Петр зло поиграл бровями, подергал щеками, поморщился, но спорить не стал, проговорил хмуро:
— Будь по-твоему, охранитель! Будем собираться в обратный путь. Рано мне еще помирать, не все важные дела завершены… Как только мы доплывем до Наровы, я тут же дам команду Шереметьеву — срочно выслать к Нотебургу два драгунских полка.
Через час две гребные шлюпки срочно отбыли по Неве — в разные стороны, увозя с собой царские письма к генералу Репнину.
— Алешка, буди свою прекрасную Луизу! — велел Бровкину Егор. — Хотя август месяц уже не за горами, но местные ночи все равно еще очень коротки, и вам уже совсем скоро надобно выплывать…
Из-за кромки восточного леса показался край ласкового желтого солнца, в прибрежных невских кустах весело щебетали мелкие пичуги, радостно приветствуя новый наступающий день.
— Алешка, буди свою прекрасную Луизу! — велел Бровкину Егор. — Хотя август месяц уже не за горами, но местные ночи все равно еще очень коротки, и вам уже совсем скоро надобно выплывать…
Из-за кромки восточного леса показался край ласкового желтого солнца, в прибрежных невских кустах весело щебетали мелкие пичуги, радостно приветствуя новый наступающий день. На речной глади активно приплясывала легкая рябь, гонимая свежим южным ветерком. На борт «Луизы» уже прошли шведские матросы — под конвоем серьезных и бдительных александровцев, все остальные пассажиры. Только Петр нерешительно остановился около самых сходней, немного помялся и, смущенно поглядывая на Егора, произнес негромко:
— Ты, охранитель, это… Береги, пожалуйста, себя! Если что случится с тобой, как же я тогда буду? — неожиданно тоненько всхлипнул и полез обниматься, больно царапая Егорову щеку своей жесткой недельной щетиной…
«Хорошо все будет! — заверил сентиментальный внутренний голос. — Не отдаст царь нас с тобой, братец, на растерзание князю-кесарю Ромодановскому. Любит он тебя, дурилку картонную…»
Фрегат, подняв якоря и несколько прямоугольных парусов, бодро двинулся на север, влекомый утренним ветром и течением Невы, и минут через пятнадцать-двадцать скрылся за речным поворотом, поворачивая на запад…
— Александр Данилович! — осторожно и уважительно тронул его за плечо Андрюшка Соколов. — Там вернулись ночные дежурные, что бдили в разных сторонах — на подступах к крепости. Не хочешь ли выслушать их доклады? Узнать о здравии одного своего давнего и старинного знакомца?
Из докладов следовало, что шведский полк, подходящий к Ниеншанцу четырьмя батальонами с разных направлений, будет у крепостных стен в течение ближайших двух-трех часов. Причем вел тот полк не кто иной как доблестный и великолепный цезарский герцог Евгений де Круи. [30]
— Клянусь святыми угодниками, что это тот самый герцог! — истово божился сержант Ванька Ухов, своим внешним обликом и повадками напомнивший Егору незабвенного Василия Теркина — из одноименной поэмы Александра Твардовского. — Я же на Москве этого самого де Круи видел не единожды: высокий, сутулый, нос свисает длинной грушей, сам весь из себя разряжен — как дочка дворянская на выданье. Как-то один раз, когда я днем стоял на часах в Преображенском дворце, у меня с этим герцогом казус приключился небольшой… В общем, я не выдержал и чуть улыбнулся, когда этот павлин проходил рядом с постом. Он, гад такой, запомнил, а потом нашептал что-то на ухо господину полковнику, — Соколов тихонько кашлянул в кулак и смущенно отвернулся в сторону. — После этого я провел целые две недели в холодном карцере… Так вот, когда я глянул в подзорную трубу на подходящую свейскую колонну, так сразу же и понял: тот тип, что на лошади шествовал (он один верхом, все остальные — на своих двоих), и есть натуральный герцог де Круи. А еще рядом с ним шагал Том Гаррис, который на Москве служил лакеем у английского посла. Мы с ним, с Гаррисом то есть, а не с послом, конечно же, выпивали пару раз в царском кружале. Неплохой Том парнишка, тоже англичанин, но неплохо болтает по-нашему. Любопытный только чрезмерно…
«Интересные дела творятся вокруг! Все в этом мире взаимосвязано — невидимыми, но очень прочными нитями… — ударился в занудные философские рассуждения внутренний голос. — Впрочем, братец мой, нет худа — без добра! Теперь можно будет задуматься и об эффективной диверсии… А что? Подкрасться незаметно — глухой ночной порой — к шведскому лагерю, да и выкрасть этого сволочного герцога — к такой-то матери! А после допросить с пристрастием: кто послал, да зачем, да почему…»
Когда солдаты и сержанты, несшие ночную караульно-разведывательную службу, отправились спать, Егор поделился своими опасениями с Соколовым и Бухвостовым:
— Полк пеших гренадеров — маловато будет для решительного и успешного штурма Ниеншанца.
Но противоположный берег тоже плотно занят противником, если еще с реки подойдут шведские корабли, то ловушка полностью захлопнется и установится полная блокада. С одной стороны, ничего страшного: продовольствия и огненных припасов в крепости достаточно, сами шведы — в свое время — постарались знатно. А через месяц-полтора и подмога к нам уже подойдет: не от Новгорода, так от Иван-города… Но, с другой стороны, за это время неприятель может и артиллерию подтянуть дальнюю. Наверняка полевые пушки уже двигаются от Кексгольма по лесным дорогам… Вот тогда-то нам придется очень туго! Установят эти мерзавцы свои полевые мортиры где-нибудь на лесной полянке в северо-восточном бору и начнут бросать навесом — по пологой дуге — в крепость зажигательные и картечные гранаты. А у нас здесь — страшная людская скученность. Потери будут великие и существенные! Да и укрытий надежных не возвести, толстых бревен-то совсем и нет — для надежных накатов подземных блиндажей. Разве что хозяйственные пристройки разобрать для этих целей?
— Эх, хорошо еще, что Петр Алексеевич уже уплыл! — облегченно вздохнул подполковник Бухвостов. — Уже легче гораздо! А мы-то что? Нам умирать в жарком бою — не впервой…