Кабинет был невелик. Должно быть, арендующая его фирма платила за каждый квадратный сантиметр пола. У окна стоял письменный стол, за которым сидела этакая глыба в белом халате. С виду моджахед моджахедом. Тяжеленные веки, неподвижное лицо ордынского хана. К нагрудному карману халата прицеплен бейджик, где было оттиснуто: «Олжас Умерович», — и невероятно длинная фамилия, оканчивающаяся на «…гельдыев». Ниже значилось емко и коротко: «Оператор».
Больше всего из прочитанного мне понравилось отчество.
Еще в кабинете имелся стеллаж и почему-то стоматологическое кресло. Правда, без бормашины, что уже радовало.
Иных приспособлений для сидения не наблюдалось.
Огромный Олжас Умерович встретил меня радушно. Даже из-за стола поднялся.
— Прошу, — указал он прямиком на кресло.
— Спасибо, — поблагодарил я и остался стоять.
— Слушаю вас.
— Вот, — сказал я, бережно вынимая коробку из пакета.
— Слушаю вас.
— Вот, — сказал я, бережно вынимая коробку из пакета. — Не могли бы вы мне объяснить…
Олжас Умерович принял ее, осмотрел, цокнул языком.
— Прошу, — повторил он.
Второй раз отказываться было невежливо, и я присел. Очень не люблю стоматологические кресла. Стоит мне в них оказаться, начинаю жалеть, что не знаю ни единой государственной тайны. Выдал бы на раз, лишь бы побыстрее отпустили.
— Так что это? — спросил я.
— Это вещь! — изрек Олжас Умерович и далее, к моему ужасу, с треском взрезал оболочку широким ногтем большого пальца. Как скальпелем.
— Позвольте! — вскинулся я. — Что вы делаете?
— Вскрываю, — невозмутимо отозвался он.
— Вы не поняли! Я только хотел узнать, сколько это может стоить…
Ноготь приостановился. Оператор взглянул на меня с недоумением.
— Нисколько. Все оплачено при покупке.
— Так я ж не покупал! Это подарок…
Олжас Умерович понимающе склонил широкий лоб.
— Крутой подарок, — произнес он с уважением.
— Погодите! Что хоть там внутри?
— Э! — со скукой молвил он. — Чипы, дрипы… Что еще может быть внутри?
И ноготь завершил свою разрушительную работу.
— Вот, — сказал Олжас Умерович, раскрывая коробку и предъявляя ее содержимое.
Я ничего не понял. Множество мелких отделений, в каждом лежит что-то крохотное и красиво упакованное.
— А поближе можно?
— Что значит можно? Нужно! — Громадный кочевник в белом халате вышел из-за стола и принялся раскладывать финтифлюшки на лотке, прикрепленном к подлокотнику. Самым крупным предметом оказалась полупрозрачная пластиковая плошка, размерами и формой напоминающая нищенски сложенную горсточку. Последней из коробки была извлечена книжица с бланками и печатями на последней странице.
— Распишитесь, — повелел он. — Здесь… и здесь…
Я, как дурак, расписался. Полностью теряю волю в стоматологическом кресле.
— Ну вот… — несколько даже мечтательно произнес Олжас Умерович.
— Позвольте… — встрепенулся я. — Что вы собираетесь…
— Да не волнуйся ты так, дорогой… — с нежностью успокоил он меня. — С жалобами пока никто еще не обращался.
Далее на мои дыхательные органы легла полупрозрачная пластиковая горсточка, что-то зашипело — и я поплыл.
* * *
Черт его знает, что за наркоз он мне вкатил. Какой-нибудь веселящий газ, не иначе. Очнулся я словно бы вдребезги пьяный. Море по колено. Тянет на подвиги. И чувство юмора обострено до крайности.
— Скажите, пожалуйста, это жизнь? — осведомился я первым делом. С этакой, знаете, великосветской небрежностью.
— Жизнь, жизнь… — кивнул откуда-то с немыслимой высоты Олжас Умерович, имевший теперь прямо-таки планетарные размеры. — Ты минут десять посиди пока, подожди. Не вскакивай.
Ну да, не вскакивай! Именно это я и собирался сделать. И сделал бы, не вдави он меня в кресло своей широченной ладонью.
И сделал бы, не вдави он меня в кресло своей широченной ладонью. Не буду пересказывать всего, что я ему наговорил, пока пытался принять стоячее положение. Наиболее оригинально, на мой взгляд, прозвучала угроза взорвать к едрене фене весь этот их корпус, как я взорвал два небоскреба в Нью-Йорке.
Наконец дурман начал помаленьку рассеиваться. Окружающая действительность вернулась в привычные рамки и больше не гримасничала. В гортани легонько саднило. Во рту — тоже. Да и с глазами было явно не все в порядке — такое ощущение, будто песком запорошены. Я хотел их протереть, но Олжас Умерович остановил меня властным жестом.
— Не надо!
Я подчинился.
— Что это вы со мной сделали?
Оператор всмотрелся в мои зрачки, убедился, что я уже вполне вменяем, и очертил толстым пальцем лежачий овал в непосредственной близости от моих губ.
— Здесь у вас вживлен артикулятор. Здесь динамик. Остальное снимается. О правилах гигиены расскажу чуть позже. До ужина лучше ничего не кушать. А завтра обязательно придите провериться…
— Провериться?..
— В любое удобное для вас время. Я здесь буду постоянно. А сейчас пробное включение.
Он что-то нажал на металлической коробочке, очень похожей на Евину распознавалку, и перед глазами у меня вспыхнула знакомая рамка. Тут-то я наконец все и понял. Почти все.
— Бот? — сипло спросил я.
Олжас Умерович довольно усмехнулся.
— Не просто бот! — назидательно сообщил он. — Такой бот, что круче еще не придумали.