«Прямосмотрящие глаза бывают, главным образом, у хищников, — некстати вспомнил Ростик. — Считается, что так они оценивают расстояние для атаки, для прыжка, который почти всегда должен быть единственным, так они выцеливают свой удар по добыче, без которого не могли бы выжить. — Впрочем, у человека тоже прямосмотрящие глаза, а он, кажется, не совсем хищник? Или наоборот — хищник, каких поискать?»
Раздумывая об этом, Ростик повернул доску к себе и быстро, едва ли не тремя штрихами нарисовал себя в акваланге, маске с ластами. Сам он не получился еще больше, вышло слишком схематично. Но на детали времени уже не было. Потом похлопал себя по бедрам — мол, не вооружен. Потом поднял деревянное, привязанное к поясу стило к пластилину и заключил на рисунке себя и девушку с дельфиньей улыбкой в картуш. Это был первый знак, который он применил в Вокруде с гошодами. И тогда это подействовало. Может быть, потому, что гошоды очень умны, а как эти?.. Если у них очень сильный кодекс мести за погибших товарищей, тогда у него мало шансов. Все-таки что ни говори, а взрывы их торпед разнесли в клочья целую кучу этих рыболюдей.
Девушка повернулась куда-то назад и открыла рот. Как Ростик ни напрягал слух, он разобрал только очень слабый скрип и какой-то треск, похожий на перемалывание в ручной мельнице зерен кофе. Губы девушки, разумеется, остались неподвижными, они были слишком грубыми, чтобы изображать ими какое-либо движение. Да, с человеческими звукоподражательными способностями прямого разговора с этими ребятами не получится. Так и придется до конца времен рисовать, чтобы объясниться. Такой свист и скрип не по силам даже Имме Сумак.
Объяснив то, что она считала нужным, девица закрыла рот, повернулась к Ростику и сняла с острия рыбину, которая уже перестала биться. Потом сложным движением пальцев отломила костяной шип, который оказался сантиметров в пятнадцать длиной, осторожно, с заметными предосторожностями очистила его кончик о губчатую водоросль под камнем, на котором Ростик устроил свой наблюдательный пункт. А когда этот кончик, который до этого как-то подозрительно желтел, наверное был с ядом, потемнел, девица одним движением воткнула этот шип Ростику в ремень акваланга на груди.
Причем твердый, как кора дуба, просоленный насквозь ремешок проткнулся, словно был сплетен из хорошо разваренных макарон. И, разумеется, его острие даже не поцарапало Ростикову кожу, — вероятно, все, что эта викрамка ни делала, бывало очень точно исполнено.
Пока Ростик затирал свой первый рисунок, приготовившись рисовать дальше, девушка вдруг сняла рыбину с острия и… протянула ему, разумеется, хвостом вперед. Да, это был контакт, это был всем контактам контакт. От облегчения и проходящего напряжения Ростик хохотнул, да так неудачно, что чуть не захлебнулся. А от своей глупости хохотнул еще больше… еще больше наглотавшись воды. Тем временем девушка, хладнокровно переждав этот взрыв веселья, взяла в свои четырехпалые, но очень сильные руки человеческую доску с пластилином и быстро кончиком все того же ножа, который она так и не сунула в ножны, нарисовала взрыв. Потом девушка указала на взрыв каким-то неуловимым движением запястья и разразилась целой серией очень громких, старательно низких, так что даже Ростик ее без труда слышал, звуков. Потом она вообще стерла свое изображение.
Ростик понял. Он тоже нарисовал взрыв, самым явным образом покрутил головой, перечеркнул косым крестом, а потом и вовсе стер изображение. И тогда словно по волшебству из окружающей непроницаемости для Ростикова взгляда появилось много других викрамов. Вели себя они куда раскованней, чем первая девица. Некоторые юноши осматривали его довольно откровенно, другие касались маски, акваланга… Одна сморщенная, не очень быстрая в движениях женщина взяла его за ладонь, но вдруг отпрянула и затрясла пальцами так выразительно, словно обожглась. Ростик был для них горяч, может быть, действительно едва ли не обжигал. Ну, раз появились другие, Ростик решил подниматься. Тем более что по времени он уже пересидел тут минуты три. Не очень много, но все-таки… Сделав несколько извиняющихся жестов, Ростик поднялся к плоту. Когда он вывалился из воды на воздух, ребята втащили его. одним резким, как удар, движением.
Сдернув с него маску, Пестель первым делом спросил:
— Что, Рост?
— Мы их заметили и увидели, как ты там прыгаешь, словно уж на сковороде, — поддержал его Квадратный. — Ну, что дальше делаем-то?
— Пока ничего, но желательно, чтобы они не уплыли. Эдик, набивай баллон, чтобы был следующий наготове. Я что-то устал.
Ростик разоблачился, с особенной осторожностью выдернул из ремня рыбий шип, причем вынужден был приложить к этому изрядные усилия, а потом с блаженным видом, который могут понять лишь водолазы, только что поднявшиеся из глубины, повалился на плетеную поверхность плота. Но пролежал недолго. Стоило ребятам сменить баллон, снаряжая нового водолаза, как вдруг установилась тишина, даже ручка компрессора, которую крутил Пестель, подготавливая баллон для Эдика, вдруг замерла. Ростик открыл глаза и поднял голову. Вокруг плота, высунувшись почти на треть тела, в воде стояли два викрама и пресловутая девица.