпанировать на гуслях. Музыкальный инструмент загулявших богатырей

ни капли не заинтересовал, а вот глотание коллегой ароматного дыма вызвало всеобщий интерес. Черт по привычке немного поломался, но все же

продемонстрировал всем желающим плоды творчества Феофана.
Напрасно Солнцевский корчил свирепые рожи и показывал своему другу кулак (Изя просто делал вид, что его не замечает), напрасно грозил

геенной огненной за распространение курения (заслужил снисходительный взгляд черта), и уж, конечно, совершенно впустую он твердил

окружающим про несомненный вред курения. Несмотря на все протесты бывшего борца, трубка отправилась по кругу. Наконец Илюха пообещал всех

курильщиков поотлучать нафиг от спортивного зала и даже отвернулся, чтобы не видеть своими глазами, как пошла в народ вредная привычка. В

этот момент (наработанные годами инстинкты бывают крайне устойчивыми) его рука как-то сама собой схватила со стола бутыль, причем не с

ягодным морсом, а совсем даже наоборот. В соответствии с первым и единственным пунктом всем известного закона подлости, тут же раздались

легкие шаги боевой подруги.

— Я не поняла, а как же данное слово?!
— Любань, я того… — смутился бывший браток, — ни капли до этого. Это все Изя со своей трубкой!
— А чего сразу я? Чуть что, сразу Изя! Насчет курения уговора не было, к тому же мы не взатяжку, так, баловство одно.
— Ребята, вы обещали! — нависла над друзьям разъяренная Соловейка. — При исполнении ни капли!
— Да чего ты кипятишься? — вдруг взвился на дыбы Илюха — Я же молчу, как ты с этим Гордоном ворковала! Сидит такая румяная, а он ей что-то

на ухо нашептывает. Хотел было подойти объяснить, что чужим де… чужим богатырям нечего нашептывать, да побоялся помешать такому тесному

общению!
Бывшая купеческая дочка вздрогнула, словно от удара, и очень внимательно посмотрела в глаза своего непосредственного (и непонятливого)

начальника. Курносый носик подозрительно шмыгнул, Соловейка резко развернулась на высоких каблуках и бросилась прочь из терема.

Курносый носик подозрительно шмыгнул, Соловейка резко развернулась на высоких каблуках и бросилась прочь из терема.
— Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие, — раздался за спиной голос рогатого друга, — чего сидишь-то? Догоняй!
Догонять обидевшуюся Соловейку Илюхе не хотелось. Нет, извиниться было не сложно, но он справедливо полагал, что одним извинением в данном

случае не отделаешься. Наверняка Любава захочет откровенного разговора, а вот к нему-то старший богатырь был решительно не готов.
— Илюха, поверь на слово старому ловеласу, если сейчас ее не догонишь, потом вовек не отмоешься.
— Может, отмоюсь? — с робкой надеждой в голосе поинтересовался Солнцевский.
— Нет, — резко отрезал Изя. — В крайнем случае, вали все на врожденное косноязычие и обилие старых спортивных травм. Мол, тебя так часто о

маты головой били, что сам порой не знаешь, что несешь.
— Это ты не знаешь, что несешь, — огрызнулся старший богатырь, тем не менее поднимаясь с места.
«Делать нечего, придется догнать обидевшуюся Соловейку и извиниться. Правда, не совсем понятно за что именно, но это уже дело третье. Это

просто абсурд какой-то, она с гордонами милуется, а я виноват. Эх, как же тяжело порой бывает с женщинами!» — примерно такие мысли

крутились в голове у Солнцевского, когда он пересекал тронный зал по направлению к парадному выходу.
Тут боковым зрением старший богатырь заметил еще одного фигуранта из списка подозреваемых. Дочурка Берендея и Агриппины о чем-то жарко

спорила с воеводой, активно жестикулируя при этом руками, Севастьян, наоборот, оставался холоден и лишь время от времени бросал в ответ

рубленые фразы. Разговор явно не клеился. Наконец даже такой сомнительный формат общения исчерпал свой ресурс. Сусанна раздраженно махнула

рукой и сломя голову бросилась прочь.
Их пути-дорожки пересеклись прямо в дверях.
— Сусанна, погоди! — окликнул Илюха молодую княгиню, когда понял, что та собирается пройти мимо, не удостоив его даже взглядом.
— Ну? — не очень вежливо отозвалась та, останавливаясь с явной неохотой.
— Вопрос один есть, — не зная, с чего начать, выдал Солнцевский.
Хотя в соответствии с Изиным планом нужно было вывести подозреваемую из себя, делать Илюхе это решительно не хотелось. В конце концов,

долгое время он был персональным тренером Сусанны, а такие взаимоотношения, несомненно, сближают.
— Слышь, Илюха, давай только сразу к главному, а то и без тебя тошно.
— К главному так к главному, — пожал плечами Солнцевский. — Ты вчера утром, до биатлона, чем занималась?
Вообще-то эта незамысловатая фраза задумывалась как вопрос про наличие алиби. Но последующей реакции Илюха никак не ожидал. Уже второй раз

за последние пять минут на него посмотрели таким выразительным взглядом!
— Пожалуй, я ошиблась, и без тебя тошно, а с тобой еще больше. Не ожидала я от тебя!
— Чего не ожидала?
— Уже не важно чего, — отмахнулась Сусанна и голосом полным презрения продолжила: — Обозначенное утро я провела вместе с моей

любвеобильной матушкой, больше и добавить нечего.
— Нечего? — удивился Илюха.
— Нечего! — отрезала собеседница и решительно отстранила бывшего тренера со своего пути: — Бывай, служивый!
«Не мой сегодня день, — глядя вслед удаляющейся Сусанне, подумал Солнцевский. — Совсем запутался в бабских заморочках. Если так дальше

пойдет, то вместо того чтобы помириться с Любавой, еще больше с ней поругаемся.

Нужно будет любой ценой отвертеться от разговора по душам.

Простое извинение и баста! Пожалуй, Изя прав, нужно будет вспомнить про тяжелое детство, мутную юность, сомнительную зрелость и спортивные

травмы».
Выбрав подобную линию поведения, Илюха прибавил скорости. Торопливо накинул на себя полушубок, нахлобучил на голову форменную шапку с

лисьим хвостом и бросился догонять свою боевую подругу. Он не сомневался, что Соловейка отправилась домой, в «Чумные палаты». А куда еще?

Если бы Агриппина не была на сносях, Любава могла бы направиться к ней, поплакаться в жилетку на свою нелегкую женскую долю, но в нынешнем

состоянии Соловейка никогда не будет ее грузить своими проблемами.
Снежок весело скрипел под ногами, полная луна освещала дорогу не хуже фонаря, Илюха еще немного добавил ходу, намереваясь нагнать Любаву

еще на подступах к «Чумным палатам». Пообщаться лучше всего на свежем воздухе, при всем желании на таком морозе долго говорить все равно не

получится.
Удивительно, но, несмотря на все старания, беглянку он так и не догнал.
В «Чумных палатах», бывшей вотчине купцов Свиньиных, мини-дружина квартировала уже второй год, однако до сих пор, больше по привычке,

простой люд обходил это место стороной. Сказывался застоявшийся страх, что нагнал на окружающих одичавший Феофан. Это сейчас домовой

раздобрел на домашних харчах и ворчит больше по привычке. Раньше, судя по многочисленным рассказам, он резвился не в пример более жестко,

если не сказать жестоко.
А потому Солнцевский крайне удивился, увидав запряженный тройкой коренастых лошадок крытый возок, стоявший прямо напротив ворот в палаты.

Какие-то люди копошились вокруг, аккуратно загружая в него что-то вроде свернутого в рулон ковра. Илюхе сразу пришла на ум сцена кражи

невесты из незабвенного кинофильма Гайдая, и он отчетливо вспомнил, как очень переживал, будучи маленьким, что недогадливый милиционер не

удосужился проверить, какого именно «барана» грузили в машину Трус, Балбес и Бывалый.
«Я, конечно, не милиционер, но проверить можно», — сам себе сказал Солнцевский и решительно направился к странному возку. Далее некоторое

время все развивалось по сюжету знаменитой комедии.
— Что грузите? — отчего-то с кавказским акцентом поинтересовался Илюха.
Он уже был готов пошутить про шашлык и невесту, однако жизнь внесла свои коррективы. И в следующее мгновение Илюха наконец понял, почему

тот милиционер из фильма не стал настаивать на обыске. Когда в малолюдном месте три сомнительных личности что-то пытаются запихнуть в

машину (или, скажем, в запряженный тройкой воз), велика вероятность того, что они могут не оценить по достоинству твоего любопытства. В

следующее мгновение что-то очень тяжелое и неласковое опустилось сзади на Илюхину многострадальную голову. Сознание скоренько покинуло его,

а к старым травмам прибавилась еще одна, причем совершенно не спортивного характера.
— …ать, Илюха, да очнешься ты, в конце концов, или нет?
Как красиво эта сцена смотрится в кино: пляж, пальмы, золотой песок, прибой вынес загорелого молодого красавца на берег, стройная мулатка

в бикини плачет на его груди, время от времени ласково шлепая рукой по трехдневной щетине, с надрывом просит своего героя: «Очнись, мой

милый Педро!» (или Хуан! — тут можно подставить любое другое имя славного представителя семейства мачо).
А если твое тело не видело солнца несколько месяцев, до ближайшего моря как пешком до Китая, голова раскалывается от невыносимой боли,

мороз настойчиво пробирается сквозь одежду, да еще кто-то самозабвенно пинает тебя ногой под ребра? В таком случае это уже не мыльная

опера, а суровая проза жизни.

— Мы, может быть, последние минуты видим друг друга, а он тут без сознания разлегся, эгоист!
Илюха получил еще один пинок под ребра и торопливо подал признаки жизни. В качестве такого признака он выбрал стон.
— Ну наконец-то! — расслышал он до глубины души знакомый голосок боевой подруги. — Я извелась вся, а он никак в себя прийти не может!
Чтобы не получить очередной раз по ребрам от собственной подчиненной, Солнцевский благоразумно попытался сесть. Со связанными руками и

больной головой это было не просто, но со второй попытки все-таки удалось осуществить задуманное. Еще некоторое время понадобилось, чтобы

собраться с мыслями и осмотреться. Итак, что мы имеем? Руки связаны за спиной, рядом Любава в точно таком же положении, и, судя по всему,

находятся они вдвоем в возке, который движется в неизвестном направлении. Сквозь полог из овечьих шкур пробивается солнце, но понять,

сколько сейчас времени, не представляется возможным. Соловейка сидит напротив и нетерпеливо буравит его глазами.
— Говорить можешь? — на всякий случай уточнила младший богатырь.
— Не знаю, — совершенно честно признался Илюха, с огромным трудом раздирая пересохшие связки.
— А слушать?
— Могу.
— Уже неплохо, — в голосе Соловейки проскользнули нотки удовлетворения. — Значит, я буду говорить, а ты слушать.
На этот раз Солнцевский просто кивнул головой.
— Ты, конечно, большая скотина, что обвинил меня во флирте с Гордоном, — начала Соловейка, — в другой ситуации я бы в жизни не простила

тебе столь необоснованное обвинение и дулась бы, по меньшей мере, неделю. Но сейчас столько времени у нас нет, и я тебя прощаю.
Илюха не смог сдержать вздох облегчения. Как все хорошо складывается, никаких тебе выяснений их сложных отношений, раз, и готово — прощен.

Ради этого можно было схлопотать оглоблей по затылку.
— Теперь о главном. Я очнулась раньше тебя, и мне удалось подслушать, о чем переговаривались наши похитители. — Тут Соловейка сделала

выразительную паузу и продолжила чуть более торжественным голосом: — Они везут нас на какую-то заимку и там продадут хазарам. Ты, я

услышала, будешь работать на руднике, а я пойду в наложницы к богатому кочевнику.
Это становилось интересно. Что из него шахтер не получится ни при каком условии, Солнцевский осознавал вполне четко, но еще более

отчетливо просматривалась судьба того лишенца, который захочет позабавиться в спаленке с бывшей мелкоуголовной личностью. В лучшем случае,

распустит свой гарем за ненадобностью, а в худшем этот самый гарем будет плакать над его могилкой. Интересно, какой из предложенных

вариантов ему придется по вкусу?
— Так вот я и решила, что другой возможности обсудить наши отношения больше не представится.
Услыхав такие речи, Солнцевский вздрогнул и сразу напрягся. Выходило, что обрадовался старший богатырь рановато и самое трудное еще

впереди.
— Ну откуда такие пессимистические настроения? — стараясь говорить как можно более беззаботно, начал Илюха. — С чего ты взяла, что не

будет другой возможности? Да у нас с тобой будет куча этих самых возможностей, и в конце концов когда-нибудь (но не сейчас) мы все обсудим.

А может, к тому времени вообще все как-то само собой рассосется.
— Илюш, что, голова сильно болит? — с тревогой в голосе поинтересовалась Соловейка.
— Да есть немного, — признался Солнцевский. — А это ты, собственно, к чему?
— А к тому, что туго соображать стал! Давай я буду говорить помедленнее, глядишь, до тебя дойдет, что нас вот-вот продадут, словно коров

на рынке, и больше мы с тобой никогда не увидимся!
— Скажешь тоже, коров! Для меня больше подходит сравнение с быком, а тебя в таком случае лучше назвать телочкой.

А может, к тому времени вообще все как-то само собой рассосется.
— Илюш, что, голова сильно болит? — с тревогой в голосе поинтересовалась Соловейка.
— Да есть немного, — признался Солнцевский. — А это ты, собственно, к чему?
— А к тому, что туго соображать стал! Давай я буду говорить помедленнее, глядишь, до тебя дойдет, что нас вот-вот продадут, словно коров

на рынке, и больше мы с тобой никогда не увидимся!
— Скажешь тоже, коров! Для меня больше подходит сравнение с быком, а тебя в таком случае лучше назвать телочкой.
Несмотря на крайне ограниченное пространство, Соловейке удалось-таки его пнуть. Илюха и среагировать не успел.
— Чего дерешься? Я же шучу, настроение тебе поднимаю! — немного обиделся Илюха, не имеющий даже возможности потереть больной бок. — Вон ты

в какую депрессию впала, а я не потерплю пораженческих настроений во вверенном мне подразделении.
— Издеваешься?
— Ни капли. Вместо того чтобы дурью маяться, предлагаю обсудить сложившуюся ситуацию.
— Так я и предлагаю обсудить! — подскочила Соловейка и слегка ударилась головой о мягкий потолок повозки. — Давай так, если тебе сложно

начать первым, буду говорить я. Знаешь, я уже давно хотела тебе сказать…
— Ты совершенно права, — резко оборвал собеседницу Илюха, понимая, что разговор пошел совсем не в ту сторону. — Я тоже хочу тебе сказать,

что Изин план сработал на все сто! Мы настолько запугали преступника своими наездами, что тот от страха за свою шкуру организовал на нас

покушение. Думаю, что похищение нашего рогатого друга так же входило в его планы, но он как обычно выкрутился. В противном случае он лежал

бы связанным тут же и развлекал нас скабрезными анекдотами в неповторимом одесском стиле.
— Но я хотела говорить не об этом! — зарычала Соловейка. — Не об Изе, чтоб он был здоров, а о нас с тобой.
— Так я и говорю о нас с тобой, — продолжил гнуть выбранную линию Илюха. — С чего это вдруг нам обсуждать ушлого черта? Раз он на свободе,

то, несомненно, в данный момент он развил бурную деятельность и мобилизовал все взрослое население Киева на наши поиски. А если прибавить к

этому Мотю, то становится совершенно очевидным, что вопрос нашего освобождения решится в ближайшее время.
Илюха говорил настолько убежденно, что, в конце концов, сам проникся своей собственной уверенностью. А ведь в начале разговора ее как

таковой не наблюдалось.
— Так ты думаешь, нас спасут? — осторожно поинтересовалась Соловейка.
— Однозначно!
— Но, может быть, на всякий случай мы с тобой…
— Никаких всяких случаев быть не может, — сказал, как отрезал. Солнцевский. — Мы с тобой освободимся, закончим это дело, отгуляем

заслуженный отпуск и, возможно, тогда…
Закончить фразу он не успел, возок резко остановился, и, потеряв равновесие, Илюха повалился на погрустневшую Соловейку. Та охнула, но ни

ругаться, ни пинаться на этот раз не стала. Их лица оказались совсем близко друг от друга, и Солнцевский отчетливо увидел снежинку,

повисшую на длинных ресницах Любавы. Конечно, если бы он сконцентрировал свое внимание не на этом кристаллике льда, а на глазах своей

боевой подруги, то смог бы разглядеть в них нечто очень важное. Вся беда была в том, что он отчего-то очень боялся это сделать. Боялся

признаться себе, что взбалмошная девчонка, которая когда-то пыталась ограбить его на большой дороге, стала для него чем-то большим, нежели

друг.

— Фома, ты глянь, шо тут творится! — раздался неприятный хриплый голос, и сноп яркого света ударил в глаза пленников. — Им впору от страха

выть, а они все туда же, милуются!
— Так, может, оно и правильно, напоследок-то? — подключился голос второй, не менее противный. — Может, снимем веревки на полчасика, чтобы

он смог отгулять ее по полной?
Все-таки за время существования «Дружины специального назначения» ее члены стали весьма слаженной командой. Во всяком случае, Солнцевскому

и Соловейке не пришлось согласовывать свои действия — и оба похабника одновременно отлетели метров на пять от повозки, получив два

синхронных удара в грудь связанными ногами.
— Ты должен пообещать мне, что не тронешь этих упырей, когда нас будут освобождать, — обратилась к Солнцевскому Соловейка. — Я хочу лично

поучить их культурной речи.
— Для тебя, Любавушка, все что угодно, — тут же отозвался Илюха, — но только не это. Поверь, этот урок у меня получится лучше.
Тут пленники переглянулись и тут же пришли к консенсусу.
— Поровну?
— Точно! Один мне, другой тебе, так будет справедливо.
Старший богатырь хотел сказать еще что-то, но его резко рванули наружу пара крепких рук. За ним последовала Соловейка, причем, судя по

отчаянному воплю обидчиков, ей удалось пустить в ход зубы. Исходя из богатого личного прошлого, Солнцевский полагал, что их для

профилактики должны были немного попинать ногами. Однако опыта работорговли у бывшего чемпиона по греко-римской борьбе не было, и подобные

предположения оказались ошибочными. Портить живой товар не позволил сухонький кочевник, бросивший что-то своим людям на непонятном языке.

Те, в свою очередь, тут же отпихнули Фому с приятелем, желающих поквитаться с обидчиками. Последним пришлось еще раз оценить всю прелесть

полета до ближайшего сугроба.

— Не сметь, испортишь! — уже по-русски крикнул потенциальный покупатель.
Воспользовавшись небольшой паузой, Солнцевский решил осмотреться. Так, ничего особенного. Излучина реки, небольшая избушка на сваях,

вросших в лед, с десяток хазар на маленьких лохматых кониках и парочка ушибленных похабников, не следящих за своей речью.
— Ты что ль покупать нас собрался? — хамоватым голосом обратился Илюха к главному из хазар.
— Я, — с полным осознанием своей значимости на этом свете коротко ответил кочевник.
— И почем берешь?
Такое поведение живого товара несколько озадачило работорговца. Впрочем, он считал, что полностью контролирует ситуацию, и поэтому не стал

уклоняться от странного разговора.
— Девчонку десять монет, тебя — одна, — признался кочевник, похлопав себя по увесистому кошельку, висящему на поясе.
— Не понял, а чего за меня так мало даешь? — даже немного обиделся Солнцевский.
— Совсем плохой раб, — пояснил политику цен покупатель, — работать плохо, хозяин хамить, пытаться убежать. Я такой раб хорошо знаю.
Оценив сказанное, прикинув так и сяк, Илюха был вынужден признать полную правоту кочевника. Из него действительно получился бы никудышный

невольник.
— А почему тогда за нее так много? — не унимался Илюха.
— Она очень хороший наложница будет! — пояснило дитя степей. — Зубы ровный, кожа белый, ноги тоже ровный, в постели такой женщин словно

тигр!
Тут Солнцевскому стало смешно. Купившись на негероическую внешность младшего богатыря, этот тип даже представить не мог, на что способна

Любава, ежели ее хорошенько разозлить.

Купившись на негероическую внешность младшего богатыря, этот тип даже представить не мог, на что способна

Любава, ежели ее хорошенько разозлить. Жалко, что у нее руки связаны, а то бы никакой помощи ждать не пришлось, одним свистом бы эту шушеру

разметала.
— Ладно, давай кончать этот балаган. Предлагаю тебе, вместо того чтобы ты лишился денег, товара и собственно головы, одиннадцать монет в

качестве отступного и полное отсутствие проблем в придачу. В противном случае ничего не могу обещать, так как вскорости тебе придется иметь

дело с бешеным Змеем Горынычем и чертом с крайне неустойчивой психикой.
А вот ответить дитя степей так и не успело. Кочевник долго обдумывал услышанное, долго растолковывал подельникам, что посулил им безумный

русский, долго хохотал, а после этого… был буквально расплющен чертом, упавшим на него с небес.
— Посмотри, Любава, какая странная смерть для хазарина — быть убитым летящим чертом на бескрайних заснеженных полях Древней Руси.
— … твою …ать… — раздался голос взбешенного среднего богатыря, — столько на белом свете людей солидных, упитанных, мягких. Так нет, мне

обязательно попадется мешок с костями. Причем заметьте, с очень жесткими костями. А я, между прочим, об него всю филейную часть отбил!
Илюха всегда придерживался нехитрой истины: о покойниках либо хорошо, либо ничего, но в данный момент делать замечание Изе, свалившемуся с

небес в новом для него образе десантника, не стал. Тем более что от раздавленного кочевника его рогатый друг перешел к более близким темам.
— Илюха, когда ты своего безумного Гореныша приземляться нормально научишь? Это не Мотя, а камикадзе какой-то трехголовый!
Даже в обычное время неизменное ворчание черта по любому поводу давно перестало раздражать Солнцевского, чего уж говорить про сложившуюся

ситуацию! Илюха собрался было заключить друга в объятия, но не успел. Этот самый друг с диким воплем: «Атас, он садится!» — сам кинулся на

него с Любавой. Обниматься, правда, рогатый не стал, а бесцеремонно сшиб их с ног и попытался прикрыть своим телом распластавшихся на снегу

друзей. Последнее ему удалось лишь отчасти, в том смысле, что площади Изиного тела, даже облаченного в зимнюю амуницию, никак не хватило

для воплощения задуманного.
Илюха хотел возмутиться подобной бесцеремонности, но не успел. Дело было в том, что в следующее мгновение Илюха реально испугался. Причем

испугался так, как не пугался до этого никогда, даже во времена смутного времени, когда одна эпоха сменяла другую, а сам бывший спортсмен

пополнил одну из бригад солнцевской братвы. Причиной столь несвойственного ему испуга оказался… его трехголовый любимец.
С тех самых пор, когда Илюха на пару с Соловейком и Изей отбили маленького Змееныша от стаи волков, Мотя стал для него близким и родным.

Солнцевский воспринимал Гореныша кем-то вроде любимой собаки, верного и преданного друга. Пусть у него три головы, пусть вместо густой

шерсти приятно шелестит чешуя, пусть он не ходит, а летает, — такие мелочи не брались в расчет, когда речь заходила о Моте.
И вот сейчас, при помощи своих собственных глаз, Илюха сделал одно совершенно неожиданное открытие: его трехголовый друг — Змей Горыныч!

Или нет, лучше вот так: ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ! Со всеми вытекающими последствиями.
Как бы поточнее описать то, что предстало перед глазами членов «Дружины специального назначения»? Представьте себе невероятный гибрид,

состоящий из армейского огнемета «Шмель» (в количестве 3 штук), танка Т-72, вертолета Ка-50 и бешеного трехголового волка.

Представили? А

теперь еще поднапрягите свою фантазию и вообразите, что всей этой безумной массой управляет воспаленный мозг автора сценария очередного

голливудского блокбастера «Безумный маньяк — поджигатель из Южной Дакоты» или «Возвращение безумного маньяка — поджигателя из Южной

Дакоты». Вот теперь, пожалуй, всё, нарисованная у вас в голове картинка дает полное представление о том, как выглядел Мотя, пришедший

(вернее, свалившийся с небес) на помощь хозяину и его боевой подруге.
Еще совсем недавно в планах Солнцевского значился грубый, но откровенный разговор по душам с теми разбойниками, что захватили в плен его с

Любавой. Тем для общения было как минимум две: беспричинное хамство при общении с незнакомыми людьми и выяснение имени заказчика похищения.
Теперь же, глядя на то, что осталось от похитителей, Илюха должен был признаться в полной бесперспективности своих намерений. На берегу

неизвестной реки не осталось ничего и никого, кто так или иначе был замешан в похищении (конечно, кроме самих спецдружинников). Дымилось

несколько небольших кучек пепла и одна большая на том месте, где совсем недавно стояла избушка. А в центре всей этой вакханалии стоял

совершенно несчастный Змей Горыныч. Полные глубокой печали три пары глаз уставились на хозяина, словно ожидая от него чего-то ужасного. Шеи

опустили головы к самой земле, тем самым окончательно завершив совершенно нехарактерный для Моти образ. Самый кончик хвоста еле заметно

пытался вильнуть из стороны в сторону, но не решался сделать это в привычной амплитуде.
— Что это он? — осторожно поинтересовался Илюха, стряхивая с себя черта.
— Дык… переживает, — обиженно отозвался Изя.
— По поводу того, что свидетелей обуглил?
— Вот еще! — удивился рогатый. — Будет наш троглодит из-за таких мелочей расстраиваться. Это я его пристыдил!
— Ничего себе мелочи, ни одного «языка» не оставил! Только я не понял, как это ты пристыдил?
— Очень просто, — пожал плечами средний богатырь. — Мотя уперся как баран, ни в какую не хотел меня на себе везти, вот и пришлось провести

разъяснительную работу и упереть на патриотизм. Ты, Илюха, прекрати издеваться над Змеем, прости его поскорей, а уж потом я во всех

подробностях расскажу, что с нами произошло, после того как тебя спеленали и словно младенца привезли в эти ясельки.
— Тоже мне, скажешь, младенца, меня, между прочим, сзади по голове стукнули, — буркнул Илюха. Потом опасливо глянул в сторону Моти: —

Боязно как-то звать его, вдруг укусит или спалит почем зря.
— Оно и видно, что по башке тебе хорошенько стукнули, — ехидно отметил Изя, — с каких это пор ты Гореныша бояться стал?
— С тех самых, когда он на моих глазах отработал поэффективнее, чем тонна напалма.
— Так это он просто в расстройстве был, — отозвался черт, звучно шмыгнув носом, — а сейчас, видишь, уже отошел.
— В расстройстве?
— Ну в ярости, не придирайся к словам. В общем, зови его сюда, пожалей, пожури, почеши пузо. А то наша военно-воздушная огнеметная

артиллерия сейчас от разрыва сердца лапы отбросит.
Илюха с сомнением посмотрел на друга, потом с еще большим сомнением на окружающее его пепелище, и только после этого осторожно позвал

своего чересчур расшалившегося любимца:
— Мотя, чего сидишь там как неродной? Иди к нам!
Глядя на то, как на полусогнутых лапах, не веря в свое счастье, к нему ползет Мотя, Илюха совсем устыдился и конфузился.

Да как он вообще

мог подумать, что его трехголовый друг способен причинить ему какой-то вред? Да он скорее сам себе в горло вцепится, чем допустит это!
Змейчик, поняв, что хозяин не только не злится на него, но и чем-то вроде сконфужен, в то же мгновение со всех лап рванул ему навстречу.

От переполнявших его чувств Мотя постарался выразить свое отношение к Солнцевскому как можно ярче. Не особенно задумываясь о последствиях,

Гореныш поставил передние лапы на плечи хозяина и с высоты своего нынешнего положения с удовольствием троекратно лизнул его в щеки.
Тренер Солнцевского мог бы гордиться своим воспитанником советской школы по греко-римской борьбе — он не упал. Так, слегка покачнулся да

выдал что-то незамысловатое сквозь стиснутые губы. Мало того, Илюха даже смог одобрительно похлопать своего массивного друга по плечу,

прежде чем он вспомнил о том, что люди называют «совесть», и опустил свои передние конечности на землю.
— Если ты, самовар трехголовый, хоть раз попробуешь сотворить когда-нибудь такое со мной, что сделал с обидчиками, я тебе хвост морским

узлом завяжу, — пригрозил Горенышу Изя, как только тот оказался на своих четырех лапах. Потом немного подумал и добавил: — Конечно, если в

живых останусь.
— Присоединяюсь, — полностью согласилась с коллегой Соловейка и выразительно показала трехголовому кулак: — Даже не вздумай пробовать!
Мотя никак не отреагировал на слова трусливых коллег, а разок лизнул благодарно руку Солнцевского, издал победный клич и, рухнув на

оплавленный снег, захрапел. Слишком уж много чего произошло за последнее время. Для молодой, неокрепшей психики такой груз оказался

чересчур тяжелым, и она (в смысле психика) решила взять небольшой тайм-аут.
Так как просыпаться Мотя категорически отказывался, а оставлять его одного было, по меньшей мере, неприлично, коллеги решили устроить

вынужденный привал. Поскольку стараниями разгулявшегося Гореныша в радиусе пятидесяти метров оказалось полностью выжженное пространство,

было принято решение расположиться чуть в стороне на опушке леса. Илюха натаскал дров, Изя распалил костер, а вот Соловейка в кои веки

осталась без дела. Оно и понятно, младший богатырь прибыла в это негостеприимное место в качестве пленницы, а никак не хозяйки на

загородном пикнике.
Сухие сучья весело трещали в костре, со стороны реки раздавался разухабистый храп Гореныша. Все неприятности остались позади, и теперь

друзья решили подвести итоги последнего дня. Для начала нужно было собрать все полученные сведения воедино и уже после этого делать выводы.
Соловейка с некоторыми купюрами передала разговор с Гордоном, далее поведала о том, как схлопотала по голове чем-то тяжелым у самых ворот

«Чумных палат». Потом последовал рассказ Солнцевского. Его действующими лицами оказались Студнеслав, Феврония Халявщица, Сусанна, памятный

милиционер из кинофильма «Кавказская пленница» и оглобля. О последней старший богатырь вспоминал с особым чувством, и нельзя было сказать,

что оно было теплым.
Наконец настал черед Изи. Как и следовало ожидать, его повествование было чрезвычайно эмоциональным и красочным. Для полного душевного

равновесия ему не хватало только любимой скрипки (то есть гуслей, конечно), правая рука время от времени пыталась вдарить по несуществующим

струнам. А вот трубочку пронырливый черт заботливо извлек из-за пазухи и с видимым удовольствием прикладывался к ней по ходу своего

рассказа.
Тут надобно вернуться на некоторое время назад, дабы узнать, что произошло с чертом доподлинно, без купюр и преувеличений рассказчика.

Тут надобно вернуться на некоторое время назад, дабы узнать, что произошло с чертом доподлинно, без купюр и преувеличений рассказчика.
Итак, мы расстались со средним богатырем на пиру, когда Илюха Солнцевский под его нажимом отправился догонять Соловейку.
Без верных друзей, да еще связанный данным Любаве словом не употреблять спиртных напитков, черт совсем загрустил и вскоре решил

отправиться домой. Там его ждало освобождение от глупого обещания, заветный погреб и несколько стеллажей, уставленных целой батареей

бутылок, бутылей, кувшинов и прочей посуды. С классической стеклянной тарой в те времена было плохо, вот Изя и крутился как мог. Однако это

был тот случай, когда содержание, несомненно, было куда важнее формы. А вот за содержание Изя был спокоен: благодаря его стараниям (ну и

небольшой помощи Феофана) одна половина тары была занята отборным первачом всевозможных вкусов и оттенков, вторая тоже не пустовала, а была

отдана на откуп менее крепкому напитку — пиву. В деле пивоварения наша сладкая парочка также достигла ощутимых результатов. В ассортименте

у черта с домовым уже числилось около десятка разных сортов, в том числе его самый любимый — «Изя темный».
Вот об этом благородном напитке и думал средний богатырь, когда пытался растолкать мирно спящего в уголке до неприличия обожравшегося

Мотю. Слово «обожравшийся», конечно, несколько грубовато, но именно оно наиболее точно характеризует то состояние, в котором находился

трехголовый проглот. После выполненного задания Мотя переусердствовал с едой и теперь пребывал в совершенно нетранспортабельном состоянии.
— Ты что, домой вообще не собираешься? — поинтересовался Изя, пихая сопящего в шесть ноздрей Гореныша — Ты пойми, гостеприимством Берендея

не стоит злоупотреблять, — теребил Мотю черт. — Мало того, что ты его объедаешь в три пасти, так еще пытаешься дворец в качестве дармовой

гостиницы использовать.
— Грамс… — выдала левая голова, не открывая глаз, и тут же попыталась спрятаться под крылом.
— Значит, не проснешься?
— Грм… — лениво отозвалась голова центральная, также не подающая признаков активной жизни.
— Это твой окончательный ответ? — уже чисто символически напоследок бросил черт.
На этот раз в ответ не раздалось ни одного звука. Мотя был настолько сыт, что у него не осталось сил даже на храп. Пожав плечами и

заботливо укрыв коллегу позаимствованной для такого случая скатертью, Изя отправился домой.
В отличие от друзей, средний богатырь старался передвигаться по столице не по центральным улицам, а по всяческим закоулкам. Во-первых, это

было ближе ему по сути, а во-вторых, позволяло тратить на дорогу значительно меньше времени. Уж кому-кому, а черту было доподлинно

известно, что кривая дорожка почти всегда более быстрая. Вот и сейчас, вместо того чтобы направиться к парадным воротам, он привычным

образом свернул на задний двор. Маленькая калиточка, охраняемая заспанным богатырем, была как раз кстати. Чисто из вредности Изя пожурил

караульного, рассказал ему похабнейший анекдот про старого еврея и выбрался за пределы княжеского дворца. Черту предстоял короткий путь

домой мимо каких-то складов и мастерских, в конце которого ждала заветная бутыль с пивом, названным в честь его самого. Поскольку служба

уже закончилась, можно было немного расслабиться. Но жизнь решила внести некоторые коррективы в планы среднего богатыря. Три личности

самого сомнительного облика нарисовались перед Изей, неожиданно выдвинувшись из-за угла амбара.

Смачно сплюнув на снег, одна из личностей обратилась к нему хриплым голосом:
— Ну и сколько можно ждать? Он там на пиру расслабляется, а мы тут чуть не околели от холода. Разве можно быть таким эгоистом?
Честно говоря, Изя немного оторопел от подобного, совершенно необоснованного обвинения. Поначалу он подумал, что это простые грабители, и

собирался без разговоров пустить в ход копыта. Но после подобных несправедливых речей решил поближе познакомиться с местным лихим людом,

так сказать для расширения общего кругозора. Тем более что накостылять им можно и попозже.

Выбранный чертом имидж знаменитого лондонского сыщика на морозе было держать сложно, самое теплое английское пальто никогда не заменит

тулупа, а кепи меховой шапки. В данной ситуации Изя решил продемонстрировать особый акцент и чисто английские манеры.
— Простите, сэр, это вы мне?
— Дык? А кому же еще? — удивился один из громил и чуть запоздало возмутился: — Постой-ка, это ты кого сэром назвал?!
— Значит вы не сэр? — решил уточнить Изя.
— Нет, я нормальный, — пожал плечами нападающий. — И вообще, хватит мне зубы заговаривать!
— Ничего не могу с собой поделать, привычка, — признался черт. — Ладно, ежели ты не сэр, тогда даже проще. Чо те надо?
Пришлось констатировать, что манеры коренного лондонца совершенно не уместны в жизненных реалиях зимнего Киева. Вести учтивую беседу,

конечно, можно, но только сидя в уютной гостиной у затопленного камина с чашечкой чая в руках. Зима, мороз, подворотня и свои, доморощенные

разбойники совсем не способствовали длинным культурным разговорам.
— Вот так-то лучше, а то сразу обзываться, — обрадовался громила. — Давай-ка определимся по-быстрому, а то мы совсем замерзли.
— С чем определимся? — не понял Изя.
— Дык сам ты в мешок полезешь или мы тебя бездыханного упакуем? Только ты учти, что кулак у меня тяжелый, и я могу случайно не только

сознание вышибить, но и мозги. Конечно, жалко будет десять золотых монет терять, но тут уж ничего не поделаешь.
— Так вы от моего тестя несостоявшегося?! — наконец догадался средний богатырь.
— Ну да, — скромно признался разбойник, — давай уж по-мирски, сам понимаешь, десять монет на дороге не валяются. Ты не волнуйся, этот

бухарец тебя и пальцем не тронет, просто женит на своей дочке, и всего делов-то. Кстати, у него в тереме уж и столы накрыли отметить.
— Ага, не волнуйся, — сквозь зубы процедил Изя, пытаясь унять непроизвольную дрожь, ни с того ни с сего накрывшую его с головы до пят. —

Вы бы видели эту невесту, да я скорее Микишку в жены возьму, чем ее!
— Что, до такой степени? — посочувствовал лихой человек.
— Не то слово.
Последний довод черта был настолько весомым, что нападающие решили взять тайм-аут. Так как мороз крепчал на глазах, совещание оказалось

недолгим.
— Извини, братан. Мужская солидарность, конечно, дело серьезное, но такие деньжищи ни за кого другого мы не получим. И потом, я видел, что

эта Газель с каким-то мешком на голове ходит, так эта восточная мода будет тебе подспорьем, а на ощупь все бабы одно одинаковые.
С последним утверждением Изя, как несомненный ценитель женской красоты, был совершенно не согласен, но отстаивать свое мнение в подобной

ситуации считал неуместным.
— Извините ребята, но я просто так не дамся, — честно предупредил Изя, прикидывая, что предпринять. Попытаться убежать или же

продемонстрировать шпане несомненные преимущества восточных единоборств над банальным уличным мордобоем?
— Ну как знаешь, — пожал плечами громила, неторопливо извлекая из-за пазухи массивную цепь с металлическим шаром на конце.

Попытаться убежать или же

продемонстрировать шпане несомненные преимущества восточных единоборств над банальным уличным мордобоем?
— Ну как знаешь, — пожал плечами громила, неторопливо извлекая из-за пазухи массивную цепь с металлическим шаром на конце. — Извини,

братан, ничего личного, работа такая.
Отчетливо осознав, что до мордобоя может и не дойти, а против такого оружия в умелых руках не поможет ни одна хитроумная борьба, Изя решил

использовать в противостоянии с незнакомцами один из подвидов легкой атлетики, если быть совсем уж точным — бег. И только он принял низкий

старт, как пути отступления оказались отрезанными новыми действующими лицами. Лиц этих так же оказалось трое, да и внешне они оказались

копией первых.
— Он наш! — решительно обозначил свой выход на сцену один из вновь прибывших. — Нам за него заплатили.
— Нет наш, — не согласился громила из первых, — нам за него заплатят. И мы его раньше подкараулили.
— Ничего подобного, мы его от самого дворца пасли, только вот в закоулках немного заплутали!
— А мы, пока его дожидались, чуть не пообморозились!
— Дык мы тоже чуть не окочурились, когда его с пира ждали. Хорошо еще, что четверть самогона с собой захватили, а то насморк бы был

гарантирован!
— А у нас ничего согревающего не было!
— Ну и сами виноваты!
«Переговоры зашли в тупик, — про себя отметил Изя. — Кстати, очень интересно, кто послал вторую троицу?»
— Может, пополам? — нашел весьма сомнительный выход из сложившейся ситуации один из разбойников.
— Это как это, пополам? — преодолевая плохие предчувствия, поинтересовался Изя.
— Тебя не касается! — отрезал представитель несостоявшегося тестя. — Не, пожалуй, пополам не получится, заказчик недоволен будет.
— Да и у нас заплатят только за целого, — со вздохом признался оппонент.
— Извините, что отвлекаю, — попытался привлечь внимание к своей скромной персоне Изя, — а вы мое мнение не хотите узнать?
— Нет, — хором отозвались разбойники, — стой тихо и жди, пока мы не договоримся.
— Только вы побыстрее договаривайтесь, холодно, — высказал свое пожелание черт и похлопал себя по плечам, пытаясь согреться.
Мороз действительно крепчал прямо на глазах, так что ни у кого возражений не возникло. Дискуссия оказалась короткой, но весьма бурной.

Предложений поступило немного: перекинуться в карты, сыграть в кости и еще в некоторые виды азартных игр. Соответственно Изя выставлялся в

качестве приза победителю. Но из-за сложных погодных условий порешили разобраться по-простому — стенка на стенку, заодно подразумевалось

немного согреться. Так как вопросы техники безопасности остаются актуальными во все времена, от колюще-режущих предметов по общему согласию

решили избавиться от греха подальше. В результате этого у ног Изи образовалась внушительная гора всевозможного острого и тяжелого железа.

Судя по всему, никто из разбойников не воспринимал среднего богатыря всерьез. А зря. Воспользовавшись общим возбуждением перед боем, черт

незаметно нагнулся, выбрал среди орудий ремесла лихого люда небольшую дубинку и быстренько сунул ее за пазуху.
— Ну что, понеслась? — скромно поинтересовался «виновник торжества». — Думаю, на счет «три» можно приступать к мордобитию. Возражений нет?

Тогда раз, два, три!
Претенденты на Изину голову хмуро кивнули, отодвинули виновника мужского разговора в сторонку и принялись за дело.

Через мгновение вокруг

среднего богатыря стало жарковато.
Чтобы не терять времени даром, черт неторопливо набил трубку и с видимым удовольствием сделал несколько затяжек. За это время ряды

спорщиков поредели примерно на треть. Двое разбойников уже оказались вне игры и «отдыхали» в ближайшем сугробе от трудов неправедных.
Какое-то время черт еще пытался уследить, чья именно сторона берет верх, но вскорости бросил это неблагодарное занятие. Спорщики оказались

настолько похожими друг на друга, что различить, чьи аргументы оказались весомее и точнее, оказалось просто невозможно.
Через минуту вне игры оказалась еще одна пара разбойников, в строю остались самые крепкие. Именно на них и сконцентрировал свое внимание

средний богатырь, доставая из-за пазухи приобретенный трофей.
Остаться должен только один! Сей нехитрый постулат, выведенный в памятном фильме представителем рода Маклаудов, был верен как никогда.

Если бы победивший разбойник был знаком со знаменитым «Горцем», то он бы никогда не проявлял свою радость от локальной победы над

противником, стоя спиной к скромному Изе, дожидавшемуся своей участи в сторонке. Короткий замах, уверенный удар и… в заснеженном переулке

действительно остался только один. Правда, в отличие от киношного действия, все поверженные оказались при своих головах.
— Эх, поговорить бы с вами по душам, да некогда, — с досадой заметил Изя, разглядывая поле боя, — что-то мне подсказывает, что моим

коллегам не повезло так, как мне. Не скучайте, ребята, обещаю, что первый же попавшийся патруль пришлю за вами. Если успеете унести ноги до

этого — ваше счастье, а если нет… Во всяком случае, в княжеской темнице тепло, отогреетесь.
Изя заботливо спрятал выкуренную трубку за пазуху и припустился бегом по заснеженному переулку в сторону «Чумных палат».
— В «Чумных» я никого не застал, разбудил Феофана, выслушал его ругань и понял, что до палат вы так и не добрались, — подошел к концу

своего рассказа Изя. — Осмотрел прилегающую территорию и прямо перед воротами обнаружил твою рукавицу. На, держи, и в следующий раз следи

за своими вещами.
Массивная меховая рукавица вернулась к своему хозяину, и Солнцевский тут же натянул ее на озябшую руку.
— А дальше что? — поинтересовалась Соловейка.
— Элементарно, Ватсон. Дальше дело техники! — радостно отозвался штатный сыщик. — Метнулся назад, во дворец, и с применением подручных

средств разбудил Мотю. Кстати, если тебе кто-нибудь во дворце выставит счет за поломанную мебель — не вздумай платить. Направляй наглеца

прямо ко мне, а я уж найду возможность провести ее по статье «Спецсредства, пришедшие в негодность в результате проведения розыскных

мероприятий».
— Ты не рассказал, почему Мотя вначале был в такой ярости, а после того, как врагов прикончили, выглядел таким виноватым? — решил уточнить

последний момент Солнцевский.
— Элемен… — начал было Изя, но натолкнулся на очень выразительный взгляд друга и обошелся без цитирования крылатой фразы. — Этот тип

трехголовый поначалу наотрез отказался меня нести.
— Не понял, — честно признался старший богатырь.
— Чего ты не понял? — картинно удивился черт. — На лошадях мы бы ваших похитителей ни в жизни бы не догнали. Ты же знаешь, из меня возница

никакой. А так, я очень популярно разъяснил Моте, что делают с часовыми, заснувшими на посту в военное время.

А так, я очень популярно разъяснил Моте, что делают с часовыми, заснувшими на посту в военное время.
— Так он не на посту заснул! — заступился за друга Илюха. — Да и время нынче не военное.
— Неважно! — отмахнулся от друга Изя. — Главное то, что в результате моего командирского внушения наша боевая летная единица без звука

взяла меня на борт и со всей старательностью махала крыльями в нужном направлении. Кстати, ребята, что вас похитили, оказались ушлые, и

поначалу отправились совсем по другой дороге. Так что выследили мы их только благодаря зоркому зрению Моти, ну и моему умению

ориентироваться в пространстве. Готов принять честно заслуженные овации и другие виды человеческой благодарности в свободно конвертируемом

виде.
— С ума сошел, такой тушей на маленького взобрался, — крайне озабоченным тоном заметил Солнцевский, бросая тревожные взгляды на сопящего

неподалеку любимца. — Вернемся в Киев, нужно будет его к лекарю сводить. Ты не знаешь, кто у нас по Змеям Горынычам специалист?
От возмущения у Изи даже дыхание перехватило. Он переводил полный праведного гнева взгляд с Илюхи на Мотю и обратно, пока из состояния

оцепенения его не вывел голос Соловейки.
— Изя, спасибо тебе. Ты, как всегда, оказался вовремя.
— Да ладно, чего там, — деланно равнодушным тоном заметил Изя и, не дождавшись подобных слов от старшего богатыря, тут же перешел на

повышенные тона: — Нет, Любава, ты скажи, есть справедливость на земле? Я его спасаю, а он вместо благодарности мне такие обвинения кидает!

Это какой такой тушей? Да я нахожусь в прекрасной спортивной форме, ни одной жиринки, сплошные мускулы!
— Ты мне-то сказки не рассказывай, — отмахнулся Илюха от коллеги, не отводя озабоченного взгляда от мирно спящего Моти, — небось вместе в

баню ходим.
— В бане пар, пиво, потому ты и не замечаешь очевидного! — окончательно обиделся на друга Изя. — И потом, сейчас зима, физических нагрузок

не хватает, авитаминоз и прочая лабуда. Придет весна, тогда и верну свою классическую форму.
Солнцевский хотел было продолжить подкалывать обидчивого коллегу, но передумал. В конце концов, он действительно только что спас их с

Соловейкой от больших неприятностей. И не важно, что основную работу сделал разбушевавшийся Мотя, за Изей, как обычно, оставалось общее

руководство и организация.
— Да ладно, чего ты завелся-то? — примирительно бросил Илюха. — Спасибо тебе и прочее. А вес твой лишний мы в два счета сгоним. Дело

знакомое, усиленные тренировки, диета и все та же баня.
— Только после окончания этого дела, — с выражением крайней муки на лице вынужден был пойти на попятную черт, — а то мне сейчас диета

просто противопоказана, на голодный желудок мои мозги категорически отказываются работать. Кстати, о работе, пора в город возвращаться, а

то я уже проголодался.
— А я думала, что мы сейчас обсудим, как у нас расследование продвигается, — скромно напомнила о себе ответственная Соловейка.
— Да ты чего? — взвился Изя. — Холодно, голодно, того гляди стемнеет, Горыныч храпит, словно отбойный молоток в руках пьяного прораба, а

ты говоришь следствие. Хочу заметить, что для дедуктивного метода все эти составляющие просто противопоказаны. Нет уж, дома поговорим, на

сытый желудок, да под рюмочку облепиховой. Илюха, твоего проглота точно никак разбудить нельзя.
— Нельзя, — не задумываясь бросил Солнцевский, но тут же осекся.

Некоторое время старший богатырь что-то со скрипом вспоминал, а после

этого радостно хлопнул себя по лбу: — Есть идея!
С этими словами Илюха извлек из глубин своего полушубка завернутый в тряпицу кусок пирога.
— Сам не знаю, что на меня нашло, — пояснил обычно не страдающий клептоманией Илюха. — Такой вкусный пирог оказался, вот и утащил с пира.
На этот раз пришла очередь Соловейки обижаться на Солнцевского. Чтобы при бывшей купеческой дочке вот так, в открытую, цинично хвалили

чужую стряпню?! Это был явный перебор, и свое «фи!» Соловейка выразила коллегам при помощи гордо вздернутого вверх носика и выразительного

сопения.
Впрочем, не шибко искушенный в женских эмоциях Солнцевский такой демарш даже не заметил. Разделив пирог на три равные части, он отправился

будить Гореныша. По разумению старшего богатыря, единственное, что может заставить расслабившегося Змея сменить сладкий сон на холодную

действительность, — это еда. Вскоре три куска были разложены на земле сантиметрах в пяти от каждой из спящих голов. Лучшим обонянием

оказалась наделена голова левая. Ее ноздри неторопливо ожили и стали старательно принюхиваться. Информация об обнаруженном аромате тут же

была передана в отдыхающий мозг. Далее, как в обычной бюрократической организации, эта новость была пущена по инстанциям. Представление,

обсуждение, голосование и уже в самом конце этой процедуры резолюция: «Надо просыпаться». Вкусность вещь особенная, сейчас она пахнет, а в

следующее мгновение ее уже кто-то ест. Хорошо еще, что этот кто-то окажется братской головой, а если он вообще чужак? Да чтобы посторонние

ели прямо перед его носом (в смысле носами)? Да никогда!
Когда первая голова уже дожевывала заботливо приготовленное угощение, компанию ей составили товарки по туловищу. В три присеста с трапезой

было покончено, а вот коллективную попытку продолжить прерванный сон решительно пресек любимый, но в данном случае излишне суровый хозяин.

Пришлось встряхнуться, потянуться, троекратно сладко зевнуть и идти на взлет.
Если бы не Изя, предусмотрительно прихвативший с собой именной указ Берендея об особых полномочиях, члены «Дружины специального

назначения» не скоро оказались бы в стольном Киеве. Лишенные иных средств передвижения кроме своих ног (Мотя не в счет, он вообще

уникальное дитя природы), спецдружинники выбились из сил довольно быстро. Именно поэтому первый же встречный транспорт был реквизирован на

нужды правосудия со всей твердостью и решимостью усталого черта. Напрасно голосистый литовец, хозяин саней, вопил про права человека, про

срочное задание какого-то Гедеминаса и свою полнейшую исключительность, для озябшего среднего богатыря такие отмазки не катили. Он в

буквальном смысле «на коленке» набросал расписку, всучил ее представителю демократической Европы и первым занял место в реквизированных

санях. Солнцевский на этот раз в большую политику решил не вмешиваться, поэтому присоединился к другу совершенно молча, то есть, корректно

соблюдая нейтралитет. Добровольному помощнику силам правопорядка ничего не оставалось, как, тихонько матерясь на своем родном языке,

устроиться в ногах у богатырей. Лучше было смириться с произволом, вернуться в Киев в сомнительной компании, потратив на это лишний день,

чем в гордом одиночестве замерзнуть на дороге.

Соловейка привычно заняла свое место возницы (разобиженному литовцу доверия не было), она уже давно смирилась с тем, что управляться с

лошадьми коллеги неизменно доверяют именно ей.

Правда, в знак признательности, обнаруженная в санях бобровая шуба тут же была заботливо

накинута ей на плечи. Хозяин шубы попытался было что-то возразить, но наткнулся на хмурый взгляд Солнцевского и тут же прикусил язык.
Благодаря сноровке Любавы, ладным лошадям да добротным саням, дружина оказалась пред вратами Киева даже раньше, чем рассчитывал

Солнцевский. Однако радость от скорого возвращения была недолгой. Вместо штатного десятка стражников на въезде в город их ждала чуть ли не

вся сотня Ильи Муромца во главе со своим командиром. Былинный богатырь усердно хмурил лоб и держал руку на рукоятке меча.
— Думаешь, по нашу душу? — поинтересовался Солнцевский у черта, когда хорошенько разглядел сию картину.
— А по чью же еще? — по привычке ответил вопросом на вопрос Изя. — Воевода Муромца по пустякам гонять не станет. Помнишь, когда нас в

прошлый раз арестовывали, как раз былинную троицу посылали. Они по долгу службы не могут не выполнить приказ, а мы не можем своих друзей

сделать крайними за ошибки правосудия.
— Так мы того… — встревожилась Соловейка, по наивности свято верующая в справедливость этого самого правосудия, — …не виноваты вроде ни в

чем.
— Вот именно вроде, — выразил свое сомнение Изя. — ну да ладно, где наша не пропадала! Не пропадет и здесь.
Сани еще не успели остановиться, как из них кубарем выкатился разобиженный литовец и бросился ябедничать Муромцу на самоуправство

дружинников по части реквизирования его саней. Муромец внимательно выслушал жалобщика, так же основательно прочел Изину расписку с

обязательством компенсировать неудобство и хмуро поинтересовался:
— Чего ж тебе еще надобно, собака?
Илюха в этот момент мысленно зааплодировал тезке. Очень уж удачно тот ввернул крылатую фразу Иоанна Грозного из комедии Гайдая. Помнится,

именно этот фильм начал пересказывать Солнцевский разгулявшимся богатырям на недавнем пиру.
Хотя ябеда обозначенного фильма не видел и даже не слышал о его существовании, тем не менее ответил в точности со сценарием:
— Ничего не надо.
— Ну и катись отсюда, куда собирался, не до тебя сейчас.
Литовец собирался по привычке возмутиться, но чувство самосохранения справедливо подсказало ему, что в данный момент лучше помолчать.

Обиженный на весь мир, он плюхнулся в сани и отправился искать правды к княжескому казначею, чтобы потребовать для себя непременной

компенсации за вопиющее самоуправство распоясавшихся богатырей.
Тезки молча пожали друг другу руки, Соловейка с Изей обошлись кивками головы.
— Что, у остальных врат в город нас ждут Добрыня с Поповичем? — попытался пошутить Солнцевский.
— Один Добрыня, — хмуро отозвался Муромец. — Алеша Попович с десятком своих лучших богатырей в темнице.
— Весело!
— Куда уж веселей.
— А за что их-то посадили? — совершенно искренне удивился Илюха.
— За халатное отношение к службе, повлекшее тяжкие, но поправимые последствия, — так это в княжеском указе, кажется, прописано.
— А с нами что?
— С вами проще: «Наглецов этих поймать и на кол посадить» — Муромец дословно передал приказ Берендея и тяжело вздохнул.
Поначалу члены «Дружины специального назначения» не поняли всю глубину этой простой, на первый взгляд, фразы. Первыми оценили «заботу»

Берендея старший и средний богатыри. Оценили и тут же инстинктивно завели руки за спину, пытаясь прикрыть то место, которым обычно на кол

сажают.

Чуть позднее дошло и до Соловейки — та тихо ойкнула и сползла на снег. Все были настолько озадачены услышанным, что никто даже не

попытался ее поднять.
— И чего, так уж сразу на кол? — решил все-таки уточнить некоторые детали Солнцевский. — Может, там, все же суд, адвокат и последнее

слово?
— Нет! — развел руками былинный богатырь. — Берендей сказал, что твой Изя кого хочешь уболтает, и вынес вам приговор заочно, так сказать

на закрытом судебном совещании.
— Изя не мой, он общий, — машинально уточнил Солнцевский. — И кто же на этом совещании присутствовал, кроме него самого?
— Да никого, сам Берендей, говорю же, оно было закрытым! — удивился Муромец.
— Что-то больно круто для нашего князя, — наконец подключился к разговору черт.
За короткий промежуток времени, после оглашения княжеского приговора, он решительно уничтожил на подступах к рассудку нарастающее чувство

паники, пожевал талого снега, чуть запоздало поднял Любаву и принялся обмозговывать, как бы половчее выпутаться из ситуации, в которую

завела всю их компанию насмешница судьба.
— Князь рвет и мечет, — неохотно выдавил из себя Муромец. — Вчера ночью пожар во дворце был. Вроде как потушили быстро, да и не пострадал

никто, а поутру равно все на орехи получили. Простых стражников, что караул во дворце держали, на дальние заставы отправили, Поповича с его

молодцами в темницу укатали, что же касается вас… вы уже слышали.
Илюха бросил тревожный взгляд на Изю. Тот в свою очередь еле заметно кивнул в ответ. Вызвать подобную реакцию Берендея могла только лишь

очередная попытка покушения на его супругу и будущего наследника.
— Скажи, Илья, покои княгини ты охранял? — ненавязчиво поинтересовался Изя у Муромца.
— Ну да. А сейчас там сам Севастьян с богатырями расположился.
— Да не о том вы спрашивайте! — встрепенулась белая как снег Соловейка. — С Агриппиной все в порядке?
— Конечно, — немного удивился Илья, — что с ней сделается?
— Раз все в порядке, наше дело не безнадежно, — резюмировал черт. — Скажи, ты нас сам лично казнить будешь или все-таки отдашь в лапы

профессионала?
Услыхав такие речи, Муромец не на шутку обиделся. Эта обида была настолько искренней, что Изе пришлось активно успокаивать собрата по

оружию. Наконец, после клятвенных заверений, что у него, черта, даже и в мыслях не было думать о Муромце плохо, что он всего лишь уточнял

текущую диспозицию, былинный богатырь немного успокоился.
— В темницу пойдем, — наконец выдал он. — Отдохните маленько, перекусите, а уж тогда и доложу князю.
При упоминании о темнице Изя заметно повеселел. Мало того, он с видимым удовольствием потер ладони и буркнул что-то про долгосрочные

вложения и его светлый ум. Коллеги удостоили его подозрительными взглядами, но расспрашивать пока ни о чем не стали. Время придет, сам

расскажет, а пока пора было отправляться к месту временной дислокации.
Дорога до княжеских застенков была уже привычной для спепдружинников. Некоторое время назад, по коллективному навету представителей

«Иноземной слободы», там пару дней томились Изя с Соловейкой. Илюха тогда умудрился избежать ареста, а Мотя был вынужден спешно скрываться

вдали от города. На этот раз срок мотать предстояло всем членам команды. И это притом, что в перспективе отчетливо замаячила высшая мера

наказания — смертная казнь.
Несмотря на такие безрадостные перспективы, на лице среднего богатыря сияла довольная улыбка, а рот не закрывался ни на минуту.

Несмотря на такие безрадостные перспективы, на лице среднего богатыря сияла довольная улыбка, а рот не закрывался ни на минуту. Он премило

общался с богатырями, травил анекдоты, рассказывал байки и всячески подбадривал окружающих. Этого матерому рецидивисту оказалось мало, и

он, нагло заявив, что по этапу надо идти с песней, влез на перевернутую бочку и исполнил «Владимирский централ». Полное отсутствие

вокальных данных Изя компенсировал надрывом в голосе и громкостью своего пения. Успех был совершенно невероятным — произведение знаменитого

шансонье не утратило своей актуальности даже за несколько веков до своего появления на свет.
Как-то незаметно бесшабашный настрой Изи передался всем остальным. Даже хмурый Муромец потихоньку оттаял и принялся рассказывать своему

тезке, что произошло после памятного пира.
Оказалось, никто в городе не знал, что дружинников похитили. Это во многом проясняло теперешнюю ситуацию. Судя по всему, Берендей решил,

что его особое подразделение просто загуляло в полном составе или вообще сбежало из города, и потому не на шутку разгневался. Было просто

необходимо срочно объяснить причины отсутствия их компании в городе. Но как доложить об этом Берендею, если заточен в темницу, а самодержец

в соответствии с занимаемой должностью принялся самодурствовать? Погибать во цвете лет, да еще так неэстетично — приняв в себя инородное

тело в виде острого кола, Солнцевскому решительно не хотелось.
Однако есть на Руси такая уникальная вещь, как «авось». Это короткое слово помогает жить, несмотря ни на что. Жить и радоваться жизни в

любом ее проявлении. Какая разница, что будет завтра? Пока голова находится на своем законном месте, на острые предметы незамедлительно

садиться не предлагают, так чего расстраиваться раньше времени?! Авось пронесет! Может, князь помилует, может, палач с вечера грибков

несвежих поест и будет не в состоянии выполнять свои непосредственные обязанности. Да мало ли что еще может произойти!
«Эх, где наша не пропадала!» — пронеслась в стриженой голове Солнцевского простая как правда мысль, и правая рука решительно рубанула

воздух: «Авось прорвемся!»
Черт тем временем уже вполне освоился в новом для него образе уголовника-рецидивиста и разухабисто вопил на всю улицу негласный гимн всего

криминального мира. Илюха тут же принялся подпевать своему другу и коллеге:
— Эх, Мурка, ты мой Мурёночек! Мурка, ты мой котёночек! Мурка — Маруся Климова, прости лю-би-мо-го!
Трехголовая составляющая их компании в липе Моти тут же приняла такое откровение на свой счет и заняла законное место подле Солнцевского.

