Вот тоже и со свободой. Есть свобода и есть свобода. Самая настоящая свобода наподобие середины города. В определенный момент бег к ней превращается в бегство от нее, причем так быстро, что ты можешь этого и не заметить.
Может быть, он уже пересек эту невидимую границу, за которой настоящая свобода превращается в одиночество, другой вид несвободы, несвободы от себя самого?
Андрей понял, что находится в том странном состоянии, которое сродни состоянию человека, побывавшего под бомбежкой. Его не колотило, ему не хотелось плакать, не было никакой истерики. Просто временами мир становился для него как бы нереальным.
«Почему я так спокоен? — подумал он. — Почему я так неестественно спокоен?»
Гаишник махнул жезлом, и Андрею пришлось остановиться.
Их было трое. Один в форме и двое в гражданском. У того, кто в форме, на груди висел автомат, короткоствольный, со складывающимся прикладом.
— Выйдите из машины.
Он вышел.
— Документы.
Андрей предъявил.
— Имеете ли вы оружие, наркотики?
— Нет.
— Откройте багажник.
«Какое счастье, — подумал он, — что я в этой кожаной куртке.
Под ней пистолет почти не заметен. Если только специально не присматриваться…»
— Хорошо, можете закрывать.
Закрыл.
— Можете ехать.
«Бред свинячий! — подумал Андрей. — Да в любой нормальной, демократической стране на подобный осмотр понадобились бы чрезвычайные обстоятельства. И то я имел бы право возмутиться и подать в суд. Этот суд, скорее всего, кончился бы в мою пользу».
Только не здесь, только не сейчас.
Он усмехнулся.
О каком законе может толковать наемный убийца?
«Да, я наемный убийца! — говорил он себе. — Но, сейчас я имею шанс завязать, покончить со своим ремеслом. Просто так, без каких-либо последствий. Многие за подобный шанс отдали бы все».
Город, собственно, кончился как-то сразу, сменившись густым березняком.
Пора было остановиться. А то он, задумавшись, еще влетит в аварию. Вот этого Андрею было совсем не нужно.
Он нашел место, в котором от шоссе ответвлялась какая-то дорога, и, свернув на нее, углубился в березняк. Но и по ней он проехал не далеко, свернул, уже без всякой дороги, на небольшую полянку и, проехав метров двадцать, остановился.
Теперь можно было и снять куртку.
Он так и сделал.
Вокруг не было никого, и, стало быть, пугать своей наплечной кобурой ему было некого.
Андрей вылез из машины и, прислонившись к капоту, закурил.
Ему было совершенно плевать на то, что капот не такой уж и чистый. Сейчас это было не важно.
Закуковала кукушка. Андрей вспомнил ту, которую услышал в лесу недалеко от Азинска, когда он уходил от захваченной бандитами колонны. Как и тогда, он не спросил у нее, сколько ему осталось лет жить.
Никакого значения для него сейчас это не имело. Дорога к смерти, по которой шли они с Виктором, вывела его одного к жизни. В чем-то самураи были правы.
Сейчас, вспоминая все свои действия, Андрей понимал, что каждый раз, идя на риск, в конечном счете выигрывал. И выиграл окончательно. Остался жить. И разве бывает выигрыш выше?
«Бывает, — вдруг понял он. — Понять, разобраться в том, в чем я так и не смог разобраться почти за три года».
Сначала это было некое шестое чувство, которое постепенно почти забылось, и вот неожиданно совсем недавно оно получило подтверждение. Только было уже поздно. Тот, кто мог помочь ему разобраться в смерти Марины, был уже мертв. А оттуда, из загробного царства, вестей получать еще не научились.
«Да и есть ли оно? — подумал Андрей. — Что происходит с человеком после смерти, когда он превращается в кусок мертвого мяса? Куда уходят его знания, его чувства, его душа? Растворяются без следа в бесконечной Вселенной? Или все же правы попы и существуют рай и ад?»
Он выбросил окурок и, закрыв машину, пошел в глубь леса. Ему хотелось пройтись, надышаться свежим лесным воздухом, забыть, забыться, хотя он и понимал, что забыть что-либо из последних двух-трех дней уже не сможет никогда.
«Так все-таки существуют ли рай и ад? — думал он. — Если нет, то все, что я делал, совершенно бесполезно, никакая месть вообще не имеет смысла, потому что там, за порогом смерти, лишь пустота, перед лицом которой теряют смысл любые поступки. Если же рай или ад существуют, то я и тогда потерял всякую возможность встретиться с Мариной, поскольку, совершенно точно, попаду в ад. И к бабушке можно не ходить. Особенно если вспомнить, сколько человек я убил».
И к бабушке можно не ходить. Особенно если вспомнить, сколько человек я убил».
Андрей тряхнул головой.
«Ну ты, еще ударься в религию, — сказал он себе. — Покайся в грехах, уйди в монастырь… в женский, конечно. Хватит заниматься глупостями. Подумай-ка лучше о том, что будешь делать завтра, послезавтра, потом… Жизнь не кончена. Волей судеб ты оказался свободен. Все, кто что-либо знал о тебе, все доказательства того, что ты делал последние три года, погибли. Ты волен снова выбрать свою судьбу, волен стать кем угодно. Так реши, подумай, кем ты будешь».
Это было резонно. В самом деле, надо было что-то решать.
Он мог вернуться к себе домой и потом через некоторое время съездить за Ниночкой. Он мог забрать ее и увезти к себе домой, а потом устроиться куда-то на работу, зажить самой обычной жизнью и забыть годы, когда он сеял смерть. Навсегда.