— Есть контакт через дневной телеграф с Боловском. Причем не дальний, с Семафорной горы, а ближний, из Одессы.
Так, значит, Ростику не показалось, что ребята Казаринова переместились в последние дни сюда, в город, и принялись что-то мастерить на самой высокой башне города. Значит, связь станет еще быстрее, а может, и надежней.
— Как провели сигнал?
— Без дублирующих звеньев. Свет от дополнительного отражателя гонит луч на верхушку нашей Семафорной горки, тот отражатель, прикрытый козырьком так, что Солнце в нем не маячит, наконец-то засекли из Чужого. Причем устойчиво, по-настоящему. А уже из Чужого сигнал передается дальше, в Боловск. Теперь на Семафорной держать людей не нужно, можно обойтись только теми, что тут, на Высокой башне, работают.
«Ох и любят эти связисты называть все что ни попало всякими названиями, какие ни на есть!» — подумал Рост.
— Молодцы, — с чувством отозвался капитан.
— Молодцы-то молодцы, — проворчал Ким, — но все равно это полумеры. Лучше бы они так же работали, как своим пунктам названия придумывают. — Оказывается, не одному Ростику приходят в голову критические и мудрые мысли.
— Например? — слегка взъерепенился Казаринов.
— Например, тут не помешал бы такой же шар, какой стоит в Боловске. А то были уже случаи — жгли топливо напрасно, гребли в другом направлении. И это случалось при возвращении из полетов на север, когда, кажется, берега залива могут быть ориентиром… А что будет, если начнут летать на юг?
— Не все сразу, — отозвался Поликарп, из профессиональной солидарности решивший поддержать Казаринова. — Наступит момент, поставим и тут шар. И еще что-нибудь придумаем.
Но капитан, присмотревшись к главному инженеру, снова спросил:
— Что еще?
Казаринов сообщил:
— Из Боловска поблагодарили за установленный контакт с этими рыбами. Но тут же пришел сигнал, что Гринева срочно требуют к ширам. Они вдруг захотели обсудить условия постоянного пребывания людей в Чужом и тут, в Одессе.
— Что Одесса? Чуть что — Одесса. Что вообще можно тут обсуждать? — вдруг заволновался бородатый.
— Понимаешь, это же формально город широв, — пояснил Эдик. — Может, они решили потребовать за него арендную плату?
Но Дондик не позволил отвлекаться на мелочи. Он установил тишину хлопком в ладоши, потом покашлял и задумчиво проговорил:
— Вообще-то, кажется, там посольствует Наум Макарыч.
Ростик уже направлялся к гостинице, чтобы собираться, но не удержался от замечания:
— Ого, Вершигора получил повышение? Из главреда «Известки» поднялся до полномочного посла. Дондик отозвался по-прежнему задумчиво:
— Если, разумеется, его оттуда не попросили. Что-то у него там последнее время не вытанцовывалось.
— Я не понял, — вмешался Ким. — Так мы вылетаем или нет?
— Видишь — иду собираться, — сказал Ростик уже с другого конца площади, перед входом в общежитие.
Квадратный почесал шею, что, принимая во внимание его кирасу, было нелегко, а может, из-за стального обода он и чесался.
— Жаль, что тут у нас такие твари плавают. Я бы не прочь еще куда-нибудь смотаться. А то надоела гарнизонная рутина.
— Будешь служить там, где прикажут, — высказался капитан, не мог не высказаться. — Как мы все, как каждый из нас. Надеюсь, серьезных возражений не имеешь?
Какие после такой фразы могли быть возражения? Старшина лишь носом шмыгнул, понимая, что его робкая попытка напроситься на другое задание и не могла окончиться успехом. Он попытался только потому, что привык пробовать даже в безнадежной ситуации, так уж был устроен. А вот Ростику пробовать или пытаться было нельзя. Следовало либо делать, либо нет. И он знал, что будет делать в полную силу.
34
Всю дорогу до Чужого Рост и Ким молчали. Оба обдумывали то, что видели за ночь, что произошло утром, и не торопились высказываться. Привычный с детства непосредственный обмен впечатлениями на этот раз был вытеснен глубоким, каким-то очень взрослым прочувствованием и такой же неторопливостью мнений. Ростику показалось, что пару раз Ким даже воздух в легкие набрал, но ничего в итоге так и не сказал.
С тем и прилетели к воротам Чужого. Теперь Ростику следовало работать. И он стал собираться. Жаль, не было его «переговорного» тюфяка, но когда-нибудь от этих атрибутов официального посещения все равно пришлось бы отказаться, так почему бы не сейчас?
Едва Ростик, оставив Кима у лодки, вошел в город, ему бросилось в глаза, что иглохвостых попугайчиков стало меньше.
А ведь осенью их должно быть куда больше, чем весной… И жителей стало меньше, даже всегда попадающиеся на глаза червеобразные махри, которые, кажется, не умели перемещаться группами меньше чем по двадцать — тридцать особей, теперь ползали по каменным плитам в одиночестве. В общем, в городе было грустно.
Ростик хотел сначала найти ребят, которые тут работали на гелиографическом посту, обеспечивая связь Боловска с Одессой, но как он ни ходил по соседним с воротами домам, как ни голосил, так никто и не отозвался. Не добившись успеха, он немного обеспокоился, но делать нечего, отправился на площадь перед библиотекой.
До библиотеки он дошел не в одиночестве. Так получилось, что в одном из переулков его увидела троица широв, и самый высокий из них, заслонив от Ростика того, который нес на плече цветок, повел человека, обозначая требуемое направление довольно императивными жестами.