— Мы не виноваты, они неожиданно налетели.
— Когда? — спросил Антон, который не столько помогал освобождать пленных, сколько по-прежнему осматривался.
— Вчера ночью.
— То есть вы тут ночь и весь день провалялись? — спросил Ким
— Верно.
— То есть вы тут ночь и весь день провалялись? — спросил Ким
— Верно.
— Сколько вас? — поинтересовался Ростик.
— Тут сорок человек должно работать. Да еще с пяток у реки… Бумагу делали.
— Акимыч, — донесся от двери этого самого большого, сплетенного из травы сарайчика девичий голос. — Все запасы пищи и вся бумага, что сделали, исчезли. От инструментов следа не осталось, только что котлы не унесли… Что делать-то будем?
Акимыч кивнул, потом почти спокойно ответил:
— Погоди, видишь, с людьми разговариваю.
Но «годить» девица не собиралась. Она пристала к имеющемуся в наличии начальнику Бумажного холма и стала выливать на его голову какие-то малопонятные упреки, словно именно он был виноват в нападении пернатых. Ростик не выдержал. Он взял девицу за руку, потом развернул ее в ту сторону, где должны были находиться казармы, и несильно толкнул в спину.
— Все, девушка. Топай в казарму и уводи остальных. Попытайтесь найти пищу, сходите за водой. Скоро придет помощь.
— Ты, что ли, начальник будешь? — Девица, видно, только этого и ждала, — Так я и тебе скажу…
— Топай, — очень сердечно попросил Антон, и девушка, словно споткнувшись на бегу, замолкла, повернулась и ушла. И даже увела остальных, которым тут теперь было, конечно, не место.
— Значит, помощь будет? — серьезно спросил старик бумагодел.
— Не знаю, — честно ответил Ростик. — Когда летели сюда, я думал, что тут уже целая армия собралась. А оказывается, мы первые.
— Мы не из Боловска, — отозвался неизвестно откуда появившийся Ким. — Мы из Одессы прилетели.
— Слыхал, — кивнул старик. — Значит, всех сюда собираете? Ладно, так что хотите знать?
— Какие они были? — спросил Антон.
— Дак обычные бегимлеси и есть. Их так называют, не знаю уж почему.
— Я знаю, — вмешался Ростик, чтобы время не терять, до вечера осталось не так уж долго. — Продолжай.
— Очень здоровенные. В разукрашенных доспехах, все с холодным оружием. Но есть и с такими пистолетами, что просто страх Господень… Хотя пистолеты уже не у всех. И заряды экономят. Когда напали, должно, ни разу не выстрелили. Пиками да шашками всех согнали… Хотя, вы видели, рабочих не убивали, только повязали да бросили.
— Но раненые все-таки есть, — отметил Ростик.
В полете ему, как обычно, было холодно. Сейчас, в доспехах, становилось нестерпимо жарко. Должно быть, отвык носить их. Ничего, с непонятным ожесточением к себе подумал он, теперь привыкну. И лишь потом попытался взять себя в руки, в самом деле — не он же был виноват, что людей тут захватили врасплох.
— Так всегда же найдутся такие, что против силы прут.
— Ясно, — кивнул лейтенант Антон, но осуждения тому, что такие есть, в его голосе не чувствовалось. — А вообще, что охрана делала? И где она?
Старик замолчал Потом вдруг провел рукой по лицу, словно умывался:
— Туточки их… В овражке прирезали.
Ростик быстро посмотрел на друзей, их лица стали невыразительными, замкнутыми. Лишь в щелочках глаз появился блеск смерти.
— Проводи.
— Проводи… — начал было Антон.
— Где этот овражек? — одновременно с ним спросил Ким.
Овражек был чуть левей тропы, что вела к реке. Ребят было десять, все без доспехов, хотя, судя по поддоспешным курткам, до боя железа на них было немало. И оружия их нигде видно не было.
Окровавленные, они лежали на самом дне глинистой выемки, которая заросла лишь чуть менее густой травой, чем в других местах. Над ними вились рои мух, со всех сторон к ним спешили полчища разных букашек.
Когда ребят перевернули, среди них, несмотря на кровь и следы этих трупогрызов, оказалась… Ростик сначала даже не поверил своим глазам, а когда поверил, снял шлем. Среди них оказалась цыганистая девица, та самая, которая еще в первой войне с пурпурными ходила с ними за противотанковыми ружьями, а потом вроде решила работать с Чернобровом. Мертвая, со своей дурацкой темной челкой, падающей ей на глаза, словно и не было всех этих прошедших лет, она выглядела самое большее на семнадцать. Стараясь, чтобы голос не выдал его, Ростик спросил:
— Эта, молоденькая, тоже была из охраны?
— Курицына? — отозвался старик. — Дак она… Самая стойкая и меткая из всех. До последнего дралась. Даже когда резали ее — все ругалась… Не могла осознать, что они не понимают по-человечьи.
Теперь шлем снял и Антон. Глуховато, странно спросил:
— Много она пернатых положила?
— Не знаю, — отозвался старик. — Девки, что поблизости от нее оставались, говорили, если бы сдалась, может, охранников и не тронули бы. Но постреляла их много, хотя и отбивалась всего минут десять… Недолго то есть.
— Десять минут в таком бою, когда все уже решено, а нападающих не счесть, — это очень много, — отозвался Ростик. — Это, дед Акимыч, почитай что подвиг.
— Когда твои мужики с водой разберутся, пришли их сюда, пусть ребят похоронят по-человечески, — распорядился Антон.
— Да уж… Конечно.
Они пошли назад, к лодке. И вдруг погасло Солнце. Сколько Ростик себя помнил тут, оно всегда гасло неожиданно. Никак не удавалось угадать, что наступил вечер. Даже по жаре, накопленной за день, или хотя бы по деревьям, по усталости или по наваливающейся с востока ночной тени… Да и по поведению других людей можно было судить, что они тоже не догадывались.