Сомнамбулист

Автор: Джонатан Барнс

Жанр: Фантастика

Год: 2009 год

,

Джонатан Барнс. Сомнамбулист

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Считаю нужным заранее предупредить о том, что произведение сие лишено каких бы то ни было литературных достоинств. Перед вами образчик отвратительного бреда, сбивчивый, неправдоподобный, населенный ходульными персонажами, изложенный нудным, а порою и претенциозно-нелепым языком. Глупо даже надеяться, будто по прочтении вы поверите хотя бы единому слову.
Однако мне все же не представляется возможным полностью взвалить на себя ответственность за все недостатки данного сочинения. Я имею самые веские причины предложить вашему суду повествование столь сенсационное и невероятное. Дело в том, что здесь все до последнего слова — правда. Все произошло на самом деле, а я, скромный журналист Босуэлл, всего лишь зафиксировал события на бумаге. Как вы уже наверняка догадались, я в писательском деле новичок. Мне не хватает мастерства. Я напрочь лишен способности увлечь читателя, очаровать его внезапным поворотом сюжета или заворожить изяществом слога.
Тем не менее в трех вещах вы можете не сомневаться: я постараюсь изложить факты как можно последовательнее и четче, не упустив ни одного сколько-нибудь значительного события, и буду с читателем искренним настолько, насколько это возможно.
Ладно, последнее, самое последнее замечание: если уж мы решили играть в открытую, то так и быть, сознаюсь — я намерен пару раз откровенно солгать.
Чему же вы в таком случае поверите? Как отличите правду от вымысла?
А вот это я уже оставлю на ваше усмотрение.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Начнем мы с Сирила Хонимена.
Хонимен — хамоватый жирненький человечек. Он вечно потеет, а его обвислые щеки подрагивают при ходьбе. Через несколько страниц ему предстоит умереть.
Вы, уж пожалуйста, не привязывайтесь к нему чрезмерно. Да и я не намерен излишне углубляться в описание этого образа, поскольку персонаж он незначительный, проходной. Будущий труп, короче.
Однако, наверное, все же следует упомянуть вот что: Сирил Хонимен был актером, причем актером плохим. Под словом «плохой» я подразумеваю нечто большее, нежели недостаточное владение ремеслом. Нет, он был совершенно и безнадежно ужасен. Этот человек являл собой сущее оскорбление профессии — бездарь, купившая себе место на сцене на денежки, предоставленные не в меру любящими родителями. Незадолго до собственной гибели Хонимен получил роль Париса из «Ромео и Джульетты» в одном захудалом театрике, отчаянно нуждавшемся в деньгах. В ту роковую ночь Сирил кутил с труппой, по большей части состоявшей из таких же бездарей, как и он сам. Он расстался с веселой компанией где-то в полночь, заявив, будто направляется домой разучивать роль, хотя на самом деле держал в голове совершенно иное место, равно как и цель. Актер покинул здание театра и примерно через час оказался в одном из районов, пользовавшихся довольно скверной репутацией. Ладони его постепенно делались влажными от предвкушения. Само пребывание в подобном месте возбуждало Хонимена. Ему доставляло удовольствие ощущение собственной причастности к чему-то противозаконному, а витавший повсюду аромат греха прямо-таки ввергал в состояние эйфории.
Казалось, он прошагал целую вечность, вдыхая здешнюю шумную атмосферу, наслаждаясь грязцой и любуясь тем, сколь низко пали местные обитатели. Железнодорожный вокзал уже несколько часов как закрылся, а все добропорядочные жители видели десятый сон. Улицы были отданы во власть похоти и разврата. Хонимен буквально дрожал от предвкушения порочного удовольствия, все глубже погружаясь в утробу сей современной Гоморры. Путь его пролегал по темным переулкам и задворкам, освещенным лишь болезненным, жидким светом газовых фонарей.

Сгустившийся туман придавал окружающей обстановке жутковатый, фантасмагорический вид, и люди, встречавшиеся Хонимену по дороге, теперь напоминали бесплотные тени, словно персонажи книг, лишь отчасти присутствующие в реальном мире. Они окликали его, прося на хлеб и на выпивку, предлагали себя за деньги или же сулили различные запретные наслаждения. Актер с важным видом проходил мимо. Он слишком часто бывал здесь, вид человеческих существ, опустившихся на самое дно, сделался ему привычен и не вызывал особого интереса. Нынешней ночью Сирил искал удовольствий поизощреннее, поновее. Его преследовало желание погрузиться еще глубже.
Наконец он высмотрел силуэт женщины, маячивший под газовым фонарем. Для подобных мест она казалась одетой слишком хорошо. На голове кокетливо сидел новый берет, а фигуру, гибкую и изящную, подчеркивало платье, обнажавшее куда больше тела, нежели полагается в приличном обществе. Кожу ее, видимо некогда фарфорово-белую, изрыли оспины и обезобразили шрамы, а белила отваливались со щек целыми кусочками. Город жесток к таким, как она.
Поравнявшись с ней, Хонимен в знак приветствия слегка приподнял шляпу. Даже грязно-желтого света фонаря хватало, чтобы разглядеть ее молодость и красоту. Да, несомненно, актер повстречал падшую женщину, однако пала она совсем недавно. Жертва несчастной судьбы, но пока, судя по всему, новенькая в этой игре.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила незнакомка.
Хонимен бесстыдно разглядывал ее, буквально раздевая глазами. Ей никак не могло исполниться больше восемнадцати. Почти дитя.
— Возможно.- Актер воровато улыбнулся.
— Хочешь знать сколько?
— Ну и сколько? — промямлил Сирил заплетающимся от нетерпения языком.
— Ровно столько, чтобы оплатить мне ночлег. Большего не прошу.
— Дорогуша. Ты слишком ценное сокровище, чтобы болтаться здесь. Ты подобна жемчужине в навозной куче.
Если она и уловила смысл его неуклюжего комплимента, то виду не подала.
— Так ты желаешь пройтись со мной?
— А у тебя есть на примете какое-нибудь место?
— Да, и вполне безопасное. Ну, что-то вроде частного дома. Там бы мы могли познакомиться ближе.- Губы ее искривились в попытке изобразить кокетливую улыбку.
Притворство незнакомки не вызывало ни малейшего сомнения, однако Хонимен, уже пребывавший в состоянии крайнего возбуждения, видел перед собой лишь похотливую девицу, шлюшку, сильфиду, ждущую своего покорителя. Не раздумывая, он затрусил следом за ней. Промежность актера взмокла от пота, а шов от брюк врезался между ногами сильнее обычного. Сирил скривился — наполовину от боли, наполовину от удовольствия.
— Далеко еще?
— Нет, совсем рядом.
Некоторое время они шли молча, затем незнакомка остановилась и кивнула куда-то вверх.
— Здесь.
Хонимен, как громом пораженный, уставился на внушительного вида сооружение, словно по мановению волшебной палочки материализовавшееся перед ним из темноты. В наш век здание сие выглядело довольно странно. Воплощенный анахронизм, эдакий образчик чьего-то извращенного вкуса. Искаженная ночью, освещенная лишь анемичным светом луны, постройка напоминала доисторический монолит, одну из стел Стоунхенджа[1], с корнем вырванную из Солсберийской равнины и вонзенную во чрево города.
— Что это?! — сдавленно прошептал актер. Незнакомка сплюнула на мостовую, но Хонимен счел
нужным не выказывать отвращения к подобной вульгарности.
— Да не бойся. Пойдешь наверх?
— Наверх? Зачем?
— Там самое подходящее место.

Ее довод клиента нисколько не убедил.
— Тебе понравится,- вкрадчиво продолжила девица.- Так будет позабористей. Погорячей. Поопаснее.
— Ну ладно, пошли.- Хонимен капитулировал. Возле самого входа в таинственную башню Сирил пригляделся внимательнее. Здание, испускавшее во мраке зловещее мерцание, казалось полностью отлитым из гладкого блестящего металла. Спутница отыскала ключ. Актер осторожно двинулся за ней, не забыв прикрыть входную дверь и щелкнуть задвижкой.
Слабый свет, проникавший снаружи сквозь дверные щели, играл на нижних ступенях винтовой лестницы. Верхняя ее часть исчезала в непроглядном мраке. Пока Хонимен оглядывался по сторонам, девица успела преодолеть несколько пролетов, и теперь звук ее шагов раздавался далеко впереди. Сирил заспешил вслед за незнакомкой — страх хоть и покусывал его в самое сердце, тем не менее предвкушение будущих удовольствий пересиливало чувство опасности. Держась за перила, оказавшиеся на ощупь неожиданно холодными, актер неуверенно пробирался сквозь тьму. Его спутница поднималась довольно быстро, и дыхание запыхавшегося актера делалось все более шумным. Подъем казался бесконечным. Забираясь все выше и выше в непроглядный мрак, он принялся тихонько бубнить себе под нос строки из полученной роли.

Она все время плачет о Тибальте,
Я ни о чем не мог с ней говорить.
Любовь не ко двору в домах, где траур,
Но против этих слез ее отец.
Они вредят здоровью. Он считает,
Что брак остановил бы их поток[2].

Последняя фраза эхом отдалась в башне. Хонимен замолчал, ощутив смутную тревогу. Краем глаза он уловил едва заметное движение. Похоже, кроме него и молодой женщины в здании присутствовал кто-то еще. Однако же, подавив дрожь, Сирил двинулся дальше.
Добравшись наконец до самого верха, актер очутился в огромном помещении, заполненном предметами, кои менее всего ожидал здесь увидеть,- предметами непомерной, невероятной роскоши. Рядом с кроватью, украшенной четырьмя резными столбиками, примостился столик, накрытый словно для настоящего пира. Неоткупоренная бутылка шампанского возвышалась посреди разложенных на нем яств, а воздух наполнял сладкий, едва уловимый запах не то духов, не то благовоний. Тончайшие стекла, разделенные свинцовыми перегородками, образовывали сложный геометрический узор на единственном окне. Подобный витраж выглядел бы куда уместнее в церкви или часовне, в каком-нибудь старинном храме, но никак не в этой зловещей башне, напоминавшей гигантский перст, грозящий проклятием всему городу.
Хонимен подошел к окну насладиться видом. Где-то среди простиравшихся внизу пустынных улиц скорчился железнодорожный вокзал, а в лунном свете мерцал шпиль соседствующей с ним церкви.
Девица встала за спиной гостя.
— Ты такого не ожидал?
— И скольких ты уже приводила сюда? Она вздохнула — низкий, грудной звук.
— Ты первый.
Девица принялась медленно расстегивать пуговицы на платье, выставляя напоказ дразнящую воображение нижнюю юбку.
Хонимен возбужденно закусил нижнюю губу.
— Раздевайся,- приказала хозяйка. Актер вытер лоб.
— Ты нетерпелива.
— А ты нет?
Она покончила с платьем и принялась за нижнее белье.
Хонимен уклонился от прямого ответа.
— Может, выпьем? Жалко, что такое хорошее шампанское пропадет.
— Потом,- девица улыбнулась.

— Потом,- девица улыбнулась.- Мне кажется, ты тут надолго не задержишься.
Хонимен лишь пожал плечами, затем с готовностью проделал все, что она просила. Актер поспешно расшнуровал ботинки, отшвырнул их в сторону, снял галстук, расстегнул рубашку и брюки. Складки жира и кожи мешали его движениям, и он провозился дольше, нежели рассчитывал. Как бы то ни было, в конце концов Сирил предстал перед ней во всей своей первозданности — голым, дрожащим, оплывшим. К его неудовольствию, незнакомка все еще не выбралась из сорочки и нижней юбки.
— Я хочу, чтобы ты разделась полностью,- потребовал он резким тоном. Потом, опять невольно прикусив нижнюю губу, добавил: — Тебе помочь?
Девица покачала головой, и тут снизу, с улицы, донесся гулкий металлический звук, словно что-то большое ударилось о стену башни.
Хонимен ощутил приступ страха.
— Что это?
Она успокаивающе махнула рукой.
— Ничего. Пустое. Все идет как надо. Снаружи вновь раздался грохот, причем на сей раз он звучал куда явственнее. Хонимен испугался уже не на шутку.
— Кто-то знает, что мы здесь!
В ответ на его реплику из тени в углу выплыла человеческая фигура. В лучших театральных традициях.
— Сирил?
Хонимен резко обернулся к незваной гостье — мрачной, коренастой женщине, чей возраст законсервировался на пятидесятилетней отметке. При виде ее у актера отвисла челюсть, а в глазах заблестели слезы.
— Матушка? — Актер в ужасе уставился на нее.- Матушка, это вы?!
Часть его сознания, так и не сумевшая воспринять очевидного факта присутствия миссис Хонимен — столь неуместного и несвоевременного! — лихорадочно металась в поисках разумного объяснения происходящему. Наконец актера осенила счастливая мысль: а не в опиумном ли сне он пребывает? Ну конечно, все подчинялось искаженной, потусторонней логике, свойственной особенно кошмарному видению в притоне курильщиков опиума. Он всего лишь перебрал зелья, и все происходящее просто чересчур живой бред. Честно говоря, вывод его не слишком обрадовал, поскольку нынешний урок оказался чересчур суровым — не стоило так злоупотреблять проклятым дурманом,- но по крайней мере ничего опасного он не сулил. Неприятные видения скоро улетучатся, он может очнуться в любой момент, причем наверняка обнаружит себя лежащим на диване и какая-нибудь желтолицая личность будет трясти его за плечо, предлагая еще трубку-другую. Актер закрыл глаза, пытаясь сморгнуть кошмарное видение.
Затем открыл. Мать, сложив на груди крупные окорокоподобные руки, по-прежнему сверлила его исполненным гнева взглядом.
— Матушка…- дрожащим голосом выдавил Сирил.- Мама, что вы здесь делаете?
— Ты всегда приносил мне одни разочарования,- произнесла миссис Хонимен ровным голосом. Словно они вели обычный разговор и вокруг не происходило ничего особенного. — Мы с отцом уже смирились с твоими пороками. Но это…- Она обвела рукой помещение.- Это уже слишком.
— Матушка… — Реальность внезапно, без всякого повода предстала перед ним, нанеся чувствительный удар ниже пояса, и сейчас Хонимен мог лишь жалобно хныкать. — Не знаю, что и сказать… — Он безуспешно попытался прикрыть наготу руками.
— Тогда лучше помолчи. — Мать повернулась к падшей женщине.- Благодарю, милочка. Можешь одеться.- Та присела в поклоне и принялась натягивать платье.
Хонимен в ужасе вытаращился на родительницу. Снаружи снова послышался громоподобный удар.
— Так вы знали?
Миссис Хонимен улыбнулась.

Он снова услышал грохот и выглянул в окно. Вверх по наружной стене с ловкостью ящерицы карабкалось какое-то существо. Не веря глазам своим, Сирил с замиранием сердца проследил, как тварь, без видимого труда передвигаясь по вертикальной поверхности, достигла окна.
Актер разразился рыданиями.
— Матушка!
Буквально через миг существо снаружи расплющило нос о витражное стекло, замутнив его дыханием. Оно имело образ, очертания и размеры человека, однако в нем отсутствовал даже намек на человеческое подобие, словно обладатель жуткого тела принадлежал к какому-то неизвестному племени. Его натянутую кожу покрывали отвратительные серые струпья. Они же нелепыми клочьями свисали со щек, губ, подбородка, век, подобно сыру на горячем тосте. Лицо оплывшей восковой свечи.
Хонимен оцепенел от ужаса. Тварь злобно ухмыльнулась ему и стала неспешно отгибать податливые полоски свинца, удерживавшие стекла.
Сирил закричал:
— Мама! Он хочет сюда залезть!
Мать ответила ему ласковой улыбкой. Падшая женщина, уже полностью одетая, заняла место рядом с ней, и вместе они отрезали актеру единственный путь к бегству. Тварь отогнула еще несколько полос. Возможно, виной всему послужила игра воображения, однако Сирил мог поклясться, будто существо за работой насвистывает веселый мотивчик.
— Мама! Мамочка! Помогите мне!
Оживший кошмар за окном продолжал деловито разбирать витраж. До его проникновения внутрь башни оставались считанные минуты. Свинец подался с ужасным, душераздирающим скрежетом.
— Хотя бы скажи: за что?!!
Сквозь щели в окне повеяло ночной прохладой, и по спине Хонимена от затылка до ягодиц волной прокатилась дрожь.
Мать вздохнула.
— Ты позволил себе пойти на поводу у разврата.
Костлявый палец, просунувшись в помещение, выдрал часть витражного узора. Через несколько секунд Хонимен услышал звон стекол, долетевших до мостовой.
— Ты нам одни хлопоты доставлял… А мы возлагали на тебя такие надежды…
— Матушка, прошу вас! Что бы я ни сделал… какие бы страдания я ни причинил вам — простите меня! Простите! Простите!
С невероятной силой, по-видимому не ощущая боли от порезов, тварь выворотила остатки окна и швырнула в помещение. Затем могучим прыжком перенеслась к актеру, припала к полу и злобно уставилась на Хонимена. Казалось, будто один из жутких образов, порожденных фантазией Босха, еще влажный от краски, лоснящийся и блестящий, покинул свой холст.
Миссис Хонимен снова улыбнулась.
— Да пребудет с тобой Господь.- Она кивнула твари. Существо послушно вскочило на ноги и двинулось к жертве, тесня ее в сторону разбитого окна.
Хонимен завопил в смертном ужасе. Он попытался было еще раз взмолиться о прощении, однако чудовище пихнуло его к пустому оконному проему, не дав вымолвить ни слова. Оно так и толкало его до тех пор, пока с последним, обманчиво легким толчком актер не оказался снаружи и не полетел вниз сквозь холодный безжалостный воздух.
Он кричал всю дорогу и умолк, лишь достигнув земли. Через несколько секунд тварь последовала за ним, выскользнув из помещения и устремившись в ночь вниз по стене.
Миссис Хонимен и падшая женщина пожали друг другу руки.
— Господь да хранит вас,- сказала одна.
— Да хранит вас Господь,- ответила ей другая. Рука в руке они вышли из башни и растворились в городе.
Сирил Хонимен еще оставался жив, когда его обнаружили. За последними минутами несчастного наблюдали кучка зевак из местных жителей и один констебль.

Правда или неправда, но говорят, что предсмертные слова его были также и заключительными словами несыгранной роли:

Я умираю! Если ты не камень,
Прошу, внеси меня к Джульетте в склеп!

До последнего мгновения он как был актеришкой, так и помер.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ненавижу красавчиков.
Да, я понимаю, что в основе своей нелюбовь эта порождена самой обычной завистью. Такова моя врожденная ненависть, застарелая, иррациональная злоба. Сравнивая собственное обрюзгшее тело и рябое лицо с изящными чертами смазливых юношей, я ощущаю себя чудовищно неполноценным. Даже сейчас не могу смотреть на симпатичных молодых людей, не испытывая при этом желания разбить им физиономию.
Поэтому вам не дано понять моей радости, когда я заметил, как мистер Эдвард Мун теряет былую привлекательность.
Шелковистые волосы, точеные скулы, правильный подбородок — Мун некогда являл собой воплощение изящества, образец мужской красоты. Однако только ему перевалило за сорок и дни его с неприличной скоростью устремились к пятидесятилетнему рубежу, привлекательность Муна наконец-то начала блекнуть. Волосы поредели, и наблюдательный глаз мог без труда обнаружить в них серебряные нити. Лицо Муна, обрюзгшее, морщинистое, поимев тенденцию к полноте, утратило благородную четкость линий, и все грехи с пороками теперь явственно читались в складках, избороздивших его чело.
В ту ночь, когда Сирил Хонимен встретил свою жуткую смерть, Эдвард Мун ужинал со знакомыми (не с друзьями, прошу заметить, никоим образом не с друзьями!) в самой фешенебельной части Кенсингтона, среди самых знаменитых городских болтунов. Когда-то он числился здесь почетным гостем, изюминкой вечеринки, но сегодня хозяева, казалось, просто мирятся с его присутствием и пригласили сюда скорее в силу привычки (он сильно подозревал, что все обстоит именно так). Еще пара-другая лет, и Мун выпадет из упомянутого общества, его имя навсегда вычеркнут из списка приглашенных, и станет он никем, пустым местом.
Мун быстро устал от компании и к концу ужина, когда женщины удалились позубоскалить и почесать языки, а мужчины, закурив сигары, уделили внимание портвейну, он извинился, встал из-за стола и вышел в сад, оставив спутника в одиночестве.
Некогда Мун слыл изрядным щеголем. Его гардероб всегда на шаг опережал моду. Теперь же, когда дендизм Муна резко пошел на убыль, он уже не поспевал за веком и все более напоминал пережиток прошлого, реликт давно ушедшей эпохи. Его костюм с Сэвил-роу знавал лучшие дни, а туфли, шитые на заказ и некогда стоившие дохода за несколько месяцев, прохудились до неприличия. Мун носил на рукаве черную повязку, все еще блюдя траур по королеве[3], хотя со дня ее кончины минуло едва ли не полгода. Он, как и почившая монархиня, успел превратиться в человека уходящей эпохи.
Год как раз достиг того рубежа, когда зима начинает постепенно усиливать свою хватку, дни становятся короче, а деревья, бесцветные, лишенные листьев, похожие на пустые вешалки в прихожей, безмолвно стерегут улицу. Воздух сделался влажным и холодным, из нижних частей города приполз туман, и сад, окрашенный светом окон, наполнило таинственное мерцание. Мун двинулся прочь от дома по высокой траве, и вскоре его туфли, края брючин и носки промокли. Закурив сигарету, он с удовольствием втянул в себя дым, мягко проникший в его легкие.
— Мистер Мун?
За спиной у него возник один из гостей, американец, чье имя Мун позволил себе забыть сразу по представлении. Кончик сигары незнакомца светился в полумраке сердитым глазом.
— Наслаждаетесь вечерней прогулкой? Пропустив вопрос мимо ушей, Эдвард еще раз вдохнул сигаретный дым.

— Наслаждаетесь вечерней прогулкой? Пропустив вопрос мимо ушей, Эдвард еще раз вдохнул сигаретный дым.
— Чем могу быть полезен? — наконец поинтересовался он.- Мистер… э-э?
— Стоддарт.- Американец криво усмехнулся.
— Да, конечно.- Мун сопроводил ответ ни к чему не обязывающей улыбкой.
— У меня для вас предложение. Я издаю « Липпин-котский ежемесячник». Возможно, вы слышали о нас.
Мун отрицательно покачал головой.
— Мы периодическое издание. Причем не такое уж и заштатное, с вашего позволения. Когда-то у нас печатался один из самых известных ныне писателей. Артур Дойл[4], он сотрудничал с…
— А-а, этот писака. Ремесленник. Американец предпринял еще одну попытку.
— И Оскар Уайльд…[5]
Мун нарочито широко зевнул, не желая демонстрировать произведенного на него впечатления.
— Мне-то вы зачем все это рассказываете?
— Я бы хотел просить вас последовать их примеру.
— Я не писатель. Мне нечего рассказывать. Издатель бросил сигару на землю и раздавил ее носком ботинка.
— Нет, сэр, вам есть что рассказать, есть. Я не прошу вас выдумывать. Я охочусь за куда более интересными вещами.
— М-м?
— Я хочу заполучить вашу автобиографию. Такая мощная и яркая жизнь, как ваша, если ее изложить на бумаге, без сомнения, заинтересует читателя. Даже, осмелюсь предположить, подобный документ будет иметь большое историческое значение.
— Историческое? — скривился Мун.- Историческое?!! — Он повернулся и зашагал к дому.- Моя карьера еще не закончена. Меня не интересует составление собственной надгробной речи.
Стоддарт заговорил снова, очень тщательно подбирая слова:
— Не стоит обольщаться. Мы оба знаем, что лучшие дни вашей карьеры давно миновали. Да и после Клэп-хема ваши финансы заметно подыстощились.
— У меня есть еще одно большое дело.- Мун не собирался сдавать позиции.
Издатель напирал:
— Вы должны рассказать публике правду. Наши читатели непременно захотят узнать, как вы распутали убийства в Лиммеридж-парке. Как выследили демона. Услышать о вашем приключении в заливе Контрабандистов. И о так называемом чуде Майл-Энда. Ваше прославленное участие в деле о нападении Горбуна в восемьдесят восьмом.
Мун с подозрением уставился на собеседника.
— Не знал, что данный инцидент стал достоянием общественности.
— Назовите цену,- аккуратно перешел в наступление издатель. После недолгой паузы он сам предложил сумму, по нынешним меркам составлявшую небольшое состояние.
Мун, добравшись до дома, повернулся к американцу.
— Мое прошлое не продается, мистер Стоддарт. Все. Это мой ответ.- Эдвард проскользнул внутрь и захлопнул за собой дверь.
Далее он проследовал в бильярдную. Его спутник проводил время в полном одиночестве, погруженный в обычное молчание, со стаканом в одной руке и с дымящейся сигарой в другой. На лице его светилось блаженство.
— Вызовите кеб,- коротко бросил Мун хозяину.- Мы с Сомнамбулистом отбываем.
Просто взять и сказать, что Сомнамбулист был высок, значило бы оскорбить память о нем. Нет, он был ненормально, причудливо, феноменально высок. Если слухи, что ходили после его смерти, не врут, рост Сомнамбулиста сильно превышал восемь футов[6]. Его голову венчала копна темно-каштановых волос, а невинное выражение лица, обрамленного пышными бакенбардами, совершенно не вязалось с чудовищной силой.

И самый любопытный факт — он всегда носил с собой маленькую аспидную доску и кусок мела.
По дороге домой оба молчали. Устав от необходимости изображать светского человека на бесконечных вечерних раутах, Мун не произнес ни слова, однако когда кеб почти добрался до пункта назначения, Сомнамбулист запустил руки в сумку и извлек на свет доску с мелом. Неровным детским почерком великан вывел:

ЧЕГО ОН ХОТЕЛ

Мун рассказал.
Огромной подушечкой большого пальца Сомнамбулист стер написанное и задал новый вопрос:

А ТЫ ЧТО СКАЗАЛ

Выслушав ответ, он убрал доску и до утра больше ничего не писал.
Эдвард Мун посвятил себя карьере иллюзиониста. Он владел небольшим театриком на Альбион-сквер, прямо на границе Ист-Энда, где каждый вечер, кроме субботы, давал магическое представление при молчаливой, неутомимой помощи Сомнамбулиста. Естественно, оба представляли собой куда более значительные персонажи, нежели обычные цирковые фокусники, но об этом я расскажу в свое время.
В начале восьмидесятых их представления имели феноменальный успех. Будучи на пике собственной популярности, Мун считал неудачными вечера, когда трибуны не бывали забиты до отказа и часть публики не уходила прочь ввиду невозможности втиснуться хоть куда-нибудь. В то время город не видел ничего подобного Театру чудес. Уникальное зрелище: магия, мелодрама, экзотика и настоящий, захватывающий спектакль — все вмещалось в одно вечернее представление. Как бы то ни было, чаще всего публика шла сюда единственно ради чуда, собственно и державшего на себе все представление,- ради огромной молчаливой загадки по имени Сомнамбул ист.
Самому театру исполнилось немногим более пятидесяти. Внешне скромное здание напоминало часовню колледжа средней руки. Половину фронтона занимала броская афиша с буквами высотой едва ли не в полметра:

ТЕАТР ЧУДЕС
В ГЛАВНЫХ РОЛЯХ МИСТЕР ЭДВАРД МУН
И СОМНАМБУЛИСТ
ПОТРЯСАЮЩЕ! ОШЕЛОМЛЯЮЩЕ! БЛЕСТЯЩЕ!

К моменту нашего повествования театр успел растерять по-настоящему фешенебельный вид, публики стало меньше, и восторг во время представления утратил былую силу.
Вечер после разговора Муна со Стоддартом ничем не отличался от множества таких же вечеров: небольшая толпа зрителей, равнодушная очередь у входа,- ничего похожего на дни славы, когда ко времени вечернего чая, за добрых три часа до начала представления, к кассе от дверей «Удавленника», ближайшего к театру паба, вытягивался длиннющий хвост.
Внутри здание выглядело не менее мрачно и запущенно. Вездесущие запахи опилок, сала и затхлого светильного газа усиливали впечатление. Я и сам в тот вечер тайком от нашего героя купил билет в его театр. Мое место располагалось в переднем ряду. Четвертое или пятое мое посещение подобного рода.
Пока зрители лениво рассаживались по местам, сводный оркестр играл в оркестровой яме, героически сражаясь с попурри из модных мелодий и почти физически страдая от их грубости и банальности. В былые времена сюда набивалась публика из всех слоев общества. От местных рабочих семей до лиц свободных профессий, от священников до нищих, от врачей до торговцев мануфактурой, а однажды произошел и вовсе памятный случай — театр посетил отпрыск одной из младших ветвей королевской фамилии. Так продолжалось до тех пор, пока внезапно и без видимых причин заказы на билеты для представителей высшего общества поступать перестали, и остались одни местные жители, заходившие сюда из скуки, любопытства или же просто чтобы укрыться от дождя, а также те, кого можно назвать завсегдатаями.

Данная группка состояла из не особо навязчивых социальных неудачников, исправно посещавших театр, видевших представление десятки раз и, разумеется, знавших его наизусть. Внешне неизменно вежливый, Мун в душе презирал собственных почитателей, даже несмотря на то что его благосостояние все более и более зависело от них. А возможно, подобное отношение и было вызвано именно этой причиной.
Наконец оркестр дохромал до конца маленькой увертюры, свет померк, и под настойчивый рокот барабана на сцену вышел Эдвард Мун собственной персоной. Он поприветствовал зрителей поклоном, те в ответ зааплодировали. Отдельным коротким кивком иллюзионист почтил завсегдатаев театра, по обыкновению оккупировавших весь пятый и шестой ряды. Затем, натянув на лицо профессиональную улыбку, он приступил к исполнению привычной, хорошо отлаженной, рутинной работы. Мун не сомневался в том, что аудитория, пусть небольшая, расположена в его пользу.
Он всегда старался избегать банальных трюков из стандартного арсенала иллюзионистов, приевшихся и едва ли не обязательных для каждой цирковой программы. В Театре чудес не вынимали кроликов из шляпы, не тасовали карт, не доставали из воздуха разноцветных платков. Тут не использовали колец, чаш или шариков. Представление Муна проходило куда более изысканно.
Под рев поклонников перед ним, как будто прямо из воздуха, возникла огромная галапагосская черепаха. Некоторое время она ковыляла между рядами, пока непостижимым образом не исчезла у всех на глазах. После Мун извлек из карманов один за другим все тома Британской энциклопедии, предварительно вызвав из зрителей добровольца, дабы тот обследовал костюм иллюзиониста на предмет тайников и прочих хитростей. Далее по его приказу из клубов пурпурного дыма появилась мартышка. Она принялась весело дурачиться и что-то лепетать на своем обезьяньем языке. Разминка закончилась.
Первый из главных трюков вечера начался так: мартышка выбрала среди зрителей одного джентльмена. Мун пригласил его на сцену. Под одобрительные крики публики мужчина неохотно поднялся с места. Дождавшись, пока он окажется рядом, иллюзионист громко щелкнул пальцами, отослав мартышку прочь.
— Не назовете ли нам ваше имя, сэр? — спросил Мун, подмигнув зрителям.
По рядам прокатился радостный смех. Большинство присутствующих уже знали, какая участь уготована джентльмену. Сейчас ему придется туго. С ним станут разговаривать свысока, над ним будут насмехаться и в конце концов унизят у всех на глазах.
— Гаскин,- ответила жертва беззаботным противным голосом.- Чарли Гаскин.
Сегодня Муну на крючок попался коренастый мужчина с бочкообразной грудью и любовно отрощенными — совершенно зря, на мой взгляд,- вислыми, клочковатыми, как у моржа, усами.
Иллюзионист пригвоздил Гаскина к месту пристальным взглядом.
— Вы работаете лакеем,- объявил он.- Женаты и у вас двое детей. Ваш отец был портным, в прошлом году он умер от чахотки. Сегодня на ужин вы ели копченую селедку, не особенно, кстати, свежую, и, кроме того, изрядную часть свободного времени вы тратите на заботу о коллекции старинных часов.
Гаскин замер, явно ошеломленный.
— Все правда.
Зрительный зал взорвался аплодисментами. Жена Гаскина, сидевшая в третьем от сцены ряду, вскочила на ноги, бешено хлопая в ладоши.
Сам обладатель усов, густо покраснев, тоже рассмеялся.
— Но как, черт побери, вы все это узнали? Мун поднял бровь.
— Магия.

Полагаю, теперь вы надеетесь услышать от меня подробные разъяснения — как же мистер Мун все это выяснил. Доверчиво ждете детального разбора его дедуктивного метода. Увы, придется вас разочаровать.

— Магия.

Полагаю, теперь вы надеетесь услышать от меня подробные разъяснения — как же мистер Мун все это выяснил. Доверчиво ждете детального разбора его дедуктивного метода. Увы, придется вас разочаровать. Я могу представить на ваш суд лишь попытку реконструкции самого представления.
Если ничего не путаю, тут возможны три варианта.
Суть первого сводится к тому, что все сверхъестественные способности иллюзиониста есть прямой обман, Гаскин — обычный подсадной актер, а между ним и Муном имела место быть предварительная договоренность. Короче, самый банальный трюк. Однако изложенное ниже продолжение их диалога исключает данную версию из списка наиболее вероятных.
Второй вариант — наш герой наделен редким даром подмечать все важные мелочи. Возможно, он обладает феноменальными дедуктивными способностями, является мастером интуитивной логики и слеплен из того же теста, что сэр Артур или мистер По. Если второе предположение верно, я попробую воссоздать методику Эдварда Муна и проанализирую ситуацию, основываясь на немногих известных мне фактах.
О роде службы мистера Гаскина можно судить по его мрачно-раболепной манере держаться. О заключенных когда-то брачных узах свидетельствует обручальное кольцо на пальце. Два яблока в сахаре, оттягивавшие карман, по всей видимости, куплены в качестве гостинца для пары малышей (замечу, однако, что с подобными предположениями следует быть поосторожнее). Не новый, но великолепно скроенный сюртук, выгодно отличавшийся от всего остального безвкусно подобранного гардероба, говорит в пользу мастерства покойного родителя. О кончине же несчастного от чахотки мистер Мун мог догадаться исходя из слабого кладбищенского аромата плесени и гниения, все еще едва заметно витавшего вокруг одеяния. По характерному рыбному запаху с душком, испускаемому Гаскином при дыхании, можно легко сделать вывод о съеденном ужине, ну а следы редкого масла, используемого лишь при реставрации старинных часов, выдавали любимое времяпрепровождение лакея столь же явственно, как если бы его вытатуировали у него на лбу.
Однако вы, несомненно, приметесь утверждать, будто подобное случается в одних дешевых романах да на театральных подмостках. Что ж, возможно, я действительно позволил себе чрезмерно увлечься вульгарными сенсационными выдумками в духе желтой прессы.
Третий вариант и по сию пору представляется мне самым малоубедительным. А именно — Эдвард Мун действительно обладал способностями, лежащими за гранью понимания современной науки. Он сумел заглянуть в душу Гаскина и каким-то непостижимым образом прочесть ее. То есть — хотя это выглядит странно и экстравагантно, но я вынужден это отметить — он действительно умел читать чужие мысли.

Аплодисменты стихли.
— Мистер Гаскин? Я должен кое о чем вас спросить.
— Да что угодно.
— Когда вы собираетесь рассказать обо всем вашей жене?
— Не понял.- Лицо мужчины потемнело. Следующую реплику иллюзионист адресовал не столько мистеру Гаскину, сколько невзрачной миссис Гаскин, все еще стоявшей в третьем ряду, раскрасневшейся и румяной от гордости за своего мужа.
— Примите мое сочувствие, сударыня,- произнес он.- Мне не представляет удовольствия сообщить вам, что ваш муж лжец, жулик и изменяет вам.
Со стороны аудитории послышались довольные сдавленные смешки.
— Последние одиннадцать месяцев он состоит в близких отношениях с судомойкой. А последние две недели они стали подозревать, что она беременна.
Театр затих, улыбка стекла с губ миссис Гаскин. Она испытующе воззрилась на мужа и пробормотала что-то неразборчивое.

— Да чтоб у тебя глаза повылазили! — взревел Гаскин, сделав шаг вперед и явно собираясь наброситься на иллюзиониста с кулаками. Однако, прежде чем он успел его ударить, чья-то могучая фигура безмолвно материализовалась между ним и мистером Муном подобно невесть откуда взявшимся крепостным воротам.
Подняв взгляд, Гаскин обнаружил перед собой Сомнамбулиста, причем лицо лакея находилось где-то на уровне живота великана. Громадный человек, закрывший собой мистера Муна, хранил молчание и бесстрастным выражением лица напоминал изваяние с острова Пасхи. При виде столь несокрушимой силы и столь непреодолимой преграды Гаскин стыдливо ретировался. Бормоча извинения, он покинул сцену и трусливой рысцой поспешил вон из театра.
Мун позволил себе криво усмехнуться ему вслед, затем, широко раскинув руки, повернулся к публике.
— Аплодисменты,- воскликнул он,- самому замечательному человеку в городе! Спящий! Бессонный! Прославленный Сомнамбулист с Альбион-сквер! Леди и джентльмены, позвольте представить вам… Сомнамбулиста!
Зрители взревели от восторга, и смущенный великан поприветствовал собравшихся неуклюжим кивком.
— Шпаги! — потребовал кто-то с галерки.
— Шпаги! Шпаги! — с готовностью подхватили его приятели.
Через несколько мгновений основная часть публики скандировала то же самое.
Мистер Мун горячо похлопал Сомнамбулиста по спине.
— Давай, — сказал он. — Мы не должны разочаровывать их.- И вполголоса добавил: — Спасибо.
Иллюзионист ненадолго исчез и вернулся с полудюжиной довольно жуткого вида шпаг (их на продолжительное время позаимствовали у Колдстримского гвардейского полка ее величества). Оркестр выдал соответствующую мелодию, подав тем самым знак Сомнамбулисту. Тот аккуратно снял сюртук, продемонстрировав безупречно белую накрахмаленную рубашку.
В театре воцарилась тишина. Все ждали зрелища, ради которого, собственно, и пришли сюда. Очередной доброволец, вызванный из зрительного зала, проверил остроту и прочность клинков, а также убедился в отсутствии под рубашкой великана какой-либо скрытой защиты — панциря или специального механизма. И вот наконец мистер Мун взял одну из шпаг. Под безжалостным светом газовых светильников и взглядами толпы он вогнал клинок в грудь Сомнамбулиста. Острие, издав влажное чмоканье, погрузилось в тело великана, а через пару секунд стальной кончик с тошнотворной неизбежностью появился из его спины. Сомнамбулист только моргнул. Кто-то в зале радостно завопил, кто-то ахнул, остальные, изумленно выкатив глаза, в молчании таращились на сцену. Несколько дам — между прочим, им также составила компанию парочка джентльменов — упали в обморок.
Под барабанную дробь мистер Мун протянул руку за новой шпагой. На сей раз клинок прошел сквозь шею Сомнамбулиста. Острие показалось из затылка. Больше не делая пауз, иллюзионист принялся вгонять оружие в бедро, живот и под конец в самое болезненное место на мужском теле — пах великана.
За время всей процедуры Сомнамбулист лишь раз зевнул, словно усталый житель с городской окраины, поджидающий поезд. Он так и стоял, недвижимый, нечувствительный к боли, при таких ранах просто непереносимой для обычного человека. Другой давно бы рухнул, однако великан продолжал непоколебимо стоять посреди сцены.
Пожалуй, наиболее впечатляющий момент представления, как всегда, ждал зрителя в самом конце. Вынимая шпаги из тела ассистента, мистер Мун демонстрировал их публике. Лично я не обнаружил ни на одном клинке сколько-нибудь заметного следа крови, да и рубашка Сомнамбулиста, пронзенная и разорванная, осталась по-прежнему белоснежной.
Оба поклонились в ответ на совершенно искренние аплодисменты.

Трюк, много лет служивший гвоздем программы, не разочаровал публику и на этот раз.
Несомненно, зрители считали, будто все увиденное есть плод оптической иллюзии. То тут, то там я слышал беззаботные рассуждения о шпагах с секретом, о ловкости рук, хитроумных рубашках, дыме и зеркалах. Как бы то ни было, никто не сомневался в мастерски устроенном, невероятно эффектном обмане. Конечно же, им показали фокус! Иллюзию! Великолепный трюк!
На самом деле, как вы скоро увидите, все обстояло куда загадочнее.

Остаток вечера прошел без эксцессов. Зрители разбрелись по домам довольными. Тем не менее Эдвард Мун по-прежнему маялся от тоски. Он уже много лет как устал от ежевечерней театральной рутины и продолжал выходить на сцену, имея единственной целью развеять скуку. Ту самую хроническую скуку, что неизлечимо-опасно поразила его в самую душу.
По окончании представления мистер Мун, следуя давней привычке, выбрался на улицу через служебный вход и закурил. Мимо него то и дело проходили зрители, покидавшие здание театра. Изредка кто-нибудь задерживался, дабы засвидетельствовать ему собственное почтение, а иллюзионист, в свою очередь, не имел ничего против того, чтобы уделить каждому пару минут короткого разговора в качестве благодарности за комплименты. Небольшая группа почитателей обступила его и нынешним вечером. Мистер Мун переговорил со всеми, придерживаясь своей обычной обходительной манеры.
Одна женщина задержалась дольше других.
— Да? — Эдвард потянулся и зевнул. Не от усталости, просто в те дни и месяцы, когда тоска особенно одолевала его, он часто спал целыми днями. По двенадцать-тринадцать часов кряду.
На Альбион-сквер дама выглядела просто чужеземкой. Явно принадлежащая к высшему обществу, средних лет, элегантная, надменная, она словно наполняла пространство ледяным дыханием. Froideur[7], как говорят французы. В юности, решил иллюзионист, сия особа слыла заметной красавицей.
— Меня зовут леди Глендиннинг,- представилась женщина.- Но вы можете называть меня Элизабет.
Мун, стараясь ничем не выказать удивления, натянул маску безразличия.
— Счастлив познакомиться.
— Мне очень понравилось представление. Он пожал плечами.
— Благодарю за то, что вы удостоили нас своим визитом.
— Мистер Мун…- Она помолчала.- О вас ходят слухи.
— И какие же? — Иллюзионист поднял бровь.
— Что вы не просто маг. Вы занимаетесь расследованиями.
— Расследованиями?
— У меня сложности. Мне нужна ваша помощь…
— Продолжайте.
Леди Глендиннинг издала странный всхлипывающий звук.
— Мой муж умер.
Эдвард изобразил сочувствие.
— Мои соболезнования.
— Его убили.
Последние слова, произнесенные с неожиданным пылом, оказали на иллюзиониста невероятное действие. От одного их звука у мистера Муна голова пошла кругом, и лишь огромным усилием воли он сумел подавить ухмылку.
— Я намерена позаботиться о том, чтобы правосудие свершилось,- продолжала женщина,- но полиция здесь совершенно беспомощна. Уверена, что они провалят дело. Потому я и решила обратиться к вам. Должна признаться, еще девочкой я была в восторге от ваших похождений.
Тщеславие иллюзиониста взяло верх.
— Девочкой? — недоверчиво переспросил он.- И как же давно это было?
— Несколько лет назад. Однако с возрастом человек обычно ловит себя на том, что перерос детективные истории.

— Да? — только и сказал мистер Мун. Сам он ни разу в жизни не замечал за собой чего-либо подобного.
Леди Глендиннинг одарила его холодной улыбкой.
— Так вы поможете мне?
Эдвард поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Сударыня, это честь для меня.

Каким бы малоправдоподобным ни показался читателю сей факт, но Эдвард Мун и Сомнамбулист жили в подвале театра. Цокольный этаж они превратили в уютное жилище с двумя спальнями, прекрасно оборудованной кухней, гостиной, обширной библиотекой, пусть и вечно пребывающей в безнадежном хаосе. В общем, под Театром чудес скрывались все возможные удобства для жизни. Излишне упоминать, что зрители понятия не имели об их подземном быте, об этом глубоком доме, расположенном вне всякого дома.
Мун расстался с леди Глендиннинг, пообещав непременно посетить ее завтра. Перспектива вырваться из объятий скуки беспредельно радовала его, и, пока он шагал к зарослям рододендрона, из соображений стратегии высаженных для маскировки деревянной лестницы, ведущей в потаенную обитель, на губах иллюзиониста блуждала улыбка.
Как обычно, на ступеньках расселся, вернее, развалился в небрежной позе мистер Спейт.
Спейт принадлежал к числу опустившихся людей, или, попросту говоря, был нищим. Его присутствие мистер Мун терпел довольно давно, воспринимая как некое подобие архитектурной детали. Неряшливый, ссутулившийся, с клочковатой бородой, бродяга выглядывал из недр грязного костюма, а у его ног выстроилась батарея пустых бутылок. Рядом с ним торчал деревянный щит наподобие рекламного, который он целыми днями таскал по городу. Надпись изрядно повыцвела, однако жирные готические буквы угадывались без труда.

Ей-ей, гряду скоро!
Откровение. 22.20

Мистер Мун никогда не интересовался у Спейта, почему для него так важно таскать с собой повсюду данное сооружение и почему он избрал в качестве девиза именно эти слова. Честно говоря, иллюзионист вообще сомневался, дано ли ему понять ответ, буде таковой последует. Нищий промычал невнятное «добрый вечер». Хозяин театра ответил со всей вежливостью, перешагнул через тело бродяги и спустился по лестнице.
Внизу его ждала миссис Гроссмит и чайничек ароматного дымящегося чая. Тщедушная, по-матерински заботливая женщина приняла у мистера Муна пальто, налила ему чашку.
Эдвард с удовольствием опустился в кресло.
— Спасибо.
Женщина почтительно шаркнула ножкой.
— Представление удалось? Он отпил чаю.
— Думаю, зрителям понравилось.
— Я снова видела вечером нашего мистера Спейта.
— Наверняка он будет там до самого конца света. Вы не против?
Миссис Гроссмит презрительно фыркнула.
— Полагаю, он довольно безобиден.
— Вы произносите это без особой убежденности. Она сморщила нос.
— Честно говоря, мистер Мун… он воняет.
— Может, мне позвать его сюда и предложить принять ванну? Хотите?
Миссис Гроссмит возмущенно выкатила глаза.
— Где Сомнамбулист?
— Думаю, он уже лег.
Эдвард поднялся, оставив на столе даже не ополовиненную чашку.
— Ну, тогда и мне надо бы лечь. Доброй ночи, миссис Гроссмит.
— Завтрак как всегда?
— Если можно, пораньше. Мне надо будет уйти:
— Что-то интересное?
— Дело, миссис Гроссмит.

Мне надо будет уйти:
— Что-то интересное?
— Дело, миссис Гроссмит. Дело!
Спальню мистер Мун с Сомнамбулистом делили на двоих. А спали они на двухъярусной кровати — хозяин театра наверху, ассистент внизу.
Великан уже переоделся в полосатую пижаму — из-за его размеров ночное одеяние пришлось шить на заказ — и сидел на кровати. Мел с доской лежали рядом, прикрытые тонким томиком стихов.
Волосы на его голове отсутствовали полностью.
Каждое утро, используя особо хваткий актерский клей, Сомнамбулист наклеивал на голову парик и фальшивые баки. Каждый вечер ему приходилось снимать их. Здесь я хочу быть предельно, недвусмысленно ясным — череп великана, невероятно гладкий, похожий на бильярдный шар, вообще не имел собственной растительности. Их с Эдвардом секрет они тщательно хранили от всех многие годы. Даже миссис Гроссмит раскрыла его случайно.
Едва мистер Мун вошел в комнату, Сомнамбулист отложил книгу, сонными глазами уставившись на Эдварда. Блестящая макушка его уютно мерцала в полумраке.
Иллюзионист уже едва находил силы сдерживать возбуждение.
— У нас есть дело! — воскликнул он.
Великан ответил ему теплой улыбкой и, не дожидаясь последующих объяснений, завалился головой на подушку. Веки его окончательно сомкнулись.
Сны Сомнамбулиста, их содержание и смысл, увы, вне пределов моих суждений.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Следующим утром тело Сирила Хонимена, в результате безнадежной схватки с силами гравитации изуродованное почти до неузнаваемости, было выставлено на всеобщее обозрение. Кратковременная панихида по нему не отличалась особой многолюдностью. Присутствовали лишь близкие родственники да небольшая кучка шапочных знакомых из театра. Мистер Мун меж тем тратил все силы на погоню за химерой. Увы, но по несчастливому стечению обстоятельств он упустил предоставленную ему возможность и в результате неверно оценил ситуацию. Ошибка эта, как оказалось впоследствии, стоила многих невинных жизней.

Полагаю, обывателю небезынтересно узнать, что одной из многочисленных прихотей и слабостей Сомнамбулиста являлась страсть к молоку. Оно ему не просто нравилось, он его не просто любил. Нет, великан питал к нему самую настоящую страсть. Он выхлебывал его пинтами, поглощал, даже когда и пить-то уже не хотелось, и за все годы, прожитые бок о бок с мистером Муном, ни разу не выказал интереса к какому-либо иному напитку. Сомнамбулист пил молоко подобно курильщику опиума или пьянице. Так, словно не представлял без него собственной жизни.
А потому вы, наверное, не удивитесь, если узнаете что хозяин театра, проснувшись утром и дошаркав до кухни, обнаружил там ассистента. Тот оккупировал обеденный стол, расставив перед собой три больших стакана с молоком. Один из них великан как раз подносил ко рту. Звук смачного глотка раскатился по всему помещению, и верхнюю губу Сомнамбулиста украсила широкая белая полоса. Осторожно маневрируя среди брызг и капель, мистер Мун снисходительно усмехнулся. Ассистент тем временем вытер лицо.
— Я сейчас ухожу,- произнес Эдвард, сражаясь с чашкой и чайником.- Хочу наведаться в Архив. Посмотрю, что можно отыскать по делу Глендиннинга.
Судя по пренебрежительному наклону головы, Сомнамбулист не испытывал особого интереса к расследованию.
— Не хочешь съездить со мной на место преступления?
Полуискренний кивок.
— Ладно. В полдень у нас назначена встреча с леди Глендиннинг. Жди меня у дверей библиотеки в одиннадцать.- Мун строго посмотрел на друга.

— Я имею в виду — точно в одиннадцать. Это важно. Мы не можем позволить себе опозданий.
Сомнамбулист страдальчески закатил глаза. Налив себе чаю, мистер Мун вернулся в спальню.
Чуть погодя он вышел из дома один, подозвал кеб и велел ехать в Вест-Энд. По прибытии Эдвард направился прямиком в читальный зал Британского музея. Зал, несмотря на ранний час, оказался забит почти до отказа. Люди занимали места на весь день и стерегли груды потрепанных томов с такой же ревностью, с какой дракон хранит свое золото. Высмотрев нескольких знакомых постоянных посетителей, мистер Мун обменялся с ними вежливыми, ни к чему не обязывающими кивками. Для многих из них читальный зал стал едва ли не вторым домом. В его извечной тишине, где атмосфера учености ощущается почти физически, они обретали убежище от постоянного городского гула.
Эдвард представился одному из библиотекарей, тщательно выбритому молодому человеку с рыжеватыми волосами, только что покинувшему стены одного из университетов.
— Мне в Архив.
Библиотекарь неуверенно посмотрел на него, затем осторожно глянул по сторонам.
— Вам назначено?
— Конечно.
— Тогда быстро. Следуйте за мной.
Он провел посетителя к неприметной нише, скрытой в дальней стене читального зала. Расположенная там дверца имела довольно заброшенный вид. Ее затянула паутина, а краска облезла от небрежного отношения. Проверив, не подглядывает ли кто, библиотекарь выудил из кармана сюртука ключ странной формы. Мистер Мун заметил, как рука молодого человека дрожит от волнения. Ему даже не сразу удалось попасть в замочную скважину.
— Удачи.
Эдвард молча шагнул внутрь.
Даже не пытаясь скрыть облегчения, юноша поспешно запер дверцу за посетителем. Мистер Мун лишь услышал жалобный скрежет замка.
Помещение, куда он попал, почти не имело освещения. А потому из-за недостатка света поначалу не представлялось возможным оценить его истинные размеры. Громадный зал скорее напоминал пещеру. Не творение рук человеческих, а полость, выточенную временем в теле самой земли. Все мыслимое пространство вокруг заполняли бумаги. Полки, груды, стеллажи, акры документов, книг, журналов, рукописей, памфлетов, периодических изданий, гроссбухов. Они возносились почти до самых сводов, придавая залу еще более ошеломляющий, головокружительный вид.
— О, мистер Мун. Давненько вас не было.
Голос раздался из-за чешуйчато-белой колонны, на самом деле состоявшей из газет. Поблекших, со свернутыми краями и уложенных в стопку неимоверной высоты. Даже Сомнамбулист по сравнению с ней показался бы коротышкой.
Затем на свет выступила и сама обладательница голоса. Очень старая, дряхлая женщина, согнувшаяся едва ли не пополам от немощи. Она подняла на Эдварда выцветшие до молочной белизны глаза.
Думаю, об Архивариусе вы слышали. В этом месте ей знаком каждый дюйм. Она — его хранительница и добрый гений. Благодаря поступающим сюда записям Архивариус, словно опытный врач, способна слушать беспокойный пульс всего преступного мира Лондона.
— Можете зажечь свет,- предложила она.- Как я понимаю, одному из нас он необходим.
Эдвард послушно зажег светильник, и помещение заполнило мягкое сияние.
— Полагаю, вы расследуете преступление?
— Именно так, миссис. Убийство Глендиннинга.
— А-а. Очень неприятное дельце, насколько я слышала. Думаю, имело место отравление. Такой грубый метод. Но мы когда-нибудь увидим описание ваших расследований? Насколько я знаю, мистер Стоддарт сделал вам предложение.
Мун изумился: откуда она взяла эту информацию?
— Сомневаюсь, миссис.

— Жаль.
Архивариус вынула из рукава носовой платок и долго, шумно сморкалась. Мистер Мун слышал, как слизь клокочет в ее носоглотке подобно воздуху в прохудившемся паровом котле.
— Вам скучно,- констатировала она.
— Мне уже больше года не попадалось дел, позволяющих испытать мои способности.
— Со времен Клэпхема,- спокойно заметила женщина.
Эдвард пропустил реплику мимо ушей.
— Вынимать кроликов из шляпы? Для человека моих дарований это не самый достойный способ зарабатывать на жизнь.
— Я бывала в вашем театре, мистер Мун. И не слышала ни кроликов, ни шляп. Но не стану вас отвлекать разговорами. Вам надо найти убийцу. Посмотрим, что можно для вас раскопать.
Она осторожно двинулась между бумажными залежами.
Эдвард опустился в кресло возле входа, однако даже не успел устроиться поудобнее. Архивариус уже вернулась с полудюжиной заплесневелых гроссбухов, словно заранее знала, какие сведения понадобятся ее посетителю, и загодя подготовила все нужные бумаги. Ее сморщенная ладонь легла на плечо иллюзиониста.
— У вас два часа. В одиннадцать у меня клиент.
— Думаю, спрашивать — кто не имеет смысла?
— Вы уже должны бы усвоить правила, — заметила она без малейшей улыбки.
— Конечно,- рассеянно пробормотал он, погружаясь в изучение материала.
Архивариус ласково, совсем по-матерински потрепала его по плечу и исчезла среди бумажных нагромождений.
Архив — тайна, известная менее чем сотне человек во всей Англии. Эдвард Мун мог гордиться собственной принадлежностью к их числу.

Ровно в одиннадцать хозяин театра прошагал мимо железных ворот музея. К его несказанному удовольствию, Сомнамбулист ждал, как и было условлено. Голову ассистента украшала темно-каштановая шевелюра.

ПАВЕЗЛО?

— Вполне,- ответил Мун, стараясь не морщиться от вида орфографии великана.
Поймав кеб, Мун назвал извозчику адрес леди Глендиннинг.
Она обитала в Хэмпстеде, в большом городском доме, переполненном слугами, дворецкими, поварами, шоферами, садовниками и посудомойками,- словом, всеми ходячими атрибутами истинного богатства. Как успел выяснить мистер Мун, лондонский дом Глендиннингов представлял собой далеко не все их недвижимое имущество. Основная их резиденция находилась за городом. По всей видимости, в каком-нибудь внушительном старом замке, где гуляет эхо, висит пыль и который невозможно как следует протопить.
Едва достигнув Хэмпстеда, иллюзионист в нетерпении выпрыгнул из кеба, оставив Сомнамбулиста расплачиваться с возницей.
Мистер Мун вознамерился провести расследование привычным, наработанным способом. Осмотреть место убийства, допросить подозреваемых, выявить наиболее вероятного убийцу и созвать всех в гостиную, дабы прилюдно изобличить преступника. Но сразу по прибытии Эдвард испытал сильнейшее разочарование: дом буквально кишел посторонними — полицейскими в синих мундирах, репортерами, торопливо царапающими каракули в записных книжках, просто зеваками, сбежавшимися поглазеть на царившую здесь суматоху.
Леди Глендиннинг, разумеется, не могла не заметить приезда мистера Муна. Спустившись на площадку для экипажей, она двинулась навстречу иллюзионисту с его спутником. Пресса, полиция и зеваки расступались перед хозяйкой дома, словно перед безжалостной королевой, чей взгляд может оказаться равносилен смертному приговору. Леди Глендиннинг остановилась едва ли не в полуфуте от Эдварда.

Леди Глендиннинг остановилась едва ли не в полуфуте от Эдварда.
— Вы прибыли слишком поздно.
— С вашего позволения, сударыня, мы абсолютно пунктуальны. Хотя я и удивлен всей этой суматохой. Надеюсь, полиция еще не успела затоптать все следы.
— Нет, я имела в виду другое. Вам не повезло, мистер Мун. Дело раскрыто.
— Раскрыто?!
Не удостоив его дальнейших разъяснений, хозяйка круто развернулась и зашагала к дому. Сомнамбулист нахмурился.
Резкий и неприятный смех раздался неподалеку от них. Честно говоря, данная разновидность звуков на месте недавно совершенного преступления выглядит несколько неуместно. Великан ткнул мистера Муна локтем в бок. Иллюзионист, повернув голову в указанном направлении, увидел движущуюся к ним знакомую фигуру. Человек радостно помахал рукой.
— Мистер Мун! — Он расплылся в улыбке и с дружелюбным видом протянул ладонь для рукопожатия. — Эдвард!
Иллюзионист ответной радости отнюдь не испытывал.
— Доброе утро, инспектор.
Внешностью и манерами инспектор Мерривезер — массивный, краснощекий, фантастически жизнерадостный мужчина в бакенбардах — сильно напоминал Рождественский Призрак Прошлого, сошедший со страниц произведения Диккенса[8]. Он хихикнул.
— Похоже, ваш поезд ушел, старина. Кто рано встает, и все такое…
— Извините?
— Боюсь, дело закрыто. Убийца найден. Он уже взят под стражу.
Мистер Мун смерил его скептическим взглядом.
— Вы уверены? По-моему, вам не раз случалось арестовывать невиновных.
— Это верно, и не говорите, что я этого не признаю. Но только не сейчас. Это очень простое дело. Оно раскрыто и закрыто. У нас есть признание.
Разочарование Муна ощущалось едва ли не физически.
— О…
Сомнамбулист незаметно коснулся его плеча, и Эдвард слегка воспрял духом.
— Могу я спросить… Кто это сделал? Мерривезер снова рассмеялся, в очередной раз басовито выдохнув.
— Скажем так,- он подмигнул,- это один из домашних слуг.
Мимо протопала компания полицейских, конвоировавших высокого, мрачно одетого джентльмена в наручниках. Глаза его бегали туда-сюда, и он с горечью бормотал что-то себе под нос. Проходя мимо инспектора, арестованный с чувством плюнул на землю.
Мерривезер насмешливо помахал ему и хлопнул Эдварда по спине.
— Не стоит волноваться. Поверьте мне, это дело вас недостойно. Слишком заурядное. Предсказуемое и… как там? Стереотипное.
— Мне скучно, инспектор. Мне надо развеяться.
— Мы с парнями собираемся в паб отметить закрытие дела. Пойдемте с нами?
Мистер Мун фыркнул.
— Не сегодня. Нам еще давать представление.
— Ну, тогда ладно. Уверен, скоро мы встретимся.
— Возможно.
Мерривезер нервно глянул на Сомнамбулиста.
— До свидания.
Великан помахал ему рукой, и инспектор, не скрывая облегчения, пустился вдогонку за коллегами.
— Надо идти,- мрачно произнес Эдвард.- Мы здесь лишние.
Они направились назад, к театру. Иллюзионист шел молча, погрузившись в хмурые мысли.
— Думаю, все ушло,- пробормотал он наконец.- Когда-то у меня был какой-никакой талант, а теперь, мне кажется, и его не стало.
Великан делал все возможное, пытаясь вселить в него хоть немного бодрости.

Великан делал все возможное, пытаясь вселить в него хоть немного бодрости.

ПРОСТО НИУДАЧА

— Похоже, время мое прошло, вот и все. Я состарился.
Сомнамбулист ответил ему мрачной улыбкой.
— Мне нужно чего-то большего. Чего-то… мрачно-таинственного, необычного. Как в прежние времена.
Внезапный порыв ветра, взметнувшего мусор вокруг них, бросил к ногам мистера Муна листок вчерашней «Газетт». Заголовок кричал:

Ужасное убийство! Актер сброшен с башни!
Полиция в замешательстве!

Погруженный в самоанализ иллюзионист даже не обратил на него внимания. Он смял листок в шарик, бросил его за плечо и с безнадежным видом побрел дальше.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Эдвард Мун томился от скуки. Он курил часами, лежа на кушетке в своем кабинете, постепенно заполняя все помещение густым никотиновым туманом. Зевнув в очередной раз, он вяло потянулся за новой сигаретой.
В комнату влетела миссис Гроссмит. В дыму ее очертания почти не просматривались.
— Мистер Мун? — сварливо осведомилась она. Судя по тону, экономка приняла позицию, обычно сопровождавшую выражение крайнего неудовольствия, то есть грозно подбоченившись.
Слишком густой дым не позволял утверждать это наверняка, однако, исходя из немалого опыта общения с ней, Эдвард счел нужным остановиться именно на данной версии.
— Скучаете?
— Боюсь, что так.- Мистер Мун зажег сигарету и плюхнулся обратно на кушетку.- Сожалею, что расстроил вас.
— Скучай здесь сейчас кто-нибудь другой, — сурово изрекла она,- ему бы не поздоровилось!
— Прекрасно.- Эдвард попытался улыбнуться.
— Немедленно перестаньте курить. Мы живем в доме без окон, и я ни минутой дольше не собираюсь терпеть вашу дымовую завесу! Если так будет продолжаться, вы же нас всех перетравите! Вы сущее несчастье!
Иллюзионист выпустил длинную струю дыма.
— Вы не первая, от кого я это слышу. Но, должен признаться, из ваших уст это звучит немного обидно.
— А вы будьте благоразумны!
Со скорбным видом затушив окурок, мистер Мун поднялся с кушетки.
— Вы, несомненно, правы. К тому же скука мне начинает надоедать.
Миссис Гроссмит неодобрительно хмыкнула.
— Когда вы так себя ведете, вы просто невыносимы.
— А вы святая женщина, раз терпите меня.
— Может, вы выйдете? Прогуляетесь? Подышите свежим воздухом?
Мун не поддавался увещеваниям, но и миссис Гроссмит не отставала.
— Вам лучше станет. Тут нездоровая атмосфера.- Она издала булькающий, мелодраматический кашель.
— Возможно, я выйду ненадолго.
— Тайны же не каждую неделю попадаются. — В голосе экономки прозвучало удовлетворение.
— Разве? — вздохнул мистер Мун с видом ребенка, наутро после Рождества обнаружившего в повешенном у камина чулке лишь фартинг да помятый апельсин. — Знали бы вы, как я жажду жить в мире, где жестокие преступления вещь настолько обыденная, что я мог бы заниматься ими постоянно.
— Странное желание. Он вздохнул.
— Настоящих преступлений уже нет.

Век великих преступников миновал. После Вараввы… Посредственность, миссис Гроссмит. Кругом сплошная посредственность. Помните грабителя, которого мы с Сомнамбулистом поймали пару лет назад? Ну, который хотел сделать подкоп под Английский банк, а вместо этого прокопался в канализацию?
— Да, сэр.
— Не могу припомнить его имени. А вы не помните?
— Боюсь, нет.
— Видите? Даже в памяти не задержался. Все они до последнего не стоят того, чтобы помнить их имена.
Миссис Гроссмит выдавила улыбку.
— Скука пройдет, сэр. Так всегда бывает.
— Да,- почти шепотом произнес мистер Мун.- Я знаю лекарство.
— Так вы идете на прогулку?
— Именно. На прогулку.
Эдвард вышел. Миссис Гроссмит услышала, как он прошагал по дому, громко поднялся по секретной лестнице и прошуршал через заросли рододендронов. На улице его шаги стихли.
Сомнамбулист неторопливо расхаживал по кухне с огромной кружкой молока. Он озадаченно глянул на экономку и шевельнул рукой в вопросительном жесте.
— Вы хотите знать, куда он пошел? — уточнила женщина.- Вы это имели в виду?
Великан кивнул с серьезным видом. Она вздохнула.
— Думаю, это мы оба знаем.
Сомнамбулист никак не прокомментировал ответ, лишь медленно опустил голову, нежно прижал к груди кружку и печально удалился из кухни.

Обменявшись парой невнятных слов с мистером Спейтом — тот исхитрился втиснуться между ступеньками и, против ожиданий, чувствовал себя вполне уютно,- Эдвард покинул Театр чудес и направился в пользующийся недоброй славой район, хорошо известный и ему, и другим, разделявшим его достойные сожаления пристрастия. Дорогу туда он знал наизусть и потратил на нее меньше часа, не испытывая ни малейшего желания взять кеб. Перед подобными визитами ему всегда требовалось побыть наедине с собой. Иллюзионисту удалось погрузиться в себя до такой степени, что он даже не заметил «хвоста», причем довольно умелого, уже четверть часа как следующего за ним по пятам.
Добравшись до той не подлежащей восстановлению части города, которая через десяток или около того лет станет известна как Фицровия, мистер Мун направил стопы к ветхой квартирке в конце переулка, отделенного от Гудж-стрит всего несколькими минутами ходьбы. Плотно закрытые ставни придавали дому нежилой вид, однако из щелей в них пробивался свет. Быстро оглядевшись, мистер Мун удостоверился в отсутствии поблизости кого бы то ни было и шесть раз ударил в дверь, строго соблюдая определенный ритм. Ожидая ответа, он буквально кожей ощущал на себе чей-то пристальный взгляд. Да что там «ощущал», Эдвард знал наверняка: те, кто находится в квартире, внимательно рассматривают визитера и наверняка тихонько обсуждают его персону. Последнее обстоятельство задевало иллюзиониста наибольшим образом.
Именно такие мгновения он сильнее всего и ненавидел. Торчишь вот так, в одиночестве, на пустынной улице, изо всех сил делая вид, будто ничего подобного не подозреваешь. Сгорая от стыда, мистер Мун мучился от иррационального опасения нарваться по злосчастному стечению обстоятельств на кого-нибудь из знакомых — друга, старого приятеля, любого, кто его узнает и непременно поинтересуется, что это он здесь делает, по какой причине мается в темном переулке одной из самых подозрительных частей города. Хуже того, гипотетический приятель мог взять да и оказаться здесь по той же причине, что и он сам. Тогда их встреча имела бы все шансы стать самой неприятной в жизни обоих. Короче, в такие моменты мистер Мун испытывал острое и искреннее замешательство. Я просто хотел, чтобы читатель посмаковал эти секунды немного подольше.

Наконец дверь отворилась. Перед ним в грязно-желтом свете возникла чудовищно толстая женщина, исходившая запахом дешевых духов. Для поддержания колоссальных форм титаническая туша опиралась на трость.
— Мистер Грей! — просияла она.- Давненько вас не было.
Мистер Мун нервно шаркнул ногой.
— Снова скучаете?
Он застенчиво кивнул, и женщина издала низкий, жирный смешок. Слегка прихрамывая, она подалась назад, впустила Эдварда и закрыла за ним дверь.
Воздух внутри здания пропитался ароматом благовоний, замешенных на искушении. Мистер Мун проследовал в большую гостиную, богато, но безвкусно обставленную. Там он, не теряя времени, занял одно из полудюжины кресел в роскошной обивке. Сие местечко и его правила Эдвард успел изучить слишком хорошо.
Женщина грубо усмехнулась.
— У нас новенькая.

Среди лондонских борделей заведение миссис Мопсли занимало воистину почетное место. Оно обслуживало избранную и незаурядную клиентуру. Люди, удостаивавшие своим посещением ее апартаменты, приходили сюда ради услуг, которых не мог предоставить ни один другой публичный дом в Лондоне. У них были уникальные, специфические пристрастия — предпочтения, которые, на невинный взгляд непресыщенного читателя, могут показаться отвратительными и даже отталкивающими. И не говорите, что я вас не предупреждал.
— У нее есть имя?
— Мина,- промурлыкала женщина.- Она вам понравится.
— Люси, Мэри? Где они сегодня?
— Сейчас они обслуживают других клиентов. Но почему бы вам не познакомиться с нашей Миной? Обещаю, вы не разочаруетесь, мистер Грей.
Эдвард внутренне поморщился. Он почему-то не сомневался — мадам давным-давно раскусила его уловку, а в самые мрачные минуты даже испытывал опасение, как бы ей не удалось раскрыть истинное лицо «мистера Грея». Порой в обращении миссис Мопсли ему чудилась откровенная насмешка. Словно толстуха нарочно поддразнивала его, называя вымышленным именем и тем самым желая показать собственную осведомленность относительно настоящего.
Он кивнул.
— Приведите ее.
Мадам отвесила елейный поклон.
— Подождите здесь, мистер Грей. Расслабьтесь. Пусть ваши самые темные фантазии предстанут перед вашими глазами.
Снаружи тихонько постучали шесть раз. Точно так же, как и сам Эдвард несколькими минутами раньше.
— Извините.- Мопсли заковыляла к двери, наклонилась к крошечному глазку и испустила влажный, булькающий хохоток.
— Это Потрох.
Отодвинув засов, она впустила очередного посетителя — приземистого, лысеющего, раскормленного человека с изрытым оспой лицом. Мадам раскинула руки в театральном жесте, представляя клиентов друг другу.
— Мистер Грей, позвольте представить вам мистера Потроха.
Мужчины настороженно пожали друг другу руки. Ладонь Потроха оказалась влажной и дрожала. Мистер Мун едва удержался от позыва немедленно обтереть пальцы носовым платком.
— Счастлив познакомиться,- ядовито произнес он.
— Джентльмены, поговорите пока друг с другом. Я же вскоре вернусь и приведу вам маленький кусочек рая.
Поклонившись на прощание и помахав пухлой рукой, миссис Мопсли покинула гостиную. Потрох пододвинул себе кресло.
— Мне тут нравится,- признался он.- Прихожу всегда, когда могу. То есть когда могу себе позволить, ну, вы понимаете. Знаете, пока я не нашел это место, я думал, что никто на свете не хочет того же, чего хочется мне.

