— Нислав, ты коней уже расседлал?
— Команды не было, — со своей обычной грубоватостью ответил стрелец.
— Это хорошо, — поднялся на ноги опричник. — А ты, отрок, своего жеребца седлай, дальше мы поедем. Ноне я в своем доме бываю редко.
Миновав Поги, Зализа отпустил Нислава в Еглизи, к Матрене, наказав через пару дней быть наготове, а сам, вместе с московским гонцом, спустя шесть часов въехал в гостеприимно распахнутые ворота бывшей волошинской усадьбы. Ярыга неплохо потрудился, взяв хозяйство в свои руки, и следов давешнего разора ноне вовсе не осталось. Тын стоял прочно — разве светлые новые колья выделялись на фоне старых, потемневших от времени; двери висели починенные, поломанную рухлядь, вынесенную из: дома во двор, давно спалили в кухонной печи.
Ярыга Твердислав встретил государева человека, как и положено, у ворот, низко поклонился.
— Устали мы с дороги, — коротко бросил ему Зализа. — Вели стол накрыть и баню истопить. Комнату гостю моему светлую отведи.
Он спрыгнул на утоптанный двор и добавил:
— Вижу, с усадьбой управляешься, молодец.
Твердислав ничего не ответил, поглаживая жеребцу морду. Отрок, предупреждающе вскинув на подбежавших подворников руку, самолично отстегнул седельную сумку и взял с собой. Зализа заметил, что не доверил гость не тот тюк, в котором лежал дорогой доспех, а сумку с грамотами. Видать, не только к порубежнику гонец путь держал, имелось у него и еще некое тайное дело.
— Идем со мной, боярин, — отпустив коня, обратился к отроку ярыга. — Светлицу тебе покажу.
Зализа в провожатых не нуждался. Он дошел до бывших волошинских покоев, минуту постоял у распахнутой двери. Новой перины в усадьбе не нашлось, набивать тюфяки сеном они брезговали, а потому кровать его так и стояла голая — одни доски. Иконы вернулись на место в красный угол, но лампада перед ними не горела. Видать, обиделся кто-то на святых покровителей боярина, чести им оказывать не желал. Опричник вздохнул, сделал еще несколько шагов и вошел к Алевтине.
Девка нервно вздрогнула, суетливо принялась переплетать косу.
— Вот что, Алевтина… — с запинками выдавил из себя Зализа. — Ты давай… В Замежье поехали, в церковь… Венчаться…
Быстрые пальчики боярской дочки замерли. Глаза ее оторвались от пола и едва ли не впервые за месяц поднялись на него. Девка мелко затрясла головой:
— Нет… Не пойду… Не хочу… Не буду! — она вскочила, метнулась к двери, едва не сбив его с ног, помчалась куда-то вглубь дома.
Девка мелко затрясла головой:
— Нет… Не пойду… Не хочу… Не буду! — она вскочила, метнулась к двери, едва не сбив его с ног, помчалась куда-то вглубь дома.
— Да куда ты? — Семен ожидал чего угодно, но только не такого. — Куды побегла? Ладно, вернешься. Никуда не денешься
В распахнутое окно, выходившее во двор, были хорошо видны выходящие на лесную дорогу ворота. Когда в них промелькнул зеленый с желтой вышивкой сарафан, опричник сразу понял, что у девки просто помутился разум и она не ведает, что творит:
— Куда?! Ночь скоро!
Он метнулся через покои, громко звеня доспехами, на крыльце сбросил плащ и кинулся за ворота. Хитрая девка по дороге не побежала — сразу свернула в лес, но Зализа не зря два года метался по лесным тропам, скрыться от него было не так-то просто. Вот череда свежепримятых травинок, вот оборвавшийся с ветки орешника лист, разрыхленная быстрыми шагами хвоя. Опричник прислушался, а потом помчался на звук похрустывающих под ногами сухих еловых веточек и хлестко разгибающихся ветвей.
Алевтину он поймал на узкой и длинной земляничной лужайке, охватил сзади:
— Куда?!
— Не пойду! — истошно завопила она. — Не хочу! Силой брал, а сама не пойду! Не дам! Добровольно твоей не стану!
— Да что ты кочевряжишься, дура? Куда ты такая, порченная, денешься? В монастырь на весь век захотела?
— Побираться… Милостыней жить стану… За тебя не пойду! — девка ударилась в слезы. Зализа, оторвав ее от земли, потащил назад в усадьбу, терпеливо снося попытки пнуть себя пяткой по ногам.
— Ярыга! — заорал Семен, входя в ворота. — Сюда! На, держи, — всучил он ревущую, как белуга, и брыкающуюся Алевтину выскочившему на крики Твердиславу. — Смотри, не отпускай. Боярыня где?
Спустя две недели после ареста мужа боярыню удалось-таки увести из Замежьенской церкви домой — и теперь она наоборот, почти не выходила из своей светелки.
— На втором жилье, в конце… — растерянно ответил мгновенно оглохший и ошалевший от всеобщих воплей ярыга.
Опричник заторопился в дом, взбежал наверх, промчался через светлицу и примыкающую к ней посудную комнату, вломился в темную конуру, в которой скрывалась от света волошинская жена. Только теперь он вспомнил, что не знает, как ее зовут.
— Матушка, — единственное, как смог обратиться Семен. — Матушка, вразумите дочь свою. Замуж ее зову, не хочет. Ну, куда ж она теперь? Юная ведь совсем она… Вся жизнь…
Он запинался, пытаясь высказать словами свои мысли и ее беду, но получалось плохо, а боярыня все молчала и молчала. Тогда Зализа опустился на колени и сказал одно:
— Грех свой исправить хочу…
Боярыня промолчала и на этот раз, но Семен больше ни о чем сказать не мог. Он побежал за Алевтиной, выскочил на крыльцо: во дворе ее не оказалось.