Подумаешь, хозяин немного перепутал и назвал его, любимого, исковерканным именем. Такие мелочи не стоит брать в голову (вернее, в головы).

И вообще, если хозяин ошибается, это и не ошибка вовсе, а всего лишь небольшая оплошность. А уж когда Илюха умудрился найти в кармане

какую-то наличность (явная недоработка казначея концессии), купил у лоточника огромную связку бубликов и накинул ее на шеи змея вместо

шарфа, Мотя мгновенно простил Солнцевскому все прошлые и даже будущие оплошности оптом.
Единственный, кто в их компании до последнего сохранял угрюмый и даже трагический вид, был младший богатырь «Дружины специального

назначения». Любава категорически отказывалась понимать, почему ее коллеги, вместо того чтобы страдать, переживать, волноваться о

завтрашнем дне, строить планы побега, голосят какую-то сомнительную песню. И вообще, какое отношение эта самая песня имеет к их нелегкой

судьбе-судьбинушке?
В этот момент «песняры» подобрались к кульминационному моменту песнопения: Мурка-Мурёночек получила заслуженную пулю… И только тут перед

бывшей мелкоуголовной личностью, Соловейкой, открылась вся мелодраматическая глубина услышанного.

И вообще, какое отношение эта самая песня имеет к их нелегкой

судьбе-судьбинушке?
В этот момент «песняры» подобрались к кульминационному моменту песнопения: Мурка-Мурёночек получила заслуженную пулю… И только тут перед

бывшей мелкоуголовной личностью, Соловейкой, открылась вся мелодраматическая глубина услышанного. Вдоволь пообщавшись с выходцами из

далекого будущего, она уже хорошо знала, что такое пуля, наган и прочее огнестрельное оружие. Именно поэтому трагическая судьба налетчицы

была оценена Соловейкой по достоинству. Теперь она уже жалела, что не с самого начала вслушивалась в слова и потому не знала, с чего,

собственно, там вся каша заварилась.
— Ребята, а повторить сможете? — обратилась она к друзьям, которые наконец закончили бесконечный последний припев.
— Да не вопрос! — откликнулся раскрасневшийся Изя. — Это же классика!
— Э-э… — протянул Муромец, скромно напоминая о себе, — слова потом напишете? Уж больно былина жалостливая, аж до костей пробирает.
— Напишем. А пока можете припев с нами подпевать.
Дружным гулом и весь конвой выразил свою готовность присоединиться к вокальному народному творчеству. Друзья старательно откашлялись и со

всем старанием повторили свое выступление, причем на этот раз в сопровождении сводного хора богатырей и примкнувших к ним ротозеям всех

мастей и сословий.
Через два квартала к процессии подключились скоморохи, и наметившаяся было трагедия окончательно уступила место своему ближайшему

родственнику — фарсу.
Тюрьма была как тюрьма — совершенно обычная. Обычный частокол, обычные казематы и совершенно обычная стража. Главным на этом не самом

веселом объекте был ратник Зосима. По своим способностям он вполне мог бы впоследствии занять должность воеводы, но меткая стрела хазарина,

перебившая ему сухожилие на ноге, поставила жирный крест на военной карьере. Благодаря прошлым заслугам старый вояка получил эту должность

и с грустью был вынужден признаться самому себе, что отныне скука будет самым верным его спутником. Так оно, собственно, и было, пока

некоторое время назад, по именному указу князя Берендея, под его попечительство не попал средний богатырь «Дружины специального

назначения». Этот день стал своеобразным рубежом в жизни старого ратника, с тех пор слово «скучно» исчезло из его лексикона. Правда,

освободившееся место заняло совсем не слово «весело», а всего лишь «хлопотно». Но и эта замена добавила в серую, рутинную службу Зосимы

определенного интереса. Ко всему прочему, данный интерес сдабривался звонкой монетой не очень обильно, но зато регулярно и без задержек.
Единственное, что омрачало службу Зосиме, — это смутные сомнения, которые время от времени выбирались наружу из темных уголков души и

всячески изводили старого служаку. Правильно ли он поступает? С одной стороны, ничего противозаконного он не делает: устав караульной

службы не нарушает, все арестанты на месте, содержатся вполне в приличных условиях, кормежка регулярная, побегов отродясь не было. Но с

другой… Как-то неправильно это!
На этот раз сомнения глодали ратника именно с такой формулировкой, причем делали это старательно и методично. Огромный пыхтящий самовар,

расположившийся в центре стола, и пятая выпитая чашка чая никоим образом не способствовали успешной борьбе с разгулявшимися эмоциями.

Конечно, можно было душистый чай на некоторое время заменить чаркой-другой самогона, но на службе Зосима не пил.

И сам такой привычки не

имел, и подчиненным не давал. Вот вечером, да после баньки, чарка-другая первача поможет одержать безоговорочную, но временную победу над

самим собой.
— Подумаешь, неправильно, — пробурчал себе в бороду Зосима, — а кому от этого хуже? Вот в том-то и дело, что никому! А раз так, то почему

бы и нет?
Зосима осторожно сделал маленький глоток обжигающего чаю и собирался для душевного спокойствия выдать еще парочку-другую железных (с его

точки зрения) аргументов. Тут в дверь раздался стук, и, прежде чем он успел завопить от пролившегося на живот кипятка, в горницу влетел

один из тюремных стражников.
— Там типа бунта что-то или гулянье какое! — отрапортовал богатырь.
— Что типа?! — завопил Зосима, возвращая кружку на стол и старательно дуя под рубаху.
— Хорошо, что вы не в кольчуге были, — заботливо отозвался стражник, — типа гулянье.
— Да, хорошо… Так что там, гулянье или все-таки бунт?
— Что-то среднее, — философски пожал плечами посыльный, всем своим видом показывая, что его дело сообщить, а начальство для того и

получает большее жалование, чтобы решать подобные проблемы.
Главный тюремщик привычно покряхтел, встал из-за стола и, прихрамывая, направился к огромному сундуку, занимающему добрую четверть

горницы. Кованная железом крышка со скрипом поднялась, и на свет божий была извлечена кольчуга. Ее длинный рукав протащился по дну и

звякнул по струнам.
— Гусли тоже захватите, на всякий случай, — подсказал скучающий в дверях богатырь, — я же говорю, там непонятно что происходит. Может,

биться будем, а может, гулять.
— Гулять на службе по уставу не положено, — отрезал Зосима и отложил гусли в дальний угол сундука. Потом немного пораскинул мозгами и

передвинул поближе: — А вот после службы можно.
Несмотря на больную ногу, Зосима передвигался довольно споро, так же споро он взобрался по лестнице на небольшую сторожевую башню,

находившуюся справа от ворот. Посыльный не соврал, то, что открылось взору paтника, действительно сложно было идентифицировать однозначно.

— Никакой это не бунт, вон, в толпе, чуть ли не вся сотня Муромца, причем в полной боевой амуниции. Никогда не поверю, чтобы он бунтовать

решил, — сделал первый вывод Зосима, и тут же получил возражение:
— А если ради дружбы? У него, между прочим, в темнице друг томится. Вот, поди, его и направляется спасать, по пути народ взбаламутил.
— Тогда, пожалуй, все же бунт, — нехотя был вынужден согласиться Зосима.
— Хотя, с другой стороны, чтобы Илья Муромец на такое дело со скоморохами пошел… Он бы все по-умному, по-тихому сделал.
— Тогда, пожалуй, праздник какой, а мы не знаем, — опять был вынужден согласиться Зосима. — Песни поют, пляски затеяли — точно праздник.
— А почто тогда к темнице топают? У нас тут место невеселое, отродясь никаких гуляний не было. Впрочем, вам решать, скажете — биться будем

до последнего, а по-другому скажете, гульнем по полной. У нас, кстати, скоро смена заканчивается, так что сможем присоединиться к веселью с

чистой совестью.
Биться тем не менее со своими сослуживцами да с городским людом совершенно не хотелось. Неправильно это, не по-людски как-то. Народные

гулянья были бы, конечно, предпочтительнее, но только не в таком странном составе и не подле городской темницы.
Однако толпа приближалась, и нужно было срочно решать, как именно поступить в сложившейся ситуации.

Однако толпа приближалась, и нужно было срочно решать, как именно поступить в сложившейся ситуации. Тут до уха Зосимы донеслась странная

песня — то ли про кошку, то ли про блудного кота. В общем, про кого-то из кошачьего племени. Еще с полминуты Зосима вслушивался, причем все

его внимание сконцентрировалось не столько на тексте, сколько на одном из голосов, старательно выводящих песенные рулады. Наконец на губах

старого вояки промелькнула еле заметная улыбка, и рука облегченно смахнула со лба выступивший пот.
— Не бунт это, впрочем, и не гуляния, это Изя. И то и другое в одном лице.
Как только все непонятки оказались сняты, разум Зосимы заработал с привычной четкостью и решительностью:
— Во двор пустить только Илью Муромца с десятком богатырей, не более. Остальные ратники пусть держат караул снаружи. Скоморохов и прочих

зевак гнать в шею, нечего им тут делать!
— А Изя, его пускать? — На всякий случай уточнил подчиненный.
— Его не пустишь, — буркнул себе в бороду Зосима. — Конечно, пускать, и ежели с ним кто из «Дружины специального назначения», тоже.
Словно живая иллюстрация к его словам, на двор гулко шлепнулся Мотя и приветствовал окружающих небольшим снопом искр из трех голов.
— И тебе не хворать, — правильно понял Змея смотритель темницы.
Гореныш важно засеменил по снегу, подошел к старому ратнику и осторожно, но вместе с тем решительно укусил его за валенок.
— Мотю накормите, вишь, как оголодал маленький.
Трехголовый с явным удовольствием отметил изрядные умственные способности ратника и, не дожидаясь приглашения, зашлепал лапами по

направлению к небольшому строению, откуда неслись вполне сносные запахи. Что ж, бывают ситуации, когда и тюремная баланда для негодующего

от голода желудка покажется райским наслаждением.
Пока разбирались с вечно голодным Мотей, странная процессия наконец добралась до тюрьмы. Приказ Зосимы был выполнен в точности, и вскоре в

приоткрытых воротах пред его глазами нарисовались остальные члены «Дружины специального назначения» в сопровождении погрустневшего Муромца

и нескольких богатырей. Лишившаяся своего идейного вдохновителя толпа немного погудела и стала расходиться, во всю распевая вольную

фантазию про Мурку, ветер северный и Владимирский централ.
Как только унялась суета и стих общий гомон, тут же прорезался голос главного виновника торжества:
— Зосима, привет! Как ты тут без меня? Нас, вишь, того и гляди, в расход пустят, так мы уж, позволь по старой памяти, до приведения

приговора в исполнение у тебя перекантуемся?
— Э-э… — протянул Муромец, вспомнив, что в данный момент находится при исполнении и докладывать должен именно он.
— Ах да, чуть не забыл! — подсуетился черт. — Это наш друг, товарищ по оружию и, по нелепому стечению обстоятельств, конвоир Илья Муромец!

Вы, конечно, знакомы, но это я так, для порядка. Говори, Илюш.
Муромец, и без того ощущающий себя не в своей тарелке, окончательно стушевался.
— Ну не хочешь, не надо, — тут же согласился черт. — Ты, Илюш, не волнуйся, пропишемся, как положено. Так, значит, на чем это я

остановился? Ах да, мы тут некоторое время поживем. Надеюсь, все готово?
Последняя фраза относилась к начальнику княжеской темницы. В ответ старый вояка степенно кивнул.
— Отлично.
Тут Изя обернулся к коллегам:
— Значит, располагаемся, отдыхаем, заморим червяка, расслабляемся, а потом уже за дела наши тяжкие поговорим.

Идите прямо за Зосимой, он

проводит. А я быстренько.
С этими словами он подтолкнул коллег к входу в темницу, а сам принялся нашептывать что-то на ухо одному из стражников. Тот бросил

умоляющий взгляд на свое непосредственное начальство, но старый вояка только рукой махнул: мол, делай, что он скажет. Когда арестованные

уже скрылись за тюремными дверьми, до их слуха донеслось последнее наставление их коллеги. Делалось оно уже совсем не шепотом вслед

удаляющемуся ратнику:
— Только не забудь сразу с порога сказать, что от меня пришел, а то он с тобой и разговаривать не станет, сразу чем-нибудь тяжелым по

башке шарахнет.
Донесся звук закрывающихся ворот, и совсем скоро неугомонный Изя присоединился к своим друзьям.
В силу специфики предыдущего рода деятельности Солнцевский пару раз (правда, благодаря адвокатам очень недолго) бывал в местах, где окна

надежно закрыты решетками, и потому, как выглядят подобные заведения, знал не понаслышке. На этот раз ему представлялась уникальная

возможность сравнить казематы его далекой исторической родины и эту темницу гостеприимного времени, в которой он сейчас так вольготно себя

чувствовал. Правда, он помнил слова матерого сидельца Изи, что, мол, все тюрьмы во все времена одинаковые. Но одно дело верить другу на

слово, а другое — увидеть все собственными глазами.
Поначалу все было очень даже похоже, с той только разницей, что стены были не бетонные, а бревенчатые. Однако когда стражник открыл

последнюю дверь, взору бывшего солнцевского братка предстал большой светлый зал, никоим образом не напоминающий тюремную камеру. Вдоль стен

расположились два мягких дивана, углы заняли не менее уютные кресла, внушительного размера буфет умело вписался в интерьер недалеко от

входной двери, а в центре красовался столик. Так уменьшительно его именовать можно было лишь за высоту, что же касается длины и ширины, то

за столом могли бы расположиться не менее десятка человек. Довершало нетипичную для темницы обстановку окно чуть ли не в полстены, причем

никакой решетки на нем не было.
— Ну как? — нетерпеливо поинтересовался Изя. — Дороговато, конечно, но я уже не в том возрасте, чтобы сидеть в плохих условиях. У меня в

прошлом веке даже что-то вроде радикулита наметилось. Да и нервишки в последнее время расшатались, а тут можно и передохнуть, и

подлечиться. Я, между прочим, с княжеским лекарем договоренность имею, стоит только весточку отправить, так он мигом примчится. Все

суетимся, бегаем, о здоровье забываем, а тут самое время о себе любимом позаботиться. Да чего в дверях-то толпитесь, проходите давайте!
И действительно, увиденное настолько поразило вошедших, что они застыли у порога. Изя, совершенно удовлетворенный произведенным

впечатлением, взял на себя роль заботливого и внимательного хозяина, подтолкнул коллег вперед и продолжил презентацию «пятизвездочной»

темницы.
— Как вы изволили заметить, это всего лишь гостиная, так сказать, место для коллективного общения. Но в нашем суетном мире каждому

индивидууму просто необходимо иногда побыть один на один с самим собой. Для этого предусмотрены три одиночных камеры.
И спецдружинникам были продемонстрированы три вполне комфортные комнаты, с прекрасной мебелью, причем каждая из них была обустроена с

учетом характера и привычек каждого из членов «Дружины специального назначения». Первая, самая большая, отличалась роскошью, столь любимой

средним богатырем. Вторая, чуть поменьше, была обставлена попроще, но зато более функционально, а третья явно готовилась принять особу

женского пола.

— Извини, но для Моти отдельной камеры устроить не удалось, — обратился светящийся от счастья Изя к своему другу. — Так что он будет спать

либо у тебя, либо в гостиной.
Трехголовый Змей, подотставший от всей честной компании по независящим от него обстоятельствам (повар поначалу отказывался отдать бак с

кашей), очень не любил, когда его судьба решалась без его участия. Именно поэтому в следующее мгновение раздалось победное стрекотание

Моти, и массивная тушка с большим трудом протиснулась в узкие двери. Далее последовал скоростной осмотр помещения, и вскоре в нем не

осталось ни одного уголка, куда бы любопытный Змей не сунул хоть один из своих носов. По окончании данной процедуры Гореныш решительно

направился в роскошную камеру Изи, плюхнулся гам на персидский ковер и тут же захрапел.
— Похоже, у Моти другое мнение на предмет места для ночевки, — улыбнулся Солнцевский, умильно наблюдая, как умаявшийся любимец сладко

причмокивает во сне.
От трехголового соседа Изя был явно не в восторге, однако ни возражать, ни возмущаться не стал. Знал о полной бесперспективности и того и

другого.
— Ладно, ерунда. Только имей в виду, если левая голова опять будет храпеть, словно старый медведь-маразматик в свой берлоге, я кину в него

чем-нибудь тяжелым.
— Если будет так, как ты рисуешь, левую голову еще быстрей разбудят правая и центральная. Они больше всех от храпа страдают.
Заботливый Илюха поплотнее закрыл дверь, дабы не беспокоить заснувшего Гореныша, и плюхнулся на диван в гостиной. Его примеру последовали

остальные.
— А что, по-моему, неплохая идея, заранее подготовить себе тепленькое местечко в темнице, — обратился к друзьям черт. — Или таки есть

возражения?
Все обратили свои взоры на среднего богатыря, и, как и следовало ожидать, никаких возражений не последовало.
— Ты расскажи, как тебе такая идея на ум пришла? — озвучила общий вопрос Соловейка.
— Так очень просто, — краснея от удовольствия, начал свой рассказ черт. — Помнишь, в прошлый раз, когда нас в темницу посадили, сам

Берендей велел доставить в камеры приличную мебель и кормить нас по высшему разряду?
— Согласна, — кивнула головой Любава, — кормили, конечно, неплохо, только вот пирожки с семгой у княжеского повара были не ахти, да и

кулебяка ему явно не удалась. Вот я…
— Конечно, конечно, — торопливо перебил коллегу Изя. — У тебя и пирожки, и все остальное получается не в пример лучше, но дело не в этом.

А в том, что я еще тогда подумал, что неплохо было бы заранее обустроить это местечко по своему вкусу. Чтобы в следующий раз мотать срок в

комфортных условиях.
— А почему ты был так уверен, что мы сюда снова попадем, да еще в полном составе? — удивился Илюха.
— Я тебя умоляю! — отмахнулся от друга черт. — С нашей службой, твоим характером, Любавиным темпераментом и моим умением влипать в истории

это было практически неизбежно. Вот я и решил заранее подготовиться.
— Но ведь темница-то княжеская? — осторожно поинтересовался Муромец.
— Ну и что? — удивился средний богатырь. — Она такой и осталась. В уставе караульной службы ни слова не сказано, что нельзя запрещать

потенциальным заключенным за собственные средства производить ремонт и перепланировку в своих камерах! Зосима, подтверди.
Старый вояка вздохнул и кивнул головой.
— Если не запрещено, значит, разрешено, — торжественно резюмировал черт.

Старый вояка вздохнул и кивнул головой.
— Если не запрещено, значит, разрешено, — торжественно резюмировал черт. — Так что располагайтесь, отдыхайте, я уже распорядился — скоро

принесут поесть.
Последние слова среднего богатыря вызвали очередной вздох Зосимы. Изя тут же переключил свое внимание на него.
— Надеюсь, на правах хозяина, ты разделишь с нами нашу законную пайку?
— Ага, пайку, — пробурчал старый богатырь, — такой пайкой можно пару десятков богатырей накормить.
— Хорошо, что ты напомнил! — подскочил на месте черт и звонко хлопнул себя по лбу. — Говорят, тут Алеша Попович со своими орлами срок

мотает? Так ты вели их сюда привести, это, конечно, не «Чумные палаты», но мы гостям всегда рады!
— Дык не положено, — обреченно заметил Зосима.
— Тащи свой устав, будем искать, где там написано, что узника нельзя переводить из камеры в камеру. Если найдем — снимаю свою просьбу.
— Не поверите, это не устав, а решето какое-то, — как только закрылась дверь, тут же выдал Изя, — дырка на дырке. При должной трактовке

можно любые условности обойти. Вот когда я служил в НКВД…
— Да погоди ты со своим туманным прошлым, — остановил его Илюха, — ты скажи, как тебе удалось убедить Зосиму в своей затее участвовать? По

всему видно, он калач тертый. И несмотря ни на какие дырки в уставе, никогда бы не позволил из тюрьмы дом отдыха делать. На чем ты его

поддел?
Буквально на секунду Изя смутился, но тут же отбросил не свойственное ему состояние и скромно признался:
— Во время прошлой своей отсидки я в картишки со стражей перекинулся, а он нас застукал и страшно рассердился. Мол, порядок, дисциплина и

прочая лабуда. Он ругается, а я смотрю, у него глаза горят. Я такой огонек очень хорошо знаю, он только у заядлых игроков бывает. Так я

возьми и предложи ему партейку в дурачка сыграть. Он, конечно, покобенился для порядка, но согласился. Вот, собственно, и всё.
— Как всё? — удивилась Соловейка.
— Так всё, — резюмировал более догадливый Солнцевский, — судя по всему, именно Зосима и проиграл нашему общему другу вчистую.
На сияющей физиономии черта читалось полное одобрение слов старшего богатыри.
— Дальше все было делом техники. Обработал его, как положено, а потом предложил в обмен на все его движимое и недвижимое имущество

произвести некоторые изменения на подведомственной ему территории.
— И он согласился? — изумился Муромец, заподозрив Зосиму в государственной измене.
— Не сразу, конечно. Он мужчина ответственный, да и служака честный. Сдался он только тогда, когда я уверил его, что наши действия ни в

чем не будут противоречить уставу.
— Ну если не противоречить… — протянул успокоившийся богатырь, — …тогда ладно.
Былинный богатырь хотел было еще что-то добавить, но тут прибыли ратники, которых Изя посылал в ближайший кабак.
Проголодавшиеся друзья жадно следили, как из больших корзин на стол перемещается гора снеди. Наконец этот процесс закончился, и, пожелав

приятного аппетита, стража удалилась. Некоторое время всем было не до разговоров. Богатыри — они всегда богатыри, хоть в бранном поле, хоть

за столом. И там и тут действуют решительно, чуть безрассудно и с полной отдачей.
Прибывших вскорости Алешу Поповича и Зосиму все приветствовали радостно, но молча. Ведь нельзя же считать приветствием нечленораздельное

мычание нескольких набитых ртов.

— Здравствуйте, что ли… — протянул былинный богатырь, — хотя какое уж тут здоровье.
— Угумс, — отозвался Солнцевский.
— Эх, бедовые вы ребята, — таким же обреченным голосом продолжил Попович, — жаль, погулять на белом свете недолго вам выпало. Мы-то что,

отсидим пяток-другой в остроге, а там, глядишь, князь сжалится и отправит нас басурман на дальних заставах воевать. А вас, сказывают,

завтра казнить будут казнью лютой.
— Да мы в курсе, — наконец смог оторваться от трапезы Солнцевский, — вместо того чтобы причитать, скажи лучше, чего твоих ребят не видно?

Вон Илья сказывал, тебя со всем десятком в темницу бросили.
— Не пошли они со мной, — вздохнул Алеша. — Говорят, негоже перед княжеским судом брюхо набивать да праздным разговорам предаваться.
— Еще как гоже, — подал голос Изя, сворачивая шею печеному гусю. — Ладно, мы им потом передачку сообразим. Небось не откажутся. А разговор

у нас будет совсем непраздный.

— Вот-вот, — еле заметно встрепенулся Алеша, — я, собственно, и пришел к вам, чтобы словом богатырским в трудный час поддержать. Вы того,

не горюйте, что ли…
Три румяные, сытые, довольные физиономии приговоренных к смертной казни с интересом уставились на сотника.
— Хорошо, не будем… — хмыкнула Любава, подцепила кончиком ножа кусок копченой телятины, щедро сдобрила его горчицей и отправила в рот.
— И завтра держитесь, не раскисайте, — чисто автоматически продолжил совершенно сбитый с толку богатырь.
— Да не раскиснем! — торопливо заверил его Солнцевский и перенес свой интерес на рогатого коллегу. — Кстати, Изя, ты еще не придумал, как

выкручиваться будем, а то уходить с боем как-то не хочется, слишком многих побить да покалечить придется. А еще, не дай бог, пожар

случится, ты же видел, на что способен разгневанный Мотя, полгорода небось выгорит. Жалко, я к Киеву уже душой прикипел.
— Какой пожар, какие уличные бои? — аж поперхнулся Изя. — Все будет тихо, мирно, интеллигентно. Выпустит нас Берендей, никуда не денется,

только не это главное.
— А что же главное? — поинтересовалась Соловейка.
— Главное, чтобы у князя никогда больше даже намека на подобные приговоры не было. Ну погневайся, ну поори, можешь даже чем тяжелым кинуть

или в темницу заточить, но чтобы казнить… Вот уж дудки, на это я не согласен. Я тут обосновался всерьез и надолго, и впредь испытывать

подобные стрессы не намерен.
Все, кого судьба и княжеское слово собрали в данный момент вместе, с нескрываемым удивлением смотрели на среднего богатыря.
— Чего уставились? — взвился Изя. — Ну не нравится мне, когда меня на кол посадить хотят, не нравится и всё! А коли так, то завтра я

намерен сделать всё, чтобы такая возможность более не рассматривалась в принципе. Возражения?
Как и следовало ожидать, возражений не последовало. Лишь старый Зосима старательно откашлялся в кулак и степенным голосом заметил:
— Только ты учти, балабол, что князь тебя слушать не будет, а раз так, то оправдаться не будет никакой возможности.
— А я и не буду оправдываться, — выдал Изя и недовольно посмотрел на дверь. — Оправдывается тот, кто виноват, а мы невинно пострадавшие от

произвола властей, честные и преданные делу революции… Тьфу ты, заговорился. Скажем так: делу крепкой княжеской вертикали власти.
Пока друзья и коллеги не завалили его вопросами, Изя еще раз бросил раздраженный взгляд в сторону двери, ополовинил крынку с квасом и

поведал план дальнейших действий.

Пока друзья и коллеги не завалили его вопросами, Изя еще раз бросил раздраженный взгляд в сторону двери, ополовинил крынку с квасом и

поведал план дальнейших действий. Так как Солнцевский тут же ухватил главную мысль черта, больше всего времени пришлось потратить на

уговоры Соловейки. Молодая, кипучая личность Любавы долго не могла принять на веру план своего коллеги и сдалась только благодаря нажиму со

стороны Илюхи. Далее средний богатырь обозначил скромную, но от этого не менее ответственную, роль Зосимы и, полностью удовлетворенный

проведенным инструктажем, откинулся на спинку дивана. При этом в сторону двери был брошен очередной недовольный и раздраженный взгляд.
— Да куда ты смотришь все время? — удивился Солнцевский. — Али ждешь кого?
Отвечать Изе не пришлось, потому что в следующее мгновение дверь VIP-камеры отворилась и на пороге нарисовался ратник, которому средним

богатырем ранее было дано особое поручение. Тут всем стала ясна причина беспокойства их коллеги. В одной руке у снаряженного гонца

красовалась узнаваемая бутыль отборного (изготовленного по спецзаказу) Изиного первача, вторая прикрывала ухо, а под мышкой у него были

зажаты уже ставшие ненавистными Солнцевскому гусли.
— Ну и злющий у вас домовой! — пожаловался ратник, демонстрируя всем распухшее до неприличия красное ухо. — Я, как вы велели, с поклоном,

мол, так и так, послан Изей, прошу выдать и прочее… А он ни в какую, только брань на все палаты, да уши волосатые то там, то тут мелькают.

Кстати, я столько новых слов узнал, вот, например, про дивизию что-то, но не про простую, а…
Тут ратник наткнулся на неодобрительный взгляд Соловейки и осекся на полуслове.
— …и откуда он только такие слова взял? — по инерции продолжил тему любознательный гонец.
Солнцевский и Соловейка выразительно глянули на Изю, но тот лишь руками развел. Мол, к расширению бранного словарного запаса не имею

ровным счетом никакого отношения. А если когда в сердцах и вырвалось, то исключительно по широте душевной и без злого умысла.
— Выждал время, как вы и велели, и по второму кругу пошел. На шестом круге домовой ваш оттаял, а на седьмом велел забирать то, зачем

пришел, и убираться.
— Так когда он тебе по уху-то съездил? — не выдержал Изя и попытался ускорить рассказ о хозяйственном Феофане.
— Когда я вторую бутыль хотел взять, — понуро признался ратник. — Я подумал, лучше будет сразу две взять, чтобы потом снова не бегать.
— Тогда считай, ты легко отделался, — как мог, успокоил его Солнцевский. — Наш домовой за такие шалости с самогоном не то что ухо, голову

открутить мог. А на вынос он никому бы больше не дал, даже мне с Изей.
Ратник еще раз виновато вздохнул, посетовал на нелегкую судьбу, получил от Изиных щедрот для поправки здоровья, употребил и удалился.

Далее употребили все присутствующие (даже Зосима, несмотря на устав), молча закусили и повторили. Настало время серьезного разговора.
Брень-нь-нь… — тут же ударил по струнам Изя и со знанием дела принялся набивать свою трубку.
— Может, обойдешься без курения? — поинтересовался Илюха, несмотря на то, что знал ответ друга наперед.
— Не обойдусь, у меня имидж, — отмахнулся черт и выпустил первое кольцо дыма. — Казнь казнью, а основное дело забывать нельзя.
Брень-нь-нь…
— А скажи-ка, Алеша, что, собственно, произошло перед тем, как Берендей осерчал и тебя чуть в расход не пустил? Только рассказывай все

поподробнее, не упускай никаких мелочей.

Попович, несколько удивленный таким вниманием к себе, заметно покраснел, но быстро справился с волнением. Рассказ былинного богатыря был

скуп на подробности и поначалу ожидаемых мелочей не содержал вовсе. По рассказу Алеши, выглядело все так.
Встали в караул, никого чужого не было, Агриппина из опочивальни не выходила. Ближе к вечеру в тереме произошел пожар, полыхнула кладовая,

находящаяся, кстати, прямо под княжеской горницей. Пожар во все времена тушили всем миром, вот и отправил Попович своих богатырей на

подмогу, а сам на страже остался. Тут прибегает Берендей, видит, что у дверей только один богатырь, и давай бушевать. Поначалу хотел всех

казнить, но потом узнал, что с княгиней все в порядке, отошел и велел всего лишь в темницу бросить.
Далее верховный правитель велел призвать пред ясные очи всю «Дружину специального назначения» в полном составе. Узнав, что ни одного

богатыря этого спецподразделения в городе найти не представляется возможным, разгневался пуще прежнего и тут же подписал смертный приговор

старшему, среднему и младшему богатырю обозначенной дружины. Мотю самодержец помиловал, «ибо божья тварь за хозяина не в ответе!».
Однако данное поверхностное повествование никоим образом не удовлетворило ни Солнцевского, ни Изю, и начался перекрестный допрос

свидетеля.
Брень-нь-нь…
«Чужого никого не было? А кто был свой? Когда пришел? Когда ушел? В каком настроении вышел? Кто просто проходил мимо? Микишку спустили с

лестницы за сквернословие и нахальство? Не ошивался ли подле княжеской опочивальни кто-нибудь из списка подозреваемых? Это точно?! Не

ошибаешься? И при этом ругалась как сапожник?! Точно, про нас спрашивала? И это было пред самым пожаром?» — примерно такие вопросы задали

друзья Поповичу.
Благодаря его ответам начала вырисовываться следующая картина.
Берендей со своей благоверной свели все контакты с внешним миром к минимуму. В этот минимум вошли пара самых верных и проверенных

служанок, стряпуха и, конечно же, родная дочка.
Как вы понимаете, именно на Сусанне в момент допроса Поповича и сосредоточилось все внимание друзей, тем более что остальных подозреваемых

по делу в окрестностях княжеской опочивальни за указанный период не наблюдалось. Оказалось, что первая культуристка на Руси пробыла у

матери не менее получаса, причем все это время из-за двери доносились звуки разговора, мягко говоря, на повышенных тонах. Если вспомнить,

что дверь в личные покои княгини была дубовая, да еще обитая войлоком, то становилось понятно, что эти самые тона были на уровне

полноценного крика.
Выбежала из горницы Сусанна белее белого (то ли от возмущения, то ли от гнева), кусая губы до крови. Перевела дух и поинтересовалась у

стражи, не появлялся ли сегодня во дворце хоть кто-нибудь из «Дружины специального назначения». Получив отрицательный ответ, кивнула (то ли

удовлетворенно, то ли обреченно, тут опять оценка Поповича была неоднозначна), смачно выругалась и сломя голову бросилась прочь (чуть не

сбив с ног подвернувшегося на лестнице Микишку). Буквально через пять минут раздались первые крики, возвестившие о начале пожара.
Собственно, на этом связный рассказ Алеши Поповича закончился. Богатырь как-то стушевался, почти по-детски покраснел и со вздохом

признался, что далее на сцене появился разъяренный Берендей и тут же приказал отправить всех, кто стоял на страже, по этапу. К счастью, в

данном случае этап оказался не слишком длинным и закончился как раз в той самой темнице, где предусмотрительный Изя заблаговременно устроил

реабилитационный центр для жертв княжеских репрессий.

Рассказанное заставило друзей призадуматься, Изя даже перестал тянуть трубку и бренчать на гуслях. Любава откровенно приуныла и не

скрывала своего разочарования. Илюха также пребывал в скверном расположении духа, и даже в одиночку опрокинул полный кубок первача,

совершенно игнорируя осуждающие взгляды коллег.
— Ребят, вы извините, завтра тяжелый день, — после продолжительной паузы обратился Солнцевский к былинным богатырям и к Зосиме, — сами

понимаете, на казнь нужно выходить со свежей головой.
— Понимаем, — дружно, но без всякого энтузиазма отозвались они, тем не менее поднимаясь с насиженных мест.
Следующий день действительно обещал быть, по меньшей мере, суетливым, а по большей… по большей — крайне суетливым. В слово «крайне» каждый

из дружинников мог вложить свой смысл, личные думы, переживания и опасения. Прощание было недолгим и молчаливым: скупое пожатие рук, стук

закрывающейся двери, лязг тяжелого засова.
Брень-нь-нь…
— Я вынужден признать, что несколько поторопился с кандидатурой номер один в списке наших подозреваемых, — поморщившись, выдал черт, на

мгновение скидывая привычный морок. — Заметьте, такое в моей практике происходит не часто. Прошу запомнить и не говорить мне потом, что я

не умею признавать свои ошибки.
— Конечно, не умеешь, — отмахнулся от друга Солнцевский, — тем не менее, все равно как-то не верится.
— Не верится, что я признал ошибку? — взвился Изя.
— Да нет, в то, что Сусанна способна на такое, — пояснил Илюха, пропуская мимо ушей повышенный тон друга.
— Согласна, — подключилась Соловейка, — не могла она, она же женщина.
— Феврония Халявщица тоже в некотором роде женщина, однако, если бы она оказалась на первом месте в нашем списке, ты бы вряд ли

возмущалась, — вяло парировал Илюха, — и вообще, завязывай со своими феминистскими замашками, тебе не идет.
— Кстати, — встрепенулась бывшая мелкоуголовная личность, — вы до сих пор мне не рассказали, что такое этот «феминизм»? Вы обо всем мне

рассказываете, а как только заходит речь о нем, тут же замолкаете и бросаете друг на друга осуждающие и даже какие-то встревоженные

взгляды.
Тут Соловейка внимательно посмотрела на друзей и добавила:
— Вот точно такие, как глядите сейчас. Может пора наконец рассказать, что это за зверь такой и с чем его едят?
— Нет! — хором и очень торопливо ответили друзья.
— Не надо тебе знать о пакости этой.
— Я от этой напасти и в свое время натерпелся, а тут еще ты…
— И вообще, хватит на мелочи отвлекаться, давайте о деле!
— Мы же на службе как-никак!
Бывший солнцевский браток и украинский черт выступили таким слаженным фронтом, что заставили Соловейку замереть в полнейшем недоумении.

Купеческой дочке нечасто приходилось видеть подобное единение столь непохожих личностей. При этом старший и средний богатырь старательно

отводили взгляд как друг от друга, так и от женской составляющей их небольшой команды.
— Итак, что мы имеем? — продолжил Изя, старательно разглядывая кончик своего сапога. — Расследование движется в верном направлении. Наши

активные действия и, главное, последствия доказали, что круг подозреваемых очерчен совершенно правильно. Первой в этом списке по-прежнему

остается Сусанна, об этом говорит множество улик. Впрочем, все они косвенные и для вынесения окончательного приговора их явно недостаточно.

Первой в этом списке по-прежнему

остается Сусанна, об этом говорит множество улик. Впрочем, все они косвенные и для вынесения окончательного приговора их явно недостаточно.
Тут средний богатырь старательно откашлялся и после некоторой заминки пихнул осмотренным сапогом свое непосредственное начальство.

Начальство встрепенулось, и без всякого возмущения по поводу непочтительного к себе отношения продолжило подводить промежуточные итоги их

расследования. В качестве объекта приложения своего внимания Солнцевский, в отличие от рогатого коллеги, выбрал пятно на рукаве кафтана.
— Предлагаю дальнейшие приоритеты нашего расследования наметить после получения свидетельских показаний от потерпевшей стороны, в

частности от Берендея и Агриппины. Так как в настоящий момент определенная часть этой самой стороны приговорила нас к смертной казни,

считаю возможным сконцентрировать общие усилия на устранении сего досадного недоразумения. Распорядок завтрашнего дня предельно ясен,

посему предлагаю лечь спать, дабы завтра взойти на эшафот отдохнувшими и со свежей головой.
На общее обсуждение свои предложения Илюха ставить не стал. Просто поднялся с места и, тихо пожелав всем спокойной ночи, скрылся за

дверьми своей камеры. Так же скромно и незаметно покинул помещение Изя. Соловейка взглядом полным искреннего удивления проводила

удаляющиеся спины коллег и осталась в полном одиночестве.
— Обязательно узнаю, что это за «феминизм» такой. Если они так странно на него реагируют, то вещь однозначно стоящая! — наконец подвела

итог своим раздумьям младший богатырь Любава и, тряхнув копной иссиня-черных волос, последовала примеру коллег — отправилась спать.
Ночь в камере смертников прошла, считай, спокойно. По крайней мере, тихо было до того момента, пока не проснулся член «Дружины

специального назначения», не имеющий пока официального звания. Ближе к утру Мотя почувствовал, что выспался, и ни одна из голов не хочет

больше продолжать сие достойное занятие. Некоторое время Горенышу удалось убить, немного побродив по камерам. Пока открыл все двери, пока

обследовал все закоулки (на этот раз очень внимательно), пока выразил свою любовь хозяину, старательно вылизав его шершавыми языками… Затем

нашлось занятие повеселее, но и оно не заняло много времени. Дело в том, что загулявшие богатыри совершенно не подумали о своем трехголовом

коллеге и оставили на столе слишком мало снеди. Того, что было обнаружено, Моте хватило лишь заморить ненасытного червяка, обитавшего в его

бездонном желудке.
А вот потом трехголовому стало скучно. Можно, конечно, было немного пошалить и осторожно перекусить ножки диванов, но такое несомненно

увлекательное занятие было не к лицу тому, кто решительно распрощался с бесшабашной юностью и уже всеми лапами вляпался во взрослую жизнь.

Пришлось довольствоваться малым — задумчиво сжевать рукавицы, оставленные на столе Муромцем. Это дело Мотя смог растянуть еще на полчаса.

Остальное время до подъема Гореныш развлекал себя тем, что устроился напротив мирно спящего хозяина и при малейшем его шевелении принимался

радостно стрекотать, всем своим разухабистым видом показывая, что пора наконец уделить время своему любимцу (то есть ему, Моте, конечно).

Как правило, после этого следовала сумбурная ругань упорно не желающего просыпаться Солнцевского, дружеский подзатыльник и очередная

попытка последнего спрятаться от трехголового друга под одеялом. Конечно, не бог весть какое развлечение, но, как говорится, на безрыбье…

Наконец раздался звук отодвигающегося засова, и на пороге их временного пристанища появился хмурый заспанный стражник.

Только он было

собрался разбудить узников, но Мотя не дал ему воплотить задуманное в жизнь. Больше по привычке, чем из злости, он выпустил в сторону

вошедшего струю пара, и дверь тут же захлопнулась. Теперь можно было поработать будильником совершенно официально. Так уж повелось, что в

обычное время эту роль исполняла Соловейка и своим каждодневным свистом изрядно поднадоела трехголовому.
Так как Любава, разомлевшая в комфортной темнице, цинично проспала время подъема, Гореныш решил немного поквитаться с младшим богатырем.

Началась недолгая, но славная охота за ее пятками, столь необдуманно призывно торчащими из-под одеяла. Мотя, в общем-то, и не кусал их, а

так, чуть прикусывал. Чувствуете разницу: кусать и прикусить? Правильно, разница есть, и очень существенная, а вот Соловейка — то ли

спросонья, то ли от отсутствия юмора с утра пораньше — начала вопить что есть мочи и даже попыталась кинуть в улепетывающего Горыныча

тяжелым канделябром. Пришлось Змею срочно просить политического убежища за широкой спиной хозяина, который после вопля младшего богатыря

слетел с кровати как ошпаренный.
Именно благодаря умелым действиям Илюхи в качестве миротворца удалось-таки свести последствия небольшого недоразумения к минимуму. Для

этого от Змея потребовалось всего лишь сделать вид, что он совершенно искренне раскаивается в необдуманном поступке и впредь себе такие

вольности позволять не будет. Насчет выполнения этого совершенно вздорного обещания Мотя ни капельки не волновался. Ведь когда он его

давал, незаметно завязал кончик длинного хвоста узелком, а это (как известно всем эрудированным личностям) делало цену сего обещания

близкой к нулю.
После небольшого утреннего моциона пришло время завтрака. Несмотря на неоднозначность ситуации, откушала «Дружина специального назначения»

с присущим ей размахом — посыльные ратники дважды бегали в близлежащий кабак за добавкой. Причем оплачивать выставленный счет Изя

категорически отказался, переправив его с посыльным княжескому казначею с короткой, но выразительной резолюцией: последняя трапеза

обреченных на смерть. Черт справедливо полагал, что главный финансист княжества просто не посмеет отказать в такой мелочи.
В дверях уже появился Зосима, дабы препроводить нашу теплую компанию на эшафот, а узники еще продолжали гонять чаи, сидя вокруг пыхтящего

самовара, обсуждая предстоящее событие. Главный тюремщик откашлялся и настойчиво предложил всей честной компании пройти за ним: мол, уже

все собрались, только вас и ждут. Пришлось смириться с произволом властей и начать собираться в последний путь.
Оказывается, помимо бутыли первача и гуслей, Изин посланник притащил узел, в котором были три форменные косухи, ставшие непременным

атрибутом членов «Дружины специального назначения». Чрезвычайно обрадованные предусмотрительностью черта, коллеги тут же нацепили на себя

куртки. Несмотря на мороз, команда собралась предстать перед палачом именно в этом обличии. Согласитесь, глупо бояться простудиться перед

таким эпохальным событием, как собственная казнь.
Наконец, последние приготовления оказались позади. Соловейка поправила прическу, Солнцевский потрепал все три головы своего любимца, Мотя

трижды лизнул руку своего хозяина, а Изя раскурил уже ставшую привычной трубку.
Брень-нь-нь… — ударил по струнам Изя, и «Дружина специального назначения» в полном составе покинула VIP-апартаменты княжеской темницы.
Казнили в те времена по-разному: бывало торжественно, при всем честном народе, а бывало тихо, в кругу официальных лиц и родственников.

Казнили в те времена по-разному: бывало торжественно, при всем честном народе, а бывало тихо, в кругу официальных лиц и родственников. Для

первого случая более всего подходила базарная площадь, а для второго — дальний двор княжеской тюрьмы, вот туда-то и препроводил друзей

хмурый Зосима. Такой выбор был вполне объясним и оправдан — «Дружина специального назначения» пользовалась в Киеве большой популярностью, и

попытка извести общих любимцев могла закончиться волнением народных масс. У Берендея в последнее время было столько проблем, что подобное

неразумное поведение этих самых масс было бы лишним даже для такой сильной личности, как он. Так что князь решил покончить с проблемой без

лишней помпы, можно сказать, по-семейному. На казнь были званы только родные и близкие княжеской четы. Так уж получилось, что список

приглашенных полностью совпадал со списком подозреваемых в совершении уже двух покушений на будущего наследника киевского трона.
В ожидании приговоренных богатырей, подозреваемые вели себя по-разному. Сусанна стояла чуть в стороне от остальных и нервно кусала губы.

Причем делала это со всем усердием. Кружевной платочек, что она периодически подносила ко рту, уже давно окрасился алыми пятнами. Руки

сжимали перила небольшого помоста, где расположились свидетели предстоящей казни, с такой силой, что уже дважды за последнее время поменяли

свой цвет, только что они были белыми, а затем приняли уже синеватый оттенок. Время от времени она кидала выразительные взгляды на своего

венценосного отца, но совершенно бесполезно, потому как Берендей не замечал такого внимания к себе со стороны дочки.
Князь Вилорий суетливо топтался в трех шагах за ее спиной. По его виду было заметно, сколь неуютно он чувствовал себя в этом сомнительном,

со всех сторон, месте. Князь Галицкий сильно волновался и не мог скрыть этого. Только было непонятно, из-за чего он так тревожится: из-за

жены ли, переживает ли за приговоренных или жалеет себя любимого, вынужденного мерзнуть на морозе в ожидании казни.
А вот остальные подозреваемые даже не скрывали удовлетворения происходящим. Феврония Халявщица со Студнеславом в голос обсуждали нелепые

обвинения, что выдвинул против них Солнцевский, всячески злорадствовали и отпускали в его адрес гнусные шуточки. Старко уже чуть ли не в

пятый раз рассказывал совершенно счастливому Гордону один и тот же препохабнейший анекдот, а тот исправно хохотал уже в пятый раз над

услышанным. Общий настрой этой группы людей можно было обозначить одной фразой, что-то типа: «Будут знать, с кем связываться». При

отсутствии удобоваримой версии происходящего и в связи с туманной формулировкой приговора, они и впрямь посчитали, что таким кардинальным

образом их родственник Берендей решил наказать распоясавшихся дружинников.
Сам Берендей был черен от гнева и суров до крайности. Если бы какой столичный режиссер задумал ставить на сцене «Отелло», то лучшей

кандидатуры на роль ревнивого мавра было бы не найти. Нервной походкой он отмерял расстояние от одной стены до другой в ожидании

приговоренных, то и дело вздрагивая, когда взгляд натыкался на три остро заточенных кола, установленных неподалеку.
— Вот всегда с ними так! — сквозь сжатые зубы процедил верховный правитель. — Все не как у людей, даже на казнь умудрились опоздать.
Положа руку на сердце, князь уже и сам был не рад, что в порыве гнева приговорил всю команду к смертной казни, к тому же таким

сомнительным способом, который использовался на практике крайне редко. В полном соответствии с распространенной пословицей, в сердцах

брошенное слово вылетело и принялось летать, где ему вздумается, словно воробей.

В полном соответствии с распространенной пословицей, в сердцах

брошенное слово вылетело и принялось летать, где ему вздумается, словно воробей. Мало того, оно умудрилось с высоты своего полета уделать

своего хозяина с ног до головы. Второй день князь был под обстрелом неодобрительных взглядов, что сыпались на него со всех сторон в его же

собственном дворце. Конечно, до прямого ропота или даже протеста пока не доходило, но то, что окружающие, мягко говоря, не одобряют

смертный приговор всеобщим любимцам, было совершенно ясно. А тут еще несравненная супруга узнала о происходящем и устроила такой скандал в

«полный контакт», что только хорошая физическая форма позволила выйти из него без потерь. Причем напоследок Агриппина заявила, что ежели с

голов спецдружинников упадет хоть один волос, то она, в свою очередь, торжественно клянется — после этого на теле супруга не останется ни

одного, даже самого малюсенького участка с волосяным покровом. А помимо этого злополучный кол она ему…
О том, что именно супруга обещала сделать с помощью отточенного кола, Берендей старался не вспоминать. «Какая ерунда, — скажете вы, — при

особых обстоятельствах, когда речь идет о жизни и смерти, человек может изменить озвученное решение», — и будете, конечно, правы, но только

отчасти. Это обычный человек может распоряжаться своими словами, как хочет. С князя спрос другой, ведь что это за князь, который не

отвечает за свои слова? Тряпка, а не князь. Что обычно делают с тряпками? Правильно, об них вытирают ноги, а потом выбрасывают.
Берендей полностью отдавал себе отчет, что стая родственничков, ошивающихся при дворце, беспричинную отмену его собственного указа

воспримут как несомненную слабость. Такой роскоши в настоящее время он себе позволить не мог. Но и смотреть спокойно, как приговор

приводится в исполнение, было просто невыносимо. Илюха Солнцевский и его команда стали для князя чем-то большим, чем просто подданные.

Несмотря на то, что они неоднократно ставили его в неловкое положение (одна история с иноземными послами чего стоит), откровенно хамили

(конечно, без лишних свидетелей), скандалили (откровенно говоря, чаще по делу), требовали совершенно немыслимого финансирования (это

относилось только к Изе), князь прикипел душой к этой странной компании. Берендей отчетливо понимал, что в самой безвыходной ситуации он

обратится за помощью именно к ним. Да что тут говорить, совсем недавно он именно так и поступил.
И вот теперь нужно было принимать решение, от которого в будущем могло зависеть очень многое. По чести, Берендей уже давно для себя решил,

что спецдружинники уйдут отсюда целыми и невредимыми. Оставалось понять, как в глазах родственников (среди которых затесался скрытый

душегуб) не в ущерб имиджу сохранить образ строгого, решительного, беспощадного правителя, в случае чего скорого на расправу.
— Да чет я волнуюсь? — встрепенулся князь, звонко хлопнув себя по лбу. — Дам последнее слово Изе, с его непревзойденным красноречием он в

два счета не оставит камня на камне от предъявленных обвинений. Я, конечно, посомневаюсь для виду, посовещаюсь с кем-нибудь, да и прощу их.
Подобная перспектива пришлась верховному правителю Киевской земли по душе, и на губах заиграло что-то отдаленно напоминающее улыбку. Как

раз в этот момент появились приговоренные, и зародившаяся было улыбка приказала долго жить.
Как они шли! Трагично, обреченно, но с чувством собственного достоинства и гордо поднятыми головами! Последний фактор послужил причиной

маленькой заминки перед ступенями, ведущими на эшафот.

Засмотревшийся на застывшее в небе небольшое облачко, Мотя врезался в замешкавшегося

Изю и чуть было не сбил его с ног. Хорошо еще, что Солнцевский быстро сориентировался и решительно пресек попытку среднего богатыря

высказать Горенышу все, что он думает об ископаемых Змеях вообще и трехголовых в частности. Трагическая тишина была восстановлена, и

дружинники предстали перед собравшимися во всей своей проклепанной красе. На морозе косухи практически сразу покрылись легким инеем, но это

только добавило колорита фигурам богатырей.
— Приговор читать? — поинтересовался у князя Зосима.
Вместо ответа Берендей обреченно махнул рукой, мол, делайте, как положено. Эта часть процедуры князю была неинтересна, так как

обозначенный приговор диктовал он сам. Однако поскучать не удалось, вместо того чтобы прочесть пергамент самому, старый вояка протянул его

помощнику, а сам решительно направился к князю. Почтительно поклонившись, он отозвал Берендея в сторону и принялся нашептывать что-то в

венценосное ухо. И хотя делал он это весьма эмоционально, тем не менее никто из окружающих так и не смог услышать, о чем шла речь. Нет, то,

что разговор шел о Солнцевском и его команде, было очевидным, а вот что именно поведал старый воин князю, осталось за кадром. До стоявших

рядом только донеслись обрывки фразы:
— … ибо тварь божья за хозяина не в ответе! …да хоть у Муромца спросите, он подтвердить может!
Чтение приговора и нашептывание Зосимы закончилось одновременно. Первое было встречено сдержанным ликованием со стороны большинства

подозреваемых, а последнее заставило Берендея заскрежетать зубами и в отчаянии обхватить голову руками. Выходило, что он не просто не прав,

а не прав категорически. Солнцевский и его команда попали в переплет, сумели выкрутиться, вернулись в Киев, а тут княжеское самодурство и

все прелести незатейливого средневекового правосудия.
Несмотря на должность, свои ошибки Берендей умел признавать и не стыдился это делать. Он и так не собирался казнить богатырей, а теперь их

освобождение было делом чести.
«Нужно поскорее заканчивать эту историю, и в тесном кругу отметить торжество справедливости, — пробурчал себе под нос Берендей. — Думаю,

много времени это не займет. Дам слово Изе, он наверняка вспомнит о тех особых полномочиях, что я дал их команде, блеснет красноречием, я

вчистую оправдаю всю команду, а уже потом найду способ показать своей родне, кто в Киеве хозяин. В конце концов, я князь или не князь?! А

если кто возникнет, попрошу Солнцевского натравить на него Мотю».
— Последнее слово предоставляется среднему богатырю «Дружины специального назначения» Изе… — тут Берендей запнулся и обратился к

приговоренному: — Как тебя по батюшке-то?
Стараясь не отрывать взгляда от проплывающих по небу облаков, черт что-то прошептал на ухо другу.
— Он говорит, что можно просто Изя, он не гордый, пояснил Солнцевский.
Берендей не привык, чтобы его игнорировали, но справился с эмоциями и сквозь зубы закончил:
— …предоставляется просто Изе.
И на этот раз черт, покрытый мороком, не соизволил ответить князю, предпочтя свое непосредственное начальство в виде посредника.
— Мой коллега говорит, что ни в чем не виноват, оправдываться не за что, и, таким образом, отказывается от последнего слова.
Тут средний богатырь на некоторое время оторвался от созерцания неба и вновь что-то шепнул на ухо Солнцевскому.
— Но от последнего желания он не отказывается, — озвучил слова друга Илюха, — дозвольте, ваше благородие, вашему верному богатырю трубочку

перед смертью выкурить и на гуслях думу кручинную вывести.

— Но от последнего желания он не отказывается, — озвучил слова друга Илюха, — дозвольте, ваше благородие, вашему верному богатырю трубочку

перед смертью выкурить и на гуслях думу кручинную вывести.
Князь настолько растерялся после подобного Изиного демарша, что обошелся простым кивком головы: мол, давай, выводи.
Вообще-то разрешение на курение в общественном месте для черта не требовалось, он и так дымил словно паровоз, поэтому сразу перешел ко

второму пункту. Изя лихо заломил меховую шапку на затылок и резво ударил по струнам.
К своему великому удивлению, через несколько тактов Илюха узнал исполняемое произведение, узнал, и тут же бросил взгляд на Берендея. Так и

есть! Губы повеселевшего было князя еле заметно пытались проговорить трагические слова песни. С каждым словом облик самодержца обретал

первоначальный хмурый вид.
Илюха старательно почесал в затылке и припомнил историю, что произошла около полугода назад. Берендей тогда вел неравную битву с зеленым

змием и попытался перенести боевые действия в «Чумные палаты», подальше от бдительного ока супруги. Они с Изей поначалу сопротивлялись, но

вспомнили о мужской солидарности и встали под знамена загулявшего князя. Правда, вскоре биться довелось на два фронта, со змием и с

коалиционными происками — в лице Любавы и Агриппины. Под их бурным натиском пришлось уйти в глухую оборону и запереться в бане. Двери были

крепкие, отступали не с пустыми руками, так что загулявшие мужчины могли продолжить возлияния в относительной безопасности и в таком же

относительном комфорте. Два дня из осажденной крепости раздавалось недружное, но искреннее пение: «…врагу не сдается наш гордый «Варяг»,

пощады никто не желает!»
В перерывах между позиционными боями Илюха рассказал фильм про гибель героического крейсера и не менее героической канонерки Берендею, и

тот со всей широтой душевной, как никто другой, принял близко к сердцу подвиг русских моряков. А уж песня вообще выбивала неизменную слезу

из вельможных очей верховного правителя Киева.

Боеприпасы таки подошли к концу, и безоружные, но не сломленные духом бойцы были вынуждены капитулировать. Напоследок князь предлагал

непременно открыть кингстоны или, в крайнем случае, подпалить баню, но прижимистый Изя уговорил обойтись разбитым об стену ковшом. На

уговоры Берендей поддавался плохо, но в конце концов пошел на компромисс и разнес вдребезги помимо ковша еще три шайки. Наконец, дверь была

открыта и загулявшая троица сделала нетвердый шаг наружу, предварительно напомнив противнику о правилах отношения к военнопленным,

предусмотренных Женевской конвенцией. Конечно, ни Агриппина, ни Соловей о них и слыхом не слыхивали, и вся компания получила по полной

программе.
Однако тогда, в остывающей бане, князь был по одну сторону баррикад с мужской составляющей «Дружины специального назначения», а вот сейчас

Изя, терзая ни в чем не повинные гусли, перевел его в разряд тех самых врагов, которым никогда не сдастся знаменитый «Варяг». От осознания

этого у Берендея как-то защемило в груди, ему стало очень тоскливо.
Вскоре Изя закончил свое выступление и опять вернулся к задумчивому созерцанию пролетающих на небе облаков, смачно попыхивая трубкой. За

все это время средний богатырь так и не посмотрел на князя и не проронил в его сторону ни одного слова.
— Может, Любава что-нибудь скажет? — робко поинтересовался Берендей.
Илюха нагнулся к своей боевой подруге, и она что-то прошептала ему на ухо.

— Нет, не скажет, — отрезал старший богатырь, — она, в общем и целом, согласна с Изей, мы присяге не изменяли, воинский долг как могли

выполняли, так чего оправдываться? А что касаемо последнего желания, так младший богатырь просит, чтобы на картинках ее изображали

непременно в косухе, с разрезом на сарафане и без всяких дурацких кокошников на голове.
— Где изображали? — не понял князь.
— На картинках, — пожал плечами Солнцевский. — А что, у нас народ любит безвинно пострадавших от произвола властей добрым словом

вспоминать. Так что мы рассчитываем попасть если не на иконы (черт при этих словах чуть не подавился мундштуком), то в летописи точно.

Поэтому лучше заранее обговорить наш будущий облик на картинках, чтобы перед потомками не стыдно было.
На князя жалко было смотреть — таким несчастным и потерянным он стоял напротив приговоренных им самим друзей.
— Лично я тоже совершенно согласен со своими коллегами, — продолжил гнуть свое Илюха, — лямку мы тянули честно, не крысятничали,

офицерский паек ночью под одеялом не жевали, пулям не кланялись, особистам тоже. Может, поэтому и погибаем так глупо.
Трогательную речь прервал странный звук, вырвавшийся из уст Сусанны, это было нечто среднее между стоном и рычанием. К кому он был

обращен, непонятно, то ли к оцепеневшему отцу, то ли к говорившему Илюхе.
— Ты прости нас, князь, если что не так сделали, видит бог, не по злобе, а исключительно под влиянием не зависящих от нас обстоятельств.

Ладно, что-то я заболтался, давайте начнем, что ли?
С этими словами бывший солнцевский браток, а ныне старший богатырь «Дружины специального назначения» решительно шагнул в сторону врытых в

землю кольев.
— Да, чуть не забыл! — опомнился Илюха и вновь обратился к Берендею: — Мотю не бросай, к себе забери. Корми три раза в день, утром рано не

буди, по пустякам не гоняй. А уж он тебе и за друга, и за охранника отслужит.
Тут Солнцевский нагнулся к своему любимцу, заключил его в могучие объятия и погладил каждую из трех голов. Мотя откликнулся на такое

проявление чувств бурной истерикой и водопадом слез. Этот поток был настолько сильным, что даже смыл злорадные улыбки с лиц Старко, Гордона

и сладкой парочки из далекого Малого Халявца. Да что там улыбки, Вилорий сделал нетвердый шаг по направлению к жене и… обнял ее. Дальше

произошло совсем удивительное: Сусанна уткнулась носом в его грудь и зарыдала.
В такой душещипательный момент за спинами хмурой стражи раздался очень знакомый голос:
— Что значит занят, зайдите попозже? Это вам не тут, это я пришел, а не кто-нибудь незваный!
В следующее мгновение, с трудом пробившись сквозь строй ратников, на сцене жизни появился Микишка.
— Срочное послание для князя! — наконец-то догадался он произнести пароль и в три прыжка очутился подле Берендея. Тут до него дошло, что

происходит что-то не совсем обычное, и, вместо того чтобы отдать письмо адресату, он уставился на эшафот.
— Не казнили еще этого расстригу окаянного? Поделом тебе и твоим отморозкам законченным, особенно этой змеюке трехголовой! Кстати, кольев

маловато приготовили, тут важно всю компанию одним махом прихлопнуть, а то в будущем хлебнем горюшка. Хотя… — тут Микишка на некоторое

время задумался и, старательно сформулировав в своей голове мысль, изрек: — С другой стороны, с ними не так скучно было. Да и цели в жизни

у меня теперича не будет, а жизнь без цели теряет смысл. Пожалел бы ты их, великий князь.