Знаете, пока я не нашел это место, я думал, что никто на свете не хочет того же, чего хочется мне. Я думал, что я ненормальный, больной какой-то. Понимаете, мистер Грей? Я думал, что я урод.
— Совершенно с вами согласен,- расплывчато ответил Мун.
— Конечно. Я знал, что вы поймете. У нас много общего. Например, это наше хобби. А вот скажите мне… когда вы поняли, что у вас… такие же склонности?
Эдвард, не желая удостаивать его ответом, достал из кармана сигару. Вежливости ради он предложил закурить соседу. Тот с готовностью принял маленький подарок, и пару минут оба провели в блаженном молчании, лишь выпуская клубы дыма.
— Я слышал, что у них новая девушка,- заметил Потрох между затяжками.- Как думаете, на что она похожа?
— Понятия не имею.
— Думаю, мы сейчас узнаем.- Крепыш неудачно попытался изобразить грубый гогот и в результате исторг жуткое, тревожное скрежетание.
К счастью для них, вернулась миссис Мопсли. Она вкатилась в гостиную с привычной грацией мастодонта в сопровождении самой необычной женщины, какую только можно себе представить. Впрочем, на первый взгляд она казалась совершенно обыкновенной. Девушка имела довольно привлекательную внешность — впрочем, от конюшни Мопсли глупо ожидать иного,- приятно симметричное лицо и соблазнительные формы ладно сложенного тела. Полупрозрачное белое платье, туго перепоясанное коротким шнурком, выгодно подчеркивало естественные округлости. Из легиона столь же миловидных, но вполне заурядных женщин, каждый день проходящих мимо вас по улице, ее выделяла чудовищного вида густая черная борода.
— Она настоящая? — тихим, полным восхищения голосом поинтересовался сосед мистера Муна.
Миссис Мопсли сделала оскорбленный вид.
— Мистер Потрох! Вы за кого меня принимаете?
— Можно потрогать? Толстуха повернулась к девушке.
— Мина?
Бородатая красотка кивнула и жеманно, с прекрасно отработанной застенчивостью улыбнулась. Погрох, прикрыв глаза от блаженства, слегка подергал за растительность на ее лице.
— Ты так хороша,- прошептал он.
Мина снова привычно улыбнулась. Подобный комплимент она явно слышала далеко не впервые. Эдвард зевнул.
— Что-нибудь еще?
— Вы всегда хотите большего, мистер Грей.
— Я вам за это плачу.
Мопсли подтолкнула Потроха к его креслу, затем развязала шнурок у Мины на поясе. Платье медленно соскользнуло с плеч девушки, оставив ее полностью обнаженной. Тело бородатой красавицы, исполненное зрелой, налитой чувственности, само по себе не представляло чего-то из ряда вон примечательного.
Взгляды мужчин приковал жутковатый вырост розовой плоти, свисавший между грудей Мины. Любопытное уродство более всего походило на карикатурную ручонку младенца. Рудимент мог даже шевелиться, и, пока клиенты в восхищении пялились на него, он игриво им помахивал, словно осознавая сосредоточенное на себе внимание.
Эдвард облизнулся.
— Великолепно.
— Джентльмены! — Мопсли сияла от гордости.- Она ваша. Торгуйтесь!
Мистер Грей и мистер Потрох одновременно по-волчьи осклабились.
— Хорошо, рискну.- Крепыш назвал сумму, почти наверняка равную его недельному заработку.
Иллюзионист без промедления ее удвоил. Потрох прибавил еще немного, но противник снова предложил вдвое больше.
— Она ваша.- Крепыш сокрушенно признал поражение.
— Обращайтесь с ней хорошо, — сурово предупредила миссис Мопсли.

— Я буду обращаться с ней так, как сочту нужным. Мистер Мун взял Мину под руку и повел из гостиной к будуару в одном из верхних этажей здания. За его спиной миссис Мопсли утешала проигравшего.
— Вам просто не повезло, сэр. Но у меня много других милашек, готовых утешить вас. Через час освободится девушка-тюлень. Дурочка уже свободна. А если вы чуть подождете, то придут новые сиамские близняшки.
Эдвард Мун поднялся выше, и разговор в гостиной больше не касался его слуха. Следующие три роскошных часа он предавался ласкам бородатой прелестницы.
Итак, этот хвастун, этот шарлатан, этот распутник и есть наш герой. Конечно, оправдание жалкое, однако нынешний век, сдается мне, не век настоящих героев, и Эдвард Мун — лучшее, что он может нам предложить.
Если вы, ознакомившись с последними подробностями плачевно-низменной личной жизни Эдварда Муна, сочтете, будто не в силах терпеть столь гнусную личность на всем протяжении нашего повествования, то не лучше ли вам отступить прямо сейчас и отшвырнуть мою рукопись прочь? Или сжечь ее, если вам того захочется. Использовать бумагу как черновик. Поупражняться в искусстве сложения бумажных фигур, именуемом японцами оригами. Поверьте, я полностью на вашей стороне. Моя б воля, я с радостью поступил бы точно так же.
Если же вы решитесь продолжить чтение, несмотря на наличие в нашей повести столь порочного протагониста, то знайте — дальше будет еще хуже.

Мистер Мун покинул заведение миссис Мопсли, осторожно прикрыл дверь и огляделся по сторонам. Ошибочно полагая, будто за ним никто не следит, он пробрался в конец переулка и свернул налево, на Гудж-стрит, намереваясь оттуда пойти домой. Улица пустовала. Вокруг царила неестественная тишина, и шаги иллюзиониста громким эхом отдавались среди полуразрушенных домов. Однако не успел он пройти и нескольких ярдов, как ночное безмолвие нарушил сухой осторожный кашель. Мистер Мун испуганно оглянулся и увидел стоявшего рядом человека.
Новый персонаж имел довольно опрятный вид, не мог похвастаться ростом и, судя по всему, очень нервничал. Пенсне в золотой оправе балансировало на самом кончике носа. Кожа его отличалась необычайной бледностью, под стать совершенно белым волосам.
Мун помрачнел. Он узнал его и кивнул с ледяной вежливостью.
— Мистер Скимпол.
Альбинос почтительно склонил голову. Несмотря на несколько карикатурную внешность, в нем было что-то угрожающее. Его окружала почти осязаемая аура опасности.
— Я не заметил вас,- произнес мистер Мун.
— Меня вообще редко замечают.
— И как давно вы следите за мной? Скимпол пропустил вопрос мимо ушей.
— Передайте мое почтение миссис Мопсли.
— Что вам надо?
Скимпол бесстрастно уставился на него. Нижние половинки глаз альбиноса сквозь стекла пенсне выглядели причудливо раздутыми.
— Мне нужна ваша помощь.
Громко фыркнув в ответ, Эдвард двинулся было прочь.
— Постойте…- Скимпол поспешил за ним.
— Я уже дал ответ. И он не изменится.
— Существует заговор против города. И он уже приведен в действие. Вы необходимы Директорату. Вы необходимы своей стране!
— Найдите другого актера.
— Что-то происходит. Разве вы не чувствуете? Грядет какой-то великий кризис!
Мистер Мун замер посреди улицы и повернулся к своему преследователю.
— Это игра вашего воображения, мистер Скимпол. Вы переели перед сном сыра.
— Я мог бы заставить вас,- заметил альбинос с подозрительным спокойствием,- мистер Грей.

Эдвард промолчал.
Бледное лицо Скимпола скривилось в подобии усмешки.
-Вы поможете мне.
Мистер Мун ответил подчеркнуто вежливой улыбкой.
— Даже у меня есть совесть. Вам придется приставить к моей голове револьвер, прежде чем я соглашусь с вами сотрудничать.
Он зашагал прочь. Скимпол подождал, пока тот исчезнет из виду.
— Возможно, и так,- тихо произнес он. Затем, уже тверже, добавил: — Возможно, и до этого дойдет.

Следующий день не задался с самого утра. Мартышка, которую иллюзионист два последних года использовал в представлениях, вдруг захворала, и ветеринар прописал ей покой на неопределенно долгое время. В качестве замены зверинец прислал буйное непослушное животное, без малейшего намека на талант предшественницы. На просьбу исполнить прыжок она принималась что-то лепетать по-обезьяньи, а когда требовалось продемонстрировать стиль и помпезность, она вяло вылезала на сцену, словно приговоренный к смерти, идущий к последнему ужину.
Следует только догадываться, до какой степени мистеру Муну по окончании представления не терпелось спуститься к себе в подвальные апартаменты. Сомнамбулист, напротив, решил чуть дольше задержаться наверху, пытаясь лестью добиться от строптивой мартышки хоть чего-то, похожего на игру.
Спейт, как всегда, беспокойно дремал на ступенях, а миссис Гроссмит, едва заслышав шаги иллюзиониста, поспешила ему навстречу.
— Вас ждут, мистер Мун. Я сказала, что уже поздно, но он настаивал.
— Кто это? — Эдвард понизил голос до шепота.- Альбинос?
Кто-то невидимый разразился громогласным хохотом.
Ворвавшись на кухню, хозяин театра увидел громоздкую фигуру, расположившуюся прямо в его любимом кресле.
— Альбинос? — Посетитель снова рассмеялся.- Право слово, Эдвард, ваши друзья с каждым разом все страннее!
— А-а, это вы, инспектор.- Мистер Мун позволил себе улыбнуться.
Мерривезер встал и сердечно пожал руку иллюзиониста.
— Рад вас видеть. Хотелось бы, чтобы при более приятных обстоятельствах…
Дождавшись, когда миссис Гроссмит тихонько удалится к себе, Эдвард достал бутылку виски, пару стаканов, сел напротив гостя и налил каждому по щедрой порции.
— Как я понимаю, ваше появление связано с работой?
— Боюсь, что да. Мои извинения за столь поздний визит, но я в полном тупике.
— Вы хотите сказать, что у вас есть для меня дело?
— Вы заголовки газет читали?
— Дело Хонимена? Я следил за вашими плачевными успехами с немалым разочарованием, инспектор. Я-то надеялся, что вы усвоили кое-что из моих методов.
— Мы сделали что могли. Но поверьте моему слову, это самое странное дело из всех, какими я занимался. Я за всю жизнь не встречал ничего более загадочного!
Мистер Мун поднял бровь.
— А разве не все ваши дела были такими?
— Это — особенное,- махнул рукой Мерривезер.- В нем что-то таинственное, жуткое, причудливое. Мистика какая-то. Потому, как вы поняли, я и подумал о вас.
— Звучит весьма и весьма обнадеживающе…
Мерривезер снова рассмеялся — грубо и резко.
— Миссис Гроссмит сказала мне, вы скучаете. Понимаете, по закону меня тут не должно быть. Мои коллеги этого бы точно не одобрили. Они думают, что у меня на ваш счет id6e fixe. Но все же после того дела в Клэпхеме…
Иллюзионист поморщился.

Они думают, что у меня на ваш счет id6e fixe. Но все же после того дела в Клэпхеме…
Иллюзионист поморщился.
— В общем, они уже не так склонны закрывать на это глаза.

ПРИВЕТ ИНСПЕКТОР

Мерривезер всегда ощущал какую-то неловкость в присутствии великана, и с приходом Сомнамбулиста его природная веселость тут же поостыла.
Ассистент опустился за стол, сорвал галстук и налил себе молока. Едва он успел поднести стакан к губам, как Эдвард вдруг вскочил и повернулся к детективу.
— Что же,- нетерпеливо произнес он,- я хочу посмотреть, где это произошло.
Часом позже все трое стояли в верхнем этаже башни, где покойный Сирил Хонимен совершил свой последний — и весьма позорный — выход на «бис». В окно, куда он выпал, еще не вставили стекла, и в помещении царил пронизывающий холод. Кроме того, воздух наполнял смрад разложения. Столик со сгнившей едой служил ему источником. То, что предназначалось для роскошного пира, теперь распространяло зловоние.
— Простите за запах.- Мерривезер кутался в толстое шерстяное пальто, обмотав шею большим черным шарфом.- Тут еще была бутылка шампанского, но ребята выпили ее пару дней назад.
Проведя по столу пальцем, мистер Мун внимательно рассмотрел гангренозно-серый след от пыли и плесени.
— Что это за место?
— Никто толком сказать не может. Мы думаем, тут что-то вроде водонапорной башни. Заброшенной.- В голосе детектива сквозила безнадежность. — Ни на одной карте не можем ее найти. Официально она вроде как не существует.
— Мне кажется, инспектор, что это не водонапорная башня.- Эдвард остановился у окна, рассеянно глядя на город.- Мне кажется, это пожарная вышка.
— Извините за беспорядок. Местные, похоже, вконец затоптали все улики.
Размахивая аспидной доской, Сомнамбулист постучал мистера Муна по плечу.

САМОУБИВСТВО

Хозяин театра лишь отмахнулся от такого предположения.
— Я знаю репутацию этого района,- произнес Мерривезер.- Судя по еде и постели, можно предположить, что его сюда заманили.
Мистер Мун, похоже, не очень-то его и слушал.
— Мне это казалось очевидным. — Он опустился на колени возле оконного проема и поднял с пола осколок витража.- Посмотрите. Если окно выбил Хонимен, то стекла в основном были бы снаружи. Тут их слишком много.
— Что вы хотите сказать? — нахмурился Мерривезер.
— Кто-то — или что-то — высадил витраж с внешней стороны. Снаружи башни. Таким способом этот кто-то проник сюда.
— Невозможно. Никто не сможет забраться так высоко.
— Любопытно. Мерривезер вздохнул.
— Беретесь? Мистер Мун молчал.
— Я не понимаю. Вы так хотели чего-нибудь этакого. Запутанного, как вы говорили сами, чего-то сложного, как в старые времена. Чего-то с намеком на настоящий криминальный талант. Честное слово, это же просто мечта для вас!
— Мечта? — Эдвард рассеянно передвигал осколки по полу, без видимого порядка раскладывая их в новый узор.
— Так вы беретесь?
— Вопреки моему здравому смыслу,- рассеянно кивнул иллюзионист.
— Как прикажете вас понимать?
— А так, что здесь что-то неправильное, инспектор.

Это не рядовое преступление, в этом кроется куда больший смысл. Мы стоим на пороге чего-то ужасного.
— Господи боже мой.- Мерривезер рассмеялся.- Вы всегда такой мрачный?
Мистер Мун не ответил, а только воззрился на инспектора немигающим, исполненным торжества взглядом. Пристыженный детектив умолк.
Сомнамбулист сделал ребяческое лицо и написал еще одно слово.

ИСПУГАННЫЙ

Эдвард даже не улыбнулся.
— Так и должно быть,- пробормотал он.- Всем нам следует бояться.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Дело об убийстве Сирила Хонимена стало шестьдесят третьим по счету расследованием Эдварда Муна. И девятнадцатым, в котором ему помогал Сомнамбулист. А также тридцать четвертым — из санкционированных Мерривезером с благословения Скотленд-Ярда.
Данному расследованию также предстояло стать последним в его карьере.
Обычно мистер Мун начинал с того, что вникал во все детали убийства, обшаривал место преступления, прочесывал улицы в поисках зацепок, допрашивал свидетелей, не исключая второстепенных. Но в данном случае все его усилия почти не дали результата. Впечатление складывалось такое, будто улики каким-то образом уничтожены. Словно почву для расследования чьи-то заботливые руки выпололи до состояния пустой школьной доски, превратили ее в tabula rasa. Он проводил долгие часы в Архиве, но не мог отыскать ни следа, ни намека, ничего, относящегося к делу Хонимена и проливающего хотя бы каплю света на его безвременную кончину.
В конце первой недели поисков они с Сомнамбулистом нанесли визит родителям покойного. Скорее из вежливости, нежели надеясь на какую-либо зацепку. Те жили в большом загородном доме, в нескольких милях от самых далеких пригородов, а от взглядов извне их имение загораживали акры великолепной зелени.
Через час после их прибытия — его они провели в прихожей, словно какие-нибудь мелкорозничные торговцы,- к ним с громким шарканьем вышел слуга и сообщил, что хозяин и хозяйка, уже и без того весьма недовольные их присутствием, так и быть, изволят принять одного из них. Сомнамбулист с готовностью отказался от предоставленной чести, и в продуваемый сквозняками кабинет, естественно, пришлось отправиться мистеру Муну.
Хонимены восседали за огромным дубовым столом в дальнем конце помещения. Вставать при появлении Эдварда никто не счел нужным. Ему лишь сухо указали на стул. Выслушав объяснения относительно цели визита — а говорить приходилось громко из-за приличного расстояния до собеседников,- родители убитого отреагировали на слова мистера Муна без всякого энтузиазма. Мистер Хонимен, человек с землистым, изнуренным лицом, затянутый в полосатый костюм, заявил, что они уже рассказали полиции все, что знали, и подобное вторжение к ним считают откровенно необоснованным, а возможно, и незаконным.
Эдвард попытался объяснить, что представляет он не полицию, и намекнул, причем довольно нескромно, на весьма немалый шанс, больший, нежели у кого-то другого, довести расследование до успешного завершения. Хонимен фыркнул, явно собираясь вспылить, но тут вмешалась его супруга, взглядом василиска пригвоздив Эдварда к стулу.
— Мой сын мертв. Мы уже отвечали на все эти вопросы. Полиция сделала все возможное для расследования этого дела. Мы с мужем удовлетворены. И нам уж точно не требуется помощь любителя.- Последнее слово она почти выплюнула, словно пытаясь вытолкнуть застрявшую между зубами частицу хряща.
— Моя жена женщина набожная,- мягко добавил мистер Хонимен, словно данное обстоятельство все объясняло.

Мистер Мун встал и молча покинул кабинет. Аудиенция явно окончилась.
Сомнамбулист ждал снаружи, разглядывая рыбу в пруду и беседуя посредством доски и мела с садовником о тонкостях древесной хирургии.

НУ?

поинтересовался он у мистера Муна.
— Ничего,- угрюмо мотнул головой тот и зашагал по шуршащим листьям.
Потом, уже в поезде, он почти рассерженно выпалил:
— Может, это просто случайность? Немотивированное убийство?
Сомнамбулист в ответ лишь пожал плечами.
— Но оно кажется таким подготовленным. Спланированным . Ощущение… театральности. « Гран Гиньоль ». Это работа не рядового головореза.- Эдвард замолк, достал портсигар и, к отчаянию других пассажиров, принялся заполнять вагон густым едким дымом.

Следующим вечером мистер Мун и Сомнамбулист получили приглашение на прием.
Леди Глайд, хозяйка приема, в ранние годы существования Театра чудес входила в число его постоянных зрителей, и именно она первой представила Эдварда высшему свету. Ее особняк в Пэлл-Мэлл следовало бы назвать уродливой, кричащей постройкой. Настоящий храм богатства и вульгарности, лабиринт проходных комнат и залов, несмотря на огромные размеры, тем вечером забитых почти до отказа.
Лакеи, приняв их шляпы и пальто, проводили обоих сквозь толпу в гостиную. Струнный квартет сражался с какой-то барочной сонатой или чем-то в этом роде. Впрочем, музыка все равно тонула в гомоне разговоров, заливистом хохоте, иногда все же переходящем в сдержанный смех, звоне бокалов. Она терялась в звуках, не содержащих даже капли искренности. Слуга остановился в дверях и объявил с профессиональной скорбью пастора, читающего отходную:
— Мистер Эдвард Мун и Сомнамбулист!
Шум тут же прекратился, все головы повернулись в сторону вновь прибывших. Мистер Мун, некогда звезда всех модных суаре Лондона, изобразил самую обворожительную из своих улыбок, чтобы в ответ получить от присутствующих короткий безразличный взгляд. Затем все вернулись к прерванным занятиям, словно не произошло ничего особенного… Еще десять лет назад целые толпы ринулись бы к нему, распихивая друг друга и проталкиваясь поближе лишь для того, чтобы поздороваться, пожать руку или предложить выпить. Многие бы просили автограф. Ныне же человеческое стадо уделило иллюзионисту каплю интереса и снова напрочь позабыло о его существовании.
Слуга сунул им в руки бокалы и исчез, оставив на милость толпы. Сомнамбулист ткнул Эдварда локтем. К ним сквозь ряды гостей направлялась унылого вида дама с выставленным вперед подбородком.
— Мистер Мун!
— Леди Глайд! — Иллюзионисту пришлось возвысить голос, дабы перекричать толпу.
Наконец она добралась до них и вцепилась в руку Эдварда с силой утопающего.
— Мистер Мун,- выдохнула она,- Уверяю вас, я и половины этих людей не знаю.
Иллюзионист вежливо рассмеялся, и даже на лице его молчаливого спутника появилась сдержанная улыбка.
— Вам предложили выпить?
— Да, мэм, спасибо.
Она с любопытством взглянула на Сомнамбулиста.
— Вы пьете только молоко? Великан кивнул.
— Идемте со мной,- сказала хозяйка вечера.- Здесь есть человек, с которым вам обязательно надо познакомиться.
И она снова нырнула в людское море, а ее новые спутники неохотно поплыли следом.
— Вы сейчас никакое преступление не расследуете? — обернулась на ходу леди Глайд.

— Вы сейчас никакое преступление не расследуете? — обернулась на ходу леди Глайд.
Мистер Мун сказал какое.
— Правда? — Похоже, известие ее искренне потрясло.- Газеты только об этом и пишут. Это настоящий вызов даже для вас. Вы уже близки к разгадке?
— Пока я совершенно сбит с толку, — признался Эдвард.- Я даже не знаю, кого подозревать.
— Ну, если кто и сможет распутать это дело, то только вы.
— Спасибо, мэм.
— Должна сказать, что вы полностью оправились после того жуткого клэпхемского дела. Ужасно неприятно. Большинство людей в вашем положении после такого сдались бы. Сломались.
Мистер Мун собрался ответить, но хозяйка уже остановилась перед небольшой стайкой дам, сгрудившихся вокруг развлекавшего их молодого человека. Эдвард мало что успел услышать, но, судя по всему, тот нес какой-то вздор насчет Америки.
Приземистый, веснушчатый, с неопрятной копной рыжих волос, среди избранного общества леди Глайд парень выглядел довольно неуместно. Сутулый, в смокинге не по росту, он казался непрошеным гостем, мелким мотыльком среди бабочек. Черты его лица выглядели необычайно отталкивающими, к тому же на левой руке уродца, похоже, не хватало пальца.
— Развлекаетесь? — спросила леди Глайд. Уродец просиял.
— Ваш вечер напоминает мне чудесный маленький суаре, на котором я был однажды в Блумсбери…[9] — Он помедлил, прежде чем выдать главное: — В тысяча девятьсот тридцать четвертом году.
Мистеру Муну он сразу же не понравился, чисто инстинктивно. Леди Глайд хихикнула совершенно не соответственно ее возрасту.
— Мистер Мун,- произнесла хозяйка вечера с видом импресарио, объявляющего очередной номер в мюзик-холле.- Рада представить вам Томаса Крибба.
— Мы уже встречались,- мгновенно отреагировал Крибб.
— Сомневаюсь,- злобно отрезал Эдвард.
— Он меня не помнит, но я его хорошо знаю. В общем-то, мы даже друзья.
Леди Глайд рассмеялась, а мистер Мун уставился на него в замешательстве. Реакция Сомнамбулиста оказалась совершенно неожиданной. При виде уродца на его лице, сменяя друг друга, промелькнули узнавание, подозрение, гнев, ярость и под конец — страх. Он развернулся и исчез в толпе. Никто не заметил его ухода.
— Мистер Крибб,- сказала леди Глайд,- похоже, я пришла в самый разгар вашей интересной беседы?
— О да! Давайте же продолжайте! — пискнула одна из дам, и остальные согласно защебетали.
Крибб, прежде чем согласиться, разыграл целое дурацкое шоу, изображая смущение.
— Я рассказывал об Америке,- объяснил он,- о том, чего она достигнет через несколько лет.
— И чего же? — спросила одна из дам.- Цивилизованности? Наконец-то!
Она захихикала над собственной шуткой.
— Она станет огромной силой,- произнес Крибб вполне серьезным тоном.- Могучей нацией, которая затмит нашу собственную. Наша империя чахнет и умирает.
Все, за исключением Муна, расхохотались. Леди Глайд чуть ли не заулюлюкала от удовольствия.
— Ох, Томас,- простонала она,- какой вы злой. Крибб изобразил то, что, как он считал, выглядело многозначительной улыбкой.
— Я видел будущее, мадам. Я жил там.

Томас Крибб представлял из себя немалую загадку.
Как часто бывает с подобными людьми, о его происхождении ходило множество слухов и всяческих домыслов.

Он мог являться обычным чудаком, понятия не имеющим о собственной странности. Он мог быть профессиональным шарлатаном, ловким саморекламщиком, который начал верить в собственные вымыслы,- довольно опасный путь. Но правдоподобнее всего выглядело предположение, будто он всего лишь сочиняет занимательные истории, дабы получать побольше приглашений на вечеринки.
Он заявлял, что знает будущее, что жил там и видел город через сто лет, но верил ли кто ему — не имело значения. А значение имел тот факт, что все рассказанные им истории придавали образу уродца ту яркость и драматичность, каких иным способом ему бы не удалось обрести ни при каких обстоятельствах. Всякий раз, стоило Криббу начать плести свои байки, как он тут же обрастал благодарной аудиторией. Женщины внимали каждому его слову. Мог ли он где-нибудь еще рассчитывать на такое? Вдовы средних лет вроде леди Глайд просто обожали Томаса. Он создавал ажиотаж в высшем обществе и стал звездой светских приемов, придавая им оттенок комизма. Что делало его все более и более интересным.
Впрочем, нельзя до конца исключить, будто он представлял собой нечто куда более важное. Со временем я расскажу и об этом.
Мне доводилось встречаться с ним всего пару раз, и, честно говоря, я почти не придавал значения данному персонажу. Однако считаю нужным настоять: составить мнение он нем вы должны исключительно сами.
Хриплым от волнения голосом леди Глайд коротко пересказала Эдварду на ухо подробности исторических экскурсов Крибба. Ошарашенный полученной информацией, иллюзионист даже не удержался от едких комментариев и подверг сомнению честность нового знакомого.
— Мистер Мун! — с нарочитым возмущением воскликнула хозяйка приема. — Я верю каждому его слову!
— Вы меня разочаровываете.
Эдвард пробыл на вечере еще час или два. Без энтузиазма вращаясь посреди людского водоворота, он более всего жаждал вернуться к расследованию. Сомнамбулист тем временем нашел свободное кресло и кружку молока и уселся, исполненный намерения выпить как следует.
Мистер Мун покинул прием, как только вышло время, достаточное для соблюдения приличий. Леди Глайд вцепилась в него клещом, с твердым намерением проводить до дверей. По дороге они прошли мимо Крибба.
— До свидания, мистер Мун. Больше я вас не увижу.
— Подозреваю, что я переживу это. Лицо уродца перекосила кривая усмешка.
— Вы не поняли. Это последний раз, когда я вижу вас, но уж точно не последний раз, когда вы видите меня. Еще кое-что должно случиться, прежде чем мы снова встретимся.
— Чушь несете.- Иллюзионист бросил на него косой взгляд.
— Я — ходячее противоречие, мистер Мун. Вы скоро сами поймете.- Крибб изобразил тоскливую улыбочку на лице, поклонился и исчез в толпе.
— Та еще личность, вы не находите? — Хватка леди Глайд сделалась чуть сильнее необходимого.
— Я рад, что он вас забавляет,- поспешил заверить ее Эдвард.- Но, боюсь, мне придется просить у вас прощения. Я вынужден откланяться.
— Так скоро?
— Работа.
— Мы еще увидимся? — с надеждой спросила она. Мистер Мун улыбнулся в последний раз. Улыбка получилась натужной.
— До свидания, мэм.
Он едва успел сделать пять шагов, как его остановил голос, хнычущий и почти знакомый:
— Эдвард!
Мистер Мун обернулся. В дверях виднелся чей-то силуэт. Уродец!
— Что вам угодно? — Иллюзионист даже не удосужился скрыть раздражение.
Крибб крепко сжал его левую руку. Возможно, виной всему лишь игра воображения, но Эдвард мог поклясться, что в глазах забавного коротышки и правда блестят слезы.

Крибб крепко сжал его левую руку. Возможно, виной всему лишь игра воображения, но Эдвард мог поклясться, что в глазах забавного коротышки и правда блестят слезы.
— Мистер Мун.- Он дрожал, его голос переполняли чувства.- Эдвард.
Хозяин театра попытался высвободить руку, но Крибб держал ее достаточно крепко.
— Прошу вас, позвольте мне сказать. Позвольте вот что сказать. Мы прошли вместе через столько испытаний…
— Чушь. Мы едва знакомы.
О, мы с вами вместе смотрели в лицо смерти. Мы пережили самые страшные дни этого города и остались в живых, чтобы поведать об этом другим. Я хочу сказать, что для меня великая честь быть знакомым с вами. Быть…- У него перехватило горло от чувств. Крибб замолк, отчаянно хватая ртом воздух. Придя в себя, он с несчастным видом закончил: — Быть вашим другом.
«Этот человек пьян»,- решил мистер Мун. Резким движением он наконец высвободил руку.
— Сейчас вы меня не понимаете. Но вы поймете. Я обещаю. Вы пожалеете об этом. Пожалеете, что не попрощались со мной.
Мистер Мун быстро зашагал прочь. Уродец не стал преследовать его. Еще более печальный, целиком ушедший в себя, он медленно побрел в дом.

Словно повинуясь инстинкту, Эдвард вернулся на место преступления.
Несмотря на поздний час, улицы оказались забиты теми же отбросами общества, что провожали Сирила Хонимена в его последнее путешествие. Однако при появлении иллюзиониста они поспешно убирались в сторону, по всей видимости уловив внутренним чутьем, насколько опасны шутки с ним. Мистер Мун едва замечал их, подобно призраку целенаправленно продвигаясь по переулкам и боковым улочкам к башне.
По пути он словно ощутил на себе всю тяжесть прошлых лет, как будто воды истории стремились вот-вот сомкнуться над его головой. Неожиданно для себя Эдвард стал припоминать легенды о genius loci, способности определенных мест оказывать влияние на людей, проходящих через них. Если здешнее место и имело влияние на обитателей, то влияние это было откровенно недобрым. В самой топографии района таилось какое-то особое зло. Он, казалось, притягивал к себе всю мерзость в городе, все самое чудовищное и греховное. Место жаждало новой пищи. Оно требовало жертв.
Мистер Мун достиг башни, молчаливо нависающей над окрестными улицами, поднялся на последний этаж и обнаружил все помещения совершенно пустующими. Их никто никогда не занимал. Даже временные импровизированные меблирашки отсутствовали напрочь. Весьма странно для района, полного самой откровенной и вызывающей нищеты. Уже одно лишь сделанное им открытие должно было удивить его. Как ни странно, удивления Эдвард не испытал ни малейшего.
Помещение, где произошла трагедия, оказалось очищено от протухшей еды, и мистер Мун вновь задумался о деталях вызывающего тревогу убийства, о подозрительно малом количестве вещественных доказательств, о мучительном ощущении, будто за всем этим таится нечто большее, неуловимое. Эдвард уселся прямо на холодный пол, достал из кармана сигарету с зажигалкой и закурил. Так он провел всю ночь. Скрестив ноги и закрыв глаза, подобно современному Будде, в терпеливом ожидании неведомо чего.
За много лет миссис Гроссмит привыкла к своим эксцентричным нанимателям и спокойно относилась ко всем их вывертам и причудам. А потому ее испуганный вид, почти на грани истерики, с каким она встретила иллюзиониста, не мог его не встревожить.
— Мистер Мун! Где вы были?
— Это не ваше дело.
— Незачем мне грубить,- резко осадила его экономка.
Повисло долгое молчание. Эдвард вздохнул.
— Простите.

— Простите. В чем дело? Что случилось?
— Вас ждал один человек. Всю ночь.
— Кто?
— У меня от него словно мороз по коже, честное слово. Прямо всю душу вывернул. Невысокий такой. Коротенький и весь белый.
— Альбинос?
Гроссмит скривилась и нахмурилась.
— Да, наверное, их так называют.
— И что он сказал?
— Просто сказал, что хочет увидеть вас и это очень важно. — Миссис Гроссмит сунула руку в карман передника и протянула ему маленькую четырехугольную карточку.- Он оставил вам это.
Мистер Мун рассмотрел странную визитку.
— Там ничего нет.
— Знаю. Я спросила, не ошибся ли он, но он сказал «нет» и добавил, что вы поймете. Откровенно признаюсь — я вся издерганная. Что это за люди такие, если оставляют подобные карточки?
Эдвард швырнул картонку в печь, и пламя с радостью накинулось на новый корм. Пока визитка горела, он принял решение.
Сомнамбулист неуклюже вошел в кухню. Монолит его тела плотно окутывал ярко-лиловый халат. Мистер Мун пожелал ему доброго утра. Великан в ответ зевнул.
— Сегодня вечером представление отменяется. Пора переходить в наступление.
Сомнамбулист потянулся и снова зевнул. Затем нацарапал:

КУДА

Иллюзионист ответил. Взгляд великана мигом сделался ясным, апатия улетучилась, и он явно ощутил себя полностью проснувшимся. Правда, ничего приятного в подобном способе пробуждении Сомнамбулист не находил.

Они выждали до заката и лишь тогда покинули театр, прокравшись мимо недовольной миссис Гроссмит и миновав уже залившего глаза Спейта, устроившегося здесь ночевать. Мистер Мун поздоровался с ним, приподняв шляпу. Бродяга ответил на приветствие какой-то стандартной нелепостью.
В нескольких минутах ходьбы от Альбион-сквер их ждал экипаж. Эдвард и Сомнамбулист молча забрались в него, не говоря ни слова вознице, одетому в черное и с лицом, замотанным шарфом. Впрочем, помощник инспектора всегда в равной мере отличался тактом и скрытностью.
Мистер Мун проинструктировал Сомнамбулиста:
— Сегодня мы отправляемся на охоту. Идем добывать сведения. Просто выуживать их. Я не хочу, чтобы ты вел себя как в прошлый раз.
Сомнамбулист с мудрым видом кивнул.
— Но если дело обернется плохо — а я на сегодня это вполне допускаю, — то могу я положиться на твой… опыт?
Снова кивок.
— Спасибо. В этой короткой поездке я ни на кого не мог бы так положиться, как на тебя.
Великан робко улыбнулся в ответ. Экипаж загрохотал по булыжнику.
Менее чем через полчаса они были у цели — грязного переулка в глубине Ротерхайта. Нехорошее место. Скопище жалких доходных домов, благотворительных кухонь и трущоб-развалюх. Улицы смердели от запущенности, а здешние обитатели, с их мрачными, землистыми и болезненными лицами, казались скорее животными, нежели людьми. Эта часть города отчаянно нуждалась в цивилизации, в милосердии и — да, я не колеблясь произнесу это слово, каким бы немодным оно вам ни казалось,- любви.
Немного вниз по улице, в шеренге полуразрушенных домов, привалившихся друг к другу, между пабом и ночлежкой, где бедняки платят по паре пенсов за право спать вповалку, находилось заведение, очень хорошо известное Эдварду Муну. Иллюзионист столь вежливо кивнул старому пьяному ласкару[10], сторожившему вход, словно тот служил швейцаром в «Рице» или привратником эксклюзивного клуба с пожизненным членством.

Лас-кар подозрительно уставился на путников налитыми кровью глазами, но по всей видимости, он уже успел достигнуть того состояния, когда помешать кому-либо войти для него не представлялось возможным, а потому без лишних слов впустил обоих. По кривой полуразвалившейся лестнице гости сошли в самое чрево дома, в его ядовитое сердце, в гигантский подвал, смердевший грехом. В недоброй славы опиумный притон Фодины Яньгоу.
Подвал наполовину затопила пелена плотного ядовито-желтого дыма, а на полу шевелился своеобразный ковер из человеческих тел. Сведенных судорогой, уродливых и противоестественных. Какой-то молодой человек выглядел истинным памятником саморазрушению. Погруженный в блаженство рукотворного рая, он лежал с широко разинутым ртом. Зрачки несчастного, несмотря на раскрытые глаза, собрались в точки. Рядом с ним, ссутулившись, сидел доходяга-солдат, пока еще не успевший сбыть алый мундир своего полка, засаленный и обтрепавшийся за годы небрежения. Их руки, словно клешни, судорожно впились в мундштуки трубок, дарящих курильщикам одновременно и блаженство, и муку. Одуревшие от мака посетители бездумно валялись на лежанках с бледными пастозными лицами, подсвеченными масляными светильниками. Они напоминали беспомощных марионеток, чьи нити вдруг оборвались. Мистер Мун и Сомнамбулист осторожно пробирались между телами несчастных, почти каждый раз вздрагивавших, будто от яркого света, если вновь прибывшие оказывались рядом.
— Лотофаги,- прошептал иллюзионист. Великан озадаченно посмотрел на него, но прежде чем он успел нацарапать ответ, перед ними возник сутулый человек восточного вида с лицом настолько морщинистым и изъязвленным, словно его изуродовала какая-то чудовищная болезнь.
— Мистер Мун?
Говорил он с сильным акцентом, исполненным хитрости и коварства голосом.
Иллюзионист вежливо поклонился. Китаец сердито ткнул в великана.
— Почему он здесь?
Эдвард изо всех сил постарался успокоить его.
— Сомнамбулист пришел как мой гость. Даю слово, что он будет вести себя наилучшим образом.
— Его тут не хотят,- упирался Яньгоу.
— Не говорите так, — осклабился мистер Мун. — Вы раните его чувства.
Китаец едва не зарычал.
— Что вам надо?
— Что мне надо? — беспечно повторил иллюзионист. Шагнув к хозяину притона, он стиснул его бесформенный нос указательным и большим пальцами.- Мне нужны сведения, мистер Я. Надеюсь, вы с удовольствием ими поделитесь.
Китаец взвизгнул, вынужденно соглашаясь.
— Отлично.- Мистер Мун выпустил его нос.- Теперь попытаемся перейти к более цивилизованному разговору. Я расследую убийство Сирила Хонимена.
Яньгоу мрачно кивнул.
— Я уверен, что человек вашего ума сможет рискнуть ответить на мой следующий вопрос.
Хозяин притона рассмеялся.
— Видать, вы совсем отчаялись, раз пришли сюда! — заявил он.- Вы проиграете! Проиграете!
— Я никогда не проигрываю,- жестко ответил мистер Мун.
— Клэпхем! — торжествующе проскрежетал китаец.- По-моему, там вы проиграли!
Тень Сомнамбулиста упала на Яньгоу, и тот немедленно заткнулся.
— Мне нужны имена,- потребовал Эдвард,- все, что ты мог слышать. Любой шепоток, любой намек, слетевший с губ твоих наширявшихся клиентов. Любой злодей в Лондоне рано или поздно приходит сюда. Кто-нибудь из них может что-то знать.
Яньгоу издал булькающий вздох.
— Я не стану помогать вам, мистер Мун.
— Я могу вас заставить.

— Я не стану помогать вам, мистер Мун.
— Я могу вас заставить.
— Думаю, нет.
Эдвард ожег его гневным взглядом.
— Вы что-то знаете?
Китаец старательно пожал плечами, выдав себя лишь хихиканьем.
— Знаете!
Он покачал головой.
— Учитывая нашу долгую дружбу, мистер Яньгоу, мне кажется, что вы просто обязаны мне сказать.
Китаец ухмыльнулся.
— В противном случае,- решительно заявил мистер Мун,- я попрошу моего друга переломать вам пальцы один за другим.
— А…- Китаец вздохнул.- Меня предупреждали, что следует ждать вашего прихода.
Он хлопнул в ладоши, и рядом с ним возникли двое громил, по пояс обнаженных, чудовищно мускулистых, обильно татуированных и блестящих от пота. Яньгоу прищелкнул костлявыми пальцами. По его знаку оба вытащили неприятного вида тесаки и направились к мистеру Муну и Сомнамбулисту.
— Вас предупредили? — задумчиво произнес иллюзионист.- Интересно кто?
Один из громил бросился было к нему. Тесак просвистел в каком-то дюйме от лица Эдварда.
— Вы начинаете меня раздражать, мистер Яньгоу. А обычно вы бывали таким радушным хозяином.
Громила снова взмахнул тесаком, и мистер Мун инстинктивно попятился, внутренне браня себя за то, что не прихватил пистолет. Он сглотнул и вытер струйку пота со лба.
Второй громила размахивал тесаком, наступая на Сомнамбулиста. В отличие от хозяина театра, никогда особенно не блиставшего в драках, ассистент выглядел спокойным и невозмутимым.
— Убирайтесь отсюда! — завизжал китаец.- Вы пришли ко мне. Угрожали. Вы беспокоите моих посетителей. Вы много лет у меня как бельмо на глазу!
— Я могу прикрыть твою лавочку, когда захочу,- ответил, вернее, выдохнул мистер Мун.- Я терплю тебя единственно потому, что ты мне пока полезен.
Ох, не надо было этого говорить. Яньгоу хлопнул в ладоши.
— Вы меня утомили!
Громилы кинулись к ним уже не с целью просто напугать.
Они жаждали крови. Один из них попытался рубануть тесаком мистера Муна. Иллюзионист едва успел отскочить в сторону. И оказался приперт к стене. Продержаться долго ему явно не светило.
Зато Сомнамбулист не испытывал и тени сомнения. Второй громила, подобно озверевшему китобою, с ревом всадил клинок глубоко в живот великана.
Со смиренным любопытством Сомнамбулист осмотрел рану, поднял взгляд на здоровяка и улыбнулся. Его незадачливый убийца вытаращился, не веря своим глазам. Затем на лице его проступил настоящий ужас, когда великан, совершенно не выказывая боли, сделал шаг вперед, надевшись на тесак еще глубже. Так ему проще всего было дотянуться до громилы. Ожидая, что его жертва вот-вот упадет, здоровяк крепко держался за рукоять, Сомнамбулист наступал, и по мере его продвижения клинок глубже и глубже вонзался в тело, пока не вышел чистеньким со спины. Громилы хватило еще ненадолго. Обнаружив руки великана почти у самой шеи, он с нечленораздельным воплем бросил оружие и сломя голову припустил прочь.
Разбуженные шумом, некоторые из пленников опиума начали шевелиться во сне, некоторые, шатаясь, вставали на ноги, что-то бормоча или подвывая в смятении. Яньгоу завизжал от ярости и разочарования и выкрикнул какой-то приказ оставшемуся бойцу. С показной верностью своему хозяину тот ринулся на Сомнамбулиста и вонзил клинок ему в спину. Великан легко отшвырнул его и, даже не моргнув, вырвал оба клинка из тела. Как и в Театре чудес, на обоих не осталось даже крови.

Мистер Мун подошел к нему.
— Спасибо,- выдохнул он.- Затем повернулся к хозяину притона.- Итак: кто приказал тебе это сделать?
Китаец ошеломленно помотал головой.
— Мистер Яньгоу,- продолжал Эдвард убедительным голосом,- вы сказали, что кто-то предупредил вас о нашем визите. Я всего лишь хочу знать его имя.
Хозяин притона затрясся от ужаса.
— Я не могу. Мистер Мун, я не могу!
— Хорошо. Я попрошу Сомнамбулиста быть с вами поласковее. Но, как вы уже поняли, он из людей, не соразмеряющих свои силы.
Один из курильщиков, усатый хлыщ, до тех пор лежавший молча, вдруг, шатаясь, встал на ноги и проорал какую-то малопонятную чушь. Мун и Сомнамбулист, вздрогнув, обернулись к нему. Улучив момент, Яньгоу бросился наутек и через мгновение исчез в лабиринтах собственного заведения. Сомнамбулист пустился было за ним, однако мистер Мун его остановил.
— Не надо. Он знает это место куда лучше нашего. Боюсь, сегодня мы его упустили.
У великана был разочарованный вид.
— Ты в порядке? Такое должно отозваться даже на тебе.
Сомнамбулист нахмурился.
— У тебя неважный вид. Думаю, нам лучше вернуться домой.

Они покинули опиумный притон и направились в театр, мечтая о бульоне, который миссис Гроссмит обещала приготовить к их возвращению. Но когда экипаж въехал на Альбион-сквер, они увидели на ступенях потайной лестницы инспектора Мерривезера. Общество мистера Спейта его, без сомнения, раздражало, а вот бродяга, напротив, явно обрадовался неожиданному собеседнику. Громко вещая о чем-то и оживленно жестикулируя, он время от времени потрясал неизменным щитом:

Ей-ей, гряду скоро!
Откровение. 22.20.

— Джентльмены! — почти жалобно воскликнул Мерривезер, едва они выбрались из кеба.
— Инспектор…
— Где вы были на этот раз? — Детектив окинул взглядом их порванную и окровавленную одежду.
— Распутывали ваше дело,- отгрызнулся мистер Мун.
— Дурные новости…
— Продолжайте.- Иллюзионист вздохнул. Выпрямившись во весь рост, Мерривезер выдержал драматическую паузу.
— Ну? — В данный момент Эдвард не чувствовал себя способным оценить шутку театрального характера. Инспектор сглотнул.
— Еще одно убийство.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Пока их экипаж несся по городу, детектив рассказывал.
— Как его звали? — Мистер Мун снова ощущал себя бодрым и полным энергии, в то время как Сомнамбулист, утомленный дракой, что преподнесла ему нынешняя ночь, медленно погружался в блаженную дрему.
— Имя жертвы Филип Данбар. Как и Хонимен, единственный сын, бездельник и мот. Как и Хонимен, упал с башни.
— С той же самой? — Мистер Мун в бешенстве сжал кулаки.
— Данбару повезло.
— Повезло? Это как?
— Он остался в живых, Эдвард. Он выжил.
Филип Данбар застрял на полпути между жизнью и смертью. Некогда он мог считаться красивым мужчиной, однако сейчас этого никто бы не сказал. С осколками вместо зубов, с разбитым лицом, он беспомощно корчился в постели на мокрых от пота, крови и мочи простынях, более похожий на раздавленное животное, нежели на молодого человека, всего несколько часов назад беспечно шагавшего по жизни.

— Сколько ему осталось? — спросил мистер Мун.
— Врач говорит, что он может умереть в любой момент. Честно говоря, это чудо, что парень еще жив.
Данбар метался на постели, бормоча какую-то околесицу.
— Бедняга бредит. Из того, что он сказал, мы разобрали, что на него напала странная тварь. Что-то вроде обезьяны, только чешуйчатой.
— Чешуйчатой?
— Доктора вкатили ему хорошую дозу морфия. Так что вряд ли можно его обвинять в избытке воображения.
— Что-нибудь еще?
— Он постоянно говорит о своей матери. Говорит, что видел ее.
— Свою мать? — Мистер Мун странно посмотрел на полицейского.
Как я понимаю, когда попадают в такую переделку, первым делом мамочку зовут.
Данбар снова забормотал. На сей раз слова оказались несколько разборчивее.
— Да пребудет с тобой Господь…
— Что? — Эдварда фраза встревожила.- Что это было?
Сотрясаемый ознобом, несчастный попытался сесть.
— Да пребудет с тобой Господь.- Он испустил слабый стон и снова упал на постель. Данбар не говорил, но еще дышал. Жизнь его держалась на тонкой ниточке, слабой и истончившейся.
— Долго не протянет.- Мерривезер вздохнул.- И чем скорее это кончится, тем для него лучше.
Мистер Мун отвернулся и отошел.
— Я хочу знать, сколько ему осталось.
— Не принимайте так близко к сердцу,- произнес Мерривезер.
— Должна быть какая-нибудь зацепка. Почему я ее не вижу?
Сомнамбулист все еще дремал в экипаже. Человек на козлах дрожал от холода.
— Отвезите нас домой,- попросил Мун, выходя на улицу.
Возница кивнул.
— Инспектор? — обратился Эдвард к полицейскому.
— Да, мистер Мун?
— Я хочу увидеть тело Хонимена.
— Боюсь, семья кремировала его еще на прошлой неделе.
— Кремировала?
— Сожалею, но это так. Иллюзионист нахмурился.
— Поймите, мы должны остановить это,- подал голос Мерривезер.- Это должно кончиться.
Мун велел трогаться.
— Дайте мне время, — пробормотал он. — Дайте мне время!

Филип Данбар скончался примерно через час после того, как Мерривезер пожелал ему поскорее отойти в лучший мир. До самого конца он кричал от боли. Огорченный неудачей, мистер Мун погрузился в пучину низменных страстей. Через два дня он заглянул к миссис Мопсли.
Сладостно утомленный, Эдвард лежал на кушетке в гостиной, едва прикрыв срам прозрачным женским платьем. Мина, девушка с бородой и рудиментарной рукой, сунула ему в губы зажженную сигариллу и, пританцовывая, удалилась из номера. Хозяйка борделя просияла, довольно потирая руки.
— Вижу, вы довольны Миной?
— Она само совершенство. Моя любимица.
В комнате сидели еще три девушки, все трое бывшие любимицы мистера Муна. В ответ на его фразу они изобразили страдание, скроив печальные физиономии. Одна из них, дурочка по имени Клара, подползла к нему и начала тихонько поглаживать его шею. Эдвард бросил ей пару фартингов, и та радостно упрыгала прочь.
— Видать, неудачная ночь, раз столько ваших девушек не при деле.
— О да, сэр. Сегодня вы наш первый клиент. Честно говоря, вся неделя была неудачной.
— Правда? — Иллюзионист попытался выдуть колечко дыма, но безуспешно.

— О да, сэр. Сегодня вы наш первый клиент. Честно говоря, вся неделя была неудачной.
— Правда? — Иллюзионист попытался выдуть колечко дыма, но безуспешно.
Одна из девушек, существо с серым лицом, болезненной кожей и с плавниками на месте рук, прыснула. Миссис Мопсли тихо шикнула на нее. «Мистер Грей» числился среди постоянных клиентов, и насмехаться над ним в открытую не позволялось.
— Не сомневаюсь, что скоро ваши дела наладятся. Туша Мопсли содрогнулась в попытке пожать плечами.
— Пока бродячие артисты не уйдут — вряд ли,- пробормотала она.
Девушки зашептались, выражая согласие. Эдвард резко сел, запахнулся в халат и затушил сигариллу.
— Бродячие артисты? — переспросил он.

Однажды я сказал мистеру Муну, что честь, которую он оказывал своими визитами непристойному заведению миссис Мопсли,- достойный порицания порок, пятно на его репутации, в остальном почти безупречной, и что извращенное влечение к этим несчастным ошибкам природы совершенно недостойно такого человека, как он. В ответ мистер Мун заявил, что данное влечение суть издержки его пытливого ума и характера, а кроме того,- добавил он еще убедительнее,- дом миссис Мопсли сам по себе не есть зло, а всего лишь признак больного общества. Миссис Мопсли, заявил мистер Мун, предоставляла этим девушкам убежище, где они могли бы укрыться от мира, который ненавидит их и боится.
В отношении общества он, пожалуй, прав. Наше общество действительно таково, и не миссис Мопсли ответственна за то, что эти несчастные женщины оказались в подобном положении. От себя я могу добавить, что готов жизнь положить на то, чтобы изменить его, улучшить и переделать. Но если оставить в стороне филантропические добродетели миссис Мопсли, одна вещь остается фактом — той ночью именно хозяйка борделя дала мистеру Муну ключ к разгадке убийств Хонимена и Данбара.

— Расскажите мне об этих бродячих артистах. Одна из девушек хихикнула.
— Это циркачи,- объяснила миссис Мопсли.- Устраивают карнавалы. Показывают всяких уродцев и дают представления на ярмарках. Но некоторые из этих уродцев еще и проделывают всякие штучки на стороне. Должна вам сказать, они подрывают мой бизнес.
— Какие они?
Миссис Мопсли издала стон.
— Разные — русалки, лилипуты, есть девушка, которая может надувать глазами шары. Где нам тягаться с ними?
Вернулась Мина.
— А мы-то что? — Она рассеянно пригладила бороду.- Они сами влезли в наше дело, причем по-наглому.- Девушка устроилась рядом с мистером Муном, мимолетно, без всякого чувства чмокнула его в щеку и продолжила расчесывать растительность на лице.
Эдвард едва взглянул на нее.
— И как давно они здесь?
— С месяц или около того.
— У них есть акробаты? Гимнасты? Кто-нибудь, кто может влезать по стене дома?
— Даже и не знаю, — рассмеялась миссис Мопсли. — У меня нет желания посещать их представления.
Тут заговорила дурочка Клара.
— Я была. Я видела, как один из них взбирался на церковь и танцевал на шпиле. Говорят, он может взобраться куда угодно. Его зовут за это Человек-Муха. Оно и правда, видок у него еще тот.
— А как он выглядит?
— Сэр, он ужасный с виду. У него чешуя по всему лицу…
— Чешуя? Ты уверена? Клара бешено закивала.
Мистер Мун встал. Без всякого намека на стыд он отбросил халат и торопливо оделся на глазах у девушек.

Без всякого намека на стыд он отбросил халат и торопливо оделся на глазах у девушек.
— Где ярмарка?
— А это что, так важно?
— Важнее, чем ты думаешь,- ответил он, сражаясь с запонками.
— К югу от реки. Где-то в миле от моста Ватерлоо. Поблагодарив Клару, мистер Мун бегом направился к выходу. Миссис Мопсли с трудом поднялась на ноги.
— Всегда рада вас видеть, мистер Грей. Вы еще зайдете?
— Будьте уверены!
Из борделя он помчался на Гудж-стрит, где, остановив первую попавшуюся двуколку, велел гнать до Альбион-сквер.
— Ну,- миссис Мопсли погрузила свое мясистое безобразие в мягкое кресло,- хотя бы один довольный клиент.

Неподалеку от Театра чудес околачивался малолетний бродяга.
— Эй, приятель! — окликнул его мистер Мун, выпрыгивая из двуколки.
— Да, сэр? — Оборванный недокормыш вопросительно уставился на него.
— Получишь соверен, если доставишь записку в Скотленд-Ярд.- Эдвард нацарапал послание и протянул пареньку.- Отдашь человеку по имени Мерривезер. Понял?
— Соверен? — обалдело переспросил бродяга.
— Два, если поторопишься. Пошел. Парнишка сорвался с места и унесся в ночь. Мистер Мун сбежал по ступенькам в жилое подземелье. Спейт сонно похрапывал.
Миссис Гроссмит наливала себе стаканчик на ночь, когда Эдвард ворвался в кухню.
— Опять прогуливались? — неодобрительно поинтересовалась экономка.
— Где Сомнамбулист?
— Спит, сэр, уже три часа ночи.
— Так разбудите его,- воскликнул мистер Мун, устремляясь к спальне.
— Что-то случилось? — Миссис Гроссмит совершенно не удивилась, так и не дождавшись ответа.
— Мы нашли его! — кричал Эдвард, тряся великана за плечи.- Мы нашли убийцу!
Получасом позже мистер Мун, миссис Гроссмит и Сомнамбулист стояли под нудным серым дождем на ступеньках театра.
— Что творится-то? — поинтересовался мистер Спейт, разбуженный суматохой.
Никто не обратил на него внимания.
— В такую ночь на улицу не выходят, — жалобно проговорила миссис Гроссмит.
— У нас нет выбора,- вздохнул Эдвард.
— И куда же вы собрались так поздно?
Прежде чем он успел ответить, на Альбион-сквер вырулил кеб, и оттуда вывалился раздраженный Мерривезер в сопровождении двух дюжих полицейских, одетых в штатское.
— Лучше бы вам не ошибиться,- засопел он.- Вы вытащили меня из постели.
Сомнамбулист понимающе кивнул.
— Давайте отправляться, пока погода совсем не испортилась. Если все, что вы говорите,- правда, это будет лучший арест в моей карьере.
— Я вас когда-нибудь подводил, инспектор? Ответ Мерривезера потонул в звуках дождя. Впрочем, может, оно и к лучшему.
Кеб тронулся, а миссис Гроссмит и Спейт побрели назад к театру, печально покачивая головами в неожиданном приступе солидарности. Глядя, как бродяга стоически устраивается на ступеньках, экономка вдруг ощутила укол совести.
— Мистер Спейт… — сказала она. — Могу ли я предложить вам стаканчик?
Нищий благодарно кивнул, с трудом поднялся на ноги, и они вдвоем спустились по лестнице в тепло и милосердный уют хозяйской кухни.

Едва пассажиры кеба добрались до ярмарки, дождь стал проливным и, что еще хуже, откуда ни возьмись, наполз густой туман, придав даже самым невинным частям пейзажа неестественный, угрожающий вид.

Странствующие актеры расположились в миле от моста Ватерлоо, облюбовав небольшой пустырь между рядами жилых домов. Неподалеку виднелась церковь.
Сам балаган состоял примерно из десятка фургонов, поставленных неправильным кругом в центре пустыря. На нескольких из них висели плакаты и афиши, возвещавшие о состязаниях борцов, различных забавах, представлениях и прочих действиях того же рода. Реквизит и оборудование, необходимое для всего вышеперечисленного, было давно разобрано и спрятано на ночь. Хозяева фургонов по большей части уже спали, и лишь две небритые личности с апатичным видом сидели возле чахлого костерка.
Увидев приближающихся переодетых полицейских, один из них поднял голову. В его глазах сверкнула откровенная враждебность.
— Че надо? — прозвучал вопрос, заданный довольно грубым тоном.
В левом ухе спросившего болталось металлическое кольцо, какое обычно вдевают в ноздри быкам.
Мерривезер, привыкший к переговорам с людьми подобного ранга, решил не вступать с ним в полемику. Вместо этого он заявил, что хочет видеть хозяина, чтобы получить у него кой-какую информацию за деньги. Человек с кольцом в ухе смерил инспектора подозрительным взглядом, но тем не менее встал и тяжелой походкой убрел в туман. Самый смелый из полицейских — его звали Морленд — предпринял попытку заговорить с оставшимся у костра цыганом, но тот просто отмахнулся.
Наконец явился сам хозяин. Вероятно, туман сгустился еще сильнее, иначе как еще объяснить внезапное появление предводителя труппы. Он словно материализовался из воздуха в нескольких дюймах от правого локтя Сомнамбулиста. Хозяин окинул великана с ног до головы взглядом фермера, оценивающего скотину на ярмарке.
— К нам работать пойти не хотите? Вертлявый остролицый субъект представился как мистер Кинг.
— Чем могу помочь, милсдари? Видать, что-то чертовски важное привело вас сюда в такой час и в такую погоду.
— Мы ищем одного человека,- произнес Мерривезер.
— Людей тут полно,- хихикнул мистер Кинг. Он явно не горел желанием помочь.
— Его называют Человек-Муха,- встрял в разговор мистер Мун.
На неприятном лице хозяина появилась гаденькая кособокая усмешка.
— Так вы за Мухой пришли? И что он на этот раз натворил?
— А почему вы решили, будто он что-то натворил? — осторожно поинтересовался иллюзионист.
— Ой, да он всегда во что-нибудь вляпается. Муха парень бойкий.- Кинг стрельнул языком, облизав нижнюю губу.- Очень бойкий.
— Мы можем его увидеть? Хозяин пожал плечами.
— Не хочется будить парня. У него завтра трудный день. Понимаете, он же наша звезда.
Мерривезер достал кошелек и вытащил пятифунтовую купюру.
— Если проведете нас к нему, дам вдвое больше. Кинг услужливо поклонился.
— Следуйте за мной, джентльмены. Держитесь поближе. Туман — опасная штука.
Им достало здравого смысла его послушаться, поскольку из-за тумана Лондон кончался где-то в футе от них. Туман цеплялся за одежду, норовил заполнить все ее складки и липко ткнуться носом в кожу. Сырой, холодный, он пробирал до костей. Сомнамбулист вздрогнул, и Эдвард коснулся его руки.
— Я знаю, старина,- вздохнул он.- Извини.
Кинг повел их к облезлому фургону канареечной расцветки. Повозка стояла несколько на отлете, напоминая самого маленького поросенка, отставшего от стада сородичей. Приблизившись к нему, мистер Мун разглядел на каждой его стороне по крупной надписи «ЧЕЛОВЕК-МУХА», а рядом странные, дурно выполненные изображения черного цветка с пятью лепестками.

Приблизившись к нему, мистер Мун разглядел на каждой его стороне по крупной надписи «ЧЕЛОВЕК-МУХА», а рядом странные, дурно выполненные изображения черного цветка с пятью лепестками.
Мистер Кинг постучал в дверь.
— Гости! — крикнул он.- К тебе гости! Изнутри послышалось глухое рычание.
— У них есть деньги,- вкрадчиво проговорил хозяин.
И снова в ответ раздалось лишь злобное звериное рычание.
— Мы только хотим задать вам пару вопросов, — рассудительно произнес мистер Мун.- И готовы предложить за это хорошее вознаграждение.
Дверь неохотно отворилась, и наружу высунулась странная голова. Поначалу все вновь прибывшие испытали глубокое сомнение, человек ли перед ними. Их взглядам явился второй Калибан[11]. Звероподобный, свирепый, с лицом, покрытым тошнотворного цвета наростами и чешуей. Он уставился на них и снова зарычал.
Мерривезер нервно кашлянул.
— Он что, всегда так выглядит? Кинг самодовольно ухмыльнулся.
— Я же вам говорил. Он парень бойкий. Эдвард пропустил его слова мимо ушей.
— Мы не причиним вам вреда. Муха неуверенно посмотрел на них.
— Меня зовут Эдвард Мун, а это Сомнамбулист, мой помощник. Мы расследуем смерть Сирила Хонимена, и…
Прежде чем он успел произнести еще что-нибудь, Муха в ужасе завопил.
— Мун! — Ткнув в мистера Муна пальцем, он заверещал нечеловеческим утробным голосом: — Мун!
— Молодец! — улыбнулся Эдвард.
— Мун!
— Верно. Ты прежде слышал мое имя?
Не слушая его, Человек-Муха рванулся мимо них и исчез в густых комьях тумана. Он скрылся так проворно, что все они, даже Сомнамбулист, оказались слишком ошарашены и не успели перехватить его.
— Похоже, вы ему не понравились, — хмыкнул Кинг и протянул руку.- А теперь мое вознаграждение…
Мистер Мун оттолкнул его в сторону.
— Да пошли вы со своим вознаграждением,- воскликнул он, устремляясь в туман.
Ночное марево поглотило его в мгновение ока.
— За мной! — скомандовал Мерривезер.
Вместе с Сомнамбулистом полицейские рванули вслед за Муном. Мистер Кинг пожал плечами и побрел назад в лагерь.
Эдвард с трудом различал мелькавшую впереди фигуру, ужасную, безобразную, то появлявшуюся, то исчезавшую. Он проклинал туман. За спиной иллюзионист слышал крики товарищей, пытавшихся найти дорогу.
Муха пролетел через пустырь и помчался по улицам. Мистер Мун едва поверил глазам, увидев, как человек прыгнул на стену дома и с грацией дикой кошки стремительно взбежал до самой крыши.
— Пожалуйста! — беспомощно крикнул Эдвард.- Я просто хотел поговорить с вами!
Муха издал в ответ то ли рык, то ли шипение. Возможно, Эдварду лишь почудилось, но существо по-прежнему выкрикивало его имя.
— Стойте! — звал иллюзионист.- Спускайтесь!
Тварь не слушала его. Доскакав до края крыши, Муха перелетел на соседний дом и без передышки пустился дальше, в направлении церкви. Он продолжал верещать, дергаться и подпрыгивать на бегу, гротескно вырисовываясь на фоне ночного неба. Из тумана вынырнул Мерривезер во главе небольшого отряда.
— Где он? — спросил инспектор, задыхаясь после пробежки.
Эдвард молча указал наверх. Тварь успела миновать еще несколько зданий. В какое-то мгновение Муха неуверенно всплеснул руками, восстанавливая равновесие на коньке дома.

В какое-то мгновение Муха неуверенно всплеснул руками, восстанавливая равновесие на коньке дома.
— Господи боже мой! — Детектив перекрестился. — Это правда?
— Боюсь, что так.
— Похоже, это и есть наш убийца.
— Он знает меня, инспектор,- заметил мистер Мун.- Кто-то предупредил его о нашем приходе. Он действовал не один!
— Когда мы посадим его за решетку,- педантичным тоном произнес Мерривезер,- то напомните, чтобы я его спросил об этом.
Вверху грохотала по крышам их добыча. Пока преследователи бежали к церкви, Муха полностью исчез в тумане, однако вскоре серое марево ненадолго рассеялось, и беглец обнаружился на колокольне. Раскачиваясь на флюгере, он выл на луну.
— Спускайся! — позвал мистер Мун.- Пожалуйста! Тварь выкрикивала в ночь какую-то похабщину. Эдвард повернулся к Сомнамбулисту.
— Ты не мог бы…
Прервав его жестом, великан нацарапал на доске:

БАЮСЬ ВЫСАТЫ

— Великолепно,- пробормотал Мерривезер, а иллюзионист бросил на ассистента разочарованный взгляд.
Инспектор обернулся к полицейским. Оба поспешно замотали головами.
— И как же, черт побери, мы снимем его? — воскликнул детектив в отчаянии.
Мистер Мун опять воззвал к Человеку-Мухе.
— Прошу тебя! Мы не причиним тебе зла! Честное слово.
Тварь снова провизжала что-то маловразумительное.
— Что это он говорит? — не понял Мерривезер.
— Кажется, я расслышал,- подал голос Морленд, известный невероятной остротой слуха. — Похоже на… «Господь с тобой».
— Что?! — переспросил мистер Мун. Муха завыл.
— Прошу тебя, что бы ты ни собирался сделать — остановись! — крикнул ему Эдвард.- Мы можем тебе помочь!
Но было слишком поздно. Муха снова издал душераздирающий вопль, и на сей раз все отчетливо расслышали прозаическую и довольно обычную в повседневной жизни фразу. Вот только в сложившихся обстоятельствах звучала она тревожно и ошеломляюще неуместно.
— Да пребудет с тобой Господь!
С этими словами тварь оттолкнулась от остроконечной церковной крыши. К счастью, туман скрыл его соприкосновение с землей, однако все присутствующие с тошнотворной отчетливостью услышали жуткий удар и хруст ломающихся костей.
Мерривезер бросился к неподвижному телу, пощупал пульс.
— В лепешку,- прокомментировал он. Мистер Мун замер над трупом несчастного существа.
Теперь Муха выглядел до странности хрупким. Уязвимым.
— Смерть человека-мушки,- пробормотал иллюзионист.
— Именно,- хмыкнул инспектор.- И похоже, прихлопнули эту мушку мы.
Эдвард уставился на полицейского, и на лице его читалось отвращение.
— Это не конец,- тихо произнес он, исчезая в тумане.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Через неделю на Лондонском мосту иллюзионист вновь наткнулся на уродца.
— Мистер Мун!
Сутулая фигура возникла в противоположном конце пролета. Незнакомец приветливо махал Эдварду шляпой. Внешне он напоминал горгулью, слетевшую с городской крыши и беспардонно разгуливающую по городу.- Вы появились чуть позже, чем я ожидал.

— Вы появились чуть позже, чем я ожидал.
Иллюзионист с подозрением окинул взглядом приземистую фигуру.
— Разве мы встречались?
— Неужели вы могли так быстро забыть меня? — Разочарованию уродца не было предела.
— Мистер Крибб? Человечек криво ухмыльнулся.
— Он самый.
Фраза прозвучала скорее как заявление, нежели подтверждение догадки, словно Крибб ни секунды не сомневался в том, что его сразу же узнают. Он протянул левую руку с четырьмя пальцами. Для приветствия.
Мистер Мун предпочел не заметить жеста.
— Мне казалось, вы пообещали, что мы больше не встретимся.
Растерянное выражение на лице Крибба едва не вызвало у Эдварда припадка бешенства.
— Я обещал? Ну, наверное, по отношению ко мне это так и есть. А по отношению к вам… скажем так, время для нас двоих течет по-разному.
Иллюзионист раздраженно фыркнул и двинулся прочь.
Крибб крикнул ему вдогонку:
— Я могу рассказать вам правду о Мухе.
Мистер Мун, хоть и остановился, однако возвращаться не стал. Лицо его оставалось по-прежнему непроницаемым.
— Что вам известно?
Крибб вновь продемонстрировал свою отвратительную ухмылку.
— Давайте прогуляемся.
— Зачем?
— Потому что мы с вами обычно прогуливаемся вместе. Потому что мы должны прогуливаться, потому что мы уже прогуливались. Смотря под каким углом посмотреть, конечно, но месяц назад мы это уже сделали.
— Я слишком занят,- запротестовал Эдвард. Он уже почувствовал, как старый приятель по имени «любопытство» настойчиво дергает его за рукав.
— Просто пройдитесь со мной.
Мистер Мун последовательно изобразил момент замешательства и неуверенности, тяжкий вздох, нарочитый взгляд на часы, намекающий на крайнюю занятость, кивок, полуусмешку и под конец — неохотное согласие.
Вместе они двинулись по Лондонскому мосту.
— Здесь бывали викинги,- словно бы между прочим заметил Крибб.- Девятьсот лет назад они разрушили этот мост[12].- Он оживленно жестикулировал, словно не в меру усердный преподаватель, с первой же лекции пытающийся произвести впечатление на студентов. Интонация его сменилась с разговорной на риторическую.- Скандинавы привязали свои ладьи к опорам моста, к его балкам и брусьям и принялись грести. Идя вниз по течению, ладьи обрушили мост, опрокинули это величественное сооружение в Темзу. Лондонский мост рухнул. Но он был восстановлен. Много раз его восстанавливали. Город продолжает существовать.
— Зачем вы все это мне рассказываете? — поинтересовался мистер Мун, несколько озадаченный импровизированной лекцией по истории.
Крибб промолчал. Складывалось впечатление, будто отвечать на подобные вопросы ниже его достоинства. Вместо этого он обернулся к Эдварду и произнес:
— Вы не из тех, кто смиряется с поражением.
— Верно.
— Вы привыкли распутывать преступления за час или два работы в Архиве, разгадывать загадки, не поднимаясь из кресла, приходить к важному умозаключению в объятиях девушки-уродца в доме миссис Мопсли.
— Откуда вы это знаете?! — Эдвард почти испугался. Крибб пожал плечами.
— Вы сами мне рассказали. Или, точнее, расскажете. Но вам еще столько всего предстоит узнать. Вы не понимаете сути убийства Хонимена. Не знаете, откуда Мухе известно ваше имя. У вас столько вопросов.- Он помолчал.- И чудовищно мало ответов.

— И чудовищно мало ответов.
— Если вы что-то знаете, предлагаю сказать вам это сию секунду. Иначе мне, возможно, придется привлечь на свою сторону силу закона.
— Пожалуйста.- Теперь Крибб походил на раздосадованного, но не утратившего милосердия директора школы.- Не надо мне угрожать. У меня связаны руки. Существуют определенные правила.
— Чего вы хотите?
— У всех преступлений есть подоплека, мистер Мун. Все убийства происходят в результате замысловатой последовательности событий. Порой эти события длятся часы, дни, недели. Чаще это вопрос нескольких месяцев или лет. Но иногда, в очень редких случаях, одна-единственная смерть — результат работы целых столетий. Вам недостает перспективы. Я задумал небольшую экскурсию. Хочу показать вам город.
— Я его видел.
— Лондон раскинулся под нами, как огромная книга. Идите за мной, и я научу вас ее читать.
Оставив мост за спиной, они быстро зашагали по Аппер-Темз-стрит, вышли на Куин-стрит, а с нее на Кэннон-стрит, где остановились перед заброшенной, запущенной церковью.
— Церковь Святого Свитина,- поведал Крибб безапелляционным тоном экскурсовода.
Он вошел внутрь. Эдвард последовал за ним.
В перерыве между службами церковь почти пустовала. Запах плесени и ладана густо наполнял воздух. Горстка верных прихожан сидела по скамьям, некоторые погрузились в молитву, другие спали. В одном ряду храпел старый пьянчуга с носом картошкой, отупевший от выпивки. В отсутствие священника или же проповедника они как нельзя лучше олицетворяли заблудшее стадо, лишенное пастуха.
Мистер Мун наблюдал, как его спутник остановился перед алтарем и что-то рассматривал, подняв голову.
— Эдвард! — позвал он.- Идите сюда! Иллюзиониста вновь возмутила фамильярность малознакомого человека.
— Что мы тут делаем?
— Видите? — показал Крибб.
На темной стене, высоко над алтарем, под двумя заплесневелыми херувимами виднелся большой кусок каменной кладки, поросшей мхом, поблекшей от времени и недостатка света, совершенно не вяжущейся с остальной частью здания. Наверное, известняк или песчаник, решил Эдвард.
— И на что же я должен смотреть?
— На лондонский камень, — прошептал Крибб полным благоговения голосом.
Иллюзионист раздраженно уставился на него.
— Существует много историй о происхождении этого города, — начал уродец, не обращая внимания на нервные взгляды разбуженных его голосом прихожан.- Согласно одной из легенд, основателями города были выходцы из Греции. Говорят, что Брут[13] приплыл сюда, ведомый сновидением, ниспосланным ему Дианой, в котором она предсказала всю историю Лондона. «За закатом»,- сказала она.- В этом месте своего повествования мистер Крибб слегка спародировал женский голос.- «За владениями галлов лежит остров. Некогда на нем жили великаны, ныне же он покинут и пустынен. Я подготовила его как убежище для твоего народа. В грядущие годы он станет второй Троей. Род царей пойдет в этой земле от тебя, и весь круг земной подчинится их власти».
Мистер Мун зевнул.
Крибб продолжал. Древняя история плавно струилась с его уст.
— Богиня дала Бруту этот самый камень. Она пообещала, что город будет процветать до тех пор, пока существует камень. Но ее предостережение совершенно ясно — если камень пропадет, город погибнет.- Он окинул взглядом убогий интерьер церкви.- Сказать почести, мне кажется, что мы просто обязаны получше заботиться о нем.
— Очень милая сказочка,- хмыкнул Мун, снова уставившись на камень.

