Шнайдер покрутил головой:
— И до войны, и во время войны. Слышал, какого он мнения о чиновниках? Нет ни одного шанса проворачивать такие дела, если у тебя нет прихватов внутри системы.
— Если есть прихваты, зачем жить в этой сраной дыре? — тихо спросил я, не отрывая взгляда от Вордени.
— А затем, что нравится. Он здесь вырос. Ты вообще бывал в Лэндфолле? Это только сейчас «сраная дыра».
Внезапно Лапиния пропала с экрана. Появившееся взамен изображение оказалось ближе к предмету археологии. Перед нами пошли документальные кадры. Мы перенесли всю набранную еду на ближайший диван и сели. Шнайдер почти начал есть, как вдруг сообразил, что я не следую его примеру.
— Давай подождем. Это же невежливо.
В ответ Шнайдер прыснул от смеха:
— Что, ты подумал, он нас отравит? Зачем? Ни малейшего намека, — и на всякий случай отставил свой поднос в сторону.
Экран снова дернулся, и на нем пошли военные записи. Празднично расцвеченные лазерные трассы и карнавальная пляска ракетных залпов. Хорошо, что авторы отредактировали звуковую дорожку: пара отдаленных взрывов и поверх этого — сухой голос комментатора, излагающего взвешенную трактовку событий. «Несущественный урон» и «нейтрализованы действия наемников».
Джоко Респинеджи вышел к нам из арки с противоположной стороны. Компанию ему составляли две женщины, судя по внешности, взятые из рекламы виртуального борделя. Их обернутые муслином формы и лица, начисто лишенные осмысленного выражения, казались программно отретушированными. И восьмилетний ребенок выглядел в сандвиче из этих двух конфеток совершенно нелепо.
— Ивонна и Кэс. Мои постоянные спутницы. Любой ребенок нуждается в матери, разве нет? Или в двух. Итак… — он неожиданно громко щелкнул пальцами, и дамы уплыли в буфет. Сам Джоко сел на соседний диванчик. — Вернемся к делу, Ян. Что конкретно я могу сделать для тебя или твоих друзей?
— Почему вы отказываетесь от пищи? — спросил я.
— Ну… — он рассмеялся и махнул в сторону двух дам. — Да ладно, они же едят и обе мне очень нравятся.
Шнайдер сконфузился.
— Что такое? — Респинеджи вздохнул и, дотянувшись до моей тарелки, взял случайно подвернувшийся кусочек торта. Откусив, он продолжил беседу:
— Ну, что теперь? Не перейти ли нам к делу? Ян, прошу, начинай.
— Джоко, мы собираемся продать тебе свой шаттл. По офигительной цене, — откусив огромный кусок курятины, Шнайдер проговорил это с набитым ртом.
— Неужели?
— Да?а… назови это избавлением от излишков военных действий. «By Моррисон Ай?Эс?Эн?70», почти новый и без записей о предыдущих владельцах.
Респинеджи радостно заулыбался:
— Кажется, я с трудом верю.
— Можешь проверить, если хочешь, — сказал Шнайдер и проглотил пищу. — Я вычистил данные лучше, чем ты чистишь налоговые декларации. Тысяч на шестьсот ячеек в глубину. Плюсы: универсальная конфигурация, рассчитан на глубокий космос, суборбитальные и подводные условия. Ход бесшумный, как у летучей мыши.
— Да… Помнится, «семидесятой» производили хорошее впечатление. Не ты ли их расхваливал? А, Ян? — мальчик почесал лишенный щетины подбородок жестом, явно доставшимся от прошлого тела. — Ну да ладно. Я полагаю, предмет сделки несет некое вооружение?
Шнайдер кивнул, продолжая жевать:
— Турель для микроракет носового огня. Плюс систему запуска ложных целей. И пакет программного обеспечения, очень приличная версия.
Я занялся своим куском торта. К обществу присоединились дамы. Симметрично расположившись на диване по обе стороны от Респинеджи, они приняли вид мебели. До этого момента я не слышал от них не то что слова, а вообще ни одного звука. Та, что сидела слева от Джоко, принялась кормить мальчика со своей тарелки. Он жевал, откинувшись на спинку дивана, и задумчиво смотрел в мою сторону.
— Ладно, — наконец громко произнес он.
— Ладно, — наконец громко произнес он. — Шесть миллионов.
— В валюте Объединенных Наций? — спросил Шнайдер, и тут Респинеджи расхохотался во весь голос.
— В валюте Санкции IV.
Шесть миллионов санов. САН. Аббревиатура, обозначавшая единицу «стандартной археологической находки». Введенные правительством Санкции IV в лучшие времена саны оставались планетарной и не слишком устойчивой денежной единицей. В сравнении с прежней валютой, латимерским франком, сан всегда выглядел завязшим в болоте и карабкающимся без всякой надежды утопающим. Теперь его курс к доллару Протектората составлял примерно двести тридцать санов за один доллар Объединенных Наций.
Шнайдера как громом поразило. Как продавца его оскорбили в лучших чувствах:
— Джоко, да ты что? Даже шесть миллионов долларов — всего полстоимости такого корабля. Мужик, это же «By Mopрисон».
— На нем есть криокапсулы?
— Гм… Нет.
— Ну и за каким хреном он мне в таком случае? А? — Респинеджи задал вопрос совершенно спокойно. Потом глянул в сторону дамы, сидевшей справа, и та принесла Джоко стакан. Молча.
— Видишь ли, единственно возможная на сегодняшний день польза от такого корабля, кроме чисто военной стороны дела, заключается в бегстве из системы, уходе из зоны блокады и возвращении на Латимер. Для действий в районе до шестисот тысяч километров «By Моррисоны» оснащены просто великолепно, и система ориентации у них отличная, я знаю, да. Но при таких скоростных возможностях на дорогу до Латимера уйдет около тридцати лет. Для возвращения необходима криокапсула, — подняв руку, он остановил протестующее высказывание Шнайдера. — Наконец, я не знаю никого, слышите — никого, кто сумел бы заполучить криокапсулу. Ни за тело, ни за дело. Картель Лэндфолла знает, чего хочет, и они давно закрыли все щели. Живым из системы не выбраться никому — по крайней мере до окончания войны. Таковы обстоятельства сделки.