Слоновая башня

Автор: Роберт Говард

Жанр: Фантастика

Год: 2012 год

Роберт Говард. Слоновая башня

Конан — 4

I
Коптящие факелы бросали лишь хмурый свет в Глотке, где кутили, справляя спои ночные карнавалы, ворюги востока. В Глотке они могли шумен, и пьянствовать, сколько их душе угодно, ибо почтенные граждане избегали бывать в этом квартале, и ночные Сторожа, подкупленные не совсем чистыми деньгами, не Перегружали своим вниманием этот район. По узким, немощеным переулкам, мимо дурнопахнущих куч нечистот и вонючих луж бродили, качаясь, орущие, буянящие пьяницы. Сталь вспыхивала в тени, где был слышен пронзительный смех женщин, а кроме того звон оружия и немного более тихий шум стычек. Свет пробивался из разбитых окон и широко распахнутых дверей. Запах перегара и потных тел сочился их этих дверей, звон кружек, стук кулаков по неструганным доскам столов, и — как удар в лицо — разрозненные отрывки непристойных песен.
В одном из подобных кабаков было особенно оживленно. Сдавленный и пронзительный хохот гремел пол низким, черным от копоти потолком. Здесь собирались висельники всех видов и родов в лохмотьях и обносках — но и в роскошнейших богатых одеяниях. Карманники с их ловкими пальцами кутили здесь, беспощадные похитители людей, Искусные скалолазы — покорители фасадов зданий, хвастливые наемные убийцы со своими потаскушками, женщины, ярко раскрашенные дешевой косметикой, с пронзительными голосами. Отпетые жулики чувствовали себя здесь как дома и составляли большую часть публики — темноволосые, черноглазые заморанцы с кинжалом в рукаве и ложью в сердце. А кроме них — волки из полдюжины чужеземных стран, и среди них огромный гипербореец, молчаливый, опасный, с могучим двуручным мечом на боку — ибо в Глотке мужчины носили свое оружие открыто. Кроме того, был здесь фальшивомонетчик из Шема с горбатым носом и узенькой иссиня-черной бородкой. Косоглазая бритунская девка сидела на коленях гандера с светло-каштановыми волоса ми — он был из бродяжничающих наемников, и сейчас находился в бессрочном отпуске, который взял у разбитой армии. И жирный висельник, чьи сальные шутки вызывали громовой хохот, — по профессии он был похитителем людей. Он явился из далекого Кофа, чтобы принести заморанцам — которые рождались с такой ловкостью в этого рода ремесле, какая ему и не снилась — искусство красть женщин. Этот человек оборвал описание красоты одной из намеченных жертв, чтобы сделать смачный глоток вина. Затем он обтер губы и произнес:
— Клянусь Бэлом, богом всех воров, я покажу вам, как надо красть женщин! Еще до рассвета я перетащу эту юную штучку через заморанскую границу, где ее уже поджидает караван. Три сотни серебряных обещал мне один офирский князь за прекрасную молодую бритунийку из лучшего дома. Я целые недели потратил переодетым в лохмотья нищего, выглядывая в пограничных городах что-нибудь подходящее. Да, она и впрямь девчушка как с картинки! — Он причмокнул губами, отсылая воздушный поцелуй. — И я знаю высоких господ в Шеме, которые отдали бы за нее даже тайну Слоновой Башни, — пробормотал он напоследок, прежде чем снова обратиться к своему пиву.
Его подергали за рукав, и он повернул голову, мрачно нахмурившись, оттого что ему помешали. Рослый, крепко сложенный молодой парень стоял возле него. В этом месте он казался таким же лишним, как волк среди вшивых крыс в сточной канаве. Дешевая куртка не скрывала крепкого торса, широких плеч, могучей груди, узких бедер и мускулистых рук. Лицо его загорело на солнце до черноты, синие глаза пылали. Густая грива черных, нечесанных волос падала на высокий лоб. В кожаных ножнах на поясе он носил меч.
Кофитянин непроизвольно отшатнулся назад, ибо парень не принадлежал ни к одной из известных ему цивилизованных рас.
— Ты говорил о Слоновой Башне, — сказал чужак на языке Заморы, однако с чужеземным акцентом. — Я много слыхал об этой башне.

Что за тайна?
Поведение чужака не показалось кофитянину угрожающим, кроме того, мужество похитителя подогревалось обильно потребленным пивом и вниманием его теперешних слушателей. Он весь надулся, дабы придать себе значимости.
— Тайна Слоновой Башни? — вскричал он. — Да ведь каждому болвану известно, что Яра, жрец, владелец могущественного колдовского камня, именуемого Сердцем Слона, живет там. В этом камне — тайна его колдовской силы.
Варвар коротко поразмыслил над этими словами.
— Видал я и башню, — сказал он. — Она стоит в большом саду над городом. Высокие стены окружают его, однако стражников я ни одного не видел. Не так-то трудно будет и забраться на стену. Почему же никто еще не стащил этот таинственный камень?
С открытым ртом кофитянин уставился на этого наивного чужеземца, затем разразился насмешливым хохотом, который подхватили и остальные.
— Послушайте только этого дикаря! — громыхал он. — Он хочет спереть камешек Яры. Слушай ты, парень, — сказал он и повернулся к молодому человеку. — Положим, ты, конечно, варвар, откуда-нибудь там с севера…
— Я киммериец, — заявил чужак не совсем дружески. Ответ и тон мало что сказали кофитянину. Он происходил из королевства, лежащего далеко на юге у шемских границ, и мало что знал о народах севера.
— Тогда навостри уши и немножко поучись! — сказал он и указал пивной кружкой на немного смущенного парня. — Знай же, что в Заморе и в первую очередь в этом юроде живет больше искусных воров, чем где-либо в этом мире, больше даже, чем в самом Кофе. Если бы смертный человек мог украсть этот драгоценный камень, то можешь быть уверен, он давно бы уже попал в чужие руки. Говоришь, простое дело вскарабкаться на стену, но едва ты успеешь туда забраться, как сразу об этом пожалеешь. Хорошая есть причина, коли сторожа по ночам не обходят этот сад, то есть, сторожа-люди. Однако сторожевая комната внизу в башне всегда полна народу, и даже если тебе и удастся невредимым пройти мимо тех, кто ночью держит под наблюдением сад, не сводя с него глаз — или что там у них вместо глаз, — тебе придется с боем пробиваться через караулку мимо сторожей-людей, чтобы добраться до побрякушки, которая хранится где-то там, в башне, наверху.
— Но если кому-нибудь повезет пройти через сад, почему бы ему не попытаться добраться до камня через верхнюю часть башни, — возразил киммериец. — Этим он бы избежал встречи со стражниками.
И снова кофитянин уставился на него, разинув рот.
— Нет, вы послушайте его! — крикнул он насмешливо. — Варвар у нас орел, который может взлететь над ограждением башни, усаженным драгоценными камнями! — Он снова бросил взгляд на киммерийца. — Да разве ты не знаешь, что эта башня пятьдесят и еще сто футов в высоту и ее круглые стены еще глаже, чем отполированное стекло?
Варвар с пылающим взором огляделся вокруг, Грохочущий смех, поднявшийся после издевательского замечания, немного смутил его. Сам он не видел никакого основания для веселья, и он был еще слишком неопытен для этого цивилизованного мира, чтобы понимать все его ухищрения. Цивилизованные люди скорее могли бы позволить себе быть невежливыми, чем дикарь, ибо им довольно трудно бывает представить себе опасность оказаться с раскроенным черепом за невежливые слова. Он был смущен и раздосадован, и, без сомнения, отступил бы в смятении, не говоря ни слова, не продолжай кофитянин его задирать.
— Иди-иди! Расскажи этим беднягам, которые чуть-чуть больше занимались своим воровским ремеслом, чем ты прожил лет, как ты собираешься добыть себе камушек!
— Всегда найдется путь, если мужество равно потребности, — раздраженно возразил киммериец.
Кофитянин принял эти слова как персональное оскорбление.

