— Как бы тебя такой кабанчик не затравил… — заметил Гунтер, оценивающим взглядом озирая копошащийся в подлеске выводок полосатых поросят и бродивших рядом здоровенных маток, во главе с вепрем настолько впечатляющих размеров, что у Гунтера невольно появилось желание пришпорить лошадь и исчезнуть отсюда побыстрее. Такой гигант вполне мог, придя в ярость убить и лошадь и всадника…
Гунтер глянул на часы, которые исправно заводил и утром и вечером, выяснив, что едут они уже минут сорок. Впрочем, лошади шли неспешным шагом, а на узкой тропинке ехать другим аллюром было бы просто опасно — и корни деревьев встречались, и неглубокие ямины, и обломанные сухие ветви деревьев достаточно толстые для того, чтобы лошадь, споткнувшись повредила ногу и сбросила всадника.
Ехали сэр Мишель и Гунтер к отцу Колумбану самой короткой дорогой, и тропинка эта использовалась лишь для пеших переходов теми людьми, которые хотели посетить пустынника — кто для исповеди и утешения, кто со скромными дарами и просьбами помолиться за их души, другие же, зная, что отец Колумбан пользует больных травами искали у него исцеления не только душевного, но и телесного. Сейчас же, рыцарю и оруженосцу приходилось поспешать, потому что сэр Аллейн д'Эмери ждал их в Аржантанском замке уже к послезавтрашнему утру. А в необходимости разговора с отцом Колумбаном Гунтер был уверен столь же крепко, как и в том, что родился в поместье Райхерт, а не в Китае.
Прогалины перемежались перелесками, кое-где были заметны следы недавней порубки — торчали еще не успевшие зарасти мхом пни, ощетинившись желтоватыми щепками.
Сэр Мишель сказал, что здесь папа разрешил арендаторам валить лес для постройки домов. И вот, когда вырубленный участок кончился, и над головами снова зазеленели пышные кроны деревьев, сэр Мишель вдруг натянул поводья лошади и жестом приказал Гунтеру тоже остановиться.
— В чем дело? — не понял германец. — Зачем встали?
— Тс-с-с… — рыцарь приложил палец к губам, и начал подозрительно озираться. — Ты ничего не слышишь? Прямо наваждение какое-то…
— Ну-ка, ну-ка… — насторожился Гунтер. — Что за ерунда? Кто это может так развлекаться в лесу, в совершеннейшей глухомани? Слушай, Мишель, у вас тут странствующие менестрели, или там трубадуры какие-нибудь бывают?
— Встречаются иногда. Но какой болван станет распевать посреди чащи? Да тут до ближайшей деревни не меньше полулиги, а до папиного замка и того больше.
В ароматном лесном воздухе, заглушая легкий шум колышущейся под слабым ветерком листвы разносились звуки лютни — простенькая, незамысловатая, но чарующая мелодия расплывалась мягкими волнами под ветвями столетних вязов, будто где-то там, в зеленоватом полумраке и впрямь спрятался хороший, умелый музыкант. И играл он просто так, в свое удовольствие, ни для кого.
— Поехали, посмотрим — решительно сказал сэр Мишель, пришпоривая лошадь, которая почему-то начала беспокоиться и нервно пританцовывать. Коняга Гунтера вела себя, кстати, точно также. Животные словно испугались неизвестного лютниста и не желали идти в сторону, куда намеревались направиться их хозяева.
Между деревьев стала видна небольшая полянка, посреди которой на густо заросшем ярко-зеленым мхом пенечке, мягком, как бархатная подушка, восседал седой человек с аккуратно постриженными усами, в черном бархатном камзоле, из которого выглядывал белоснежный накрахмаленный воротник рубашки, Малиновый берет был щегольски заломлен на левое ухо. Человек наигрывал на лютне, мурлыча себе под нос ту самую мелодию, что еще издалека услышали рыцарь с оруженосцем. Разве что теперь они могли расслышать слова песни:
В железном дворце греха живет наш ласковый враг,
На нем копыта и хвост, и золотом вышит жилет.
А где-то в него влюблена дева пятнадцати лет,
Потому что с соседями скучно, а с ним, может быть, нет…
С правого бока к широкому поясу певца были прикреплены ножны с простым клинком.
Лошади окончательно перестали слушаться, оседали на задние ноги, всхрапывая и ожесточенно грызя удила, и наотрез отказывались выходить из-под спасительной тени деревьев на поляну.
Сэр Мишель пристально всмотрелся в менестреля и, узнав его, изменился в лице, поднося два пальца ко лбу в молитвенном жесте.
— Pater noster, qui es in caelis… [7]
Лорд, услышав это, сладенько ухмыльнулся и слегка кивнул головой, продолжая петь:
Ударим в малиновый звон, спасем всех дев от него, подлеца,
Посадим их всех под замок и к дверям приложим печать,
Но девы морально сильны и страсть, как не любят скучать,
И сами построят дворец и найдут, как вызвать жреца…
Сэр Мишель как во сне закончил молитву:
— …et ne nos inducas in tetationem; sed libera nos a malo, [8] — и шепотом пробормотал, осеняя себя крестом: — Amen…
Лорд на секунду отнял пальцы от струн лютни, прервал пение, посмотрел на сэра Мишеля и брезгливо сморщился, будто старая дева, созерцающая целующуюся парочку на скамейке напротив.
После чего деликатно прокашлялся, прикрыв рот кулаком, и запел заново, ничуть не обращая внимания на вытаращенные глаза рыцаря и наливающееся краской ярости лицо Гунтера.
По морю плывет пароход — из трубы березовый дым,