— А чего я мог, Полюшка? Ей парень нужен — нам работник. Ей семья — нам хозяйство еще одно в княжестве. Ей дети — нам работники будущие…
— Так ты, стало быть, знахарствуешь, Андрей?
— Да какое это знахарство? Так, баловство одно. Я вот что думаю, милая, надо нам церковь поставить на Боровинкином холме. А то слухи про него ходят всякие. Вот пусть крест святой молву и разгонит. Да и нехорошо в княжестве без священника. Требы какие исполнить — в Корелу надобно плыть. Я так мыслю, саму церковь и мужики срубят, а вот все прочее, что для храма потребно, нам за свой счет купить нужно. Ну, и содержать за свое серебро, чтобы нищим приход не казался, священнику помогать. Вот только не знаю, куда обратиться с просьбой прислать служителя? В Корелу?
— Нет, то надобно в епархию кланяться. На Валаам, в монастырь плыть, к епископу.
— Надо так надо, сплаваем. — Внимание Полины удалось отвести от скользкой темы, переключить на безопасный вопрос, а большего Звереву и не требовалось. — И кладбище освятить нужно. Обязательно. Похоже, наши смерды усопших в простую землю кладут. Нехорошо.
— Не надо бы на Валаам, — тихо посоветовал Пахом. — Проклятое золото в трюме.
— Ну… Значит, в другой раз.
* * *
Анонимная гостья умела отлично хранить тайны. На пятое утро после победы над некромантом, еще затемно, на причале начали собираться девушки в ярких платках и вышитых накидках, в каракулевых душегрейках и высоких, расшитых бисером, жестких шапках, похожих на боярские папахи, женщины в убрусах и пышных юбках. Они несли с собой мешки, корзинки, вели поросят и овец. В общем, все, как и указывал Зверев. В качестве пароля каждая из «невест» держала в руке небольшую флягу, кувшинчик или бурдючок. Князь, выглянув утром из каюты, долго не решался сойти на берег, разглядывая это сборище, но в конце концов решительно тряхнул головой:
— А, и пускай! Если хоть половина с мужиками вернется, у нас половина пашен пустующих заколосится. Дорогая, надеюсь, тебя не очень испугают несколько хлопотливых дней?
— О чем ты, суженый мой? — запахивая на груди шубу, выглянула Полина и тоже вздрогнула от неожиданности: — Что это, Андрей?
— Это наш пастырский долг, княгиня. Придется тебе несколько дней на постоялом дворе пожить, чтобы они ночью одинокими в чужом городе не оставались. Надо же, раньше Левшия явились! Без него не знаю, куда и размещать. — Он сладко потянулся и громко рявкнул: — Риус! Хватит спать, ты не медведь в берлоге! За кормчим в Запорожское сбегай, а то ведь не найдет дороги старик. И прочих холопов поторопи, отчаливать пора. А почему печь по сей час не топлена, единственная моя?
Вмешательства Полины не потребовалось: девки выскочили на причал еще раньше мальчишки и застучали под навесом поленьями.
Как ни старалась княжеская свита, а отчалить удалось только через два часа. Виноват оказался сам Зверев: ведь для каждой пассажирки требовалось наговорить ее угощение — в стороне от прочих, отдельно. Судя по головным уборам, семь девушек и четыре молодые женщины. Наверное, все старые и молодые девы со всего княжества. Лишь когда солнце уже успело хорошенько прогреть воздух, разогнав над заводью слабенький туман, Лучемир встал возле кормового весла, прокашлялся и дребезжащим голосом приказал:
— Носовую отпускай! — Чуть обождал и, стоило течению оторвать нос от причала, рявкнул: — И кормовую!
Ушкуй неощутимо отделился от причала и медленно покатился в заводь.
Старик послюнил палец, поднял над головой и махнул рукой:
— Парус носовой на всю вытягивай! Шевелись, не то на весла посажу!
Корабельщики гроздью повисли на канате, вздымая косой парус к мачте — он наполнился ветром и практически на месте провернул судно вокруг оси, направив носом вниз по течению.
— Аккурат по стремнине идем, деда.
— А то я сам не знаю, Рыжий, — снисходительно хмыкнул Лучемир и взял конец руля под мышку. — На простор вырвемся — еще и главный поставим. Ветер ныне попутный. За три часа до Корелы дойдем.
По Ладоге гуляли пенные волны в сажень высотой, которые всего на локоть-полтора не доставали до борта в середине ушкуя. Пассажирки, сжавшись в испуганные комочки, теснились ближе к мачте, мальчишки же, по необходимости, а то и без, пробегая мимо, с напускной небрежностью опускали руку наружу, подхватывали пену, отирали лицо. Ветер, наполнивший все паруса, разогнал судно так, что оно почти не отставало от проползающих волн — а потому совершенно не раскачивалось и не зарывалось носом. Не то что встречные ладьи, которые метались, как щепки в водовороте, качались с боку на бок и заливались брызгами от разбиваемых форштевнем серых валов. Лучемир что-то весело насвистывал, по своей привычке глядя не вперед, а на небо, и от его безмятежности Андрею тоже было легко и спокойно.
По наитию ведя ушкуй почти точно на север, часа через два кормчий повернул градусов на тридцать на запад, а где-то еще через час рыжий мальчишка занял место у борта на корме перед стариком:
— На два пальца влево промахиваешься, деда!
— Да у тебя и пальца-то еще не выросло, учить он меня будет, — буркнул Лучемир, но слегка сместил руль, подправляя корабль в широкое устье Вуоксы. — Парус большой опускайте, мешаться токмо в гавани будет.