Его лицо залилось краской.
— Что?! — взревел он. — Ты посмел обругать нас в глаза трусами? Убирайся! С глаз моих! — Он наградил Конана сильным тычком.
— Ты берешь на себя слишком много воли насмешничать надо мной. Да еще поднял на меня руку? — процедил варвар сквозь зубы. Он больше не мог обуздывать быстро возраставшую ярость. Он ответил на тычок ударом ладони, который сбросил насмешника на грубо выструганный стол. Пиво плеснуло через край кружки. Кофитянин злобно зарычал и вытащил меч.
— Собака дикарь! — загремел он. — За это я вырежу сердце из твоей груди!
Блеснула сталь. Сидящие вокруг поспешно бросились искать безопасное местечко. В спешке они опрокинули единственную, горевшую в комнате свечу. Кабак погрузился в темноту. Треск опрокидываемых скамеек, топот ног, вопли и проклятия — вот что было слышно, — пыхтение обоих задир и, наконец, пронзительный крик боли, пронзивший гвалт и сумятицу. Когда свечу снова запалили, оказалось, что большинство гостей исчезли, сбежав через дверь и разбитое окно, остальные забрались под столы и за винные бочки. Варвар тоже покинул заведение. В центре комнаты лежал окровавленный труп кофитянина. С безошибочным варварским инстинктом киммериец отыскал обидчика в темноте и, воспользовавшись всеобщей суматохой, прикончил.
II
Свет факелов и шумное веселье гуляк остались позади. Киммериец избавился от своей рваной куртки и теперь шагал сквозь ночь совершенно голый, если не считать набедренной повязки и высоких шнурованных сандалий. Он скользил с гибкостью тигра, его стальные мускулы играли под загорелой кожей.
Конан достиг той части города, что прилегала к храмам. Они поблескивали в свете звезд со своими мраморными смежно-белыми колоннами, золотыми куполами и серебряными арками порталов, эти ларцы бесчисленных чужих божеств Заморы. Конан не слишком ломал себе над ними голову. Он знал, что религия Заморы, как и все прочее у народа, издавна изведавшего блага цивилизации, сложна и понять ее нелегко, и что свое изначальное естество она давно теряла в лабиринте обрядов и обычаев. Много часов пропел он на открытых площадях, внимая увещеваниям теологов и учителей, и после этого запутался еще больше, чем прежде. Но в одном отныне он был убежден твердо: ни один из этих философов не пребывал в здравом рассудке.
Его родные боги были просты и понять их было несложно. Кром был верховным среди них. Он жил на высокой горе, откуда насылал испытания и смерть. Бесполезно было молить о чем-либо Крома, ибо он был мрачным, диким богом и презирал трусов. Но мальчика при рождении он наделил мужеством, волей и силой убивать врагов. Это было, по воззрениям варваров, все, чего следовало ожидать от бога.
Сандалии Конана не издавали ни малейшего шума, ступая по блестящим камням мостовой. Ни одного стражника не было видно, ибо даже воры из Глотки избегали храмы, где — как кругом болтают — всякого, кто ступал в них с нечистыми намерениями, ждала ужасная судьба. Впереди Конан видел Слоновую Башню, устремлявшуюся к небу. Он спрашивал себя, откуда она получила свое имя. Никто этого, казалось, не знал. Сам он еще никогда не видел слона, однако знал, если только правильно понял, что это чудовищно огромный зверь с одним хвостом спереди и одним сзади. Во всяком случае, так рассказывал ему путешественник-шемит и при том клялся, что тысячами видел таких зверюг в стране гирканцев. Но нужно, конечно, еще не упускать из виду, что все шемиты большие любители соврать. В Заморе, по крайней мере, никаких слонов не водилось.
Холодно поблескивая, башня, казалось, хотела схватить звезды. В солнечном свете она так ослепляла, что только немногие переносили прямой взгляд на нее. Шептали, что она целиком построена из серебра. Она имела форму цилиндра, была высотой в сто пятьдесят футов, и драгоценные камни мерцали в свете звезд — они были густо утыканы в верхний край или в заграждение, что опоясывало башню.

Башня стояла посреди сада, раскинутого высоко над городом, и легкий ветерок раскачивал ветви чужеземных деревьев. Могучая стена окружала сад, и с внешней стороны стены вокруг находилась низкая, не очень широкая полоска земли, которая также была отгорожена стеной. Ни один луч света не вырывался из башни. Она явно не имела оконных отверстий, по меньшей мере, их не было над внутренней стеной. Только сверкающие камни высоко наверху разбрасывали холодное сияние.
Под нижней внешней стеной рос густой кустарник. Киммериец проскользнул поближе и остановился, чтобы получше разглядеть всю картину. Хотя стена была довольна высока, одним прыжком он наверняка мог бы уцепиться пальцами за край стены, а дальше оставались детские игрушки — подтянуться и перебраться через нее. Он не сомневался, что и внешнюю стену может одолеть подобным же образом. Но он заколебался при мысли о неизведанных жутких опасностях, которые, как он предполагал, подкарауливают его в саду. Здешние люди казались ему чужими и полными загадок. Они были совсем другого рода, чем киммериец, они были даже не той крови, что более западные народы — бритунцы, немедийцы, кофитяне и аквилонцы, о тайнах цивилизации которых он уже многократно был наслышан. Люди в Заморе произошли от одной старой, очень старой цивилизации, и, насколько он успел с ними познакомиться, они казались ему до основания испорченными и развращенными.
Он подумал о Яре, верховном жреце, который плел свое темное чародейство в башне из драгоценных каменьев. Волосы киммерийца поднялись дыбом, когда на ум ему пришла одна история, выболтанная придворным пажом в изрядном подпитии — как Яра засмеялся в лицо одному мирно настроенному принцу и преподнес ему пылающий дьявольский драгоценный камень. Ослепляющие лучи вырвались из этого страшного камня и окутали принца. С криком опустился тот на пол и обуглился, превратившись в черный комок, который, в конце концов, обернулся пауком и принялся торопливо шнырять по покою, пока Яра не раздавил его подошвой.
Не часто покидал Яра свою колдовскую башню, а когда делал это, то явно только для того, чтобы ввергнуть в несчастье какого-нибудь человека или даже целый народ своей черной магией. Король Заморы боялся его пуще смерти. Он был постоянно пьян, ибо не мог смиренно переносить этот чудовищный страх. Яра был очень стар — поговаривали, будто он живет несчетные столетия и будет жить вечность, и все это с помощью магии камня, повсеместно именуемого Сердцем Слона — по той же причине, но какой высокое строение получило имя Слоновой Башни.
Погруженный в мысли такого рода, киммериец поспешно прижался к стене, когда уловил размеренные шаги в саду. Имеете с шагами он уловил также слабое позвякивание металла. Так что все-таки хотя бы один стражник ходит вокруг сада. Варвар ждал, пока тот не вернется, закончив обход, но опустилась ничем не прерываемая тишина.
Наконец, любопытство пересилило. Киммериец подскочил, ухватился за край стены и подтянулся вверх на одной руке. Затем плашмя лег на стену и посмотрел вниз, на полоску земли между обеими стенами. Тут не росло никаких кустов, только непосредственно перед самой внутренней стеной он увидел несколько заботливо подстриженных кустиков. Звездный свет падал на ухоженные газоны. Где-то Плескал фонтан.
Конан осторожно спустился. Он вытащил меч из ножен и огляделся. Беспокойство дикаря, который стоит незащищенным под ярким светом звезд, наполняло его, и поэтому он быстро пробрался в тень стены за поворот, пока не оказался чей рядом с теми кустами, что приметил прежде. Ловкими, быстрыми шагами он пробежал, низко пригнувшись, к ним и почти что споткнулся о нечто, лежавшее, скорчившись, возле кустов.
Быстрый взгляд в обе стороны — по меньшей мере, в пределах видимости не имелось ни одного врага. Конан наклонился над фигурой. Острые глаза разглядели в свете звезд крепко сбитого мужчину в серебристом доспехе и шлеме с гребнем заморанской королевской гвардии.

