— Скатертью дорога, — сказал адвокат, — Мы напоролись на настоящего психа. Мальчишка заставил меня понервничать. Ты видел его глаза? — Он до сих пор смеялся. — Хорошее лекарство, ей богу!
Я выскочил из машины и метнулся кругом к водительской двери.
— Двигайся, я поведу. Надо валить из Калифорнии, пока он не нашёл полицейского.
— Запарится искать, ему отсюда докуда угодно — полтораста километров.
— Двигайся, я поведу. Надо валить из Калифорнии, пока он не нашёл полицейского.
— Запарится искать, ему отсюда докуда угодно — полтораста километров.
— Нам тоже.
— А может развернемся и обратно в «Поло»? — сказал он. — Там нас точно искать не будут.
Я пропустил его слова мимо ушей. «Открывай текилу», — потребовал я, перекрикивая снова поднявшийся ветер.
Я выжал газ, и нас вынесло обратно на шоссе. Адвокат тут же склонился над картой: «Прямо по курсу Мескаль-Спрингс. Как твой адвокат, советую тебе остановиться и искупаться».
Я покачал головой: «Надо всенепременно добраться до гостиницы «Минт» до конца регистрации журналистов. Иначе за номер придется платить».
Он кивнул: «Но давай забьем на Американскую мечту. Великая самоанская мечта важнее». Он покопался в чемоданчике. «По-моему, пора заточить промокашку. Мескалин попался дрянь, давно отпустило, а эфирной вони я больше не выдержу».
— А мне нравится. Давай пропитаем полотенце и положим на полу возле педали газа, чтобы испарения поднимались мне в лицо всю дорогу.
Он завозился с магнитофоном. Радио вопило «Power to the People — Right On!» — политическая песня Джона Леннона, запоздавшая лет на десять. «Куда этот дятел лезет, — сказал адвокат, — Когда такие ушлёпки пытаются быть серьезными, они только все портят».
«Да, кстати, если серьезно, — сказал я, — то пришло время эфира и кокаина».
«К черту эфир, оставим на потом, пропитаем им коврик в номере. Вот, держи, твоя половинка промокашки. Только разжуй хорошенько».
Я взял промокашку и положил её в рот. Адвокат возился с солонкой с кокаином. Открывает. Рассыпает. С воплями судорожно ловит воздух, а драгоценный белый порошок крошечным, но очень дорогим смерчем взмывает из Большой красной акулы и рассеивается по шоссе. «О Господи! — застонал он. — Ты видел, что Бог с нами только что сделал?»
— Это не Бог! — крикнул я. — Это всё ты. Ебучий наркоагент! Я раскусил тебя с самого начала, свинья!
— Ты смотри, — он вдруг наставил на меня здоровый «Магнум» 357 калибра, тупорылый кольт «Питон» с фасками на барабане. — В округе полно стервятников. Начисто обглодают твои кости до утра.
— Ах ты сука. Доберемся до Лас-Вегаса, на бифштекс порублю. Что, по-твоему, сделает профсоюз наркоторговцев, когда я заявлюсь в город с самоанским агентом наркополиции?
— Пришьют нас обоих. Свирепый Генри знает, кто я такой. Черт, я же твой адвокат, — Он залился диким смехом, — Ты обожрался кислоты, дурила. Нам чертовски повезет, если доберемся до гостиницы и заселимся прежде, чем ты превратишься в животное. Как тебе перспектива? Поселиться в вегасской гостинице под вымышленным именем с умыслом совершить мошенничество в особо крупных размерах, предварительно обожравшись кислоты? — он снова захохотал и запустил нос в солонку, выбирая туго свернутой 20-долларовой банкнотой остатки порошка.
— Сколько у нас еще времени?
— Где-то полчаса. Как твой адвокат, советую ехать на предельной скорости.
Лас-Вегас уже маячил впереди. Вдали, в голубой дымке пустыни виднелась просека главной улицы, а над ней посреди кактусов торчали серые прямоугольники отелей: «Сахара», «Лендмарк, «Американа» и зловещий «Тандербёрд».
Полчаса. Времени в обрез. Наша цель — высокая башня отеля «Минт» в центре города, а, если не успеем добраться туда до того, как потеряем всякое самообладание — тогда нам на север, в тюрьму штата в Карсон-Сити.
Я был там однажды, но только чтобы взять интервью у заключенных — и возвращаться мне туда не хотелось ни при каких обстоятельствах. Так что выбора на самом деле не было: прорываться — и плевать на кислоту. Преодолеть бюрократические дебри, поставить машину в гараж, разобраться с администратором, договориться с коридорным, выписать журналистские пропуска — всё это подлог, совершенно противозаконно, мошенничество чистой воды — но, разумеется, иначе нельзя.
«УБЕЙ ТЕЛО, И ГОЛОВА УМРЕТ»
Запись в моем блокноте, к чему она? Может как-то связано с Джо Фрейзером? Он еще жив? Не разучился говорить? Я видел тот бой в Сиэтле — сидя в хлам на четыре ряда ниже губернатора. Очень тягостное впечатление во всех смыслах, настоящий занавес шестидесятых: Тим Лири в плену у Элдриджа Кливера в Алжире, Боб Дилан стрижет купоны в Гринвич-виллидж, обоих Кеннеди убили мутанты, Оусли в тюрьме складывает салфетки, и вот, наконец, Кассиус/Али немыслимым образом повержен с пьедестала человеком-гамбургером и стоит на пороге смерти. Джо Фрейзер, как и Никсон, одержал верх по причинам, которые люди вроде меня отказываются понимать — или хотя бы говорить о них во всеуслышание.
… Но то была иная эпоха, что отцвела и истлела, такая далекая от грубой действительности скверного года 1971 от Рождества Христова. Многое изменилось за эти годы. Теперь я в Лас-Вегасе, пишу статью для раздела автомобильного спорта по поручению редакции глянцевого журнала, отправившей меня сюда на Большой красной акуле не пойми зачем. «Ты там сам разберешься … »