Кто-то поблизости заорал, что в доме Совета уже выдают деньги пострадавшим — по спискам. Когда стража снимала двери с петель и утаскивала ставни, все тщательно записывалось, так что теперь — как и обещал Тевелас — можно получить компенсацию. Горожане сбились в стайку и двинули к дому Совета — добиваться денег.
Горожане сбились в стайку и двинули к дому Совета — добиваться денег. По дороге они, загибая пальцы и вздергивая брови, толковали друг дружке, во сколько обошлась им замечательная дверь… которая теперь уже, должно быть, бороздит морские просторы, унесенная от стен бурными потоками… А какие новенькие ставни… И погреб! Крышка же от погреба, не забыть бы…
Ральк зажмурился, подставляя лицо солнцу… Обычно выигранная война превращается в праздник, в единое для всей общины веселье, но нынешняя кампания оказалась такой скоротечной — вряд ли вернцы смогли оценить масштабы грозившей им опасности, а потому так легкомысленно относятся к победе. А может, оно и к лучшему — Ральк слишком хорошо знал, каковы становятся люди, если им приходится годами жить в условиях непрерывной войны. Тогда они начинают жить войною, они превращаются в составную часть войны. Не в часть войска, а в часть войны. В городах, раз за разом переходящих из рук в руки, нет верности флагу одной из сторон, нет уважения к вождям и симпатии к солдатам, жители не сохраняют преданность никому, зато хранят преданность самой войне… Они умеют выжить в войну, они умеют заработать на войне, и уже не смогут ни выжить, ни заработать на жизнь в мирное время… Их дети, выросшие среди непрерывных разговоров о походах, штурмах, контрибуциях, выкупах за пленников и тому подобном — уже не мыслят себе иной жизни, кроме как война. Не знают иных доходов, кроме военной добычи — трофеев, выкупов, обирания трупов на поле брани… Мир их погубит. Ральк и сам был из таких, он родился в королевстве Гева, где междоусобицы не стихали никогда. Теперь ему хотелось приспособиться к жизни в мирном городе, он старательно учился… но получалось пока что плохо.
***
Ральк, пригревшись, задремал, убаюканный плеском и воспоминаниями… Что его разбудило — он и сам не понял. То ли появление стражников, то ли что вода в канале притихла. К нему на стену, осторожно перешагивая через выбитые ступени, поднимались солдаты — толстый Ропит одышливо сопел, Нирс с любопытством ветел головой, оглядывая пролом. Ральк посторонился, чтобы товарищи влезли наверх и прошли по настилу — всего прибыло шестеро. Ропит, отдышавшись, объявил, что они — десяток господина Ралька, их прежний десятник Регвин ушел накануне на «Прекрасной Денарелле» и, конечно, нашел геройскую смерть в волнах… Остальными в их отряде будут новобранцы.
— …Лично я бы посоветовал своего племяша, Керта. Смышленый парнишка… Исполнительный. Да и я присмотрю на первых-то порах…
Ральк кивнул — мол, принял пожелание к сведению. Все равно решает, кого принять, кого — нет, капитан. От десятника ничего не зависит. А честно сказать, Ропит Ральку вовсе не нравился. Если племянник хоть немного походит нравом на дядю… так лучше без него.
— Еще велено сказать, — сунулся Нирс, — господином капитаном велено, что наш черед сторожить до завтрашней заутрени. Потом сменят. Назавтра с вечерней молитвой — снова наш черед. Плохо.
— Чего же плохо?
— Как чего! Нам неполный день передышки всего! Знаешь, Ральк…
— Как к десятнику обращаешься! — зашипел Ропит, ткнув рыжего в бок локтем.
— Да брось! — махнул рукой Ральк. Ему хотелось добавить: «все равно не пойду с начальством о твоем племянничке говорить», но не стал дразнить толстяка, сдержался. — Говори, Нирс.
— Я так думаю, сперва капитан на тебя рассердился. Ну, потому что мы все — вниз, а ты один остался на стене. Ну, как будто ты один такой молодец…
— Герой, — подсказал Ропит.
— Да, герой. А мы все, мол… Ну, ты понял! А потом, как будто, глава Совета похвалил стражу, мол так и так, мол, молодцы.
И порядок в городе, и на стене с северянами бились нынче… Говорят, что-то такое сказал старик. Ну, капитан и подобрел. Однако же стеречь нам стену почти без отдыха.
— Да брось! Сидеть здесь, за работой приглядывать, окрестности озирать — тихое дело, спокойное. А вот по городу патрулем ходить, в порту за порядком следить — куда как хлопотней. Наоборот, здесь передохнем…
Ральк задумался. Ему не особенно хотелось быть начальником, не хотелось принимать решений, отвечать за что-то… Но делать нечего — уже назначен.
— Вот что, — решился наконец десятник. — Нирс, дуй обратно в кордегардию. Возьми с собой кого-то, кто на ногу полегче… Вот хотя бы Берта. Прихватите сюда побольше факелов. Фонарей, если удастся раздобыть, тоже. Нам ночь сторожить, так я хочу получше этот кусок стены осветить. Мало ли… Вон — вода убывает. Скоро станет можно вброд пройти.
— Да, — подхватил Нирс, — у моста Трех Грешников опять насыпь делают… ну, плотину, значит. Как здесь подсохнет, так работа и пойдет — это каменщики внизу говорили, я слышал. Так мы пойдем?
— Да… А, вот еще! Нирс, ты ничего не слышал, как там варвары? Последний драккар? Что говорят?