Конан наклонился над фигурой. Острые глаза разглядели в свете звезд крепко сбитого мужчину в серебристом доспехе и шлеме с гребнем заморанской королевской гвардии. Щит и пика лежали рядом с ним. Конан установил, что солдат был задушен. Варвар беспокойно огляделся по сторонам. Ему стало ясно, что это был тот стражник, шаги которого он слышал с той стороны стены. Прошло всего немного времени, и тем не менее неизвестная рука схватила из темноты солдата за горло и лишила его жизни.
Напряженные глаза Конана внезапно уловили движение и кустах подле стены. Держа ладонь на рукояти меча, он прокрался туда. При этом он издавал шума не больше, чем пантера, скользящая в ночи. Тем не менее человек, на которого Конан хотел напасть внезапно, услышал его. Киммериец увидел на стене могучую тень и почувствовал облегчение — тень имела человеческие очертания. Незнакомец резко развернулся с хриплым выдохом, в котором была паника, и явно хотел наброситься на своего противника. Но когда свет звезд отразился от Конанова клинка, тот вновь отшатнулся. Прошло напряженное мгновение ожидания — каждый выжидал, что будет делать второй, оба готовые немедленно перейти к обороне.

— Ты не солдат, — прошипел, наконец, незнакомец. — Ты вор, как и я.
— А кто ты? — недоверчиво спросил киммериец.
— Таурус из Немедии. Киммериец опустил меч.
— Я наслышан о тебе. Тебя называют королем воров. Тихий смешок послужил ответом. Таурус был ростом с киммерийца, но тяжелее. Он был довольно-таки толст и обладал большим брюхом, однако каждое его движение выдавало невероятную ловкость и стальную силу. Его острые глаза оживленно блестели в свете звезд. Он был бос и имел при себе свернутую веревку, тонкую, но прочную, с узлами на равных расстояниях.
— А ты кто? — прошептал он.
— Конан из Киммерии, — ответил варвар. — Я хочу отыскать дорогу к драгоценности Яры, которую именуют еще Сердцем Слона.
Конан почувствовал, как толстое брюхо заколыхалось от смеха, но в этом хохоте не было издевки.
— Клянусь Бэлом, богом всех воров! — прошипел Таурус. — Я полагал, что кроме меня ни в ком не достанет мужества отважиться на такое. Эти заморанцы называют себя ворами — фу! Конан, мне нравится твоя наглость. Еще никогда я никому не позволял выходить со мной вместе на охоту, но клянусь Бэлом, если тебе хочется, попробуем вместе проделать это приключение.
— Так ты здесь тоже в погоне за камнем?
— А ты что думал? Месяц я потратил на разработку плана. А ты, как я думаю, действуешь под влиянием секундного порыва, я прав?
— Да, — пробурчал Конан. — Это ты убил солдата?
— Разумеется. Я перелез через стену, когда он патрулировал другую сторону сада. Спрятался в кустиках. Он услышал меня, или, по крайней мере, ему почудилось, что он что-то слышит. Когда он пробегал мимо, было совсем не трудно прыгнуть на него со спины и перекрыть ему воздух. Как и большинство людей, он в темноте наполовину слеп. Хороший вор должен иметь глаза как у кошки.
— Ты допустил ошибку, — сказал Конан. Глаза Тауруса зло блеснули.
— Я? Ошибку? Не может быть!
— Ты должен был оттащить труп в кусты…
— …сказал подмастерье мастеру. Смена караула только в полночь. Если бы кто-нибудь начал его искать и обнаружил бы труп, он побежал бы прямой дорожкой к Яре, чтобы поднять тревогу. Между тем у нас было бы довольно времени, чтобы унести отсюда ноги. А вот если бы они его не нашли, они обыскали бы каждый куст и загнали нас в ловушку, как крыс.
— Ты прав, — признал Конан.
— Так что, теперь слушай. Мы только транжирим время с этой проклятой болтовней. Во внутреннем саду нет стражников — я хочу сказать, людей.

Но в любом случае там бродят твари, которые куда смертоноснее. Их присутствие заставило меня ломать себе голову долгое время, но под конец я нашел способ устранить их.
— А что солдаты внизу, под башней?
— Старик Яра гнездится наверху. Туда мы попадем и назад тоже вернемся, я надеюсь. Не спрашивай меня сейчас, как! Я предусмотрел и позаботился только об одной возможности. Мы заберемся сверху и оттуда свалимся на колдуна и придушим его, прежде чем он успеет положить нас одним из своих проклятых чародейств. То есть, мы попытаемся это сделать. Либо мы окончим свои дни в обличий пауков и жаб, которых он раздавит сапогом, либо огромная власть и необъятное богатство — наши. Все хорошие воры должны идти на риск.
— Я готов к этому, — заявил Конан и стряхнул с ног сандалии.
— Тогда за мной!
Таурус повернулся, прыгнул, схватился за край стены и подтянулся наверх. Подвижность этого человека была неправдоподобной, если только подумать о его сложении. Со стороны это выглядело так, словно он почти взлетел на вершину стены. Конан последовал за ним и распростерся рядом. Они объяснялись только еле слышным шепотом.
— Я не вижу огней, — пробормотал Конан.
Нижняя часть башни не отличалась по виду от верхней половины, той, что была видна снаружи стены — гладкий, блестящий цилиндр, и никаких отверстий.
— Имеются окна и двери, очень искусно скрытые в стене, — тихо объяснил ему Таурус, — однако они закрыты. Солдаты дышат воздухом, который поступает сверху.
Сад был морем смутных теней, кустарники и низкие деревья с длинными ветвями тихо колебались внизу. Конан ощущал, как снизу исходит подстерегающая их угроза, ловил на себе пылающий взор невидимых глаз, и слабый запах касался его ноздрей, от которого у него тотчас же волоски на затылке поднялись. Он непроизвольно заскрежетал зубами, как охотничья собака, поймавшая запах отвратительного врага.
— За мной! — выдохнул Таурус. — Находись постоянно за мной, если тебе дорога твоя жизнь!
Прежде чем легко спрыгнуть в траву внутреннего сада, Таурус достал из-за пояса нечто, что выглядело как медная трубка. Конан приземлился рядом с ним, держа меч наготове. Таурус тесно прижал его к стене и не двигался, только сделал шажок вперед. Его поведение выдавало напряженное ожидание, и его взгляд, как и взгляд Конана, был направлен на тонущий в тени кустарник, находившийся на удалении в несколько шагов. Внезапно он заколебался, хотя не было ни дуновения ветерка. И вот уже блеснули между подвижных теней два больших глаза, а за ними в темноте еще и еще.
— Львы! — пробормотал Конан.
— Правильно. Днем их держат в подвальных помещениях под башней. Поэтому-то ни одного человека в этом саду и нет.
Конан быстро пересчитал глаза.
— Я вижу пять, однако, вероятно, в кустах еще несколько. Они могут напасть каждый миг.
— Тихо! — прошипел Таурус. Осторожным движением он отделился от стены, точно ступал по сырым яйцам, и поднял тонкую медную трубку. Конан чуял поблизости огромные слюнявые пасти (хотя не мог их видеть) и хвосты с кисточками, беспокойно хлещущие по светлым бокам. В воздухе сгущалось напряжение. Киммериец покрепче ухватился за рукоять меча. Каждое мгновение он ожидал атаки огромных сильных тел. Тут Таурус поднял к губам медную трубочку и сильно выдохнул. Желтый порошок дождем брызнул из нижнего отверстия трубки и быстро разделился на густые желто-зеленые облачка, которые опустились на кустарник и скрыли из виду сверкающие глаза.
Поспешно примчался Таурус назад, к стене. Конан, ничего не понимая, воззрился на кусты. Плотное облако полностью окутало их. Ни единого, ни малейшего шороха не доносилось оттуда.
— Что это еще за пыль? — тревожно спросил киммериец.

