— Мне ужасно неловко, — сказала я, — что может быть глупей, чем упасть в обморок. Там было так жарко, в той комнате, так жарко.
— Там всегда делается душно, — сказал полисмен, — на это уже не раз жаловались, но все бесполезно. И прежде бывало, что дамы теряли там сознание.
— Вам не лучше, миссис де Уинтер? — сказал Фрэнк.
— Да-да, гораздо лучше. Еще немного, и я буду в полном порядке. Не ждите меня.
— Я отвезу вас в Мэндерли.
— Не надо.
— Меня попросил Максим.
— Нет, вам следует остаться с ним.
— Максим велел мне отвезти вас обратно в Мэндерли.
Он взял меня под руку и помог подняться.
— Можете вы дойти до машины или пригнать ее сюда?
— Я дойду сама. Но я бы предпочла остаться. Я хочу подождать Максима.
— Максим может пробыть здесь долго.
Почему Фрэнк это сказал? Что он имел в виду? Почему он не смотрит на меня? Он снова взял меня под руку, и мы пошли по коридору к дверям, спустились по ступеням на улицу. Максим может пробыть здесь долго…
Мы молчали. Подошли к «Моррису» — маленькой машине Фрэнка. Он открыл дверцу, помог забраться внутрь. Затем сел и завел мотор. Мы покатили по мощенной булыжником рыночной площади, пересекли пустой город и выехали на дорогу к Керриту.
— Почему они могут пробыть там еще долго? Что они будут делать?
— Возможно, придется снова давать показания. — Фрэнк глядел прямо вперед на каменистую белую дорогу.
— Но показания уже даны, — сказала я, — что еще можно добавить?
— Откуда нам знать? — сказал Фрэнк. — Коронер может по-иному сформулировать вопрос. Тэбб все перевернул. Коронеру надо теперь рассматривать то же самое под другим углом.
— Каким углом? Я вас не понимаю.
— Вы слышали показания Тэбба? Слышали, что он сказал относительно яхты? Суд больше не поверит в несчастный случай.
— Но это же нелепо, Фрэнк, это просто смешно. Зачем они слушают этого Тэбба? Как он может сказать, когда прошел чуть не год, откуда в яхте эти дыры? Что они хотят доказать?
— Я не знаю.
— Этот коронер будет теперь без конца спрашивать Максима одно и то же, пока Максим не потеряет терпение и не наговорит того, чего и не думает. Он будет задавать вопрос за вопросом, Фрэнк, и Максим не выдержит этого, я знаю, что не выдержит.
Фрэнк не ответил. Он гнал машину вперед. Впервые за все время нашего знакомства он не мог найти подходящей к случаю фразы. Это значило, что он встревожен, крайне встревожен. И обычно он так медленно и осторожно вел машину, тормозил на каждом перекрестке, смотрел направо и налево, нажимал на гудок у поворотов.
— Этот человек тоже был там, — сказала я. — Тот, что приезжал однажды в Мэндерли к миссис Дэнверс.
— Фейвел? — сказал Фрэнк. — Да, я его видел.
— Он сидел рядом с миссис Дэнверс.
— Да, я знаю.
— Почему он пришел? Какое право он имеет присутствовать на дознании?
— Он был ее двоюродный брат.
— Мне не нравится, что он и миссис Дэнверс сидят там и слушают показания. Я не доверяю им, Фрэнк.
— Я тоже.
— Они могут сделать что-нибудь, они могут причинить нам вред.
И опять Фрэнк не ответил. И я поняла, что его преданность Максиму не позволяет ему обсуждать все это даже со мной. Он не знал, насколько я в курсе дела. Да и я не могла с уверенностью сказать, насколько в курсе дела он. Мы были союзниками, мы сидели бок о бок, и мы не могли взглянуть друг другу в лицо. Ни один из нас не осмеливался пойти на риск и открыться другому. Вот мы уже миновали ворота у сторожки и покатили по длинной извилистой узкой подъездной аллее к дому. Я впервые заметила, что начали расцветать гортензии, их голубые головки высовывались из зеленой листвы. При всей их красоте в них было что-то мрачное, траурное, они были похожи на венки, жесткие искусственные венки под стеклянными колпаками, которые встречаешь на кладбищах во Франции. Они стояли по обе стороны аллеи от ее начала и до конца, голубые, одинаковые, как зеваки, выстроившиеся с двух сторон улицы, чтобы поглазеть на нас.
Наконец впереди показался дом, аллея описала широкую дугу, и мы подкатили к дверям.
— Вы теперь управитесь одна? — спросил Фрэнк. — Вам бы сейчас лечь, а?
— Да, — сказала я. — Лягу, пожалуй.
— Я вернусь в Лэньон, я могу понадобиться Максиму.
Больше он ничего не сказал. Быстро сел в машину и уехал. Он может понадобиться Максиму. Почему он сказал, что может понадобиться Максиму? Вероятно, коронер захочет его тоже о чем-нибудь спросить. Или нет? О том вечере больше года назад, когда Максим обедал у Фрэнка. Спросит, видел ли кто-нибудь, как Максим от него ушел. Захочет узнать, видел ли кто-нибудь Максима, когда он вернулся домой. Знали ли слуги о том, что он дома? Может ли кто-нибудь подтвердить, что Максим сразу разделся и лег спать? Вероятно, вызовут миссис Дэнверс. Предложат ей дать показания. Максиму будет все трудней держать себя в руках, он будет становиться все бледнее…
Я вошла в холл. Поднялась к себе в спальню и легла на кровать, как посоветовал Фрэнк. Прижала ладони к глазам. Передо мной стояла та комната, те лица. Морщинистое, сосредоточенное, несимпатичное лицо коронера в пенсне в золотой оправе.
«Я веду это дознание не для своего развлечения». Медлительный, дотошный, обидчивый. О чем там сейчас говорят? Что там сейчас происходит? Что, если какое-то время спустя Фрэнк вернется один?