— О чем ты так глубоко задумался? — спросила у Мага Талеста, когда он сидел на любимом камне на берегу озера. Веревка подозревала, что Маг остался недоволен исходом собрания.
— О лягушке.
— О чем? — недоверчиво переспросила она. — Что такое — лягушка?
— Это такое маленькое четвероногое существо, мягкое и нежное, живущее сразу и в воде и на суше, — терпеливо объяснил ей Маг, понимавший, что его веревке недоступен План Мироздания. — Когда я жил среди людей, то слышал сказку о лягушке.
— Какую сказку? Расскажи, — потребовала любопытная Талеста.
— Однажды началась небывалая засуха, — начал Маг вполголоса, словно рассказывал сам себе, — и звери решили отправить послов к богу туч, чтобы попросить у него воды. Вызвались трое — олень, слон и тигр, а с ними увязалась и лягушка.
Посмеялись, но взяли.
— А как она успевала за ними, такая маленькая? — спросила дотошная веревка.
— Тигр усадил ее себе на спину. Так вот, бог жил высоком утесе, в замке, который охраняла мощная стража. Сама понимаешь, что это за бог, к которому можно лазить, как к себе в карман? Конечно, замок охранялся. Когда послы поднялись на утес, первыми их встретила стая огромных волков. Тогда олень сказал своим спутникам: «Бегите дальше, а я приму бой». И он вступил в свою последнюю, смертную битву.
— Он погиб?
— В сказке об этом не сказано. Затем их встретили дикие буйволы, и слон остался биться, а тигр с лягушкой на спине побежал дальше. Когда он оказался во дворе замка, ему навстречу выполз гигантский дракон. Тигру ничего не оставалось, кроме как принять бой, но за мгновение до этого он перебросил лягушку через дракона, в покои бога туч.
— И что было дальше? — завороженно спросила Талеста.
— Лягушка упала прямо на шахматный столик бога и рассказала ему, как все живое внизу страдает без воды. И тогда он выслал тучи, чтобы они напоили землю.
— Интересно, — одобрила веревка. — Но почему?… — Ее вопрос повис между ними незаконченным.
— Мне всегда казалось не правильным, что эта сказка называется сказкой о лягушке, — задумчиво сказал Маг. — Я считал несправедливым, что люди забыли о тех троих, которые бились насмерть, чтобы это маленькое, жалкое существо упало на столик бога. Мне было непонятно, почему они сделали героиней лягушку. Но теперь…
— Что — теперь?
— Теперь я понимаю, что такое — сидеть на шахматном столике бога и выставлять свои требования, сознавая, что в любое мгновение тебя могут раздавить одним движением пальца. Требовать — и убедить, и добиться своего.
— Значит, ты думаешь все?таки о собрании? — поняла Талеста.
— И о нем тоже. Я не знаю, как мне его расценивать — как победу или как поражение.
— Время покажет. — Веревка махнула кисточкой, давая понять, что рано еще ломать над этим голову.
— Да, — согласился Маг. — Но больше всего я думаю о том, как противно ощущать себя такой вот маленькой, жалкой лягушкой.
— Тем более, что ты один, — трезво заметила веревка. — На твоей стороне нет ни оленя, ни слона, ни тигра.
— Если потребуется, я отыщу их в себе.
***
Его отношения со Жрицей, и без того весьма прохладные, после этого собрания стали откровенно ледяными. И все?таки противостояние начал не он, а она, женщина с бледными губами и тонкими, холодными пальцами. Это не он, а она додумалась внушить людям, что все добро — от благого, а зло — от лукавого. Была это вызванная усердием глупость или хитрый, тонко задуманный расчет?
Сначала Маг не понимал, как люди могли купиться на подобную нелепость. Ведь было совершенно очевидно, что ни одна сущность, даже самая вездесущая, не сможет, да и не захочет следить за каждым мельчайшим событием плотного мира. Да и как можно было в каждом грязненьком, ничтожном побуждении какого?нибудь ничтожного человечка видеть волю одного из творцов? Куда естественнее предположить, что это порождение его собственной убогой воли, как и было в действительности.
Постепенно до него дошло, что приобретали люди, так охотно отказывающиеся от собственной свободной воли — великого права божественной искры, ради чего они соглашались быть марионетками в руке высшей силы, пренебрегая правом совершать собственные поступки. Все оказалось предельно просто: если нет ответственности, то нет и вины. Так было хорошо, так сладко перевалить ее на другого, так приятно было чувствовать себя невинной жертвой чужого недоброго замысла.
Так было радостно, залезая по уши в собственную грязь, в конце концов оставаться чистеньким.
Тем же самым объяснялась их неистребимая любовь к рабству. Даже самые разумные ломались под напором окружающей толпы и покорно заходили в общее стойло. Маг не знал, как довести до понимания людей, что творец начинается с того, что он свободен. Хотя они чувствовали это неосознанно, потому что в их философских рассуждениях значительное место отводилось трескотне о свободе, на деле она всегда оказывалась одной и той же — свободой выбирать, где быть рабом.
Очень немногие все?таки следовали путем свободы, пролегавшим между глухими стенами всеобщей враждебности. Про них говорили, что они продались лукавому, — то же самое, что про подлецов, лихоимцев, преступников и прочие отбросы человеческого развития. Непонятным образом первые оказались в одной яме с последними, а их вдохновитель — повинным во всех человеческих пакостах и преступлениях. Лукавый.