— Простите, ради бога. Я вас напугала?
— Нет, — я опять потянулся к сканеру сетчатки. Пока колбасился с «Калашниковым», провод смотался на свое место в двери.
— Вы что, не спали всю ночь?
— Нет, а вы? — ответил я и приложил к глазу чашку для сканирования. Дверь отворилась.
— В последний раз я пыталась заснуть часа два назад.
— И что?
Она пожала плечами:
— Наверное, немного перевозбудилась. А вы как, закончили свое дело?
— Какое? Вербовку, что ли?
— Да.
— Закончили.
— И как они показались?
— Нормально.
Дверь издала извиняющееся треньканье, напоминая, что никто в нее не вошел.
— Вы не…
— Только после вас. — Я сделал жест, приглашая Вордени зайти первой.
— Благодарю, — она неловко, боком двинулась вперед и прошла в номер.
Уходя, я оставил застекленные стены апартаментов в положении, наполовину затенявшем свет. Теперь огни города, неяркими пятнами расплывавшиеся на запотевшем стекле, казались диковинными глубоководными рыбами, случайно попавшими в сеть. Выйдя на середину скупо обставленной жилой комнаты, Вордени остановилась, вдруг обернувшись ко мне.
— Я…
— Присядьте. Розовое с лиловым — это кресла.
— Спасибо, никак не могу привыкнуть к…
— Ага, настоящие произведения искусства.
Я наблюдал, как она села на краешек одного из модулей и как тот безуспешно пытался принять форму, удобную для ее тела.
— Выпьете?
— Спасибо, нет.
— Сигару?
— О господи… Нет.
— Как вам оборудование?
— Выглядит неплохо, — Таня кивнула, обращаясь скорее к себе, чем к кому бы то ни было. — М?да, вполне нормальное.
— Хорошо.
— Как вам кажется, мы уже готовы?
— Мы ожидаем развития событий. Как вам известно.
— Известно.
Мы оба понимающе замолчали. Потом она спросила:
— Считаете, на нас нападут?
Я покачал головой.
— Кто? Картель? Нет. Разве что захочет войти в дело. Кемписты могут. Видишь ли, Таня: возможно, ничего и не случится. При любом раскладе мы ничего не изменим. Уже нет времени для подобных расследований. Пути определяет сама война. У личности больше нет прав.
— Что еще за… пародия на эпиграммы квеллистов?
Я улыбнулся:
— Слегка напоминает, точно.
Хочешь знать, что говорила о войне Квел? Или вообще о любых вооруженных конфликтах?
Таня нетерпеливо заерзала.
— Даже не знаю. Ну хорошо. Расскажи. Почему бы нет. Расскажи мне то, чего я не знаю.
— Она считала, что войнами двигают гормоны. По большей части — тестостерон. И что дело не столько в победе или поражении как таковых, сколько в разрядке гормонального напряжения. Перед тем, как исчезнуть, Квел даже написала про это поэму. Сейчас…
Я закрыл глаза, тут же погрузившись в воспоминания о Харлане. Уютный дом в горах над Миллпортом. В углу громоздится краденое биооборудование. В воздухе висят густой сигарный дым и радостное возбуждение от удачной операции. Ленивая дискуссия о политике с Вирджинией Видаурой и ее группой, печально известной как «Маленькие голубые жуки». Цитаты и стихи, развешенные повсюду.
— Тебе нехорошо?
Открыв глаза, я увидел ее обиженный взгляд.
— Видишь ли, вещь была написана на стрипджепе. Это язык харланских торговцев, он покажется тебе тарабарщиной. Пытаюсь восстановить в памяти проанглийский вариант.
— Со стороны выглядит совсем по?другому. И не надо терять из?за меня сознание.
Тут я поднял руку.
— Начинается так:
Одеваясь в тело…
Умерь гормоны
Для иного дела,
Сохрани стоны
(Мы скажем — достойногодела).
Кровь играет,
Огонь в глазах,
Но оступился…
И погиб, нах…
(Вы скажете сами: «На х… «)
Я сел на место. Вордени презрительно фыркнула.
— Странный гимн для пламенной революционерки. Будто не она вдохновляла тот самый кровавый бунт. «Все на борьбу с ненавистной диктатурой Протектората». Или что?то вроде.
— Ага. Кровавый бунт, и не один. Впрочем, нет ни одного подтверждения ее собственной гибели. В последнем сражении за Миллпорт Квел просто исчезла. Стек ее коры не найден до сих пор.
— Не понимаю, как штурм этого самого Миллпорта мог сочетаться с ее поэзией.
Я пожал плечами.
— На самом деле Квел никогда не меняла собственных взглядов на насилие и его корни, даже в самой гуще драки. Вероятно, слишком хорошо понимала неизбежность жертв. И вместо взглядов она меняла образ действия и приспосабливалась к политической ситуации.
— Где же тут философия?
— Нигде. Но, как говорится, квеллизм — не догма. О своем единственном кредо Квел написала книгу «Лицом к фактам». Кстати, она хотела, чтобы фраза стала ее эпитафией. Действительно, лицом к фактам. То есть лицом к надгробию. Что на самом деле означает истинно творческое отношение к объективной реальности. Не отрицание реальности и не ее по?тупому механистическое представление как однажды и навсегда предопределенной. Наконец, Квел заявляла, что войной нельзя, просто невозможно управлять. Даже тогда, когда сама вступила в войну.
— По?моему, чистое пораженчество.
— Нет. Совершенно обратное. Это понимание меры ответственности. Обращение к стоящим перед тобой фактам: «Не начинай войну до тех пор, пока можешь ее избежать». Почему? «Начав войну, ты теряешь способность управлять событиями». Когда за выбор отвечают гормоны, никто не способен более чем к борьбе за жизнь. Хватайся и сражайся. Оставайся жив, если можешь, и жди, пока это закончится.