Пожалел бы ты их, великий князь. Ну там, батогов пусть отведают, розгами также

можно, непременно разжаловать всех, анафеме предать, в рудники дальние сослать и уж только опосля всего этого — простить, чтобы впредь

неповадно было.
Никто из присутствующих не поверил своим ушам. Отношение Микишки к «Дружине специального назначения» было известно всем в городе, тем

удивительнее оказалась вторая часть его выступления.
— Тьфу на тебя, морда скобленая, — бросил Микишка Солнцевскому, — совсем меня с толку сбил своей казнью. Я даже про сообщение великой

важности чуть не забыл.
С этими словами он сунул свернутый пергамент Берендею, плюнул в сторону эшафота и бросился прочь.
Берендей проводил взглядом, полным искреннего удивления, ошалелого дьячка и резким движением сломал сургучовую печать на послании. Где-то

с минуту стояла почти гробовая тишина — князь читал послание. Причем читал он его раза три, не меньше. С каждым разом лицо князя

разглаживалось, а под конец он даже еле заметно улыбнулся уголками губ.
— Открылись новые обстоятельства дела, а посему повелеваю: казнь отменить, все свободны! — зычно провозгласил князь, но тут же поправился:

— Окромя спецдружинников, естественно, у меня к ним разговор имеется.
Последние слова он произнес откровенно злорадным голосом, нетерпеливо потирая руки.
— Но так дела не делаются! — раздался разочарованный голос Старко.
— Казнить — так казнить! — поддержал его Гордон.
— Непременно на кол надо, — не осталась в стороне Халявщица.
— А все оттого, что порядка нет, — подключился Студнеслав, — раз объявлена была казнь, всенепременно нужно довести ее до конца.
Берендей перевел взгляд на своих родственничков и хищно улыбнулся:
— Пожалуй, вы правы, порядок должен быть. Я и сам не люблю незаконченных дел, так что казнь состоится, как и было объявлено ранее.

Осталось выяснить только один вопрос, кто займет освободившееся место на эшафоте?
Суть сказанного дошла до княжеских родственников не сразу, зато, когда дошла, они исчезли с помоста в одно мгновение. За ними проследовала

заплаканная Сусанна, держа под руку Вилория. По всему было видно, княжеской дочке есть что сказать отцу, тем не менее, она предпочла

удалиться, напоследок приветливо махнув рукой Солнцевскому. А вот Зосиме не понадобилось ни слов, ни жестов, чтобы стража покинула двор.

Старому вояке достаточно было просто выразительно посмотреть на своих подчиненных.
Князь проследил, как за последним ратником закрылись врата, и ловко вскочил на эшафот. Сооружение ответило глухим скрипом — доселе на него

таким образом никто не взбирался.
— Мужики! — обратился к дружинникам Берендей.
— Кхе-кхе, — выразила свое недовольство Соловейка.
— И бабы… — торопливо поправился князь, но тут же был вынужден вновь корректировать свои слова: — …в смысле, женщины.
Но Любава вновь нахмурилась и выразительно сложила руки на груди.
— Ну девицы, девицы… — в очередной раз исправился Берендей. — Я хочу вам сказать, что…
— Гра-ам! — ненавязчиво напомнил о себе Мотя и показательно перекусил заготовленные для его друзей остро отточенные колья.
Верховный правитель тихо застонал, выматерился про себя и начал все заново.
— Мужики, девицы и Горынычи! Так правильно? — Коллективный кивок в знак согласия.
— Извини, Любава, но по-другому не получится, тут уж ничего не поделаешь.

Соловейка удивленно вскинула бровь, пытаясь сообразить, что именно имеет в виду князь. Только вот никаких особых разъяснений не

последовало, тем более что все стало ясно и без них. Берендей откашлялся, набрал в легкие побольше воздуха и…
— Вы чего творите?! Совсем ох…ли? Мать вашу так растак!
Пожалуй, можно оставить за скобками те нецензурные слова, что вырвались наружу у верховного правителя земли Киевской. Кто-то, особенно

занудный, может возразить, что такие крупные государственные деятели не пользуются ненормативной лексикой, что, мол, воспитание не

позволяет и прочее. Так вот с полной ответственностью хочу заметить — пользуются, и еще как! Они что, не люди, что ли? Люди, просто

публичные, вот и приходится им сдерживаться на публике. Сейчас посторонних слушателей поблизости не было, так что Берендей дал выход

накопившимся эмоциям.
— Не, ну вы видели таких прохиндеев? — взвился Изя, обращаясь исключительно к коллегам. — Он таки нас задним местом на кол собрался

сажать, а теперь еще нехорошими словами костерит. А, между прочим, среди нас женщины и дети!
Мотя с Любавой хотели было что-то возразить, но черт решительно пресек эту попытку.
— И ладно бы повесить приказал или, скажем, головы отрубить, это еще куда ни шло! — продолжил бушевать рогатый, по-прежнему игнорируя

князя. Все это говорилось о нем, но не ему. Такая ситуация, несомненно, напрягала Берендея, но переломить ее ему пока не удавалось. — Так

нет, задумал из нас эскимо на палочке сделать. Тоже мне, любитель мороженого!
— Так чего не ляпнешь, не разобравшись? — попытался пойти в наступление князь. — Агриппина чуть не сгорела, а вас и след простыл. Вот я и

переусердствовал слегка.
— Слегка?! — Изя перешел на крик, наконец обращаясь непосредственно к оппоненту. — И это он называет «слегка»?
— Ну сгоряча… — попытался сменить формулировку Берендей.
— Сгоряча?! — на этот раз возмущенной оказалась Соловейка.
— Ты подбирал бы слова, ваше благородие, — угрюмо заметил Солнцевский, — а то я за своих ребят не отвечаю. У них день был тяжелый, чуть

мягким местом на острую деревяшку не посадили, так что могут сорваться.
Берендей тихо застонал и сделал несколько глубоких вдохов. Вроде полегчало.
— Так я думал, вы оправдаетесь в два счета, а я сразу — раз, и помилую…
Ответом послужило дружное осуждающее молчание. Изя опять воздел глаза к небу и демонстративно стал изучать облака, Соловейка носком сапога

старательно пыталась вырыть небольшую ямку в снегу, а Илюха гладил своею любимца, в упор глядя на свое непосредственное начальство.

Начальство занервничало еще больше.
— Так я ж бумагу вам дал, с особыми полномочиями и неприкосновенностью. Могли бы на нее сослаться…
Коллеги продолжали заниматься своими незатейливыми делами.
— У меня земля под ногами горит, вражина под боком затаилась, нервы ни к черту…
Изя недовольно поморщился, он вообще не любил, когда его рогатое племя поминают всуе.
Берендей продолжал сетовать на свою нелегкую долю, однако публика вскоре начала откровенно скучать. Наконец докладчик осознал, что его

слова уходят в пустоту, и с отчаянием в голосе закончил свое выступление:
— Простите меня, что ли…
— Уф, наконец-то, — облегченно выдал Изя. — Я уж думал, околеем на этом эшафоте.
— Холодно, чай, не май месяц… — поддакнула озябшая Соловейка, — а мы в летней форме одежды.

— Холодно, чай, не май месяц… — поддакнула озябшая Соловейка, — а мы в летней форме одежды.
Солнцевский ничего не сказал, просто пожал руку Берендею и одобрительно хлопнул его по плечу.
— Только для того, чтобы вопрос был исчерпан окончательно, надо уладить некоторые формальности, — по традиции добавил ложку дегтя Изя. —

Сейчас князь должен обещать, что никогда, ни при каких обстоятельствах, он не будет приговаривать нас к смертной казни, особенно таким

негуманным способом.
— Э-э-э… — протянул острожный Берендей, теребя бороду. — Хоть в темницу-то можно? Мало ли чего, а то на вашу компанию вообще никакой

управы не найдется.
Друзья переглянулись и с улыбкой выдали коллективный ответ:
— Можно!
На том и порешили: казнить нельзя, сажать можно, но в исключительных случаях и за дело.
— А мы будем служить тебе верой и правдой, — подвел итог разговора черт, — конечно, до тех пор, пока не прекратится должное финансирование

нашего подразделения.
— Точно, вот завтра с самого утра и начнем, — со знанием дела заметил Солнцевский. — Думаю, после пережитого мы заслужили хотя бы полдня

отдыха?
Берендей не имел ровным счетом никаких возражений.
— Кстати, а что было в том послании? — поинтересовалась Соловейка, как самая ответственная из всей компании. — Может, что важное, а мы до

утра расслабляться собрались.
— Да ничего особенного, — пожал плечами Берендей, — это моя драгоценная супруга сообщила мне, что после успешного разрешения нашего

маленького недоразумения я могу не торопиться во дворец, и даже разрешила опрокинуть чарку-другую Изиного первача. Кстати, на липовом цвете

мне больше не наливай, у меня от него изжога, а вот облепиховку твою пить согласен, после нее сон как у младенца и голова не болит.
Понадобилось некоторое время, чтобы оценить всю мудрость и прозорливость Агриппины. Зато когда наконец это произошло, грянул дружный

богатырский смех. Многострадальный эшафот не выдержал такого глумления над своей сущностью, испустил последний стон и рухнул, похоронив под

своими обломками остатки недоразумения, случившегося между верховным киевским правителем и «Дружиной специального назначения».
Конечно, они отметили. А вы что хотели, повод был просто железобетонный! К чести спепдружинников и самого Берендея, по обычной схеме сие

мероприятие не пошло. Никаких тебе милых сердцу выходок, провожаний с песнями и плясками и уж тем более «продолжения банкета» во дворце.

Чинно, степенно посидели в «Чумных», откушали соленых опят, квашеной капустки, соленых огурчиков, уговорили шмат копченой грудинки под

трехлитровую бутыль облепиховки и распрощались. Князь помчался к своей беременной супруге, средний и старший богатыри клятвенно пообещали

Любаве вымыть посуду, но тут же, с чувством выполненного долга, надавили на массу. Соловейка привычно проводила взглядом спины коллег,

сделала зарубочку в голове — припомнить им самоустранение, и в два счета сама навела порядок в горнице. Посетовала напоследок, что не

удалось накрыть стол, соответствующий как поводу, так и монаршему гостю. Напомнила себе, что она сама только что «откинулась», а стало

быть, не успевала в полной мере дать выход своему кулинарному таланту. На том успокоилась и отправилась спать.
Илюха проснулся в скверном настроении, часа за полтора до общего подъема. Сказывались последствия вчерашней казни — голова гудела вязкой,

тупой болью.

Но это была не единственная причина для беспокойства, хотя и самая неприятная. Илюха попытался было разобраться, что еще могло

бы его встревожить, однако причина первая напомнила о себе гулкими ударами в висках. Пришлось принимать меры. Солнцевский прихватил с собой

глиняную бутыль с пивом и направился в душ. День обещался быть суетным, так что на этот раз в руках старшего богатыря оказалось «Любава

легкое», сорт пива, который он употреблял редко.
Санузел, отстроенный под личным руководством Солнцевского княжеским кузнецом Захаром, был, несомненно, жемчужиной «Чумных палат». Да что

там палат, такого произведения средневекового искусства не было ни у кого в Киеве. Да, пусть не совсем правильно называть такими словами

туалет с душем, но не забывайте, на дворе был не двадцать первый век, и даже не двадцатый. В те времена все удобства были во дворе, а

мылись люди исключительно в банях или вообще на живой воде. Изя и Илюха, прибывшие из далекого будущего, крайне негативно восприняли

возврат к первоистокам в бытовом плане. Нет, баню и тот и другой очень любили, но все же считали парилку скорее удовольствием, чем местом

для смывания грязи. Вот и пришлось обустраивать свой быт с помощью все того же Захара, благо тот был на все руки мастер и уже перестал

удивляться странным заказам Илюхи и его коллег. В результате совместных усилий небольшая пристройка к дому украсилась вполне сносным

туалетом, душем и даже… джакузи. Многочисленные пузырьки подавались в огромную бадью с помощью сложного механизма, изобретенного Захаром.

Горячая вода в данном сооружении также присутствовала. Правда, чтобы использовать это благо цивилизации, надо было растапливать небольшую

печурку. Ответственным за поддержание огня был торжественно назначен Мотя. Змей отнесся к такой важной должности с пониманием. Дважды в

день он устраивался поудобнее возле печки и давал возможность своим головам вдоволь поупражняться в извержении огня.
Поскольку Илюха проснулся сегодня рано, время общего утреннего моциона еще не настало. Мотя дрых без задних лап, и поднять его не смогла

бы никакая земная сила. Перешагнув порог ванной комнаты, Илюха поежился, присел на корточки и обреченно пошуровал кочергой в топке. Как и

следовало ожидать, кроме прогоревшей золы там более ничего не нашлось.
— Ничего не поделаешь, — буркнул себе под нос Солнцевский, — контрастный душ сегодня будем принимать по-богатырски. Сначала холодная вода,

а потом ледяная.
Илюха сделал три больших глотка из пивной бутыли, широко перекрестился, повернул небольшой вороток и полез под струи воды. От холода

хотелось закричать, но преждевременная побудка коллег в планы Солнцевского не входила, пришлось терпеть. Нет худа без добра, и вместе с

ледяной водой в сливную трубу отправилась и головная боль, и остатки тумана, еще скрывающегося в закоулках стриженой головы.
— Хорошо! — заключил старший богатырь, торопливо выскакивая из-под душа и перекрывая воду.
Тщательно растерев озябшее тело полотенцем, Илюха торопливо натянул одежду и с удовольствием приложился к пиву. Несмотря на то, что этот

сорт был слабоалкогольным, с каждым глотком последствия вчерашний казни плавно отходили на второй план.
— Главное, не переборщить, — напомнил сам себе старший богатырь и с некоторым сожалением оторвался от бутыли.
Теперь, когда с похмельем было в той или иной мере покончено, можно было разобраться с тем, что еще могло напрягать старшего богатыря.

Илюха вольготно расположился на небольшом диванчике и старательно почесал в затылке — процесс пошел.

Причина для беспокойства оказалась буквально на поверхности и обозначалась всего тремя буквами. Сложившись вместе, они стали именем одного

шустрого черта и одновременно постоянной головной болью бывшего солнцевского братка. Оказалось, Илюха не мог себе простить, что отдал дело

по поиску злоумышленника на откуп своему рогатому коллеге. На первый взгляд, беспокоиться было не о чем, Изя обладал должным оперативным

опытом и проявлял свойственную ему активность. Тем не менее, Солнцевского не покидало ощущение, что вся эта история медленно, но

неотвратимо уходила из-под контроля. Никакие особые полномочия, вытребованные для «Дружины специального назначения», не помогли выявить

того, кто посмел поднять руку на еще не родившегося ребенка.
Только что прошедшая казнь также не добавила света в этой темной истории. С лучшей стороны себя проявила одна лишь Сусанна. То, как вела

себя молодая княгиня, как искренне переживала за дружинников, как обрадовалась счастливому избавлению, однозначно работало на нее. Нет,

окончательно с нее подозрения никто не снимал, тем не менее твердой рукой старший богатырь переместил ее на последнее место в сомнительном

списке подозреваемых.
Что делать дальше, Илюха не представлял. Тот факт, что все подозреваемые были княжеского рода, резко сужал возможности расследования,

приходилось действовать исключительно законными методами. Таким образом, богатый криминальный опыт далекой временной Родины применить на

практике не было никакой возможности. Солнцевский скрипел мозгами и так и эдак, но ничего путного ему в голову не пришло.
— Нет, такие дела в одиночку не делаются, — наконец подвел итог неудавшемуся мозговому штурму старший богатырь, — тем более когда в штате

у тебя бывший сотрудник НКВД, ярый последователь дела славного лондонского сыщика, да еще с замашками сотрудника имперской безопасности.

Пусть курит эту жуткую трубку, пусть играет на своих безумных гуслях, пусть хвастается тем, что работал под началом Лаврентия Павловича,

пусть время от времени начинает комментировать события закадровым голосом Копеляна из «Семнадцати мгновений весны», главное, чтобы сегодня

же был ясный и реальный план наших дальнейших действий. И на этот раз даже некоторые специфические национальные качества не помогут ему

отвертеться от выполнения служебных обязанностей. Если что, я буду применять административный ресурс, — со вздохом закончил старший

богатырь, хищно улыбнулся и инстинктивно почесал увесистый кулак.
Итак, еще одна проблема была если не решена, то, по крайней мере, обозначена и локализована. Оставалась последняя, и самая трудная. Перед

тем как перейти к ней, Илюха решительно взялся за бутыль с пивом и сделал несколько глотков — не помогло. Проблема не исчезла и не решилась

сама собой. Пришлось по-доброму подбодрить самого себя, решительно хлопнуть себя по коленке и… допить оставшееся пиво, на этот раз в

качестве стимулирующего средства.
Предстоял серьезный разговор с самим собой, а как известно, это единственный человек на земле, в общении которым не получается эффективно

использовать не только вранье, но даже простое лукавство. В голове Солнцевского отчетливо прорезалось второе «Я». И это не было ни

раздвоением личности, ни более тяжелым психическим заболеванием. Это была всего лишь совесть, доселе пребывающая в длительном летаргическом

сне. Спала она долго, как водится, очень крепко, и доставила своему хозяину по жизни очень мало хлопот. И вот буквально вчера, без всякого

предупреждения, когда Илюха с коллегами взобрался на эшафот и увидел перед собой три остро отточенных кола, она проснулась и сделала

предупредительный звоночек.

И вот буквально вчера, без всякого

предупреждения, когда Илюха с коллегами взобрался на эшафот и увидел перед собой три остро отточенных кола, она проснулась и сделала

предупредительный звоночек. В качестве звоночка послужил простой человеческий страх, неожиданно нахлынувший на Солнцевского. Это чувство

было совершенно не знакомо ни Илюхе, ни его совести, именно поэтому понадобилось некоторое время для обоих, чтобы разобраться, что к чему.
Разобрались, оказалось, что испугался старший богатырь не за себя, а за небольшого человечка с курносым носиком и копной иссиня-черных

волос. Испугался, что Изин план провалится и руки палача коснутся его люб… Его Любавы. В конце концов все закончилось хорошо, но

разбуженная таким экстремальным способом совесть категорически отказалась вновь укладываться спать.
— Похоже, нам пора поговорить, — начала она разговор.
— Может, не пора? — с надеждой поинтересовался Солнцевский, хотя прекрасно знал, какой ответ сейчас получит.
— Пора, — с нажимом подтвердила совесть, — ты же меня знаешь, я не особенно мешаю тебе жить, но если проснусь, так просто баиньки не лягу.

Вот выясним с тобой все скользкие моменты, наметим план действий, воплотим его в жизнь, подведем итоги, вот тогда и распрощаемся на

некоторое время.
— Может, я сам как-нибудь?
— Нет, не может. Без меня тебе с такой ситуацией не справиться.
Илюха засопел, но был вынужден согласиться со своим принципиальным оппонентом.
— Я уже разобралась в ситуации, — начала разбор полетов совесть, — и готова предложить тебе на выбор два варианта развития событий.
— Всего два? — удивился Солнцевский. — А чего так мало?
— Вариантов, конечно, значительно больше, но остальные меня не устроят. Так что не надо меня перебивать и просто дослушай до конца.
Так как старший богатырь на этот раз выразительно промолчал, она продолжила:
— Итак, вариант первый — ты говоришь Соловейке, что она хорошая, удивительная, замечательная, ла-ла-ла, бла-бла-бла. Однако твое сердце

осталось в далеком двадцать первом веке, и она для тебя всегда будет только боевой подругой, другом или коллегой по работе. Потом выберешь,

что тебе больше по вкусу придется. Одним словом, резко и решительно даешь ей понять, что между вами ничего быть не может.
— Не подходит, — буркнул Солнцевский, — а второй вариант?
— Перестаешь сопротивляться чувствам и начинаешь строить с ней далеко идущие отношения.
— А нельзя ли… — начал было Илюха, но внутренний оппонент решительно его остановил.
— Если хочешь, чтобы я успокоилась, то нельзя, — отрезала совесть.
— И если…
— Если поступишь по-другому, буду тебя мучить всю оставшуюся жизнь. Ты меня знаешь, я своих решений не меняю.
Илюха вытер рукавом вспотевший лоб и решительно открыл новую бутыль с пивом. Он действительно прекрасно знал свою совесть. Она не часто

отстаивала свои позиции, но раз уж это делала, то стояла на своем до конца.
— Я тебя после неудачного брака не особо по личной жизни напрягала, — продолжила неподкупная собеседница, — но на этот раз поблажки тебе

не дам, уж больно девушка хорошая попалась. И что она только в тебе, таком обалдуе, нашла?
— Чой-то я обалдуй? — обиделся Солнцевский.
— Обалдуй и есть, — не отступала совесть. — Кого ты обмануть хочешь? Да ты мечтал о такой вот спутнице жизни. Умная, красивая, шустрая,

одинаково хорошо себя чувствует как на поле боя, так и на кухне.

Умная, красивая, шустрая,

одинаково хорошо себя чувствует как на поле боя, так и на кухне. О потрясающих формах вообще промолчу, помнишь, она забыла в душе дверь

закрыть, а ты задумался и вошел без стука?
— Мэ-э-э…
— Конечно, помнишь, такое тело не забывается. К тому же кусок мыла она тогда очень точно бросила, глаз неделю не раскрывался.
— Э-э… м-м…
— Ко всему прочему, она неровно дышит в твою сторону.
— Да ладно, чего ты разошлась-то? Ровно она ко мне дышит! — перешел наконец Илюха от невнятного мычания к нормальным словам.
На подобную фразу совесть даже отвечать не стала. Так, выразительно покрутила пальцем у виска и еле слышно констатировала полную

умственную отсталость Солнцевского.
— Я подумаю, — после долгих сомнений выдавил из себя Илюха.
— Куда ты денешься, конечно, подумаешь, — хмыкнула совесть, — но учти, этот процесс будет у меня на жестком контроле.
Совесть хотела было еще что-то сказать, но тут раздался оглушительный свист виновницы этой странной беседы. Соловейка в свойственной ей

манере известила обитателей «Чумных палат» о начале нового дня.
Соловейка была несколько обескуражена, когда буквально через минуту после утреннего свиста к столу вышли ее коллеги, причем уже одетые и

без каких-либо признаков прерванного сна. Они сдержанно поздоровались и заняли свои привычные места. Выглядели Изя и Илюха хмурыми и

напряженными.
— Ну вы вчера и выступили… — привычно начала читать нотации Любава, посчитав, что причиной подобного настроения стало банальное похмелье.

— Плохо, да?
— В порядке, — пожал плечами Изя и бросил осторожный взгляд на Солнцевского. Тот в свою очередь кивком головы согласился с коллегой.
— Да… — протянула обескураженная Соловейка.
Не понимая, что, собственно, происходит, она автоматически накидала себе в тарелку с десяток вареников и бухнула сверху ложку сметаны. Ее

примеру молча последовали старший и средний богатыри. Далее начался самый странный завтрак, который только могла себе представить бывшая

купеческая дочка. Ее коллеги молча глотали еду, при этом ведя активную перестрелку глазами. Тактика у стрелков была разная: Илюха не жалел

патронов, лупил длинными очередями, явно готовясь перейти в наступление. Изя, наоборот, отстреливался одиночными, выверенными выстрелами, в

отчаянной надежде таким образом не допустить атаки.
Поначалу Соловейка посчитала себя совершенно лишней на этом поле боя, однако вскоре стало ясно, что она поспешила со своими выводами.

Время от времени Солнцевский делал-таки два-три «выстрела» в ее сторону, но они в корне отличались от тех, которыми он поливал рогатого

коллегу. Это скорее походило на сигнальные ракеты, чем на боевые патроны. Такая разница, конечно, не могла не радовать Соловейку, но, в

общем и целом, не делала сложившуюся ситуацию более понятной. Завтрак подходил к неизбежному концу, к такому же концу подошла

артиллерийская подготовка. О мирном развитии ситуации не могло быть и речи, Илюха был настроен очень решительно, а Изя, похоже,

израсходовал весь боезапас и готовился к худшему. Любава убрала со стола пустую посуду, смахнула с него крошки и присела на кончик широкой

скамьи, стараясь занимать как можно меньше места. Пока она не разобралась в происходящем, не было никакого резона встревать между

враждующими сторонами.
Для открытия боевых действий не хватало только одной малости — сигнала к атаке.

Впрочем, ждать его пришлось недолго. Илюха отправил в

сторону противника последний залп, нахмурился, откашлялся и решительно хлопнул ладонью по столу.
— Итак… — начал было старший богатырь, но был бесцеремонно прерван вскочившим со своего коврика Мотей.
Гореныш, доселе мирно дремавший после сытного завтрака, издал боевой клич и сломя головы бросился прочь из комнаты. В дверях он немного

поскользнулся и не вписался в дверной проем. «Чумные палаты» ощутимо вздрогнули, но выдержали подобный акт вандализма. Мотя тут же

подкорректировал траекторию и со второй попытки вырвался на оперативный простор. Такое небрежное отношение к недвижимому имуществу тут же

получило оценку домового откуда-то из-за печки. На этот раз Феофан превзошел самого себя и выдал заковыристую фразу, в которой только два

слова могли пройти цензуру в цивилизованном обществе. Это были слова «ОН» и «ЕГО».
Любава хотела было сделать Феофану небольшое внушение, но тут «Чумные палаты» вновь содрогнулись от встречи с трехголовым монстриком. На

этот раз Мотя проследовал в обратном направлении. Гореныш ворвался в горницу, слегка врезался в печку, стряхнул с себя осыпавшуюся побелку

и спрятался за широкой спиной хозяина. Конечно, спрятался он довольно условно, так как отъевшийся на Любавиных харчах Змей в последнее

время весьма прибавил в своих габаритах.
— Не понял, — искренне удивился Солнцевский, — кто это мог так напугать маленького?
Тут Мотя выдал недовольное стрекотание. Мол, никому на белом свете не удастся вызвать страх в его отважном сердце! А происходящее в данный

момент всего лишь небольшое недоразумение и последствие того безобразия, что творится на вверенной ему территории. Мотя сурово выпустил в

сторону двери струйку дыма и нетерпеливо толкнул Солнцевского к дверям. Типа пойди, разберись, а уж если понадобится помощь, тогда кричи

погромче, и примчусь и всех покусаю.
Илюха сделал неуверенный шаг к двери, но тут со двора донеслись звуки отчаянной борьбы.
— Кто это там? — поинтересовался Илюха у трехголового любимца. — И чего не поделили?
Мотя озадаченно застрекотал и выразительно уставился тремя парами глаз на двери. Мол, что тут говорить, скоро все сам увидишь. Не прошло и

минуты, как дверь, ведущая в большие, просторные сени распахнулась, и на пороге нарисовался… Студнеслав. Он хотел было сделать шаг

вовнутрь, но кто-то схватил его за шиворот и выдернул наружу. Дверь захлопнулась, а борьба за ней разгорелась с новой силой.
— Э-э-э… — протянула Соловейка, — может помочь?
— Кому? — удивился Изя.
Ответ на такой простой вопрос последовал в следующее мгновение. Дверь слетела с петель, и в сени ввалилась Феврония. Она была похожа на

могучего медведя, облепленного наседающими со всех сторон охотничьими собаками. В качестве собак выступали ее ненаглядный сынуля и еще два

члена из списка подозреваемых — Старко и Гордон.
Присмотревшись повнимательнее, Илюха отметил, что Студнеслав все же действовал с матерью заодно. Он отчаянно пытался оттащить от нее

Гордона, но тот на редкость цепко держался на ее спине и сдавать свои позиции не намеревался. Старко, наоборот, пытался нейтрализовать

дальнюю родственницу с фронтальной стороны и отчасти успешно справлялся со своей задачей. «Успешно» — потому что правительница Малого

Халявца (со всеми его окрестностями) практически остановилась, а «отчасти» — потому что последняя умудрилась укусить противника.

Судя по

звуку, который издал в этот момент Старко, хватка у нее была железная.
— Беги, я их задержу, — что есть мочи завопила Феврония, — тут кто первый, тот и прав!
Судя по всему, авторитет старших в Малом Халявце был непререкаем. Услышав приказ маменьки, Студнеслав отцепился от Гордона, напоследок (с

видимым удовольствием) его пнул и буквально влетел из сеней к оцепеневшим дружинникам. Очутившись в горнице, он резко захлопнул дверь,

накинул крючок, огляделся и кинулся к огромному сундуку, стоящему в углу. Несмотря на свой худосочный вид, молодому князьку удалось

подтащить его к дверному проему и подпереть им многострадальную дверь.

— Чего стоите, записывайте! — затараторил Студнеслав, усаживаясь на том же самом сундуке. — Хотя нет, так будет слишком долго. Лучше

слушайте и потом не говорите, что не слышали! Агриппину собирался отравить Гордон, я это точно знаю. Видел, как он на кухне ошивался,

напевал неприличные частушки и существующие власти хаял почем зря. Потом подлюка что-то бросил в котел, стибрил со стола серебряную ложку и

был таков.
Тут в сенях раздался душераздирающий крик, и жуткий грохот оповестил округу о том, что стены можно ломать не только с помощью специального

тарана, но и простой человеческой головы. Правда, голова должна быть побольше и потверже.
— Пожар в тереме Старко устроил, однозначно! Мамочка видела, как он огниво покупал в лавке. Да что там лавка, я сам видел, как он огонь

разводил и при этом князя нашего, любимого и всеми уважаемого Берендея, нехорошими словами обзывал. А в то время как огонь тушили, он

наверняка под шумок из казны мешок золотых монет упер. Нужно срочно ревизию провести, и ежели чего не хватает, то всю недостачу на него

повесить. Если взяться за дело с умом, то можно и тому и другому помимо политики чистую уголовщину пришить.
Кто-то отчаянно пошел на штурм запертой двери, но они выстояли. Они, это внешняя защитница Феврония, внутренний — Студнеслав и собственно

сама дверь.
— Как честный человек и гражданин, я не мог молчать, стоять в стороне и равнодушно наблюдать. Готов на суде выступить на стороне

государственного обвинителя и дать любые показания…
Дверь все-таки не выдержала и треснула.
— Непременно расскажите Берендею, что мы с мамой решили дать показания чистосердечно и, главное, добровольно. Дело можно закрывать: этих

двоих в острог, нам от простого народа всеобщую любовь, а от власти признательность и денежную премию.
Только тут Студнеслав позволил себе перевести дух и вытереть рукавом текущую из носа кровь.
— Мамаша, можете расслабиться, я дал показания по всей форме, — крикнул он и постучал кулаком по двери. — Теперь, если эти выскочки

захотят сделать то же самое, то будут всего лишь вторыми, а это значит, что им никто не поверит. Мол, хотят в отместку на честных людей

напраслину навести.
Судя по всему, в сенях слова Студнеслава услышали, во всяком случае, тут же стало тихо. Сынок, отчаянно кряхтя, оттащил от двери сундук и

вскоре утонул в раскрытых объятиях матери. Та в неравной битве за право первого слова пострадала несказанно больше своего отпрыска, но

держалась молодцом. Ее оппоненты выглядели не в пример хуже, видимо, кулаки оказались такими же крепкими, как и зубы.
Солнцевский переводил свой взгляд с одного участника побоища на другого и не знал, что ему делать. То ли хохотать, то ли плакать, то ли

всю четверку спустить с лестницы за учиненный в доме погром.
— Чего уставился-то? — хмыкнула Феврония.

— Чего уставился-то? — хмыкнула Феврония. — Мы за него всю работу выполнили, извергов-супостатов изобличили, а он не мычит, не телится! У

тебя вроде как особые полномочия, так что хватай их и в темницу. А бумаги можно и потом оформить, нечего в таком государственном деле

бюрократию разводить.
— Нас можешь не благодарить… — подключился было младшенький «халявщик», но был резко осажен матерью.
— Еще чего, пусть отблагодарит по полной программе. Там, это, банкет и половину награды, что от Берендея получит.
— Половину?! — несмотря на абсурд ситуации, Изя не мог пропустить мимо ушей столь грабительский процент.
— Что, мало? — удивилась Феврония. — А и, правда, маловато. Ладно, уговорили, давайте две трети, думаю, это по-честному. Хотя, положа руку

на сердце, вы и на это не наработали.
Изя был так возмущен услышанным, что даже он, наглый пройдоха, не нашелся, что сказать вконец обнаглевшей Халявщице. Он выразительно

засопел, надул щеки и плюхнулся на скамью у выхода. Такой демарш черта остался никем не замеченным, хватало проблем и без него.
Драчуны потихоньку остыли и пытались привести себя в порядок. Как и следовало ожидать, больше всего пострадала Феврония, но никакие синяки

и ссадины не могли стереть совершенно счастливую улыбку с ее лица. Однако не она занимала внимание Солнцевского, и уж тем более не ее

шустрый сынок. В данном случае старший богатырь сконцентрировался на поверженной стороне. Эта самая сторона чуть постанывала, еле слышно

ныла, прикладывала платки к разбитым и исцарапанным лицам, но не возмущалась и не спорила! Побитая парочка всем своим скорбным видом

выражала полное согласие со словами Февронии, а во взглядах можно было вполне отчетливо прочесть искреннюю жалость, что не они заняли

почетное место «Первого стукача».
«Похоже, они уверены, что подобное заявление может отправить их в острог, а то и на плаху», — пронеслась в голове Солнцевского совершенно

нелепая, на первый взгляд, мысль.
Илюха повнимательнее посмотрел на Старко и Гордона и понял, что не такая уж эта мысль нелепая. Они действительно были искренне убеждены,

что подобный донос может поставить жирную точку в этом деле.
— О времена, о нравы! — во всеуслышание блеснул своим школьным образованием Солнцевский и еле слышно добавил: — А еще княжеского рода.
— Что? — тут же переспросил Студнеслав.
— Ничего, — отмахнулся Илюха. — Говорю, повезло Берендею с родственничками.
Не уловив в голосе сарказма, выходцы из Малого Халявца приняли похвалу на свой счет и гордо хмыкнули: мол, что есть, то есть.
— Так мы пошли? — наконец поинтересовались мамаша с сыночком, когда надоело пыжиться, словно индюки.
— Идите, — охотно согласился старший богатырь, — благодарю за службу!
— Рады стараться! — дружно отрапортовали победители и, прихрамывая, покинули «Чумные палаты».
Солнцевский, с трудом сдерживая смех, взял из шкафа набор для письма и со всей значительностью расположился за столом. Даже в свое родное

время он крайне редко брал в руку ручку, а если и брал, то, как правило, это был золотой «Раrкеr». Теперь же, когда в качестве канцелярских

принадлежностей выступали перья, выдернутые из крыльев несчастных гусей, процесс чистописания стал для него и вовсе мучителен. Несмотря на

это, могучая рука обмакнула перо в чернила и, уронив на бумагу жирную кляксу, корявым почерком вывела на пергаменте следующее:
ПРОТОКОЛ
Над седой равниной моря ветер тучи собирает.

Между тучами и морем гордо реет Буревестник.
То стрелой взлетает к тучам, то крылом волны касаясь…
Учился бы в школе лучше, написал бы больше. А для соблюдения формальностей хватит и этого.
Несмотря на то, что протокол оказался не очень развернутым, времени на него Солнцевский затратил вполне достаточно, чтобы подозреваемые

заметно занервничали.
— Извиняюсь… — откашлявшись, привлек внимание к своей персоне Гордон. — Если уж у вас особые полномочия, то, может, в виде исключения, вы

нас сами судить будете?
— Точно! — обрадовался Старко. — По старой дружбе влепите нам по десятке и быстренько вышлете из города под конвоем.
— А то у Берендея нрав суровый.
— Под горячую руку точно на кол посадит.
— Или голову отрубит.
— Или и то и другое, если особенно не в духе будет.
— Может, договоримся?
Последние слова были сказаны таким заискивающим тоном, что Илюха презрительно скривился. Пора было заканчивать этот балаган.
— Значит так, — начал Илюха и бросил на подозреваемых самый строгий из своих взглядов, — все, что тут сказали уважаемая Феврония Халявщица

и ясноокий Студнеслав, должным образом оформлено и приобщено к делу. В любой момент я могу дать этому ход и передать вас с рук на руки

Берендею. Но для пользы дела я этого делать не буду. Пока не буду!
Илюха сделал такое ударение на слово «пока», что Старко с Гордоном ощутимо вздрогнули.
— А сейчас…
Чисто из вредности Солнцевский выдержал длительную театральную паузу и, только убедившись, что подозреваемые дошли до нужной кондиции,

продолжил:
— Как проигравшие в конкурсе «Настучи на ближнего своего», вы сейчас приводите «Чумные палаты» в порядок. И учтите, работу будет принимать

наш домовой, а он халтуру за версту чует.
Из-за печки раздалось одобрительное кряхтение.
Дважды повторять Солнцевскому не пришлось. Уже приготовившиеся к самому худшему Гордон и Старко даже не пытались скрыть своего бурного

ликования. Они принялись восстанавливать сломанные двери с таким энтузиазмом, что Солнцевский пожалел, что не назначил более строгого

наказания. За него это сделала Соловейка, она строгим голосом приказала ко всему прочему почистить во дворе снег и натаскать дров. Никаких

возражений не последовало, и буквально через час оба подозреваемых, выполнив поставленную перед ними задачу, покинули «Чумные палаты».
Илюха посмотрел в окно на удаляющихся горе-стукачей и задумчиво заметил:
— Хорошо…
— Что хорошо? — не поняла Соловейка.
— Хорошо, что у Берендея с Агриппиной будет сын и трон не достанется никому из этой жуткой компании. Представить страшно, что стало бы с

Киевом, если бы до власти добрался кто-нибудь из них.
— Именно поэтому нужно как можно быстрее обезопасить будущего наследника, — резонно заметила Любава.
— Именно! — согласился Солнцевский. — Как ты думаешь, в свете произошедших событий, тянут на первое место среди подозреваемых Феврония со

своим отпрыском? Уж больно старательно конкурентов топили.
— Тянут. Хотя Гордон со Старко это место уступили только из-за плохой физической подготовки.
— Да уж, спортивная школа Малого Халявца оказалась на высоте, — улыбнулся старший богатырь. — Кстати, а что думает наш главный специалист

в сыскном деле?
Тут Солнцевский наконец заметил, что рогатая составляющая его команды в горнице отсутствует.

— Кстати, а что думает наш главный специалист

в сыскном деле?
Тут Солнцевский наконец заметил, что рогатая составляющая его команды в горнице отсутствует. Он тут же бросился в сени, там обследовал

вешалку и сдавленно зарычал.
— Ушел, — хмуро констатировал Илюха.
— Кто ушел?
— Изя ушел, — сквозь зубы процедил старший богатырь и сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки, — пока мы тут порядок наводили.
— Далеко не уйдет, — философски заметила Соловейка, — не похоже на запланированный, продуманный поступок, скорее, минутный порыв.
— Когда я его разыщу, за эти прекрасные порывы придушу собственной рукой, — посулил Солнцевский. — Похоже, я знаю, почему он смылся.
Илюха собрался было поведать Любаве о тех сомнениях в профессиональных качествах их рогатого коллеги, что сформулировались в его голове

поутру, но тут неожиданно подала голос попритихшая совесть.
— Что ты все о работе, да о работе, открой глаза, дурень!
Солнцевский последовал совету совести и взглянул на Соловейку. Взглянул и тут же потупил взор. Совести этого конечно же показалось мало.
— Перед тобой стоит не младший богатырь твоей дружины, а прежде всего ЖЕН-ЩИ-НА!
На последнем этом слове совесть сделала особое ударение и проговорила его по слогам.
— Красивая и сексуальная! — продолжила свое черное дело совесть. — Мало того, ты ей очень нравишься, а она нравится тебе!
Илюха отрицательно замотал головой.
— Дома вы одни, Изи не будет долго, идеальная возможность выяснить ваши отношения.
Вновь знак отрицания.
— Да ладно, чего ты кобенишься? Смотри, она какая! — Илюха наконец поднял глаза на недоумевающую боевую подругу.
— Итак, глаза ты уже заметил, волосы тоже, пойдем дальше, — лукаво заговорила совесть, — грудь, талия, ноги, то, что сзади… Помнишь, ты

как-то случайно заглянул в баню, когда там парилась Любава?
Солнцевский отчетливо заскрипел зубами.
— И ни капельки я не повторяюсь. Прошлый раз мы вспоминали, как ты застал ее в душе, а теперь в бане. Согласись, вещи разные, хотя

сногсшибательная фигура и там и там была одна.
Коварная совесть специально сделала паузу, чтобы ее слова дошли до глубины сознания старшего богатыря.
— Хотя в чем-то ты прав, спрашивать тебя, помнишь ли ты эти два события, по меньшей мере, глупо, такое не забывается, — добила

Солнцевского совесть и с чувством выполненного долга временно притихла.
Впервые Илюха был с ней совершенно согласен: забыть увиденное действительно было невозможно. Нахлынувшие воспоминания закрутились в голове

с такой яркостью, что он даже не понял, что обращается к нему уже не совесть-соблазнительница, а…
— Илюш, с тобой все в порядке? — осторожно поинтересовалась Соловейка.
— Что? — очнулся от сладостных воспоминаний Илюха.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Солнцевский отчаянно затряс головой и пришел в себя.
— Нет, не можешь, — отрезал он, — и вообще, я сейчас ухожу на службу, а ты останешься дома.
— Почему это? — обиженно вскинула черную бровь бывшая разбойница.
— Потому что ты мне будешь мешать, — выпалил Солнцевский и осекся на полуслове.
Ну не рассказывать же, в самом деле, про проснувшуюся совесть, которая настроена очень решительно и, судя по всему, не остановится ни

перед чем, чтобы достичь поставленной цели. Что в присутствии Соловейки он просто не сможет думать про задание Берендея, что она ему очень

нравится, что даже возможно он ее лю… Стоп, хватит бросаться словами, так можно зайти слишком далеко.

Что в присутствии Соловейки он просто не сможет думать про задание Берендея, что она ему очень

нравится, что даже возможно он ее лю… Стоп, хватит бросаться словами, так можно зайти слишком далеко.
— И вообще, это приказ, а приказы не обсуждаются! Ты дома, Мотя с тобой.
— Но я… — пролепетала Соловейка, с трудом сдерживая предательски рвущиеся наружу слезы.
— Сама говорила, что на службе главное дисциплина, — отрезал Солнцевский, — вот и потрудись сама эту дисциплину соблюдать.
Он старался говорить как можно более равнодушным тоном, но это оказалось не так и просто. Слезы уже текли по щекам Любавы. Столь грубое и

официальное отношение к себе со стороны Илюхи оказалось для нее слишком сильным ударом.
Стараясь не смотреть на Соловейку, старший богатырь накинул на плечи короткий тулуп, нахлобучил форменную шапку с лисьим хвостом и чуть ли

не бегом покинул «Чумные палаты».
— Болван, — спокойно резюмировала совесть. Возражений со стороны Солнцевского на этот раз не последовало.
Весь следующий день Илюха шел по Изиному следу. Та фора, что черт получил во время утренней суматохи, сводила усилия Солнцевского почти к

нулю. Каждый раз старший богатырь отставал буквально на шаг от своего непосредственного подчиненного. Однако по порядку.
Выскочив из «Чумных палат», дабы убежать от собственной совести, Илюха вдруг неожиданно для самого себя вспомнил о служебных обязанностях

и направился во дворец. Поразмыслив при входе, куда податься в первую очередь, он таки направился к Берендею. Князь находился в самом что

ни на есть благостном состоянии, причем не скрывал этого от окружающих. Илюхе даже не пришлось расспрашивать самодержца о первопричине

хорошего настроения, тот и сам был не прочь потрепать, языком. Оказалось, что буквально с полчаса назад от него в неизвестном направлении

отбыл средний богатырь «Дружины специального на назначения». Этот самый богатырь подробно поведал верховному правителю о проделанной

работе, о перспективах расследования и клятвенно заверил, что ситуация находится под плотным контролем. Все услышанное вполне удовлетворило

Берендея, тем более что в качестве аргументов Изя притащил с собой своего домашнего пива. Пустая бутыль из-под «Илюхи забористого»

красовалась под столом, а у князя полностью испарились последствия вчерашней гулянки в честь счастливого окончания казни. Таким образом, у

верховной власти не было никаких претензий к их команде, наоборот, полное удовлетворение происходящим.
Илюха осторожно выспросил некоторые ключевые аспекты Изиного доклада и пришел к неутешительному выводу: черт, как обычно, пустил пыль в

глаза. Самые худшие подозрения получили очередное подтверждение. Но при этом приходилось признать за чертом как минимум одну заслугу.

Теперь в наличии имеется, по крайней мере, пара дней, чтобы разобраться в сложившейся ситуации, после этого Берендей прозреет и начнет в

своей неповторимой манере требовать более реальной отдачи от следствия.

Далее Солнцевский вместе со своим работодателем направился навестить Агриппину, а заодно проверить стражу, несущую службу подле ее

апартаментов. Что черт побывал и тут, было видно с первого же взгляда. Часть ратников, как им и было предписано, в полной боевой выкладке

патрулировали коридор, другие расположились подле дверей. Вроде все было как обычно, если бы не одно «но». На их губах застыли лукавые

улыбки, а одного, самого молодого, буквально распирало от смеха. Развеселить богатырей, честно тянущих служебную лямку, да еще на

охраняемом объекте было под силу только черту.

Развеселить богатырей, честно тянущих служебную лямку, да еще на

охраняемом объекте было под силу только черту. Этот доморощенный комик, используя богатый набор бородатых анекдотов из далекого будущего (с

легкой временной адаптацией), неизменно пользовался огромным успехом у слушателей.
Княгиня так же находилась в чудесном расположении духа. Она сидела подле небольшого оконца, вышивала какой-то незатейливый узор и

вполголоса напевала махровый попсовый шлягер из далекого будущего — «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы…». Как и следовало ожидать, и

тут не обошлось без присутствия вездесущего Изи.
Старший богатырь немного поболтал с Агриппиной, спросил о здоровье, получил исчерпывающий ответ и, сославшись на большое количество дел,

улизнул из горницы, оставив Берендея подле супруги. Далее по списку следовал Севастьян. Воевода числился непосредственным начальством у

старшего богатыря, и хотя бы время от времени это заблуждение нужно было поддерживать, дабы не расстраивать старого служаку. Илюха разыскал

руководство в одной из казарм и попытался отдать рапорт — не получилось. Как известно, чтобы рапорт отдать, его должен кто-то взять (то

есть принять, конечно). Так вот Севастьян делать это категорически oтказался. Мол, чего зря языками молоть, коли средний богатырь только

что законопатил уши о высоком уровне боевой и политической подготовки «Дружины специального назначения».
Что касается главного казначея, то тот вообще обложил Солнцевского трехэтажным матом, как только тот сунулся к нему в контору. Отбросив

некоторую эмоциональную составляющую этой длинной тирады, можно было сделать вывод, что Изя в очередной раз раскрутил его на деньги. Илюха

не стал до конца дослушивать, что глава финансового ведомства думает о коллеге, о его близких и дальних родственниках и о нем самом, как о

непосредственном начальстве среднего богатыря. Вместо этого буркнул что-то неразборчивое и быстренько притворил за собой дверь.
После подобной встряски Илюхе просто необходима была эмоциональная разгрузка, в качестве нее как нельзя лучше подходило общение с Захаром.

Ноги как-то сами собой повернули в сторону мастерской. Княжеский кузнец воспринял приход Солнцевского со сдержанной радостью и без лишних

разговоров продемонстрировал практически готовый заказ. То, что предстало перед глазами бывшего борца, наверняка погрузило бы в глубокий

обморок большинство из завсегдатаев Куршевеля. Но Илюху увиденное привело в полнейший восторг. Да, это был, конечно, не Salomon и не

Atomic, но это были реальные горные лыжи!
— Нравятся? — с надеждой в голосе поинтересовался Захар.
— Да, — ни капли не лукавя отозвался Солнцевский. Кузнец облегченно вздохнул и заметно расслабился.
— Трехслойные, клееные, гибкие, прочные и с острыми кантами по краям. С ними, кстати, больше всего пришлось повозиться, — с довольной

улыбкой на губах поведал мастер. — Я подумал и решил для них использовать лучшую кованую сталь, из которой я мечи для княжеской дружины

делаю. Так что в случае чего можешь использовать лыжи в качестве оружия. Голову ими, конечно, не отрубишь, но от разбойников отбиться можно

запросто.
Слова мастера заставили Солнцевского снисходительно улыбнуться. Впрочем, эта улыбка ничуть не обидела Захара, его настолько захлестнули

эмоции от отлично выполненной работы, что на подобные мелочи он просто не обратил внимания.
— Ну я тебе скажу, ты задачки ставишь, — уже по доброй традиции ворчал кузнец, — то нелепое кресло с изогнутыми ножками для качания, то

странный металлический ящик с полыми стенками и плотной крышкой, а сейчас вот лыжи.

— Хорошо, что напомнил, — обрадовался Солнцевский, — кресло-качалку нужно сделать еще одно, а то Изя свою пятую точку так и норовит на мое

любимое пристроить. А вот к вопросу об усовершенствовании холодильника вернемся поближе к лету, сейчас у меня и так пиво холодное. Ты уж

извини, что мы тебя своими заморочками напрягаем, уж очень хочется хоть немного свой быт цивилизовать.
— Да ладно, ерунда, — отмахнулся Захар, — во-первых, вы щедро платите за работу, а во-вторых, уж очень интересные у вас заказы. Это

поважнее денег будет.
Тут мастер ласково, с любовью погладил новенькие лыжи и со вздохом признался:
— Ох и намучался я с ними. Хотя, с другой стороны, с Изиным сноубордом возни было еще больше.
При упоминании о рогатом коллеге Илюха заметно поморщился, словно проглотил пол-лимона. Но и эта гримаса осталась незамеченной Захаром. Он

сел на своего любимого конька и самозабвенно, в мельчайших подробностях, принялся излагать старшему богатырю тонкости технологической

цепочки при изготовлении лыж и сноубордов. Положа руку на сердце, такие подробности, как «тройная прогонка рыбьего клея», использованного

при изготовлении спортивного инвентаря, мало интересовали Илюху, но остановить увлеченного мастера у него не повернулся язык. Пришлось

слушать до победного конца.
— Ботинки тоже почти готовы, — молвил кузнец, — только вот…
Тут мастер замялся и виновато вытащил их из-под массивного верстака.
— Только очень уж они странные получились, — наконец закончил свою мысль Захар, — ходить в них очень неудобно.
Ботинки тоже были крайне далеки от продукции ведущих мировых компании, а также и выпускающих спортивный инвентарь на далекой исторической

родине Солнцевского. Однако Илюха уже давно перестал обращать внимание на красивую форму, его интересовало исключительно содержание. А вот

с содержанием оказалось все в полном порядке.
— В них не нужно ходить, — довольным тоном пояснил старший богатырь, примеряя обновку, — в них нужно кататься, а для этой задачи они

должны быть именно такими жесткими. Понимаешь, ботинки должны надежно фиксировать ноги, чтобы они стали с лыжами как бы одним целым.
Захар недоверчиво посмотрел на Солнцевского, но возражать не стал.
— Кстати, о деньгах можешь не волноваться, Изя уже все оплатил, — бросил Захар, с интересом наблюдая за тем, как его постоянный клиент

натягивает второй ботинок.
— И давно он к тебе заходил? — как можно более равнодушным голосом поинтересовался Илюха, не отрываясь от своего занятия.
— Да только что, — отмахнулся мастер, — знаешь, на этот раз он не был столь категоричен насчет твоих лыж. Говорил, что не так уж и уверен,

что обгонит тебя на горе.
— Подлизывается, — буркнул себе под нос Солнцевский, а вслух спросил: — Ты сам-то на наше состязание придешь?
— Конечно! — даже удивился Захар. — Должен же я наконец для себя решить, что лучше.
— И то, и то хорошо, — примирительно заметил Илюха и прошелся по мастерской, гулко топая по полу. — А для Изи ты ботинки уже сделал?
— Нет, — развел руками кузнец, — времени катастрофически не хватает. Думаю завтра заняться.
Услышав эти слова. Солнцевский замер и старательно почесал в стриженом затылке. На его лице появилась мстительная усмешка, а сам он резко

повернулся к Захару.
— Замечательные ботинки, — восторженно проговорил он, — просто идеально подходят как для лыж, так и для сноуборда.

— Замечательные ботинки, — восторженно проговорил он, — просто идеально подходят как для лыж, так и для сноуборда. Сделай для Изи точно

такие же.
— Но… — начал было кузнец, но был тут же прерван.
— Да я знаю, он наверняка заказал тебе полегче, помягче и на меху.
— Что-то вроде того.
— Это он погорячился, жертвует безопасностью ради удобства…
Илюхе потребовался вагон красноречия и еще столько же сверху, чтобы убедить очень ответственного во всех отношениях Захара пойти у него на

поводу. Поначалу тот наотрез отказался изменять условия заказа без санкции самого заказчика, но под нажимом авторитета старшего богатыря

наконец сдался.
Солнцевский покинул мастерскую в самом радостном расположении духа. Дело в том, что, по мнению большинства горнолыжников, у сноубордистов

действительно есть одно единственное преимущество перед ними — это гораздо более удобная обувь. Вот именно эту маленькую несправедливость

Илюха и решил подправить, в качестве мести рогатому коллеге за его тайный побег.
Остаток рабочего дня Солнцевский провел в обществе Вилория. Добровольный помощник следственных органов сам разыскал его, отозвал подальше

от чужих глаз (и ушей) и вывалил ворох информации. Одна беда, ничего путного в этом не оказалось. Илюхе и без него было известно, что

Феврония со своим сынком опять не получили денег из своего родного Малого Халявца, костерят почем зря своих далеких подданных, но

возвращаться туда не спешат. Что Гордон сексуально озабочен, а средств на любовные похождения катастрофически не хватает. Что Старко крутит

какие-то темные делишки с иноземными купцами и задолжал им огромные деньги. Все эти факты говорили только о том, что у любого из этой

компании был отличный повод пойти на преступление ради устройства своего будущего. Только вот в таком деле одного повода маловато, нужны

железобетонные доказательства вины.
О своей супруге Вилорий говорил мало и неохотно. Заметил лишь, что сразу после несостоявшейся казни заперлась у себя в светелке. С тех пор

оттуда не выходила и никого к себе не пускала. Не забыл молодой князь и о себе, подробно поведал, что делал и где был во время пожара. Из

рассказа следовало, что у него имелось железное алиби — ни одного мгновения без присмотра. Илюха терпеливо выслушал молодого князя,

похвалил за хорошую наблюдательность, сделал у себя в голове пару пометок (проверить это самое железное алиби) и распрощался.
Солнцевский покинул дворец уже поздним вечером, когда Севастьян начал расставлять усиленные ночные караулы. Домой, в «Чумные палаты», идти

не хотелось. Он чувствовал себя виноватым перед Соловейкой за свое утреннее поведение. Ноги сами собой повернули на небольшую улочку,

ведущую к «Иноземной слободе». Именно там располагался единственный кабак в городе, работающий по принципу «до последнего посетителя», то

есть практически круглосуточно. Это заведение по многим причинам было не в чести у старшего богатыря, но выбирать было не из чего: зимой

стольный Киев ложился спать рано.
Знакомые очертания, не менее знакомая дубовая дверь. Чтобы не впустить холод вовнутрь, старший богатырь постарался проскочить в питейное

заведение как можно быстрее. Илюха отряхнул снег с ног и осмотрелся. Возле дверей оказался пустой стол, вот за ним-то он и расположился.
Несмотря на поздний час, народу было предостаточно. В основном оттягивались жители «Иноземной слободы», хотя хватало и местных. Илюха

поймал на себе неодобрительный взгляд хозяина питейного заведения, но не стал обращать на него особого внимания.

Илюха

поймал на себе неодобрительный взгляд хозяина питейного заведения, но не стал обращать на него особого внимания. По большому счету, тот

имел полное моральное право так смотреть. Как-то раз Солнцевский на пару с Изей устроили тут грандиозное побоище. После него в кабаке не

осталось ни одной целой табуретки, а барную стойку вообще пришлось отстраивать заново. Именно на ней Илюха держал оборону под натиском

объединенного иноземного воинства до подхода подкрепления со стороны дружественно настроенного мирного населения. Кстати, именно тут, в

качестве законного трофея, Илюха отобрал у посла Тевтонского ордена Фрица Геральда Леопольда Ульриха Витольда Вольфа Киндерлихта его

рогатый шлем. Впоследствии он (в смысле шлем) послужил началом небольшой коллекции, которую начал собирать Солнцевский на память о былых

заслугах.
На этот раз подобное злостное хулиганство никоим образом не входило в планы старшего богатыря. Просто требовалось место, чтобы собраться с

мыслями и пропустить пару-другую глотков чего-нибудь покрепче, дабы морально подготовиться к тяжелому разговору с Соловейкой, который

неотвратимо ждал его впереди. Надеяться на то, что бывшая разбойница забудет об утренних событиях, было, по меньшей мере, глупо. Оставалось

только ругать самого себя за официальный тон и те слова, что вырвались у него в «Чумных палатах».
Илюха сделал большой глоток из принесенного кубка, расправил уставшие плечи и неторопливо пробежался глазами по заведению. Через мгновение

стало понятно, что расслабился он зря. В самом углу кабака, за отдельным столом, пила чай… Соловейка.
— Пару глотков для храбрости, говоришь? — тут же встрепенулась совесть, доселе придавленная чрезвычайным служебным рвением, развитым

Солнцевским в течение дня.
— Откуда она тут взялась? — удивился Илюха, старательно игнорируя высказывание совести.
— Как это откуда? — удивилась собеседница. — Целый день переживала, плакала, злилась на тебя. Вечером приготовила ужин, накрыла на стол и

принялась тебя ждать. Ждала она, ждала и дождалась: все остыло. Это, конечно, мелочь, но мелочь очень символичная.
— Почему это? — удивился Солнцевский.
— А потому, что ты такой же холодный, как остывший антрекот, — ехидным голосом охотно пояснила совесть, — в конце концов, она устала тебя

ждать и пустилась во все тяжкие. Так сказать, пошла навстречу разврату и разгулу.
— Чему?!
— А ты что думал? Именно этим двум составляющим брошенной женщины. Ты вспомни, за все время вашего знакомства она хотя бы раз одна на ночь

глядя из дома выходила? То-то! А толкнул ее на этот скользкий путь именно ты. Сейчас она напьется иноземного шнапса, захмелеет, к ней

подсядет какой-нибудь подвыпивший чухонец и начнет хватать ее за коленки под столом. А потом…
— Хватит!
— Давай я все же продолжу, — настаивала совесть, — потом они пойдут…
— Хватит, я сказал! Твоя взяла, сейчас подойду к ней, попрошу прошения и…
Тут Солнцевский осекся и крепко призадумался.
— Что последует после этого многозначительного «и»? — поторопила его совесть. — Ты определился с вариантом развития ваших отношений,

переводишь их исключительно в служебно-дружескую плоскость или еще в какую? Кстати, пока ты думаешь, просто посмотри на нее.
Илюха последовал совету своей совести и поднял глаза на Любаву. Та задумчиво глядела в одну точку, не догадываясь, что стала объектом

пристального внимания своего непосредственного начальства.

Но не только томный взгляд удивительно чистых глаз привлек старшего богатыря.

Ладно скроенный сарафан настолько удачно подчеркивал пышный бюст Соловейки, что Солнцевский невольно залюбовался. Тут она глубоко вздохнула

и по милым прелестям прошла небольшая волна. Даже не волна, а так, небольшая рябь. Однако и такого волнения оказалось достаточно, чтобы

дыхание старшего богатыря участилось.
— Хороша, — резюмировала совесть. — И что ты решил?
— Пожалуй, второй вариант, — выдохнул Илюха, не сводя взгляда с женской составляющей вверенного ему подразделения.
Некоторое время совесть довольно молчала, наслаждаясь маленькой победой.
— Я пошел! — выдал Солнцевский, решительно поднимаясь из-за стола.
— Стоп!
— Почему это?
— Потому что так дела не делаются.
— А как они делаются?
— Красиво.
Солнцевский вновь опустился на скамью.
— Поясни, — терпеливо обратился он к совершенно невыносимой совести.
— Легко. Она этого момента ждала всю свою сознательную жизнь. Отчего-то мне кажется, что в своих мечтах она видела если не принца на белом

коне, то хотя бы гладковыбритого богатыря, не пахнущего алкоголем, и с букетом цветов.
— Ты что, совсем ошалела, где я тебе ночью, среди зимы, в древнем Киеве цветы найду?
— Значит, по поводу щетины и одеколона возражений нет, уже неплохо, — тут же подловила Илюху совесть, — и потом, Киев во все времена Киев,

если постараться, здесь можно найти всё!
— Если ты такая умная, может, подскажешь, где я могу цветочками разжиться? — ехидно поинтересовался Солнцевский.
— Запросто, — парировала совесть, — ты же в «Иноземной слободе».

— Ну и? — не понял старший богатырь.
— А в «Иноземной слободе» живут иноземцы.
— Тонкая мысль, — хмыкнул Солнцевский.
— Сейчас замолкну, и будешь расхлебывать ситуацию сам, — обиделась совесть.
— Правда? — обрадовался Илюха и довольно потер ладони.
— Не дождешься, — буркнула совесть и принялась растолковывать свою нехитрую мысль. — Немцы, поляки, литовцы — все такие правильные,

культурные, аккуратные. Вот теперь скажи мне, что у подобных зануд, как правило, стоит на подоконниках?
— Цветы! — наконец-то догадался Солнцевский.
— И хотя бы некоторые из них цветут. Если взять количеством, то даже из чахлой герани можно собрать приличный букет. Кстати, заодно можешь

стрельнуть у них какой-нибудь парфюмчик и разжиться горячей водицей для бритья.
Обрадованный старший богатырь живо вскочил с места, но тут же вернулся на исходную позицию и с озадаченным видом задал вопрос:
— Ввалиться ночью в иноземное посольство, оборвать все цветы, а перед уходом попросить немного освежить меня одеколоном перед предстоящим

свиданием. Слушай, а тебе не кажется, что это перебор даже для меня?
— Нет, не кажется, за подобные твои выходки я уже давно не отвечаю, — совершенно спокойно заметила совесть. — И потом, как минимум у трех

иноземных послов перед тобой имеется должок.
Илюха тут же вспомнил историю с иноземным заговором, которая благополучно закончилась прошлым летом, и хищно улыбнулся. Похоже, у старшего

богатыря исчезли последние сомнения. Он в третий раз поднялся со скамьи и решительно вышел на улицу. Конечной точкой его маршрута

следования был намечен терем, который занимал посол Королевства Польского Альфонсо Чмоник.

