— Он на ней не женился? — уточнила на всякий случай Агния.
— Да какая женитьба! Порисовал месяца два, и привет. Для меня это тоже было мукой. Когда я ее рисовал, то воспринимал как откровение Божье, как дар свыше! А тут Антон ее за стеной точно так же раздевает и рисует. Мне это трудно объяснять…
— Нет-нет, я все понимаю! — сказала Агния. — Это настоящее страдание.
— Потом ее подобрал один скульптор. И посадил на иглу. Ему-то самому удалось как-то выбраться, а она умерла от передозировки. Это уже было, когда Антон уехал к Гарни. Тоже, кстати, история. Я уже упоминал: она ведь ко мне приехала, за моими работами.
— То есть как? — Агния специально подчеркнула удивление.
— Скучно рассказывать. Мы все мечтали проявиться на Западе. И кто-то ей там про меня напел.
Она мне письмо. Матушка моя из дворянок, хоть и работала всю жизнь, машинисткой, но меня, слава Богу, французскому с детства учила, так что я, не как многие, сразу ответил. И у нас началась переписка. Эти письма в сборнике напечатаны, могу вам дать. Она прилетела внезапно, я был в Вологодской области — ни телефона, ни адреса — и не знал ни о чем. А тут Антоха видит: у моих дверей мнется пожилая, но изящная французская дама. Ей — шестьдесят пять, ему — двадцать шесть. У нее — замки, картинные галереи, у него — коммуналка. Ну и, естественно, он ей во внуки… Он ее заводит к себе, угощает кофе с ликером, который она привезла для меня, и укладывает на диван. Через трое суток она уезжает из его мастерской прямо в аэропорт потрясенная: во-первых, его работами, а во-вторых, сами понимаете… У нее давно, наверное, таких молодых мужчин не было. И увозит слайды его работ. Как вам эта история?
— Не знаю, что и сказать, — не сразу откликнулась Агния.
— И главное, хоть бы слово он мне сказал. Я возвращаюсь из Вологды и ни о чем не догадываюсь. Через полгода он уже там. они вдвоем открывают его выставку. А по идее на его месте должен был стоять я. Он, конечно, вину свою чувствовал и, когда приезжал, даже не звонил. Ну и я ему тоже… Короче, все это лучше не писать, все-таки о покойниках — или хорошо, или ничего… Это я только чтобы вы поняли… Тем более, там он стал гениальным художником. Я лишь некоторые его последние работы видел, и то в слайдах, но это — великая живопись. Да и стоит каждая столько, сколько мне за всю жизнь не заработать.
На этом он свой рассказ и закончил.
В ПОИСКАХ ЖУРНАЛА
Ева стояла на ступеньках около входа в метро «Нарвская» и глядя с высоты на журнальный лоток, ждала, когда поблизости не будет покупателей. Но, как назло, только она делала шаг, чтобы спуститься к лотку, как рядом с ним возникал новый человек и принимался рассматривать обложки тех самых журналов, которые были ей теперь нужны. Только дотронуться до них при посторонних она не смела.
Наконец пространство перед лотком оказалось пустым и Ева, стараясь не показывать спешку, остановилась напротив продавщицы и, неуклюже, стыдясь, указала пальцем на журнал с яркой неприличной обложкой. Таких журналов продавалось множество, и в каком-то из них была помещена фотография Гоши.
Журнал стоил дорого, и Ева долго пересчитывала мелочь, потому что бумажных денег ей не хватило. Она боялась, что мелочи не наберется и тогда придется отходить с двойным позором. Мало того что она, немолодая женщина, мать сына-студента, заинтересовалась таким журналом, так еще и денег у нее нет.
А деньги у Евы в самом деле кончались, если не считать тех долларов, которые она зашила в подушку. Но они могли пригодиться.
Кто-то ей недавно рассказал, что Гошу могли украсть и продать в рабство, что сейчас это дело будто бы очень распространено: в городах воруют юношей и перевозят на Кавказ для продажи. Ева таким россказням не желала верить — ведь она сама родилась, выросла, вышла замуж и родила ребенка на Кавказе, точнее — в Закавказье, но ничего подобного не слыхивала.
— Так ты когда жила в своем Спитаке? — рассмеялись ей в ответ. — До землетрясения? А теперь там многое изменилось.
— В Армении такого не может быть! — возразила она столь твердо, что рассказчик даже смутился.
— Ну в Армении, может, и нет, не знаю, я там не был. Зато там, где был, рабство процветает. Такие теперь порядки. Но некоторым везет — за ними приезжают из России и выкупают.
Ева даже к председателю армянской диаспоры в городе ходила, умоляла связаться с председателями других диаспор — вдруг Гошу продали в рабство какому-нибудь народу.
У нее созрел план. Если мальчика по правде продали в рабство, она приедет к его хозяевам и предложит в рабыни себя, а Гошу — чтобы отпустили на волю. Она ведь может делать любую работу, и интеллектуальную, и грязную. Для такой поездки Ева и берегла доллары.
Но сначала надо найти журнал, который в метро рассматривал пассажир. В конце концов ее мальчик мог нечаянно попасть в какую-нибудь грязную историю, и вот теперь его заставляют отрабатывать деньги, снимаясь для таких журналов. А он, испугавшись позора, просто от нее прячется. Если бы это было так! И мало ли, быть может, в том самом журнале о Гоше все и рассказано. Теперь она знала, что умрет, но журнал отыщет.