— Судьба, — отозвался Ростик. — Вернее, твое счастье.
— Счастье? — переспросил его Квадратный. — Военное счастье… — И снова лихорадочно, как в полуосознанном бреду; — Бывает военное счастье — устроил засаду, а туда целый батальон пернатых попал. А бывает — просто дошел. Все погибли, а ты… — Он снова закашлялся. — Понимаю. Только я не просил.
Его наконец освободили от железок. Фельдшер кончила мыть руки в углу и повернулась к каменному операционному столу.
— Лучше бы у меня не было этого счастья.
— Ну зачем ты так? — спросил Ростик — Поправишься, наваляешь этим пернатым — своих не узнают. Вместе наваляем.
— Наваляем… — Старшина попробовал улыбнуться. — А знаешь, есть закон этого военного счастья, черт бы его… Знаешь закон?
— Хватит с законами, — резко отозвалась фельдшер. — Ребята, добавьте света, как только сможете. Видите, мне его по кусочкам склеивать придется.
— Закон прост, — все еще говорил Квадратный, каким-то неестественным, судорожным усилием пытаясь улыбнуться. — Делай, что должен, и будь что будет… Понимаешь, Ростик, делай, что должен,
— Я понимаю. — Рост сжал его руку. Потом вдруг осознал, что ему кто-то протягивает алюминиевую, сделанную еще на Земле кружку с разведенным спиртом. Его было столько, что можно было свалить с ног двара. — На, выпей, вместо анестезии будет,
— Да я уже и так ничего не чувствую.
— Выпей. Тебя долго будут собирать. Так все-таки полегче.
Но выпить старшина уже не смог. Он просто потерял сознание, словно кто-то задул фитилек масляного светильничка.
3
Через несколько дней стало ясно, что Квадратный выживет. Фельдшерица — старая, какая-то прокуренная, хотя она почти и не курила, тетка — сиплым голосом объявила Ростику, что такой живучести она еще не видела. В ее голосе даже звучало что-то вроде осуждения, словно она досадовала, что старшина опроверг одно из ее самых выношенных и лелеемых представлений о мире.
А через неделю Ростик застал его бодрствующим, когда зашел в лазарет поутру. Квадратный лежал на каменной кровати с высоко поднятой подушкой и сосал через резиновый медицинский катетер какую-то жидкость из стоящей рядом кружки. Напротив него пристроилась одна из солдатских девушек и смотрела на него так умильно, словно собиралась съесть, как только он прикончит свой завтрак.
Рост вздохнул. Ему не нравилось, что он командует каким-то амурным табором, а не гарнизоном, но ничего поделать с этим было уже невозможно. А может, так и должно было выйти, вот только… Не во время поражений и обязательных, неизбежных потерь.
— Ты как? — спросил он на всякий случай старшину.
Тот не ответил, лишь бледно улыбнулся и движением ресниц указал девушке на трубку. Та быстренько убрала устройство и даже отставила его подальше, словно Ростик мог одним махом осушить с такой любовью и старанием сваренный бульон.
— Я пока приказал на работу никого не выводить. Сидим, ждем. — Он подумал. — Чего ждем? Может, ты объяснишь, разведчик?
— Жди, — через силу прошептал старшина. Больше он ничего добавлять не стал. Наверное, просто не мог.
— Тебе-то здорово, — решил деланно позлиться Ростик.
Больше он ничего добавлять не стал. Наверное, просто не мог.
— Тебе-то здорово, — решил деланно позлиться Ростик. — Лежишь в теплой кроватке, на девушек любуешься… А мне — жди. Хорошенькое дело! А если они отошли?
— Нет.
Ростик вздохнул. Покосился на девицу, которая чуть было не стала защищать старшину от упреков, но все-таки сдержалась. Хорошей женой ему будет, решил Рост, раз понимает. Вот только бы дожила… До чего? Он не знал. Но это было важно — дожить. Собственно, это было единственное ценное тут качество.
— Как ты позволил так себя атаковать? — спросил он. — Ведь небось для того и посылали, чтобы…
— У них кожаные чулки с перепонками. Они ставят ногу в болотину и проваливаются сантиметров на пять, не больше.
— Но ведь у вас тоже были мокроступы, — вдруг раздалось от двери. Это Каратаев, узнав, что Рост у старшины, решил получить свою толику информации.
— Наши мокроступы если уж провалились, то хрен вытащишь, — отозвался Квадратный.
— Ходить в них нужно уметь, — решил Каратаев. Он повернулся к Ростику. — Я считаю, следует провести тренировки для всех солдат исключительно и для некоторых волосатиков, которые участвуют в дальних походах по неосвоенным болотам.
— Ходить мы можем, — подал слабый голос с постели старшина, — мы бегать не можем. А в бою не побежишь, считай — кончен.
— Бегать? — удивился Каратаев. — От кого?
— Не от кого, а куда, — поправил его Рост. И сам же ответил: — Всюду. И довольно быстро.
— Понимаешь, — вдруг решил объяснить Квадратный, — из-за этих проваливающихся в трясину мокроступов я едва ли не треть отряда потерял. Уж лучше бы мы шли в сапогах.
— Пернатые не проваливаются, а вы проваливаетесь? Удивительно! — воскликнул Каратаев.
— Даже провалившись, они вытаскивает ногу, сложив ее, словно веер, грязь и не держит ее, соскальзывает. А нашу плетеную галошу пока боком поставишь, пока упрешься покрепче…
— Ясно, — кивнул Рост. — По тактике что?
— У них возможность двигаться. Они сталкивают тебя немного в трясину, а потом подскочат — долбанут. Пока ты за ними погонишься, они успеют выйти из зоны огня. Передохнуть не успел — снова пытаются столкнуть… — Квадратный даже руку вытащил из-под одеяла, чтобы удержать Ростика, хотя тот и не собирался уходить, не выслушав друга. — Пока мы не научимся перемещаться по болотам быстрее или хотя бы маневрировать, как они, мы их не победим. Уж очень много тут трясин.