Конечной точкой его маршрута

следования был намечен терем, который занимал посол Королевства Польского Альфонсо Чмоник.
Именно его старший богатырь выбрал в качестве своей жертвы.
Примерно за час до описываемых событий в питейное введение в черте «Иноземной слободы» вошел младший богатырь «Дружины специального

назначения». Если быть совершенно точным, то не он зашел, а она зашла. Несмотря на то что ее сапог ни разу не ступал на скобленые половые

доски того кабака, Любава уверенной походкой направилась в самый дальний угол и хмуро попросила расположившихся там ляхов поискать себе

другой столик. Те попытались было возмутиться, но тут откуда ни возьмись, нарисовался хозяин и погасил намечающийся конфликт в самом

зародыше. Он был в курсе необыкновенного таланта бывшей мелкоуголовной личности и сделал все, чтобы этот талант не нашел себе применения в

стенах его заведения.
Несколько обескураженные, ляхи же перебрались за соседний стол и принялись вполголоса расспрашивать кабатчика о странной гостье. По тому,

как менялись их лица во время рассказа, можно было понять, что тот поведал им о многих подвигах «Дружины специального назначения» вообще и

Соловейки в частности.
Сама Соловейка совершенно не обращала внимания на косые взгляды в ее сторону. Вполне себе культурно заказала чай с баранками и задумчиво

принялась изучать небольшую трещину на бревенчатой стене. В таком состоянии она пробыла с десяток минут. В какой-то момент она

автоматически пошарила за пазухой и извлекла оттуда… курительную трубку и кисет. Продолжая сверлить глазами несчастную трещину, богатырь

набила трубку, старательно ее раскурила и заметно расслабилась. Затем попросила принести ей чайку покрепче, удостоила хмурым взглядом

исподлобья хозяина в ответ на его просьбу затушить бесовский дым, сделала глубокую затяжку и вновь полностью, с головой, ушла в свои

проблемы.
Облик своей коллеги Изя (а это, конечно, был именно он) выбрал неслучайно. Во-первых, подобный морок уже использовался чертом в деле о

заговоре иноземных послов, а во-вторых, не хотелось, чтобы его побеспокоил кто-нибудь из завсегдатаев кабака. Он был здесь слишком частым

гостем, чтобы надеяться на то, что какая-нибудь загулявшая компания не узнает его и не позовет присоединиться к застолью. Конечно, можно

отболтаться, но у черта не было ни времени, ни желания.
Другое дело Соловейка. По кабакам в одиночку не ходит, случайных знакомств не водит, в питии горячительных напитков не замечена. Более

того, благодаря твердому характеру и многочисленным тренировкам по самообороне, снискала себе стойкую славу недотроги. Не один мужчина

поплатился здоровьем, после того как попытался распустить руки в отношении видной из себя Соловейки. Уж очень не вязался не очень

героический облик бывшей купеческой дочки с отработанными до автоматизма приемами (Илюхина школа!), с помощью которых она оберегала свою

девичью честь. Такая репутация младшего богатыря, нагло эксплуатируемая в данный момент Изей, как нельзя лучше позволяла рогатому спокойно

пораскинуть мозгами. А поразмыслить было над чем — ситуация, в которую загнал сам себя черт, была и вправду аховая.
Изя сделал очередную глубокую затяжку и принялся за разбор своих собственных полетов. Врать самому себе, да и даже просто лукавить, было

совершенно бессмысленно, именно поэтому черт начал с самого главного.
«Никакой я не сыщик, — со вздохом констатировал про себя Изя и отхлебнул изрядно остывшего чаю, — никакой я не оперативник и уж тем более

никакой не следователь».

Несмотря на то, что данная фраза прозвучала как приговор, такая горькая правда неожиданно прибавила немного оптимизма в сердце старого

черта. Можно было плавно перейти от самобичевания к конструктивной критике самого себя. Для начала со всей ответственностью приходилось

признать, что добровольно взятые на себя обязательства по раскрытию заговора против светлейшей четы оказались непосильной ношей для его

сутулых плеч. Вдруг выяснилось, что умение виртуозно провернуть головокружительную аферу совершенно неравнозначно способности эту самую

аферу (или заговор) раскрыть. До этого момента Изя искренне считал, что с его многовековым умением заметать следы и путать следствие, он

окажется вполне способным размотать самое сложное преступление. Черт был убежден, что идущие по жизни рука об руку профессии следователя и

преступника могут вполне успешно взаимозаменить друг друга.
Помнится, даже великий Шерлок Холмс говорил, что он настолько хорошо изучил криминальный мир, что при желании может кардинально сменить

свою профессию. Вот только их попытку вместе с доктором Ватсоном применить теорию на практике нельзя назвать успешной. Помнится, их чуть

было не поймали, когда они постарались добраться до сейфа старого шантажиста. Так что как из Холмса не получилось преступника, так из Изи

не получился следователь.
Опыт непродолжительной службы в ведомстве Лаврентия Павловича Берии также оказался невостребованным. Малиновые петлицы тогда помогли ему

провернуть одно масштабное дельце и, что самое главное, выйти сухим из воды. Но оперативного опыта то приключение не прибавило ни на йоту.
Вспоминая мутные тридцатые годы двадцатого века, Изя заметно повеселел и даже улыбнулся «в никуда» самыми уголками губ. Однако подобное

изменение настроения было недолгим, нужно было возвращаться к суровым реалиям нелегкой богатырской службы. И как все хорошо начиналось!

Особые полномочия, особое финансирование и еще куча всего самого особого и важного. Подписываясь на проведение расследования, Изя собирался

прихлопнуть двух зайцев одним ударом. Одним из зайцев, естественно, была материальная составляющая: за спасение своей супруги и будущего

наследника щедрый Берендей мог в буквальном смысле пролить золотой дождь над их компанией. Второй заяц, по замыслу среднего богатыря,

должен был помочь наконец разобраться с изрядно обнаглевшим Каюбеком. Та настойчивость, с которой несостоявшийся тесть хотел притащить его

в объятия своей дочурки, по накалу страстей могла соперничать лишь с отчаянным нежеланием самого Изи там оказаться. При воспоминании о

своей бывшей невесте черт нервно поежился и торопливо сделал пару глотков обжигающего чая, словно желая согреться.
И вот что же мы имеем в настоящий момент? Следствие по делу о покушении на Агриппину зашло в тупик, и средний богатырь понятия не имел,

как оттуда выбраться. С твердой уверенностью можно лишь констатировать, что список подозреваемых составлен верно, и таинственный враг

притаился совсем рядом. Но как при этом более или менее аргументированно выделить из списка кого-то конкретного, Изя не представлял.
Что касается сложных личных семейных отношении, тут тоже можно с полной ответственностью сказать: данные Берендеем «особые полномочия» не

помогли решению патовой ситуации. Оказалось, что посол Бухарского эмирата чихать хотел на новый статус среднего богатыря. Более того, в

глазах Каюбека ставки потенциального зятя еще больше возросли, и посол уже не остановится ни перед чем, чтобы породниться со столь завидным

женихом.
Конечно, можно было бы от всех этих проблем сбежать в будущее, но этот вариант Изя отвергал как несостоятельный.

Конечно, можно было бы от всех этих проблем сбежать в будущее, но этот вариант Изя отвергал как несостоятельный. Один раз он уже пытался

это сделать, и вскоре был вынужден вернуться под нажимом неожиданно настигшей его ностальгии. Да и новые друзья заняли в сердце черта

слишком много места, чтобы списать их со счета и бросить в трудной ситуации.
«Значит, надо что-то делать!» — выдал глубокую мысль Изя, неторопливо раскурил погасшую трубку и вновь сконцентрировался на своих

размышлениях. Собственно, весь прошедший день он только тем и занимался, что «что-то делал». В результате проведенных превентивных

мероприятий можно было с уверенностью сказать, что со стороны работодателей и всего государственного аппарата получена небольшая передышка.

Ее Изя собирался использовать в качестве смягчающего вину обстоятельства во время предстоящего откровенного разговора с Солнцевским и

Соловейкой. То, что придется это сделать, было для черта очевидным. В конце концов, только благодаря коллективным усилиям всех членов их

небольшой команды, они успешно разрешили множество проблем, сыпавшихся на них с самого первого дня пребывания в стольном Киеве.
Нетрудно представить, какую реакцию у коллег вызовет тот факт, что он немного преувеличил масштаб своих способностей в сыскном деле.

Соловейка, конечно, будет бурно возмущаться и костерить его почем зря (тут Изя поставил галочку в голове, чтобы не забыть при этом

изобразить как можно больше раскаянья), Мотя станет трагически вздыхать у себя на коврике (не забыть купить костей на базаре!), а Илюха…
При одном упоминании имени своего друга и непосредственного начальника, по спине Изи пробежал стройный табун мурашек, а рука невольно

потянулась к кружке. На этот раз горячий чай показался среднему богатырю особенно отвратительным. Он торопливо поискал взглядом хозяина

заведения и жестом подозвал его.
— Что-то меня в озноб бросает от твоего чая, — выдал Изя, когда тот подошел поближе, — плесни-ка мне туда чего-нибудь покрепче!
— Куда? — не понял хозяин питейного заведения.
— Туда, — недовольно бросил черт, указывая прямо на чайник, и тут же добавил: — Только чтобы по-тихому, а то у меня имидж.
Некоторое время понадобилось кабатчику, чтобы последняя фраза богатыря оказалась им осмыслена и принята к исполнению. Зато, когда наконец

это произошло, обновленное содержимое чайника пришлось черту очень даже по вкусу. Было непонятно, что добавил кабатчик в горячую заварку,

но это было именно то, что нужно для успокоения расшалившихся нервишек старого черта.
— А что, собственна, Илюха? — после второй кружки приятно обжигающего питья хмыкнул Изя. — Ну да, я его, конечно, немного подставил,

слегка обманул, самую малость дезинформировал, но это же не повод, чтобы на меня обижаться! Я же это не по злобе или там с тайным умыслом,

а только по простоте душевной. И вообще сам виноват, знает, что я натура творческая, подверженная множественным заблуждениям и постоянным

нервным срывам. Мог бы подстраховать друга в трудную минуту.
Подобная мысль очень понравилась черту, и, довольный собой, он выпустил к потолку несколько дымных колец.
— В крайнем случае, по шее даст, — философски заметил средний богатырь, — от меня не убудет, а ему приятно. Командир все же.
Тут Изя окончательно расслабился и даже решил осмотреться по сторонам. Конечно, это стоило бы сделать сразу, как только он расположился за

столом, но, закопавшись в своих не самых радостных думах, черт упустил этот момент.

Ну да ничего, никогда не поздно исправить то, что еще

можно исправить! С этим странным лозунгом в голове Изя внимательно пробежался глазами справа налево от двери и, на всякий случай, вернулся

тем же маршрутом в исходную точку. Оказалось, что подавляющее большинство посетителей то и дело бросали на него весьма выразительные

взгляды. Поначалу он даже немного удивился такому вниманию к своей скромной персоне, но вскоре понял, что внимание привлекает, собственно,

не он сам, а тот морок, что нацепил на себя перед входом в кабак.
Еще со времен истории с иноземным заговором, когда для очередной операции Изе понадобился облик боевой подруги, он слегка подкорректировал

его. Так, самую малость, — ну, на пару размеров увеличил бюст, пятую точку округлил, чуть более вольный макияж наложил, декольте на

сарафане предусмотрел. В общем, сделал так, чтобы и без того весьма привлекательная Соловейка превратилась в эдакую секс-бомбу. Для

поставленной некогда задачи требовался именно такой морок, а вот сейчас Изя нацепил его скорее автоматически. Следствием такого вольного

отношения к чужой внешности оказался целый ворох откровенных мужских взглядов со всех сторон. Впрочем, осознав все это, черт ни капли не

смутился.
— Ничего, от меня не убудет, а для Любавы это даже полезно. А то она со своей безответной любовью скоро совсем радоваться жизни

перестанет.
Исключительно из врожденной вредности Изя произвел томный вздох, не менее выразительный выдох и пустил легкую волну по масштабной груди.

Результаты этого несложного действия превзошли все ожидания: скрип зубов, вздохи и стоны послужили лучшим признанием артистического таланта

старого черта (ну и, конечно, чуть скорректированной внешности бывшей мелкоуголовной личности).
— Пусть помучаются, — удовлетворенно заметил Изя, — нечего на чужих богатырей так откровенно пялиться!
Весьма довольный произведенным эффектом, он с наслаждением затянулся ароматным дымом, между делом бросая взгляды в зрительный зал.

Душевное равновесие оказалось восстановлено, и на губах надежно прописалась еле заметная улыбка. Теперь можно было спокойно допить чаек и

возвращаться в «Чумные палаты» для сложного, но необходимого объяснения с коллегами. Думать о грядущей разборке решительно не хотелось. Да

и зачем, собственно, все равно расплата неизбежна, так чего себе заранее нервы трепать?
И тут из благостного состояния черта вырвал до глубины души знакомый голос, раздавшийся прямо над ухом:
— Вай-вай, как не стыдно!
Изя чуть было не откусил мундштук, когда за его стол опустился… Каюбек Талибский собственной персоной.
— Вай, мэй! Ежели бы в родной Бухара такой бесстыдница появилась бы в чайхана в столь поздний час без паранджи и без провожатого… —

мечтательно заметил посол Бухарского эмирата, — ее бы в тот же момент забили бы палками…
Тут суровый восточный политический деятель немного задумался, словно что-то припоминая, и добавил уже совершенно без всякого акцента:
— Или камнями закидали… Что-то я стал забывать обычаи благословенной Родины.
— Э-э-упс, — вид отца своей несостоявшейся невесты, буквально парализовал черта, во всяком случае, его голосовые связки.
— Но я пришел поговорить с тобой не о твоей распущенности, не о тех совершенно диких нравах, царящих в Киеве, — торжественно продолжил

Каюбек, буквально пожирая среднего богатыря глазами, — не о том, что вместо того, чтобы изгнать тебя с позором из места, где мужи могут

отвлечься от суеты мира, они пялятся на твою срамную одежду, и уж, конечно, не о том, какие удивительные прелести скрывает под собой эта

одежда!
Последние слова несостоявшегося тестя заставили черта невольно вздрогнуть.

Конечно, общение с Каюбеком было не очень продолжительным, тем

не менее, никаких нетрадиционных наклонностей за этот период в глаза не бросилось.

— Я пришел говорить про твоего коллегу, презренного шакала, сайгака бесхвостого, козла паршивого, безбородого и безрогого, среднего

богатыря Изю!
И только тут до черта наконец дошло, что Каюбек видит перед собой не своего нерадивого зятя, а коллегу по «Дружине специального

назначения», младшего богатыря Соловейку, причем в очень откровенном образе. Неожиданное появление тестя настолько выбило рогатого из

привычной колеи, что столь очевидная на первый взгляд мысль добралась до него только сейчас.
— Ах, вы про Изю… — облегченно выдохнул он и расслабленно прислонился к стене, — так бы сразу и сказали, а то ишак, сайгак, козел… Кстати,

в тех местах, откуда родом средний богатырь, слово «козел» очень обидное.
— Так его здесь нет, а для полноты описываемого образа «козел» очень хорошо подходит, — словно оправдываясь, отозвался Каюбек, — ладно,

можно и без него обойтись. Как тебе: «верблюд, шайтаном опозоренный»?
— Нормально, — пожал плечами Изя, — к данному парнокопытному претензий нет.
— Замечательно! — обрадовался Каюбек и довольно потер ладони. — Итак, к главному: сайгак лицо моей несравненной и луноликой Газели видел?

Видел! Пускай женится!
— Кто, сайгак? — не понял черт, совершенно запутавшись в представителях восточной парнокопытной фауны.
— Почему сайгак? — в свою очередь запутался Каюбек. — Изя пусть женится!
Все в зале увидели, как сидящая за столом Соловейка вздрогнула, и на ее лице на некоторое время застыла гримаса ужаса и отвращения
— Других вариантов нет? — осторожно поинтересовалась она у собеседника.
— Есть, конечно! — обрадовался бухарец. — Чик, и в евнухи. Кстати, у евнухов работа непыльная, кормежка трехразовая, и один выходной в

месяц.
Второй вариант не понравился Изе еще больше первого, он даже на всякий случай поплотнее сдвинул ноги. Однако так просто сдаваться черт не

привык.
— И что только ты в нем нашел? — пошел в атаку средний богатырь. — Я тебе как профессионал, тьфу ты, то есть, как женщина, скажу.

Польститься ведь не на что: ростом не вышел, чином тоже, на физиономию ни то — ни се…
— Рост в семейной жизни не главное, — тут же парировал Каюбек, — чин пусть не большой, зато в элитном подразделении. Что же касается лица,

то моя Газелюшка тоже не шербет в шоколаде.
— …авторитетов не признает, постоянно пререкается!
— Жена будет шелковой, поперек побоится слово сказать.
— …на службе пропадает с утра до вечера!
— Чем дольше разлука, тем слаще встреча.
— …храпит по ночам!
— Слава Аллаху, наконец- то Газелюшка моя поймет, как мы с ней по ночам намучились. Бывало, такие рулады выводит, весь дом не спит.
— …ест за троих!
Тут Каюбек только ухмыльнулся, заботливо и с видимым удовольствием похлопывая себя по обширному чреву.
— …к бутылке прикладывается! — не сдавался Изя.
— Конечно, Коран не велит, но когда стемнеет можно, особенно под хорошую закуску.
— …в разводе состоит, алименты пяти детям платит!
— Значит, мужчинка бойкий, наследников долго ждать не буду.
— …приврать любит!
— Это у нас на Востоке вообще за недостаток не считается!
— …прошлое мутное, с законом не в ладах, привлекался неоднократно!
— Зато сейчас его считают чуть ли не самым богатым человеком в Киеве, конечно, после Берендея.

— Конечно, Коран не велит, но когда стемнеет можно, особенно под хорошую закуску.
— …в разводе состоит, алименты пяти детям платит!
— Значит, мужчинка бойкий, наследников долго ждать не буду.
— …приврать любит!
— Это у нас на Востоке вообще за недостаток не считается!
— …прошлое мутное, с законом не в ладах, привлекался неоднократно!
— Зато сейчас его считают чуть ли не самым богатым человеком в Киеве, конечно, после Берендея.
— Так уж и самым, — смутился польщенный черт, и боевой порыв исчез как-то сам собой, словно его и не было.
— Сам видишь, лучше славного богатыря Изи мне зятя не найти, — торжественным голосом подвел итог Каюбек, — кстати, как его по батюшке?
— Неважно, — буркнул черт, потупив взор, — хватит и имени, а то и так по поводу его национальности самые нелепые слухи ходят.
— И этому горю поможем, — заботливым тоном продолжил посол, — небольшой обряд, и у него будет простое человеческое имя Сулейман.
— Что?! — даже подпрыгнул на своем месте Изя.
— Не нравится? — искренне удивился Каюбек. — Ну тогда пусть сам выберет любое по вкусу. А то с таким странным именем и, вправду, несолидно

первой женой обзаводиться.
Ущемленный в самых своих светлых патриотических чувствах, Изя собирался бурно возмутиться, но вспомнил, в каком виде он тут гоняет чаи со

своим потенциальным тестем, и захлопнул рот на полуслове.
Какое-то время сидели молча. Средний богатырь изучал изгиб носика на чайнике, а Каюбек глубокое декольте собеседницы, нервно теребя

пальцами жидкую бороденку.
— И что, никак нельзя уладить ваше недоразумение без женитьбы или карьеры евнуха? — наконец обреченно выдавил из себя Изя.
— Почти никак, — вздохнул Каюбек. Причем было не совсем ясно, что именно послужило поводом для этого вздоха. Сложные перспективы будущей

семейной жизни дочки или тот соблазнительный морок, что нацепил на себя неугомонный черт.
— Почти? — вскинул бровь средний богатырь. — Ты сказал «почти»?
Посол Бухарского эмирата молча кивнул.
— Так это меняет дело! Сколько меня, тьфу, то есть его, конечно, спасало именно это «почти», — неторопливо изрек черт и томно улыбнулся. —

Официант, чайку нам, да покрепче!
Заказ был исполнен в точности. Бухарец, конечно, крайне удивился странному вкусу и запаху этого напитка, но, получив клятвенные уверения

собеседницы, что ничего подобного он в своей жизни не пробовал, сделал еще острожный глоток. Потом третий, пятый. Речь посла стала

медленной, а движения плавными и вальяжными. Вскоре разговор потек совсем в другом русле.
— Ты пойми, дочка, — в очередной раз обратился Каюбек к собеседнице, — то, что Изя опозорил меня, это еще не самое страшное.
— Да? — делано удивилась та, старательно подливая еще «чаю» в кружку бухарца. — А что же самое?
— Самое страшное, что он опозорил мою дочь!
— Ай-ай-ай, какой проказник, — тут же согласился Изя, — но насколько я знаю, ничего непоправимого не произошло.
— Произошло! — насупившись, выдал посол.
Тут Изя с интересом посмотрел на него, параллельно вспоминая, когда это он мог сделать с несостоявшейся невестой то, что порядочный

человек должен делать только после свадьбы. Оказалось, что ничего такого в послужном списке черта и в помине не было, дальше смотрин дело

не пошло.

— Он видел ее лицо! — пояснил Каюбек, и тем самым принес несказанное облегчение черту. — Видел, и после этого отказался жениться. Да это

позор на весь наш род до восьмого колена!
— И смыть этот позор… — подтолкнул несостоявшегося тестя в нужном направлении Изя.
— …можно смыть только или свадьбой, или кровью.
— Или…
— …если на моей Газелюшке женится кто-нибудь другой, — наконец выдал нужную информацию весьма сильно захмелевший Каюбек и вновь

сконцентрировался на своей чашке.
— Бинго! — тут же подскочил на своем месте средний богатырь. — Его бюст заколыхался в такт движению и вновь вызвал отчаянные вздохи со

всех сторон. — Еще вопросик: если ваша дочурка таки будет пристроена, вы отстанете от моего коллеги?
— М-м-м… — протянул задумчивый бухарец.
— А если в качестве свадебного подарка он преподнесет вам некоторую сумму? — тут же простимулировал мыслительный процесс Изя. — Скажем,

монет…
— Двести, — тут же встрепенулся Каюбек.
— Да ты чего, совсем ошалел?! — искренне возмутился Изя. — Да за такие деньги можно справить приданое десятку газелей и двум десяткам коз.

Десять!
— За умницу, красавицу… — продолжил торговаться Каюбек, но в этот момент его собеседница чем-то подавилась, и милый сердцу процесс

пришлось на время прервать.
Торговался Каюбек виртуозно и справедливо считал, что равных в этом тонком деле ему, жителю Востока, в заснеженной Руси просто быть не

может. Однако спустя минут двадцать, он вдруг понял, что в лице румяной пышногрудой Соловейки, что так рьяно защищала права своего коллеги,

он получил равного по силам противника.
Чай лился рекой, голова предательски гудела, очертания кабака начали расплываться, словно покинутый остров, а цена отступных уже снизилась

до ста десяти монет.
— Ты пойми, дочка, меньше мне брать даже неприлично, — пожал плечами Каюбек, в очередной раз отбиваясь от нападок младшего богатыря, — мне

по занимаемой должности не положено.
— Демагогия, — отозвалась Соловейка, правда, уже не таким бодрым голосом как в начале разговора, — у среднестатистического среднего

богатыря просто не может быть подобной суммы.
— У среднесисечного, может, и не может, — заплетающимся голосом продолжил гнуть свое Каюбек, — а у Изи наверняка найдется. Ты же сама

должна понимать, что честь девичья бесценна. А раз так, то разговор о снижении обозначенной суммы вообще оскорбляет мои отцовские чувства.

Сто десять и точка, не такая уж большая плата за ошибки молодости.
С последними словами Каюбека черт согласиться не мог. Сумма была немалая, даже по масштабам накопленных им капиталов. Однако перспектива

вновь обрести утраченное ранее душевное равновесие была столь желанной, что он обреченно махнул рукой.
— Говорила мне мама, погубит меня доброта! И чтобы мне в свое время не послушать старушку? — Тут Изя торжественно поднялся из-за стола и

протянул оппоненту тонкую руку. — Только благодаря тому, что я, как девица на выданье, чту институт семьи и брака, готова пойти на

некоторые уступки. Сто монет, и по рукам!
Каюбек хотел было возмутиться, но собеседница проворно выпорхнула из-за стола, тут же оказалась рядом и радостно пожала ему руку. Причем

сделала это с такой силой, что у посла далекого Бухарского эмирата перехватило дыхание, а несчастная ладонь противно хрустнула.

Причем

сделала это с такой силой, что у посла далекого Бухарского эмирата перехватило дыхание, а несчастная ладонь противно хрустнула.
«Ну и силища у этой Любавы! — пронеслось у Талибского в голове, пока он с трудом восстанавливал дыхание. — А руку сжала так, словно

отомстить за что-то хотела!»
Каюбек даже представить не мог, насколько в данный момент он был прав. Это действительно была маленькая месть его потенциального зятя,

скрывшегося под обликом коллеги. В это рукопожатие он вложил все, что накопилось у него за последнее время к своим несостоявшимся

родственникам, и сейчас чувствовал себя значительно лучше. Даже грядущая потеря сотни золотых не казалась ему столь уж трагичным событием.

В жизни, как и в бизнесе, лучше пожертвовать малым, чтобы сохранить основное. А на основном счете у него значилась сумма…
Воспоминание об итоговой строчке последнего финансового отчета окончательно рассеяло сожаление о предстоящем платеже. Но расслабляться

было еще рановато, предстояла заключительная часть операции, которая завертелась столь неожиданно благодаря удачно наведенному мороку.
— Дело за малым, нужно найти того лопуха, что, не глядя, женится на твоей Газели, — радостно заявил Изя, нетерпеливо потирая руки.
— Угу, только этот лопух должен быть непременно знатного рода, хорош собой…
Судя по всему, Каюбек собирался еще долго перечислять качества будущего мужа своей дочери, но был решительно прерван не самым скромным

чертом на свете.
— То есть быть точно таким же, как средний богатырь Изя.
— В общем, да, — немного погодя согласился изрядно захмелевший бухарец.
— Но ты же сам понимаешь, что второго такого индивидуума найти нереально, — между делом заметила младший богатырь, — предлагаю взять от

идеала пару самых главных качеств и сконцентрироваться на них. В таком случае обещаю скорейшее разрешение нашей небольшой проблемы.
— Тогда остановимся на знатности и богатстве, — тут же выдал Каюбек и потянулся к чайнику.
— То есть красоту побоку? — на всякий случай уточнил черт.
— Угу, — согласился Каюбек. Потом еще немного подумал и осторожно добавил: — Только Газели не говори, она мой выбор не оценит.
Итак, локальная задача свелась к совершенно конкретным условиям. Надо быстро (пока Каюбек не передумал) найти знатного и богатого осла,

чтобы он мог стать мужем Газели, причем не заглядывая под паранджу до свадьбы. Конечно, можно было составить список богатых холостяков

княжества, после тщательного отбора выбрать оттуда подходящего кандидата, собрать на него компромат и с помощью виртуозного шантажа

заставить-таки пойти под венец с Газелью. Конечно, этот путь требовал значительного приложения сил и большого количества времени. Первое

было жалко тратить, а второго банально не было. Нужно было искать другой вариант, попроще и побыстрее.
В этот самый момент входная дверь особенно громко хлопнула, и кто-то громко потребовал себе выпивку. Изя перевел рассеянный взгляд на

вошедшего и плотоядно улыбнулся: сияя подбитым глазом, обильно раскрашенный свежими царапинами, на пороге стоял князь Гордон собственной

персоной.
Открывшаяся перспектива настолько обрадовала черта, что на некоторое время он утратил осторожность и забыл, что скрывается под чужой

личиной.
— Судьба, — констатировал он, в упор рассматривая вошедшего. — Помнится, Соловейка говорила, что этот тип до женского полу больно прыток.

Так я его в два счета сделаю.

— Что это ты о себе как-то странно говоришь, словно о другом человеке? — тут же удивленно поинтересовался несостоявшийся тесть.
— Оговорился… Тьфу ты, то есть оговорилась, конечно, — отмахнулся Изя, не обращая внимания на то удивление, что было написано на лице

Каюбека, — и вообще, не цепляйся к мелочам, это у меня дикция такая.
Среднему богатырю потребовалось совсем немного времени, чтобы выстроить новую схему. Вскоре он обратился к своему собеседнику с вполне

конкретным предложением.
— Диспозиция меняется, качества выбираем другие. Знатность рода оставляем, а вот богатство меняем на богатый жизненный опыт, ум, отвагу и

природную смекалку. Подходит тебе такой вариант?
— Нет, — после некоторого раздумья отозвался Каюбек, — богатство все-таки лучше.
— А если добавить к этому списку еще родство с Берендеем? Согласись, этот факт открывает огромные перспективы.
— Какие?
— Например, беспошлинная торговля, или еще какие льготы.
На этот раз задумался Каюбек надолго. А чтобы при этом ему не было скучно, Изя принялся развлекать его красочным рассказом обо всех

достоинствах, присущих потенциальному жениху. Правда, большинство из них пришлось выдумывать по ходу повествования, но это было не столь

важно. Важным оказался тот лишь факт, что, в конце концов, Каюбек обреченно кивнул головой в знак согласия, и вскоре робеющий и

сопротивляющийся Гордон был торжественно усажен подле будущего родственника. В семейной жизни ничего не подозревающей Газели назревали

большие перемены. Да и как иначе, коли в качестве свахи выступало лицо, более всех заинтересованное в положительном исходе мероприятия.
Современным языком весь последующий разговор можно было бы назвать презентацией. Без ложной скромности Изя мог сказать, что провел ее

блестяще. В конце разговора совершенно ошалелые Каюбек и Гордон даже ударили по рукам. Бухарский посол после этого тут же отправился домой,

количество «чая», что он выпил за это время, уже было запредельным. Жених нынешний и жених прошлый продержались за столом немногим больше,

время было позднее, пора было по домам.
— Так ты говоришь, что она красива? — уже, наверное, в сотый раз спрашивал Гордон у Соловейки, когда они выбрались на свежий воздух.
Черт настолько устал за прошедший день, что только лишь кивнул головой.
— А ты откуда это знаешь, она же постоянно ходит в этой, ну как ее…
— …парандже, — с трудом подавив зевок, подсказал черт, и тут же ответил на первый вопрос: — А про красоту ее неземную Изя рассказывал.

Говорил, как увидел ее, так ноги и подкосились.
— От красоты? — на всякий случай уточнил князь.
— А от чего еще? — ушел от прямого ответа средний богатырь. Он вообще по мере возможности старался не врать.
— Слушай, если эта Газель такая красивая…
Изя вновь довольствовался одним утвердительным жестом.
— …такая умная… Кивок.
— …такая богатая… Кивок.
— …чего твой Изя на ней сам-то не женился?!
— Нельзя ему. На детские грабли недавно наступил, — сухо отозвался черт и тут же поспешил успокоить собеседника: — Шутка. А если быть

серьезным, то говорит, что служба у него и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…

— Ну и что?
— А то, что кое-кто у нас порой честно жить не хочет… — продолжил цитировать текст известной песни Изя.

— То есть ты хочешь сказать, что на такой службе семью заводить нельзя? — высказал свою версию Гордон. — Мол, в любой момент убить могут?
— В точку, — охотно согласился средний богатырь, изо всех сил стараясь не зевнуть. — Спецдружинникам семьей обзаводиться никак нельзя.

Хотя, конечно, ничто человеческое нам не чуждо.
Последнюю фразу Изя выдал чисто автоматически, не очень задумываясь о последствиях, и, как оказалось, зря. Князь тут же напрягся, глаза

заискрились особым светом, а рука как бы невзначай легла на талию Соловейки.
— Так чего же мы время теряем? — масленым голоском замурлыкал Гордон. — Раз тебе не чуждо, то мне тем более. Свадьба свадьбой, но о

простых человеческих радостях забывать не стоит.
Подобное внимание к своей персоне со стороны старого ловеласа Изя воспринял однозначно: без лишних слов со всей дури врезал локтем ему в

живот. Гордон издал странный грудной звук, согнулся пополам и начал оседать на снег.
То ли из природного человеколюбия, то ли из мужской солидарности черт сжалился над пострадавшим на любовных фронтах и придержал Гордона,

не давая ему упасть. Получив подобную поддержку, тот повис на среднем богатыре, стараясь восстановить дыхание.
— Как ты могла?! — знакомый до боли голос был полон боли и ярости одновременно.
Стараясь не уронить князя, Изя обернулся на голос. В следующее мгновение его руки сами собой отпустили свою ношу, а губы так же сами собой

выдали вполголоса заковыристую фразу, полную причастных и деепричастных оборотов. Ее суть сводилась к следующему: было бы неплохо, если бы

родители черта в свое время вообще отказались от идеи завести детей.
С букетиком чахлой герани в руках перед Изей предстало непосредственное его начальство в лице старшего богатыря «Дружины специального

назначения» Илюхи Солнцевского. И сам этот факт был не таким уж и страшным, если бы не два «но».
Первое «но» — это то, что Илюха видел перед собой не пройдоху Изю, а свою давнюю душевную рану, с ласковым именем Любава. А второе «но» —

это то, что эта самая Любава только что на его глазах обнималась со старым бабником Гордоном. Облик Соловейки, столь удачно использованный

чертом для решения своих личных проблем, на этот раз сослужил плохую службу.
Конечно, можно было бы вернуть себе привычное обличие, но тогда, с таким трудом устроенная, личная жизнь бывшей невесты грозила пойти

прахом. Гордон наверняка наябедничает Каюбеку, а тот никогда не простит Изе то, что он в очередной раз обвел его вокруг пальца.
— Это не то, что ты подумал! — завопил черт, и тут же в буквальном смысле слова прикусил себе язык. В данной ситуации ничего более глупого

он сказать не мог. Последующая реакция только подтвердила эту догадку.
— Это я не то подумал?! — взревел Солнцевский. — Я всю «Иноземную слободу» перевернул, стражу обезвреживал, послов будил, всю герань по

горшкам оборвал, а ты с этим сморчком милуешься?!
— А герань-то зачем? — совершенно искренне удивился Изя.
— Совести своей послушался как последний баран, — не кривя душой ответил старший богатырь, — хотел, чтобы красиво, чтобы как в кино, чтобы

ты на всю жизнь запомнила!
— Да я запомню, ты не волнуйся, — попытался успокоить коллегу черт, — только скажи что, а уж я постараюсь не забыть.
После последней фразы Илюха не только не успокоился, а, наоборот, завелся пуще прежнего. Чахлые цветочки, добытые с таким трудом, полетели

в ближайший сугроб.

Чахлые цветочки, добытые с таким трудом, полетели

в ближайший сугроб.
— Я думал, мы с тобой, а ты…
— А что, собственно, я? — вдруг совершенно спокойным тоном поинтересовался Изя. — Я женщина свободная, никакими обязательствами не

связанная, так что, я не могу после работы с подозреваемым кружку чая выпить?
— Свободная, чаю, несвязанная? — словно не понимая смысла этих слов, повторил Солнцевский, продолжая буравить коварную изменщицу своим

взглядом.
— Именно! — гордо подтвердил Изя, уже проклиная себя за словесное недержание и прикидывая, успеет ли он добежать до кабака и закрыть за

собой дверь, прежде чем ревность коллеги начнет бить через край.
— Но именно сегодня хотел тебе признаться… — на одном дыхании выпалил Солнцевский и замер на полуслове.
— В чем признаться? — тут же встрепенулся Изя.
— Уже ни в чем, — огрызнулся Илюха и тут же залился густой красной краской.
— Угу, я так и понял, как всегда не мычишь, не телишься. А между прочим, он, — тут черт показал на притихшего Гордона и даже для

убедительности несильно пнул его носком сапога, — так вот он, в отличие от тебя, уже и мычал и телился.
— Уже?! — взревел Илюха, сжимая кулаки и делая шаг к сопернику.
— Да не в этом смысле, — поспешил успокоить коллегу Изя, — клянусь, ничего такого не было, он только мычал.
— Если бы нас так бесцеремонно не прервали, я бы о-го-го! — вдруг подал голос Гордон, с трудом поднимаясь на ноги.
В качестве поддержки он, конечно, выбрал талию Соловейки (а больше ничего под рукой не было) и как следствие вновь предстал перед Илюхой в

обнимку с младшим богатырем. Изя, конечно, тут же попытался исправить эту ошибку, но было поздно. Бывший борец бросился на соперника,

словно бык на тореадора. Как вы понимаете, шансов у Гордона не было никаких. Изя, знакомый с советской спортивной школой не понаслышке, тут

же осмотрительно убрался с линии атаки, справедливо полагая, что не стоит мешать двум мужчинам выяснять отношения из-за женщины.
Спасение для Гордона пришло, откуда его никто не ждал. В самый последний момент кулак Солнцевского перехватил Добрыня Никитич. Былинный

богатырь находился на службе и с десятком ратников патрулировал город, когда услышал крики, доносившиеся из «Иноземной слободы». Подоспели

они вовремя, опоздай они хоть на минуту, Берендей вполне мог бы лишиться своего дальнего родственника. Может, он не так уж и сильно

расстроился бы при этом, но это уже неважно. Усилиями не менее пяти ратников Солнцевский был связан по рукам и ногам и со всем почтением

усажен на крыльцо кабака с кляпом во рту. Последнее было обязательным, так как старший богатырь не стеснялся в выражениях, расписывая, что

именно он сделает с Гордоном, когда ему развяжут руки.
— Чего это он? — поинтересовался Добрыня, заботливо нахлобучивая слетевшую во время потасовки шапку на стриженую голову Илюхи. — Выпил,

что ли?
Изя только помахал головой, отрицая факт употребления спиртных напитков своим начальством.
— Что же тогда? — искренне удивился былинный богатырь.
— Любовь, ревность и, как следствие, неконтролируемый выброс отрицательных эмоций, — охотно пояснил Изя.
— Ревность к этому хлюпику? — удивился Добрыня, кивая на сжавшегося в комок Гордона.
— Ну да.
— Вот уж зря, кроме титула ничего путного в нем нет, — хмыкнул богатырь и погладил свою густую бороду.

— А любовь тогда к кому?
— Ко мне, конечно, — тут же отозвался черт, кокетливо поправляя прядку волос, выбившуюся из-под шапки с лисьим хвостом. — Если ты заметил,

я не только богатырь, но и женщина. Так что ж, меня и любить, что ли, нельзя?
— Можно, можно, — торопливо замахал руками Добрыня, — любитесь себе на здоровье.
— Мы тебя еще на свадьбу позовем, — выпалил Изя, и перевел взгляд на связанного Солнцевского: — Правда, Илюша?
Старший богатырь ответил звериным рыком и попытался разорвать сдерживающие его путы.
— Только ты пока не рассказывай никому о том, что тут видел, ладно? — обратился Изя к ошарашенному Добрыне. — Примета плохая — раньше

времени о свадьбе объявлять.
— Хорошо, не буду, — охотно согласился тот и широко улыбнулся в бороду, — только и вы уж постарайтесь не выяснять ваши отношения на людях.

А то неудобно даже старшего богатыря, заслуженного во всех отношениях человека, кушаками вязать, да еще трезвого.
Последнее было сказано таким тоном, словно являлось отягощающим вину обстоятельством.
— И потом, прибить он собирался не простого человека, а родственника Берендея. Я все понимаю — любовь, особые полномочия, но все же с

князьями так нельзя.
— Кстати, о Гордоне, — спохватился Изя и подвинулся к Добрыне поближе, чтобы никто не услышал его слов, — ты надави на него авторитетом,

чтобы он язык не распускал. Если будет кобениться, то припугни, что расскажешь о его аморальном поведении Каюбеку Талибскому.
— Это тестю вашего Изи, что ли?
— Во-первых, несостоявшемуся тестю, а во-вторых… Да, ему самому, — признался черт.
На том и порешили. Добрыня остался проводить воспитательную беседу с присмиревшим Гордоном, а четверо его ратников аккуратно подняли

Солнцевского и в сопровождении Изи направились в «Чумные палаты». О том, куда завел его длинный язык, а также наброшенный морок Соловейки,

черт старался не думать, справедливо полагая, что смерть нужно встречать с гордо поднятой головой и улыбкой на губах.
Любава была обижена на весь белый свет. Обижена на Изю, что тот в очередной раз влез в какую-то историю, на Илюху, который столь

бесцеремонно наплевал на ее желания и оставил дома, на Мотю, стащившего у нее буквально из-под рук копченый окорок и моментально умявшего

его в три пасти. Ко всему прочему, Феофан с самого утра по наказу черта принялся экспериментировать с разными сортами трав и продымил весь

дом, совершенно игнорируя ее бурное недовольство. В общем, не задавшийся с самого утра день таковым и оставался до самого его конца.
Поначалу Соловейка пыталась бороться с нахлынувшими на нее эмоциями привычными методами — провела очередную генеральную уборку, заставив

тем самым и без того стерильные «Чумные палаты» буквально сиять чистотой. Так как злость на своих коллег окончательно не исчезла, а занять

себя было решительно нечем, пришлось браться за готовку. Вообще-то в качестве маленькой мести она не собиралась подходить к печи минимум

неделю, полагая перевести коллег на сухой паек. Но подобным планам не суждено было сбыться, и в результате ее переживаний на столе

красовалась гора пирожков с рыбой и требухой, а также дивного вида кулебяка о двенадцати слоях.
На этом трудовой порыв закончился, и Соловейка принялась продумывать грядущий разговор со своими коллегами. Молодой девичий ум охотно

предложил несколько вариантов развития будущего скандала. Только вот одна беда, в качестве неизменного атрибута к каждому из них

подразумевалось масштабное битье посуды.

Только вот одна беда, в качестве неизменного атрибута к каждому из них

подразумевалось масштабное битье посуды. Однако тарелки было жалко, наготовленные кушанья тоже, а стало быть, от активных вариантов

пришлось отказаться. В результате длительных раздумий выбор, в конце концов, был остановлен на холодной отчужденности, скупых, язвительных

замечаниях и остротах, которые, по задумке Соловейки, должны время от времени срываться с ее языка. Такой сценарий показался ей вполне

приемлемым, и, довольная собой, младший богатырь Любава принялась ожидать тех, в адрес которых вскорости собиралась отпускать заготовленные

остроты.
Через час стало скучновато, через два скучно, а через три — скучно невыносимо. После прохождения этого этапа настало время легкой

растерянности. Ну в самом деле, куда могли запропаститься Изя с Илюхой? В то, что ее коллеги попали в какой-то переплет, как-то не

верилось. Основой этой самой неуверенности на этот раз стали не доводы, а всего лишь относительно спокойное сердце, мирно отсчитывающее

положенный ритм. Соловейке казалось, что, если бы с ними что-то случилось по-настоящему плохое, она наверняка бы почувствовала это.
Конечно, существовала вероятность погружения двух индивидуумов мужского пола в состояние, обозначенное одним емким словом «загул». Однако

данный вариант Соловейка с легкой совестью отмела как маловероятный. Какой может быть загул, если расследование не продвинулось ни на шаг?
Единственной версией, показавшейся достаточной, чтобы объяснить отсутствие старшего и среднего богатырей дома в столь поздний час, было

это самое следствие. Наверняка Изя с Илюхой вычислили супостата и в данный момент преследуют его (или ее) в метель и пургу, не жалея сил и

самой своей жизни. А может, тихо и скромно засели в засаде и мерзнут себе спокойненько в ожидании неизвестно чего (или кого)?
Мысль о том, что коллеги оставили ее в тепле и уюте, а сами взяли на себя самое интересное и опасное, заставила Соловейку резко подскочить

с насиженного места у окна и нервно пройтись по комнате. Да как они посмели, она что, юнец несмышленый, что ли? Да она первая и

единственная женщина-богатырь на Руси, причем неоднократно проявившая мужество и героизм, как при выполнении всевозможных заданий Берендея,

так и без всяких задании, так сказать на «общественных началах».
Она тоже хотела мерзнуть, рисковать жизнью, преследовать, и все в том же духе! Вместо всего этого приходилось сидеть и ждать, когда придут

мужчины и начнут мучить рассказами о своих подвигах. А ей останется только охать, махать руками и восхищаться могучим Илюхой и изворотливым

Изей!
Несмотря на трескучий мороз за окном. Соловейка совсем было собралась броситься в ночь, дабы тоже насовершать всякого разного

героического, как доселе мирно дремавший Мотя радостно завилял хвостом и со всех лап бросился встречать гостей. Так он реагировал только на

появление обожаемого хозяина. Однако в следующее мгновение Гореныш вернулся назад с весьма озадаченным видом. На всех трех физиономиях

застыло недоумение. Вместе с хозяином вошли четверо богатырей из сотни Добрыни Никитича. Хотя нет, не так: вошли только богатыри, а сам

Солнцевский мирно покоился на их руках и в данный момент даже не предпринимал попыток вырваться. Только лишь выразительные голубые глаза

говорили о том, что он не сам попросил коллег по цеху доставить его до дому подобным образом. Чуть погодя в горницу бочком протиснулся Изя

в своем привычном мороке румяного мальчиша-плохиша.
Соловейка тут же задала первый пришедший на ум вопрос:
— Пьяный?
И получила на него совершенно обескураживший ответ одного из богатырей:
— Чего зря спрашивать, ты же сама прекрасно знаешь, что трезвый!
— Я?!
— Ты… — буркнул тот же богатырь и тут же кивнул остальным на выход.

— Довела мужика, а потом еще спрашивает…
— Кого я довела? — опять жалобно поинтересовалась Любава, совершенно сбитая с толку.
— Ты права, не наше это дело, — со вздохом согласился богатырь и направился прочь из горницы за своими коллегами. Уже в дверях он

развернулся и добавил негромко с наигранным равнодушием: — Ты того, не сомневайся. Мы все молчок, дело житейское. Только вот развязывать

советую осторожно, Илюха у нас, конечно, отходчивый, но за такие дела может и прибить.
С этими словами богатыри покинули «Чумные палаты», оставив их обитателей наедине со своими проблемами. Мотя справедливо решил, что в

данной ситуации лучше быть наблюдателем, чем участником, и тут же плюхнулся на пол в углу горницы. Изя проявлял к происходящему мало

интереса и сконцентрировался на своей трубке, старательно набивая ее душистыми травами, весьма отдаленно напоминающими табак.
С начальством пришлось разбираться Соловейке. Для начала она осторожно вынула кляп изо рта. К ее удивлению, Солнцевский при этом не

проронил ни слова, с маниакальным упорством продолжая буравить ее взглядом, полным праведного гнева. Не чувствуя за собой ровным счетом

никаких провинностей, ничуть не смущаясь, Любава продолжила свое дело, и вскоре Солнцевский получил долгожданную свободу.
— Расскажет мне кто-нибудь, что, собственно, произошло?
Изя сосредоточенно раскуривал трубку, а Илюха не менее сосредоточенно растирал затекшие руки. Бывшая разбойница решила сконцентрировать

свое внимание на последнем из этой парочки.
— Так ты мне ничего и не скажешь?
— Кроме того, что уже сказал, мне добавить нечего, — буркнул Солнцевский в ответ.
— То есть ты хочешь сказать, что брошенная тобой утром фраза: «Приказы не обсуждаются» — должна объяснить мне, почему тебя среди ночи

патруль приносит связанного, да еще предъявляют мне какие-то нелепые претензии?

— Да при чем тут утро?! — взвился Солнцевский. — Я о том, что я говорил тебе с полчаса назад, когда застукал с этим потасканным ловеласом!
К своей чести, чтобы сразу не дать воли нахлынувшим эмоциям и не сорваться на крик, Соловейка сделала несколько глубоких вдохов и только

после этого продолжила разговор.
— Я допускаю, что ты с кем-то говорил полчаса назад, не исключаю, что этот «кто-то» находился в обществе с каким-то старым бабником. У

меня только один вопрос: причем здесь я? Объясни мне…
— Ты еще издеваешься?! Это я с тобой хотел объясниться, это я тебе как последний дурак искал среди ночи цветы, и наконец именно тебя я

увидел в объятиях Гордона!
— Меня, с Гордоном?! — буквально взорвалась бывшая мелкоуголовная личность. — Ты в своем уме?
— Я-то в своем, а вот ты точно сошла с ума, когда позволила распускать руки этому сморчку!
Блюдо с чудесно пахнущей кулебякой пролетело буквально в миллиметре от головы Солнцевского и разлетелось вдребезги при встрече со стеной.

Мотя тут же перестал быть безучастным к происходящему и бросился исследовать место происшествия. Осколки его интересовали мало, зато куски

кулебяки, разбросанные по полу, были тут же уничтожены в три пасти. Змей вообще не страдал щепетильностью и охотно подбирал с пола упавшие

лакомства, тем более такие вкусные.
— Да я целый день безвылазно провела в «Чумных палатах», как ты и приказывал! — продолжала бушевать Соловейка. — Убралась, еды наготовила,

и жду вас как последняя дура.

Змей вообще не страдал щепетильностью и охотно подбирал с пола упавшие

лакомства, тем более такие вкусные.
— Да я целый день безвылазно провела в «Чумных палатах», как ты и приказывал! — продолжала бушевать Соловейка. — Убралась, еды наготовила,

и жду вас как последняя дура. Причем дура голодная!
— Что ж тебя твой полюбовничек даже накормить в кабаке не удосужился? — толком не вдумываясь в слова младшего богатыря, продолжил язвить

Солнцевский.
На этот раз Мотя стал счастливым обладателем целого вороха пирожков, которые весело поскакали по полу, после того как и это блюдо было

отправлено в полет для встречи с головой любимого хозяина.
— С больной головы на здоровую валишь? Можешь Феофана спросить, я ни на минуту из палат не выходила!
— Ага, так я и поверил! Хочешь сказать, у тебя раздвоение личности? Одна Соловейка блудит налево и направо, а вторая примерно ждет меня

дома с готовым ужином?!
В Илюху полетел изящный сафьяновый сапожок, снятый Любавой с ноги для такого случая. На этот раз старший богатырь не стал уворачиваться и

ловко перехватил его в полете правой рукой. Рука левая понадобилась для того, чтобы поймать его пару.
— А сапожок-то поймал, — раздался вдруг голос доселе молчавшего Изи, — причем не один.
— Чего? — не понял Солнцевский.
— Говорю, сапожок поймал! — охотно, но не очень понятно пояснил черт. — Ну чего не понятно-то? Святки, полночь, суженый, ряженый… Я не

помню, что там еще говорят, когда девки обувкой кидаются, а потом ждут, кто ее подберет?
Илюха посмотрел на Изю, потом на Любаву, потом на сапоги в своих руках, потом опять на Любаву. Соловейка также старательно рассматривала

коллег и свою собственную обувь в руках одного из них.
— Говоришь, раздвоение личности? — голосом, не предвещающим ничего хорошего наконец переспросила она.
— Так ты дома была целый день и никуда не выходила? — присоединился к ней Солнцевский, нетерпеливо потирая кулаки.
— ИЗЯ!!! — завопили они хором и резко развернулись к черту: — Твоя работа?!
— Дошло наконец, — сквозь зубы бросил черт, поднимаясь со скамьи. — Не велите казнить, велите слово молвить!
— Чего?
— Перед тем как убивать, дайте пару слов сказать, — перевел с красивого на понятный Изя.
Не дожидаясь какого-либо одобрения со стороны коллег, черт выложил на стол гусли и еще дымящуюся трубку.
— Потому как не оправдал, — пояснил свои действия черт и решительным шагом направился прочь из дома.
Такой наглости Илюха не ожидал даже от черта. Он собрался было броситься вдогонку, но тут в сенях раздался какой-то грохот. В следующее

мгновение показался Изя собственной персоной, с огромным чурбаком на спине. То, что впоследствии должно было стать дровами, было водружено

в центре горницы.
— Э-э-э… — протянул Солнцевский, указывая на деревяшку.
— Сейчас все объясню, — отмахнулся от друга черт и вновь отправился прочь из дома.
На этот раз его не было подольше. В конце концов, он вернулся с массивной секирой в руках и заботливо положил ее подле чурбака. Имея

непреодолимую тягу к холодному оружию. Солнцевский собрал небольшую коллекцию разнообразного колющего и режущего железа, которую хранил в

зале для тренировок. Судя по всему, именно оттуда Изя и позаимствовал этот могучий топорик.
Не обращая ровным счетом никакого внимания на ошарашенных друзей, средний богатырь извлек из небольшого шкафчика зеленый штоф и наполнил

первый же попавшийся под руку стакан.

— Не чокаясь! — выдал странный тост Изя и лихо опрокинул в себя самогон.
После этого черт потрепал по очереди каждую из голов Моти, обвел грустным ностальгическим взором комнату, опустился на колени перед

чурбаком и положил на него голову.
— Ты чего? — осторожно поинтересовался Илюха.
— Играю на опережение, — отозвался черт, не поднимая головы с плахи. — Когда ты или Любава захотите прибить меня, то не надо будет тратить

время на поиски подручных средств.
— Но мы вроде не собирались… — начала было Соловейка, но тот решительно прервал ее:
— Это пока. Поверьте, во время нашей беседы у вас неоднократно появится желание сделать это. Итак, начнем?
Продолжая держать голову на чурбаке, черт начал совершенно искренний рассказ о том, что доселе оставалось за кадром для его коллег по

«Дружине специального назначения». Как и рассчитывал Изя, во время повествования желание взяться за топорище появлялось у друзей

неоднократно. В такие моменты рогатый замолкал, делал самое что ни на есть смиренное лицо и спокойно ждал решения своей участи. Как вы

понимаете, это решение неизменно было в его пользу. Одно дело дать в глаз, съездить по уху или даже расцарапать лицо, и совсем другое —

взять в руки топор и… сократить штат дружины на одну голову.
Нельзя сказать, что рассказ черта прошел совсем без инцидентов. В какой-то момент Илюха не выдержал и попытался стащить друга с плахи,

чтобы разобраться с ним по-свойски, но тот вырвался и снова подставил шею под удар, изо всех сил вцепившись в импровизированную плаху. Бить

друга в таком положении Солнцевский не мог и только с досадой пнул подвернувшийся под горячую ногу осколок блюда из-под кулебяки.
Еще одна отчаянная попытка разобраться с чертом была предпринята Соловейкой, когда тот начал рассказ о посещении кабака в «Иноземной

слободе» и о том облике, что он выбрал для маскировки. Но и тут Изе удалось избежать расплаты, пальцы оказались на редкость цепкими, и как

ни старалась Любава, отодрать его от чурбака она так и не смогла.
Наконец повествование подошло к концу. Черт выдержал классическую мхатовскую паузу и самым невинным голоском обратился к коллегам:
— Полностью поддерживаю ваше возмущение по поводу моей вредоносной сущности и готов понести заслуженное наказание. Только, пожалуйста,

побыстрей, а то шея так затекла, что я ее уже не чувствую.
— Да вставай уже, чего там, — буркнул Илюха, устало опускаясь на лавку, — будем считать, что ты условно-досрочно помилован, до первого

прокола.
— Будем считать, — охотно согласился черт, резво поднимаясь с колен.
Но если ты еще раз вслепую вляпаешь нас в историю…
— Что ты, никогда! — прервал его Изя, уже заняв место за столом.
— И если еще хоть раз используешь мой облик без разрешения… — начала Любава, но условно-досрочно помилованный тут же перебил и ее:
— То можете с чистой совестью отрубить мне голову. Ребята, может, хватит уже? Все живы, все здоровы, начинаем жизнь с чистого листа.

Завтра следствие возобновляется с новыми силами и в новых реалиях. Вместе мы горы свернем! Кстати, Любавушка, поесть у нас ничего не

найдется, а то я со всеми этими служебными делами пообедать забыл.
Соловейка очень хотела сказать все, что она думает о черте, но передумала. Во-первых, она не раз все это ему говорила, а во-вторых,

надоело впустую сотрясать воздух. Вместо этого она молча поставила на стол чугунок со вчерашними щами и положила рядом каравай хлеба.

Во-первых, она не раз все это ему говорила, а во-вторых,

надоело впустую сотрясать воздух. Вместо этого она молча поставила на стол чугунок со вчерашними щами и положила рядом каравай хлеба. Изя

набросился на эти простые блюда с таким аппетитом, что даже проглот Мотя крякнул в знак одобрения. Илюха также решил последовать примеру

рогатого коллеги, справедливо полагая, что если он промедлит еще немного, то останется без ужина.
Вот так тихо, по-домашнему, мог бы закончиться, пожалуй, один из самых суетных дней за все существование «Дружины специального

назначения». Мог бы, если бы не один эпизод из рассказа черта. Этот эпизод не давал покоя двум из присутствующих, но по совершенно разным

на то причинам. Один хотел как можно быстрее его позабыть, а второй (точнее, вторая) ни за какие сокровища мира не согласилась бы на это.
Соловейка терпеливо дождалась, пока стихнет звук, издаваемый ложками, и обратила взор на свое непосредственное начальство. Оно (в смысле

начальство) тут же густо покраснело, подавилось и получило от Изи серию ударов по спине в лечебных целях. Выполнив свой долг, черт

корректно удалился из горницы, прихватив с собой трубку, чтобы не мешать предстоящей беседе. Илюха собирался было последовать его примеру,

но был решительно остановлен Любавой.
— Так ты хотел поговорить о наших отношениях и даже для этого среди зимы добыл цветы? — молвила она, на всякий случай перекрывая

Солнцевскому пути к отступлению.
— Ну да, вроде того, — был вынужден признаться Илюха, при этом метнув парочку уничижительных взглядов на открытую дверь, где только что

скрылся его разговорчивый коллега. — Вообще-то я не сам, это все она.
— Кто «она»? — тут же напряглась Любава.
— Ну она, совесть, — со вздохом признался Илюха, — проснулась тут совсем недавно и давай мне на мозги капать. Я и так с ней и эдак, не

успокаивается. Вот и пришлось пойти на поводу, чтобы она снова замолчала.
Не дождешься! — тут же напомнила о себе совесть, но в основной разговор вмешиваться не стала.
— Так значит это ты не сам… — разочарованно протянула Соловейка.
— Это мы с ней вдвоем, — обреченно сознался старший богатырь и тут же попытался реабилитироваться. — Но это не главное. Знаешь, когда я

увидел тебя, обнимающуюся с Гордоном…
Видя, как закипела его боевая подруга, Солнцевский торопливо поправился:
— То есть не тебя, конечно, а Изю в твоем обличии. Так вот, когда я увидел, что ты милуешься с другим мужчиной, да еще с этим сморчком, то

я совсем потерял голову.
На этот раз бывшая купеческая дочка даже не стала его поправлять, справедливо опасаясь, что может сбить Илюху с мысли, и тот попросту

замолчит. Такая перспектива никоим образом ее не устраивала.
— Я тогда прямо голову потерял, — с трудом выдохнул Солнцевский и бросил полный отчаяния взгляд на открытую дверь. Помощи оттуда не

последовало, нужно было продолжать.
— Наговорил я тебе тогда много лишнего, ты уж извини.
— Ничего, — осторожно согласилась Соловейка.
— Так вот тогда я почувствовал, что… — скрипя зубами, выдавил из себя Илюха.
— Что? — с мольбой в голосе проговорила младший богатырь.
— Причем заметь, совесть при этом молчала…
— Чувствовал что?!
— Что я тебя…
В ожидании самого важного для себя слова Соловейка невольно подалась вперед. Вот сейчас, именно сейчас она услышит то, чего ждала уже

давно.

Вот сейчас, именно сейчас она услышит то, чего ждала уже

давно. То, что сделает ее самой счастливой на свете.
И в этот момент дремавший в уголке Мотя выпустил из ноздрей струйку пара и ворчливо застрекотал. Следующими звуками, раздавшимися в

горнице, были облегченным вздох и полный разочарования стон.
— Так что ты меня? — Соловейка предприняла отчаянную попытку спасти ситуацию.
— Э-э… — протянул Солнцевский, смахивая со лба капельки пота, — похоже, к нам гости.
— Да какие гости, ночь на дворе! — не сдавалась Любава. — А этот проглот трехголовый наверняка просто сон плохой увидел, вот и подал

голос.
В ответ на такие необоснованные обвинения, Мотя выдал эмоциональную тираду и наградил Соловейку тремя выразительными взглядами, полными

осуждения и обиды. Хорошо еще, что от обожаемого хозяина тут же последовала поддержка.
— Он никогда не ошибается, — выдавил из себя Илюха, стараясь скрыть то облегчение, которое он испытал только что. — Не иначе, гонца

прислали от Берендея. Другие нипочем бы в «Чумные палаты» среди ночи не сунулись. А что касается нас с тобой…
Любава опять невольно сделала шаг навстречу.
— Так это мы как-нибудь потом поговорим…
Даже во времена шалостей на большой дороге Соловейка не страдала особой жестокостью, но именно сейчас ей захотелось кого-нибудь придушить.

