— Ну, рассказал он что-нибудь?
— Молчит, собака! — с сильным восточным акцентом ответил сарацин. — Говорит, что не знает. Врет!
Черноволосый рыцарь приблизился к старцу и заговорил с ним, не в пример восточному дикарю, вежливо и куртуазно:
— Послушай, святой отец, мы не желаем тебе ничего плохого — не станет добрый христианин и воин Креста причинять вред служителю Божьему. Ответь только, где находится Дамир, который, как мне точно известно, жил у тебя. Где он?
— Святой отец… — пробормотал сэр Мишель. — Господи, да это же отшельник Колумбан. Как я сразу не разглядел! Что надо этому рыцарю от благочестивого пустынника?
— Про Дамира какого-то спрашивает — шепнул Гунтер.
Послышался тихий, чуть надтреснутый старческий голос:
— Я не представляю где сейчас пребывает неверный, которого я лечил и выхаживал по доброте своей, следуя христианскому долгу. Третьего назад он ушел прочь, едва почувствовал силу и вернувшееся здоровье.
— Неужели он не сказал тебе, куда уходит? — с притворным удивлением спросил рыцарь.
— Нет, — был ответ святого Колумбана.
— И не беседовал с тобой ни о чем?
— Нам, приверженцам противоположных учений, не о чем было разговаривать, кроме насущного.
Рыцаря стала раздражать кроткая непоколебимость святого, он, с трудом сдерживая желание ударить старика, оскалил зубы, сильно выдающиеся вперед, и сдавленным, дрожащим от ярости голосом проговорил:
— Послушай, святой отец! Рыцарское благородство и христианское благочестие не позволяет мне принять более крутые меры, чтобы вытянуть из тебя правду, но терпение мое не безгранично. Мои спутники, «неверные», как ты выразился, с радостью убьют тебя, стоит мне только приказать.
Священник улыбнулся уголком рта и насмешливо сказал:
— На то они и неверные, сын мой! И ты зря связался с ними. Настанет час, когда они предадут тебя жестокой смерти, ибо не существует для сарацин понятий чести, благородства и милосердия, которые сейчас борются в твоей душе с бессильной злобой. Говорю тебе, я не знаю куда делся твой слуга. Поверь и отпусти с миром. Не бери смертного греха на свою душу.
— Я не нуждаюсь в твоих советах, Колумбан! — довольно резко сказал рыцарь в черненой кольчуге. — Дамир исчез. Последний, кто видел его — ты. Поэтому я и спрашиваю тебя. Пойми, я более не в состоянии задерживаться в этих местах и искать своего слугу! Меня ждут в Англии, и дела не терпят отлагательств! Не смей лгать, ибо ложь — тоже тяжкий грех!
— Не думай, что я поддамся на твою жалкую уловку, — усмехнулся Колумбан. — Не ложь, но лжесвидетельство тяжкий грех. Я старше и мудрее тебя, ты должен верить моим словам без сомнений, тем более, что мои разум и душа всецело принадлежат Господу.
— Не ложь, но лжесвидетельство тяжкий грех. Я старше и мудрее тебя, ты должен верить моим словам без сомнений, тем более, что мои разум и душа всецело принадлежат Господу.
— Вот-вот, — злорадно сверкнул глазами рыцарь. — Ты должен был отдать неверного на суд Божий!
Сэр Мишель откинулся к стволу и закрыл глаза.
— Я, кажется, знаю, о ком идет речь, — медленно проговорил он. — О том сарацине, которого вчера в деревне вешали.
— Ты уверен? — недоверчиво спросил Гунтер.
— Точно. Пора вмешаться. Чувствую, что этот рыцарь не страдает избытком благородства.
И прежде, чем Гунтер успел обдумать, стоит ли впутываться в непонятную историю или нет, сэр Мишель вышел из-за дерева и уверенной походкой подошел к рыцарю в черном. Гунтер поспешил за ним.
Слегка поклонившись, как подобало этикету, сэр Мишель произнес:
— Благородный сэр, чье доброе имя мне пока неизвестно, не соизволите ли вы объяснить мне, что заставило вас столь невежливо обойтись с высокочтимым отцом Колумбаном?
Рыцарь резко обернулся, оглядел сэра Мишеля с ног до головы и, убедившись, что перед ним всего-навсего мальчишка с едва пробившимися усами, тем не менее тоже вежливо поклонился и, плохо скрывая иронию, ответил:
— Благородный сэр, чье имя, несомненно доблестное, мне так же пока не ведомо, позвольте ответить вам, что причины, побудившие меня применить непозволительное ко святому отцу насилие, несомненно известны ему, и если он просветит меня относительно места пребывания одного человека, я не посмею больше отрывать почтенного отшельника от благочестивых размышлений.
Отец Колумбан, едва завидев Фармера-младшего сперва просиял, а потом, заметив, что ни у сына барона Александра, ни у его спутника нет оружия, снова впал в грех уныния.
Сэр Мишель представился, рыцарь ответил ему тем же, и Гунтер узнал, что опереточного злодея зовут Понтием Ломбардским.
— Не удостоит ли меня благородный сэр Понтий чести узнать, что именно он жаждет услышать от святого отца Колумбана, и не могу ли я сколь-нибудь помочь доблестному рыцарю в его несомненно благородном желании?
Гунтер видел, что сэр Понтий больше желает дать сэру Мишелю хороший подзатыльник и пинок под зад, чтобы не задавал лишних вопросов, да пресловутый этикет не позволяет. Оскалив свои кроличьи зубы в вежливой ухмылке, сэр Понтий отвечал:
— Думаю вряд ли тебе известно, благородный сэр Мишель, шевалье де Фармер, где находится человек, которого мы ищем.