— Военный преступник…
Я задумчиво обвел глазами стены каюты.
— Интересен сам выбор терминологии. С позиций человека, наблюдавшего за «умиротворением» в Дикейтере.
— Сутъяди учинил расправу над моим офицером. Над тем, кому был обязан повиноваться. Это преступление — по всем законам военного времени.
— Офицера? Вьютина? — Я не отдавал себе отчета, для чего, собственно, возражал.
Скорее всего просто по инерции. — Слушай, а ты стал бы подчиняться Вьютину?
— К счастью, этого не требовалось. Но взводом командовал именно он. И его подразделение считалось самым надежным. Вьютин был отличным служакой.
— Неспроста его называли Собакой.
— Мы здесь не за рей…
— Не за рейтинги сражаемся. — Я изобразил улыбку. — Эта тема немного устарела. Вьютин был гадиной, и ты отлично это знаешь. Коль скоро упомянутый Сутъяди его замочил — значит имел на то вескую причину.
— Лейтенант Ковач! Причины не служат оправданием. — В тоне Кареры послышались неожиданно мягкие ноты. Я определенно заступил за черту. — Любой из подонков?сутенеров с Плаза делос Кайдос имел причины разукрасить лицо каждой из своих шлюх, что, однако, не служит доказательством правоты. Свои причины имел также Джошуа Кемп, и с его собственной позиции эти причины могут казаться очень даже резонными. Что ни в коем случае не делает Кемпа правым.
— Исаак, нужно думать, что говоришь. Иногда релятивизм такого сорта доводит до ареста.
— Вряд ли. Видел Ламона?
— Видел…
Наступила вязкая тишина.
— Итак, — не выдержал я, — отправишь Сутъяди под анатоматор?
— У меня есть выбор? — Мне осталось лишь смотреть в его глаза. — Лейтенант, мы служим «Клину». Сам знаешь, что из этого следует. — В голосе Кареры зазвучали более твердые интонации. Не знаю, кого он убеждал на самом деле. — И ты дал присягу, как и все остальные. Поэтому имеешь доступ к кодам, к информации. Ты знаешь, что мы стоим на страже единства перед лицом хаоса. И все это знают. А враги, против которых мы воюем, должны знать другое: никому не взять нас за горло. На нас должен работать ужас, если, конечно, мы хотим действовать эффективно. А солдаты должны усвоить, что ужас этот возведен в ранг абсолюта. В любом случае ужас окажется в них самих. Иначе «Клин» перестанет существовать как единый организм. Я устало закрыл глаза.
— Как бы там ни было…
— Мне не обязательно знать, что ты видел казнь. — Карера встал со своего места. — Как бы там ни было, свободных мест в зале не останется.
Его движение я прочитал на слух. Открыв глаза — увидел, что Исаак придвинулся ко мне вплотную, руками опершись на край стола с проекторами. Лицо его выглядело очень недобрым.
— Ковач, не желаешь ли заткнуться? И остаться в своем положении. — Если Карера ждал возражений, на моем лице он не нашел ровно ничего. Отпрянув на полметра, он встал. — Ты способный офицер. Ты — лейтенант, и я не разрешаю просрать эту службу. Ты умеешь вселить в своих людей веру и хорошо знаешь, что такое война.
— Спасибо.
— Не смейся, Ковач. Я хорошо тебя знаю. Это факт.
— Нет, Исаак. Это биотехнология. Факт, что чертовой канителью рулят серотониновая блокада, психологические техники Посланников и взрывная нервная реакция. Гены настоящего волка. То, чем я занимаюсь в «Клине», могла бы делать хорошо обученная собака. К примеру, гребаный пес Вьютин.
— Верно. — Пожатие плеч — и Карера снова занял позицию на краю стола. — И ты, и Вьютин — вы оба имеете… имели весьма сходные послужные списки. Если не веришь — на сей счет имеется заключение психохирурга. Похожий наклон кривой Кеммериха, одинаковый айкью. Совпадает даже спектр отсутствия эмпатии. С позиций неспециалиста вы просто на одно лицо.
— Ага… Правда, Вьютин мертв. Вот что ясно неспециалисту.
— Ладно, возможно, были различия в части эмпатии. Что же, психотехника Посланника — достаточно хорошее средство.
Что же, психотехника Посланника — достаточно хорошее средство. Позволяет избежать недооценки. К примеру, недооценки такого человека, как Сутъяди.
— То есть преступление Сутъяди в том, что его неверно оценили? Полагаю, такое обоснование приговора ничем не лучше другого.
Карера замер, наградив меня тяжелым взглядом.
— Лейтенант Ковач. Не думаю, что обязан пояснять свои слова. Мера наказания определена и не обсуждается. Этот человек убил моих подчиненных. Приговор будет приведен в исполнение завтра на рассвете. Мне может не нравиться…
— Какое великодушное признание…
Карера не обратил на мои слова никакого внимания.
— Мне может не нравиться это решение, однако его следует исполнить, и я сделаю именно так. А ты, если отчетливо представляешь, что такое хорошо и что такое плохо, обязан меня поддержать.
— Или что?
Получилось не столь вызывающе, как бы того хотелось. С последним слогом я утробно закашлялся, согнувшись пополам и отхаркивая на пол кровавую слизь. Карера передал полотенце.
— Кажется, ты что?то сказал.
— Я сказал: что, если не подпишусь под твоим решением?
— В таком случае мои люди узнают, что ты сознательно укрыл Сутъяди от военного суда подразделения «Клин».
Я поискал глазами, куда бы выкинуть испачканное в крови полотенце.
— Это что, доказанное обвинение?