— Что это еще за пыль? — тревожно спросил киммериец.
— Смерть! — шепнул немедиец. — Если поднимется ветер и подует в нашу сторону, нам нужно будет немедленно перепрыгивать через стену. Но нет, еще безветрие, а облако скоро рассеется. Нам нужно всего лишь переждать, пока оно исчезнет окончательно. Вдохнуть его — верная гибель.
Вскоре только несколько желтоватых теней, как призраки, колебались в воздухе. Наконец, рассеялись и они, и Таурус сделал знак своему спутнику следовать за ним. Они проскользнули к кустам. Конан громко втянул в себя воздух. Пять могучих тел неподвижно лежали в тени, огонь свирепых глаз потух навсегда. Сладковатый, одурманивающий аромат еще висел в воздухе.
— Они погибли, не издав ни малейшего звука! — проговорил киммериец, пораженный. — Таурус, что за порошок такой?
— Это измельченные цветки черного лотоса, произрастающего только в непроходимых джунглях Кхитая, где живут лишь бритоголовые желтолицые жрецы Юуна. Запах этих цветков смертелен.
Киммериец опустился на колени возле сильных животных, чтобы удостовериться, что они в действительности более не в состоянии причинить кому-либо зло. Он потряс головой. Магия чужеземных стран была для варвара с севера жуткой и непонятной.
— Почему бы не убрать солдат из башни точно таким же способом? — спросил он.
— Потому что это был весь порошок, какой я сумел раздобыть. Даже эту малость получить в руки было деянием, достойным для величайшего вора всех времен и народов. Я стянул его из одного каравана, направляющегося в Стигию. Я поднял его, спрятанного в золотом мешочке, — он лежал между колец свернувшейся огромной змеи, которая должна была охранять его, и не разбудил ее. Но идем же, во имя Бэла! Или мы всю ночь будем только языком молоть?
Они пробрались сквозь кустарник к блестящему подножью башни, и тут Таурус, сохраняя молчание, развернул свою веревку с узлами, на одном конце которой имелся крепкий железный крюк. Конан сообразил, что тот намеревался предпринять, и не задал ни одного вопроса, когда немедиец взял веревку под крюком и раскрутил его над головой. Киммериец прижался ухом к гладкой стене, чтобы прислушаться, однако ничего не уловил. Солдаты в караулке явно даже не набредали на мысль, что в саду могут находиться взломщики. Немедиец тоже не слышал больше никаких шорохов, кроме ночного ветерка, который легонько поигрывал ветвями деревьев и кустов. Но внутреннее беспокойство охватило варвара. Быть может, вездесущий запах львов был тому виной.
Таурус без всяких видимых усилий зашвырнул веревку в высоту. Крюк взлетел, описав странное вращающееся движение, и исчез за краем башни, усыпанном драгоценностями. Он явно прочно зацепился там, поскольку не подался ни при осторожном, ни при сильном рывке веревки, и держался надежно.
— Повезло с первого раза, — возликовал Таурус, — я…
Варварский инстинкт внезапно подбросил Конана и заставил его вихрем обернуться назад. Он ничего не слышал, ибо смерть приблизилась к ним совершенно беззвучно. Один взгляд — и киммериец бегло заметил огромное желто-коричневое тело, вырисовывающееся на фоне звезд и уже приготовившееся к смертельному броску. Ни один человек, выросший в неге цивилизации, не смог бы отреагировать так быстро, как варвар. Меч сверкнул, как ледяной кристалл в свете звезд, и всю отчаянную силу могучих мышц вложил Конан в удар. И вот уже человек и зверь сплелись на земле.
Яростно, однако почти беззвучно ругаясь, Таурус нагнулся над телами дерущихся и увидел, что его спутник пытается высвободиться из-под чудовищной туши, бессильно навалившейся на него. Второй взгляд — удивленный — и немедиец обнаружил, что лев мертв, голова его рассечена. Он схватил труп и совместными с варваром усилиями ему удалось откатить льва в сторону и освободить киммерийца.

Конан поднялся на ноги. Меч, с которого еще стекала кровь, он крепко сжимал в руке.
— Ты ранен? — хрипло спросил Таурус, все еще потрясенный быстротой, с которой разыгралась эта неожиданная битва.
— Нет, клянусь Кромом! — заверил его варвар. — Но я редко бывал так близко к смерти. Почему же проклятая бестия не зарычала, прежде чем напасть?
— В этом саду все необычно, — проворчал Таурус. — Львы наносят удар безмолвно — как и все в этом месте, полном призраков. Ну, идем же теперь! Битва не была совершенно бесшумной. Солдаты могли что-нибудь все же услышать, если они не дрыхнут или не напились. Эта тварь, должно быть, бродила в другой части сада и таким образом избежала смерти от яда. Но других львов здесь нет, не сомневаюсь. Нам нужно теперь забраться наверх как можно быстрее — и я, разумеется, только зря израсходую дыхание речи, если стану спрашивать киммерийца, умеет ли он лазать по скалам.
— Если веревка выдержит мой вес, — проворчал Конан и вытер меч о траву.
— Выдерживает три моих, — ответил Таурус. — Она сплетена из волос мертвых женщин; чьи косы я выкрадывал из гробниц в час полуночи. А чтобы придать ей еще больше крепости, я окунул ее в смертельное молоко дерева анчар. Я залезу первым, следуй за мной, не отставая.
Немедиец схватился за веревку и обвил ее ногой. Как кошка, вскарабкался он наверх, заставив в очередной раз забыть тучность своего массивного торса. Киммериец последовал за ним. Веревка раскачивалась и крутилась, но это не мешало двоим ворам, оба они уже имели за спиной куда более сложные опыты успешного покорения отвесных скал и стен. Усеянный драгоценностями край башни сверкал высоко над ними. Он немного выдавался в стороны над отвесными стенами, так что веревка свисала с него на расстоянии примерно фута от стены, что значительно облегчало восхождение.
Всё выше и выше забирались они, так бесшумно, как это только было возможно. Огни города все шире расстилались перед их взором, и звезды казались тусклыми под блеском драгоценностей на парапете крыши. Таурус уже добрался до них, подтянулся и перелез через парапет. Конан немного задержался, он был захвачен зрелищем огромных драгоценных камней, сверкание которых остро резало ему глаза. То были бриллианты, рубины, смарагды, сапфиры, бирюза, лунные камни, и все они плотно сидели рядом друге другом и мерцающем серебре. Издалека многоцветные огни сливались в одно пульсирующее белое пылание, но теперь, вблизи, они блистали всеми оттенками и цветами радуги и почти приковали своим блеском.
— Да здесь сказочное богатство, Таурус! — задохнулся Конан, но немедиец подтолкнул его:
— Давай быстрей! Если мы заберем себе Сердце, все остальное тоже будет нашим.
Конан перелез через сверкающее ограждение. Крыша башни находилась на несколько футов под парапетом. Она была плоской и сделанной из темно-синего, выложенного золотом материала. Свет звезд отражался от нее, так что в целом она была похожа на гигантский сапфир, осыпанный золотой пыльцой. Почти напротив того места, где они забрались через парапет, находилась своего рода будочка или каморка, выстроенная прямо на крыше. Она была сделана из того же серебристого материала, что и стены башни, и вся сплошь усеяна маленькими драгоценными камнями, образующими разнообразные узоры. Дверь была золотая, покрытая орнаментом в виде чешуи и осколками драгоценностей, которые сверкали, как лед.
Конан бросил взгляд на переливающееся море огней далеко внизу, а потом взглянул на Тауруса. Немедиец втянул наверх свою веревку и смотал ее в моток. Он указал варвару место, те зацепился крюк — опору нашло только острие «кошки» пониже огромного, светящегося драгоценного камня на внутренней стороне ограждения.
— Нам опять повезло, — пробормотал он. — Вполне могло случиться так, что наш общий вес мог вырвать камень из опоры.

