До угла дома мы шли молча, потом, повернув на узкую улочку, Хонк спросил:
— Цель установлена?
— Да.
Молчание еще на два десятка шагов.
— Риск?
— Не просчитывается.
— Но тогда…
— Ты не будешь участвовать.
— Dan Рэйден, это против правил.
— Я — сам себе правило, и ты великолепно это знаешь.
Угрюмое сопение, показное до неприличия.
— Хонк, я не сомневаюсь в твоих способностях и всем прочем. Ни капли не сомневаюсь. Но как бы ты ни был умел и отважен, с этим врагом тебе не справиться.
— Если вам не нужен мой меч, dan Рэйден, я могу…
— Хочешь занять место Баллига? Нет, не выйдет.
— Это ненамного сложнее, чем…
— Дело не в сложности. Ты не сможешь меня закрыть, вот и все.
Обиженно-настороженное:
— Вы так уверены?
— Да.
— Но почему?
— Тебе ничего не показалось странным в тот раз, когда появилась девица? Рассеянность, растерянность, головокружение: что-то похожее чувствовалось?
Хонк ответил не сразу, а когда открыл рот, я услышал то, что и должен был услышать:
— Да. Какая-то тяжесть в голове, прямо как перед бурей.
— А бури-то и не случилось, верно? Но мозги поплыли…Теперь понимаешь?
Конечно, понимает. Только смириться не желает:
— Пусть я не смогу полностью исполнить свой долг, но несколько вдохов…
— Не получится ни одного.
— Ну, хоть один миг!
— Нет, Хонк, не надо. Я уже потерял Баллига и отпустил Кириан. У меня остался только ты, на все случаи. Когда и с тобой случится беда, представь, в каком положении я окажусь, если понадобится защита? Нет уж, на остаток ночи освобождаю тебя от службы: иди, пропусти кружечку другую чего-нибудь горячительного, найди красотку на свой вкус и наслаждайся жизнью! А утро… Оно умнее вечера, там и поглядим.
— Это приказ?
— Считай, да.
— Я могу ему не подчиниться?
— Можешь. Но твое неподчинение — мой смертный приговор. Желаешь, чтобы я умер? Тогда убей меня сам. Сейчас.
Я остановился и развернулся к Хонку.
— Сможешь?
Невыразительное и в лучшие времена лицо телохранителя совсем окаменело: мужчину можно брать вместо статуи для украшения королевского сада. Правда, красота сомнительная, но зато неподвижная в той мере, в какой и полагается.
— Ну же, не заставляй меня ждать!
Он и в самом деле обнажил оружие. Хороший такой меч, не слишком длинный, чтобы мешаться в узких проходах, слегка изогнутый, с заточкой по одной стороне лезвия по всей длине, а по второй — на ладонь: удобно чиркать противника по горлу. Сталь довольно тусклая, покрытая узором наподобие змеиной чешуи, говорят, одна из лучших ковок во всех Четырех Шемах, прочная и гибкая.
Поднимается. Ближе. Еще ближе. Серая полоса ложится мне на плечо, острой кромкой прильнув к шее над воротником.
Недовольное ежусь:
— И в чем причина промедления? Не хватает уверенности на один удар? Я был о тебе лучшего мнения.
Касание становится плотнее. Ох, чувствую, кожа уже порезана, иначе откуда взяться этому легкому жжению?
— Значит, я должен подчиниться или… Убить? По собственному выбору? А кто поручится, что вы не играете мной сейчас, как куклой? Ведь вы можете это делать.
— Мое слово тебя не убедит? Знаю, что не убедит. Тогда давай сделаем по-другому: я выну из тебя «змейку», и ты будешь волен поступать, как пожелаешь, потому что подчинения уже не будет. Согласен?
Пауза, во время которой почти натурально начинаю дрожать. От нетерпения и от легкого сомнения в правильности своих действий. Конечно, Хонку неизвестны мои вновь опробованные умения, не требующие подручных средств, но смог ли он обмануться? Иной раз даже тупой и ничему не ученый человек оказывается находчивее и проницательнее любого мудреца. Так вот и мой телохранитель: с одной стороны уверен, что я могу управлять его действиями только с помощью «змейки», а с другой стороны, подвергшись влиянию убийцы, он не может не предполагать, что возможны иные способы подчинения. Сейчас как выберет…
Меч с тихим шипением спрятался в ножнах.
— Что сие означает?
— Вы не самый благородный и не самый добрый человек, dan Рэйден. Между нами говоря, вовсе не добрый… Только и до злого вам далеко, как бы ни прикидывались. Так что, останемся при своих: вы делайте то, что задумали, а я буду исполнять приказы. Со всем полагающимся рвением и тщанием.
Хонк закутался в плащ и сделал шаг навстречу тени, в которой намеревался, по обыкновению, укрыться от чьих бы то ни было взглядов, но задержался, чтобы ответить на мой вопрос:
— Скажи, только не лукавь: почему ты не захотел расставаться со «змейкой»?
С сухих губ сорвался смешок:
— Все бы вам в душу лезть, dan… Испугался. Потому и не захотел.
— Испугался?
— Я хорошо запомнил те мгновения, dan Рэйден. Слишком хорошо, чтобы не придавать им значения. И лучше всего помню, как чужая воля хотела заполучить и меня, и всех прочих. Чужая, темная и недобрая. Вот вы, как бы ни злились и ни пакостничали, всегда действовали честно: драться, так драться, а не бить исподтишка. Потому что для вас главное — быть на равных. А тут… Не знаю, что это за человек, но для него мы всего лишь грязь под ногами, даже не враги: он прошел бы по нам и лишь брезгливо сморщился… Мне стало страшно еще тогда.
А тут… Не знаю, что это за человек, но для него мы всего лишь грязь под ногами, даже не враги: он прошел бы по нам и лишь брезгливо сморщился… Мне стало страшно еще тогда. Наверное, и Баллиг, и Кири почувствовали то же самое, потому что потом, когда через туман пробился ваш крик, мы… спешили так, как никогда раньше. Потому что поняли, какова свобода на самом деле.
Антреа, Медный квартал,