Егор, не в силах сдержать своих эмоций, радостно постучал кулаком по дубовому столу и отдал подполковнику Волкову следующий приказ:
— Все, Вася, завершаем наши исследования! Все документы — кроме вот этих трех — аккуратно разложить по сумкам, как все и было уложено изначально. Ничего только не перепутайте, торопыги! На тех семи бумажках, где послания тайные выступили нам не интересные, снова тексты сделайте полностью невидимыми. Сумки сложите у меня в карете, прямо на полу… Далее, всех пьяненьких гонцов и посыльных, предварительно переодев в простецкую одежку, срочно и тайно переместите в кружало дальнее, замоскворецкое, в зал для подлого и низкого люда. Э-э, запамятовал это я: в данном кружале дальнем, занюханном, и зал-то — всего один. Там напоить их — до полного и окончательного бесчувствия, после чего оставить в покое, прилюдно напихав в их карманы солидных денег… Да, сотрудники твои, которые будут выполнять это ответственное поручение, должны быть одеты неприметно, с накладными лохматыми бородами, и все такое… Давай, подполковник, выполняй! — улыбнулся широко и многозначительно: — Вот, смотрю, повеселел ты, брат Василий! Глаза знатно так блестят, румянец играет на щеках. Небось одна особа высокородная — шепнула парочку веселых словечек? Ну-ну… Иди, брат, работай! Ромео ты наш, доморощенный…
Вечером этого же дня, когда семейство Меньшиковых сидело за столом с нехитрой, но сытной трапезой — без разносолов особых, в столовую ворвался взволнованный Алешка Бровкин, всегда имевший неограниченный доступ в дом Егора.
Поправив сбившийся набок рыжий кудрявый парик, он, поцеловав наспех в макушки сестру и племянников, жарко и сбивчиво зашептал на ухо Егору:
— Данилыч, беда! Царь тебя требует во дворец Преображенский — незамедлительно! Там к нему послов и советников понаехало иноземных — штук десять, может, и больше. Все очень злые, жалуются на тебя чередой: мол, людишки охранные похищают самым бессовестным образом их гонцов и посыльных — вместе с дипломатической почтой. Скандал разгорается, не дай бог! Петр Алексеевич нынче весьма гневен, грозится тебе, Данилыч, ноздри вырвать и отправить навечно в Сибирь — на медные рудники. Одевайся срочно, поехали, у меня карета…
— Ладно, Алеша, пойдем со мной, поможешь мне тащить груз один, — покладисто вздохнул Егор, поднялся со скамьи, спокойно попрощался с женой и детьми: — Дела зовут важные, государственные! Вернусь, наверное, уже под утро… Так что, снов вам, родные, беззаботных и спокойных!
Он надел поверх короткого черного парика шляпу-треуголку, на бок прицепил полковничью шпагу — с золотой рукоятью, на ноги натянул черные короткие ботфорты, велел Алешке:
— Прихвати вон те сумки кожаные, а я холщовые возьму!
— А что в сумках-то, Данилыч?
— Так пропажа же дорогая, почта дипломатическая! От нешуточного удивления Бровкин — он же первый русский маркиз де Бровки — даже на корточки присел:
— Как же так, Александр Данилович? Неужто заморские послы сказывают правду?
Егор ответил — с легкой грустинкой философской:
— Что есть правда, мой юный друг? Так, обычная сентенция словесная, переменчивая — с течением времени.
Не более того… Ладно, рот-то прикрой свой, вороны здесь не летают. Поехали — к царю!
В переговорный зал Преображенского дворца Егор вошел неторопливой и размеренной походкой, громко и уверенно стуча по крашеным доскам деревянного пола каблуками своих ботфорт. За ним, чуть приотстав, следовал Алешка Бровкин, нагруженный сверх всякой меры сумками — кожаными да холщовыми.
В зале, где кроме русского царя находилось множество иноземных дипломатов, тут же стихли все разговоры и перешептывания, и установилась полная тишина, звенящая, как полноценная стая оголодавших весенних комаров.
Достигнув середины зала, Егор величественно остановился, отвесил общий глубокий поклон и, держа правую ладонь на золотом эфесе своей шпаги, обратился к царю — громким и спокойным голосом, на немецком языке:
— Государь, Петр Алексеевич, дозволь слово молвить — важности особой, государственной! Данных господ, — он, развернувшись на пол-оборота, плавно и широко провел по воздуху левой рукой, — это тоже касается — в безусловном порядке…
— Сказывай! — сквозь стиснутые зубы зло промолвил-прошипел Петр.
Егор низко поклонился царю, очень медленно выпрямился и начал излагать, стараясь, чтобы его голос был максимально спокойным и бесстрастным:
— Мне доложили, что в замоскворецком кружале царском творятся дела удивительные и странные. Мол, там уже несколько суток подряд пьянствуют с десяток иноземных господ. Пьянствуют они беспробудно и упорно, безо всякого перерыва… Я отправил туда своих доверенных сотрудников. Выяснилось, что эти необычные пьяницы имеют при себе некие важные почтовые документы. Самих загулявших забулдыг мы не стали трогать — потому как они не российские подданные, оставили их там, где и обнаружили… А вот дипломатическую почту — всю изъяли, без остатка. Маркиз, предоставьте! — властно махнул Алешке рукой.
Бровкин сделал два шага вперед по направлению к зарубежным дипломатам, без всякой спешки сгрузил на пол все сумки почтовые, коротко и вежливо кивнул, после чего молча отошел в сторону.