— Вполне могло случиться так, что наш общий вес мог вырвать камень из опоры. Ну, за мной, настоящие трудности начинаются только сейчас. Мы с тобой в логове змеи и еще не знаем, где она сама.
Как тигры на охоте, они двинулись по темному полу и остановились перед сверкающей дверцей. Таурус осторожно попытался ее отворить. Она подалась без сопротивления. Оба вора напряженно всматривались, готовые ко всему. Через плечо немедийца Конан осматривался. Стены, потолок, пол были усыпаны большими белыми драгоценными камнями, которые, казалось, изливали огонь, и освещали весь покой ярким светом. Ни одного живого существа здесь не было.
— Прежде чем мы вторгнемся в логово змеи, нам нужно, вероятно, еще удостовериться, как там дела внизу. Глянь-ка через ограждение во все стороны. Если увидишь в саду солдат или вообще что-нибудь подозрительное, тотчас дай мне знать! Я подожду тебя здесь, в этом покое.
Конан счел эту меру предосторожности излишней и в его настороженной душе проснулось легкое подозрение относительно его спутника, однако он сделал то, что приказал Таурус. Когда он отвернулся, немедиец заскочил в комнатку и притворил за собой дверцу. Конан совершил осторожный обход вокруг ограждения, не заметив в глубине сада под башней в колышащимся море листьев ни малейшего подозрительного движения. Он возвратился к дверце — и внезапно из глубины комнатки донесся придушенный крик.
Киммериец испуганно сделал большой прыжок к дверце, когда она распахнулась и оттуда, озаренный холодным мерцанием, вывалился Таурус. Он шатался, раскрывал рот, но лишь сухое шипение вырывалось из его горла. Пытаясь найти опору, он хватался за золотую дверцу, зашатался, споткнулся и во весь рост рухнул на пол, прижимая ладони к горлу. Дверца сама собой закрылась за ним.
Конан, пригнувшийся, словно пантера, в тот мимолетный миг, пока дверь была открыта, не увидел в помещении за спиной насмерть пораженного немедийца ничего подозрительного — разве что тень, мелькнувшую по гладкому полу. Но это мог быть просто обман зрения. Ничто не выскочило на крышу из комнатки, преследуя немедийца. Конан склонился над лежащим.
Широко раскрытыми, остекленевшими глазами, которые казались неверящими и смятенными, уставился Таурус в высоту. Его пальцы впились в горло, он издавал невнятные булькающие звуки. И вдруг замер. Пораженный киммериец тут же понял, что Таурус мертв, и у него появилось чувство, что Таурус так и умер, даже не поняв до конца, какая же смерть его постигла, какая гибель дотянулась до него когтями из темноты. Конан растерянно уставился на золотую дверцу, скрывающую столь ужасную тайну. В пустом помещении за ней, среди мерцающих стен, усыпанных самоцветами, смерть так скоро и так загадочно одолела короля воров, как это случилось в саду со львами.

Варвар задумчиво потрогал полуобнаженный труп в поисках ранений. Но единственным следом внешнего воздействия были три крошечные ранки на могучем затылке — они выглядели так, словно три иголки глубоко вонзились в кожу и тут же быстро были выдернуты обратно. Едва заметные края ранок почернели и от них исходил слабый запах тления. Отравленные метательные иглы? — размышлял Конан. Но тогда снаряды остались бы в ране.
Осторожно скользнул Конан к золотой дверце, толкнул ее и заглянул в комнатку. Она была пуста. Единственное, что казалось там живым, были светящиеся драгоценные камни, освещавшие ее. В центре потолка взгляд Конана скользнул по удивительному орнаменту. Он был восьмиугольным, черным и в центре узора четыре самоцвета горели красным огнем, совершенно иначе, чем белое сияние камней вокруг. На противоположной стороне находилась еще одна дверь, похожая на ту, возле которой стоял Конан, но без узора в виде чешуи. Пришла ли смерть оттуда и ушла ли обратно за эту дверь после того, как нанесла удар?
Конан закрыл за собой дверь и вошел в комнату. Его босые ступни не издавали ни единого шороха на хрустальном полу.

Его босые ступни не издавали ни единого шороха на хрустальном полу. Здесь не имелось ни стульев, ни столов, только Четыре дивана, шелковая обшивка которых была заткана золотыми нитями, сплетающимися в странный узор в виде змей. Кроме того, имелись обитые серебром сундуки из красного дерева. Некоторые были снабжены тяжелыми золотыми замками, резные крышки других были откинуты, выставляя напоказ хранившиеся в них сокровища — драгоценные камни всех родов, смешанные и наваленные кучей.
Конан беззвучно выругался. В эту ночь его удивленному взору предстало богатств больше, чем он предполагал найти во всем мире. Он был готов вспорхнуть при мысли о том, какой же ценности окажется тот драгоценный камень, за которым он охотился.
Теперь Конан находился в центре комнаты и, пригнувшись, двигался дальше, насторожено вытянув вперед меч, когда второй раз за эту ночь бесшумная смерть набросилась на свою жертву. Пролетевшая тень, скользнувшая над блестящим полом, была единственным предупреждением, и только инстинктивный прыжок в сторону спас Конану жизнь. Он мимоходом увидел волосатое черное создание, словно вышедшее из кошмарного сна, пролетевшее над ним с лязганьем ядовитых зубов. Что-то капнуло на обнаженные плечи и кожа будто бы вспыхнула адским пламенем. Высоко подняв меч, Конан отскочил назад и увидел, что чудовище приземлилось на пол, повернулось и с пугающей ловкостью приближается к нему. Это был гигантский черный паук, какой мог привидеться только в кошмарном сне.
Он был размером со взрослую свинью, и восемь жирных волосатых ног несли бесформенное туловище над полом с поразительной быстротой. Четыре злобно сверкающих глаза горели чужеродным рассудком, на клыках поблескивали капли — должно быть, смертельный яд — он уже оставил свой след, когда бестия промахнулась и только капнула на плечи киммерийца, горевшие теперь болью. Вот, стало быть, какова смерть, обрушившаяся на немедийца из своего гнездовья на потолке. Какие же они были идиоты, раз не подумали, что верхние помещения будут охраняться так же тщательно, как и нижние!
Эти мысли пронеслись в голове Конана, когда чудовище снова прыгнуло на него. На этот раз он высоко подскочил, и паук пролетел у него под ногами. Но он мгновенно развернулся, готовясь к новой атаке. Конан бросился в сторону и нанес удар, как кошка. Меч перерубил одну из лап, густо поросших волосом, и вновь киммериец лишь на волосок избежал смерти, когда чудовище повернулось и зубы его громко лязгнули. Однако теперь бестия больше не гонялась за киммерийцем. Она пробежала по хрустальному полу и помчалась по стене к потолку, наверх. Там она съежилась, и красные глаза злобно засверкали. Затем без предупреждения она пролетела по воздуху и протянула за собой толстую серую нить. Конан уклонился от неуклюжего тела и успел еще пригнуться как раз вовремя, чтобы не коснуться паутины. Он понял, что собирается делать чудовище, и прыгнул к двери, но паук оказался проворнее. Он метнул липкую нить к двери и отрезал Конану путь к отступлению. Конан не осмеливался разрубить паука мечом, поскольку не сомневался, что клинок застрянет в теле чудовища, и прежде чем человек успеет его освободить, зверюга вонзит ему в кожу свои зубы.
Началась отчаянная игра, где дьявольской ловкости и изворотливости паука противостояли разум и реакция человека. Бестия больше не бегала по полу и не предпринимала прямых атак, не носилась она больше и по воздуху, нет, она принялась метаться по потолку и стенам, стараясь поймать свою жертву клейкими серыми нитями, которые паук выбрасывал с чудовищной меткостью. Эти нити были толщиной с корабельные тросы. Конану было ясно, что как только они коснутся его в первый раз, всей его силищи не хватит, чтобы освободиться до того, как чудовище нанесет удар.
Если не считать прерывистого дыхания человека, легкого шуршания босых ног по отполированному полу и непрерывного клацанья зубов чудовища, смертельный танец разворачивался в совершенной тишине.

