Теперь представьте, что вам прокрутили эпизод из вашего собственного прошлого. Ручаюсь, реакция будет та же самая.
Не так все было!
— Ева, — беспомощно сказал я. — Ева… Я просто не знал…
— Не знал, как называется моя фирма?
— Нет, я… Я понятия вообще не имел об этом решении…
И, бот свидетель, вправду не имел. Я даже не имел понятия, о каком решении речь.
Она уничтожила меня взглядом.
— Не ври! Я только что все выяснила! Решение принимал один ты! Остальные были на Крите!
Ну почему, почему, стоит только высунуть нос из виртуальной своей скорлупы, как тут же хочется сгореть со стыда? К черту! Все к черту!!! Сам наворотил дел — пусть сам и разбирается.
Здравствуй, бледная сирень, голубой палисад…
Ну вот. Здесь нас с тобой никто не тронет, не обругает, не подведет под издевку черной правды… которая страшнее клеветы… Так, кажется, у поэта?
Лучшим выходом из гнусного этого положения мне казался такой: бот, по своему обыкновению, сейчас поведет себя крайне бесстыже, и Ева просто выставит меня за дверь. Раз и навсегда.
Раз и навсегда. А что еще делать с Иудой? Надо же! Слить фирму жены за тридцать сребреников жалованья… Или что я там с ее фирмой сделал?
ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ
Мог бы и не напоминать. Я уже и сам чувствовал, что меня куда-то неистово тащат за руку. Должно быть, в направлении порога. Куда еще? Сложность, однако, заключалась в том, что вернуться в зримую реальность можно было лишь с помощью четок, а четки находились в той самой руке, за которую волокли.
Вскоре меня развернули рывком, возможно, для нанесения хорошего пинка в крестец, однако вместо этого повалили на что-то упругое, обширное, оказавшееся впоследствии нашим супружеским ложем, и впились в мои губы жарким влажным поцелуем. Артикулятор дернулся, но безуспешно.
Зато правая рука наконец-то получила свободу — и я смог вернуть себе зрение и слух.
Меня уже раздевали.
— Что ж ты сразу не сказал?.. — страстным прерывистым шепотом вопрошала Артамоновна, сдирая с меня рубашку и принимаясь уже за брючный ремень, на котором, кстати, крепился футляр с коробочкой. — Родной ты мой…
Самое обидное, что во время всей этой суматохи я, видать, нечаянно придавил не ту бусину, полностью отключив запись. Поэтому не спрашивайте, что он ей такое сказал. Не знаю. А хотелось бы.
Внезапно Ева запнулась, широко раскрыла глаза.
— Ты ведь все исправишь, да?.. — спросила она с надеждой и страхом. — Ты меня так не бросишь… Ты поможешь мне, правда?..
Глава двенадцатая
Без позору рожи не износишь.
Однако в ту пору, когда Владимир Иванович Даль подслушал и записал эту народную мудрость, автопилота еще не придумали.
Мои постоянные уходы в непрозрачку не то чтобы участились, нет, они сменили причину. Если раньше меня туда гнала скука окружающего мира, бессмыслица его, глупость, ханжество, то теперь я именно уберегал от позора собственную рожу.
Чем-то я напоминал себе героя анекдота советских времен, кидавшегося валенком в седьмом отсеке атомной подводной лодки, где якобы располагался пульт управления баллистическими ракетами. Где-то рушились фирмы, ломались судьбы, а виноват в этом был я, кидавшийся валенком.
С другой стороны, фирмы — чужие, судьбы — чужие. Неизвестные, незримые. Кто знает, сколько незримых живых существ мы давим насмерть каждым своим шагом? На всех, знаете, жалости не хватит. Да и не хочу я жалеть этот мир. Он же нас не жалеет!
Другое дело Ева. Еву надо было выручать.
Как я ей иначе в глаза смотреть буду?
* * *
Новая стратегия строилась на руинах старой. Шилась на живую нитку. Каждый день приносил неожиданности, и не все они, как я догадываюсь, были приятны. Руководство отложило туристический набег на Барселону. Перед глазами то и дело вспыхивало опостылевшее «Желательно личное присутствие».
Вставал и шел, ломая голову, как настроить бота на разговор с Труадием насчет Артамоновны. Закавыка в том, что автопилот по умолчанию работает исключительно вторым номером. Сам он инициативу ни за что не проявит, для этого необходимо вмешательство человека. А я не программист, я ламер.
Впору было звонить Олжасу Умеровичу.
Я и позвонил. Выслушал череду длинных гудков. Странно. Время вроде не обеденное…
Тогда, может быть, просто выставить для Евиной фирмы благоприятный режим? Ни с кем не согласовывая. Раз и навсегда. И дело с концом! Но я теперь пребывал под колпаком у Петровича, а он воробей стреляный — тут же заметил бы изменение политики в отношении одного из партнеров.
Раз и навсегда. И дело с концом! Но я теперь пребывал под колпаком у Петровича, а он воробей стреляный — тут же заметил бы изменение политики в отношении одного из партнеров.
К счастью, все утряслось само собой.
— Н-ну… — язвительно молвил Труадий. — Молодой ты наш империалистический хищник! Все понимаю. Одних разогнал, других пригреб… Но жену-то зачем приложил? Пробки перегорели? Что за ход?
Хороший вопрос.
— Хода нет — ходи с бубей, — ответил динамик.
Труадий взглянул на меня едва ли не с испугом. Если я во имя дела даже предприятие законной супруги не пощадил, то чего же от меня в таком случае ждать остальным?
— Послушай, Лёня, — несколько нервно заговорил он. — Если ты за что-то подобным образом мстишь Еве, то должен тебе сказать… Я не для того основывал «Мицелий», чтобы ты с его помощью сводил какие-то свои счеты с женой…