— Это место всегда считалось священным. То, что здесь находилось когда-то, на месте, где мы сейчас стоим, было до основания разрушено Боудиккой[14]. Через несколько лет археологи найдут след ее мщения. Это рубец красной земли, алая нить, тянущаяся через всю историю Лондона. Даже теперь тут чувствуется что-то неуловимое… Вы не находите?
Мистер Мун поморщился.
— Послушайте,- как можно рассудительнее произнес он,- почему бы нам не забыть обо всем этом и не пойти выпить?
— Вы должны понять сущность города, — нахмурился Крибб.- Идемте. Надо еще кое на что посмотреть.
Разозленный, но вместе с тем и заинтригованный, Эдвард последовал за ним вверх по Кэннон-стрит к центру финансового района. Он никогда не испытывал особого желания бродить по этим местам. Несмотря на внешнюю роскошь, здесь присутствовало что-то неуловимо гнетущее. Нечто серое и давящее. Скопища бизнесменов в черном расхаживали по улицам, словно самодовольные вороны, совершенно не обращая внимания на иллюзиониста и его уродливого спутника. В здешнем воздухе преобладал характерный запах, по большей части непривычный для обоняния Эдварда,- всепроникающий аромат коммерции, густой, сухой, не первой свежести запах денег.
Они свернули на Кинг-Уильям-стрит и срезали путь к Треднидл-стрит через Чейндж-элли.
— Большая часть этого района будет разбомблена[15],- уверенно произнес Крибб.
— Разбомблена?
— Разрушена, стерта с лица земли при воздушном налете.
— Невозможно.
— Церковь Святого Свитина, например, через сорок лет обратится в груду камней. На ее месте построят банк. И не останется никакого намека на то, что эта церковь вообще когда-то существовала.
— Откуда вы знаете?
Неприятная физиономия Крибба на миг помрачнела.
— Я видел это. И не раз. Первые бомбы упадут лет через десять — двадцать, не позднее.
— Шутите,- рассмеялся мистер Мун.
Крибб раздраженно усмехнулся и зашагал быстрее, заставив Эдварда пуститься следом трусцой, чтобы догнать его. Они вышли на Треднидл-стрит, где перед ними встали два центральных здания города — Ратуша и Банк Англии.
— Меня всегда озадачивали эти статуи,- рассеянно произнес Мун, указывая на пару видавших виды скульптур, монолитных стражей над дверьми Ратуши. Двое каменных великанов, одетых в звериные шкуры, держали в руках деревянные палицы.
— Значит, вы все-таки хотите узнать?
— Мне любопытно.
Крибб выдал информацию с самоуверенностью ходячей энциклопедии.
— Это Гог и Магог. Последние великаны Англии, которых Брут поставил охранять городские ворота. Легенда говорит, что их изгнал из города король Луд[16] после кровавой драки.
— Откуда вы столько знаете о городе?
— Я не могу уйти. Я заточен в его границах. Но я не потому вас сюда привел.- Крибб кивнул на Банк Англии.- Смотрите.
— Пару лет назад я предотвратил ограбление банка,- как бы между прочим заметил мистер Мун.- Мы с Сомнамбул истом до сих пор смеемся, вспоминая об этом случае. Парень пытался прокопать ход в подвалы, надеясь добраться до золотого запаса, но оказался в канализации. Мы тогда постарались на совесть.
Крибба, похоже, несколько раздосадовал уход от темы.
— Я хочу, чтобы вы посмотрели на него. По-настоящему. Почуяли его истинную сущность. Увидели под кожей костяк. Поняли, что он олицетворяет.
Мгновение они молчали.
— Отравленное сердце Лондона! — прошипел Крибб, взорвавшись внезапной яростью.

Поняли, что он олицетворяет.
Мгновение они молчали.
— Отравленное сердце Лондона! — прошипел Крибб, взорвавшись внезапной яростью.- Чудовищная язва в центре столицы! Мы порабощены, мистер Мун, и все, что нас окружает,- знак нашей покорности.
— Если вам так угодно.
— Будьте уверены, Сити, само средоточие этих козней, оно и есть первый двигатель преступлений. Теперь я должен вам показать еще одну вещь.
Он пошел прочь, и мистер Мун последовал за ним. Они вернулись прежним путем, по Кинг-Уильям-стрит, затем поспешили к Монументу (огромной дорической колонне, возведенной в семнадцатом веке в память о Великом пожаре[17]).
Простите мне, если пояснение в скобках звучит для вас оскорбительно — я добавил его исключительно для людей несведущих и туристов. Надеюсь, что мои читатели достаточно образованны, чтобы оценить творения Рена[18] без пояснений, но, к сожалению, нельзя не брать в расчет и тупиц. Я не могу поручиться за всех читателей данной рукописи, и трагедия состоит в том, что мне, увы, еще ни разу не удавалось переоценить интеллект массового читателя.
Близ Монумента на Кинг-Уильям-стрит рабочие возводили какое-то сооружение.
— Поезда,- коротко бросил Крибб, когда они прошагали мимо.- Обновляют подземку.
Они купили билеты в небольшой кассе снаружи и прошли в Монумент. Взобравшись по спиральной каменной лестнице на вершину, они вышли на холодный осенний воздух, взмокшие и запыхавшиеся. Тонкий металлический поручень казался единственным барьером между ними и тошнотворно долгим падением.
Последние посетители уже спускались, и на лестнице возникало некоторое замешательство, если несколько пар пытались протиснуться мимо друг друга или друг друга обогнать. Крибб и мистер Мун ненадолго остались вдвоем.
Они смотрели на Лондон. Начинался дождь, нудный, моросящий, бесцветный, казалось, будто вся панорама города завешена мрачным пыльным занавесом.
— Отвратительное зрелище, не находите? — заметил Крибб.- Вы видите город таким, какой он есть, без прикрас. После Великого пожара Рен хотел построить новый город — Лондон своей мечты, новый Иерусалим, сияющую столицу, основанную на чистых геометрических линиях.
— И что случилось?
— Город одолел его. Он отказался подчиняться, оставался своенравным, беспорядочно воспроизводящимся существом, обителью греха. Я так ему, Кристоферу, и сказал. Когда он шел по выгоревшим руинам собора Святого Павла, то споткнулся о камень, оказавшийся могильной плитой. А поднявшись и отряхнувшись, он увидел надпись на латыни: «Resurgam» — «Я восстану».
— Вы пытаетесь что-то объяснить мне?
— Стараюсь изо всех сил. Но есть предел тому, что я могу рассказать.
— Вы всегда так загадочны? Крибб осклабился.
— Монумент имеет высоту двести два фута. По совпадению, памятник Нельсону на Трафальгар-сквер ровно такой же высоты.
— Это имеет значение?
— Тайная геометрия, мистер Мун. Город полон ею. Появился гид и педантично оповестил их, что Монумент закрывается и они должны немедленно сойти вниз.
— Куда теперь? — спросил Мун, едва они вышли.
— Думаю, пойдем пить чай с булочками.

Несмотря на сомнительную репутацию и неблаговидную внешность, в Томасе Криббе присутствовало нечто притягательное, почти магнетическое. Во всяком случае, так утверждал мистер Мун — сам я никогда Крибба не видел. Но все же, попивая чай с булочками в Чипсайдской кофейне, Эдвард вдруг ощутил, что стал теплее относиться к уродцу.

Иллюзионист постоянно подшучивал над обильными знаниями собеседника в области истории Лондона и пытался вытянуть из него обещанные секреты, однако Крибб отказывался говорить о Человеке-Мухе и убийствах Хонимена и Данбара. За второй чашкой «Эрл Грея» мистер Мун решился-таки задать вопрос, который ему трудно было сформулировать так, чтобы это не выглядело глупо. Однако сейчас он предпочел проявить искренность.
— Почему вы всем говорите, будто путешествуете во времени?
Крибб поиграл в чашке ложечкой.
— Я ничего такого не говорю. Я просто признаю, что жил в будущем.
— Я вам не верю.
— Во что вам верить, это ваше дело. Но вот что я вам скажу: через девять лет король[19] умрет. Через тринадцать лет мы вступим в войну, а через двадцать лет еще в одну. В тысяча девятьсот пятьдесят втором году сотни лондонцев умрут от ядовитого тумана[20]. Через десять лет силуэт города необратимо изменится — поднимутся небоскребы. А через сто лет огромные и страшные храмы будут построены на том месте, где ныне процветают доки и судостроительные верфи.
Мистер Мун уставился на него, искренне восхищенный подобным нахальством.
— Но как вы можете утверждать, что все это знаете?
— Я пережил это.
Эдвард неуверенно рассмеялся.
— Говорить вы умеете. В этом вам не откажешь. Прежде чем Крибб успел ответить, возле их столика возник нежеланный гость, оповестивший о своем появлении вежливым кашлем.
— Джентльмены…- Он кивнул в знак приветствия. Мистер Мун даже не посмотрел в его сторону.
— Скимпол,- спокойно констатировал Крибб.
— Мы разве знакомы? — нервно произнес альбинос.
— Вы все равно не вспомните меня,- ушел от ответа уродец.
— Нет,- уставился на него Скимпол.- Нет, я вас не знаю. Вот моя визитка.
Крибб с видимым отвращением повертел в руках протянутый ему пустой картонный четырехугольник.
Скимпол взглянул на них поверх пенсне, и на его губах возникла слабенькая улыбка, безошибочно свидетельствующая о его неискренности.
— Мне жаль прерывать вас, но я настаиваю на короткой беседе.
— Вы что, следили за мной? — гневно сдвинул брови мистер Мун.
— Благодарю за экскурсию. Очень поучительно.
— Да пожалуйста. — Крибб разглядывал его с откровенным любопытством.
— Чего вы хотите? — рявкнул Эдвард.
— Того, о чем прошу вас уже несколько недель. Помощи. Не больше и не меньше. Даю слово, вы получите солидное вознаграждение.
— Вы уже получили ответ.- Иллюзионист едва сдерживался от ярости.
— Прошу вас,- взмолился Скимпол.- Городу грозит опасность!
— Это вы так говорите.
— Я думал, после Клэпхема вам не терпится восстановить репутацию. Не вынуждайте меня прибегнуть к крайним мерам.
— Никогда,- выпалил мистер Мун, ощетинившись после угрозы, прозвучавшей из уст альбиноса.
Скимпол мелодраматично вздохнул.
— Тогда, боюсь, вы не оставляете мне выбора. Мы еще встретимся.
Отвесив вежливый поклон, он выскользнул из кофейни.
— Неприятный тип,- задумчиво жуя булочку, заметил Крибб.- Как я понимаю, друзьями вас не назовешь.
Мистер Мун покачал головой.
— Скимпол играет на человеческой слабости,- резко произнес он.- Этот тип питается мелочной завистью и пороками.

— Этот тип питается мелочной завистью и пороками. Поверите ли, но за ним вся сила страны и короля. Он работает на государственный департамент. И департамент этот, как ни смешно, зовется Директорат.
— Между вами что-то было?
— До того, как я познакомился с Сомнамбулистом,- мрачно ответил Эдвард.
— До того? — Крибб выглядел несколько удивленным.- На вас посмотришь, так вы словно всю жизнь вместе.
— Когда-то… Много лет назад у меня был напарник.- Иллюзионист помолчал.- Молодой человек. Он обладал аналитическими способностями даже большими, нежели мои. Он легко мог превзойти меня в будущем. Если бы мир оказался более гуманен, чем есть. Он был красив. Потрясающе красив.
Крибб вежливо отпил кофе, ошарашенный неожиданным выплеском эмоций.
— Не стану вдаваться в подробности, но Скимпол нашел его ахиллесову пяту. Нелепая случайность, крохотная неосторожность, минутная слабость, и все. Директорат просто затравил его, а затем, прибегнув к шантажу, заставил работать на себя. Бедный мальчик повиновался приказам альбиноса, только чтобы не допустить скандала. И ради собственного блага, и ради меня.- Мистер Мун печально закрыл глаза.- В конце концов за свое самопожертвование он заплатил всем, что имел. Работая на Директорат, он был…- Иллюзионист издал смущенный кашель.- Для меня он был потерян. Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я никогда не соглашусь работать на Скимпола, почему я едва удерживаюсь от того, чтобы пристрелить его на месте.
— Меня беспокоит то, что он подразумевает… под крайними мерами.
Эдвард пожал плечами.
— Я сумею о себе позаботиться.
— Сомнамбулист не говорил вам обо мне?
— Нет. А что? Должен был?
— Может, я и ошибаюсь, но мне показалось, что он меня узнал.
— Узнал вас?
— Выглядит невероятно, согласен. Я уверен, что он помнит меня. Но мне вот что любопытно: как познакомились вы?
— А разве вам в вашем будущем о нас и так все не известно? — В голосе мистера Муна прорезалась откровенная ирония.- Разве меня в завтрашнем дне не изучают в университетах? Разве мои изваяния не стоят на всех улицах?
— Боюсь, там вы забыты. Вы всего лишь сноска, Эдвард. Одна из второстепенных фигур истории.- Крибб, казалось, не заметил, как его слова ранили собеседника.- Но мы отвлеклись. Вы собирались рассказать мне о Сомнамбулисте.
— Я не собирался,- возразил иллюзионист.- Это вы хотели узнать.
— Тогда прошу вас.
— Он сам пришел ко мне. Я наткнулся на него рождественской ночью несколько лет назад.
— Земля была усыпана снегом? — уточнил Крибб.- На Альбион-сквер пели рождественские песенки? Беспризорники лепили снеговиков?
— Да, как обычно.- Мистер Мун удивленно взглянул на него.- А в чем дело?
— Просто рисую сцену. Продолжайте.
— Да особо и рассказывать не о чем. Я услышал стук в дверь и увидел его, дрожащего от холода.
— Прямо как бродячий кот.
— Я предпочитаю считать его найденышем. Хотя не понимаю, зачем я вам это говорю. Надеюсь, я могу полагаться на вашу скромность?
Крибб кивнул.
— Пора заканчивать.- Эдвард встал.- У меня вечером представление.
На улице он подозвал экипаж.
— Спасибо за разговор,- поблагодарил иллюзионист, когда кеб резко остановился перед ними.

— Не знаю, много ли я из него понял, но это определенно меня развлекло.
— Очень рад.
Мистер Мун забрался в экипаж и назвал адрес на Альбион-сквер.
— Не могли бы мы встретиться еще? — поинтересовался Крибб.
Эдвард на мгновение задумался.
— Я был бы не против.
Кеб уже тронулся с места, когда уродец вдруг что-то вспомнил.
— Мистер Мун! Я забыл! Я должен предупредить вас! Не встречайтесь с…
Его голос потонул в цокоте копыт и грохоте колес о мостовую. Экипаж с пассажиром, покинув финансовый район, радостно устремился по направлению к дому.
Инспектор Мерривезер в тот вечер присутствовал среди зрителей. Он смеялся и аплодировал так же радостно, как и остальные, хотя видел представление уже не первый десяток раз. Позже, в «Удавленнике», он поздравлял Эдварда и Сомнамбулиста, все время утробно хохоча, пожимая обоим руки и благодаря за успешное расследование убийств Хонимена и Данбара.
— Значит, я могу закрывать дело? — наконец поинтересовался он с надеждой в голосе.
Мистер Мун весь вечер казался погруженным в себя.
— Думаю, нет,- услышал инспектор от иллюзиониста.
— Но мы ведь нашли убийцу,- возразил полицейский.- Он лежит и гниет в морге.- Детектив повернулся к Сомнамбулисту.- Ты хоть помоги мне, парень. Поддержи меня.
Стул возле бара казался игрушечным по сравнению с оседлавшим его великаном. В руке ассистента колыхалась наполовину опустошенная пинта молока. Он мрачно покачал головой и вернулся к поглощению напитка.
— Нет мотива,- вдруг произнес мистер Мун.- Он был странствующим циркачом. Тогда почему? Ведь не за деньги же он убивал…
— Сбежал из какого-нибудь сумасшедшего дома,- пожал плечами Мерривезер.- Да не все ли равно! Людям вроде него мотив не нужен. Мы с вами оба знаем, что не он первый.
— Здесь есть связь. Муха знал мое имя. Он узнал меня.
Но инспектор упорно не желал соглашаться с доводами иллюзиониста.
— Вы устали. Все мы были сбиты с толку. Вы могли просто не так понять его… Вы увидели и услышали то, чего на самом деле не было.- Довольный собой, детектив выпил оставшееся пиво.- Извините.- Он отправился за новой порцией.
Сомнамбулист подергал Эдварда за рукав. Мистер Мун раздраженно повернул к нему голову.
— В чем дело?

ГДЕ ТЫ БЫЛ

Повисла долга пауза.
— С другом встречался.

КРИББ

— Ты следил за мной? Сомнамбулист яростно замотал головой.
— Знаешь, он уверен, что ты его узнал.

ПЛОХО

— Вообще, он довольно интересный парень, если узнать его поближе. Не надо быть столь предубежденным.
Великан принялся было писать ответ, однако Эдвард в приступе внезапного раздражения выбил мелок из его пальцев.
— Потом,- пробормотал он.
Вернулся инспектор. Его стакан переполняла маслянистая, зловещая с виду жидкость.
— Я пришел к решению, — объявил мистер Мун. — Наше расследование не закончено.
— Прошу вас,- взмолился Мерривезер.

— Прошу вас,- взмолился Мерривезер.- Я понимаю, что вам скучно, но это же смешно. Вскоре и другие дела появятся.
Иллюзионист пропустил его слова мимо ушей.
— Нам нужно мнение эксперта.
— Что вы имеете в виду? — Детектив настороженно прищурил глаз.
— В Лондоне есть только один человек способнее меня.
— Кто? — Мерривезер затаил дыхание. Мистер Мун поморщился, словно проглотил что-то горькое.
— Варавва.
Сомнамбулист лишь озадаченно посмотрел на него. Инспектор же отреагировал на произнесенное имя совсем иначе. Он в ужасе бухнул стакан на стойку, даже не пригубив его содержимое.
— Вы серьезно?!
Эдвард уже направлялся к дверям.
— Я хочу повидаться с ним сегодня же вечером. Мерривезер и великан обменялись страдальческими взглядами.
— Это невозможно,- возразил инспектор.
— Так сделайте, чтобы стало возможным,- рявкнул мистер Мун. — Надавите на должников. Подмаслите, если надо, чтобы колеса быстрее вращались. Встречаемся с вами обоими через час.
Царственно взмахнув рукой, он ушел. Сомнамбулист подобрал мел и нацарапал:

КУДА ИДЕМ

Мерривезер застонал. Лицо детектива как-то вдруг осунулось, а от его обычной жизнерадостности не осталось и следа.
— В Ньюгейт.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ньюгейт зиял в сердце Лондона подобно главному аванпосту ада на земле.
В ту пору, в самые последние годы своего существования, перед тем как ее снесли и заменили чем-то не столь откровенно потусторонним, тюрьма эта предназначалась лишь для приговоренных к смерти и ждущих казни преступников. Здесь томились грешники, взывать к душе которых было поздно, люди, утратившие всякую надежду, чьим единственным упованием оставался только высший суд. Любовь и милосердие обходили сие место стороной. Раковая опухоль на теле города пульсировала и трепетала всеми фибрами, исполненными смерти.
Мун, Сомнамбулист и инспектор прибыли туда вскоре после полуночи. Небо почернело от грозовых туч, и на них вновь посыпался серый, тоскливый дождь.
— И почему здесь всегда льет? — горестно пробурчал инспектор, выбираясь из экипажа.
— Я не заметил,- отрезал мистер Мун.
Он зашагал к черным воротам тюрьмы. Оба его спутника неохотно побрели следом. Великан, окинув взглядом громадину нависшего над ними строения, вздрогнул. Двое охранников со свирепыми лицами взирали на приближающихся гостей. Детектив подался вперед.
— Я инспектор Мерривезер. Это мистер Мун и Сомнамбулист. Нас ждут.
Один из охранников мрачно кивнул. Его лицо весьма удачно сочеталось с цветом мундира. После долгого громыхания ключами, скрежета щеколд и засовов вся троица получила дозволение пройти через маленькую внутреннюю дверцу в нижней части главных ворот, прорезанную наподобие кошачьего лаза. За воротами лежал пустой двор, освещенный только луной. В каждом углу и закоулке таились тени. На краю двора их поджидал человек. Вид его казался совершенно неуместным на фоне тюремных декораций. Франтоватый, хорошо одетый, он успел изрядно облысеть, и те волосы, которые сохранились, заплетал в косичку неимоверной длины. Сальная и неприглядная, словно побитый молью хвост какого-нибудь животного, непонятным образом пришпиленный к человеческой макушке, она опускалась почти до пояса.

Встречавший приветственно помахал визитерам.
— Мистер Мун. — Он пожал руку иллюзионисту с такой липкой теплотой и энергией, что тот невольно поморщился.- Как приятно снова увидеть вас.- Он повернулся к остальным.- Меня зовут Мейрик Оусли. Счастлив познакомиться. Варавва ждет вас.
Он быстро зашагал через тюремный двор. Мистер Мун, поравнявшись с Оусли, принялся тихо и настойчиво что-то ему объяснять. Мерривезер с Сомнамбулистом тактично тащились сзади.
Мейрик провел их через открытое пространство и нырнул в недра лабиринтов Ньюгейта. Ему приходилось отпирать каждую дверь, каждую перегородку. И у каждой из них дежурил вооруженный до зубов охранник с каменным лицом человека, ежедневно имеющего дело с распоследними отбросами общества. Оусли вел их по коридорам и переходам, чьи грязные стены поросли слоем плесени, исходившей мокрой слизью. Путь их пролегал мимо камер, где размещали лишь по одному узнику. Плач и стенания сотрясали промозглый и спертый воздух подземелья, удушливостью и зловонием не уступавший дымовой завесе. Некоторые из заключенных смотрели на гостей сквозь прутья решеток, некоторые выли или шипели оскорбления, однако по большей части люди просто сидели в собственных испражнениях. Опустившиеся дальше некуда, они были слишком измучены, чтобы обращать внимание на кого-либо. А если их и занимали какие-то мысли, то все они вращались вокруг неизбежной петли. И повсюду, пока четверо держали путь через кишки Ньюгейта, у них из-под ног разбегались маленькие, зубастые, покрытые мехом твари.

Наверняка вы решили, будто я преувеличиваю. Что для пущего эффекта решил добавить картине мрачных цветов. Мол, даже в прошлые времена условия в наших тюрьмах не могли быть такими средневековыми. Увы. Как это ни печально, но все изложенное выше совершенно точно описывает состояние Ньюгейта в последние годы его существования. Если честно, я даже несколько сгладил некоторые детали, имея целью пощадить тонкие чувства дам, которые могут по недоразумению читать эти строки, а также тех, кто обладает нравом нервным и истерическим.

Сомнамбулист, многозначительно ткнув Мерривезера в ребра, кивнул на провожатого. Тот по-прежнему шагал впереди, и его косичка смешно подпрыгивала на ходу.
— Мейрик Оусли,- вполголоса произнес детектив,- бывший адвокат, причем неплохой. Лучший на Чансери[21] до того, как встретился с Вараввой. Теперь он, можно сказать, стал его слугой.
Оусли наверняка услышал комментарий инспектора, поскольку тут же обернулся, одарив полицейского глумливой усмешкой.
— Более того, инспектор,- произнес он с широко раскрытыми от горячности и веры глазами,- я его ученик.
Мерривезер сконфуженно кашлянул.
— Признаю свою ошибку.
В самом конце коридора они остановились возле последней камеры, маленькой, с виду пустой, едва освещенной огарком свечи. После некоторых усилий им удалось различить аморфную фигуру, черной грудой расплывшуюся в углу зарешеченной кельи. Затем они услышали не то слабый хрип, не то удушливый шепот.
— Мейрик?
Оусли коротко поклонился.
— Сэр. Я принес вам сигарету.- Он протянул что-то сквозь прутья решетки. Грязные пальцы, вынырнув из мрака, схватили подношение. Затем камеру резко осветила вспышка чиркнувшей спички.
«В зверинце день открытых дверей»,- мрачно подумал Мерривезер, глядя на тусклый огонек сигареты.
Ему припомнилось, как неделю назад вместе с женой и пятью детьми он стоял перед вольерой с бенгальским тигром, а могучий зверь беспокойно расхаживал взад-вперед по ту сторону решетки.
Вновь послышался скрежещущий, хриплый голос.

Теперь он звучал немного по-другому. Без всякого сомнения, некогда его обладатель принадлежал к числу людей цивилизованных и здравомыслящих.
— Он с тобой?
— Да, сэр,- прошептал Мейрик Оусли.
«Он говорит с заключенным, как мать с ребенком,- подумал инспектор. — Или как женщина с любовником. В этом есть что-то трепетное».
Узник опять подал голос, однако слишком тихо, чтобы кто-нибудь разобрал его слова, кроме разве что Оусли.
— Варавва станет говорить только с вами, мистер Мун. Остальные джентльмены пусть подождут у ворот.
— Отлично,- произнес иллюзионист. Мерривезер счел необходимым хотя бы выразить протест.
— Я офицер полиции, и я должен присутствовать!
— Поймите, инспектор. Это важно,- пустился в уговоры Эдвард.
— Просто из ряда вон!..
— Иначе он вообще ничего не скажет.
— Я понял. — Мерривезер смирился с поражением. Сомнамбулист коснулся руки мистера Муна. Лицо его выражало тревогу.
— Все будет в порядке. Жди меня снаружи,- успокоил его иллюзионист.
Оусли, вынув из кармана связку ключей, отпер камеру.
— У вас пятнадцать минут. Не больше.
Мун смело шагнул внутрь, и дверь за ним захлопнулась.
Оусли повернулся к остальным.
— Джентльмены, за мной.
Мерривезер не стал ждать повторного приглашения и двинулся за ним. Совершив обратное плавание по тюремным лабиринтам, они наконец бросили якорь в тихой гавани тюремного двора. Сомнамбулист с несчастным видом притащился следом.
Варавва лежал в дальнем углу камеры, грузный, голый до пояса, с мясистым лицом, обрамленным кудряшками в стиле Нерона. Его живот некогда покрывала замысловатая татуировка, но хитрый рисунок успел размыться и сделался почти неразличим из-за чудовищных складок бледного жира. Пребывая в заключении, он отрастил бороду, и весь его вид неприятно напомнил иллюзионисту бородатую красотку Мину. Варавва жадно сосал сигарету.
— Эдвард…- прохрипел он.- Вы простите меня, если я не буду вставать? Я бы предложил вам сесть, но сами видите…- Он вяло обвел рукой камеру.- Я даже немного растерян.- Узник оттянул указательным и большим пальцами складку жира на животе и отпустил, рассеянно глядя, как она занимает место среди аналогичных складок, окутавших все тело.
— Вижу, вам оставили волосы,- мягко произнес мистер Мун.
— Это Оусли для меня устроил. Небольшая поблажка. Одна из многих. Он приносит мне эти осколочки красоты и кладет передо мной как приношения. Как жертвы какому-то варварскому богу.
— Кажется, он прямо-таки управляет этим местом.
— Он настойчив. И тошнотворно богат. В таком месте, как это, подобные вещи имеют влияние.- Варавва болезненно раскашлялся, затянувшись остатками сигареты.- Кстати, я случайно слышал про Клэпхем.
Эдвард поморщился.
— Так зачем вы пришли? — Судя по всему, реакция мистера Муна доставила узнику удовольствие.
— Мне нужен ваш совет.
— Расследование?
— Конечно.
— Вы никогда прежде не приходили ко мне. Иллюзионист отвел глаза.
— Оно… это дело тревожит меня. Варавва затушил окурок и бросил его на пол.
— Дайте мне еще,- попросил он,- потом можете рассказать все.
Мистер Мун достал из кармана жилета портсигар и протянул смертнику.

— Вот,- сказал он, держите. Варавва жадно схватил подарок.
— Еще один осколочек красоты. Безделушка в моей коллекции.- Он полюбовался на него, затем вздохнул.- Вы ведь заберете его сразу же, как я умру?
— Несомненно.
Узник неуклюже вытащил сигарету.
— Огоньку,- шепотом попросил он.
Мистер Мун чиркнул спичкой, и еще одна вспышка, осветив на миг камеру, выхватила чудовищную тушу Вараввы, рельефно прорисовывающуюся на фоне темноты. Заключенный, довольно хихикнув, сделал глубокую затяжку.
— Теперь выкладывайте,- произнес он,- мой дорогой друг.
— Начнем мы с Сирила Хонимена,- сказал мистер Мун.- Это был хамоватый жирненький человек. Он все время потел, а его обвислые щеки вздрагивали при ходьбе…

Иллюзионист рассказал ему об убийствах и о собственном расследовании, начав с момента обращения к нему инспектора Мерривезера и закончив изувеченным телом Человека-Мухи. Когда он остановился, Варавва вздохнул. По его губам скользнула улыбка и угасла почти так же быстро, как и появилась.
— Ну?
— Вы говорите, он вас знал?
— По имени.
Варавва сдержал отрыжку, впрочем, без особого успеха. Он ухмыльнулся, продемонстрировав сквозь клочковатую бороду и спутанные усы ряд желтых зубов, корявых, как покосившиеся надгробия.
— Это может стать вашей навязчивой идеей, поберегитесь. Я никогда не видел вас таким возбужденным.
Вам надо успокоиться. Расслабьтесь как-нибудь.- Мокрый кашель. Ухмылка.- Кстати, как поживает миссис Мопсли?
— Вы еще будете мне мораль читать?
— Помните, что я вам сказал? — доверительно промолвил Варавва, плавно меняя модуляции медоточивого голоса от взлета к падению, как и подобает опытному лжецу.- Я сейчас вне морали, за пределами добра и зла.
— Расследование,- напомнил мистер Мун.
— Я не думаю, что эти жалкие убийства представляют из себя какую-то загадку.
— То есть?
— Мне кажется, они только симптом. Мне кажется, тут присутствует некое губительное влияние извне. Некий заговор против города, равно как и убийства,- только верхушка айсберга.
— Что вам известно?
В ответ Варавва молча подался вперед. Его гротескная туша поползла по полу, словно какой-то бробдингнегский слизняк.
— Выпустите меня, Эдвард. Помогите мне бежать, и вместе мы найдем ответ.
Мистер Мун торопливо попятился, пока не уперся спиной в железные прутья камеры. Позади него из мрака вынырнул Оусли.
— Время истекло,- объявил он официально-напыщенным тоном, доставая из кармана связку ключей.
Варавва застонал и умоляюще простер руки к иллюзионисту.
— Эдвард! Эдвард!
Дверь отворилась. Мистер Мун поспешно выскочил в коридор.
— Ваши друзья вас ждут,- произнес Оусли.
Варавва прижался лицом к решетке, уставившись во тьму.
— Эдвард!
Мистер Мун обернулся.
— Вы придете еще?
— Возможно.
— Надеюсь, хоть немного я вам помог?
— Может быть,- осторожно произнес иллюзионист.
— Моя жизнь лишена красок. В следующий раз принесите мне алое. А еще принесите мне лиловое, пунцовое и золотое.
— Я приду еще,- заверил мистер Мун.

— Я приду еще,- заверил мистер Мун. Варавва торжествующе ухмыльнулся.
— Значит, я еще нужен вам,- просипел он.- Даже сейчас.- Выдохнув, он разразился громким кашлем.- Эдвард.- Приступ прошел, и голос его звучал гораздо мягче.- Эдвард, на вашем месте я бы поспешил домой.
— Ммм?
— Я бы поторопился, Эдвард.
В закоулках сознания мистера Муна шевельнулся непонятный страх.
— Что вы имеете в виду?
— Происходит нечто ужасное,- просто сказал Варавва.- Идите
Лицо узника исчезло за решеткой камеры. Он снова растворился во тьме.
Эдвард ощутил внезапный прилив паники. Иллюзионист повернулся к Оусли.
— Наверх!
И они почти побежали к выходу.
За несколько улиц от Альбион-сквер Эдвард осознал смысл слов Вараввы.
Небо подсвечивали алые сполохи. Клубами валил густой черный дым, словно тучи притянуло к земле.
Узрев впереди опасность, возница отказался везти их дальше, и мистер Мун побежал к площади один. Несмотря на столь поздний час, весь Ист-Энд, казалось, собрался здесь. Чтобы добраться до цели, Эдварду пришлось проталкиваться сквозь толпы зевак. Вынырнув наконец из человеческой массы, иллюзионист в полной мере оценил происходящее. Горел Театр чудес.
Было до обидного ясно, что спасать уже практически нечего. Видимо, пожар начался вскоре после их отбытия в Ньюгейт. В здании выгорело почти все, что могло гореть, и от прежнего облика театра осталось очень немного. Черные окна зияли пустыми глазницами, на месте дверей мерцала груда раскаленного шлака. От надписи, извещавшей:

ТЕАТР ЧУДЕС
В ГЛАВНЫХ РОЛЯХ МИСТЕР ЭДВАРД МУН
И СОМНАМБУЛИСТ
ПОТРЯСАЮЩЕ! ОШЕЛОМЛЯЮЩЕ! БЛЕСТЯЩЕ!

— остался один фрагмент с частью последнего слова: «…ТЯЩЕ».
Добровольные спасатели передавали друг другу по цепочке ведра с водой, однако их героические усилия уже не имели смысла. Театр погиб, пламя постепенно распространялось на дома по соседству, то и дело норовя лизнуть их жадным языком, и людям пришлось уделить внимание другим объектам.
— Жалко, правда? — Случайный прохожий, оказавшийся в толпе рядом с Муном, осклабился. Его щербатый рот содержал больше щелей, нежели зубов.- Я тут раз представление смотрел. Скучища смертная.
— Когда это случилось?
— А вы чего спрашиваете? Вы местный?
Мистер Мун, оттолкнув его, побежал к театру. Возле здания его окатила волна жара. Из глаз хлынули слезы, дым забил легкие, и он беспомощно попятился.
— Миссис Гроссмит! — закричал Эдвард.- Спейт! Даже сквозь рев пламени иллюзионист различил до жути знакомый звук, столь ему ненавистный. Он все на свете отдал бы, лишь бы не слышать его сейчас — тихий, сухой, деликатный кашель.
— Мистер Мун? Эдвард обернулся.
— Добрый вечер,- произнес Скимпол.
— Что вы сделали! — зарычал хозяин сгоревшего театра.
— Прибегнул к крайним мерам.- Пламя плясало в стеклах его пенсне, придавая взгляду Скимпола нечто дьявольское. Мистер Мун бросился на него, но альбинос легко уклонился.- Ваша горячность добра вам не принесет,- упрекнул Скимпол Эдварда.- Ваши друзья в безопасности. Их вывели из дома прежде, чем театр был подожжен. Но обезьянка, увы, отказалась покинуть здание. Несомненно, к настоящему времени она хорошо прожарилась.

— И вы в этом так легко признаетесь? — Мистер Мун задохнулся от бешенства.- Признаетесь, что это вы сделали?
— Я же говорил вам, мы были в отчаянии. Честно говоря, это должно было бы вам польстить.
Мистер Мун стоял, не в силах произнести ни слова. Его душила ярость.
— Вы слишком далеко зашли,- сумел он наконец выдавить.
Скимпол коротко улыбнулся.
— Я так и думал, что вы скажете именно это. Потому я принес вам вот что.- Альбинос достал из кармана пухлый конверт манильской бумаги.- Взгляните.
Эдвард вырвал конверт из рук Скимпола и бегло просмотрел содержимое. Осознав его в полной мере, он на мгновение лишился дара речи.
— И как давно у вас это?
— Мы собирали ваше досье в течение долгих лет, — холодно сказал Скимпол.- Конечно, я надеялся, что до его использования дело не дойдет, но вы же не станете утверждать, будто мы не просили вас по-хорошему.
— Вы что, всерьез собираетесь им воспользоваться?
— Можем и воспользоваться. И материалы по миссис Мопсли здесь, конечно, тоже прилагаются. Да и некоторые другие документы… Да что там — одна публикация моего донесения о нашем общем друге в Ньюгейте приведет к вашему публичному позору и похоронит вашу репутацию.
Далее мистер Мун громко и долго ругался. Здесь не место для воспроизведения столь цветастой стенограммы.
— Спрашиваю вас в последний раз, — произнес Скимпол.- Вы будете с нами сотрудничать?
Пожар достиг высшей точки, выбрасывая волны жара в последней атаке на остатки горючего материала. Эдвард пошатнулся. Голова его кружилась, он едва мог удержаться на ногах.
— Мистер Мун…- не унимался альбинос.- Вы нам поможете?
Иллюзионист слабо кивнул. Скимпол улыбнулся.
— Очень хорошо,- коротко сказал он.- Мы с вами свяжемся.
И он важной походкой удалился в толпу. Оставшийся в одиночестве, Эдвард мог лишь, хватая воздух ртом, бессильно взирать на гибель Театра чудес. Он попытался броситься в погоню за своим мучителем, но споткнулся и упал. Чьи-то сильные руки подхватили его. Шатаясь, мистер Мун поднялся во весь рост и посмотрел в глаза Сомнамбулисту.
— Мы пропали,- прошептал он.
Великан мрачно посмотрел на руины их дома. Что примечательно, по его щекам скатились две слезинки. Позади них из толпы вынырнул Мерривезер в сопровождении миссис Гроссмит и Спейта.
Эдвард вцепился в руку Сомнамбулиста.
— Варавва был прав! — прошептал он, задыхаясь.- Все кончено. Мы пропали. Это мат.
И тут, первый и последний раз в своей жизни, Эдвард Мун упал в обморок.
Великан снова подхватил его на руки, а миссис Гроссмит, Спейт и инспектор бросились к ним.
— Мистер Мун!
Спейт, как всегда, волок на себе фанерный щит с загадочной надписью, по иронии судьбы ставший теперь единственным уцелевшим атрибутом Театра чудес.

Ей-ей, гряду скоро!
Откровение. 22.20

События нынешней ночи привели его в состояние, близкое к трезвости.
— Иисусе,- пробормотал он, пялясь на разрушения.- Что ж нам теперь делать-то?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Под городом, глубоко под его улицами и мостовыми, спит старик.

Погруженный в объятия преисподней, он не знает хода времени, он не ведает продолжительности своих снов. Может, наверху прошли годы, а может, он лишь вздремнул на пару часиков.
Во снах подземного Рипа ван Винкля[22] мало логики и нет различимого узора. Порой ему снится прошлое. Иногда же он видит то, что кажется ему тенью грядущего. А время от времени старику являются образы, никоим образом не связанные с его личным опытом,- фрагменты, осколки чужих воспоминаний.
Он тихо, тоненько храпит, он вздыхает, ворочается во сне и возвращается в прошлое.
Он видит свои последние дни в Хайгейте. Видения столь живы и реальны, что он даже чувствует запах своей старой комнаты, спертый, тяжелый смрад пота, свечного нагара, грязного белья, застарелой мочи и испражнений. Рядом Джиллмен. Как всегда, хлопочет над ним с флакончиком лекарства в одной руке и судном в другой. На фоне окна вырисовывается еще одна фигура, низенькая, лицо ее скрыто в тени. Старик пытается вспомнить, кто это, но прежде чем ему удается узнать незнакомца, видение ускользает, сменяясь другим, из более ранних времен. Он снова молод, он в Сиракузах, а его жена, которая должна вот-вот родить, давно уже оставлена на сомнительную милость семьи и друзей дома. Он наткнулся на раскопки и много часов наблюдает сквозь тучу пыли, как люди вытаскивают и освобождают от земли статую Венеры Ландолина. Красоту, вернувшуюся из подземного мира в мир живых. Он видит, как с изящных округлостей ее бюста сметают песок и пыль, видит обрубок там, где раньше была ее голова, по утверждениям знатоков, потрясающей красоты. Онемев от восторга, он взирает на восхождение к свету этого совершенного существа, олимпийской богини.
И тут, с доводящим до бешенства пренебрежением к хронологии, сон меняется. Он снова старик, сновав вонючей комнате, снова Джиллмен хлопочет около него с лекарством в одной руке и судном в другой, а коротышка у окна по-прежнему в тени. Несмотря на прозаичность сцены, спящий чувствует, что это какая-то переломная точка в его жизни, какой-то поворотный момент, истинный смысл которого ему еще откроется.
Незнакомец поворачивается, выходит на свет и начинает говорить.
Старик тихо всхрапывает, шевелится во сне. Над ним с головокружительным шумом проносится город, совершенно не подозревая о дремлющей под ним опасности.
В девяти с половиной милях от только что упомянутого места заключенный W578 принимал посетителя.
— Хозяин?
Варавва вразвалку подошел к решетке.
— Принес?
— Оно здесь, сэр.
Пухлые короткие пальцы Мейрика воровато протиснулись между прутьев, сунув в руки заключенного лиловую коробочку. Варавва схватил ее с жадным возбуждением избалованного ребенка и исчез в углу мрачной обители. Оусли уловил мимолетный отблеск, какой способен породить лишь благородный металл. Варавва захлопнул коробочку. Ей предстояло пополнить жалкую коллекцию заключенного, обычно завернутую в грязную тряпку и спрятанную в тайнике за вынимающимся из стены камнем.
— Еще один проблеск,- просипел узник, дрожа всем телом от возбуждения, — еще одна вспышка красоты.- Он завернул коробочку, убрал все в тайник, затем мешковато разлегся на полу, опустошенный кратким усилием. Его жировые складки еще некоторое время подрагивали.
— Мне кажется, вам надо знать это, сэр,- Мун и Сомнамбулист…
— Да? — внезапно оживился Варавва, на время даже забыв о новом сокровище.
— Они теперь работают на Скимпола, сэр. Если слухи не врут, их шантажировали. Директорат славится подобными вещами. Я беспокоюсь, не подбирается ли он к разгадке?
Варавва оставался подозрительно беспечным.
— Не волнуйся.

— Не волнуйся. Мне кажется, можно ожидать очередного визита Эдварда. Как думаешь?
Оусли не ответил, но его неодобрение было очевидным.
Толстяк ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.
— Мне это начинает нравиться.
Отель, где Скимпол организовал места для мистера Муна и Сомнамбулиста, считался самым роскошным и одним из самых дорогих в городе. Их апартаменты состояли из нескольких комнат, обставленных и украшенных с отвратительным безвкусием. Спальня, приемная, гостиная, кабинет — все поражало вычурной пышностью', доселе совершенно не знакомой ни тому ни другому. Повсюду в здании отеля присутствовал характерный запах — мягкая смесь воска, политуры и фруктового послевкусия от по-настоящему дорогого вина. Старые ароматы богатства и роскоши. Сразу по прибытии в распоряжение иллюзиониста и великана предоставили личного камердинера, исполненного готовности претворить в жизнь любое их пожелание, удовлетворить малейшую прихоть, лишь бы гости млели от его раболепия.
Короче, их засунули в ужасную позолоченную клетку.
За три с половиной недели, пролетевшие с момента гибели Театра чудес, Эдварду позволили выйти из отеля лишь четыре раза и только в сопровождении слуги, джентльмена из джентльменов, который, если тщательно изучить его личное дело, был полностью обязан мистеру Скимполу собственным местом. Сломленный и униженный, мистер Мун просто-таки задыхался в своей роскошной тюрьме. Сомнамбулист даже начал опасаться за его рассудок. И потому оба испытали странное облегчение, увидев на двадцать третий день пребывания в отеле их мучителя, почтившего пленников визитом.
Альбинос осторожно пристроился на диван и достал из кармана щегольской серебряный портсигар.
— Не желаете?
Пленники мрачно покачали головой.
— Ну, хорошо.- Скимпол благоговейно закурил сигару. По лицу его скользнуло нечто вроде намека на удовлетворение.- Надеюсь, вам здесь удобно? Мне самому всегда нравилось это очаровательное убежище.
Мистер Мун скривился.
— Весьма признателен.
— Да как угодно. — Скимпол выпустил две струйки дыма из ноздрей.- Я пришел просить вашей помощи. Мне очень жаль, что я не мог навестить вас раньше, но я был просто до ужаса занят. Уверен, вы меня поймете.
Эдвард и Сомнамбулист ответили ему гневными взглядами.
— Ладно, к делу. Приношу вам глубочайшие извинения за ваше вынужденное пребывание здесь. Я знаю, что вы не могли заниматься вашей внеурочной деятельностью, Эдвард, но мы должны быть уверены, что вы не отступите от нашего соглашения.
— Чего вы хотите? — Голос иллюзиониста сделался подчеркнуто нейтральным. В нем даже почти не чувствовалось неприязни.
Скимпол глубоко затянулся.
— Мы с коллегами обладаем информацией, которая указывает на существование некоего заговора против города.- Он говорил искренне, со знанием дела и при этом совершенно обыденно. Словно опасность давно стала для него ежедневным, привычным обстоятельством, а грядущие катастрофы — неотъемлемой частью жизни.- Мы уверены, что во время вашего расследования убийств Хонимена и Данбара вы наткнулись на уязвимое звено этого заговора, на ниточку, выбившуюся из общего клубка. И не исключено, что за найденную вами ниточку можно вытянуть весь клубок.
Словно пораженный внезапной мыслью, Сомнамбулист принялся царапать на доске мелом.

МУХА

Скимпол одарил его легкой улыбкой.
— Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас с вами всерьез считал, будто Муха действовал в одиночку, друзья мои.

— Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас с вами всерьез считал, будто Муха действовал в одиночку, друзья мои. Насколько я понимаю, этот человек был умственно отсталым.
Альбинос на мгновение замолчал и смерил Сомнамбулиста взглядом, словно испугавшись, не оскорбил ли он ненароком великана.
— Нет,- продолжил Скимпол более серьезно,- у меня такое ощущение, что он был лишь лапой зверя. Винтиком. Тем не менее примите мои поздравления за его поимку. Жаль, что он так быстро погиб. Однако его гибель весьма типична для подобной ситуации. Впрочем, как мы от вас обоих и ожидали. Словно страница, вырванная из низкопробного детективного романа. Нечего и говорить, такого никогда бы не случилось, работай вы на нас. Мы гордимся нашей прозаичностью, практичностью и здравым смыслом. В Директорате, джентльмены, нет места мелодраме.
Мун с Сомнамбулистом переглянулись.
— То, что я собираюсь вам рассказать, известно лишь пятерым… шестерым во всей стране, и все они занимают высшие посты в нашей организации. Это государственная тайна, так что советую вам об услышанном здесь не распространяться. Да, я говорю стандартные вещи, и, возможно, мне следовало опустить штампы и формальности, но поверьте, люди погибают и за куда меньшее. За последние пять месяцев моя организация получила жизненно важную информацию от… как бы это сказать? Из необычного источника. От женщины. После того как один из моих людей покопался в ее прошлом, мои коллеги в Уайтхолле сочли нужным кое в чем полагаться на ее мнение. Как мне кажется, даже больше, чем следовало. Теперь ее советы в определенных вопросах политики считаются настолько бесспорными, что скажу без преувеличения: без нее последняя война, в которой участвовала наша страна, могла для нас завершиться куда менее удачно.- Тут Скимпол растерянно уставился на свои ноги, словно малодушный школьник, пойманный на воровстве яблок.- Боюсь, что дела немного вышли из-под контроля.
— Ее имя? — спросил мистер Мун. Альбинос глубоко вздохнул.
— Мадам Инносенти.
Эдвард с трудом удерживался от ехидной улыбки.
— Она медиум,- закончил Скимпол, и его известково-бледные щеки вдруг сделались алыми.- Ясновидящая. Живет в Тутинг-Бэк. Утверждает, будто ей приходят сообщения из мира духов.
Мистер Мун сцепил пальцы, наслаждаясь мгновением.
— По сути дела, мистер Скимпол, вы хотите сказать нам, что последние пять месяцев британская разведка руководствовалась бредом третьесортной гадалки.
Альбинос поморщился от его прямоты.
— Вы ошеломлены?
— Вовсе нет. Если обнаруживаешь, что все твои худшие подозрения оказались верны, это даже немного утешает.
Великан фыркнул, а иллюзионист продолжил развивать успех:
— И насколько далеко зашло влияние этой женщины? Как высоко?
Скимпол вздохнул.
— До самых верхов, мистер Мун.
— Скажите… — Эдвард просто наслаждался дурацким видом альбиноса.- Скажите, а к нам-то она какое отношение имеет?
— Уже некоторое время мадам Инносенти информирует нас о заговоре против страны.
— Детали?
— Ничего особенного. То, чего и следовало ожидать. Смутные, двусмысленные предсказания, изложенные самыми пышными и пространными словами. Мы бы хотели, чтобы вы лично повидались с ней и докопались до истины.
— Боюсь, мне до сих пор не понятно, почему это должно интересовать именно меня.
Скимпол с видимым сожалением загасил окурок.
— Мадам Инносенти во время своих откровений упомянула три имени.

.. Сирил Хонимен. Филип Данбар.
Иллюзионист спокойно кивнул, словно ожидал чего-то подобного.
Альбинос сглотнул.
— И Эдвард Мун.

Дом мадам Инносенти оказался удручающе не приспособлен для исполнения нужд современной Кассандры. Несомненно, он в достаточной мере отвечал требованиям респектабельности. Скромный двухэтажный особнячок на одну семью, более чем прилично смотревшийся в качестве жилья, например, школьного учителя, клерка или бухгалтера. А вот размещение в нем провидицы со способностями и влиянием мадам Инносенти казалось едва ли не подозрительным. Здание имело неухоженный, заброшенный вид, а вокруг него царила атмосфера ветхости и упадка.
Мистер Мун взошел на подгнившее крыльцо и осторожно постучал в дверь старинным бронзовым дверным молоточком. Его все время терзали опасения, как бы дерево не рассыпалось в прах.
Сомнамбулист, окинув взглядом Тутинг-Бэк — мрачное, серое, безликое место,- сморщил нос от отвращения. Альбион-сквер, Театр чудес, даже опиумный притон Яньгоу, каждое из перечисленных мест, каким бы неприятным оно ни оказывалось, имело собственную жизнь и присущие только ему краски. Где-то преобладал раздражающий глянец, где-то обычный для арены острый запашок сырых опилок. В Тутинге, так называемых Дельфах Лондона, что-либо подобное отсутствовало. Здесь все выглядело слишком обыденным, слишком бесцветным и повседневным.
Дверь отворилась. Наружу выглянул долговязый нервный мужчина, весь испуганный и подозрительный. Он еще не успел состариться, но его волосы уже изрядно поредели. Сквозь чересчур толстые стекла очков он по-совиному уставился на пришельцев.
— Да?
— Я Эдвард Мун, а это мой приятель Сомнамбулист. Уверен, нас ждут.
— Конечно. — Мужчина закивал с чрезмерной энергией. Столь неуклюжее изъявление готовности наводило на мысль о ранних симптомах какой-то ужасной разрушительной болезни.- Входите же. Моя супруга вскорости к нам присоединится.
Он провел их по грязному коридору в темную приемную, едва освещенную десятком или около того конвульсивно мигающих свечей. В центре помещения стоял длинный узкий стол, окруженный девятью пустыми стульями.
— Это происходит здесь,- напыщенно проговорил мужчина.- Чая?
Мистер Мун кивнул за обоих. Хозяин поклонился и исчез.
— Ты сыт? — спросил Эдвард Сомнамбулиста, однако не успел тот нацарапать ответ, как в приемную влетел хозяин.
— Чай и молоко сейчас подадут. А пока позвольте представить вам мою супругу.
Он отступил в сторону. Вслед за ним вошла, вернее сказать, вплыла женщина средних лет. Миссис Инносенти оказалась куда ошеломительнее, элегантнее и намного интереснее любой дебютантки вдвое моложе ее. Грациозная, по-кошачьи гибкая, с лицом, обрамленным ореолом каштановых кудрей. Тугое платье аккуратно подчеркивало мягкие очертания ее высокой груди. Мистер Мун опешил. Беззубая цыганка в безвкусном одеянии и с броскими серьгами из фальшивого золота со стекляшками вдруг предстала великолепной, стильно одетой дамой.
Она улыбнулась, продемонстрировав ряд безупречных жемчужных зубов.
— Мистер Мун. Сомнамбулист. Какая честь. Простите мою легкую взволнованность. Должна признаться, я всегда испытывала перед вами некоторое благоговение.
— Предо мной? — переспросил Эдвард, откровенно польщенный. Его молчаливый, но не всегда вежливый спутник грубо пихнул иллюзиониста в бок. Бывший хозяин театра тут же поправился: — Перед нами?
— Я, наверное, раз пять видела ваши представления. Мы с мужем большие ваши поклонники.- Она повернулась к лысеющему супругу.

— Она повернулась к лысеющему супругу. — Разве не так, голубчик мой?
Тот промямлил нечто утвердительное.
— Как жаль, что случилось это несчастье, — задумчиво проговорила мадам Инносенти.- Такая трагедия. Примите мои соболезнования.
— Благодарю вас, сударыня.- Мистер Мун склонил голову. И специально замечу — он при этом слегка покраснел.
— О вас говорил сеньор Коркоран. Как я понимаю, вы тут по поручению мистера Скимпола.
— Это верно.
Она пренебрежительно фыркнула.
— Вы его друзья?
— Нет, сударыня,- осторожно ответил Эдвард.- Возможно, союзники. Коллеги поневоле.
— Это приятно слышать. Мы с мужем не выносим его. Безобразный, бледный коротышка. Извините меня, но я должна подготовиться. Вы явились немного рано, но вскоре прибудут и остальные. Вас не затруднит подождать?
— Нисколько.
— Сегодня у нас семеро гостей. Вы двое и еще пятеро. Вам никогда прежде не доводилось бывать на спиритических сеансах?
— Нет, сударыня.
— Ну, все когда-то бывает впервые.- Мадам Инносенти направилась к выходу,- Даже для вас, мистер Мун.
Она выплыла из помещения, и они вновь остались наедине с ее мужем, разочарованные, как если бы королева покинула тронный зал, бросив верных рыцарей в обществе простого лакея.
— Ждите здесь,- угрюмо пробормотал он.- Я принесу вам чая.
К чаю подали неаппетитное сухое печенье, и пока Мун с Сомнамбул истом вежливо, но без энтузиазма его грызли, прибыли остальные гости. Очень любопытная компания. От всех просто разило отчаянием. И все они испытывали готовность платить сколько угодно за одну лишь искру знания от мадам Инносенти.
Сначала явилась супружеская пара, мистер и миссис Солсбери. Оба на исходе средних лет, пухлые и уютные. За ними следовала до странности некрасивая молодая женщина, представившаяся как Долли Крид. Ее лицо, без того осунувшееся и резко бесцветное, еще больше уродовали четыре одинаковые коричневые бородавки, торчавшие вокруг левой ноздри. Далее прибыла миссис Эрскин. Сутулая пожилая дама хоть и опиралась на палочку, но двигалась проворно, с хрупкой, торопливой грацией. К моменту появления седьмого гостя печенье успели сгрызть, а чайник полностью опустел. Рыжеватый, робкого вида молодой человек раздал всем присутствующим визитки на имя мистера Эллиса Листера, бакалавра из Оксфорда. Он уклонился от разговоров относительно собственной профессии, лишь скромно причислив себя к государственным служащим. Мистер Мун и Сомнамбулист тут же сочли его человеком Директората.
Тем временем в приемную незаметно проскользнул муж мадам Инносенти.
— Садитесь. Моя супруга здесь.
Они послушно расселись. Эдвард с великаном постарались занять места во главе стола по обе стороны от стула, оставленного для самой мадам Инносенти.
Предваряемая шорохом атласного платья и еще более очаровательная, чем прежде, женщина-медиум выплыла, купаясь в щенячьем восторге клиентов. Ее муж удалился в угол и тихонько прикрыл дверь, снова погрузив помещение в залитый тусклыми свечами полумрак.
— Добро пожаловать! — изрекла мадам Инносенти.
Послышались тихие аплодисменты, и после грациозного поклона, кратких рукопожатий и поцелуев она заняла свое место.
— Смерть — еще не конец, — мягко произнесла женщина-медиум.- Жизнь не кончается вместе с гибелью хрупкого физического тела. Есть миры кроме нашего, царства, населенные мертвыми, планы бытия, которыми руководят силы, недоступные нашему пониманию.

Поверьте мне, я знаю. Я знаю, что приходится переживать душе. Я это знаю, потому что заглядывала за этот рубеж. Я говорила с ушедшими, и их выбор пал на меня. Меня, неискушенный сосуд, они призвали стать их голосом в мире живых.- Инносенти засмеялась.- Но довольно. Я не хочу утомлять вас. Я уверена, что вы и прежде такое слышали.
— Соедините руки,- велел ее муж, и все повиновались.
Каждый взял соседа за кисть, сформировав вокруг стола гирлянду из потных ладоней и дрожащих пальцев. Мистер Мун с Сомнамбулистом, обменявшись короткими взглядами, удостоверились, достаточно ли крепко они держат медиума.
— Вы правы в своих опасениях,- заметила женщина.- Мы понимаем ваше нежелание верить просто так. Духи простят вас.
— Рад это слышать,- хмыкнул Эдвард. Теперь голос мадам Инносенти приобрел оттенок величественности .
— Сейчас я вас покину. Мой дух поднимется из мира смертных в солнечное царство мертвых. Когда я снова заговорю с вами, мы будем не одни. Мое тело станет сосудом для другой души. Моего духа-проводника. Испанца века Елизаветы. Он также известен как сеньор Коркоран.
Вокруг стола пробежал шепоток горячайшего согласия.
— Не бойтесь.
Закончив вступление, мадам Инносенти выпрямилась. Глаза ее оставались закрытыми, и, хотя она казалась прежней женщиной, во внешности медиума все же произошли какие-то почти неуловимые изменения. То ли выражение лица стало другим, то ли сами его черты. Когда она заговорила вновь, голос ее оказался низким и звучным, с раздражающе неуловимым континентальным акцентом.
— Я вижу, у вас накопилось много вопросов. Кто готов первым обратиться к мертвым?
— Мой сын, он среди вас? — нетерпеливо прострекотала миссис Солсбери.
Неестественная улыбка появилась на губах мадам Инносенти.
— Мне нужно имя,- произнесла она, все еще псевдоиспанским голосом Коркорана.
— Альберт,- прошептал старик.- Альберт Солсбери.
— Альберт? — повисла долгая пауза. Лицо женщины-медиума исказилось, словно она решала какую-то невероятно сложную проблему.- Альберт? — Она громко выдохнула.- Да, тут есть человек по имени Альберт. — Несколько ужасных мгновений тело мадам Инносенти дрожало и корчилось, выгибалось, дергалось, как будто через него пропускали электрический ток. Во время всех конвульсий мистер Мун и Сомнамбулист крепко держали ее за руки. Затем она произнесла монотонным писклявым голосом ребенка:
— Папа? Папа, это ты?
Мистер и миссис Солсбери одновременно всхлипнули. Женщина старалась скрыть слезы, но мужчина, смеясь и плача, едва не сорвался на крик:
— Да, да, мальчик мой! Это я!
Развернувшаяся сцена выглядела довольно жалко. Лысый круглоголовый джентльмен, более всего похожий на директора школы в отставке, из тех, что с радостью перепорол бы всех мальчиков в классе перед завтраком, плакал, скрежетал зубами и бился в бабьей истерике.
Мадам Инносенти по-детски рассмеялась.
— Папа,- пропищала она.- Мне тут хорошо. Духи такие добрые. Такие добрые-добрые! Здесь тепло, папа, мягко и тепло и много пушистых зверей и маленьких меховых игрушек.
Глаза супругов Солсбери блестели от слез. Эдвард подавил зевок.
— Тут со мной бабушка,- продолжала Инносенти.- И дедушка тоже. Каждый день Рождество и все чудесно. Я плаваю, милый папочка, плаваю в янтаре и меде. Я люблю вас. Но мне надо уходить. Пожалуйста, пожалуйста, приходите ко мне поскорее!
Голос прервался. Инносенти резко подалась вперед.

Инносенти резко подалась вперед.
— Прошу меня извинить,- произнесла она голосом Коркорана.- Мы потеряли контакт. Кто следующий?
Мистер Мун перехватил взгляд Сомнамбулиста, и они обменялись скептическими усмешками.

Сейчас я уже почти наверняка умер, и кто вы — мне абсолютно все равно. Но кем бы вы ни были, я представляю вас как минимум циником, в лучшем случае искренним, кристально честным мизантропом. Ничто, кроме неизлечимого цинизма, в конечном счете не может поддерживать вашего интереса к череде воров, проходимцев, фантазеров и вралей, заполнивших страницы моей рукописи. И я сомневаюсь, что человек со столь пессимистическим взглядом на жизнь тратит время на столоверчение, на сеансы ясновидения и тому подобную мистическую чепуху. Я прав?
Так и думал.

Естественно, мистер Мун, в чьем характере присутствовала изрядная доля мизантропии, лишь изредка смягчаемая актами милосердия, наверняка бы согласился со мной. До того как мистер Скимпол разрушил его дом и лишил средств к существованию, он зарабатывал на жизнь, заставляя людей верить в невозможное. Как оказалось, мадам Инносенти жила тем же самым, только гораздо прибыльнее и имея куда больший вес в обществе, если, конечно, можно верить утверждениям альбиноса, будто сотрудники Директората часто навещали Тутинг-Бэк.
Во всяком случае, в ее таланте актрисы сомневаться не приходилось. То, как она легко переключалась на разные роли: псевдоиспанца Коркорана, детский голосок малыша Солсбери, себя саму, выходящую из транса,- все свидетельствовало о незаурядном мастерстве и способностях, несомненно отточенных годами лицедейства, упражнений перед зеркалом, отработкой мистических образов. Мадам Инносенти умела сообщить слушателям именно то, что они желали услышать, подтвердить несколькими короткими фразами туманной утешительной болтовни то, о чем они мечтали и на что надеялись.
По завершении встречи четы Солсбери с сыном Коркоран привел миссис Эрскин тень ее мужа, погибшего в море двадцать лет назад, а с мисс Долли Крид поговорил тонким, педантичным голосом ее покойного жениха. Мистер Мун, несколько озадаченный выбором джентльмена, согласившегося жениться на такой троглодитке, пришел к выводу, что тот, вероятно, сам подстроил собственную гибель, дабы избежать венчания. Сколь тягостно, подумал он, при жизни обзавестись постоянной компанией существа с лошадиной физиономией. Хотя беспечная прогулка по полям Элизиума ради встречи с ним может оказаться еще менее привлекательной.
Эллис Листер, в отличие от всех предыдущих клиентов, попросил встречи не с духом мертвого родственника, былой возлюбленной или усопшим домашним любимцем, а с самим Коркораном.
— Мистер Листер? — Инносенти заговорила бесцветным голосом псевдоиспанца.- Думаю, мы прежде встречались.
Да, сеньор. Весьма польщен тем, что вы обо мне помните.
— Вы из разведки, да? Листер натянуто улыбнулся.
— Я бы не хотел говорить об этом.
Понимаю. Я и сам в свое время плутал в лабиринтах политики и интриг. И очень хорошо помню тамошний этикет.
Мистер Мун вдруг поймал себя на странном ощущении. Он уже не наблюдал за действом с точки зрения специалиста по лицедейству и мимике. Эдвард стал воспринимать Коркорана как отдельную, обособленную личность. Придя к подобному выводу, иллюзионист жесточайшим образом приказал себе не терять бдительности.
— Чем могу помочь?
— Мне нужно имя. Мы подозреваем, что один из наших молодых сотрудников перевербован иностранной разведкой.
Мадам Инносенти мудро кивнула.
— Охранка[23].
Листер быстро шикнул на нее.

— Мы не одни.
— Да, простите.
— Вы можете мне сказать, кто это?
— Назовите имена подозреваемых.
Листер, откровенно смущенный, назвал имена пяти главных подозреваемых. Инносенти замолчала.
— Нужный вам человек,- наконец произнесла она,- это…- И с напускным безразличием прелата, развернувшего билет с выигрышем на церковном празднике, назвала третье имя. — Его уже несколько месяцев как используют.
— Я в долгу перед вами, сеньор Коркоран.
— Обходитесь с ним милосердно. Он молод и неопытен и виноват лишь отчасти.- Она вздохнула.- Я устал. Но тут есть еще один человек, который еще не задавал вопроса. Мистер Мун? Хотите ли вы с кем-то поговорить? Может, с кем-то из дорогих вам людей? С родителями или с возлюбленной, ушедшей в иной мир?
Сомнамбулист даже вздрогнул от неожиданности, услышав ответ спутника.
— Да.
— Имя?
— Его настоящее имя мне неизвестно, но при жизни его звали Человек-Муха.
Последовала долгая пауза.
— Здесь есть тот, кто себя так называет. Должен вас предупредить, сэр, Муха беспокоится. Это разгневанный, неупокоенный дух.
— Тем не менее я желаю поговорить с ним. По лицу мадам Инносенти прошла тень.
— Как вам будет угодно.
Она пронзительно вскрикнула, запрокинула голову, задергалась в кресле, словно стиснутая невидимыми путами. Ее лицо исказилось, и вместо красивой женщины перед потрясенными адептами вдруг предстало умственно неполноценное чудовище. От прежнего красноречия псевдоиспанца не осталось и следа. На глазах у всех мадам Инносенти просто зарычала.
— Привет, — сказал Эдвард с беспечным видом. Как вы догадались, в действительности он себя таковым отнюдь не ощущал.- Помнишь меня?
— Мун,- пробормотала женщина-медиум дребезжащим гортанным голосом.- Мун.
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Часть схемы.
— Схемы? Какой схемы?
— Сделал просто. Приятно было. Как горох давить. Раз — и за окно! Легко. Легко.
На самом деле, по-настоящему мистер Эдвард Мун удивлялся крайне редко. Так вот, спектакль мадам Инносенти его просто-таки ошарашил. Иллюзионист разинул рот, побледнел. Затем спросил:
— Кто ты?
— Пророк,- пробулькала мадам Инносенти.- Креститель. Делаю пути прямыми.
Эдвард взял себя в руки.
— Рассказывай дальше.
Инносенти осклабилась. Из-за тусклого освещения всем почудилось, будто количество ее зубов выросло в несколько раз.
— Предостережение.
— Предостережение? Для меня?
— Десять дней осталось, и ловушка захлопнется. Лондон сгорит, и город падет.
Иллюзионист вскочил.
— Объясни. Муха долго молчал.
— Пошел в… — Казалось, мадам Инносенти наслаждается произнесенным далее словом, катает его во рту, словно вкушая первый глоток немыслимо дорогого вина.
— Простите?
— Жопу! — нарочито ясно повторила женщина-медиум.- Сука. Говно.- Последнее слово она выплюнула с особым удовольствием.
Супруги Солсбери сидели с отвисшими челюстями, Долли Крид выглядела всего лишь несколько озадаченной, а мистер Листер сражался с рвущимся наружу нервным смехом.
— Мистер Мун! — раздался голос мужа мадам Инносенти.

— Это заходит слишком далеко!
— Падла, — непринужденно бросила его супруга. — Говно, говно, говно!
— Разорвите круг! Пусть он уйдет.
Собравшиеся поспешно отпустили руки, и женщина-медиум резко выпрямилась. С ее губ упала большая капля густой слюны. Солсбери, спотыкаясь, повскакали на ноги, а миссис Эрскин сердито ткнула пальцем в Эдварда.
— Это вы виноваты! — воскликнула она.- Вас в тюрьму засадить мало!
Мадам Инносенти, открыв глаза, расплылась в лучезарной улыбке.
— Я вернулась,- произнесла женщина-медиум нормальным голосом, стирая слюну, все еще свисавшую с губ густыми нитями.
Все ошеломленно уставились на нее.
— Надеюсь, я ничем не оконфузилась? — мягко поинтересовалась она.
Следующим утром, едва они проснулись, к ним заявился альбинос.
— Есть о чем доложить? Мистер Мун зло посмотрел на него.
— Я вам не слуга.
— Просто расскажите мне, что случилось.
Слегка поумерив гнев, Эдвард рассказал ему о визите к медиуму. Скимпол нетерпеливо барабанил хрупкими пальчиками по столешнице, явно обеспокоенный новостями.
— Десять дней,- задумчиво пробормотал он. — Как думаете, она не врет?
— Если бы вы спросили меня вчера днем, — осторожно проговорил иллюзионист,- я бы твердо сказал: врет. Мой инстинкт подсказывал мне, что она шарлатанка, как и все остальные деятели подобного рода.
— А сейчас?
Сомнамбулист нацарапал на доске:

МУХА

— О чем это он? — поинтересовался Скимпол, раздраженный эдакой бесцеремонностью.
Мистер Мун объяснил.
— Я попросил вызвать дух Человека-Мухи.
— И вы с ним поговорили? Эдвард побледнел.
— Да,- признался он.- Нечто вроде этого. Скимпол приказал им наведаться на Тутинг-Бэк при первой же возможности, пробубнил некий эквивалент объявления благодарности за службу короне и пошаркал к дверям. Перед выходом он обернулся.
— Кстати, в холле вас ждет сюрприз. Эдвард и великан спустились на первый этаж.
— Мистер Мун!
Даже иллюзионист позволил себе коротко улыбнуться при виде старой знакомой.
— Привет, миссис Гроссмит.
Сомнамбулист же без всякой сдержанности бросился к экономке, и они крепко обнялись.
— Это мистер Скимпол нашел меня,- объяснила Гроссмит, выпуская великана из объятий.- Теперь я буду служить у вас.
— Вижу.
— Вы не рады?
— Просто слишком много забот.
Кто-то вежливо кашлянул. В десяти шагах позади миссис Гроссмит топтался на месте незнакомец. Нескладного вида джентльмен, на несколько лет старше экономки. Он обладал примечательным носом-картошкой и неестественно большими ушами, благодаря которым походил на большую пивную кружку. Мужчина неуклюже шагнул вперед, наступил на собственный шнурок и растянулся на полу. Поднявшись, он отряхнулся и спросил тихим нервным голосом:
— Ладно, Гро. Вы нас представите когда-нибудь? Миссис Гроссмит налилась краской.
— Простите, — смущенно произнесла она с какой-то доселе непривычной интонацией. Прямо по-девичьи.- Это Артур Бардж. Мой домовладелец. И… — Экономка хихикнула и продолжила еще более пронзительным от переживаний голосом.