Серые нити, свернувшись, валялись на полу, свисали петлями со стен, тянулись над ларцами с сокровищами и шелковыми диванами, болтались гирляндами с утыканного самоцветами потолка. Благодаря острым глазам и врожденной ловкости Конан до сих пор ухитрялся уворачиваться от паутины, хотя липкие нити не раз пролетали совсем близко от него. Он знал, что долго ему не продержаться. Ему приходилось постоянно помнить о тех, что свисали с потолка, и о тех, что лежали букетами на полу. Рано или поздно одна из этих веревок змеей захлестнет его, и он, беспомощный, спеленутый, как мумия, будет преподнесен чудовищу на блюдечке.
Паучина промчался по полу комнатки и протянул за собой серую нить. Конан перескочил через диван. Нечисть тут же развернулась и понеслась вверх по стене. Нить извивалась за ним и билась, рассекая воздух, точно живое существо, и задела щиколотку Конана. Киммериец схватился за петлю, отчаянно дергая ее, и тут же приклеился ладонями. Веревка держала его эластичными тисками, словно превратившись в пиявку. Волосатое отродье дьявола снова сбежало по стене вниз, готовое обрушиться на пойманную добычу. И своем отчаянии варвар изо всех сил ухватился за ларь с сокровищами и бросил его в паука. Необычный метательный снаряд придавил туловище паука к стене. Послышался отвратительный треск. Брызнули кровь и зеленоватая слизь, и размозженное тело вместе с разбитым в щепы сундуком повалилось на пол. Сверкающие драгоценности, переливающиеся всеми красками, лежали вместе с раздавленным черным туловом. Волосатые лапы еще судорожно подергивались среди изысканнейшей роскоши, и умирающие глазки пылали багрянцем среди блеска рубинов.
Конан огляделся, но никаких кошмарных тварей больше не показывалось. Так что он принялся без помех освобождаться от липких нитей, упорно цеплявшихся за его руки и щиколотки. Наконец, он был свободен. Конан поднял меч и осторожно стал пробираться к двери среди серых петель и свернувшихся паутинных нитей, лежащих на полу. Какие ужасы ожидали его за второй дверцей — об этом он даже подозревать не мог. Горячая кровь бежала по его жилам. Он зашел так далеко, он столько препятствий преодолел, что теперь и помыслить не хотел об отступлении. Это приключение он доведет до страшного финала и отыщет могущественный драгоценный камень. Он был уверен в том, что среди самоцветов этой комнатки Сердца Слона не было.
Он убрал от внутренней дверцы липкие нити и установил, что и этот вход — куда бы он ни вел — тоже не заперт. Конан задавался вопросом, заметили ли солдаты его вторжение. Ну, теперь он находится высоко над их головами, и если правда то, что рассказывают, так они давно привыкли к жутким звукам, доносящимся сверху.
Теперь его занимали мысли о Яре, и он шкурой ощущал себя не особенно хорошо, когда открывал вторую золотую дверь. Но увидел лишь ведущую вниз серебряную лестницу, освещенную чем-то таким, чего он не мог разглядеть. Крепко сжимая меч, Конан осторожно стал спускаться по ступенькам. Не услышав ни единого звука, он добрался, наконец, до двери из резной слоновой кости, инкрустированной кровавиком. Он прижался ухом, однако оттуда не доносилось ни шороха. Но примечательные тонкие облачка курений тихо струились из-под нижнего края двери. Странный аромат источали они — Конанов нос никогда прежде не вдыхал ничего подобного. Серебряная лестница уводила дальше в глубину и исчезала во мраке. И снизу не доносилось ни малейшего звука. У Конана возникло неприятное чувство — будто в этой башне, где гнездятся привидения и ужасы, он единственный живой человек.
III
Осторожно надавил Конан на дверь из слоновой кости.
Она беззвучно подалась внутрь. Как воин на чужой территории, готовый к немедленному бою или немедленному бегству, стоял Конан на переливающемся пороге. Перед ним расстилался огромный золотой покой со сводчатым потолком и стенами из зеленого жада. Пол был выложен слоновой костью и местами укрыт толстыми коврами.

Пол был выложен слоновой костью и местами укрыт толстыми коврами. Из курильницы, стоящей на золотом треножнике, поднимался пахучий дым, а за ним на своего рода мраморном ложе покоился идол. Широко раскрытыми глазами рассматривал его Конан. Зеленое создание имело туловище обнаженного мужчины, но голова… такая голова могла возникнуть только в поврежденном рассудке художника. Для человеческого тела она была чересчур велика и не имела в себе вообще ничего человеческого. Конан уставился на широкие, морщинистые уши, изогнутый хобот, длинные белые бивни справа и слева от него, острия которых были упрятаны в золотые шары. Глаза идола были закрыты, точно во сне.
Стало быть, этот идол и был причиной тому, что строение прозывали Слоновой Башней, ибо голова этого создания выглядела в точности так, как расписывал слоновью внешность Конану бродяга-шемит. Это вот и был божок Яры, и драгоценная побрякушка наверняка Находится здесь же, спрятанная на идоле, либо внутри нею, иначе почему бы тогда называть его Сердцем Слона?
Но когда Конан, не сводя взора со статуи, осторожно шагнул к ней, она внезапно раскрыла глаза! Киммериец оцепенел.
Так это не изображение! Это живое существо, и он, Конан, угодил прямехонько к нему в ловушку!
Сковавший его ужас был виной тому, что он не обрушил на эту тварь в тот же миг свой клинок. Человек цивилизованный в его положении начал бы искать сомнительного прибежища в мысли, что он повредился в уме. Однако Конан никогда не набрел бы на такую идею — не доверять своему рассудку. Он знал, что здесь ему предстал демон Древнего Мира, и это осознание наполняло его таким ужасом, что он только и мог, что стоять и неподвижно смотреть на это существо.
Хобот поднялся и пошарил вокруг себя. Топазовые глазки, не видя, уставились в пустоту. Как только Конан сообразил, что существо слепо, оцепенение отпустило его, и он принялся тихонько пятиться к двери. Однако существо со слоновой головой явно обладало отличным слухом. Хобот Вытянулся в сторону Конана. И вновь ужас сковал киммерийца. Но тут создание заговорило странно звенящим, лепечущим голосом, на ровной ноте, без единой интонации, возможно, подумал варвар, причиной тому его пасть, не приспособленная для человеческой речи.
— Кто ты? Ты вновь пришел терзать меня, Яра? Неужто не будет предела твоей алчности? О Иаг-коша, неужто нет конца моим мучениям?
Слезы покатились из слепых очей. Конан бросил взгляд на тело, простертое на мраморном ложе. И тут он разглядел, что это ужасное существо совершенно не может встать, чтобы напасть на него. Он увидел шрамы, оставленные, должно быть, пыточными тисками и раскаленным железом. Каким бы черствым человеком ни был варвар, его потрясли эти чудовищные обрубки рук и ног, которые, как подсказывал ему инстинкт, когда-то были такими же совершенными, как его собственные молодые руки и ноги. И внезапно глубочайшее сострадание подавило и его ужас, и все его прежнее отвращение. Что это было за создание, Конан не знал, однако свидетельства страдания, которое тому пришлось вытерпеть, были столь чудовищны и впечатляющи, что у киммерийца — непостижимо для него самого — сжалось сердце. Он ощутил космическую трагедию и содрогнулся от стыда, точно на его плечи взвалили бремя вины целой расы.
— Не Яра я вовсе, — сказал он. — Я всего лишь вор. Я ничего не сделаю тебе.
— Подойди ко мне, дабы мог я прикоснуться к тебе, — запинаясь, попросило существо. И Конан без всякого страха приблизился, позабыв о мече в своей руке. Чуткий хобот вновь простерся к нему и осторожно ощупал лицо и плечи киммерийца, как это делают слепцы, желая составить для себя картину, и прикосновение было нежным, точно у любящей женщины.
— Ты не дьявольской расы, как Яра, — пробормотало существо. — Чистая дикость пустынных земель слепила тебя. В былые вежа знавал я народ твой, но имя иное тогда он носил, нежели ныне, и из забытых древних времен воспоминание это, когда иным был лик мира, и башни, исполненные роскоши, устремлялись в небо.

