Мы свернули на шоссе, пройдя на волосок от идущего впереди автомобиля.
— Кто-нибудь гостил у вас за это время? — спросила Беатрис.
— Нет, мы жили очень тихо, — сказала я.
— Оно и лучше, — согласилась Беатрис, — я всегда считала, что эти большие приемы страшно утомительны. Если вы приедете к нам, вам нечего тревожиться. Все наши соседи — милейшие люди, и мы знаем их тысячу лет. Мы приглашаем друг друга к обеду, играем в бридж и не очень жалуем посторонних. Вы играете в бридж, так ведь?
— Не очень хорошо, Беатрис.
— О, это неважно. Лишь бы играли, пусть кое-как. Меня возмущают люди, которые не желают научиться. Что, ради всего святого, делать с ними зимой между чаем и ужином, да и после него? Невозможно же просто сидеть и разговаривать.
Интересно, почему нет? Однако проще было помолчать.
— Теперь, когда Роджер вырос и поумнел, — продолжала Беатрис, — нам стало совсем весело. Он привозит к нам своих друзей, и мы развлекаемся вовсю. Жаль, вас не было с нами в прошлое Рождество. Мы ставили шарады. Милочка, ну и смеялись же мы! Джайлс был в своей стихии. Он обожает переодеваться и после одного-двух бокалов шампанского становится таким смешным — я в жизни не видела никого забавнее. Мы часто говорим, что он упустил свое призвание, ему самое место на сцене.
Я представила Джайлса, его круглое, как луна, лицо и очки в роговой оправе. Вряд ли его вид после нескольких бокалов шампанского меня рассмешит, скорее — смутит.
— Джайлс и Дикки Марш, наш большой друг, надели женское платье и пели дуэтом. Какое это имело отношение к слову в шараде — никто не знал, но это было не важно. Мы все помирали со смеху.
Я вежливо улыбнулась:
— Подумать только. Как смешно.
Я представила, как они хохочут, держась за бока, в гостиной Беатрис. Все эти друзья, которые знают друг друга тысячу лет. Роджер, наверно, копия Джайлса. Беатрис засмеялась, что-то вспомнив.
— Бедный Джайлс, — сказала она, — никогда не забуду его физиономии, когда Дикки пустил ему за шиворот струю воды из сифона.
Меня охватило тревожное предчувствие, что нас пригласят к Беатрис на это Рождество. Может быть, мне удастся заболеть гриппом.
— Конечно, мы ни на что не претендуем, — продолжала она, — мы не актеры, все эти шарады просто забава для нас самих, и все. В Мэндерли другое дело, здесь есть возможность устроить настоящее представление. Помню, какой тут был маскарад несколько лет назад. Приехала куча народа из Лондона. Конечно, такие вещи требуют колоссальной работы. Надо все организовать.
— Да, — сказала я.
Несколько минут она молча вела машину.
— Как Максим? — спросила она после паузы.
— Спасибо, хорошо.
— Весел и счастлив?
— О да. Да, наверно.
Узкая деревенская улица отвлекла ее внимание. Я спросила себя, не рассказать ли ей о миссис Дэнверс. И о человеке по имени Фейвел. Но я боялась, как бы она не совершила какой-нибудь промах, а главное, не передала мои слова Максиму.
— Беатрис, — сказала я наконец, — вы слышали когда-нибудь о таком Фейвеле? Джеке Фейвеле?
— Джек Фейвел? — повторила она. — Знакомое имя. Погодите минутку. Джек Фейвел. Ну конечно же. Страшный прохвост. Я встречалась с ним однажды сто лет назад.
— Он приезжал вчера в Мэндерли повидаться с миссис Дэнверс, — сказала я.
— Правда? Впрочем, тут нет ничего странного.
— Почему? — спросила я.
— По-моему, он был в родстве с Ребеккой.
Я удивилась. Этот человек — родственник Ребекки? Я представляла себе ее родных совсем иными.
Я удивилась. Этот человек — родственник Ребекки? Я представляла себе ее родных совсем иными. Джек Фейвел — ее брат?
— О, — сказала я, — о, мне и в голову не пришло.
— Возможно, он раньше часто ездил в Мэндерли, — сказала Беатрис. — Не знаю. Не могу вам сказать. Я редко здесь бывала, — тон ее стал резким. У меня создалось впечатление, что ей не хотелось продолжать этот разговор.
— Мне он не очень понравился, — сказала я.
— Да, — откликнулась Беатрис, — и я вас понимаю.
Я подождала, но она молчала. Пожалуй, будет разумнее не говорить ей, что Фейвел просил не рассказывать никому о его визите. Это могло привести к осложнениям. К тому же мы как раз подъезжали к своей цели. Белые ворота и гладкая гравиевая дорожка.
— Не забудьте, что старая дама почти совсем слепа, — сказала Беатрис, — и в последнее время не очень-то хорошо понимает, что к чему. Но я позвонила сиделке, предупредила о нашем приезде, так что все будет в порядке.
Дом был большой, из красного кирпича, с остроконечной крышей. Поздний викторианский период, если я не ошибаюсь. Не очень привлекательный дом. Сразу видно, что это один из домов, где царит вызывающе образцовый порядок, поддерживаемый огромным штатом прислуги. И все для одной-единственной старушки, которая к тому же почти слепа.
Дверь открыла опрятная горничная.
— Добрый день, Нора, как поживаете? — сказала Беатрис.
— Спасибо, мадам, прекрасно. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
— О да, у нас все здоровы. А как старая дама, Нора?
— Всего понемножку, мадам. Один день хорошо, другой — плохо. Но сегодня она в форме. Я уверена, что она будет рада вас видеть.
Девушка с любопытством взглянула на меня.
— Это миссис де Уинтер, — сказала Беатрис.