И… — Экономка хихикнула и продолжила еще более пронзительным от переживаний голосом.- Мой ближайший друг.
Воцарилась долгая неловкая пауза. Исполненным отвращения взглядом иллюзионист окинул джентльмена с ног до головы и неохотно пожал руку.
Артур Бардж сконфуженно расшаркался. К счастью для всех, примчался камердинер.
— Мистер Мун,- тихо и раболепно доложил он, как обычно.- У вас еще один посетитель. Боюсь, он настаивает на встрече.
— Кто?
Вместо ответа вслед за камердинером в холл ворвался человек. Он говорил не переставая. Слова его наталкивались друг на друга, торопясь достигнуть чужого слуха.
— Надеюсь, не помешал? Ненавижу прерывать встречу. Но с учетом того, что случилось, выглядите вы прекрасно.- Уродец протянул руку.- Эдвард, рад снова увидеть вас. Хотите прогуляться?
Да. Это был Томас Крибб.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Под городом спит старик.
Фразы всплывают из небытия и формируются в его сознании.
— Все поэты попадают в ад.
Странные слова, но он уверен, что уже где-то слышал их. Или, может, читал. Или даже сам придумал.
Ему снится, будто он снова в своей спальной в Хай-гейте. Здесь доктор Джиллмен и кто-то еще, какой-то коротышка, прячущийся в тенях, что злобно клубятся по углам комнаты. Затем незнакомец выходит на свет, и старик смеется от облегчения. Перед ним ребенок десяти лет от роду, не более. Наконец спящий узнает его. У ребенка есть имя, и во сне оно четко всплывает в памяти. Нэд. Но фамилия ускользает, и видение снова меняется.
Он на берегу, босой, зарывается ногами в песок и внимает, как тот течет вокруг его пальцев, заполняя все выступы тела. Ветер игриво дергает за одежду, развевает пальто, почти как плащ, и едва не сдувает с головы шляпу. Он видит пожилую женщину на деревянной платформе, выкаченной в полосу прибоя. Женщина ковыляет на артритных ногах по мелководью, по-дамски взвизгивает от удовольствия, когда холодная вода в первый раз окатывает ее. Старик смеется, и внезапно рядом оказывается Нэд, его горячая ладошка зажата в его руке, и он тоже смеется, хотя оба не понимают, почему им смешно. Нэд крепче сжимает руку старика, и они уходят прочь.
Годы откатываются назад, но сцена остается той же самой. Старик снова на берегу, но он уже не старик. Мальчик исчез, конечно же, ведь он еще не родился, а рядом с ним стоит другой человек. Он чувствует, что этот человек важен. Важен для многих жизней помимо его собственной. Они вместе медленно гребут в лодке, штаны закатаны выше колен, обувь брошена на берегу под охраной встревоженной свиты. Вода жадно плещет им на ноги, и он улыбается своему спутнику. Внезапно его осеняет. Премьер-министр. Разве может быть такое? Старик решает, что это слишком уж фантастично, и неловко ворочается во сне. Неужели он когда-то в Рамсгейте греб по морю вместе с премьер-министром?
Рамсгейт? Откуда он помнит это слово?
Может, и не помнит. Сны лживы.
Снова комната в Хайгейте. Джиллмен и мальчик. Как всегда, старик бессвязно бормочет, рассказывает очередной бесконечный анекдот. Все поэты попадают в ад, говорит он. Ребенок внимательно слушает, но у Джиллмена вид тоскливый. Джиллмен уже слышал все это, и не один раз. Даже в своих снах старик осознает собственную репутацию болтуна.
Затем он вспоминает. «Все поэты попадают в ад». Что-то когда-то сказало ему эти слова. Что-то нечеловеческое, не совсем живое сказало шелестящим голосом, коварным, как ветер в сухих листьях.
А потом он снова молод. Снова студент. Один у себя в квартире с этим существом, что обещало ему раскрыть кое-какие секреты.

Один у себя в квартире с этим существом, что обещало ему раскрыть кое-какие секреты. Обещало отнюдь не задаром. Все поэты попадают в ад, говорит оно. Глаза его подобны пылающим углям, и, к своему раздражению, старик понимает, что это существо всегда будет говорить одно и то же, повторять до тошноты ту же самую загадочную фразу.
Через сорок лет он расскажет эту историю, и Джиллмен будет смеяться, словно это очередная выдумка, очередная чудовищно приукрашенная байка, но мальчик, этот странный, серьезный, особенный мальчик, даже не улыбается, и старик думает, нет, не думает — знает, что мальчик как раз тот, кого он искал.
Он спит, а над ним бежит и ревет город.
От мистера Крибба исходил тонкий запах, какого мистер Мун прежде не замечал. Вовсе не неприятный. И не запах пота, не вонь немытого тела. Нечто более необычное, уютное, дышащее веками, землей и сыростью. Листья в октябре, осознал Эдвард. Он пахнет осенью.
Они успели отойти на приличное расстояние от отеля, когда оба одновременно заметили слежку.
— Ваш приятель? — Уродец незаметно кивнул в направлении флегматичного джентльмена в сером пальто, тайком следовавшего за ними на расстоянии в половину улицы.
— Слуга,- пояснил Эдвард.- Или тюремщик. Скимпол не выпускает меня без него.
Крибб помахал левой, четырехпалой рукой, и человек смиренно коснулся котелка.
— Как вам мистер Скимпол? Мистер Мун поморщился.
— Уверяю вас, когда все кончится, вы его зауважаете.
Иллюзионист сам удивился собственному смеху.
— Полагаю, вы видели это прежде. В будущем.
— Не забывайте,- заметил Крибб с комичной серьезность,- я знаю сюжет.
Эдвард закатил глаза.
— Конечно, тут есть свои правила, но я, пожалуй, могу сказать вам одну вещь: смерть Скимпола будет тяжелой.
— Жаль,- заметил мистер Мун совершенно без эмоций.
К его удивлению, Крибб встал на защиту альбиноса.
— Он незлой человек. И действует во благо. По своему искреннему убеждению.
Губы Эдварда дернулись в ухмылке.
— Чудовища всегда считают, будто действуют во благо.
— Он не чудовище.
Иллюзионист огляделся по сторонам. Судя по всему, они заблудились. Знакомые улицы исчезли. Вокруг все казалось чужим и непривычным.
— Куда мы идем?
— В доки,- ответил Крибб.- Не спрашивайте зачем. Я скажу вам, когда мы туда доберемся.
— А есть какая-то причина, по которой мы не возьмем кеб?
— Чтобы понять город, надо ощутить его почву у себя под ногами, вдохнуть его воздух, попробовать его бесконечную изменчивость.
— Знаете, вы феноменально неприятный человек.
— Мне уже говорили.
Они продолжали идти, странно удовлетворенные обществом друг друга. Ищейка Скимпола добросовестно трусила за ними следом.
— Скажите, какие у вас самые ранние воспоминания? — наконец вымолвил Крибб.
Мистер Мун мельком взглянул на хромавшую рядом с ним кособокую фигуру. Неуклюжий Вергилий сопровождал строптивого Данте.
— А вам зачем?
— Это может быть важным.
— Помню отца, который будит меня ночью, трясет, чтобы сказать, что мать умерла.
Крибб чуть ли руки не потер от радости.
— Чудесно! — хихикнул он.
— А ваше воспоминание? — Эдварда немного рассердила реакция спутника.

— Ваше самое раннее воспоминание?
Крибб нахмурился.
— Я искренне сомневаюсь, что вы мне поверите.
— Прошу вас.
— Улицы в огне. Город снова охвачен чумой и пожаром. Трескаются огромные камни. Я стар. И я умираю.
— Вы стары?
— Это… трудно объяснить.
— Я только что понял, — вдруг произнес мистер Мун.
— Что?
— Вы правда во все это верите, до такой степени?
Крибб лишь улыбнулся в ответ, и они пошли дальше.
— Как я понимаю, вы уже встречались с мадам Инносенти, — немного погодя уточнил девятипалый коротышка.
— Кто вам рассказал?
Крибб устало отмахнулся.
— Я не в союзе с Директоратом, если вы об этом.
— Да, я об этом думал.
— Ну, так выбросите эту мысль из головы. Но что вы узнали в Тутинг-Бэк?
У мистера Муна запершило в горле. Он сглотнул, не желая oтвечать.
— Вы ведь говорили с Мухой, правда?
— Честно? Я не могу с уверенностью сказать, с кем я говорилна самом деле.Это было противоестественно.
— Вы еще с ней увидитесь,- твердо сказал Крибб.- И в другой раз узнаете всю правду.
— Далеко нам еще? — оглянулся Мун.- А то наш дружок вроде начинает уставать.
— Мы почти на месте.
Они прошли еш,е немного, и перед ними возникли знакомые башенки Тауэр-бридж. За ними раскинулись верфи и склады доков. Они напоминали мистеру Муну какой-то индустриальный Багдад с почерневшими шпилями, мрачными зиккуратами и закопченными минаретами. Между ними прокладывала себе путь Темза, похожая на грязную ленту, брошенную на землю.
— Подойдем поближе.
Не обращая внимания на легион предупреждающих надписей и запретительных знаков, пробираясь сквозь бесчисленные ворота и перебираясь через ограды, они наконец с трудом спустились к реке. Эдвард, с величайшей осторожностью ступая вдоль берега, поежился ог всепроникающего запаха разложения. Грязь и слизь Темзы сползала по его ботинкам.
— Грязь.- Голос Крибба приобрел те же проповеднические нотки, что и некогда на Лондонском мосту.- Прославленная грязь…
— Огоньку не найдется? — спросил мистер Мун, роясь в карманах в поисках сигареты.
Уродец пропустил его вопрос мимо ушей.
— Мы прошли сквозь чрево города. Теперь мы идем по его кишкам.
— Очаровательная метафора.
— Пройдет сто лет, и все эти свидетельства индустрии, труда и пота будут снесены. На этом месте воздвигнут огромные храмы. Памятники богатству, алчности и власти.
Мистер Мун смотрел прямо перед собой, толком и не слушая. Над головой кричали чайки. Крибб продолжал бормотать.
— Лондон — ингибитор. Понимаете? Он мешает своим жителям, он умаляет их.
— Что там творится? — Иллюзионист указал на странное сооружение. Приглядевшись внимательнее, он различил большую палатку, совершенно неуместно раскинутую в нескольких футах от берега.
— Эдвард, вы меня порой просто в бешенство приводите. Я ведь важные вещи пытаюсь вам рассказать!
Крибб раздраженно поцокал языком, однако мистер Мун уже оставил его, и коротышке пришлось догонять его бегом. Еще он с изумлением заметил человека Скимпола, не оставившего попыток следовать за ними. Штаны и ботинки соглядатая успели основательно промокнуть.
Эдвард добрался до палатки первым.

Эдвард добрался до палатки первым. Полог шумно хлопал на ветру. Казалось, огромная птица угодила в ловушку и ожесточенно бьет гигантскими крыльями, пытаясь выбраться из-под парусины. Заглянув внутрь, иллюзионист увидел тщательно перекопанный участок земли, весь в ямах и кратерах, утыканный маленькими разметочными флагами, расположенными в строго определенном порядке. Впрочем, основное его внимание привлекла группа неряшливых джентльменов в перепачканных землей и грязью рабочих костюмах, которые собрались вокруг большого предмета сферической формы, расположенного на столе в центре палатки. Мистер Мун подобрался ближе. Ему пришлось выждать, пока зрение приспособится к полумраку, а потом еще столько же времени он потратил на то, чтобы убедить себя в реальности увиденного.
На столе покоилась голова, слишком большая и совершенно неподъемная для одного человека. Кроме слоя засохшей грязи и речного ила, иных дефектов изваяние, по-видимому, не имело. Джентльмены вокруг болтали и хихикали, словно школьники в отсутствие учителя. В своем возбуждении они даже не заметили вторжения на их территорию.
— Простите, но кто вы? — первым поинтересовался мистер Мун.
— Мы из Британского музея,- прошептал один из джентльменов.- А вы — пресса?
— Да,- не моргнув, соврал Эдвард. Мужчины в палатке поприветствовали его рассеянными кивками.
Наконец подоспел и Крибб. Он запыхался, а щеки его разрумянились, сравнявшись по цвету с огненно-рыжими волосами.
Мистер Мун, проигнорировав его появление, обратился к одному из сотрудников музея.
— А что это вообще такое?
— О, это поистине замечательное открытие! — выпалил джентльмен.- Это…- Он обернулся к одному из товарищей, склонившихся над перемазанной находкой. Теперь Эдвард сумел разглядеть ее подробнее. Голову отлили из какого-то металла. — Что ты об этом думаешь? Как минимум дорийская.
— На такой глубине наверняка,- ответил его коллега.
— Обратите внимание на мастерство,- выдохнул первый.- На сложность исполнения.
— Но кто это? — Мистер Мун внимательно наблюдал, как второй специалист осторожно счищает грязь.
— Глупо, конечно, теоретизировать, не зная всех фактов, но осмелюсь сделать предположение… местный вождь, может быть. Глава племени?
— Слишком величественный образ,- с сомнением покачал головой руководитель группы.- Слишком царственный.
Тут подал голос самый молодой сотрудник музея.
— Может, божество? — Голос его дрожал от волнения.- Король?
— Подождите-ка.- Джентльмен, занимавшийся очисткой, сосредоточенно нахмурился.- Тут вроде есть имя.
Грязь с основания головы убрали полностью, явив свету короткую надпись из трех букв. Молодой человек зачитал вслух.
— Луд! Основатель Лондона! Король города.
— Невозможно,- ахнул кто-то.
— Не могу поверить.
— Луд? — Мистер Мун присмотрелся к голове, вот-вот готовой предстать перед ним в изначальном виде.
Острое, головокружительное предчувствие закралось в его душу. Вот так взять и по собственной воле загнать себя в ловушку! Тревожно знакомые черты древнего лица проступали с тошнотворной неумолимостью. Наконец последние крупинки грязи вернулись в естественную среду, и у большинства присутствующих вырвался изумленный вздох.
— Эй,- заподозрил неладное опомнившийся руководитель.- Из какой, говорите, вы газеты?
Мистер Мун даже не попытался ответить на его вопрос.

— Не может быть,- только и прошептал он.
Голова, избавленная от земли — свидетельства вековой истории,- представляла собой застывший в бронзе и прекрасно сохранившийся портрет первого короля Лондона. Луда разоблаченного.
Эдвард, закусив нижнюю губу, чтобы не выпустить рвущийся наружу крик, беспомощно взирал на изваяние. А на него сквозь пелену тысячелетий смотрело незабываемо уродливое лицо Томаса Крибба.
Возвращаясь к себе, мистер Мун обнаружил на улице перед отелем мистера Спейта. Бродяга, одетый в свой обычный засаленный костюм, терпеливо дожидался бывшего владельца театра. Лицо его покрывали свежие синяками, лишь отчасти скрытые клочковатой буйной бородой. Из кармана сюртука торчала бутылка загадочного желтого пойла, а прямо перед ним стоял рекламный щит:

Ей-ей, гряду скоро!
Откровение. 22.20

— Полдень! — возбужденно произнес он, хотя по некоторым признакам пьян был еще не в стельку.
Швейцар мрачно посмотрел на нищего, а Спейт кивнул, приветствуя мистера Муна.
— Что вы тут делаете? — Сильно озадаченный Эдвард пытался сообразить, не мираж ли перед ним.
— Я вас выследил! — гордо сообщил бродяга. Иллюзионист моргнул, все еще не до конца уверенный в реальности встречи.
— Чем могу помочь?
— Честно говоря… деньжат бы. После театра… мне голову преклонить негде. Туго приходится. Вы всегда были ко мне так добры, а…
Мистер Мун поспешно извлек фунтовую банкноту и протянул бродяге.
— Вот. Тратьте разумно.
— Честно говоря,- поведал Спейт,- я ж только на выпивку и трачусь.
Иллюзионист прошел мимо него, поднялся по ступенькам отеля, затем обернулся.
— Знаете что, мистер Спейт, вы чуточку подождите, и я с радостью присоединюсь к вам.
— Чё-то стряслось? — Нищий выказал искреннюю озабоченность.
— С вами так бывало, что все, во что ты верил, вдруг рухнуло в считанные секунды?
— Да нет, сэр, не могу такого припомнить.
— Когда-нибудь у вас на глазах исчезала всякая логика и здравый смысл?
— И снова скажу вам, сэр: нет!
— А вы когда-нибудь попадали в дичайший экзистенциальный кризис из-за реальности, абсолютно расходящейся с элементарной логикой?
Бродяга испуганно уставился на Эдварда.
— Вам бы пойти прилечь, сэр. Спасибо еще раз за деньги.
С тяжелым вздохом иллюзионист исчез за дверями отеля.
Шестью часами позже, навалившись на столик в углу бара в отеле, мистер Мун сфокусировал плавающий взгляд на сердечном друге миссис Гроссмит, попытавшемся вежливо прошаркать мимо. Эдвард поманил его мизинчиком.
— Мистер Бардж? Человек-кружка просиял.
— Доброго вам вечера!
Он направился к иллюзионисту, по дороге зацепив ногой высокое сиденье у стойки.
— Я хотел,- произнес мистер Мун с той тяжеловесной мрачностью, какая характерна для изрядно напившихся,- перемолвиться с вами словечком.
— Полагаю, это насчет меня и миссис Гро? Она замечательная женщина, сэр. Настоящая леди. Такая жи-венькая, когда захочет!
Бывший хозяин театра сложил пальцы домиком.
— Мистер Бардж. Миссис Гроссмит много лет верно служила мне. Я не могу не иметь к ней теплых чувств, и у меня нет желания.

Я не могу не иметь к ней теплых чувств, и у меня нет желания… не хочу говорить заковыристо… нет желания видеть, как вы разобьете ей сердце.
Бардж захихикал.
— Вы хотите знать, серьезны ли мои намерения?
— Да,- без тени улыбки ответил мистер Мун.- А как вы догадались?
Бардж вспыхнул.
— Не беспокойтесь. Я настроен совершенно серьезно. Эдвард проглотил порцию виски.
— Да уж. Если я узнаю, что вы хоть как-то ее обидели…- Иллюзионист замолк, силясь подобрать угрозу пострашнее.- Будьте уверены,- заплетающимся языком произнес он наконец,- я вас достану.
Бардж оглянулся, потрясенный внезапной вспышкой агрессии, выплеснутой столь же неуместно.
— Извините, если я обидел вас. Правда. Я не понимаю, что я такого сделал, честное слово!
Мистер Мун нетерпеливо взглянул на него.
— Я буду следить!
— Я люблю ее,- проблеял Бардж, ретируясь в направлении выхода и едва не опрокидывая по дороге стаканы других посетителей.
Некоторое время он безуспешно сражался с дверью, пытаясь тянуть ее на себя, хотя в другую сторону она открывалась от малейшего толчка, и лишь приход Сомнамбулиста подарил ему путь к свободе. Бардж принялся было рассыпаться в благодарностях, но великан зерди-то протопал мимо, даже не глянув в его сторону.
Увидев друга, мистер Мун издал мученический стон, раздвигая в стороны легионы пустых стаканов в тщетной попытке скрыть количество выпитого. Однако сейчас Сомнамбулист не имел настроения изображать обманутого. Подтащив к столику табурет, он грузно опустился на него всем телом и принялся ожесточенно водить по доске. Стук мелка отдавался в ушах Эдварда артиллерийской канонадой.

ГДЕ ТЫ БЫЛ

Мистер Мун нервно заерзал. Разгневанный великан настойчиво ткнул пальцем в доску.
— Гулял.
Иллюзионист с трудом поднялся на ноги. Теряя равновесие, он пошатнулся и тяжело плюхнулся обратно на табурет. Сомнамбулист оставил его неудачу без внимания.

КРИББ

— Да,- прочувствованно сознался Эдвард.

НЕ ВЕРЬ

— Ты ведь узнал его?

ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ

— Не понимаю. Почему ты просто не расскажешь мне, что тебе известно? Почему никто ничего не желает мне рассказывать?

ПОВЕРЬ МНЕ

Мистер Мун вздохнул.

ПОЖАЛУСТА

Сомнамбулист несколько раз подчеркнул слово. Эдвард стиснул голову.
— Ладно. Если тебе так нравится, я больше не буду с ним встречаться.
Великан серьезно кивнул.
— Но ты обещаешь мне, что когда-нибудь все расскажешь?
Сомнамбулист пожал плечами.
— Отлично, — сплюнул мистер Мун. — Если уж больше ничего предложить не можешь…
Он встал и, спотыкаясь, вышел из бара.
Добравшись до предоставленных им апартаментов, бывший владелец театра предпринял безуспешную попытку ослабить действие алкоголя.

Он выпил залпом три стакана воды и лишь потом рухнул на кровать. Уже проваливаясь в сон, слишком слабый, не способный даже пошевелиться, Эдвард успел зафиксировать в сознании человека Скимпола, заглянувшего в комнату, оценившего состояние подопечного и тихонько притворившего дверь. В качестве заключительной мысли на мистера Муна снизошла пьяная уверенность в том, что жизнь после падения с башни Сирила Хонимена заполонили странные события, укладывающиеся в некую схему, что между ними есть тайная связь и что их объединяет какой-то общий сюжет. Он же имеет возможность разглядеть лишь ничтожную часть замысла. Так бывает, если сунуть под объектив микроскопа одну-единственную паутинку, отделенную от всей паучьей сети. Следовательно, решил Эдвард, стоит ему отойти подальше, перед ним откроется вся картина. Он попытался удержать данное соображение в голове, однако теперешнее его состояние отнюдь тому не способствовало. Выпитое прыгало и резвилось внутри его, дергалось подобно макрели на крючке. В конце концов мистер Мун сдался, и тьма поглотила его окончательно.

Сон в Ньюгейте приходит не так-то легко.
Варавва вонял и сам понимал это. Дело дошло до того, что вонь и пары собственного пота стали вызывать тошноту у него самого. Оусли организовал для узника множество поблажек, однако устроить ему помывку, вероятно, не мог даже он.
Варавва зевнул, поскреб косматую бороду и, шаркая, проволок необъятную тушу несколько шагов, составлявших ширину его камеры. Стояла тишина. Наступили самые томительные часы тюремной ночи. Единственное время, когда затихали вскрики и жалобы его товарищей по несчастью. В соседней камере сидел член воинствующей секты методистов, без конца повторявший Иисусову молитву. Сейчас ради разнообразия он перешел на небольшую подборку хорошо известных псалмов.
Наверное, уснул вскоре после полуночи, утомившись и охрипнув от дневных трудов. Варавва не слышал его уже около часа.
— Мейрик? — позвал он.- Ты здесь?
Между прутьями решетки возникло лицо Оусли.
— Как всегда,- прошептал бывший адвокат тоном терпеливой матери, успокаивающей особенно буйного ребенка.
Варавва вздохнул — хрипло, утробно.
— Я устал. Ты хоть немного понимаешь, каково мне тут? Жалкая, мертвящая скука.
Голос Оусли звучал, как всегда, раболепно.
— Да, сэр. Я так вам сочувствую.
— Человек моего блестящего ума заперт в клетке, которая даже для зверя не годится. Блистательный интеллект томится вместе с преступниками и может лишь только ждать. Это одна из величайших трагедий нашего века.
— Воистину, сэр.
Варавва насторожился. Не прозвучало ли в голосе Оусли намека на измену? Истинный образ, мелькнувший под маской верного ученика. На долю секунды приоткрывшееся лицо человека, много вытерпевшего, оскорбленного, а потому заведомо лживого? Возможно.
— Когда снова придет мистер Мун?
— Понятия не имею.
— Когда он придет, я…
— Да, сэр? Что вы сделаете тогда? — Лишь едва заметный намек на сарказм, едва уловимый.
— Я все ему расскажу.
Реакция на последние слова оказалась совсем неожиданной. После долгой, задумчивой паузы Варавва услышал тщательно взвешенный ответ.
— Я бы не советовал вам так поступать.
Узник зашипел:
— Мне не нужен твой совет. Не тебе судить о моих поступках.
Оусли ответил совершенно спокойно, но подчеркивая каждое слово:
— Вы об этом пожалеете.
— Ты мое создание. Не забывай.
Ученик ничего не ответил, зато до слуха заключенного донеслись тихие шаги.

— Ты мое создание. Не забывай.
Ученик ничего не ответил, зато до слуха заключенного донеслись тихие шаги. Оусли крадучись удалялся по коридору, тайно покинув добровольный пост.
— Мейрик! — закричал Варавва. Тщетно. Шаги стихли вдалеке.
— Мейрик! — завопил он, впав в отчаяние, вызванное внезапным, необъяснимым бегством.- Вернись!
Ответом ему послужило слабое звяканье ключей, сменившееся безразличным стуком железной двери. Оусли покинул недра тюрьмы, направляясь во внешний мир.
— Мейрик! — Варавва затряс решетку, потом рухнул на каменный пол, готовый вот-вот разрыдаться.
Из соседней камеры послышалась возня. Стон, неровные шаги, а вслед за ними знакомые слова сто тридцатого псалма: «Из глубины взываю к тебе…»

Заведение миссис Мопсли после двенадцати напряженных трудовых часов наконец закрылось. Цирк с его уродцами отбыл восвояси. В последний раз его видели где-то возле Дарлингтона, причем местные встретили труппу с некоторым подозрением. А потому, к вящему удовольствию мадам, в ее заведение вернулся успех. Мина, неизменная звезда салона, пользовалась самым большим спросом. Обслужив последнего за ночь клиента, она с облегчением спустилась в гостиную, надеясь просто посидеть с остальными девушками, посплетничать, поболтать и выпить стаканчик-другой вина. Внизу она с изумлением обнаружила полное отсутствие девушек. Наличествовала одна миссис Мопсли, втиснутая в любимое кресло, а ее обширные желеобразные окорока, по обыкновению, свисали на обе стороны. Рядом с ней стоял бледный аккуратный джентльмен чопорного вида. Мопсли слабо улыбнулась.
— Мина, дорогуша.- Она закашлялась, и туша мадам заходила ходуном. Толстуха запыхтела как паровоз, пригодный лишь для последнего рейса на свалку металлолома.- Я отослала остальных девушек.
— Отослали?
Миссис Мопсли неуютно заерзала.
— Ради их же блага.
— Куда?
Ответа не последовало. Мина посмотрела на бледного мужчину.
— Я видела вас прежде,- произнесла она без тени страха. — Вы ведь друг мистера Грея?
— О да, мы старые приятели,- ответил он и улыбнулся так, как Брут улыбался Цезарю. Ну, в тот самый день.
Мина рассеянно запустила пальцы в бороду. Ей так до конца и не удалось избавиться от детской привычки перебирать растительность на лице.
— Что происходит?
Миссис Мопсли повернулась к ней.
— Пожалуйста,- ласково попросила она.- Ступай.
— Да скажите же, что случилось? — потребовала Мина, кляня себя за излишне жалобный тон.
— Боюсь, дурные новости,- мягко произнес бледный джентльмен.- Вы перестали быть полезны.
Мопсли испустила странный, нехарактерный для нее всхлипывающий звук.
— Я решил прикрыть ваше заведение. Страшно жаль. Но необходимость…
Мина посмотрела на хозяйку, надеясь услышать от нее, будто все совсем не так, получить хоть какую-то надежду, поддержку, но мадам даже не решалась встретиться с ней взглядом.
— Вы нам очень помогли. Миссис Мопсли сказала, что вы были ее любимицей. Сведения, поставляемые вами, были бесценны.- Бледный джентльмен умолк, поправляя пенсне, забавно сидевшее на самом кончике его носа.- Без преувеличения скажу, что в высших эшелонах власти есть люди, которые весьма благодарны вам за оказанные услуги. — Он елейно улыбнулся обеим дамам.- Мужайтесь. Даже падшие вроде вас могут по-своему служить стране и короне.

Даже падшие вроде вас могут по-своему служить стране и короне.
— Выйди, Мина,- произнесла миссис Мопсли хриплым голосом. Почти шепотом. Она даже не пыталась скрыть отчаяния и подступающей истерики.
— Я предлагаю вам последовать совету вашей хозяйки. Через несколько минут этот дом загорится. Директорат назначил его к уничтожению.
Мадам не шевельнулась.
— Моя репутация как поджигателя безупречна. Можно сказать, я специалист по катастрофам.- Джентльмен снова хмыкнул, однако мадам, по-прежнему безмолвная, даже не пошевелилась. Мина в ужасе наблюдала за ними обоими.
— Знаете,— небрежно произнес бледный коротышка,- я уже вроде как чувствую запах дыма.
Мина повернулась и побежала к дверям. Она выскочила на улицу, чуть ли не пополам согнувшись от рыданий. Слезы бежали по ее щекам и бороде.
Мина проскочила Гудж-стрит и уже направлялась к Тоттенхэм-Корт-роуд, когда заметила клубы дыма. Девушка остановилась, не зная, как быть — бежать дальше или вернуться. Ее чувства едва не одолели инстинкт самосохранения, но тут из ближайшего паба вывалилась подвыпившая компания. Пьяницы хохотали и тыкали в нее пальцами. Сделав глубокий вдох, Мина поспешила мимо них, не обращая внимания на насмешки. Следовало отыскать какое-либо убежище в городе. По мере удаления от пылающего борделя она ощутила холодную, непоколебимую уверенность: в данный момент бледнокожий джентльмен возвращается домой, а миссис Мопсли так и не сдвинулась с места. Пламя лижет ноги мадам, жадно обнимает со всех сторон, а ее туша дрожит и изнемогает от жара в ожидании неизбежного конца.

Мистер Мун проснулся спустя три часа. Едва он с превеликим трудом поднялся на ноги, как его обильно вывернуло в рукомойник. Пока Эдвард смывал исторгнутое желудком, в журчании воды, желтой спиралью вращавшейся вокруг сливного отверстия, ему мерещилось негромкое злорадное хихиканье. Усевшись на постель, он отдался страданиям. Изнутри черепа били тараны, руки и ноги таяли, как мороженое, а во рту стояла пустынная сушь.
Когда он снова открыл глаза, физическая боль отступила, но буря в голове разыгралась пуще прежнего. События последних месяцев вновь нахлынули на иллюзиониста. Гримасничая, издеваясь, они заполонили все его сознание. Мистер Мун тупо обвел взглядом безупречную, бездушную роскошь своей спальни и под влиянием переполнявших его чувств вполне осознанно, с медицинской точностью принялся крушить все вокруг.

Мистер Скимпол прибыл через час, потный, злой и немного пахнущий дымом. Внизу его встретили управляющий отеля и человек, поставленный присматривать за бывшим владельцем театра. Их короткий отчет никак не способствовал улучшению его настроения.
Альбинос постучался в дверь апартаментов мистера Муна, но, как и следовало ожидать, ответа не получил. Он предпринял еще одну бесплодную попытку наладить связь с иллюзионистом, затем сделал знак своему человеку высадить дверь. Несмотря на возмущенные вопли управляющего, тот выбил ее с первой попытки.
— Мистер Мун? — раздраженно крикнул Скимпол.- Пожалуйста, выходите. Я не расположен ждать.
Эдвард с несколько виноватым видом появился из ванной.
Комната изменилась почти до неузнаваемости. Пол покрывали осколки стекла и хрусталя. Разбитые светильники валялись вперемешку с разодранными в клочья шторами. Картины изуродованы, ковры сорваны с креплений и разбросаны вдоль стен подобно волнам, бьющимся об углы комнаты.
Скимпол, подавив ярость, сказал почти спокойно.
— Что вы наделали?
— Вы заперли меня здесь против моей воли. Альбинос вздохнул.
— Мы же на одной стороне.

Я действовал так только потому, что вы мне не оставили выбора. Многие пошли бы на убийство ради подобной роскоши. Посмотрели бы вы на мой дом. По сравнению с ним ваши апартаменты — дворец.
— Мои апартаменты — тюрьма. Скимпол устало выдохнул.
— Я знаю, вчера у вас был тяжелый день. Ваш новый приятель выбил вас из колеи. Как его там? Мистер Крибб? — Повернувшись к своему человеку, альбинос сверил имя.- Ну, ладно. Мы здесь все уберем и будем считать инцидент исчерпанным. Вы ведь тоже поскорее хотите уладить данное дело, как и все мы?
— При одном условии — отзовите этого упыря.- Мистер Мун указал на соглядатая.- Я не выдержу, если этот тип будет постоянно таскаться за мной. Он и следить-то как следует не умеет.
— Отлично. Но это моя единственная уступка. Вы тоже должны перестать вести себя так, как прежде. Я хочу от вас только одного. Решите эту проблему, и можете возвращаться к своей прежней жизни. Если мадам Инносенти права, то у нас осталось восемь дней.
Мистер Мун упал в единственное уцелевшее кресло.
— Если она права,- пробормотал он.- Если…- Он застонал.- За последние несколько дней я обнаружил такие вещи, которых просто не может быть. Они идут вразрез с мировым порядком. Явления, которых не может быть в рациональной Вселенной.
— Могу я дать вам совет? — мягко произнес Скимпол.- Когда сталкиваетесь с чем-то странным, противоестественным и необъяснимым, поступайте так же, как я.
— И как?
— Делайте свое дело.
Альбинос повернулся было к выходу, но тут в дверях за спиной у него возник Сомнамбулист. Узрев мистера Муна и окружавший его разгром, великан печально покачал головой, отодвинул Скимпола в сторону и медленно двинулся прочь по коридору. Эдвард даже не попытался остановить его.

Когда он наконец выбрался из спальни, события последних часов, к счастью для него, канули в прошлое. Воспоминания о встрече с Криббом подернулись странной дымкой, придававшей им оттенок вымысла. Словно все произошло не с Эдвардом, а с каким-то другим человеком. Мистер Мун умылся, побрился, зачесал назад редеющие волосы и в бодром настроении направился в Архив.
Архивариус, по крайней мере, ему обрадовалась.
— Я слышала, вас призвали на службу,- произнесла она, как только очередной безымянный библиотекарь запер дверь за иллюзионистом. — Как понимаю, работа на правительство? Ребята Скимпола?
Мистер Мун уже много лет как перестал удивляться всеведению Архивариуса, но сейчас Эдварда поразило, насколько холодно и властно она отозвалась о его затруднительном положении.
— Да, мэм. Вы…- Он замолчал.
— Что?
Незрячие глаза с любопытством уставились в его сторону.
— Вы знаете мистера Скимпола? Он… приходит сюда?
Архивариус отвернулась и стала рыться среди заплесневелых номеров «Панча», желтушных листков «РАЗЫСКИВАЕТСЯ» и скрипучих, одетых в кожу энциклопедий.
— Ну-ну,- пожурила она Эдварда.- Выжезнаете, я должна хранить молчание.
— То есть я могу считать это положительным ответом?
— Я же не в силах помешать вам делать собственные выводы.
— Нет, — задумчиво произнес мистер Мун. — Не в силах.
— Что ищете сегодня?
— Все, что у вас есть касательно мадам Инносенти. Ясновидящей из Тутинг-Бэк.
Архивариус ничего не сказала. Она исчезла и вскоре вернулась с двумя тонкими подшивками.

— Это все, что у меня есть. Похоже, дамочка пару раз оказывалась не в ладах с законом.
Мистер Мун, поблагодарив ее, взял бумаги.
— Архивариус…
— Да?
Он неуверенно помолчал.
— Вы никогда не слышали о человеке по имени Томас Крибб?
Ответа не последовало. Эдвард убедил сам себя, будто она его не расслышала, и уже собрался повторить вопрос, когда хранительница заговорила. Незнакомым, дрожащим высоким голосом.
— Минутку. У меня есть для вас кое-что. Немного погодя она вернулась, толкая перед собой столик на колесиках, заваленный записями, отчетами, гроссбухами, досье и пачками листков, похожих на газеты девятнадцатого века. Она, задыхаясь, подошла к иллюзионисту и с удивительной силой вцепилась в его плечо, удерживая равновесие. Со столика свалилось около десятка памфлетов и большой том, похожий на словарь.
— Что это?!
— Это? — тяжело выдохнула Архивариус.- Это только начало. Вас ждет в пять раз больше материала.
— Но ведь не могут же они все касаться мистера Крибба?
— Боюсь, могут.
Мистер Мун выбрал наугад один отчет и едва не расчихался от пыли, грибом взвившейся с пачки бумаг.
— Какие самые ранние? Архивариус с трудом сглотнула.
— Самым ранним более ста лет. Похоже, ваш друг живет среди нас дольше, чем можно предположить.
Воцарившуюся вслед за ее словами тишину, натянутую и гнетущую, лишь спустя несколько минут нарушил отчаянный шорох одежды. Мистер Мун рылся по карманам в поисках портсигара и спичек с остервенением человека, просидевшего без табака целую неделю. Позже он признался мне, что это был единственный раз, когда Архивариус попросила у него закурить, и ее старые, узловатые от старости руки тряслись от тихого невысказанного отчаяния.
В отеле его поджидал Сомнамбулист. Череда стаканов со следами молока змеей извивалась по столу в качестве наглядного свидетельства одинокого и долгого вечера.
Великан даже сильнее Эдварда переживал гибель Театра чудес. Ancien regime[24] закончился, однако при «новой республике» Скимпола мистер Мун как минимум получил загадку для разрешения, миссию. Неразгаданная тайна смерти Хонимена позволяла ему отвлечься от потери, в то время как Сомнамбулист все более и более погружался в состояние, в случае с любым другим человеком охарактеризованное как глубокая меланхолия. До сих пор общение между ними носило в лучшем случае фрагментарный характер. Оно осуществлялось посредством надписей, жестов и стаккато мелка по доске, но теперь Эдвард заподозрил, что великану не хватает его выступлений. Сомнамбулист нуждался в ежевечерней порции всеобщего внимания и восхищения гораздо больше, нежели сам был готов признать.
Он вяло улыбнулся, и великан ответил ему мрачным кивком.
— Я вчера видел Спейта. Выглядел он прилично. Не в прямом смысле прилично. Но совсем как прежде, почти.
Сомнамбулист драматически пожал плечами.
— Я провел эти дни в Архиве. Раскопал довольно много интересного насчет мадам Инносенти.
Великан укоризненно глянул на него с видом надутого ребенка, отказывающегося есть овощи. Тем не менее мистер Мун продолжал:
— Похоже, она не до конца откровенна с нами. Настоящее ее имя Энн Бэгшоу. До того как стать медиумом, она работала белошвейкой и имела маленькую лавочку возле Овала.
Сомнамбулист потянулся за доской. Эдвард облегченно выдохнул. Наконец-то ему удалось добиться хоть какой-то реакции. Через несколько секунд он прочел:

ОПЯТЬ ПОЙДЕМ К НЕЙ

— А, да.

Хорошо. Мистер Скимпол уже устроил нам приглашение на ее очередное суаре. Это будет завтра. Возможно тогда все и прояснится.
Сомнамбулист осушил последний стакан молока, забрал мелок и доску и с тяжеловесным достоинством поднялся на ноги.
— Так ты поедешь завтра со мной? — с надеждой спросил Едвард.- На сеанс?
Великан, напустив сердитый вид, направился к себе в апартаменты. После пожара они не жили больше в одной комнате. В таких отелях не бывает двухъярусных кроватей.
Утро началось с неуклюжего примирения. Сомнамбулист нацарапал на доске некое подобие извинений, а мистер Мун выразил то же самое, прибегнув к словесной форме. И вот, в некоем подобии перемирия они после ланча прибыли в Тутинг-Бэк.
Мадам Инносенти ждала их на пороге обшарпанного дома.
— Джентльмены, — расплылась она в улыбке, — как я рада, что вы снова пришли к нам!
Мистер Мун поклонился и вежливо поздоровался:
— Здравствуйте, миссис Бэгшоу.
Женщина оцепенела, и Эдвард заметил, как тень страха скользнула по ее лицу. Как бы то ни было, она почти тотчас же снова взяла себя в руки и проводила их в дом с таким видом, словно ничего особенного и не случилось. В коридоре, по пути к помещению, где проводились сеансы, их перехватил муж мадам Инносенти. Вынырнув откуда-то из полумрака, джентльмен воззрился на гостей с откровенной враждебностью. Скорее всего, он подслушал разговор на крыльце.
Сеанс проходил точно так же, как и в прошлый раз. Мистер Мун даже узнал знакомые лица — Эллиса Листера и вдову Эрскин. Вместе с ними пришли пожилая пара и невероятно мрачный мужчина, оплакивающий жену. Другими словами, обычный парад неудачников и обманутых, жаждущих утолить собственные невзгоды участливым воркованьем и приятными пустыми словами хозяйки.
После получаса бессмысленной вежливой болтовни, рукопожатий, представлений, чая и печений начался сеанс. Так же серьезно, как и прежде. Мадам Инносенти села во главе стола, быстро перешла на голос Коркорана и принялась выдавать те же туманные, искусно изложенные послания из мира духов. Вначале она обратилась к миссис Эрскин.
— С кем вы желаете говорить? — спросила она знакомым щепетильным тоном испанца.
— С моим мальчиком,- усталым и тонким голосом ответила миссис Эрскин.- С моим маленьким сыном Билли. Ему было шестнадцать, когда он умер.
— Билли? — прошептал Коркоран.- Билли? Есть ли среди духов Билли Эрскин?
Пауза. Затем вполне предсказуемое:
— Мама?
Инносенти сумела довольно сносно изобразить молодой мужской голос, ломающийся и неуверенный.
— Билли? — позвала миссис Эрскин со смесью боли и надежды.- Билли, это ты?
— Мама! Почему ты только сейчас пришла ко мне? Я здесь так давно. Я ждал.
Миссис Эрскин всхлипнула.
— Прости меня, Билл. Ты можешь простить меня?
— Ты скоро ко мне придешь? Здесь тепло и уютно. Тебе тут понравится, мама, я знаю.- Голос стал жалобным, плаксивым.- Но что с тобой случилось, мама? Ты кажешься такой старой…
Эрскин снова всхлипнула, и мадам Инносенти прошептала:
— Мама, я люблю тебя.
Этот разговор продолжался, как показалось мистеру Муну, нескончаемо долгие часы, и он чуть было не погрузился в легкую дрему, когда вдруг услышал собственное имя.
— Мистер Мун? — произнесла мадам Инносенти голосом Коркорана.
— Сеньор,- ответил Эдвард.- Как приятно снова с вами встретиться.
— Хотелось бы мне сказать то же самое.

— Сеньор,- ответил Эдвард.- Как приятно снова с вами встретиться.
— Хотелось бы мне сказать то же самое. Но прошло семь дней, а вы ни черта не сделали.
— Я был занят.
— Пройдет чуть больше недели, и город запылает, а вы ничего не сделали, чтобы предотвратить это! Духи в страхе, мистер Мун! Лондон в великой опасности.
— Мне все так говорят.
— Хонимен был только крючком. Вы проглотили наживку и даже не поняли этого. Вас использовали.
— Я слушаю.
— Под землей.- Тон Коркорана стал более убедительным.- Опасность под землей.
— Опасность?
Мадам Инносенти выгнулась. Мистер Мун и Сомнамбулист ощутили, как ужасно задрожали ее руки, словно по ним бежала незримая сила.
— Гибель города близится, — возвестила она, стуча зубами.- Заговор против вас. Камни трескаются. Спящий пробуждается.
Несмотря на собственный скепсис, Эдвард чувствовал себя околдованным.
— Что вы имеете в виду?
— Скимпол — пешка. Цель — вы. И вы будете виноваты во всем.
Мы с мистером Муном долго обсуждали предупреждение мадам Инносенти. Конечно, оно звучало ожидаемо смутно и с претензией на тайное знаньице, но оказалось чудовищно точным во многих ключевых моментах. Эдвард некоторое время оспаривал его достоверность — думаю, скорее, чтобы убедить себя, а не меня,- утверждая, будто большую часть сведений она могла вытянуть из Скимпола, Листера или кого там еще из их шпионской братии. Но в конце концов мы оба были вынуждены признать, что мадам Инносенти могла и не притворяться.
Женщина-медиум открыла глаза, и то, что случилось далее, застало мистера Муна врасплох. Позже никто толком не мог описать увиденного. Все свидетели говорили разное, кроме основных фактов. Как почудилось самому Эдварду, глаза мадам Инносенти вдруг стали ярко-алыми. Другие настаивали на зеленом или радужно-желтом цвете, а миссис Эрскин утверждала, хотя ее показаниям, как вы вскоре узнаете, до конца доверять не следует, будто они сделались бездонно-черными. Конечно, сам цвет не важен. Важно то, что случилось нечто замечательное, нечто явно необъяснимое.
Женщина-медиум, пронзительно закричав, упала и осталась лежать неподвижно, словно мертвая. Некоторые из присутствующих утверждали, будто из носа и рта мадам Инносенти тянулись струйки дыма, как если бы внутри ее остывал какой-то чудовищный мотор.
Впрочем, наваждение быстро развеялось. Миссис Эрскин, как минимум семидесятилетняя дама, вскочила, в буквальном смысле этого слова, бросилась к медиуму, подняла ее на ноги и стала хлопать по щекам.
— Энн Бэгшоу? — поинтересовалась вдова тоном сыщика, взявшего подозреваемого с поличным.
Мадам Инносенти пришла в себя, и глаза ее обрели прежний цвет.
— Больше нет.
Миссис Эрскин повернулась к остальным гостям.
— Леди и джентльмены, прошу простить мое вмешательство. Я представляю Комитет бдительности.
Те, кто верил медиуму, неодобрительно загалдели, однако миссис Эрскин продолжала:
— Эта женщина не мадам Инносенти и никогда ею не была. Ее имя Энн Бэгшоу.
Муж прорицательницы шагнул было вперед, намеренный возразить, но дама из Комитета бдительности отстранила его небрежным жестом.
— Сегодня я якобы говорила со своим покойным сыном,- объявила она.- Но у меня нет сыновей. Ни живых, ни мертвых. Если верить миссис Бэгшоу, то я сегодня говорила с мальчиком, которого никогда не существовало.
Инносенти взяла себя в руки и заговорила, но обращалась она не к своей обвинительнице, а к Эдварду Муну.

Инносенти взяла себя в руки и заговорила, но обращалась она не к своей обвинительнице, а к Эдварду Муну.
— Все, что было,- правда,- произнесла женщина-медиум.- Предостережения настоящие.
Теперь почти всех охватил ужас, и начался такой бедлам, что иллюзионисту пришлось заорать, перекрывая общий шум.
— Прошу вас, уймитесь! Вам еще не всю правду сказали! — В помещении стало тихо. Все, включая медиума и охотницу, повернулись к нему. — Наши хозяева, возможно, и не совсем те, кем хотят казаться, но, как понимаю, и миссис Эрскин не та, за кого себя выдает.
Старуха выругалась себе под нос.
— Посмотрите на ее руки, леди и джентльмены. Слишком гладкие, без морщин. Слишком молодые, чтобы быть настоящими.
Эрскин злобно глянула на него, протиснулась мимо Энн Бэгшоу и вылетела из помещения с резвостью, совершенно несвойственной женщине ее лет. Собравшиеся услышали, как она протопала по коридору и выскочила на улицу, уподобившись крысе, совершающей ритуальное бегство с текущего и полузатопленного старого корыта.
Мистер Мун повернулся к спутнику.
— Не выпускай никого, пока я не вернусь.
Снаружи лил сильный дождь. Эдвард не успел пробежать и нескольких ярдов, как уже промок до нитки. Впереди он видел миссис Эрскин, отчаянно удирающую сквозь водяные струи в поисках убежища среди темных улочек и закоулков Тутинг-Бэк.
Вся погоня заняла не более пяти-шести минут, но обоим она показалась долгими часами. Когда дождь превратился в ливень, снизивший видимость до нескольких ярдов, мистер Мун продолжал бежать почти вслепую, расталкивая случайных прохожих под зонтами. Он интуитивно понимал, куда направляется Эрскин. Так ищейка идет по следу, руководствуясь лишь инстинктом.
Эдвард загнал ее в переулок, заканчивающийся тупиком. Словно усталые боксеры перед последним раундом, они сгояли друг против друга, тяжело дыша и внутренне сетуя на несколько разочаровывающий финал погони. Макияж миссис Эрскин размыло дождем. Краска, пудра я румяна стекали по ее лицу, придавая ей сходство с клоуном, упавшим за борт и вновь вытащенным из моря. Из-под останков миссис Эрскин проступал образ куда более молодой женщины. Лет тридцати с небольшим, вполне хорошенькая, если не брать в расчет несколько длинноватый нос, с довольно симпатичной фигурой, проступающей сквозь промокшие одежды старой леди.
Мистер Мун в изумлении смотрел на нее. Подозрения его оправдались. Ошеломленный и одновременно охваченный восторгом, он ощутил приступ жуткой слабости.
— Это и правда ты! — воскликнул Эдвард.- О господи. Ты зернулась ко мне.- Иллюзионист опустился на колени.- Дорогая моя. Ангел мой.
Женщина воззрилась на него холодно и без всякой жалости.
— Да не дури ты, Эд,- проворчала она.- Вставай уже.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Большую часть жизни мистер Скимпол старался быть хорошим человеком. Конечно, у него имелись свои ошибки. Он поддавался искушениям, особенно в молодости, но теперь вел образ жизни, исполненный чистоты, добродетели, терпения, достоинства и скромности, но при этом лишенный сибаритства и прочих излишеств. Нет, одно излишество мистер Скимпол себе позволял. Раз в день… нет, правильнее сказать, каждый день он выкуривал одну сигару. Естественно, не самую обычную сигару, а исключительно высочайшего из сортов, когда-либо ценимых знатоками. Они импортировались из какого-то таинственного района Турции и по огромной цене продавались немногим избранным в чудовищно дорогом магазинчике в центре города.
Скимпол достал сегодняшнюю сигару, потер ее и поднес к носу, совершая великий ритуал обоняния.

Скимпол достал сегодняшнюю сигару, потер ее и поднес к носу, совершая великий ритуал обоняния. Он никогда до конца не понимал сущности данного священнодействия, но тем не менее всегда исправно следовал ему на случай, если его ненароком увидит какой-нибудь эксперт по сигарам. Альбинос осторожно вложил большую коричневую трубку из листьев в рот, ощутил, как она гладко скользнула между зубами, и блаженно затянулся.
Мун и Сомнамбулист сидели напротив него возле бара, наблюдая за всем процессом. На лицах их выражалось что-то среднее между любопытством и отвращением.
— Простите,- сказал Скимпол.- Небольшая слабость.- Он наслаждался вкусом дыма, струившегося по его гортани, густым, сухим дегтярным запахом, проникавшим все глубже в тело. Он даже вздрогнул от удовольствия. Альбинос выкурил сигару до половины, прежде чем нашел в себе силы вернуться к обсуждаемому вопросу.- Итак, проблема с мадам Инносенти. Мои осведомители полагают, что она вместе с мужем покинула страну два дня назад, сразу после того, как вы устроили скандал в ее салоне. Мы полагаем, что они направляются в Нью-Йорк, но боюсь, что для нас они потеряны.
— Я тут ни при чем,- сурово произнес мистер Мун.- Ее раскрыли до того, как я успел что-то сделать.
Скимпол застенчиво погладил уголки глаз.
— Как понимаю, тут замешан Комитет бдительности.
— Верно.
— Ваше мнение? Вы считаете, ее предостережения реальными?
— Если по здравому размышлению, то не должен. Я бы мог ее разоблачить как шарлатанку, но есть кое-какие вопросы. Все, что я видел… Муха…
— А я считаю себя человеком, открытым для невозможного,- заметил Скимпол.- Ну каким образом эта шарлатанка Бэгшоу могла получать подобную информацию без помощи, так казать, неких сверхъестественных сил, какой-то потусторонней подсказки?
— Согласен. Альбинос фыркнул.
— Должен сказать, у Комитета бдительности есть определенная репутация. Слышал я, что, если они не могут добыть доказательств традиционным способом, они их с удовольствием фабрикуют. В прошлом году эти ребята замотали в муслиновое покрывало медиума, который, как мы считали, умел выделять настоящую эктоплазму.
— То, что мадам Инносенти раскрыли, это несомненно,- нахмурился Эдвард.- Но ее предостережения… тревожат меня.
Скимпол нервно заерзал в кресле и докурил остаток сигары, высосав из нее последние глотки драгоценного дыма.
— Она говорила, что меня используют,- продолжал мистер Мун.- Говорила что-то о спящем. Об опасности под землей. О, кстати, еще она сказала, мистер Скимпол, что вы просто пешка.
Альбинос оставил дымящийся окурок в пепельнице перед ним.
— Я знаю свое место.
— Кое-что меня тревожит.
— Мадам Инносенти?
— Есть какая-то связь, которую мы упускаем.
— Что вы намерены делать дальше? Помните главное: что бы вы ни решили, у вас есть полная поддержка Директората.- Скимпол хмыкнул.- Наша организация имеет кое-какое влияние.
— Мне нужно снова увидеть Варавву. Он что-то знает, я уверен.
— Это можно устроить.- Скимпол встал.- Только действуйте быстрее. Время уходит. Если мадам Инносенти права, у нас осталось только четыре дня. Кстати, вас, наверное, порадует то, что я приказал сделать первый перевод на ваш счет.- Он назвал весьма солидную сумму. От таких денег и сегодня не отказались бы даже самые высокооплачиваемые государственные служащие.- Естественно, вы остаетесь здесь, и все текущие расходы оплачивает мой департамент.

Можете поделиться со своим помощником, как сочтете нужным.
— Деньги? — презрительно ответил мистер Мун.- Вы считаете, что я делаю это ради денег?
Скимпол непонимающе уставился на него, явно обиженный.
— Не надо грубить. Если хотите, считайте деньги приятным дополнением. Подарком от благодарного правительства.
Мистер Мун не ответил.
— И работайте побыстрее. Держите меня в курсе. Я слежу.- Скимпол официально поклонился и покинул комнату. Сомнамбулист скорчил ему вслед рожу.
А Эдвард направился к одинокой молодой женщине с полупустым бокалом красного вина. Великан изумленно поднял брови, увидев, как его друг остановился перед незнакомкой, обменялся с ней несколькими вежливыми фразами, улыбнулся, помог встать и повел обратно. По мере их приближения ассистент узнал миссис Эрскин, агента из Комитета бдительности, но только изрядно помолодевшую, без грима и одетую как подобает элегантной леди ее возраста.
— Это мой друг Сомнамбулист,- представил мистер Мун, а его хорошенькая спутница присела в поклоне.
Эдвард усмехнулся.
— Сам до сих пор не верю,- он протянул леди руку,- в то, что ты сейчас видишь перед собой мою сестру.
Скимпол покинул отель резвой, педантичной трусцой. Он уже опаздывал на важную встречу, потому решил не ждать кеб, а поспешил по запруженным городским улицам и переулкам, ныряя в потоки пешеходов, проталкиваясь сквозь скопления горожан. Можно вполне закономерно предположить, будто служащий направлялся в Уайтхолл или Вестминстер, но Скимпол свернул к Ист-Энду, проверяя на каждом шагу, нет ли за ним слежки. Он держал путь к Лаймхаусу. В Директорат.

СЕСТРА

торопливо нацарапал на доске Сомнамбулист. Затем стер и написал снова, более крупными и жирными буквами:

СЕСТРА?

— Шарлотта,- произнес мистер Мун.
Мисс Мун улыбнулась как можно обворожительнее.
— Счастлива познакомиться с вами.
Сомнамбулист нахмурился. Он чувствовал себя странно, словно стал объектом какого-то заковыристого розыгрыша, и уже тихо надеялся, что друг и незнакомка сейчас рассмеются, хлопнут его по плечу и поблагодарят за доставленное удовольствие. Сев прямо, Сомнамбулист стал терпеливо ожидать развязки.
— Он и правда немой? — довольно бестактно поинтересовалась Шарлотта.
— Со мной никогда не разговаривал. Тем не менее я горячо надеюсь, что однажды он заговорит. И не сомневаюсь, что когда он заговорит, то удивит всех нас.
Женщина снова коротко взглянула на Сомнамбулиста. Похоже, на нее он впечатления не произвел.
— Не так красив, как его предшественник.
— Поверь,- мистер Мун помрачнел,- если бы ты увидела его сейчас, ты бы так не сказала.
— Наверное.
— Сомнамбулист — блестящий иллюзионист.- Эдвард изо всех сил старался избегать снисходительного тона.- Ты когда-нибудь видела наши представления?
— Три раза, — легкомысленно ответила Шарлотта. — Один раз в обличье старухи, один раз как пьяная полька, один раз как лилипутка. Последний раз, скажу тебе, это было настоящее испытание. Не так-то просто, знаешь ли, укоротить себя на три фута и несколько часов провести в этом состоянии.- Она замолчала, неловко пожевав нижнюю губу.- Мне жаль, что твой театр погиб.
— Это Скимпол,- произнес Мун, словно дальнейших объяснений и не требовалось.

— Мне жаль, что твой театр погиб.
— Это Скимпол,- произнес Мун, словно дальнейших объяснений и не требовалось.
— Он правда так не любит тебя, да? Эдвард отвел взгляд.
— Ты никогда не говорила мне, что работаешь на Комитет.
— А ты никогда не рассказывал мне о том, что случилось в Кдэпхеме. Пришлось узнавать из газет.
— Наверное, вылетело из головы.
Молчание прервал знакомый стук мелка по доске. Сомнамбулист начал чувствовать себя одиноко.

ВЫПЬЕМ

— Капитальное предложение,- воскликнул мистер Мун, внезапно повеселев.- Шарлотта?
— Только маленький бокальчик, — с сомнением произнесла она.- И ничего крепкого.
Но мистер Мун уже не слушал ее. Бросившись к бару, Эдвард сделал огромный и самый дорогой заказ.
— Позаботьтесь о том,- он радужно оскалился бармену,- чтобы этот счет был направлен на имя мистера Скимпола.

Лаймхаус — уникальный район города, совершенно не английский. Загадочный запах, наполняющий его улицы, определенно имеет заморскую природу. Здешние вывески писаны иероглифами, странными для непосвященных, а жители, как бы радушны и благовоспитанны они ни были, все равно остаются желтокожими чужестранцами. Если вы когда-нибудь бродили по его оживленным, безумным улицам, то вам наверняка приходило в голову то же, что и мне: кто-то вырезал кусок экзотического города на Дальнем Востоке и целиком перенес сюда, плюхнув на место целого лондонского округа. Теперь Лаймхаус маячил призрачным видением невероятной Англии в мире, где пала империя и воцарился Восток.
Странно выглядел мистер Скимпол, с такой уверенностью и легкостью шагающий по местным улицам. Причем в своем обычном экстравагантном облике. Пенсне на носу, мертвенно-бледные волосы и кожа… следовало бы предположить, будто здесь, среди многочисленных обладателей желтых лиц с раскосыми глазами, он казался сущей белой вороной, но нет, жители Лайм-хауса словно принимали альбиноса за своего. Появление Скимпола не вызывало ни откровенного любопытства, ни вопросительных взглядов, ни сдержанного смеха.
Чуть менее получаса он потратил на дорогу от отеля до дверей ветхой мясной лавки. Судя по ее виду и состоянию, покупатели наведывались сюда раз в несколько лет. Окна затянула паутина, прилавки обросли по краям неаппетитной коркой из смеси сала и запекшейся крови. В витрине, покрытой слоем сажи, говорившем о небрежности хозяев, жарилась на вертеле птичья тушка. Голый трупик медленно вращался, постепенно делаясь коричневым и покрываясь хрустящей корочкой на потеху уличным зевакам. Кем при жизни являлась птица, уткой, цыпленком или кем-то еще, кого едят лишь дети Востока, Скимпол понятия не имел, однако капли пузырящегося жира помимо воли пробудили в его памяти образ миссис Мопсли. Привычно справившись с муками совести и перешагнув через прошлое, он выбросил зрелище из головы. Альбинос толкнул дверь. Зазвенел колокольчик, и перед вошедшим возник молодой китаец, приветствовавший его поклоном.
— Какая несказанная радость снова видеть вас, сэр.
— Добрый день,- важно ответил Скимпол.
Запомнить имя хозяина он так и не озаботился, равно как прежде не знал имени отца юноши, владевшего лавочкой до него. А нарушать традицию на столь поздней стадии альбинос не видел необходимости. Преемственность поколений, знаете ли, и все такое.
Он прошел через лавку. Туши, соленые, непонятно кому принадлежавшие, висели на крюках за стойкой. В горшке кипело и булькало что-то несвежее и кислое. Повсюду витал всепроникающий запах крови.

Повсюду витал всепроникающий запах крови. Скимпол не замечал его, поскольку слишком часто сюда наведывался и уж давно привык к зловещим декорациям, как кинематографист привыкает к сказочным дымам и искривленным отражениям.
— Он здесь?
— Он ждет,- ответил китаец, безупречно смиренный и почтительный.
Альбинос заметил пушок под носом у молодого человека.
— Пытаешься отрастить усы? — саркастически осведомился он.
Китаец покраснел.
— Ну, удачи,- хмыкнул Скимпол.- Кстати, там в окне цыпленок?
Вид владельца сделался крайне растерянным.
— Цыпленок,- повторил альбинос, начиная злиться на нарочитое непонимание со стороны собеседника.- Цып-ле-нок.
Испытывая упорную игру юноши, вдруг позабывшего язык страны нынешнего проживания, он как мог изобразил цыпленка, помахав руками наподобие крылышек.
Хозяин так и не выказал никакой видимой реакции. Махнув на него рукой, Скимпол прошел в заднюю дверь лавки. Как вы понимаете, шахта лифта смотрелась здесь самым неуместным образом. Внутри кабины стоял навытяжку еще один уроженец Поднебесной, затянутый в тугой красный камзол. Увидев Скимпола, он отодвинул металлическую решетку.
— Доблого утла, сэл.
— Доброго утра.
— Нулевой уловень?
— Спасибо, да.
Китаец подвигал рычагами. Лифт с характерным, вызывающим тошноту рывком устремился вниз. Скрипя и дрожа всем корпусом, он довез пассажира до пункта назначения.
— Нулевой уловень! — объявил китаец бесцветным механическим голосом.
— Спасибо,- буркнул Скимпол.- Сам вижу.
Он попал в прекрасно обставленное помещение, изящное и довольно современного вида. Главным предметом обстановки штаб-квартиры Директората служил круглый стол, широкий и дорогой.
Навстречу ему вышел неуклюжий широкоплечий мужчина, а пятеро человек восточного вида выстроились шеренгой наподобие почетного караула.
— Скимпол! — Голос джентльмена звучал с искренней теплотой.
Альбинос понимал, что показное радушие — обычная дань вежливости, и даже подозревал скрытое под его маской многолетнее отвращение. А может, и ненависть.
Не раздумывая, он изобразил глянцевую, отработанную улыбку.
— Дэдлок…
Они пожали друг другу руки. Ладонь Скимпола оказалась липкой от пота, и джентльмен невольно передернул могучими плечами.
— Извини. — Альбинос не глядя бросил пальто на руки маячившему позади лакею.- Дела в отеле.
— А-а.- Глаза Дэдлока сверкнули неприкрытым любопытством.- Мистер Мун?
— Верно.
— Присаживайся, старина, и расскажи мне о нем.- Джентльмен вернулся к саркастически-добродушной, немного грубоватой манере общения, свойственной полковнику в отставке, за неимением иных способов развлечься проводящему время за послеобеденной игрой в карты.
Они расположились за круглым столом друг напротив друга. Дэдлок придвинул к себе стопку бумаг официального вида, а Скимпол достал было сигару с зажигалкой, однако спохватился и неохотно убрал их в карман. Сегодняшняя доза роскоши была уже израсходована.
Дэдлок напоминал постаревшего и расплывшегося регбиста. Он относился к разряду людей, в школьные годы преуспевавших во всех видах спорта. По крайней мере, согласно сведениям альбиноса, большинством из них коллега действительно некогда занимался. Герои подобного типа в высшей степени обладают небезызвестным для многих особым сочетанием грубости и безупречных английских манер.

Лицо его от носа до левого уха рассекал уродливый шрам. След какой-то давней драки. Яркость увечья и то, с каким извращенным удовольствием Дэдлок его демонстрировал, наводила Скимпола на размышления, не прибегает ли коллега к помощи румян. Дань повседневной суете не так уж и несвойственна мужчинам.
— Выпьешь? — спросил человек со шрамом. Альбинос достал карманные часы.
— Не рановато ли? — произнес он голосом, более соответствующим реплике «ну, уговори же меня».
— Все равно разговор займет некоторое время. Почему нельзя хоть изредка давать себе послабления?
Альбинос изобразил неохотный кивок.
— Ладно.
Джентльмен со шрамом щелкнул пальцами. Один из китайцев выступил вперед. Одетый как мясник, с ярко-желтым лицом, с волосами, уложенными в блестящие длинные косички, в грязном фартуке, заляпанном жиром и кровью, он наклонился к Дэдлоку, подобострастно прошептав:
— Тем могу слузыть, сэл?
В отличие от хозяина лавки наверху, человек имел сильный, хотя и непонятный акцент. Говорил он на ломаном, неуверенном английском, словно каждое слово выговаривал впервые.
— Мне виски,- распорядился Дэдлок.- Ты знаешь, какой я люблю.
— Вис-ки? — неуверенно повторил китаец. Человек со шрамом кивнул Скимполу.
— А ты?
Не видя смысла рисковать, делая более сложный заказ, альбинос попросил того же самого. Сын востока растерянно сдвинул брови.
— Самое?
— Верно.
— Халасо, сэл.- Китаец заспешил было прочь, однако у самых дверей Дэдлок его окликнул.
— Эй, эй, так что мы просили? — напомнил он китайцу, словно малому дитяте, еще не усвоившему все тонкости взрослого мира.
Тот страшно сконфузился, однако затем на лице его проступило понимание. Он хихикнул.
— Да-да. Мистела Скимпол плосила лед? Лед? Альбинос недоуменно поднял брови.
— Льда не надо, спасибо.
— Кстати,- бросил вдогонку Дэдлок, пока китаец еще не успел исчезнуть,- мне кажется, можно и без акцента обойтись, правда? На мистера Скимпола это впечатления не произвело.
Китаец сконфуженно выпрямился, прокашлялся в кулак и перешел на английский, судя по произношению и дикции, поставленный не иначе как в одном из наиболее престижных учебных заведений.
— Весьма сожалею, сэр.- Он коротко кивнул.- Я и не понял… Хотя до сих пор замечаний не поступало.
Скимпол пренебрежительно фыркнул.
— Мне кажется, вы бы могли быть не столь театральны, мистер…
— Бенджамин Маккензи-Купер, сэр.
— Что же, мистер Маккензи-Купер, сейчас ваш уровень игры годится для плохого мюзик-холла. Пошло, откровенно говоря, и тупо. А ваш грим… Яркий и чрезмерный.- Глядя на растерянный и подавленный вид бедняги, Скимпол решил немного подсластить пилюлю.- Но начало многообещающее.
Поблагодарив альбиноса, Маккензи-Купер покинул помещение.
— Новичок? Дэдлок кивнул.
— Итон и Оксфорд. Только что закончил Ориэл-колледж. Перспективный малый.
— Да, похоже на то,- кивнул Скимпол, ясное дело, кривя душой.
— Что нового о Муне? — Человек со шрамом перешел на деловой тон.
— Он оказался немного упрямым. Между нами… кое-что было.
— У всех нас с тобой кое-что было. Скимпол ощетинился, а Дэдлок продолжил:
— Как понимаю, Бэгшоу покинула страну.

Скимпол ощетинился, а Дэдлок продолжил:
— Как понимаю, Бэгшоу покинула страну. Боже, бедный Листер будет разочарован.
— Она что-то знала,- нахмурился альбинос.- Один из наших лучших информаторов, а мы ее потеряли.
— Значит, снова неприятности? — Человек со шрамом поцокал языком.- Я ведь предостерегал тебя от одержимости Муном.
— Это не Мун ее раскрыл. Тут замешан Комитет бдительности. Сам знаешь, они и прежде выводили медиумов на чистую воду.
— А у этого члена комитета есть имя? —
— Насколько я понимаю, это была переодетая женщина. Четких указаний у меня нет, но мне кажется, она знакомая Муна. Может, даже больше.
— Подружка?
— Возможно.
Маккензи-Купер вернулся с выпивкой, тихонько поставил стаканы на стол и исчез. Скимпол пригубил виски, Дэдлок одним глотком осушил стакан наполовину. Первым заговорил альбинос.
— Похоже, Мун завел дружбу с человеком по имени Томас Крибб.
— Не знаю его. Он работает с этим иллюзионистом?
— Похоже, сам по себе. Подозреваю, что теперь из-за этого знакомства между Муном и Сомнамбулистом словно черная кошка пробежала.
Дэдлок ухмыльнулся.
— Да? Он еще не заговорил?
Альбинос покачал головой, и человек со шрамом коротко хохотнул. Грубо, без всякого намека на веселье.
— А ты? — Скимпол осторожно подступил к вопросу.- Подвижки есть?
— Охранка активизировалась,- пожал плечами Дэдлок, словно речь шла о тактике его любимого центрфорварда.- Последнее время они словно взбесились. Что-то взбудоражило их агентов. Полагаю, пронюхали про заговор. Может, имели свой подход к Инносенти.
Скимпол задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Агенты? Ты имеешь в виду анархистов?
— О нет, надеюсь, нет. До смерти надоели идиоты, которые устраивают неприятности на набережной. Последнего изних мне самому пришлось отскребать с мостовой. Часть его до сих пор забивает щель между булыжниками. Кроме того, меня беспокоят не они.
— Не они?
— Мы знаем, кто они такие. Можем отследить их передвижения, как только они войдут в город. Самая большая наша проблема — «кроты».
— Кроты?
— Русские давно заслали в страну агентов, которые много лет бездействовали. Честно говоря, мог бы и сам иногда заглядывать в наши отчеты.
Скимпол пропустил упрек мимо ушей.
— Охранка знает о том, что мы в курсе дела? Дэдлок отвел взгляд.
— Похоже на то.
— Как это вышло?
Человек со шрамом неопределенно пожал плечами, мол, все мы иногда допускаем ошибки.
— Тогда у нас проблемы.
— Я знаю.- На мгновение воцарилась мрачная тишина. Затем Дэдлок весело, словно ничего такого не случилось, продолжил: — Кстати, а Мун ничего не успел вытянуть из этой Бэгшоу?
— Всего несколько слов, хотя я уверен, что он не понимает важности полученных сведений. Она говорила о заговоре, сказала, что Муна используют, словно он сам еще этого не знал.
Дэдлок принялся убирать со стола бумаги.
— Что-нибудь еще?
Скимпол отпил еще немного виски, на сей раз чуть побольше, и ощутил головокружительную, сладостную волну удовольствия от его вкуса.
— Она сказала, что у нас десять дней. Четыре уже прошло.
Дэдлок скривился.

Четыре уже прошло.
Дэдлок скривился.
— И кое-что еще…
— Что?
— Опасность.- Он поднял глаза к потолку.- Опасность под землей.

Игнорируя безумные причитания, эхом разносившиеся по коридору, Мейрик Оусли постучал в дверь камеры так же вежливо и осторожно, как звонит в какой-нибудь богатый сельский дом мальчик-курьер, доставивший хозяевам телеграмму, свадебный подарок или дорогой букет. Изнутри послышался голос Вараввы, хриплый и больной, пропитанный цинизмом.
— Мейрик?
Лицо Оусли оставалось пустым и бесстрастным, словно маска трагического актера.
— Я здесь, сэр.
— Я прощен?
— Полностью, сэр. Пауза. Затем всхлипывание.
— Слава богу.- Оусли услышал нечто вроде рыдания.- Это ведь была просто ссора, просто недоразумение?
— Именно так, сэр. Ссора. Она ничего не значит. Раздался благодарный вздох.
— Хорошо.
— Сэр?
Ответа не последовало. Лишь обитатель соседней камеры принялся за любимый псалом.
— У вас гости.
В камере зашевелились. Раздалось торопливое шарканье, и в маленьком зарешеченном окошке появилось обрюзгшее жабье лицо Вараввы, разделенное прутьями на квадраты.
— Эдвард? — Смрадное дыхание долетело до бывшего адвоката.
— Он со мной,- кивнул Оусли.- Хочет поговорить с вами. Я впускаю его.
Раздался железный грохот ключей, дверные петли насмешливо скрипнули, и Варавва рухнул на пол, свернувшись в углу своего крошечного мирка. Затем кто-то вошел в камеру. Дверь захлопнулась. Подняв глаза, узник разглядел две фигуры, стоявшие над ним во мраке.
— Эдвард? — прошептал он.
— Я здесь.- Голос сильный, сочувственный, но в нем читался намек на недостойную радость лицезреть Варавву в подобном состоянии.
— Эдвард? Кто это? Мистер Мун вышел вперед.
— Вы помните мою сестру?
— Шарлотта? — ахнул узник.- Как выросли! Когда я видел вас в последний раз, вы были девочкой. Только-только школу окончили. А теперь взрослая женщина.
Сестра Эдварда смотрела на него, ошеломленная и полная отвращения.
— Прошу простить за беспорядок. — Заключенный привалился к стене.- И постарайтесь не обращать внимания на запах. Я не думал, что вы решитесь навестить меня.
— Как же вы дошли до этого? — Любопытство Шарлотты пересилило омерзение.
— Вы ведь выросли.- Варавва проигнорировал ее слова.- Везде, где надо, округлились. Созрели и расцвели.- Он похотливо облизал губы и подмигнул.- Вы ведь чувствуете себя в безопасности рядом со мной?
— Мне вас жаль, — ответила Шарлотта с замечательным самообладанием.
— Варавва…- Мистер Мун осекся на пол ус лове.- Должен ли я называть вас этим именем? Моя сестра… она знала вас под другим именем.
— Как и имя Эдгара[25], мое имя потеряно. Вздохнув, иллюзионист извлек из кармана маленькую коробочку, обитую тканью.
— Я кое-что вам принес.
— Взятка,- мрачно пробормотал Варавва.
— Подарок,- поправил мистер Мун.- Возьмите. Узник с громким шарканьем проволок свою тушу по
камере, схватил подношение и раскрыл, сгорая от нетерпения.
— Булавка для галстука?! — ахнул он, рассмотрев содержимое.

