Сны, истина, его воспоминания разбились, смешались и полетели…
…Вылетев наружу в солнечный свет подобно брызгам воды, каждый кусочек вращался маленькой планетой, радужным облаком вселенной, утратившей равновесие, и теперь охваченной все ускоряющимся энтропийным расширением.
Крики все слышались и слышались, как это было всегда, но на сей раз это были его крики.
Он проснулся во мраке, не видя даже успокаивающих виртуальных светильников Абидоса. На краткое мгновение Феликс Жонглер оказался в своем реальном теле, но обуявший его ужас оказался настолько велик, что он нырнул обратно в систему. Слепое беспомощное тело, плавающий в темном баке кусок плоти, обмотанный марлей и прозрачным пластиком, — он содрогнулся даже от мысли о том, что придется существовать в своем истинном облике.
И облачился в машинерию, словно в броню.
Снова оказавшись в системе, старейший человек в мире не нырнул в блеск и пышность своего личного Египта, а вызвал гораздо более простой виртуальный мир, где не было ничего, кроме неяркого голубого света, льющегося из невидимого источника. Жонглер купался в нем, ласкаемый неслышимыми звуковыми волнами, и пытался обуздать стиснувший его страх.
Молодым не понять ужаса старости. Таким способом природа защищает их от бесполезного и вредного знания, подобно тому как атмосфера Земли создает голубое небо, ограждающее человечество от постоянного воздействия обнаженного безразличия звезд. Старость есть беспомощность, ограничение, маргинализация — и это лишь начало. Потому что каждая секунда есть также и шаг к небытию, а Смерть подкрадывается еще ближе.
На протяжении всего детства Феликсу Жонглеру снилась безликая, окутанная тенями фигура — та самая Смерть, которая, как сказал отец, «ждет всех нас», но ее истинный облик он узнал лишь, когда родители послали его учиться в Англию, в ту самую школу. Как?то вечером, сидя в спальне и листая потрепанную газету, забытую в шкафу кем?то из старшеклассников, он увидел иллюстрацию — «таинственный мистер Джинго, изображенный нашим художником», как поясняла подпись, — и мгновенно узнал лицо, которое преследовало его во снах еще более неутомимо, чем даже самые жестокие из старших парней по коридорам школы Крэнли. Человек на рисунке был высок, закутан в темный плащ, с высоким старомодным «цилиндром» на голове. Но именно его глаза, его магнетические лучистые глаза и холодная улыбка заставили сердце молодого Феликса колотиться от узнавания. Сама статья с объяснением того, кто изображен на рисунке, была обгрызена крысами и потому навсегда осталась для него тайной. Уцелел лишь рисунок, но и этого ему вполне хватило. С тех пор эти глаза непрерывно следили за Феликсом Жонглером. И все ушедшие в прошлое десятилетия жизни он прожил под взглядом этих тревожащих, бездушных и наводящих ужас глаз.
Они ждали. Он — оно — ждало. Подобно неторопливой акуле, кружащей под выбивающимся из сил пловцом, мистеру Джинго не было нужды делать что?либо еще.
Теперь Жонглер сражался с болезненностью, которая иногда овладевала его изолированным разумом наподобие паразита. Все стало бы намного легче, если бы человек мог поверить в нечто за пределами его самого — в нечто любящее и доброе, как в противовес этому омерзительно терпеливому взгляду. Так, как верили сестры его матери. Убежденные в том, что их ждут небеса — место, очевидно, идентичное Лимо, за тем лишь исключением, что старым девам и добрым католичкам не придется там терпеть боль в суставах и шумных детей, — они были образцами уверенности, даже на своем смертном ложе. Все они покинули сей мир со спокойствием и даже с радостным приятием.
Но он?то знал истину. Сперва он прочел ее на печальном и усталом лице отца, потом усвоил этот урок снова, и в более жестокой форме, в джунглях английской частной школы. По ту сторону небес нет рая, там лишь мрак и беспредельное пространство. За пределами самого себя человек ничему не может доверять и ни на что не может положиться. Темнота ждет. Она овладеет тобой, когда пожелает, и никто даже пальцем не шевельнет, чтобы тебя спасти. Ты можешь вопить так, что у тебя начнет разрываться сердце, и кто?нибудь лишь накроет тебе лицо подушкой, чтобы приглушить крики. Боль будет продолжаться. Помощь не придет.
А Смерть? Смерть в цилиндре и с гипнотизирующим взглядом была самым большим бандитом. Если ей не удавалось сцапать тебя сзади и врасплох, если тебе каким?то образом удавалось избежать ее и вырасти сильным, то она просто стояла в тени и ждала, пока само время тебя не ослабит. А потом, когда ты станешь старым, слабым и беспомощным, она станет преследовать тебя нагло, как волк.
И этого молодежь, с ее впечатляющей тупостью, никогда не сможет понять.
И этого молодежь, с ее впечатляющей тупостью, никогда не сможет понять. Для нее смерть — всего лишь мультяшный волк, которого можно безнаказанно дразнить. Они не видят, не могут знать, каким станет тот день, когда это чудовище станет реальным — когда их не спасут ни соломенные, ни деревянные, ни даже кирпичные стены.
Жонглер содрогнулся, о чем его истощенная нервная система скорее сообщила, чем дала почувствовать. Его утешало лишь то, что, будучи стариком, он уже видел, как три поколения молодежи унаследовали и осознали этот жуткий факт и ушли из жизни раньше него, с воплями выдернутые из своих разрушенных домиков во мрак, в то время как он все еще ухитрялся избежать этих ухмыляющихся челюстей. Генетическая терапия, подача в кровь витаминов, облучение активных точек тела малыми дозами, все доступные трюки (если не обладать почти неисчерпаемыми средствами Жонглера и его продуктивными идеями) могут лишь немного отсрочить смерть. Некоторые, везучие и богатые, недавно разменяли второй десяток жизни после своего сотого дня рождения, но они лишь дети по сравнению с ним. И пока другие умирали, пока его собственные внуки и пра?пра?правнуки рождались, взрослели и один за другим покидали этот мир, лишь он один продолжал испытывать терпение мистера Джинго.