Хэнд покрутил головой.
— Нет, в этом нет необходимости. Внутри виртуальной среды уже есть моя версия и кое?какой психохирургический интерфейс. Общая задача — отобрать восемнадцать лучших. Конечно, если ты мне веришь.
Я сдался и зевнул отчаянно широко.
— Да. Верю. Не пойти ли нам проветриться, да и выпить кофе заодно?
Из зала мы вышли на крышу.
На верхней площадке башни «Мандрагора корпорейшн» день оказался окрашенным в синий. В здешней пустыне это цвет сумерек. С востока на чернеющем небе Санкции IV медленно проступали звезды. На западе перед зрителями представала картина заката, на которой лучи солнца едва пробивались сквозь облака, узкой полоской прижатые к горизонту.
Экраны, расположенные на здании, почти не действовали, пропуская сквозь себя вечернее тепло и приятный легкий ветерок.
Я смотрел на сотрудников корпорации, бродивших по устроенному на крыше садику. Из нескольких садов Хэнд выбрал именно этот. Попарно или небольшими группами люди сидели в барах или за столиками, негромко переговариваясь друг с другом. Чувствовалось, что их разговоры носят характер доверительный. Корпоративный стиль — про?английский по самому определению — дополняла спорадическая, доносившаяся сразу из нескольких мест музыка. Песни исполнялись на разных языках, я разобрал слова тайской и французской речи. Никто не обращал на нас внимания.
Смешение языков кое о чем напомнило. Сорвав пленку с пачки «Лэндфолл?лайт», я закурил.
— Ответьте мне, Хэнд, что это вы демонстрировали сегодня на рынке? Что еще за язык, на котором разговаривали вы трое? Что за жесты левой рукой?
Хэнд пригубил кофе и отставил чашку в сторону.
— Вы не поняли?
— Вуду?
— Идете верной дорогой.
Кислое выражение на лице функционера «Мандрагоры» подсказывало мне, что сам он этой дорогой идти не собирается. Даже через миллион лет. Выдержав для приличия паузу, Хэнд продолжил:
— Впрочем, на этом языке не говорят уже несколько сотен лет. Как не являлось таковым и его истинное название. И как многие, не знающие предмета, вы более чем упрощаете.
— Я полагал, что предмет есть то, чем всегда был этот культ. А упрощение способствует позитивному мышлению.
Хэнд рассмеялся.
— В таком случае мышление окажется занятием массы, не так ли?
— Так всегда и было.
— Хорошо, возможно, что так.
Хэнд отпил еще кофе и снова обратился ко мне, продолжая держать чашку в руке.
— Вы и в самом деле отрицаете Бога? Не верите в высшую силу? Харланцы в основном синтоисты, так? Но есть и христиане?
— Я ни то, ни другое.
Мой ответ прозвучал без всякой интонации.
— Однако вы не отказываетесь принимать смену дня и ночи. Почему не найти себе союзника, когда неумолимые силы вселенной со всей жестокостью давят на ваше существо?
— Хэнд, я был на Иненине, — сбросив пепел с кончика сигареты, я вернул ему улыбку в почти целом виде. — На Иненине я слышал крики солдат, на которых жестоко надавила вселенная. Они взывали ко всем высшим силам одновременно и на всех частотах радиоспектра. И я не знаю ни одного случая чуда. Могу прожить без таких союзников.
— Бог не прислушивается к нашим приказам.
— Похоже, что не прислушивается. Ладно, скажите лучше, что такое этот Семетайр? Что еще за шляпа и пальто? Он играет некую пьесу, не так ли?
— Верно. — На сей раз в голосе чиновника звучала откровенная неприязнь. — Он принял облик Геда, то есть властелина мертвых…
— Очень остроумно.
— Да… Приняв этот облик, он надеялся овладеть умами. Вероятно, смог что?то воспринять или впрямь имел влияние на слушателей. Впрочем, не настолько, чтобы полностью соответствовать роли. В этой сцене я выглядел лучше. — Лицо Хэнда осветила мимолетная улыбка. — Думаю, он просто декларирует определенные позиции. На мой взгляд, я дал это понять. Можно сказать так: предъявил свой реальный мандат, зафиксировав факт его, Семетайра, весьма небрежной игры.
— Странно, что Геда не попытался занять свое законное место.
Хэнд вздохнул.
— На самом деле похоже, что Геда, как и вы, видит ситуацию в юмористическом ключе. Мудрейшего не так просто сбить с толку.
— Что вы говорите… — Наклонившись вперед, я пытался найти в его лице малейший след иронии. — Мне что, поверить в эту чушь? То есть это что, серьезно?
Секунду Хэнд рассматривай меня, потом запрокинул голову вверх и поднял руку к небу:
— Посмотрите на это. Ковач. Мы сидим и пьем кофе, находясь так далеко от Земли, что едва ли сумеем найти в ночном небе звезду по имени Солнце. Нас унесло сюда ветром измерения, которое не то что невозможно увидеть, а нельзя даже представить. Наши сны хранятся в памяти машин, способных выносить о нас суждения и настолько совершенных, что машины эти заслужили право называться именем бога. Нас воскрешают, перенося в чужие тела, выращенные в тайных местах, не имеющих ничего общего с утробой женщины. Ковач, все это — факты нашего существования. Так чем же они отличаются и чем же менее загадочны в сравнении с верой в существование мира иного, где души умерших людей обитают рядом с созданиями, превосходящими нас настолько, что должны называться богами?
Я смотрел куда?то в сторону, слегка озадаченный страстной речью Хэнда. Религия — забавное явление, иногда влияющее на своих адептов самым непредсказуемым образом. Оставив сигарету, я постарался отыскать слова, подходящие для ситуации.