Или даже так: захотелось придушить буквально всех, до кого в данный момент дотянутся ее руки. Мотю за то, что вспомнил о своих обязанностях

охранника так некстати. Солнцевского за невероятную трусость и нерешительность. Изю за то, что он наверняка подслушивал их разговор, и,

конечно, того, кто в этот момент принялся отчаянно колотить кулаками в запертую дверь, сопровождая требование открыть не самыми вежливыми

словами и оборотами.
— И не говорите, никакой тебе личной жизни, ни днем ни ночью отдохнуть не дадут, — раздался делано возмущенный голос черта. Он уже

нарисовался на пороге с неизменной трубкой во рту и с гуслями под мышкой. Цепкий взгляд пробежался по Солнцевскому и остановился на

Соловейке.
— Да не расстраивайся ты так в самом деле, в следующий раз обязательно его дожмешь!
Чтобы достойно ответить рогатому коллеге, Любаве потребовалось некоторое время, дабы набрать в легкие побольше воздуха. Именно этой паузой

и воспользовался шустрый черт:
— Кстати, ты мне потом напомни, я тебе красочно расскажу, как этот мямля смотрел на меня, когда я с Гордоном кадрился.
На этот раз нехватку воздуха в полной мере ощутил Солнцевский, но и тут Изя оказался расторопнее.
— Конечно, конечно, я именно то слово, что вертится у тебя на языке, — скороговоркой протараторил черт. — Кстати говоря, дыхательная

гимнастика вообще вещь очень полезная. Так что вы тут потренируйтесь, а я, если вы не возражаете, пойду открою дверь. Уж больно не хочется

выслушивать выговор нашего Феофана, если ее все-таки снесут с петель.
С этими словами средний богатырь пружинистой походкой отправился в сени. А богатырю старшему и младшему ничего не оставалось, как густо

краснеть «на брудершафт» и прятать смущенные взгляды друг от друга.
— Агриппина убита, — прямо с порога бухнул Алеша Попович и тут же в изнеможении опустился на широкую скамью у печки. — Ну может, еще не до

конца убита, но ранена и похищена это точно.
Новость была настолько дикая, настолько нелепая, что смысл ее доходил до присутствующих довольно долго.

Как ни странно, первым

отреагировал Мотя. Змей поднялся с належенного места, подошел к Поповичу и толкнул правой головой его под локоть. Мол, чего расселся, давай

рассказывай подробности.
— Сегодня княгиню охранял Муромец со своими ребятами, — начал былинный богатырь, — сам знаешь, у него не забалуешь, так что никто на посту

не спал. Ближе к полуночи в княжеской светелке послышался какой-то шум, после женский крик и звуки борьбы. Дверь была заперта, и пока

богатыри ее ломали, все было уже кончено.
При этих словах Соловейка тихо вскрикнула, обхватила голову руками и затряслась в беззвучном плаче. Мужская составляющая команды подобных

эмоций позволить себе не могла. Илюха кивком головы попросил Алешу продолжить.
— В горнице все перевернуто вверх дном, окно разбито, а на простынях кровь.
— А Агриппина?
— Княгиня исчезла.
— Может, в окно выпрыгнула? — тут же выдал первую версию черт, но сам понял, какую глупость сморозил. — Невозможно, третий этаж, да еще ее

положение…
— Какое положение? — тут же поинтересовался любопытный Попович.
— Неважно, — отмахнулся черт, — ты лучше дальше рассказывай.

— Так я и говорю, — немного обиделся тот, — светелка разгромлена, мебель поломана, повсюду кровь.
— Ты только что говорил, что кровь была на простынях? — тут же отметил Солнцевский.
— И на простынях тоже, — пожал плечами Попович, — да тут даже не в крови дело, а в том, что самой княгини там уже не было.
— Как это не было? — удивился черт.
— А так, не было и все.
— Искали хорошо? — тут же поинтересовался старший богатырь, хотя и сам прекрасно знал ответ на свой вопрос.
— Ты что, Муромца не знаешь, лично всю опочивальню обыскивал. А потом еще Севастьян, а после сам князь…
— Вот говорил я Берендею, что отдельные спальни — это архаизм, а он не верил, — не удержался Изя и вставил шпильку верховной власти. — А

он традиция, традиция…
— Кстати, как он? — остановил критику друга Солнцевский.
— Лютует, конечно, — шмыгнув носом, выдал Попович, — оно и понятно, такое горе у человека, нужно пар выпустить. Поначалу хотел всем головы

отрубить, кто в карауле был. Потом, правда, передумал и лично, по-отечески, врезал всем, кто под руку попался. Ребята к этому делу

привычные, выстояли, а вот Микишка с лестницы слетел под ударами судьбы и верховной власти.
— Бог с ним, с Микишкой, дальше сказывай, — подстегнул Поповича средний богатырь.
— Дальше выяснилось, что ворога таинственного чуть было не поймали.
Это заставило подпрыгнуть на своем месте как Солнцевского, так и Изю. Соловейка при этом перестала всхлипывать, утерла кулачком слезы и

впервые посмотрела на рассказчика без лишних эмоций.
— Когда во дворце началась паника, во внутреннем дворе, прямо под окном княгини, патруль попытался задержать…
— Кого? — хором выдали спецдружинники.
— Непонятно кого, — развел руками былинный богатырь, — темно было, а отбивался этот таинственный вражина отчаянно. Его было почти

скрутили, так он изловчился и столкнул ратников лбами. Пока те отходили от такого тесного общения друг с другом, его и след простыл.
— Или ее, — уточнил Изя, выразительно посмотрев на коллег. Те с полувзгляда поняли, куда клонит черт.
В списке подозреваемых значились всего две женщины, но и той и другой было вполне по силам сотворить такое со стражей.

Сусанна

профессионально занималась культуризмом и практически не вылезала из спортивного зала, а Феврония буквально на днях продемонстрировала свои

способности в спарринге, уделав зараз Гордона со Старко.
— Берендей, конечно, в ярости неописуемой и велел дворец перетряхнуть вверх дном, а заодно и весь Киев. Малая дружина поднята по тревоге,

город закрыт, идет повсеместная проверка.
— Чего? — не понял Солнцевский.
— Всего, — четко и вместе с тем совершенно непонятно ответил Попович и чуть погодя добавил: — И всех. Берендей говорит, что если его жена

не найдется, он всем покажет…
— Кузькину мать, — закончил вместо него Изя.
— А ты откуда знаешь? — с уважением в голосе поинтересовался Попович.
— Исторические параллели, — отмахнулся от него черт. — Так, значит, пока никого не казнили?
— Пока нет, но Сусанна, Вилорий, Старко, Гордон, Феврония и Студнеслав посажены под домашний арест. Собственно, после того как князь отдал

приказ выставить усиленную охрану подле их комнат, он и велел послать за вами.
Итак, основные факты были получены, настало время для их анализа. Теперь, когда Изя сложил с себя полномочия старшего следователя, как

никогда требовался коллективный разум в оценке сложившейся непростой ситуации. Шутки кончились, пока спецдружинники решали свои личные

проблемы, жизнь супруги верховного правителя земли Русской и его будущего наследника оказалась в руках таинственного противника. В то, что

Агриппина и ее еще не родившийся сын уже могут быть мертвы, верить не хотелось. А посему нужно было действовать четко, быстро и, главное,

обдуманно.
После небольшого обсуждения было принято решение разделить усилия команды. Илюха взял на себя обыск княжеского дворца, Изя города, а

Соловейка обязалась нейтрализовать Берендея. Все члены команды не понаслышке знали взрывной характер князя, и каких бед этот взрыв может

натворить. Мотю решили оставить на подхвате.
Много времени на сборы никому не понадобилось, и спустя десять минут «Дружина специального назначения» покинула «Чумные палаты» в полном

составе.
Остаток ночи и весь следующий день прошли для Моти в постоянных передвижениях по городу. Гореныш в очередной раз решил всем доказать, что

не зря носит на своих шеях форменные проклепанные ошейники с шипами наружу, и потому проявлял максимально возможную активность.
Первым делом он решил вместе с хозяином обследовать место преступления. Как только лапа Змея ступила на территорию княжеского дворца, он

тут же бросился к келье Микишки. Он уже было добрался до заветной цели, но был настигнут Илюхой у самой двери в комнатку, где ютился старый

дьяк. Далее последовало устное внушение и строжайший приказ оставить и без того пострадавшего Микишку в покое. Змею ничего не оставалось,

как, немного обидевшись, смириться с совершенно нелепым ограничением в ходе розыскных мероприятий и сконцентрироваться на своей активности.

Со скоростью бешеной лисицы он носился по коридорам и многочисленным комнатам с твердым намерением сунуть три своих носа буквально в каждую

щель. Когда количество сбитых с ног (сами виноваты, могли бы и увернуться) стало запредельным, ситуацию взял под жесткий контроль

Солнцевский. Старший богатырь бесцеремонно схватил Гореныша за ошейник левой головы и, несмотря на бурное возмущение того таким

неинтеллигентным отношением к своей трехголовой персоне, притащил Мотю в спальню исчезнувшей княгини.
Дальше старший богатырь вообще начал беспредельничать.

Дальше старший богатырь вообще начал беспредельничать. Сунув окровавленную простынь под нос каждой из голов, потребовал, чтобы Мотя

хорошенько понюхал, а потом выдал совершенно нелепую с точки зрения Змея команду: «Ищи!» Такое бесцеремонное отношение к его личности

глубоко оскорбило Гореныша: он же Змей, а не шавка какая-то. Вопреки неоспоримым отличиям трехголового от собачьей братии, Солнцевский

продолжал требовать, чтобы тот взял след. Ну как люди не могут понять очевидного? У горынычей удивительный ум, зрение, телепатические

способности и еще куча полезных навыков. А вот обоняние только для того, чтобы отличить свежий окорок от относительно свежего.
В общем, розыскной собаки из Моти не получилось. Этот непреложный факт расстроил Солнцевского, и, чтобы Гореныш не путался под ногами,

старший богатырь отправил его с короткой запиской к Изе. Начинался городской период поисков.
Следующие пару часов Мотя наводил порядок на улицах Киева. Некоторые особо нерадивые граждане начинали было возмущаться действиями

спецдружинников, которые бесцеремонно обыскивали дом за домом, лавку за лавкой. Однако при виде сурового Горыныча (когда надо, Мотя мог

быть суровым) даже самые отчаянные личности не рисковали выражать свое возмущение вслух.
Простые обыски вскоре наскучили Змею, и тот присоединился к сотне Добрыни, которая устраивала облаву на центральном рынке. Пока богатыри

занимались осмотром многочисленных складов, Мотя сконцентрировался на мясном ряду. Мясо было в большинстве своем невкусное, мороженое, но,

для того чтобы успокоить расшалившегося в желудке червячка, вполне сгодилось. Только Змей собрался отрапортовать Добрыне об отсутствии

нарушений правил торговли на проверенной территории, как какая-то ябеда донесла богатырю о некоторых злоупотреблениях служебным положением,

допущенных Горенышем во время осмотра. Зарождающийся скандал загасил на корню невесть откуда взявшийся Изя.
Черт тут же продемонстрировал пергамент с особыми полномочиями и шепотом поведал кляузникам о чрезвычайной злопамятности Змея. Несмотря на

то, что подобное высказывание ни капли не соответствовало действительности, говяжью вырезку, в качестве примирительного дара, Мотя

благосклонно принял от присмиревших торговцев.
Как только лакомство исчезло в объемном чреве трехголового, Изя отозвал его в сторону и предложил размяться после сытного обеда. Поскольку

Мотя всем своим видом выражал полное нежелание активно шевелить лапами, средний богатырь пообещал пожаловаться на его поведение хозяину

(еще один ябеда!). Пришлось Змеенышу напрячься и внимать доводам черта с большим вниманием. В конце концов, Змей был вынужден признать, что

резоны в них присутствовали. Изя предлагал обследовать торговые тракты, ведущие из Киева. Проезжих дорог зимой не так много, и если кто и

смог выбраться из города, несмотря на запрет, то обнаружить и догнать их будет не так уж сложно. К тому же черт напомнил Горенышу, что

опытом подобных поисков они вдвоем уже обладают, и этот аргумент стал решающим.
Конечно, Мотя отчетливо понимал, что их рейд не даст ровным счетом никаких результатов, но решил не отказывать себе в одном маленьком

удовольствии. Дело в том, что в прошлый раз, когда они искали похищенных Соловейку и Илюху, Изя, восседая на спине летящего Гореныша,

позволил некоторые нелицеприятные высказывания в его адрес. И хотя (как было озвучено) Мотя был совершенно незлопамятным, тот факт, что

черт его назвал «ленивой летающей коровой» в памяти отпечатался очень четко.
Пока летели над городом, Мотя вел себя прилично и тем самым усыпил бдительность среднего богатыря.

Пока летели над городом, Мотя вел себя прилично и тем самым усыпил бдительность среднего богатыря. Но как только крепостная стена

оказалась позади, трехголовый выдал все, на что он был способен. Маленький Гореныш развил сумасшедшую скорость, совсем как сверхзвуковой

истребитель, и набрал такую немыслимую высоту, что они тут же попали в плотный турбулентный поток. Изе, попытавшемуся было возмутиться,

пришлось быстренько захлопнуть свой рот и все силы бросить на то, чтобы не разжать руки и не отправиться на встречу с землей-матушкой. В

этой бешеной тряске черт пятой точкой хорошо ощутил, что спина Горыныча слишком сильно отличается от комфортабельного кресла в самолете.
Отомстив таким способом за «ленивую летающую корову», незлопамятный Мотя долго мучить среднего богатыря не стал и снизил скорость и

траекторию полета.
Вскоре на горизонте был замечен небольшой торговый караван, движущийся от Киева. Змей лег на правое крыло, заломил лихой вираж, вошел в

штопор (тут Изя не удержался и слетел, но был успешно подхвачен за шкирку зубами двух голов), и затем «сверхскоростной истребитель» лихо

приземлился перед головным возком. Дикое ржание лошадей и такое же дикое возмущение со стороны возницы послужили достойной звуковой

иллюстрацией мягкой посадки.
Изя был зол как черт (простите за невольный каламбур), хотя, собственно, как же ему злиться иначе? Однако он не дал волю захлестнувшим его

эмоциям, и после короткого, но выразительного монолога в адрес Моти занялся тем, ради чего, собственно, и затевался этот головокружительный

полет. Не тратя много времени на соблюдение служебных формальностей, средний богатырь сунул под нос хозяину каравана пергамент об особых

полномочиях, на всякий случай кивнул на Мотю, выразительно пускающего из шести ноздрей дым, и начал досмотр с пристрастием.
Так как во время обыска рынка Мотя наелся от пуза, в этом действии он участия не принимал. Чисто для профилактики пустил в сторону хмурых

охранников сноп искр, плюхнулся прямо на снег и с этой позиции принялся следить за действиями черта. Изя, как профессиональный таможенник,

перевернул вверх дном все, до чего смог дотянуться. Результат оказался нулевым — следов похищенной Агриппины в обозе не обнаружилось.

Пришлось снова подниматься в воздух и продолжать прочесывать окрестности Киева.
Благодаря скорости Моти (несмотря на бурные протесты черта, он отказался сбавить обороты) и умелым действиям среднего богатыря, все

возможные пути похитителей были прочесаны, и к вечеру можно было с полной ответственностью утверждать: похищенную княгиню из города вывезти

не успели. Для Змея это было ясно с самого начала, а вот Изя воспринял подобный результат поисков со сдержанным оптимизмом. Кстати, попутно

был перекрыт канал по контрабанде соли и соболиного меха. Черт наложил на нарушителей крупный денежный штраф, получил его на месте кэшем,

взял на память одну соболиную шкурку (в подарок Соловейке) и в очередной раз полез на спину озябшему Моте.
Наконец, было принято совместное решение возвращаться в Киев. Спустя некоторое время на княжеский двор опустилась единственная единица

военно-воздушных сил Берендея. С этой самой единицы спрыгнул средний богатырь, и оба они (единица и богатырь) проследовали во дворец.
Изя справедливо рассудил, что обнаружит оставшихся членов их команды в малом тронном зале Берендея, именно там чаще всего проходили

военные советы. Собственно, так оно и произошло. Не считая законного хозяина, вместе с Илюхой и Соловейкой там находились воевода Севастьян

и вся былинная троица.

Теперь, когда ситуация окончательно вышла из-под контроля, князь, судя по всему, решил расширить список лиц,

обладающих всей полнотой информации. Средний богатырь вместе со Змеем тихо проскользнули (когда Мотя хотел, он мог двигаться практически

бесшумно) в зал и заняли место рядом с непосредственным начальством. Илюха шепотом, буквально двумя фразами, ввел коллег в курс дела.

Оказалось, что опоздали они совсем немного, Севастьян только начал свой доклад. Впрочем, он оказался совсем коротким, старый вояка всегда

говорил только по делу, оставляя на откуп боярам возможность помолоть языком. Может, именно поэтому никто из боярства на совещание и не был

приглашен.
Из доклада следовало, что силами малой дружины, дворовых людей и просто сочувствующих горожан в городе обыскали буквально каждый уголок.

Никаких следов пропавшей Агриппины в городе обнаружено не было.
Берендей вздрогнул при этих словах, но не проронил ни звука. Он сидел на троне, опустив глаза в пол, и нервно теребил кончик своей бороды.

Какое-то время в зале стояла гробовая тишина, наконец ее решился нарушить Солнцевский. Его слова были схожи со словами Севастьяна, с одной

лишь разницей — досматривал он не весь стольный Киев, а только дворец и подворье. Вывод последовал такой же — княгиню найти не удалось.
И на этот раз Берендей не смог совладать с собой и содрогнулся. Вообще по ходу совещания ему пришлось вздрогнуть еще три раза. Один —

после доклада Муромца о том, что таинственного злоумышленника по горячим следам выявить не удалось, второй — по окончании рассказа Изи о

безрезультатности поисков его супруги вне Киева, и третий, когда Добрыня отрапортовал, что все подозреваемые, взятые под домашний арест,

ведут себя смирно.
В самом конце совещания Севастьян опять взял слово и подтвердил готовность «Дружины специального назначения» не прекращать поиски ни на

минуту. При этих словах Берендей еле заметно кивнул, не поднимая глаз, и жестом приказал всем покинуть помещение. Ничего не оставалось, как

выполнить указание князя. До самого последнего момента Илюха надеялся, что его попросят остаться, но этого не произошло, и массивная

дубовая дверь закрылась за ним с глухим тяжелым стуком.
Зря Изя опасался, что коллеги свалят именно на него вину за полный провал взятой на себя миссии. Илюха и Соловейка настолько переживали по

поводу исчезновения и возможной смерти Агриппины, что ни у кого из них не было желания ворошить старые обиды и претензии. Раз назвались

командой — значит, платить по счетам придется всем вместе. И уже не важно, что единственный Шерлок Холмс в их компании оказался, мягко

говоря, несостоятелен. Этот грустный факт с остальных спецдружинников вины не снимал.
Весь следующий день «Дружина специального назначения» вновь провела в поисках хоть каких-то следов пропавшей княгини. После того как в

первый день Солнцевский лично обыскал дворец и все прилегающие к нему строения, все силы были брошены на поиски в городе. По наводке Изи

были зачищены три подпольных игральных дома и два дома, называемые в народе «веселыми». К удивлению хозяев этих заведений, средний

богатырь, встреченный поначалу как старый знакомый, был совершенно неподкупен и как никогда суров. Сказать, что обыски с пристрастием не

дали никакого результата, было бы неправильно. Результаты как раз имелись, но, к сожалению, не те, на которые рассчитывали Илюха с

коллегами. Были арестованы пять доселе скрывающихся от княжеского правосудия разбойников, два скупщика краденого, три сутенера и прочая

мелочь количеством не менее десятка.

С каждым из лихих людишек перед отправкой в тайный приказ лично беседовал Солнцевский. Но даже после

этого никакой, даже самой незначительной, информации об исчезновении княгини так и не было получено. Судя по коротким сообщениям от

былинной троицы и Севастьяна, дела у них тоже шли неважно.

Уже поздним вечером, когда Солнцевский с Изей, невольно краснея под пристальным взглядом Соловейки, вспоминали месторасположение последнего

известного им обоим «веселого дома», вестовой принес записку от самого Берендея. В ней, нетвердой рукой, князь велел всей команде срочно

прибыть во дворец в полном составе. Прочитав эти строки, друзья переглянулись между собой. Всем им в голову пришла одна и та же мысль:

князь таки хочет покарать провинившихся дружинников. Несмотря на это, ни у кого (даже у Изи!) не появилось желания воспользоваться

возможностями крылатого Моти и под покровом темноты сбежать из города.
Илюха с Соловейкой широко перекрестились, черт трижды сплюнул через левое плечо, а потом и через правое (на всякий случай), и уже только

после этого вся компания отправилась на княжеское подворье. Мотя засеменил следом, не очень понимая, что именно заставило так загрустить

старшего, среднего и младшего богатырей их удивительной дружины.
Дворец встретил друзей тусклыми огнями и нехорошей, мрачной тишиной. Все коридоры и просторные залы были забиты хмурыми ратниками, боярами

и разным дворовым людом. При появлении Солнцевского и его компании все присутствующие старались отвести глаза или просто отвернуться.

Некоторые при этом начинали истово креститься. Складывалось такое впечатление, что «Дружину специального назначения» заранее похоронили, и

сейчас все смотрели на них как на покойников, покинувших кладбище только благодаря временной амнистии. Исключение составляли только

Муромец, Добрыня и Попович. Былинные богатыри встретили их подле малого тронного зала если не с радостью, то, по крайней мере, без показной

траурной скорби.
— Только что про вас спрашивал, — бросил Илья Муромец, протягивая руку Солнцевскому для приветствия, — с ним сейчас Севастьян, остальным

велел пойти вон.
— И вас выгнал? — вскинула бровь Любава.
— И нас, — развел руками Добрыня.
— Совсем наш князюшко расклеился, как бы не было беды, — добавил Алеша и без лишних слов распахнул перед спецдружинниками массивные

дубовые двери.
В зале было непривычно темно. Только возле самого трона горела одна-единственная свеча, и света ее хватало, лишь чтобы осветить гримасу

боли, застывшую на липе верховного правителя стольного Киева. Рядом застыл по стойке смирно воевода. Илюха, как командир своего маленького

подразделения, выступил вперед и заговорил. В звенящей тишине его голос показался особенно громким.
— Прости нас, Берендей, наша вина, что Агриппину похитили.
— Следствие зашло в тупик, такое бывает, — попытался вставить фразу Изя и тут же получил локтем по ребрам от Солнцевского. Мол, не лезь

поперек батьки в пекло, ты и так все, что мог, уже сделал, а точнее, не сделал.
— Вину признаем полностью, о снисхождении не просим, — продолжил каяться Илюха, но и на этот раз его прервали.
Излишне горячая Соловейка выпалила:
— A коли так, то можете взять назад данное слово более нас не казнить.
Конечно, это было слишком поспешным заявлением, но возразить или опровергнуть слова Любавы не решились ни Солнцевский, ни Изя. Для

рогатого это было особенно странным.
— Слово князя нельзя взять назад, — тихим голосом заметил Берендей и в первый раз за два последних дня поднял на дружинников глаза: — Не

буду я вас казнить.

Для

рогатого это было особенно странным.
— Слово князя нельзя взять назад, — тихим голосом заметил Берендей и в первый раз за два последних дня поднял на дружинников глаза: — Не

буду я вас казнить.
При этом князь сделал акцент на слове «вас».
— А кого будете? — тут же подал голос любопытный Изя.
— Всех.
— В смысле?
— Всех, кто в списке подозреваемых.
На этот раз Изя даже присвистнул от удивления.
— Хоть вы и не смогли найти мне таинственного ворога, но я все равно его достану. Казнь завтра утром, а после этого я отрекаюсь от

престола и ухожу в монастырь замаливать этот грех. Если повезет, у меня это получится.
— А если нет? — тут же бросил Илюха.
— Тогда сгорю в аду, — молвил Берендей и с вызовом уставился на Солнцевского.
Но вместо старшего богатыря в бой за правое дело бросился богатырь младший.
— Да как это можно безвинных людей на плаху отправлять? Да чем же тогда вы лучше этого душегуба тайного. Он две ни в чем не повинные жизни

отнял, а вы собираетесь целых пять!
— Может, меньше, — тут же влез Изя, — чисто теоретически часть подозреваемых могли друг с другом скооперироваться, так что в случае

успешного проведения казни невинноубиенных будет меньше. Скажем, три или четыре.
После этих слов Соловейка наградила черта таким уничтожающим взглядом, что он тут же поперхнулся своей математикой и замолчал. Хотя,

может, он поперхнулся не от взгляда, а от подзатыльника Солнцевского.
— Да как только вам, светлейшему князю, опоре государственной и надежде народной, такое изуверство в голову вообще прийти могло?! —

продолжала негодовать бывшая мелкоуголовная личность. — Это же не строчки в списке подозреваемых, а живые люди!
— К тому же среди подозреваемых значится и ваша дочка, — сурово добавил Илюха, — неужто рука не дрогнет?
— Хотите войти в историю как Берендей-самодур или Берендей кровавый? — не удержался и встрял черт.
Вместо ответа Берендей обхватил голову руками и тихо застонал. Потом вдруг резко распрямился и вскочил с трона.
— Тогда я просто уйду в монастырь, без всяких казней.
— Это как это? — удивился Севастьян.
— А так, выпускаю всех из-под ареста, принимаю постриг, а вы тут сами разбирайтесь. Правитель из меня и вправду никакой, так что войду в

историю как Берендей бестолковый или Берендей-неудачник.
С чего это вдруг? — взвился Изя, видимо подзабыв, что только что предлагал князю прозвища даже похуже.
— С того! — набычился князь. — Жену потерял, наследника потерял, а виноват в этом кто-то из моих собственных родственничков. Так я даже

казнить никого не могу, потому что горстка каких-то святош мне тут морали принялись читать. Да так успешно, что я на них попался и

разнюнился. Самое время сложить полномочия и удалиться от всего мирского.
— Но тогда на трон может взойти тот, кто погубил Агриппину с наследником, — тихим голосом заметил Севастьян.
— А вот с этой проблемой буду разбираться уже не я, — отрезал Берендей и вновь присел на свой трон. — Есть же боярская дума, есть ты и,

наконец, есть кучка бездельников, которые, по их же собственным заверениям, лучше всех на Руси могут распутывать самые сложные загадки и

преступления.
Илюхе Солнцевскому в своей бурной жизни очень редко бывало стыдно. Три, четыре раза? Наверное, все же больше — раз пять.

Три, четыре раза? Наверное, все же больше — раз пять. В любом случае с

твердой уверенностью можно заявить, что после слов Берендея таких случаев стало на один больше. Солнцевский хотел было что-то сказать в

свое оправдание, но слов нужных не находилось, и ему ничего не оставалось делать, как опустить глаза и уставиться на кончик своего сапога в

тщетной попытке узреть там что-либо важное.
По правую руку от старшего богатыря раздавались до глубины души знакомые всхлипывания — то боролась со своими эмоциями Любава, пытавшаяся

не разреветься в голос. Откуда-то снизу тихонечко скулил Мотя — маленький Гореныш тоже по-своему переживал упреки за полную

несостоятельность их команды.
Общую печаль и коллективное отчаяние неожиданно прервал если не радостный, то, по крайней мере, довольный голос Изи:
— А ведь это мысль!
Все дружно повернулись в его сторону, и он, не дожидаясь вопросов, пояснил свои слова:
— Пусть князь идет в свой монастырь, да и подозреваемых нужно выпускать. Только сделать это надо с умом, тогда и таинственного супостата

выявим, и за Агриппину поквитаемся. Просто идеальный случай, чтобы шарахнуть крокодила булыжником по башке и выманить его на берег.
Изя не успел ничего пояснить, как моментально получил четыре вопроса — по одному от каждого. Хорошо еще, что Мотя оказался более

понятливым и просто с удивлением уставился на черта тремя парами зеленых глаз.
— Чего?
— Кого?
— Рехнулся?
— Озверел?
Средний богатырь поморщился, но на этот раз не стал ни ругаться с коллегами, ни спорить с руководством. Вместо этого он торопливо достал

из-за пазухи кисет и быстро набил трубку. Доморощенный Холмс, сильно сдавший свои позиции в последнее время, снова набирал обороты. Не

обращая никакого внимания ни на Берендея, ни на Севастьяна, черт обратился к своим друзьям:
— Прежде чем возмущаться, дайте выговориться. Обещаю, что если в моих словах вы не найдете рационального зерна, тут же пишу заявление об

уходе без выходного пособия и пенсионного обеспечения.
Илюха переглянулся с Соловейкой, но прежде чем они дали коллективный ответ, черт продолжил излагать свою мысль:
— Да, из меня получился плохой сыщик, но все же природа не обделила меня талантами. В чем была главная моя ошибка, которая, собственно, и

привела к провалу следствия? Да в том, что я собрался провернуть все дело сам, без вашей помощи, и даже особенно не посвящая вас в детали!

Каюсь, хотелось сверкнуть умищем да смекалкой, увы, не получилось. Так вот, почему бы теперь нам всем вместе не взяться за это дело? Ведь

именно совместными усилиями до этого мы выпутывались из самых сложных ситуаций.
Вообще-то черт ничего нового не сказал, и именно потому никакой реакции от брата и сестры по оружию не получил. Впрочем, это ни капли его

не смутило.
— Пока не обнаружен труп Агриппины, будем считать, что она жива, а раз так, то нужно срочно действовать. Мне тут в голову пришла одна

мыслишка, и если подойти к ней творчески и развить, как следует, думаю, может сработать.
Тут Изя раскурил трубку и торопливо стал нарезать по тронному залу круги, собираясь с мыслями. Наконец он сделал жадную затяжку, выпустил

облачко дыма, с видимым удовольствием втянул его ноздрями и только после этой сложной процедуры приступил к главному.
Как только озвученная чертом мысль начала приобретать четкие контуры, Илюха на пару с Соловейкой конечно же тут же забыли старые обиды и

живо присоединились к обсуждению.

Севастьян также не остался в стороне от этого процесса. В результате общих мозговых усилий спустя полчаса

план действий был готов. Нельзя сказать, что он был слишком оригинальным, зато, в случае успешного воплощения его в жизнь, количество

казней можно было свести к минимуму и сделать так, чтобы на эшафоте оказался истинный виновный во всех неприятностях, свалившихся на князя

в последнее время.
Сам верховный правитель Земли Киевской слушал разговор подчиненных молча, но с явным интересом. Постепенно мрачная отрешенность сошла на

нет, уступив место упрямой решимости довести дело до конца и покарать таинственного ворога. Особенно обрадовала Берендея перспектива взять

его с поличным, буквально на месте преступления. Тогда без лишних правовых проволочек можно было бы применить к нему допрос с пристрастием

(и еще каким!) и выведать о судьбе пропавшей Агриппины.
И только Мотя не мог понять, зачем нужно было городить такие сложности. Он попытался было поделиться своими сомнениями с хозяином, но тот

только устало отмахнулся: мол, не до тебя сейчас.
«Ну не до меня, так не до меня», — пожал плечами Гореныш, обиженно отвернулся и плюхнулся на пол в уголочке за троном. Спустя минуту он

сладко потянулся, спустя две заснул, оставив на посту свою левую голову. Именно она сквозь полудрему отметила, что в предлагаемом плане ей

самой и ее двум товаркам отведена очень важная и ответственная роль. Отметила, сладко зевнула и тут же заснула, тем самым возмутительно

нарушив устав караульной службы.
Утро следующего дня началось для «Дружины специального назначения» даже раньше обычного. Когда молодецкий свист Соловейки обозначил время

общего подъема, за окном еще царила беспроглядная темнота. Благодаря накопленному жизненному опыту, Изя с Солнцевским уже не спорили и не

возмущались, а без лишних слов нацепили на себя форменные косухи, кожаные штаны и все, что полагалось при официальном выходе в свет.
Любава, уже одетая по всей форме, закончила накрывать на стол и даже успела налить себе кружку ароматного чайку из пузатого самовара.

Коллеги поздоровались и принялись наворачивать румяные сырники со сметаной и вишневым вареньем. Утренняя трапеза прошла почти в полной

тишине, все важные моменты оказались обсуждены вчера, а раздумья о пропавшей княгине не позволяли встретить новый день в праздной болтовне.
Исключением оказался Мотя. Казалось, его совершенно не волновала предстоящая операция. Утробно урча от удовольствия, он лихо прикончил

предложенный завтрак и по традиции начал клянчить добавку у Соловейки. Также по традиции он был послан бывшей разбойницей далеко и надолго.

Не обращая внимания на такие мелочи, Гореныш тут же предпринял отчаянную попытку расположиться под столом, дабы именно из этой позиции

получить законную добавку от обожаемого хозяина. Габариты откормленного Гореныша были плохо совместимы с размерами стола, но все же эта

процедура наконец ему удалась. Устроившись поудобнее, он нетерпеливо ткнулся носом правой головы в коленку Солнцевского.
— Надо будет стол новый заказать, побольше, — заметил Илюха, как бы невзначай опуская вилку с сырником под стол, — а то Мотя уже под ним

не помещается.
— И хорошо, что не помещается, — хмуро бросила Соловейка, продолжая пить пустой чай, — перестанешь подкармливать под столом.
Далее этих двух фраз разговор не пошел, все были слишком сконцентрированы на собственных мыслях. По окончании завтрака (во время которого

Мотя получил еще пять сырников) вся компания торопливо собралась и направилась во дворец к Берендею.

Несмотря на ранний час, дворец напоминал разбуженный муравейник, с той лишь разницей, что муравьи суетятся, как правило, по делу, а люди

суетились просто так, без всякой цели, и с коэффициентом полезного действия близким к нулю. Все понимали, что последние события не могут не

отразиться на верховной власти. Оставалась малость — понять, как именно они отразятся. Нет, в том, что вскоре последуют казни, никто

особенно не сомневался. Вот только вопрос, кто именно будет вынужден лично познакомиться с палачом?
Непосвященный человек мог бы удивиться. Мол, ежели грядут перемены, да еще такие, что могут снять голову с плеч, так не лучше ли провести

это смутное время где-нибудь подальше от столицы? В деревенской тишине переждать бурю и спокойно вернуться ко двору целым и невредимым и с

поправленными нервами?
Очевидная на первый взгляд мысль может прийти в голову любому нормальному человеку, но только не опытному политику, который съел в

подковерных дворцовых интригах не одну несчастную собаку. Теперь добавим к этому, что чуть ли не каждый боярин или просто дворянин,

обитающий при дворе, считал себя именно таковым. Казни, аресты, ссылки? Ерунда, главное, есть возможность вовремя подсуетиться и занять

место тех, кто попадет в жернова княжеских репрессий. Если повезет, можно будет сделать головокружительную карьеру буквально за несколько

дней.
«Но ведь может и не повезти», — возразите вы. Конечно, может, но про это, как правило, никто особо не думает, полагаясь на русское авось.

Слишком уж радужные перспективы в быстрой карьере рисует разыгравшаяся фантазия, чтобы внимать голосу разума и инстинкту самосохранения.
Вся эта подковерная возня мало интересовала Илюху и его коллег. Поскрипывая косухами в такт своим шагам, они гордо вошли во дворец и

прямиком направились в тронный зал. Попытки окружающих узнать от них хоть какие-то подробности разбивались о непроницаемые лица

спецдружинников.
И только поведение Моти немного подпортило выбранный имидж. Вместо того чтобы, как и положено воспитанному Змею, шагать подле хозяина с

гордо поднятыми головами и для острастки попыхивать в разные стороны паром, он попытался удрать при первой же возможности. Только отменная

реакция Солнцевского, успевшего схватить правую голову за ошейник, не позволила ему посетить с дружеским визитом Микишку. Именно по

направлению к его келье навострил свои лапы трехголовый проглот в тот момент, когда был остановлен могучей рукой Илюхи. Моте ничего не

оставалось, как смириться со своей участью и покорно последовать за ним.

Дубовые двери в тронный зал послушно отворились, и Солнцевский с коллегами шагнули внутрь. Как и следовало ожидать, в зале находились

только два человека. Берендей, с серым усталым лицом и красными от бессонницы глазами, слушал воеводу, а тот что-то докладывал верховному

правителю, старательно подбирая слова.
— В силе? — вместо приветствия поинтересовался бесцеремонный Изя.
Вместо ответа Берендей молча кивнул.
— Пленников выпустили? — подключилась Соловейка.
На этот раз кивнул Севастьян.
— Пора собирать пресс-конференцию, — подвел итог Солнцевский.
То, что происходило следом, Моте было не по душе, он вообще не любил лишнюю суету. Именно она целиком и полностью захватила княжеский

дворец, после того как Севастьян зычным голосом объявил, что вскоре Берендей обратится с официальным заявлением к народу. Представители

этого самого народа, в лице боярства, купечества, знатных дворян и богатырей, мгновенно спрессовались в тронном зале в ожидании выступления

Берендея.

Чтобы обезопасить в толпе свои лапы и многострадальный хвост от многочисленных ног, Мотя выбрал уже привычное место за троном. Занятая

позиция была идеальной со всех сторон. Во-первых, не наступит никто, во-вторых, видно все как на ладони (трон располагался на довольно

высоком подиуме), а в-третьих, Змей контролировал все перемещения из небольшой комнаты, вход в которую располагался прямо за тронным

местом. Именно там в настоящее время расположился Берендей в компании с Изей, Солнцевский на пару с Соловейкой отбыли в неизвестном

направлении — готовить нужное общественное мнение и соответственно такой же общественный резонанс. Именно так выразился Илюха, когда ставил

младшему богатырю задачу.
Воевода решил составить компанию Моте и, сложив руки на груди, хмуро наблюдал за толпой, напоминающей тихо гудящий пчелиный улей.
Где-то часа через два появились раскрасневшийся Солнцевский и запыхавшаяся Соловейка. Судя по довольным лицам обоих, задуманное удалось

воплотить в полном объеме. Они буквально на минутку прошмыгнули в заветную комнату, доложились начальству и выбрались наружу уже в

сопровождении рогатой составляющей команды. Как только вся «Дружина специального назначения» расположилась за троном в роли почетного

караула, на подиум ступила нога Берендея. Общий гул моментально стих.
Верховный правитель земли Киевской с грустью посмотрел на толпящихся людей, трижды широко перекрестился и поклонился в пояс. Все ответили

таким же глубоким поклоном своему князю. Официальная часть была закончена, можно было переходить к главному.
— Дорогие россияне! — с какой-то до боли знакомой интонацией, со слезой в голосе начал свою речь Берендеи. — Я принял решение… я ухожу…
Услыхав обращение «дорогие россияне», Илюха аж задохнулся — какие такие россияне? Откуда им взяться на просторах древнерусского княжества?

И вообще, знакомая, однажды уже слышанная им когда-то фраза резанула ухо Солнцевскому, и он стремительно обернулся к Изе.
— Твоя работа? — еле слышно поинтересовался старший богатырь.
— А что, разве плохо? — деланно удивился черт. — По-моему, в свое время у вашего Бориса Николаевича отличная новогодняя прощальная речь

получилась. Так зачем изобретать велосипед, коли уже имеется опробованный на людях опыт трогательного и волнительного расставания с

властью?
— Так что же ты не привлек опыт вашей незалежной и самостийной? — не сдавался Солнцевский.
— Просто он отсутствует как таковой, — развел руками черт, — я же не виноват, что никто из наших гетманов, секретарей да президентов из

власти добровольно не уходил.
Солнцевский хотел было продолжить бесконечный и бестолковый спор с Изей, но напоролся на гневный взгляд Соловейки и был вынужден

замолчать. Момент для национальных разборок и вправду был выбран не самый подходящий.
— …я больше не в силах нести на своих плечах бремя власти… — продолжал вещать Берендей, а Солнцевский уже нашел себе занятие поинтересней,

чем ремейк исторической речи. Он принялся рассматривать тех, кого общими усилиями удалось объединить в списке подозреваемых по этому делу.

Освобожденная из-под домашнего ареста, вся шестерка красовалась в первом ряду слушателей.
Дальние родственники Берендея особым разнообразием в проявлении своих эмоций не порадовали. На лицах Февронии Халявщицы, ее сыночка

Студнеслава, Гордона и Старко застыло удивленно-радостное выражение. Каждый из этой четверки лихорадочно прикидывал в уме, как бы половчей

использовать так неожиданно свалившееся на них счастье: трон великого древнерусского княжества — Киевской Руси — с этой исторической минуты

был свободен.

Каждый из этой четверки лихорадочно прикидывал в уме, как бы половчей

использовать так неожиданно свалившееся на них счастье: трон великого древнерусского княжества — Киевской Руси — с этой исторической минуты

был свободен. А вот чувства, которые захлестнули Сусанну, показались Илюхе более любопытными. Несмотря на все старания скрыть эмоции, на ее

лице вполне отчетливо читалась ярость…
— Все равно не может быть, — буркнул себе под нос Солнцевский и перевел взгляд на последнего подозреваемого. В отличие от всех остальных,

Вилорий смотрел не на выступающего Берендея, а на его дочку. И что же можно было прочитать в этом взгляде? Илюха, который считал себя

неплохим физиономистом, по привычке почесал в затылке и с большим трудом вычленил из него (не из затылка, конечно, а из взгляда Галицкого

князя) испуг и решимость. Было еще что-то мимолетное, но что именно, он так и не смог понять.
— …посему я слагаю с себя полномочия верховного правителя Киева и принимаю постриг, — наконец подошел к самой сути Берендей.
Людская толпа недоуменно загудела, однако, как только князь продолжил, возбужденные возгласы тут же стихли.
— Власть, данную мне Богом, а отдаю… — тут Берендей сделал значительную паузу, которую, несомненно, оценили бы заядлые театралы, — …в

достойные руки!
С этими словами князь достал из-за пазухи свернутый в трубку пергамент, перевязанный тоненьким шелковым шнурком. Хмурый Севастьян тут же

подал ему резной ларец, и вскорости свиток оказался на его дне. Крышка закрылась, а сам ларец был торжественно поставлен Берендеем на свой

трон.
— Я долго думал, кого же сделать своим преемником, — продолжил князь в полной тишине, — и остановил свой выбор на в высшей степени

достойной кандидатуре. Он, в смысле преемник, достаточно молод, сможет править долго и славно на благо народа, но, несмотря на молодость,

достаточно опытен, чтобы правление это сделать мудрым и ответственным…
В этот момент Солнцевский оценил по достоинству театральные способности Берендея. Старший богатырь мысленно хлопал в ладоши и кричал:

«Верю, верю!» Кстати, если бы в этот момент кто-нибудь из зрительного зала хлопнулся в обморок, Илюха ни капли бы не удивился.
— …имя того, кому я передам всю свою власть…
Источником самого громкого звука, который можно было расслышать в ту минуту в повисшей гробовой тишине в тронном зале, оказался маленький

паучок, старательно упаковывающий попавшуюся в его паутину муху. Люди, по сравнению с ним, оказались значительно более тихими созданиями.
— …вы узнаете завтра ровно в полдень. Его имя огласит воевода Севастьян, и завтра же вы все присягнете ему на верность, — подвел итог

Берендей. — Я же покину Киев и приму постриг в одном из монастырей. Никто и ничто не должно помешать восхождению на трон моего преемника.

Такова моя воля!
Тут началось что-то невообразимое: накопившееся напряжение прошлых дней наконец вырвалось наружу. Не обращая внимания на бурлящую толпу,

Берендей сложил подле ларца все атрибуты государевой власти — скипетр, державу, меховую шапку, обшитую золотой парчой и обильно украшенную

драгоценными камнями, а также большую княжескую печать. Тут князь еще раз перекрестился, поклонился толпе и скрылся в маленькой комнате за

троном.
Конечно, при таком шуме невозможно было не только заснуть, но даже сладко подремать. Мотя с сожалением отметил, что пора подниматься, тем

более что в третьем ряду мелькнула знакомая до боли физиономия Микишки.

Мотя с сожалением отметил, что пора подниматься, тем

более что в третьем ряду мелькнула знакомая до боли физиономия Микишки. Дьячок явно был не в себе, он то бросался к выходу, то, будто

передумав, так же старательно пробивался назад, к трону. К сожалению Змееныша, он в конце концов выбрал первый вариант и вскорости скрылся

из виду. В качестве компенсации за ускользнувшее развлечение Мотя помог Севастьяну и тройке былинных богатырей освободить помещение.

Благодаря их слаженным действиям эта процедура не заняла много времени.
Единственными, кто воспротивился так скоро покинуть помещение, оказались Сусанна и ее муж. Молодая княгиня непременно хотела пообщаться с

отцом, но тот был непреклонен и категорически отказался от разговора. В конце концов, Сусанна сдалась и, сопровождаемая Вилорием, покинула

тронный зал в жутком paздражении.
То, что происходило потом, Изя назвал странным словосочетанием «грамотно организованная масштабная пиар-акция». И если первые три слова

были для Моти знакомы, то кто такая «пиар-акция» и с чем ее едят, молодой Змей не знал. На деле это выглядело примерно так: Берендей,

замотанный в какую-то дерюгу, торжественно покидал Киев, сопровождаемый населением славного города. Это самое население стенало и плакало,

уговаривало его остаться и всячески демонстрировало к своему бывшему князю народную любовь. Берендей отвечал ему полной взаимностью в

смысле любви, но оставаться категорически отказался. Несмотря на слезы и причитания уже бывших подданных, он был непреклонен, и людям

ничего не оставалось, как смириться с таким решением.
А вот на сцену прощания за городской стеной Мотя вообще смотреть не смог, уж больно жалостливая она получилась.
Даже нам, обычным людям, имеющим на плечах всего одну голову, ох как непросто найти одно, единственно правильное, решение в грудной

житейской ситуации. Мы до хрипоты спорим со своим внутренним голосом, убеждаем свою совесть пойти на компромисс (ну всего только разок!),

просим собственные гормоны воздержаться при голосовании и не подстегивать наши эмоции, дабы принимаемое решение было взвешенным, чтобы

потом никого не винить в собственных ошибках. Была такая ситуация наверняка у каждого в жизни. Сложно вам было? То-то! И это всего при

ОДНОЙ голове на плечах…
А теперь представьте, как трудно приходилось Моте, у которого ТРИ головы! И каждая со своим мнением! Нет, конечно, Мотя держал «головы в

холоде» — (ну, там дальше что-то про горячее сердце) и под постоянным контролем, но все же споры между ними случались (а как же — ведь

свобода слова, демократия!).
Сегодня же Мотя, выполняя задание государственной важности, сосредоточился исключительно на нем, чуть ослабив контроль над собственными

головами. Вот тут-то и началось!
На этот раз головы правая и центральная были настолько недовольны своей левой соседкой, что выразили свое возмущение весьма активно,

причем не стесняясь в выражениях. Левая голова вяло отбрехивалась, приводя в свое оправдание довольно слабые (с точки зрения остальных

голов) аргументы.
Если бы Берендей (коего и транспортировал Мотя в рамках госзадания) понимал язык Горынычей, то смог бы во время стратегического ночного

перелета услышать такой вот разговор:
— Как ты могла заснуть на посту?! — возмущалась средняя голова.
— Да тебя за это покусать надо! — вторила ей правая.
— Это будет слишком простое наказание за такой проступок. Давай лучше лишим ее завтрака, обеда, ужина и ночного перекуса.

— Да чего я сделала-то? — ошарашенная тяжестью нависшего приговора защищалась левая. — Ну прикорнула немного, с кем не бывает? Да если бы

не попытка использовать нас в приложении к Моте в качестве тягловой силы, вы бы вообще мне слова не сказали.
— Попытка?! — возмутилась центральная. — Это не попытка, а именно использование и есть! Мало того что на ночь глядя пришлось в три захода

всю нашу дружину на своем горбу тайно из «Чумных палат» во дворец доставлять, так теперь еще приходится князя с «чертовых куличек» в город

возвращать!
— Ты же знала, что такого умного, отважного и вообще уникального Змея собираются использовать исключительно в качестве летающей лошади?!

Это же военно-воздушная мощь нашей дружины, а не какой-нибудь заштатный Пегас! И как ты могла промолчать, услышав, что нас будут

использовать в таких вот низменных целях? — сурово обвинила товарку голова правая.
— Хватит меня грузить, даже если бы я возмутилась, то это ровным счетом ничего не изменило бы, — огрызнулась левая.
— Это почему?
— Да потому, что хозяину мы бы все равно не смогли отказать.
Этот аргумент оказался настолько весомым, что на корню могла развалиться вся схема обвинения.
— Конечно, я была неправа, что заснула, тем более неправа, что не рассказала вам сразу о планах Илюхи использовать нас в низменных целях.

Мы бы могли заранее возмутиться, обсудить всю несправедливость и смириться, без выяснения отношений друг с другом. Как говорится, вину

признаю, готова понести наказание…
Оценив полное раскаяние товарки, головы пошли на мировую. Судя по всему, подобный уговор устроил всех, во всяком случае, дальнейшего

выяснения отношений не последовало.
Некоторое время летели молча, Мотя работал крыльями и пытался разобраться в сложившейся ситуации, которая давно его беспокоила и даже

терзала. А суть ее была проста: ему давно хотелось получить от князя официальную должность, чтобы быть в дружине не на птичьих правах, а

богатырем как все. И вот представился случай проявить себя с самой лучшей стороны (что Гореныш и делал сейчас). После этой истории, решил

Мотя, Берендей наверняка оценит его как незаменимую боевую единицу и официально возьмет в штат.
Придя к такому бесспорному умозаключению, Мотя наконец ощутил полную гармонию с самим собой. А с ним ощутили ее и все три спорщицы,

поскольку именно о благе Моти они и пеклись, затевая свой спор. Мотя с удвоенной силой заработал крыльями, увеличив и без того значительную

скорость.
Спустя минут двадцать Гореныш сделал плавный вираж и лихо протиснулся в открытое окно комнаты, расположенной прямо за тронным залом.

Причем вся «лихость» выпала на долю Змея, а все остальное досталось коронованному седоку. Берендей не успел вовремя пригнуться и звучно

отметил это событие ударом головы о притолоку. Сгруппироваться ему также не удалось, в результате чего пострадали плечи и спина.
— Как долетели? — тут же нарисовался рядом Изя.
— Долетели нормально, а вот прилетели плохо, — огрызнулся князь, пытаясь потереть сразу все свои ушибленные места. — Что, не могли оконный

проем расширить?
— У нас, между прочим, тайная операция, — тут же надулся черт, — что, прикажете после вашей столь феерической отставки сразу плотников

вызывать?
— Ладно, проехали, — буркнул Берендей и огляделся.
В небольшой комнатке собрались все, кто с самого начала принимал участие в расследовании.

Собственно, кроме «Дружины специального

назначения» здесь присутствовал только воевода Севастьян. Именно он осторожно прикрыл окно и тихим голосом доложился руководству. Несмотря

на всю неоднозначность ситуации, воинский устав и субординация у старого вояки были как обычно на первом месте.
— Все прошло, как мы задумывали. Ларец с пергаментом стоит по-прежнему на троне, на завтра назначено заседание боярской думы. Все только

тем и заняты, что пытаются угадать, кого вы назначили своим преемником. В политических прогнозах с минимальным преимуществом лидирует князь

Вилорий. Он, несомненно, молод, из славного княжеского рода и состоит в самом близком родстве с вашим семейством.
— Надеюсь, все же это окажется не он, — сухо заметил Берендей, думая о своем.
— На часах у дверей я поставил Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алешу Поповича, — после некоторой паузы продолжил Севастьян и тут же

пояснил свой выбор: — Они в наш план не посвящены, но в общем и целом в курсе дела. И потом, для таинственного ворога было бы странно, если

такой важный документ остался бы без должной охраны. А так все нормально — на часах лучшие из лучших, каждый из которых один стоит не

одного десятка ратников.
— А как же тогда таинственный ворог проберется мимо нашей стражи? — поинтересовался Берендей.

— Думаю, что попробует опоить сонным зельем, — охотно пояснил воевода. — Я приказал ребятам не отказываться ни от питья, ни от еды, если

кто-нибудь из подозреваемых будет их угощать. Не отказываться, но и не употреблять. Когда придет время, они дружно перекусят, также дружно

заснут и тем самым откроют доступ к завещанию.
— Какое еще завещание, я же еще жив! — встрепенулся князь.
— Политическое завещание, — торопливо пришел на помощь своему непосредственному руководству Илюха. И тут же задал очевидный вопрос,

крутившийся у всех на языке: — Ну и как, кто-нибудь уже угощал?
— Да, — кивнул седой головой Севастьян.
— Это же значит, что можно прямо сейчас назвать главного подозреваемого! — не смог дальше молчать Изя.
— Нельзя, — отрезал воевода, — богатырей угощали все подозреваемые. Кто яблоком, кто квасом холодным, кто телятиной копченой. В общем,

натаскали харчей на хороший ужин.
Озадаченный таким оборотом Илюха по привычке почесал в затылке. Впервые он засомневался в успехе задуманной операции. Впрочем, сомнения не

мешали бывшему братку продолжить начатое и довести его до конца.
— Скоро полночь, давайте переберемся в зал, — предложил Солнцевский и первым покинул комнату, стараясь ступать как можно тише. Следом за

ним последовали остальные.
Подготовку тронного зала к финальной сцене взял на себя Изя. Надо признать, декоратор из старого черта получился значительно лучше, чем

сыщик. Главное, на что сделал упор средний богатырь, — было освещение. Такой игре света и тени мог бы позавидовать любой, даже самый модный

столичный светопостановщик. И это притом, что в распоряжении Изи не было ни лазеров, ни софитов, ни даже банальных прожекторов. Всего лишь

несколько свечей и несколько цветных стеклышек, которые с огромным трудом были изъяты у какого-то заезжего купца. Оставалось только гадать,

как с таким инвентарем черту удалось создать в зале завораживающую атмосферу таинственности и тревоги.
Свечи были закреплены и расставлены таким образом, что при относительном освещении самого зала всё, что находилось за троном, оказывалось

в непроглядной темноте.

И даже если бы кто-то подошел к нему вплотную, все равно не смог бы разглядеть то, что творится буквально в

полуметре от его носа.
Несомненный талант черта все оценили по достоинству: Соловейка одобрительно присвистнула, Солнцевский по-дружески похлопал его по плечу,

Севастьян крякнул в бороду, а Берендей еле заметно ухмыльнулся и довольно кивнул головой. И только Мотя остался совершенно равнодушным к

подобным декорациям, он одинаково хорошо видел как при свете, так и при полном его отсутствии.
Поэтому он тихонечко отошел в сторону и растянулся на полу. Он вообще не любил стоять, когда можно было лечь.
Некоторое время в зале стояла абсолютная тишина, именно поэтому осторожный троекратный стук в дверь прозвучал как далекий раскат грома.
— Муромец условленный знак подает, — пояснил воевода. — Сейчас последует грубейшее нарушение устава караульной службы, и богатыри отведают

всего того, что за день натаскали наши подозреваемые.
— Надеюсь, никто не отравится? — испугалась Соловейка.
— Heт, конечно, продукты им давно подменили. Так что рубать будут по правде, а вот спать только понарошку. Кстати, если я подам условный

сигнал, они тут же проснутся и придут на помощь.
Такое объяснение полностью удовлетворило всех и предвосхитило всевозможные вопросы. Однако отсутствие вопросов не означало, что не было

тем для разговора. Старясь говорить как можно тише, Изя выдал свою небезынтересную версию развития будущих событий.
— А я знаю, кто сейчас войдет в эти двери.
— Опять дедукция? — скептически поинтересовался старший богатырь.
— Богатый жизненный опыт и горы перечитанных детективов, — ничуть не смутившись, отозвался черт. — Знаешь, какое самое главное правило

любого порядочного детектива?
— Какое? — присоединилась к дискуссии Любава.
— Убийца всегда тот, на кого меньше всего думаешь.
— И кто это, по-твоему?
— Старко. Сами посудите, вроде как с самого начала был у нас на подозрении, но далее никак себя в этом деле не проявил, так, болтался под

ногами все время в качестве статиста. Думаю, что из таких вот сереньких личностей самые хладнокровные убийцы и получаются.
— Не знаю, может быть, — пожал плечами Солнцевский. — Но мне кажется, что этой самой «серости» у него слишком уж много. Не тянет он на

такого злодея. Лично мне кажется более вероятным, что это сладкая парочка из Малого Халявца. Я такую публику хорошо знаю, ни перед чем не

остановятся, чтобы устроить свое благополучие.
Изя хотел было запустить маховик очередного спора с Илюхой, но был решительно прерван Соловейкой:
— Главное, чтобы это оказалась не Сусанна. Собственно, на этом спор закончился, еще толком не начавшись. Как старшему богатырю, так и

среднему было нечего возразить. Судя по тягостному молчанию, повисшему тут же в тронном зале, их боевая подруга выразила общее опасение.

Похоже, все присутствующие гнали от себя эту мысль, кажущуюся, по меньшей мере, нелепой, а по большей, просто ужасной. Всем очень хотелось,

чтобы молодая княгиня оказалась в стороне от заговора, направленного против ее собственных родителей и еще не родившегося брата.
Хмурые раздумья прервал еще один осторожный, еле слышный стук в дверь.
— Заснули, — резюмировал Севастьян и инстинктивно положил руку на рукоять длинного кинжала, висящего на поясе. Этот жест не остался

незамеченным для Берендея. Князь резко повернулся к спецдружинникам и сердито зашептал:
— Давайте договоримся сразу, как только мы выявляем супостата, я начинаю лютовать, самодурствовать и все прочее в том же духе.

Князь резко повернулся к спецдружинникам и сердито зашептал:
— Давайте договоримся сразу, как только мы выявляем супостата, я начинаю лютовать, самодурствовать и все прочее в том же духе. В общем,

использовать все преимущества монархического строя при управлении государством. И чтобы ни одного мне слова поперек! Никаких мне упоминаний

о демократии, судопроизводстве, адвокатах, помиловании, амнистии и Женевской конвенции о правах военнопленных!
Ответом князю послужили три вздоха и ровно столько же кивков головой.
— Твоя, что ли, работа? — только лишь поинтересовался Илюха, обращаясь к своему рогатому коллеге.
— Моя, — признался Изя под нажимом весьма красноречивого взгляда Солнцевского. — Месяца полтора назад на заседание боярской думы заглянул,

нужно было кое с кем о проблемах льготного налогообложения переговорить. А там новый уголовный кодекс обсуждали.
— Чего? — по застарелой привычке со времен бурной молодости при упоминании об УК вздрогнул Солнцевский.
— Указ Берендея о телесных наказаниях, — чуть поморщившись, пояснил черт. — Я поначалу и выступать-то не собирался…
— Тем более что тебе никто не предлагал, — тут же съязвил Илюха.
— А потом до того скучно стало, что я решил добавить немного свежего видения проблеме. Залез на трибуну и…
— Тебя понесло, — подсказал Солнцевский.
— Ну да, — смиренно развел руками Изя, — я, собственно, рассчитывал, что они оценят шутку и забудут на следующий лень, а оно вон как

вышло.
Черт собирался еще что-то прошептать в оправдание своей несвоевременной попытки организовать реформу судопроизводства в Древнем Киеве, но

тут чуткий Мотя выпустил в сторону закрытых дверей струйку пара. Это могло означать только одно — к ним приближался тот, кого от гнева

Берендея не спасет ни одна реформа.
Следующие секунды показались всем вечностью. Время вдруг стало каким-то ощутимо вязким, его можно было не только увидеть невооруженным

взглядом, но даже попробовать на вкус. А вкус у него был не самый приятный — вкус предательства и коварства. Дверь медленно приотворилась,

шустрая фигура в полутьме проскользнула вовнутрь, и только отменная реакция Солнцевского позволила ему вовремя зажать рот Берендею,

готовому кричать от боли и отчаяния. На пороге стояла…
…Сусанна.
Молодая княгиня воровато оглянулась по сторонам и пружинистой походкой направилась к трону. В этот момент на помощь Солнцевскому пришел

Севастьян. Вместе они смогли нейтрализовать Берендея и не дать вырывающемуся князю испортить концовку операции. Если сейчас выдать свое

присутствие, Сусанна может сказать, что вернулась в тронный зал поискать пропавшую утром заколку, брошку или любой предмет женского

туалета. Несмотря на предупреждение Берендея, доказательства вины должны были быть очевидными и неоспоримыми.
Сусанна уже стояла подле трона и даже не представляла, сколько пар глаз сейчас следят за каждым ее движением. Вот ее рука протягивается к

ларцу, открывает его… Недаром Илюха считал Соловейку самой талантливой своей ученицей. То, что она обычно называла «женской солидарностью»,

было решительно отброшено в сторону, как совершенно ненужный хлам, мешающий правосудию.
Несмотря на то что сама Сусанна тоже была не робкого десятка, к тому же весьма развитая физически (под руководством того же Солнцевского),

отразить подобную молниеносную атаку она не смогла. Захват, бросок, небольшая борьба в партере и мастерски проведенный болевой прием.

Захват, бросок, небольшая борьба в партере и мастерски проведенный болевой прием.