Кровь на руках твоих.
— После сражения с пауком в клетушке наверху и со львом внизу, в саду, — отозвался варвар.
— Но в эту ночь убил ты и человека, — сказало существо с головой слона. — И чую смерть я на вершине башни. Я чую: ведомо мне.
— Да, — прошептал Конан. — Король воров погиб от укуса чудовищного паука!
— Так… так! — Странный нечеловеческий голос перешел к своеобразному, лишенному интонаций речитативу. — Смерть в харчевне, что ворам приют, смерть на крыше — чую я, ведомо мне. И третью смерть чародейство несет, о коем не грезилось Яре — о чары избавления, о зеленые боги Иага!
И вновь покатились слезы из топазовых глаз, а изуродованное тело содрогнулось, раздираемое противоречивыми чувствами. Конан в растерянности уставился на существо.
Когда оно начало успокаиваться, нежные, невидящие глаза устремились на Конана. Хоботом оно сделало знак подойти ближе.
— Внемли мне, о человек! — сказало необыкновенное существо. — В глазах твоих я отвратителен, я чудовище. Можешь не возражать, то знаю я. Однако, быть может, и ты таковым показался бы мне, если бы мог я тебя увидеть. Есть множество миров на этом свете, и жизнь принимает многообразные формы. Не бог я и не демон. Я из плоти и крови, как и ты, пусть даже и частично иного рода, и уж наверняка моя плоть облекает иные формы, чем у тебя.
Я очень стар, о человек из диких земель. Много, бесконечно много лет назад явился я на эту планету вместе с другими собратьями моими из нашего мира, зеленой планеты Иаг, что вечно ходит по краю этой вселенной. Могучие крылья, что несли нас по космосу быстрее, чем луч света, пронесли нас сквозь вселенную. Мы вели войну против королей Иага, побеждены мы были, и изгнали нас. Никогда мы не сможем возвратиться в отечество наше, даже если и будет нам разрешено, ибо крылья наши погибли и отпали с наших плеч. Так влачили мы здесь существование, отделенные от жизни, расцветшей на земле, и приходилось сражаться нам с ужасными тварями, что в ту пору топтали лик земли тяжелой поступью. Со временем столь страшились нас уже, что покой наш не нарушался в мрачных джунглях востока, где мы нашли себе новое жилище.
И видели мы, как люди появились, поднявшись над стадией обезьян, и воздвигли прекрасные города Валузии, Камелии, Киммерии и сестер их. И видели мы, как пали они под натиском диких атлантов, и пиктов, и лемурийцев. И видели мы, как вздулись моря и поглотили их воды Атлантиду и Лемурию, и острова Пиктов, и великолепные грады. И видели мы, как те, с островов Пиктов и Атлантиды, кто пережил катастрофу, вновь основали царства, но уже в каменной эре, и как пали и они в кровавых войнах. И видели мы, как скатились пикты в бездну варварства и как атланты опустились еще ниже и возвратились к стадии обезьян. И видели мы, как новые дикари с ледяного севера волна за волною устремлялись на юг в захватнических походах, как основали они новые цивилизации и заложили новые царства — Немедию, Коф, Аквилонию и прочие. И видели мы, как твой народ, что некогда был атлантами, восстал под новым именем из тех обезьян, что влачили дни свои в джунглях. И видели мы, как выходцы из Лемурии, устоявшие перед катаклизмом, поднялись из примитивной стадии и, образовав народ гирканцев, двинулись на запад. И видели мы, как эта дьявольская раса, уцелевшие потомки древнейшей культуры тех еще времен, что были прежде погружения Атлантиды на дно морское, — как вновь устремились они к вершинам цивилизации и власти и основали это проклятое королевство Замора.

Все это видели мы, не помогая космическому бегу времен и событий и не препятствуя ему. Один за другим умирали мои друзья, ибо мы, пришельцы с Иага, не бессмертны, хоть длительность жизни нашей сравнима со сроком жизни планет и созвездий. В конце концов, лишь я один еще оставался. Среди рухнувших храмов поросшего непроходимыми джунглями Кхитая грезил я о древних временах, и старая раса желтокожих чтила меня как бога.

В конце концов, лишь я один еще оставался. Среди рухнувших храмов поросшего непроходимыми джунглями Кхитая грезил я о древних временах, и старая раса желтокожих чтила меня как бога. И тогда пришел Яра, искушенный в темном знании, что было наследием тех времен, когда Атлантиду еще не поглотили воды, — сквозь годы варварства пронесли это знание, передавая из рук в руки.
Поначалу уселся он у ног моих и испросил мудрости. Но не удовольствовался он тем, чему я учил его, ибо то была Белая Магия, в то время как его интересовала Черная, дабы обратить королей в рабов и удовлетворить свое дьявольское честолюбие. Но не учил я его мрачным тайнам, что без моего желания стали ведомы мне за долгие эпохи моей жизни.
Но умнее был он, чем я предполагал. С помощью листа из рукописи, добытого в старом склепе темной Стигии он вынудил меня открыть ему тайну, что иначе никогда не сошла бы с уст моих. Используя власть, добытую таким образом, он превратил меня в своего раба. Ах, боги Иага, сколь горьким стал мой жребий с того часа!
Из густых джунглей Кхитая, где серые обезьяны танцевали по свистку желтолицых жрецов, где на моем алтаре постоянно лежали подношения вином и фруктами, угнал он меня прочь. И не смог я больше быть богом для добросердечного народа джунглей — нет, с той поры я стал невольником дьявола в человеческом обличий. — И слезы вновь заструились из его слепых глаз. — Он запер меня в этой башне, которую я воздвиг по его приказу за одну ночь. Тисками и раскаленным железом пытал он меня и ослепил неземным мучением, коего тебе не понять. В муке своей давно бы я отнял у себя жизнь, если б только это было возможно. Но он заставляет меня жить — изувеченного, изуродованного, слепого, сломленного, дабы мог я исполнять ужасные его приказы. Три сотни лет вершу я с этого мраморного ложа все, что велит он мне, и черню душу мою космическими прегрешениями, и пятнаю мудрость свою чудовищными преступлениями, ибо нет у меня иного выбора. Но не все мои старые тайны сумел он вырвать у меня. Последняя моя дань будет чарами крови и камня.
Я чувствую, что конец мой близок. Ты станешь десницей судьбы. Возьми, прошу тебя, драгоценный камень, что видишь здесь на алтаре!
Конан повернулся к алтарю из золота и слоновой кости, на который указывало существо с головой слона, и поднял огромный драгоценный камень, прозрачный, словно кроваво-красный хрусталь. Это, должно быть, и было легендарное Сердце Слона.
— Теперь приступим к чарам, самым могущественным чарам, подобные коим не переживала еще прежде земля никогда и не переживет и впредь за миллионы и миллионы тысячелетий. Кровью жизни моей заклинаю я, кровью, что с зеленой груди Иага, о Иаг, в голубой бесконечности Вселенной уплываешь ты прочь.
Возьми же меч свой, о человек, и вырежь сердце мое. И сожми его так сильно, чтобы кровь потекла на красный камень. А затем идти тебе вниз по ступеням сим в покой эбенового дерева, где Яра предается греховным мечтаниям желтого лотоса. Позови его по имени, и проснется он. И положи камень этот пред ним и скажи: «Иаг-коша посылает тебе последний дар свой и последнее свое чародейство». После этого ты должен тотчас удалиться из башни. Не страшись, ничто не преградит тебе пути! Жизнь человека — не совсем то, что жизнь тех, кто с Иага, и смерть, какой знают ее люди, — не то, что смерть того, кто с Иага. Освободи же меня из этой клетки искалеченного, слепого мяса, и вновь стану я Йогой с Иага, увенчанный утром, сияющий, и будут у меня крылья, чтобы летать, и ноги, чтобы плясать, и глаза, чтобы глядеть, и руки, чтобы брать!
В нерешительности приблизился Конан к чужому существу, и Иаг-коша, или Йога, который, несомненно, ощутил его колебания, показал ему, куда он должен вонзить меч. Конан закусил губы и глубоко вонзил меч в грудь чужеземца.
Кровь хлынула на меч и руки. Йога еще раз содрогнулся, а затем остался лежать неподвижно.