— Мне?
— Очень дорого стоит. Золотая. Я решил, что вам понравится.
— Вы были правы! — Варавва алчно уставился на подарок.- О да, как же вы были правы! Извините, я сейчас же присоединю ее к другим экспонатам.- Пробравшись через камеру, он вынул потайной камень.- Благодарю вас.- Узник повозился с коллекцией и добавил: — Надену ее в день моей казни.
— Вам могут и не позволить. Насчет этого у них строгие правила.
— Я уверен, Мейрик сможет все устроить. В организации таких мелочей он неподражаем.
— Все хотел узнать, как вы с ним встретились?
— Он сам пришел ко мне. Отыскал меня, чтобы предложить свои услуги, и при этом заявил, будто мои деяния переменили его. Мейрик, не постесняюсь этого слова, мой почитатель. — Варавва с подозрением скосился на гостей.- Вы же не завидуете?
— Я бы не стал доверять человеку вроде него.
— Мне же вы доверяли, — огрызнулся смертник. — Так чего вы все-таки хотите?
— Нам надо поговорить.
По жирному лицу Вараввы расползлась довольная улыбка.
— Я знал, что вы вернетесь.
— Вы упомянули о заговоре против города, о руке, направлявшей убийц. Вы даже были в курсе, что загорелся театр.
— Хотите, чтобы я рассказал вам, откуда мне все это известно?
— Если не сложно,- натянуто улыбнулся Мун.
— Магия.- Варавва рассмеялся.
Мистер Мун не имел намерения заглатывать приманку.
— Когда вы в последний раз видели альбиноса? Лицо узника потемнело от отвращения.
— Сто лет назад. Вы все еще вините его?
— Да, я виню его в вашем совращении.
— Термин «совращение» тут вряд ли подходит,- задумчиво произнес Варавва. Сейчас он напоминал редактора словаря, выискивающего совершенное, наиболее емкое определение слова.- Просто под конец он меня утомил. Но благодаря ему я попал в новый мир. Мир вне морали, где любой опыт и любые чувства были мне подвластны, только возьми. Я пил взахлеб, исследовал внешние границы греха. Единственным греховным деянием, какого я не испытал, оставалось убийство. То, что я сделал в той комнате на Кливленд-стрит, было высшим достижением за все время моего существования. Ничего подобного не происходило ни до, ни после. Это была смерть моего прежнего «я» и рождение Вараввы.
— Это уже достояние истории,- заметил мистер Мун.- Я же пришел узнать о будущем.
— У тебя оно, может, и есть. У меня нет. Но все же кое-какую компенсацию я получил.
— Какую?
— Я рад, что меня схватил именно ты,- прошептал Варавва.
Эдвард горько вздохнул.
— Ты был достойным противником. Последним достойным противником. С тех пор мне попадалась только мелкая рыбешка. Невнятные мошенники, убийцы, которые и стрелять-то толком не умеют, неудачливые банковские грабители, которые вместо банка прокапываются в канализацию.
Варавва ухмыльнулся.
— Я о нем слышал.
— Вспомнить бы еще его имя,- произнес мистер Мун, позволив себе отвлечься.- Но ведь ты же не…
— С миссис Бэгшоу успел повидаться? — как бы между прочим поинтересовался Варавва.
— Так ты знал?
— Конечно.
— Она шарлатанка,- сурово заявила Шарлотта.
— Да, но это говорите вы.

— Да, но это говорите вы. От верной поборницы Комитета бдительности другого ждать и не следует. Должен сказать, Эдвард, зря ты игнорируешь ее предостережения.
— Ну так ты и сам мне чего только не наговорил.
— Беда близится,- спокойно, по-будничному произнес смертник.- Четыре дня. Скоро начнутся исчезновения.
— Ты ведь все знаешь? — Мистер Мун заговорил так, словно до сего момента не верил ни единому его слову. — Ты ведь правда знаешь, что происходит?
Варавва рассмеялся.
— Наклонись ближе,- попросил он.
Эдвард чуть ли не вплотную приблизился к чудовищной туше.
— Естественно, ко мне пытались подкатиться,- торопливо зашептал узник в самое его ухо.- Им нужен кто-то вроде меня. Возможно, надо было им уступить. У них и на тебя большие планы, Эдвард. Они инженеры. Они хотят перестроить мир.
Его прервал злобный лязг ключей. Дверь распахнулась, и на пороге камеры появился Оусли.
— Пора. Время свидания истекло.
— Истекло? — недоверчиво переспросил Варавва. Не удостоив своего повелителя ответом, Оусли вперил
в мистера Муна ледяной взгляд.
— Вы должны уйти.
— Я еще не закончил.
— Уходите немедленно, или я обращусь к руководству тюрьмы.
Варавва торопливо порылся в сокровищнице и достал тоненькую книжечку.
— Ты сделал мне подарок,- произнес он, а бывший адвокат воззрился на иллюзиониста с неприкрытой ненавистью.- И я буду рад, если взамен ты примешь вот это.
— Что это?
— Лирические баллады Сэмюэла Тейлора Колриджа и Уильяма Вордсворта[26]. — Смертник говорил тоном провинциального учителя, рассказывающего о поэзии прошлого века в классе, где ученики весьма настороженно относятся к любым стихам.- Эта книга была в камере моей постоянной поддержкой. Маяком в полночной бездне. Она открыла мне глаза, как, надеюсь, откроет и тебе.
— Спасибо.
— Эдвард.- Варавва постучал по обложке.- Спрашивай его. Спрашивай этого человека.- Он внезапно подался к Шарлотте и шумно чмокнул ее в щеку. Женщина отпрянула в отвращении, а узник потянулся к иллюзионисту. Эдвард нашел в себе силы не отстраниться. Он позволил поцеловать себя в чувствительное, укромное место. В участок кожи за ухом, перед волосами. Какое-то мгновение оба выглядели невыразимо смущенными. Их горе казалось душераздирающе острым, а скорбь невыразимой. Шарлотта даже стала опасаться, как бы они не упали друг другу в объятия.
Наваждение развеял Оусли.
— Вы должны уйти,- повторил он настойчиво. Как потом вспоминал мистер Мун, в голосе бывшего адвоката сквозил плохо скрываемый ужас.
Варавва заплакал от мучительности расставания, однако Эдвард молча покинул камеру.
Едва за спинами посетителей захлопнулась дверь, а чудовище уползло во мрак каменной обители, Оусли чопорно и довольно официально заявил:
— Благодарю за понимание. Надеюсь, больше вы нас не потревожите.
Иллюзионист вознамерился потребовать объяснений, но бывший адвокат зашагал прочь, и только косичка, тяжело свисавшая с лысой макушки, нелепо хлопала его по пояснице.
Оставив Ньюгейт позади, брат и сестра направились в отель. Некоторое время они шли молча.
— Не ожидала увидеть его таким?
— Я понимала, что он изменился. Я даже знаю, что он натворил. Предполагала, будто увижу нечто ужасное. Но мне было его жаль. А тебе? Ты его простил?
— Мне не за что его прощать, — бесстрастно ответил мистер Мун.

А тебе? Ты его простил?
— Мне не за что его прощать, — бесстрастно ответил мистер Мун.
— Вы были друзьями.
— Я не его виню.
— Он должен был ответить за совершенное зло. Ответа не последовало.
— Извини,- вздохнула Шарлотта.- Я сказала глупость.
Эдвард молчал.
— А ты… ты сам не пытался воззвать к лучшей стороне его души? Назвать его старым именем?
— Ты слышала, что он сам рассказал.
— Похоже, Скимпол сбросил его со счетов.
— Конечно. Он же не может позволить себе нести ответственность за такие отклонения от нормы.
— Думаешь, он что-то знает?
— Уверен.
— А каков смысл этой книги? Похоже на какую-то чудаческую выходку.
— Мне кажется, он дал нам ключ. Но куда он нас приведет, я понятия не имею.
— Можно посмотреть?
Мистер Мун протянул ей подарок Вараввы, и Шарлотта раскрыла ее.
— Тут есть надпись. «Дорогому моему Джиллмену с глубокой признательностью и любовью». Подписано «СТК».
— Колридж,- прошептал Эдвард.- Вот это да. Наверное, его собственная книга. Стоит целого состояния.
— И что это значит? Почему он отдал ее тебе?
— Если бы только Оусли не вмешался! Я уверен, он хотел рассказать нам что-то важное. Он упомянул, что к нему пытались подкатиться. Еще что-то говорил об исчезновениях. «Спроси этого человека». Какой в этом смысл?
— Эдвард,- упрекнула Шарлотта,- если уж ты не в силах найти во всем этом смысл, то никто другой не сможет и подавно.
— Я рад, что ты вернулась,- произнес мистер Мун, затем осторожно спросил: — Останешься?
— Ты сам знаешь, что я не могу.
Дальнейший разговор пришлось прервать, поскольку они уже дошли до отеля, где их с нетерпением поджидали.
— Мистер Мун!
Иллюзионист изобразил вежливую улыбку.
— Шарлотта, это мистер Спейт. Мой приятель со времен театра. Бывший сосед, так сказать.
— Приятно познакомиться.
Бродяга заморгал и попытался изобразить неуклюжий поклон.
— Я само удовольствие. — Он поцеловал даме руку. В отличие от происшествия в Ньюгейте, Шарлотта
сумела выдержать испытание и не отпрянуть.
Затем ей на глаза попался щит, неуклюже торчащий позади бродяги.

Ей-ей, гряду скоро!
Откровение. 22.20

— Что привело вас? — поинтересовался мистер Мун как мог вежливее, украдкой нашаривая бумажник.
— Пришел поблагодарить вас,- ответил Спейт.- Мало кто способен терпеть мое общество так, как вы.
Эдвард удивился.
— Мне было приятно общаться с вами.
— Я ухожу.
— Не понял.
— Я нужен. За мной пришли.
— Вы хотите сказать, что нашли себе дом? Кто-то будет заботиться о вас?
Спейт на минуту задумался.
— Да,- ответил он, как будто смущенный собственным ответом.- Вроде того.
— Что же, рад был знакомству с вами…- Мистер Мун уже направился к входу в отель.
— Я пришел отдать вам вот это.

— Я пришел отдать вам вот это. — Спейт поставил перед ним щит.- Вот. Он ваш.
— Что?! — Эдвард даже не успел ничего предпринять. Сунув фанерину ему в руки, нищий двинулся прочь.
— Спасибо! — крикнул он, обернувшись.- Спасибо вам!
Мистер Мун озадаченно покачал головой.
— И что прикажете с этим делать?
— Нравятся мне твои знакомые,- хихикнула Шарлотта, входя с ним в отель.- Такие… необычные.
Они направились прямо в номер, и там их встретила миссис Гроссмит в компании с ее ухажером.
— Тут к вам посетитель пришел,- доложила она.- Он вас почти час ждет.
— Мистер Спейт, что ли? Я с ним только что разминулся.
Миссис Гроссмит фыркнула.
— Попробовал бы он только войти! Нет, это джентльмен совсем другого класса. Это инспектор.
Мистер Мун повернулся к сестре.
— Что ты там говорила о моих друзьях?
И словно по его команде, в комнату влетел Мерривезер, сотрясая воздух хохотом, какой только и услышишь на приморском курорте, скармливая монетки манекенам. Вслед за детективом появился и Сомнамбулист. В руках у обоих блестели ополовиненные стаканы с молоком.
— Ну-ну, — произнес инспектор, как только было покончено с представлениями и рукопожатиями.- Здесь, несомненно, лучше вашего старого жилья.
— А я это место ненавижу, — вздохнул мистер Мун.
— Но что это за штуковину вы приволокли? Знакомо выглядит.
— Сомневаюсь, чтобы это что-то значило.- Эдвард прислонил щит к стене возле двери.- Значит, вы нанесли мне светский визит?
— Увы, нет,- горестно хмыкнул инспектор.- Помните дело Хонимена?
— Конечно.
— Похоже, я должен перед вами извиниться. Вы были правы, а я ошибался. Оно не закончено, как я тогда надеялся.
Мистер Мун встрепенулся.
— Что случилось?
— Мать того парня…
— Что?
Мерривезер прокашлялся.
— Миссис Хонимен. Она исчезла.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Миссии Гроссмит склонилась над кухонной раковиной, домывая последние накопившиеся за день тарелки. Коричневая мыльная пена неопрятно стекала с ее рук. Артур Бардж,подкравшись сзади с непривычной для него ловкостью, уютно припал к ее пышному телу. Он молча гладил обвисшие щеки, приглаживал поседевшие волосы и вплетал свои пальцы в пальцы морщинистых рук экономки. Она ничего не говорила, но джентльмен всем телом ощущал ее, дрожащую и пульсирующую от тайного удовольствия. Неуклюже, неловко, утратив опыт после долгих лет холостяцкой жизни, он попытался поймать губы миссис Гроссмит своими. Она изобразила легкое сопротивление, пробормотала что-то насчет недомытой посуды, но затем молча уступила его страсти. Его губам, его настойчивому, внедряющемуся языку. Они обнялись. Поначалу робко, осторожно, потом все более уверенно и решительно. Они целовались долго и горячо, напоминая двух ископаемых ящеров, в последний раз совокупляющихся на опаленных равнинах доисторической Африки.
По крайней мере, именно такое сравнение само собой всплыло в мозгу Шарлотты Мун, увидевшей их в приоткрытую дверь. Она как можно громче прокашлялась, и парочка, словно в каком-то водевиле, отпрыгнула друг от друга. Миссис Гроссмит, еще не до конца унявшая возбуждение, стояла с чахоточным румянцем на щеках, а Бардж тупо пялился на нее.

На его лице ухажера сияла глупая самодовольная улыбка, какая возникает у школьника при тщетной попытке изобразить смущение. Или у ребенка, испытывающего извращенное удовольствие оттого, что его застукали за каким-нибудь недозволенным занятием.
— Миссис Гроссмит,- ледяным тоном произнесла Шарлотта,- извините, что помешала вам.
— О, простите, мисс.- Экономка пригладила юбки и неуклюже присела в поклоне.- Я думала, вы ушли вместе с вашим братом и полицейским.
— Почему вы моете тарелки? Ведь в отеле есть своя прислуга.
— Мистер Мун — моя забота. А потому я хочу заботиться о нем как можно лучше.
Шарлотта протянула ей сложенный листок бумаги.
— В таком случае вы позаботитесь, чтобы брат получил это?
— Вы покидаете нас? — Судя по тону, перспектива расставания с сестрой иллюзиониста не сильно огорчила миссис Гроссмит.- Может, задержитесь на часок-другой? Мистер Мун скоро вернется. Уверена, он был бы рад проститься с вами лично.
— Мне лучше уйти прямо сейчас.
— Если вы так хотите…
— Именно так.
— Могу ли я вас кое о чем попросить? — Экономка неуверенно помолчала.- Все эти годы я была у него в услужении, и он ни разу не говорил о вас. Не хотелось бы показаться слишком любопытной, но…
— Вы хотите знать почему?
— Да вроде того.
— У нас с братом непростые отношения. Если мы слишком долго вместе, вокруг нас начинает происходить всякое. Вещи, которым лучше бы не происходить, если вы меня понимаете.
— Нет, милая. Честно говоря, нет.
— Поверьте мне, лучше нам быть подальше друг от друга.- Шарлотта повернулась к двери.- Прощайте, миссис Гроссмит. Прощайте, мистер Бардж.
Артур неуклюже помахал ей, и мисс Мун вышла из комнаты.
— Правда, странная девушка?
— Да я как-то не заметил. Я-то на другую даму смотрел. На сердечко мое.- Он протянул было руку, но экономка резко отмахнулась.
— Потом,- сказала она, засовывая письмо Шарлотты в рукав рабочего халата.- До сна мне еще надо кастрюли отскрести.
Мистер Хонимен остался почти таким же, каким его запомнил мистер Мун. Упрямый человек с землистым лицом и постоянно встревоженным взглядом. На сей раз он держался несколько увереннее. Вероятно, из-за отсутствия супруги-горгоны.
Едва иллюзионист с инспектором успели переступить порог его кабинета, мистер Хонимен накинулся на них с упреками.
— Я помню, что просил встречи с официальным следователем! — рявкнул он, гневно взглянув на Эдварда.
Мерривезер как мог постарался его утихомирить.
— Сэр, я могу поручиться за его достоинство. Он помогал мне в стольких расследованиях, что мне уж и не припомнить в точности. И еще не премину заметить, что немало мерзавцев, сидящих сейчас за решеткой, без его помощи гуляли бы на свободе.
— Да неужто? — саркастически осведомился Хонимен.- А еще я пока не давал вам разрешения входить в мой дом, инспектор. Так что стойте там и расхваливайте вашего любителя. Кроме того, насколько я помню, после огорчительного инцидента в Клэпхеме мистер Мун уже не может считаться столь безупречным, как прежде.
— Прошу прощения,- вежливо произнес инспектор, меняя тему разговора.- Не хочется торопить вас, но не расскажете ли вы об исчезновении вашей супруги поподробнее? Попытайтесь вспомнить как можно больше. То, что покажется вам незначительной деталью, для опытного взора полицейского может стать ключом к разгадке.

То, что покажется вам незначительной деталью, для опытного взора полицейского может стать ключом к разгадке.
— Я проснулся рано утром,- брюзгливо начал мистер Хонимен.- Около шести, как обычно. Я, видите ли, часто прогуливаюсь вокруг дома. Любуюсь на рыбок. А ее нет! Просто нет. Взяла чемодан — и с концами. Никто из слуг не видел, как она уезжала.
— Думаете, она сама решила уехать?
— Понятия не имею.
— Похоже, то, что она взяла чемодан, исключает версию похищения. Как вы думаете, мистер Мун?
Иллюзионист зевнул, утомленный предсказуемостью нудной полицейской работы.
— Мистер Хонимен,- продолжал Мерривезер,- у вас нет никаких предположений по поводу того, куда могла уехать ваша супруга?
— Никуда. Она всю жизнь тут прожила. Боюсь, как бы она не натворила чего-нибудь… лишнего.
— Простите,- подал голос Эдвард,- но когда я в последний раз видел вашу жену, она не слишком походила на женщину, способную причинить себе вред. Она также не казалась слишком опечаленной потерей сына. Миссис Хонимен вела себя так, словно испытывала огромное облегчение, избавившись от какой-то докучливой помехи.
— Инспектор, это просто немыслимо! Я что, должен в собственном доме выслушивать оскорбления от какого-то вонючего любителя?
— Будьте уверены,- продолжал мистер Мун,- ваша супруга отнюдь не скорбела.
— Не могли бы вы сказать нам, сэр,- от избытка почтительности голос Мерривезера сделался едва ли не комичным,- в поведении вашей супруги за последнее время было ли что-нибудь необычное. Ну, перед тем как она исчезла? Не делала ли она чего-нибудь странного, непривычного?
— В последнее время она особенно активно участвовала в церковной деятельности. Видите ли, она большая филантропка. Очень набожная.
— Церковной? — переспросил Мерривезер.- Ане назовете ли вы нам эту церковь?
— Скорее, какая-то благотворительная организация, честно говоря. Где-то в городе. Мне-то, конечно, вполне хватает нашей приходской церкви, но она к жизни духовной относилась куда серьезнее меня. Она прямо свихнулась от этой, новой. Бог ведает почему.
— Название церкви, сэр!
— Боюсь, мне надо посмотреть,- фыркнул мистер Хонимен.
Мерривезер одарил его самой благостной из набора рабочих улыбок.
— Мы с радостью подождем, сэр.
Что-то пробормотав себе под нос, хозяин побрел в комнату.
— Инспектор…- с подозрением произнес мистер Мун.- Вам известно что-то такое, чего не знаю я?
Мерривезер не мог скрыть охватившего его возбуждения.
— Редкий случай, когда я вас опережаю! Мне кажется, что на сей раз я мог бы…
— Рассказывайте,- резко потребовал Эдвард.-Сейчас же.
— Терпение.
Прежде чем мистер Мун успел придумать реплику поязвительней, мистер Хонимен вернулся, размахивая пачкой бумаг.
— Как я и говорил. Это благотворительная организация. Наверное, миссионеры. Что-то вроде.
— Название?
Мерривезер достал записную книжку.
— Да вот.- Хозяин долго рылся в бумагах, пока не нашел нужную.- Церковь Летней Страны.- Он сморщил нос.- Смешное название. Думаете, это действительно так важно?
Мерривезер бешено строчил в блокноте.
— Да, сэр. Думаю, может оказаться важным.
Они покинули дом, пообещав мистеру Хонимену держать его в курсе хода расследования.

Сомнамбулист скучал возле пруда с рыбками, слушая садовника, бормотавшего наставления по правильной обрезке веток. Великан вопросительно посмотрел на них.
— Инспектор что-то скрывает от меня,- мрачно сообщил ему мистер Мун.
— Подождите, пока мы сядем кеб. Тогда я вам все объясню.
Они успели промчаться половину пути до города, когда детектив наконец раскрыл им правду.
— Помните Данбара? — спросил он, перекрикивая громыхание кеба, бесстрашно нырявшего в уличные потоки и выныривавшего из них.- Вторую жертву Мухи?
— Конечно.
— Похоже, его мать исчезла примерно в то же время, что и миссис Хонимен!
Эдварда известие почти разочаровало.
— Понимаю.
— Подождите, мистер Мун. Подождите. Сейчас будет самое интересное.
— Позвольте угадать,- перебил его иллюзионист.- Она тоже была участницей этой шайки филантропов. Церкви Летней Страны.
Мерривезер захлопал в ладоши от удовольствия.
— Именно!
— Ладно. Похоже, у нас наконец появилась новая ниточка в деле об убийстве Сирила Хонимена.

Директорат.
Скимполу никогда не нравилось это название, казавшееся ему вычурным, помпезным и чрезмерно театральным. Оно закрепилось за агентством со времен его основания. Куда более драматичных, кровавых и грозных. После кончины ее величества альбинос лелеял надежду на грядущий век. В нем, по его разумению, не должно было остаться места для пережитков прошлого. Для тайной организации, если вообще имелась нужда как-то ее поименовывать, следовало подобрать название как можно более обыденное, малозапоминающееся. И уж всяко не такое нарочитое, как «Директорат». Его словно позаимствовали из какого-нибудь популярного романа, и, на вкус Скимпола, от него за милю несло показухой. В отличие от альбиноса Дэдлок название организации одобрял. Он-то как раз в полной мере мог считать себя докой по части театральных эффектов и дешевых сенсаций.
Позднее утро они встретили на обычных рабочих местах за круглым столом. Дэдлок вел упорную войну с бутылкой вина, а Скимпол пытался продраться сквозь груду тупых и утомительно подробных отчетов по слежке.
— Прямо как в старые времена,- произнес человек со шрамом, вдруг сделавшись общительным.
— Это как?
— Ты упорно трудишься, а я упорно маюсь дурью.
— Не желаю об этом говорить.
— Прямо будто опять в школе.
— Я же сказал, не желаю об этом говорить.
— Извини, разболтался.
Альбинос вернулся к работе, но его снова прервали.
— Да не дуйся ты так, ради бога. Просто ты никогда не говоришь о том, что было раньше.- После трех четвертей бутылки Дэдлок впал в задумчивое настроение.
Скимпол хлопнул отчеты на стол.
— Что нового о мадам Инносенти? — спросил он, откровенно игнорируя ностальгический приступ коллеги.
— Последний раз ее видели в Нью-Йорке. А потом она — пуф-ф-ф! — и исчезла.
— Черт!
— Ты убежден, что она не врала?
— В чем я убежден, не имеет значения. Но если имеется хоть малейший шанс того, что ее слова правдивы, а я не могу поверить, будто вся исходящая от нее информация есть всего лишь череда удачных догадок, то меньше всего нам надо, чтобы она оказалась в Нью-Йорке. Такая сила в руках американцев — это же немыслимо.
Из тени возник Маккензи-Купер, как всегда, в неубедительном образе китайского мясника.

Из тени возник Маккензи-Купер, как всегда, в неубедительном образе китайского мясника.
— Вина, сэла? — поинтересовался он с обычным смехотворным акцентом.
Альбинос раздраженно отослал его жестом. — Выпей со мной,- предложил Дэдлок.- Удивительно славное винцо.
— Слишком рано для меня. — Скимпол повернул голову к Маккензи-Куперу.- Чашечку чая, пожалуйста.
Тот с поклоном удалился. Хотя никто из его начальников не заметил, он выглядел странно взволнованным.
Правда, Дэдлок позднее утверждал, будто обратил внимание, как трясутся руки парня. Словно у паралитика. Однако даже спустя пару месяцев после инцидента, кроме упомянутой детали, он так и не смог ничего вспомнить.
— Что намерен сделать мистер Мун? — поинтересовался человек со шрамом.
— Идет по следу в деле Хонимена. Он все еще уверен, что тут есть связь.
— Ты согласен?
— Я уже научился доверять его инстинктам.
— Он твой агент.- Дэдлок рассеянно почесал шрам.- Так что я вмешиваться даже не пытаюсь. Но если мадам Инносенти права, у нас осталось всего четыре дня.
— Вряд ли мне следует об этом напоминать.
— Я подумываю о том, чтобы вывезти семью из города. Ну, до того, как стрясется. А ты подготовился?
Возможный ответ альбиноса прервало появление Маккензи-Купера с большим чайником в руках. Налив чашку Скимполу, он, куда более настойчиво, нежели того требовала ситуация, предложил отведать чая и Дэдлоку. Он даже принялся расписывать эффективность напитка в качестве средства против похмелья. Человек со шрамом неохотно дал согласие поставить чашку целительного отвара рядом с его бутылкой.
Пока они торговались, альбинос сделал первый глоток и нахмурился. Слишком сладко. Однако он тут же заглотил еще больше горячей жидкости, отдаваясь преступному удовольствию от повышения сахара в крови.
А Дэдлок наклонился к фальшивому китайцу.
— С тобой все в порядке, старина? Ты что-то не в себе. Маккензи-Купер испуганно схватил чайник, по ходу дела неловко выплеснув на стол часть содержимого.
— Плостите, сэла,- забормотал он, отчаянно роясь в карманах в поисках чего-нибудь пригодного для вытирания.- Плостите, сэла.
— Не переживай. Ты ж это не нарочно.
Наконец Маккензи-Купер, догадавшись воспользоваться полотенцем, потянулся к луже и зацепил стоявший поблизости стакан с вином. Дэдлок невольно выругался, а ручейки чая и вина потекли по столу, водопадом низвергаясь на пол.
— Плостите, сэла. Плостите, сэла.- Из-за обильного пота Маккензи-Купер рисковал остаться без грима.
Дэдлок, чисто машинально собираясь отогнать от себя расползающуюся лужу, вдруг заметил прелюбопытнейшее явление. Смесь вина и чая сперва забулькала, затем задымилась и в конце концов закипела.
Маккензи-Купер тоже все видел. Какое-то мгновение оба с разинутыми ртами пялились друг на друга: один ошарашенный тем, что попался на подобной мелочи, а второй в отчаянной попытке понять, какого же черта тут все-таки происходит.
С грохотом, достойным греческой свадьбы, Маккензи-Купер швырнул чайник на пол. Фарфор разлетелся во все стороны, а фальшивый китаец во всю прыть бросился к выходу. Дэдлок с проворством, удивительным для джентльмена его возраста, рванул следом. Казалось, он просто растекся в воздухе. Маккензи-Купер взвизгнул от ужаса. Человек со шрамом перехватил его у самой двери. Он швырнул добычу на пол, прижав коленкой.
— Зачем? — прорычал Дэдлок. Маккензи-Купер, бешено вращая глазами, ничего не ответил.

Маккензи-Купер, бешено вращая глазами, ничего не ответил. Старый регбист ударил его ладонью по лицу.- Зачем? — Пленник, казалось, вот-вот расплачется. На него обрушилась новая пощечина.- Зачем?
Лицо задергалось, а в горле родился клокочущий звук. Фальшивый китаец начал пускать слюни, словно ребенок, у которого режутся зубы. Дэдлок не отпускал его.
— И что теперь?
Он слишком поздно сообразил. Кадык Маккензи-Купера шевельнулся в глотательном движении, лицо пошло лиловыми пятнами, а меж губ потекла пена. Через секунду его тело согнулось в дугу, несколько раз дернулось и фальшивый китаец окончательно затих. Дэдлок исторг досадливый рык. Отшвырнув труп в сторону, он с трудом поднялся на ноги.
— Капсула с цианидом,- произнес он.
По мнению Скимпола, необходимость в данном пояснении отсутствовала. Человек со шрамом обмакнул палец в пролитый чай и тщательно обнюхал.
— В чайнике хватило бы яду на нас обоих. Сколько ты выпил?
— Нисколько,- солгал альбинос.
— Умерен?
— Конечно,- слишком поспешно заверил Скимпол.- Я не пил.
Дэдлок рассеянно кивнул.
Альбинос, окинув взглядом скорчившееся тело, потянул мертвеца за волосы. Под париком и гримом скрывался вовсе не неоперившийся птенец из Ориэл-колледжа, а лысый незнакомец средних лет. Мрачный и хилый.
— Что-то не похож он на выпускника Итона, — прокомментировал Скимпол.

Наверное, вам будет небезынтересно узнать, что настоящего Маккензи-Купера, искреннего, симпатичного итонца, имевшего слишком доверчивый нрав, чтобы преуспеть в качестве агента Директората, через три дня обнаружили запертым в ванной в одном из самых жалких доходных домов. С проломленным черепом. На его лице застыло выражение животного ужаса. Не слишком счастливый конец.
— Кто это?
— Ты его не узнаешь? — изумился Скимпол.
— Уж просвети меня.
— Диклан Слаттери. Прежде был агентом фениев, пока не ушел в свободное плавание несколько лет назад. Почти легенда. Хотя, конечно, поизносился. Лучшие годы позади. Судя по всему, его наняли впервые после очень долгого перерыва.
— Но кто? Кто так хочет нашей смерти? Скимпол пожал плечами.
— Боюсь, список выйдет длинным.

Церковь Летней Страны управлялась из маленького, пропахшего пылью и гнилыми зубами офиса на четвертом этаже в « Ковент-Гарден ». По прибытии туда Мерривезера, мистера Муна и Сомнамбулиста их встретил джентльмен, чье пухлое, кирпичного цвета лицо куда больше годилось для паба, нежели для кафедры.
— Дональд Макдональд,- представился он, протягивая мясистую лапищу, и добавил, подмигивая: — Моя матушка была дама с юмором.
Иллюзионист бросил на него презрительный взгляд, и тот поспешно убрал руку.
— Чем могу помочь, джентльмены?
— Мы хотели бы поговорить с вами кое о ком из вашей паствы,- сказал Мерривезер.- О миссис Хонимен.
— О, наконец хоть кто-то стал хоть что-то делать. Мы тут все ужасно взволнованы. Я просто с ума схожу.
Инспектор вынул из кармана записную книжку.
— Как часто вы ее видели?
— Она одна из наших самых благочестивых прихожанок. Служила, так сказать, одним из краеугольных камней в основании нашей маленькой церкви.
— Простите мой вопрос, — Мерривезер бешено записывал,- но какова конкретно ваша роль в церкви?
— О, да ничего особенного,- произнес Макдональд с неубедительной скромностью.

— Я молюсь помаленьку… помогаю где могу… помогаю нашему пастору в его благом деле.
— А кто он?
— По-хорошему, вам бы с ним поговорить. С нашим главой, сэр. С нашим пастырем. Преподобным доктором Таном.
Мерривезер прилежно записал имя.
— И когда же мы сможем поговорить с этим самым Таном?
— Сейчас его нет в городе. Я понимаю, что я жалкая замена, но ему приходится держать заместителя. Кстати, приношу свои извинения за жалкое состояние нашей конторы. Обычно тут поопрятнее.
Мерривезер посмотрел на толстый слой пыли, лежавшей повсюду, и тактично решил не комментировать.
— Но где ваша церковь, сэр? Вы ведь не здесь службы проводите.
— О… — Казалось, Макдональд а немного разозлила такая постановка вопроса.- Мы служим… неподалеку.
Устав ходить вокруг да около, мистер Мун сам, без разрешения, с откровенным любопытством и наглостью принялся осматривать помещение, совать нос в шкафы, на полки, раскрывать книги. Над дверью висело распятие, под ним — маленькая неброская пластинка с черным цветком о пяти лепестках. Ниже виднелись слова: «Если человек бродит во сне по раю и получает цветок в знак того, что его душа была там, а проснувшись, видит его в своей руке — что тогда?»
Дональд Макдональд подошел к нему.
— Вижу, вы заметили наш девиз.
— Девиз? Боюсь, я не вижу смысла.
— Рай, мистер Мун. Элизиум. Состояние, к которому мы все стремимся.
— Это не из Писания.
— Это С. Т. Колридж. Преподобный доктор большой его поклонник. Наша церковь почитает его и его труды.
— Колриджа? — недоверчиво переспросил Эдвард.- Могу я поинтересоваться, что же это за церковь такая, где преклоняются перед столь мирским поэтом?
Макдональд самодовольно улыбнулся.
— Я не сомневаюсь, что вам это кажется странным. Но смею вас заверить, любой, кто оказывается среди нас, вскоре начинает понимать нашу точку зрения.
— Цветок под распятием.- Мерривезер попытался снова встрять в разговор.- Что он символизирует?
— Это символ, который мы взяли из греческой мифологии.- Дональд Макдональд изобразил отсутствующий вид.- Бессмертный цветок, который цветет в раю поэтов,- амарант.
— Но суть-то ваша в чем? — выпалил мистер Мун.- Чем вы занимаетесь?
— Мы миссионеры.
— Миссионерство? В «Ковент-Гарден»?
— Преподобный не видит резона уезжать из Англии, когда прямо у нас на пороге столько духовного убожества, страданий и лишений. Лондон остро нуждается в очистительном свете откровения. Даже больше, чем самые глухие закоулки Конго. Мы трудимся здесь, среди покинутого народа, среди людей, забытых городом, выброшенных гнить в грязи в самых безнадежных трущобах.
— Мы достаточно услышали.- Мистер Мун резко повернулся на каблуках и направился к двери. — Идемте, инспектор.
— Вы дадите нам знать, если будут хоть какие-то подвижки? — спросил Макдональд. Его голос прямо сочился фальшивой тревогой, поддельным сочувствием.- Я постоянно молюсь за миссис Хонимен.
Инспектор последовал за Эдвардом.
— Я ни единому слову не поверил,- произнес он, едва они вышли на улицу. — Он знает куда больше, чем говорит. А вы?
— Не совсем в этом уверен,- признался мистер Мун.- Это последнее откровение, признаюсь, было неожиданным.

— Это последнее откровение, признаюсь, было неожиданным.
— А что это за чушь насчет таблички?
— Колридж,- загадочно улыбнулся Эдвард.
— Это имеет какое-то значение?
— Вы любите поэзию, инспектор?
— Со школы ни строчки не читал.
— Тогда сегодня вы получили один ценный урок.
— Какой?
— Читать надо больше.

В тот же вечер, убаюканный ритмическим похрапыванием супруги, уже почти засыпая, инспектор Мерривезер придумает замечательное возражение. Но он поймет, что уже поздно, повернется на бок и погрузится в сладостный сон.

— Вы узнали цветок под распятием? — возбужденно поинтересовался мистер Мун.
— Он показался мне совершенно непримечательным.
— Мы видели тот же знак на фургоне Человека-Мухи.
Мерривезер пожал плечами.
— Может, совпадение? — Он осмотрелся по сторонам — Кроме того, вы ни о ком не забыли?
— О ком это?
— О Сомнамбулисте.

Мистер Скимпол с превеликим сожалением отодвинул в сторону четвертую чашку, выпитую им с тех пор, как он покинул штаб-квартиру Директората. Звяканье ее фарфорового донышка о блюдечко представилось альбиносу одним из небольших, но совершенных удовольствий. Звук сей порождал в душе неопределимое чувство уюта, в нем было что-то успокаивающее, теплое и истинно британское.
— Вы уверены, что не знаете, когда он вернется?
Миссис Гроссмит еле справилась с глубоко нехарактерным для нее порывом выплеснуть в крике ярость и возмущение. Отчасти виной тому послужило доводящее до бешенства общество мистера Скимпола, а кроме того, ее одолевала с трудом сдерживаемая усталость. Экономку вымотала извечная необходимость повиноваться капризам несносных мужчин. Она взяла себя в руки.
— Нет,- ответила она, пытаясь не выказать раздражения.- Я понятия не имею, дома ли мистер Мун и когда он вообще изволит заявиться. Мистер Мун вполне способен исчезнуть без предупреждения на несколько дней, а то и недель. Однажды, когда он расследовал дело того Горбуна, я вообще не видела его дома большую часть года.
После утренних неприятностей Скимпол собирался перекинуться парой слов с иллюзионистом, однако обнаружил лишь полное его отсутствие. В такие времена он жалел о сдержанном обещании не висеть на хвосте у подопечного.
— Еще чая? — поинтересовалась миссис Гроссмит, втайне надеясь услышать отказ.
Скимпол отказался, и экономка тут же просияла.
— Я не слишком злоупотребляю вашим гостеприимством?
— Вовсе нет.- Улыбка домоправительницы, хотя и натянутая, по-прежнему не сходила с ее лица. Странно подумать, некогда бледноволосый коротышка в пенсне являлся для нее олицетворением угрозы.
Альбинос скорбно вздохнул и поудобнее устроился в кресле.
— Я передумал. По здравому размышлению, я решил выпить еще чашечку. Могу ли я…
— Конечно,- устало произнесла миссис Гроссмит. Сделав очередной глоток, Скимпол пробормотал:
— Я чуть не погиб сегодня.
— То есть? — спросила экономка с откровенной заинтересованностью.- Как это?
Альбинос не успел ответить, поскольку в гостиную заглянул Артур Бардж.
— Все еще здесь?
— Сам видишь.
— Я хотел взять миссис Гро прогуляться в город.

Малость поухаживать за ней. Думаю, она заслужила. Мы оба люди бывалые, мистер Скимпол. Уверен, что вы меня понимаете.
— Не совсем.
— Одному богу ведомо, придет ли Мун сегодня вечером. Будь я на вашем месте, я бы отправился домой.
Скимпол неохотно поднялся.
— Тогда я пошел.
— Я скажу ему, что вы приходили,- заверила его миссис Гроссмит.
— Первым делом я навещу вас завтра утром. Мне необходимо поговорить с ним.
Бардж проводил гостя до дверей.
— Тогда мы еще увидимся. Я позабочусь об этом.
Лишь только альбинос покинул гостиную, а дверь едва успела захлопнуться у него за спиной, помещение наполнилось криками и сладострастными стонами. Подобные звуки, исторгаемые двумя пожилыми людьми, почему-то сильно коробили слух Скимпола. Он закатил глаза и отправился восвояси.
Дом его, как выяснилось, располагался в Уимблдоне. От роскоши покинутого отеля жилище сотрудника Директората отделял целый час пути и целый мир жизни.
В отличие от мистера Дэдлока, Скимпол никогда не считал себя обаятельным или властным джентльменом. Человек со шрамом любил рисоваться, он окутывал свою работу дымкой экзотичности и восхитительной тайны, альбинос же был счастлив и даже горд выглядеть тем, кем он и являлся на самом деле — государственным служащим, причем чертовски хорошим. Его коллега важно ступал по земле, словно представлял собой величайшую личность на свете, а Скимпол всегда оставался доволен собственной жизнью, полной спокойного чувства долга и рутинной работы. И неважно, если в понятие долга и рутинной работы включались поджоги, шантаж, шпионаж, а также оплачиваемые государством убийства.
Сотрудники Директората получали весьма приличное, если не сказать солидное, жалованье, а потому Скимпол мог позволить себе обзавестись скромным домиком, расположенным в паре улиц от Коммон. Итак, оставив миссис Гроссмит в дрожащих руках ее ухажера, альбинос добрался до дома, где, взойдя на крыльцо, поморщился от звуков пьянки, доносящихся из соседней двери. Стены здешних построек не отличались толщиной, а соседи любили шумные компании и популярную музыку гораздо больше, нежели скромный государственный служащий.
Сквозь смех и бренчание пианино альбинос различил куда более приятное для его слуха настойчивое звяканье, сопровождаемое вздохами и сопением. Он повесил шляпу и впервые за весь день улыбнулся по-настоящему. Навстречу ему через прихожую хромал рыженький мальчик восьми-девяти лет, болезненный и бледный. Тонкие металлические штанги на шарнирах крепились к его ногам наподобие самодельного экзоскелета, а два тяжелых деревянных костыля служили опорой при ходьбе.
— Папа! — плаксиво позвал он дрожащим и хриплым от напряжения голосом. Мальчик остановился и, жалко раскашлявшись, на мгновение утратил равновесие. Альбинос наклонился, подхватил ребенка и нежно поцеловал в лоб.
— Привет,- ласково сказал он.- Извини, что задержался.- Скимпол снял пенсне и сунул в карман пиджака.
— Я соскучился,- прошептал мальчик.
— Ну так я уже дома, — весело парировал отец, поднимаясь на ноги.- Проголодался?
— Да! Да! Да! — разнесся по дому смех сына.
Скимпол взъерошил волосы мальчика и уже направился было на кухню, когда вдруг его пронзила боль, ослепительно вспыхнувшая где-то внутри. Яд подействовал. На мгновение утратив власть над собой из-за невыносимых страданий, каких доселе не ведал, альбинос прикусил язык. Лишь так ему удалось не закричать. К счастью, приступ отступил столь же быстро, как и нахлынул.
Все произошедшее с ним могло означать лишь одно.

Все произошедшее с ним могло означать лишь одно. Сраженный горем и страхом, мистер Скимпол, удивившись сам себе, горько заплакал. Сотрясаемый шумными рыданиями, он стоял в холле второсортного дома. Горячие, постыдные слезы бежали по его щекам, а сын таращился на отца в тихом изумлении.

Мейрик Оусли был доволен собой. Он долго ждал грядущего мгновения. Считал дни и часы, надеясь и молясь о его скорейшем приближении. Он ждал много месяцев, и вот наконец для Чудовища настал смертный час. Сегодня ему в последний раз предстояло увидеть Варавву живым.
— Сэр?
Узник лежал в углу камеры, слоноподобный, едва ли не голый, наслаждаясь пропитавшей его порочностью и греховностью. Он только что извлек из тайника коллекцию и разложил на полу перед собой с десяток самых любимых безделушек — колец, монет и даже булавку для галстука, что подарил ему этот Мун.
— Входи же.- Толстяк даже не сподобился повернуть голову.- Я любуюсь моим собранием. Отблески, осколки красоты в мире ничтожества и неволи.
Оусли с презрением скользнул взглядом по жалкой кучке.
— Я позабочусь, чтобы после вашей смерти они пошли на нужды благотворительности.
— Моей смерти… Значит, срок все-таки настал.
Бывший адвокат ухмыльнулся. Внезапно на его лице появилось голодное, жестокое выражение, и маска раболепия спала.
— Можно и так сказать.

Боюсь, я не был полностью откровенен касательно мистера Оусли.
Варавва, казалось, не заметил перемены, произошедшей с учеником.
— Когда? — выдохнул он. Оусли облизнул губы.
— Сейчас.
Узник не сделал ни малейшей попытки отпрянуть или вскочить. Напротив, Варавва еще больше растекся на полу. Он лишь сгреб коллекцию и прижал к колыхающейся, жирной груди.
— Значит, это ты? — спросил заключенный, хотя уже знал ответ.
— Я,- отрезал Оусли.- Это всегда был я. Он склонился над Вараввой, исходя мерзкими черными волнами злобы.- Вы должны были принять наше предложение. Вы могли получить Элизиум! Но вы предпочли вот это!
— Я знаю мой уровень,- прошептал смертник. Затем, почти как бы между прочим, поинтересовался:
— Могу я кое о чем тебя спросить?
— Думаю, да.
— Почему именно сейчас? Я надеялся посмотреть, что из этого всего выйдет.
— Вы не должны были отдавать ему эту книжку.
— Эдвард поймет. Его способности почти не уступают моим.
Оусли рассмеялся. Из кармана он вынул длинный тонкий хирургический нож, холодный и жестокий. Совершенное орудие убийства.
— Ваш приговор вынесен,- прорычал он, наслаждаясь драматизмом момента.- И этот приговор — смерть!
Варавва зевнул, вяло махнув жирной рукой.
— Тогда покончим с… — начал было он, но не успел договорить.
Оусли с перекошенным от восторга лицом глубоко всадил в него нож. Узник влажно ахнул. Бывший адвокат повернул ланцет, вырвал его, затем вонзил снова. Толстяк застонал, кровь хлынула у него изо рта потоком раскаленной лавы, окрасив губы и зубы темно-алым, разбрызгалась по подбородку.
Все еще живой, Варавва прохрипел последнюю просьбу. Оусли, бесчисленное множество раз проигравший в уме сцену вожделенной расправы, ничего подобного не ожидал, а потому на мгновение впал в легкий ступор.
— Поцелуй меня.
Мейрик никогда прежде не убивал людей. Мощь происходящего момента буквально оглушила его.

Наслаждаясь греховностью содеянного, он не устоял перед головокружительным безумием душевного перерождения. И конечно, в силу всего вышеперечисленного, бывший адвокат возомнил, будто ему ничто не угрожает. Уверенный в собственной неуязвимости, он склонился к Варавве, прильнув губами к его губам. Торжествующий, опьяненный убийством, Оусли уже вознамерился подняться на ноги, когда тело умирающего пришло в движение. Огромной рукой Варавва крепко прижал голову ученика-изменника к груди, а второй дотянулся до груды сокровищ и схватил булавку, подаренную Эдвардом. Острую, специально заточенную для этого неизбежного мгновения. Собрав последние силы, узник вонзил ее в горло отчаянно сопротивлявшегося Оусли и безжалостно надавил. С удовлетворением ощутив, как лопаются артерии, он устало закрыл глаза. Кровь бывшего адвоката хлынула ему на лицо липким потоком. Мейрик Оусли пытался закричать, смешав воедино ярость, боль и отчаяние, однако лишь забулькал. Он беспомощно завалился на тело учителя-убийцы, и они так и остались лежать, заключив друг друга в смертельные объятия.
Изуродованные грязные твари, вместе отправившиеся в ад.
Следует заметить, что прямо перед смертью Варавва попытался прошептать имя человека, которого любил. Ему всегда казалось, что именно так и следует поступить, перед тем как отправиться в небытие. Проигрывая на досуге собственную гибель, он всегда представлял ее себе в несколько пафосных тонах. Словно некую странную, трагическую сцену, способную вдохновить какого-нибудь художника на этюд в багровых тонах или поэта на пару горестных стансов. К собственному разочарованию, он лежал, захлебываясь кровью, и жизнь уходила из него по капле, но с ужасающей скоростью. Кроме того, от слабости Варавва не мог даже пошевелить губами.
А потому Чудовище умерло молча.

Мерривезер и мистер Мун нашли Сомнамбулиста в первом же заведении, куда удосужились заглянуть. Паб «Удавленник» от пожара не пострадал, однако здание театра напротив него по-прежнему высилось закопченным скелетом, черным свидетельством провала его владельца.
Иллюзионист купил другу пинту молока и спросил как можно вежливее, почему он исчез. Сомнамбулист взял доску.

УВИДЕЛ СПЕЙТА

— Спейта? — Мерривезер заглянул через плечо мистера Муна.- Бродягу?
Великан кивнул.
— И как он? — немного удивленно спросил Эдвард.

КОСТЮМ

— Он был в костюме? — осторожно уточнил мистер Мун.

ЩЕГОЛЬСКИЙ

— Ты уверен?
Сомнамбулист кивнул, явно сокрушенный.

БАНК

— Он был возле банка? — предположил инспектор. Сомнамбулист помотал головой.
— Он служит в банке? — недоверчиво спросил Эдвард.
Сомнамбулист кивнул. Мерривезер фыркнул.
— Чушь собачья.

МАСКИРОВКА

— Маскировка? — Иллюзионист уже собрался приступить к более подробному расспросу, когда снаружи послышался крик мальчишки — разносчика газет.
Услышав его, мистер Мун выскочил из паба на улицу.
— Ужасное убийство в Ньюгейте! — снова выкрикнул юнец.

— Чудовище мертво!
Эдвард, буквально выхватив у него газету, принялся бешено листать ее. Когда друзья подбежали к нему, он тупо глядел на бумажные листы полными слез глазами. Инспектор с великаном тихонько отступили. Газета выпала из рук мистера Муна под ноги прохожим, где ее тут же затоптали, размесили в грязь, превратив в очередную песчинку среди пены городского прибоя. Иллюзионист стоял в полном одиночестве, ощущая с особой остротой, как силы, ответственные за совпадения в реальном мире, дружно ополчилась против него. Затем, неожиданно для самого себя, он рассмеялся. Смех его нельзя назвать радостным, но на фоне всего, произошедшего с ним, подобная реакция представляется мне более чем закономерной. Правда, сторонний наблюдатель вполне мог решить, будто разум мистера Муна, подобно пересохшей земле, пошел трещинами, не выдержав последней нагрузки.

Все это время под городом спит старик.
Какая-то часть его сознания понимает, что наверху, на улицах, происходят перемены. Что события катятся к неминуемому кризису. Возможно, он догадывается, что ему вскоре придется пробудиться ото сна и вернуться в мир бодрствующих. Но пока он вяло колышется в болоте сновидений.
В первом из них он снова молод, снова в компании друзей. Они еще не столкнулись с подлинными испытаниями жизни, С ним Саути[27], отважный, славный Саути, еще до предательства и раздоров. Они ведут горячий спор, наверное чересчур серьезный, но тогда казавшийся им нормой.
Старик вздыхает и тревожно шевелится во сне, вспоминая более счастливые времена.
Молодые люди делятся своими надеждами и стремлениями, говорят о великом эксперименте. Саути высокопарно упоминает о каком-то братстве, об их планах удалиться от мира, чтобы совершенствовать себя.
А вот и он сам — с огнем в глазах горячо вещает о поэзии и метафизике. О необходимости создания лучшего мира.
Сасквеханна. Слово неожиданно всплывает в памяти. Оно ничего не значит для старика, но ему нравится звук, ему приятен его ритм. Спящий повторяет его — Сасквеханна.
Затем рядом с Саути появляется Эдит. В руках у нее вино и печенье. Она прерывает их разговор, и старик видит, как пропасть между ними сделалась еще шире. Рядом с ним оказывается Сара, и он отвлекается. Сон снова ускользает.
Теперь он старик, его дружеские связи усохли подобно виноградинам на гнилой лозе. Ясное зрение молодости затуманилось и угасло с годами. Он совсем другой человек. В тисках нужды, сраженный жалким существованием. Он обнажен до пояса, брюки его спущены ниже колен, он сидит в нужнике, тужится и стонет, больной от осознания того, что сам стал причиной своих мучений и что его нынешнее состояние — лишь его собственная вина.
— Мое тело больно,- пишет он.
Его безумие есть последствие пристрастия к некоему снадобью, предательской привязанности, в сетях которой он запутался слишком надолго. Все это старик бормочет самому себе, униженно тужась.
Наконец он возвращается в мансарду в Хайгейте, к Джиллмену и тому мальчику. Нэд здесь, но уже не такой юный. Он протягивает руку. Умирающий, охваченный лихорадочным жаром старик хватает ее. Он приказывает Джиллмену оставить их, и доктор, повинуясь капризу давнего пациента, уходит.
Теперь, когда смерть смотрит из глаз старика, Нэд не боится его. Старик хочет сказать мальчику, как много он значит для него, как он снова вернул его к жизни и возродил мечты. Удивительно, но настолько красноречивый в жизни, он не может подобрать слов. Он некоторое время что-то бормочет, заикаясь, затем удовлетворяется тем, что просто сжимает руку мальчика. Тем не менее старик уверен, что мальчик — этот особенный, избранный мальчик — понимает. Он завещал ему наследство. Нэд будет его преемником, его поборником.

Он завещал ему наследство. Нэд будет его преемником, его поборником. Он стискивает его руку, смаргивая последние слезы.
Всхлипывая во сне, тревожно ворочаясь на железной койке, спящий понимает, как близок конец.
Возможно, если бы старик чувствовал ход времени, знал истинный срок своего заточения, он мог бы поинтересоваться, сколько же в точности ему осталось до пробуждения.
Но я уверен в вас. Я уверен, что вы уже все поняли. Четыре дня. Четыре дня до пробуждения. Старик проснется, и город падет.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Профессиональные уличные художники — феномен относительно недавний. В Лондоне они появились лишь с того момента, когда блюстители улиц и магистралей из соображений экономии перешли от причудливой непрактичности булыжника к асфальту. Ко времени последнего дела мистера Муна рябой и щербатый лик старого города уступил место асфальтовой безупречности нового века. Соответственно, в город хлынули бродяги и проходимцы, зарабатывающие на кусок хлеба изображением из себя уличных художников. Особо вредная порода заработала прозвание «мазилы». Так называли бедолаг, чье состояние немногим отличалось от обычных нищих. Не обладай мазилы крохой таланта, они, несомненно, торговали бы спичками или сидели с протянутой рукой и пустым взглядом.
На другой день после смерти Вараввы мистер Дэдлок прокладывал себе путь через толпы народу, почему-то решившего именно сегодня утром запрудить улицы Лаймхауса и перегородить ему дорогу. Все они толкались и пихали друг друга, словно какая-то футбольная команда с дальнего Ист-Сайда, пробивающаяся после матча к бару за выпивкой. Может, приключился религиозный праздник, какое-то всеобщее языческое торжище или что там еще, от чего на улицах некстати образовалась подобная сутолока и беспорядок. Обливаясь потом, человек со шрамом добрался до знакомой лавки, где ему пришлось остановиться и перевести дыхание. Годы регбистской славы остались далеко позади. Теперь она принадлежала другим, более молодым, здоровым и тренированным.
В нескольких шагах от двери сидел мазила. Почти гротескно неряшливый, он нехотя елозил мелком по мостовой. Дэдлок торопливо прошел мимо, не желая даже намеком выразить, будто мог заинтересоваться столь примитивным творчеством, однако тренированное боковое зрение заставило его притормозить.

ДЭДЛОК

Сморщив нос от вони, человек со шрамом сверху вниз посмотрел на мазилу.
— Мы знакомы?
— Опасность,- прошипел бродяга, затирая буквы на асфальте.- Опасность.
— Опасность? Что за опасность?
— Опасность.
Дэдлок смерил его надменным взглядом.
— Ты пьян.
— Вы не узнаете меня, сэр?
Сотрудник Директората презрительно фыркнул и уже почти собрался продолжить путь, но тут образ нищего вызвал у него какое-то неприятное воспоминание. Он присмотрелся ближе.
— Грищенко? Это вы?! Мазила глуповато кивнул.
— Какого черта вы тут сидите?
— Опасность,- серьезно повторил тот.- Опасность.
— Вы уже сказали.
— Опасность. Дэдлок закатил глаза.
— Сотрите с морды эту грязь и идите за мной. Что бы там ни было, расскажете все внутри.
Бродяга поднялся на неверные ноги и последовал за помпезно вступившим в лавку Дэдлоком. Внизу за круглым столом уже сидел мистер Скимпол, злой и нетерпеливый. Человеку со шрамом даже почудилось, будто альбинос нынче выглядит как-то особенно болезненно.

Человеку со шрамом даже почудилось, будто альбинос нынче выглядит как-то особенно болезненно. Хотя он и так всегда отличался бледностью кожи.
По прибытии коллеги Скимпол жестом отослал группу гражданских служащих в гриме китайцев, сгрудившихся вокруг него в ожидании, пока он ознакомится с их отчетами, подпишет прошения и даст добро на организацию новых заговоров и интриг.
— Это кто? — с подозрением взглянув на мазилу, поинтересовался альбинос. Тон его с тем же успехом мог адресоваться и кошке, приволокшей на диван в гостиную задавленную, но еще истекающую кровью мышь.
— Это мистер Грищенко,- пояснил Дэдлок.
Мазила рассеянно кивнул. Он имел воровато-испуганный вид и постоянно зыркал по сторонам, словно во всех углах его подстерегала какая-то незримая опасность.
— Один из твоих? — презрительно уточнил Скимпол.
— Один из моих,- без тени смущения ответил человек со шрамом.
— Кто?
Дэдлок понизил голос до абсурдного театрального шепота.
— Он наш «крот» у русских. Двойной агент.
— Какого черта он здесь делает? Мне кажется, что история со Слаттери должна была чему-то научить не только меня!
— А мне кажется, у него для нас есть информация.- Дэдлок кивнул на кресло и рявкнул: — Садитесь!
Грищенко, все еще поскуливая и не до конца избавившись от грима бродяги, повиновался.
— Зачем вы пришли? — резко спросил человек со шрамом.- Почему такой нелепый маскарад?
Грищенко заговорил. Медленно и тщательно подбирая слова. Вероятно, словарный запас его устарел, и потому речь агента грешила некоторой аляповатостью.
— Я должен предупредить вас,- начал он.- Я пришел сюда в самом лучшем своем гриме, ибо те, кто преследует меня, опасны весьма. Вероятнее всего, наблюдают за нами даже сейчас. Мне нет возможности позволить себе раскрыться им как Грищенко. Вы понимаете?
Дэдлок скрестил руки.
— Здесь вы в полной безопасности, смею вас заверить. И я подозреваю, что мы с мистером Скимполом более чем способны постоять за себя.
— Нет-нет,- внезапно оживился Грищенко.- Конечно, я понимаю, что мои соотечественники не соперники людям столь отважным, как вы. Но не они преследуют меня. Не русские. Нет, сэр, этих людей вы не знаете, хотя, думаю, об их деятельности вы имеете осведомленность. Они сильны, господа. Они обладают очень большой властью. Они давно уже затевали заговор против города. Думаю, вы знаете, о ком я.
— Возможно,- ровно ответил Скимпол.
— Мы слышали кое-что. — Кивок Дэдлока вышел немного резче, нежели у его коллеги.- Мы будем вам благодарны за любую информацию. Директорат — могучий союзник. Мы можем гарантировать вашу безопасность. Кто эти люди? Как они себя называют?
— Нет у их сообщества названия, сэр, но я уверен, что они не остановятся ни перед чем. Они наняли того самого ирландца, Слаттери, чтобы убить вас. Я знаю, что он потерпел неудачу, но они непременно попытаются еще раз. Не остановятся они, пока Директорат не будет побежден и уничтожен.
— Вы-то откуда знаете?
— Мистер Дэдлок,- прошипел русский,- я знаю это потому, что они пытались перевербовать меня.
— Вас?
— Меня,- повторил Грищенко с некоторой гордостью.- Конечно, я отказался. Я швырнул их грязные деньги им же в лицо. Я — человек принципа.
— Без сомнения.
— Это не все.
Дэдлок кивнул, выражая согласие слушать дальше.

Дэдлок кивнул, выражая согласие слушать дальше.
— Со мной у них ничего не вышло, но с другим человеком им повезло. Со старинным моим помощником.
— То есть?
— У них есть «крот».
— Крот?
— Опаснее людей не бывает. И теперь этот человек, этот убийца, которого мы сами в вашу страну заслали много лет назад, перешел на их сторону.
— Кто? — рявкнул Дэдлок.- Назовите имя!
— У него много имен.- Русский досадливо пожал плечами.- Настоящее имя давно утрачено.
Дэдлок нахмурился.
— Но у него есть оперативный псевдоним,- просиял вдруг Грищенко.
— Назовите.
Агент пробормотал что-то, похожее на «мангуст».
— Мангуст? — недоверчиво переспросил Скимпол. Дэдлок подавил смех.
— Мангуст?
Русский снова пожал плечами.
— У нас просто кончались клички.
— Это имя ничего для меня не значит,- фыркнул человек со шрамом.
— Он уже убил несколько десятков человек и ни разу не потерпел неудачи. Это самый страшный человек, мистер Дэдлок. И будьте уверены, джентльмены, он за вами придет.
— За нами? — отозвался Скимпол. Грищенко горячо закивал.
— Как бледный всадник,- прошептал он.- На бледном коне.
Скимпол вздрогнул. Русский с трудом поднялся на ноги.
— Я должен идти,- сказал он и поспешил к двери, на ходу поправляя грим.
— Подождите,- окликнул его альбинос, но Грищенко никак не отреагировал.
Он остановился перед дверью.
— Будьте бдительны. Обещайте мне, господа. Будьте бдительны.- С этим последним афористическим советом он проследовал наверх и вскоре растворился в толпе.
— Мы должны были задержать его,- воскликнул Скимпол.- Забрать. Допросить как следует.
— Пусть идет. Он рассказал нам все, что знает.
— Ты веришь ему?
— Похоже, он рисковал жизнью, предупреждая нас. Честно говоря, мне кажется, нам и вправду следует ожидать самого худшего.
— Кто эти люди? — сердито спросил Скимпол,- Чего им надо? Господи, если бы мы не потеряли Бэгшоу!
— Ты плохо выглядишь. Иди-ка домой. Я буду тебя информировать о ходе расследования.
— Я лучше останусь.
— Иди,- настойчиво, хотя и довольно сердечно повторил Дэдлок.- Но будь осторожен. Мы оба должны быть осторожны. Похоже, с этой минуты в Директорате объявляется осадное положение.
«Удавленник» открывался рано. Даже заглянув сюда сразу после десяти, Эдвард и Шарлотта Мун оказались далеко не первыми посетителями. Сию сомнительную честь поделили местные завсегдатаи, в данный момент расправлявшиеся со второй, а то и третьей кружкой. Шарлотте не нравился мускусно-пивной, мужской запах паба, а мистер Мун вроде и не замечал его. Поманив сестру к шаткому табурету у стойки бара, он заказал им выпивку.
— Видишь — они отстраивают театр заново,- кивнул он, садясь рядом с сестрой.
Шарлотта взглянула в окно. По ту сторону площади темнела выгоревшая оболочка театра, и группы рабочих уже ползали по его останкам, как мухи по трупу.
— Это не слишком удобно, Эдвард. Мне кажется, лучше было бы нам некоторое время не видеться.
— Дело не терпит отлагательства.

— Я занята.
— Чем? Опять «разоблачение»?
— В Бермондси есть дама-медиум, которая утверждает, будто может силой мысли передвигать предметы, и поднимает в своей гостиной мертвецов.
— Ты думаешь, она шарлатанка?
— Предметы двигаются при помощи ниток, покойники — ее помощники в белых простынях и марле.
— А вот я недавно на личном опыте убедился, что ничему не верить так же опасно, как верить всему.
— Кончай разглагольствовать и объясни, зачем ты меня сюда вызвал.
Мистер Мун достал из портфеля пухлый конверт.
— Хочу попросить тебя об одолжении. — Он смущенно сглотнул и аккуратно разложил на столе пачку документов.- Мы с Сомнамбул истом тоже не сидели сложа руки. Пока ты гонялась за столовращателями, мы занимались моей навязчивой идеей.
— Хонименом?
— Ты знаешь о его матери? И о Филипе Данбаре — второй жертве Мухи? Обе исчезли. Бесследно растворились в городе.
— Люди постоянно пропадают.
— Я выяснил, что обе эти женщины стали известными фигурами в небольшой, но чрезвычайно богатой религиозной общине, называющей себя Церковь Летней Страны.
— Я слышала о них.
— Слышала? — изумился Мун.
— Глупое название, конечно же, но, судя по тому, что мне известно, они совершенно безобидны.- Она помолчала.- Полагаю, ты так не думаешь.
— Я подозреваю, что они не столь благостны, как кажутся.
— И что же навело тебя на эту мысль?
— Слишком много совпадений. Слишком много ниточек. Они связаны с Мухой, это несомненно. Их знак — черный цветок о пяти лепестках. Такой же был нарисован на его фургоне. Насколько я знаю, это практически символ их церкви. И еще Колридж.
— Колридж?
— Варавва передал мне его книжку «Лирические баллады ». Эта церковь, если она действительно церковь, основана, сдается мне, на его идеях.
— Эдвард,- вздохнула Шарлотта, словно говорила с любимым дедушкой, некогда энергичным и остроумным, а нынче впавшим в маразм.- Ты не должен верить ни единому его слову. Недаром в прессе его называют Чудовищем.
Мистер Мун побледнел и ничего не ответил. Шарлотта даже обрадовалась, когда официантка грохнула их кружки на стойку и с вызывающим видом двинулась прочь.
— Ты сказал, что тебе нужна услуга,- напомнила она, как только Эдвард сделал глоток для укрепления Духа.
— Я провел ночь в Архиве.
— Да ты там полжизни проторчал.
— Церковь Летней Страны — одна из богатейших организаций Лондона.
Шарлотта поджала губы.
— Уверен?
— Без сомнений. Они хорошо это скрывают. Мне пришлось перерыть кучу бумаг. Но след они все-таки оставили. Нужен только достаточно упорный человек, чтобы выследить источник денег.
— И что ты раскопал?
— То, что церковь финансируется практически одним спонсором. Корпорацией, которая называет себя… «Любовь».
— «Любовь»?
— Банкиры и брокеры. Какие-то толстосумы. Очень богатые и основные игроки в городе. Их полное название, хочешь верь, хочешь нет: «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь».
— Звучит словно шутка какая-то. Мистер Мун не улыбался.
— Мы с Сомнамбулистом сходили в их офис.

Он узнал это здание. Сказал, что видел, как в него входил Спейт, одетый в костюм. Причем вел он себя так, словно был там хозяином.
Шарлотта рассмеялась.
— Может, твой великан просто перепутал. Или выпил. Он похож на человека, который может надраться.
— Я не знаю человека более трезвомыслящего, чем Сомнамбулист. Кроме того, я не видел, чтобы он пил что-то, кроме молока.
— Тайна все сгущается. Представляю, в каком ты восторге.
— Ты что, не видишь — вокруг что-то происходит.
Шарлотта допила свою чашку и снова заговорила — спокойно и трезво:
— Я согласна, что тут есть нечто подозрительное. Так чем я могу помочь?
— Я нашел тебе работу в этой самой корпорации «Любовь».
— Очень предусмотрительно с твоей стороны.
— Извини. Времени мало.
— Как тебе удалось?
— Через Скимпола. У Директората есть свои способы. Шарлотта вздохнула.
— Чего ты хочешь от меня?
— Чтобы ты проникла в эту корпорацию. Нашла их связь с этой церковью. Выяснила намерения.
— Какие пустяки.
— Обо всем докладывай мне, о любой незначительной мелочи или не относящемся к делу событии.
— А ты что будешь делать, пока я буду всем этим заниматься?
— Нам с Сомнамбулистом придется заняться другим следом, но тебя я всяко не упущу из виду.- Мистер Мун достал из кармана визитку.- Вот адрес. Будь осторожна. Молю бога, чтобы ты не попала в беду.
— Беду? Какой беды ты опасаешься?
— Если мадам Инносенти права, нам осталось ровно три дня.
— Ты ей веришь?
— Я надеюсь, что это ошибка, но какая-то схема тут все же начала проявляться.
— Опять говоришь загадками,- раздраженно бросила Шарлотта.
— Я знаю,- пожал плечами Эдвард.- Но ничего не могу поделать.
Дэдлок поймал кеб, доехал до центра города и вышел посреди суматохи Пикадилли-серкус, этой Мекки сибаритов, охотников до развлечений и искателей девушек, с которыми можно весело провести время. Он не задержался отведать предлагаемых удовольствий, а направился прямиком к чопорному спокойствию Сент-Джеймс-парка, ухоженного оазиса, расположенного всего в каких-то минутах ходьбы от людской суматохи. Его клуб как раз граничил с указанным местом.
В Директорате уже несколько дней царила атмосфера тревоги. Призрак угрозы буквально витал в воздухе. Инцидент со Слаттери всполошил всех, а появление Грищенко добавило суматохи. Сегодня Дэдлок отослал «китайцев» — на сей раз, после раскрытия «Маккензи-Ку-пера», их осматривали куда тщательнее,- а Скимпол неуклюже побрел домой, мрачнее и неприятнее с виду вдвое больше обычного. С ним явно что-то происходило, однако за все годы, проведенные бок о бок в одном учреждении, человек со шрамом так и не научился сочувствовать альбиносу. Он вообще с трудом выдерживал общество тщедушного, вечно дрожащего и болезненного коллеги.
Дэдлок нырнул на узкую улочку недалеко от Пэлл-Мэлл и остановился возле дома в самой ее глубине. У дверного звонка висела латунная табличка с черными непритязательными буквами:

КЛУБ ВЫЖИВШИХ
ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА

Дэдлок позвонил.
Вскоре к дверям пришаркал иссохший, сутулый и сморщенный старик с огромными бровями, похожими на белых мохнатых гусениц, мутировавших до невероятного размера.

Они опасно нависали над глазами и придавали смотрителю странное выражение. Он сразу узнал человека со шрамом.
— Рад снова видеть вас, сэр. Добро пожаловать. Внутри Дэдлока сразу же окутали знакомые запахи,
неуловимый уютный аромат, состоявший из смеси запахов виски, портвейна, старого табачного дыма, пыльных ковров и мужского пота.
— Сегодня довольно тихо, сэр,- извиняющимся тоном доложил бровастый смотритель, принимая пальто вновь прибывшего.- Вы нынче рановато.
— Вот и хорошо. Я сразу пойду.
— Прекрасно, сэр.
Дэдлок неторопливо миновал длинный коридор и прошел в последнюю из четырех открытых комнат.
— Добрый день,- приветствовал он всех. В ответ послышалось ворчание, шепоток со стороны полудюжины джентльменов, куривших сигары, сигареты и трубки.
Дэдлок занял любимое кресло возле двери. Напротив него высокий поджарый мужчина в дорогом костюме с головой погрузился в чтение «Газетт». Совершенно неприметный, респектабельный мужчина, если не считать отсутствия обеих ног. Нижняя часть его тела кончалась вялым обрубком, безвольно свисавшим с кресла.
Справа от него устроился джентльмен, изуродованный до такой степени, что большинство из нас завопили бы или даже упали в обморок от одного взгляда на него. Человек явно пережил пожар. Половина обожженного лица собралась в бесформенные комья, волос не осталось вовсе, а кожа приобрела ярко-пурпурный цвет. Вероятно, большинство обывателей жалели несчастного, а детишки наверняка смеялись при каждом его появлении на улице, тыкали в него пальцем и пялились ему в след. Он уже наверняка привык к шуточкам, отпускаемым уличными Торговками по поводу его мужских качеств, стоило ему только приподнять шляпу, проходя мимо них. Но здесь, в самом элитарном клубе города, джентльмен имел возможность отдохнуть от косых взглядов и сидеть с высоко поднятой головой среди равных. Нынче он определенно пребывал в веселом расположении духа, возбужденно попыхивая старой трубкой из корня вереска. Дэдлок кивнул ему с той же спокойной вежливостью, с какой бы приветствовал любого приятеля или знакомого, случайно встреченного посреди города или у стойки бара. Джентльмен ответил ему кривой усмешкой.
В нескольких ярдах впереди расположился малый с черной повязкой на глазу и красной дыркой на месте носа. У соседа слева отсутствовала до локтя рука, а его тело постоянно сотрясалось в жестоких конвульсиях. Кресло чуть поодаль занимал сухопарый типе лицом, похожим не то на собачью, не то на барсучью морду. Последствие какой-то особо кровавой драки.
Дэдлок поерзал в кресле, внезапно почувствовав себя неуютно. Поддавшись искушению, он с удовольствием развязал галстук, расстегнул рубашку и разделся до пояса, демонстрируя чудовищные молочно-белые шрамы, пересекающиеся между собой. Сотрудник Директората провел пальцами по глубоким отметинам на теле, погладил их знакомые линии. Джентльмен с вересковой трубкой одобрительно кивнул. Дэдлок потянулся за сигаретой, затем снова уселся в кресло, и на лице его наконец-то появилась нечастая довольная улыбка.

Проснувшись, он огляделся по сторонам. В темной комнате не осталось никого. Поначалу Дэдлок, очнувшись лишь наполовину, удивился, почему бровастый старик его не разбудил. У него затекло тело, а суставы ныли от слишком долгого пребывания в кресле. Сотрудник Директората потер глаза, с трудом поднялся на ноги. И тут же уловил на себе чей-то взгляд.
— Кто здесь? — Его рука машинально дернулась за револьвером, обычно спрятанным в кармане жилетки… и только тут он вспомнил, как разделся до пояса из солидарности с друзьями-одноклубниками.
— Очнулся,- сказал голос.
— Кто здесь? — повторил Дэдлок.

