— Это, сын мой, благочестивейшие и смиреннейшие братья, направляющиеся с дозволения аббата в деревню Кеттеринг… Там занедужила наша прихожанка и ей требуется помощь духовника.
Сэр Мишель сверкал глазами из-под черного капюшона и старательно пытался изобразить упомянутые приором благочестие и смирение. Получалось похоже. Когда все трое отошли от десятника, ветерок донес слова:
— Прихожанка у них занедужила, понимаешь… Помощь требуется. Один держит, другой помогает?..
Приор аж запнулся, услыхав святотатственные речи, но почел за лучшее сдержаться. Наверное, решил Гунтер, выскажет десятнику свое мнение на обратном пути.
Доведя двоих гостей из Нормандии до развилки, где начиналась дорога на Лондон, приор величественно благословил их, чуть поклонился и, протянув руку для поцелуя, сказал:
— Мы будем ждать известий, дети мои. Да поможет вам святой Мартин!
После чего монастырский святоша размашисто зашагал обратно к обители.
Путешествовать без лошадей долго и тяжело. Лошадей надо раздобыть. Кроме того, необходимы деньги — за вход в Лондон придется выложить немало серебра — канцлер Лоншан увеличил в несколько раз подорожные налоги.
Вопрос только в одном: где все это взять? После заката очень немногие выезжают из дома…
— Так, — решительно сказал сэр Мишель, откидывая капюшон. — Большая дорога в наличии. Почему бы на данной дороге не объявиться разбойникам?
— Ты хочешь ограбить разбойников? — поднял бровь Гунтер. — Где мы их возьмем? Единственный разбойник ваших времен, про которого я помню, Робин из Локсли, сейчас околачивается возле Ноттингама.
— Робин из Локсли? — сэр Мишель задумался, пытаясь вспомнить. — Не знаю такого. Только вот разбойников мы грабить не будем. Мы сами себе разбойники. Помнишь, нам отпустили грехи на эту ночь?
— Начинается, — германец схватился за голову. — Мы, государственные преступники, сообщники самозванца, напавшие на королевских солдат в гавани, колдуны и ведьмаки, использующие сатанинское оружие, теперь вдобавок станем самыми вульгарными грабителями с большой дороги?!
— Правильно, — согласился сэр Мишель и на всякий случай напомнил заново: — Грехи-то отпущены. Можно и поразбойничать. Надеюсь, этот твой автомат пока работает?
— Господи Иисусе, — простонал Гунтер. — Какая пародия! Здесь Чикаго или где?
— Не Чикаго, — авторитетно заявил рыцарь. — А что это такое?
— Город, где по улицам ходят разбойники с автоматами, — объяснил Гунтер. — Ладно, доблестный сэр, двинулись. Нам еще шагать и шагать.
Жертвой необдуманной устной индульгенции аббата Теодериха стал конный разъезд дуврского шерифства. Констебль приказал страже объезжать дороги вокруг города даже ночью — мало ли, вдруг Годфри Клиффорд решится тайно покинуть монастырь и поедет в Лондон искать защиты у принца Джона?
Из вечернего полумрака лесной дороги вынырнули две тени. Послышался звук лошадиных копыт и негромкий разговор. Стражники, как можно было различить, вполголоса костерили начальство и «эту жирную шлюху» Риченду де Лоншан. Им тоже не нравилось ночное бдение.
— Приготовились, — прошептал рыцарь, когда всадники, ведущие лошадей шагом, приблизились на полсотни шагов. — Мы простые мирные монахи. Если нас остановят — тогда подеремся. Если нет — употребляй свой автомат. Им можно поранить или только убить насмерть?
— Вспомни Понтия, — ответил Гунтер. — Я его тогда лишь поцарапал. Если получится — постараюсь легко ранить и этих…
Сэр Мишель почувствовал вдохновение. Норманны всегда были пакостниками, и если приводится возможность славно повеселиться, то таковую ни один уважающий себя потомок викингов не упустит. Гунтер, впрочем, слабо представлял, что конкретно собирается устроить с двумя маячившими впереди конниками его рыцарь. У человека двадцатого века фантазия работала несколько прямолинейно — заставить англичан спуститься на землю, дать очередь по ногам, оставить на дороге и забрать лошадей. По крайней мере именно так сделал бы всякий нормальный, по мнению Гунтера, разбойник.
У рыцаря имелись несколько другие планы. Хоть Англия и была частью общего королевства, сэр Мишель недолюбливал подданных своего монарха, обитающих на островах. А, кроме того, рыцарь до настоящего времени не мог справиться с кипевшим возмущением от отвратительного обращения с особой святейшего архиепископа, с ним самим, оруженосцем и другими благородными дворянами, приехавшими вместе с Годфри. Потому-то англичан и следовало обидеть. Причем обидеть всерьез.
Сэр Мишель топал прямо на шерифский разъезд, но оба англосакса, видать, были сильно увлечены беседой, и не замечали две темные тени в монашеских рясах.
Лишь когда норманн вскинул руку и выкрикнул: «Да благословит вас Святая Троица, Дева Мария и все апостолы, дети мои! Не пожертвуете ли вы на крестовое воинство и новый придел Богородицы для церкви обители святого Мартина?» стражники остановили коней и окинули подозрительным взглядом подошедших вплотную благочестивых братьев-бенедиктинцев.
— Вы кто? — грозно осведомился первый англичанин, высокий и светловолосый. Рожа у него была совершенно деревенская — это отчетливо бросалось в глаза даже в сумерках. Второй, коротконогий плотный мужик с вислыми усами ничего не сказал, а лишь положил руку на меч. И то больше для порядку — каких неприятностей можно ждать от монахов?