Именно в тот момент, когда поверженная молодая княгиня отчаянно забарабанила по полу, Солнцевский бросился на помощь. Кому? Да он и сам

толком не знал. Соловейке ли, чтобы помочь связать Сусанну, или же Сусанне, чтобы Соловейка ее не покалечила.
В ход пошли длинные тонкие кожаные ремни, заготовленные заранее предусмотрительным Изей. Вскорости дело было сделано, бывшая

подозреваемая, сменившая статус на обвиняемую, оказалась надежно связана. В довершение картины заботливый черт засунул ей в рот небольшое

антоновское яблоко в качестве кляпа. Оказалось, средний богатырь предусмотрел и это. Прямо за троном была припрятана небольшая корзина,

доверху наполненная зелеными фруктами, сохраненными с лета в огромном погребе «Чумных палат».
Попытки освободиться от пут Сусанна оставила только после того, как из тени вышел Берендей. При виде отца она что-то промычала и принялась

трясти головой в знак отрицания. Князь смотрел на дочку отчужденным взглядом, а по его бороде текла тонкая струйка крови. Закушенная нижняя

губа распухала прямо на глазах.
— Как ты могла? — только и смог молвить он. В ответ дочка вновь отчаянно затрясла головой.
— Как ты могла… — повторил Берендей, продолжая смотреть дочке в глаза.
Открывшаяся картина человеческого коварства была настолько неприглядной, настолько обескураживающей, что спецдружинники и Севастьян

постарались отвести свои глаза в сторону и не смотреть на разоблаченную преступницу. Только благодаря этому, Илюха заметил, что мирно

расположившийся на полу Мотя выпустил в сторону двери очередную струйку дыма, на этот раз подсветив ее небольшим роем искр.
— Прячемся, — на автомате выдал старший богатырь и, не теряя ни секунды на разъяснения, чуть ли не на руках перенес оцепеневшего Берендея

в тень. Привыкшие доверять коллеге, Изя на пару с Соловейкой моментально подхватили под локотки Сусанну и тоже утащили ее с освещенного

места. Севастьян торопливо поднял один из упавших ремней, окончательно заметая следы пребывания всей компании перед троном, и последовал

примеру остальных.
— Ерунда какая-то, — тут же зашептал Изя на ухо своему непосредственному начальству, — кто там еще может быть?
— Чего гадать-то, сейчас и увидим, — резонно заметил Солнцевский, не отрывая взгляда от дверей.
И на этот раз время замедлило свой бег, правда, сейчас оно сделало это не с такой категоричностью, как в прошлый раз. Один удар сердца,

другой, третий… И вот дверь, в которой готовы прожечь дыру не одна пара глаз, медленно открывается…
— Муж и жена — одна сатана, — еле слышно выдал Солнцевский при виде крадущеюся Вилория.
— Со всей ответственностью могу утверждать, что две, — авторитетно заявил черт и, глядя на Вилория, приближающегося к заветному ларцу,

добавил: — Этого беру на себя.
Наверное потому, что нервы у черта были не в пример крепче, чем у Соловейки, он сработал даже быстрее и четче, чем бывшая разбойница.

Буквально через мгновение после того, как Вилорий дотронулся до крышки ларца, он оказался обезврежен и обездвижен. Зеленое яблоко заняло

свое законное место во рту, дабы арестованный своими причитаниями не портил и без того безрадостную жизненную картину.
— Интересный вариант развития ситуации, — заметил Илюха, в упор рассматривая связанных супругов, — семейный подряд какой-то.
Сусанна предприняла очередную попытку освободиться, которую конечно же постигла неудача.

При этом на спецдружинников бросались такие

взгляды, которым позавидовала бы сама Медуза Горгона. Было даже немного странно, что до сих пор ни один из них не превратился в камень.

Вилорий, наоборот, стоял смирно, повернувшись лицом к жене, и не сводил с нее глаз. Казалось, его вообще не интересует, что происходит

вокруг.
— Итак, все ясно, — подвел итог операции Изя, — налицо попытка государственного переворота с целью захвата власти. Преступники изобличены

в полной мере, думаю, можно вызывать конвой и отправлять злодеев в темницу.
Все присутствующие посмотрели на Берендея, ожидая от него одобрения Изиных слов или отрицания их же. Однако ждать — это не значит

получить. Князь продолжал молча смотреть на дочь, не обращая ровным счетом никакого внимания ни на кого другого.
— Надо узнать, где Агриппина, — сквозь зубы выдавила из себя Соловейка, даже не пытаясь скрыть свое отвращение к разоблаченным

преступникам.
Так как Берендей продолжал молчать, Илюха решил взять инициативу на себя. В настоящее время его больше всего беспокоила именно судьба

пропавшей княгини, а не те мотивы, которые двигали Сусанной и Вилорием. Старший богатырь успел сделать лишь один шаг по направлению к

арестованным, когда Мотя в присущей ему манере вновь предупредил о приближении чужака.
И на этот раз действия богатырей оказались четкими и слаженными. И это с учетом того, что перетаскивать в тень за троном уже нужно было не

двоих, а троих. Берендей до сих пор находился под впечатлением увиденного и самостоятельно двигаться не мог (или не хотел).
Как только все заняли свои привычные позиции, дверь бесцеремонно отворилась и на пороге послышался звонкий шепот Студнеслава:
— Мамаша, только не надо мне на ноги наступать, в вас пудов десять живого веса.
— Не хами матери, — прозвучал ответ, и в зал протиснулись выходцы из Малого Халявца.
— И потом, не десять, а всего восемь, — заметила Феврония, плотно закрывая дверь. — Как думаешь, не проснутся?
— Не проснутся, — отмахнулся от матери Студнеслав. — Я в кувшин с квасом столько сонного порошка насыпал, что до утра проспят точно.

Кстати, за этот самый порошок вы мне должны полтину.
— Чего полтину-то, почему так дорого?!
— Сами понимаете, столица, инфляция, — ехидным голосом выдал молодой князек, пропуская Февронию вперед и даже немного подталкивая ее к

трону.
— А чего я-то, давай сам, — заупрямилась она, когда до заветного ларца оставалось не больше метра.
— Сама виновата, воспитала меня культурным.
— И то! Я, как культурный, даму завсегда вперед себя пропускаю. Так что не кобеньтесь, мамаша, открывайте ларец.
Феврония что-то пробурчала себе под нос, но спорить с сынулей не стала. Так как ремни, заботливо припасенные Изей, подошли к концу,

связывали малохалявцев своими собственными поясами. Хорошо еще, что яблок было в избытке, а потому с кляпами никаких проблем не возникло.
Появление новых действующих лиц на сцене оказалось настолько неожиданным, что сбило с толку всех, включая говорливого Изю. Даже на лице

Берендея, находящегося доселе в состоянии глубокого ступора, проявилось нечто похожее на удивление.
— А если еще кто пожалует, чем вязать будем? — как-то невпопад поинтересовалась Соловейка.
Только вездесущий Изя открыл рот, чтобы посмеяться над нелепым вопросом, как мирно дремлющий Мотя вдруг встрепенулся и выдал очередную

порцию пара, активно сдобренную искрами.
Уже в который раз за ночь время изменило свой ритм.

Уже в который раз за ночь время изменило свой ритм. На этот раз от вязкости и задумчивого потикивания не осталось и следа. Оно даже не

бежало, оно неслось галопом, стараясь поспеть за развивающимися событиями. Эвакуация в теневое укрытие произошла в одно мгновение. Далее

последовали напряженное ожидание и тревожные взгляды на дверь, попытки угадать, кто заглянет на огонек на этот раз. И даже такая

существенная проблема, как отсутствие предметов первой необходимости при задержании преступников, совершенно не забивала головы тех, кто

скрылся за троном.

Двери открылись в четвертый раз и… тут же захлопнулись с гулким стуком. В то же мгновение из коридора раздались негромкая ругань и звуки

борьбы.
— Раньше мне казалось, что приказы игнорировать да воинскую дисциплину нарушать только вашей компании свойственно, — недовольно бросил

Севастьян, кидая выразительные взгляды на Солнцевского и его друзей. — Похоже, это становится заразным. Я же говорил богатырям, чтобы они

якобы спали, пока их не позовут!
— Вы напраслину-то на ребят не возводите, — тут же отозвался Изя. — Муромец, Добрыня да Попович служаки честные и без приказа не

проснутся. Это они дерутся.
— Кто это, они? — не понял воевода.
— Остальные подозреваемые, — охотно пояснил черт, — голову даю на отсечение, что это сейчас Гордон со Старко друг дружку мутузят.
Наилучшей иллюстрацией к словам среднего богатыря послужило дальнейшее. В дверь тут же проскочил шустрый Гордон и бросился к трону. Ха, не

тут-то было! Старко в отчаянном прыжке настиг беглеца и повис на его плечах.
— Да отцепись ты! — завопил Гордон, совершенно не заботясь о том, чтобы не разбудить стражу. Хорошо еще, что она попалась исполнительная и

продолжала старательно храпеть в коридоре.
— Не отцеплюсь! — так же не снижая голоса, заверещал Старко, не ослабляя хватки. — Я первым пришел!
— А я первым посмотрю, что этот старый хрен оставил в завещании, — неосмотрительно выдал Гордон, и Солнцевскому с Севастьяном

потребовались недюжинные усилия, чтобы не выпустить этого самого «хрена» (в момент сбросившего с себя оцепенение) на оперативный простор,

дабы лично наказать наглеца.
Между тем Гордон смог-таки дотащить свою ношу до трона. Видя, что он проигрывает, Старко еще разок проявил чудеса эквилибристики и тем

самым свел на нет успех конкурента. В общем, к ларцу они потянулись одновременно. Справедливо рассудив, что вязать все равно нечем.

Солнцевский просто стукнул их головами. Ночные визитеры рухнули на пол, словно мешок картошки (точнее, два мешка), — гулко и пыльно.
— Всё, подозреваемые кончились, — подвел итог старший богатырь, в очередной раз за ночь задумчиво почесывая стриженый затылок, — думаю,

гостей больше не последует.
— Ну и родственнички у вас, — совершенно бесцеремонно бросил Изя Берендею, вытаскивая остальных арестованных на свет и расставляя по

ранжиру вдоль одной из стен, — как на подбор, врагу не пожелаешь!
— Не хами, — хмуро отозвался князь, занимая свое законное место на троне, без сожаления скинув с него злополучный ларец, к содержимому

которого так рвались незваные гости. За неимением других посадочных мест. Солнцевский, Изя, Соловейка и Севастьян просто расположились

полукругом напротив арестованных. Никто даже не пытался скрыть свою озадаченность происходящим.
Первым заговорил Солнцевский. Он больно ткнул локтем своего рогатого друга и задал предельно простой вопрос:
— Ты что-нибудь понимаешь?
Ответил представитель рогатой нечисти не сразу, впрочем, никто его особенно и не торопил.

Он больно ткнул локтем своего рогатого друга и задал предельно простой вопрос:
— Ты что-нибудь понимаешь?
Ответил представитель рогатой нечисти не сразу, впрочем, никто его особенно и не торопил. Изя пошарил по карманам, вытащил заветную

трубку, старательно набил ее и также тщательно раскурил. То ли травы у Феофана были особые, то ли черт уже сроднился с имиджем великого

лондонского сыщика, но после нескольких затяжек его мыслительный процесс значительно ускорился.
— Есть несколько вариантов того, что произошло перед нашими глазами, — начал Изя, попыхивая трубочкой и медленно переводя взгляд с одного

арестованного на другого. — Вариант первый. Прямо в столице, при полном попустительстве силовых органов, группой лиц, приближенных к

верховным эшелонам власти, был организован заговор, собственно, с целью захвата этой самой власти. Нити заговора проникли буквально в

каждую щелочку княжеского дворца и опутали его обитателей. Тщательно продуманные диверсии и провокации следовали одна за одной, и вот,

когда до полного и бесповоротного краха оставалось одно мгновение, мы…
— Ты можешь говорить нормально? — перебил черта Солнцевский, видя, что друга понесло.
— Какой ты неромантичный, — с досадой заметил Изя, переходя на обычную речь. — Не стесняясь в средствах и не обременяя себя моральными

принципами, эта компания родственничков решила скинуть с трона нашего любимого Берендея.
Первый вариант, озвученный Изей, вызвал бурный протест со стороны подозреваемых. Дружным мычанием отозвались те, кто находился в сознании,

и тихим стоном те, кто в настоящее время был временно выведен из общего действия.
Впрочем, Изя не обратил на это ровным счетом никакого внимания. С видимым удовольствием он затянулся трубочкой и выдал вторую версию

событий:
— Возможно, заговор был не один, а три или даже четыре.
— То есть? — не поняла Соловейка.
— Изя хочет сказать, что, возможно, родственнички и не сговаривались, — пояснил ход мысли своего друга Илюха, — каждый шел своим путем, но

конечной точкой того путешествия неизменно должен был стать свободный от Берендея трон.
Верховный правитель Киева при этих словах почувствовал себя неуютно и суетливо заерзал на своем седалищном месте.
— И наконец, последний вариант, — заявил Изя, выпустив одно за другим три дымных кольца из своей трубки, — это массовая галлюцинация или

такое же массовое сумасшествие. Ситуация складывается настолько абсурдная, что, лично для меня, именно такая версия являлась бы

предпочтительной, если бы не одно «но»…
— Если бы не пропала Агриппина, — тихо проговорил Илюха, видя, куда клонит его друг.
— Именно, — кивнул головой черт, — только этот факт не дает трагедии окончательно превратиться в фарс.
По идее, в этот момент в тронном зале должна была повиснуть тягостная тишина. Все должны были замолчать и предаться раздумьям на тему «Как

жить дальше?». Однако жизнь внесла свои коррективы. Раздался смачный хруст, жалкие остатки антоновского яблока перестали выполнять функции

кляпа и тут же оказались на полу. В то же мгновение раздался яростный голос Сусанны:
— И кто это придумал яблоки в рот совать, еле разжевала!
Так как надобности сохранять тишину уже не было, никто и не подумал вновь прибегнуть к помощи фруктов, дабы заставить княжескую дочку

замолчать. Активно работая челюстями, она неторопливо освободила свой рот от остатков кляпа и обвела присутствующих взглядом, не

предвещающим ничего хорошего.

Из всей компании Сусанна выбрала отца и стоящего подле трона Солнцевского, собственно, к ним она и обратилась

после небольшой паузы:
— Я не обижаюсь на эту маленькую выскочку.
Тут Сусанна кивнула на Соловейку, и пока та пыталась совладать с нахлынувшим возмущением, продолжила как ни в чем не бывало:
— Что с нее взять, коли она до сих пор не может понять, чего в ней больше, примерной купеческой дочки или разбойницы с большой дороги. Да

и безответная любовь еще никому на пользу не шла.
Любава ринулась к обидчице, но ее ловко перехватил Изя, справедливо полагая, что выяснять отношения с человеком, связанным по рукам и

ногам, по меньшей мере, не интеллигентно. Тем более что, по мнению черта, в чем-то Сусанна была права.
— Не обижаюсь на этого мелкого пакостного типа со странным именем, — продолжила княгиня, — похоже, он до сих пор не может простить самому

себе, что добровольно связал себя узами дружбы. Это же противоречит его чертовской сущности, а потому, время от времени, его поведение

становится совершенно неадекватным, а поступки непредсказуемыми.
На этот раз уже Соловейка предотвратила негуманное отношение к пленным, с помощью ловкой подсечки нейтрализовав Изю, обиженного до корней

рогов.
— И уж, конечно же, грех было бы предъявлять какие-то претензии к Севастьяну. Как у любого старого вояки, у него, кроме устава караульной

службы, уже давно ничего в голове не осталось. Лишние сомнения он себе в голову просто не допускает.
К чести Севастьяна, он не предпринял никаких попыток поквитаться с обидчицей. Только глубоко вздохнул и криво усмехнулся в пышную бороду.
— А вот на тебя, папа, я обиделась всерьез. Обиделась, что ты с самого начала не исключил возможности того, что именно я стою за всеми

покушениями на жизнь матери и еще не родившегося брата. Поначалу я даже не поверила этому и несколько раз пыталась поговорить как с тобой,

так и с мамой. Но вместо откровенного разговора я получила тебя, Илюха, твое расследование и твои нелепые попытки узнать, есть ли у меня

алиби. Это добило меня окончательно. Как было дальше жить, если мои собственные родители и человек, которому я доверяла, считают тебя

способной на убийство?
Последние слова вызвали неоднозначную реакцию среди слушателей, а если быть более точным, то трех из них: Берендей недовольно засопел,

Соловейка возмущенно зашипела, а Солнцевский озадаченно крякнул. Как только эти звуки стихли, Сусанна продолжила, на этот раз обращаясь

персонально к старшему богатырю:
— Да после того как ты сделал из меня нового человека, приобщил к спорту, я действительно доверяла тебе, как тренеру и просто как

надежному человеку, — подтвердила свои слова первая на Руси культуристка, глядя в глаза Солнцевскому.
Поскольку тот подавленно молчал, Сусанна продолжила:
— А дальше вообще все закружилось с пугающей быстротой. Бурная деятельность «Дружины специального назначения», пожар, очередной отказ

матери поговорить со мной, ее таинственное исчезновение и наконец, сложение полномочий отцом, с совершенно нелепой процедурой передачи

власти непонятно кому. И никаких комментариев, никаких объяснений!
Судя по всему, все, что хотела, Сусанна уже сказала, во всяком случае, ни одного слова далее не последовало. Она гордо отвернулась от

собеседников, вскинула голову и всем своим видом демонстрировала жуткую обиду, целиком поглотившую ее.
— Илюха, спроси этого психолога психованного, что, в таком случае, она делала сейчас в тронном зале и зачем ей понадобилось завещание

Берендея? — недовольным голосом бросил Изя, старательно изучая кончик своего сапога.

— А еще скажи, что не такой уж я и мелкий, метр

восемьдесят…
Тут черт заметно замялся и после некоторых раздумий добавил:
— Ну или около того.
Конечно, ничего передавать Илюха не стал ввиду очевидной глупости сложившейся ситуации. Вместо этого он выразительно посмотрел на Сусанну

и резонно заметил:
— Думаю, на этот вопрос ответить все же стоит.
Обиженная княгиня в очередной раз попыталась испепелить взглядом говорливого Изю, но, когда задуманное воплотить в жизнь не удалось, вновь

заговорила.
— Сама толком не знаю, — как-то неуверенно выдала она, по мере возможности пытаясь пожать плечами. — Хотелось разобраться, что,

собственно, происходит. Показалось, что именно здесь и сейчас я узнаю ответы на все вопросы. Так или иначе, но предчувствие меня не

обмануло.
— Нелепое объяснение, но я верю, — неожиданно раздался голос Соловейки, — похоже, она сегодня настроена говорить одну только правду.
Бывшая разбойница вышла вперед и вопросительно посмотрела на Берендея. Тот молча кивнул, и вскоре к ногам освобожденной Сусанны упали

кожаные ремни, рассеченные острым ножом Любавы. Младший богатырь, более не говоря ни слова, убрала оружие и заняла свое место подле коллег.
— Мне кажется, стоит дать возможность объясниться и остальным, — заметила Сусанна, старательно растирая затекшие запястья. — Исходя из

личного опыта, могу заметить, что среди них тоже могут оказаться ни в чем не повинные люди.
— Ни в чем не повинные люди охрану не подпаивают и по чужим сейфам не шарят, — тут же огрызнулся черт.
Зарождающуюся перепалку Берендей загасил в самом зародыше одним движением руки. И вместо того, чтобы оттачивать остроумие, Изя был

вынужден заняться извлечением яблока изо рта Вилория. Данная операция была успешно завершена, и князь Галицкий обрел возможность

изъясняться более понятным образом, чем мычание.
— Предлагаю вам, милостивый государь, изложить свою версию разворачивающихся событий, — торжественным тоном, полным сарказма и подозрения,

выдал Изя, — расскажите нам, каким ветром вас задуло на режимный объект?
Князь Галицкий торопливо пробежал затравленным взглядом по присутствующим и после некоторых колебаний остановил его на только что

освобожденной Сусанне.
— Любовью, — с вызовом ответил Вилорий и гордо вскинул вихрастую голову. — Скажу честно, мне до фонаря все ваши столичные разборки. Кто, с

кем и почему меня совершенно не интересует. А вот то, что любимая жена из-за этой истории с покушениями стала истеричной психопаткой, меня

не волновать не может.
Все тут же невольно перевели свои взгляды на обозначенную психопатку, и самые смелые (или самые обиженные) даже кивнули головами в знак

полного согласия с таким диагнозом. Между тем Вилорий продолжал резать правду-матку:
— И это еще полбеды, уже который день я не интересую ее в качестве мужа! Я готов мириться с ее спортивными пристрастиями, с недопустимо

интенсивными тренировками и даже с нелепо активной жизненной позицией. Но не замечать меня как мужчину не позволю. В течение нескольких

дней я не получаю даже законного поцелуя перед сном, уж не говоря про что-то большее!
От таких откровений невозмутимая доселе Сусанна покрылась дивным густым румянцем.
— Т-ты чего несешь? — даже немного заикаясь, обратилась она к законному супругу. — У-у-тром-то я тебя целую регулярно.
— Один раз позавчера, да и то в затылок!
— Контрольный в голову, — тихо бросил Илюха, а Вилорий между тем продолжал активно выносить свой домашний сор из избы.

— Т-ты чего несешь? — даже немного заикаясь, обратилась она к законному супругу. — У-у-тром-то я тебя целую регулярно.
— Один раз позавчера, да и то в затылок!
— Контрольный в голову, — тихо бросил Илюха, а Вилорий между тем продолжал активно выносить свой домашний сор из избы.
— Я к ней и «ласточка», и «солнышко», а она: «Отвали, не до тебя сейчас!» Я, конечно, понимаю, что обидно, когда тебя родные отец с

матерью даже выслушать не хотят, а бывший тренер со товарищи в потенциальные преступницы записал, но не в такие же крайности впадать. Муж у

нас в государстве существо священное и защищенное законом по всей его строгости.
— Ты-то сам… — начала было оправдываться Сусанна, но раздухарившийся муженек не дал ей продолжить.
— Уж я что только не делал, чтобы переломить ситуацию, сколько раз шаловливые слова на ушко шептал, сколько раз заигрывать пытался, все

впустую. А потом вообще возмутительный случай последовал. Я ее ласково, по-семейному, за попу ущипнул, а она мне по уху съездила! Помнится,

я тогда так расстроился, что отправился прямиком в «Чумные палаты».
— Зачем это? — не поняла Сусанна.
— Я уже тогда понял, что наверняка буду первым на подозрении у Илюхи и его команды. Думал, коли сам приду, да еще вести себя буду

подозрительно, так они обрадуются и задержат меня до выяснения.
Молодая княгиня продолжала в недоумении смотреть на мужа, явно не понимая логики его поступков.
— Ну да, посадят в темницу, на хлеб и на воду. А ты узнаешь об этом и поймешь, что дороже меня для тебя на свете человека нету. Конечно, в

идеале еще было бы открытое судебное слушание провести, я бы подготовился и в последнем слове рассказал во всеуслышание из-за кого страдаю.
Тут Вилорий ненадолго замолчал и, словно ожидая ответной реакции на признание, обратил свои взоры на супругу. Та была настолько поражена

услышанным, что не могла вымолвить ни слова. Галицкий картинно вздохнул, развел руками и продолжил:
— Только вот не вышло у меня ничего. Илюха заявил, что, несмотря на то, что я первый среди подозреваемых, следствие будет разрабатывать

всех из списка. Выходило, что просто так взять вину на себя не получится, и речь, что я начал разучивать, своего слушателя не найдет. Ну я,

конечно, расстроился, а тут еще Солнцевский подлил масла в огонь, мол, Сусанна такая же подозреваемая, как и все. Пришлось срочно на ходу

менять планы.
— В смысле? — решил уточнить старший богатырь. Тут Вилорий заметно вздрогнул и замялся. Впрочем, он быстро взял себя в руки и продолжил

все тем же решительным тоном:
— Ну помните, я тогда еще в нештатные информаторы попросился?
— Ты? — ошарашенно выдавила из себя Сусанна.
— Я! — гордо отозвался Галицкий. — Ради семейного счастья готов и не на такое! Думал, с моей помощью они быстрее найдут виновного, а ты

успокоишься и станешь прежней. Только вот вынужден признаться, что и тут у меня ничего путного не вышло, оказывается, стучать тоже надо

уметь. Ну и что же мне в сложившейся ситуации оставалось делать? Только ждать, что все само собой как-то рассосется, собственно, этим я и

занимался в последние дни.

— А завещание Берендея тебе-то зачем понадобилось? — таким простым вопросом Изя попытался вернуть откровения Вилория из формата «семейной

сцены» в исходный формат «расследование».
— Да оно мне и даром не нужно.

— Как это не нужно? — взвился черт. — Так чего ты сюда приперся?
— Так все по той же причине, — пожал плечами Вилорий и кивнул на притихшую Сусанну. — Она, как про отречение отца от власти услышала,

совсем с цепи сорвалась. По горнице бегает, нехорошими словами родителей вспоминает, а после обеда вдруг притихла. Вот тогда-то я испугался

за нее по-настоящему, явно что-то задумала. Зная ее, точно можно было сказать, что это что-то опасное. Вот я и решил проследить что и как,

чтобы не остаться без жены в буре политических страстей.
— Так ты за меня переживал? — запоздало догадалась Сусанна.
Вместо ответа Галицкий только лишь кивнул головой.
— А почему?
— Люблю, наверное, — усталым голосом заметил Вилорий, потом немного подумал, тяжело вздохнул и добавил: — Да нет, точно люблю.
Даже отменная реакция Солнцевского не помогла бы ему перехватить бросок Сусанны. Раз, и она уже повисла на шее у своего благоверного и

впилась в его губы с такой страстью, что Илюха даже смущенно отвел взгляд в сторону. Кстати, его примеру последовали Соловейка и Берендей с

Севастьяном. Исключением оказался конечно же Изя. Черт лихо присвистнул и, бесцеремонно рассматривая целующихся, громко заметил:
— Чего только на белом свете не случается. Женились согласно политической необходимости, а теперь, вишь, любовь. Как говорится, не было бы

счастья, да несчастье помогло. Кстати, о несчастье, предлагаю, по причине очевидной невиновности, этого развязать и приступить к допросу

следующих подозреваемых. У нас их всего четыре штуки осталось, так что, в крайнем случае, будем действовать методом исключения. Который

последний останется, тот засланный казачок и есть.
Так как никаких возражений не последовало, средний богатырь попытался освободить от пут Вилория. При видимой простоте воплотить задуманное

в жизнь оказалось не так уж просто. Попробуйте развязать того, кто в этот момент активно извивается в такт страстным поцелуям. В какой-то

момент среднему богатырю надоело строить из себя хирурга-виртуоза, и он попросту зажал обоим милующимся голубкам носы. Только после того,

как запасы воздуха были окончательно исчерпаны, Сусанна с явной неохотой отлепилась от Вилория.
— Не время, девочки, война, — тут же выдал Изя, одним ловким движением охотничьего ножа освобождая Вилория, — то есть следствие. Вот

разыщем Агриппину, тогда любитесь себе на здоровье.
Напоминание о пропавшей матери и теще тут же вернуло влюбленных на грешную землю. Сусанна решительно взяла супруга за руку и потянула в

сторону, подальше от оставшихся подозреваемых. С молчаливого согласия Берендея парочка заняла место подле него, по правую руку от трона. В

этот момент Илюха мог поклясться, что впервые за последние дни на губах киевского правителя мелькнула улыбка. Что ж, это уже была маленькая

победа. Несмотря ни на что, изрядно подпорченные и запутанные отношения между отцом и дочерью, между мужем и женой оказались восстановлены.

Для полноты семейной идиллии не хватало только Агриппины.
В надежде наконец получить ответ на вопрос, что, собственно, произошло с княгиней, Илюха Солнцевский решительно шагнул к выходцам из

Малого Халявца, ожидавшим возле стеночки своей очереди.
— Это не мы!
— Однозначно, не мы!
— Мы мимо!
— А они спят.
— Вот мы и заглянули на огонек.
— Кстати, у нас в городе стража не в пример бдительная…
— А ну, цыц!
Как вы понимаете, последние слова принадлежали конечно же старшему богатырю.

Он сделал героическую попытку и смог вклиниться в

эмоциональное выступление Февронии и ее очаровательного сыночка.
— Так бы сразу и сказали, что цыц, — напоследок выпалил Студнеслав и заискивающим взглядом уставился снизу вверх на Солнцевского.
— Говорим ясно, четко и, главное, по очереди, — рявкнул Илюха, напрочь игнорируя княжеский статус арестованных. — На Агриппину вы

покушались?
— Нет! — чересчур скоропалительно выпалила Феврония
— А если подумать?
— Все равно нет, — поддержал мамашу сынок.
— Тогда кто?
— Старко.
— Гордон.
И на этот раз у парочки из Халявца не было единой позиции, но направление их мыслей прослеживалось очень четко. Солнцевский поморщился,

как от сильной зубной боли, и продолжил допрос:
— Есть доказательства их вины?
— Конечно! Мы же не виноваты. Сусанна с Галицким тоже, стало быть, кроме них некому.
При этих словах у Илюхи и впрямь заныл правый верхний зуб мудрости. Провинциальная парочка явно действовала ему на нервы. Солнцевский

вздохнул, нахмурился и нацепил на себя самую страшную гримасу, на которую только был способен. Благодаря многочисленным тренировкам

физиономия получилась и вправду ужасная, свирепая, кошмарная (можно употребить еще с десяток эпитетов в том же ключе). Еще в лихие

девяностые, на исторической родине, эта самая гримаса не раз позволяла Илюхе разрулить сложную ситуацию без мордобития и уж тем более без

стрельбы. Оппоненты при виде такого монстра впадали либо в ступор, либо в истерику. И тот, и другой вариант напрочь отметал возможность

активного сопротивления.
— А ну признавайтесь во всем! — отработанным гортанным рыком выдал Солнцевский и добавил к выбранному имиджу улыбку голодного людоеда.
Арестованные тут же брякнулись на пол и, перебивая друг друга, принялись каяться во всех преступлениях, что успели насовершать со дня

прибытия в столицу.
— Ложки серебряные украла, повар, раззява, на столе оставил, а я их в рукав сунула.
— Бумаги налоговые подделал, чтобы дань с Малого Халявца Берендею не платить.
— На мясном рынке сказала, чтобы за расчетом приходил к княжескому казначею, что, мол, мы у Берендея на полном содержании.
— А я, то же самое сказал в хлебном ряду.
— А я еще и в суконном.
— В кабаке давеча обедали, кучу всякой снеди перепробовали, а потом сделали вид, что в расстегае таракан. Ну мы, конечно, поскандалили и

ничего не заплатили.
— А еще пригрозили пожаловаться Берендею и получили право столоваться там бесплатно месяц…
На третьем десятке озвученных «подвигов» Илюхе стало откровенно скучно. То есть состав преступления, конечно, налицо: мелкие кражи, такое

же мелкое мошенничество, подделка документов и все прочее в том же духе. По совокупности лет пять можно впаять с легкой совестью, но вот о

покушении на Агриппину ни слова. При этом каялись халявщики так самозабвенно, так увлеченно, что поверить в то, что за потоком мелких

правонарушений скрывается серьезное преступление, было сложно. Однако еще один невыясненный момент оставался, и именно к нему и перешел

Солнцевский, решительно остановив поток признаний.
— Сейчас зачем сюда приперлись?
— Так в завещание одним глазком взглянуть! — радостно признался Студнеслав.
Его слова тут же вызвали некоторое волнение среди попритихших доселе слушателей. Берендей чуть заметно подался вперед, Севастьян положил

руку на рукоять кинжала, а Сусанна просто сжала кулаки.

Его слова тут же вызвали некоторое волнение среди попритихших доселе слушателей. Берендей чуть заметно подался вперед, Севастьян положил

руку на рукоять кинжала, а Сусанна просто сжала кулаки. Впрочем, обладателя трончика в Малом Халявце такая реакция нисколько не смутила,

похоже, он вообще никого вокруг не замечал кроме Солнцевского, нависшего над ним и его мамашей.
— Зачем? — хмуро поинтересовался Илюха и тут же получил полный и исчерпывающий ответ на поставленный вопрос. Однако на этот раз говорила в

основном Феврония.
— Конечно же, чтобы узнать, кого именно оставил на своем месте Берендей. Если бы мы узнали его имя до официального объявления, то перед

нами открылись бы воистину сказочные перспективы, кем бы он ни оказался!
— Какие еще перспективы? — удивился Солнцевский. — Что бы вы могли вообще сделать за это время?
— Да все что угодно! — еще больше разошлась Феврония. — Прежде всего, мы бы втерлись к нему в доверие, уж поверьте, мы это умеем.
— Да что тут уметь-то? — поддакнул сынуля. — Распустили бы слух, что князем будет совершенно другой претендент, все бы кинулись его

поздравлять…
— А мы бы к настоящему бросились, как бы к товарищу по несчастью. Мол, настоящие друзья познаются в беде, что, мол, только мы и умеем

проявить настоящую дружбу в любой, даже самой трагической ситуации.
— Да после всего этого мы бы стали для нового правителя самыми близкими людьми!
— Еще бы, ведь только мы поддержали его или ее, в трудную минуту!
Если до этого момента Солнцевскому было скучно, то сейчас ему стало просто противно. Похоже, такие же эмоции испытывал и Берендей, во

всяком случае, именно он решил прервать этот поток человеческого цинизма и беспринципности.
— Хватит! — рявкнул он, когда Студнеслав, перебивая мамашу, начал рисовать те бескрайние блага, что посыпались бы на них в случае

воплощения задуманного в жизнь. — В острог их, на каторгу!
— Зачем так жестоко, — с укоризной в голосе заметил Илюха, бросив выразительный взгляд на верховного правителя Киева. — Мы же не звери

все-таки. Ко всему прочему, это какие-никакие, но ваши родственники. Выслать их на малую родину без права покидать Халявец до конца дней

своих, и всего делов.
Вообще-то до этого момента Илюха считал, что упасть, уже находясь в лежачем состоянии, невозможно. То, что проделали при его словах

Феврония и Студнеслав, показало полную несостоятельность этой точки зрения.
— Не погуби, князь-батюшка!
— Помилосердствуй!
— Первое слово дороже второго!
— В острог так в острог!
— Не дай этому ироду надругаться над судьбой нашей!
Зуб мудрости у Солнцевского уже не ныл, а болел в полную силу. В качестве лекарства от зубной боли и просто от противного осадка на душе

он сгреб причитающих в охапку и тряхнул как следует. Прислушался к своим ощущениям и повторил процедуру — вроде полегчало.
Не самые достойные родственники верховного правителя Киева без всяких церемоний оказались задвинуты в самый дальний угол тронного зала.
— Стоять тихо, меня не злить, надеяться на отходчивую натуру Берендея. Все понятно?
Двойной кивок, да еще такой активный, что в шее Февронии что-то ощутимо хрустнуло. Солнцевский собирался было вернуться к допросу

оставшихся подозреваемых, но вдруг хлопнул себя по лбу и резко развернулся на каблуках.
— А еще прямо сейчас поклянитесь больше никогда не врать, не наговаривать на окружающих, не распускать дурацких слухов и не плевать шелуху

от семечек на пол!
— С какой это стати, что за дискриминация?! — начали было возмущаться Студнеслав с мамашей, но наткнулись на стальной взгляд старшего

богатыря и с явной неохотой пошли на попятную.

— Дык куда плевать-то?
— В кулечек специальный или в кулак, а потом в карман можно шелуху положить, — пожал плечами Солнцевский.
— В кулек?
— В кулак?
— А где же этот, как его… — Студнеслав замялся, стараясь припомнить нужное слово. Наконец на его чело нашло озарение, и он выпалил на

одном дыхании: — …романтизьм, вот!
Зубная боль, вроде как отпустившая старшего богатыря, при этих словах вернулась, словно и не исчезала. А вместе с болью вернулось зверское

выражение лица и дикий взгляд.
— Ладно, чего там… — торопливо затараторила Феврония.
— Обещаем, — обреченно выдавил из себя Студнеслав и осенил себя крестным знамением.
Мамаша последовала его примеру после небольшой паузы. Больше эта парочка не интересовала старшего богатыря, и он с видимым облегчением

занял свое место рядом с друзьями. В этот момент Илюхе показалось, что ему даже стало легче дышать, во всяком случае, ощущение

брезгливости, которое он испытывал подле Студнеслава и Февронии, куда-то пропало вместе с зубной болью.
Жители Малого Халявца настолько утомили старшего богатыря, что, вернувшись на свое место, он похлопал своего рогатого друга по плечу и не

сильно, но вместе с тем однозначно подтолкнул его в сторону оставшихся подозреваемых.
— Иди, Холмс недоделанный, отрабатывай овсянку.
— Эх, Илюха, сразу видно, что ты не джентльмен, — весьма вежливым гоном отозвался Изя, поправил котелок на голове и уже традиционно набил

трубку.
За всеми этими приготовлениями следили Гордон и Старко. Некоторое время назад и тот, и другой пришли в себя и тихо наблюдали за

происходящим, старясь не привлекать к себе внимания. Несмотря на не самые теплые отношения друг к другу до задержания, сейчас они стояли

буквально плечом к плечу, пытаясь поддержать друг друга в неприятной для них ситуации.
Средний богатырь, как водится, сначала раскурил трубку и только после этого задал простой, как лом, вопрос:
— Выходит, вы во всем виноваты? Коллективный ответ так же не отличался витиеватым слогом.
— Выходит, мы.
Средний богатырь даже не скрывал, что подобный ответ, мягко говоря, был для него неожидан, впрочем, как и для всех остальных.
— А зачем? — Изя выдал первое, что пришло на ум.
— Не знаю, — развел руками Старко.
— Вы же умные ребята, придумаете что-нибудь, — вторил ему Гордон.
Черт крякнул и, копируя свое непосредственное начальство, старательно почесал в затылке. Он отчетливо понимал, что ничего не понимает в

происходящем. Между тем князья продолжили запутывать следствие своими странными высказываниями.
— Ты прости нас, Берендей! Родственнички из нас и вправду никудышные.
— Но вот тебе крест, ничего ни против тебя, ни против семьи твоей не задумывали.
— Э-э-э… — протянул Изя, даже не замечая, как трубка выпала из приоткрытого рта, — как это не задумывали? А как же покушение на еще не

родившегося ребенка, поджог и похищение княгини?
— Да что ж мы басурмане какие, что ли? — даже немного обиделся Старко. — Как можно на дитя руку поднять!
— Ничего про поджог не слыхивали, а про похищение тем более, — тяжело вздохнув, добавил Гордон, — а теперь твоя воля, казни нас.
— Только если можно, в виде исключения, и так сказать, по-родственному, не надо нас на кол.
— И вешать тоже не надо.
— Лучше плаха с топором…
— Дешево и сердито.

— Только если можно, в виде исключения, и так сказать, по-родственному, не надо нас на кол.
— И вешать тоже не надо.
— Лучше плаха с топором…
— Дешево и сердито.
Ловко ввернутая фраза из далекого будущего добила черта окончательно.
— Вы чего несете-то?! — заорал он. — Вы виновны или нет, замышляли душегубство или нет?
— Раз мы последние подозреваемые, стало быть, виновны.
— А душегубство, конечно, не замышляли.
— Да ты не нервничай так, служивый. Мы, чай, сами князья, порядок знаем. Ежели для государственной пользы нужно кого казнить, так мы

готовы.
Изя пнул копытом упавшую трубку, и та улетела в сторону дремавшего Моти. Недовольный Змей выразительно стрекотнул в сторону рогатого,

перевернулся на другой бок и демонстративно засопел.
Так как очередной следователь был выведен из строя коварными подозреваемыми, расследование была вынуждена взять на себя Соловейка.
— Поправьте меня, если я ошибусь, — старательно подбирая слова, начала бывшая разбойница, — выходит, что ни в каком заговоре против

верховной власти вы не участвовали.
— Боже упаси! — всплеснул руками Старко, и Гордон был полностью с ним согласен.
— Но вместе с тем вы признаете себя виновными и готовы идти на плаху за преступления, которые не совершали?
— Точно так.
— Тогда напрашивается еще один вопрос: а зачем, собственно?
Подследственные в недоумении переглянулись. Похоже, непонятливость Соловейки весьма удивила обоих.
— Так ясное же дело. Заговор-то был? Был. Похищение было? Было. А это все прямой удар по авторитету Берендея. А авторитет для князя —

первое дело!
— Между тем, насколько я понимаю, следствие истинного виновника не выявило. Все подозреваемые оправдались по тем или иным причинам.
— Остались только мы. Значит, нам и суждено пострадать за нужное дело укрепления вертикали власти, тем более на нас уже составляли

протокол в «Чумных палатах».
— В общем, нечего разглагольствовать, казни нас, Берендей.

— Не были мы в жизни тебе опорой, так хоть смертью подмогнем.
Соловейка не знала, плакать ей или смеяться. В поисках поддержки она обратила взор на Солнцевского, но получила от ворот поворот, старший

богатырь находился в таком же состоянии.
Чтобы собраться с мыслями, Любава закрыла глаза и досчитала до десяти. Потом открыла и на всякий случай добавила еще десяточек. Только

после этого она вновь обратилась к подозреваемым:
— А зачем вы в тронный зал пробрались, хотели, как эти «халявщики», к новому правителю подмазаться?
— Скорее наоборот, — потупившись, признался Гордон, — чтобы успеть улизнуть из Киева, если трон достался бы кому-нибудь из них.
С этими словами князь кивнул в сторону Студнеслава и Февронии. Те, в свою очередь, скрежетнули в ответ зубами, но голоса не подали,

поостереглись.
— Если погибать, то хоть с толком, — Старко пояснил слова коллеги по несчастию, — не хотелось бы сгинуть на плахе только из-за того, что

во время аудиенции у вас в «Чумных палатах» я князю пару раз по уху заехал. Вы даже не представляете, насколько они злопамятные.
Старко с Гордоном еще что-то говорили, но что ни тот ни другой не были виноваты в похищении Агриппины стало понятно всем, даже

неугомонному Изе. Он перевел свой взгляд на друга и совершенно искренне развел руками. В ответ Солнцевский по привычке почесал стриженый

затылок.

Он перевел свой взгляд на друга и совершенно искренне развел руками. В ответ Солнцевский по привычке почесал стриженый

затылок. Если добавить к этому, что Соловейка в тот же момент растерянно присвистнула, можно считать, что отношение спецдружинников к

происходящему совпало по большинству пунктов. Получилось, что довольно солидный список во время проведения следственных мероприятий изрядно

уменьшился. Причем настолько, что в нем не осталось ни одного имени.
— Но ведь так не может быть! — воскликнул средний богатырь, вытаскивая из-под Мотиной когтистой лапы свою трубку, параллельно отвешивая

центральной голове несильную затрещину. Оказывается, Змей решил, что ему досталась новая игрушка и только несогласованность действий голов

не позволила ему превратить непременный атрибут сыщика в горку щепок.
— Если есть преступление, то должны быть преступники! — продолжил черт, показывая кулак недовольному Моте. — А тут получается, что или с

самого начала следствие пошло по ложному следу (чего не может быть по определению!), или Агриппина жива, здорова и никуда не пропадала.
— Противно говорить вслух, но в самую точку попал, лишенец!
Тот факт, что на сцене появился новый персонаж, не сразу дошел до большинства присутствующих. Все настолько привыкли, что о приближении к

тронному залу посторонних заблаговременно предупреждает Мотя, что поначалу просто не поняли, кто, собственно, сказал последнюю фразу. А

Змей как раз отнесся к косяку по службе очень даже философски, мол, чего вы вообще от меня хотите, я весь на нервах, и ко всему прочему без

ужина. С явным запозданием он выпустил в сторону вошедшего струйку пара и растекся на полу, именно оттуда он больше всего любил наблюдать

за происходящим.
— Чего башками вертите? — вновь раздался противный голосок, и все повернули головы к раскрытым дверям.
— Клязь-батюшка и Сусанна-солнышко, это я, конечно, не вам говорю, а этому расстриге окаянному и его, прости господи, команде, трижды

бесполезной и безответственной, — тут же поправился Микишка (а это был именно он!) и нагловатой походкой проследовал внутрь тронного зала.

— И змеюку свою подколодную придержи, пока я государственные речи вещать буду.
Последняя фраза конечно же адресовалась старшему богатырю. Но он был настолько озадачен появлением дьячка, что даже не нашелся, что

ответить. Зато Мотя тут же выпустил в сторону Микишки предупредительный сноп искр. Мол, если я тебя под влиянием сложившихся обстоятельств

сразу не кусанул, то это не значит, что терпение мое безгранично. К чести дьячка, он тут все понял правильно и больше обидными словами

Гореныша не называл.
Однако подобное ограничение никак не распространялось на оставшихся спецдружинников, о чем, собственно, он и поведал во всеуслышание:
— Я же говорил, что этому типу со скобленой мордой не то что следствие, бычков пасти доверить нельзя. Хотя… Если ему в помощь эту

вертихвостку черноволосую отрядить, да паскудника мелкого, что дым глотает, то, может, и справятся.
Солнцевского больше всего удивил не столько слишком уверенный в себе Микишка, сколько тот факт, что он отчего-то вдруг перестал

интересовать Мотю. В обычное время тот непременно постарался бы либо цапнуть противного дьячка, либо слегка подпалить рясу, а если повезет,

то и бороду. Эта забава уже давно стала традицией и доселе не нарушалась ни разу. Так вот трехголовый смирно лежал в уголочке и всем своим

видом показывал, что не намерен применять против вновь прибывшего ни зубы, ни огонь. По крайней мере, до тех пор, когда тот не выговорится.

По крайней мере, до тех пор, когда тот не выговорится.

А выговорился Микишка. как ни странно, довольно быстро. Только завел он свою привычную песню про недопустимость расходования

государственных средств на финансирование непонятных вооруженных формирований — и вдруг осекся на полуслове.
— Ладно, традиции соблюли, спецдружину обхаяли, можно и к главному переходить, — выпалил он и тем самым окончательно добил окружающих.

Доселе заткнуть словесный поток сварливого дьяка мог только окрик Берендея, зубы Гореныша, ну или, в крайнем случае, кулак Солнцевского. —

Князюшко, отец родной, ты случайно на сердце в последнее время не жаловался али, скажем, на голову? Впрочем, ты не волнуйся, ежели тебя

удар хватит, так у меня отварчик особый есть, враз на ноги поставит.
— Сейчас удар хватит тебя, — хмуро заметил Берендей, белея от ярости, — и ни один отварчик не поможет. Говори дело!
— Дык, это я хотел по-научному, так сказать, подготовить, но ежели ты в этом деле ничего не понимаешь…
Князь слегка приподнялся на троне, и этого хватило, чтобы дьячок прикусил язык и перешел к главному. Сделал он это в свойственной ему

манере.
— Агриппина жива, здорова и теперь интересуется, готов ли ты воссоединиться с законной супругой или так и пойдешь в монастырь грехи

замаливать?
— Чего? — не понял князь.
— Говорю, поди, нагрешил за свою жизнь?! — повысил тон Микишка, разговаривая с Берендеем как с глухим.
— Нет, до этого «чего», — несколько сумбурно пояснил верховный киевский правитель.
— Жена твоя перед дверьми закрытыми стоит, войти боится. Я уж ее и так и эдак уговаривал, а она ни в какую, мол, наверняка, серчаешь на

нее и видеть не захочешь. Кстати говоря, тоже в монастырь собралась…
То ли из-за накопленной усталости, то ли еще из-за чего, но смысл сказанного дошел до Берендея не сразу. Он нахмурился (Микишка ощутимо

вздрогнул), попытался отобрать у Севастьяна его кинжал (не получилось), в двух словах высказал все, что думает о воеводе, таким же

количеством слов обошелся, чтобы уволить его со службы (чем вызвал усталую улыбку на лице старого вояки), и уже только после этого сломя

голову бросился прочь из тронного зала.
Дубовые двери застонали под ударом княжеского плеча, и спустя мгновение ячейка древнерусского общества была восстановлена. Как и обещал

Микишка, целая и невредимая княгиня повисла на шее у супруга, и тот, совершенно не стесняясь окружающих, впился губами в ее уста. Так как в

те далекие времена правила этикета были непременным спутником верховной власти, почти все присутствующие скромно отвернулись. Исключением

оказались выходцы из Малого Халявца, но и они последовали общему примеру, наткнувшись на выразительный взгляд Солнцевского.
Надо отдать должное Берендею и Агриппине, не прошло и пяти минут, как после скромного покашливания их дочери они смогли оторваться друг от

друга.
— Как? Где? Почему? — Берендей тут же, как пулемет, выстрелил несколько вопросов, рвавшихся из его груди.
— Я нормально, пряталась у Микишки, — княгиня сходу ответила на первые два и осеклась, подобравшись к третьему, — а вот на вопрос

«почему?» так просто и не ответишь.
— Давай сложно, — тут же охотно согласился князь, нежно и ласково обнимая вновь обретенную супругу.
Совершенно счастливая Агриппина сделала над собой видимое усилие и выскользнула из объятий Берендея.
— Сложно так сложно, — вздохнула она и решительно направилась к трону.

— Сложно так сложно, — вздохнула она и решительно направилась к трону.
После всего случившегося за последнее время Илюха считал, что удивиться уже не сможет ничему. То, что произошло следом, заставило бывшего

солнцевского братка не быть столь уж категоричным. Княгиня со знанием дела пошарила где-то за троном и извлекла оттуда знакомую до глубины

души массивную плоскую флягу из нержавейки. Помнится, именно с нее началась столь неожиданная и странная дружба с Изей после памятного ДТП

на ночном шоссе, в результате которого они и очутились в далеком, почти сказочном Киеве. Хотя если быть совсем точным, то дружба началась

не с самой фляги, а с ее содержимого, уничтоженного на пару с чертом после бурного выяснения отношений.
Немного позднее она была довольно бесцеремонно реквизирована представителем верховной власти с такой вот мотивировкой: «Мне нужнее!» Хоть

и жалко тогда было отдавать ее Берендею (все-таки память о далекой исторической родине!), а поспорить с таким аргументом было сложно. В

отличие от старшего богатыря, из-за непрерывного контроля со стороны супруги, князь не мог себе позволить пропустить чарку, вот и

приходилось маскироваться. Форма и размер данного сосуда как нельзя лучше подходили для того, чтобы и князь не чувствовал себя лишенным

маленьких мужских радостей и Агриппина не тратила столько сил и нервов в борьбе за трезвый образ жизни неугомонного супруга. И вот теперь

этот стойкий и убежденный борец с зеленым змием собственноручно протянул флягу Берендею.
— Ты знала? — искренне удивился князь, судя по всему имея в виду свой нехитрый тайник.
— Конечно, — улыбнулась Агриппина и тут же добавила: — Сделай несколько глотков.
— Зачем? — инстинктивно ляпнул совершенно нелепый вопрос князь, но флягу взял.
— От нервов, — охотно пояснила княгиня, — настойка корня валерианы в такой ситуации, конечно, лучше бы помогла, но и Изин первач тоже

подойдет.
Услышав свое имя, черт встрепенулся, а осознав смысл услышанного, активно закивал головой, мол, его фирменный самогон вообще лучшее

лекарство от всех хворей, включая нервные расстройства, депрессию и необоснованную попытку сложить с себя бремя верховной власти.
Под чутким контролем своей благоверной Берендей сделал три больших глотка, перевел дух и влил в себя еще два.
— Достаточно, — отрезала княгиня, отбирая флягу, — в больших количествах лекарство становится ядом. Ну как, готов меня слушать?
Изин первач уже начал благотворно действовать на организм верховного киевского правителя, и поэтому он ограничился коротким кивком.
— С чего бы мне начать? — протянула Агриппина, наматывая кончик косы себе на палец. — Пожалуй, с плошки и ложки.
— Это те, которые не дали вас отравить? — уточнила Соловейка.
— Да, они, — согласилась княгиня и, чуть помедлив, добавила: — Старая деревянная плошка и такая же ложка, что с незапамятных времен

передавались из поколения в поколение по женской линии. Только вот не от смерти они меня спасти хотели…
— А от чего?
— От скуки да хандры, — со вздохом призналась Агриппина. — Видимо, у наших предков считалось, что для будущей мамы плохое настроение

пострашнее иного яда будет. А, может, для распознавания яда какая-нибудь другая утварь предназначалась? Как бы то ни было, но это они меня

развеселить хотели, вот и начали чудить: кашей кидаться да по горнице плясать. Мне бы посмеяться тогда, расслабиться, глядишь, тогда не

было всей этой истории.

— Но ведь кошка! — не сдавалась Любава. — Вы же сами рассказывали, что кошка этой самой каши съела и котят мертвых вы кинула!
— Трагическое совпадение, — пожала плечами княгиня, — я потом вспомнила, что она уже не первый раз разродиться нормально не могла. Только

вот тогда, когда мертвых котят увидела, я сама не своя стала от страха за дите неродившееся. Ну закричала, конечно, няньки сбежались,

супруг примчался, и завертелось… А уж когда кто-то шибко умный брякнул, что, мол, эта посуда яд распознавать может, ситуация окончательно

вышла из-под контроля.
— Так за мной нужно было послать! — гордо заметил Микишка. — Я бы сразу понял, что ничего опасного не случилось.
— С чего это? — удивился Солнцевский.
— А с того, что в отличие от тебя, лишенец, я с самого измальства во дворце ошиваюсь! Тьфу ты, то есть обитаю. Так что я и про посудину

эту знал, и про кошку порченую. Я вообще все про всех знаю!
Микишка гордо выпятил впалую грудь и даже стукнул в нее хиленьким кулачком. Следствием этого действия стало облачко пыли, выбитое ударом

из старой рясы. Он собрался было продолжить выступление, но княгиня вернулась к своему рассказу, а перебивать великокняжескую особу он не

решился.
— Конечно, скрыть ото всех произошедшее было нашей общей ошибкой. Но уж больно тогда все гладко сложилось, все одно к одному.
— То есть то, что мы приняли за заговор, было всего лишь цепью совпадений? — наконец смог вымолвить несколько слов Берендей.
— Увы!
— Значит, подключать к этому делу «Дружину специального назначения» не было никакого смысла?
В отличие от Агриппины, которая довольствовалась простым кивком, совершенно счастливый Микишка тут же влез со своими комментариями.
— Ты, князь-батюшка, тут не виноват ни капельки. Это все Илюха со своей командой кашу заварили. Военные, да еще специальные, что с них

взять! В голове-то тараканы, их хлебом не корми — дай повоевать вволю али порасследовать чего.
— Хватить молоть языком, — вступился за своих подчиненных Берендей, — следствие было начато по моему приказу. И я буду решать, справились

они с поставленной задачей или нет. Вон, после второго покушения, я их чуть на кол не посадил… Стоп!
От резкого окрика князя Микишка ощутимо вздрогнул, приписав подобное внимание со стороны верховной власти своей персоне. Впрочем,

напрягался он зря, в данный момент князя меньше всего интересовал сварливый дьячок.
— А как же пожар? Ведь он-то был настоящим, и поджог был аккурат под покоями Агриппины!
Все как по команде посмотрели на княгиню, в надежде получить ответ на заданный ее мужем вопрос. Однако она не проронила ни слова и только

лишь улыбнулась самыми уголками губ. Тут же вместо Агриппины опять влез в разговор Микишка. Только на этот раз сделал он это как-то

странно, скорее, нерешительно:
— Кхе, кхе…
— Замолчи, не до тебя сейчас, — отмахнулся от него Берендей, — я хочу понять, кто устроил этот пожар?
— Так я и говорю: кхе, кхе… — сквозь зубы выдавил дьячок. И вдруг резко махнул рукой: — Да ладно, чего там, вон змеюка трехголовая о

прошлом годе чуть всю «Иноземную слободу» не спалила, и ничего! Авось и меня помилуют, я, чай, не чудище какое, а какой-никакой человек!
— Что ты несешь? — зарычал князь.
Мотя же в очередной раз выпустил в сторону скандалиста небольшой сноп разноцветных искр — на его языке это означало последнее

предупреждение.

Микишка намек понял и на всякий случай увеличил дистанцию между собой и Змеем на два шага.
— Так, на чем мы остановились? Ах да, на том, что это я подпалил тогда дворец.
— Ты?! — выдали хором все присутствующие.
— Только я не нарочно! — сразу предупредил дьячок. — Стража окаянная меня к Агриппине в светелку не пустила, а когда настаивать начал —

вообще с лестницы спустила. Так я расстроился, что пошел куда глаза глядят, дабы поправить здоровье как физическое, так и моральное. Шел,

стало быть, шел, а тут, бац, — темно стало, хоть глаз выколи. Огниво у меня всегда с собой, вот и решил подсветить себе. Кто ж знал, что

там ворох каких-то стружек окажется, вот и полыхнуло…
— Перевожу на понятный, — ехидно бросил Изя, — с расстройства этот тип решил здоровье поправить и в кладовку забрался. А чтобы его повар

не заметил, дверку за собой и притворил. Дальше, думаю, правда: наглое и циничное нарушение правил техники противопожарной безопасности и

неумышленный поджог. Кстати, стружками перекладываются бутыли с вином при транспортировке, чтобы не разбились. Вот недавно с караваном из

Крыма в подарок от местного хана нашему князю сто бутылей отборного вина прибыло, так там опилок и стружек целый ворох был. Я пока до вина

добрался, на буратину стал похож…

Тут черт сообразил, что явно ляпнул лишнее. Он тут же постарался подправить ситуацию и увести разговор со скользкой для себя темы.
— Так, стало быть, и второго покушения не было, а пентхаус княгини оказался подкопченным только благодаря шаловливым ручонкам этого

дегустатора-неудачника?
— Почему это неудачника? — тут же обиделся дьячок. — Я, кстати, успел…
Изиным красноречием и изворотливостью Микишка не обладал и потому предпочел просто прикусить язык, причем в буквальном смысле этого слова.

Просто, быстро и крайне эффективно.
— Ясно все, — Берендей махнул рукой на своего вороватого подданного.
— Серьезно? — удивилась Соловейка, глядя на самодержца с восторгом и удивлением одновременно.
— Ну не все, конечно, — тут же дал задний ход князь, — а только то, что пожар не стал результатом чьего-то злого умысла.
— Стало быть, можем двигаться дальше? — тут же предложила немного разочарованная Любава.
— Можно, — согласился Берендей и вновь сконцентрировал все свое внимание на драгоценной супруге. — Грунечка, солнышко, но ведь когда ты

исчезла, в опочивальне обнаружили следы борьбы, да и кровь на кровати.
Тут княгиня откинула назад свою массивную косу и продемонстрировала свежий шрам на своей шее.
— Сама удивилась, вроде и рана неглубокая, а кровищи было…
— Так значит, покушение все-таки было? — с плохо скрываемой надеждой в голосе поинтересовался черт.
— Не было! — совершенно однозначно отрезала княгиня. — Вспомните, когда это произошло.
— На Святки, кажется, — напрягши память, выдал Берендеи.
— Точно! А что делают в эту ночь?
— Гадают на суженого, — подсказала Любава. И тут же вздрогнула от своих же слов.
В следующее мгновение бывшая купеческая дочка вспомнила, что именно в ту самую ночь она запустила в Илюху своим сапогом (и тот довольно

ловко поймал его!). Правда, в тот момент старший богатырь рассматривался не в качестве потенциального жениха, а исключительно в виде

мишени.
«Нет, стоп, так не пойдет! — решительно остановила себя Соловейка.

«Нет, стоп, так не пойдет! — решительно остановила себя Соловейка. — Какая, собственно, разница, кто в каком качестве рассматривался?

Главное, что были Святки, старинное полуночное гадание, полетел сапожок на суженого, и этот самый суженый, благодаря своей отменной

реакции, его поймал и вернул хозяйке! Мог бы не ловить? Мог! Мог не возвращать? Мог! А раз так, то некого винить, сам виноват. «Назвался

груздем — полезай в кузов» — и все в том же духе. И это уже не пустые девичьи мысли, а судьба. Против судьбы, как всем известно, не

попрешь, так что и пробовать не стоит».
Подобные рассуждения заставили Любаву на время забыть о своих служебных обязанностях, заметно покраснеть и смахнуть со лба выступившие

капельки пота. Впрочем, никто из окружающих не заметил ни изменения цветовой гаммы на ее лице, ни другого проявления крайней степени

возбуждения, слишком уж все были заняты повествованием Агриппины. Оно и к лучшему, младшему богатырю нужно было время, чтобы обдумать

открывшиеся перед ней перспективы, причем желательно не отвлекаясь на такие мелочи, как ложные покушения и липовые попытки государственного

переворота.
— Так вот, кто-то шибко сильный, но не очень умный решил, видимо, погадать и запустил в мое окно валенком, — продолжала вещать, княгиня,

даже не подозревая, какой ураган эмоций пронесся в голове младшего богатыря, стоящего рядом.
— Не сапог, а валенок? — не поверил своим ушам Илюха. — Мало того что подобная замена выглядит, по меньшей мере, нелепо, так ко всему

прочему ваша спальня располагается на третьем этаже. Никакой валенок не долетит, он же легкий.
— Легкий, — охотно согласилась Агриппина. — Именно поэтому этот кто-то и положил в валенок камень. Камень оказался с острым краем, и,

когда они на пару с пыльной черной обувкой выбили окно, выпал и рассек мне шею.
— А следы борьбы? — не мог успокоиться Изя. — Ведь борьба-то была?
— Конечно, и еще какая, самая отчаянная и бескомпромиссная, — хмыкнула княгиня. — Между мной и валенком.
Агриппина увидела множество удивленных взглядов и поспешила пояснить свои слова:
— Вы только представьте: вся на нервах после двух неудачных покушений (я же тогда не знала, что они оказались ложными), мысли только об

опасности, которой подвергается мой будущий сын, и вдруг грохот, удар по голове, боль, и на меня сзади наваливается что-то большое и

черное. Естественно, я закричала и попыталась откинуть это от себя. А тут, как назло, полог над кроватью обрушился, так что избавиться от

«нападающего» удалось не сразу. В общем, я от ужаса совсем разум потеряла, от валенка наконец избавилась, из полога выпуталась и убежала.
— Но… — протянул молчащий доселе Севастьян, — …как вы проскользнули незаметно мимо стражи? Ведь в ту памятную ночь я лично поставил у

ваших покоев самых лучших богатырей. Они не могли пропустить вас!
— Конечно, не могли, — Агриппина охотно согласилась со словами старого воеводы. — Просто из покоев я выбралась потайным ходом. Еще помню,

на пороге обо что-то мягкое споткнулась и чуть не упала.
— Чем ты выбралась?! — подскочил на своем месте Берендей. — Каким еще ходом?
— Потайным, — спокойно подтвердила княгиня, беря супруга за руку и безуспешно пытаясь его успокоить.
— Я муж или не муж?! — на повышенных тонах неизвестно кому задал вопрос верховный правитель Киева. Потом немного подумал и усилил его: — Я

князь или не князь?!
— Конечно, муж, — тут же подтвердила Агриппина.