— Кто здесь? — повторил Дэдлок.
К нему придвинулась какая-то фигура. Еще минимум двое маячили по бокам.
— Вы знаете, кто мы такие? — произнес второй голос.
— Догадываетесь? — эхом подхватил третий. Все говорили с разным акцентом, но втроем они тут же сделались узнаваемы.
— Да, я знаю, кто вы такие.- Спину Дэдлока будто усеяли маленькие живые иголочки.
— Готов поспорить, вы не верили, что мы существуем на самом деле,- сказал первый.
— Я знал.
Один засмеялся, остальные подхватили смех.
— Мистер Дэдлок?
Человек со шрамом сглотнул, решив не выказывать страха.
— Да?
— Мы кое-что слышали. Что-то насчет заговора против города.
Он прокашлялся. Попытался представить, будто зачитывает доклад одному из бесчисленных советов или комиссий, коим был вынужден время от времени отчитываться.
— Директорату известно об угрозе Лондону. У нас есть человек, который занимается этим делом. Эдвард Мун. Возможно, вы слышали о нем.
В темноте все трое одновременно отрицательно покачали головами.
— Дэдлок, нам нужно, чтобы вы сказали наверняка — это как-нибудь связано с Тайной? Тайна не затронута?
Струйка ледяного пота потекла у него по спине.
— Тайна в безопасности.
— Вы понимаете, что случится, если Тайна раскроется?
— Все это покажется бурей в стакане воды.
Он больше не мог с точностью определить, кому принадлежит голос.
— Уверяю вас, Тайна в безопасности. Даже Скимпол ничего не подозревает.
— Необходимо, чтобы все так и оставалось.
— Даю вам слово.
Даже в непроглядной темноте Дэдлок ощутил их улыбки. И улыбались они отнюдь не по-доброму.
— Тогда нам придется довериться вам.
С непонятным шорохом и тихим клацаньем все трое исчезли. Странно, но ему совершенно расхотелось вставать с кресла. Он почти сразу погрузился в новый сон, и воспоминания о встрече незаметно слились со сновидениями.
Утром Дэдлока разбудило пение птиц.

Бедный, бедный мистер Скимпол.
Вы спросите, откуда у меня столь неуместное сочувствие к тому, кто успел предстать перед вами таким подлецом? А разве не каменным сердцем нужно обладать, чтобы выказать ему сейчас сострадание? Вот он, одиноко бредет домой, в Уимблдон, неровно и тяжело дыша, шатаясь, как пьяница, пытающийся уверить себя в том, что он на самом деле трезв. Что-то ужасное сгущалось вокруг него, что-то неодолимое, роковое.
Вернувшись в свой маленький домик, альбинос первым делом чуть было не позвал сына, но вовремя спохватился. Сегодня же учебный день,- вспомнил он,- и мальчик на занятиях, если, конечно, не врет. Сейчас наверняка все на него смотрят, насмешливо перешептываются и свистят ему вслед. Скимпол понимал его. Собственные школьные дни служащего тоже состояли из сплошных насмешек, ехидных записочек, обидных прозвищ, побоев на игровой площадке, мелочных унижений. Словом, обычной детской жестокости.
Словно в ответ на непрошеные воспоминания, он ощутил новый приступ мучительной боли в желудке. Альбинос схватился за стул, шумно вздохнул, пытаясь стоять смирно и не думать о причине недомогания. Нет, Скимпол прекрасно понимал смысл склизкой тянущей боли во внутренностях, осознавал ее значение с того самого момента, как Слаттери умер на полу Директората. Его время истекало. Альбиносу оставалось всего несколько дней, и он вознамерился использовать отпущенное время наилучшим образом.

Озаботиться наследством, которым можно гордиться.
Меня будут помнить, мрачно подумал Скимпол, усаживаясь на стул. Он слишком ослабел. Не в силах шевельнуться, альбинос мог лишь слушать, как кровь пульсирует в висках. Живот снова обожгла боль. Очнувшись, он увидел перед собой сына.
— Папа? Что случилось?
Огромным усилием воли Скимпол выпрямился.
— Ничего. Ничего не случилось, просто задремал, вот и все. Как дела в школе?
Мальчик неловко отвел взгляд.
— Ну иди ко мне.- Отец похлопал себя по колену.
Ребенок неловко похромал к нему и забрался на руки. Сын почти перерос подобные нежности, однако ни тот ни другой не желали так просто оставлять их старый, любимый обычай. Скимпол прижал мальчика к себе, стараясь ничем не выдать собственных страданий, и запел вполголоса знакомую, любимую с детства колыбельную. Ребенок улыбнулся, рассмеялся. От мягких звуков отцовского голоса все ужасы школы отступили на второй план, и на краткий сладостный миг лицо мистера Скимпола тоже озарила счастливая улыбка.
Помните, в самом начале моего повествования я пообещал несколько раз откровенно солгать. Буду честным и признаюсь: это как раз один из таких моментов. Все, что вы сейчас прочли об отношениях мистера Скимпола и его калеки-сына,- чистейшая выдумка.
Правда, я жутко сентиментальный старик?

Но вернемся к правде.
Со стороны могло показаться, будто Сомнамбулист почти никогда не ест. Действительно, удовольствия обеденного стола были ему совершенно чужды. Он мог целыми днями, а то и неделями куска в рот не положить. Но порой, если великану требовалось подкрепиться, он уж ел так ел.
Поздним утром, на следующий день после смерти Вараввы, он сидел в ресторане отеля, лениво наслаждаясь завтраком, отправляя в рот розовые полоски бекона, забрасывая в глотку яйца, помидоры, сосиски и жареный хлеб. Заливал он все, разумеется, пинтами молока. Мистеру Муну потребовалось куда-то отлучиться, а потому в его отсутствие Сомнамбулист с удовольствием расправился и с порцией Эдварда. Посетители, очарованные шумным чавканьем великана, отдавали ему собственные тарелки с остатками английского завтрака. Он успел опустошить пять или шесть таких тарелок, прежде чем наелся окончательно. Заинтересовавшись составом ланча, Сомнамбулист подозвал официанта. Тот неохотно приблизился.

ЕЩЕ МОЛОКА

С презрительно-надменным выражением лица, столь характерным для британских официантов, мужчина кивнул и исчез. Правда, не утруждая себя излишней поспешностью. Вскоре отбыли и последние из посетителей, бросив на тарелку Сомнамбулиста последние ломтики бекона. Наконец в состоянии крайнего возбуждения появился сам мистер Мун. К несказанному облегчению великана, он даже не обратил внимания на уничтоженный завтрак. Впрочем, иллюзионист и присесть-то не удосужился.
— Пошли! У нас назначена встреча. Сомнамбулист с сожалением взглянул на еду, еще
оставшуюся на тарелках. Он сумел изобразить некоторое воодушевление по поводу таинственной встречи, хотя на самом деле он прикидывал, как бы залечь в спячку на пару недель.
— Нас ждут в Хайгейте,- торопил мистер Мун. Сомнамбулист пожал плечами.
— Это важно. Мне кажется, мы близки к разгадке. Великан отодвинул тарелку и встал.
— Хороший ты парень.
Вошел официант с большой кружкой молока.
— Ваше молоко, сэр.
Сомнамбулист тоскливо посмотрел на нее, но Эдвард сурово сдвинул брови.
Великан в ответ сложил свои домиком.

Великан в ответ сложил свои домиком. Иллюзионист сдался.
— Возьми с собой,- проворчал он.- Выпьешь по дороге.

Спустя час они прибыли в Хайгейт. Их целью был неприметный маленький домик в стороне от дороги, прилепившийся к склону холма ровно на полпути от подножия до вершины. Подъем к нему казался практически вертикальным и начинался всего в паре шагов от того места, где Уиттингтон[28], получивший приказ вернуться, больше не смог сопротивляться притяжению Лондона.

ЗАЧЕМ

спросил Сомнамбулист, одновременно пытаясь стереть чешуйчатые потеки молока, усеявшие его рубашку подобно первым каплям дождя, упавшим на сухую мостовую.
— Здесь жил Колридж.
Судя по выражению лица, Сомнамбулиста данное откровение не впечатлило. Он снова показал на доску.

ЗАЧЕМ

— Помнишь книжку, которую мне оставил Варавва? Там в посвящении было имя. Некто Джиллмен. Я немного покопался в бумагах. Мне кажется, он пытался направить нас сюда.
Великан торопливо нацарапал очередное послание:

МИСТЕР КОЛРИДЖ ПОМИР

— С твоей грамматикой мне непонятно, что ты пишешь,- сварливо заметил мистер Мун.
Сомнамбулист воззрился на него так, словно хотел как следует двинуть.
Эдвард пустился в торопливые объяснения:
— Мне кажется, что каким-то образом мистер Колридж может оказаться в центре всего этого.- Он собирался добавить еще кое-что, но тут дверь распахнулась, и из дома выглянула седая женщина.
— Мистер Мун?
— Мисс Джиллмен? Очень приятно. Это мой помощник Сомнамбулист.
Великан неловко поклонился, и женщина кивнула в ответ.
— Входите же. Я приготовила чай и печенье.
Великан не ответил. На какое-то мгновение отвлекшись от перспективы еще немного перекусить, он ощутил странную, абсолютно необъяснимую уверенность: в этом маленьком неприметном коттедже, слегка пропахшем лавандой и мылом, начнется конец.

«Дорогой мой Эдвард!
Я надеюсь, что это письмо попадет тебе в руки. В связи с обстоятельствами, которые вскоре изложу, я не смогла встретиться с тобой лично и была вынуждена доверить это письмо посреднику, молодой женщине, с которой тут познакомилась. Возможно, она наш друг и даже союзник, хотя, к сожалению, ее имени я тебе назвать не могу. Это я тоже объясню в свое время.
Вот мои первые впечатления о корпорации «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь» (в дальнейшем, для краткости, просто «Любовь»). За последние часы я успела убедиться, что это самая необычная организация в Англии. Теперь мне понятно, что твои инстинкты не обманули тебя — здесь что-то не так. Вот только пока я, какова бы ни была истина, увидела лишь крошечный фрагмент большой картины.
Мне кажется, что ты говорил, будто сам видел это здание — громадную черную цитадель рядом с Истчипом в тени Монумента. Рядом с ней стоит церковь Дунстана в Исте — второстепенное произведение Рена, но с его характерной красотой и блеском. Когда в следующий раз вместе с мистером Криббом соберетесь на одну из ваших исторических прогулок, настоятельно советую пройти мимо и полюбоваться лично. Твой великан еще не рассказал, почему он так не любит этого уродца? На мой взгляд, это очень подозрительно.

Твой великан еще не рассказал, почему он так не любит этого уродца? На мой взгляд, это очень подозрительно.
Я поступила на службу в должности клерка с минимальными секретарскими обязанностями. Должна сказать, эта компания очень эгалитарна в смысле выбора служащих. Только на моем этаже есть еще три женщины. Работа нудная, но легкая. Рутина с девяти до пяти, не сравнить с безумным напряжением моей деятельности во благо Комитета бдительности.
Эдвард, мне кажется, что я тут задохнусь. Не выдержу я тут долго, утону в бумажной работе и документах, переписке, чернилах и пыли.
С виду «Любовь» работает как большинство городских фирм — старомодных, отмирающих и степенных. Однако есть два замечательных момента, которые делают эту организацию уникальной.
Во-первых, фирма предоставляет жилье всему штату прямо на месте — то есть я хочу сказать, что мы на самом деле живем в этом же здании, глубоко в цокольном этаже. Это щедрое предложение мало кто способен отклонить — это обязательное условие для всего персонала, и, более того, здесь косо смотрят на тебя, если ты покидаешь здание по какой бы то ни было причине. Мы должны оставаться в этих стенах, и все, что нам надо, мы получаем здесь. У меня не было иного выбора, кроме как согласиться на эти условия, и это письмо я тебе пишу в крохотной комнатушке, которую я делю с другой девушкой. Здесь я впервые провела ночь на двухэтажной кровати, хотя тебе, несомненно, это показалось бы вторым родным домом. Я надеюсь, что тот след, который вы с твоим великаном отслеживаете из комфортабельного номера в отеле, достаточно важен для того, чтобы заставлять единственную твою сестру жить в таких примитивных условиях.
Хотя обстоятельства и необычны, но здесь чувствуется дух общины. То, что мы все вместе едим, спим и работаем, порождает какую-то атмосферу братства, словно в моем прежнем колледже или на борту корабля среди моряков, как я это себе представляю. Но гораздо тревожнее состояние ожидания, которое прямо висит в воздухе. Эти люди чего-то ждут. Они напоминают команду регбистов перед первым матчем сезона или армию в ожидании приказа о наступлении.
Нечего и говорить, что не только внутренние порядки делают это фирму уникальной. Куда страннее практика принудительной замены реального имени номером. Хотя это и звучит безумно, каждый человек в этом здании носит одно и то же имя — Любовь.
Чтобы различать друг друга, каждый из нас получает номер. Соответственно, Шарлотты Мун больше не существует, ее сменила Любовь 999. Моя, скажем так, подруга носит имя Любовь 893. Теперь ты понимаешь, почему я не могу назвать ее имени.
Все это кажется мне крайне странным и весьма зловещим. Так что даже нет смысла упоминать, что я весьма хотела бы услышать твое мнение по этому вопросу.
Еще одна загадка — Сомнамбулист был прав.
Я встретила сегодня мистера Спейта. Он был в божеском виде, выбрит и одет в подозрительно дорогой костюм. Любовь 903, как он себя называет, не узнал меня и даже не обернулся, когда мы встретились в коридоре. Он тут какая-то важная шишка и работает на одном из верхних этажей, и дни, когда он таскал плакатик с цитатой из Писания, остались далеко позади.
Я не знаю в точности почему, но сегодня нам приказали сжечь большую часть бумаг. Прежде чем их бросили в огонь, я сумела просмотреть их. Материал совсем свежий, относящийся, как мне кажется, к какому-то типу консолидации значительных фондов фирмы. Я понятия не имею, почему «Любовь» уничтожает документацию и почему она укрупняет свои капиталы. Возможно, мне следовало просто спросить, хотя я изо всех сил следую твоим указаниям как можно дольше сохранять невинный вид. Я не хочу вдруг начать любопытствовать и вызвать этим подозрения.

Пока это все, что я могу тебе сказать. Напишу, как только смогу.
Твоя любящая сестра
Шарлотта».

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Я давно уже уверился в том, что этим городом, этой страной да и всем этим миром управляют не те люди. От правительства до крупнейших финансовых институтов, от полиции до пэров — все, кто контролирует наши жизни, без исключения тупы, продажны, алчны и незаслуженно богаты. Насколько б лучше все обстояло, окажись правителями мира сего не знатоки банковского баланса, избирательных урн, офшорного учета, а выбранные из рядов простых обывателей честные, добрые, стойкие рядовые граждане.
В ходе нашего повествования мы уже нашли несколько подобных жемчужин. Например, миссис Гроссмит, Сомнамбулист, Мина — бородатая девушка. К их списку мы смело можем добавить еще одну кандидатуру: мисс Джиллмен, милую мудрую женщину из Хайгейта.
По прибытии мистера Муна с Сомнамбулистом в ее дом хозяйка и великан понравились друг другу с первого взгляда. Вероятно, оба ощутили родство душ в силу одинаковой привычки кротко взирать на мир.
Правда, Сомнамбулист поначалу испытал большее смущение — ему пришлось справляться с постоянным желанием почесать голову. Отчасти в силу искренней растерянности, отчасти из-за невыносимого зуда кожи под париком. Он, однако, немного успокоился, подметив смущение мисс Джиллмен, не уступавшее его собственному. И, как часто бывает в подобных случаях, единственным человеком, верно оценившим происходящее, оказался Эдвард Мун.
— Мисс Джиллмен,- поинтересовался он в процессе чаепития,- вам не знакомо это?
Иллюзионист подал ей тоненькую черную книжечку, подаренную ему в Ньюгейте Вараввой. Экземпляр «Лирических баллад».
Старушка открыла обложку и прочла посвящение.
— Это же моя книга! — воскликнула она с удивлением.- Знаете, я думала, что уже навсегда потеряла ее!
— А посвящение… оно было написано вашему отцу?
— Как вы нашли ее?
— По наследству досталась,- без запинки солгал мистер Мун. — Думаю, последний владелец купил ее на аукционе.
— Правда? Должна признаться, я и не знала, что вы такой любитель поэзии. Конечно, ваша репутация опережает вас, но… но это очень неожиданно.
— Я недавно стал интересоваться ею. Мне порекомендовал один старый друг.
— Боюсь, я не понимаю, как смогу вам помочь. К сожалению, мой отец уже покинул нас. Он помог бы вам куда больше, чем я.
— Просто расскажите все, что знаете. Расскажите о Колридже.
— Это было так давно,- задумчиво проговорила мисс Джиллмен.
— Как я вас понимаю. — Мистер Мун шлепнул по руке Сомнамбулиста, потянувшегося за очередным стаканом молока.- Вы последняя из тех, кто имел честь знать поэта лично.
Мисс Джиллмен слабо улыбнулась.
— Мне кажется, есть кое-какая разница. Когда он умер, я была совсем девочкой. Вы знаете, что он похоронен рядом с нашим маленьким церковным кладбищем? Мистер Колридж был хорошим человеком, несмотря ни на что.
— Как я понимаю, он жил тут, у вас?
— О да, он много лет жил наверху. С радостью покажу вам его комнату. Мой отец заботился о нем до самой его смерти, и хотя ему за это платили что-то вроде жалованья, но я уверена, делал он это из любви к поэту. Мистер Колридж был почти членом нашей семьи. Второй дедушка, если хотите.

Он тогда уже почти совсем перестал писать. Лучшие его стихи были уже давно сочинены. Ну и, как вы, наверное, знаете, он пристрастился к этому мерзкому опиуму. Его увлечение было причиной больших страданий для всех нас.
Мисс Джиллмен говорила почти целый час, радостно делясь воспоминаниями о замечательном человеке, которого помнила с детства. Она рассказала им, как, брошенный женой и ребенком, пытавшийся бежать от несчастной любви, покинутый друзьями и почитателями, поэт пришел в Хайгейт и остался здесь как жилец и пациент в доме Джиллменов, где он надеялся найти исцеление и избавиться от своего приртрастия. Жильцом и пациентом он остался до конца жизни.
Мистер Мун вежливо слушал, а Сомнамбулист быстренько покончил с оставшимся печеньем, и время потекло в потоке анекдотов и воспоминаний. Великану казалось, они сидели словно в стеклянном пузыре, отделенные от внешнего мира и внимающие мисс Джиллмен. Затем он ощутил, как чужой рассказ вдруг непонятным образом стал вплетаться в его собственную историю.
— Был еще и мальчик, конечно же,- продолжила старушка.- В самом конце.
Мистер Мун поднял взгляд.
— Расскажите мне о нем.
— Он был подмастерьем, совсем ребенком, лет десяти. Обычно приносил наверх лекарства для старика. Предписания, как он сам это называл. Нам никогда не хотелось вслух называть это лекарствами.
Эдвард попросил продолжать, понимая важность ее рассказа.
— Он был рассыльным, этот мальчик. Вот так он в первый раз у нас и появился. Но Колридж очень привязался к нему. Брал его на прогулки, читал стихи. У нашей семьи был домик в Рамсгейте, где мы проводили выходные. Насколько я помню, он однажды приходил к нам туда. Они вместе играли на берегу. С собственным сыном у мистера Колриджа отношения никогда не ладились, и Нэд стал ему вроде замены. Он так обычно и говорил: Нэд мой наследник. Мой преемник.
— Нэд?
— Так его звали.
— А фамилия у него была? Мисс Джиллмен допила чай.
— Лав,- сказала она.- Нэд Лав. Нэд Любовь. Мистер Мун и Сомнамбулист переглянулись, раскрыв рты.
— О,- произнесла хозяйка,- это что-то значит для вас?

Вежливо отвергнув новую порцию чая, печенья и ностальгии, они вскоре распрощались с мисс Джиллмен. Прежде чем уйти, Эдвард вручил ей книжечку.
— Думаю, она ваша.
— Вы уверены? Она может много стоить.
— Я не испытываю нужды. Прошу вас, возьмите ее. Джиллмен с сомнением посмотрела на иллюзиониста.
— Я обижусь, если вы не примете ее. Старушка взяла книжечку и благословила гостей на
прощание.
Несмотря на бесчисленные недостатки, мистер Мун время от времени демонстрировал способность к проявлению доброй натуры, порой выглядывавшей из-под панциря мизантропии подобно лучику солнца из-под облаков.
Они покинули коттедж мисс Джиллмен и прошли около полумили до Хайгейтского кладбища. Осоловевший после череды завтраков Сомнамбулист все время зевал и постоянно спрашивал о цели их путешествия. Эдвард не отвечал, шагая вперед с упорством марафонца, приближающегося к концу дистанции и жаждущего финиша.
Они добрались до церкви и двинулись по высокой некошеной кладбищенской траве среди крестов, камней и плит, покосившихся словно от подземного толчка. Здесь не царило ощущение покоя, заслуженного тихого сна. В воздухе висело скорее зловещее чувство заброшенности. Они остановились у незаметной могилы. Надпись гласила:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ СЭМЮЭЛ ТЕЙЛОР КОЛРИДЖ
1772-1834
Из глубин к Тебе взываю

Сомнамбулист потупил голову в странном почтении, словно, столько услышав о человеке, который лежал в земле у его ног, он ощутил скорбь от его смерти.

Мистер Мун не выказывал подобных сантиментов.
— Смотри,- прошептал он, садясь на корточки перед могильной плитой.
Иллюзионист легонько потянул траву, что росла на ней. Дерн легко отходил, ровными кусками, а земля под ним оказалась недавно перекопанной.
Сомнамбулист ощутил беспокойство третий раз за день.

ВАНДАЛЫ

с надеждой предположил он.
— Слишком аккуратно. Слишком хитроумно. Пока великан смотрел на землю, разнообразные страшные версии сами собой стали возникать у него в мозгу.
Мистер Мун поднялся на ноги.
— Хуже, чем я думал. Надо торопиться. У меня четкое ощущение, что время истекает.
Они покинули кладбище, оставив в покое мертвых, и вернулись в мир живых.

«Эдвард!
Шлю тебе очередное послание из львиного логова.
Мой второй день в «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь» оказался в точности таким же, что и первый. Восемь часов нудной канцелярской работы, жалкие полчаса на ланч и вечер, проведенный в подземной общей комнате отдыха в молитвах, за слушанием стихов в исполнении моих коллег и против воли сыгранной партией в преферанс. Чтобы написать эти слова, мне пришлось ускользнуть в мою общую спальную. Моя подруга Любовь 893 согласилась (если спросят) соврать, будто я приболела. Я лишь до определенного предела могу выносить благочестивость этих людей.
Теперь обо мне. В конце моего рабочего дня ко мне подошел мой непосредственный начальник, пухлый лысенький человек по имени Любовь 487. После небольшого разговора по поводу того, как я устроилась, он сказал мне, что со мной пожелал поговорить лично председатель совета директоров. Похоже, это считается великой честью, и за ужином на меня многие бросали завистливые взгляды.
Похоже, что председатель (или Любовь 1, как его называют старшие) — затворник. Мало кто из моих коллег хоть когда-нибудь встречался с этим человеком (конечно, это мужчина, даже «Любовь» не обладает столь уж передовыми взглядами). Наша краткая встреча назначена на послезавтра. Как только вернусь, все тебе расскажу.
Я снова передаю это письмо через 893. Мне пообещали, что я смогу покинуть здание в конце недели, так что, возможно, тогда я и пошлю тебе более подробную весточку.
Атмосфера кажется гораздо более напряженной, чем прежде. Эти люди чего-то ждут, и, что бы оно там ни было, я начинаю подозревать, одна только «Любовь» этому событию и обрадуется.
Напишу еще, как только смогу. Мой сердечный поклон Сомнамбулисту.
Шарлотта».

Мистер Скимпол спускался в штаб-квартиру Директората в заведомо дурном настроении. Из-за лифта. Тот упорно отказывался работать, вследствие чего пришлось воспользоваться лестницей и ковылять пешком. Несмотря на все усилия скрыть симптомы отравления, они делались все острее и неумолимее. С пересохшим горлом, постоянно задыхающийся и еле держащийся на ногах, он был вынужден, словно какой-то старый пьянчуга, всецело сосредоточиваться на передвижении по прямой. Можно усмотреть некую насмешку судьбы в том, что человеку, всю жизнь исповедовавшему скромный и умеренный образ жизни, предстояло закончить дни, внешне походя на хронического алкоголика. Печально, что ни говори. Лучше уж мне воздержаться от столь грубых и прямолинейных сравнений.
Во время утреннего туалета альбинос обнаружил на себе пять свежих ярко-красных язв, рассыпавшихся по нижней части тела и покрывших гениталии зудящей, шелушащейся сыпью.

Лучше уж мне воздержаться от столь грубых и прямолинейных сравнений.
Во время утреннего туалета альбинос обнаружил на себе пять свежих ярко-красных язв, рассыпавшихся по нижней части тела и покрывших гениталии зудящей, шелушащейся сыпью. Что еще хуже, приступы сделались более частыми и сильными. Теперь ему приходилось в преддверии очередного из них срочно покидать помещение. Скрываться от чужих глаз до того, как боль начинала безжалостно терзать внутренности.
Однако нынешним утром он явился в Директорат не один. С ним пришел его сын. Тяжелые костыли мальчика брякали по ступенькам, словно древние кости, когда он одолевал лестницу и шел через помещение к круглому столу. Вдвоем они составляли жалкую пару, похожие не то на беглецов из богадельни, не то на калек, выброшенных на улицу не в меру жестокосердным содержателем работного дома.
Дэдлок, прибывший на службу чуть раньше, уже занял обычное рабочее место, но рядом с ним расположился какой-то чужак. Высокий, щегольски одетый джентльмен с приятным лицом прямо-таки излучал благоразумие и хороший вкус. Устроившись напротив них, Скимпол ощутил себя еще более тщедушным и ничтожным, нежели когда бы то ни было. Он достал из кармана платок, вытер лоб и глубоко вздохнул, решив не казаться слабым. Альбинос даже успел проговорить «доброе утро», когда приступ жестокого кашля согнул его пополам.
Дэдлок, не веря глазам своим, уставился на мальчика.
— Это кто?
Скимпол попытался улыбнуться, однако при виде каменного лица коллеги улыбка его угасла сама собой.
— Ты знаком с моим сыном? — поинтересовался он как можно беспечнее. Мальчик попытался было что-то сказать, но вслед за отцом зашелся жалким свистящим кашлем.
— Ваш сын? — Незнакомец словно впервые услышал их.- Ваш сын?! — повторил он, вероятно желая удостовериться, правильно ли произнес слово в первый раз.- Вы всерьез утверждаете, что привели его сюда? Меньше трех десятков человек знают о существовании этого места, а вы приводите сюда ребенка? Слушайте, мы что тут, в игрушки играем?
— Простите,- заикаясь, ответил Скимпол.- Просто хотел побыть сегодня с ним.
— Боюсь, тебе придется отправить его домой.- Голос Дэдлока звучал куда мягче и спокойнее по сравнению с чужаком.
Альбинос еле сдерживал слезы.
— Я не могу. Он должен быть со мной. Он не должен идти домой один. Я уверен, что за нами следили. Да, мы оторвались от них, но это уже не в первый раз. Абсолютно точно не в первый раз.- Скимпол с безумием в глазах повернулся к Дэдлоку.- Кто бы они ни были, они пустили собак по нашему следу.
— Отошлите ребенка домой. Или я прикажу его убрать.- Мужчина с приятным лицом щелкнул пальцами, и четверо поддельных китайцев послушно материализовались посреди комнаты.
Дэдлок попытался снять воцарившуюся напряженность. Он указал на незнакомца.
— Это мистер Тротмен.
— Я из министерства,- мрачно пояснил джентльмен. По-видимому, с его точки зрения, слово «министерство» объясняло все самым исчерпывающим образом.
Скимпол выглядел непривычно испуганным.
— Вижу. Чем можем быть полезны?
— Директорат недавно попал в сферу моей компетенции…- Он деликатно замолчал.- Грядут перемены.
— Перемены?
— Уберите ребенка,- потребовал Тротмен.- Тогда и поговорим.
— Иди наверх,- шепнул альбинос на ухо сыну.- Жди меня там.
Мальчик кивнул и на нетвердых ногах заковылял прочь из помещения, мужественно, без чей-либо помощи поднимаясь по крутой лестнице.

Всю его короткую жизнь Скимпол не переставал гордиться храбростью сына.
— Садитесь,- предложил Тротмен, едва ребенок удалился.- Разговор будет недолгим.
Альбинос покорно устроился на стуле.
— Не буду ходить вокруг да около, — сказал джентльмен из министерства.- Я человек простой.- Судяпо дорогому костюму, да и общему виду господина, ведущего далеко не безбедное существование, заявление его следовало считать наглой ложью.- Я жду от своих подчиненных откровенности и намерен отплатить им тем же.
Дэдлок и Скимпол кивнули с фальшиво-благодарным видом.
— Директорат стал обузой. Ваши методы нетрадиционны, ваши агенты бесчисленны, ваша безопасность смехотворно слаба. Слаттери не должен был и на выстрел приблизиться к этому месту.
Дэдлок попытался возразить, но Тротмен жестом оборвал его.
— Позвольте мне закончить. В свою очередь вы получите слово.- Он прокашлялся, собираясь продолжить.- Я сомневаюсь в необходимости всей этой драмы плаща и шпаги. Прятаться под мясной лавкой в Лайм-хаусе! Все эти ваши агенты бегают вокруг в маскарадных костюмах.- Он поцокал языком, негодуя на чрезмерную пышность и театральность.- Уверен: если бы вся эта сценическая атрибутика не стала для ваших людей обязательной, Слаттери никогда бы не пробрался так далеко. Буду честен, джентльмены, среди моих коллег бытует мнение, что Директоратом руководят люди, склонные тратить время впустую и также слишком любящие переодеваться.
— Могу ли я…- начал Дэдлок.
— Нет,- отрезал Тротмен.- Вы знаете официальную процедуру представления ваших мнений, и я думаю, вам пора научиться прибегать к ней. Вы действовали вне закона слишком долго. Я в курсе, что мой предшественник питал к вам некоторую сентиментальную привязанность. Будьте уверены, я такой слабости не подвержен.
— И что вы будете делать? — спокойно поинтересовался Скимпол.
— Директорат будет распущен. Данный приказ вступает в силу с настоящего момента. Если когда-нибудь возникнет необходимость снова задействовать его ресурсы, можете не сомневаться, вы будете работать под началом другого управления.- Тротмен заговорил уже мягче.- Не волнуйтесь, джентльмены. Вам назначена пенсия. Вы оба будете обеспечены в достаточной мере. И позвольте мне быть до конца честным, мистер Скимпол, вы выглядите не слишком хорошо. На человека в вашем состоянии нельзя наваливать слишком много ответственности. Подозреваю, что отставка пойдет вам лишь на пользу.
— Разве вы не читали наших отчетов? — возразил альбинос.- Нам осталось всего два дня, прежде чем город подвергнется нападению.
Тротмен смерил его уничтожающим взглядом.
— Думаю, вы слишком преувеличиваете значение грядущего кризиса. Я не встречал сколь-нибудь серьезных свидетельств в пользу существования заговора. Лично у меня нет ни одного, кроме ваших утверждений. И я нахожу ваши отчеты безосновательно паникерскими, а также серьезно сомневаюсь в ваших методах добывания информации. Меня поражает, что государственная служба могла полагаться на слова ясновидицы! Да мы в таком случае просто обязаны выразить благодарность Комитету бдительности!
— Это произойдет,- насупился Скимпол.- Инносенти была права.
Тротмен хмыкнул.
— Сомневаюсь, что нам следует тревожиться из-за туманных угроз какой-то столовращательницы. На мой взгляд, в Америке миссис Бэгшоу будет куда лучше. По ту сторону Атлантики живут доверчивые люди. Несомненно, она произведет фурор.- Джентльмен встал.- Хотя и приятно было с вами поболтать, но мне пора идти. У меня сегодня утром еще три встречи.

У меня сегодня утром еще три встречи.
Дэдлок подался вперед.
— Прошу…
Тротмен отмахнулся от него.
— Если желаете подать жалобу, можете поговорить с моим секретарем. Благодарю за внимание. Мой отдел вскоре свяжется с вами. Хорошего дня.
Он неторопливым шагом покинул помещение, тихо насвистывая под нос какую-то мелодию — а человек из министерства относился к категории людей, склонных очень много свистеть, — и прикидываясь, будто не замечает произведенного им опустошения. Дэдлок, чего с ним прежде еще не бывало, на какое-то время просто лишился дара речи.
— Неслыханно,- вымолвил он наконец.- Неужели они это сделали?!
Скимпол хранил подозрительное спокойствие.
— Глупо, — изрек он шепотом. — Этот Тротмен оставил город без защиты.
— Мы будем жаловаться. Поговорим с его начальством. Дойдем до самого верха!
Голос альбиноса казался далеким и приглушенным.
— Ничего не выйдет. С ним надо разделаться немедленно. Я знаю людей, которые могут это сделать. Очень неофициально… и с элементами риска.
— Кто? — жадно спросил Дэдлок.
— Ты знаешь их имена. Тут я их называть не буду. Человек со шрамом медленно опустился в кресло, внезапно побледнев. Румянец сошел с его щек.
— Ты серьезно?
— Боюсь, что да.
— Ты не представляешь, чего они могут натворить. Скимпол подался вперед.
— Я не могу допустить, чтобы все наше дело было уничтожено. Это единственное, что осталось сделать, чтобы жизнь моя не пошла прахом.
— Что-то ты мрачен, старина. Альбинос, шатаясь, поднялся на ноги.
— Мне пора идти. Сын ждет. Предоставь это дело мне.
Дэдлок отпустил его, даже не пытаясь остановить, хотя и подозревал, какие именно меры задумал предпринять его коллега. Он щелкнул пальцами. Один из поддельных китайцев возник рядом с ним.
— Ты все слышал? Он поклонился.
— Да, сэла.
— Хорошо. Принеси мне бутылку бренди.- Дэдлок осклабился.- И два стакана.
Едва Скимпол успел ступить на лестницу, как его скрутил приступ. Он схватился за перила и согнулся пополам, прижав ладонь к животу и прикусив язык, чтобы не закричать. Только бы Дэдлок не вышел вслед за ним и не увидел его в таком состоянии! Как только самая жестокая боль отступила, он поднялся в лавку наверху. Сын весело болтал с хозяином, совершенно не подозревая о событиях, произошедших внизу.
— Спасибо.- Альбинос протиснулся к мальчику.- Спасибо, что присмотрели за моим сыном.
— Мне это доставило невыразимое удовольствие. Скимпол повел было ребенка к двери, как вдруг обернулся.
— Слушайте, а я даже и не знаю, как вас зовут. Китаец усмехнулся.
— Нет, сэр, не знаете.
Он назвал какое-то односложное имя, начинающееся на «В». Альбинос, конечно же, сразу забыл его, но хотя бы теперь никто не мог заявить, будто он не спрашивал.
На улице они попытались подозвать кеб. Несколько свободных проехали мимо, не желая брать гротескный груз. Лишь третий или четвертый по счету экипаж остановился перед ними.
— Куда мы едем? — спросил мальчик, когда они сели.
— В одно особое место, под землей.
— А как оно называется?
— Я нарушу правила, если назову его.
— О.- Вид у сына сделался разочарованный, но даже в столь нежном возрасте он уже начал постигать азы конспирации.

— Вид у сына сделался разочарованный, но даже в столь нежном возрасте он уже начал постигать азы конспирации.
Скимпол ласково взъерошил ему волосы, решив рассказать. На тайны времени не осталось.
— МыедемвАрхив,- прошепталон.- Это место называется Архивом.
Мистер Крибб сидел за столиком в кафе и смотрел на сидевшего напротив Эдварда Муна.
— Рад видеть вас,- произнес он.- Последний раз, когда мы встречались, вы были не столь дружелюбны.
— Нам надо торопиться. Сомнамбулист не знает, что я здесь.
— А он будет против?
— У него… это звучит смешно… Он вроде бы ненавидит вас…
— Правда? А вы не знаете почему?
— Понятия не имею.
— Ну, ладно.
— Послушайте, вы таскаете меня по Лондону, дразните намеками и загадками. Мне кажется, вам просто нравится неожиданно возникать в моей жизни и мучить меня осколками правды. Зачем? С какой целью? Тогда в доках вы намеренно привели меня к Луду, я уверен.
— Да? — Крибб выглядел искренне удивленным. Он почесал левую руку, перевязанную, словно после недавней травмы.- Скорее, приведу. Вы забыли, что ваше прошлое — мое будущее? — Он усмехнулся.- И так далее…
— И что же это было? Шутка? Вы смеетесь надо мной? Крибб поцокал языком.
— Понятия не имею. Спрашивать надо вовремя.
— У меня такое ощущение, что я бреду во мраке и завели меня туда именно вы.
— Да ладно. Это вовсе ни к чему.
Мистер Мун фыркнул, и Крибб наконец попытался все объяснить.
— Может, вы и правы. Может, я и должен вам рассказать.- Он вздохнул.- Я видел будущее, Эдвард. Я не путешествовал туда, я жил там. Простите, но я не знаю, как изложить так, чтобы вы поняли… Посмотрим вот с какой стороны. Ваша хронология ясна и предсказуема. За понедельником идет вторник, за средой четверг. Но не для меня. Я живу в обратном порядке. Я просыпаюсь утром в среду, а вчера был четверг. Моя жизнь постоянно ускользает, я отрываюсь от нее. С моей точки зрения, мы встретимся еще два раза. В следующий раз я уже не буду собой, а через раз едва узнаю вас. Я попрощаюсь с вами в день нашей встречи.
— Смешно.
— Но вы знаете, что это правда.
— Но тогда вы знаете, что с нами случится? Со мной, Сомнамбулистом, Лондоном.
— Знаю, но не могу сказать.
— Почему?
— Есть правила, которых мне нельзя нарушать. Мое положение привилегированно, и я не стану им рисковать, хотя чрезвычайно уважаю вас и восхищаюсь вашими методами.
— Вы говорите откровенно?
— Верьте или нет, я никогда нарочно туману не напускаю. Для вас я всегда стараюсь сделать все как можно лучше.
— Была ли права Инносенти? Если так, то осталось всего два дня.
— Хорошо. Наверное, лучше нам оставить взаимные упреки на другой раз. Зачем я здесь?
— Мне нужна ваша помощь.
— Я так и думал.
— Есть один человек, которого мне надо найти. Он последнее звено в выкованной мной цепочке.
— Имя? — спросил Крибб так, словно уже знал ответ.
— Лав.- Мистер Мун пристально взглянул на собеседника.- Нэд Лав.
— Ага,- удовлетворенно сказал Крибб.
— Ага? — в бешенстве повторил Эдвард.- Что еще за «ага»? Вы знаете его?
— Я могу сказать вам только то, что вы совсем близко к разгадке.

Очень близко. Но большего сказать не могу.
— Но вы можете найти его? Сейчас он уже старик.
— Если он где-то в городе, то да, можете положиться на меня. Как только найду его, дам вам знать.
— Прекрасно.
— Тогда я пошел.- Уродец встал.
— Томас… Он обернулся.
— Прошу вас, скажите, чем все это закончится.
— Мне очень жаль,- улыбнулся Крибб.- Выпоня-тия не имеете, насколько это сложно для меня.
Оплатив счет, мистер Мун отправился домой с тревогой в душе и жаждой разгадки. Это дело, пусть и уникальное, слишком долго висело на нем. Следовало поскорее с ним заканчивать.

«Э.!
Прости, что это письмо будет короче прежних. Любовь 893 из моей комнаты перевели и вместо нее поселили другую женщину. Она куда старше и работает здесь давно. Ее номер — 101. Это карга с угловатым лицом, которая сразу же меня невзлюбила, похоже, вознамерилась стать мне не столько соседкой, сколько тюремщицей. Почему 893 так быстро переселили, я наверняка не знао, но кое-какие подозрения у меня все же имеются.
За мной постоянно наблюдают и больше не разрешают отсутствовать на вечерних молитвенных собраниях. Мне все больше кажется, что я тут заключенная, которую со;еди по камере не любят и не уважают. Стоит ли говорить, что я плохо сплю, мой сон прерывист и видения тревожны.
Утром меня вызывают к председателю. Этот титул здесь гроизносят шепотом и самым почтительнейшим тоном.Он царек и божок своего маленького королевства.
Он Любовь 1, альфа среди людей компании. Протолюбовь. Сдается, что существует заранее предписанный предел численности штата компании — тысяча человек, квота, которую надо полностью выбрать. Сейчас число почти достигнуто, и, как только будет найден Любовь 1000, эти люди сразу же приступят к выполнению своего плана, что бы они там ни затевали.
Я не в силах даже объяснить, насколько серьезно они настроены. Порой мне кажется, будто со всеми своими стишками и молитвами это совершенно безобидный народец, энтузиасты, которым просто нравятся тайны и заговоры, существующие только в их воспаленных мозгах. Но я все больше и больше ощущаю, что здесь становится опасно, а мои коллеги готовят что-то страшное, что-то разрушительное, что-то немыслимое для города. Что бы ни привело тебя к решению внедрить меня сюда (я по-прежнему отказываюсь признать, что в этом какую-то роль сыграла шарлатанка Бэгшоу), ты прав, послушавшись своего инстинкта.
Сегодня работа у меня неинтересная, как всегда, но мне удалось наткнуться на важную маленькую заметку. Разбираясь с особенно нудной папкой документов, я нашла запись о трансакциях компании. До недавнего времени «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь» скупала огромное количество собственности под землей. По большей части это заброшенные участки канализационной системы и туннели, которые больше не использует подземка. Не сомневаюсь, что это наведет тебя на определенные мысли, хотя истинный смысл от меня пока ускользает.
Я постараюсь раскопать больше, но отныне мне придется вести себя очень осторожно. Я под пристальным наблюдением и не могу гарантировать собственной безопасности, если меня раскроют. Когда я смогу уйти? Я ощущаю себя какой-то непонятной героиней дешевого романа, которая сдуру лезет в самое пекло.
Но мне надо идти. Время, которое я могу провести наедине с собой, кончилось. Моя тюремщица возвращается.
Ш.»

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Никто из живущих на свете не знал город лучше Томаса Крибба.

Как старый верный любовник, он мог поведать обо всех его изгибах и складках, всех его щелочках и проходах, всех интимных его уголках. Он был поверенным его секретов и скрытых мест. За несколько часов Томас Крибб мог найти любого человека в Лондоне. От последнего дворника до пэра королевства, как бы они ни пытались скрыться. Порой он даже хвастался, что таким образом помогал полиции, выследив несколько десятков преступников, которые в гордыне свой полагали, будто удачно легли на дно.
Но поиск Нэда Лава оказался совсем другим делом. Складывалось впечатление, будто его укрывает сам город. Никому не удавалось так качественно исчезнуть даже в далеком будущем, как уверял меня Крибб, где город куда плотнее заселен, нежели сегодня.
В общем, лишь сильно за полдень следующего дня мистер Мун и Сомнамбулист получили известие от уродца, а когда они оказались на пороге странного жилища нужного им человека, день успел почти погаснуть.
Нэд Лав обитал в нижнем, беднейшем районе города. Окна его дома оказались заколочены, дверь закрыта на засовы и задвижки, и внешне он выглядел совершенно заброшенным. Сомнамбулист даже нацарапал сердитый комментарий, полагая, будто Крибб их надул и по злобе отправил в бесполезную прогулку. Мистер Мун не выразил согласия по поводу его предположения и постучал в дверь как можно громче.
— Мистер Лав!
Великан аккуратно огляделся по сторонам, проверив, не наблюдают ли за ними. В таком районе явно не следует привлекать к себе излишнего внимания.
В тот момент, когда Эдвард вновь собирался позвать хозяина, за дверью раздался скрип и в прорези для газет и писем показался подозрительный глаз.
— Уходите,- проскрежетал старческий голос.
— Мистер Лав?
— А кто его спрашивает?
— Мое имя Эдвард Мун. Это мой помощник Сомнамбулист.
— Не люблю гостей. И на посетителей у меня времени нет.
Мистер Мун посмотрел на дом, ветхий и заколоченный, словно в ожидании сноса. Даже его поразило, хотя он привык к самым разным жилищам, что кто-то может всерьез решить здесь поселиться.
— Мне очень важно поговорить с вами,- настойчиво произнес он.- От этого зависит судьба многих.
— Уходите. Я вас не впущу.
— У меня есть… вопросы. О поэте.
— Поэт? Никаких поэтов не знаю.
— Вы знали его, когда были ребенком,- строго проговорил Эдвард, начиная терять терпение.- У меня нет времени для игр. Если мои сведения верны, то меньше чем через двадцать четыре часа город подвергнется нападению.
— Значит, все же началось? — Человек за дверью пробормотал еще какую-то фразу, но слишком тихо.- Я боялся, что это уже близко.
Иллюзионист наклонился к прорези.
— Мистер Лав. Мне не очень удобно вести разговоры в таком положении. Пожалуйста, впустите нас. Нам нужна ваша помощь.
— Подождите.- Лицо исчезло. В доме заскрипели и заклацали бесчисленные замки. Открывание двери оказалось весьма непростым занятием. Сам Варавва был не так крепко заперт в Ньюгейте, как Нэд Лав в собственном жилище. В случае пожара бедняга рисковал погибнуть, не успев повернуть все нужные ключи. Мистер Мун взял на заметку: не ставить в известность о данном факте мистера Скимпола. Мало ли какая мыслишка могла зародиться в голове альбиноса с учетом его пристрастия к поджогам.
Наконец дверь приоткрылась. Навстречу гостям вышел очень старый человек. Лицо его, необычайно высохшее и морщинистое, напоминало фрукт, слишком долго пролежавший на солнце. На плечах старика сидел коричневый старый сюртук, с которым, судя по его состоянию, хозяин не расставался даже во сне.

Лицо его, необычайно высохшее и морщинистое, напоминало фрукт, слишком долго пролежавший на солнце. На плечах старика сидел коричневый старый сюртук, с которым, судя по его состоянию, хозяин не расставался даже во сне. В левой руке он сжимал полупустую бутылку отвратительно дешевого виски.
— Я Лав,- высокопарно произнес владелец дома.- Но можете называть меня Нэд.
По коридору, пропахшему плесенью и кошачьей шерстью, он провел гостей в обширное помещение, некогда, по-видимому, служившее столовой. Если газ сюда когда-либо и проводили, его наверняка давно отрезали. Вместо светильников темноту с трудом разгонял десяток свечей, ронявших на пол жирные стеариновые капли. Вдоль стен громоздились кучи одеял, а в центре комнаты темнела маленькая печка. Рядом валялись разбросанные по полу остатки еды.
Наверняка приманка для грызунов, решил Сомнамбулист. Собственная его чистоплотность и приверженность гигиене являлись плодом многолетних усилий педантичной миссис Гроссмит.
— Прошу, джентльмены, присаживайтесь.- Ловко переступая через мусор, Лав суетился вокруг них с проворством, отнюдь не свойственным столь преклонным годам.
— Что предложить вам выпить?
— Я выпью то же, что и вы.
Хозяин достал грязный стакан и налил иллюзионисту капельку виски.
— А вашему другу?

МОЛОКО

— Молоко? — Старик изумленно вытаращился на великана.- Какая странная просьба! Ладно, никто не скажет, что Нэд Лав не угодил своим гостям, даже если они нежданные.- Порывшись в завалах одеял и подушек, взметнувших клубы пыли и перьев, хозяин достал грязную молочную бутылку, на четверть заполненную зеленовато-серой жидкостью. Он протянул ее Сомнамбули-сту.- Вот, пожалуйста,- с сомнением добавил Нэд.- Хотя в его качестве я сомневаюсь.
Взяв бутылку, великан принюхался, с трудом скрывая отвращение, и незаметно отставил ее в сторону.
— Ну, ладно,- произнес Лав, дождавшись, пока все рассядутся.- Чем могу быть полезен? Я не хотел впускать вас, но вы показались мне весьма добрыми людьми. Я так польщен! То, что вы меня нашли, говорит в пользу вашего упорства.
— Почему вы так живете?
— Да, понимаю, это может показаться вам странным. Часто, просыпаясь среди ночи, я и сам об этом думаю. Особенно когда какая-нибудь маленькая зверушка тычется носиком в мои ноги в поисках завтрака или обнюхивает ногти. Нэд, говорю я себе, старик, почему ты так живешь? Господи, думаю я, господи. Это же недостойно тебя. Ты же надеялся на куда большее. Мистер Мун поднял бровь.
— Именно.
— Понимаете, после увольнения я хотел полностью удалиться от мира. Я мечтал стать отшельником посреди города. Анахоретом в старом духе. Я решил отречься от материального мира в пользу созерцательной жизни. Узрел вечную истину, гласящую, что нельзя служить одновременно Богу и мамоне. Я надеялся, что мне никогда больше не придется видеть живую душу или говорить с ней. Хотя, возможно, я не обдумал все это как следует. Мне пришлось часто выходить наружу. За едой, как понимаете. За самым необходимым. Я не из тех отшельников, которые каждый раз выбегают наружу, когда им хлеба захочется. Нет-нет, я очень строг к себе. Стараюсь растянуть свои припасы на неделю или около того. Но все равно это не означает, что я стал идеальным анахоретом. Но это не только мой грех. Ко мне и посетители наведываются. Люди вроде вас. Честно говоря, я вообще не должен был с вами разговаривать. Недавно вот подумал: а достаточно ли я отдалился от мира, чтобы стать затворником? Но несмотря ни на что, я продолжаю надеяться.

Как вы знаете, святой Симеон тридцать семь лет прожил на столпе. Он говорил, что это были лучшие годы его жизни. Замечательно, вам не кажется? Совершенно замечательно!
— Мистер Лав,- мягко произнес Эдвард,- мне надо задать вам один специфический вопрос. Вы упомянули, что вас уволили. Могу ли я предположить, что уволили вас из компании «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь»?
Старик помолчал и шумно отхлебнул из бутылки.
— А откуда вы знаете про фирму? Ну, вы упорный. Что еще вам известно? Или я должен сказать…- Он вытер рот грязным рукавом пиджака.- Что, по вашему мнению, вы знаете?
— Я знаю, что город находится в опасности, поскольку ему угрожает заговор, который составила вместе с религиозной группой, известной как Церковь Летней Страны, компания «Любовь». Я знаю, что эта самая фирма ответственна за смерть господ Сирила Хонимена и Филипа Данбара, за исчезновение их матерей и казнь Вараввы, а также за попытку убийства глав Директората. Я знаю, что они совершенно не страдают угрызениями совести и их ничто не остановит на пути к цели. Единственное, чего я не знаю,- сущности их плана.
— Или зачем им это,- тихо уточнил Лав.- Этого вы не знаете.
— Так вы не отрицаете?
— Что отрицаю?
— Что за этими убийствами стоит фирма, носящая ваше имя.
— Я надеялся и молился, чтобы они не дошли до этого. Вы должны поверить мне, когда я говорю, что компания в нынешней ее форме представляет самое чудовищное извращение ее первоначальной концепции.- Он остановился перевести дух.- Несомненно, вы догадались, что основателем «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь» являюсь я.
— Да, догадывались.
— Тогда вы знаете, что фирма была основана согласно условиям завещания Сэмюэла Колриджа. Но чтобы вы смогли понять его побуждения, следуя которым он составил такое любопытное завещание, я должен объяснить вам все с самого начала.
— Прошу вас, и как можно подробнее. Старик сделал еще один большой глоток виски.
— Конечно, вы были правы, когда сказали, что я знал поэта, еще будучи ребенком. Последние годы жизни он провел в Хайгейте у доброго врача мистера Джил л мена. На самом деле младшая дочь доктора еще жива. Она тоже была свидетельницей. Она могла бы рассказать вам больше подробностей о тех днях. Моя-то память уже немного затуманилась.
— Это она нам о вас рассказала. Лав, казалось, не слышал его.
— Мне было лет девять, когда мы с ним познакомились. Я был из нищей семьи, безалаберным мальчишкой, не особенно усердно учился и всегда пытался подзаработать. Джиллмены иногда использовали меня как курьера — случайная работа, небольшие поручения и так далее.- Очередной глоток виски.- Я проработал у них месяц, прежде чем повстречался с поэтом. Он жил наверху, в мансарде, и чаще лежал в постели, чем ходил. Вы должны учесть, что в то время он почти полностью стал рабом опиума. Джиллмен сделал все, что мог, чтобы избавить его от этого пристрастия, но, насколько я видел, усилия его оказались тщетными. Старик был законченным опиумным курильщиком, и именно эта потребность в отраве столкнула нас впервые. Я выполнял какое-то маленькое поручение для жены доктора, когда Колридж позвал меня наверх. Он сказал, что у него есть для меня задание и что он хорошо за это заплатит. Старик приказал мне бежать бегом в лавку и купить то, что он назвал «предписанием». Он никогда не произнес бы в открытую это слово, сами понимаете. В этом отношении мистер Сэмюэл был почти суеверен. Короче, я сделал, как он просил. Джиллмен в тот раз посмотрел на это сквозь пальцы, старик получил то, что хотел, и все были довольны.

Это стало на некоторое время регулярным моим поручением, мы с поэтом подружились, стали приятелями. Он, знаете ли, любил поговорить. Очень любил поболтать. Ну а я стал его любимым слушателем. — Лав вздохнул.- Он много чего мне рассказывал. Когда я с ним познакомился, он был уже почти при смерти, но все еще вызывал восхищение. Каким же он был в расцвете лет, и представить невозможно.- Старик снова приложился к бутылке.- Он рассказывал о приключениях своей юности, об ужасном времени, которое провел в армии, о своем учении в университете, где вызвал дух Томаса Грея[29]. О, конечно, он сочинял. Конечно, я знал, что он преувеличивает, приукрашивает ради эффекта, но я все равно слушал. Да какой мальчишка не слушал бы? Он даже брал меня к себе на праздники. Мы вместе бродили по берегу в Рамсгейте. Но то, о чем он говорил, было его старинной мечтой, которую мистер Сэмюэл лелеял в юности вместе со своими ближайшими друзьями. Пантисократия. Так они это называли. Вы ведь наверняка уже слышали это слово?
Эдвард недоуменно пожал плечами и помотал головой.
— Это был план невероятной смелости, эксперимент, как он сказал, по улучшению человечества. Их было двенадцать друзей, только что окончивших университет. Они планировали создать идеальное общество, покинуть Англию и жить в Америке, на берегу Сасквеханны, в абсолютной самодостаточности. Это была утопия, основанная на сельском хозяйстве и поэзии. Они думали, что, валя лес, будут обсуждать метафизику, критиковать стихи, охотясь на бизонов, писать сонеты, налегая на плуг.- Лав рассмеялся, едва не хлопая в ладоши от радости.- Чудесно! Просто совершенство!
— Звучит замечательно,- коротко согласился Эдвард.- Хотя немного идеалистично.
— А, да, тогда вы понимаете. Вот в этом и беда. Это не могло осуществиться. Им не хватало денег на поездку. И весь проект был заброшен.
— Боюсь, я не вижу связи с фирмой.
— Жалкое падение Пантисократии стало величайшей трагедией старика, и перед кончиной эта мысль возобладала в его душе над всеми остальными. Он чувствовал, что пустил на ветер единственную возможность изменить мир к лучшему. По мере нашего сближения мистер Сэмюэл почему-то решил, будто я его преемник. Что я смогу сделать то, что ему не удалось: возродить Пантисократию. Конечно, я понимал, что он умирает, и потому допустил довольно распространенную в таких случаях ошибку. Я сказал ему то, что он пожелал услышать. Пообещал сделать все, чтобы исполнить его план. Заверил, будто поеду в Америку и осуществлю его мечту. Мне все это казалось пустым разговором, но если умирающему старику от этого станет лучше, то почему бы и нет? Но я не знал одного. — Лав грустно усмехнулся. — Поэт Колридж не был богатым человеком, но большая часть всего, чем он владел, была завещана мне, чтобы я распоряжался этим по своему желанию, когда достигну совершеннолетия. Лишь благодаря щедрости старика я сумел поступить в один из университетов. А остаток средств мне предписывалось обратить на создание компании, которая претворит в жизнь мечту мистера Сэмюэла о Пантисократии. Причем в завещании он настаивал, чтобы я непременно назвал ее своим именем. Судя по вашему лицу, мистер Мун, вы собираетесь спросить, почему в ее названии слово «любовь» повторяется четыре раза? Все просто: в свое время у меня были сыновья.- При упоминании о членах семьи он снова потянулся за бутылкой.- Я закончил университет с хорошими баллами и, к собственному изумлению, обнаружил, что неплохо разбираюсь в цифрах. Я сделал так, как мне было сказано, и основал компанию по указаниям мистера Колриджа. Но меня мало интересовала Пан-тисократия, и, в то время как фирма внешне действовала по его указаниям, я сумел заработать немало денег, вкладывая в недвижимость и играя на бирже. На пике успеха я имел почти сотню работников и значительный доход.

На пике успеха я имел почти сотню работников и значительный доход.
— То есть вы предали идеалы вашего благодетеля из-за денег?
Лав выглядел взволнованным.
— Суровые слова, мистер Мун. Очень суровые. Вы должны понимать, что старик перед смертью был болен. Очень болен. Можно сказать, был не в себе. Я сделал с моим наследством все, что мог, и удвоил его. А потом удвоил еще десять раз. Я человек не эгоистичный и не жадный. Я щедро платил своим служащим. Было время, когда я был одним из самых богатых филантропов в Лондоне. Я и правда чувствовал себя виноватым. Но несколько тысяч в год могут заставить позабыть о долге.
— Так что случилось?
— Пять лет назад золотые времена кончились. Я стал слишком стар для того, чтобы руководить компанией, да и сама она, подобно ее основателю, несколько одряхлела. Никто из моих детей не выказывал интереса к продолжению моего дела, и я уже не знал, что и делать, когда ко мне подъехал тот консорциум. Они представились как божьи люди, члены организации, именующей себя Церковью Летней Страны. Вижу, вам известно это название. Мне оно тоже было знакомо, поскольку я несколько раз перечислял им деньги. Их имена были весьма неправдоподобны — Дональд Макдональд и преподобный доктор Тан. Они заверили меня, что являются почитателями мистера Колриджа, что они обожают этого человека и прямо-таки переполнены уважением ко мне как к одному из последних, кто был лично знаком с поэтом. Они знали о завещании и о планах, которые мистер Сэмюэл строил насчет моей компании. Короче, эти люди сделали мне предложение. Пообещали, что фирма будет работать, как прежде, что весь прежний штат будет сохранен и что я останусь на должности почетного директора фирмы при условии, если мы вернемся к исполнению завещания поэта Колриджа. По их заверениям, они всерьез планировали жить как панти-сократы. Полностью и без компромиссов. Да, это была стариковская слабость, и, несомненно, вы сочтете меня дураком, но я поверил им на слово. Теперь-то ясно, что это были просто сладкоречивые мошенники, но я устал от занимаемого поста и чувствовал за собой вину, поэтому предоставил им некоторую власть. Мне это казалось правильным.
— Позвольте догадаться о том, что случилось дальше,- подал голос мистер Мун.- Церковь Летней Страны полностью захватила власть над компанией и вышвырнула вас вон.
— Да, меня выбросили на улицу. И я решил, что мне остался лишь путь созерцания и раскаяния. И вот вы нашли меня, неудачливого отшельника.
— Разве вы не можете подать иск? Ведь компания наверняка до сих пор принадлежит вам!
— У них хитрые юристы. По глупости своей я подписал документы, которые дали им полную власть над фирмой. Признаю, я был полностью обманут. Кукушки, мистер Мун. Кукушата в гнезде. И мои мальчики подпали под их обаяние. Мне потом уже сказали, что они помогли свергнуть меня, а я до сих пор не могу заставить себя в это поверить. Разве меня можно винить за то, что я здесь уединился? — Он снова потянулся к бутылке и опустошил ее одним глотком.
— А какие перемены в фирме они осуществили? Эти Макдональд и преподобный Тан?
— Ведь это не настоящие их имена, как вы думаете?
— Уверен, что это клички. Но скажите же мне, что случилось с «Любовью, Любовью, Любовью и Любовью»?
— Они с самого начала нарушили свое обещание. Уволили большинство моих работников и устроили своих людей. И женщин тоже, если вы способны этому поверить. Причем весь персонал у них оказался донельзя странным. Некоторые выглядели так, словно их только что из сточной канавы вытащили. Зная Тана, не думаю, чтобы это происходило без его ведома. Затем они начали строительство. Под землей. Сказали, что это жилье для служащих.

Когда я уходил из фирмы, большинство их людей уже заселили эти норы. И имена тоже. Их, представьте, начали раздражать имена, и они обязали служащих вместо них брать себе номер. В этом было что-то зловещее. Зловещее и нехристианское. Если бы я мог остановить их!
— У меня есть свой человек внутри фирмы. Судя по полученным от него сведениям, после вашей отставки дела пошли куда хуже.
— Хуже?
— Это уже больше похоже на коммуну, чем на фирму. Номера присвоены всем. Словно клейменому скоту. Похоже, они чего-то ждут. Как армия перед сражением — так мне сообщили. Скажите мне, мистер Лав, что они планируют?
Старик казался утомленным столь долгим разговором, да и выпивка наконец оказала свое действие. Он откинулся на спинку кресла, явно испытывая головокружение.
— Я не совсем уверен. Однажды, в состоянии подпития, Тан проговорился мне о своих настоящих планах. Старик не одобрил бы их. Уж поверьте моему слову. Может, я и поступил не так, как он хотел, но я никогда не зашел бы так далеко, как эта самая церковь. Надвигается что-то страшное. Но скажите мне, кто этот самый ваш человек внутри фирмы?
— Моя сестра.
— Ваша сестра? — Лав в ужасе подскочил, однако, потеряв равновесие, упал обратно в кресло.- Вы не понимаете, что сделали.
— Объясните. Старик мотал головой.
— Как вы могли отправить туда вашу собственную сестру? Вы должны немедленно забрать ее оттуда! Она в страшной опасности!
— Опасности?
— У них есть способы… обращать человека. Они очень убедительны. Она в опасности. Заберите ее оттуда немедленно.
— Вы уверены?
— Идите, джентльмены. Я буду ждать вас здесь. Мистер Мун поднялся, сделав знак Сомнамбулисту следовать за ним.
— Мы вернемся.
— Пожалуйста, поспешите. Я не вынесу, если случится что-то страшное.- Речь Лава стала сбивчивой. Он медленно осел в кресле, запрокинувшись на спину почти как черепаха.
Эдвард с Сомнамбулистом оставили его, готовой вот-вот провалиться в сон, и почти бегом побежали в старый город, к черным вратам «Любви».

Архивариус копалась в подшивке отчетов за 1846 год, выискивая дело зловещего людоеда Финчли и прикидывая, не удастся ли ей уйти домой пораньше. Внезапный стук тяжелых шагов и характерный грохот сообщили ей о появлении какого-то посетителя, прокладывавшего путь в темноте Архива.
— Архивариус…
— Мистер Скимпол? Это вы?
Неуклюжая возня выдавала гнев. Странно. Обычно сотрудник Директората олицетворял само спокойствие и передвигался чуть ли не по-кошачьи.
— С вами кто-то еще?
— Со мной сын,- признался Скимпол. Архивариус рассердилась.
— Вы знаете правила! Посторонние не допускаются сюда ни при каких обстоятельствах. И еще осмелюсь напомнить, что уже очень поздно, а вы даже не потрудились известить меня о своем визите.
— Мне нужна ваша помощь.
Что-то было не так с его голосом. Появились какая-то хрипота, натянутость и сипение.
— Простите меня. Признаюсь, уже одним появлением здесь я подверг вашу жизнь опасности.
— Глупости говорите, мистер Скимпол.
— Директорат под угрозой. Мы с Дэдлоком… мы мишени. Кто-то пустил по нашему следу убийцу. Его называют Мангуст.
Старая женщина постаралась не улыбаться.
— Хуже того. Я… я плохо себя чувствую. Мне надо было бы еще вчера прийти к вам, но я так устал.

..
— Но чем я могу помочь? — Архивариус вдруг сообразила, что ситуация и вправду серьезная.
— Боюсь, мне придется прибегнуть к крайним мерам. Я должен встретиться с ними.
— С кем?
— Я не стану называть здесь их имен, но вы знаете, о ком идет речь.
— Думаю, да.
— Мне нужны Старосты.
— Что, дела плохи настолько?
— Даже хуже.
Архивариус решила предостеречь его.
— Вы не сможете совладать с ними.
— Я вас очень прошу.
— Они невероятно опасны, мистер Скимпол. Они посланники хаоса и разрушения. Еще никто не мог призвать их и остаться в целости и сохранности.
Кто-то закашлялся. Ребенок.
— Прошу вас,- повторил он.- Мой сын плохо себя чувствует.
Старая женщина вздохнула.
— Идемте со мной. — Она направилась в глубину Архива.- Я держу ее под замком. Она в списке запретов Министерства внутренних дел, сами понимаете. Черная книга. На мой взгляд, ее даже здесь держать опасно.- Маленьким ключом, постоянно висевшим у нее на шее, Архивариус отперла шкафчик со стеклянными дверцами.- А я-то надеялась больше никогда к ней не прикасаться.
— Я так вам благодарен! — Скимпол жадно схватил протянутую ему тоненькую книжицу в черном переплете.
— Все, что вам нужно, здесь. Но будьте осторожны. Они станут лгать и сделают все, чтобы обмануть вас. Что бы вы у них ни попросили, они все обернут к своей собственной выгоде.
Увы, ее предостережения не были услышаны. Альбинос с сыном уже спешили прочь, шумно спотыкаясь на лестнице, ведущей из Архива наружу. Старая женщина заперла шкаф и вздохнула от накатившего предчувствия. Похоже, только что состоялась ее последняя встреча с мистером Скимполом.

В широком помпезном вестибюле корпорации «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь », не уступавшем размерами бальному залу, металось эхо. В центре его на мраморном полу темнел сложный рисунок. Мистер Мун и Сомнамбулист, ввиду недостаточной перспективы, не сумели рассмотреть его полностью, однако с высоты птичьего полета они бы непременно узнали черный цветок о пяти лепестках, запечатленный в черном камне. Судя по всему, громадное помещение предназначалось для многолюдной толпы, нынче отсутствующей по непонятной причине. У дальней стены зала притулился секретарский стол, при подобных масштабах казавшийся маленькой закорючкой. За столом сидел джентльмен с очень прямой спиной.
Секретарь поднял глаза на вошедших, одарил обоих коротким взглядом и хмыкнул с подчеркнутым безразличием. Типичное поведение людей подобного рода. Мистер Мун с Сомнамбулистом приблизились к нему. Их шаги артиллерийской канонадой разносились по вестибюлю. Секретарь досадливо поцокал языком.
— Мое имя Эдвард Мун.
— Правда? — безупречно вежливо, но каким-то образом умудрившись выказать полнейшее презрение к любому, кто когда-либо стоял перед его столом, поинтересовался клерк.
— Я желаю видеть одного из ваших работников.
— Да? — Судя по недоверчиво-изумленному выражению на лице секретаря, мистер Мун пожелал нечто, равносильное аудиенции с главой Ватикана.- Вам назначено, сэр?
— Нет.
— Тогда, боюсь, ничем не могу вам помочь.
— Это моя сестра…
— Здесь, в корпорации «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь», сэр, необходимо заранее оговаривать все встречи . Даже если это встреча с вашей сестрой, — проговорил секретарь все тем же холодным, механическим, выводящим из равновесия голосом.

Даже если это встреча с вашей сестрой, — проговорил секретарь все тем же холодным, механическим, выводящим из равновесия голосом. Невероятно вежливо, но с еле заметным намеком на насмешку.
— Могу ли я просить о назначении встречи?
— Конечно, сэр.- Изящным жестом клерк извлек лист бумаги. — Если вы будете столь любезны заполнить эту форму… Да, и вот что еще: как минимум до будущей среды вы все равно ни с кем повидаться не сможете.- Подавшись вперед, секретарь доверительно пробормотал: — Это самое загруженное время в году.
Мистер Мун начал терять терпение.
— Я должен повидаться с ней сегодня же. Ее имя Шарлотта Мун.
— Мне очень жаль, сэр. Здесь нет женщины с таким именем.
— Я знаю, что она тут работает. Не мешайте мне.
— Заверяю вас, сэр, я никогда в жизни не слышал этого имени, а мне хорошо знакомы все мои коллеги. Все девятьсот девяносто девять человек. Кроме того, как вы, наверное, знаете, здесь мы обходимся без таких обременительных условностей, как имена. Здесь мы все носим одно и то же славное имя. Я сам Любовь двести сорок пять. Хотя самым близким моим друзьям иногда позволяю называть меня просто двести сорок пятым.
— Моя сестра — Любовь девятьсот девяносто девять.
Секретарь улыбнулся.
— Сэр, вы, наверное, ошибаетесь. Любовь девятьсот девяносто девять — бывший сочинитель сентиментальных драм, прежде известный как Шутник Уилсон.
— Вы от рождения так невыносимы или здесь научились?
— Я склонен думать, что и то и другое.
— Где моя сестра? Если понадобится, я готов выбить из вас ответ.
Двести сорок пятый принял страдальческий вид.
— Не надо опускаться до угроз. По первому же зову мне на помощь сбегутся десятки моих товарищей. Вас обвинят в незаконном вторжении и угрозах. Мы же, соответственно, будем вправе защищаться. Последний, кто задавал мне неправильные вопросы, провел девять месяцев в заведении для умалишенных. И по-моему, он до сих пор уверен, будто лабрадорего матери вознамерился загрызть его.
— Я хочу увидеть мою сестру.
— Сэр. Вы ошибаетесь. Вашей сестры здесь нет.
— Она внизу? В ваших катакомбах? Секретарь посмотрел на Сомнамбулиста.
— Ваш друг в порядке?
Великан ответил ему сердитым взглядом.
— И конечно, мне бы не хотелось предполагать чего-либо подобного, но скажите, сэр, вы случайно не пьяны?
Огромным усилием воли подавив приступ бешенства, мистер Мун повернулся к дверям.
— Я до вас доберусь, — бросил он через плечо. — Будьте уверены, я раскрою все, что здесь творится.
— Прощайте, сэр. Жаль, что я ничем не смог вам помочь.
Возле самого выхода они разминулись с неким джентльменом, торопливо проскользнувшим мимо. Блестящий и элегантный, с портфелем в руке, он напоминал вставшего на задние лапки черного жука, одетого на Сэвил-роу. Весь до последнего дюйма служащий «Любви», джентльмен тем не менее показался Эдварду странно знакомым.
— Спейт!
Тот обернулся. Его когда-то неряшливое лицо, теперь умытое и выбритое, могло считаться даже до некоторой степени привлекательным. Бывший бродяга уставился на иллюзиониста и великана, словно профессор на парочку одноклубников времен колледжа. Лица вроде знакомы, но вот как зовут…
— Чем могу помочь?
— Я бы не стал о них беспокоиться, сэр,- пробормотал секретарь из-за стола.
— Ничего.

— Ничего.
— Спейт! — снова позвал Эдвард.- Это же вы! Бывший бродяга сделал в их сторону пару шагов.
— Мистер Мун, если не ошибаюсь? И Сомнамбулист!
— Несомненно, вы нас помните.
— Я бы предпочел обращение Любовь девятьсот три.
— А я предпочитаю называть вас Спейтом.
— Тогда мы зашли в тупик. Сомнамбулист накарябал на доске.

ПОЧЕМУ ВЫ ЗДЕСЬ

— Работаю,- лаконично ответил Спейт.- У нас сейчас горячая пора.
— Мне уже сказали. Но не понимаю почему.
— Всего доброго, господа. Хотя мне и приятно стоять здесь, разговаривая с вами, но, боюсь, я нужен в другом месте.
— Расскажите мне о ваших планах.
— Осторожнее,- неожиданно прошептал их собеседник, а из-под маски респектабельного джентльмена на них взглянул настоящий Спейт.- На город большая волна идет. Отойдите в сторону, сэр. Или потонете. — Девятьсот третий развернулся и стремительно исчез в глубине здания.
Мистер Мун вышел на улицу, совершенно сбитый с толку всем произошедшим.

