Наводящий Ужас нагнулся и взялся за рукоять меча Тридуба. Он вытащил его из своего бедра и уронил окровавленный клинок в грязь. На его теле не оставалось ран. Абсолютно никаких. Потом он повернулся и прыгнул прочь, во мглу, и туман сомкнулся за его спиной. Ищейка слышал, как он ломится сквозь деревья, и радовался этому так, как еще никогда не радовался чьему-то уходу.
— За ним! — завопил Доу.
Он уже приготовился бежать вниз по склону, но на его пути встал Тул, поднявший вверх мощную руку.
— Ты никуда не пойдешь. Мы не знаем, сколько там шанка. Эту тварь мы убьем в другой раз.
— Прочь с дороги, верзила!
— Нет.
Ищейка встал на ноги, сморщился от боли в груди и начал взбираться по склону, цепляясь за землю руками. Туман уже рассеивался, оставляя после себя холодный чистый воздух. Навстречу Ищейке шел Молчун, держа наготове лук с натянутой тетивой и наложенной стрелой. В грязи и снегу валялось множество трупов — в основном шанка, да еще парочка карлов.
У Ищейки целая вечность ушла на то, чтобы дотащиться до Тридубы. Старый воин лежат на спине, к его руке по-прежнему были привязаны ремнями обломки щита. Воздух короткими вдохами входил в его легкие через нос и с хрипом и кровью выходил изо рта. Когда Ищейка подполз к командиру вплотную, тот посмотрел на него, ухватил за рубашку, притянул вниз и зашептал ему в ухо сквозь сжатые окровавленные зубы:
— Слушай меня, Ищейка! Слушай!
— Что, вождь? — прохрипел Ищейка, едва способный говорить от боли в груди.
Он подождал, послушал еще, но ничего не услышал. Тридуба лежал, широко раскрыв глаза и уставившись вверх на свисающие ветки. Капля воды упала ему на щеку, стекла на окровавленную бороду. И все.
— Вернулся в грязь, — проговорил Молчун, и черты его лица разом обвисли, как старая паутина.
Вест грыз ногти и наблюдал, как генерал Крой и его штаб рысят вверх по дороге — группа людей в черных мундирах, на черных лошадях, торжественных, как процессия гробовщиков. Снег на время прекратился, но небо было угрюмо-черным, и света было так мало, что казалось, уже настали сумерки.
К тому же на командном пункте свистел ледяной ветер, шелестя и хлопая тканью палатки. Время, отпущенное Весту, почти истекло.
Он ощутил внезапное, почти непреодолимое желание повернуться и сбежать. Желание настолько нелепое, что он немедленно ощутил другое, столь же неуместное — разразиться хохотом.
К счастью, Вест сумел удержаться и от того и от другого. Хорошо, что ему удалось не расхохотаться, — положение было отнюдь не смешное. По мере того как топот копыт приближался, он начинал думать, что мысль о побеге была не такой уж глупой.
Крой резко осадил своего черного коня и спрыгнул с седла. Одернул мундир, поправил пряжку на поясе, повернулся и зашагал к палатке. Вест перехватил его, надеясь первым вставить слово и выиграть еще несколько минут.
— Генерал Крой! Поздравляю вас, сэр, ваша дивизия проявила неподражаемую стойкость!
— В этом не могло быть сомнений, полковник Вест.
Крой выговорил его имя с таким презрением, словно наносил ему смертельное оскорбление. Его офицеры угрожающе собрались за его спиной.
— Можно ли спросить, каково наше положение?
— Наше положение? — рявкнул генерал. — Наше положение таково, что северяне отбиты, но не уничтожены. В итоге мы задали им взбучку, но мои подразделения были вымотаны, все до последнего человека. Слишком устали, чтобы преследовать врага. Неприятель сумел перейти на ту сторону брода, и все благодаря трусости Поулдера! Я добьюсь, чтобы его с позором выгнали со службы! Я добьюсь, чтобы его повесили за измену! Я добьюсь этого, клянусь честью! — Он свирепо огляделся по сторонам; его люди принялись вполголоса обмениваться гневными восклицаниями. — Где лорд-маршал Берр? Я должен немедленно увидеться с ним!
— Разумеется, если вы только дадите мне несколько…
Слова Веста заглушил нарастающий стук копыт, и вторая группа всадников прискакала во весь опор к палатке маршала. Конечно же, это был генерал Поулдер в сопровождении своего многочисленного штаба. Вместе с ними к ставке подкатила повозка, все открытое пространство заполонили лошади и люди. Поулдер соскочил с седла и торопливо зашагал по грязи. Его волосы были в полном беспорядке, подбородок выставлен вперед, на щеке виднелась длинная царапина. Малиновая свита генерала следовала за ним: шпаги гремят, золотая тесьма хлопает на ветру, лица раскраснелись.
— Поулдер! — прошипел Крой. — Как у вас хватает духу являться сюда при мне! Вы, должно быть, смельчак! Жаль, черт возьми, что вы не показали вашу смелость несколько раньше!
— Да как вы смеете! — завопил Поулдер. — Я требую извинений! Извинитесь немедленно!
— Извиниться? Мне? Ха! Это вам придется извиняться, я позабочусь об этом! По нашему плану вы должны были вступить в бой на левом крыле! Нам пришлось сдерживать неприятеля более двух часов!
— Почти три часа, сэр, — вставил один из офицеров Кроя.
— Хорошо, три часа, проклятье! Если это не трусость, то я затрудняюсь в определении!
— Трусость? — завопил Поулдер. Двое его штабных уже положили руки на шпаги. — Вы извинитесь передо мной немедленно! Моя дивизия отбила жестокое нападение с фланга! Я был вынужден лично возглавить атаку! Я пошел в рукопашную! — Он ткнул затянутым в перчатку пальцем в царапину на своей щеке. — Это мы вели главное сражение! Это мы завоевали победу!