…Дело, собственно, не в острой нехватке рабочих рук, а в странном стремлении урвать лишнюю денежку на ближнем своём. Помню, с каким боем и матюками приходилось выгрызать свою зарплату. А ведь Игорёша — мой шеф — мог сэкономить гораздо больше, если бы не одевал свою Наташку в меха и золото. А Наташка ему в порядке благодарности через полгода дала коленом под зад, и ушла раздевать другого «крутого», побогаче. У нас проще: хоть какое-то бледное подобие цивилизации. Свою зарплату, во всяком случае, я получала всегда и в полном объёме. А здесь — туши свет. Если не можешь себя защитить — изволь не жаловаться, когда загремишь на плантации в качестве дешёвой рабочей силы.
А здесь — туши свет. Если не можешь себя защитить — изволь не жаловаться, когда загремишь на плантации в качестве дешёвой рабочей силы. И никто, ни одна зараза за тебя не заступится. Хочешь на волю — выкупись или беги. Если сможешь. Но в таком случае тебе точно одна дорожка — к нам, в пираты…
Историки, ау! Говорите, конец Средневековья и начало Нового времени? Ошибаетесь, господа. Добро пожаловать в расцвет эпохи позднего рабовладельческого строя.
8
После всей этой нервотрёпки с выжиманием денег, на которую ушёл целый день — то в ратуше, то потом со сбором дани — Галке требовалось только одно: хорошенько поужинать. Она чувствовала совершенно зверский голод, и, несмотря на то, что прошло уже достаточно времени, никак не могла успокоиться после демарша той богачки — как её там — Инес Кастро. Ужинали, естественно, там же, где и остановились — в доме алькальда. Дон Альваро оказался учтивым хозяином и, несмотря на всю противоестественность ситуации, относился к своим непрошеным гостям со всей возможной любезностью. Его жена, сеньора Мерседес, дама уже немолодая, но удивительно милая и обаятельная, приказала подать самые изысканные блюда. Ужинать сели в большой просторной столовой, за столом, застланном белейшей камчатной скатертью, уставленной хрусталём, серебром и драгоценным китайским фарфором. Вместе с пиратами к столу сели и сам дон Альваро, и донья Мерседес, надевшая ради этого случая одно из лучших своих платьев, и даже загадочный секретарь дона Альваро, Мартиньо, сохранявший сдержанно-отстранённый вид. Единственным человеком, который не оценил радушия настоящей испанской хозяйки, был Дуарте. Напившийся уже до положения риз, он, тем не менее, сел за стол вместе со всеми — но почти ничего не ел, а продолжал мрачно глушить один бокал за другим. Испанцы делали вид, что ничего не происходит. Мартиньо пропойцу игнорировал. Галка попыталась было отправить Жозе в его комнату, но потом плюнула — пусть будет на глазах, хоть никаких дров не наломает. Сама Галка, несмотря на все старания хозяев поддерживать светскую беседу, в которой оживлённо участвовал Джеймс, тоже чувствовала себя несколько подавленно. Наблюдая за тем, как её муж свободно беседует с доньей Мерседес, не забывая хвалить её умение вести хозяйство, и успевает отвечать на расспросы дона Альваро относительно пиратского быта, она задумывалась всё глубже и глубже, причём её мысли, на сей раз, были далеки и от многострадальной Картахены, и от Шаверни, и от Дуарте. Она думала о Джеймсе. Через некоторое время у Галки созрела и оформилась одна непривычная для неё мысль. После ужина мужчины, в составе дона Альваро, Эшби и Мартиньо, удалились в кабинет алькальда, чтобы выпить по бокалу хереса и побеседовать о мужских делах. Удивительно — даже у столь несхожих мужчин, как эти трое, немедленно нашлись темы для обсуждения! Дуарте неожиданно, словно одумавшись, попросил крепкого кофе, и теперь сосредоточенно его пил — ему принесли целый кофейник на серебряном подносе. А сама Галка, смущаясь, чего за ней обычно не водилось, подошла к донье Мерседес. Испанка благожелательно выслушала её небольшую просьбу, и обещала подготовить всё необходимое. С замиранием сердца, Галка отправилась в предоставленную им с Эшби комнату, попросив передать мужу, что она будет ждать его там.
Через полчаса, когда Джеймс вошёл в спальню, его ждал удивительнейший сюрприз. Небольшая, уютная комната, обставленная с большим изяществом и вкусом, была убрана цветами. Вазы, наполненные гибискусами, олеандрами, флёрдоранжем и розами помещались везде — на столе, на туалетном столике, на подоконнике и даже на полу, наводняя всё помещение тонкими летучими запахами. А там, где не было цветов — стояли свечи в многорожковых канделябрах, пламя которых, дробясь и умножаясь, сверкало в зеркалах и хрустальных бокалах. На столике ждали фрукты и белое вино в ведёрке со льдом, доставленным с гор — по меркам этих мест, немыслимая роскошь.
И — самое главное — его ждала Алина. Такой Эшби не видел жену ещё никогда. Тонкий кружевной пеньюар (взятый напрокат у доньи Мерседес) облегал её хрупкую и сильную фигурку. Волосы, непривычно зачёсанные назад, блестели и завивались естественными кольцами. Галка сидела на кровати с ногами и чувствовала себя необычайно взволнованной. Она крутила на пальце обручальное кольцо и ощущала, что сердце её с каждым ударом словно куда-то проваливается. Понравится ли Джеймсу такой её новый облик?
Ха! Ещё бы! Эшби стоял на пороге, понимая, что губы его сами собой расплываются в улыбке. Перед ним, действительно, находилась совершенно новая Эли! Это был не маскарад, как в Сан-Хуане, когда она только и ждала мгновения, чтобы скинуть с себя все эти ненавистные дамские штучки. Это была не необходимость, как в день свадьбы, когда Алину отказывались венчать в мужском костюме. На сей раз — это был её собственный выбор. Джеймс медленно, словно боясь спугнуть видение, пошёл к ней и осторожно присел рядом, на батистовые простыни. Галка смутилась, как невеста. Тихонько Эшби наклонился к ней и коснулся лбом её виска, вдыхая аромат густых тёмных волос. Что это? Неужели духи? Духи, которыми она сроду не пользовалась, презирая абсолютно все женские ухищрения?