ЧТО ТИПЕРЬ

— Вернемся к Нэду. Мне нужны ответы на некоторые вопросы. Потом… Ты не против нарушить закон, как я понимаю?
Сомнамбулист пожал плечами.
— Тогда ладно. Сегодня ночью мы проникнем в «Любовь».
С убежищем Нэда Лава было что-то не так. Ветхие стены, заколоченные и забранные ставнями окна — все осталось без изменения. За исключением входной двери. Обычно запертая на множество замков, она болталась, распахнутая настежь.
— Полагаю, он мог выйти,- неуверенно предположил мистер Мун.
Смерив его циничным взглядом, Сомнамбулист протиснулся в дом. Если впереди могла подстерегать опасность, великан предпочитал находиться в авангарде.
Внутри их никто не подстерегал. Тем не менее по мере приближения к бывшей столовой Эдвард ловил себя на все возрастающем ощущении случившейся беды.
В общем, никто из них не удивился, обнаружив труп.
Бедный Нэд Лав, неестественно скрючившись, лежал у стены с зажатой в руке пустой бутылкой из-под виски. Едва только спутники вошли в комнату, мистер Мун уловил краем глаза какое-то движение. Лишь чуть позже он сообразил, что, по всей вероятности, видел торопливо разбегающихся крыс, уже понемногу приступавших к пиршеству.
— Мистер Лав.- Эдвард присел рядом со стариком.- Нэд.
Для порядка он проверил пульс.

МЕРТВ

— Боюсь, что так.

УДОВИЛИ

Эдвард попытался скрыть удивление.
— Откуда ты знаешь?
Сомнамбулист показал на побледневшие, но все еще заметные пятна, усеявшие шею покойника.
— Это было нетрудно, если учесть, сколько он выпил. Наверняка рассказал слишком много.

ЛЮБОВЬ

— Готов об заклад побиться.
Оставив беднягу Нэда, они вышли на свежий воздух.

— Нучтож,- едва оказавшись на улице, произнес мистер Мун со странным весельем в голосе,- пора заканчивать игру.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Спустя совсем короткое время после смерти Нэда Лава в разделе частных объявлений «Эхо», «Газетт», «Таймc» и «Лондон кроникл», только в вечерних выпусках, появились два объявления:

«Разыскивается информация
обо всех, кто работает или работал в туннелях подземки в районах Истчипа и Монумента. Значительное вознаграждение. Обращаться лично к мистеру М.».

Затем следовал адрес прославленного городского отеля, название которого я по цензурным соображениям убрал.
Второе, гораздо более короткое и загадочное, гласило:

«ЛУД!
Приходите немедленно. Слишком многое поставлено на кон.
Э.»

К сожалению, человек, которому предназначалось последнее, загадочное послание, не имел возможности его прочесть. Ко времени опубликования объявления он против собственной воли оказался задержан совершенно непредсказуемым образом.
Крибб шел по улице один. Голову его заполняли недодуманные мысли и полусистематизированные философские воззрения. Перед ним внезапно затормозил экипаж, и возница подозвал его жестом. Томас приблизился. Сидевший внутри пассажир спросил у него, как проехать к Тоттенхэм-Корт-роуд. Разумеется, Крибб не мог устоять перед таким вопросом, вернее, перед соблазном приправить ответ парочкой исторических справок. Он как раз добрался до середины забавного анекдота про некую средневековую ведьму из какого-то городка в Кенте, когда пассажир пригласил его в кеб для более подробной, как он выразился, консультации относительно имеющейся у него карты города. Крибб охотно принял приглашение, забыв на время о собственном даре предвидения, а в следующий момент увидел на двери экипажа знакомый неприметный символ. Черный цветок с пятью лепестками.
Внутри его ждали двое коренастых типов бандитского вида, из тех, что зарабатывают себе на хлеб профессиональным переламыванием человеческих костей. Едва Крибб нырнул в экипаж, один из них многозначительно двинул кулаком по ладони и осклабился.
— Я ожидал вас,- заметил уродец.- Я видел будущее и знаю схему.
В ответ на его реплику один из громил припечатал Томаса к спинке сиденья и претворил в жизнь мечту многих из здесь присутствующих. Он колотил Крибба по голове до тех пор, пока уродец не свалился без сознания, правда и в бессознательном состоянии продолжая бормотать что-то по поводу обратного движения во времени.
Миссис Гроссмит тем временем чувствовала себя счастливой. Чудесно, невероятно, головокружительно счастливой.
Она едва ли не вбежала в комнату хозяина, даже не удосужившись постучать.
— Мистер Мун! — проверещала экономка девичьим фальцетом.- Мистер Мун!
Затем она вдруг пришла в себя и устыдилась, словно гостья, приглашенная на свадьбу, но по ошибке попавшая на похороны. Откровенно раздраженные ее вторжением, на нее сурово взирали трое мужчин: мистер Мун, Сомнамбулист и какой-то незнакомец неотесанного вида.
— Чего вы хотите?
За десять с лишним лет, проведенных на службе у иллюзиониста, она успела привыкнуть к его требовательности и резким манерам, а потому отреагировала на последнюю ремарку, брошенную ей словно прокурорское обвинение свидетелю защиты, так же, как все эти годы реагировала на множество прочих грубостей и намеков удалиться.

Миссис Гроссмит просто сделала вид, будто ничего не заметила, широко улыбнулась и продолжила как ни в чем не бывало.
— Простите, что потревожила вас. Могу я сказать словечко?
— Вы не вовремя.
Миссис Гроссмит не отступала.
— У меня новости. Я не могу ждать.
— Сэр,- напомнил о себе незнакомец и кивнул миссис Гроссмит,- извиняюсь, мэм, но это важно.
Чумазый джентльмен, поджарый и худой, рассматривал лежавшие на столе карты. Сомнамбулист, очарованный всем этим топографическим богатством, завороженно глядел через его плечо.
Эдвард махнул рукой в его сторону.
— Это мистер Клеменс. Он ответил на мое объявление.
— Зовите меня Роджер,- добавил незнакомец и похотливо подмигнул.
— Мистер Клеменс,- произнес иллюзионист,- так что же вы собирались мне рассказать?
Чумазый джентльмен указал на одну из карт.
— Смотрите. Вот тут оно и случилось.
Миссис Гроссмит собралась возмутиться всеобщим невниманием, но Эдвард жестом оборвал ее.
— Прошу вас. Это очень важно.- Он вернулся к карте, и экономке осталось лишь одиноко всхлипнуть. Ее прежнее радостное возбуждение угасло.
Глядя на нее, мистер Мун немного смягчился.
— Этот джентльмен недавно работал в городской подземке. Штаб-квартира «Любви» находится под землей. Мы пытаемся найти путь туда.
Домоправительница вздохнула.
— Наверное, это очень интересно. Клеменс показал на участок карты.
— Смотрите сюда. Под Монументом. Все это заброшенные пути. Хотели протянуть ветку до станции « Кинг-Уильям-стрит». Она бы прошла точно под ними. Конечно, ее так и не проложили.
Сомнамбулист, демонстрируя участие в разговоре, сурово кивнул.
Клеменс склонился над столом, шурша картами.
— Если вы серьезно намерены туда пойти, то вы правильно решили узнать все как следует.
Миссис Гроссмит прокашлялась.
— Мне правда надо сказать вам кое-что важное!
— Не сейчас,- прорычал Мун.- Подождите. Клеменс понизил голос до заговорщического шепота.
— Я знаю людей, которые работали на продолжении ветки до Кинг-Уильям-стрит. Все люди надежные, уж поверьте мне. Ну да, пара-другая может и пропускать стаканчик время от времени, но все вместе они не могут ошибаться. Они кое-что внизу видели. Это точно.
— Рассказывайте, рассказывайте. Что же они видели?
— Туннели. Туннели, которых нет ни на одном плане. Они были проложены не для поездов. Огромный лабиринт, словно гигантские крысиные ходы, ведущие во тьму. Какая-то старая дверь прямо в земле. И что-то там живет — так они говорили. Два человека пропали. Просто исчезли, и никто больше их не видел. После этого остальные перепугались и заявили, что больше не хотят туда спускаться.
— Что же случилось потом?
— Большинство, понятное дело, бросило работу. Остаться согласились немногие. Разве что самые храбрые или тупые. Ну, может, не такие тупые на самом деле. По большей части они сейчас богаты. Куда богаче, чем любой железнодорожник вообще может быть. Те, которые умом не тронулись.
— Тронулись?
— Что-то случилось. Один из них, похоже, спятил. Бедняга начал видеть всякое и бормотать как идиот. Конечно, там трудно не спятить. Там, под землей, в сырости и темноте… Там воображение начинает такие штучки выкидывать…
— Одни пропали, другие разбогатели.

..
— Одни пропали, другие разбогатели. А третьи спятили,- мистер Мун словно бы размышлял вслух.- Спасибо, мистер Клеменс. Ваша помощь неоценима.
— Да с удовольствием.
Иллюзионист протянул ему горсть монет, но когда чумазый джентльмен собирался взять их, Эдвард сжал кулак.
— Вы можете отвести меня туда? Железнодорожник неуверенно посмотрел на него.
Мистер Мун многозначительно перевел взгляд на зажатые в горсти монеты.
— Я отведу вас ко входу в туннель,- с сомнением произнес Клеменс- Но дальше не пойду. То, что я слышал… Вниз я ни за какие коврижки не полезу.
— Вам и не придется. Туда полезем мы с Сомнамбулистом. Можно сделать это нынче ночью?
Клеменс на мгновение задумался.
— Скажем, в полночь у Монумента?
— Отлично.- Мистер Мун проводил его к дверям.- Там и встретимся.
Клеменс еще раз вежливо кивнул и двинулся прочь, нелепая клякса на безупречно-бежевом фоне отеля. В коридоре он разминулся с сияющим мистером Артуром Барджем, спешившим в апартаменты иллюзиониста.
Бардж вежливо постучал, не спеша вошел и направился прямиком к миссис Гро. Он схватил ее за руку с той же простотой, с какой любовники вдвое моложе их встречаются после долгой разлуки. На самом-то деле они расстались после обеда, то есть едва ли больше часа назад.
— Ты ему сказала? Миссис Гроссмит вздохнула.
— Пока не удалось.
— Сказала что? — раздраженно поинтересовался мистер Мун.
— Я пыталась вам сказать, как только вошла, сэр. Вы же меня не слушали.
Эдвард смягчился.
— Я весь внимание.
— У меня хорошие новости.
— Приятно слышать.
Миссис Гроссмит тем временем все сильнее сжимала руку Артура. Слова хлынули из нее торопливым потоком, налетая друг на друга в стремлении оказаться услышанными.
— Сегодня вечером Артур сделал мне предложение… и я дала согласие, мистер Мун, я согласилась! Я выхожу замуж!
На мгновение воцарилось молчание. Иллюзионист сумел выдавить натянутую улыбку.
— Отлично,- наконец произнес он тоном дрессировщика, похвалившего старого пса, наконец-то освоившего новый трюк.
Сомнамбулист попытался написать «Поздравляю», но не оценил длину слова, запутался в правописании и в результате вывел:

ПРАЗДРАВВВ

Далее шли неразборчивые каракули. Миссис Гроссмит все же поняла.
— Спасибо.
Бардж отпустил руку невесты и шагнул к мистеру Муну.
— Наверное, вам это кажется до ужаса внезапным, — сказал он.- Нашему знакомству не больше месяца, но мы сразу же поняли, до какой степени подходим друг другу. И кроме того, наш возраст не позволяет ждать долго, если понимаете, о чем я. Всяк заслуживает счастья. И мне кажется, мы с Эмми будем счастливы.
Он явно подготовил речь заранее. Мистер Мун выслушал его со всей возможной любезностью и, как только монолог закончился, торжественно произнес:
— Благословляю вас!
— Спасибо вам, сэр,- просиял Бардж.- Это так много для меня значит. Честное слово.
Эдвард повернулся к своей экономке.
— Однако, насколько я понимаю, счастливое известие о том, что мистер Бардж обретает супругу, означает также, что я лишаюсь домоправительницы?
Миссис Гроссмит с растерянным видом развела руками.

— Я не… То есть мы не решили.
— У меня достаточно денег, чтобы содержать нас обоих,- гордо заявил Бардж.- Так что ее трудовая жизнь окончена.
— Ну, ладно. Желаю вам счастья.- Мистер Мун сложил карты и планы подземного Лондона.- Яичницу с беконом, пожалуйста, миссис Гроссмит. У нас впереди длинная ночь. И я искренне надеюсь, что в конце концов мы получим кое-какие ответы.
— Эмми,- пробормотал он, едва только парочка удалилась на кухню — наверняка, чтобы пообниматься над сковородкой.- Полагаю, сокращенное от Эммелин… Должен признаться, до нынешнего дня я понятия не имел, как ее зовут.

По ночам школьный двор выглядел печально и угнетающе. Печально — из-за пустоты и тишины, воцарявшихся там, где обыкновенно стоял топот, звенел смех и бурлила жизнь. Угнетало же ощущение присутствия невидимых глазу существ, чуждых человеческой природе. Впрочем, находясь посреди школьного двора среди ночи, когда его дневные обитатели давно загнаны спать, не так уж сложно вообразить себя в окружении тысяч призрачных школьников. Можно легко представить водоворот и суматоху игр, звуки ударов клюшки по мячику и стоны разочарования, раздающиеся вслед за звонком, призывающим на занятия. Мистер Скимпол никогда не страдал от избытка воображения. Напротив, альбинос даже гордился своим здравомыслием и сугубо практическим складом ума. Однако, пробравшись ночью во двор мужской школы Гэммидж, даже он испытал неприятную дрожь во всем теле.
Конечно, Скимпол не любил и сами школы. Как полные учеников, так и пустые. У классной доски его подстерегали недобрые воспоминания. Они расхаживали вокруг крикетного поля и с обманчивой беспечностью скакали по двору, где еще можно было различить призрачные очертания «классиков».
Он вздрогнул и снова посмотрел на часы. Им уже следовало появиться.
Внезапный порыв ветра заслонил край луны рваным облаком, и вокруг чиновника мгновенно столпились жадные тени. У Скимпола закружилась голова. Он принялся судорожно глотать воздух, однако его все равно мутило, а дурнота даже не думала отступать. Альбинос не хотел проверять, однако сегодня ему показалось, будто некоторые язвы начали кровоточить. Теперь еще и пятна отстирывать, с тоской подумал он.
Переодеваясь после обеда, Скимпол обнаружил на груди шелушащиеся, воспаленные, складчато-красные пятна, доселе покрывавшие лишь нижнюю часть живота. Неудержимо распространяясь вверх, сыпь доползла почти до шеи. Одна язвочка проступила даже на лице под левым виском. Альбинос аккуратно прикрыл ее прядью волос. Лишь бы сын ничего не заметил.
Где же они? Им бы следовало явиться поскорее, иначе они застанут мистера Скимпола лежащим на асфальте без сознания, а то и похуже.
— Эй? — крикнул он во тьму и тут же закашлялся. Горло вытолкнуло комок слизи. С детства усвоив, до какой степени вульгарно выглядит человек, плюющийся в общественных местах, альбинос заставил себя проглотить мокроту.
— Эй? — снова подал он голос, но на сей раз более осторожно.- Я здесь. Я жду.
По-прежнему тишина. Стараясь не показать беспокойства, Скимпол потуже запахнул воротник и не в первый раз за день усомнился в правильности собственного поступка.
И тут незнакомый голос окликнул его по имени. Прямо перед ним стояли два незнакомца. Брови альбиноса изумленно поползли вверх. Они подкрались к нему совершенно незаметно! Ничего подобного с ним до сих пор не Приключалось.
— Привет. Отрезать ноги, получится гномик,- произнес один, с любопытством рассматривая мистера Скимпола.- Странный парнишка. Я ожидал кого повыше. Малость порозовее, порумянее. А ты?
— Совершенно верно, старина,- согласился второй.

— Странный парнишка. Я ожидал кого повыше. Малость порозовее, порумянее. А ты?
— Совершенно верно, старина,- согласился второй.- Странный, тут и говорить нечего.
По долгу службы альбинос повидал в своей жизни немало своеобразных персонажей, однако данная парочка оказалась необычнее всего. Первый отличался ростом и мускулистым телосложением, второй был маленьким и опрятным. Говорили они в непринужденной манере, выдающей членов высшего общества, наделенных богатством и дармовыми привилегиями. Однако более всего Скимпола удивила школьная форма, довольно нелепо смотревшаяся на джентльменах, явно достигших зрелого возраста. Оба носили одинаковые ярко-синие блейзеры, школьные галстуки и серые фланелевые шорты, оставлявшие открытыми узловатые волосатые коленки. Кроме того, у низенького на макушке лихо сидела маленькая полосатая кепка.
— Вы… э-э… действительно — они? — заикаясь, спросил альбинос.
Большой ухмыльнулся.
— Я Хокер, сэр. А он — Бун. Можете называть нас Старостами.
— Чтоб тебя черти разодрали! — возмутился его спутник.- Ты спер мою реплику! Это всегда я говорю! Такова традиция!
— А я не знал! — развел руками Хокер.- Может, я вообще не в себе.
— Но мы же договорились, что эти слова всегда говорю я! Возьми их обратно, трус! Не будь тут старика Скимпи, я бы тебя отпинал!
— Посмотрел бы я на это, тупица. Даже Малыш Пог-ги Торн и Крошка Уэнтворт из пятого тебя бы в лепешку размазали. И ты прекрасно это знаешь!
— Иногда ты просто идиот идиотом, Хокер.
— Зато не слюнтяй.
— Ничтожество!
— Тварь!
— Свинья!
Скимпол ошеломленно моргал, глядя на их перебранку. На мгновение он задумался, не видение ли они, порожденное воспаленным мозгом в стремительно угасающем теле.
Бун первым прекратил склоку.
— Простите, сэр,- обратился он к альбиносу.- Наверное, вы думаете, что мы полнейшие ослы, раз стоим тут и ругаемся, будто третьеклассники.
— Но вы очень правильно сделали, что позвали нас,- подал голос Хокер. Их ссора закончилась так же быстро, как и разгорелась.- Мы с Буном на каникулах просто подыхали со скуки, нам не терпится малость повеселиться.
— Почему вы назначили встречу здесь? — спросил Скимпол.
— Это место показалось нам самым уместным, сэр, — ответил Бун.
— Уместное место,- задумчиво проговорил Хокер.- Хорошо звучит. Надо записать. Бун прямо ходячий словарь, мистер Эс, когда в настроении. Он свое дело знает. Хотя вот я сам никогда не был таким усердным зубрилой. Между нами говоря, я скорее записной болван. Бун прямо до смерти меня этим задразнил.
Скимпол пытался вернуть самый безумный в своей жизни разговор к подобию нормальности.
— Я хотел спросить о книге…- начал было он.
— А, она вас с толку сбила, да?
— Мы озадачены, ага?
— Волнуемся очень? Скимпол старался понять.
— Там же ничего нет, только этот адрес на первой странице.
— Эта книжка жутко хитрая, — произнес Хокер с наигранной серьезностью.
Бун согласился.
— Вы ее из виду не выпускайте, сэр. Бог знает, каких бед она может натворить, когда нас рядом нету.
— Не понимаю,- устало выдохнул Скимпол.
— Да вам только адрес и нужен,- сказал Бун.

— Мы получили вашу телеграмму и — алле оп! — мы уже здесь. В такой день в наше время ничего другого и не надо.
Хокер достал из кармана ярко-зеленое яблоко, потер о лацкан блейзера и с хрустом откусил.
— Конечно, в другой день и в другие времена все было бы по-другому. Потребовалось бы много смешных символов, значков, загогулин и всякого такого прочего.
— Или много-много всяких цифр,- подсказал Бун.
— Вы всегда…- прошептал Скимпол.- Всегда так выглядите?
— Я всегда так выгляжу, а, Бун?
— К сожалению. Ты самый уродливый парень в первом классе.
— Вздор, фигня и ерунда.- Хокер шутливо толкнул его в плечо. Коротышка ответил тем же.
— Прошу вас, — напомнил о себе Скимпол. — У нас мало времени.- Он снова закашлялся.
— Дерьмовый у вас кашель, сэр.
— Надо бы вам собой заняться. Идите-ка к классной наставнице, да пусть она посмотрит. Может, освобождение выпишет, погуляете.
— Прошу вас,- пробормотал Скимпол.
— Верно-верно, сэр,- закивал Бун.
— Простите, пожалуйста. Что-то мы развеселились тут,- добавил Хокер.
— Небось мы вам двумя шалопаями кажемся, — подмигнул Бун,- но вы уж поверьте нам: дайте задание, и мы выполним его лучше любого парня в нашей школе! Старостами просто так не назначают. Ну, не жмитесь, мистер Скимпол, мы просто помираем от любопытства, чем мы можем вам услужить?
Прежде чем альбинос сумел ответить, возникла пауза — последняя возможность сделать другой шаг, другой выбор, предпочесть более спокойную, умиротворенную смерть. Но он и раньше неплохо управлялся с потугами собственной совести.
— Есть люди, которых я хочу… убрать,- произнес служащий.- Мне нужно, чтобы вы убили для меня следующих господ…

Томас Крибб открыл глаза.
Из-за нелепого хода жизни память его действовала не так, как у нас. Похоже, он вспоминал то, что должно случиться с ним, а не то, что уже произошло. Если, конечно, вы способны этому поверить.
Когда уродец открыл глаза и увидел, где находится, он все равно не понял, как сюда попал. Это самое «сюда» оказалось совершенно ему незнакомо. Мрачная комната, сырая и душная, с облезлыми, вспухшими от сырости обоями.
— Эй? — позвал он, не слишком надеясь на ответ.- Есть тут кто-нибудь?
Ничего не произошло. Чувствуя себя полным идиотом, Крибб замолчал.
Отупевший от боли, холода и трясучей дороги, он только сейчас заметил, что сидит в кресле, каким-то образом сохраняя вертикальное положение. Уродец шевельнул ногой.
Бесполезно. Оказывается, Томаса просто-напросто крепко привязали. Примотанные к подлокотникам руки онемели и почти не чувствовали веревки, глубоко врезавшейся в запястья. Его явно кто-то похитил, однако, как ни странно, он не испытывал по этому поводу ни малейшего удивления. В конце концов, разве за свою долгую-предолгую жизнь Крибб не успел нажить себе несчетное множество врагов? Голова закружилась, и тело словно сделалось невесомым. Казалось, его вырвали из жизни и теперь он взирал на нее со стороны.
Откуда-то снизу нахлынул громовой раскат, отозвавшийся болью в ушах. Поезд? Может, и так, а может, и нет.
Потом Крибб уловил чужое присутствие. Рядом во мраке чиркнула спичка, вспыхнул фитилек лампы, и ему наконец представилась возможность оценить зловещую огромность своей тюрьмы. Лучше бы он оставался в темноте.
Женское лицо, знакомое, но в то же время бездумно-стандартное, повисло перед ним во мраке.

Женское лицо, знакомое, но в то же время бездумно-стандартное, повисло перед ним во мраке.
— Мистер Крибб,- произнесла маска.- Добро пожаловать в Летнюю Страну.
Пленник попытался измыслить какую-нибудь горделивую реплику, однако сумел лишь пробормотать:
— Чего вам надо?
— Мы хотим вам помочь,- нараспев произнесла она.- Мы хотим показать вам Любовь.
Крибб вспомнил.
— Вы Шарлотта Мун!
На лице возникла сладостная ангелоподобная улыбка.
— Мое имя — Любовь.
И тут он услышал собственный крик. Первый из его воплей в этой невероятно долгой ночи.
Буна и Хокера, их еще называли Старостами, в городе издавна боялись хуже самой смерти. Безжалостные, неумолимые, они становились вестниками гибели и разрушения для каждого, кто имел глупость оказаться на их дороге. Никому не удалось еще пережить ярость Старост. Даже преступники, самые страшные, жестокие и извращенные городские рецидивисты, и те тряслись от ужаса, едва заслышав имена Буна и Хокера.
Должен заметить, их жуткая слава отнюдь не ограничивалась одним Лондоном. Баба Абу, страшный бомбейский наемный убийца прошлого века, при одном упоминании о них со страху выблевал весь свой завтрак.
Вот с этой-то живой легендой и встретился во дворе мужской школы Гэммидж мистер Скимпол. Да, что и говорить, их внешний вид мог кому-то показаться довольно комичным. Наш альбинос, например, прилагал огромные усилия, чтобы сохранять внешнее спокойствие. Вот только отнюдь не смех был готов вырваться из его груди. Странная пара распространяла вокруг себя дикий ужас. Что-то невыразимо чужеродное присутствовало в образе школ яров-джентльменов. Словно они лишь наполовину существовали в материальном мире, вечно отделенные от реальности парой дюймов.
Бун улыбнулся Скимполу — прямо как фермер индюку за неделю до Рождества.
— Убить, сэр? Ничего себе. Вот веселуха! Хокер фыркнул.
— Круто.
За всю свою долгую и весьма успешную карьеру Старосты иногда встречали мужчин и женщин, решивших посмеяться над их манерой разговора, над школьным сленгом, над их характерным идиолектом. Как вы, наверное, уже поняли, в дальнейшем упомянутые личности избавились от столь вредной привычки. Ну, может, еще малость обмочились. Может, пискнули. Несомненно, пару раз моргнули. Но смеяться? Да никогда в жизни.
Мистер Скимпол не испытывал желания отпускать шутки. Его одежда промокла от пота, а части тела, покрытые сыпью и язвами, немилосердно чесались.
— Поймите,- взмолился он.- Промедление смерти подобно. Мне нужно, чтобы вы убили двух человек.
— Они плохие ребята, да?
— Ничего хорошего не сделали?
— Хамы?
— Говнюки?
— Скоты?
— Назовите имена, сэр. Давайте.
— Имейте в виду, я делаю это не из чувства мести,- осторожно заметил Скимпол.- Только для того, чтобы защитить свою работу.
— Полностью понимаем, сэр!
— Дальше можете и не говорить!
— Хорошо же. — Скимпол болезненно закашлялся, а Хокер с Буном сочувственно зацокали языками.- Директорат в опасности. По нашему следу пустили убийцу. Он — бывший агент Охранки. Мастер своего дела. И единственное, что нам о нем известно,- его кличка.
— Так назовите нам ее, сэр, скорее!
— Не держите кота в мешке.
— Откройте тайну! Скимпол громко сглотнул.

— Мангуст.
Хокер громко свистнул.
— У-у-у-у!
— Вы хотите, чтобы мы с ним разобрались, сэр? — спросил Бун.
— Отлупить его как следует? Альбинос слабо кивнул.
— Шли бы вы домой, сэр.
— Залезайте в кроватку, грелочку под бок и горячий ромовый пунш внутрь!
— Подождите,- поднял руку Скимпол.- Есть еще один.
— Ну-ну. И кровожадный же вы тип!
— У Директората есть враг в Уайтхолле.
— Эти политики все такие продажные гады!
— У них в глазах такой мерзкий блеск.
— Никогда не доверяйте им, сэр. Никогда.
— Его зовут Морис Тротмен. Он из министерства… Он хочет…- Скимпол шмыгнул носом.- Он хочет закрыть нас.
— Ох ты! — сочувственно вытаращился Хокер.- Вы чертовски злы на этого парня, да?
— Вы поругались, да, сэр? — спросил Бун.
— Подрались, да?
— Вы можете это сделать? — выдохнул Скимпол.- Можете убить их?
— Да провалиться мне, если не смогу! — воскликнул Бун.- А ты, Хокер?
— Точняк, старина. Честно говоря, у меня аж руки чешутся.
— Сэр, вы выбрали нужных парней! Лучше нас в шестом никого нет!
— Тут с Буном никто не сравнится, уж поверьте мне, он настоящий бойцовый петух, когда припечет!
— Сколько я вам должен? — спросил Скимпол.
— Должен? Нам? — Хокер изобразил непонимание.- Нам? Да что вы сказать-то хотите, сэр?
— Как только выполним работу, так и скажем, — пожал плечами Бун.
— А сейчас вы должны идти домой, сэр. Проведайте вашего сынка. Вы помрете, если останетесь здесь дольше.
— Но хоть намекните,- взмолился Скимпол.- Цену!
Бун просиял.
— Ой, думаю, вам вполне по карману будет, сэр. Вполне по карману.
— Мы с вами свяжемся.
Бун коснулся козырька кепки.
— Блям-блям!
Простившись таким загадочным образом, два жизнерадостных анахронизма исчезли во мраке. Дрожа от боли, смятения и холода, пытаясь не думать о том, какие именно силы он привел в действие, Скимпол поплотнее запахнул пальто и поплелся домой.

Разумеется, мистер Клеменс, ожидавший возле Монумента мистера Муна и его спутника, безо всякой задней мысли сделал все возможное, чтобы выглядеть максимально подозрительно. Если джентльмен беспокойно расхаживает взад-вперед перед двумя стоящими на земле зажженными фонарями и постоянно, без видимой нужды, роется в карманах, он имеет шанс привлечь к себе больше внимания, лишь повесив на шею плакат с изложенным крупными буквами намерением прямо сейчас нарушить закон.
Окрестная тьма внезапно извергла Эдварда и Сомнамбулиста.
— Простите, что заставили вас ждать,- произнес мистер Мун.
— Не стоит беспокоиться. Но если мы поторопимся, джентльмены, я буду весьма вам благодарен. Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше будет и вам, и мне.
— Мы готовы.
Клеменс провел их от Монумента к темному пролету лестницы, уходящей на станцию подземки « Кинг-Уильям-стрит» . Вход перекрывала железная решетка, запертая на висячий замок. Клеменс достал из кармана ключ, быстро отпер замок и взялся за решетку. Она протестующе заскрежетала, и все замерли, прислушиваясь, не привлек ли звук кого-нибудь.

Ничего не случилось.
Финансовый район города по ночам непременно пустел, поскольку банкиры, брокеры и дельцы разбегались по домам на ужин у камина. Кроме того, дело было в воскресенье, когда даже самые отъявленные трудяги сидят дома с женами и детьми или же — а лично мне известна по меньшей мере пара десятков случаев — с любовницами или сожительницами.
Последний раз мистер Мун побывал тут в компании Крибба. Уродец болтал без умолку, витиевато рассуждая об истории Лондона, рассказывая анекдоты о большом Камне, а также излагая самые невероятные истории о Монументе и колонне Нельсона. Однако сейчас, среди ночи, это место казалось каким-то призрачным, почти неузнаваемым, лишь огромная игла Монумента торчала молчаливым стражем, уподобившись сухопутному Фаросскому маяку.
Клеменс передал один фонарь Сомнамбулисту.
— Идите за мной.
Последний раз оглядевшись по сторонам на предмет слежки, все трое прошли сквозь ведущие во тьму врата, спустились по лестнице, миновали кассу и выбрались на пустую платформу. Сомнамбулисту сразу же почудился знакомый грохот, свисток и пыхтение локомотива, но стоило прислушаться внимательнее, и звук исчез. Клеменс поманил их за собой.
— Тут недалеко.
Он спрыгнул с платформы на рельсы.
— Вы уверены, что здесь не пустят поезда?
— В такой час? Мистер Мун вздохнул.
— Мы в ваших руках, мистер Клеменс.
Железнодорожник пошел вперед, остальные двинулись следом, покинув относительную безопасность платформы. Они направились в туннели, чей таинственный лабиринт простирался подо всем городом. Люди замечают обитателей этих туннелей лишь в виде однотонных мазков, проносящихся перед взором.
Иллюзионист вдруг ощутил потребность заполнить тишину.
— Мистер Клеменс? Вы суеверны?
— Да не то чтобы. Я человек практичный. Уравновешенный.
— Значит, предсказателям вы не верите? Ясновидцам?
— Да никогда не задумывался. А почему вы спрашиваете?
— Я знаком с одной ясновидящей.
— И что?
— И если она права, то сегодня город должен погибнуть.
— Да наверняка врет. Большинство из них шарлатаны, так что я бы не беспокоился.
— Может, и так.
Как показалось мистеру Муну, они прошагали по путям где-то с полмили, пачкаясь в грязи и копоти, покрывавшей стены подобно налету на гнилых зубах. Сомнамбулиста преследовало сильное ощущение слежки. До его слуха постоянно долетал шорох и царапанье мелких тварей, которым эти туннели служили домом. У развилки Клеменс резко остановился.
— Мы где-то на полпути между станциями. Вот тут шли работы, когда начались неприятности.- Он показал вперед.- Эти пути ведут к следующей платформе. А вот эти,- строитель показал на рельсы, уходящие в узкий туннель налево,- заброшены.
Клеменс двинулся дальше. Фонарь пытался разогнать тьму, с каждым шагом становившуюся все непрогляднее.
Пути оборвались в нескольких минутах ходьбы от главного туннеля. Строитель извинился.
— Работы прекратили в спешке.- Миновав остатки пути в грязи и глине, он кивнул на стену.- И вот почему.
В толще земли виднелась выкрашенная в зеленый цвет деревянная дверь. Если бы кто-то встретил нечто подобное наверху, то наверняка бы принял ее за вход в подвал или в цокольный этаж, где нет ничего страшнее дров, угля или кучи старого хлама. Здесь же, в конце туннеля, глубоко под землей, она выглядела чрезвычайно неуместно и потому наверняка не сулила открывшему ее ничего приятного.

Клеменс выглядел чрезвычайно довольным.
— Вот она.
Мистер Мун ничего не сказал. Несколько мгновений он постоял в нерешительности и потянул дверь на себя. За ней разверзлась тьма, глубокий вертикальный штрек, в глубине которого мерцал слабый свет. Сомнамбулист поднес фонарь поближе, осветив металлическую лестницу, прикрепленную к внутренней стене бездонной шахты.
Клеменс нервно хохотнул.
— Здесь я вас покину.
— Весьма вам признателен. — Эдвард протянул строителю горсть монет.- Вы очень помогли мне.
— Да с нашим удовольствием.- Железнодорожник заковылял в обратном направлении, явно торопясь убраться подальше.- Мистер Мун…
— М-м?
— Будьте осторожны.
Строитель исчез во внешнем туннеле. Эдвард проводил его взглядом.
— Пойдем на свет, — решил он и начал медленно спускаться, крепко держась за перила. Он окликнул друга: — Идешь?
Сомнамбулист отчаянно пытался изобразить, насколько он боится высоты. Однако в темноте его знаков все равно никто бы не разглядел.
— Не беспокойся,- беспечно произнес мистер Мун.- Слишком темно, потому не видно, как высоко мы находимся.- Он стал спускаться дальше, и великан последовал за ним. Будь он способен ругаться себе под нос, наверняка бы ругался.

Роджер Клеменс вынырнул из темноты на платформу и обнаружил там упитанного румяного человека. Он ждал его, держа в руке что-то вроде недоеденной булочки.
— Добрый вечер, мистер Клеменс.
— Мистер Макдональд…
Толстяк откусил изрядный кусок и шумно зачавкал, словно пес, роющийся в куче объедков.- Дело сделано?
— Подписано, запечатано, доставлено.
— Наконец-то. Мы уж начали сомневаться, что он вообще туда полезет.
— Знаете, он уже не тот. Лучшие его дни миновали. Поизносился. Выдохся. Потерял товарный вид.
— Я знаю,- улыбнулся Макдональд.- Именно поэтому он нам и нужен.
После спуска, показавшегося бесконечным, Эдвард Мун и Сомнамбулист вышли на свет. Великан с огромным облегчением вылез из последнего кольца лестницы, спустился на твердую землю и встряхнулся. Они огляделись, впитывая звуки, вид и запах «Любви».
Наконец Мун нарушил молчание.
— Признаться, я немного разочарован.
Сомнамбулист просто мрачно смотрел вокруг. Они находились в помещении вроде кладовой, полной пустых ящиков, старых бутылок и гнилых мешков. Естественно, пахло тут неприятно, будто где-то рядом валялось гнилое мясо. Мун подошел к двери.
— Будем надеяться, дальше дела обернутся поинтереснее.
Они оказались в большой круглой комнате, в тот момент пустой, но явно используемой как обеденный зал или столовая. Перед ними в дальнем углу залы стройными рядами стояли стулья и столы на козлах. Под галереей, предназначенной для публичных выступлений, висело огромное знамя. Символ, изображенный на нем, они видели уже неоднократно — черный цветок с пятью лепестками.
Мун не удержался от довольного восклицания:
— Наконец-то!
У Сомнамбулиста вид был не столь радостный: возможно, он уже почуял истинный смысл того, на что они наткнулись.
— Эдвард! — эхом раздался в комнате голос. Мун обернулся. Над ним стояла знакомая фигура.
— Я так рада, что ты пришел!
Мун рассмеялся от благодарности и облегчения. Может, у него даже слезы навернулись.

— Я так рада, что ты пришел!
Мун рассмеялся от благодарности и облегчения. Может, у него даже слезы навернулись.
— Шарлотта! Слава богу! С тобой ничего не случилось?
Мисс Мун блаженно улыбнулась.
— Все прекрасно. Никогда мне не бывало так хорошо. Хотя я была бы очень признательна, если бы ты не называл меня прежним именем.
Сомнамбулист встревоженно глянул на Муна.
— Прежним именем? — осторожно переспросил Мун, словно, затягивая разговор, мог каким-то образом оттянуть подступающее осознание истины.
— Та женщина мертва,- весело сказала его сестра.- Вместо нее родилась я. Отныне ты должен называть меня Любовью.
Мун был ошеломлен.
— Шарлотта!
— Я тебя хочу кое с кем познакомить.
Мун чуть попятился, словно отступал от опасного зверя, способного броситься в ответ на малейшее движение.
— Неужели? И кто же это?
— Это очень, очень близкий мой друг. Великий вождь. Герой. И мое вдохновение.
Наконец Мун начал понимать, что происходит.
— Значит, это он стоит за всем этим, — внезапно вскипел он. — Вдохновитель убийств Сирила Хонимена и Филипа Данбара. Тот, кто стоит за нападениями на Директорат и заговором против города!
— Он понравится тебе,- мягко сказала Шарлотта.- Уверена, вы прекрасно поладите.
— Что они с тобой сделали? Девушка подняла взгляд.
— Он здесь, Эдвард. Он все тебе объяснит.
На галерею выскользнул незнакомец. Он ждал снаружи, выбирая момент для наиболее драматичного появления. Гибкий и узколицый, он казался неприметным человечком с нечистой кожей, морщинистым и одутловатым лицом. Но, несмотря на эти недостатки, в нем ощущалось некое благородство, прирожденное достоинство. Когда он заговорил, его мягкий и глубокий голос запульсировал гипнотической силой. Обладатель этого голоса привык, чтобы ему безоговорочно повиновались, чтобы каждое слово его воспринималось с почтением и благоговением.
— Меня зовут,- сказал он,- преподобный доктор Тан.
Но вам, дорогие читатели, я лучше известен как рассказчик этой истории.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Боюсь, я был не до конца честен с вами.
Конечно, вы скажете, что мне следовало открыть вам правду с самого начала, с первых страниц. Но отложите ваш вердикт на время, не судите меня за то, что я утаил частности, переиначил фамилию-другую, соврал пару раз.
Я не называл вам своего имени, поскольку не хотел, чтобы вы сочли «Сомнамбулиста» пристрастным повествованием. Большая часть прочитанного вами — чистая правда. Я уже признался, где приукрасил или преувеличил, а где пришлось выдумать,- там же об этом и сказано.
Однако вы могли заметить некоторую неровность в изображении одного персонажа. Я старался хранить беспристрастность, но — господи ты боже мой! — как же я в конце концов возненавидел этого человека!
Тем не менее, когда мы снова встретились в огромном зале под «Любовью, Любовью, Любовью и Любовью», я вел себя предельно вежливо, хотя с трудом удерживался от соблазна позлорадствовать.
— Мистер Мун. Счастлив, что вы все же сумели сюда попасть.
— Мы знакомы?
— Эдвард,- упрекнул я его.- Как же вы могли забыть?
— Преподобный доктор Тан, — ответил он (чересчур иронично).

— Следует ли предположить, что это имя — не настоящее?
— Мое докторское звание — просто почетное,- признал я,- но, должен сказать, мне несколько обидно, что вы не помните меня.
Мун обратился к сестре.
— Кто этот человек?
Не могу похвастаться тем, что хорошо знал ее, но за время нашего чересчур краткого знакомства мисс Мун всегда поражала меня своим достоинством. Умная и миловидная и (после нескольких дней мягкого убеждения) откровенная сторонница нашего дела.
— Онгерой,- снова сказала она.- Вождь и величайший друг.
Я вспыхнул от этой незаслуженной похвалы.
— Вы и правда меня не помните? Мун покачал головой.
— Никогда прежде вас не встречал.- Он повернулся к Сомнамбулисту.- Ничего не напоминает?
Великан пожал плечами. Я был возмущен.
Я чувствовал себя обманутым. Я много лет ждал нашей встречи, предвкушал ее с болезненным возбуждением, как ребенок Рождество. Сколько раз я представлял идеальную версию нашего разговора, в которой я представал великодушным победителем, остроумным, мудрым и вдохновенным. Я намеревался ослепить его.
Но я ожидал, что Мун узнает меня сразу, что Сомнамбулист съежится от страха, что оба станут говорить со мной уважительно, как с опасным противником, врагом, которого надо бояться. Вместо этого они тупо таращились на меня, как на какого-нибудь вонючего нищеброда, который клянчит у них на улице деньги.
И я назвал им свое настоящее имя.
Здесь я его повторять не могу. Это прозаическое, обыденное имя, не достойное человека моих талантов и амбиций. Можете продолжать думать обо мне (если вы вообще решите обо мне думать) как о преподобном докторе Тане.
Сомнамбулист усмехнулся, но Мун все равно не узнавал меня. Великан нацарапал что-то на своей дощечке, и в глазах Эдварда мелькнула искорка понимания.

КАНАЛИЗАЦИЯ

Мистер Мун рассмеялся — этот жалкий человечиш-ка действительно смеялся надо мной!
— Конечно,- воскликнул он и продолжил свою речь чрезвычайно приукрашенным рассказом о том, как (будучи куда моложе) я попытался ограбить Банк Англии, но по ошибке прокопался в лондонскую канализацию.
— Я много месяцев пытался вспомнить ваше имя. — Он еле сдерживал смех.- Даже миссис Гроссмит вспомнить не смогла, хотя она-то мелочи помнит прекрасно.
Думаю, я высказался насчет сомнительной предусмотрительности Муна, раз он так нагло говорит со мной, попав в мое подземное логово безоружным, находясь полностью в моей власти.
Он потребовал объяснений, и я, как только сумел взять себя в руки, ответил ему. Я сказал этим двоим, что иерархия существует даже среди преступников и что после вышеописанного прискорбного инцидента я сделался мишенью для насмешек в преступном сообществе. Искусно избегая жалости к самому себе, изящно балансируя между пафосом и твердостью, я сказал им следующее:
— Я устал быть самым мелким из мелких проходимцев и решил изменить себя. Можно сказать, я основал религию.- При этих словах я хихикнул, полагая сказанное блестящей иронией.
Шарлотта улыбнулась (милая девочка), но эта парочка стояла с каменными лицами.
— Наше общество расшатано, мистер Мун. «Любовь» нашла выход.
— Ну, так поделитесь,- зевнул он.- Только не очень долго.
Он говорил со мной, словно с ребенком, и хотя его отношение обижало меня, я решил пока спустить ему эту наглость.

— Вы тоже часть этого выхода,- тщательно выговорил я.- Я не просто так вызвал вас сюда.
— Я пришел сюда по собственной воле. Вы тут ни при чем.
Признаюсь, я не сдержал восторженного вопля по поводу его неосведомленности (хотя, кажется, мне удалось скрыть свой восторг кашлем).
— Нет-нет,- мягко поправил его я.- Это я привел вас сюда.
Трое ждали у двери на галерею, чтобы сделать свой ход. Я поманил их к себе.
Мистер Клеменс. Миссис Хонимен. Томас Крибб.
— Это я разложил перед вами все эти намеки, Эдвард, и вы пошли по следу, как я и предполагал.
На его лице промелькнуло что-то подобное страху, когда последние детали разгадки встали на место. Не могу сказать, что в этот момент Мун оценил весь масштаб ловушки, в которую его искусно заманили. Но он был так очаровательно сломлен, что, наблюдая, как до него постепенно доходит вся глубина его провала, я просто не смог не рассмеяться.
Что бы вы ни думали, я не полностью лишен сочувствия. Мун испытал серьезное потрясение, и даже Сомнамбулист — это изваяние с острова Пасхи — был просто ошеломлен моим небрежным откровением.
Отослав Крибба, Шарлотту и прочих, я проводил моих гостей в скромный кабинет, где предложил им еду и напитки и пообещал все объяснить. Сомнамбулист явно обрадовался угощению, но Мун довольно резко отказался. Он отодвинул тарелку и раздраженно заявил:
— У меня есть вопросы.
— Мы здесь,- сказал я,- строим будущее. Новое общество, вдохновленное идеями Пантисократии.
— А почему для осуществления этих идей необходимы убийства?
— Моя совесть абсолютно чиста. То, что я делаю, я делаю исключительно ради бедных и обездоленных нашего великого города, ради нищих, попавших в изгои общества, оттесненных на обочину жизни независящими от них обстоятельствами. Эти «отбросы общества», если угодно, призраки из плоти и крови. Кроткие, мистер Мун, кроткие наследуют Землю!
— Люди вроде Спейта.
— Именно так.
— Спейт, которого я видел на прошлой неделе,- довольно гневно сказал он,- уже не тот человек, которого я когда-то знал.
Я пытался заставить его понять.
— Он изменился. Он нашел лучший путь в жизни.
— Что бы вы ни сделали с ним, вы сделали это и с моей сестрой.
— Она пришла к нам добровольно. Когда она поняла, что пребывала во тьме, «Любовь» вывела ее из мрака на свет. Все, чего мы жаждем, это жить согласно принципам Пантисократии. И мы очень близки к осуществлению нашей идеи. Многие ли в истории могли этим похвастаться? Мы собираемся построить рай на земле, мистер Мун. Почему вы чините нам препятствия?
— Потому что вы совершали убийства, обманывали и растлевали людей. Потому что вы извращенный неудачник, уверенный, будто можно перекроить мир по собственному желанию.
Мне стало немного не по себе от этих тяжелых слов, и Мун мгновенно воспользовался моим временным замешательством.
— Вы убили Варавву.
— Мы просили его присоединиться к нам.
— К вам? Что делать убийце в раю?
— Вы никогда не считали его безнадежным. Мы тоже.
— Но он отказался?
— Похоже, он предпочел умереть во тьме.
— А Мейрик Оусли?
— Мейрика мы направили туда наблюдать за ним. Варавва много знал о наших операциях.
— Поэтому вы его и убили?
— Причина не в том, что он мог рассказать вам правду.

— Поэтому вы его и убили?
— Причина не в том, что он мог рассказать вам правду. Но он сделал бы это слишком рано. Признаюсь, меня удивляет,- продолжил я,- что вы не спросили меня о Сириле Хонимене. В конце концов, именно его смерть навела вас на наш след.
Мун недоуменно посмотрел на меня.
— Никаких соображений на этот счет? — мягко произнес я.- Никаких изящных теорий? Никаких блестящих выводов, наконец?
— Ну, так расскажите же мне! — едва не закричал он.
— Это был крючок, Эдвард. Извращенное, гротескное преступление, которое должно было привлечь ваше внимание. Представление, перед которым — мы это знали — вам не устоять. Идеальный способ привлечь вас к нам.
— Так вы хотите сказать, что все это ради меня? Постановка?
— В общем и целом, да.
— Значит, люди погибли,- плюнул Мун,- ради нашего дурацкого разговора?
— Не надо быть таким эгоистичным. Миссис Хонимен и миссис Данбар не испытывали особой любви к своим бесполезным сыновьям. Они хотели убрать эти болезненные наросты, срезать их как можно скорее, как срезают уродливые бородавки. Мне кажется, им это было даже приятно.
— Миссис Хонимен. Миссис Данбар. Вряд ли их назовешь отбросами общества.
— Готов признать, что временами «Любовь» испытывала материальные затруднения. Нам требовались деньги. Вышеупомянутые дамы оказались полезными активами.
— И где они?
— Они не подходят для рая,- спокойно признался я.
— А Муха? Он тут при чем?
— Это порыв вдохновенного безумия, который, по моей мысли, также должен был вас привлечь. Откуда нам было знать, что вы его убьете?
— Ладно, вот я здесь. И что дальше? Неужели все это затеяно только ради того, чтобы меня унизить?
— О! Не стану притворяться, что не рад этому. Но моя цель больше, чем просто месть.
— Чего же вам надо?
— Эдвард,- я улыбнулся,- я хочу, чтобы вы к нам присоединились.

Миссис Гроссмит (которой вскоре предстояло стать миссис Бардж) внезапно проснулась перед рассветом, сама не понимая почему. В комнате было тихо, хотя из соседнего сада доносилась вечная птичья песнь, неумолчные арии и гимны пернатого племени. Большую часть жизни миссис Гроссмит поутру первым делом задавалась вопросом: отчего же они всегда так веселы? Но после встречи с Артуром она постигла ответ. Подумав о нем, от удовольствия она коротко вздохнула — вышло нечто среднее между всхлипом и счастливым стоном. Она потянулась, чтобы коснуться его, но обнаружила только пустую постель, еще теплую, но прискорбно покинутую женихом.
— Артур?
Если вы разделяете викторианское негодование по поводу того, что влюбленные делят ложе до заключения брачных уз, то держите его при себе. Я не приемлю этого устаревшего ханжества и смею вас заверить, в новом государстве Пантисократии места вашему морализаторству не найдется. Угнетающие принципы наших отцов и дедов канут в небытие, и их сменит нечто куда более живое, прекрасное и настоящее. Человеческая природа, освобожденная из тюрьмы, созданной обществом для себя самого в искренней ненависти к себе, будет процветать. В новом веке мы все уподобимся Эммелине Гроссмит и Артуру Барджу.
Домоправительница забеспокоилась. У нее шевельнулось первое слабое подозрение, что предстоящий день полетит кувырком, и сразу же веселое чириканье птиц у кормушки перестало ее вдохновлять. Она села в кровати, подоткнула под спину подушки и стерла с глаз жесткие хлопья вещества, которое скапливается в уголках век во время сна.

Не в силах удержаться, она сунула крошки в рот и принялась задумчиво их жевать, но привычный ритуал не помог ей поднять настроение. Она снова позвала:
— Артур!
Дверь в спальную открылась, и появился ее жених — умытый, выбритый и полностью одетый.
— Да, голубка моя, ангел мой!
— Еще рано. Что ты делаешь?
— Я разбудил тебя?
— Артур, мне тревожно.
— Не волнуйся, дорогая. Я просто выйду на часок. Есть небольшое дельце, которое требует моего присутствия. Надо кое-что сделать. Так, мелочь, недостойная твоего внимания.
Холодная, взвешенная манера, с которой он произнес эти слова, нарочитая небрежность сразу же убедили ее, что ее подозрения верны: чего бы ради ее возлюбленный ни поднялся так рано, дело это не может не тревожить ее — более того, оно начало ее пугать.
Бардж подошел к постели, сел рядом с любимой, погладил ее по щеке.
— Поспи еще немного. Я ненадолго. И когда я вернусь, у меня будет для тебя сюрприз.
— Сюрприз?
Он положил палец на ее губы.
— Потерпи — и увидишь.
Миссис Гроссмит позволила утешить и уверить себя и даже сумела на время заглушить острое чувство надвигающейся катастрофы. Артур отправился улаживать свое таинственное дело, а она вернулась в постель, чтобы предаться сну. Она задремала, потом заснула, и сны ее были беспокойными и черными.
Жаль, что добрая женщина вообще пережила такой кошмар,- но еще хуже, что этот смутный, неоформленный ужас оказался детским лепетом по сравнению с ужасами реального мира.

Артур Бардж подозвал кеб и приказал кучеру отвезти его на Пикадилли-серкус. Он долго откладывал дело — достойное порицания упущение со стороны человека, всегда гордившегося своим профессионализмом и точностью.
Оказавшись на Пикадилли, Бардж остановил кеб и вышел. Предмет его забот находился не здесь, но он не желал давать кучеру точного адреса. Расплачивался он, отвернувшись. Это не позволит вознице потом опознать седока.
Бардж отошел от кеба, подождал, пока тот уедет, и направился к Сент-Джеймс-парку. Стояло раннее утро, только-только рассвело, улицы были по большей части пустынны, если не считать бедолаг, которые провели ночь в подъездах или сточных канавах. Бардж проходил мимо, не глядя — еще чего! Подобное зрелище являлось привычным и повсеместным, но такого никогда не будет в Пантисократии.
Бардж подошел к границе Сент-Джеймс-парка, свернул на неширокую улочку рядом с Пэлл-Мэлл и остановился перед скромным домом. Пластинка возле дверного звонка гласила:

КЛУБ ВЫЖИВШИХ
ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА

Нечего и говорить, что Бардж в клуб не входил.
Он достал из кармана пиджака тонкий металлический предмет, ощетинившийся острыми, зубчатыми остриями. С осторожной ловкостью человека, не раз проделывавшего подобное, он вставил инструмент в замочную скважину, повернул его сначала в одну сторону, потом в другую, пока замок не открылся с громким щелчком. Как можно тише Бардж потянул дверь на себя.
Он проскользнул в коридор. Перед ним лежала курительная, откуда доносился поток душераздирающих всхрапов и свистов. Бардж заглянул в комнату и увидел в кресле старика, дремлющего со вчерашним номером «Тайме» на коленях. У его ног стоял полупустой графин виски.
Бардж двинулся к концу коридора. Там, как он знал, располагалась комната мистера Дэдлока. Он наблюдал за клубом в течение многих недель, придя наконец к выводу, что членами этого заведения являются самые странные люди в Лондоне.

Он наблюдал за клубом в течение многих недель, придя наконец к выводу, что членами этого заведения являются самые странные люди в Лондоне. Все, кто входил туда или выходил оттуда, выглядели сбежавшими с гравюр Хогар-та: персонажи едва ли трехмерные и настолько гротескные, что в них с трудом верилось. Однажды он увидел и Дэдлока, тот сидел в курительной, раздетый до пояса. В этом окружении он казался почти нормальным, и это многое говорило о его одноклубниках.
Бардж попытался открыть комнату Дэдлока. Оказалось, этот дурак не запер ее, и она отрылась легко. Начальник одного из штабов Директората раскинулся на постели, исходя потом, и бормотал что-то во сне. Кровать стояла в большом алькове у окна, утренний ветерок шевелил занавеску. Обнаженное тело спящего прикрывали простыни, но белые шрамы на груди виднелись даже в темноте.
Подойдя к постели, Бардж сунул руку в карман и извлек нечто вроде хирургического скальпеля. Беспечно, как дантист, осматривающий десятого за день пациента, он склонился над жертвой.
За всю свою карьеру Артур Бардж убил тридцать мужчин, семнадцать женщин и двух детей (близнецов). За это время он выработал определенные привычки и суеверные ритуалы, главным из которых был следующий: прежде чем перерезать жертве горло, он заглядывал ей в глаза. Это делало убийство более реальным, придавало ему какой-то пикантный привкус.
Свободной рукой он встряхнул Дэдлока. Тот мгновенно открыл глаза. Неповоротливый со сна, он начал было отбиваться, но убийца легко уложил его назад. Отчаянно брыкаясь, Дэдлок пытался позвать на помощь, но человек с оттопыренными ушами занес нож. Затем, словно корова, смирившаяся перед тесаком забойщика, Дэдлок замер. Бардж двинул клинок вниз, целясь в горло жертвы и предвкушая, как припишет еще единичку к своему счету трупов, и думая, сколько же еще их будет до того, как он окончательно уйдет на покой, как раздался апокалиптический звон разбитого стекла и что-то прыгнуло в окно.
Точнее, не одно что-то, а целых два.
Выпутавшись из занавесок, небрежно стряхивая осколки, в комнату вступили две совершенно невероятные фигуры.
— Привет, сэр!
— Надо же, Артур!
Бардж от неожиданности выронил нож. Дэдлок с трудом сел в постели, глотая воздух ртом и внезапно обретя надежду на жизнь.
Бардж уставился на двух незваных гостей, слишком ошеломленный, чтобы сразу найти слова.
— Кто вы такие? — наконец выдавил он.
— Я Хокер, сэр. А он — Бун. Старосты одновременно осклабились.
— Добрый вечер, мистер Дэдлок. Уж простите нас, что мы вот так ввалились.
Дэдлок вцепился в случайно подвернувшуюся подушку.
— Вы… вас послал альбинос?
— Конечно! Он ведь ваш приятель?
— Старина Скимпи чертовски крут.
— Тип-топ!
Приблизительно тогда до Артура Барджа начало доходить, что тут происходит. Он метнулся было прочь, но высокий схватил его за плечи и стал крепко толкать к дальней стене комнаты. Бардж пытался отбиваться, но незнакомец как бы мимоходом сломал ему правую руку. Бардж заорал от боли, и Хокер начал насвистывать какую-то мелодийку.
— Спасибо, — еле выговорил Дэдлок. Его слова едва расслышали за воплями его несостоявшегося убийцы.
Бун коснулся козырька кепки.
— Да с удовольствием, сэр.
Они с Хокером быстренько выпихнули Барджа в окно, затем удалились тем же путем сами.
После короткого молчания Дэдлок спрыгнул с постели и выглянул из разбитого окна. В комнату, недоумевая, вошел бровастый старик. Волосы у него торчали дыбом.
— Что тут происходит? Вы в порядке? Дэдлок едва удостоил его взгляда.

— Какой же тут ужасный беспорядок! — простонал старик.
— Меня чуть не зарезали в собственной постели.
— Прискорбно это слышать.
— Принесите мне бренди, — рявкнул Дэдлок. — Сдается мне, день преподнесет еще худшие сюрпризы.
Старик почтительно дернул бровями.
— Очень хорошо, сэр.

Когда Артур Бардж пришел в себя, Хокер и Бун смотрели на него, осклабившись, как пара горгулий со здания начальной школы. Шпагат, которым его привязали к креслу, глубоко врезался в его запястья и щиколотки. Кроме яркого света, бьющего в лицо, вокруг было темно.
— Рад, что вы пришли в себя, сэр. Правда, чудесно видеть его, Хокер?
— Замечательно, Бун!
— Кто вы? — проскулил Бардж.- Чего вам надо?
— Он не слышал о нас, Бун.
— Не слышал о нас? Я разочарован. Я-то думал, мы живая легенда.
— Тупой старый хрен.
— Сколько вам заплатили? — в отчаянии спросил Бардж.- Сколько бы ни было, даю вдвое!
— Словами-то не бросайтесь, сэр.
— Чего вы хотите?
— Боюсь, нам велели устроить вам нагоняй.
— Нагоняй?..
— То есть отлупить вас хорошенько.
— Отдубасить как следует. Бардж заплакал.
— Пожалуйста…
— Как вас зовут, сэр?
— Зовут?
— Зовут,сэр.
— Артур Бардж. Мое имя Артур Бардж.
Бун разочарованно кивнул своему спутнику. Хокер стал рыться в карманах своей куртки, пока не достал огромный нож — раза в три больше того, которым Бардж намеревался зарезать Дэдлока, и слишком большой, чтобы поместиться в кармане куртки Старосты.
Бардж задергался в ужасе, по ноге потекла горячая жидкость.
— Ха! У Хокера новый перочинный ножичек!
— Это обалденный ножик, сэр. Смотрите — у него открывашка есть, и штопор, и всякие прочие штучки.
Бардж зарыдал.
— Назовите ваше имя, сэр.
— Я уже сказал — меня зовут Артур Бардж.
Бун еле заметно повысил голос.
— Дурака не валяйте, сэр.
— Прошу вас! Умоляю, я…
— Имя, сэр. Ваше настоящее имя.
У Барджа не осталось выбора, кроме как сказать правду и отдать себя на сомнительную милость этих тварей. Странно, после стольких лет назвать наконец свое имя вслух, снова обладать им оказалось действительно приятно. Он простонал:
— Я Мангуст. Бун просиял.
— Спасибо, сэр! Вы же понимаете, нам надо было убедиться.
Они рассмеялись.
Хокер склонился над мистером Барджем и с огромным удовольствием начал отпиливать ему голову.

Здесь я должен поднять руки и признаться, что как минимум отчасти виноват во всех этих неприятных событиях. Директорат следовало остановить: они слишком уж пристально заинтересовались нашей деятельностью, и после провала этого старого козла Слаттери я послал по их следу «спящего» агента Охранки, скрывавшегося под именем Артура Барджа. Я доверил Дональду заботу о деталях, и он, боюсь, несколько переусердствовал. Естественно, я отнюдь не собирался заходить так далеко и заставлять бедную миссис Гроссмит страдать. Но откуда же я знал? Я человек важный, и делегирование полномочий есть неотъемлемое зло моего положения.

Но откуда же я знал? Я человек важный, и делегирование полномочий есть неотъемлемое зло моего положения.

Как бы я ни наслаждался, рассказывая Муну о том, как легко я манипулировал им, объяснения начали меня утомлять.
Мун сплюнул.
— Вы хотите, чтобы я к вам присоединился?
Его лицо приобрело любопытный лиловато-кирпич-ный оттенок праведного негодования.
— Когда увидите то, что я намерен вам показать, вы поймете.
Я неторопливо двинулся к выходу из комнаты, уверенный, что Мун с приятелем последуют за мной, ведомые не только страхом и любопытством, но и самым основным и первобытным желанием каждого человека — узнать, чем все кончится.
Меня давно очаровывал подземный Лондон, его тайные подземелья и темные глубины. С тех пор как я вырвал бразды правления фирмой «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь» у ее мерзкого директора, мы с Дональдом Макдональдом создали под нашей штаб-квартирой целый мир. Мы построили глубокие склепы и чертоги, призванные служить укрытием и убежищем от смятенного мира, расположенного наверху.
Я повел Муна и Сомнамбулиста на галерею над большим залом. Зал был полон моих людей, стоявших плечом к плечу. Зал кипел жизнью, его переполняла Любовь. Перед нами стояли отвергнутые Лондоном несчастные: бедняки, уродцы, обездоленные, покинутые, оборванные, лишенные надежды — все отбросы города. Мое появление приветствовал могучий рев, на который я ответил скромным поклоном и небрежным взмахом руки.
Мун глядел сверху вниз на собрание, несомненно пытаясь высмотреть среди них свою сестру, Томаса Крибба или мистера Спейта.
— Так много,- прошептал он.- Я и понятия не имел, что их столько.
— Любовь собирает свои ряды, — сказал я, не сумев (признаюсь) полностью скрыть свою гордость. — Рядовые Пантисократии.
— Рядовые? — снова ощетинился Мун.- Зачем раю солдаты? Зачем жестокость? Зачем смерть? Почему вам просто не забрать своих последователей и не уйти? Построить свой рай на берегах Сасквеханны и оставить всех прочих в покое?
Я поражался тупости этого человека. Несмотря на все, что я ему рассказал, он до сих пор не осознал сути.
— Сасквеханна? — Я постарался не выказать презрения.- Вы и правда верите, что мы собираемся в Америку?
— Но ведь таков был план Колриджа, кажется?
— Америка не годится. Это развращенная страна.
— Тогда где же?
— Здесь, Эдвард. В городе.
— Я думал, вы ненавидите Лондон.
— Ни один город не безнадежен. Мы перестроим его. Начнем с нуля. Построим новый город, где будут жить пантисократы. Я даю Лондону второй шанс.
— Ачто будет с теми, кто не подходит вашей утопии? Мне пришлось быть честным.
— Эти будут преданы мечу.
Мун сказал что-то предсказуемое по поводу моих умственных способностей. Я ответил, что он недальновиден, и терпеливо объяснил ему, что мы очистим город и все начнем с нуля.
— А что было бы, если бы ваш драгоценный Колридж узнал об этом? Сомневаюсь, чтобы он простил такое кровопролитие.
Меня душил истерический смех, и я лишь титаническим усилием сумел взять себя в руки. Я спокойно сказал Муну, что хочу познакомить его со своим начальником, председателем совета директоров.
— Я думал, председатель — вы,- бросил он.
Я не ответил, но покинул галерею и повел их из зала в глубину системы подземных туннелей, на самый нижний уровень, в большую запертую комнату в самом недоступном месте «Любви», в нашу святая святых.

Дверь была заперта на висячие замки, забрана цепями, и небольшая надпись гласила, что это владение «председателя совета директоров».
Я отпер дверь и пригласил своих гостей за порог. Они явно не ожидали ничего подобного скрывавшемуся за дверью величию. Даже я, привычный к этому зрелищу, всегда чувствовал благоговейный восторг и казался себе маленьким и ничтожным.
Огромная металлическая сфера заполняла комнату. Огромное железное яйцо со стеклянными иллюминаторами, которые жадно лизала липкая и вязкая желтая жидкость. К одной стороне был присоединен небольшой паровой двигатель. Его рабочая часть была анатомически открыта, его трубы и металлические контуры извивались подобно пуповине между двумя машинами. Все невероятные современные технологии электричества и пара, все клапаны и ползунки двигателя, его кривошипы и поршни, насосы и маховики, цилиндры, уплотните льные кольца и амортизаторы служили сфере.
Но не сам этот объект вызывал такой восторг, а то, что находилось внутри сферы,- ее единственный постоялец.
В сфере плавал старик, одетый в костюм, устаревший лет на сто. Его жидкие седые волосы пожелтели от никотина и старости, кожа была нечистой, местами порванной и выказывающей первые признаки разложения. Он был узнаваем безошибочно. Первый поэт своего времени.
Думаю, Мун понял это сразу. До Сомнамбулиста дошло чуть позже. Строка стихотворения сама собой всплыла у меня в памяти: «О, когда б я вспомнил взоры девы, певшей мне во сне»[30].
Мун ахнул, и с некоторым удовольствием я увидел, что он наконец постиг полное величие моих деяний.
— Но как такое возможно?
— Гальванизм,- торжествующе сказал я.- Чудеса электричества и пара.
Сомнамбулист что-то бешено карябал на своей доске.

МОГИЛЬНЫЙ ВОР

Я пожал плечами, поскольку был выше этой жалкой морали.
— Я освободил его. Несомненно, он был бы мне благодарен.
— Он какой-то… поврежденный,- неуверенно проговорил Мун.
Сомнамбулист уставился на руку старика сквозь одно из окошечек в сфере.

ШВЫ

— Когда я его откопал,- объяснил я,- некоторые части его тела сильно разложились. Их пришлось заменить. .. Конечно, по возможности мы использовали части тел его друзей. Левая рука принадлежала Роберту Саути. Несколько пальцев ног мы позаимствовали у Чарлза Лэма[31]. Другие органы, о которых лучше не говорить, взяты у покойного мистера Водсворта.

ЧУДОВИЩЕ

— Я бы сказал, существо из заплаток,- ответил я.- Но я не чудовище. Я спаситель. Владыка Пантисократии.
Мун был просто пригвожден к месту.
— Что это за жидкость?
— Околоплодные воды. Или наилучшее приближение к ним, насколько мне удалось достичь. «Затем, что он накормлен медом и млеком Рая напоен».
— Он жив?
— Спит. Восстанавливает силы. Я часто задаю себе вопрос: что он видит во сне? Какие, возможно, чудеса ему снятся! — Я показал на нарочито большой красный рычаг на боку сферы. — У меня есть способ разбудить его.
Все трое мы смотрели сквозь окошечко на лицо этого замечательного человека, этого титана поэзии и философской мысли — последнего человека, о котором говорили, что он читал все.

Он невозмутимо плавал в золотистой жидкости, величественный, несмотря на вызванные пребыванием в могиле недостатки внешности.
Мун смотрел, и слезы выступали у него на глазах.
— Я понял,- прошептал он.- Простите меня. Вы были правы.
Может, после этого вы станете думать обо мне хуже, но когда я услышал от него эти слова, я захлопал в ладоши, запрыгал и завопил от ребячьей радости.

Миссис Гроссмит снова проснулась уже ко времени завтрака, несколько часов спустя после того, как ее жених ушел из дому. Она сонно потерла глаза, яростно почесалась и готова была уже выбраться из постели и приготовить чашечку чая, когда услышала доносящиеся с кухни непонятные звуки — детский смех и мужские голоса, грубые и незнакомые. Она вооружилась первым попавшимся под руку тяжелым предметом (не найдя ни кочерги, ни вазы, она была вынуждена взять ночной горшок) и на цыпочках вошла в соседнее помещение.
Перед плитой сутуло сновали две невероятные фигуры — взрослые мужчины, одетые как школьники. Они играли с мягким, круглым предметом, пиная его друг другу, будто футбольный мяч. Предмет при этом хлюпал.
Тот, что был покоренастее, ухмыльнулся ей, когда она вошла.
— Привет, миссис Гро!
— Привет, миссис,- сказал второй, повежливее.
— Надеюсь, мы не разбудили вас? Мы тут немножко поиграли в мячик.
— Погоняли мяч самую малость!
И туг миссис Гроссмит увидела, что же это был на самом деле за мяч. Странно, подумала она, глядя словно издалека, как будто что-то отвлекло ее от ужаса зрелища, странно, что, отделенная от тела, человеческая голова кажется намного меньше, чем когда сидит на плечах. Она попыталась закричать, но не сумела выдавить ни звука.
— Увы, дурные новости, миссис,- вежливо сказал Бун.- Ваш жених был профессиональным убийцей, известным своим хозяевам под кличкой Мангуст. Боюсь, нам с Хокером пришлось хорошенько отлупить его.
— Мы ему башку отпилили,- хихикнул Хокер.- Чуть не сдохли от хохота.
— Но я не стал бы беспокоиться,- просиял Бун.- Это дело житейское.

Где-то в это время я совершил первую свою ошибку.
Мун изменился. Цинизм его растаял прямо на глазах. Логик, прозелит рационализма и основательности — всего, что делало его самим собой,- испарился. На его месте стоял новообращенный, новый святой Павел, явившийся из Дамаска Кэннон-стрит.
В такой реакции на встречу с председателем не было ничего необычного. Спейт, Крибб и сама сестра Муна узрели истинный свет только после того, как увидели спящего.
— Я вижу,- тихо сказал Мун.- Я вижу.
Я пытался не показать удовлетворения — так же, наверное, как некогда Иисус, после того, как Фома перестал совать пальцы в его раны.
— Теперь вы поняли?
Мун смотрел на меня со странным почтением. Все признаки его прежней презрительности исчезли. Может, мне следовало понять, что я принимаю желаемое за действительное, но в тот момент все казалось мне таким правильным.
Потрясенный резким преображением своего друга, Сомнамбулист был готов уже написать какое-то возражение, какие-то жалкие слова сомнения, но, по здравом размышлении, придержал свое мнение при себе.
— Я польщен,- сказал Мун, затем с большим нажимом, словно я мог усомниться в его искренности, продолжил: — Правда. Я польщен. Все, что вы сделали для меня… Поставив меня лицом к лицу с этим… Такие усилия, чтобы показать мне правду. Я в долгу перед вами.
Я облизал губы.

