— А они друг друга не зарубят, часом?
— Да никогда в жизни! — хихикнул германец. — Я это уже две недели наблюдаю. И сэр Гай тоже. Утром и вечером. Сейчас начнут ругаться, потом махать мечами, потом помирятся, когда один другого с ног собьет. И придут пить дальше. С того самого дня все началось. Никак им не выяснить, кто лучше, кто хуже…
Означенный Гунтером «тот самый день» случился двадцать шестого августа, а сегодня было девятое сентября. Пускай принц Джон и сказал историческую фразу о том, что «Хватит приключений!», таковые продолжались, можно сказать, доныне.
Происхождение странной компании, собравшейся в отшельнической пещере отца Колумбана, было довольно незаурядным. Ну подумайте, как столь разные люди наподобие двух норманнов — Гая и Мишеля, оруженосца «из Германии» (легенда тщательно сохранялась неизменной), шотландца Мак-Лауда, крещеного еврея Адельхельма и святого Колумбана могли собраться вместе?
* * *
Разумеется, в Тауэре тем вечером веселились, благо нашлись поводы… Гунтер вместе со своим рыцарем впервые в жизни попали на настоящую королевскую гульбу, и были ослеплены великолепием устроенного принцем Джоном празднества. Его высочество, невзирая на рану, до захода солнца сумел организовать восхитительный пир, наверняка потратив на продукты и вина довольно большую часть денег, найденных в кладовых замка.
Едва эскорт прибыл в Тауэр, а замотанный, уставший Гисборн сменил караулы и отвел гостей в их покои, сэр Мишель заявил оруженосцу, что невероятно хочет спать, и потому устроится где угодно: будь то конюшня, хлев, собственные комнаты короля Ричарда или государыни Элеоноры. Тем более, что августейшие особы изволят отсутствовать и королева-мать не застанет безвестных норманнских дворян забравшимися на ее собственную постель в сапогах и не снимая брони.
Почти так и получилось. Гисборн приказал одному из стражников Тауэра провести шевалье де Фармера и его оруженосца в покой, ранее принадлежавший королю Генриху II, и устроить на отдых. Вскоре прелестная служанка — на которую сэр Мишель вовсе не взглянул, будучи насмерть уставшим — принесла мяса и вина, рыцарь с германцем слегка перекусили и, отнюдь не смущаясь, забрались на королевскую постель шириной едва ли не с двор Тауэра. Заснули мгновенно.
В нижних комнатах происходили более интересные вещи. Принц разбирался с докладами городской стражи, да срочно вызванных в замок торговых управителей и констеблей. Шевалье Фитц-Аллейну и Монмуту было поручено обыскать Тауэр сверху донизу более дотошно нежели раньше.
Шевалье Фитц-Аллейну и Монмуту было поручено обыскать Тауэр сверху донизу более дотошно нежели раньше. Поиски увенчались успехом. Обнаружилось еще триста тысяч фунтов в золоте, камнях и драгоценностях, припрятанных канцлером-скопидомом. Годфри в это время занимался не менее важным делом — в церкви Тауэра он отслужил торжественную обедню и отлучил бывшего канцлера Лоншана от церкви. Жаль, не было отца Теодериха из монастыря святого Мартина — аббат порадовался бы…
Кстати, об отце Теодерихе. Больше всего пострадал от случившегося в монастыре Гай Гисборн (это если не считать нескольких человек, получивших от неугомонного священника интердикт). Мало того, что убили любимую лошадь, так вдобавок отец Теодерих, когда рыцари собирались уезжать в Лондон, тихонько подозвал к себе Гая и скорее по инерции, нежели со злобы, наложил на ноттингамского рыцаря епитимью за то, что таковой въехал в храм на лошади. Гай должен был безостановочно читать Pater Noster до заката. Теперь, бегая по замку и разрешая десятки самых разных трудностей, связанных с переездом принца Джона обратно в Тауэр из Винчестера, Гай постоянно бормотал под нос благочестивый латинский текст. Чувствовал он себя удивительно хреново.
Нет нужды описывать начавшуюся после спасительного для Гая заката пьянку, торжественно именуемую «королевским пиром». Хватит того, что с трудом проснувшиеся Гунтер и сэр Мишель наконец-то отъелись как следует, а святейший архиепископ и принц, вначале громко клявшиеся в вечной дружбе, начали петь хором песни, сочиненные королем Ричардом, каковой был славен менестерельским талантом. Дворяне дружно подтягивали.
Самое веселье случилось около полуночи. Взмыленный Гай прибежал от ворот Тауэра, куда его позвала стража, и сообщил, что Бертран Ланкастерский утвердил свою власть в Дувре. Привезли это известие лорд Вустер и младший де Монфор, освобожденные Ланкастером из городского замка, куда их бросили после побега архиепископа из Дуврской гавани. Оба рыцаря еще не оправились от ран, полученных при захвате «Блаженной Иоленты», но от радушного приглашения Годфри, до завтрашнего утра позабывшего о положенных по чину святости и благочестии, посидеть вместе со всеми не отказались. Монфор, правда, углядев за пиршественным столом некоего норманна и рыжего оруженосца, косился подозрительно — история со стрельбой в гавани, видимо, запала ему в душу.
— И чего он пялится? — ворчал Гунтер, лениво обгрызая баранью лопатку. — Мы их всех спасли, а они недовольны. Слушай, Мишель, можно Монфора на поединок вызвать?