Поля, поля и поля желтых ракушек тянулись монотонно, словно они не над морским дном ходили, а ползли по холсту художника-абстракциониста, злоупотребляющего темной охрой. Иногда эти квадраты и треугольники кончались, но тут же начинались новые. От этого цепенел мозг я ослабевало внимание. Но в этом была и хорошая сторона, на относительно светлом фоне любой предмет чуть больше старого башмака улавливался глазом быстрее и легче, чем единственная буква, начертанная на листе бумаги.
Пройдя почти пять километров на восток, лодки Хвороста и Кима развернулись и пошли на запад, в сторону дварского берега, разумеется, сместив общую линию наблюдения южнее, ближе к Одессе. Потом, вернувшись к пресловутому розоватому треугольнику, снова развернулись и снова двинули на восток.
Так они челночили почти пять часов, обнаружив только несколько каменных гряд, на которых желтые ракушки не росли и которые, разумеется, осмотрели внимательнее. Пару раз на гравилетах возникало легкое волнение, должно быть, что-то кому-то показалось, и ребятам в «Калоше» приходилось подгребать к требуемому месту и высматривать дно особенно тщательно. Оба раза тревога оказалась ложной. Первый раз это был темный валун странной формы, а второй — даже неизвестно что.
Оба раза тревога оказалась ложной. Первый раз это был темный валун странной формы, а второй — даже неизвестно что. По крайней мере, как Ростик, Пестель, Квадратный и его ребята ни старались понять, что же на абсолютно ровном, ухоженном, как цветник пенсионерки, фоне вызвало у Хвороста ажиотаж, это осталось неизвестным.
Во время позднего обеда или раннего ужина, который Ростик решил все-таки устроить для своих уставших, обессилевших ребят, Пестель, жуя неизменную жареную рыбу, чем их снабдили в городе, вдруг, хитро подмигнув Ростику, вытащил из кармана… медицинский стетоскоп. Такие Ростик привык видеть дома с самого детства.
Отжевав, Пестель сполоснул руки и опустил немудреный прибор в воду. И вдруг его лицо изменилось. Глаза стали круглыми и обалделыми, словно неведомым образом он научился видеть что-то остающееся для других по-прежнему невидимым. Ростик не узнавал своего приятеля, а потому подсел к нему, насильно сдернул стальную вилку, удерживающую трубочки в ушах Пестеля, и попытался взять в руки комбинированный мембранный и конический звукоуловитель. Биолог потряс головой, потом фыркнул, словно только что вылез из воды:
— Фрррр… Вот это да!
Ростик не стал спрашивать, что услышал его друг, а сам приспособил стетоскоп на голове и сунул мембрану в воду. И тотчас… Далекие, мерные, как колокол, удары, возникающие словно по воле разумной силы, разносились с отчетливостью, от которой начинало ломить зубы, от которой кружилась голова. Иногда вместо мерного биения возникал частый, дробный перебор, будто включались мелкие колокольчики. Но и при этом сила звука меньше не становилась, а лишь как-то непонятно менялась, словно к тревоге вдруг прибавлялся кодовый сигнал, конкретизирующий эту тревогу, расшифровывающий ее. Чем-то это напоминало вращение защитного экрана вокруг сигнального шара, когда на Боловск налетели губиски.
— Это у берега бегимлеси, — решил Ростик. — Нужно доложить капитану.
Квадратный отобрал стетоскоп, тоже послушал. Но сейчас, когда подводный колокол уже был распознан, слышать его можно было и без всяких приборов. Солдатики так и делали — просто опускали голову под воду или прикладывали ухо к обшивке «Калоши» и шепотом обменивались мнениями. Говорить во весь голос после этих ударов стало как-то… рискованно.
И вообще, хотелось отсюда поскорее отвалить, вот только они не могли этого сделать. Они обязаны были выяснить, что и как туг произошло с командой сборщиков, иначе… Собственно, никаких «иначе» и не возникало.
Покричав и помахав руками, дождавшись, пока лодка Кима подойдет ближе к «Калоше», Ростик твердо и без подробностей доложил, что происходит. Дондик поднялся в башенку стрелка, откинул одну из форточек, высунулся чуть не по пояс, опираясь руками на обшивку гравилета, и принялся задавать вопросы. Уяснив проблему, решил так:
— Ладно, доведем этот проход на запад до конца, а потом зачаливай лодку, пойдем к островам.
— А если этот колокол ненадолго? — спросил Пестель. — Упустим момент, капитан. Сейчас нужно.
— И что же ты ему предлагаешь? — отозвался Квадратный. — В воду прыгать, как Ростик, так для этого плавать нужно, словно дельфин.
— Разговорчики, — подал голос Рост. — Кончай шабашить, всем занять места.
Но дойти до западной оконечности этого витка патрулирования не пришлось. Вероятно, капитан уже после своих слов принял другое решение, потому что с Кимовой лодки вдруг сбросили леер, привязанный к пресловутой канистре, и она отлетела в сторону. Более явственного приказа зачалить лодку Ростик решил не дожидаться.
Более явственного приказа зачалить лодку Ростик решил не дожидаться.
Завязывая узел на толстом металлическом кольце на носу их посудины, Пестель спросил:
— А знаете, мне кажется, источник звука тут не один. Последние минуты полторы еще и с кормы звенит.
«Калошу» повели не куда-нибудь, а к ближайшему острову, который, насколько помнил Ростик, находился уже километрах в двадцати от восточного берега залива. Это заставляло напрягаться даже таких ребят, как Квадратный. Он, осознав, куда их ведут, поежился, потом со вздохом принялся расспрашивать, стараясь, чтобы его старательно безразличный вид обманывал подчиненных солдат как можно дольше: