Попробуйте представить из любопытства, что перед вами не быт, а кино. По молодости лет я довольно часто так развлекался. Попробуйте — и вы ужаснетесь. Принято считать, что чем произведение ближе к жизни, тем оно талантливее. Бред. Страшно представить, какое количество обыденности надо промыть, чтобы получить одну крупицу искусства! Но обыденность в сыром виде… Боже, как отвратительно мы исполняем собственные роли! Станиславский наверняка бы завопил: «Не верю!»
Любительские съемки чужих застолий и свадеб — видели? Более бездарной актерской игры, чем в жизни…
Нет, даже не так. «В жизни не видел более бездарной игры, чем в жизни». Да, теперь гораздо лучше. Почти Ежи Лец.
Конечно, бывают исключения. Редко, но бывают. Например, запись, которую я только что просмотрел. Единственная к ней претензия: все снято с одной точки.
В кадре царил Труадий. Суровое недвижное рыло секьюритиобразного Лёши Радого мелькнуло раза два, не больше. Эпизодник. Статист. Зато какой типаж, какой типаж!..
Итак, запись.
Когда я вошел, глава ООО «Мицелий», мрачный, даже слегка спавший с лица, нервно елозя «мышкой» по коврику, считывал данные с монитора. Не удостоив взглядом, велел мне сесть.
Изображение нелепо мотнулось.
Безобразная операторская работа!
Затем Труадий прекратил мучать оргтехнику, поднял на меня траурные запавшие глаза и стал держать паузу. О как он ее держал! Сиди я перед ним собственной персоной, скончался бы в судорогах уже на третьей секунде. Но перед Труадием сидел бот, безмозглая железяка, гипнотизировать которую безнадежно в принципе. Вы никогда не пробовали убить кирпич морально? Попробуйте. Вас это многому научит.
Тем временем истекли положенные на паузу шесть секунд.
— Какие-либо проблемы, Труадий Петрович? — осведомился бот.
Труадий чуть отшатнулся и посмотрел на меня с восхищением. Почти влюбленно. С такой волшебной наглостью ему наверняка еще сталкиваться не доводилось.
— Только не надо прикидываться, Лёня, будто сам не понимаешь, что ты наворотил в наше отсутствие, — зловеще-вкрадчиво молвил он.
Было, однако, видно, что геликософское мое спокойствие его смутило. Перед ним явно сидел ни в чем не повинный сотрудник. Либо не сознающий своей вины по крайней тупости. — Ты сломал нам всю стратегию, Лёня. Стратегию, которую мы выстраивали несколько лет… В самом деле, не понимаешь? — с сочувствием переспросил Труадий. — Ладно. Тогда давай с начала…
Говорил он долго и хорошо. Правда, я почти ничего не уразумел. Бот — тем более.
Красивое слово «стратегия». Не хуже чем «геликософия».
Та часть информации, которую мне удалось усвоить, заключалась, насколько я могу судить, в следующем: в итоге деятельности отдела мелкие зависящие от нас фирмы каким-то образом оказались за бортом (за бортом чего?), зато наметился альянс со злейшими конкурентами.
Вот к чему, оказывается, приводит бездумное нажатие на кнопки.
— Что скажешь, Лёша? — неожиданно повернулся Труадий к своему заместителю.
Тот отозвался не сразу.
— Прибыль возросла, — глухо и отрывисто сказал он.
— Разве?.. — Владелец «Мицелия» снова схватил «мышку» и принялся терзать компьютер. — Да… немного… — несколько озадаченно проговорил он наконец. — Но, во-первых, прости, не вижу пока причинной связи. И потом… разве дело только в прибыли?
— Да, — сказал Лёша Радый.
— Ну, не знаю! — Труадий Петрович откинулся на спинку кресла.
Был очень недоволен и раздосадован. — Может быть, я старомоден, Лёша, может быть… И все-таки моральные обязательства перед партнерами… — Он не договорил и, осунувшись, пристально всмотрелся в монитор.
Истекли шесть секунд.
— Могу я чем-нибудь помочь, Труадий Петрович? — осведомился бот.
Тот диковато взглянул на меня и не ответил. Не до того ему было.
Потом они заспорили с Лёшей Радым. Вернее, спорил Труадий, а Лёша односложно возражал. Разногласие касалось старой стратегии: восстанавливать ее, болезную, или же доламывать до конца? А тут еще выяснилось, что в результате моих и ботовых проказ наш основной конкурент оказался в зависимом от нас положении. Не в прямой, конечно, зависимости, но тем не менее…
Решили доламывать.
Потом оба зачем-то встали и с интересом посмотрели на меня.
Дальнейшее известно.
— Будем считать, что ты оправдался… — буркнул Труадий Петрович.
Кто оправдывался? В течение всего разговора бот произнес две, повторяю, две ничего не значащие фразы: «Какие-либо проблемы, Труадий Петрович?» и «Могу я чем-нибудь помочь, Труадий Петрович?»
И все!
* * *
Что я сейчас перечитываю? Как ни странно, «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого. Книгу из школьной программы. И перечитываю, представьте, с болезненным интересом.
Роман, конечно, неудачный. Да он и не мог быть иным, ибо граф поставил перед собой задачу, посильную разве что Господу Богу. Показать, каким образом крохотные поступки отдельных людей складываются в ком исторических событий, слепо катящийся в никуда и давящий тех самых людей, чьими крохотными поступками он был нечаянно создан.
Как катится и как давит, изображено убедительно, а вот как складывается, честно сказать, не очень. Толстой и сам это видел, почему и перемежал описания откровенной объясниловкой.
Как катится и как давит, изображено убедительно, а вот как складывается, честно сказать, не очень. Толстой и сам это видел, почему и перемежал описания откровенной объясниловкой. Все, что не могло быть передано средствами художественной прозы, он излагал впрямую.