— Ты не можешь мне приказывать! — взвизгнул Калобухин.
— Почему же не могу? — удивился Дондик. — Ты арестован за подлог документов, — он потряс папкой на Ростика в воздухе, — за превышение власти, за нанесение побоев… Ты арестован, сволочь. Только дернись, и я тебя прихлопну. — Капитан провел рукой по кобуре на поясе. — И даже без предупредительного выстрела.
Они вышли на улицу. Даже после относительно яркой, как думал Ростик, комнаты для допросов солнце ошеломило его своей силой. Он зажмурился, но ребята торопились, и поэтому он продолжал переступать ногами, чтобы маме, которая вела его под плечо, было не так трудно.
Она шла твердо, только стиснула зубы. И молчала. Но не раз и не два Ростик ощущал на своем лице ее уклончивый взгляд. Видимо, совсем мое дело плохо, решил он, если даже мама стесняется на меня смотреть.
Оказалось, что свою пыточную фабрику Калобухин расположил в подвале кинотеатра «Мир». И до Белого дома было — всего-то площадь перейти. Они и перешли. Причем народу вокруг было немало. И большинство из них, не то что мама, смотрели на Ростика во все глаза.
— Да, у Рымолова теперь будет классная репутация, — немного искусственно хохотнул Дондик.
Ростику на мгновение показалось, что только ради этой их прогулки он и устроил его освобождение. Но не будем чересчур зазнаваться, и на том нужно быть ему благодарным, решил он.
Они вошли в Белый дом. Люди, стоящие в холле перед лестницей, ведущей наверх, к главным кабинетам, замолкли. А все-таки этих дармоедов слишком много, решил Рост. Или они что-то знали заранее и тоже вышли посмотреть? От Дондика всего можно ожидать, даже такого — собрать побольше зрителей для своего спектакля.
Дверь в кабинет Рымолова была закрыта, а секретарши — обе, пожилая и молоденькая, — бросились грудью защищать председательские хоромы, но солдаты Дондика даже не стали особенно напрягаться, просто подхватили их под руки и оттащили в сторону. Вся компания ввалилась внутрь.
В кабинете, как всегда, было светло, потому что каменные ставни с окон были сняты. И народу сидело немало, человек семь или даже больше. Правда, некоторые из них сразу выскочили, едва поняли, что происходит нечто необыкновенное.
Рымолов привстал, как незадолго до этого Калобухин.
— Что это такое? — Он потряс головой. — Я спрашиваю, что?
— Все очень просто, — ответил Дондик. — Ваш прямой подчиненный, — он указал на Калобухина, — пытался заставить Гринева подписать вот это.
И он бросил на стол Председателя заветную папку с делом Ростика.
— Подписать? Что за бред? Я ничего не приказывал. И никакого дела Гринева нет.
— А то, что я пятнадцать заявлений написала, когда он исчез, — проговорила вдруг низким, очень сильным голосом мама, — тоже можно считать бредом? А то, что ни одно это заявление у меня не приняли?
— Да, Арсеньич, — подал слабый голос Рост, — там под кинотеатром настоящие хоромы, не для меня же одного? Сколько еще человек ты туда упек?
— Калобухин, что это? — спросил Председатель, начиная листать папку Его брови вполне натурально поползли вверх. — Ты сам-то понимаешь, что это такое?
Калобухин встряхнулся, посмотрел на Ростика, на Дондика, потом на Председателя:
— Разрешите объяснить наедине.
Председатель откинул папку. По его губам скользнула презрительная усмешка. Он пытался быть молодцом, но уж слишком быстро вник в документы. Как-то почти автоматически складывалось впечатление, что он видел их не первый раз.
— Хорошо, можешь наедине. — Он посмотрел на Дондика: — Вы позволите, капитан?
Дондик пожал плечами. Рымолов кивнул, словно ни на мгновение не сомневался в ответе. И перевел взгляд на Ростика
— Опять из-за тебя неприятности, Гринев.
— Он подумал, посмотрел в окошко. — Если отпустим, дашь слово, что не будешь больше бузить?
— Отпустите меня? — Рост попытался, чтобы его голос звучал крепче. — За невыполнение приказа, дезертирство, казнокрадство? Да только сейчас и бузить!.. Нет, не дам.
— Тогда так. — Рымолов вздохнул. — Через три дня ты должен покинуть город. Это приказ. Называй как хочешь — ссылкой, эвакуацией…
— У тебя есть место? — спокойно, даже как-то лениво спросил Дондик.
Если так считал капитан, значит, дело серьезнее, чем ему казалось. Значит, пора подчиняться. Ростик подумал. Потом тряхнул головой:
— Нет, сделаем не так. Не ты меня изгоняешь, Арсеньич, а я сам ухожу. Просто не хочу находиться рядом, когда вся монструозная система, которую ты создал, начнет тут по-настоящему веселиться и всех подряд поедать. А ведь она скоро примется и за тебя, это ты должен бы знать не хуже меня.
— Что ты мелешь? — удивился Рымолов, но уже не так уверенно. Он не умел притворяться, а сейчас, как Ростик понял, и не собирался.
— Ты считаешь, что все те молодцы из истории, которых отвели в конце концов на эшафот, были глупее тебя? Они тоже думали, что до них никогда никто не доберется, что такие вот Калобухины только для быдла…
— Андрей Арсеньевич, прошу оградить меня от оскорблений! — вскричал Калобухин.
— Так ты уедешь из города? Даешь слово? — решил настоять Председатель.
— Уеду. И даю. Пару дней полечусь, попрощаюсь с ребятами, расскажу, что и как было… А через три дня меня тут не будет.