Кровь хлынула на меч и руки. Йога еще раз содрогнулся, а затем остался лежать неподвижно. Удостоверившись в том, что жизнь — по меньшей мере, то, что варвар понимал под этим словом — покинула странное тело, Конан принялся за свое кровавое дело и вынул на свет божий то, что, без сомнения, было сердцем Иаги, хотя оно ни в коей мере не походило на человеческое. Он занес еще пульсирующий орган над сверкающим камнем и сжал его обеими руками, пока кровавый дождь не полился на драгоценность. К удивлению Конана, кровь не стекала вниз, а впитывалась в камень, словно в губку.
Осторожно взял Конан камень в руку и покинул необыкновенный покой. Он не оглядывался назад, ступая на серебряную лестницу. Инстинктивно чувствовал он, что изменения, происходящие с фигурой на мраморном ложе, не предназначены для взора глаз человеческих.
Он закрыл за собой дверь из слоновой кости и не мешкая сбежал вниз по ступенькам. Ни мгновения он не думал о том, не пренебречь ли ему указаниями. У двери из эбенового дерева, центр которой украшал — или уродовал — серебряный череп, он остановился и толкнул ее. Он заглянул внутрь, в покой, отделанный черным деревом и гагатом [1], и увидел, что на черном шелковом диване лежит рослый, тощий человек. Глаза Яры, жреца и чародея, были раскрыты и затуманены курениями желтого лотоса. В бесконечные дали, в бездонные пропасти по ту сторону любого человеческого представления, казалось, глядел он.
— Яра! — крикнул Конан, точно судья, возглашающий приговор. — Проснись!
И тут же глаза прояснились, холодными и жестокими были они, как у грифа. Высокая, закутанная в шелка фигура поднялась и мрачно посмотрела на киммерийца.
— Собака! — зашипел он, как кобра. — Чего ты здесь ищешь?
— Тот, кто посылает тебе этот драгоценный камень, просил меня направить к тебе такие слова: «Иаг-коша шлет тебе свой последний дар и последнее свое чародейство».
Яра отшатнулся. Его смуглое лицо посерело, как зола. Драгоценный камень не был больше кристально прозрачным. Его темная глубина пульсировала, и странные дымные волны, меняя цвет, клубились над его гладкой поверхностью. Точно притягиваемый гипнозом, склонился Яра над столом, взял камень обеими руками и вгляделся в его затуманенную глубину, словно камень был магнитом, вытягивающим его дрожащую душу из тела. Конан разглядывал его и поначалу не верил своим глазам. Ибо когда Яра поднялся с дивана, он предстал человеком огромного роста, но теперь варвар видел, что голова Яры едва достигала ему по плечо. Конан заморгал, недоумевая, и впервые за эту ночь усомнился в своем рассудке. Но затем вместе с шоком пришло осознание, что жрец съеживается и становится все меньше прямо на глазах.
С ощущением нереальности воззрился Конан на происходящее. Он сомневался в себе самом, хотя ему было в высшей степени ясно, что здесь он стал свидетелем драмы могущественных космических сил, которые не мог представить себе ни один смертный.
Теперь Яра был не больше ребенка, затем он, как младенец, лег на стол, но все еще обхватывал руками камень. И внезапно чародей осознал свою участь. Он вскочил, выпустил камень, однако продолжал уменьшаться, и Конан видел, как крошечная фигурка дико мечется по плите стола из черного дерева. Она жестикулировала маленькими ручками и вопила голоском, идущим в сравнение разве что с комариным писком.
Теперь он съежился так сильно, что крупный драгоценный камень казался рядом с ним горой. Конан заметил, что миниатюрное существо прикладывает ладошки к глазам, словно желая защититься от ослепительного света; и шатаясь, пытается укрыться в безопасном месте. Конан ощущал, как чужеродная магнетическая сила притягивает Яру к камню. Трижды обегал он камень по спирали, и все больше сужалась спираль. Трижды пытался он повернуться и бежать прочь по столу, но затем с криком, прозвучавшим для наблюдателя лишь слабым писком, жрец выбросил руки вверх и помчался прямо к огненному шару.

Конан ниже склонился над ним и увидел, что теперь Яра карабкается вверх по гладкой изогнутой поверхности — в нормальных условиях это было бы невозможным делом, ибо кому из людей удалось бы взобраться на круглую хрустальную гору? И вот жрец стоит наверху. Он уронил руки и отчаянно прокричал — что — это слышали только боги. И внезапно он провалился прямо в сердце камня, как человек, тонущий в пучине моря, и Конан видел, как дымные волны сомкнулись над его головой. И внезапно драгоценный камень вновь стал хрустально-прозрачным, и Конан стал свидетелем спектакля, разыгравшегося внутри кроваво-красного каменного сердца, хотя все это выглядело таким крошечным, словно киммериец смотрел из дальней дали. Зеленая светящаяся фигура с могучими крыльями, с телом человека и головой слона — больше не искалеченная и не ослепленная — разом показалась в этом сердце. Яра воздел руки и побежал так быстро, как только мог. Но мститель преследовал его. А потом большой драгоценный камень взорвался радужными струями, как мыльный пузырь, и теперь эбеновая плита стала пуста — так же пуста (в этом Конан был каким-то образом уверен), как мраморное ложе в покоях наверху, где лежал труп странного космического существа, называвшего себя Иаг-коша или Йога.
Киммериец повернулся и побежал из комнаты вниз по серебряной лестнице. Он был так растерян, что даже не подумал покинуть башню таким образом, каким попал в нее. И он, торопясь, мчался по ступенькам винтовой лестницы и пришел в покой, расположенный у подножья башни. Там он резко остановился — ведь это была караулка, полная солдат. Он увидел сверкание их серебряных лат, мерцание рукоятей мечей, украшенных драгоценными камнями. Они сидели, сгорбившись, за столом, где находились еще остатки трапезы, и темные перья султанов на их шлемах трепетали. Они лежали среди игральных костей и выскользнувших из рук кубков на запятнанном вином полу из ляпис-лазури. Все они были мертвы. Иага сдержал обещание. Чародейство то было, упавшая ли тень могучих зеленых крыльев положила конец пиршеству солдат — этого Конан не мог сказать. Но ничто не преграждало ему дороги. Серебряная дверь была открыта для него, и сквозь проем уже мерцало утро.
Конан вышел в сад. Утренний ветерок принес ему терпкий запах свежей зелени, и он очнулся, словно после сна. Он неуверенно повернулся к таинственной башне, которую только что оставил. Был ли он, Конан, заколдован, или рассудок сыграл с ним злую шутку? Не приснилось ли ему все то, что он, как ему казалось, испытал этой ночью? Пока он задумчиво созерцал башню, она начала шататься. Усыпанная драгоценностями балюстрада еще раз сверкнула в свете юного дня, прежде чем все строение рассыпалось на сверкающие осколки.
Примечания
1
Гагат (по Пыляеву, 1896) — черный янтарь.