Потом немного подумал и усилил его: — Я

князь или не князь?!
— Конечно, муж, — тут же подтвердила Агриппина. — Конечно, князь.
— А раз так, то почему же я не в курсе, что из опочивальни моей супруги неизвестно куда ведет потайной ход?
— Пошему неизвестно? — вдруг встрял попритихший было Микишка. Он явно переусердствовал, когда решил прикусить собственный язык, и теперь

сильно шепелявил. — Ход штаринный, проверенный. А ведет он аккурат на второй эташ, прямо к шерной лештнише.
— Ты о нем знал?! — взревел Берендей.
— Конешно. Батюшка ваш (упокой душу его грешную!) большой ходок до шеншкого полу был, вот и велел этот ход шделать, штобы мог нешаметно из

шпальни уходить и матушку вашу не нервировать.
— Но почему тогда он не оставил эти покои мне, а настоял, чтобы в них поселилась моя молодая супруга? — продолжил недоумевать Берендей,

пропуская мимо ушей вольные воспоминания Микишки о своем родителе.
— Видимо, отдавал себе отчет, что сынок пошел по его стопам, — хмуро бросила Агриппина.
— Тошно-тошно, так, — подтвердил слова княгини шепелявый дьячок и, обернувшись к Берендею, добавил. — А ишшо его матушка ваша, так

шкашать, ш полишным заштукала. Полишную за кошы вон из дворша, а батюшке пошледнее предупрешдение, подшатыльник и шмена мешта шительства.
Берендей при этих словах инстинктивно потер затылок и бросил заискивающий взгляд на Агриппину, словно это именно его поход «налево» был

пресечен бдительной супругой. Похоже, князь уже и сам был не рад, что докопался до маленькой семейной тайны. По-любому, он решил поскорее

сменить сомнительную, как ни глянь, тему разговора.
— Ладно, чего былое-то ворошить? И вообще вся эта история лишний раз подтверждает тот неоспоримый факт, что предки мои были людьми мудрыми

и знали, что делали.
— Угу, а еще то, что по мужской линии у вас в семье передается не только мудрость, но и…
— Смелость! — тут же брякнул Изя и довольно подмигнул Берендею. — Исключительно смелость.
Агриппина пробурчала себе под нос что-то нелицеприятное про мужскую солидарность, но более развивать эту тему не посчитала нужным.
Новым толчком к довыяснению обстоятельств того злополучного дня послужил простой и вполне резонный вопрос Севастьяна:
— Позвольте, если не было никакого покушения, а был лишь влетевший в окно валенок, судя по всему, невинная (тут княгиня заметно

поморщилась и потерла свежий шрам на шее) шалость какой-то девицы, ищущей жениха, то кого же тогда мои ребята чуть было не сцапали

подокнами княжеской опочивальни? Поверьте, потасовка случилась нешуточная, со всеми сопутствующими моментами. Там все было: и выбитые зубы,

и рассеченные брови, и расквашенные носы… Это ж какой девице по силам так отделать моих богатырей и скрыться до прихода подкрепления!
Старый вояка уставился на княгиню в надежде получить исчерпывающий ответ. Поскольку монаршая особа хранила молчание, свое внимание

Севастьяну пришлось переместить на Микишку. Как ни крути, но он уже не раз за эту бесконечную ночь поражал своей осведомленностью в делах

княжеской четы. Но и тут воеводу ждало полнейшее разочарование. Дьячок вдруг ни с того ни с сего проявил жгучий интерес к мирно дремлющему

Моте. Бесцветные, сальные глазки с таким упорством принялись разглядывать чешую Гореныша, что тот невольно поежился, а через некоторое

время и зачесался.
— Отвянь от маленького, — тут же навел порядок Илюха, — вишь, у него на тебя аллергия.

Как ни странно, но на этот раз Микишка не только не огрызнулся в ответ, но и тут же отвел взгляд от трехголового.
— Головой-то не верти, а коль не знаешь, так и скажи, — пробасил Севастьян.
— Я девишами не интерешуюшь! — гордо отозвался Микишка и добавил все с тем же шепелявым пафосом: — По долшности не полошено. А ты,

Шеваштьян, вмешто того штобы верного княшешкого шлугу дурашкими вопрошами мушить, лушше бы за фишподготовкой швоих богатырей шледил.

Глядишь, и шмогли бы они девишу эту заарендовать и по шеям не шхлопотать.
— Да говорю я вам, не могла никакая девица на свете с моими ратниками такое сотворить! — воскликнул воевода, с присущим ему хладнокровием

пропуская мимо ушей необоснованную критику уровня физической подготовки вверенных ему подразделений.
— Кхе, кхе, кхе! — тут же раздалось не очень вежливое троекратное покашливание.
Севастьян торопливо пробежался взглядом по окружающим и тут же корректно поправился:
— Конечно, за исключением младшего богатыря «Дружины специального назначения» Любавы.
Соловейка удовлетворенно кивнула, ее полностью устроили подобные извинения, полученные от руководства. Однако, как уже было сказано,

возмущенно кашляла не одна она.
— Кхе, кхе! — вновь раздался раздраженный звук, и Севастьяну снова пришлось призвать на помощь всю свою политкорректность, дабы смягчить

свое недавнее высказывание.
— Драгоценная княгиня Сусанна, конечно, могла бы справиться с патрулем, но как мы уже выяснили, она к этому делу не имеет ровным счетом

никакого отношения!
Эти слова оказались самым большим признанием заслуг Солнцевского как тренера. Сами посудите — воевода во всеуслышание признал, что во всей

Руси есть только две женщины, которые не только не уступают его лучшим богатырям, но и в чем-то их превосходят. И обе они тренировались под

его, Илюхиным, непосредственным руководством. Только бывший чемпион по греко-римской борьбе сделал шаг вперед, чтобы получить положенные

ему по заслугам поздравления, как всю торжественность момента славы испортил все тот же противный звук.
— Кхе!
Солнцевский резко повернулся к источнику этих звуковых колебаний воздуха и тихо застонал. Оказывается, и без его скромного участия

матушка-Русь могла произвести на свет индивидуума женского пола, способного отбиться от патруля. И этим индивидуумом оказалась уже немного

подзабытая Феврония из Малого Халявца. Во всяком случае, именно она в третий раз прочищала горло таким своеобразным способом.
— Что, я не женщина, что ли? — неизвестно у кого громогласным голосом поинтересовалась Феврония. — И вообще, где это сказано, что честной

вдове нельзя погадать на Святках? Только я пятый валенок метнула, как они налетели, как начали руки крутить, вот и пришлось мне свою вдовью

честь кулаками отстаивать…
— Погодите, погодите… — остановил говорливую Халявщицу Илюха, — как это «пятый валенок»? Там что, еще валенки были?
— Конечно, — Феврония даже немного удивилась, — в наше время доверять судьбу только одному валенку, по меньшей мере, неразумно. Не один,

так другой, не другой, так третий, хоть кто-нибудь да попадется!
Илюха задумчиво почесал в затылке и кинул озадаченный взгляд на рогатого коллегу. Мать и сын малохалявцы за эту ночь настолько заморочили

ему стриженую голову, что старшему богатырю явно требовалась поддержка со стороны компаньона. Изя все понял правильно и тут же подключился

к беседе:
— А почему, собственно, валенки, а не сапоги? Феврония смерила не очень героическую внешность Изи заинтересованным взглядом, осталась не

очень довольной увиденным, но все же поинтересовалась:
— Я уже говорила, что вдова? Черт торопливо кивнул.

Изя все понял правильно и тут же подключился

к беседе:
— А почему, собственно, валенки, а не сапоги? Феврония смерила не очень героическую внешность Изи заинтересованным взглядом, осталась не

очень довольной увиденным, но все же поинтересовалась:
— Я уже говорила, что вдова? Черт торопливо кивнул.
— А то что у вас здесь, в столице, на базаре с честных людей три шкуры за обувь дерут?
— Нет, но это не важно.
— Еще как важно! Откуда у честной вдовы деньги на десяток пар сапог, чтобы хоть с какой-то долей вероятности обеспечить себе достойного

спутника жизни. На валенки-то еле-еле наскребла.
Зрелище, как могучая Феврония словно метатель молота во дворе княжеского дворца кидает в разные окна один валенок за другим, настолько

ясно предстало перед Изиными глазами, что тот даже улыбнулся. Впрочем, расслабиться доморощенному сыщику не удалось, что-то в рассказе

малохалявщицы не состыковывалось.
— Погодите, так вроде при гадании сапог, тьфу ты, то есть валенок, за порог кидают, а не в окна?
— Дилетантская точка зрения, — суровым тоном отрезала Феврония, — окно ничуть не хуже. И радиус поражения больше.
Откуда правительница Малого Халявца знает про «радиус поражения», Изя выяснять не стал. Он вообще стал привыкать, что его с Илюхой

словечки, принесенные из далекого будущего, пошли в народ.
— Надеюсь, мне зачтется? — с надеждой в голосе молвила Феврония, переводя взгляд с Берендея на Солнцевского и обратно. — Ну в смысле,

чистосердечного раскаяния, сотрудничества со следствием и в память о былых заслугах?
— Нам! — тут же подскочил Студнеслав. — Мамаша хотела сказать, НАМ зачтется, а еще лучше — только мне. Я еще больше раскаялся, а

сотрудничать со следствием мне было сложно, так как я еще молодой и жениться не собираюсь. А стало быть, в дурацких гаданиях замешан не

был. И если судить по справедливости, то моя мамаша…
Чем собирался закончить свое выступление молодой князек, услышать так и не удалось. Илюха Солнцевский не выдержал и сделал то, о чем

мечтал с самого первого дня знакомства со Студнеславом, — с огромным удовольствием врезал ему по физиономии.
— Извините, не выдержал, — обратился Илюха к Берендею, после того как Студнеслав принял горизонтальное положение метрах в пяти от точки

встречи с богатырским кулаком. — Я все понимаю, он князь, и прочее, так что готов понести заслуженное наказание и…
— И хватит болтать ерунду, — отмахнулся Берендей. — Еще немного и я бы последовал твоему примеру. На редкость мерзкий тип, что поделаешь,

родственников не выбирают.
Князь киевский презрительно глянул на притихшую Февронию и бросил одно только слово:
— Исчезните!
Халявщице не нужно было повторять дважды. Она легко забросила обмякшего сыночка на плечо и торопливо покинула тронный зал.
— Вы тоже, — обратился князь к Гордону и Старко, правда, уже не таким грозным голосом.
Те рванули прочь с такой скоростью, что на полу остались отчетливые следы от сапог.
— С пробуксовкой, — отметил себе под нос Солнцевский.
На некоторое время в тронном зале воцарилась совершенно непривычная тишина. Первым ее нарушил Берендей:
— Как же хорошо, что все закончилось.
— Мало того, что закончилось, но еще закончилось хорошо, — подхватила Агриппина.
— И никто не умер, — резонно добавила Сусанна, — все целы и здоровы.

— И, главное, не осталось ни одной недосказанности, всем все ясно, — добавил от себя Вилорий, ласково обнимая супругу.
— Всем все ясно… — повторил слова молодого князя Изя, в задумчивости теребя кончик носа.
— Что-то не так? — осторожно поинтересовался у среднего богатыря Севастьян.
— Так-то оно так, но… — протянул черт. Потом очнулся от своих дум и добавил: — Ну что, время позднее, пора по домам.

— Точнее уже раннее, — поправил друга Солнцевский, — скоро утро.
— Может, заночуете здесь, во дворце? — предложил Берендей.
— Нет, мы к себе, в «Чумные», — устало улыбнулся Солнцевский и похлопал рукой по ноге, тем самым предлагая Моте подниматься с належенного

места.
— Пожалуй, мы тоже пойдем, — вполголоса проговорила Сусанна, беря мужа под руку.
Сделав по направлению к выходу два шага, молодая княгиня вдруг резко развернулась и бросилась к родителям. Те с видимым удовольствием

заключили ее в объятия. Слишком долго между ними стоял барьер недоверия и подозрений, и теперь уже никто из венценосной семьи не скрывал

нахлынувшие на них эмоции. Агриппина и Сусанна рыдали в голос и отчаянно просили друг у друга прощения, а Берендей просто обнял обеих

своими могучими руками и торопливо, словно пытаясь наверстать упущенное, расцеловал.
Сцену всеобщего примирения, как ни странно, завершил Изя. Средний богатырь ни с того ни с сего тоже прослезился и бросился в порыве чувств

обнимать всех подряд. И если шустрая Соловейка смогла выскользнуть из его объятий, то остальным пришлось ощутить все прелести эмоциональной

натуры черта.
— Итак, подведем итоги, — раздался голос Микишки, как только Изя закончил лобызать Агриппину в щеки, при этом нашептывая что-то на ухо, —

по-моему, вше жаконшилось ошень хорошо и мошно ш полной уверенноштью шкажать, што «Друшина шпешиального нажнашения» не шправилашь ш

поставленной шадашей и тем шамым полноштью дишкредитировала шебя.
— Нет, итоги мы будем подводить не сейчас, — заметил Берендей, лукаво подмигнув жене, — вот утречком, часиков в девять…
— После пережитого мне нужно выспаться, — решительным голосом Агриппина пресекла игривое настроение супруга.
— Но… — попытался было воспротивиться Берендей.
— Не сегодня, дорогой, — ласково произнесла княгиня и погладила мужа по щеке, — я действительно очень устала и хочу завтра проспать до

обеда. Да, и прикажи убрать стражу от дверей. Все уже позади, и охрана мне больше не нужна. Тем более что от богатырей так несет чесноком,

что я в своей светелке не только о сне, но и о простом отдыхе думать не могу.
— Дык профилактика, — пробурчал Севастьян, — так сказать, от простудных заболеваний и прочее.
— И профилактируйте себе на здоровье, только не у моей светелки, — отрезала Агриппина и, немного поразмыслив, добавила: — А я, пожалуй,

завтра же отправлюсь под охраной в Киево-Печерскую лавру и пробуду там до родов. Так всем спокойнее будет.
Не то чтобы Берендей был так уж и рад заявлению супруги, но спорить с ней не стал.
— Хорошо, дорогая, как скажешь, — грустно заметил он и обратился к остальным уже совсем другим, решительным голосом: — Точно в девять

часов прошу всех ко мне, будем ставить жирную точку во всей этой истории, а сейчас всем спать. Да, о моем возвращении и о чудесном

избавлении Агриппины никому ни слова.

Сусанна согласно кивнула, еще раз чмокнула в щеку родителей и совершенно счастливая покинула с Вилорием тронный зал. Ее супруг, князь

Галицкий, светился блаженной улыбкой, но выглядел несколько ошарашенным, похоже, он до сих пор не мог поверить в столь счастливое

разрешение всех семейных проблем.
— Княшь-батюшка, но ведь они не шправилишь? — взмолился Микишка. — Ты только шкажи, не шправилишь, да?
— Завтра, все завтра, — словно от надоедливой мухи отмахнулся от дьячка Берендей, обнял вновь обретенную супружницу за талию, и княжеская

чета отправилась к себе в покои.
— Но мы ше их рашформируем? — забился в последней надежде Микишка и бросился вслед за ними.
И хотя вся троица уже покинула помещение, откуда-то издалека все еще доносился шепелявящий Микишкин голос. Дьячок, как заведенный,

талдычил свое:
— Мы ш их рашформируем, да?!
— Надеюсь, дальше порога опочивальни они его не пустят, — попыталась грустно пошутить Соловейка. — Пожалуй, пойдем и мы. До утра осталось

совсем немного времени, может, удастся часок-другой подремать?
— Надежда — прекрасное чувство, — хмыкнул Изя и первым из их компании покинул тронный зал, не обращая внимания на немного удивленный вид

своих коллег.
То, что предстало взору спецдружинников снаружи, заставило их если не рассмеяться, то искренне улыбнуться. Былинные богатыри Илья Муромец,

Добрыня Никитич и Алеша Попович — краса и гордость русского воинства — застыли в крайне неудобных позах, из последних человеческих сил

изображая спящих.
— Не понял… — то ли спросил, то ли констатировал Севастьян.
— Что же тут непонятного? — удивился Изя. — Команды «вольно» не последовало, сигнала прийти на помощь тоже, вот ребята и пребывают в

подвешенном состоянии.
— А заснуть им не позволила воинская дисциплина, — содержал друга Солнцевский.
— Угу, а еще правила дворцового этикета и, конечно, соблюдение субординации, — поддакнула Соловейка.
— То есть все то, чего, по мнению руководства, так не хватает нашей команде, — ехидно резюмировал Изя и подмигнул Севастьяну.
На этом «Дружина специального назначения» с чувством выполненного долга в полном составе покинула княжеский дворец.
Несмотря на то, что критерии оценки настоящей русской женщины были сформулированы великим русским поэтом Некрасовым только в конце

девятнадцатого века, Агриппина соответствовала им в полной мере. Нет, избави бог, на пути несущихся коней она никогда не стояла, да и с

огненной стихией отродясь в спор не вступала. Зато еще в юности ее выдали замуж за Берендея, и она умудрилась с ним прожить почитай всю

свою сознательную жизнь. И тут, подле своего законного супруга (а по совместительству верховного киевского правителя), ей удалось в полной

мере раскрыть все грани своего характера.
Женщину слабую и нерешительную взрывной характер мужа рано или поздно довел бы либо до могилы, либо до сумасшедшего дома, либо до

монастыря. Агриппина же не только не отправилась по одному из этих трех адресов, но и смогла постепенно начать контролировать и

корректировать поступки своего любимого, но чересчур активного супруга.
Вот и сейчас, несмотря на бурное возмущение и весьма активный напор своего царственного мужа, она смогла-таки настоять на своем и

отправила его спать, захлопнув дверь буквально перед его носом. Берендей еще некоторое время поскребся в запертые двери, потом негромко

выругался, вздохнул и убрался восвояси, попутно сняв караул от опочивальни княгини, как она и просила.

Берендей еще некоторое время поскребся в запертые двери, потом негромко

выругался, вздохнул и убрался восвояси, попутно сняв караул от опочивальни княгини, как она и просила.
Вопреки заверениям в необычайной усталости спать Агриппина не легла. Она неторопливо прошлась по спаленке, приподняла край массивного

гобелена в изголовье кровати и тщательно проверила засов на тайной дверке, скрытой за ним. Далее такому же осмотру подверглись и запоры на

входной двери. Удовлетворенная осмотром, княгиня чуть-чуть приоткрыла створки окна, оставив небольшую щель, в которую тут же устремился

холодный воздух. Печи во дворце топились исправно, и он всего лишь добавил немного свежести в теплых покоях.
Агриппина уселась в резное кресло у большого зеркала, распустила косу и принялась расчесывать густые волосы массивным костяным гребнем.

Движения ее были плавными и подчеркнуто медленными, а застывший в одной точке взгляд говорил, что мысли чудесно спасенной княгини были

очень далеко. Из этого состояния ее вывел негромкий, но настойчивый стук в дверь. Женщина вздрогнула, словно не понимая, что происходит

вокруг, и растерянно оглянулась. Стук повторился и окончательно вернул ее в реальный мир. Спустя мгновение она тряхнула копной расчесанных

волос и решительно поднялась с места.
— Кто там? — скорее по привычке поинтересовалась Агриппина, уже протянув руку к засову.
— Это я, Вилорий, — раздалось из-за двери. Поднятая рука княгини застыла на полпути.
— Меня Сусанна послала, срочное известие, откройте, пожалуйста! — выпалил молодой князь из-за двери.
Имя дочери подействовало на Агриппину успокаивающе, и она отодвинула задвижку. В комнату мгновенно просочился Вилорий. Просочился, тут же

притворил за собой дверь и корректно, но твердо отстранил от нее княгиню.
— Что случилось? — вскинула бровь супруга киевского князя.
— Погодите, не сразу, — отозвался молодой князь, довольно бесцеремонно отодвигая Агриппину еще дальше от выхода.
Далее он проделал то, что еще совсем недавно сделала сама княгиня, а именно прошелся по горнице и проверил надежность запоров. От взгляда

Агриппины не укрылось то, что месторасположение тайной двери оказалось хорошо известно ее зятю. Тем не менее, она спокойно вернулась на

свое любимое место у зеркала и голосом, полным ироничного спокойствия, повторила свой вопрос:
— Так что случилось, зятек?
— Ничего особенного, теща, — пожал плечами Вилорий, явно довольный произведенным осмотром, — ничего особенного.
Молодой князь плавно развернулся к собеседнице и принялся внимательно ее рассматривать. В его взгляде читался такой неподдельный интерес,

что со стороны могло бы показаться, будто он впервые видит мать своей супруги. К чести Агриппины, она спокойно выдержала этот изучающий

пристальный взгляд.
— Я так понимаю, Сусанна ничего мне не передавала? — наконец нарушила тишину княгиня.
— Точно так, — холодно согласился Вилорий, — моя драгоценная половина спит безмятежным сном, причем в объятиях своего законного супруга,

то есть меня.
С этими словами молодой князь вытащил из-за пазухи небольшой флакон и продемонстрировал его теще.
— Замечательные сонные капли, — пояснил Вилорий. — недавно из Галича прислали. Как-то в письме мамочке пожаловался на бессонницу, вот она

и расстаралась, прикупила у голландских купцов. Только строго-настрого предупредила, что для здорового крепкого сна хватит двух капель.

Собственно, именно столько я Сусанне в чай и добавил.

— А что будет, если выпьешь больше двух капель? — хмуро спросила Агриппина.
— Тоже сон, только вечный, — хмыкнул Вилорий. — Кстати, вас бессонница не мучает, драгоценная теща? Не желаете хлопнуть на сон грядущий?
— Не желаю, — отрезала княгиня.
— А придется…
На какое-то время воцарилась гробовая тишина. Наконец до Агриппины дошел смысл сказанного. Скорее инстинктивно, чем продуманно, она

бросилась к двери, но была перехвачена на полпути шустрым Вилорием. Молодой князь уже без намека на вежливость схватил мать своей жены за

руку и резким, грубым движением отбросил ее назад. Княгиня упала в кресло и буквально вжалась в его спинку.
— Ничего личного, просто техническая необходимость, — нависая над беззащитной женщиной и потирая руки, заметил Вилорий и тут же торопливо

добавил: — Кричать не советую. Во-первых, караул снят, и никто не услышит, а во-вторых… вы, конечно, не поверите, но мне крайне не хотелось

бы применить силу и вас ударить.
Агриппина невольно поежилась, но на этот раз удержала себя в руках.
— Знаете, дражайшая теща, я к вам в принципе неплохо отношусь, — ледяным тоном продолжил Вилорий, занимая тем временем стратегическое

место между Агриппиной и входной дверью, — точнее, относился до того, пока на старости лет вас не угораздило забеременеть.
— Что? — не поняла княгиня.
— Спрашивается, с какого перепугу ты решила сына рожать? — перейдя на «ты», грубо рявкнул Вилорий. В мгновение ока с него слетел последний

остаток светского лоска. Вместо вальяжного, воспитанного и немного застенчивого мужа Сусанны глазам Агриппины предстал человек, готовый на

все ради достижения своей цели. Стальные нотки в голосе, грубые движения и холодный, колючий взгляд не оставляли в том никаких сомнений.
— Так это все ты… — не то констатируя, не то обвиняя, потерянно протянула княгиня и обхватила голову руками.
— Конечно я! Или думаете, что я женился на вашей ненормальной доченьке по большой любви? Да я вообще женился не на ней, а на киевском

троне!
— Но ты вроде как поначалу вообще отказывался на ней жениться? А потом, когда с моей Сусанной занялся Солнцевский фитнесом да

бодибилдингом, ты больно быстро одумался и дал согласие на брак.
— Конечно, дал, только не из-за того, что эта неуравновешенная истеричка принялась какую-то пакость жрать да тяжести ворочать, — криво

ухмыльнулся Вилорий. — Мне тогда батюшка из Галича письмецо прислал, где очень красочно и доступно разъяснил, что я буду последним идиотом,

если откажусь от перспективы стать великим киевским князем. Помнится, я тогда посидел, подумал и понял, что несмотря ни на какую прыщеватую

уро…
— Я попросила бы выбирать выражения, — резко прервала его Агриппина, — это моя дочь!
— Ах, простите, простите, — саркастически расшаркался князь Галицкий, — несмотря на весьма странную супругу, я все же очень хочу сесть на

трон в стольном Киеве. Ну а после того как я определился в своих намерениях, остальное было делом техники. Чуть поохал при виде обновленной

невестушки, изобразил полный восторг от ее новых форм и дал себя уговорить пойти с ней под венец. Помнится, тогда даже в зал к этому самому

ненормальному Илюхе Солнцевскому стал ходить, чтобы Сусанна ваша перед свадьбой не задурила и не передумала.
— Странные вещи говоришь, — покачала головой княгиня. — По моим умственным способностям прошелся, и жена у тебя чуть ли не сумасшедшая, да

и старший богатырь тоже.

— По моим умственным способностям прошелся, и жена у тебя чуть ли не сумасшедшая, да

и старший богатырь тоже. По-твоему получается, что ты у нас один умный да нормальный.
— Конечно, — гордо заявил Вилорий, — я один и есть. А все потому, что знаю, чего хочу, и иду к своей цели, не обращая внимания ни на какие

помехи на своем пути.
— Хочу напомнить, что в данном случае это не помехи, а люди.
— Какая разница, помехи, люди… — отмахнулся молодой князь. — Это все патетика. И ведь, главное, как поначалу все замечательно

складывалось! Свадьба, рождение дочки, полное доверие со стороны жены, да и со стороны вас с Берендеем. За это время я сошелся со многими

боярами, богатырями и даже с тем же Илюхой и его ненормальной дружиной. Буквально весь город знает меня как открытого, приветливого парня,

немного затюканного чересчур активной супругой. Такая персона просто не может вызывать подозрение. Еще немного, и я бы подстроил чудесный

несчастный случай на охоте. Вы только представьте, как складно могло бы получиться! Ваш муженек либо попадает в лапы медведя, либо на клыки

секача. Народ в смятении, многочисленные родственнички в безутешном горе, вдовушка льет горючие слезы, а Берендей, в ореоле героя-мученика,

навсегда остается в памяти народной и нашей. Так как ни сыновей, ни родных братьев у него нет, я, несомненно, оказался бы в глазах

подданных наилучшей кандидатурой на вакантное место наипервейшего человека Руси.
— И ты бы все это хладнокровно сделал?! — аж задохнулась от возмущения княгиня.
— Конечно, — немного удивился Вилорий. — Я уже начал подготовку к последней охоте вашего дражайшего супруга, и тут узнал от Сусанны о

вашем пикантном положении. Берендей настолько ошалел от такой новости, что ни о какой охоте и слышать не хотел. Заперся во дворце и

принялся сдувать пылинки с вашего живота.
Вилорий до того разошелся, что сделал круг по опочивальне. Ему явно нужно было выговориться, и будущая жертва казалась донельзя подходящей

слушательницей, тем более что в соответствии с ближайшими планами все эти секреты она вскорости унесет с собой в могилу. В том, что именно

этим закончится их беседа, сомнений у Галицкого, судя по всему, не было. Все мосты сожжены, и дать задний ход уже не получится. Словно

напоминая себе об этом, флакончик с сонными каплями он не положил в карман, а все время сжимал в правой руке.
— Поначалу я не очень волновался, ведь мог родиться не будущий наследник престола, а всего лишь девочка. Но вскоре моя ненаглядная супруга

по секрету сообщила, что, по всем приметам, будет именно сын.
При этих словах Агриппина инстинктивно положила ладони на свой живот, словно пытаясь уберечь еще не родившегося ребенка от опасности,
— Между мной и заветной целью появилось еще одно маленькое препятствие, и я решил устранить его как можно быстрее.

— Убить, — сурово заметила княгиня, — называй вещи своими именами. Ты захотел убить меня и моего сына.
— Вы, наверное, опять удивитесь, но только его, — усмехнулся Вилорий. — Я уже говорил, что к вам у меня, по большому счету, претензий не

было, благо трон по женской линии не наследуется. Так что я отправился к одной полоумной бабке и купил зелья, которым пользуются некоторые

веселые девицы, дабы вытравливать нежеланный плод. Подсыпать его в кашу вообще не составило никакого труда. Кто же знал, что у вас из

поколения в поколение передается эта проклятая плошка с ложкой, дабы оберегать здоровье будущих мамаш!
— Но ведь Микишка после меня уверял, что эта посуда только веселит да развлекает? — В голосе княгини впервые прозвучало искреннее

удивление.

— Или дьячок был в курсе твоих делишек?!
— Не смешите меня, — отмахнулся Галицкий, — Микишка предан вашей ненормальной семейке до мозга костей. Хотя, несомненно, в этой истории он

оказался мне полезен.
— Не поняла…
— Чего тут понимать-то?! Маленькому человечку, пусть самому преданному, хоть иногда требуется простое человеческое внимание и участие. Он

из кожи вон лезет, чтобы быть полезным, а вы отмахиваетесь от него, как от навязчивой навозной мухи. Мне стоило один раз пригласить его в

кабак, налить чарку водки и бросить две-три восторженные фразы про его былые заслуги. Всё, он стал моим с потрохами! Вы даже не

представляете, сколько всего интересного я от него узнал. Ко всему прочему, он стал моими ушами, глазами и языком во дворце, ведь на его

нескладную фигуру уже давно все перестали обращать внимание.
— Ну глазами и ушами, это я еще понимаю, — заметила Агриппина, — а причем здесь язык?
— А при том, когда Микишка прослышал про историю с отравленными котятами, он тут же бросился ко мне. Собственно, куда еще ему было идти,

если я являюсь единственным человеком на свете, кто с охотой слушает его откровения? Помнится, тогда мне не так уж трудно было уверить его

в том, что никакого покушения не было. Мол, у нас, в Галиче, есть точно такая же посуда, и она, мол, только и способна, что веселить

будущую мать. Поначалу он немного сомневался, но я был очень красноречив. Немного погодя он так же смог убедить в этом и вас.
Агриппина ничего на это не ответила, только сдавленный стон, полный досады, вырвался из ее плотно сжатых губ.
— Кстати, именно от Микишки я узнал, что дело об отравлении передали «Дружине специального назначения». Так как отчетливо понимал, что

попаду в число подозреваемых, помнится, я тогда решил сыграть на опережение. Завалился в «Чумные палаты», посыпал голову пеплом и предложил

стать штатным информатором. Потом поклялся здоровьем жены, что не имею к отравлению никакого отношения, и тем самым практически снял с себя

подозрения. Правда, безоговорочно на моей стороне оказались только туповатый Солнцевский да впечатлительная Соловейка, а вот Изя, черт

дотошный, похоже, мне до конца так и не поверил.
— Ты поклялся здоровьем Сусанны? — вскинула бровь княгиня.
— Чего только не сделаешь, дабы избежать эшафота, — пожал плечами Вилорий. — А в том, что Берендей отправит меня именно туда, если узнает

про мои шалости, у меня сомнений не было.
— Да ты просто чудовище, — негромко, но очень выразительно констатировала Агриппина.
— К вашим услугам, — оскалился Галицкий и саркастически поклонился. — Так мне продолжать, или мою разлюбезную тещу уже тошнит от моего

рассказа?
— Тошнит, — охотно согласилась княгиня, — но ты продолжай.
Получив подобный ответ, Вилорий запнулся и пристально посмотрел на Агриппину. Та в очередной раз выдержала этот взгляд, совершенно не

скрывая того отвращения, что вызывал у нее зятек.
— Что ж, продолжим, — согласился молодой князь, отводя глаза от тещи. — На чем мы остановились? Ах да, на том, что я почти отбоярился от

подозрений этой ненавистной мне «Дружины специального назначения». Но все же из-за этого «почти» я тогда решил подстраховаться. Встретился

с одним лихим человечком и заплатил хорошенько за то, чтобы Солнцевского и его команду похитили и хазарам в рабство продали.
— Я так понимаю, чтобы спецдружинники не помешали устроить пожар?
— Именно.

Встретился

с одним лихим человечком и заплатил хорошенько за то, чтобы Солнцевского и его команду похитили и хазарам в рабство продали.
— Я так понимаю, чтобы спецдружинники не помешали устроить пожар?
— Именно. Но, к моему великому сожалению, с пожаром все с самого начала пошло не так, как я рассчитывал. Кладовую под вашей светелкой я

уже давно заприметил и заранее постарался, чтобы там оказалось поболее стружки и прочего легковоспламеняющегося хлама. Помнится, только я

туда забрался, как совершенно неожиданно нарисовался все тот же Микишка. На этот раз я не очень-то обрадовался его появлению. А потом

подумал, что нет худа без добра, и в случае неудачи вполне смогу свалить на него вину за поджог. Подкрался в темноте к дьячку сзади,

дождался, когда он начнет шарить по полкам в поисках бутыли с иноземным вином, да и толкнул прямо на ворох стружки. Лампа-то керосиновая

вместе с ним опрокинулась, вот тогда и полыхнуло.
— Так все же по-твоему выходило, — ехидно заметила Агриппина, — что ж тогда тебе помешало закончить задуманное?
— Все тот же Микишка, — сквозь зубы выдавил из себя Вилорий, — уж больно шустрым оказался. Думал, пока он будет соображать что да как, я

выскочу из кладовой да дверку снаружи и подопру.
Тут молодой князь поморщился, словно от зубной боли, но тем не менее продолжил:
— Выскочить-то я выскочил, да вот Микишка проворным оказался. Только я за ухват взялся, чтобы им дверь подпереть, а этот чахлый дьячок ее

чуть с петель не снес, да и наружу. И откуда в таком тщедушном теле столько силы взялось?
— За жизнь свою, наверное, испугался, — выдала свою версию Агриппина.
— Испугался, да только не за свою жизнь, а за вашу, — а этот раз ехидство уже появилось в голосе Вилория. — Как выскочит, да как завопит:

«Спасайте княгиню, пожар!» Но когда услыхал, что богатыри своими сапожищами по коридору затопали, тут же наутек бросился. Понимал, конечно,

что Берендей нынче особенно скор на расправу. Сначала на плаху отправит, а уж потом только разбираться будет, кто именно и в чем именно

виноват.
Беззаветная преданность Микишки до глубины души растрогала Агриппину. Как ни крепилась Агриппина, все же нервы беременной женщины уже были

на пределе после циничных откровений зятя. Она чуть не расплакалась, но спохватилась и взяла себя в руки. Предстать перед душегубом

зареванной было негоже для такой гордой женщины, каковой была Агриппина.
— Так, понимаю, у тебя и второе покушение сорвалось, — констатировала княгиня, окончательно восстанавливая свое самообладание.
— Сорвалось, — хмуро согласился Галицкий, — но это еще было полбеды. Главное, что спецдружинники вырвались из плена, потом благополучно

умудрились избежать казни и начали рыть носом землю. Я прямо чувствовал, как вокруг меня сжимается кольцо Изиных подозрений.
Тут Агриппина не сдержалась, и на ее губах мелькнула саркастическая ухмылка. Впрочем, на такие мелочи Вилорий не отвлекался, ему в кои-то

веки довелось хоть кому-то поведать о своей колоссальной работе по расчистке пути к заветному трону.
— Хотел было на время затаиться, тем более что после пожара количество стражи во дворце стало запредельным. Куда там! Вездесущий Микишка

во время очередной встречи за «рюмкой чая» проговорился про тайный ход в ваши покои. Пришлось тогда с рюмок переходить на ковшики и

расспрашивать его с пристрастием. В результате такого общения он получил утреннюю головную боль, а я — точную информацию о том, как

пробраться в вашу горницу незамеченным.

Согласитесь, грех было не воспользоваться подобным подарком судьбы.
Судя по весьма выразительному взгляду Агриппины, соглашаться с зятем она не собиралась, но и вслух об этом говорить не спешила.
— Вот тогда-то я и вспомнил об этих самых капельках, — продолжил свою песнь Вилорий и в очередной раз продемонстрировал матери своей

супруги флакон с плодами деятельности голландских фармацевтов. — На следующий день улучил я момент, когда вы отправились на прогулку в

сопровождении своей многочисленной охраны, под каким-то липовым предлогом проскользнул в спальню и отодвинул засов-то на тайной дверке.

Далее дождался ночки темной, на всякий случай, с помощью тех же капелек, отправил в объятия Морфея свою ненаглядную Сусанну, чтобы она не

помешала моему плану, и направился к вам в гости.
— Ага, но не учел, что это Святки и сгораемая в любовном томлении Феврония-малохалявщица примется метать свои валенки направо и налево, —

ехидно вставила шпильку Агриппина.
— А как такое вообще можно было учесть?! — взвился Галицкий. — Как можно было спрогнозировать поведение этой беспробудно тупой,

сумасшедшей бабы и ее контуженого сыночка?!
«Вообще-то, благодаря действиям этой самой «тупой сумасшедшей бабы» и ее «контуженого сыночка», я осталась жива и относительно невредима»,

— подумала Агриппина и собралась было поведать об этом Вилорию, но передумала пока, так как ей очень хотелось дослушать зятьевские

откровения.
— Выбрался я из-за гобелена, что скрывает тайную дверь, и только успел сделать шаг, как запнулся ногами в какой-то тряпке и упал.
— Это балдахин был, в котором я запуталась, когда он свалился мне на голову. Испугалась я тогда страшно от неожиданности, но сумела

скинуть его на пол и бросилась прочь, не разбирая дороги, — пояснила Агриппина.
— Вот-вот, я и говорю, что упал он мне прямо под ноги, и я, помнится, даже сообразить не успел что к чему, как вы пронеслись прямо по моей

спине, ничего не замечая па своем пути. Вы с Микишкой ровно два сапога пара, в критические минуты можете развивать воистину бешеную

скорость.
— Теперь мне все ясно, обо что я споткнулась, — протянула княгиня, припоминая, как было дело в ту незабываемую ночку.
— Не обо что, а об кого, не вещь я, чай, а князь! — недовольно поправил тещу Галицкий. — Да ладно, не это главное, а главное что и на этот

раз мне не удалось довести до конца задуманное. Кстати, я тогда еле успел ноги унести, буквально за мгновение до того, как стража сломала

дверь, успел-таки прошмыгнуть за гобелен.
Тут молодой князь выразительно посмотрел на новые дубовые двери, которые поставили совсем недавно взамен павших под могучими ударами не

менее могучих плеч.
— А вот дальше, честно говоря, вы меня удивили, впрочем, не вы одна, — после небольшой паузы продолжил Вилорий. — Кто мог бы представить,

что вы не найдете ничего лучше, как спрятаться у этого убогенького Микишки? И уж совсем было невероятно, что он мне ничего об этом не

рассказал.
— Ты же сам сказал, что он предан моей семье, — резонно заметила Агриппина.
— Ну да, ну да… — задумчиво протянул Галицкий. — Правда, про пожар он мне все-таки поведал. Дьячок был такой испуганный и растерянный, что

мне без всякого труда удалось его убедить в том, что именно он послужил причиной пожара. Вот и посоветовал я ему пока помалкивать.
— Чтобы иметь возможность заложить его в нужный для тебя момент?
— Конечно.

— Чтобы иметь возможность заложить его в нужный для тебя момент?
— Конечно. Не забывайте, все это время мне приходилось действовать с оглядкой на Солнцевского и его команду, которая буквально дышала мне

в затылок. А так, прихвати меня спецдружинники, я возьми да и выдай, что к пожару не имею никакого отношения и в качестве подтверждения

своим словам предъявлю дьяка. Тот, конечно, допроса не выдержит и во всем признается. В результате виновный найден, все довольны, а я опять

вне подозрений.
— Умно, — хмыкнула княгиня.
— Конечно, умно, — согласился Галицкий, не замечая сарказма в голосе тещи, — только вот ничего этого не понадобилось. После того как вы

пробежались по моей спине и исчезли в непонятном направлении, я вообще перестал понимать, что происходит. Спецдружинники и остальные

богатыри буквально перевернули вверх дном и дворец, и весь Киев со всеми окрестностями, но вас так и не обнаружили. Не скрою, если бы вы

так и исчезли, я бы не очень расстроился.
— Кто бы сомневался…
— Увы, но рассчитывать на такое чудо не приходилось, уж я-то знал, что вы живы и здоровы.
— Извини, что не оправдала твоих надежд.
— Ничего, зато Берендей отчебучил то, на что я даже и рассчитывать не мог в сложившейся ситуации. Это ж надо, по собственной воле отречься

от престола и уйти в монастырь?! Добровольно отказаться от стольного Киева всего лишь из-за какой-то пропавшей жены!
Агриппина уже хотела было что-то съязвить, но передумала и торопливо прикрыла свой рот.
— Как же я ликовал, когда слушал это эпохальное заявление вашего драгоценного супруга! Какой слог, какие обороты: «Я устал… я ухожу…» — не

поверите, но я чуть было не прослезился от умиления.
— Поверю, — хмуро бросила княгиня.
— Но умилялся я не долго, а ровно до того момента, когда этот старый хрыч сообщил о своем политическом завещании. С одной стороны, я

практически не сомневался, что в нем окажется именно мое имя в качестве преемника. От меня Берендей, конечно, был не в восторге, но в то,

что он своими руками отдаст трон этим сумасшедшим и смешным Гордону, Старко или Студнеславу верилось с трудом. Но, с другой стороны, факт,

что заветный пропуск в новую жизнь окажется оглашенным только через сутки, мне сильно не понравился. Достаточно было одного взгляда на моих

потенциальных соперников, чтобы понять, что никто из них не будет просто сидеть и ждать, как Киев проплывает мимо их загребущих рук.
— По себе судишь…
По интонации Агриппины нельзя было понять, вопрос это или констатация факта. Впрочем, Вилорий слишком завелся, чтобы обращать внимание на

такие мелочи.
— Я тогда так испугался, что кто-нибудь из этой тройки может испортить мой триумф, что потерял всякую осторожность и с разбегу угодил в

ловушку, устроенную Илюхой Солнцевским и его командой, — со вздохом признался заговорщик и вдруг непроизвольно поежился. Нахлынувшие на

него эмоции оказались настолько сильны, что на некоторое время он перестал заниматься саморекламой и выдал чистую правду: — Помнится, когда

меня уже связали, я встретился взглядом с Берендеем. Вот тогда-то мне стало по-настоящему страшно…
— Да, мой муженек скор на расправу, — охотно согласилась княгиня, с наслаждением глядя, как от ее слов вздрогнул зятек, — а в твоем случае

еще и изобретателен.
— В каком это смысле? — не понял Галицкий.
— В прямом, — пожала плечами Агриппина, — ты же не рассчитываешь, что за такие злодейства отделаешься банальной быстрой смертью от топора

или веревки?
Эти слова тещи, сказанные совершенно спокойным, будничным тоном, заставили Вилория не только поежиться, но и вполне отчетливо задрожать.

— В прямом, — пожала плечами Агриппина, — ты же не рассчитываешь, что за такие злодейства отделаешься банальной быстрой смертью от топора

или веревки?
Эти слова тещи, сказанные совершенно спокойным, будничным тоном, заставили Вилория не только поежиться, но и вполне отчетливо задрожать.

Правда, продлилось это зрелище совсем недолго, молодой князь довольно быстро справился со своей слабостью и с трудом, но все же вернул себе

облик человека, контролирующего ситуацию.
— Да, я попался на уловку Солнцевского, но сумел выйти сухим из воды! Хорошо еще, что допрос начался не сразу, и у меня было время

обдумать сложившуюся ситуацию. К счастью, моя не вполне адекватная супруга тоже приперлась в тронный зал чуть раньше меня, вот как раз этот

факт дал мне вполне реальный шанс на спасение. Всем известно, что ничто так не трогает окружающих, как слезливая, романтическая история

любви с непременно счастливым концом. При этом крайне желательно, чтобы на пути возлюбленных оказалось побольше препятствий, кои они

совместно преодолеют. Вот тогда-то я и решил разыграть влюбленного идиота, который помешался на неразделенных чувствах к своей собственной

жене. А что, по-моему, хорошо получилось? Во всяком случае, все вы поверили, что я без ума влюблен в Сусанну и кроме этого меня более

ничего не волнует.
— Так ты не любишь мою дочь? — с большим трудом выдавила из себя эти слова Агриппина.
— Я понимаю, когда любят деньги и власть, — охотно ответил Вилорий, — но не понимаю, как это сильное чувство можно испытывать к человеку,

с которым тебя свела лишь прихоть моих и ее родителей?
Судя по гневно сверкнувшим глазам княгини, она явно собиралась забыть о воспитании и высказать в лицо своему ненаглядному зятьку все, что

о нем думает, причем простыми, доступными, но не очень культурными словами. Однако тот не дал теще испытать подобное удовольствие.

— Да знаю я, знаю, что вы обо мне думаете, можете не сотрясать воздух! Только это не имеет для меня ровным счетом никакого значения. Сейчас

вообще ничего не имеет значения кроме одного: я доведу задуманное до своего логического конца и стану великим князем киевским. Так уж

получилось, что единственным препятствием на моем пути стали вы и ваш еще не родившийся сын. А посему, хотите вы этого или нет, но вам

придется выпить эти капли. Я не случайно только что рассказал обо всех подробностях этого дела. Просто мне хотелось, чтобы до вас наконец

дошел тот, в общем-то, очевидный факт, что я уже ни перед чем не остановлюсь.
С этими словами Вилорий сделал решительный шаг к теще и протянул ей флакончик с каплями.
— Но ведь еще есть Берендей! — в отчаянии крикнула Агриппина, вскочила с кресла и, заслоняясь рукой от приближающегося зятя, кинулась в

сторону окна.
— Ерунда, — отмахнулся Галицкий, — он не переживет вашей смерти, тем более что на этот раз бездыханное тело искать не потребуется. Или

сразу окочурится, или, и вправду, в монастырь уйдет.
— Я же тебя считала почти сыном… — обреченно заметила княгиня, делая еще один шаг назад и упираясь спиной в стену подле окна.
— Это была ваша большая ошибка, — осклабился Вилорий, подобравшись вплотную к матери своей жены. — Выпейте сама, или мне придется вливать

капли силой. Поверьте, мне не хочется напоследок делать вам больно…
В следующее мгновение потенциальный претендент на великий киевский престол оказался сбитым с ног совершенно безумным клубком из следующих

составляющих:
Старший богатырь Илюха Солнцевский, замерзший, но очень решительный — одна штука.

Средний богатырь Изя, замерзший, ехидный, но очень довольный — одна штука.
Младший богатырь Соловейка, очень замерзшая и очень злая, — одна штука.
Змей Горыныч Мотя (официальной должности пока не имеет), очень уставший, но счастливый — одна штука, если считать по туловищам, и три

штуки, если по головам.
Фрагмент подоконника, окна и собственно стены, равномерно распределенные по пастям Моти.
Весь этот клубок некоторое время копошился на полу горницы, наконец раскрутился и распался на составляющие. Самая большая из них тут же

бросилась к Вилорию, заботливо подняла его с пола и с видимым удовольствием отправила в глубокий нокаут с помощью могучего правого

апперкота. Галицкий тут же пустился в недолгий, но эффектный полет, который закончился в точке его встречи со стеной. Собственно, именно по

ней несостоявшийся князь киевский тихонечко сполз и затаился, не издав при этом ни единого звука.
— Илюха, ты чего, озверел, это не зачистка какая-то, а тайная операция! Тише надо с клиентурой работать, деликатнее, — тут же заметила

вторая составляющая бывшего клубка в лице Изи. — И вообще, как только вся эта история закончится, займись воспитанием своего троглодита

трехголового. Это надо же, стену разворотил, а окно вообще с корнем вырвал вместе с подоконником!
— Извини, не удержался. А насчет шума, ты совершенно прав, метнись в коридор и успокой стражу, как ты умеешь. Неровен час, какой-нибудь

слишком активный богатырь бросится Берендею докладывать, а на данном этапе это будет лишним, — отозвался старший богатырь, пытаясь вернуть

на место вывороченный кусок стены вместе с окном. — На Мотю не наезжай, он все же Змей Горыныч, а не стрекоза! Он на месте зависать не

умеет, вот и пришлось ему зубами за подоконник уцепиться. Лучше бы оценил его выносливость, столько времени нас троих на весу держать. И

вообще, перестань пинать арестованного!
— Тебе, стало быть, можно, а мне нет?! — возмутился Изя. — У тебя вон руки чесались, а у меня, может, ноги. А Соловейка-то вообще на него

уже в пятый раз плюнула, и это в присутствии царственной особы. Мотя, конечно, не стрекоза и не вертолет, но все же врываться договорились

по моему сигналу, а не по его прихоти.
— Любава, и в самом деле, хватит плеваться. Да, я знаю, что это не человек, а мразь, но это не повод свинячить в покоях княгини. Здесь

небось полы моют пять раз на дню, — через плечо бросил Солнцевский, не отрываясь от реставрации оконного проема.
— А что касаемо Моти, друг мой Изя, наш Горынушка все делает вовремя, даже стены ломает. И вообще, если бы не он, мы бы так и не смогли

эту пакость вывести на чистую воду. Или ты знаешь другой способ подслушивать под окном, расположенным на третьем этаже? Так идешь ты стражу

успокаивать?
— Пойду, куда я денусь… Ладно, признаю, этот проглот трехголовый нам действительно очень помог, но его физподготовкой все же заняться

стоит, под конец он до того обессилел, что чуть было не рухнул. Эй, Любава, так нечестно, я горе-преемника уже пинать перестал, а ты все

плюешься!
— Да, пожалуй, нечестно, но уж больно он мне противен, преемничек этот несостоявшийся, — впервые заговорила Соловейка, с трудом отрываясь

от своего увлекательного занятия. — Изя, не наезжай на Змея, Мотя у нас умница, и с завтрашнего дня переходит на усиленное питание. Слушай,

а давай, чтобы никому не было обидно, теперь я его несколько раз пну, а ты плюнешь?
— Давай! — обрадовался черт.

Слушай,

а давай, чтобы никому не было обидно, теперь я его несколько раз пну, а ты плюнешь?
— Давай! — обрадовался черт. — Только по-быстрому, а то действительно мне надо ненадолго отлучиться.
При виде того, что вытворяют его непосредственные подчиненные, Илюха тихо застонал, но никаких действий, чтобы их остановить, не

предпринял. Наконец, средний и младший богатыри отвели душу и с явной неохотой оставили поверженного Вилория в покое. Соловейка с некоторым

запозданием бросилась утешать до сих пор стоящую в оцепенении Агриппину, а Изя ломанулся прочь из покоев княгини. В коридоре уже слышался

топот сапог, и подобная поспешность была просто необходима.
— Вообще-то вы правы, — уже буквально на пороге бросил через плечо черт. — Мотя молодец. Нужно будет намекнуть кое-кому, что пора

официально отметить его заслуги перед Отечеством.
К великому сожалению, совершенно выбившийся из сил Гореныш уже давно спал в уголочке без задних лап (и без передних тоже) и не слышал ни

этих Изиных слов, ни обещания Любавы улучшить и без того обильный рацион. Тем не менее в тот момент, когда за чертом закрылась дверь,

доселе недвижимый хвост несколько раз вильнул из стороны в сторону, а на трех физиономиях Моти застыли совершенно блаженные улыбки.
Изя вернулся буквально через пять минут, к этому моменту Илюха смог-таки временно залатать пролом в стене, а Соловейке удалось привести в

чувство княгиню. Старший богатырь прикрыл поплотнее дверь, проверил пульс у затаившегося Вилория, удовлетворенно кивнул и обратился к

Агриппине:
— Вы уж извините, что мы втравили вас в эту историю, да еще в вашем положении. Поверьте, вам ничего не грозило, мы четко контролировали

ситуацию.
— Да я и не волновалась как-то, — немного хриплым голосом отозвалась княгиня, — честно говоря, я до последнего не верила, что все, что

говорил тут Вилорий, правда. Казалось, он вот-вот скажет, что глупо пошутил, или еще что-то в этом роде.
— Да уж, пошутил… — почесал в затылке Илюха, и чуть погодя добавил: — …И дошутился.
— Кстати, а как вы догадались, что покушения все-таки были реальными и за ними стоит муж моей дочери? — встрепенулась Агриппина и

уставилась на спецдружинников в ожидании ответа. — Помнится, в тронном зале все получилось так складно, никакого заговора, сплошные

стечения обстоятельств, никто ни в чем не виноват. И вдруг, при прощании, Изя шепчет мне на ухо, чтобы я спровадила Берендея, заявила о

том, что до родов укроюсь в монастыре, и чтобы настояла на снятии караула у моей двери. Согласитесь, весьма странные пожелания, тем более в

сложившейся ситуации.
Теперь взор княгини был обращен персонально к Солнцевскому. Как ни крути, но по странному стечению обстоятельств именно он отвечал за все

то, что выкинут его братья и сестры по оружию. Судя по всему, на этот раз подобная ответственность была не очень по душе старшему богатырю,

и он торопливо кивнул на своего рогатого коллегу:
— Это все Изя, его план. Вот пусть и рассказывает, тем более что я тоже не до конца понял, как именно он вычислил Вилорий.
Несомненно, это был звездный час среднего богатыря! Несмотря на все перипетии, он таки смог распутать заговор, спасти от неминуемой гибели

супругу киевского князя, его будущего наследника и вывести супостата на чистую воду. Так чего же скромничать?
Изя вышел в центр комнаты, торжественно обвел присутствующих взглядом, откашлялся, пошарил по карманам и выудил оттуда свою трубку. Уловив

на себе выразительный взгляд коллег, очень неохотно вернул ее назад.

Уловив

на себе выразительный взгляд коллег, очень неохотно вернул ее назад. Курить в присутствии беременной женщины не мог себе позволить даже

черт. Впрочем, отсутствие привычного аксессуара ничуть не испортило его настрой, и свое повествование он начал с выражения все того же

знаменитого Шерлока Холмса в исполнении не менее знаменитого актера Василия Ливанова:
— Это элементарно!
После этой эпохальной фразы черт выдержал положенную паузу и, не дождавшись со стороны Солнцевского возмущения, продолжил:
— Во-первых, как я уже говорил, «кви таки продест», а во-вторых, я столько накидал в реку камней, что уж если не крокодилу, то хоть кому-

то по голове должно было достаться.
Агриппина в полном недоумении уставилась на среднего богатыря, законно ожидая от него пояснений. Поскольку ожидания так ничем и не

закончились, она перевела свой взгляд на непосредственное начальство загадочного Изи. Илюха отреагировал мгновенно.
— Изя, братан, я тебя, конечно, уважаю, но время от времени у меня так и чешутся руки, чтобы дать тебе по шее за все твои выкрутасы.
— Если все же решишь их почесать, я участвую, — спокойно предупредила Соловейка.
— Какие же вы все неромантичные, — недовольно поморщился черт, но свой рассказ продолжил-таки: — Крокодилов пока в расчет брать не стоит,

это схема новая, и на общий суд ее пока выносить рановато. А вот главный девиз каждого уважающегося себя детектива «Ищи кому выгодно» — как

никогда актуален. Как ни крути, но именно Вилорию больше всех была выгодна смерть будущего наследника, о чем я тут уже во всеуслышание

заявлял с самого начала.
— Но ведь потом… — начал было Солнцевский, но его тут же перебил рогатый коллега:
— Да, потом все перевернулось вверх дном, и вроде как оказалось, что никто ни в чем не виноват. Когда вдруг трагедия превратилась в фарс и

из целого списка подозреваемых не удалось выудить ни одной реальной кандидатуры, мне вдруг пришла в голову простая по своей сути мысль.

Если никто не покушался на Агриппину, то зачем было организовывать наше похищение с последующей перепродажей в рабство? Оно-то было самым

что ни на есть настоящим, а раз так, то списать эту историю на простое стечение обстоятельств было, по меньшей мере, не логично. И тогда я

решил замутить небольшую провокацию. При этом приманка должна была быть настолько заманчивой, что никто, даже самый осторожный злодей, не

смог бы устоять от возможности эффектно закончить эту историю в свою пользу.
— Так ты не был уверен, что задумка сработает? — удивленно бросила Соловейка.
— Конечно, нет, — развел руками Изя. — Процентов сорок я клал на то, что этот самый Вилорий останется не при делах, Агриппина проводит

бессонную ночь, а мы получаем воспаление легких или менингит — на выбор, кому что по душе.
Солнцевский недовольно буркнул, но не стал высказываться о сомнительных математических способностях своего непосредственного подчиненного.
— Кстати, хочу высказать вам свою искреннюю благодарность! — выдал черт и отвесил княгине элегантный поклон.
— За что? — удивилась Агриппина.
— За то, что не стали задавать дурацких вопросов (Изя весьма выразительно зыркнул на своих коллег) и сделали все в точности с моими

инструкциями.
— Изя, ну чего ты гонишь? — застонал Илюха. — Мы же тоже все сделали, как ты сказал!
— И вопросов не задавали? — ехидно осведомился черт.
Тут Любава заметно покраснела и принялась изучать кончик своего сапожка.

— И не спорили, когда я велел всем грузиться на Змея? — продолжил гнуть свое Изя.
Солнцевский с досадой крякнул и еле слышно пробурчал что-то «о вреде максимальных нагрузок для горынычей» и «малую грузоподъемность еще не

окрепшего организма».
Черт с явным удовлетворением любовался смущенными лицами коллег и продолжал бы делать это и дальше, если бы его не прервал голос княгини.
— Так теперь можно с уверенностью сказать, что дело закрыто? — наконец поинтересовалась Агриппина, не без интереса наблюдая за «семейными»

разборками спецдружинников. — Виновный полностью изобличен, справедливость восторжествовала.
— Еще не восторжествовала, — тут же вернулся к жизненным реалиям средний богатырь. — Вот расскажем все Берендею, тот издаст

соответствующий указ, палач махнет топориком, вот тогда эта самая справедливость будет вполне себе довольна.
— Э-э… — задумчиво протянула княгиня, не обращая внимания на три пары глаз, уставившихся на нее с выражением крайнего удивления.
— Да какое может быть «Э»?! — первым выразил общее мнение всех дружинников Илюха Солнцевский. — Этот тип собирался убить Берендея, вас и

вашего еще не родившегося сына!
— Да, это так, — тихо согласилась со старшим богатырем Агриппина.
— Он все это время цинично жил в вашем доме, ел за вашим столом, пользовался вашим доверием и при этом планировал вашу смерть! — добавил

масла в огонь Изя.
— И это так.
— Вилорий, не задумываясь, предал свою собственную жену, чтобы обелить себя, он даже клялся ее здоровьем! — искренне возмутилась бывшая

купеческая дочка.
На этот раз Агриппина только лишь молча кивнула головой.
— И при этом вы говорите «Э»?! — хором возмутились спецдружинники.
— Да, я говорю это самое «Э», — печальным голосом согласилась княгиня, — потому что я, ко всему прочему, являюсь женой князя Киевского и

должна думать не только о справедливости, но и о том, куда эта справедливость впоследствии приведет.
— А куда она приведет? — удивился Илюха.
— К войне, — коротко ответила на вопрос Агриппина. Потом подумала и добавила: — Как вы думаете, что сделает Берендей, когда узнает все

подробности этого дела?
— Как что? — пожал плечами Солнцевский. — Устроит показательную казнь.
— Лютую, — добавил Изя, уже понимая, к чему клонит княгиня.
— А что предпримет отец, князь Галицкий, когда узнает о том, что сотворили с его единственным сыном в стольном Киеве.
Собственно, вопрос был риторическим и никакого ответа не требовал. Все и так поняли, что отец Вилория никогда не поверит в подобное

вероломство своего сына. Не поверит и со всей решимостью попытается отомстить. Горячий Берендей тоже не будет утруждать себя

дипломатическими изысками и охотно двинет войско навстречу бывшему союзнику и родственнику. Русские опять будут убивать русских на радость

хазарам и другим не менее пакостным соседям.
— Война из-за этой твари? Нет, это перебор, — выразил общее мнение Солнцевский.
— Но по-любому такое прощать нельзя! — взвился черт, пылая праведным гневом.
— Конечно, нельзя, — охотно согласился с доводом друга Илюха и, по привычке, почесал коротко стриженный затылок. — И прощать нельзя, и

Берендею ничего рассказывать нельзя.
— Может, мы сами? — вдруг обрадовался своей собственной идее Изя.