.. Такие усилия, чтобы показать мне правду. Я в долгу перед вами.
Я облизал губы.
— У меня есть миссия для вас.
Дрожа от возбуждения, я объяснил, что он должен сделать. Я хотел, чтобы иллюзионист стал гласом Пантисократии во внешнем мире, главным вестником нового порядка, оратором Летней Страны. Как и все великие вожди, я сознавал пределы своих возможностей. Кто станет слушать меня — неудачливого вора, бывшего заключенного, серийного неудачника? Я на собственной шкуре испытал жестокость общественного мнения, его извращенность, тупую глухоту, когда не слышат вести и смеются над вестником.
Мун был иным человеком. Его они послушают — прославленного детектива, звезду Театра чудес, былой столп общества!
Загвоздка таилась только в этом «былом». Я надеялся, что он сохранил достаточное влияние, чтобы его услышали, но меня интриговало сползание этого человека к краю. Он превращался в отброс общества. Осознанно или нет, Эдвард Мун становился одним из нас.
— Отпустите меня,- сказал он.- Прошу вас. Позвольте мне распространить весть. Люди должны быть готовы. Город должен быть готов принять Пантисокра-тию.
Это была убедительная игра, и, не сомневаюсь, она далась ему легко. Возможно, вы считаете меня глупцом, но момент был такой, я верил, что иначе и быть не может, так что вам придется меня простить.
Я отпустил его.
Я дал ему четырнадцать дней на возглашение вести миру, две недели на то, чтобы воспламенить город. Но даже в своем возвышенном состоянии духа и веры я не мог полностью обманываться — в закоулках моего разума таилось сомнение.
— Вы пойдете один,- сказал я, и, когда Мун было запротестовал, я жестом перебил его.- Сомнамбулист еще не обратился. Он останется с нами, пока не познает истинную суть вещей.
Мун еще немного поспорил, но в конце концов сдался и согласился оставить друга под землей. Возможно, они обменялись какими-то тайными знаками, жестами, что успокоило тревоги великана и убедило его в притворстве Муна.
Мне хотелось бы думать, что он хотя бы отчасти поверил мне, что, как бы цинична ни была его игра, в нем оставалась хоть какая-то порядочность и он все же признавал мою правоту. Наивно, я понимаю. Я был слишком наивен и доверчив. Но вот такой я дурак. Мне всегда нелегко было сладить с циничными предателями вроде Муна.
Я оставил председателя спящим и велел проводить детектива наверх (я поручил эту честь Дональду Мак-дональду и Элси Бэйлис, однорукой уборщице). Мы тепло пожали друг другу руки перед расставанием.
— Четырнадцать дней? — спросил он, видимо все еще кипящий, переполненный верой.
— Две недели. Даю слово.
Он поблагодарил меня и пошел прочь. Сомнамбулист смотрел ему вслед, и в его молчаливых глазах мелькали искорки страха.
— Не бойтесь,- сказал я, легко прикоснувшись к его плечу.- Вы вскоре познаете истину.
Мы вернулись к председателю. Несмотря на его сон, я был уверен, что он осознает мое присутствие, понимает, кто я такой, и питает ко мне благодарность. Иногда я даже надеялся, что он любит меня. Я тихо проговорил в окошечко:
— Четырнадцать дней. И ты вступишь в Летнюю Страну.
В дверь коротко постучали.
— Преподобный доктор!
Я повернулся к видению в шифоне и кружевах.
— Шарлотта.
Она изобразила тонкую улыбку.
— Зови меня Любовь.
— Конечно,- сказал я, немного растерянный.
— Я взволнована. — Ее чарующий музыкальный голос, думается мне, в прежние времена заманивал моряков в сети смерти, в течение долгих поколений увлекал мореплавателей на скалы.

— Мой брат. Ты его отпустил?
— Теперь он один из нас. Тысячная Любовь вернулась на поверхность, дабы распространить добрую весть.
Шарлотта встревожилась.
— Он прикидывался. Он солгал!
— Что?
— Я знаю своего брата. Он вернулся не для того, чтобы нести весть. Он приведет сюда полицию, армию! Он уничтожит нас! Ты унизил его, и он жаждет мести!
— Я не сомневаюсь в его искренности,- настаивал я, хотя уже видел трещины в своей уверенности, и они с каждой минутой становились все шире. — Он изменился!
— Чушь,- отрезала Шарлотта.- Он предаст тебя! Ты послал в мир не Крестителя, а нового Иуду!
Как я заметил, верные, узревшие председателя, после этого в качестве побочного эффекта становились более красноречивыми и многословными.
— Ты уверена?
— Бесспорно.
На какое-то мгновение я растерялся.
— Что же нам делать?
— Привести план в действие. Забудь о четырнадцати днях. Сделай это сейчас.
— Но мы не готовы!
— Ты планировал это в течение долгих лет. Конечно же, мы готовы! Кстати, я уже отдала команду остановить поезда.
— Без моего позволения?
— Извини. Мне показалось, что так будет лучше. Времени нет. Поезда подземки сегодня не станут нам помехой.- Она посмотрела на моего спутника.- Еще вот что. Сомнамбулист. Мой брат вернется за ним. Он может оказаться нам полезным в качестве… рычага.
Для того чтобы усмирить Сомнамбулиста, понадобилось двадцать человек. Поняв, что мы задумали, он начал бешено сопротивляться, но в конце концов мы загнали его в главный зал и повалили наземь. Конечно, он был практически неуязвим, и мы понимали, что одни веревки да цепи его не удержат. В конце концов решение нашел мистер Спейт.
Мы двадцать четыре раза пронзили Сомнамбулиста насквозь, всадили в его тело две дюжины шпаг и вбили их в землю. Стоически, без единого звука он выдержал эти мучения, и я снова задумался — что же он такое на самом деле, кто же может выдержать такую пытку и не пролить ни капли крови? Глядя на него, я вспомнил о Гулливере, связанном и пригвожденном к земле лилипутами, о Галилеевом изображении человека, изуродованного, пригвожденного, низведенного до статуса насекомого в коллекции.
«Любовь» окружила великана с любопытством и немалым страхом. Я призвал их к порядку — все девять сотен девяносто девять человек, воинство Летней Страны, рядовых Пантисократии. Я понимал, что слова, которые я сейчас произнесу, самые важные в моей жизни, кульминация мечты, лелеемой десять лет.
Я начал с покаяния.
— Я признаю,- крикнул я,- что меня обманули! Меня предал человек, который, как я считал, стал одним из нас! И из-за моей недальновидности он ускользнул от нас и отправился предупредить наших врагов! Хвала председателю, а также Любови девятьсот девяносто девять, которая открыла мне глаза, прежде чем стало поздно! — При этих словах толпа разразилась хвалебными криками.- Но даже предательство может привести к чуду. Наши планы изменились. Пантисократия начнется сегодня. Летняя Страна восстанет раньше, чем мы смели надеяться! — Снова улюлюканье и крики.- Вперед! — сказал я, повысив голос до крещендо.- Захватим город, уничтожим символы нечестивости и зла! Выпустите на волю разрушение — но очистительное и священное разрушение! Обнажите меч — но действуйте им избирательно, чтобы он стал не оружием, а скальпелем хирурга, который отсекает ткани только больные и заразные, ибо мы идем по новому Раю! Я верю в вас!
Я посмотрел вниз на почти тысячу отдельных лиц, на осадок, на вышвырнутых из нашего общества, и ощутил огромный прилив мощи и любви.

— Я люблю вас всех,- сказал я, затем добавил с силой: — Да пребудет с вами Господь.
И со страшным ревом они хлынули прочь из зала в туннели, чтобы выплеснуться в город как антитела, предназначенные сражаться с раковой опухолью города.

Оставшись в одиночестве, я направился к председателю совета директоров и молча стал рассматривать его сквозь стекло заключавшего его материнского чрева, пока восторг не сделался невыносим.
И наконец я совершил это. Я потянул красный рычаг.
Механизм выбросил сноп искр, которые фейерверком рассыпались по комнате. Сфера наполнилась пузырьками, и слепящий свет хлынул из нее, настолько пронзительно-яркий, что перед глазами моими заплясали не то что звезды — целые галактики.
Старик резко поднял голову, тело его содрогнулось и замахало руками, он схватился за внутреннюю поверхность сферы. Я едва мог поверить, что вижу это, что являюсь свидетелем этого подобия первых в мире родов, когда из вздымающегося чрева растерянной Евы выползал Каин.
Лицо старика было всего в нескольких дюймах от моего, когда его глаза вдруг открылись, и мне показалось, что он улыбнулся, увидев меня.
Спящий проснулся.
Охваченный радостью, я отвинтил иллюминаторы в сфере. Волны жидкости хлынули на меня, и я торжествующе закричал, когда старик нырнул вперед. Я подхватил его прежде, чем он упал, и старик навалился на меня, пытаясь глотнуть ртом воздуха. Я похлопал его по спине, он закашлялся и наконец глубоко вдохнул. Он ничего не говорил, только булькал и шипел, как пара дырявых мехов, жидкость, пенясь, текла у него изо рта, а я крепко обнимал его.
Мун не победит меня. Я превратил провал в победу. Спящий проснулся, председатель среди нас, и Любовь наконец вырвалась на улицы Лондона.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Морис Тротмен завтракал, когда судьба постучалась в его дверь. Мистер Тротмен, как вы помните, был тем самым человеком из министерства, государственным служащим, который преуспел там, где до него потерпели поражение многие,- он закрыл Директорат. Пунктуальный педант, типичный представитель своего сорта — бесстрастный, пустолицый автомат, неустанно вращающий мрачную машину государственного аппарата. Амбиции его были ограниченны, перспективы скромны, и на жизнь он смотрел прозаически: как на лестницу, удобную регулярную последовательность повышений и продвижений по службе.
Он занимался яйцом в мешочек, когда в переднюю дверь решительно постучали. Поскольку он был все еще холост — несмотря на то что без всякого чувства ухаживал за дочерью одного своего коллеги,- он не держал слуг и спал и ел в одиночестве. Поэтому, даже не сняв бежевого халата, он сам отворил дверь собственной смерти.
— Что вам угодно? — резко спросил он. Как любой приличный джентльмен, он редко бывал в хорошем настроении до восьми утра.
Его гости представляли собой эксцентричную пару. Взрослые люди, один коренастый, другой хлипкий, они были одеты во фланелевые шорты, из-под которых торчали смешные голенастые ноги.
— С утречком,- сказал Бун.
— Надо же,- сказал Хокер.
— Мы страшно извиняемся, что побеспокоили вас так рано.
— Да тут уж ничего не поделаешь.
— Боюсь, мы как бы deus ex machine[32].
— Ты кончай по-латыни трепаться, старина! Сам знаешь, для меня это все равно что китайская грамота!
Бун послушно фыркнул.
— У Хокера чертовски новый перочинный ножичек. Там и штопор, и открывашка, и еще хреновинка, чтобы камни из конского копыта выковыривать.

— Ты кончай по-латыни трепаться, старина! Сам знаешь, для меня это все равно что китайская грамота!
Бун послушно фыркнул.
— У Хокера чертовски новый перочинный ножичек. Там и штопор, и открывашка, и еще хреновинка, чтобы камни из конского копыта выковыривать. Посмотреть хотите?
За всю свою невероятно долгую и кровавую карьеру Старосты редко попадали впросак. Потому странно, что их так легко обвел вокруг пальца заурядный, пусть и напыщенный клерк.
Морис Тротмен никогда не поднялся бы так высоко по служебной лестнице, не усвоив по ходу дела изрядного вероломства. Он сразу же узнал Старост, и, пока они стояли перед ним, забавляясь привычной болтовней, перебрасываясь тщательно подготовленными репликами и шуточками, в голове у него зрел план спасения. В дом бежать толку нет, там его загонят в угол и прикончат в момент. Но на улице у него остается шанс.
Пока Хокер и Бун болтали (что-то о каштанах), Тротмен осторожно просунул руку за дверь и схватил подставку для зонтов, откуда искусно извлек фамильное наследство — тонкий черный зонтик, переживший три поколения и передававшийся от отца к сыну в течение шестидесятилетней славной службы государству.
Он снова посмотрел на Старост. Хокер достал нож и стал бесшумно подходить к нему, когда с невероятной ловкостью Тротмен выхватил из-за спины зонтик и выбил нож из руки убийцы. Воспользовавшись мгновенным преимуществом, он проскочил между Старостами, вылетел на улицу и, едва веря своей удаче, сломя голову припустил к центру города, где, как он ошибочно полагал, будет в безопасности.
Хокер взвыл от удивления и разочарования, а Бун просто кипел от бешенства.
— Черт! — орал Хокер.- Он сорвал банк! Этот мерзавец удрал и скрылся! Что же нам теперь делать?
Бун натянул на лицо маску мрачной решимости.
— Мы пойдем за ним. И когда поймаем, забьем хама насмерть его же собственным зонтиком!
Старосты молча пустились в погоню за своей жертвой, словно гончие по кровавому следу, неумолимые, как судьба.

Думаю, лучше рассказать вам о Муне. Насколько я понимаю, мои предупреждения вы проигнорировали и привязались к этому человеку, так что, наверное, вам не все равно, что случилось с ним.
Несомненно, он был весьма доволен собой, когда покинул штаб-квартиру «Любви» и вышел на поверхность возле путей станции «Кинг-Уильям-стрит». О, он наверняка полагал, что обдурил меня своей игрой, своим лживым обращением. Но, как мы уже увидели, он забыл о прозорливости своей сестры.
Снова оказавшись наверху, он подозвал первый же кеб и приказал вознице везти его прямо в Скотленд-Ярд, обещая соверен, если тот домчит его туда в четверть часа.
Получилось так, что путешествие заняло в два раза больше времени. Детектив все время нетерпеливо барабанил пальцами. Как только они прибыли на место, он стрелой рванулся в кабинет старого приятеля, без стука распахнул дверь и крикнул:
— Мерривезер!
Инспектор удивленно поднял взгляд от стола.
— Эдвард, что случилось?
Торопясь рассказать обо всем побыстрее, но не зная, с чего начать, Мун затараторил, будто телеграф, отрывочно и бессмысленно:
— Заговор… под землей… «Любовь» в сборе… Спящий… Сомнамбулист…
— Успокойтесь и расскажите все по порядку. Мун сделал глубокий вдох.
— Под землей человек, называющий себя преподобным доктором Таном, собрал армию. У него есть какой-то безумный план по уничтожению города. Он хочет разрушить его до основания, а затем отстроить заново.
Думаю, называть мой план «сумасшедшим» как минимум неуважительно.

Думаю, называть мой план «сумасшедшим» как минимум неуважительно. Но я выше этого. В конце концов, нет пророка в своем отечестве.
Когда Мун кончил рассказывать, из тени в углу комнаты вышла крупная фигура.
— Значит, началось.
Мерривезер встал. Мун позже говорил, что это был один из немногих моментов, когда инспектор некоторое время не смеялся, не улыбался или не подпускал какой-нибудь неуместной шуточки. Перед лицом жутких преступлений и страшных убийств, кровавых мятежей и безумной вакханалии смерти инспектор Мерривезер никогда не терял чувства юмора. То, что сегодня на его лице не мелькало даже намека на улыбку, видимо, свидетельствовало о серьезности ситуации.
Он представил Муну незнакомца.
— Это мистер Дэдлок.
Человек со шрамом ответил еле заметным кивком.
— Я работаю вместе со Скимполом.
Мун уставился на него и, казалось, принюхался, словно лиса, чующая приближение охотника.
— Опять этот ваш Директорат, — зло выпал ил он. — Что вы тут делаете?
— Бывший Директорат,- пробормотал Мерривезер.
— Наше агентство прикрыли,- признался Дэдлок.- Этим утром на меня покушались. Скимпол пропал. Я пришел в полицию за помощью.- Он с отвращением поморщился.
— « Любовь » вас перехитрила, — сказал Мун (и я должен признать, что ощущаю некоторую гордость в том, как небрежно он это заявил). — Они готовы сделать ход. Через две недели они вырвутся из-под земли и уничтожат все на своем пути. Город в страшной опасности.
— Звучит невероятно,- сказал Мерривезер.
Его прервал короткий стук в дверь. Полицейский констебль, раскрасневшийся и запыхавшийся, нервно сунулся в комнату.
— Извините, сэр…
— В чем дело?
— Мы получили донесение… беспорядки в финансовом районе. Схватки на улицах. Пожары и грабежи. Это похоже на…- Парень сглотнул.- На вторжение.
Дэдлок недобрым взглядом воззрился на Муна.
— Вас обманули. Две недели! Вы, чертов дурак! Это началось уже сегодня!
Мерривезер выкрикивал приказы.
— Всех людей сюда. Немедленно. Мун был в ужасе.
— Вы не понимаете масштаба! Эти люди вооружены до зубов. Вы посылаете дубинки и свистки против армии!
Инспектор выругался.
— Мы должны были подготовиться.- Он повернулся к Дэдлоку.- Сколько народу вы можете поднять?
— Двадцать. Может, тридцать. Из тех, кто еще остался верен.
— Двадцать или тридцать! — воскликнул Мун.- Господи, да их же перебьют!
У Дэдлока был испуганный вид.
— Простите,- прошептал он.- Больше у меня нет людей.
Детектив повернулся к дверям.
— Сделайте что сможете. Я возвращаюсь. Мерривезер заступил ему дорогу.
— Эдвард, в одиночку вам их не остановить.
— У них остался Сомнамбулист. И моя сестра. Я обязан попытаться спасти обоих.- Он пожал инспектору руку и протиснулся мимо него.- Удачи.
Он бегом покинул Скотленд-Ярд и направился в центр города.
Поблизости не было ни единого кеба. Ему пришлось нанять двухколесный экипаж и править самому. Он гнал как сумасшедший, не задумываясь о том, что подвернется ему под колеса. Ближе к центру дорогу ему перекрыли толпы бегущих в панике людей, и дальше он проехать не смог. Бросив кеб, он побежал вперед навстречу опасности.

Бросив кеб, он побежал вперед навстречу опасности.

Когда я вышел наверх со станции «Кинг-Уильям-стрит» вместе с председателем, я увидел то, что немногим из нас выпало счастье видеть,- мои самые заветные мечты воплощались, мои надежды становились явью у меня на глазах!
Пожары освещали небо вспышками алого, переливаясь даже в бледном свете утра, — прямо ежегодное сожжение чучела Гая Фокса[33]. Солдаты «Любви», адепты Церкви Летней Страны, хлынули на улицы, верша правосудие везде, где могли, наслаждаясь свободой, эпохальной переменой, которую им предстояло совершить в этом городе.
Утро выдалось морозное, наше дыхание висело в воздухе облачками пара, и, к моему изумлению, я увидел, что дыхание моего спутника подсвечено ярко-зеленым, — я по недомыслию списал этот феномен на игру света или небольшую галлюцинацию из-за возбуждения или слишком напряженной работы без отдыха. Старик окинул окружающее мутным взглядом, ошеломленный звуками и яростью.
— Нэд? — с надеждой позвал он.
— Да,- солгал я.- Я здесь.
— Что происходит?
— Идемте со мной. Нужно выбрать точку обзора получше.
Я взял его за руку и повел на Монумент, по винтовой лестнице на самый верх. Гибкий и легкий, как газель, я быстро бежал вверх, но мне часто приходилось останавливаться, чтобы дать старику передохнуть. Последний отрезок пути я почти тащил его на себе. Наконец мы вышли на воздух, в необычное утро понедельника, самое выдающееся за сотни лет долгой жизни города.
— Узрите же,- воскликнул я (вы, конечно, простите мне некоторую высокопарность — момент был такой),- рассвет Летней Страны!
И из нашего орлиного гнезда работы Рена мы увидели все целиком. Вокруг нас грохотала война, и воздух полнился криками умирающих. Умирающих? Боюсь, что так. Когда на поле битвы сталкиваются две идеологии, кровопролитие неизбежно. Несомненно, такой вид показался бы вам ужасным, но здесь присутствовали люди, которые не могли исправиться. И если мы захватываем город, нет иного выбора, кроме как предать их мечу.
Рабочий день едва начался, но его резко и кроваво сократили. Банкиры, брокеры и клерки, бизнесмены и дилеры, бухгалтеры и заимодавцы — всех выволакивали из их комнат и кабинетов. Мало кого пощадили, большинство были истреблены. Хотел бы заверить вас в том, что смерть их была быстрой и безболезненной, что с ними обходились хотя бы с минимальным милосердием, но, честно говоря, сомневаюсь в этом. Под нами развернулась оргия жестокости и кровавого воздаяния за несправедливость, творившуюся в течение долгих поколений, и обездоленные акционеры «Любви», мои лондонские вакханки, наконец захватили улицы.
Что до банкиров и их присных, то некоторых из этих бедняг забили до смерти, других зарубили топорами, закололи пиками и зарезали косами. Третьих утопили в реке, и я сам видел по меньшей мере одного подавившегося серебряными монетами, которые ему забили в глотку.
Конечно, я готов услышать обвинения. Но почему эти люди ожидали милосердия, когда сами ни чуточки не жалели свои бесчисленные жертвы? Они слишком долго угнетали город. Их время прошло, вокруг наступал новый век, и самая топография Лондона словно менялась согласно ему.
Великие храмы алчности и стяжательства были преданы огню. Банки спалили дотла, дорогие рестораны и бары, цирюльни для богатых джентльменов и галантерейные магазины — все охватил очистительный огонь. Золотовалютные резервы Банка Англии были разграблены, и мои люди беспечно швыряли золотые слитки в черные воды Темзы или в глубокие сливы канализации.
Одного богатея забили насмерть таким золотым бруском. Воздух пропитался чадом горящих купюр.

Воздух пропитался чадом горящих купюр.
Голос старика звучал хрипло и глухо. Он булькал, словно говорил из-под воды, но все же умудрился произнести пару стихотворных строк — не его собственных, увы, но не совсем неуместных.

Король сидел считал казну в каменном подвале,
А королеве хлеб и мед на блюде подавали…

Я сжал его руку, он сжал мою (« Нэд », — прошептал он), а под дами бушевал ужас.
Мун прокладывал себе путь сквозь толпу, отбиваясь от нападений верных, переступая по возможности через окровавленные трупы убитых. Он ни разу не остановился, чтобы помочь, но шел вперед, выискивая в свалке только одкого человека.
— Шарлотта! — звал он.- Шарлотта!
Наконец он нашел ее, скромно стоявшую перед каким-то исполнительным директором крупной брокерской фирмы, которому выворачивали руки из суставов. Мун предоставил его судьбе и схватил сестру.
— Шарлотта! Ты что делаешь?
Она одарила его своей очаровательной улыбкой.
— Привет, Эдвард.- Она помолчала.- Ты сам понимаешь, не надо было врать нам.
— Что с тобой случилось?
— Ты не поймешь.
— Ты права. Я не понимаю.
Несчастный брокер испустил последний жалкий стон, прежде чем упасть в расползающуюся алую лужу. Шарлотту этот вид привел в восторг.
— Это начало чего-то волшебного! Нового века! Второй шанс!
Мун показал на убитого.
— Для него второго шанса не будет.
— Но он будет у тебя, — настаивала Шарлотта. — Ты все еще можешь спастись.
Мун с отвращением оттолкнул ее.
— Где Сомнамбулист?
— Под землей. Мы связали его. Мун не сдавался.
— Ты знаешь, что я спасу его. Она пожала плечами.
— Пытайся на здоровье. Сейчас это уже вряд ли имеет значение.
— Где Тан?
Шарлотта показала наверх, на Монумент, на вершину, где стояли мы с председателем, и наши силуэты рисовались на фоне неба. Мы — императоры Пантисократии. Мун оставил сестру и побежал к нам, казалось, готовый к очередной схватке.

Он вынырнул через несколько минут, сипя, хрипя, задыхаясь. Он ожег меня бешеным взглядом.
— Эдвард! — поманил его я. — Вы как раз вовремя. — Мы с председателем смотрели вниз через парапет.- Похоже, прибыла кавалерия.
Под нами к денежным мешкам прибыла помощь. Несколько десятков полицейских во главе с грозным инспектором Мерривезером и с горсткой лжекитайцев Директората хлынули в финансовый район.
Хотя я и сказал «хлынули», это описание не подходит. Мои люди, «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь», эти войска действительно хлынули на улицы. Это был гигантский прилив, наконец накрывший город, сносящий дамбы, вырывающийся на свободу после долгих лет заточения. Но полицейские силы, люди Директората не хлынули. Они просочились, как жалкий ручеек, в схватку, капая на булыжник, словно вода из текущего крана.
Но тут Мун недовольно сказал, вдруг снова проникшись лицемерием.
— Они обречены.
— По моим оценкам, наше превосходство примерно десять к одному,- мягко сказал я.- Вы правы. Их перебьют.
Под нами полицейского в синем накрыл неудержимый потоп « Любви ». Его вопли донеслись до нас на высоту двухсот двух футов над землей.

Его вопли донеслись до нас на высоту двухсот двух футов над землей. Мун, конечно, был чувствителен до занудства,
— Эта кровь на ваших руках!
— Напротив. Это вы предали меня.
— Я не мог позволить вам совершить такое преступление против города!
— Это естественный процесс,- укорил его я.- Разве не сказано, что должно отделить агнцев от козлищ? Скромные, слабые, обездоленные и забытые — нас слишком долго угнетали. Это наша месть.
— Но почему она должна быть такой? За нами старик пробормотал:

Во тьме ночной огонь дурной
То здесь, то там горел,
Как в лампах ведьм,- и океан
Был зелен, синь и бел[34].

— Вы узнаете? — спросил я, словно горделивый отец.- Это его собственная работа.
Мун повернулся ко мне.
— Думаете, он рад? Думаете, ему приятно то, что вы сделали?
— Так спросите его,- просто сказал я.
Мун оттащил председателя от парапета, грубо приволок его ко мне и поставил лицом к лицу. Я попятился от дурного, какого-то электрического запаха изо рта старика.
— Эта тварь — неживая,- сказал Мун.- Это труп, едва оживленный твоей извращенной наукой!
— Сейчас он почти как ребенок. Он растерян. Мун заставил старика посмотреть вниз на бойню и
глумливо ухмыльнулся:
— Скажите, сэр, вы одобряете это? Это достойное воздаяние?
Проснувшийся смотрел остекленевшим, застывшим взглядом на улицы.

Лежат красавцы моряки:
О, сколько, сколько их!
А слизни мерзкие живут,
И я среди живых.

— Все это,- продолжал Мун,- сделано ради вас! Впервые старик заметил нас и проявил более-менее
настоящее осознание того, что происходит вокруг.
— Ради меня? — прошептал он.- Меня? Со слезами на глазах я бросился к его ногам.
— Да! — всхлипнул я.- Все это ради вас! Ради Пантисократии!
— Подумайте как следует,- сказал Мун.- Все, что происходит внизу, все эти страдания и муки совершаются вашим именем!
Председатель покачал головой.
— Нет-нет,- прошептал он.- Нет, нет, нет. Не так!
— Прошу вас, сэр. У вас есть власть. Вы можете прекратить это!
Старик словно бы вырос у нас на глазах, стал выше ростом и шире в плечах, будто его поддерживала какая-то незримая опора.
— Председатель! — воскликнул я.
Он посмотрел на меня, словно я был чужим ему.
— Я не ваш председатель.
Разъяренный словами Муна, он словно ожил от собственного гнева.
— Нет! — крикнул он (действительно крикнул, а не что-то маразматически пробормотал, как до того).- Это не моя вина!
— Ваша,- прошептал Мун, словно Клавдий, вливающий яд в ухо человека, превосходящего его во всем.- Вас будут винить в этом.
И тут случилось нечто невероятное. С учетом того, что день вообще был не совсем обычный, вы, наверное, понимаете, что я не просто так это говорю.
Председатель взревел от бешенства, и, по мере того как гнев разгорался в его груди, тело его начало меняться.

Гангренозные зеленые потеки появились на его лице и руках, словно все его вены вдруг стали видны, пульсируя не здоровым красным цветом жизни, а чем-то жутким, заразным и мертвенным. Его лицо начало фосфоресцировать.
Эдвард Мун в ужасе посмотрел на меня.
— Что вы наделали!
Должен признаться, я тоже был удивлен этой эволюцией. Околоплодная жидкость, оживившая старика, обладала какими-то особыми свойствами, которых я не предугадал. Сейчас я не могу вспомнить ее точного состава. Может, оно и к лучшему — никому не желал бы повторения этих мерзких экспериментов.
Когда я откопал старика, его левая рука оказалась сильно поврежденной, и мне оставалось только ампутировать ее и пришить вместо нее руку, некогда принадлежавшую одному из его ближайших друзей и соратников, Роберту Саути.
Но у меня на глазах швы начали расползаться, и рука повисла на культе старика, будто детская варежка.
Один за другим стежки начали лопаться, и там, где должны были быть кровь и хрящи, показалась густая липкая слизь.

Примерно тогда я заподозрил, что все может пойти не по плану.

Поскольку ярость старика подпитывалась болью и гневом, я начал опасаться, что и другие швы на нем разойдутся. Взбешенный видом драки внизу, он покинул парапет и стал, размахивая руками, приближаться к Муну. Иллюзионист по глупости попытался остановить его. Это было так жебесполезно, как тормозить разгоняющийся локомотив.
— Подождите,- сказал он.- Пожалуйста!
Одним взмахом здоровой правой руки председатель отшвырнул Муна в сторону, выказав куда большую силу, чем можно было предположить. Как боксер, чувствующий головокружение, но решительно настроенный выиграть раунд, Мун встал, шатаясь, на ноги, но старик снова ударил его, причем по руке его в этот момент прошло зеленое свечение. На сей раз Мун упал и неподвижно скорчился на земле.
По всей видимости, околоплодная жидкость дала старику куда больше, чем просто жизнь, и я решил, что мне еще повезло оживить сравнительно кроткого нравом поэта. Даже сейчас меня дрожь пробирает, стоит представить, как обернулось бы дело, сообщи я такую жуткую силу, скажем, лорду Байрону, или чокнутому Блей-ку, или этому жулику Чаттертону[35].
Мун лежал неподвижно. Без сознания, а то и хуже. Старик двинулся прочь и исчез в недрах Монумента. Он спускался на улицы, переполненный чудовищной силой и мощью. Посчитав Муна мертвым, я направился следом, потому как выбора не было. Мои мечты рассыпались в прах.
Я шел по винтовому сердцу здания. Таинственный свет, исходивший от председателя, спускавшегося впереди меня, играл на стенах странными зеленоватыми бликами.
По крайней мере, я думаю, что мне это не привиделось. Хотя, боюсь, я тогда был несколько не в себе.
Случившееся после явилось чередой ужасных совпадений.

За Муна не беспокойтесь (если вы, конечно, беспокоитесь за него). Он просто потерял сознание. После того как он предал меня, затем довел до безумия председателя, как минимум удар по голове он вполне заслужил. Лично я с удовольствием кишки бы ему выпустил.
На время оставим его лежать там, где он упал. Он уже достаточно натворил.

Примерно в то время, когда председатель явил первые признаки распада, в наше повествование возвращается мистер Морис Тротмен. Он бежал по улицам больше часа, в страхе сжимая в кулаке зонтик, а сердце у него в груди колотилось как бешеное. Его отвага иссякла, вытекла из него за время этого долгого бега, как воздух из проколотой шины.
К несчастью, убегая от Старост, он бросился в центр города, в финансовый район, в место, где надеялся найти убежище.

К несчастью, убегая от Старост, он бросился в центр города, в финансовый район, в место, где надеялся найти убежище. Не повезло ему, что именно в этот самый день «Любовь» наконец открыла карты. Но не повезло и всем нам, ибо он привел за собой Старост.
Тротмен оказался на середине Кэннон-стрит. Пробиваясь сквозь толпу перепуганных клерков и обезумевших банкиров, он силился понять, в какой это кошмар он угодил. Люди вокруг дрались, кричали, рвали друг друга в клочья, и — боже! — неужели на мостовой лежит труп? Как и Сирил Хонимен перед смертью, Тротмен воспринимал события этого утра как необычайно яркий сон, не более того. Но также он начал подозревать, что в истерических предупреждениях Директората могла в конечном счете содержаться крупица истины, и впервые в своей бесцветной и скучной жизни он допустил вероятность того, что сошел с ума.
Скуля, в распахнутом халате, он опустился на мостовую и сжался в комок. Он надеялся, что если просидит так подольше, то на него не обратят внимания и толпа не заметит его. Конечно, ему не повезло.
Кто-то похлопал его по плечу. Не оборачиваться, не желая видеть неизбежное, он зажмурил глаза и покрепче обнял колени.
— Вставайте, сэр. Давай-давай, поиграем! Тротмен открыл глаза. Над ним склонились Хокер и Бун, совершенно не запыхавшиеся от долгого преследования.
— Привет, Морис! — сказал Бун.
— Спасибо за пробежку, старина. Очень взбодрились! Бун вырвал у него зонтик, и Морис Тротмен всхлипнул.
— Ой, да будь мужиком,- упрекнул его коротенький убийца. — Встреть ее лицом к лицу, как один из этих парней.- С этими словами он поднял зонт высоко над головой, словно какой-то местный Дамокл.
— Но почему?! — дрожащим голосом проговорил государственный служащий.- Хоть это скажите!
— Мы делаем это из любезности.
— Для нашего старого приятеля.
— Он клевый парень.
— Может, вы его знаете.
— Смешной парнишка.
— Весь такой белый и странный.
— Скимпол? — с трудом выговорил Тротмен, когда наконец, за мгновение до смерти, до него дошло.
— Совершенно верно,- сказал Хокер.
Проживи Тротмен чуть дольше, он начал бы распространяться о несправедливости, о том, как нечестно преследовать его и убивать только за то, что он делал свое дело. Но ему даже времени подумать не осталось. Бун резко вонзил зонтик ему в грудь, острие его вошло несчастному точно в сердце и с хрустом пронзило его. По крайней мере, для Тротмена все юнчилось быстро.
Хихикая от удовольствия, Бун протолкнул зонт сквозь тело своей жертвы до конца к раскрыл его. Вид у Тротмена был странный: из нагой груди торчал открытый зонтик, придавая своему обладателю сходство с оливкой, пронзенной коктейльной спицей. Старосты отошли, любуясь своей работой.
Хокер вежливо похлопал в ладони.
— Браво.
Бун порылся в карманах своего блейзера и достал пару леденцов на палочке. Он протянул один своему приятелю, и некоторое время они стояли и задумчиво посасывали конфеты, глядя на разворачивающееся вокруг побоище со смиренным ожиданием, как люди, ждущие последнего автобуса.
Хокер с чмоканьем вынул леденец изо рта.
— Хорошая драка.
Бун хрустнул и сглотнул.
— А не пошуметь ли нам? Не похулиганить ли малость?
Мимо них, сопя, с окровавленным топором в руке промчался толстяк в костюме, щедро залитом уже застывающей артериальной кровью двух десятков процветающих банкиров.

Вы знаете его как Дональда Макдональда, моего старейшего и самого верного помощника.
— Я попросил бы. Извините, сэр. Макдональд остановился.
— Что тут за фигня творится?
— Мы захватываем город! — выдохнул мой друг.- Отбираем его у богатых! Век Пантисократии наступает!
Бун зевнул.
— Политика.
— Пантисократии? — спросил Хокер, лишь слегка заинтересовавшись.- А это что такое?
— Свобода, еда и поэзия для всех,- ответил Макдональд.- Смерть коммерции. Новый Эдем в сердце города.
Хокер хмыкнул.
— Не выйдет.
Макдональд начал было обдумывать какое-то возражение, но было поздно. Он уже надоел им.
— Твоя очередь,- сказал Бун.
Громила повернулся к Макдональду, крепко взял его за горло и коротким движением руки, потребовавшим не больше усилий, чем от нас с вами при открытии особенно упорной бутылочной крышки, сломал бедняге шею.
— Еще? — сказал Хокер.
— Почему нет? Убьем пару часов.
И они ринулись в сердце схватки, к Монументу, убивая по дороге всех, кто попадался под руку,- полицейских, банкиров, «Любовь», людей Директората,- как взбесившиеся карты, которые вдруг нарушили всю игру, сея повсюду вокруг себя страх и разрушение.

Пожалуйста, не думайте, что я забыл о Сомнамбу-листе. Если вы помните, мы оставили его под землей, глубоко в подвалах «Любви», пригвожденного к земле двадцатью четырьмя шпагами. Вы наверняка догадались, что это не удержало его надолго. Когда председатель оставил меня, великан уже освободился от полудюжины шпаг, вытаскивая их из себя, как иглы дикобраза. Он упорно трудился, уверенный, что город в опасности, и горя желанием защитить его.
Я в то время шел за председателем. Распухший и взбешенный, старик прокладывал себе путь сквозь битву, снося всех на своем пути, не разбирая сторон. Следовать за ним не составляло труда, ибо он оставлял за собой след из частей собственного тела (пальцев, уха, комков плоти и кожи).
Те члены «Любви», что столкнулись с ним, приходили в ужас при виде ревущего чудовища, в какое превратился их вождь и вдохновитель, и, пока буйствовала его ярость, я почти физически ощущал, как отравленным дымом расползается по рядам моих соратников сомнение, как угасает их коллективная вера.
Моей первостепенной задачей стало вернуть его в сосуд под землей, где лелеял я свои надежды, которые еще можно было спасти, оживить, вернуть. Может, сегодня все обернулось не так, как я планировал, но еще оставалась надежда на будущее. И потому я следовал за ним, надеясь загнать его обратно под землю.
— Сэр! — закричал я.- Сэр! Это я, Нэд!
Он остановился и испустил чудовищный стон.
— Нэд?
— Да!
— Это ты?
— Идемте со мной, сэр. Я отведу вас в безопасное место.
К моему великому облегчению, он решил последовать за мной.
Мун пришел в себя где-то минут через десять после нашего ухода. Стараясь не обращать внимания на боль, он спустился с Монумента и побежал назад, на улицы.
Сражение поутихло. Богатеи были либо перебиты, либо спаслись в другой части города, а побоище перетекло в двустороннюю битву между силами «Любви», полиции и Директората против Старост.
Хокер и Бун явились на сцене ураганом ножей и испачканных чернилами пальцев, «крапивки» и подвывихов. Они уже перебили несколько сотен человек, валя их словно кегли.

Когда до сражающихся наконец дошло, что Старосты уничтожают всех, кто подворачивается им под руку, образовалось несколько странных союзов. Например, мистер Спейт дрался плечом к плечу со лжекитайцем. Дэдлок бился вместе с бородатой девушкой Миной.
Инспектор Мерривезер выбрался из схватки и пытался организовать согласованную атаку своих людей, когда у подножия Монумента увидел Муна.
— Эдвард! — закричал он, перекрывая грохот и хаос.- Сюда!
Мун подбежал к нему.
— Что происходит? — задыхаясь, спросил он.- Кто они такие?
— Никто точно не знает. До меня дошли… слухи.
— Я знаю,- послышался голос.
Они обернулись и увидели направляющуюся к ним приземистую, сморщенную фигуру. Кожа туго обтягивала череп, глаза ввалились от боли, лицо и руки покрывали бесчисленные воспаленные язвы. Мистер Скимпол стоял на пороге смерти, жизнь уходила из него прямо на глазах.
— Это Старосты,- прохрипел он.- И виноват в этом я.
Уже никого не узнавая, альбинос, спотыкаясь, побрел в самое пекло сражения, в око бури, к Хокеру и Буну.
— Где моя сестра? — рявкнул Мун.- Где Сомнамбулист?
— Она в самой гуще,- ошеломленно сказал Мерривезер.- Но великана я не видел. Вы только не волнуйтесь. Ведь он практически неуязвим, правда?
— Вы видели председателя?
— Кого?
— Так, ничего…- Мун направился в гущу боя по зеленому следу поэта.

К этому моменту я всего на несколько минут опережал его, пытаясь затащить старика под землю. Это было трудное и неблагодарное дело, поскольку части его тела продолжали отваливаться. Мы добрались до входа на «Кинг-Уильям-стрит», и я повел его внутрь мимо билетных касс, по платформе, затем по путям к штаб-квартире «Любви». Я пытался не думать о том, как плохо все обернулось, как наперекосяк все пошло, как рухнули мои планы и мечтания, но сосредоточился на спасении председателя, на сохранении краеугольного камня моего видения. Однако, борясь со стариком, я не знал, что в тот самый момент Сомнамбулист с выражением чрезвычайной сосредоточенности на лице вынимает из себя последние шпаги.

Как большинству школьников, Старостам вскоре надоела забава. Им хватило получаса, чтобы опрокинуть объединенные силы Директората, городской полиции и «Любви, Любви, Любви и Любви». На улицах вокруг них громоздились кучи мертвых тел, водостоки были переполнены кровью. Хокер и Бун в самой середине схватки как раз выковыривали глаз у трупа открывашкой, когда заметили мистера Скимпола, который, спотыкаясь, брел к ним.
— Скимпи! — вскричал Бун.- Какого черта вы тут делаете? Хокер, посмотри! Мистер Эс!
Перешагнув с брезгливой осторожностью через десяток или около того трупов, альбинос наконец добрался до них.
— Что вы наделали? — прошипел он.
— Да в точности то, что вы просили. Разве не так, Бун?
Второй охотно закивал.
— Мангуст убит, Морис Тротмен об этом пронюхал, и мы заодно и его прибрали. Практически сделали ваше дело за вас.
— Уходите, пожалуйста,- прохрипел Скимпол.- Вы достаточно сделали.
— Ничего себе!
— Очень неблагодарно, сказал бы я.
— Что… — Скимпол осекся, лицо его перекосилось от боли. Наконец он сумел выдавить из себя слабым голосом: — Сколько я вам должен?
— Должны нам, сэр? Очень достойно с вашей стороны спрашивать о плате в такое время.

— Вы ни гроша нам не должны.
— Уже нет.
— Что? — просипел Скимпол.
— Честно говоря, мы уже взяли все, что хотели.
— Вы не волнуйтесь, сэр. Это вам по карману.
— Мы, так сказать, произвели обмен. Бун бурно взъерошил свои волосы.
— На вашем месте, сэр, я все же пошел бы домой. Правда, у него больной вид, Хокер?
— Очень больной.
— Если вы намереваетесь помереть, сэр, то лучше уж дома. Ежели вы прямо тут копыта отбросите, то подумают, будто вы шли зл толпой. Нет, идите-ка к себе в Уимблдон. Там смертность обычная. А тут необычная. Народ заметит.
— Стойте! — раздался голос.
Старосты удивленновыгнули шеи, чтобы посмотреть.
— Ой, это еще кто?
— А не тот ли жирдяй из клуба?
— Может быть.
Дэдлок шагнул вперэд, крепко сжимая в руке револьвер.
— Отпустите его.
— Ты не понимаешь,- прошептал альбинос. Хокер двинулся к ?эдлоку.
— Не двигайся. Я гнаю, кто вы такие. Бун осклабился.
— Вряд ли.
— Все в порядке,- тробормотал Скимпол.- Они работают на меня.
— На тебя?
Подавив зевок, Хокэр побрел к человеку со шрамом и выбил пистолет у него из руки.
— Я Хокер. Кажется, нас не представили как следует.
Он схватил Дэдлока за руку в пародии на рукопожатие. Дэдлок сразу же ощутил страшное жжение, начавшееся в кончиках пальцев и охватившее все его тело пульсирующим, обжигающим, неотвратимым жаром. Он почти сразу же упал в обморок.
Хокер пожал плечами и позволил ему упасть.
— Просто небольшой подарочек,- сказал он.- Бесплатно.
— А что стало с тем смешным зеленым парнем? — спросил Бун.
— Думаю, пошел в подземку,- ответил Хокер.
— Пойдем посмотрим?
— Почему нет?
— Да устал я ходить.
— Согласен.
Они обернулись к Скимполу.
— Тогда пока, сэр.
— Пока-пока!
Старосты взялись за руки, внезапно став совершенно невинными с виду, словно дети. Бун нахмурился, погрузившись в размышления.

Надеюсь, что сейчас ваше недоверие не сорвется с высочайшего плато легковерия. Но даже если и так, я сожалею, что последующие инциденты требуют дальнейшего расширения этой способности.

Эти два человека как бы чуть заметно светились, мерцали, словно отражение в глубокой воде. Эффект продержался не более пары секунд, прежде чем эти двое исчезли. Да, исчезли. Никак иначе сказать не могу. Только что они были здесь — и вот их нет. Единственным свидетельством того, что они вообще стояли тут, был острый запах фейерверка и еще послевкусие, как от растаявшего фруктового мороженого.
После них осталось в живых около трех десятков людей. Мертвых осталось больше.

Это было последнее ужасное совпадение дня, когда все оборванные концы стянулись узлом, чтобы полностью разрушить мои планы. Это так же точно, как и то, что я хороший и терпеливый человек, не склонный к унынию, — на моем месте другой, более предрасположенный к самолюбованию, справедливо мог бы счесть себя вторым Иовом.
Я торопливо вел председателя по туннелю, назад к сфере. Он быстро разлагался.

Он быстро разлагался. Половина его лица исчезла, его тело сочилось слизью, выделяя ту самую ужасную зеленую жидкость. Я пытался не запачкаться, но некоторое количество неизбежно попадало мне на кожу, шипя и обжигая, словно кислота. Там, где жидкость попадала на мое тело, от него исходил запах жареной колбасы.
Наконец мы дошли до «Любви», и я попытался затащить старика внутрь. Я услышал, как кто-то бежит за нами. Затем послышался слабый крик:
— Тан!
Конечно, это был Мун, жаждущий мести или чего-то в этом роде. Я пропихнул председателя в зеленую дверь, и мы спустились в зал.
Дальнейшее помнится смутно. Даже сегодня мне стоит огромного труда расположить события в правильном порядке.
Председатель узнал зал сразу же, как увидел, и, надо сказать, отреагировал не так, как если бы вернулся в любимый дом. Возможно, у него это место связывалось с долгим заточением, сферой и околоплодной жидкостью. Ему внезапно отчаянно захотелось уйти отсюда и вернуться на поверхность.
Он проревел что-то вроде «нет», но вязкая зеленая слизь, сочившаяся из каждой поры, уже настолько разъела его внутренности, что вырывавшиеся из его истерзанной глотки слова прозвучали скорее как звериный вой, нежели человеческая речь.
Я героически пытался переубедить его.
— Мистер председатель. Прошу вас. Я могу починить вас. Поверьте мне, это для вашего же блага.
— Наверх! — прорычал он, уже более связно.- Наверх!
— Останьтесь, умоляю вас!
Он, казалось, немного утихомирился, и я подошел поближе, надеясь взять его за руку и увести обратно, в сферу. Вероятно, худшей ошибки я сделать не мог. Одним взмахом того, что осталось от его правой руки (практически обрубок), он ударил меня по лицу и поверг на землю. До сих пор у меня остался след этого удара — багровая отметина на левой скуле величиной примерно с яблоко и таких же очертаний. Ее часто принимают за родимое пятно.
Я лежал беспомощный, не в силах пошевелиться. А председатель, роняя капли ядовитой зеленой слизи, повернулся к двери и внешнему миру. Какой же хаос он еще учинит, прежде чем остановится? Если учесть, что даже малейшее его прикосновение может быть смертельно, цена будет очень высока.
Но я не учел еще одного человека, столь же смертоносного, как и сам председатель.
Согласно позднейшим расчетам, я оказался в главном зале как раз в то время, когда Сомнамбулист вытащил из своего живота последний клинок. Когда меня швырнули на пол, он встал, отряхнулся и направился к нам.
Председатель, разинув рот, уставился на Сомнамбулиста. Он показал на него и прокричал что-то вроде «Господи», хотя с тех пор мне не раз приходило в голову, что он имел в виду совсем другое.
Разбрызгивая зеленую кислоту, председатель, пошатываясь, двинулся вперед и бросился на великана. Сомнамбулист, ослабевший от пережитых испытаний, сначала попятился, но скоро начал давать сдачи, и весьма яростно.
За спиной у меня раздался грохот и звук падающего тела. В поле зрения появился Эдвард Мун, явно намеренный вызвать меня на поединок или представить пред очи правосудия. По счастью, нас обоих отвлекло зрелище куда более ужасное.
К моему удивлению, зеленая жидкость действовала на Сомнамбулиста точно так же, как и на меня, и лицо его кривилось от боли. Мы с Муном могли только смотреть. Казалось, мы наблюдаем схватку двух львов за главенство в прайде,- нет, больше, величественнее — это напоминало битву двух древних рептилий, мегалозавров, сошедшихся в первобытном поединке, это были два бога-близнеца, два колосса, сражающихся за судьбы мира.
И тут глазам нашим предстало новое зрелище, еще более ошеломляющее.

И тут глазам нашим предстало новое зрелище, еще более ошеломляющее… Поначалу легкий дымок, отдаленное волнение воздуха, затем вращающаяся, мерцающая вспышка света, и наконец, в футе от того места, где, оцепенев, застыли мы с иллюзионистом, материализовались Старосты. В руках они держали четыре дурацкие динамитные шашки — вроде тех, что рисуют в газетных комиксах. Большие красные бруски с огромными фитилями, разбрасывающими искры.
О, скажете вы, они же не взорвутся! Взрывчатка выглядит не так, это просто смешные рисунки ради детской забавы.
Конечно, вы имеете право на собственное мнение, но я там был и смею вас заверить — взорвались они. Хокер или Бун (кто именно — не могу сказать, я растерялся) бросил динамитную шашку в середину зала.
Бросив искрящиеся шашки на пол, Старосты исчезли, оставив за собой кудахчущий смех.
Мун шагнул вперед в надежде, как мне показалось, помочь другу, но было уже поздно. Первая динамитная шашка взорвалась в дальнем углу комнаты, с чудовищным грохотом обрушив половину потолка. Я почувствовал, как содрогнулось все здание, как оно застонало и начало разваливаться. Густые тучи пыли почти застили зрение, но, насколько я мог видеть, великан и старик не обратили на взрыв внимания и продолжали бой.
Мне не стыдно признаться в том, что я взял ноги в руки и пустился удирать по туннелям наружу. У меня много недостатков, но я по крайней мере знаю, когда можно свести потери к минимуму.
Последнее, что я увидел, обернувшись, были председатель и Сомнамбулист, два сцепившихся в смертельной схватке чудовища, окутанные изумрудными миазмами. Совершенно не представляя, что делать, на них смотрел Мун.
В конце концов он тоже бросился бежать, хотя, возможно, дождался второго взрыва. Позднее он утверждал, что, прежде чем зал полностью обрушился, кислота председателя начала проедать камень и соперники стали погружаться в землю, как в зыбучий песок. Он звал Сомнамбулиста, но великан молча сражался, и у Муна не осталось иного выхода, кроме бегства. Иногда мне становится интересно, что же он мог кричать перед тем, как обрушился потолок, какие последние слова мог сказать и что бы ему ответил Сомнамбулист, если бы заговорил.
Я знаю только, что Мун выбежал наружу как раз перед последним взрывом. Оглянувшись, он увидел, как у него за спиной штаб-квартира «Любви», все, ради чего я трудился, было навеки погребено под обвалом. Я счастлив, что не видел этого.

Второй раз за этот день я, задыхаясь, выскочил на улицу. Сражение закончилось, полиция, медики и прочие спорили по поводу того, что делать с трупами и развалинами. Даже пресса начала шнырять вокруг.
Увидев всю эту суматоху, я ощутил внезапную надежду. Я подумал, что еще не поздно бежать и скрыться в этом хаосе. Но мне не повезло. Я ощутил затылком дуло револьвера.
— Сомнамбулист погиб.
— Эдвард? — дрожащим голосом спросил я. Он развернул меня, приставил мне дуло ко лбу.
— Сомнамбулист погиб,- повторил он бесцветным, пустым голосом.
Я подумал, как бы мне извиниться, не выказав неискренности.
— Простите, — сказал я наконец и пожал плечами. — Я думал, он неуязвим.

Сомневаюсь, что вы в моем положении поступили бы лучше.

Мун уже был готов нажать на спусковой крючок, когда его остановил знакомый голос.
— Наверное, вы Эдвард Мун.
— Чего вам надо? — прошипел Мун.
— Меня зовут Томас Крибб.- Я понял, что уродец стоит у меня за спиной и смотрит в лицо детективу.- Я хотел бы пожать вам руку, но вижу, вы немного за-няты.

— Что?
— Вы сейчас совершите большую ошибку.
— Я думал, вы вступили в ряды «Любви».
— Я? Ну, положим, я мог бы. Но это будет завтра.
— Назовите мне хотя бы одну причину, почему я не должен застрелить его.
— Только одна, — улыбнулся Крибб. — Вы не застрелили его. Я видел будущее, в котором преподобный доктор сидит в тюремной камере.
Уголком глаза я заметил, что к нам приближаются несколько полицейских и инспектор. Они остановились посмотреть, чем дело кончится. Едва ли я вправе злиться, но мне казалось, что их обязанность — спасать меня, а не стоять и смотреть, как меня убивают.
— Он умрет? — спросил Мун. Должен сказать, неоправданно кровожадно.- Он будет казнен?
Крибб скривился.
— Его не повесят.
— Значит, правосудия нет?
— Я могу обещать только одно — он будет достаточно наказан. Он будет страдать. Прошу вас, опустите револьвер.
Какое-то мгновение казалось, что мой враг все же выстрелит.
— Прошу вас,- снова заговорил уродец.
Мун вроде бы смилостивился и начал засовывать револьвер в карман. Но в последнее мгновение он ткнул дулом прямо мне в лицо.
— Нет! — воскликнул Крибб.
Мун, отвлекшись на звук, слишком быстро спустил курок. Пуля прошла мимо (хотя и царапнула меня по щеке) и вместо меня попала в уродца. Ранение было несерьезным. Но он все равно упал на землю, хныча, как футболист, давящий на жалость зрителей. Он вцепился в левое запястье и ругался себе под нос.
Наконец появилась и полиция (как раз вовремя), и меня грубо подняли. На моих руках защелкнули наручники, совершенно не подумав, что они могут натирать запястья. Меня увели, и Мун не сказал ни слова.
По дороге, однако, я услышал, как он зовет кого-то. Крибба? Возможно, но я всегда был почему-то уверен, что звал он кого-то совсем другого.
— Сомнамбулист погиб! — крикнул он, затем повторил уже тише: — Сомнамбулист…

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Это случается в подземке каждое утро. Наверняка вы сами это замечали.
В час пик все эти спешащие на работу жители пригорода, что выбираются из поездов на станции «Монумент », все до единого в полосатых костюмах и котелках, готовые предаться беспощадной мельнице каждодневной работы, становятся свидетелями необычного феномена.
Дерьмо. Удушливая вонь по утрам иногда бывает непереносимой. Я точно знаю, что многие морщат нос от отвращения, многие обмахиваются номерами «Тайме» как веерами, многие тайком зажимают носы носовыми платками. Но пассажиры так привыкли к скрипучей и ветхой городской подземке, что даже и не брюзжат по поводу этой мерзости, а только стискивают зубы и, спрятав поглубже гордость, стоически едут дальше. Мне кажется, это связано с несчастливой близостью подземки к городской канализации.
По-моему, это важно. Мне представляется, что в такие моменты Лондон приоткрывает часть своей сущности, показывает кость из-под кожи, свою истинную, клоачную натуру. Это предупреждение, упрек.
Насколько все было бы иначе, добейся мы успеха! На месте банков и контор цвели бы маки и маргаритки. Развращенный Лондон канул бы в прошлое, и в государстве Пантисократии ныне цвел бы и благоухал Лондон добродетельный. Мечта, скажете вы? Детская фантазия? Возможно.
После обжигающего рукопожатия Хокера мистер Дэдлок упал в обморок.

Спустя два с половиной часа он открыл глаза и, шатаясь, поднялся на ноги. К счастью, он не особенно пострадал, если не считать слабой пульсирующей головной боли, не страшнее той, какую он часто испытывал после ночной попойки.
Пожары вокруг уже потушили, трупы убрали, раненых перевязали — все было подчищено, вымыто и приглажено. Не пройдет и дня, как поле боя придет в прежнее состояние и горожане притворятся, будто ничего и не случилось. Все равно как если бы после Гастингса уцелевшие расчистили бы поле боя и унесли убитых, надеясь, что поутру все станет как прежде. Какое недальновидное поведение! Лондон стоял на пороге спасения, а его жители, словно боящиеся темноты дети, зажмуривали глаза и просили, чтобы оно ушло. Церковь Летней Страны предложила им искупление, но они захотели жить как всегда, в беззаконии, невежестве и грехе.
Конечно, Дэдлок не думал об этом, одобрительно оглядываясь по сторонам. Нет, он просто вздохнул от облегчения, что все кончилось, что он жив, цел и невредим. Немного смущенный, он откашлялся, подошел к ближайшей группе полицейских и начал выкрикивать приказы.
Но Дэдлок все же изменился. Он обнаружил это много часов спустя, когда вернулся домой и стал переодеваться перед сном. Посмотрев на себя в зеркало, он наконец увидел, что сделали с ним Старосты, увидел утонченность их обещанного подарка.
Шрамы на его туловище, эти молочно-белые полосы, пересекавшие его тело, исчезли, а с ними и отметины на лице. Все исчезло, стерлось так же легко, как Сомнамбулист стирает мел с доски. Дэдлок посмотрел на свою гладкую и чистую грудь с отвращением. Теперь он стал таким обыкновенным, таким нестерпимо заурядным и неотличимым от всех.
Задохнувшись, он сбросил остатки одежды, рухнул на постель и сделал то, чего не делал почти двадцать лет.
Утром, когда он позвонил в Клуб выживших, чтобы заявить о своем выходе из него, глаза его были распухшими и красными от слез.

Старосты точно знали, что делают. Но по сравнению с альбиносом Дэдлок легко отделался.

Я не уверен, что способен вам поведать о том, что случилось с мистером Скимполом. С чего мне начать? С какого момента его долгой и унизительной кончины? С бесконечного и мучительного возвращения в Уимблдон? С момента, когда он вышел из наемного кеба — после того, как заблевал все сиденья липким красным веществом? Когда он посмотрел на все это и почти безразлично подумал, не является ли эта гнилостная слизь остатками его желудка?
Нет. Я избавлю вас от этого. Начну с момента его прихода домой. В последний раз он сражался с замком и ключом, и рев боли в его голове перекрывал даже шум попойки за стеной. Чтобы не упасть, он на мгновение привалился к входной двери и почти ввалился внутрь, хрипло зовя сына.
Конечно, ему никто не ответил, и Скимпол побрел внутрь, намереваясь оставаться рядом со своим ребенком, пока смерть не заберет его. Воняя блевотиной и истекая кровью как минимум из двенадцати мест, он двинулся в кухню, жалобным голосом призывая мальчика.
Тогда-то он и увидел его. Или то, что от него осталось.
Даже я (а меня не назовешь брезгливым) вряд ли смогу описать вам это зрелище. Несомненно, вы сами себе неплохо представите — вы наверняка сами уже догадались о «плате», какую взяли с альбиноса Старосты.
Сын Скимпола лежал на спине на полу, бледный и холодный, с выражением жалкого ужаса на лице. Его кожа и одежда были красны от крови, в нем не осталось ни одной целой кости. Мальчика умело забили насмерть его же собственными костылями.
Скимпол тут же подумал, не убивали ли они его по очереди.
Слишком слабый, чтобы закричать от ярости и горя, слишком измученный, чтобы плакать, альбинос опустился на колени и упал на изуродованное тело сына.

Собрав остатки сил, он взял мертвого за руку (все еще мокрую от крови), крепко сжал ее и стал терпеливо ожидать смерти.
Что касается самих убийц, то ни один полицейский так их и не выследил и ни один суд не сумел привлечь их к ответу за бесчисленные преступления.
После их исчезновения за ними устроили вялую охоту, но из этого ничего не вышло, и скоро погоню оставили. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что кто-нибудь вообще стремился их отыскать.
Насколько мне известно, Старосты с тех пор появлялись еще два раза, хотя не сомневаюсь, что они фигурировали во множестве других историй, мне не известных. Мелькали где-то на заднем плане повествований, древних и еще не рассказанных, и, может, даже еще более странных, чем мое.
Двенадцать лет назад свидетели зверств нового русского правительства[36] утверждали, будто видели двоих мужчин, одетых английскими школьниками, игравших ведущую роль в массовых убийствах. Никто, конечно же, им не поверил, но те из нас, кто побывал под Монументом в тот день, сразу же опознали господ Буна и Хокера.
Недавно они всплыли снова во время ужасной кровавой бани в Новой Зеландии. Я читал в газетах об этом событии и видел иллюстрировавшую статьи нечеткую фотографию. Скорее всего, это игра воображения, но я готов поклясться, что на краю снимка стоит Хокер. Изображение размытое и нечеткое, но мне показалось, что он довольно ухмыляется, глядя на дело рук своих, на разрушения вокруг. Увы, я не могу проверить этого, поскольку газету у меня меньше чем через час забрали. Здесь странно суровы в отношении чтения.
Я должен еще сказать, что, несмотря на все годы, прошедшие со дня сражения на станции «Кинг-Уильям-стрит», Хокер на этом снимке не постарел ни на день. Он как будто застыл во времени, словно муха в янтаре.
Если вам так крупно не повезет, что вы встретитесь с этим тварями, вряд ли мне следует напоминать вам, чтобы вы бежали (а не уходили) прочь, закрывали уши, дабы не слышать их лжи, удирали в безумной надежде спастись.

Живописная смерть мистера Скимпола — не для меня. Я предан куда более долгой и в какой-то мере более ужасной казни. Одно время говорили, что меня повесят за государственную измену (уверен, здесь особенно старался инспектор Мерривезер), но мне без особого труда удалось перехитрить моих тюремщиков. После небольшой унизительной игры с моей стороны меня поместили сюда, в убежище, где предполагаемое умственное состояние заключенных не позволяет кровавой руке правосудия дотянуться до них.
Здесь трудно судить о времени. Почти невозможно отследить смену дня и ночи, разве что по нерегулярности доставки еды и питья. Когда я прибыл сюда, меня заперли… на сколько же? На дни? Недели? Даже сейчас я не уверен до конца.
То, что я сумел выдержать такое одиночное заточение и не тронулся умом, говорит о чрезвычайной гибкости моей психики. В заточении я стал сильнее, но, должен признаться, стал и более одинок. Я человек общительный, и мне очень не хватало тепла, компании и товарищества, звуков иных голосов кроме моего собственного. Впоследствии мне разрешили — при очень строгих ограничениях — принимать гостей.

Должен признаться, я был удивлен, что он вообще ко мне пришел.

Томас Крибб,- сказал он и протянул левую руку (неперевязанную и пятипалую) через стол. Один из охранников, скрестив мясистые руки, свирепо смотрел на нас с другого конца комнаты.
— Мы уже знакомы,- сказал я.
На его лице промелькнуло подобие улыбки.
— Догадываюсь.
Мне никогда прежде не выпадало удовольствия рассмотреть этого человека поближе, и я не могу выразить, насколько поражало его уродство, как неотразимо отвратителен он был.

— Что вам угодно? — спросил я.
— Хочу сказать вам кое-что.
Я заметил, что он принес собой газету, и мельком увидел заголовок — похоже, статья о недавних событиях под Монументом. Я разглядел собственное имя и оскорбительное подобие моего лица под ним.
Крибб перегнулся через стол. При этом охранник опустил руки и инстинктивно потянулся за дубинкой, висевшей у него на поясе. Уродец пригвоздил меня к месту пронзительным взглядом.
— Я не хочу, чтобы мой город подвергался угрозе,- сказал Крибб.
— Ваш город?
— Я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы остановить вас. Я помогу этому…- Он посмотрел в газету, словно чтобы свериться с какими-то мелкими деталями.- Эдварду Муну. Я научу его, как повергнуть вас!
Я зевнул.
— Извините. Я не понимаю.
— Я буду направлять его. Использую его, чтобы вы не достигли успеха.
Я ухмыльнулся, глянув на охранника.
— Возможно, и его стоило бы засадить сюда, — саркастически заметил я, и охранник радостно ухмыльнулся.
У меня сложились хорошие отношения с тюремщиками. Думаю, они привязались ко мне, и подозреваю, что многие из них (хотя это больше, чем им позволяет их долг) понимают, что я вообще не должен здесь сидеть.
Мой посетитель встал на ноги.
— Кстати, — добавил он, — история вас не запомнит. Я предпочел не отвечать на этот последний ребяческий выпад, и Томас Крибб молча ушел прочь.
Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что мне следовало как-то отреагировать, заставить его говорить, выяснить побольше о его утверждениях. Но больше я никогда его не видел. Честно говоря, особой потерей мне это не казалось. В этом человеке всегда присутствовало какое-то дьявольское самодовольство.
Прошла еще неделя, прежде чем ко мне пришел второй посетитель (я говорю — неделя, но вполне могли пройти и две недели, и целый месяц). Вам это покажется странным, и тогда это удивило и меня самого, но даже после всего, что он сделал, какая-то часть моей души была рада видеть его.
— Эдвард,- сказал я и улыбнулся.
Для человека, столько пережившего, он выглядел хорошо. Может, постарел немного, утратил толику самодовольства и суетности да седины прибавилось. И к моему удовольствию, изрядно подрастерял свою дешевую самоуверенность. Короче говоря, он стал лучше.
Мы некоторое время посидели молча.
— Зачем вы пришли? — спросил я наконец.
— Я должен кое о чем спросить вас.
— Что угодно,- сказал я, возможно, чересчур горячо.
— Мне нужно понять — почему.

К моему — и подозреваю, что к нашему обоюдному — удивлению, его визиты стали регулярными.
Мне нравилось думать, что мы оба многое получали от наших встреч. Я изо всех сил старался разъяснить ему, чего я намеревался достичь (хотя излишне говорить, что обратить его мне так и не удалось), а он приносил мне вести из внешнего мира о том, что случилось после того, как меня увели в кандалах. Вместе нам удалось составить полную картину событий, связное повествование обо всем, что привело к сражению на станции «Кинг-Уильям-стрит ».
Тела Сомнамбулиста еще не нашли. Горе заставило Эдварда уверить себя в том, что великан жив, что он спит где-то под землей и, подобно Артуру, ждет часа, когда город окажется в беде. Возможно, вам будет интересно услышать, что, когда я видел Муна в последний раз, он высказывал какие-то эксцентричные соображения по поводу истинной природы своего друга.

Возможно, вам будет интересно услышать, что, когда я видел Муна в последний раз, он высказывал какие-то эксцентричные соображения по поводу истинной природы своего друга. Он показал мне почтовую открытку с изображением двух охраняющих Ратушу статуй — Гога и Магога, как совершенно правильно определил их Крибб,- и клялся, что узнает в них черты Сомнамбулиста. Лично я никакого сходства не заметил.
Конечно, публично Мун объявил его мертвым. Даже похороны состоялись, хотя народу пришло мало, да и меня не пригласили. Присутствовали инспектор, Шарлотта, миссис Гроссмит и несколько доброжелателей и зевак. Несли пустой гроб (сделанный для необычно крупного человека, словно бы там лежал Сомнамбулист собственной персоной). По иронии судьбы гроб закопали на Хайгейтском кладбище, всего в нескольких футах от другой, более прославленной могилы, столь же пустой.
Но Мун принес мне и более радостные новости. Церковь Летней Страны жива, свет Пантисократии еще не угас. Некоторое время назад небольшая группка верных — шестеро мужчин и шестеро женщин — отправилась через Атлантику с намерением основать общину на берегах Сасквеханны, как и планировал старик. Я дал им благословение и пообещал молиться за них — точнее, дал бы благословение, попроси они о нем. В прессе вы могли прочесть, что эти пилигримы отреклись от меня и моих методов,- понятное дело, при таких-то обстоятельствах, но я солгал бы, заявив, будто их отступничество ни чуточки не ранят меня.
Эдвард моих чувств не разделяет. Он считает этот поход пустой затеей, которая плохо кончится. И у него имеются основательные личные причины не одобрять этого предприятия — ведь все это организовала его родная сестра Шарлотта, моя дорогая Любовь 999.
Эдвард всегда был уверен, что приверженность его сестры моему делу была только временной аберрацией, вызванной необычно убедительной техникой обращения в нашу веру рекрутов «Любви, Любви, Любви и Любви» . Вопреки ожиданиям, превращение оказалось окончательным и необратимым. Любопытно, как часто самые отъявленные скептики и циники становятся самыми рьяными в вере.
Но у Эдварда имеется еще одна причина горевать по поводу отступничества сестры. Она забрала с собой бедную миссис Гроссмит. Лишившись жениха и столкнувшись самым жестоким образом со свидетельствами его двуличности, домоправительница решила связать свою судьбу с новой Пантисократией. Непонятно, какую пользу она может им принести, поскольку уже давно не в состоянии рожать и вряд ли сумеет стать хорошей поэтессой или фермершей. Возможно, из нее выйдет кухарка или уборщица.
Меня очень тревожит, что я не слышал никаких новостей о пантисократах после их отбытия из страны. Я безуспешно просматривал газеты, вымаливал у охранников и докторов хоть какие-то вести из внешнего мира, но впечатление такое, что те люди просто исчезли. Жаль. Очень хочется знать, чем все закончилось.
Именно в день их отбытия я в последний раз видел Эдварда Муна; утром он попрощался с ними и пришел ко мне прямо с пристани. Я спросил, не упоминала ли Шарлотта обо мне, и он заверил меня, что нет. Однако что-то в его манерах, вместе с подозрительной поспешностью ответа, убедило меня в том, что он лжет. Он признался только, что при расставании было много слез и взаимных обвинений. Как я понял, это была их последняя встреча.
Мун сказал мне, что намерен уехать. За месяцы нашего общения между нами возникло некоторое подобие взаимного уважения, и мы сумели попрощаться как цивилизованные люди и даже почти по-дружески пожать друг другу руки. Я сказал ему, что хочу как можно полнее записать все случившееся. Он ответил, что я волен поступать как мне угодно.
Последнее, что я слышал о нем, это что он уехал в Африку, где много путешествовал и в конце концов завязал нечто вроде дружбы с одним из диких племен. Насколько знаю, он живет там до сих пор.

Насколько знаю, он живет там до сих пор. Я вспомнил строки поэта:

И больше ничего не слышали о нем.
И думали, что умер он средь дикарей[37].

Времени у меня много. Хозяева идут на уступки, мне предоставлены свет и место для занятий, а также некоторое, хоть и ограниченное, количество бумаги и карандаш. Увы, пера нет — часто прошу чернильницу и перо, но здесь дурацкие правила насчет колющих предметов. Это не мешает моей работе, хотя в конце каждого дня у меня все отбирают. Мое искусство рассказчика явно растет, и меня беспокоит, что начальные главы были написаны коряво, по-дилетантски по сравнению с последними. Я много раз просил выдать мне всю рукопись хотя бы на пару часов, дабы кое-что исправить и прояснить, ведь от этого история только выиграет. Пока на все мои просьбы отвечают отказом.
Несомненно, вы убедились, что я человек, не склонный к чрезмерной игре воображения. Порука тому — объективный тон моего повествования.
Однако в последнее время меня тревожит регулярно повторяющийся сон.
Он не похож на прочие сны — это не фрагментарная путаница всплывших со дна сознания воспоминаний и полузабытых лиц, не бессмысленный калейдоскоп невероятных совпадений и несообразностей. Поутру его детали не исчезают из памяти, но остаются еще долго после пробуждения, обретая такое постоянство и весомость, что мне порой кажется, будто я вижу не фантастический сон, а какой-то отрывок реальности. Правду.
Каждый раз это одно и то же. Сон начинается глубоко в лесу, свет под кронами деревьев окрашен тускло-зеленым, странные птицы кричат над головой, в кустах верещат какие-то невидимые твари. Я вижу двенадцать человек — шестерых мужчин и шестерых женщин, которые прокладывают себе путь через лес. Часто им приходится прорубать себе дорогу в зарослях, но, что примечательно, они всегда предпочитают продвигаться вперед парами, как школьники на воскресной прогулке в зоопарке. Некоторых я узнаю — мистера Спейта, миссис Гроссмит, бородатую проститутку Мину. С ними и дорогая моя Шарлотта, сияющая даже в минуты тяжкого труда, когда она в поте лица сражается с корнями и ветками и ее природная красота лишь подчеркивается красотой окружающего пейзажа.
А во главе партии идет человек, которого я поначалу не узнал. Совершенно лысый, с блестящей от пота макушкой, он ведет остальных через лес. Некоторое время я растерянно слежу за их продвижением, пока меня наконец не осеняет. Хотя я видел этот сон уже несколько десятков раз до того, каждый раз я поражаюсь заново. Ибо это Сомнамбулист, без бакенбард и парика, безо всей этой бутафории, которую он завел в дни своей жизни с Муном. Его кожа лишена загара, и, как всегда, он ничего не говорит.
Наконец партия выходит на край леса на небольшой утес в несколько футов высотой. Они смотрят вниз и видят с высоты извивающуюся темно-синюю длинную ленту Сасквеханны. Ее обрамляют с обеих сторон пышные, роскошные мазки чистейшей зелени, безлюдной, богатой, готовой принять Пантисократию.
Сомнамбулист смотрит на этот кусочек рая и улыбается. Затем он открывает рот и — к моему невыразимому удивлению и радости — говорит. Его голос звучит совершенно не так, как я ожидал.
— Ну, что же,- говорит он.- С чего начнем?