— Вот, Фролка, еще один наш товарищ в люди вышел! — печально вздохнул Ухов, недовольно косясь на Егора. — Только мы с тобой остались неприкаянными простолюдинами. Ты — поручик, я и вовсе простой и бесправный сержант…
Когда «Луиза», подгоняемая легким северо-восточным ветерком, находилась в полутора верстах от восточного мыса острова Котлин, шкипер Евсей Фролов чуть испуганно обратился к Егору:
— Господин генерал-губернатор! Прямо по нашему курсу, ближе к берегу, на якорях стоит незнакомый трехмачтовый бриг. Что делать будем? Поворачиваем назад? Готовимся к бою? Это же наверняка швед, больше некому… Может, для начала, пристанем к берегу, встанем на якоря, проясним — что да как?
— Не стоит волноваться, любезный шкипер! Идем прежним курсом и якоримся рядом с этим славным корабликом! — легкомысленно велел Егор, неотрывно наблюдая в подзорную трубу за балтийскими серыми водами. — Очень уж мне знаком силуэт данного судна. Не иначе это славный датский шкипер Лаудруп пожаловал к нам в гости! А сей бриг, скорее всего, носит гордое имя — «Король».
Егор не ошибся, а когда фрегат «Луиза» встал на якоря в пятидесяти-шестидесяти метрах от «Короля», на капитанском мостике брига появилась приметная широкоплечая фигура, рядом с которой замаячили две легкомысленные женские шляпки, и громкий голос известил — на отличном английском языке:
— Приветствую вас, доблестный сэр Александэр! Не пригласите ли в гости бедного датского шкипера вместе с его домочадцами?
— И вам доброго здоровья, капитан! — тут же откликнулся Егор. — Но стоит ли утруждать нежных женщин лазаньем по неудобным корабельным трапам? Я сейчас же сам пожалую к вам. Буду только рад лишний раз пройтись по знакомой палубе «Короля»! — обернулся к Фролову: — Евсей, вели шлюпку спускать на воду!
Егор достал из-за пазухи короткую золотую цепочку, на которой висел скромный серебряный православный крест и массивная золотая серьга — с большим ярко-алым рубином. Он аккуратно отстегнул серьгу от звена цепочки и ловко вставил в мочку своего левого уха.
— Пиратская! — уважительно прокомментировал Фрол Иванов, после чего спросил: — Это тот самый шкипер Лаудруп, с которым вы, Александр Данилович — вместе с Петром Алексеевичем — плавали по Северному морю и соленым норвежским водам?
— Он самый! Что, тоже хочешь — подняться на палубу этого славного брига? Поехали, без вопросов… Ухов! Подумай насчет скромных подарков, расстарайся уж…
Лаудруп совершенно не изменился и, как в старые добрые времена, напоминал своим внешним обликом классического пирата: до синевы выбритый подбородок-кувалда, черные длинные усы, кончики которых были лихо и воинственно закручены вверх, обветренное лицо, украшенное парочкой живописных шрамов.
Рядом с капитаном замерли — в почтительных книксенах — две незнакомые Егору дамы, облаченные в нарядные европейские платья. Одна, та, что немного постарше, была черноволосой, низенькой, полной и смешливой: ее полные губы расплывались в приветливой улыбке, карие глаза весело блестели, на щеках наличествовали задорные и симпатичные ямочки. Вторая же барышня, еще совсем юная — лет пятнадцати-шестнадцати, не более, была просто красавицей: высокая, невероятно стройная, с правильными чертами лица, обрамленного длинными платиновыми локонами. Но красота этой девушки была какой-то чрезмерно правильной, какой-то избыточно строгой и холодной.
«Веселая толстушка-пышка и натуральная Снежная Королева! — улыбчиво прокомментировал внутренний голос. — Ты, братец, как хочешь, но мне эта полненькая больше по душе! Не нравятся мне холоднокровные и равнодушные особы…»
— Сэр Александэр, сколько лет сколько зим! — громко завопил Лаудруп, широко разводя в стороны свои длиннющие руки. — А ведь ты не забыл скромного шкипера «Короля»! Мой подарок — серьгу заветную — до сих пор носишь в ухе…
Выпустив Егора из своих крепких объятий, датчанин торжественно представил своих спутниц по морскому путешествию:
— Вот эта неземная красавица — моя жена Гертруда, образец разумности и невероятной серьезности! — При этих словах толстушка громко прыснула и смущенно спрятала свое покрасневшее личико в пышные кружева широкого рукава платья, а Лаудруп, даже не моргнув глазом, продолжил: — Ты, сэр Александэр, можешь называть ее Гердой. А эта, на мой взгляд, чрезмерно худющая девица является младшей сестренкой моей добродетельной супруги. Зовут эту высокомерную особу Матильдой, для своих — Матти… Не понимаю почему, но все мужчины, поголовно, считают сию девицу небесной красавицей и ужасно теряются в ее присутствии. Например, вчера после обеда, через три с половиной часа после того, как «Король» надежно забрал якорями местный грунт, к нам с визитом вежливости пожаловали два русских генерала с очень смешными именами. Один назвался Аникитой, а другой — Автономом. Солидные такие генералы, матерые, а в присутствии нашей худосочной Матильды начинали густо краснеть и заикаться сильно. Чудеса, да и только! Вот, смотрю, уважаемый сэр Александэр, и один из твоих юных друзей уже сражен в самое сердце меткой стрелой купидоновой…
Егор обернулся: Ванька Ухов («Может, стоит его наградить давно заслуженным прозвищем — «Теркин»?» — въедливо поинтересовался внутренний голос) был откровенно спокоен и благодушен, а вот Фролка Иванов… Краснел, бледнел и усиленно пялился в сторону, где, среди низеньких свинцовых волн, черные балтийские тюлени увлеченно играли с пустым бочонком из-под дешевого португальского портвейна.