Разговор происходил в воротах перед причалом, и провожать, как они думали, отца Никодима собрались почти все православные обитатели крепости.
— Да, хорошие людишки живут, — согласился Зализа. — Да только оставаться тебе здесь не нужно, отче. Крепостицу-то все равно срыть придется.
— То есть, как это срыть? — отодвинув монаха, выступил вперед воин в куяке, встречавший их вчера у лодки. — Почему?
— Места здесь порубежные, неспокойные, — небрежно пояснил Зализа. — Свены рядом, разбойничать любят. Нам чужая крепость на острове у отчих берегов не нужна.
— Почему же чужая? — оглянулся на остальных людей воин. — Мы свои.
— То вы сейчас сказываете.
— То вы сейчас сказываете. А как до дела ратного дойдет, все и перемениться может.
— Почему перемениться? Мы свои, русские. Вот и отец Никодим с нами остается…
— Если вы свои, русские, — неторопливо начал Зализа, — руку государя Ивана Васильевича держать намерены и земли наши защищать, тогда срывать вас не след. Тогда вас исполчать потребно, ибо Ливонский орден, силу в себе вообразив, к границам нашим подходит. Признаете руку государя — собирайтесь со мной, в ратный поход.
— От блин, попали, — откликнулся кто-то из глубины толпы.
— Простите, сэр, — окликнул опричника высокий худощавым воин в парусиновых портах и чуге. — Вы не могли бы подождать здесь, пока мы обсудим один вопрос? Мужики, пошли с мной.
Островитяне двинулись вдоль стены в сторону Невы. Опричник, после короткого колебания, стал пробираться в том же направлении с другой стороны земляного вала.
— В общем так, мужики, — остановился Сергей Матохин, решив, что с причала их разговор никто услышать не сможет. — Надо пользоваться моментом. Если сейчас тыщу пятьсот пятьдесят второй год, то через два года начнется война с Швецией, и крепость нашу один хрен сроют. Причем срыть смогут не лопатами, а артиллерией, и со всеми обитателями. Не наши, так шведы. Тем паче, что при Петре первом никаких крепостей на Котлине не было. У нас появилась возможность легализоваться, нужно использовать. В переписные листки всякие попадем, знакомые в войсках появятся, командиров запомним. Будет потом на кого сослаться и как свое гражданство российское подтвердить.
— Ни хрена себе способ легализоваться: война с Ливонским орденом. Жить надоело? — подал голос киномеханик Боря Вирикин, один из бывших «ливонцев».
— Для тех, кто плохо слушал, повторю: через два года война России со Швецией начнется. А мы как раз между жерновами сидим. Отсюда надо сваливать.
— Под копыта рыцарей?
— Боря, ты забыл почему мы сюда, в Кронштадт перебрались? Мастер правильно сказал: в этом мире есть только две категории людей, рабы и воины. Кем мы не хотим стать, мы уже решили. Пора привыкать к тому, кем стать придется. Хотим стать полноправными жителями России, не прятаться, не выкручиваться — придется рискнуть. И, кстати, стоит помнить, что Россию в течении всей ее истории все вокруг пытались сожрать. Зубы-то они, конечно, пообломали, но предки наши воевали непрерывно. Всегда. Привыкайте, господа.
— А куда торопиться? Ты же сам говорил, до войны со Швецией еще два года. Можно и подождать немного.
— А вот тут все с точностью до наоборот, — вступил в разговор Росин. — Сейчас мы все еще налегке, а что будет через два года? Кто-то из девушек почти наверняка успеет ребенка родить или в положении окажется, сами мы барахлом обживемся. Вот хорошо-то с детьми малыми и полными тюками от стрел бегать! К тому же, друзья мои, нам нужно что-то кушать. Сейчас мы огород немецкий раздракониваем, а что следующей весной делать станем? Чем копать, что сажать, как землю вспахивать? Подумали? Короче, я с Матохиным согласен, пора отсюда когти рвать, своими становиться и оседать куда-нибудь надолго, по полной программе. Возражения есть?
— У индейцев спросить надо, — выдал последний аргумент Вирикин. — Может, они не захотят.
— Как раз индейцам наша крепость по барабану, — покачал головой Костя. — Они свои вигвамы на любой поляне поставить могут. Предложу пойти с нами: захотят — пойдут; не захотят — останутся. Ну, решили? Тогда я пошел.
Зализа торопливо пробежался до причала и встречал иноземного воина уже там.
Из подслушанного разговора он понял немного, но главную мысль вынес: островитяне пойдут с ним и предавать не собираются.
— Здравствуйте еще раз, — вышел из ворот Росин. — Простите, не знаю, как зовут.
— Государев человек Семен Зализа, сын Прокофия, — положил руку на грудь опричник и коротко поклонился.
— А я Росин, Костя. Алексеевич. Есть у нас одна просьба, Семен Прокофьевич. Если мы все уйдем воевать с Ливонским орденом, то наши женщины останутся здесь беззащитными. А места, как вы сами говорили, беспокойные. Нельзя ли их всех переселить в более безопасное место? Ну, и барахло наше кое-какое от греха увезти?
«Семь девок спрятать? — мысленно обрадовался Зализа. — И получить взамен полсотни судовой рати и чуть больше бездоспешных смердов? Да хоть на всю жизнь!»
— С радостью помогу, — вслух согласился опричник. — Поселим пока в моей деревне. За своих близких ратник всегда должен быть спокоен.