— Думаю, она обрадовалась, найдя меня в списках завербованных. Устроила дома чайную церемонию. Пригласила гостей со всего квартала. Уверен, она гордилась мной. К тому же семья нуждалась в деньгах. Ей нужно было кормить троих — меня и двух младших сестренок. После ухода отца мама работала как могла, но жили мы плохо. А с началом моей службы доходы семьи утроились. На Харлане солдатское жалованье выглядело большими деньгами. И Протекторат денег не жалел — нужно было как?то конкурировать с бандитами из якудза и квеллистами.
— Она знает, где ты?
Я с сомнением покачал головой.
— Меня не было слишком долго. В корпусе не принято высаживать Посланников там, где они выросли. Меньше вероятность, что возникнет сочувствие к тем, кого должен убивать.
Сунь кивнула.
— Да. Обычная предосторожность. И она имеет смысл. Но ты ведь уже не Посланник. Почему не вернулся домой?
Я безрадостно улыбнулся.
— Да, чтобы сделать карьеру бандита. После увольнения из корпуса вряд ли бывает иной выбор. И к тому времени мать вышла замуж вторично, за офицера?вербовщика из Протектората. Представляешь такое воссоединение? Я — нет.
Сунь долго молчала. Казалось, ушла в созерцание береговой линии или чего?то ждала.
— Мирный вид, как считаешь? — Я сказал просто так, чтобы разрядить молчание. Она кивнула:
— Да, если не вдаваться в детали. Особенно на структурном уровне. Здесь идет битва, и мы ее проигрываем.
— Это правильно, но настроение мое улучшается.
По лицу Липин пробежала усмешка.
— Извини. Трудно рассуждать о спокойствии, когда по одну сторону от нас мертвый город, по другую — вообще неизвестно что, находящееся за гиперпространственными воротами. А вокруг, в горах, — целая армия наноколоний, и сам воздух несет смертельную дозу радиации.
— Ну вот, теперь ты расставила все по местам…
Она опять улыбнулась.
— Ковач, это моя работа. Провожу много времени, объясняясь с машинами на уровне, невозможном для восприятия нормальной человеческой психики. Если этим зарабатываешь себе на жизнь, начинаешь видеть проблемы там, где их не видят другие люди. Посмотри. Видишь это море, спокойное и ласковое, под безмятежными лучами солнца? Картина вполне мирная, правда? Но в глубине ведут непримиримую борьбу за существование миллионы существ. Видишь, трупы чаек почти исчезли. — Она поморщилась. — Хотя плавать я не буду. Даже теплые солнечные лучи несут с собой заряды частиц субатомарного размера, которые способны разорвать на части все, что не обладает достаточным уровнем защиты. Понятно, что защита такого рода уже есть у тех существ, что живут здесь давно — благодаря миллионам их погибших предков, павших ради выживания десятка?другого нынешних видов.
— Хм… мир — иллюзия? Звучит как слова отрекшегося от церкви монаха.
— Не иллюзия, совсем нет. Просто все относительно. И все это, этот мир, это спокойствие куплены ценой их противоположности — где?то, когда?то.
— И что, это держит тебя в армии?
— Мой контракт — вот что удерживает меня в армии. И служить еще лет десять как минимум. Если честно… — И она с сомнением пожала плечами. — Возможно, останусь на сверхсрочную. К тому времени война уже закончится.
— Война будет всегда.
— Только не на Санкции IV. После разгрома Кемпа введут достаточно жесткий режим. Политика станет иной, и Картель больше не выпустит власть из своих рук.
В этом я сильно сомневался, особенно вспомнив восторженные речи Хэнда по поводу снятия лицензионных ограничений для корпораций. Вместо возражений пришлось ответить уклончиво:
— Политика убивает так же, как война.
— Меня уже убивали. Посмотри, разве я стала хуже?
— Хорошо, Сунь, я сдаюсь.
Внутри нарастала новая волна — ощущение, от которого перехватывало дыхание и темнело в глазах.
— Знаешь, а ты жестко стелешь, черт побери. И скажи про это Крюиксхэнк. Ей понравится.
— Не думаю, что нужно вдохновлять Иветту Крюиксхэнк. Она молода и способна взять от жизни свое.
— Наверное, ты права.
— А если показалось, будто я «жестко стелю» — вовсе не хотелось создавать именно это впечатление. Однако я солдат, причем контрактник, и было бы глупо возмущаться своим положением. Это мой выбор. Выбор, а не призыв на срочную.
— Да ладно, эти дни — вот что…
Мой ответ прервался в момент, когда я заметил Шнайдера, спрыгнувшего из носового люка «Нагини» и бегущего в сторону пляжа.
— Куда это он?
Под нами из?за скалы появилась Таня Вордени. Она просто шла, направляясь к морю, но в ее появлении было что?то странное. Показалось, с одной стороны ее плащ мерцал синим, переливаясь до боли знакомым узором.
Я встал на ноги. Нейрохимия приблизила изображение. Сунь положила ладонь мне на руку.
— Неужели она…
Песок. Узоры были из песка, взятого из раскопа. Должно быть, песок прилип в распла…
Тут она рухнула на землю.
Падение выглядело совершенно неэстетично. Левая нога подвернулась, и тело пошло вниз, проворачиваясь вокруг потерявшей опору конечности. Я уже двигался к Вордени, огромными, но точно размеченными нейрохимией прыжками преодолевая спуск со скалы. Так, чтобы менять направление уже в падении. На пляже я оказался в тот момент, когда тело Тани коснулось поверхности песка. Шнайдера я опередил всего на пару секунд.