— Может, мы сами? — вдруг обрадовался своей собственной идее Изя. — Так сказать, по законам военного времени, ввиду очевидности тяжести

преступления…
— Между прочим, мы не придворные палачи, а богатыри «Дружины специального назначения», — тихим голосом напомнила о себе Соловейка.
— Ну тогда я не знаю… — развел руками средний богатырь и с досадой отвернулся от младшего коллеги. Ему пришлось признать, что замечание

бывшей разбойницы было совершенно уместным.
Некоторое время в горнице стояла гробовая тишина, лишь изредка нарушаемая еле слышными стонами того, чья судьба решалась в этот момент.

Именно после одного из этих стонов Соловейка радостно хлопнула себе полбу.
— Я знаю, что нужно делать, — выдала младший богатырь, победно окидывая коллег сверкающим взглядом, — надо все рассказать Сусанне.

— Точно! — обрадовался черт. — Выложим все Сусанне, и пускай у нее голова болит на предмет справедливого возмездия. У нее рука не дрогнет,

разберется с ним тихо, по-семейному.
— Пожалуй, это хорошая идея, — после некоторого раздумья согласился с подобным предложением Илюха, — и тут дело, конечно, не в головной

боли. Как ни крути, а она-то точно должна узнать, что натворил ее благоверный.
— Угу, и сделать организационные выводы, — тут же поддакнул черт.
Агриппина размышляла не в пример дольше остальных, все же разговор шел о ее дочери. Наконец княгиня решилась.
— Хорошо, — медленно, но твердо молвила она, — рассказываем все дочке, а там посмотрим. Только сделаете это сами, ладно?
Вместо ответа Изя с Илюхой кивнули и как по команде выразительно уставились на единственного представителя женской половины человечества в

их команде. Этот самый представитель выразительно нахмурилась, шмыгнула носиком и обреченно махнула рукой.
— Ладно, поговорю я с Сусанной, — со вздохом согласилась бывшая мелкоуголовная личность. — Встретимся, попьем наливочки и поболтаем по-

нашему, по-бабски.
Последняя фраза подействовала на присутствующих весьма оригинальным образом. Они переглянулись, замерли… и вдруг разразились совершенно

неприличным в сложившейся ситуации смехом. Конечно, может быть, это сказалось напряжение последних дней, но, скорее всего, это была простая

человеческая реакция на последнюю фразу Соловейки. Действительно, более неподходящее слово, чем «по-бабски», для характеристики бывшей

разбойницы и первой культуристки на Руси подобрать было сложно.
Насмеявшись от души, Изя смахнул со щеки слезу умиления и торопливо вышел из горницы. Вернулся он буквально через пару минут, в

сопровождении Зосимы и еще парочки богатырей из его подразделения. Черт кивнул на пребывающего где-то за гранью реальности Вилория и

обратился к старому вояке:
— Берите этого голубчика.
Зосима быстро взглянул на княгиню и, поймав ее еле заметный кивок, махнул своим ребятам. Ратники ловко подхватили Галицкого под руки и

скоренько выволокли его из княжеских покоев.
— Расположить в особой камере? — уже в дверях осведомился начальник городской темницы у среднего богатыря.
— Еще чего! — возмутился Изя. — Я не для того VIP-камеру готовил, чтобы в ней всякая пакость отдыхала. Определи его на общих основаниях,

только стражу поставь на дверях потолковее и помолчаливее.
Зосима удовлетворенно кивнул, попрощался и отправился догонять своих подчиненных.
— Знаете, о чем мне тут подумалось? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила Соловейка, когда в коридоре стихла гулкая поступь

богатырских сапог.

— Знаете, о чем мне тут подумалось? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила Соловейка, когда в коридоре стихла гулкая поступь

богатырских сапог. — А ведь у Берендея есть вполне реальная причина быть нами недовольным.
— Это почему еще? — удивился Изя.
— Неужели не ясно? — парировала вопрос бывшая купеческая дочка. — Ведь о том, что наша команда успешно отработала по этому делу, он ничего

не знает и не узнает. А раз так, то с его точки зрения, мы с заданием не справились. Это ночью, когда к нему считавшаяся пропавшей

Агриппина вернулась, он не задумывался о подобных мелочах. А утром проснется, опомнится и призовет к ответу.
Илюха от таких слов только устало улыбнулся. Трепетное отношение Соловейки к верховной власти уже давно вызывало у него именно такие

эмоции.
— Что верно, то верно! — тут же охотно подхватил мысль черт и еле заметно подмигнул Илюхе. — Как уже неоднократно говорилось, наш Берендей

на расправу крут. Казнить нас, конечно, не казнит (он же обещал!), но в острог сошлет точно.
— Думаю, все не так страшно, — поспешила успокоить Соловейку Агриппина, параллельно показывая Изе кулак. — Никто никого никуда ссылать не

будет. Просто получите устное взыскание и лишитесь премиальных.
Агриппина поймала на себе негодующий взгляд черта и поспешила добавить:
— Мне отчего-то кажется, что вы найдете способ компенсировать эти финансовые потери. Не забывайте, еще предстоит мое счастливое

воскрешение и официальное возвращение Берендея во власть. А кому, как не вашей команде, поручать это необычайно важное дело?
После этих слов на Изином лице нарисовалась до неприличия счастливая и чуть плотоядная улыбка. Впрочем, когда разговор заходил о

финансовых перспективах, это было совершенно привычным делом. Теперь уже никто не сомневался, что казна «Дружины специального назначения»

не только не пострадает от грядущих финансовых репрессий со стороны верховной власти, но и в очередной раз прибавит в весе.
Собственно на этом сия бесконечная ночь и закончилась. Нет, не в том смысле, что завопили петухи, запертые до поры до времени в теплых

курятниках. Просто у всех присутствующих в головах вдруг явственно обозначилась простая по своей сути мысль: «Всё, дело подошло к своему

логическому концу». Конечно, осталось буквально пару последних штрихов, но их можно будет сделать чуть позже, при ярком солнечном свете. А

на эту ночь и так выпало слишком много событий, причем в большинстве своем не самых приятных.
— Вот уж никогда бы не подумал, что скажу эти слова, — задумчиво протянул Илюха, когда наконец выбрался из джакузи и в огромном банном

халате вальяжно расположился за столом. — Любава, ты чего так много наготовила-то? Это же не званый ужин, а самый что ни на есть рядовой

завтрак.
— А? — с трудом отвлекаясь от своих дум, выдала Соловейка, расставляя тарелки.
— Говорю, зачем так много всего? Ну там пельмени, пироги, свиной окорок, яичница на сале, капусточка, огурчики, грибочки — это я могу

понять. Но тушенные в сметане караси для утреннего перекуса на скорую руку — это явно перебор.
— Добавь к этому списку жареных цыплят, томленую кашу с грибами и луком, творожную запеканку, и ты получишь полное меню, — вставил свое

слово Изя, в таком же недоумении следя за суетой младшего богатыря, попыхивая при этом трубкой и лениво перебирая пальцами струны на

гуслях. — Думаю, если бы мы не должны были вскорости выдвигаться во дворец, она непременно затеяла бы генеральную уборку или еще что-то не

менее масштабное.

— И ты уже догадался, что с ней происходит? — поинтересовался у друга Илюха, с видимым удовольствием накладывая себе карасей.
— Дык тут и догадываться нечего, — пожал плечами черт, отдавая свои предпочтения цыплятам и каше, — несмотря на богатый послужной список,

Любава у нас натура тонкая, впечатлительная, вот и переживает.
— Из-за Вилория, что ли? — удивился Солнцевский, попутно выуживая рыбные кости из своей тарелки. — Было бы из-за кого. Ты того, Любав,

расслабься!
— Что? — переспросила младший богатырь, наконец закончив сервировку и усаживаясь за стол.
— Говорю, не стоит этот Вилорий твоих переживаний.
— Конечно, не стоит, — тут же охотно согласилась бывшая разбойница, выбирая себе самый маленький пирожок.
Коллеги как по команде прервали трапезу и выразительно переглянулись.
— Так тебе не жалко Вилория? — решил осторожно уточнить черт.
— А чего его жалеть-то? — искренне удивилась Соловейка, бросив себе на тарелку парочку пельменей. — И поделом ему. Сегодня же все подробно

расскажу Сусанне, и ни капли не удивлюсь, если после этого разговора ей захочется стать вдовой. А с чего вы вообще решили, что я могу

пожалеть этого душегуба и предателя?
После этих слов старший и средний богатырь опять были вынуждены отвлечься от необычайно вкусного завтрака. Долго в недоумении коллеги

смотрели друг на друга, прежде чем один из них скромно выдал следующий вопрос, предварительно обведя взглядом ломящийся от яств стол:
— Тогда почему это все?
Любава как-то рассеянно огляделась, пожала плечами и еле заметно покраснела.
— А что, невкусно?
— Вкусно, — с готовностью отозвался Солнцевский, вырывая из рук рогатого коллеги плошку с остатками цыплят, — но много.
— Даже для тебя, — добавил черт, уводя в отместку из-под носа Илюхи блюдо с пирогами и тем самым переводя оное под свой полный контроль.
— И можешь не трудиться придумывать отмазки, не поможет, — добавил от себя старший богатырь, отсекая от загребущих лап Изи творожную

запеканку. Нет, данное блюдо ему было не особенно необходимо, но просто так спустить черту его наглую выходку Солнцевский не мог.
Некоторое время Любава задумчиво покряхтела, повздыхала и наконец заговорила:
— Стыдно мне.
Данная фраза настолько обескуражила Илюху, что он от неожиданности замер и тут же поплатился за эту человеческую слабость потерей

последнего соленого огурца, который в одно мгновение с хрустом исчез в чреве ненасытного черта.
— Поясни, — вставил свое веское слово Изя и довольно похлопал себя по округлившемуся животу.
— Стыдно за то, как я себя повела давеча в горнице у Агриппины.
Тут уже Солнцевский смог взять реванш. Изя как раз в недоумении захлопал глазами после слов Соловейки, и старший богатырь с торжественным

видом вывалил остатки соленых груздей себе в тарелку. Этого ему показалось мало, и за грибами последовали пельмени. После того как добыча

была осмотрена и отведана. Илюха вернулся к их странной беседе с единственной (но очень загадочной) женщиной в их команде.
— Любав, но ведь ты там себя вполне прилично вела. Во всяком случае, не хуже остальных. — Тут Илюха с умилением глянул на маленького Мотю,

который (помимо своих трех тазиков каши) уже раньше всех сумел отведать стоявшие на столе блюда, причем в немереном количестве, и теперь

сладко похрапывал у окошка в лучах скупого зимнего солнца и потому не принимал участия в их беседе.

— В том-то и дело, что хуже, — выдохнула после небольшой паузы вконец расстроенная Соловейка, — я вообще показала верх бескультурья!
— Ты чего-нибудь понял? — обратился к своему рогатому коллеге Илюха, демонстративно возвращая на нейтральную территорию запеканку. Мол,

при такой напасти нет времени для внутренних неурядиц.
— Нет, — совершенно честно признался Изя, следуя примеру друга и со вздохом передавая ему оставшиеся пироги.
— Мы вроде как вместе были… — начал Солнцевский, вдруг отчетливо осознав, что до неприличия объелся.
— И ничего предосудительного не заметили, — поддакнул черт, с отвращением отодвигая от себя тарелку. Судя по всему, он тоже слишком

увлекся борьбой за блюда и не заметил, как переместил в свое чрево совершенно запредельное количество съестного.
— Скажете, вы не заметили, как я плевалась? — продолжала гнуть свое Соловейка, не замечая, что происходит с друзьями.
— И что с того? — выдавил из себя Солнцевский, прикидывая, сможет ли он застегнуть на животе форменную косуху.
— А то, что, кипя от раздражения, я два или даже три раза промахнулась и попала не в Вилория, а на пол.
— Я, конечно, поклонник оригинального стиля, но на этот раз склонен повторить вопрос коллеги. Так и что с того?
— Да неужели вы не понимаете? Как могла приличная, воспитанная девушка из приличной семьи плюнуть на пол в спальне княгини, да еще в ее

присутствии?!
То ли из-за излишнего переедания, то ли еще по какой-то причине, но слова Соловейки друзья обдумывали весьма продолжительное время. Сама

младший богатырь вся извелась на своем месте, переводя молящие взгляды от Солнцевского к Изе и наоборот.
Заговорили друзья не сразу, судя по всему, чересчур обильный завтрак не способствовал быстроте реакции. Раскрасневшийся Илюха расплылся по

скамье и принялся тщательно вытирать вспотевший лоб полотенцем. Чуть погодя его примеру последовал черт, и, только после того как эта

процедура была успешно завершена, он таки озвучил поставленный диагноз:
— Тяжелая наследственность.
— Она самая, — полностью согласился с рогатым коллегой Солнцевский.
— Что? — не поняла Соловейка, но в голосе ее проскользнули стальные нотки, а от неуверенности не осталось и следа.
— Говорю, в тебе опять проснулись твои купеческие корни.
— Не в этом дело, простое приличие… — попыталась что-то вставить Любава, но ее традиционно и бесцеремонно прервал черт.
— Скажи, разве бывшей разбойнице с большой дороги Злодейке-Соловейке могли в голову прийти такие мысли? Да никогда! А раз так, то значит,

что…
— И ничего это не значит! — на этот раз настала очередь младшего богатыря перебивать собеседника. Однако и у нее не получилось закончить

свою мысль до конца. Дурная привычка перебивать собеседника уже давно стала общей отрицательной составляющей их команды.
— Только не надо ссориться, друзья! — вставил вне очереди свой голос Солнцевский. — Я знаю, что делать. Чтобы загладить столь вопиющее

нарушение этикета и восстановить в глазах княгини твое светлое имя, тебе, Любава, нужно всего лишь метнуться к Агриппине и помыть полы в

светелке…
Буквально минут через пять, когда друзьям пришлось подбирать с пола разбитую посуду, у них была возможность поспорить, что именно

послужило причиной взрыва эмоций у женской составляющей их команды. Илюха был уверен, что упоминание Изей отвергнутых родственников, а

черт, в свою очередь, что предложение старшего богатыря сделать влажную уборку в спальне великой княгини.

Илюха был уверен, что упоминание Изей отвергнутых родственников, а

черт, в свою очередь, что предложение старшего богатыря сделать влажную уборку в спальне великой княгини. Так или иначе, но в одно

мгновение политкорректность относительно спокойного купеческого детства Любавы была решительно отвергнута, а ее место законно замяла

неполиткорректность буйной разбойничьей юности. А вместе с этим исчезли все сомнения, терзания, самокопания и прочая ерунда, совершенно

неприемлемая для младшего богатыря «Дружины специального назначения». Жизнь «Чумных палат» окончательно вернулась в привычное русло.
В это утро замечательное настроение Моти не могла испортить даже плошка из-под грибов, которая, вместо того чтобы встретиться с головой

Изи, пролетела через всю горницу и чуть не зашибла ни в чем не повинный, дремавший вместе с его обладателем хвост, фонтаном осколков. Ну

как подобные мелочи могут омрачить самый важный день в карьере трехголового Змея? А в том, что этот самый день станет именно таковым, он не

сомневался ни капли. И для подобной уверенности у Гореныша имелись самые веские основания.
Судите сами. Кто вчера, словно стрекоза, битый час на морозе махал крыльями, стараясь удержаться зубами за подоконник и не уронить при

этом со своего хребта всю «Дружину специального назначения»? Кто чуть не отбросил при этом от усталости лапы, хвост и те же самые крылья?

Кто из последних сил вломился в светелку в самый ответственный момент, обеспечив тем самым эффектное появление на сцене обожаемого хозяина

с коллегами? Кто первым радостно застрекотал, когда все тот же хозяин могучим ударом отправил злого Вилория передохнуть в уголочке? Ответом

на все эти вопросы может послужить только одно слово, и слово это состояло из четырех букв: М-О-Т-Я!
Да, да, все эти подвиги сотворил ни кто иной, как скромный, застенчивый, чрезвычайно воспитанный и очень добрый Змей Горыныч, числящийся

на службе у князя Берендея в составе «Дружины специального назначения». Причем заметьте, буквально «на птичьих правах», без какой-нибудь,

пусть самой завалящей официальной должности. И вот теперь сия вопиющая несправедливость будет исправлена раз и навсегда!
Конечно, жалко, что вчера не удалось в полной мере испытать на своей чешуйчатой шкуре ночной триумф «Дружины специального назначения». Но

усталость оказалась настолько сильной, что сон буквально свалил его с лап в тот момент, когда Вилорий закончил свой полет встречей со

стенкой.
Как он очутился дома, Мотя помнил очень смутно, зато утреннего пробуждения он не забудет никогда в жизни. Соловейка для начала выставила

перед тремя носами три тазика с кашей. Но что это была за каша, просто мечта, а не каша! Только представьте себе гору чудесного тушеного

мяса, буквально тающего во рту, с минимальным количеством крупы, причем последний ингредиент присутствовал исключительно ради того, чтобы

придать блюду традиционный вид. Вообще Змей всегда считал, что каша должна выглядеть именно так, и он был совершенно счастлив, что

наконец-то Соловейка согласилась с его точкой зрения. А что уж последовало за кашей и говорить нечего, все было сказано выше.

Итак, откушав совершенно удивительный завтрак, Мотя расслабился и честно заснул. А когда проснулся, разбуженный голосами спецдружинников,

увидел своего обожаемого хозяина и коллег за столом. Увиденное пришлось ему по вкусу. Судя по всему, ни Изя, ни Любава, ни Илюха так и не

ложились, а это могло означать только одно: вскорости предстоит торжественная аудиенция во дворце, дабы князь мог по достоинству оценить

подвиг их дружины в материальном эквиваленте.

Изя, конечно, будет раскручивать верховного правителя на деньги, Соловейка смущенно трепетать

перед лицом верховной власти, Илюха равнодушно следить за происходящим. Все это было уже и не раз. Но в данном случае одно отличие от

традиционной схемы все-таки будет. И им (в смысле отличием), несомненно, станет он, Змей Горыныч Мотя.
Про себя трехголовый уже представил, как именно будет происходить церемония его чествования. Берендей одарит деньгами и прочей ерундой

«Дружину специального назначения», скажет несколько слов по поводу их героизма, преданности, чего-нибудь еще в том же духе. И вот в тот

момент, когда все подумают, что аудиенция подошла к концу, киевский князь спохватится и восстановит справедливость. Что именно скажет

Берендей, Змей еще не знал, но в том, что это будут заслуженные им слова благодарности, Мотя не сомневался.
А далее огласят именной княжеский указ. Как там обычно пишут? Мол, за великие и неоспоримые заслуги перед престолом жаловать Змея Горыныча

Мотю должностью…
Вот честное слово, первый раз в жизни трехголовый чуть было не укусил посыльного, который в этот момент появился на пороге горницы. Только

его собрались назначить кем-то, как тут появляется этот тип и тычет своим свитком от Севастьяна. Можно подумать, нельзя было подождать

минут десять или даже пятнадцать, пока не закончат читать представление?!
Огромного труда стоило Змейчику взять себя в лапы и всего лишь выпустить в сторону посыльного небольшой сноп искр. Тот тут же выронил

послание и сломя голову бросился прочь.
Пергамент оказался в руках шустрой Соловейки, и именно она объявила временное перемирие с коллегами. Те спорить не стали, быстренько

привели разгромленную горницу в порядок, облачились в форменные косухи, нацепили тулупы и выбрались на свежий воздух. Слушая, как

беззаботно болтают между собой спепдружинники, трудно было представить, что еще совсем недавно, за завтраком, по горнице летали тарелки.

Мотя (впрочем, как и Илюха с Изей) уже привык, что чересчур впечатлительной Соловейке, дабы окончательно расслабиться и сбросить груз

прошедших дней, требуется или хорошая драка, или небольшой домашний скандал. Правда, ее коллеги неоднократно утверждали, что в данном

случае битье посуды и прочее мордобитие можно вполне успешно заменить баней и обильным потреблением наливок из запасов черта, но Любава из

раза в раз продолжала использовать свой собственный рецепт снятия накопленного напряжения.
Сам Мотя расслаблялся с помощью сна и обильной еды. Хотя нет, не так: с помощью обильной еды, сна и опять обильной еды. Но это, конечно,

не мешало уважать маленькие слабости той, кто ежедневно наполняла пищей его любимые тазики.
До княжеского дворца добрались довольно быстро и без особых приключений. Хотя одно непонятное событие все же произошло. Собственно, это

было и не событие, а всего лишь один нелепый вопрос, заданный Любавой своим коллегам перед самыми воротами:
— Я что-то не поняла, чего это вы оба сияете, словно два начищенных самовара? Не забудьте, мы провалили задание и идем получать законный

нагоняй.
Столь нелепые слова, по идее, должны были вызвать дружный смех как со стороны Солнцевского, так и со стороны Изи. Какой может быть

нагоняй, если они провели блестящую операцию по выявлению и обезвреживанию затаившегося врага? Но ни старший богатырь, ни средний не только

не рассмеялись, но и вообще не стали возражать Соловейке. Наоборот, они скинули улыбки со своих лиц и тут же нацепили выражения полного

раскаяния и скорби.
— Кстати, вы придумали, как будем себя вести, чтобы Берендей ни о чем не догадался и всыпал-таки нам по полной? — спросила Соловейка, и в

следующее мгновение от этих слов Мотя споткнулся на все четыре лапы.

Наоборот, они скинули улыбки со своих лиц и тут же нацепили выражения полного

раскаяния и скорби.
— Кстати, вы придумали, как будем себя вести, чтобы Берендей ни о чем не догадался и всыпал-таки нам по полной? — спросила Соловейка, и в

следующее мгновение от этих слов Мотя споткнулся на все четыре лапы.
Коллективный кивок друзей окончательно вывел из душевного равновесия Гореныша, и только чудом удалось ему не растянуться подле высокого

крыльца, на ступеньки которого уже вступил сапог любимого хозяина.
— Мотище, ты чего? — удивился Солнцевский, ласково потрепав обескураженного Змея поочередно по трем загривкам. — Тоже переел или не

выспался?
Конечно, Змейчик мог ответить, что объесться подобным количеством каши просто невозможно, но он не стал делать этого. Ему необходимо было

срочно понять, что происходит, а для этого требовались усилия всех трех голов. Мотя только лишь троекратно преданно лизнул Илюху в нос и

засеменил следом, пытаясь все-таки разобраться, что именно он упустил, и за что, собственно, Берендей им может «всыпать»?
Лапы сами привели обескураженного Змея к знакомому до глубины души малому тронному залу. На этот раз его охраняли не менее полутора

десятков богатырей из сотни Муромца. Самого богатыря видно не было, видимо, Севастьян решил компенсировать ночную забывчивость и дать

возможность былинной троице банально отоспаться.
Мотя первым проскользнул вовнутрь и быстро, в три пары глаз, оцепил ситуацию. Итак, что мы имеем? Берендей, собственной персоной, находясь

во вполне благостном состоянии, занимает свое законное место. Подле него, как и положено верной супруге, сидит Агриппина. Выглядит усталой,

под глазами обозначились весьма заметные синяки, но глаза скорее счастливые, чем грустные. Место, которое обычно занимают Сусанна со своим

супругом, на этот раз пустует. Чуть в стороне расположился воевода Севастьян. Более никого в тронном зале не было.
Ну что ж, картина вполне обыденная, и пока невозможно с уверенностью сказать, в чем именно провинилась дружина и как строго ее собираются

наказывать. А может, все же не наказывать, может, Соловейка что-то перепутала, может, она не разбила положенное количество посуды, не до

конца восстановила былую форму и поэтому несет полную чушь? Тогда почему с ней не стали спорить старший и средний богатыри? Уж у них-то с

нервами все в порядке, Илюха все утро в джакузи провел, причем не один, а с бутылью «Феофана классического», а Изя в компании с трубкой и

гуслями уговорил полбутылки настойки на липовом цвету? Ладно, придется подождать, пока не появятся новые факты. Того, что мы видим, для

анализа сложившейся ситуации явно маловато.
Приняв такое логичное решение, Мотя не развалился как обычно, где-нибудь в уголочке, а дисциплинированно сел подле левой ноги хозяина и

навострил все свои уши, дабы не упустить ни единого слова из сказанного.
— Здрав будь, князь! — издалека начал Солнцевский. — Мы это.
— Долго спите, — тут же заметил Берендей, — хотя после такой сумасшедшей ночи оно и не мудрено. Бона Сусанну с Вилорием вообще добудиться

не смогли. Но это не страшно, как говорится, дело молодое.
Тут Агриппина бросила на Солнцевского быстрый взгляд, в котором Мотя смог уловить тревогу и какую-то непонятную, особенную грусть. К

сожалению, она тут же опустила глаза, и Змею ничего не оставалось, как поставить для заметки очередной знак вопроса.
— Мне кажется, нам не стоит ждать мою дочку с мужем. Думаю, все наши дела мы сможем закончить и без них.

Думаю, все наши дела мы сможем закончить и без них.
Услышав такое, Илюха невольно крякнул, но ничего вслух не сказал. Вместо слов он стянул с себя проклепанную со всех сторон косуху и с

видимым сожалением бросил под ноги к верховному киевскому правителю. С некоторым запозданием туда же полетели еще две форменные куртки —

одна украшенная «веселым Роджером», а вторая с изображением вечно чем-то недовольного быка, эмблемой заокеанского баскетбольного клуба.
— И как это, собственно, понимать? — озадаченно поинтересовался Берендей. — Вы мне, конечно, про стриптиз рассказывали, и я признаю, дело

это стоящее. Однако в нынешнем моем положении подобное зрелище вряд ли доставит особую радость. И потом, вы мне не говорили, что этот самый

стриптиз бывает не только женский, но и мужской.
— Бывает! — тут же повеселел Изя. — Я, помнится, перед самой революцией, в Одессе…
Смотрел старый черт мужской стриптиз или же участвовал в нем, узнать окружающим так и не удалось. Массивный, подкованный железом каблук

Солнцевского опустился на его ногу, и тот замолк на полуслове.
— Слышь, Берендеич, хватит издеваться, и без того тошно. Мы с заданием не справились, так что принимай отставку, и мы пошли.
Несмотря на общее тело, хвост и лапы, три головы Моти имели разный характер и отличный друг от друга темперамент. Именно поэтому Горенышу

в любой ситуации удавалось хладнокровно следить за происходящим. Хотя бы одна из голов обязательно держала себя в лапах и не позволяла

эмоциям взять верх над разумом. Но на этот раз головы проявили редкостное единодушие и одновременно у всех отвисли нижние челюсти.
— Куда, если не секрет? — поинтересовался князь, не обращая внимания на телодвижения Змея.
— Дык не знаем еще, — пожал плечами старший богатырь. — Я с Мотей, наверное, на Дон подамся, Изя наверняка бизнесом займется, а Любава,

скорее всего, к родителям вернется.
— Я скорее на большую дорогу вернусь, чем к родителям, — тут же вспыхнула Соловейка, — или с тобой к казакам двину.
— Можно подумать, на Дону не нужны реальные финансисты… — развел руками Изя. — Там такие шальные деньжищи вертятся, с моими талантами

пахать и пахать.
— Впрочем, ежели надо сесть, мы сядем, — подытожил Солнцевский, — закон есть закон.
Какой Дон, какие финансисты? — заскрипел зубами Мотя. И тем более зачем садиться, ежели я и так сижу? И самое главное, с какого перепугу

Илюха заговорил об отставке? Нет, конечно, хозяин по определению не может ошибаться, но в данном конкретном случае он, наверное, в своей

джакузе хлебнул лишнего и сейчас не ведает что творит!
Тут левая голова заметила, что после слов Илюхи княгиня выразительно покрутила пальцем у виска. Причем совершенно очевидно было, что этот

жест предназначался не только старшему богатырю, но и двум остальным его коллегам. После этого совсем не княжеского жеста Агриппина бросила

на дружинников осуждающий взгляд и принялась что-то нашептывать на ухо своему монаршему супругу.
Мотя не мог знать, что именно говорила Берендею его жена, но после ее слов резкая складка на его лбу постепенно разгладилась, а на губах

заиграла еле заметная сочувственная улыбка.
— Да ладно, чего там, нечто я не понимаю, сплошной стресс кругом, никакие нервы не выдержат. Ты, конечно, права, чего я вообще от них

хочу? Илюха, даром что косая сажень в плечах, а сам по себе божий человек, монах, хоть и бывший. Изя, конечно, молодой да шустрый, но

дворцовая жизнь и не таких обламывала.

Изя, конечно, молодой да шустрый, но

дворцовая жизнь и не таких обламывала. Любава вообще женщина, тут больше и не скажешь, — кивая головой в знак согласия, заговорил князь,

обращаясь к жене.
Услышав подобные слова, Илюха, Изя и Любава открыли было втроем свои рты, чтобы выразить свое несогласие с услышанным, но Агриппина

одарила эту троицу таким выразительным взглядом, что те так же синхронно отказались от задуманного.
— И по какой причине, скажите мне на милость, я должен принимать вашу отставку? — чуть усталым голосом задал вопрос Берендей.
Илюха хотел было ответить на поставленный вопрос, но, поскольку он оказался риторическим, передумал. А князь тут же продолжил:
— Не беда это, что покушений никаких не оказалось, а счастье великое! Чего грустить да печалиться, коли все живы и здоровы?
— Но ведь мы…
— Вы следствие по всем правилам провели и тем самым послужили мне самым наилучшим образом. Да поймите вы, главное — это результат, а в

результате перед вами счастливый отец и не менее счастливый муж. Моя жена и будущий наследник в полной безопасности, с дочкой отношения

стали даже лучше, чем перед всеми этими событиями.
Тут Берендей еле заметно покраснел и огладил черную бороду.
— Вчера, когда прощались, Сусанночка сказала, что даже представить не могла, что ее предки такое отчебучить смогут.
— И еще добавила, что это круто, — молвила Агриппина и уточнила: — Ведь на вашем молодежном сленге это означает «хорошо», да?
Вместо ответа Илюха на пару с Изей кивнули головами
— А я, наконец, доподлинно узнал, кто чего стоит в моем окружении, — продолжил князь. — На кого могу положиться в трудный момент, а кого

надо гнать из Киева к чертям собачьим!
Мотя заметил тут, что при упоминании окружения князя Агриппина вместе со спецдружинниками едва заметно вздрогнули.
— Это ж какое подспорье, как в большой политике, так и в простой семейной жизни знать, кто есть кто! — продолжил князь киевский, не

обращая внимания на странную реакцию супруги и подчиненных.
— Лучше и не скажешь, — кивая головой в знак согласия, повторил Солнцевский, — «знать, кто есть кто…».
— Вот видите! — обрадовался Берендей и тут же картинно нахмурился. — Конечно, были в вашей работе проколы, я не отрицаю, и за них спрошу с

вашей компании по всей строгости. Думаю, перевод вашего подразделения на обычное, стандартное финансирование будет достаточным наказанием…
В очередной раз Мотя отметил, что дурная привычка Изи перебивать собеседника стала общей бедой «Дружины специального назначения». Вот и на

этот раз заголосили все три богатыря — старший, средний и младший.
— Вот тебе и просвещенная монархия!
— Ну и зверства!
— Уж лучше на Дон!
Берендей понял, что хватил лишку и постарался поправиться как можно быстрее:
— На три месяца!
— Но…
— И не спорить!
Спецдружинники тут же замолчали, не собираясь испытывать терпение верховной власти. Конечно, эта самая власть совсем недавно дала обещание

не применять высшую меру наказания по отношению к Илюхе и его компании, но ведь о простом тюремном заключении при этом разговора не было.

Все-таки лучше три месяца посидеть на голом окладе, чем три года на казенных харчах.
— Может, теперь нам стоит уладить некоторые формальности? — Уже совершенно спокойным голосом поинтересовался Берендей, после того как

бушующие эмоции окончательно стихли.

— Какие? — удивленно вскинул бровь Солнцевский.
— Как, какие? — удивился князь. — Моя отставка, отбытие в монастырь, воскрешение Агриппины и небольшая чистка в верховных эшелонах власти.
— Ах, вы в этом смысле! — радостно выдохнул Изя и торопливо смахнул со лба выступивший пот. — Так это мы запросто, а к вопросу о

премиальных за блестяще выполненную работу по восстановлению вертикали власти вернемся чуть позже!
Князь криво ухмыльнулся, но на этот раз спорить со средним богатырем не стал.
Спустя минуту в тронном зале закипели нешуточные страсти, а спустя две обозначились некоторые противоречия в отношении к грядущим

событиям. Кипучий Изя и примкнувший к нему Илюха хотели сделать из возвращения Берендея во власть и счастливого спасения Агриппины целое

шоу, причем со всеми возможными спецэффектами. Княжеская чета, наоборот, настаивала на поэтапном и, по возможности, тихом развитии событий.

Соловейка заняла нейтральную позицию. То есть действовать неторопливо, но с учетом практически всех предложений ее коллег.
С ходу никто сдавать свои позиции не собирался, и где-то в течение получаса оппоненты обменивались накопившимися эмоциями. Потом немного

успокоились и начались обоюдные уступки, таким образом, процесс наконец-то вошел в рабочую колею.
В результате, совместными усилиями, общий план будущих действий был составлен и утвержден большинством голосов при одной воздержавшейся.

Агриппина так и не могла смириться с тем, что ее чудесному спасению будет придан мистический оттенок, а наблюдать за сим действом будет не

менее половины жителей стольного града. Это, конечно, была идея среднего богатыря, и он же, в свою очередь, брал на себя все заботы по

цветовому и звуковому сопровождению грядущего чуда. Княгиня до последнего момента ощущала железную поддержку со стороны мужа, но Берендей

сдал свои позиции, когда черт согласился не настаивать на его возвращении в Киев на закате, верхом на Моте, в развевающемся красном плаще и

с лицом, раскрашенным светящейся краской.

— А все-таки зря вы отказались от боевой раскраски, — со вздохом подвел итог Изя, — появились бы на сцене не менее эффектно, чем собака

Баскервилей, это я вам как последователь великого Холмса говорю!
— Помолчал бы насчет последователя, — весомо заметил Солнцевский.
— Ну без фосфора так без фосфора, — развел руками черт, — кстати, если в небольших количествах и не долго, то не такой уж он и вредный.
— Тема закрыта, — надавил авторитетом старший богатырь.
Изя, используя присущий ему актерский талант, изобразил на своем челе муки непризнанного гения. Краем глаза заметив, что такой облик не

прошел для окружающих незамеченным, добавил еще немного трагизма и безысходности.
— Переигрываешь, — спокойно заметил Илюха и, не обращая внимания на рогатого коллегу, перешел от общей концепции к проработке деталей.
В целом Мотя не имел возражений по разработанному плану. Что ни говори, но в деле грамотно организованных пиар-акций (это модное словечко

из лексикона Изи уже было знакомо Горенышу) спецдружинникам не было равных. Изина увлеченность, Илюхина основательность и Любавина гибкость

вместе могли выдать впечатляющие результаты. При этом Гореныш все равно не до конца понимал, что именно происходило на его глазах. Почему,

вместо того чтобы получить заслуженную награду за былые заслуги, опять нужно куда-то лететь и кого-то возить на своих многострадальных

шеях?
Воспользовавшись обшей суетой, Мотя решил взять тайм-аут и перебрался в самый дальний угол тронного зала, дабы никто не мешал ему

совещаться с самим собой.

Первой взяла слово левая голова. Она тщательно откашлялась и сообщила своим товаркам, что нынешнее положение вещей она считает

недопустимым и что следует развернуть борьбу за права горынычей. В качестве предлагаемых мер выдвигались демонстрации, голодовки и акции

неповиновения.
Голова правая была еще более категорична и предложила от слов переходить к делу, и прямо сейчас добраться до трона и цапануть кого-нибудь

для острастки. Мол, у горынычей тоже есть гордость, и никому не позволено игнорировать их несомненные заслуги.
Центральная голова, выслушав замечания оппонентов, корректно, но вместе с тем твердо отвергла их как неприемлемые. После этого спокойно

выдержала возмущение предыдущих докладчиков, и как только они немного успокоились, аргументировала свои слова. Для начала она напомнила,

что так или иначе, с должностью, или без, но они все состоят в «Дружине специального назначения», в элитном подразделении князя Берендея. А

раз так, то о том, чтобы применить свои зубы против своих же коллег или руководства страной, и речи быть не может. Это уже получится

военный мятеж, а такие крайности в их планы пока не входят. Далее мудрая центральная усомнилась в целесообразности проведения голодовки.

Случись вдруг какая война или какое другое ответственное задание, а Мотя голодный. Это же никакого настроения воевать на голодный желудок

не будет! Акции неповиновения провалятся в тот момент, когда Илюха попросит их что-либо сделать. Все три спорщицы отлично знали, что

отказать они просто не смогут ввиду безграничной любви к обожаемому хозяину.
В этот момент крайние головы заметно загрустили и коллективно заявили: «Ну мы тогда не знаем, что делать!» Голова средняя не растерялась и

предложила для начала разобраться, почему, вместо справедливой благодарности от руководства за виртуозно проведенную операцию, ночные

заслуги спецдружинников как-то незаметно сошли на нет. В результате развернувшейся дискуссии коллеги пришли к совершенно неожиданному

выводу: виной такой совершенной нелепости послужила… удивительная скромность Илюхи и его коллег! В самом деле, ведь Берендей-то не

присутствовал в спальне Агриппины, когда разоблачили Вилория. А стало быть, он не видел, насколько эффективно действовали спецдружинники

вообще и сам Мотя в частности. А теперь они просто постеснялись рассказать о своих подвигах верховному правителю Киева. Солнцевский

наверняка посчитал, что это сделает Агриппина, а та по каким-то причинам (память у людей вообще слабое место) позабыла это сделать.
От совершённого открытия Мотю буквально подбросило вверх. Нет, скромность, конечно, вещь хорошая, но если из-за нее награда не найдет

своего трехголового героя, это уже не скромность получается, а вопиющая несправедливость и простой идиотизм. Между прочим, борьба с

несправедливостью, как с несомненным злом, входит в обязанности «Дружины специального назначения», а раз так, то надо прямо сейчас пойти и

все без утайки рассказать Берендею.
Приняв такое решение, Мотя выпустил из ноздрей струи дыма и твердой походкой направился к трону, на котором восседал бородатый человек,

способный раз и навсегда разобраться с этим недоразумением. И вот в тот момент, когда трехголовый подобрался к Берендею вплотную и

приготовился раскрыть ему глаза на происходящее, левая голова неожиданно обернулась к закрытым дверям и с явным раздражением выпустила в их

сторону струйку пара. К великой досаде, восстановление справедливости откладывалось на неопределенный момент времени.
— А я говорю, мне можно! — раздался до глубины души знакомый голос, и в тронный зал проскользнул вездесущий Микишка.

К великой досаде, восстановление справедливости откладывалось на неопределенный момент времени.
— А я говорю, мне можно! — раздался до глубины души знакомый голос, и в тронный зал проскользнул вездесущий Микишка. Судя по этой фразе,

прикушенный язык за ночь принял свои исходные размеры и не мешал более своему хозяину извергнуть на присутствующих целый ворох слов.
— Князь-надежа, ты скажи этим олухам, что на часах стоят, чтобы меня впредь везде пускали и без всякого промедления. Не пристало мне,

твоему самому верному слуге, прошедшему за тебя огонь, воду, медные трубы и зубы этой змеюки трехголовой, в дверях толпиться!
К удивлению Солнцевского и его коллег, князь не осадил Микишку, но и жестом велел вбежавшей страже оставить его в покое.
— Значится, докладаю все как есть, — как ни в чем не бывало продолжил дьячок, — терем гудит как потревоженный улей, все что-то знают, а

еще больше догадываются. В общем, ждут объявления твоей последней воли, так что нечего рассиживаться, нужно план составлять, как тебе

наиболее эффектно вернуться!
В этот момент увлекшийся Микишка заметил спецдружинников и тут же пошел в атаку:
— И эти лишенцы тут? Они всю следствию испохабили, а ты, князь, их ко двору приваживаешь?!
— Я… — начал Берендей, но дьячок оказался проворнее и не дал закончить ему начатую фразу.
— Точно, небось этих бездельников в полном составе в отставку отправил, для того и вызвал перед твои ясные. Тогда ладно, тогда я согласен

на эти физиономии в последний раз взглянуть!
— Э… — попыталась вставить хоть словечко Агриппина, но и ее постигла участь супруга.
— Значит, все же не разогнали? — немного расстроился дьячок. — А может, это и правильно, теперь они свою вину чуют и службу тебе служить

будут с большим усердием. Только не забудь жалование им урезать втрое и на общественно-полезные работы по уборке улиц от снега направить.

Пущай лопатами снежок покидают и подумают о том, как задание княжеское провалили. Хорошо еще, что у тебя, князь, я есть, и завсегда везде

любую заковыку разгадаю, разъясню и подскажу, что с ней дальше делать.
Илюха уже не скрывал своего удивления, переводя ошарашенный взгляд с Берендея на коллег в надежде получить хоть какие-то объяснения столь

бесцеремонному поведению Микишки. Дьяк заметил эти телодвижения и тут же обратился к старшему богатырю довольно нагловатым тоном:
— Чего башкой стриженой водишь? Стой смирно, когда с тобой наипервейший защитник княжеских интересов разговаривает!
— Это кто, ты, что ли? — заметно растерялся после подобного заявления Солнцевский.
— Конечно я, кто же еще! — гордо отозвался дьячок и принялся загибать пальцы. — Кто сыграл наиглавнейшую роль в этом деле? Кто княгиню-

матушку спас и все загадки как есть распутал?
— Неужто ты? — делано удивился Изя, вовремя придя на помощь своему другу. — Ты, часом, не преувеличиваешь своих заслуг?
— Нисколечко! Сам посуди. Кто с самого начала знал, что те самые плошка и ложка только для забавы сделаны? Кто говорил, что этот монах-

расстрига со своей компанией ни на что не годны? Кто приютил Агриппину, когда эта оглашенная валенками половину двора закидала? Кто

выслушал кормилицу и открыл ей глаза на происходящее? И кто наконец уговорил ее не сразу возвращаться, чтобы разобраться, кто есть кто

среди ее родственничков? И последнее, самое трудное. Наша княгиня очень уж к законному супругу рвалась, но я взял слово и напомнил, что она

прежде всего княгиня, а уже потом мужнина жена.

Наша княгиня очень уж к законному супругу рвалась, но я взял слово и напомнил, что она

прежде всего княгиня, а уже потом мужнина жена. Кстати, пока уговаривал, два раза за правду пострадал!
С этими словами Микишка с гордостью продемонстрировал окружающим огромную шишку на затылке и ссадину над бровью.
— Это кочерга в дело пошла и кувшин с молоком, но я за правое дело и не на такие жертвы пойти готов!
От растерянности Солнцевского не осталось и следа, и он сделал шаг вперед, дабы дать достойный отпор нагловатой субстанции, носящей в миру

имя Микишка. Однако в этот момент Агриппина, сидевшая доселе спокойно на своем троне, предупредительно подняла палец и приставила к своим

губам. Илюха наткнулся на этот жест, словно на каменную стену, и с досадой вернулся на место. От чутких ушей Моти не ускользнула совершенно

нелепая фраза, что шепнул на ухо своему другу подоспевший Изя:
— Илюха, не забывай, что в глазах Берендея этот тип действительно сыграл чуть ли не решающую роль. Что поделаешь, иногда приходится

выступать в роле безымянных героев.
К удивлению Моти, хозяин полностью согласился с Изей и посильнее стиснул зубы, словно опасаясь, что не выдержит, и вся правда выскользнет

наружу. Видя, что непосредственное начальство временно выведено из строя, на передовую общения со скользким дьячком выбрался средний

богатырь. Он неторопливо осмотрел оппонента и выдал фразочку, вложив туда весь присущий ему сарказм:
— Ах да, я и забыл, что Агриппина у этого сморчка мореного пряталась!
— Кому сморчок, а кому наипервейший блюститель княжеского спокойствия и доверенное лицо во все времена! — торжественно нарисовал свой

статус Микишка.
— Выходит, когда мы обыскивали дворец, княгиня сидела в твоей келье?
— Конечно, а где же еще? — пожал плечами сияющий от своей значимости Микишка.
— Но ведь мы обыскивали вся и всех с пристрастием, невзирая на лица? Буквально вверх дном дворец перевернули, в каждый уголок, в каждый

закуток нос сунули, — удивленно вскинул бровь черт.
— Во все, да не все, — поскрипывая зубами, выдавил из себя Солнцевский и неторопливо повернулся к трехголовой составляющей их компании: —

Как раз Микишкину келью и не тронули, думали, Мотя туда рвется по старой памяти, так сказать, в личных целях.
Мотя выразительно пожал плечами, мол, какие ко мне претензии? Я с самого начала знал, где княгиня прячется, и всячески указать на это

место пытался, а ты за ошейник схватил и прочь утащил. Так кого теперь винить?
— Мог бы и понастойчивей быть, — виновато бросил Илюха, — видел же, в какой я запарке был!
И без того раздосадованный происходящим, на этот раз трехголовый выдал целый ворох эмоций с искрами пополам. Мол, мое дело маленькое, а ты

на то начальник и есть, чтобы на мелочи внимание обращать. Тем более что я не мелочь пузатая, а уже почти взрослый Змей Горыныч!
Получив такой отпор от своего же Змея, Илюхе только и оставалось, что почесать стриженый затылок, признать его правоту и дать себе зарок

впредь значительно более внимательно прислушиваться к коллегам. Будь то Горыныч, черт или Соловей-разбойник (то есть, конечно, Злодейка-

Соловейка) с большой дороги. Если работаем в команде, к каждому мнению нужно прислушаться и каждую версию отработать.
— Видать, змеюка твоя поумнее будет, чем кажется с первого взгляда, — продолжил фонтанировать Микишка, — как только понял, что это я

Агриппину спрятал и ей ничего не угрожает, даже бросаться на меня перестал.
Горенышу на такое серьезное обвинение возразить было нечего, и в стенах тронного зала раздался синхронный троекратный вздох.

Горенышу на такое серьезное обвинение возразить было нечего, и в стенах тронного зала раздался синхронный троекратный вздох. Мол, сам себе

противен, действительно наступил на горло своей лебединой песне и на время следствия перевел ненавистного Микишку из разряда «вражина

противная» в разряд «вражина противная, но зубами временно трогать нельзя, так как для дела полезна».
— Ладно, с этим мы после разберемся, — решительно прервал душевные метания Змея Изя и обратился к Агриппине: — Скажите, что это вы вообще

в такой момент побежали к Микишке?
Дьячок собрался было разразиться целой тирадой, но его тут же остановила княгиня, выразительно вскинув левую бровь и отрицательно покачав

головой.
— Я сделала это инстинктивно, скорее всего, сработали какие-то привычки из детства.
— Откуда? — не поняла Любава.
— Из детства, откуда же еще! — все-таки не удержался Микишка. — Я ить Агриппину вот с такенных лет знаю, буквально на руках у меня

выросла. Я ее и грамоте учил, и прочим наукам. Да и вообще, если какая неприятность случалась, она не к нянькам бежала, а ко мне за советом

или за помощью. Кстати, когда Сусаночка на свет появилась, и с ней стал нянькаться.
Воображение Солнцевского тут же нарисовало атлетично сложенную Сусанну на руках у маленького дьячка, и он невольно улыбнулся.
— А ты не скалься, не скалься, — тут же последовала реакция Микишки, — грамоте учить — это тебе не булавой махать, тут голова нужна!
Илюха подумал было возмутиться и вспомнить про законченный заочно институт физкультуры, но припомнил, как именно он там учился, и

предпочел промолчать. К общему сожалению, неугомонный Микишка его примеру не последовал.
— Знаешь, князь, а, может, ты и прав, рановато эту компанию по острогам разгонять, пусть послужат тебе да Киеву стольному верой и правдой!
От этих слов старший, средний и младший богатыри «Дружины специального назначения» буквально потеряли дар речи и, напрочь игнорируя нормы

дворцового этикета, постарались принять сидячее положение, дабы дать возможность подкосившимся нижним конечностям оправиться от фразы,

брошенной дьячком. Мотя, дабы не пропустить ничего интересного, наоборот, поднялся на все четыре лапы и с подозрением уставился на Микишку.

И как оказалось не зря…
— Я вот что тут подумал, не пора ли эту самую дружину подвергнуть небольшой реорганизации?
Трехголовый вытянулся в струнку, стараясь не пропустить ни одного слова. Неужели помощь пришла, откуда он ее меньше всего ждал, и

благородный Микишка решил предложить князю исправить нелепую ошибку в его статусе? Если так, то можно будет забыть все прошлые обиды и… Эх,

чем черт не шутит (в этот момент Изя инстинктивно вздрогнул), лизнуть этого типа в руку!
— В общем, несмотря на то, что мне глубоко неприятна эта мысль, но для пользы дела …я готов принять на себя всю ответственность и взвалить

на мои плечи должность самого главного богатыря в «Дружине специального назначения»!
Молодая, неокрепшая психика Гореныша больше не выдержала такого глумления над собой и своей мечтой, и Мотя с оглушительным грохотом

бухнулся в затяжной и совершенно логичный обморок. Дубовые полы при этом звучно крякнули, но смогли-таки выдержать падение могучего тела о

трех головах.
Поначалу Изя был категорически против того, чтобы их с Солнцевским соревнование происходило на виду у всего Киева, он предпочел бы

расправиться с упрямым богатырем без лишних свидетелей.

Но уж коли Берендей прознал про их маленький спор и настоял на проведении

публичного состязания, то придется продемонстрировать триумф сноуборда над горными лыжами перед всем городом. Жалко, конечно, Илюху, но

ничего уж тут не поделаешь, прогресс не стоит на месте, и архаичным горным лыжам уже пора на свалку истории.
Берендей, на волне народной любви, с триумфом вернувший себе жену и трон в соответствии с утвержденным планом, решил порадовать своих

подданных и устроил целый спортивный праздник. Скоморохи веселили людей, торговцы тут же предлагали пироги с пылу с жару, и кто оказывался

пошустрее, даже успевал съесть их теплыми. Весь киевский люд, прослышав про невиданную забаву, расположился вдоль трассы, проложенной на

крутом берегу Днепра. Это, конечно, не была столь привычная для черта «черная» трасса, но для демонстрации виртуозной техники подходила и

она.

Изя плавно перенес центр тяжести вперед, и сноуборд неторопливо понес его вниз по склону. Средний богатырь набрал скорость, поиграл кантами

и резко затормозил, обдав целым фонтаном снега стайку молодух. Болельщицы ответили хоровым визгом и дружным хохотом. И без того хорошее

настроение Изи забралось на совершенно нереальную высоту. Что ж, у черта были все основания полагать, что на покоренных высотах оно

задержится надолго, и тому было несколько причин. Первая, и самая основная, причина, уже второй день не стирающая блаженную улыбку с лица

черта, — официальное объявление о свадьбе дочки посла Бухарского эмирата Каюбека Талибского луноликой Газели и князя Гордона. В последний

момент Гордон что-то заподозрил и решил дать задний ход, но черт был начеку и решительно пресек подобные попытки. К счастью, в тот момент у

него на руках был пергамент об особых полномочиях (Берендей на радостях просто забыл забрать его), а то пятнадцать суток за мелкое

хулиганство и рукоприкладство Изе были бы обеспечены. А так подоспевшему патрулю пришлось всего лишь вернуть Гордона к месту постоянного

проживания и оставить у дверей двух богатырей, дабы тот опять не вздумал сбежать от своего счастья.
Второй причиной, конечно не столь значительной, но тоже согревающей сердце приятной теплотой, была премия совершенно неприличного размера,

которую Изя таки смог выгрызть у Берендея за виртуозно выполненную операцию по возвращению оного во власть и за столь же эффектное

появление Агриппины. Теперь моральные потери из-за того, что на этот раз по политическим мотивам их команде пришлось остаться в тени, уже

не казались старому чертяке столь уж значительными.
Далее следовали причинки совсем маленькие, но от этого не менее приятные.
Например, новый сорт «табака», что сумел нашаманить Феофан из своих трав, значительно приблизился к заморскому первоисточнику по вкусовым

качествам и даже поступил в продажу. Правда, пока он распространялся маленькими партиями с соблюдением всех правил конспирации (чтобы

Илюха, как ярый противник курения, не прибил раньше времени), но при умелом ведении бизнеса новая вредная привычка могла принести

доморощенным предпринимателям немалые барыши (опять-таки при условии ослабления бдительности бывшего спортсмена).
Неугомонный Микишка, хоть и временно, но оказался нейтрализованным. Именно Изя подкинул идею дьячку изложить на бумаге историю своего

геройского поступка в виде мемуаров, дабы грядущие поколения смогли оценить его глубину, так сказать, благодаря первоисточнику.
Стараниями Солнцевского Мотя был прописан в официальном реестре спецдружины как «Змей богатырский, летающий, о трех головах».

После такого

официального признания заслуг маленького Гореныша Изя выбил на него из княжьей казны тройные кормовые и такое же тройное жалование.
Старко (опять-таки по совету черта) был назначен Берендеем ответственным за рыбный промысел, не бог весть какая должность для князя, но

тот, к удивлению окружающих, воспринял ее с благодарностью и даже задумал масштабную реформу вверенной ему отрасли. Теперь только благодаря

тому, что окончательное слово всегда и везде оставалось за Берендеем, в душе Изи теплилась небольшая надежда, что рыба на Руси окончательно

не исчезнет в водовороте нововведений Старко.
Феврония и Студнеслав, несмотря на слезы, уговоры и тому подобные способы давления на властные структуры, были отосланы с первым же

караваном в родной Малый Халявец, с категорическим запретом покидать оный без письменного разрешения Берендея. Судя по тому, как киевский

князь был зол на эту парочку, получить им подобное разрешение в ближайшем обозримом будущем было, по меньшей мере, проблематично.
А вот Сусанну постигло большое горе. Ее муж, князь Галицкий Вилорий, отправился в сопровождении Зосимы и нескольких богатырей на охоту и

угодил в лапы медведя-шатуна. Вилорий героически бился за свою жизнь, но так и не смог справиться с разъяренным зверем. Его тело в
сопровождении безутешной вдовы с подобающими почестями было отправлено в родной Галич. Весь Киев скорбел о гибели молодого князя, но тут уж
что поделаешь, несчастные случаи на охоте в наши времена были не такой уж редкостью.
Тем не менее, жизнь шла своим чередом, и нынешний праздник был тому подтверждением. Момент старта неумолимо приближался. Друг, коллега и
соперник Изи уже закончил экипироваться и лихо подрулил на своих лыжах к черту. Он так же не удержался от маленьких спецэффектов и окатил
соперника фонтаном снега. Молодухи и на этот раз отреагировали весьма бурно. Впрочем, Илюха, в отличие от друга, на это не обратил никакого
внимания, он вообще выглядел довольно осунувшимся и потерянным. Рогатому хватило одного взгляда, чтобы понять: Илюху что-то гложет. Причем
не беспокоит, не волнует, а именно так — «гложет».
— Слышь, думаю отменять надо нашу гонку, — хмуро заметил старший богатырь.
— Это с чего это? — делано удивился Изя, стараясь не рассмеяться от такой щепетильности друга.
— Я поступил с тобой нечестно, — признался Солнцевский и понуро опустил голову. — Помнишь, когда ты сбежал из «Чумных» и я не успел с
тобой поговорить по душам?
— Конечно, — довольно улыбнулся черт. Теперь, когда глаза друга смотрели в снег, ему уже не приходилось скрывать свои эмоции.
— Так вот я, когда тебя искал, заскочил к Захару и увидал ботинки, что он приготовил для тебя.
— Да, ну и что?
— А то, я тогда на тебя был очень зол и сказал Захару, чтобы ботинки он тебе сделал точно как мои, то есть жесткие. В тот момент мне это
казалось справедливо, а сейчас я понимаю, был не прав. У тебя другая техника на доске и вообще…
Тут Илюха наконец перевел свой взгляд со своих лыж на ноги коллеги и…
— Погоди-ка, погоди… — протянул он.
— А чего годить-то? — засмеялся Изя. — Думаешь, я без примерки на гору пойду? И потом, ты даже не представляешь, насколько возрастает
скорость изготовления спортивной обувки, если обещанный гонорар увеличить втрое. Кстати, непредвиденные расходы будут вычтены из твоего
жалованья за будущий месяц.
— Ну ты и жук, — развел руками Солнцевский, — я тут распинаюсь, переживаю даже, а ты издеваешься?
— Самую малость, — честно признался рогатый и, уже не сдерживая себя, рассмеялся.

Старший богатырь еще немного похмурился, посопел и
наконец, с видимым удовольствием последовал примеру коллеги.
— Знаешь, а тебе не кажется, что наше состязание окажется достойным окончанием всей этой истории? — поинтересовался у друга
развеселившийся Изя.
— Кажется, — охотно согласился Илюха. И тут же добавил: — Но только последняя точка в ней будет поставлена на финише.
— Не возражаю, соревнованием она началась, соревнованием и закончится…
— Так чего мы ждем? На старт, внимание, марш!
В этот день зрители стали свидетелями действительно небывалого зрелища. Большинство вообще не понимали, как можно на одной широкой доске
или на двух узких с такой скоростью нестись с горы. Мало того что нестись, а еще поворачивать, маневрировать и, если надо, останавливаться
практически мгновенно, с небольшим заносом.
А вот определить, кто из соперников быстрее, поначалу оказалось непросто. Илюха с Изей буквально синхронно проходили все повороты, лишь
иногда пропуская друг друга вперед на полкорпуса, а то и менее. Все решилось на финишной прямой. Летящий, словно на крыльях, Изя так
разогнался на своем сноуборде, что стал понемногу отрываться от своего соперника. Но как только все уже поверили в победу среднего
богатыря, он вдруг нелепо подпрыгнул, потерял равновесие и гулко хлопнулся на снег. Его скорость была настолько высока, что даже в лежачем
положении он сумел-таки докатиться до финиша, правда, уже позади Солнцевского.
Эмоции зрителей разделились. Первые ревели от восторга, вторые от сожаления, и уже все вместе, охваченные единым спортивным азартом.
Илюха резко затормозил, эффектно остановился и принялся суетливо расстегивать крепления. Так как произведение Захара было далеко от
совершенства, сделать это быстро было совсем не просто. Тем не менее, старший богатырь справился и со всех ног бросился к другу. Как
оказалось, волновался Солнцевский зря, довольный и счастливый Изя уже был на ногах, и его сияющая улыбка лучше любого врача говорила об
отсутствии травм.
Илюха открыл было рот, чтобы сказать другу пару ободряющих слов, но не смог. Не смог, потому что его уста в ближайшие несколько минут
оказались заняты. Не обращая ровным счетом никакого внимания на окружающих, румяная, совершенно счастливая Соловейка повисла на его шее и
подарила самый страстный и самый удивительный поцелуй в его жизни.
— Я же предупреждала, что достанусь победителю в виде приза, — лукаво шепнула ему на ухо Любава, как только вернула себе возможность
говорить. — Или ты не рад победе?
— Рад, — совершенно честно признался Солнцевский, и теперь уже он стал инициатором не менее страстного поцелуя.
Несмотря на то что, в общем-то, старший богатырь был очень занят, краем глаза он сумел-таки заметить, как черт лукаво подмигнул ему и
показал язык. Не больше мгновения понадобилось бывшему мастеру спорта международного класса, чтобы понять, что падение на самом финише
оказалось подстроенным пройдохой Изей. Но удивительное дело, вместо того чтобы возмутиться неспортивным поведением черта, Илюха испытал к
нему чувство глубокой благодарности. Честно говоря, в первый раз за свою длительную спортивную карьеру Солнцевский искренне обрадовался
такой вот не очень заслуженной победе и при этом не испытал ровным счетом никакого стыда. Почему, спросите вы? Да просто завоеванный приз
оказался для Солнцевского самым желанным приобретением на свете. И никакая честность, никакая спортивная этика не заставили бы старшего
богатыря отказаться от этой маленькой черноволосой девчонки, что с таким восторгом висела на его шее.
Наконец Любава вспомнила, что она девушка приличная и негоже ей у всех на виду висеть на шее любимого.

Наконец Любава вспомнила, что она девушка приличная и негоже ей у всех на виду висеть на шее любимого. Она с сожалением оторвалась от губ
своего избранника, засмущалась и спряталась за могучей спиной Солнцевского.
В голове же старшего богатыря в этот сладостный момент произошел маленький, но от того не менее важный диалог.
— Довольна? — поинтересовался счастливый и одновременно растерянный Илюха.
— Довольна, — не стала скрывать своих эмоций совесть.
— И теперь ты заснешь? — с надеждой поинтересовался бывший браток.
— Я теперь замолчу, — поправила его собеседница. — Чуешь разницу?
— Чую, — согласился Илюха. — И что теперь? Свадьба, детишки, спокойная старость?
— Ишь, разбежался, — развеселилась совесть, — и не надейся! Вы оба слишком ненормальные, чтобы пойти простым человеческим путем. Ваша
дорожка будет кривой, длинной и совершенно не факт, что приведет она именно к спокойной старости.
— Так, значит, рановато еще распускать «Дружину специального назначения»?
Отчего-то на этот вопрос совесть отвечать не стала. Вместо этого выразительно покрутила пальцем у виска и тихо удалилась, чтобы не
перенапрягать коротко стриженную голову старшего богатыря, и без того загруженную непривычными эмоциями.