— Что это?
— Это — сорок два градуса двадцать секунд, расстояние около трехсот километров, — доложила девушка. — Мы разбили весь окоем на градусные сектора и дальностные полосы — для ориентировки. И изучаем, изучаем… — Она горестно вздохнула. — Глаза горят. Но в последнее время даже ночью пытаемся наблюдать.
Ростик не заметил бы этой фразы, пропустил ее, засмотревшись на другие рисунки, среди которых попадались даже гнездовья пернатых, чего он прежде никогда не видел, если бы Боец не оторвался от окуляров, сделанных так, чтобы не напрягать один глаз, а работать сразу двумя, и не бросил чересчур уж невыразительный взгляд в сторону жены.
— Ну чего ты, чего? — отозвалась Сонечка. — Это же не начальство, а Гринев. Ему можно.
— Можно — что? — спросил Рост.
— Болтунья она, — отозвался Боец. — Болтушка, болтологический феномен. — Он вздохнул. — В общем, я не знаю, как это определить. Не знаю, что вообще имею в виду, но что-то в последнее время стало не так.
— Неспокойно как-то стало, нездорово, — пояснила Сонечка.
— В каком плане?
— Если бы знал — объяснил бы. А так… — Боец махнул рукой. — В общем, надо смотреть, думать, а лишь когда что-то прояснится, тогда говорить.
— Правильно, — согласился Ростик, — только мне, как сказала Сонечка, можно и нужно говорить, даже когда непонятно. Я и сам попадался на этом, что-то чувствую, а что — не ясно. И не раз оказывался прав.
— Да, — согласился Боец, — я слышал.
— Тогда чего темнишь?
— Не темню я. — Он уступил место у подзорной трубы.
Ростик сел и стал смотреть. Вот первая столовая гора. В живом виде она оказалась еще выше, наверное, метров за двести перевалила. И еще она поросла плотным кустарником, довольно высоким — если ставить неприметный пост, то непременно следовало занять эту верхушку. Разумеется, если наверх можно было вообще подняться без гравилета… Хотя хороший пост можно обслуживать и гравилетом. Вторая гора была еще более высокой, но ее верхушка обвалилась и никакими укрытиями не располагала. Должно быть, поэтому стало видно, что в ее складках что-то шевелится… Вот это да, подумал Ростик. На горе, как на насесте, сидел летающий страус бегимлеси и, изгибая длинную голую шею, смотрел вниз, под гору.
На горе, как на насесте, сидел летающий страус бегимлеси и, изгибая длинную голую шею, смотрел вниз, под гору. Вдруг изображение дрогнуло, потом ощутимо отъехало вниз и вбок.
— Да, такое бывает, — отозвался Боец — Это кто-то внизу приехал в обсерваторию. Мы находимся на гибкой связи с основанием, а все равно иногда так дергает… Или когда ветерок поднимается — редко, но пять — семь дней в месяц бывает. Тогда даже близкие объекты, вроде Одессы, наблюдать невозможно.
— А Одесса отсюда видна?
— Отсюда все видно, — отозвалась Сонечка. — Ну, кроме Водного мира. Там хребет не дает, все-таки он выше.
— А выше хребта вы подняться можете?
— Можем, — отозвался Боец. — Только тогда приходится использовать кислородные маски, и водород из шара улетучивается быстрее — все-таки его клеили в Полдневье, вручную, швы не слишком плотные. Вот и приходится раза два-три в день подкачивать.
Вдруг темная волна боли прошла по Ростику, закружилась голова, заболела почти как от удара Но глаза почему-то стали видеть лучше. И он увидел — между морем, которое сначала вообще не воспринималось как объект, скорее как невыразительный серо-зеленый занавес в тусклых разводах теней на дне, и второй горой появились видимые даже на таком расстоянии горячие токи. Они поднимались вертикально и затемняли иные из морских слоев.
— Вижу, — сказал Рост и сам удивился, как тускло звучал его голос. — Действительно, что-то горячее у них… греет воздух.
— Тебе повезло, командир, — сказала Сонечка. — Иногда по месяцу такого не бывает, а ты сел и сразу поймал.
— И как вы только увидели? — удивился Ростик.
— Для того и сидим, — отозвался Боец,
— Так, с этим, кажется, ясно, — решил вдруг Ростик.
И, удивившись, должно быть, не меньше, чем Боец и Сонечка, стал поворачивать трубу влево, к северу, попутно запоминая береговую линию, хотя теперь, зная ориентиры, почти наверняка нашел бы эту точку с маревом даже на самодельной карте. Но теперь его интересовало что-то другое, что-то идущее с севера.
Вот на миг мелькнули чуть более глубокие водные слои, а он и не заметил, что уперся в море, далекое, залитое уже не столько светом полдневного солнца, сколько слоями тумана… И вдруг где-то очень далеко, на краю сознания или даже за этим краем, что-то мелькнуло. Что-то зловещее, черное и в то же время блестящее, несущее угрозу, уничтожение, смерть.
— Командир, — позвал Боец. — Когда мы нервничаем, то смотрим туда же. И тоже видим.
— Откуда ты знаешь, что я вижу? — спросил Рост.
— Черные треугольнички, — почти беспечно произнесла Сонечка. Но было в ее голосе что-то такое, что не позволяло верить в беспечность.
— Это вы и хотели мне показать?
— Показать-то не хотели, но… Ты как-то сам увидел.
Рост подумал, еще раз помусолил край света подзорной трубой. Нет, туман вдруг стал гуще, черных треугольников, как выразилась Соня, уже не видно.
— Вы можете определить, где это? Насколько далеко?