Парень с девушкой послушно развернулись, а Станислав пошел к кустам: служба службой, а организм требует свое. «Слив воду», он застегнул ширинку, оправил форменную рубашку — и тут его голова едва не раскололась от страшного удара.
* * *
Сознание возвращалось медленно — и это оказалось большой удачей. Погожин понял, что связан еще до того, как успел издать рвущийся из груди стон или пошевелиться. Патрульный сдержался, сохраняя позу эмбриона и прислушиваясь к происходящему вокруг. А не происходило, собственно, ничего: сухо потрескивал костер, да деловито напевал что-то мужской голос.
Станислав осторожно приоткрыл веки правого глаза. Сквозь щелку он смог рассмотреть сидящего на круглом щите мужчину в грубых высоких сапогах, одетого в ярко начищенный сверкающий доспех.
«О, Боже! — мысленно взмолился милиционер, закрыв глаз. — Пройти две чеченские командировки без единой царапины, и попасться в плен каким-то психам в двух шагах от собственного дома! За что?!».
Послышалось призывное ржание — в ответ неподалеку заржали еще лошади.
Патрульный различил чавканье от множества приближающихся шагов и остро ощутил, как намокают от влажной земли рукав рубашки и правая штанина.
— Пошто ты здесь, Осип?
— Пару колдунов поймали, воевода! Василий с полонянинами послал.
— Прости мя Господи и помилуй. Обереги, обереги с них срежь немедля! Зачаруют чухонцы, взоры отведут, морок нашлют… Прости мя, Господи, от нелюди проклятущей!
Погожин подумал, что сейчас явно смотрят не на него и слегка приоткрыл глаза.
Неподалеку гарцевал на сером коне молодой парень в белой рубахе. На миг милиционер понадеялся, что хоть этот нормальный — конь повернулся, и стала видна сабля у него на ремне, продолговатый щит и подвязанный к седлу шлем.
Мужчина продолжал сидеть на щите, задумчиво пощипывая короткую черную бородку, а испуганно причитал дедок лет пятидесяти, тоже наряженный в кольчугу с металлическими полосами на груди и с мечом на боку. Беспокойство у старика вызывали двое хиппи со связанными за спиной руками.
Жмущиеся друг к другу, с длинными, кое-как подвязанными патлами, увешанные множеством цветных кисточек, брелков, бисерных ленточек, амулетиков и еще каких-то мулек, они и вправду напоминали каких-то странных дикарских шаманов.
— Срежь, — распорядился мужчина.
Парень соскочил с коня, вынул засапожный нож и принялся деловито «чистить» пленников. Падающие на траву разнообразные украшения дед торопливо сметал к небольшому костерку еловой веткой.
— Волосы, волосы, — тихо напомнил он. — Ибо: «бритва не касалась головы моей».
Осип усмехнулся и несколькими решительными движениями обкорнал хиппи их патлы. После того, как пучки волос затрещали в огне, старик наконец-то успокоился и продолжил свежевать тушку небольшой косули.
— Подсоби, — мужчина со щита поднялся, подтолкнул одного из хиппи к березке и споро привязал тонким ремешком.
Затем парень сбил с ног второго хиппи, быстрым движением скрутил ему ноги. Выпрямился, явно довольный собой.
— Хорошо, ступай, — разрешил мужчина. Парень ловко запрыгнул в седло, погнал коня в лес.
Погожин проводил его взглядом и заметил неподалеку еще нескольких пасущихся лошадей.
Тем временем мужчина, явно бывший старшим в банде психов, подошел к привязанному к дереву хиппи, внимательно посмотрел тому в глаза:
— Откель ты, чародей?
— Что вам от меня нужно? — неуютственно повел хиппи плечами. — Кто вы такой?
— Засечник здешний, — снизошел до ответа мужчина. Имени, правда, не назвал. Станислав воспользовался тем, что на него никто не смотрит, и немного распрямил тело, меняя неудобную позу.
— Как твое имя, человече? — продолжил допрос главный псих.
— Гена… Евгений я… Сладков… — запинаясь, ответил хиппи.
— Из каковых земель?
— Питерский я. То есть, из города Санкт-Петербурга, улица Софьи Ковалевской, дом двести сорок, квартира с-сто шестьдесят третья.
— Никак ганзеец? — удивился от костра старик. — А брешет по нашему знатно.
— Санктпертербург, — задумчиво повторил мужчина. — Не помню такого города. Может, франкского племени лазутчик? Или ливонцы новую крепость учинили? Где город твой? — снова обратился он к хиппи. — За морем он, или за окияном?
— Так… Здесь же, — дернулся пленник.
— За морем он, или за окияном?
— Так… Здесь же, — дернулся пленник. — Т-тут он.
— Колдовское место кличет, воевода, — перекрестился дед. — Может, подземных бесов он соседом был. Ты, на груди у него посмотри, воевода. Может, ладанка там есть, али амулетка заговоренная.
Мужчина взялся за ворот темно-синего бадлона, рванул к себе, разодрав его до пояса. По костлявой груди хиппи побежали крупные, издалека заметные мурашки. На шее пленника, на тонких коричневых веревочках, болталось сразу несколько амулетиков. Воин сгреб их все, рванул, поднес к лицу, с интересом осмотрел покрытый изящной вязью зеленый деревенский кругляшек. На губах его расплылась улыбка понимания:
— Сарациин… Откель на брегах Невы, чужеземец? — связку побрякушек мужчина поднес к самым глазам ничего не понимающего паренька. — Какой извет замышляли?
— Не-не-не… — чувствуя неладное замотал головой хиппи. — Э-ю-эт-то сь-сью-юуф-ф-фи-и-ю по-одар-ри-ли.